Заявление Криппса, что атаки самолетов-снарядов не стоит ожидать до Нового года, было повторено самими немцами.

1 ноября 1943 года генерал Кортен, новый начальник германского штаба ВВС, информировал генерал-лейтенанта фон Акстельма, что инженеры-ракетчики гарантируют ввод ракеты «А-4» в строй к концу 1943 года. Он осведомился, когда же можно будет использовать в боевых действиях самолет-снаряд?

- До сих пор нашей целью, - ответил Акстельм, - был «новогодний подарок».

Генерал Йодль прервал его:

- Я, видимо, лучше информирован об этом: вы сильно отстаете от «А-4»...

Акстельм был совершенно уверен, что перспектива открыть огонь весьма мала. Производство самолетов-снарядов продвигалось чрезвычайно медленно. За несколько дней до разговора он нанес визит на завод «Фольксваген», где налаживалось массовое производство самолета-снаряда. Ему пожаловались на то, что с начала августа инженеры, запятые самолетом-снарядом, уже внесли не менее 150 исправлений, которые требовали создания 131 нового узла. (По признанию Дорнбергера и фон Брауна, чтобы ввести в массовое производство опытный образец «А-4», потребовалось 65 000 модификаций.)

Полковник Вахтель, командующий зенитным артиллерийским полком в Земпине, запросил шесть самолетов-снарядов для испытаний. Первые опытные образцы были запущены в середине октября, однако после этого поставки иссякли. Те снаряды, что поставлял «Фольксваген», не имели рулевого управления; к 25 октября их прибыло всего тридцать восемь.

Вахтель подверг критике фирму Физелера за недооценку проблем, возникающих в процессе налаживания массового производства. Так, до февраля 1944 года в Пенемюнде не было отправлено ни одного снаряда. Испытательные запуски были приостановлены.

Сложившаяся ситуация была порождена воздушными атаками союзников, и в особенности налетами на Кассель. Разгромленные в начале октября производственные мощности «Физелера» были эвакуированы в близлежащий Ротвестен, где были проблемы со снабжением сжатым воздухом и электроэнергией. Кроме того, лишь 60 процентов рабочих из Касселя прибыли на новый завод, доложил инженер ВВС Брее на совещании у Мильха 3 ноября. «Кассель для нас потерян, - добавил он, - как, впрочем, и Ротвестен».

Мильх. Когда, по вашему мнению, оружие сможет функционировать?

Брее. Если предположить, что мы продолжим запуски, то, по моим подсчетам, нам потребуется для испытаний еще около ста двадцати или ста пятидесяти снарядов, прежде чем мы сумеем с полной уверенностью сказать, что все в порядке.

Фон Акстельм. При условии, что не возникнет никаких серьезных проблем, испытания будут завершены к началу февраля.

Наземная инфраструктура развивалась гораздо лучше: при существовавшем темпе к середине декабря должны были быть готовы девяносто шесть катапульт («лыжных» площадок), а два гигантских бункера - к середине марта.

Полковник Вахтель был более оптимистичным, чем его коллеги; он заявил, что испытательные запуски завершатся к 15 января, после чего необходимо будет выпустить еще 200 снарядов, чтобы составить таблицу стрельбы. Тем временем он уже переводил шесть из восьми подчиненных ему батарей во Францию.

Неделю спустя от группы офицеров из ставки фюрера Вахтелю поступила новость: для существующего производства самолетов-снарядов установлена норма в 1500 снарядов в месяц; полная норма в 5000 снарядов должна была быть достигнута до июня 1944 года.

Гитлер тем временем объявил миру, что «час возмездия» для Германии почти пробил. В речи из Мюнхена 8 ноября он провозгласил: «Даже если в настоящее время мы не можем достичь Америки, слава Богу, что по крайней мере одна страна находится достаточно близко, в пределах нашей досягаемости!»

Через десять дней после этой речи и двумя днями раньше, чем планировалось, последние из шести батарей Вахтеля перебрались во Францию; теперь они ожидали кодового сигнала от генерала фон Акстельма, чтобы открыть огонь по Лондону.

Акстельм считал, что атака должна быть направлена против южного побережья с его портами и на Лондон. Он хотел, чтобы с катапульт ежемесячно выпускалось до 30 000 самолетов-снарядов.

В середине ноября генерал довел эти требования до штаба Гитлера. Вскоре Гитлер, Кейтель, Мильх, Йодль и Шпеер собрались, чтобы выслушать мнение фон Акстельма. Однако когда генерал-зенитчик выступил с критикой программы, предусматривавшей только десятую часть того, что было нужно для срыва планов вторжения союзников, Гитлер прервал его:

Не занимайте себя мыслями о вторжении союзников. Думайте о нашем ответном ударе!

Фон Акстельм продолжал настаивать, что высадка союзников может случиться в любое время начиная с весны, поэтому нельзя терять времени. Фюрер не мог скрыть своего недовольства и бросил, выходя:

- Сначала отправьте туда свои бомбы! А затем требуйте то, что вам нужно!

Гитлер ничего не желал слышать о неудачах в создании «оружия возмездия». В полдень 26 ноября вместе с Генрихом Гиммлером он присутствовал на демонстрации нового самолета на аэродроме Инстербург. В этот день Гитлер впервые видел самолет-снаряд «Fi-103» и тот не мог не произвести на него впечатления. Руководитель экспериментальной базы Пенемюнде-Запад Крегер объяснил, как работает оружие.

Затем случилось непредвиденное: фюрер спросил Крегера, когда же будет открыт путь новому оружию, и получил честный ответ:

- К концу марта.

Гитлер погрузился в угрюмое молчание. Генерал Боденшатц, повернувшись к полковнику Петерсену (руководителю исследовательских работ ВВС), с досадой пробормотал:

- Кто тянул за язык этого пессимиста?

1 декабря в ставке фюрера было объявлено о формировании 65-го особого армейского корпуса, который должен был «готовить и выполнять наступление на Англию с использованием секретного оружия». Фельдмаршал Кейтель распорядился передать под командование нового корпуса все войсковые соединения, связанные с секретным оружием.

Корпус был единственным соединением Верховного командования, получившим статус, превышающий статус формирований, возглавляемых тремя тактическими командующими: Дорнбергером, Вахтелем и Шнейдером (последний был руководителем проекта «насос высокого давления»). Корпус должен был подчиняться командующему Западным фронтом фельдмаршалу Рундштедту. В качестве первого командующего корпусом был выбран генерал-лейтенант Эрих Хайнеманн.

Фон Рундштедт хотел, чтобы Дорнбергер сосредоточился только на разработке и производстве «А-4», а также на боевой подготовке войск. Однако в середине ноября генерал Йодль потребовал, чтобы Дорнбергер оставил за собой общий контроль за ракетной программой в целом, начиная с заводов и заканчивая стартовыми площадками. Верховное командование сообщило об этом Рундштедту в конце ноября. Отныне Дорнбергер, под началом генерала Фромма, в качестве «специального армейского уполномоченного» нес ответственность за разработку ракет и их производство, а также за подготовку войск.

65-й армейский корпус был сформирован 15 декабря и представлял собой странный гибрид: в его командовании были представлены практически все рода войск, что вызвало определенные проблемы с координацией его деятельности. 23 ноября Геринг потребовал передать все работы, связанные с самолетом-снарядом, под командование специальной части ВВС.

Посетив Пенемюнде, Земпин и Близну, он и Вальтер узнали, как далеко назад откатилось дело с проектами по созданию «оружия возмездия». Самолет-снаряд обладал невысокой точностью стрельбы, а для конструкторов «А-4» основной проблемой были взрывы ракет в воздухе.

В первые дни декабря Верховное командование отметило, что по степени эффективности ракетные атаки «А-4» никогда не сравнятся с дневными налетами обычных бомбардировщиков, однако добавило: «Преимущество ракеты в том, что она способна поражать цель днем и ночью с эффектом внезапности атаки. Степень ущерба, причиняемого ракетами, представляется второстепенным фактором».

В этих словах легко обнаружить первый намек на самооправдание: лишь теперь Верховное командование узнало, что так много обещавшая ракета «А-4» способна нести боеголовку весом менее одной тонны и не сумеет обеспечить сильной бомбардировки, поскольку Германия не производит достаточного количества жидкого кислорода, чтобы запускать более чем пятьдесят ракет в день. И что из этих пятидесяти, возможно, половина не долетит до цели, взорвавшись в воздухе, если проблема взрывов в воздухе не будет преодолена. Хайнеманн сделал слабую попытку закрыть проект «А-4» в пользу более жизнеспособного самолета-снаряда. Он совершил поездку по стартовым площадкам во Франции и обнаружил, что ни одна из этих огромных площадок не была должным образом замаскирована.

В начале ноября доктор Р.В. Джонс из разведки ВВС потребовал провести аэрофотосъемку Пенемюнде и Земпина - деревушки, расположенной в восьми милях к югу, где, судя по радиолокационным перехватам, можно было обнаружить стартовую площадку для крылатой ракеты.

Однако только 28 ноября «москито» смог обнаружить просвет в облаках. Самолет облетел объекты несколько раз, вызывая страх в полку Вахтеля в Земпине своим «живым интересом к Пенемюнде». «Москито» привез в Англию серию фотоснимков сомнительного качества. На них были видны три длинные эстакады, направленные в море. Доктор Чарльз Фрэнк, помощник Джонса, сразу понял всю важность этих объектов и доложил о них Джонсу. Не было никаких сомнений в том, что эти наклонные плоскости были идентичны тем, что были обнаружены на каждой «лыжной» площадке во Франции. Таким образом, стало ясно, что площадки предназначены для запуска крылатых снарядов, которые проходили испытания в Земпине.

Джонс уже имел представление об этом оружии. Размах его крыльев должен был быть менее 21 фута 9 дюймов - ширины ствола, через который это оружие вывозилось на пусковую установку. Подполковник авиации Кендалл, который руководил аэрофотосъемкой по секретному оружию, однако, имел свою собственную теорию. Он высказал предположение, что эти площадки предназначаются для запуска беспилотных самолетов или планирующих бомб. Определенно «там не было никакого механизма для запуска 45-тонной ракеты».

Тем временем дешифровщики еще раз изучили фотоснимки аэродрома в Пенемюнде и на его северо-восточной оконечности обнаружили две почти идентичные пусковые установки, одна из которых ранее была неверно идентифицирована как «земляной насос».

У подножия одной из установок дешифровщица легко различила очертания «Пенемюнде-20», небольшого крылатого летательного аппарата, который она приметила на аэродроме несколько недель назад. На этот раз было отчетливо видно, что летательный аппарат не имеет кабины.

В полдень 3 декабря об этом был проинформирован лорд Черуэлл. Профессор незамедлительно написал премьер-министру, находившемуся в Каире: «Сегодня я услышал, что недавние фотоснимки в Пенемюнде и вблизи него выявили стартовые площадки, очень напоминающие «лыжные» площадки во Франции. Поскольку на фотоснимках видны пусковые установки - и одна из них с беспилотным самолетом - и так как мы совершенно определенно знаем, что в том районе проводятся успешные эксперименты с беспилотными самолетами, представляется вероятным, что «лыжные» площадки предназначены именно для этого вида вооружения. Размах крыльев самолета - около двадцати футов, и я уверен, что он в состоянии переносить бомбу весом около двух тони. Скорость, вероятно, составляет более четырехсот миль в час, а максимальная высота полета - около шести тысяч футов».

Если испытания в Пенемюнде проходили успешно, атаки можно было ожидать в диапазоне от одного до трех месяцев. Запуск 1000 этих самолетов, напоминал Черуэлл премьер-министру, «мог произвести эффект массированного удара».

Стартовые площадки следовало подвергнуть бомбежке. Поскольку по оценке разведки германская программа предусматривала сооружение «ста стартовых площадок», было ясно, что бомбардировке союзников придается большое значение.

Схема организации работ и расположение складов подтверждали, что в намерения противника входил массированный удар: быстрый и одновременный обстрел со 100 площадок мог обрушить на Лондон до 2000 тонн взрывчатки в течение только одних суток.

Перспектива представлялась ужасной: немцы могли направить на Лондон такое же количество взрывчатки, какое было сброшено на Гамбург в 1943 году. Они были в состоянии продолжать обстрел до тех пор, пока функционировали их пусковые установки, системы обеспечения и производственные центры.

Девять дней спустя были обнаружены 69 стартовых площадок. Постепенно их количество приближалось к предсказанным ста.

Плохая погода заставляла откладывать запланированную бомбежку этих площадок. 15 декабря сэр Чарльз Портал заявил, что «массированная атака» должна быть проведена американскими тяжелыми бомбардировщиками. Начальники штабов согласились с этим предложением и попросили американские ВВС назначить главную цель атаки.

Как показали дальнейшие события, бомбовая операция в рамках кампании «Арбалет», начавшаяся 21 декабря, принесла довольно скромные результаты. В канун Рождества 1300 бомбардировщиков сбросили 1700 тонн бомб на стартовые площадки противника, и эта бомбежка стала самой крупной операцией американских ВВС, но в результате ее было уничтожено всего лишь три площадки. Полк полковника Вахтеля не понес никаких потерь, погибло тридцать французских рабочих.

Лорд Черуэлл поспешил вернуться к своей первоначальной позиции и вновь заявил, что угроза атаки беспилотного самолета-снаряда была не такой уж значительной: профессор предсказывал, что каждый снаряд может нести до одной тонны и что менее трети снарядов пролетят 130 миль. С некоторыми допущениями можно ожидать, что в среднем к Лондону будет прибывать один самолет-снаряд в час и что в результате атаки на один снаряд придется от двух до четырех погибших. Если наступление состоится, добавлял он, «маловероятно, что более трех снарядов с одной площадки будет выпущено в течение суток».

Как выяснилось впоследствии, его прогнозам не уделили должного внимания. По оценкам разведки, с каждой установки в течение двадцати четырех часов могло быть запущено 48 беспилотных самолетов. Лорд Черуэлл, которому 20 декабря были продемонстрированы планы стартовых площадок, добытые разведкой ВВС во Франции, отметил, что раз только двадцать снарядов могли храниться на каждой площадке, это допущение нереалистично1. По его мнению, никаких поспешных мер по эвакуации лондонцев не требовалось.

¹ На совещании в 65-м армейском корпусе 30 декабря полковник Вахтель заявил, что с каждой площадки может запускаться до 72 снарядов в течение суток: «Поскольку лишь 21 снаряд может храниться на площадке, остальные 51 будут доставляться непосредственно во время атаки». Эта фантазия никогда не воплотилась в жизнь. Во время первых сорока восьми часов атаки в июне 1944 года с 55 катапульт было выпущено всего 365 самолетов-снарядов. Только 134 снаряда достигли Лондона, в среднем от одного снаряда погибло 2,7 человека. К 6 июля было выпущено 2754 снаряда, погибло 2752 человека. В конечном итоге предсказания Черуэлла оказались близки к истине.

К середине декабря немцам стало ясно, что отчаянные усилия «Организации Тодта» по возведению гигантских бункеров во Франции потерпели неудачу. 8 декабря Гитлер приказал Шпееру заняться этим вопросом. Верховное командование, столкнувшееся с доказательством того, что союзники намерены взорвать все крупные площадки в пределах досягаемости, рекомендовало покинуть объекты, которые не будут готовы к осени 1944 года.

Фактически гигантские стартовые комплексы не были так уж необходимы для запуска «А-4» и самолетов-снарядов. Оба вида секретного вооружения могли запускаться с небольших мобильных пусковых установок. В штабе Йодля насмешливо заметили: «Функционирование «А-4» не так сильно зависит от этих крупных площадок, как от усовершенствования ракеты и ее оборудования».

На одном из совещаний Гитлер заявил, что эти строительные работы, очевидно, действуют союзникам на нервы.

Гитлер. Если бы это они возводили такие объекты и мы знали бы, что они собираются стереть Берлин с лица земли, нас бы бросило в дрожь и мы бы направили против них свои самолеты. Они точно знают, чего мы добились. Они пишут, что у нас есть ракеты, они говорят, что мы можем сбросить на них одну или две тонны взрывчатки, они верят в это!

Союзники, продолжал он со счастливым видом, вынуждены признать, что немцы добились определенных успехов. Поскольку площадки были либо крупными и хорошо защищенными, либо многочисленными и небольшими, рабочие и войска вряд ли сильно пострадают во время бомбежек.

Гитлер. Попасть в такие маленькие цели с двадцати тысяч футов - это дело случая.

Йодль. Некоторые из них атакуются с такой малой высоты, как шесть тысяч футов.

Гитлер. Правильно! Но если мы постепенно выстроим противовоздушную оборону, все изменится. Мы должны возвести на Востоке мощную оборонную стену.

К концу года было обнаружено 83 стартовые площадки, и союзники сбросили на них 3216 тонн бомб. Несмотря на это, на площадках уже началось сооружение самих катапульт. Некоторые из комплексов, заметила воздушная разведка, теперь были защищены легкими зенитными батареями.

По пересмотренной оценке 1 января разведка заявила, что за три дня немцы могут выпустить на Лондон 1500 тонны бомб.

Подготовку контрудара больше нельзя было откладывать. Лорд Черуэлл предупреждал, что обычные оборонные меры будут неэффективны против беспилотных самолетов. Точно такое же мнение было высказано маршалом авиации Боттомли. Однако принят был план, предложенный маршалом авиации Хиллом (командование истребительной авиации) и генералом Пайлом (командование ПВО). Этот план предусматривал аэростатное заграждение на юге Лондона и орудийное заграждение в Северном Даунсе, в то время как весь район к югу от них должен был стать ареной действия истребительной авиации.

Судя по радиолокационным перехватам, расшифрованным в Блетчли-Парк, за последние три недели 1943 года точность стрельбы самолета-снаряда улучшилась настолько, что три из четырех снарядов могли достичь Лондона с расстояния около 130 миль. Технические проблемы при запуске и ошибки в системе управления могли сократить это количество до одного из трех.

Одно было ясно: немцы не испытывали проблем с запуском снарядов на дальние дистанции. За последнюю неделю декабря радиолокационные перехваты показали, что все выпущенные снаряды преодолевают расстояние 130 миль и что из двух снарядов, запущенных 30 декабря, один преодолел 160 миль, а другой - 168 миль, что существенно перекрывало рекорд, достигнутый на тот момент британским министерством авиации, а два самолета-снаряда пролетели даже 172 и 178 миль.

К концу года оптимизм германского Верховного командования испарился.

Каким-то образом в ставке фюрера получили совершенно ложное представление о степени готовности секретного оружия, и в результате 65-му армейскому корпусу 23 декабря было приказано готовить бомбардировку Англии, которая должна была начаться в середине января.

Генерал Хайнеманн ответил, что нет никакой возможности уложиться до этой даты.

Подобная реакция Хайнеманна возмутила Верховное командование. В своем личном дневнике Йодль набросал в день Рождества раздраженный комментарий, что два секретных оружейных проекта «попусту тратят наше время».

Гитлер, несомненно, надеялся, что своим наступлением он застанет союзников врасплох, и принудил из политических соображений организовать гибельное для них вторжение через Па-де-Кале, к которому он был хорошо подготовлен. 3 ноября он уже объявил: «Я решил укрепить оборону, в особенности в районе, из которого начнется наша бомбардировка Англии. Ибо именно там враг должен и начнет вторжение. И именно там - если я не заблуждаюсь - состоятся наши решающие сражения».

В декабре 1943 года 65-й армейский корпус предложил весьма амбициозную программу производства самолетов-снарядов на 1944 год. Массовое производство должно было начаться в январе, и выпуск должен был достигнуть 1400 снарядов, а затем увеличиться до 8000 в месяц начиная с сентября¹. Пусковые установки уже стояли на позициях. Неспособность придерживаться утвержденных сроков казалась Йодлю необъяснимой.

¹ Массовое производство самолетов-снарядов, запланированное Германией к 30 декабря 1943 года:

1944

Январь Февраль Март Апрель Май

1400 самолетов-снарядов 1200 1240 3200 4000

К сентябрю следующего года количество должно было достигнуть 8000 единиц в месяц.

Генерал фон Акстельм приказал доложить Герингу, что тот может рассчитывать на успешное выполнение планов 30 декабря. Единственная проблема, заявил он, заключается в трудности налаживания массового производства. Начальник штаба ВВС договорился с инженером ВВС Брее о том, что тот назовет Верховному командованию дату 4 января. В результате Верховное командование было твердо уверено, что наступление с помощью самолетов-снарядов могло начаться уже в середине февраля.

В конечном итоге Гитлер принял решение о нанесении массированного удара по противнику 15 февраля 1944 года, всего через шесть недель, и это, как сокрушался потом фельдмаршал Мильх, несмотря на то, что «было уже совершенно ясно, что к январю добиться выпуска 1400 снарядов невозможно...». (В действительности в январе не было произведено ни одного снаряда.) Наступление, приказал Гитлер, должно начаться с внезапного удара по Лондону; одновременно отдельные бомбы должны сбрасываться также и на другие города. Гитлер даже порекомендовал начать массовое наступление «в одиннадцать часов туманным утром».

В своем дневнике Йодль с энтузиазмом отметил: «Девиз операции? Это только начало!»

К тому времени части полковника Вахтеля были полностью обустроены во Франции. К 25 февраля следовало выпустить первые 95 новых, более простых катапульт, чтобы заменить те, что находились на разбомбленных площадках. Он прекрасно понимал, что противник продолжит атаковать площадки до тех пор, пока не уничтожит все. Он не собирался транспортировать эти новые, только что собранные катапульты на стартовые площадки до самого последнего момента перед наступлением: для сборки катапульт на месте требовалось всего от шести до восьми дней. Он также увеличил складские объемы: было оборудовано восемь «центров снабжения», в каждом из которых хранилось до 250 самолетов-снарядов, в свою очередь поставлявшихся из трех перевалочных пунктов снабжения. Несколько пещер вблизи Крейля, Шартра и Ле-Мана были оборудованы для хранения 5000 бомб. Все должно было быть готово к середине марта - концу апреля 1944 года.

С конца февраля было покинуто 96 «лыжных» площадок, однако Вахтель принял решение снова ввести их в действие, чтобы отвлечь внимание от сооружения новых, «модифицированных» площадок, где на работах были заняты только немцы и пленные. Эти площадки союзникам не так легко было бы обнаружить.

5 января фюрер пригласил к себе доктора Геббельса, чтобы обсудить с ним предстоящее наступление.

«Фюрер и я, - вспоминал Геббельс, - наметили на карте Лондона наиболее привлекательные цели. В Лондоне населения в два раза больше, чем в Берлине. В течение трех с половиной лет они не слышали сирен. Представьте себе, какое ужасное пробуждение их ждет! Нашему оружию нет равных, оно беспрецедентно. От него нет защиты, нет предупреждения. Бах! Оно обрушивается на ничего не подозревающий город! Я не могу представить себе более разрушительную для их морального духа атаку...»

Гитлер решил, что наступление должно начаться в течение ближайших недель, сначала с обычных бомбежек, затем в дело вступит оружие дальнего радиуса действия. «Битва, в которой обе стороны расквашивают себе носы, далеко не так забавна, как та, в которой взбучку получает только одна сторона».

С самого начала американцев не посвящали в детали угрозы секретного оружия. Только 20 декабря 1943 года американский Объединенный комитет начальников штабов обсудил имеющуюся у разведки информацию. Среди наиболее тревожных сообщений было одно от американских ВВС. Оно говорило о том, что в своем наступлении на Лондон немцы могут использовать бактериологическое оружие, отравляющий газ или новейшую взрывчатку «невероятной разрушительной силы».

По предложению генерала Джорджа С. Маршалла был создан специальный комитет по анализу существующей информации о секретном оружии и выработке мероприятий по его нейтрализации. Первое заседание комитета состоялось 6 января. Председательствовал на нем генерал-майор Стивен Генри.

В зловещем молчании Лондона американцы видели лишь нежелание раскрывать истинную природу угрозы, на самом деле куда более серьезную, чем это представлялось ранее. 14 января Маршалл писал фельдмаршалу сэру Джону Диллу: «Предварительная работа комиссии показывает: мы не можем оказать полную поддержку этому проекту, в особенности в том, что касается контрудара, до тех пор, пока мы не получим полную информацию о желании Британии сотрудничать с нами».

В то время мистер Черчилль находился в Марракеше, где поправлялся от пневмонии. 5 января генерал Джекоб Девере прибыл туда для переговоров по поводу планирования операции «Оверлорд» - высадки союзников в Нормандии. Через четыре дня во время беседы с Черчиллем он упомянул о возможности существования германской бомбы, которая при взрыве испускает некоторое количество радиоактивного вещества, вызывая массовую гибель людей. По его словам, американцы провели в этом направлении много экспериментов, поэтому вполне вероятно, что немцы также достигли успеха.

«Все это кажется странным, - телеграфировал премьер-министр лорду Черуэллу. - Не знаю, не спутал ли он возможные последствия по тому делу Андерсона (я забыл его кодовое название)». Сэр Джон Андерсон был ответственным с британской стороны за проект атомной бомбы «Тьюб Эллойз».

4 января бригадир Напье из министерства военного снабжения, который был направлен в Вашингтон, чтобы обсудить там американские ракетные разработки, был проинформирован доктором Ванневаром Бушем, что немцы, возможно, могут использовать свои снаряды дальнего радиуса действия для бактериологической войны: очень небольшая боевая часть у такого дорогостоящего снаряда не могла иметь другого объяснения. Американская разведка получила несколько донесений, в соответствии с которыми немцы «переоборудовали сорок из своих самых крупных сахарорафинадных заводов в лабораторные цеха для производства бактериального фермента».

Маршалл не сомневался в достоверности этих донесений и считал, что угроза начала бактериологической войны вполне реальна. Узнав об этом, британские начальники штабов сочли, что американцы просто позволили разгуляться своему воображению из-за отсутствия конкретных разведданных из Лондона. Во избежание этого Немей распорядился, чтобы американцы получали копии всех документов, связанных с операцией «Арбалет».

Тем временем начальники штабов провели с разработчиками операции «Оверлорд» совещание, на котором обсуждался вопрос: не следует ли в связи с угрозой немецкого наступления, в котором противник планировал использовать секретное оружие, радикально пересмотреть план высадки десанта союзных войск. 20 декабря генерал-лейтенант сэр Фредерик Морган вынес свой вердикт: он считал нецелесообразным на данном этапе вносить серьезные изменения в план операции «Оверлорд». Решение следовало принять незамедлительно только в случае, если подготовка «Оверлорда» переносилась в графства, расположенные к юго-западу от Лондона.

Лорд Черуэлл не разделял всеобщих тревог относительно скорого наступления противника. По его мнению, противник никак не мог к концу года добиться запуска 45000 беспилотных самолетов в месяц со 150 «лыжных» площадок, которые разведка все еще надеялась обнаружить во Франции. Черуэлл считал, что немцы могли наладить производство лишь 1500 снарядов в месяц, и если рассматривать угрозу в правильной перспективе, то «один средний лондонец мог пережить один взрыв самолета-снаряда в неделю». В свою очередь, и воздушная разведка выпустила доклад с расчетами по эффективности секретного оружия противника. Начальники штабов сравнили эти расчеты с выкладками лорда Черуэлла и, к вящему удовольствию профессора, оценке воздушной разведки предпочли его оценку, которая «представлялась более точной».

Что касается «лыжных» площадок, то тут лорд Черуэлл отметил, что, поскольку немцы не слишком активно занимаются восстановлением поврежденных в результате бомбардировок стартовых площадок, это может означать, что у них есть другие, более важные проблемы. В частности, это могло говорить о наличии технических проблем, решение которых, по-видимому, отнимало у немцев гораздо больше времени и сил, чем предполагалось.

В Германии завод «Фольксваген» не выпустил ни одного самолета-снаряда, и в результате разработка «Fi-103» застыла на мертвой точке.

Когда 24 января фельдмаршал Мильх пригласил к себе инженера Теме, руководителя команды разработчиков из Пенемюнде, чтобы тот «без ложного оптимизма» дал отчет о сложившемся положении, последний объявил, что задержка в налаживании массового производства может продлиться до начала февраля. Правда, дело с доставкой на стартовые площадки катапульт двигалось гораздо быстрее. Мильх выразил свое недовольство по поводу затягивания ввода в строй секретного оружия, но в надежде на скорое разрешение всех проблем отметил, что в качестве целей для самолетов-снарядов «должны приниматься во внимание не только города, по также и крупные грузовые порты». Дистанция до них мала, и рассеивание снарядов будет меньше.

Задержка в налаживании производства оружия выглядела угрожающей. Однако, не имея возможности влиять на министерство Альберта Шпеера, ВВС Германии были бессильны обеспечить промышленность необходимым количеством рабочей силы. «Фольксваген» нуждался по меньшей мере в 1000 опытных инженеров, но взять их было неоткуда. Тут заместитель Шпеера Карл Отто Заур, который 9 сентября 1943 года провозгласил себя «ярым приверженцем» конкурирующего проекта «А-4», властвовал безраздельно. Сотрудники министерства авиации пытались протестовать: «Заур окажет нам помощь только в том случае, если сам будет заниматься «Fi-103»... Однако поскольку контроль пока в наших руках, мы не можем рассчитывать на полную поддержку».

Мильх прекрасно понимал, что не остается никакой надежды начать наступление самолетов-снарядов в середине февраля, и в последние дни января он принес эту новость Гитлеру. Фюрер обрушился на него с криками:

- Вы снова обманули меня!

В начале февраля ситуация была следующей: Мильху гарантировали поставку первой сотни самолетов-снарядов. Он уверил ОКВ, что «атаки начнутся в середине февраля». 5 февраля командование полка самолетов-снарядов доложило, что к июлю довести количество пусков до 1000 не удастся. У Вахтеля возникли проблемы - при полетах союзной авиации погибли 12 французских рабочих и несколько немецких специалистов, работавших над модификацией стартовых батарей.

К делу подключилось УСО (SOE) - управление специальных операций. Оно занялось «Организацией Тодта» в Отейле. 9 февраля их агенты, переодетые в штатское, работали с явки в Париже. Игры продолжались.

5 февраля Вахтель узнал из официальных источников о том, что даже к июлю выпуск снарядов не превысит 1000 единиц в месяц. Между тем у него и без того хватало забот - воздушные налеты союзников, направленные непосредственно на отживающие свой век «лыжные» площадки, необходимость подготовки новых, «модифицированных» стартовых площадок для сборных катапульт.

В отсутствие заседаний Комитета обороны (премьер-министр все еще находился в Северной Африке) в Лондоне царила некоторая неразбериха: не была налажена четкая координация усилий по выработке контрмер в рамках операции «Арбалет». Моррисон считал, что должна быть усилена бомбежка «лыжных» площадок. Он испытывал понятное беспокойство по поводу отсутствия надежной информации об ожидаемом масштабе беспилотной бомбардировки и в середине января потребовал, чтобы его информировали обо всех поступающих донесениях в срок и в полном объеме.

В конце третьей недели января начальники штабов - с помощью Черуэлла и Сэндиса - сформулировали согласованную оценку вероятного масштаба атаки на Лондон. Расчеты предусматривали десятичасовую сильную бомбежку (от 550 до 920 тонн взрывчатого вещества), а за ней - непрерывный обстрел (от 45 до 130 тонн взрывчатки ежедневно). Через два дня начальники штабов дополнили эти расчеты комментарием, что союзникам не стоит опасаться начала беспилотной бомбардировки ранее 1 марта.

Поскольку предполагалось, что в распоряжении противника находится гораздо больше стартовых площадок, чем 96 уже обнаруженных к тому времени, 23 января была проведена очередная тотальная аэрофотосъемка французской территории. В результате никаких новых площадок обнаружено не было. В то же время воздушная разведка докладывала, что некоторые старые «лыжные» площадки восстанавливаются с выраженным соблюдением секретности. Разрушенные сооружения тщательно камуфлировались, это было хорошо заметно при ближайшем рассмотрении фотоснимков. Рядом с этими сооружениями были оставлены незасыпанные воронки, «возможно, с целью заставить нас думать, что площадка покинута».

За семнадцать недель до 12 июня бомбардировщики союзников сбросили 23 196 тонн бомб на эти «лыжные» площадки, с которых - как мы знаем - ни генерал Хайнеманн, ни полковник Вахтель не собирались после января совершать какие-либо запуски. Тем временем британцам оставалось утешиться сознанием, что противник располагал всего 96 стартовыми площадками. По подсчетам Черуэлла и Сэндиса, максимальный вес снарядов, которые могли быть выпущены с этих площадок, не должен был превысить 400 тонн за десять часов.

Поздно вечером 3 февраля состоялось заседание Комитета обороны с целью обсуждения указанных цифр. Это были, конечно, только приблизительные подсчеты, однако их решено было принять за основу для разработки оборонных мер. Черуэлл указал, что даже если немцы направят беспилотные самолеты в количестве ежемесячного выпуска на Портсмут и Саутгемптон и даже если в тот момент в портах будет до 1000 судов, в результате обстрела пострадает от силы два корабля.

По приказу Комитета обороны загадочные «лыжные» площадки продолжали подвергаться усиленной бомбежке. 1 февраля генерал Карл Ф. Спаатс, командующий американской авиацией, написал своему начальству в Вашингтоне, что он все еще не убежден, будто «лыжные» площадки не были тщательно спланированной немцами видимостью, намеренным обманом с целью отвлечь внимание союзников перед операцией «Оверлорд».

Эта уверенность несколько поколебалась, когда 5 февраля были обнаружены семь из восьми вахтелевских «баз снабжения», шесть из которых располагались в 20 милях от зоны «лыжных» площадок, а седьмая - на Шербурском полуострове. Все площадки были окружены кольцом зенитных орудий разного калибра вплоть до самого тяжелого 150-миллиметрового. Вскоре были получены обнадеживающие сообщения от «агента союзников» во Франции о строжайших приказах немецкого командования не засыпать воронки от бомб, чтобы создать впечатление, будто площадки покинуты. Дешифровщики изучили фотоснимки площадок, которые попали в категорию «покинутых», и сразу заметили скрытно проводившиеся работы по их восстановлению.

«Нет сомнений, - предупреждал премьер-министр палату общин 22 февраля, - что немцы готовятся атаковать нашу страну с французского побережья и при этом будут использовать либо беспилотные самолеты, либо ракеты, либо то и другое сразу в значительном масштабе».

В январе генералу Йодлю было доложено о положении дел на проекте «А-4». «Необходимые требования для боевого применения ракеты, - заметил Йодль, - все еще не выполнены». Так, например, хотя ракета могла быть установлена на пусковую установку только под покровом темноты, никаких ночных тренировок полевыми частями на Близненском полигоне не проводилось.

Перспективы производства также не внушали оптимизма: на 1 апреля был запланирован выпуск только 15 ракет в день, а к 15-му должно было сойти с конвейера всего лишь 23 ракеты. Сдерживающим фактором был выпуск жидкого кислорода, запасов которого хватало только для запуска 25 - 28 ракет в день.

В соответствии с первоначальными планами каждый мобильный батальон должен был выпускать 27 ракет в день, в то время как третий бункер, Визернес, должен был запускать в два раза больше ракет. - Однако если выпуск кислорода не увеличится, - предсказывал Йодль в январе, - нам уже не потребуется никакой бункер.

К началу 1944 года с конвейера завода в Нордхаузене начали сходить первые «А-4». 25 января, когда фон Браун посетил «Центральные заводы», там уже работало 10 000 пленных. Секретность соблюдалась строжайшая. 30 декабря офицер СС Фёршпер выпустил распоряжение, запрещающее всякое общение между заключенными и немецким персоналом. Ни при каких обстоятельствах мир не должен был узнать о существовании Нордхаузена.

Транспортировка ракет между Нордхаузеном, Близной и Пенемюнде также проводилась в условиях строжайшей секретности. Все тщательно проверялось сотрудниками Дорнбергера. Составы с 10 - 20 тщательно укрытыми ракетами делились на пары или группы из трех вагонов и так, лишенные всякой маркировки и сопроводительной документации, под усиленной охраной специальных германских войск путешествовали через Третий рейх. В обязанность охраны входило сделать «все, чтобы составы в целости и сохранности достигли места назначения». Впрочем, как впоследствии выяснится, обнаружить Близну помогли вовсе не недочеты в обеспечении безопасности, а ошибка противника.

К марту 1944 года полк Вахтеля был готов к запуску на Великобританию первого самолета-снаряда.

1 марта в парижской штаб-квартире 65-го армейского корпуса вышестоящие инстанции встретились, чтобы сыграть в зловещую «военную игру» - имитацию условного удара возмездия по Англии как мести за воображаемый воздушный налет британцев на Дрезден. Примечательное совпадение - в начале 1945 года именно Дрезден подвергнется наиболее разрушительному налету за всю войну.

Эскадрильи тяжелых бомбардировщиков, ракетные части, батареи самолетов-снарядов и, возможно, даже «Лондонская» пушка должны были одновременно открыть огонь в полночь. Обстрел должен был длиться до шести часов утра следующего дня.

«Маневры» прошли с блестящим успехом. Интересно узнать о собственных расчетах Вахтеля относительно предполагаемого масштаба атаки. Во время этой военной игры он сумел «выпустить» по Лондону 672 - 840 снарядов из 56 катапульт, а из оставшихся восьми еще 96-120 снарядов по Бристолю. Эту норму в конечном итоге так и не удалось выполнить.

В конце третьей недели февраля СС выдвинули предложение передать под их контроль разработки германских ракет. Понимая, что профессор фон Браун является ключевой фигурой, Гиммлер пригласил его к себе.

Не ходя вокруг да около, Гиммлер предложил, чтобы профессор немедленно перешел под крыло СС, поскольку только СС может дать ракетной программе необходимую поддержку. Фон Браун догадался, что за всем этим стоит генерал-лейтенант СС Каммлер. Каммлер и Гиммлер планировали отлучить от дела Дорнбергера, лишив его фон Брауна, а потом отделаться и от самого фон Брауна, предоставив Каммлеру единоличный контроль. Фон Браун прекратил дискуссию: его верность, заявил он, принадлежит только германской армии. Про себя он подумал, что маловероятно, чтобы СС намеревались предложить ему такую же свободу действий, какой он пользовался, находясь под покровительством армии. Гиммлер понял, что, чтобы сместить влиятельного фон Брауна, он должен предпринять более решительные меры.

Технические проблемы, тормозившие массовое производство «А-4», продолжали множиться в течение зимы и весны 1944 года.

Интерес Гитлера к ракетной тематике постепенно угасал. К этому времени он тоже разделял сомнения относительно «чрезмерного расхода производственных мощностей» на «А-4». И теперь рядом с фюрером не было Альберта Шпеера, который мог бы защитить проект: в феврале тот заболел, и эта болезнь не позволяла ему увидеться с фюрером вплоть до июня.

На совещании 5 марта, в присутствии Мильха и заместителя Шпеера Заура, Гитлер подчеркнуто похвалил фельдмаршала за быстрый прогресс, достигнутый в реализации проекта самолета-снаряда «Fi-103», и распорядился перевести производство снарядов на заводе «Фольксваген» под землю, включив его в состав «Центральных заводов» в Нордхаузене. Он также потребовал «немедленного и тщательного» расследования по масштабам задействования в проекте «А-4» рабочей силы, а также подготовить отчет о том, какие производственные мощности могут высвободиться в результате сворачивания выпуска ракет.

Гитлер размышлял о том, что огромный подземный завод в Нордхаузене, вероятно, более выгодно использовать для усиления производственных мощностей немецкой авиапромышленности. Казалось, для шефа СС настало самое подходящее время, чтобы постараться получить в свои руки контроль над ракетным проектом.

Гестапо, злейший соперник военной контрразведки адмирала Вильгельма Канариса, уже давно имело агентов и осведомителей среди сотрудников Пенемюнде. Приходящие от них донесения утверждали: в ведущих ученых этого исследовательского центра было что-то подозрительное; с 17 октября 1943 года фиксировались доказательства того, что три ведущих инженера, включая самого фон Брауна, были виновны в государственной измене...

8 марта об этом доложили генералу Йодлю. Странно, но и гестапо (полковник Генрих), и контрразведка (майор Кламмрот) пришли к одному и тому же заключению независимо друг от друга. Теперь они хотели, чтобы Йодль принял решение о том, какие действия следует предпринять.

Из собственных отрывочных записей Йодля мы знаем, что трое - инженер Ридель, доктор Гельмут Грёттруп и фон Браун - публично высказывались о «неизбежном поражении» Германии, а в отношении собственного ракетного проекта заявляли, что они видели свою основную работу в том, чтобы «создавать космический корабль», а не в том, чтобы трудиться над «орудием убийства».

Высказывания Риделя - эксперта по ракетному снабжению - выглядели особенно изменническими, заметил Йодль, что вполне ожидаемо от бывшего члена Лиги по борьбе за права человека. Грёттруп, главный помощник доктора Штейнхоффа в пенемюндской дивизии телеметрии, был чуть ли не коммунистом. Все трое считались близкими друзьями, а профессор фон Браун был назван «близким другом» еще и жены Грёттрупа. Короче говоря, заметил Йодль, создалась «первостатейная коммунистическая ячейка».Дорнбергер еще не был проинформирован об этом. Однако, заметил Йодль, гестапо хотело знать: «Что случится, если мы схватим всех троих?»

В течение недели всем троим было позволено выполнять свои обязанности. 12, 13 и 14 марта у Гиммлера прошли длительные совещания с генералом СС Бергером, который занимался всем, что связано с секретным оружием. Утром 15 марта все три ученых были арестованы в Пенемюнде и отправлены в тюрьму гестапо в Штеттине.

Дорнбергеру было приказано явиться в Берхтесгаден. В девять часов утра следующего дня он услышал от Кейтеля о мнимых тяжких преступлениях молодого ученого фон Брауна. Кейтель выразил сожаление, что, поскольку в дело вмешалось гестапо Гиммлера, он бессилен что-либо сделать. Дорнбергер пожелал переговорить с Гиммлером, так как аресты могли скомпрометировать весь проект «А-4». Рейхсфюрер СС отказался принять его. На самом деле в этот час Гиммлер все еще был в постели.

Чтобы освободить своих людей, Дорнбергер пытался оказать давление на шефа гестапо Генриха Мюллера. В ответ Мюллер угрожающе заявил, что у него имеется пухлое досье и на самого Дорнбергера, и процитировал его комментарии относительно не внушающих доверия мечтаний Гитлера в 1943 году. Однако вмешался Шпеер, и через две недели Дорнбергер сумел добиться освобождения фон Брауна, а за ним и двух других ученых.

Когда мечты фон Брауна обращались к звездам, а не к целям «в одном километре от станции Ватерлоо», он совсем забывал: Германия платит биллионы рейхсмарок вовсе не за исследование космоса. Что касается Грёттрупа, то единственной уликой против него было то, что он и его жена слыли «убежденными демократами» и уже арестовывались за свои убеждения. По крайней мере, так он сказал допрашивающим его союзникам в мае 1945 года. Впоследствии он руководил многими послевоенными ракетными программами Советского Союза.

Йодль был убежден, что весь проект «А-4» давно продался союзникам: «Завод в Сен-Дени выпускает ракеты «А-4», - писал он в своем дневнике, - вражеская разведка прекрасно осведомлена об этом. Да и кто об этом не знает!» Он сам видел инструкции противника его шпионской сети во Франции и результат: схемы и детальные отчеты по проектам.

Бреши в системе секретности теперь рьяно ликвидировались. Лейтенант, который по небрежности оставил техническую документацию по стартовой площадке для самолета-снаряда на своей квартире, был приговорен к расстрелу.

Разведка между тем продолжала работать. В первые дни февраля американцы обсудили крупномасштабную акцию по наземной разведке французского побережья. Британские начальники штабов изучили предложение о похищении технического персонала с «лыжных» площадок и из крупных бункеров.

По германским источникам, британская разведка высадила разведдесант одновременно в трех районах Франции. Однако немцы не дремали, и между 1 и 5 марта в районе Бове были захвачены 11 британских агентов, 1205 контейнеров с оружием, боеприпасами и подрывными зарядами, вместе с 61 цилиндрической емкостью с радиопередатчиками и другими личными вещами агентов. У одного агента были изъяты наброски со схемами четырех «лыжных» площадок.

Полковник Вахтель теперь был обеспокоен не столько по поводу атаки союзников на его стартовые площадки, сколько ухудшившейся ситуацией со снабжением самолетов-снарядов: 17 марта он узнал, что даже к середине апреля будет выпущено только 3000 самолетов-снарядов.

Фельдмаршал Мильх очень хотел начать атаку на Лондон ближе к концу апреля. 28 марта он узнал от фон Акстельма, что в апреле производство, по всей вероятности, достигнет 1700 самолетов-снарядов, а в мае - 2500 единиц, и затем будет увеличиваться на 50 единиц ежемесячно. Мильх решил, что теперь они уж точно смогут начать атаку в конце апреля и к маю иметь резерв 2500 - 3000 снарядов. Фон Акстельм, непосредственный начальник Вахтеля, не согласился с этим. Не только потому, что установка катапульт на новых стартовых площадках вряд ли могла быть закончена до июня, но и потому, что тактика Мильха представлялась неверной.

Фон Акстельм. Подход 65-го корпуса представляется мне более логичным. Ваша задача - провести действительно разгромную бомбардировку, длительностью не менее месяца. Однако это невозможно сделать, имея ограниченное число самолетов-снарядов, которые будут израсходованы в течение двадцати четырех часов.

Мильх. ...постарайтесь воспринимать все более спокойно. Нас беспокоит то, что стартовые зоны могут стать полями сражения. Вот почему мы стараемся не терять ни дня, даже ни минуты. По моему мнению, действовать надо быстро. В июне будет слишком поздно. Я бы лично предпочел начать атаку 20 апреля [в день рождения Адольфа Гитлера] и выпустить в апреле 1500 снарядов, а остальные - в мае.

Фон Акстельм. Когда придет время, контрудары союзников будут чрезвычайно ожесточенными.

Мильх. Поэтому мы не сможем выпускать снаряды с каждой стартовой площадки. Каждые полчаса по снаряду - этого будет достаточно, чтобы сломать жизнь Лондона на очень долгое время.

Окончательное решение мог принять только Гитлер. Мильх фактически уже нашептал в ухо фюреру, что непрерывный град из беспилотных самолетов был бы «самой ужасной карой», которую можно было себе представить для столицы Великобритании.

- Просто представьте себе, - злорадно вещал Мильх, - огромную мощную бомбу, падающую на Лондон каждые полчаса, при этом никто не знает, где бомба упадет в следующий момент! Двадцать дней такого ужаса заставят их всех упасть на колени!..

План был доведен до сведения Кортена, начальника штаба ВВС. Последовавшее изучение производства самолетов-снарядов выявило, что выпуск продукции все еще недостаточен: пока можно было располагать только 700 снарядами.

Замысел генерала Карла Колера предусматривал начать наступление с массированного удара (300 самолетов-снарядов, запускаемых беглым огнем на Лондон в течение двух часов перед рассветом 20 апреля). Днем планировалась операция «Приветствие» - непрерывный обстрел, либо два или три залпа каждый час, либо 100 залпов в полдень. И наконец, вечером - снова массированная атака, «Большой отбой» из 200 снарядов беглым огнем. Однако этот план был постепенно свернут, и только в середине мая фюрер объявил, что у него есть свои виды на самолет-снаряд.

Тем временем 65-й корпус втайне от противника занимался сборкой новых катапульт. Министерство авиации в Лондоне все еще пребывало в полном неведении относительно этой угрозы. Напротив, на исходе третьей педели марта битва за «лыжные» площадки, казалось, была выиграна. И хотя к 31 марта противник все еще имел в своем распоряжении около двадцати площадок, их количество после этой даты могло быть существенно сокращено в результате бомбежек союзников.

К концу апреля, заявили начальники штабов, практически все площадки будут выведены из строя.

Их самоуверенность вскоре испарилась.

18 апреля мистер Черчилль был поставлен в известность о том, что ряд «лыжных» площадок восстановлен, а точность самого оружия возросла. Было очевидно, что прекращать воздушные налеты было никак нельзя.

Штаб ВВС предложил совершить атаки на центры, производящие перекись водорода, «в Пенемюнде и Обер-Радерах». По данным разведки, оружие заправлялось именно перекисью водорода, и в двух указанных центрах были построены крупные заводы по ее выпуску. Ни один из фактов не соответствовал действительности. 18 апреля начальники штабов привлекли внимание генерала Дуайта Эйзенхауэра к срочной необходимости нейтрализовать угрозу беспилотных бомбардировок прежде, чем она станет «серьезной помехой» на критической стадии операции «Оверлорд».

Эйзенхауэр приказал Спаатсу назначить атакам в рамках операции «Арбалет» абсолютный приоритет над всеми воздушными операциями.

Между тем полковник Вахтель мог начать обстрел Лондона в любое время. Установка собранных катапульт на стартовых площадках должна была занять всего несколько дней.

Доктор Геббельс, вспоминая, как он в 1943 году после разрушительного удара по Берлину обещал скорое «возмездие», писал впоследствии: «Меня все больше и больше беспокоит, что сроки завершения разработки «оружия возмездия» постоянно переносятся. Первая дата была назначена на декабрь 1943 года. Когда настал декабрь, было решено, что, «возможно, это будет после Нового года». Однако уже в новом году обнаружился ряд технических дефектов, в результате - еще два месяца задержки. Март пришел и ушел. Я мысленно возвращаюсь к моему обещанию, данному в Берлине: «Даешь атаку в день рождения фюрера!» Этот день тоже прошел мирно. В мае мы испытали невыносимое напряжение. Фюрер сказал мне: «Начало наступления «оружия возмездия» должно быть синхронизировано с высадкой союзников».

Однако 6 июня немцы все еще тянули с выпуском самолетов-снарядов. Предопределенный час миновал.

И все же к весне 1944 года немцы добились существенного прогресса в работе над «Фау-3» - фантастическим третьим проектом секретного оружия Германии. Некоторые эксперты, правда, предполагали, что «насос высокого давления» Адольфа Гитлера никогда не существовал в действительности, но после войны Альберт Шпеер заявил, что финальные испытания, проведенные в Северной Германии, подтвердили реальность осуществимости проекта.

Очень немногие знали об этом секретном оружии. Генерал Лееб, например, узнал о нем только благодаря случайности во время визита на французское побережье, где шло сооружение подземных цехов. Генерал Буле слышал лишь «об огромном орудии со стволом в четыреста футов, которое предназначается для обстрела Лондона», однако он неверно полагал, будто оружие находится в Ваттене.

В действительности же оно находилось в Мимойеке, едва ли в пяти милях от побережья Ла-Манша и всего в девяноста пяти милях от центра Лондона. Местоположение этого комплекса было одобрено Гитлером вскоре после августовского воздушного налета на Пенемюнде. Первоначально предполагалось оборудовать две смежные орудийные площадки, каждая из которых должна была состоять из двадцати пяти стволов длиной 416 футов, укомплектованных в батареи по пять орудий. Весь орудийный комплекс должен был находиться в наклонной забетонированной шахте, вырубленной в известняке. Все шахты были нацелены на центр Лондона.

Мимойек был атакован 9-й воздушной армией в ноябре, и вскоре наполовину освоенную шахту пришлось покинуть. Но даже в этом случае оставшихся двадцати пяти стволов должно было хватить, чтобы выпускать на Лондон по одному снаряду каждые двенадцать секунд. Британские дешифровщики аэрофотоснимков, которые обнаружили ложные стога сена, прикрывавшие дула орудий, не имели представления о размерах подземных выработок: был вырыт лабиринт из соединяющихся туннелей и галерей около 100 футов глубиной, обслуживаемый железнодорожной линией, там должны были располагаться орудийные расчеты, хранилище боеприпасов и цейхгауз для «насоса». Ниже этого уровня была вырыта еще одна пещера глубиной 250 футов, в которой предполагалось разместить зарядные каморы двадцати пяти орудийных стволов.

Уже были изготовлены бетонная плита толщиной 18 футов с пятью узкими щелями для орудийных стволов, а также стальные двери толщиной 16 дюймов для защиты орудийного комплекса, так что на поверхности должны были остаться лишь шестидюймовые отверстия для стволов. Более 5000 инженеров к весне 1944 года завершили сооружение большей части потрясающего лабиринта туннелей, из которого в конце лета планировалось начать обстрел Лондона.

Однако ситуация с разработкой «насоса» была осложнена его же творцами. Главный инженер Кондерс предложил использовать стандартный снаряд, производимый его фирмой «Рёхлинг», около десяти футов длиной и калибром четыре с половиной дюйма. Это был снаряд с оперением, весом около 300 фунтов, из которых 50 фунтов приходилось на боеголовку со взрывчатым веществом. Четыре подвижных стабилизатора сначала должны были прилегать к корпусу снаряда, а затем расправляться, когда снаряд покидал ствол орудия.

В конце сентября 1943 года Шпеер доложил Гитлеру, что предварительные испытания опытного образца уменьшенного масштаба дают возможность обеспечить разработку полномасштабной версии в Хиллерслебене и Мисдрое, на острове в Балтийском море вблизи Пенемюнде. 14 октября Гитлер предложил использовать для атаки на Лондон зажигательные боеголовки.

Пять спустя дней в Хиллерслебене начались полномасштабные огневые испытания, выявившие, что, хотя на малой скорости снаряд «Рёхлинг» в целом показал себя удачно, стабилизаторы его иногда вибрировали. Тем не менее, было дано добро на начало поточного производства снаряда.

Первые выпущенные снаряды достигли скорости полета 3300 футов в секунду - около двух третей скорости, необходимой, чтобы снаряд, выпущенный из Мимойека, достиг Лондона. Изобретатели оружия не сомневались, что к тому времени, как они усовершенствуют конструкцию снаряда, необходимая дальность полета будет достигнута.

Гитлер ознакомился с отчетом об испытаниях, проведенных 18 и 19 января с «насосом», и самонадеянно приказал Зауру увеличить производство оружия с 2500 до 10 000 снарядов в месяц. Только 22 марта во время катастрофических огневых испытаний в присутствии генерала Лееба и генерал-лейтенанта Шнайдера стало очевидным, что 300-фунтовый снаряд не будет баллистически устойчивым. Все образцы, сконструированные изобретателем оружия, главным инженером Кондерсом, «заваливались» при скорости выше 3300 футов в секунду. К тому времени с конвейера сошло 20 000 снарядов.

На совещании в тот день Шнайдер заметил, что эксперты-баллистики могли бы быть привлечены на более ранней стадии разработки оружия, и это принесло бы большую пользу. Теперь, когда уже понесены определенные расходы, им надо постараться сделать все, что в их силах, а пока несколько притормозить производство и сконцентрироваться на работе над самим подземным комплексом в Мимойеке, чья стоимость была удвоена благодаря тому, что де Буше настоял на сооружении жилых помещений, кухонь, силовых установок, вентиляторов и прочих вспомогательных объектов.

Все знали, что о провале не может быть и речи: среди старших офицеров Мимойека на следующий день темой разговоров в основном было: «Кто скажет фюреру, если выяснится, что у этого оружия нет никаких перспектив?»

Чуть позже в штаб-квартире фюрера генерал Буле и Заур рекомендовали ограничить производственную программу пока что тремя орудиями, которые будут в состоянии выпускать до 5000 снарядов в месяц. Несколько дней спустя профессор В. Озенберг пригласил геттингенского эксперта по баллистике, профессора Вальхнера, чтобы навести справки о «насосе высокого давления». Тот подтвердил, что задуманное вполне возможно, о том же свидетельствовали испытания в аэродинамической трубе.

Огневые испытания снарядов, разработанных методом проб и ошибок, избранным изобретателями оружия, тем временем продолжались. В Мисдрое пробовались различные экспериментальные типы снарядов, в частности сконструированный Кондерсом новый снаряд с шестью неподвижными стабилизаторами, шесть других фирм, включая «Шкоду», предложили свои образцы. Было решено сначала провести запуски тех снарядов, которые наименее всего способны были разорвать ствол орудия. Весьма благоразумная мера предосторожности, поскольку после двадцати пяти снарядов, выпущенных в море, две секции орудийного ствола действительно разорвались, приостановив дальнейшие испытания. Снаряд Кондерса пролетел всего лишь 27 миль. Хотя виной всему было, по всей вероятности, плохое качество работы на заводе «Рёхлинг», который производил орудийные стволы. Эта неудача практически положила конец проекту по созданию «насоса высокого давления».

Вальхнер доложил, что изобретатели игнорировали «самые элементарные законы физики». Он сказал представителю Озенберга в Мисдрое: «Пока что в конструировании снарядов допускаются грубейшие промахи. Это будет работать, только если они призовут на помощь немного логики...»

4 мая в Берлин на большое совещание собрали 100 инженеров, работавших над проектом; обсуждалась возможность закрытия всего проекта. Все еще не могли решить, как сообщить обо всем Гитлеру. Главный инженер Кондерс вынужден был признать, что он ошибся, и это признание в конечном итоге спасло оружие.

Профессор Озенберг настаивал на том, чтобы незамедлительно проинформировать обо всем фюрера. Заместителю Гитлера Мартину Борману он написал длинное и довольно едкое письмо. В письме он проводил параллели между неудачами в проекте «А-4» и «насосом высокого давления». В частности, он писал: «По моему мнению, проект «насос высокого давления» следует считать провалом в том, что касается конструкции орудийного ствола, снаряда и эффективного расхода топлива. Наем рабочей силы в текущем масштабе не может быть оправдан. (Только на побережье Ла-Манша на сооружении орудийного комплекса и бункеров все еще заняты около 5000 рабочих.)

Наряду с программой «А-4» в Пенемюнде проект «насос», второе важное орудие для так называемого «удара возмездия», также свелся к нулю из-за вопиющей некомпетентности руководителей проекта». Только сам ход войны, заключал профессор, и «страхи о выживании нашей нации» сподвигли его на эту суровую критику.

Письмо от такого авторитетного ученого, как Озенберг, не могло быть проигнорировано. 1 июня 1944 года Пенемюнде было преобразовано в общество с ограниченной ответственностью. Полковник Занесен, комендант Пенемюнде, был уволен. Департамент Дорнбергера был передан генерал-майору Россманну, инженеру, который, хотя и не имел отношения к ракетному проекту, сделал многое, чтобы отследить ошибки, которые приводили к загадочным «взрывам в воздухе», все еще задерживающим развитие проекта.

Сооружение бункера в Мимойеке должно было быть завершено к концу сентября. Несмотря на сомнения Озенберга, наблюдавшийся прогресс делал успех предприятия весьма вероятным. Сам Озенберг предложил простое усовершенствование боковых камер орудия, чтобы уменьшить расход взрывчатки. Вальхнер начал работать над конструкцией аэродинамически более совершенного снаряда, и геттингенские эксперты питали некоторую надежду, что для «насоса» может быть создан снаряд без стабилизаторов.

Озенберг одолжил проекту трех высококвалифицированных инженеров для работы над конструкцией снаряда, были привлечены инженеры-металлурги для консультирования Кондерса по части производства орудийных стволов.

Из-за того, что эти эксперты не были задействованы уже на ранней стадии проекта, Германия потеряла, как было подсчитано в конце мая, шесть месяцев.

Между тем проект все-таки продолжал прогрессировать. Между 20 и 24 мая в Мисдрое была проведена четвертая серия испытаний. Теперь длина орудия была немного уменьшена. Всего испытанию подверглись восемь различных снарядов от 170 до 280 фунтов весом. Результаты, достигнутые во время испытаний, впервые дали надежду ожидать, что проектные требования будут удовлетворены.

Небольшой снаряд легко пролетал 55 миль. Этот снаряд был произведен фирмой Витковица и спроектирован доктором Атеном, который следовал аэродинамическим принципам, установленным в знаменитом Пенемюндском центре. Если начальная скорость снаряда была бы увеличена до 5000 футов в секунду, Лондон как раз оказался бы в пределах досягаемости снаряда¹.

¹К концу мая 1944 года существовало четыре основные конструкции снаряда для 15-сантиметрового (5,9 дюйма) калибра орудия:

Производитель:	Faserstoff	Rochling	Bochumer Verein	Витковиц
Конструктор:	Fürstenberg	Coenders	Haack	Атен
Собственный вес (фунты)	249	214 и 220	264 и 280	172
Взрывчатка (фунты)	13	18	22	11
Калибр (дюймы)	3,74	3,54	4,33	3,74
Длина (дюймы)	96,5	128	118	71,6
Стабилизаторы	4 откидных стабилизатора	6 неподвижных стабилизаторов	6 неподвижных стабилизаторов	6 неподвижных стабилизаторов

Шпеера заверили, что снаряды Витковица определенно в состоянии покрыть необходимое расстояние в 95 миль. 24 мая Шпеер доложил об этом Гитлеру. Последний объявил, что желал бы продолжения испытаний как для предлагаемой «английской пушки», так и для «других целей», которые он не уточнил.

Угрозу Мимойека в Лондоне не замечали. 1 мая эксперты по вооружениям предположили, что комплекс предназначен для установки от двух до четырех «реактивных минометов», нацеленных на Лондон. Общий план орудия напоминал «минометный ствол» весом от 50 до 60 тонн, нацеленный на Лондон. Не было причин предполагать, что остальные бетонированные бункеры в Сиракуре, Лоттингхеме, Соттевасте и Мартинвасте не были также предназначены для минометов. Все они были нацелены точно на Лондон или, в случае с Мартинвастом, - на Бристоль.

Озабоченные быстрым продвижением этих крупных проектов, начальники штабов направили срочное сообщение Эйзенхауэру. По их расчетам, вскоре Мимойек, Сиракур, Ваттен и Визернес станут неуязвимыми для воздушных атак. Они настаивали на том, чтобы провести бомбардировку этих объектов при первой же благоприятной возможности.

К концу мая 1944 года стало ясно, что в конструкции ракеты «А-4» все еще много дефектов, вызванных преждевременной передачей ракеты в массовое производство. Был сооружен завод, способный выпускать около 700 «А-4» в месяц. Один ракетный дивизион был уже подготовлен, другой заканчивал подготовку. Бункер в Визернесе успешно совершенствовался, во Франции были подготовлены многочисленные небольшие стартовые площадки, вместе с тщательно продуманной организацией системы их обеспечения.

Лишь разработка самой ракеты была еще не завершена, и это делало высокий уровень выпуска невозможным. Постоянно переконструировались станки, разрабатывались новые спецификации. Огромный запас устаревших компонентов нужно было как-то утилизировать и налаживать выпуск более совершенных узлов. Бурный поток всяческих модификаций постоянно наводнял известняковые галереи завода в Нордхаузене и стал ночным кошмаром для плановиков производства.

Генерал-майор Дорнбергер тем временем все еще боролся с проблемой «взрыва в воздухе» в Близне. «Наша главная проблема, - иронически заметил он в мае, - доставить ракету к цели в целости и сохранности...» Вплоть до середины марта 1944 года лишь 26 из 57 ракет, испытанных в Близне, нормально функционировали при отрыве от земли. Из этих ракет только четыре достигли намеченной цели невредимыми, остальные взорвались высоко в воздухе.

Однажды, когда фон Браун посетил Близну, двигатель ракеты преждевременно отключился, и ракета начала падать прямо на стартовую площадку. Только то, что ракета взорвалась в нескольких тысячах футов над землей, спасло фон Брауну жизнь. Произошло это по причине дефекта в электрике. Фон Браун позднее сказал, что «большинство неудач происходят по вине персонала». В качестве примера он привел случай, когда ракеты, выпущенные в Близне, не смогли выйти на заданную траекторию и вместо этого устремились прямо в стратосферу. Дорнбергер, профессиональный военный, так не считал: ему представлялось более вероятным, что корень всех неудач лежит в неверной производственной технологии в Нордхаузене. Только в конце апреля, утверждал он, выпуск «А-4» стал удовлетворять его требованиям. Тут «Центральные заводы» могли бы напомнить Дорнбергеру, что профессор фон Браун первоначально обещал, что вся техническая документация серии «В» будет готова к 30 мая прошлого года...

В результате несогласованности действий ракетных инженеров и промышленных экспертов поточное производство серии ракет «В» так и не смогло достичь поставленных целей: согласно документам, в январе 1944 года из Нордхаузена было отгружено всего 86 ракет «А-4» (вместо 300 запланированных). В марте 170 ракет сошли с конвейера. В следующем месяце Карл Отто Заур потребовал увеличения ежемесячного выпуска до 1000 единиц. Заватцки, блестящий плановик, обратился в СС с просьбой предоставить еще 1800 заключенных для компенсирования нехватки рабочей силы вследствие ее стремительной убыли.

На представительном совещании ракетных экспертов и инженеров 6 мая генеральный директор заявил, что в минувшем месяце была собрана 301 ракета. Однако, судя по документам, в апреле лишь 253 ракеты сошли с конвейера. По заверениям директора завода, апрельское отставание будет наверстано в мае, когда планировалось выпустить уже 450 ракет.

Он почти сдержал свое слово: снабжение сырьем улучшилось, и «Центральные заводы» недобрали до обещанной цифры лишь 13 ракет.

То, что «Центральные заводы» сумели выполнить все принятые на себя обязательства, позволяло их инженерам упрекать ученых из Пенемюнде в недальновидности и незнании технологии поточного производства. Теперь, весной 1944 года, Германия платила за упорное нежелание генерала Дорнбергера сотрудничать с Герхардом Дегенколбом, директором Особого комитета по «А-4».

Проблема взрывов ракет в воздухе продолжала омрачать всю испытательную программу. Первоначально Дорнбергер верил, что топливный бак взрывается при входе ракеты в плотные слои атмосферы. По мнению фон Брауна, взрывался резервуар со спиртом. Дорнбергер упрекал директора Фигге, председателя комитета по снабжению, за никудышное качество работы над топливными баками.

Фигге сократил выпуск топливных баков и доложил о «фундаментальном улучшении качества». Однако взрывы ракет продолжались.

Однако Дорнбергер пришел к заключению, как он доложил в мае, что «с аэродинамической точки зрения ракета превзошла наши ожидания». Генерал-майор Россманн не преминул ядовито заметить: не пришло время делать подобные заявления, ведь в Пенемюнде не начались еще экспериментальные запуски на дальность полета...

По мысли Россманна, проблема взрывов в воздухе могла быть быстро решена помещением в районе цели наблюдателей; они увидели бы, что именно происходит с ракетой. Дорнбергер последовал этому совету и на основании своих собственных наблюдений сделал впоследствии решающий вывод по изменению конструкции ракеты, который и решил проблему.

К этому времени в Близне завершилось сосредоточение материально-технического снабжения и подготовка ракетных частей. Оптимистично настроенный генерал-лейтенант Метц, командующий германскими ракетными войсками, заявил после учений, что есть весьма реальные перспективы начать операцию в сентябре. Гитлер, чье внимание снова было приковано к проекту «А-4», предложил добавить в ее боеголовку зажигательное средство, разработанное СС.

В середине мая 1944 года Верховное командование решило, что самолет-снаряд находится ближе всего к боевому дебюту.

16 мая фельдмаршал Кейтель сочинил текст приказа фюрера о бомбардировке Англии, и в особенности Лондона: атака самолетов-снарядов должна была быть скоординирована с воздушным налетом и сбросом зажигательных бомб, а также с артиллерийским обстрелом городов, находящихся в пределах досягаемости континентальных орудий. Операция должна была начаться с ожесточенной атаки на Лондон в «середине июня».

После этой атаки всю ночь планировали продолжать сокрушительный обстрел с периодическими запусками самолетов-снарядов. Если плохая погода затруднит оборону противника, атака могла быть продолжена также и в дневные часы. Гитлер потребовал создать тактический запас из 600 самолетов-снарядов, которые были бы выпущены только по экстренному приказу Верховного командования. Он проницательно заключил:

- Все подготовительные мероприятия должны проводиться с учетом того, что транспортные коммуникации, ведущие к стартовым площадкам, могут подвергнуться массированным атакам противника и быть разрушены.

Четыре дня спустя полковник Вахтель отвел войска от ложных стартовых площадок и перебросил их на хорошо закамуфлированные настоящие площадки. Дорого обошедшиеся и теперь совершенно бесполезные «лыжные» площадки были заминированы и покинуты. Они свою роль выполнили.

После поступления сигнала о начале наступления Вахтелю давалось не более шести дней для установки сборных катапульт на новых площадках.

«За прошедшие месяцы, - писал он 2 июня, - мы стали свидетелями безжалостной, ожесточенной битвы с врагом... в это короткое временное затишье борьба вступает в свою решающую фазу. Большой вопрос: будем ли мы первыми, кто откроет огонь? Или противник пересечет Ла-Манш до того?»

В его полку не было ни одного человека, который не знал бы ответа на эти вопросы. Атака самолетов-снарядов подавила бы высадку противника в зародыше.

На исходе третьей недели марта начальники штабов уверенно заявили, что в конце апреля практически все «лыжные» площадки будут уничтожены. Однако ближе к концу апреля аэрофотоснимки показали новый вид пусковых сооружений значительно более простой конструкции. 2 мая, на совещании по операции «Арбалет», в котором приняли участие начальники штабов, лорд Черуэлл привлек их внимание к попыткам немцев восстановить «лыжные» площадки. Министерство ВВС, обеспокоенное словами Черуэлла, распорядилось в четвертый раз провести аэрофотосъемку Северо-Западной Франции.

Выполнение этой непомерной задачи было начато на следующий же день. 13 мая штаб военно-воздушных сил предупредил, что немцы явно претворяют в жизнь программу по вводу в строй стартовых площадок для самолетов-снарядов. Эти новые сооружения были хорошо рассредоточены и великолепно закамуфлированы. На Шербурском полуострове таких площадок насчитали одиннадцать, в Па-де-Кале еще девять.

Начальники штабов не хотели верить, что столь огромные усилия были предприняты против ложных целей. В министерстве ВВС воцарился абсурдный оптимизм из-за очевидного успеха атак на «лыжные» площадки. В середине мая коммодор авиации Пелли оставил свой пост начальника оперативного управления, будучи совершенно уверенным, что угроза операции «Арбалет» наконец-то миновала. Наблюдение за стартовыми площадками взял на себя коммодор авиации С.М. Гриерсон, и его ждало самое большое испытание в его жизни, поскольку «потухший вулкан» внезапно проснулся.

В последние дни мая в штабе ВВС с трудом признали, что они одурачены. Здравый смысл подсказал необходимость серьезного восприятия каждого последующего донесения разведки.

До начала операции «Оверлорд» оставалось около трех недель. Бомбардировка французской транспортной сети была необходимым условием успешной высадки. Поэтому временно пришлось поступиться интересом к новым стартовым площадкам. Более важной представлялась альтернатива: система восьми «центров снабжения». Зная, что между этими «центрами» и новыми стартовыми площадками не существует видимой связи, министерство ВВС все же решило провести проверку: американцы сбросили 300 тонн бомб на один из таких «центров» в Бове, но даже спустя двенадцать дней пострадавшие от бомбежки железнодорожные пути не были восстановлены. Немцы отказались от этих баз в середине мая в пользу складов в пещерах и туннелях.

В начале июня было приказано провести повторную полномасштабную аэросъемку Северной Франции, поскольку предыдущие фотоснимки показали, что обустройство многих новых стартовых площадок далеко от завершения. Свежие снимки наглядно продемонстрировали, что они представляют собой только фундаменты.

5 июня, накануне операции «Оверлорд», на совещании руководителей разведки было высказано совершенно верное предположение, что основные узлы для новых стартовых площадок, по всей вероятности, компонуются заранее и катапульты могут быть собраны в течение нескольких дней. В Центральный пункт дешифрования аэрофотоснимков тут же поступила инструкция: «...огромная важность придается тому, чтобы дешифровщики [аэрофотоснимков] держали под постоянным наблюдением стартовые площадки противника и сразу же заметили первые признаки попыток возведения пусковых сооружений».

Тремя днями позже была обнаружена 61 новая стартовая площадка.

Час возмездия, обещанный Гитлером, неумолимо приближался.

16 мая Адольф Гитлер распорядился начать обстрел Лондона дальнобойными орудиями в середине июня. В начале июня, во время совещания со Шпеером, он приказал «запастись большим количеством вишневых косточек [самолетов-снарядов], которые в самом скором времени предполагается сбросить на намеченную цель»¹.

¹ К этому времени контроль за производством самолетов-снарядов осуществляло министерство вооружений. В начале марта 1944 года был создан штаб, координировавший программу выпуска истребителей под командованием Заура. В мае функции штаба были расширены, под его контроль было передано производство самолетов-снарядов. Для начала 1944 года можно дать только приблизительные цифры выпуска снарядов: март — 400 единиц, апрель — 1000, май — 1500, июнь — 2000 или 3000.

4 июня командование 65-м армейским корпусом поинтересовалось у одного из подчиненных Вахтеля, отвечавшего за снабжение, в состоянии ли будет полк, невзирая на хаос во французской транспортной системе, открыть огонь 10 июня. Офицер ответил: «Нет, не раньше 20-го». Этот ответ вызвал ужас и командование поспешило распорядиться о немедленном извлечении из хранилищ тяжелых стальных конструкций катапульт, чтобы успеть подготовить стартовые площадки к 10 июня.

Шпеер предложил Гитлеру оставить самолеты-снаряды в резерве до тех пор, пока не опустится низкая облачность, но это предложение было забыто в вихре последовавших за ним исторических событий: в 1 час 30 минут ночи 6 июня в полк Вахтеля поступило сообщение о начале высадки союзных войск во Франции. В течение всего дня в полк в большом количестве поступали донесения о выброске парашютного десанта, массированных авианалетах и приближающемся флоте союзников.

С началом высадки, вспоминал Вахтель, борьба за самолеты-снаряды достигла решающей фазы.

Без четверти шесть тем же вечером был дан старт шестидневному процессу подготовки к беспилотной бомбардировке Лондона.

Подчиненные Вахтеля в последний раз сняли однообразную униформу сотрудников «Организации Тодта» и надели свою настоящую форму - серо-голубые мундиры ВВС с особыми штабными знаками отличия. Теперь все зависело от того, насколько гладко пройдет операция. Вахтель надеялся завершить сборку первых 64 катапульт к вечеру 12 июня.

В течение пяти дней не покладая рук его подчиненные работали над установкой катапульт на новых стартовых площадках. Вахтель писал, что в процессе работы появились проблемы: «Возникли задержки, вызванные тем, что французские транспортные коммуникации изрядно разрушены систематической бомбардировкой». То и дело переформировывали составы, в результате чего узлы катапульт попадали не на те площадки. Иногда груз оказывался поврежденным в результате бомбежек союзников.

11 июня в условиях, когда ни одна из площадок еще не была полностью готова к боевым действиям, Вахтель получил приказ открыть огонь уже следующей ночью¹.

¹ Приказом предписывалось произвести два залпа: в 23.40 и 00 40 а затем до 4.45 вести непрерывный огонь со всех катапульт. После войны полковник Вальтер обвинил Вахтеля в том что тот уверил его, что, хотя операция и провалилась, это был всего лишь «вопрос нескольких часов» и что к вечеру будет обеспечена полная боеготовность его полка.

Вахтель был в отчаянии. Первоначальная программа проведения операции была сорвана. Его солдатам пришлось в спешном порядке разгружать вагоны и устанавливать катапульты. От огневых испытаний пришлось отказаться. Инженерам, которые трудились как каторжные в течение пяти дней, было приказано любой ценой завершить работу до наступления вечера 12-го.

Рано утром 12 июня Вахтель собрал своих командиров в подземном бункере. Когда они возвращались к своим солдатам, в ушах у них еще звенели слова Вахтеля: «После долгих месяцев ожидания для нас, наконец, настало время открыть огонь! Сегодня ваше ожидание и ваш труд будут вознаграждены. Получен приказ о начале атаки. Теперь, когда наш враг стремится любой ценой закрепиться на континенте, мы выполним стоящую перед нами задачу, будучи глубоко уверены в мощи нашего оружия. Каждый раз, открывая огонь, мы будем вспоминать разрушения и страдания, причиненные нашей стране ужасающими бомбардировками врага.

Солдаты! Фюрер и Отечество с надеждой взирают на нас, они верят, что нашему крестовому походу суждено окончиться успешно. Когда начнется наше наступление, мы с любовью и верой обратим наши помыслы к нашей родной Германии.

Да здравствует наша Германия! Да здравствует наша Родина! Да здравствует наш фюрер!»

Первыми забили тревогу дешифровщики аэрофотоснимков. К 12 июня они установили местонахождение 66 новых стартовых площадок. В течение всей ночи они внимательно изучали фотоснимки девяти площадок, снятых накануне, и отчетливо разглядели «следы активности» на шести из них. На трех площадках, по всей видимости, уже началась установка катапульт.

Об этом немедленно проинформировали министерство ВВС в Лондоне. На следующее утро подполковнику авиации Кенделлу, руководившему аэросъемкой объектов в рамках операции «Арбалет», позвонили из воздушной разведки с просьбой подтвердить полученную информацию. Кенделл заявил, что если их расчеты верны, то начало беспилотной бомбардировки «можно ожидать в любой момент».

Сразу же были поставлены в известность и начальники штабов.

Однако министерство ВВС не стало предпринимать никаких срочных мер, а также не восприняло с должной серьезностью донесение агента секретной разведывательной службы, сообщавшее о составах с «ракетами», проследовавших два дня назад через Бельгию на запад. Штаб-квартира ВВС США в Вашингтоне была проинформирована, что в развитии ситуации не наблюдается никаких изменений, и маршал авиации Хилл, которого заверили в том, что новые стартовые площадки не будут использоваться немцами по крайней мере еще в течение ближайших нескольких недель, ничего не слышал о германской атаке вплоть до ее начала сутки спустя.

В течение дня в Берхтесгадене царило состояние трепетного волнения. В пять тридцать на совещании Дёница, Кейтеля и Йодля обсуждался принципиальный вопрос: может ли атака самолетов-снарядов побудить союзников немедленно приступить к высадке десанта в районе сосредоточения стартовых площадок. Кейтель и Йодль видели в немецкой атаке «единственный шанс» на выправление ситуации с высадкой союзников, угрозу которой оба считали «весьма серьезной». Гитлер также считал, что огневой налет самолетов-снарядов может заставить союзников форсировать события. Это мнение он высказал еще 1 ноября 1943 года.

Рано вечером того же дня генерал-лейтенант Хайнеманн, командующий 65-м армейским корпусом, прибыл в расположение части Вахтеля. Бункер был полон военных корреспондентов, а также представителей Пенемюнде и министерства авиации. Мрачные предчувствия Вахтеля начали сбываться: его «Не-111» были уничтожены во время воздушного налета противника, а поступившие тем вечером от четырех батальонов донесения свидетельствовали, что в боевую готовность приведено всего несколько катапульт, при этом ни одна из них не была испытана. Снова и снова Вахтель просил отложить время начала атаки. Хорошо, что Хайнеманн лично видел все прибывавшие в тот день рапорты от батарей, которые испытывали отчаянную нужду в перманганате кальция, дизельном топливе и жизненно важном оборудовании. Наверное, только это и спасло Вахтеля от трибунала.

Время начала атаки было отложено на один час, но и по прошествии этого времени ситуация почти не изменилась. Первоначально запланированная массированная атака была отменена, и вместо нее было приказано начать обстрел из орудий - несомненно, это был жест отчаяния. Если бы к 3 часам утра было готово достаточное количество стартовых площадок, тогда еще можно было бы начать массированную атаку. Однако к четырем часам утра измученные солдаты Вахтеля запустили с катапульт лишь десять самолетов-снарядов, и это при наличии пятидесяти пяти площадок! Причем из этих десяти снарядов четыре рухнули на землю сразу же после взлета, а один снаряд из этой четверки вообще не взорвался.

Пораженный столь неутешительными результатами, командование приказало всем батареям немедленно прекратить огонь и закамуфлировать стартовые площадки. На совещании, состоявшемся той ночью, эксперты, приписанные к полку Вахтеля, рекомендовали отложить атаку на три дня. За это время все могло быть приведено в полную боевую готовность и соответствующим образом испытано.

Вскоре после полуночи восемь артиллерийских снарядов, выпущенных из германских тяжелых орудий по французскому побережью, угодили в Мейдстоун. Еще двадцать пять снарядов поразили Фолкстоун и его окрестности. По просьбе 65-го корпуса на воздушную разведку над Лондоном отправили самолет-наблюдатель «Ме-410», но он был сбит над Баркингом. В четыре часа утра артиллерийский обстрел прекратился. Восемнадцать минут спустя первый германский самолет-снаряд разорвался рядом с Грейвсендом, в двадцати милях от своей цели - Тауэрского моста. Второй снаряд упал в Кукфилде, третий - в Бетнал-Грин, а четвертый - в Севеноакс. Оставшиеся два снаряда взорвались, не долетев до земли. В результате атаки в Бетнал-Грин был уничтожен железнодорожный мост, погибло шесть человек - это были единственные жертвы той ночи.

В 11 часов следующего утра начальники штабов встретились с Сэндисом и Черуэллом, чтобы обсудить эту в высшей степени странную атаку немцев. Готовым к тому, что в первые десять часов атаки на их головы обрушатся, по крайней мере, 400 тони взрывчатки, - что между тем в любом случае было бы невозможно, даже в случае если бы нормально функционировали все площадки Вахтеля, - всего четыре зафиксированных «инцидента» им представлялись каким-то непостижимым курьезом.

Доктор Р.В. Джонс, не присутствовавший на совещании, был уверен, что все это можно расценивать лишь как временную осечку немцев. Он отправился к лорду Черуэллу с целью заставить того уговорить Черчилля сделать официальное заявление. Черчилль всегда придерживался мнения, что народ может вынести все, что угодно, если он знает, что ждет его в будущем. У Черуэлла, впрочем, было свое мнение относительно странной атаки немцев, он лишь фыркнул:

- Гора родила мышь!

Ужаснувшись подобному легкомыслию, Джонс напомнил профессору, что во время испытаний на Балтике немцы запускали куда больше снарядов.

- Ради бога! - взывал он к Черуэллу. - Это не повод для шуток!

Однако лорд Черуэлл не видел никаких оснований для пересмотра своего мнения.

Начальники штабов тоже успокоились. Теперь-то нельзя было сказать, что они «зря не придавали большого значения» беспилотным бомбардировкам. Теперь было очевидно, что нет вовсе никакой нужды отвлекать 3000 «летающих крепостей» от воздушной операции над Нормандией, чтобы нейтрализовать новые стартовые площадки. Однако они все же пригласили союзников, чтобы решить, может ли генерал Эйзенхауэр, не отвлекая усилия от операции «Оверлорд», санкционировать 1000 вылетов, чтобы подвергнуть бомбежке четыре наиболее перспективных «центра снабжения».

Лорд Черуэлл напомнил начальникам штабов, что пока не было обнаружено ни одного доказательства существования связи между «центрами снабжения» и новыми стартовыми площадками. Его не стали слушать.

14-го Черуэлл посетил Бетнал-Грин - место падения самолета-снаряда. Он испытал мрачное удовлетворение от лицезрения доказательства точности его предсказания относительно беспилотных летательных аппаратов, сделанного им почти год назад.

Затишье продолжалось недолго. Уже 15 июня полковник Вахтель доложил о полной боевой готовности пятидесяти пяти катапульт. Вечером того же дня от 65-го корпуса поступил приказ открыть огонь по «цели сорок два» (Лондону) в одиннадцать часов вечера. Вахтель незамедлительно направил радиограммы во все четыре батальона: «Всем катапультам открыть огонь по цели «сорок два» в 23 часа 18 минут (поражение цели в 23 часа 40 минут). Дальность полета 130 миль. Затем вести непрерывный огонь до 4 часов 50 минут утра».

Первый снаряд был выпущен за две минуты до полуночи. Вскоре погода испортилась, зарядил дождь: создались идеальные условия для запуска самолетов-снарядов. К полудню по Лондону было выпущено 244 снаряда. Сорок пять из них упали на землю сразу после катапультирования, причинив ущерб девяти стартовым площадкам. Один снаряд, рухнув на деревню, стал причиной гибели десятерых французов. Однако самолет-наблюдатель из 9-го корпуса ВВС радировал Хайнеманну о том, что видит в районе цели зарево, «более яркое, чем после обычных воздушных налетов».

Вахтель тут же направил своему руководству поток ликующих телеграмм. «Пусть наш триумф, - писал он в заключение, - оправдает все ожидания, которые фронт и Отечество возлагали на наше оружие».

Верховное командование было настроено не так оптимистично и лишь осторожно объявило: «Прошлой ночью и сегодня утром Южная Англия и район Лондона подверглись обстрелу тяжелыми снарядами новейшей конструкции». По просьбе доктора Геббельса не упоминалось слово «возмездие». «У нас ведь пока нет вестей из Лондона относительно нанесенных нами повреждений», - объяснил тот.

К следующей полуночи на Лондон обрушились 73 самолета-снаряда. Один упал рядом с Чичестером, другой, растревожив деревенских жителей, обрушился вблизи Фремлингема в Суффолке.

Одиннадцать снарядов были выпущены по плотно застроенным районам Лондона.

Эта массированная атака противника служила основным предметом разговора на утреннем совещании начальников штабов, а также на заседании кабинета, состоявшемся вскоре после полудня. Начальник штаба военно-воздушных сил и его коллега из военно-морского штаба поспешили покинуть Францию, чтобы принять участие в совещании у мистера Черчилля в пять часов. Сэр Алан Брук впоследствии заметил, что на этом совещании «было принято очень мало действенных решений». Фактически был одобрен ряд мер. Маршалу авиации Хиллу и генералу Пайлу было приказано переформировать и укрепить противовоздушную оборону, которая могла противостоять обстрелу лишь с восьми -десяти стартовых площадок. Нечеловеческими усилиями эту задачу удалось решить за пять дней.

Было решено просить Эйзенхауэра принять «все возможные меры по нейтрализации «центров снабжения» и стартовых площадок». Эйзенхауэр определил свою позицию 18-го: «Приоритет целей в рамках операции «Арбалет» теперь выше, чем у любых других операций, за исключением неотложных нужд текущих сражений». Сэр Чарльз Портал предложил определить в качестве указанных целей также германские города, авиазаводы и даже заводы по нефтепереработке.

18 июня соединение полковника Вахтеля выпустило свой пятисотый самолет-снаряд. В тот же день один из снарядов упал на часовню Веллингтонских казарм, убив 121 человека, из которых более 60 - офицеры и военнослужащие. Это трагическое событие заставило премьер-министра собраться с силами. Он написал Эйзенхауэру, заверяя его, что Лондон выдержит любые испытания.

Гитлер был чрезвычайно обрадован успехом атаки. 16 июня фельдмаршал фон Рундштедт направил радиограмму генералу Хайнеманну, приглашая его принять участие в совещании у фельдмаршала. Гитлер прибыл на север Франции, где провел встречу со своими генералами и выразил признательность Хайнеманну и Вальтеру за успешно проведенную атаку. Оба офицера предупредили фюрера, что до тех пор, пока Гитлер не прикажет увеличить выпуск самолетов-снарядов сверх текущих показателей в 3000 единиц ежемесячно, достигнутый успех вряд ли удастся закрепить. Представлялось бесполезным выпускать по Лондону до 100 снарядов в день. Это лишь провоцировало врага, заявили офицеры. В ответ на это Гитлер объявил, что гордится тем, что Германия «обладает столь современным оружием».

По возвращении в Берхтесгаден он одобрил просьбу Хайнеманна об увеличении производства самолетов-снарядов. Встревоженный Шпеер понял, что в результате этого может пострадать ракета «А-4», его любимый проект. «Фюрер решил, - писал Шпеер несколько дней спустя, - что выпуск ракет «А-4» должен быть ограничен ста пятьюдесятью единицами в месяц вплоть до дальнейших распоряжений. Высвободившееся сырье и рабочая сила должны быть направлены, в первую очередь, на увеличение выпуска «вишневых косточек» (самолетов-снарядов).

Министр добавил, что, как только будут завершены испытания «А-4», «Центральные заводы» должны будут возобновить сборку ракет в полном объеме и в конечном итоге увеличить выпуск с 600 ракет до планируемой цифры - 900 единиц оружия в месяц.

Задержка в производстве «А-4» на «Центральных заводах» получалась значительной. В мае с конвейера сошло лишь 437 ракет. В июне производительность резко упала до 132 ракет, а в июле составила всего 86, в то время как производство самолетов-снарядов неуклонно росло.

До того как на вооружение германской армии поступили самолеты-снаряды, ничто не могло омрачить энтузиазм Гитлера в отношении проекта «А-4». На совещании в Берлине, которое состоялось через два дня после высадки союзников, главный инженер «Организации Тодта» отметил особый интерес Гитлера к защищенному куполом бункеру в Визернесе. Фюрер желал скорейшего завершения работ над этим единственным в своем роде стартовым комплексом для запусков «А-4». Постоянное внимание, оказываемое фюрером этому бункеру, наглядно демонстрируется увеличением притока рабочей силы: со 1106 человек в апреле 1944 года до 1280 человек в мае и 1383 - в середине июня. 60 процентов рабочих были немцами. Однако, несмотря на то что сам купол к тому времени был уже завершен, «Организация Тодта» не могла обозначить конкретную дату завершения всего строительства в целом. Только в мае, согласно документам, обнаруженным в Визернесе, работы приостанавливались 229 раз из-за угрозы воздушных налетов. Представитель генерала Дорнбергера высказал свою точку зрения: «Это означает, что нельзя назвать конкретную дату завершения монтажа пусковых установок и прочего оборудования. Генерал Дорнбергер просил фон Рундштедта решить, не целесообразнее ли будет «законсервировать» бункер».

Гитлер узнал, что подчиненные Дорнбергера заявили фон Рундштедту, будто бы считают бункер в Визернесе «бесполезным», в то время как комиссия, состоявшая из инженеров «Организации Тодта» и экспертов по фортификационным сооружениям, пришла к противоположному выводу. «Фюрер был разгневан подобными необоснованными и легковесными суждениями, - писал Шпеер. - Он потребовал немедленно провести самое тщательное расследование».

Вскоре после этого Гитлер решил, что подземные гроты, вырытые заключенными генерала СС Каммлера в Траунзее (Австрия) в ходе реализации проекта «Цемент», не должны более находиться под контролем инженеров фон Брауна (к февралю 1945 года планировалось перевести исследовательский центр в Пенемюнде в подземные сооружения). 6 июля Гитлер приказал Шпееру переоборудовать весь комплекс в Траунзее в танкостроительный завод, поскольку проект «Цемент» все равно не сможет функционировать в нормальном режиме до конца 1945 года. «Фюрер согласился с моим предложением, - писал Шпеер. - Он снова подчеркнул, что все эти далеко идущие замыслы обычно себя не оправдывают».

Несколько дней спустя один из руководителей центра в Пенемюнде направил профессору фон Брауну четко сформулированный меморандум, излагающий всю историю проекта «Цемент». В конце меморандума он задавал вопрос: «Целесообразно ли в настоящее время, в условиях чрезвычайно напряженной ситуации на фронте, строить планы, которые дадут результаты не ранее конца 1945 года или начала 1946 года?»

Дорнбергер настойчиво добивался того, чтобы ему вернули полный контроль над проектом «А-4», включая боевое использование ракет. Остальные, прекрасно сознавая, что причиной задержки являются прежде всего недостатки в конструкции ракеты, были предельно откровенны. 8 июля Каммлер в присутствии генерала Буле и двух других генералов назвал Дорнбергера преступником, которого необходимо немедленно отправить под трибунал за отвлечение стратегически важных ресурсов на безнадежную фантазию.

Вскоре Гитлер написал фельдмаршалу Кейтелю, требуя передать ракетный проект под контроль энергичного и волевого человека, имея в виду Каммлера. Кейтель облек свой отрицательный ответ в весьма дипломатичную форму.

Между тем с вводом в строй самолетов-снарядов Гитлер все свое внимание стал уделять им. 26 июня, приказывая усилить обстрел Англии, он заявил Йодлю, что практически не сомневается в том, что вторая высадка союзников произойдет в районе Дьеппа, где расположены германские стартовые площадки. Два офицера Вахтеля, которых вызвали в Берхтесгаден, впоследствии говорили, что Гитлер выразил удовлетворение по поводу того, что Англия снова подвергается мощному обстрелу.

«В 23.30, - рассказывал один из офицеров, - настал великий момент: дверь отворилась, и мы вошли в комнату. Гитлер, окруженный своими подчиненными, стоял, склонившись над столом, на котором лежала карта Северной Франции с указанием расположения стартовых площадок нашего полка. Фюрер выпрямился, и мы доложили ему о своем прибытии. Он тут же подошел и пожал нам руки.

Не ходя вокруг да около, Гитлер сразу перешел к делу. Он осведомился, в курсе ли офицеры, какой эффект возымела на англичан германская атака. Те ответили: «Массированные воздушные налеты на наши стартовые площадки могут служить достаточным доказательством эффективности нашего оружия».

Гитлер согласился с необходимостью увеличения расходов на производство самолетов-снарядов, а также распорядился передать в распоряжение Вахтеля зенитные орудия и эскадрильи истребителей, подчеркнув, что «наши атаки оттягивают с фронта сотни вражеских самолетов и приносят облегчение нашей Родине и нашим солдатам на Западном фронте», - продолжал офицер.

Фюрер добавил, что все снаряды, выпущенные из «Парижской пушки» во время Первой мировой войны, вместе взятые, не содержали столько взрывчатого вещества, сколько сейчас несет в себе один самолет-снаряд:

- Раньше мы жертвовали нашими летчиками и нашими самолетами. «Фау-1» представляет собой одновременно самолет и бомбу, к тому же он не нуждается в запасах топлива для обратного полета!

В ту ночь, 29 июня, с катапульт взмыл в небо двухтысячный самолет-снаряд. Гитлер ликовал: атака продолжалась.

В пять часов 19 июня специальный подкомитет по операции «Арбалет», созданный при кабинете военного времени, провел свое первое заседание. На нем присутствовали начальники штабов, заместитель Эйзенхауэра Теддер и лорд Черуэлл. Премьер-министр решил, что серьезность ситуации служит достаточным основанием для учреждения нового небольшого комитета с самыми широкими полномочиями для выработки и координации контрмер. На следующий день он объявил, что председателем комитета назначается мистер Дункан Сэндис.

В тот момент Сэндис обследовал гавань Малберри у Ла-Манша. Телеграмма от мистера Черчилля заставила его взойти на борт линкора и поспешить в Англию. Прошло уже семь месяцев с того дня, как он официально ушел с поста руководителя расследования, предметом которого служило секретное оружие нацистов. К счастью, он продолжал получать донесения разведки относительно этих разработок. Теперь он снова встал во главе расследования¹.

¹ Состав комитета «Арбалет» в окончательном варианте выглядел так: председатель — Дункан Сэндис; маршал авиации сэр Родерик Хилл, командование истребительной авиации; генерал сэр Фредерик Пайл, командование ПВО; маршал авиации сэр Норман Боттомли, заместитель начальника штаба ВВС; вице-маршал авиации Дж.М. Робб, штаб Верховного командования союзных войск; генерал-майор С. Габбинс; генерал-майор О. Лунд; маршал авиации сэр Ральф Сорли, министр авиационной промышленности; доктор Р.В. Джонс, помощник руководителя научной разведки (министерство ВВС); профессор С.Д. Эллис, научный советник кабинета военного времени; профессор сэр Томас Мертон, научный советник министерства авиационной промышленности; полковник К.Г. Пост, министерство военного снабжения; вице-маршал авиации В.Х. Тейт, министерство ВВС; полковник С.Г. Викерс, министерство экономической войны; мистер О. Аллен, министерство внутренней безопасности.

Сэндис воспринял поручение, данное ему премьер-министром, как установку не только строчить «отчеты», по также и в полной мере руководить борьбой против самолета-снаряда. Командующие Хилл и Пайл полностью согласились с ним.

Союзники уже добились некоторых успехов в борьбе с самолетами-снарядами: на юго-востоке Англии было сосредоточено восемь эскадрилий истребителей, 480 аэростатов заграждения, почти 200 тяжелых и 200 легких зенитных орудий. Однако, несмотря на это, с момента начала немецкой атаки на Лондон обрушились уже 370 самолетов-снарядов. Немцы, судя по всему, запускали около 100 снарядов в день. Как долго немцы смогут придерживаться этой цифры и как скоро у них иссякнут запасы снарядов? Воздушная разведка предостерегала против чрезмерного оптимизма: нынешний уровень боевой активности, несомненно, будет сохранен.

Сэндис мог только согласиться с этим. Плохая погода и обширный район, в котором были рассредоточены стартовые площадки - 5000 квадратных миль, - гарантировали, что местоположение некоторых катапульт вообще не удастся определить.

В течение недели, до 27 июня, около 40 процентов всех бомбардировщиков союзников было направлено против целей кампании «Арбалет».

Генерала Спаатса это сильно беспокоило. 28 июня он написал довольно резкое письмо Эйзенхауэру, в котором настаивал на том, что следует вновь отдать высший приоритет бомбардировкам Германии (напомнив о воздушном господстве рейха в 1943 году) в противовес всем прочим операциям, за исключением бомбардировки площадок-бункеров и поддержки наземных операций. Атаки на рассредоточенные стартовые площадки не были, предупреждал Спаатс, оправданным отвлечением значительных боевых ресурсов.

Верховное командование не последовало совету Спаатса. Впрочем, штаб-квартира Верховного командования находилась как раз на траектории полета самолетов-снарядов, и 29-го оно само отдало приказ об атаке на стартовые площадки. По приблизительным подсчетам, в первые недели июля на столицу Британии должно было обрушиться около 820 снарядов. Встревоженный этой внушительной цифрой, заместитель Спаатса Теддер обратился в министерство ВВС с просьбой усилить бомбежку стартовых площадок. Одновременно кабинет министров и начальники штабов собрались на совещание, в ходе которого обсуждалась возможность нанесения крупномасштабных ответных ударов¹.

¹ Среди предложений, вынесенных на обсуждение в штабе военно-воздушных сил еще 11 января, был необычный план: на определенных условиях объявить один из германских городов — в пределах досягаемости бомбардировщиков союзников — свободным от бомбежек. Город должен был стать своего рода заложником. Эта идея очень понравилась Черуэллу, которому рассказал о ней сэр Чарльз Портал. Он считал, что это превосходный план, который в первую очередь (помимо сохранения культурных памятников) будет способствовать нарастанию волнения и паники в Германии. «Это сделает жизнь в городе невыносимой и приведет к раздорам и взаимным обвинениям, — считал Черуэлл. — Через два или три месяца, если мы сочтем это необходимым, мы можем выразить свое неудовлетворение выполнением производственной стороны сделки и выбрать другой город. Если по несчастной случайности мы выроним одну или две бомбы на выбранный нами город, мы всегда сможем приписать это немцам, заявив, что они хотят сорвать наше соглашение». В тот момент план штаба ВВС был отклонен. В июле он был пересмотрен.

Тем временем количество жертв неуклонно росло: к 27 июня погибло уже 1769 человек. На следующий день самолет-снаряд угодил в министерство ВВС на Стрэнде, убив 198 человек. Четыре дня спустя в Челси от самолета-снаряда погибли 124 человека. (Самый серьезный инцидент произошел 23 августа в Ист-Бариете, тогда было убито 211 человек.) Профессор Черуэлл не преминул указать, что шансы погибнуть в Лондоне от самолета-снаряда составляют всего лишь 1:53 000. «Я думаю, - писал он премьер-министру, - что лучше всего преподнести это таким образом». Однако, по мнению сэра Алана Брука, существовала серьезная опасность, что немецкий самолет-снаряд в конечном итоге подорвет военно-экономическую деятельность Британии. «В 17.30 началось самое долгое за всю историю заседание кабинета министров, - записал он в своем дневнике 3 июля. - Уинстон напрасно потратил несколько часов и когда мы, наконец, приступили к обсуждению вопроса о самолетах-снарядах, выяснилось, что у него осталось мало времени. Однако угроза принимает серьезные масштабы и, несомненно, потребует более радикальных мер».

К утру 5 июля шансы лондонцев на выживание заметно сократились: погибло 2500 человек. Начальники штабов собрались на совещание, в ходе которого обсудили возможные ответные меры, которые можно было бы предпринять против небольших германских городов. Воздушный налет на Берлин, проведенный 21 июня силами американских бомбардировщиков, не дал результатов. Брук выступил решительно против проведения этой операции. Атаки самолетов-снарядов оттягивали на себя добрую половину самолетов союзников. Вряд ли немцы отказались бы от такого выгодного преимущества.

В своей речи, которую мистер Черчилль произнес в парламенте на следующий день и в которой назвал самолет-снаряд «оружием, в буквальном смысле страдающим неразборчивостью», он, в частности, сказал: «Использование в боевых действиях подобного оружия вызывает множество серьезных вопросов, на которых, однако, я предлагаю сегодня не сосредотачиваться».

За несколько месяцев до этого в Лондоне обсуждался вопрос использования отравляющего газа в атаках на стартовые площадки, однако здравый смысл восторжествовал и этот план был отклонен.

Как раз в это время немцы добились значительных успехов в деле борьбы с отравляющими веществами, кроме того, в апреле 1944 года Гитлер приказал увеличить производство противогазов. Его опасения оказались беспочвенными, поскольку, в свое время изучив достоинства и недостатки газовой атаки на Германию, британцы пришли к выводу, что все преимущества в данном случае на стороне врага.

Вскоре непрекращающийся обстрел самолетами-снарядами привел к тому, что на повестке дня вновь возник план газовой атаки на стартовые площадки. Однако проблема была в том, что боевые действия с использованием отравляющих веществ не смогли бы ограничиться пределами стартовых площадок. Эйзенхауэр в записке своему заместителю выразился по этому поводу недвусмысленно: «Как я уже говорил ранее, я против ответного удара как метода прекращения германской атаки. Прошу Вас и впредь придерживаться этой стратегии».

После высадки союзных войск в Европе темп работы над гигантскими площадками-бункерами несколько замедлился. Несмотря на то что материалы - цемент, песок, щебень и сталь - продолжали поступать в достаточном количестве, по свидетельству одного из главных инженеров, «в воздухе витало предчувствие скорого отступления». Между тем на проект 51 - «насос высокого давления» - в Мимойеке начали прибывать компоненты для «Английской пушки» Гитлера.

Для инженеров «Организации Тодта» французское побережье оказалось опасным районом: немецкие солдаты по ошибке принимали их униформу за обмундирование войск союзников (у тех, в свою очередь, вошло в привычку стрелять в любого, кто носил на рукаве повязку со свастикой, как это делали в том числе и инженеры). На стартовой площадке говорили, что совсем скоро здесь будет дислоцирован полк, который вот-вот приступит к ведению боевых действий, однако вскоре стало ясно, что из-за весенних бомбежек противника ввод в строй этого военного объекта затягивался по меньшей мере до июля. Кроме того, причиной задержек послужило то, что в июне союзники разбомбили систему электроснабжения в Па-де-Кале.

В довершение всего 15 июня на площадку прибыли представители министерства авиации с целью выяснить, нельзя ли, пока не будут готовы орудия, использовать площадку в Мимойеке для иных целей. В ту же ночь в небе раздался приглушенный гул - это первая партия самолетов-снарядов направлялась в сторону Лондона.

Инженеры Мимойека высыпали из своих бараков, чтобы понаблюдать за этим впечатляющим зрелищем. Один из них на следующий день записал: «Казалось, что к нашему лагерю приближается армада тяжелых бомбардировщиков, издающих странное глухое гудение. Вскоре мы различили нечто похожее на дульное пламя и поняли, что это были не бомбардировщики. Цепочка огней взяла курс на Англию. Когда прожекторы осветили небо над побережьем Британии и раздались залпы британских зениток, мы поняли, что в атаку пошло наше новое оружие».

4 июля армейский офицер принес новость, что «на высшем уровне» было решено продолжать испытания оружия, то ли для его скорейшего введения в строй, то ли для каких-то других целей.

Инженер, откомандированный для изучения состояния дел на площадке, докладывал в июле Верховному командованию: несмотря на то что двадцать пять стволов орудия готовы к устаповке, пройдет еще по меньшей мере четыре, а может быть, и все девять месяцев, прежде чем будет готова сеть подземных туннелей. Тем временем из Германии прибыло более тысячи тонн стальных конструкций: стальные плиты, конструкции для зарядных камор, подъемники, транспортер для перемещения боеприпасов, а также лебедки для спуска снарядов в зарядные каморы, которые находились в 350 футах ниже уровня земли. Все, вплоть до огромных стальных дверей, уже находилось на площадке.

4 и 5 июля была проведена очередная серия огневых испытаний над Балтикой, результат их был неутешителен: всего было выпущено восемь снарядов, при этом каждый раз количество взрывчатки в боковых камерах увеличивалось. Снаряд длиной в 6 футов преодолевал расстояние в 58 миль, однако, когда был выпущен восьмой снаряд, ствол орудия разорвало.

В течение первой недели июля интенсивность бомбардировок складов, на которых хранились самолеты-снаряды, а также бункеров достигла своей кульминации. Было совершено и два воздушных налета на усиленно охраняемые подземные сооружения в Сен-Льё-д'Эссерен. Во время первого налета 617-я эскадрилья, чтобы разрушить известняковый свод пещер, использовала бомбы «Толлбой» (весом в 12 000 фунтов), детище мистера Бариса Уоллиса.

Результат этих бомбежек для немцев оказался чрезвычайно неприятным. Полковник Вальтер описывал эти события следующим образом: «...над вашей головой раздавался постоянный гул, и вы чувствовали, что вся гора словно пришла в движение и в любой момент может рухнуть. Даже человек со стальными нервами не мог оставаться в это время в пещерах».Стартовые площадки-бункеры были выведены из строя: в Ваттене строительство прекратилось после прямого попадания бомбы, бункер в Сиракуре также был уничтожен прямым попаданием бомбы «Толлбой».

После того как в тот же самый день «Толлбой» угодил и в бункер в Мимойеке, Консультативный совет получил сообщение о том, что со стартовой площадкой покончено. «Сооружения, - писал агент, - не были рассчитаны на прямое попадание таких мощных бомб».

На самом деле серьезно пострадала лишь одна шахта, остальные уцелели. Через два дня Консультативный совет узнал, что германское военное министерство по-прежнему проводит испытания «насоса высокого давления», но уже с «чрезвычайной быстротой».

Однако для батареи в Мимойеке все было кончено. Проекту пришел конец. Он мог служить негативным наглядным примером для военных инженеров, поскольку представлял собой полную противоположность высокоорганизованному ракетному проекту и проекту по созданию самолета-снаряда. Оба этих проекта в достаточной мере использовали рекомендации внешних экспертов. До сих пор неясно, как главному инженеру фирмы «Рёхлинг» Кондерсу удалось оказать столь пагубное влияние на судьбу своего самого многообещающего детища.

Атаки британских бомбардировщиков на стартовые площадки означали начало конца. 18 июля Адольф Гитлер пришел к выводу, что в их использовании больше нет смысла, и несколько дней спустя специалисты покинули разрушенную площадку в Ваттене (получившую ироническое кодовое наименование «Груда бетона»). Уже установленное оборудование было немедленно демонтировано. Однако для введения противника в заблуждение решено было создавать там видимость активности.

Первоначально Гитлер настаивал на том, чтобы «Организация Тодта» завершила работы над бункером «А-4» в Визернесе, однако использованные британской авиацией бомбы «Толлбой» сделали это невозможным. Подчиненные Дорнбергера докладывали в своем рапорте от 28 июля: «Само сооружение не было поражено новыми 6-тонными бомбами, однако все пространство вокруг бункера так перепахано, что к нему теперь не подступиться».

В конце августа 1944 года батарея в Мимойеке была захвачена войсками союзников. Многочисленные группы ученых и инженеров, среди которых был и Барис Уоллис, чьи «Толлбой» нанесли мощный удар по бункеру несколько педель назад, с интересом исследовали сеть подземных туннелей и галерей.

Тем не менее, разработка «насоса высокого давления» продолжалась.

В середине ноября генерал-майор Дорнбергер, инспектируя огневые испытания в Мисдрое, столкнулся с уже знакомой ему проблемой «разрыва в канале орудийного ствола». Впоследствии он вспоминал: «Я мог только отрицательно покачать головой в ответ на предложение направить это орудие на фронт». Однако, несмотря на это, на совещаниях в Берлине 18 и 20 ноября Каммлер приказал ему принять на себя командование над двумя «насосами высокого давления», которым предписывалось произвести обстрел неуточненных пока целей. Атака должна была начаться в декабре. Подполковнику Бортт-Шеллеру предоставили всю необходимую ему рабочую силу, чтобы в течение недели восстановить орудие в Мисдрое. Также было выпущено распоряжение о производстве боеприпасов, достаточных для испытаний и боевых операций (всего около 300 снарядов), а также о выпуске дополнительной тысячи снарядов в качестве резерва.

В конечном итоге в декабре два «насоса» открыли огонь по Антверпену и Люксембургу с расстояния менее 40 миль. Одно орудие на модифицированной железнодорожной платформе в декабре 1944 года обстреляло 3-ю армию США. Второе орудие было размещено на склоне холма в Хермескейле, откуда был открыт огонь по Люксембургу в поддержку арденнского наступления. Оба орудия перед отступлением были взорваны.

Бункер в Мимойеке был захвачен летом 1944 года, но его не разрушили и к концу войны. То же самое произошло с укрытиями для подводных лодок. В июне 1944 года военное министерство выразило сомнение в целесообразности уничтожения укрытий, учитывая, что при этом могли пострадать близлежащие населенные пункты. Однако Британия пожелала «оставить за собой право уничтожить эти укрытия вне зависимости от того, придет ли к власти правительство генерала де Голля или какое-либо другое правительство».

Мистер Черчилль согласился, что в условиях, когда «все без исключения правительства союзных держав» не сумели дать достойный отпор врагу и тем самым поставили под удар Британию, было бы по меньшей мере странно услышать от них отказ.

С захватом Мимойека угроза уже не представлялась такой серьезной. Истинное предназначение этой площадки по-прежнему было неясным.

В сентябре 1944 года стали распространяться нелепые слухи об «электромагнитных пусковых установках», которые были развеяны только лордом Черуэллом. По его расчетам, даже если задействовать в полном объеме 60 электростанций, их усилий вряд ли будет достаточно, чтобы запустить снаряд весом в 1 тонну.

Однако в феврале 1945 года ситуация коренным образом изменилась. Причиной этого стали находки полковника Т.Р.Б. Сандерса в Па-де-Кале: в действительности бункер представлял собой военный объект, которому вполне по силам было стереть Лондон с лица земли. Сандерс, который в ноябре тщательно обследовал площадку, обнаружил, что она куда больше, чем представлялось ранее, и «предназначена для различных видов оружия», вплоть до ракет «А-4». «Сооружения в Мимойеке в их нынешнем состоянии, - предупреждал Сандерс, - вполне могут быть восстановлены и использованы для обстрела Лондона. До тех пор, пока существует этот объект, для города существует потенциальная угроза».

Сэндис показал доклад Сандерса премьер-министру и предложил немедленно уничтожить Мимойек.

- Было бы целесообразно, - добавил он, - убедиться, что бункер полностью разрушен, пока наши войска еще во Франции.

К концу марта бункер все еще оставался в целости и сохранности. Начальники штабов рекомендовали сделать разрушение бункера предметом инженерных экспериментов, однако к середине апреля в этом направлении еще не продвинулись ни на шаг. Точно так же не были уничтожены укрытия для подводных лодок, которые к тому времени находились в руках союзников уже в течение семи месяцев.

Наконец, когда команда подрывников уже готова была приступить к делу, министерство иностранных дел Британии попросило об отсрочке. В это время, в преддверии встречи в Сан-Франциско, как раз предпринимались шаги по подписанию англо-французского «договора о дружбе», и министерство иностранных дел беспокоилось, как бы не омрачить отношения с Францией. Однако вскоре стало ясно, что некоторые члены кабинета министров боятся не только того, что нажать на курок «насоса высокого давления» может только Гитлер.

«Очень маловероятно, - предупредили Черчилля 25 апреля, - что французы когда-либо согласятся на уничтожение этих объектов, а возможность решить проблему в одностороннем порядке с каждым днем становится все менее реальной». Не будет ли более разумным для Британии при данных обстоятельствах провести операцию самостоятельно, а уже затем обсудить ее с генералом де Голлем?

Мистер Черчилль согласился. 30 апреля он принял решение как можно скорее взорвать Мимойек.

«Было бы совершенно неприемлемо, - заявил мистер Черчилль, - если бы французы продолжали настаивать на сохранении этого объекта, представляющего для нас прямую угрозу, после того как мы пролили столько крови во имя освобождения их страны».

В течение следующих десяти дней бетонированный бункер в Мимойеке оставался нетронутым. Инженер, ответственный за уничтожение этого объекта, был дезориентирован потоком противоречащих друг другу телеграмм от кабинета министров и из министерства иностранных дел. Тем временем война с Германией завершилась.

Наконец, 9 мая подрывники подорвали 10 тонн взрывчатки, заложенной в туннелях бункера. Своды туннелей не рухнули.

Пять дней спустя у обоих выходов главного туннеля было сложено 25 тонн ТНТ. В результате последовавшего взрыва выходы были блокированы, но основные подземные сооружения остались нетронутыми.

Эта обширная сеть подземных туннелей и галерей, с ее стальными конструкциями, железнодорожными путями и скоростными подъемниками, появившаяся на свет в результате реализации фантастического проекта Гитлера, остается нетронутой и по сей день. Вне всякого сомнения, в один прекрасный день она поразит воображение археологов будущего.

Однажды утром, вскоре после первой массированной атаки самолетов-снарядов, представитель военной разведки зашел к доктору Р.В. Джонсу, чтобы обсудить с ним сложившуюся критическую ситуацию. От агентов, нанятых МИ-5 для снабжения дезинформацией германской шпионской сети, они узнали, что Германия потребовала представить детальный отчет о результатах обстрела Лондона самолетами-снарядами. Вполне объяснимый запрос противника поставил МИ-5 в чрезвычайно затруднительное положение: если агенты передадут немцам точную информацию, это поможет неприятелю скорректировать огонь. Однако если они направят заведомо ложные сведения, аэрофотосъемка наглядно докажет, что агенты солгали и на них нельзя более полагаться.

Джонс предложил агентам составить отчет, указав местоположение реальных «эпизодов», включив, однако, в их число только те, в которых самолеты-снаряды пролетели дальше цели - Цептральиого Лондона, и снабдить эти «эпизоды» координатами снарядов, что легли с недолетом. Это было отличное решение проблемы. Во-первых, только с помощью аэрофотосъемки никак нельзя было доказать, что агенты предоставили неверную информацию, во-вторых, немцы могли предпринять шаги по сокращению дальности полета тех снарядов, которые и без того легли с недолетом.

Дункан Сэндис с энтузиазмом одобрил этот план, который был немедленно принят к действию, хотя и без одобрения кабинета министров.

В результате в донесениях, которые немцы получали от лондонских агентов, произошли странные изменения: в то время как 18 июня «очень надежный» агент докладывал о том, что в результате обстрела был нанесен существенный ущерб всему Лондону - Уайтхоллу, Лаймхаусу, Гринвичу, Клэпему, Эрлс-Корту и Кройдону, а также районам южнее Лондона - Гилдфорду, Ферхему, Рейгейту и Саутгемптону, то уже к 22 июня картина существенно изменилась. Четыре из семи полученных донесений сообщали о том, что южнее Темзы не упал ни один снаряд. На самом деле более трех четвертей самолетов-снарядов упали к югу от реки.

Второй план по дезинформации немцев также был воплощен в жизнь задолго до того, как получил официальное одобрение. Германские «источники» в Лондоне сообщили, что самолеты-снаряды «нанесли Саутгемптону значительный ущерб». В 65-м корпусе воцарилось недоумение, поскольку целью обстрела был только Лондон. Поломав голову над этой загадкой, коллеги посоветовали Вахтелю приписать этот ущерб обычному воздушному налету. Однако вскоре у них возникла мысль проверить эту идею. Зная, что Гитлера уговорить на это будет чрезвычайно трудно, рассказывал потом полковник Вальтер, в корпусе решили втайне провести обстрел Саутгемптона, а потом, в случае если атака пройдет успешно, информировать обо всем Гитлера. 26 июня Вахтель приказал своему полку открыть огонь по Саутгемптону. Как только об этом узнал фон Рундштедт, он тут же приказал корпусу прекратить огонь. На следующий день это распоряжение было подкреплено приказом самого Гитлера, который распорядился обстреливать только Лондон, и к тому же с максимальной скорострельностью.

Вахтелю пришлось подчиниться приказу. Он увеличил количество ежедневно запускаемых снарядов до 200. Кроме того, с одобрения Гитлера несколько самолетов-снарядов были заполнены алитированной взрывчаткой (триаленом), мощность которой была в два раза больше, чем у обычной взрывчатки. Половина снарядов были также снабжены острым «оперением», предназначенным для того, чтобы рвать оболочку дирижаблей, преграждающих им путь на Лондон¹.

¹ К началу сентября 1944 года было потеряно не менее 630 дирижаблей.

Порты на южном побережье Англии все еще представлялись 65-му корпусу весьма заманчивыми целями. 3 июля «агент» сообщил, что недавний тайный обстрел Саутгемптона заставил базировавшуюся там эскадрилью истребителей переместиться на другой аэродром. Не в силах больше ждать, корпус поспешил убедить нового главнокомандующего Западным фронтом фон Клюге в необходимости скорейшей атаки и, не принимая во внимание возражения ВВС, 7 июля отправил на Саутгемптон эскадрилью бомбардировщиков с запускаемыми в воздухе самолетами-снарядами.

Они не причинили практически никакого ущерба. В действительности лорд Черуэлл решил, что их целью является Портсмут. Однако из этой атаки на порты южного побережья Англии Черуэлл сделал некоторые выводы, и в его голове зародилась интересная идея. 14 июля он предложил министру внутренних дел свой план: следует поощрять немцев в их стремлении бомбить порты. «Я считаю целесообразным, - писал лорд Черуэлл мистеру Моррисону, - рассмотреть возможность «выразить соболезнования» какому-нибудь городу на южном побережье «в связи с тяжелыми потерями» или же каким-то другим способом дать понять немцам, что их атака была успешной. Каждую неделю это может спасать жизни тысяч лондонцев за счет всего нескольких жизней в подвергаемых атакам портах».

Герберт Моррисон был не на шутку встревожен предложением профессора. Три дня спустя он написал ответ: «С политической точки зрения это было бы чрезвычайно опасно». Этот неожиданный ответ основывался на следующих аргументах: подобное официальное заявление не будет соответствовать истине. Более того, «вскоре станет известно, что это заявление далеко от действительности, и тогда все последующие заявления британского правительства будут подвергаться сомнению».

Сам Моррисон был сторонником прямых методов в вопросе нейтрализации угрозы плана «Арбалет». Он не уставал твердить о необходимости скорейшей высадки десанта в Па-де-Кале.

Профессор решил, что Моррисон не понял сути его предложения. В личной беседе он объяснил министру, что его единственным желанием было, чтобы атаки на Портсмут не «замалчивались» официальными лицами. Моррисон остался при своем мнении. Решение этого вопроса на некоторое время было отложено.

Обстрелы Лондона не прекращались. В начале июля мистер Сэндис потребовал увеличения количества истребителей, защищавших город, до шестнадцати эскадрилий. Однако высокая скорость самолета-снаряда сделала его перехват практически невозможным. Сэндис одобрил решение провести атаку на восемь баз, на которых, как он теперь знал, могли содержаться запасы перекиси водорода для самолетов-снарядов¹. Комитет гражданской обороны заключил контракты на поставку еще 100 000 «убежищ Моррисона».

¹ Во время проведения расследования по обоим видам секретного оружия перекись водорода превратилась для британской разведки в настоящую навязчивую идею. И Исаак Луббок, и доктор Джонс были убеждены, что двигатель самолета-снаряда работает на перекиси водорода, так как в результате изучения фотоснимков «лыжных» площадок были обнаружены сооружения, которые, по всей вероятности, служили хранилищами перекиси, в то время как никаких сооружений для хранения иного топлива на площадках замечено не было. В середине апреля лорд Чсруэлл также отметил, что «вероятное» использование относительно дефицитной перекиси водорода само по себе ограничивало и использование самолетов-снарядов. Только в июне 1944 года начальники штабов узнали: изучение обломков двух самолетов-снарядов показало, что их двигатели работали на низкооктановом топливе и снаряды прибывали на стартовые площадки уже заправленными. Перекись водорода предназначалась для катапульт.

Оставалось только предпринять ответные меры. Начальник штаба военно-воздушных сил маршал Теддер настаивал на проведении тотальной бомбежки всей сети стартовых площадок с параллельной атакой на транспортные системы и системы снабжения. Однако ни Эйзенхауэр, ни руководители ВВС не согласились бы на это пусть временное, но крупномасштабное отвлечение всего состава бомбардировщиков от поддержки наземных сражений и подготовки стратегического воздушного наступления.

Лорд Черуэлл кровожадно предложил «выжечь» немцев с площадок, затопив их бутаном и другими зажигательными химическими веществами. В штабе ВВС были уверены, что не стоит прибегать к крайним мерам и что достаточно будет с большой высоты сбросить на площадку тяжелые бомбы.

Тем временем ситуацию с обороной Лондона можно было охарактеризовать как хаотическую. Ни истребители, ни зенитные орудия не могли работать в полную силу, поскольку и те и другие часто выполняли приказы по обеспечению других операций. Решено было полностью перестроить систему обороны, разделив ее на четыре зоны. Над Ла-Маншем должны были дежурить воздушные патрули. Зенитные батареи образовывали полосу обороны вдоль побережья от Бичи-Хед до Сент-Маргаретс-Бей. Вокруг Лондона было создано кольцо из дирижаблей, которые должны были «ловить» снаряды, просочившиеся через первые зоны обороны. Между дирижаблями и расположенными на побережье зенитными орудиями было оставлено свободное пространство для эскадрилий истребителей.

Этот план был разработай маршалом авиации Хиллом и генералом Пайлом 13 июля, но вся реорганизация была возложена на Сэндиса. В ходе перегруппировки было перемещено 23 000 человек, 60 000 тонн имущества и военного снаряжения. Пришлось переложить тысячи миль телефонного кабеля. 17 июля Сэндис докладывал Кабинету военного времени: «Передислокация тяжелых зенитных орудий на новые площадки, расположенные вдоль побережья, была осуществлена за два дня. Новый план обороны вступил в силу в шесть часов нынешнего утра».

Подобная передислокация заметно увеличила шансы зенитчиков в противовес истребителям. Начальник штаба военно-воздушных сил отметил, что реорганизация произошла без ведома министерства ВВС, которое отвечало за противовоздушную оборону страны.

Он предупредил, что в случае неудачи ответственность будет нести маршал авиации Хилл, поскольку именно он дал разрешение на введение этого плана в действие.

К 19 июля 412 тяжелых и 1184 легких зенитных орудий были готовы встретить врага на южном побережье. К счастью для Сэндиса и Хилла, новый план существенно улучшил ситуацию с обороной города. Каждую неделю зенитки сбивали все больше и больше самолетов-снарядов. До некоторой степени в этом есть и заслуга нового радиолокационного комплекса «SCR-584», а также американских дистанционных взрывателей, которые теперь использовались зенитчиками. В среднем, чтобы сбить один самолет-снаряд, требовалось около 77 таких взрывателей¹. Своей кульминации новая оборонная система Лондона достигла 28 августа, когда из 97 самолетов-снарядов, достигших побережья Британии, удалось сбить 93.

¹ Успех новой системы дислокации, наряду с использованием «дистанционных взрывателей» и радиолокационного комплекса «SCR-584», отражался в неуклонном увеличении количества сбитых самолетов-снарядов. За первую неделю после перегруппировки было сбито 17 процентов снарядов, за вторую неделю - 24 процента, за третью - 27 процентов, за четвертую - 40 процентов, за пятую - 55 процентов, за шестую - 60 процентов, и, наконец, в течение седьмой недели было сбито 74 процента самолетов-снарядов.

В тот момент начальники штабов, разумеется, не могли знать, насколько успешным окажется новый оборонный план. Большинство враждебных выпадов, направленных 18 июля против Сэндиса и Черуэлла, могло проистекать из сообщения о возникновении из небытия угрозы «А-4».

Лорд Черуэлл все еще полагал, что следует предпринять попытку ввести немцев в заблуждение, и 20-го он придумал новый план. Ему представлялось крайне неудачной идеей то, что газетам разрешили печатать некрологи погибших «в результате действий противника», указывая при этом район гибели. Один из статистиков Черуэлла сделал выборку и на основании семидесяти некрологов из «Таймc» и восьмидесяти из «Дейли телеграф» приблизительно определил место падения самолета-снаряда - Стритем-стрит (по «Таймc») и Клэпем-Джапкшн (по «Дейли телеграф»).

- Эти результаты чрезвычайно близки к правде, - предостерегал статистик.

Тем временем самолеты-снаряды от недели к неделе представляли собой все более серьезную угрозу. Немцы начали запускать снаряды залпами, чтобы затруднить оборону города. В довершение всего между 18 и 21 июля к Лондону с востока приблизилось пятьдесят самолетов-снарядов. Было высказано предположение, что запуск произведен с территории Голландии, а именно из района Остенде. Только спустя некоторое время стало ясно, что эти снаряды, двадцать из которых обрушились на город, были выпущены с самолета, который курсировал над Северным морем. Для усиления обороны решено было увеличить количество воздушных патрулей над Ла-Маншем, выстроить защиту против снарядов, запускаемых с самолетов, а также удлинить левый фланг наземной и воздушной обороны.

Теперь настало время для более тщательного изучения различных предложений по дезинформации противника. 28 июля кабинет министров согласился на некоторые меры - те, которые призваны были «ввести противника в заблуждение относительно места падения снарядов», отвергнув те, что должны были заставить его так или иначе менять цели обстрела.

Однако и мистеру Сэндису, и доктору Джонсу заслуживающей внимания представлялась идея «сокращения» количества потерь. График результатов обстрелов наглядно демонстрировал, как места массового падения самолетов-снарядов медленно «дрейфовали» от центра Лондона в юго-восточном направлении. Это свидетельствовало об эффективности ложных донесений агентов. К концу июля около половины всех снарядов, направленных на Лондон, упали в восьми милях от Далвича.

2 августа мистер Сэндис обратился к премьер-министру с просьбой пересмотреть принятое несколькими днями ранее решение кабинета министров. Лорд Черуэлл снабдил его расчетами, которые показывали, что, если немцы обнаружат ошибку в наводке и перенесут среднюю точку попаданий из Далвича к Чаринг-Кросс, ежемесячное количество потерь возрастет на 4000 человек¹. Если же немцы будут считать, что всего лишь «путаются», то они будут стремиться определить, куда именно падают их снаряды, а затем в соответствии с этим корректировать точки прицеливания.

¹Первоначальной точкой прицеливания для самолетов-зарядов был Тауэрский мост, затем к ней добавилось еще семь точек - в основном вокзалы. Для ракет точкой прицеливания служил район в тысяче ярдов к востоку от вокзала Ватерлоо.

План, который предусматривал целенаправленную дезинформацию противника, представлялся наиболее удачным: в результате немцы должны были скорректировать дальность полета снарядов, тем самым сокращая количество потенциальных жертв на 12 000 человек ежемесячно.

15 августа (когда мистер Черчилль был за границей) на заседании кабинета министров вновь был поднят вопрос о необходимости дезинформации противника через агентов. Только теперь члены кабинета узнали, что МИ-5 еще с июня начала снабжать немецкую шпионскую сеть ложными сведениями.

Для Герберта Моррисона подобное пренебрежительное отношение к кабинету министров явилось настоящим потрясением. Он уже высказывал свое мнение, что предложение заставить немцев сменить цель обстрела с Лондона на порты южного побережья представляется ему «чрезвычайно опасным с политической точки зрения». Теперь он заявил, что у них нет никакого права решать, что кто-то должен умереть, раз он живет на юге, в то время как другой человек останется жить только потому, что он живет в столице.

- Кто мы такие, - воскликнул министр, - чтобы ставить себя на место Бога?

Обсуждение вопроса продолжилось, однако большая часть кабинета министров поддерживала точку зрения Моррисона. Лондонцам выпало суровое испытание, но они в состоянии были противостоять обстрелам. Моррисон настаивал, и кабинет министров поддержал его в том, что военной разведке не следует мешать Провидению.

Сейчас решение кабинета может быть расценено как проявление малодушия. Любая военная операция ставит перед выбором: приходится решать, кому жить, а кому умирать. Это мучительная обязанность, уклониться от выполнения которой не может ни один командующий. Мы можем понять душевные переживания членов кабинета, но принять постановление мы не можем.

После заседания кабинета полковник авиации Эрл сообщил о результате доктору Джонсу, которого очень удивили доводы, приведенные Моррисоном.

Ему удалось убедить своего начальника, что, поскольку тут замешаны британские секретные агенты, решение, принятое кабинетом министров, не должно стать достоянием гласности. Если бы мистер Сэндис был в курсе происходящего, он немедленно принял бы какие-то меры для изменения этого решения.

Между тем МИ-5 продолжала снабжать противника дезинформацией относительно точности попаданий самолетов-снарядов, не ставя об этом в известность ни Герберта Моррисона, ни кабинет министров.

По предложению Шпеера, поддержанному Гитлером, были сняты документальные фильмы о проектах по созданию ракеты «А-4» и самолета-снаряда.

11 июля после обеда фильм о ракете «А-4» был продемонстрирован Шпееру, Геббельсу и Мильху. У каждой двери были расставлены часовые, а в проекционной кабине орудовал один из киномехаников Шпеера.

Геббельсу прежде не доводилось видеть «А-4» в действии. Поэтому фильм произвел на него самое сильное впечатление. Камера запечатлела секретный подземный завод в Нордхаузене, составы с заключенными, инженерами и материалами, исчезающие в мрачных известняковых туннелях, гигантские корпуса ракет. Зрители увидели, как мощные тягачи тащат 50-футовые ракеты через дремучий лес к секретным стартовым площадкам, как их поднимают и водружают на пусковые установки. Они увидели оживление на площадке, неизменно предшествующее запуску ракеты, солдат, копошащихся у пусковой установки, которые в своем обмундировании мышиного цвета выглядели как-то нелепо на фоне стройного футуристического силуэта.

Следующие кадры переносят зрителя на пост управления, размещенный в бронированной машине, на безопасном удалении от ракеты. Офицер внимательно смотрит на панель управления, на которой мерцают и переливаются множество цветных огоньков. Он поворачивает несколько включателей и опускает рычаг. Камера вглядывается в смотровую щель машины, и зрители видят, как из хвоста ракеты выбивается яркая вспышка пламени. Все вокруг заволакивает густым дымом. Гигантская ракета медленно, словно наполненный газом шар, отрывается от пусковой установки, поднимается над вершинами деревьев... Фантастическая картина!

Кинокамера следит за ракетой, пока она не исчезает из вида. И сейчас, много лет спустя, запуск больших ракет представляет собой захватывающее зрелище. Какой же эффект старт должен был оказать на Геббельса!

В фильме показывается запуск нескольких ракет, и ошеломленный Геббельс каждый раз заново переживает благоговейное восхищение. Потом он скажет своим подчиненным: «Я верю, что эта ракета заставит Англию пасть на колени. Если бы мы только могли показать этот фильм в каждом кинотеатре Германии, мне не надо было бы больше произносить речи. Самый закоренелый пессимист больше не сомневался бы в нашей победе...»

Взрыв бомбы Штауффенберга в ставке Гитлера девять дней спустя привел к значительным переменам. Начальник штаба военно-воздушных сил генерал Кортен был убит. Фон Клюге услышал о покушении и решил, что, если фюрер мертв, Германия приступит к переговорам с союзниками: «Я бы приказал незамедлительно прекратить обстрел самолетами-снарядами». Но Гитлер остался жив. Фромм и другие заговорщики были арестованы. На место Фромма, в качестве командующего Резервной армией, Гитлер назначил Гиммлера.

Самолеты-снаряды по-прежнему штурмовали Лондон, в действительности их количество даже возросло. Полковнику Вахтелю позвонили из 65-го корпуса и приказали продолжать обстрел в максимально быстром темпе, «не жалея боеприпасов». Лондон ждала ужасная ночь - полк выпустил по городу 193 снаряда, в следующую ночь - еще 200. «Ущерб от обстрела, - записал Вахтель, - во всех донесениях, поступающих от агентов, описывается как весьма значительный».

2 августа полк провел свою самую мощную атаку - на Лондон с тридцати восьми катапульт было выпущено 316 снарядов. 107 снарядов упали в пределах Лондона, а в 3 часа 44 минуты утра один из снарядов угодил в Тауэрский мост (свою точку прицеливания), в результате чего в течение нескольких дней движение на мосту было перекрыто.

Вахтель с глубоким удовлетворением услышал от своих агентов, что «массовая эвакуация порождает хаос, в городе процветает мародерство». Сами лондонцы, спасающиеся от обстрела на переполненных станциях метро, «походят на пещерных людей».«Ходят слухи, - продолжал агент, - что скоро начнется газовая атака». По этому поводу Вахтель заметил, что лучшего наглядного доказательства неспособности британцев бороться с самолетами-снарядами трудно и придумать.

А в Германии контроль над всеми видами секретного оружия был передан в руки Гиммлера. 8 августа он назначил Ганса Каммлера, теперь уже генерал-лейтенанта СС, своим специальным представителем. Контроль за боевым использованием оружия, согласно раннему указу Гитлера, пока что осуществлялся 65-м армейским корпусом, но СС уже прочно уселись в седло, намереваясь выиграть битву за «А-4». Через два дня после вступления в должность Каммлер уже нацелился на свой следующий приз: он нанес «ознакомительный» визит полковнику Вахтелю, чтобы разведать обстановку.