Всего лишь через два месяца после доставки грунта, 17 ноября 1970 года, станция «Луна-17» высадила на поверхность Луны первенца инопланетного транспорта – луноход, подвижную лабораторию, управляемую человеком, находящимся от нее на расстоянии почти в четыреста тысяч километров.

В 9 часов 28 минут «Луноход-1» сошел с трапа посадочной ступени и проложил на Луне первую колею длиной двадцать метров.

Второй пункт лунной программы, которую Георгий Николаевич как-то написал на доске, превратился в реальность. Новое поколение лунных автоматов, созданных под его руководством, давших миру такое совершенное средство исследований, как «Луна-16», снова доказало право на жизнь.

День за днем новый представитель этого поколения, неутомимый труженик луноход, преодолевая на своем пути препятствия, бороздил лунную поверхность, исследуя ее комплексом научных средств, которые предоставили в его распоряжение ученые. Кончились три месяца, выполнена запланированная программа, но луноход, естественно, «не зная» этого, продолжает свою работу. Теперь уже по новой, дополнительной программе. И так снова день за днем...

За девять лунных дней трасса, пройденная им, составила 10 540 метров. На столах ученых – более 200 панорам лунной поверхности, результаты более чем 2500 часов работы рентгеновского телескопа и радиометра, почти 40 часов работы анализатора химического состава грунта...

...4 августа семьдесят первого года секретарь Георгия Николаевича, с распухшими от слез, покрасневшими глазами, не верившая в непоправимость случившегося, принимала телефонограмму из Центра дальней космической связи. Стояла непривычная для этой комнаты тишина, хотя людей здесь было не меньше, чем всегда, и каждое слово, сказанное за тысячу километров отсюда, становилось общим достоянием: «Глубоко скорбим в связи с преждевременной утратой сердечного и доброго человека, настоящего коммуниста, ученого, так много сделавшего для развития науки и техники...»

«Георгий Николаевич Бабакин был бессменным руководителем, – прямые, чуть-чуть с наклоном вправо, почти школьные буквы складывались в слова... – организатором осуществления ряда выдающихся космических программ, одной из которых явился запуск и научно-технический эксперимент с «Луноходом-1», длившийся более 9 лунных дней под его непосредственным руководством и продолжающийся в настоящее время».

Голос на другом, дальнем конце провода печально закончил передачу текста:

«Луноход-1» останется на Луне вечным памятником нашему горячо любимому и уважаемому Георгию Николаевичу Бабакину. Подписали – по поручению группы управления и экипажа «Лунохода-1...»

Первый памятник Разуму вне Земли...

Уже первые шаги лунохода по Луне поражали воображение землян. Словно страницы увлекательного научно-фантастического романа читались репортажи о его трудовых буднях. И не всегда за ними виделись трудовые будни его создателей и проблемы, на решение которых уходили долгие месяцы и даже годы.

В одном из интервью Георгий Николаевич Бабакин, тогда называвшийся в прессе «Главным конструктором», сказал: «В процессе проектирования рождалось много вариантов облика лунохода, его отдельных систем. На этом этапе основная задача конструкторов заключалась в выборе наиболее верного и надежного пути, по которому следует идти дальше. В результате дружной работы больших коллективов, включавших материаловедов энергетиков, конструкторов, специалистов по системе управления, по двигателям, радиотехников и механиков, появился проект первой лунной самоходной лаборатории.

Затем наступили месяцы упорного труда высококвалифицированных рабочих и испытателей, в задачу которых входило изготовление и испытание нескольких наземных аналогов аппарата. И здесь потребовалась большая работа... Модель лунохода испытывалась на искусственном лунодроме с участием будущего экипажа».

Так какие же наиболее крупные, отличные от всего, что было прежде, проблемные вопросы возникли перед конструкторами лунохода?

Разработка конструкции, которая могла бы «жить» и «работать» лунным днем и лунной ночью, когда перепад окружающих его температур достигал почти 300 градусов? Безусловно.

Разработка шасси, способного перемещаться в сложных условиях лунной поверхности, испещренной кратерами и валунами, свойственной переходной зоне «море-материк», да и «предгорью» тоже? Несомненно.

Конечно, были и другие проблемы.

Я расскажу лишь об одной из них.

Проблема эта особая, новая, возникшая впервые.

Речь идет о вождении лунохода. Сегодня, может быть, даже и странно слышать, что тогда неизвестно было, как и подступиться к ее решению. Впервые люди должны были управлять аппаратом, передвигающимся по поверхности другого небесного тела. Будущие члены экипажа, хладнокровием и умением которых позднее все восхищались, даже не предполагали, что через какое-то короткое время они распрощаются с товарищами по службе, с семьями, надолго свяжут свою судьбу (счастливую, скажут они мне) с луноходом.

Ныне в ходу такая форма творческой коллективной работы, как «мозговая атака». Стиль первого совещания, которое проводил Бабакин по поводу управления луноходом, кое в чем соответствовал, по-моему, принципам этой бескровной атаки. Был эрудированный ведущий. Были эрудированные специалисты. Была общая задача, которую нужно решить сообща, поскольку так просто, в лоб, она никак не решалась.

Как же к ней подступиться? Уже первые обсуждения выявили не только противоречия между ведущими службами КБ, но и частные проблемы, не решив которые, нельзя было и думать о решении той, основной...

Совещания проходили корректно, но за вопросами и ответами угадывались и опасения. Можно бы и назвать людей, скрестивших в те дни «шпаги», по фамилиям или, скажем, по именам. Но мне кажется, что эти уточнения для раскрытия сути дела ничего существенного не дали бы. Это был тот случай, когда объективность решения не зависит от конкретных лиц, их мыслей, привязанности. Посади на их место других, ничего бы принципиально не изменилось. Может быть, слова и фразы отличались, но смысл остался бы неизменным.

Поэтому я обозначил всех участников встречи по их специальностям. За исключением Георгия Николаевича.

– На луноходе нужно обязательно разместить телевизионные камеры. Это ясно и без обсуждения. А по изображению местности, переданному с него на Землю, управление луноходом, по-моему, проблемы не составит, – проектант пододвинул к себе чистый лист бумаги, сняв его со стопки, как всегда, возвышавшейся посередине длинного стола, и стал сосредоточенно рисовать на нем хитроумные геометрические фигуры.

Для него вопрос был ясен.

Радист, сидевший напротив, поддержал его. Вроде бы... Но при этом кинул зернышко, которое тут же дало свои всходы.

– Согласен целиком и полностью. Только учти, что камер нужно будет поставить по меньшей мере штук шесть-семь. – И пояснил: – Чтобы обеспечить водителю круговой или почти круговой обзор. Как на Земле. Ехать-то, вероятно, придется не всегда вперед. Может, выбираться из кратера или откуда-то еще назад окажется сподручнее. А шофер лунохода, чтобы выбрать путь получше, оглянуться-то назад не сможет. Это насчет камер. Теперь об антенне. Антенна для передачи изображения с Луны, конечно, должна быть узконаправленной. Скорее всего параболической...

– Точно. Без параболы не обойтись. Диаметр ее... Сейчас. – Георгий Николаевич быстро произвел расчеты. – Да. Считай метр.

– Побольше немного. Вы какой коэффициент использования параболы взяли? – Радист требовал точности.

Дело в том, что чем этот коэффициент больше, тем направленность антенны уже.

– 0,85.

– Корректней было бы взять 0,7.

– 0,7... На «трехсотке», – Бабакин вспомнил давнюю машину, – КИП был равен 0,7. Так то когда было...

– Так и антенна там была проще.

– Ну и что?

– Георгий Николаевич, не спорь. Разница в диаметре на двести-триста миллиметров погоды не делает. – Проектант перевернул исчирканный лист на чистую сторону, провел несколько линий и передал радисту: – Возьми.

На каком-то непонятном еще шасси красовался невысокий цилиндр, рассеченный вертикальными линиями. Вероятно, это телеобъективы. Ясно – камеры. На верху цилиндра, слегка задрав «голову», красовался параболоид. Антенна. В общем, на рисунке-шарже предложение радиста, явно доведенное до абсурда. Оно как бы взывало к присутствующим – такого не может быть, такого просто не должно быть! Чтоб на луноходе стояли только камеры да антенны!

Вспоминается серия рисунков из какого-то старого американского технического журнала на тему, каким видится самолет специалистам разных профилей. Прочнист видит, к примеру, самолет в виде двутавровой, если память не изменяет, балки; радисту казалось, что фюзеляж и крылья самолета сплошь утыканы антеннами и т. д.

– А ну покажи, – Георгий Николаевич подвинул к себе рисунок.

– Георгий Николаевич. Тут ошибка вышла. На рисунке отсутствует привод.

– Какой еще привод? – вскинулся проектант.

– А вот какой. – Управленец подошел к доске. – Парабола, как мы знаем, излучать сигнал будет в узком угле. А раз так, значит, ее нужно будет развязать от корпуса лунохода.

– Что ты рассказываешь прописные истины?

Прописные-то прописные, но управленец был прав, ведь на эскизе привод отсутствовал. А в этом случае антенна, жестко соединенная с корпусом, повторяла бы все эволюции, которые он будет совершать, когда под его колеса или гусеницы будут попадать, а они обязательно будут попадать, камни или уклоны, если ему придется двигаться по скатам кратеров, которые встретятся на пути. Конечно, если привод не предусмотреть, Земля обязательно «вывалится» из диаграммы антенны, и сигнал с лунохода будет уходить неведомо куда, но только не в Центр дальней космической связи.

– Так вот насчет истин, – продолжал управленец, – Для вас они – прописные, а вот для него, видимо, нет. – Он показал на проектанта. – Ведь на рисунке привода-то нет!

Проектант подвинул к себе эскиз, и за антенной вдруг возник какой-то ящик:

– Я тут многого еще не нарисовал...

– А сколько будет потреблять такой привод, ты себе представляешь? – спросил электрик.

Своим вопросом он сразу под корень подсек идею такого привода.

– Нет, такой привод, по-моему, гиблое дело. Единственный выход из положения – делать антенну с более широкой диаграммой излучения, – сказал Бабакин.

– Если антенна будет излучать сигнал в широком угле, то при незначительных колебаниях Земля уже не будет «вываливаться» из него и без доворота антенны. В этом случае привод может стать проще, – поддержал его управленец. – Но что скажут радисты, сигнал-то при такой антенне уменьшится?

– Нужно иметь в виду, что надежность упрощенного привода будет выше, чем сложного, – снова вмешался Георгий Николаевич. – На Луне появится немало своих сложностей – разные там спекания, загустения... Хватит всего.

– Я слушаю вас и не могу понять, о чем вы толкуете. Имейте в виду, что при антенне с широкой диаграммой излучения для передачи телевизионной картинки мощности сигнала не хватит. – Радист не мог позволить, чтобы последнее слово по его делам осталось за кем-то другим.

Действительно, передача картинки, имеющей обычный телевизионный стандарт 25 кадров в секунду и 625 строк разложения, с учетом заданных характеристик «Земли» и реальной мощности бортового передатчика при антенне с широким углом излучения невозможна.

– Тут есть вопрос, как совместить несовместимое... – Георгий Николаевич встал из-за стола, подошел к телефону: – Это опять я. Выручай. Мы тут уткнулись в твои дела. Понимаешь, телевидение в чистом виде по первому «чтению» вроде не проходит. Из-за привода в первую очередь. Да. Получается очень сложно. Привод скоростной с быстрой отработкой препятствий... Ну, сам понимаешь, повесим на него всю надежность. Да и здоровая антенна тоже нам ни к чему. Тень от нее будет падать на солнечную батарею. Точно. Выключит ряд ее секций. Подумай, что можно сделать... Нет, повышение мощности твоего бортового передатчика исключается намертво. Никакой батареи для его питания не хватит, если не возить ее на прицепе... Да, меня это тоже не устраивает. В общем, нужно пообщаться. Нет, только не на этой неделе – я занят по горло «венерными» делами. Потерпим до воскресенья, до встречи у меня на даче. Побродим, подумаем вместе. Принято? Ну, будь здоров. Собирайся домой. Хватит. На сегодня, уж точно, – все.

Георгий Николаевич положил трубку на рычаг, подошел к окну, выглянул во двор, повернулся к сидящим:

– Давайте тоже закругляться – время позднее. В воскресенье я встречусь с главным конструктором радиосистем и подумаем, как быть. А пока сделаем вот что. – Он подошел к письменному столу, перевернул жесткие листки календаря, похожие на ассигнации. – В пятницу, нет, в четверг, часов в шесть соберемся у меня и послушаем всех. Но уже с результатами расчетов радиолинии, привода... Привода в двух вариантах, как говорили. Сложного и простого. А вы, – он поочередно посмотрел на электрика и конструктора, – сами посчитайте потребление и вес его, а не задавайте вопросов с подковыркой. Чтобы не было как сегодня – потребляет много, весит мало, привод сложный... Общий разговор кончился – пора начинать считать... Он, – Бабакин показал на телефон, имея в виду своего недавнего собеседника, – поймет нас только на языке цифр.

Тесная дружба связывала этих двух главных конструкторов. Они знакомы много лет, жизненные пути их то сходились, то расходились. Теперь их свела вместе «космическая» тематика, когда им сообща пришлось решать не только будничные, сиюминутные дела, но и вопросы тактики и стратегии, перспективы ближней и дальней... Телевизионная система лунохода – конкретный пример такого творческого содружества.

Главный конструктор радиосистем вспоминает:

– Я уже много раз рассказывал, что Георгий Николаевич как радист, хороший радист, я сказал бы, сметливый радист, хотел зачастую влезать в наши дела глубоко. Другой бы на моем месте посчитал, что даже глубже, чем нужно. Но мне он нисколько не мешал, потому что он никогда не терял при этом чувства доброжелательности. Мне импонировало, что у него мысли всегда вертелись вокруг работы, где бы мы с ним ни встречались – на работе, на отдыхе... У него всегда было желание посоветоваться, узнать мнение стороннего человека. Я много лет работал с Королевым, был с ним на «ты», обращался к нему «Сергей», он меня называл тоже по имени. Мы были товарищами. К Бабакину я обращался по имени-отчеству... Но вот если для встречи с Королевым всегда нужен был повод, то для встречи с Бабакиным не нужно было никакого повода. Он зачастую возникал в процессе самой встречи.

Одной воскресной встречи двух технических руководителей для решения телевизионной проблемы оказалось, конечно, недостаточно.

Отшумели не одно и не два совещания, в сферу решения проблемы вовлечены десятки специалистов, проведены расчеты и даже кое-какие экспериментальные проверки... Картина начинает постепенно проясняться... Чтобы лучше понять решение, к которому придут конструкторы и инженеры, рассмотрим два земных примера: телерепортаж о хоккейном матче и телевизионный фильм.

Хоккей – это взвинченный темп, скрежет коньков, переходящий в визг. Каждую секунду возникает новая ситуация, и предсказать ее исход практически не всегда возможно.

Фильм – медленно бредут усталые люди по бескрайней пустыне. От кадра к кадру – песок и песок. Им засыпан весь экран. Или почти весь. Люди бредут и бредут... И вы уже начинаете отвлекаться от фильма – на экране все время, в сущности, одно и то же. Вы сердитесь и на режиссера, и на оператора. «Ну что тянут? – думается вам. – Ведь можно было бы показать два-три кадра этой пустыни. И хватит!»

Два разных сюжета. В одном – динамика, быстрая смена положений. В другом – монотонность. Сюжеты, как мы убедились, отличаются друг от друга скоростью изменения ситуаций и соответственно скоростью передачи кадров. Пустыня, очевидно, не требует непрерывной, скоростной, допускаемой телевизионным стандартом, их смены, для создания определенного зрительного впечатления достаточно отдельных, дискретных «картинок».

Когда главный конструктор радиосистем предложил применить на луноходе малокадровую телевизионную систему, не все его идею сразу восприняли как надо. Особенно когда поняли, что за ней скрывается. Такая система предусматривала возможность передачи не 25 кадров в секунду, как это принято для обычного телевизионного стандарта, а передачу одного кадра со скоростью всего лишь в пределах от трех до двадцати секунд. Правда, в зависимости от конкретного сюжета и скорости движения лунохода время передачи кадра можно было несколько изменять по радиокоманде с Земли. Сюжет передачи спокойный – скорость передачи низкая, ситуация обостряется – время передачи кадра можно увеличить.

– Как это так: управлять с Земли подвижным средством, а дорогу, простирающуюся перед ним, видеть лишь от случая к случаю? – недоумевали многие, особенно те, кто настаивал на так называемом непрерывном методе.

Говоря откровенно, не все смогли сразу постичь разницу в условиях работы на Луне и на Земле. А она, несомненно, была. И существенная. На Луне, и это по здравому размышлению сомнений не вызывает, гонки не только ни к чему, они просто противопоказаны. Да, луноход – это подвижная исследовательская лаборатория, но это и машина-труженик, ведомая по трассе специальной научной программой. А это предусматривает медленное даже не движение, а перемещение. К тому же выбор скорости перемещения определяется не только этим. Даже если скорость передачи изображения можно было бы увеличить, луноход все равно передвигаться намного быстрее не смог бы. Ведь радиосигналу только на то, чтобы пробежать от Луны до Земли, нужно почти 1,3 секунды. Вот в этом-то и принципиальное отличие между шофером, сидящим непосредственно за баранкой луномобиля, и человеком, который управляет им, находясь на Земле.

Огромное расстояние определяет соответствующее время прохождения сигнала. Изображение с Луны до Земли идет почти 1,3 секунды. Командный сигнал с Земли до Луны – столько же. В сумме уже 2,6 секунды. Дальше. Шофер увидел картинку – он должен в ней разобраться и принять решение. Представляете себе? Луноход едет, какие препятствия перед ним в данный момент, достоверно неизвестно, а «шоферу» нужно принимать решение. Так вот, анализ ситуаций и учет времени исполнения команды управляющими органами показал, что в лучшем случае общее время задержки с учетом распространения сигнала составляет около 6 секунд. А возможно, и больше. Нет, вождение лунохода хотя бы поначалу со средней скоростью несколько сот метров в час было выбрано правильно. Как бы ни огорчались сторонники больших – земных – скоростей.

Примерно такие же вопросы посыпались на Георгия Николаевича, когда он вместе со своим замом «по Луне» Алексеем Григорьевичем впервые приехал к руководителю организации, серьезной, крупной, раскинувшей свои филиалы, словно ветви могучего дерева в ряде районов страны. И все эти филиалы были так или иначе связаны с эксплуатацией космической техники. Высокая квалификация специалистов организации, их опыт, здравый взгляд на вопросы надежной эксплуатации многофункциональных наземных систем сомнений не вызывали; именно это и предопределило ее выбор как организации, которая должна была сформировать экипаж для новой необыкновенной машины.

К тому времени еще многое было неясно, на фирме еще шли проработки, но телевизионная система в целом прояснилась, и даже начали получать свое разрешение и некоторые вопросы вождения, пока в чисто теоретическом плане, включая определение численного состава экипажа и распределения в нем обязанностей. Именно тогда и появился новый термин в космической технике – СДУ, расшифровываемый относительно просто – система дистанционного управления, имея в виду, конечно, луноход. Выбор рациональной структуры СДУ, как и любой подобной системы, перерабатывающей значительные массы информации, был далеко не простым делом, хотя бы потому, что система «замыкалась» на человека. С его психикой, свойственной ему реакцией, способностью к анализу и другими особенностями, которыми характеризуется мыслящая личность. А нагрузка на эту личность возлагалась немалая. Именно поэтому к поиску оптимальных критериев, которыми должен обладать член экипажа, своевременно был подключен Институт медико-биологических проблем. Тот самый, через который «проходили» космонавты.

Недавно мне удалось встретиться с несколькими членами экипажа, включая одного из двух его командиров. Эти люди, собравшиеся в большом служебном помещении, с каким-то радостным чувством, дополняя друг друга, вспоминали то удивительное время, как сказал кто-то из них, когда волею судьбы они, и не помышлявшие об этом, стали сопричастными новому космическому свершению.

Прошедшие годы лишь подтвердили важность того, что они делали, и в разговоре с ними чувствовалось, что никакая переоценка ценностей невозможна. Взволнованные воспоминаниями, они как будто становились моложе, и без особого труда их можно было представить себе сосредоточенно сидящими у пульта управления луноходом.

(Беседа с ними, встречи с другими участниками создания системы вождения и особенно воспоминания Алексея Григорьевича, остроте памяти которого лишь можно позавидовать, помогли мне составить представление о многих событиях, связанных с вождением лунохода. Воспоминания членов экипажа я включил в свой рассказ – они набраны петитом.)

...Совещание началось совсем недавно. Минут двадцать-тридцать. Георгий Николаевич сидел справа от руководителя организации, на которую пал выбор по сформированию экипажа лунохода. Выступал Алексей Григорьевич и рассказывал об особенностях телевизионной системы будущего путешественника по Луне.

Бабакин не очень прислушивался к словам Алексея Григорьевича – он все это знал. Его интересовали эти новые люди. Увлеченные рассказом о луноходе, они нет-нет да и бросали на него, Бабакина, быстрые взгляды. Видимо, он их тоже интересовал как человек, с которым им теперь предстоит работать.

Бабакин всегда был противником количественного подхода при решении кадрового вопроса. Для него было важно не просто довести число сотрудников до штатного комплекта и оправдать тем самым название своей структурной единицы – лаборатории, отдела. Он должен быть уверен, так было всегда, в каждом сотруднике, исполнитель он или руководитель. Слишком многое зависит ныне от человека, его знаний, характера, а в том деле, с которым он сейчас приехал к ним, – и подавно. Смогут ли они «потянуть»?

– Глаза лунохода – две телекамеры. Они работают на ходу, передавая изображение местности, лежащей перед ним. – Алексей Григорьевич подошел к одному из привезенных с собой плакатов, заботливо развешенных в нужной последовательности на стене, и показал на камеры указкой. – Камеры необычны. В основе малокадрового телевидения – длительное запоминание изображения на передающей трубке. И медленное его считывание. – Поняв по возникшему шепоту, что у слушателей появилась какая-то неясность, он сказал: – Происходит нечто похожее на фотографирование. Открывается затвор. Короткое экспонирование. Щелк. Затвор закрыт. Изображение зафиксировано на пленке.

Бабакин в это время думал о том, что вот этих ребят нужно побыстрее забрать на фирму. «Чем скорее они начнут входить в курс дела, тем будет лучше для них. Сегодня же нужно проверить – подготовлен ли план их учебы... Они должны знать всю машину. Мало будет толку, если они изучат только кнопки – на какую нажимать, когда ехать вперед, а на какую, когда назад. Так дело не пойдет. За каждой кнопкой они должны видеть всю схему, логику всей работы... Значит, пусть посидят и с управленцами, которые почти наизусть могут прогнать любую команду через все цепочки... Значит, учеба. И что еще?.. Пожалуй, нужно продумать весь комплекс наземных испытаний, чтобы они могли поуправлять машиной. Как в реальных условиях...»

«...Как я, в частности, попал в экипаж? Во все филиалы нашей организации, это по запросу вашего КБ, была разослана телефонограмма с указанием отобрать людей, добровольцев, так сказать, в спецгруппу для работы с космической техникой. Просили инженеров – радистов, электриков, автоматчиков, управленцев... Для чего конкретно, где работать – из телефонограммы узнать нельзя было. Но магическая притягательность слов «космическая техника» сделала свое дело. Нас набралось двадцать пять кандидатов, жаждущих нового. Институту медико-биологических проблем, куда нас сначала направили, пришлось с нами крепко повозиться. У них самих не было никакого опыта в части специфики нашей будущей работы, а отбор делать нужно. И вот на наших глазах рождались тесты. Для начала прошлись по «тропе космонавтов» на долговременную и оперативную память, на способность быстрого переключения с одной задачи на другую, на ориентацию в пространстве... И на многое другое. Может, и не все это для нас было нужно. Ну, конечно, проверялось и общее физическое состояние – выносливость, возбудимость... А тут и подоспела специфика – адаптивность зрения, цветоощущение, способность охватить одновременно много данных... Да, а для чего нас готовят, впервые услышали во время проверок. В самом общем виде... Но что такое луноход, узнали только во время этой встречи с Бабакиным. Нас поразили слова, с которыми он обратился к нам: «Вы все успешно прошли медкомиссию. Из двадцати пяти человек вас осталось четырнадцать. Хочу с самого начала предупредить – вам будет трудно, техника, с которой вам предстоит работать, не то что новая, это даже не то слово. Она создается на ваших глазах, и вы станете активными участниками этого процесса. Ну, скажем, как летчики-испытатели высшего класса, которые есть в авиационных фирмах... Но там есть опыт, преемственность, традиция, а мы все делаем с нуля, впервые... Будет трудно. Вам будет трудно, как, кстати, и нам. И ответственность на нас будет одинаковая. Как говорится, синяки и шишки... А вот насчет «пышек» обещать не могу. Думаю, Героя не дадут. Да и на орден надеяться не нужно... Но вы станете первопроходцами, а такое счастье в жизни выпадает не каждому».

– Система обеспечивает высокую четкость изображения – около четырехсот строк для высококонтрастных объектов. – Алексей Григорьевич продолжал рассказ о телевизионной системе, с которой экипажу предстоит работать. – Кроме этих камер, на борту лунохода есть еще четыре панорамные камеры, почти такие же, как те, которые работали на девятой и тринадцатой «Луне». У этих камер поле обзора очень широкое и исключительно высокое разрешение; используются они лишь во время стоянок... Нужны цифры? – спросил он и, не дожидаясь ответа, сказал:– В полной круговой панораме шесть тысяч строк, а в каждой строке – пятьсот элементов. Вот и получается, что угловое разрешение равно шести сотым градуса. Дома прикиньте, – пошутил он, – что можно увидеть с лунохода на разных удалениях. А потом поговорим, кто что надумал. Ладно?

«Когда «Луна-17» благополучно прилунилась, после аплодисментов и поздравлений, подошел Бабакин и спросил:

– Братцы, вы готовы?

– Так точно, – сдерживая волнение, отрапортовал командир.

– Тогда по коням.

Мы заступили на первую в истории космонавтики такую необычную вахту. Георгий Николаевич пододвинул стул и сел рядом с бортинженером... Полученные с помощью телевизионных камер панорамы приблизили к нам далекую, загадочную поверхность Луны. Она простиралась впереди и сзади лунохода, спокойная, относительно ровная, очень похожая на один из участков лунодрома, десятки раз переезженный нами. Георгий Николаевич был сосредоточен и молчалив. Штурман предложил вариант схода аппарата, командир экипажа посмотрел на Бабакина, будто спрашивая разрешения, скомандовал «Сход – вперед!»

Послушный воле человека, луноход медленно, осторожно, словно на ощупь, двинулся вниз по трапу...»

«Без лунодрома не обойтись, – по-прежнему кое-как слушая Алексея Григорьевича, думал Бабакин. – На нем ребята должны поуправлять макетом лунохода. Построим его на юге... Солнце, контрастные тени, бездорожье – все, как на Луне. Так. Значит, нужно просить Виноградова выдать требования к лунодрому с учетом всяких там вероятностных рельефных характеристик. Пусть будет не просто нагромождение валунов и кратеров, а все-таки что-то научно обоснованное, – Бабакин усмехнулся своим мыслям. – С этим ясно. Пора уже по-настоящему приниматься за ПУЛ (еще один совершенно новый космический термин: пункт управления луноходов. – М. Б.). Определить его состав, оснащение, принципы наконец. Пожалуй, уже затянули с этим. Нужно срочно выпустить графики на все это... И программы... И подключить сразу же к ним экипаж».

«Самым трудным в нашей практической учебе оказалось научиться по плоской картинке оценивать объемные характеристики. В частности, расстояние до предметов, расстояние между ними. Без этого мы не могли и думать о безаварийном лунном путешествии, в котором нет ориентиров, позволяющих водителю в обычных условиях хотя бы примерно оценивать расстояние, – столбов, кюветов, ширины дороги и т. д. О том, что дискретность картинки не решает проблемы, наверное, говорить не нужно. Программа работ на лунодроме, в разработке которой непосредственно участвовал Георгий Николаевич, предусматривала в основном постепенное усвоение дальности. Сначала мы водили луноход по размеченным маршрутам, имея возможность сравнивать наши измерения с реальными отметками и постигать свои ошибки. Позднее нужно было выбирать оптимальный маршрут самим. Лишь после того как водители набили руку, к тренировкам был подключен экипаж полностью. Я, да и все мы считаем, что Бабакин очень нам помог в освоении этой сложной техники. У нас сложилось впечатление, что он знал всю работу. (Повторяю слово в слово: «Всю работу». – М. Б.) Он подкупал своей душевностью, расположил нас к себе и показал, что задача вождения лунохода решаема, и в самые трудные времена, когда у нас ничего не получалось, вселял в нас уверенность. Он неоднократно говорил, что нужно самим поглубже вникнуть во все, увидеть за схемами существо, и только когда мы постигнем техническую суть, придет решение. Длительные комплексные тренировки сделали свое дело. Мы научились весьма точно определять расстояния на лунной поверхности перед машиной, глубину лежащих впереди кратеров, ширину трещин, высоту валунов... Привыкли к временным задержкам. Научились в совершенстве управлять луноходом, свободно ориентироваться на лунной поверхности, освоили все бортовые системы и наземную аппаратуру».

– Георгий Николаевич, у меня все. – Алексей Григорьевич закончил рассказ о телевизионной системе.

– Спасибо, садись. Разрешите мне разъяснить ряд моментов. Во-первых, почему мы пригласили «варягов» на это дело? Вроде бы вопрос вождения достаточно престижный, чтобы его не отдавать на сторону. Неужели, вправе спросить вы, у вас самих не нашлись желающие? Говорю вам по секрету, – для большей доверительности Бабакин понизил голос, – что и у нас на фирме желающих стать водителями хватает. Да я бы и сам, – задорно сказал он, – тоже не прочь, и он, – Бабакин кивнул в сторону Алексея, – конечно, тоже не прочь... Вы должны знать, что вашему появлению здесь предшествовали серьезные споры на разных уровнях. Вопрос о том, кто должен управлять луноходом, стал принципиальным. Летчики, танкисты, шоферы... Вроде бы им ближе это дело... Но на всех специалистов перечисленных профессий, а это вывод однозначный, давит профессионализм. Как показали тесты, эти люди затрачивали огромные эмоциональные усилия на решение простейших, казалось бы, задач вождения. Им трудно было в отсутствие каких бы то ни было привычных ориентиров... Можно было бы, наверное, их и переучить... Но вы знаете, что зачастую человек, сменивший профессию, в экстремальной ситуации подсознательно склонен решать новые задачи на старой основе. – Георгий Николаевич специально объяснил этот вопрос так подробно, он понимал его огромное значение для настроения будущего экипажа. – А раз так, то, решили мы, нужно привлечь людей, знающих специалистов, но не обремененных прошлым опытом. Теперь ясно? И еще. Наверное, у вас не раз возникал вопрос, почему вы здесь в таком количестве? Возникал? Я так и думал. На первый взгляд действительно может показаться, что достаточно одного водителя, ну двух, скажем, сменных. И одного резервного. На всякий непредвиденный случай. А вас вон сколько! Откровенно говоря, мы и сами не очень-то давно разобрались в вопросе о составе экипажа.

Алексей Григорьевич согласно кивнул:

– Мы и сегодня не все еще знаем...

– Точно. Поэтому и не воспринимайте меня как учителя. Мы в первую очередь ваши товарищи, в силу обстоятельств знающие сегодня немного больше.

– Скоро разницы не будет, – обнадежил присутствующих Алексей Григорьевич.

– Поначалу и нам казалось, – продолжал Бабакин, – что достаточно, мол, одного водителя, который, глядя на экран, по телевизионному изображению будет подавать на борт необходимые команды. Потом выяснилось, что при значительных кренах или тангажах машины, поворотах антенна может «потерять» Землю. И сигнал пропадет. Так появился оператор остронаправленной антенны, который, отслеживая эволюции лунохода, изменяет ее положение, обеспечивает тем самым бесперебойную связь. – Георгию Николаевичу, видимо, хотелось как можно точнее донести до каждого логику появления будущей специальности. Простое перечисление состава, думалось ему, превратит доверительность в назидательность. – Теперь подумаем вот о чем. Допустим, водитель обошел камень. Один, другой объехал, исследуя кратер, а перед ним стоит задача возврата в начальную точку. Сможет ли он сам это сделать? Нет, если время экспедиции ограничено. Да, если ее можно продолжать до окончания века. У водителя свои конкретные задачи, о которых он должен думать все время. Как же быть? Прокладывать маршрут будет штурман. Пойдем дальше. Луноход – сложная машина, и контроль его состояния непростое дело. И осуществляется он с помощью телеметрии. Среди сотни параметров есть такие, без знания которых им управлять просто невозможно. Вспомните приборную доску автомобиля... Оценку состояния проводит бортинженер. Ну а общее руководство, так сказать, должен осуществлять начальник, командир. Вот вам и схема экипажа...

– Конечно, желательно бы ввести в состав экипажа еще и бухгалтера и кассира, – пошутил Алексей Григорьевич, – тогда эта трудовая ячейка приняла бы законченный совершенный вид, но, думаем, Министерство финансов не утвердит в этом случае штаты. Может, для второго лунохода убедим их...

Совещание подходило к концу.

...Пройдет много времени, и луноход выполнит и перевыполнит не одну разработанную для него программу работ. Со временем на космическую вахту встанет «Луноход-2». К навыку, приобретенному на лунодроме, экипаж прибавит опыт, полученный в реальных условиях. И все же каждый рабочий день лунохода, не побоимся этого слова, станет трудовым подвигом.

Сейчас, по прошествии многих лет, с особой силой воспринимается правильность отношения Георгия Николаевича к проблеме вождения лунохода, серьезность ее постановки. «Луноход-1», «Луноход-2» – это не просто ведь длительное существование, исчисляемое многими месяцами, это более пятидесяти километров, пройденных по неизвестности.

Чтобы хотя бы приблизительно понять, в каких условиях приходилось работать экипажу лунохода и особенно водителю, представьте себе, что вы – шофер и ведете свой автомобиль темной-претемной ночью по незнакомой местности и вдобавок по бездорожью. Вы видите впереди себя ровно столько, сколько позволяют фары. И все-таки ваше положение предпочтительнее: ведь вы можете в любую минуту выйти из машины и, как говорится, ногами прощупать путь, чтобы потом ненароком не свалиться вместе с машиной в какую-нибудь яму... Водитель лунохода не выйдет и не прощупает: он отделен от своей машины огромным расстоянием. И хотя его луноход сию минуту идет по освещенной солнцем лунной поверхности, он видит только ее кусочек – тот, что попал в объектив телекамеры, стоящей на луноходе. Как и земной шофер, он «едет» в кромешной тьме.

Вот она – специфика!

Поняв это, осознаешь, насколько точно был выработан принцип подбора водителя. Действительно, долгое время считалось (да и сейчас считается), что в качестве летчика-космонавта лучше всего использовать летчиков-истребителей, так как эти люди, кроме простого чувства полета, обучены принимать самостоятельные решения в случае возникновения сложных ситуаций. При выборе водителя лунохода этот принцип совершенно не годится. Восприятие информации и ее обработка у водителя лунохода столь необычны, что на эту роль не могут претендовать представители даже близких специальностей. Впрочем, само понятие «близкие специальности» в данной ситуации мало полезно.

Накопленный опыт вождения луноходов раскрыл еще одну сторону процесса управления. Время работы одной смены экипажа ограничивалось всего двумя часами. После этого трудоспособность резко снижалась, а реакция, так нужная в условиях передвижения по неизвестной местности, замедлялась. Эти чисто физиологические сложности потребовали введения в расчет ПУЛа врачей, которые в процессе управления луноходом вели медицинский контроль за состоянием экипажа и в первую очередь водителя, который сидел за пультом и управлял луноходом под недремным оком стражей здоровья.

Словом, это очень трудно – водить луноходы!

Представляет большой интерес мнение самого Бабакина о работе экипажа. Ведь кто, как не он, стоявший у истоков появления этого нового трудового коллектива, мог дать объективную оценку его деятельности. А к тому времени, когда он оценку дал, луноход прошел по лунной поверхности три с половиной тысячи метров, преодолев немало препятствий в виде кратеров, камней, подъемов и спусков. «Луноход-1», ведомый, так и хочется сказать, опытной рукой, шел к намеченной цели!

Вот подлинные слова главного конструктора: «В наземный комплекс управления луноходом входит много различных служб. Среди них основная, ведущая роль по праву принадлежит экипажу лунохода, или, как мы в шутку называем, «сидячим космонавтам». С работой экипаж справляется прекрасно...»

«Оценка нашего скромного вклада в космический эксперимент, которую дал главный конструктор, скрывать не буду, была приятна. Но нужно быть справедливым: своей работой во многом мы обязаны в первую очередь ему. И это сказано не ради красного словца. Георгий Николаевич, как никто, умел создать правильную рабочую обстановку – здесь и разработка методики нашего обучения, и своевременное подключение нас к испытаниям лунохода на всех этапах, и приобретение навыков управления на лунодроме. Непосредственное участие в создании ПУЛа, определение функций каждого члена экипажа, подключение к управлению полетом «Луны-16» по его инициативе – все это очень помогло нам. Мы не чувствовали себя людьми «со стороны». Георгий Николаевич, а вслед за ним, конечно, и его помощники способствовали тому, чтобы мы в короткое время стали полноправными членами КБ. Во всем мы ощущали его непрестанную доброжелательность. Пример? Вспоминается такой случай. Когда первый раз мы въехали в кратер, случайно, неожиданно для всех, мы немножко растерялись... И поиск нужного решения затянулся. Скрывать не буду, мы ощущали, как говорится, своими затылками дыхание особо нетерпеливых гостей, которых в нашу комнату набилось порядочно. Это нас тяготило, и думать стало совсем трудно...

Не поймите, что я против советов вообще. Грамотный, поданный вовремя совет, конечно же, облегчает жизнь. Но тут особый случай. Почти каждый, ну через одного, двух, имеет автомобиль, и опыт вождения у многих немалый. И каждый считает себя вправе давать советы, находя свой совет, конечно, правильнее, чем совет товарища. И получается, что один говорит: «Давай вперед», другой: «Сначала развернись», а третий... Слушаешь их, голова кругом идет, сосредоточиться невозможно, да и замечания этим людям не сделаешь. Советы-то их от души. Искренние.

И тогда Георгий Николаевич, который все время молчал и только слушал, вдруг сказал: «Прошу всех выйти из помещения. Да-да, – подтвердил он свое решение, заметив, что кое-кто не тронулся даже с места, посчитав, видимо, что его это не касается. – Всех без исключения... Я тоже уйду. Экипаж подготовлен хорошо, и не доверять ему у нас нет оснований. Он справится сам, а произойдет это часом позже или раньше, не принципиально. Прошу!» – он слегка обнял за талию последнего, кто еще оставался в комнате, пропустил его вперед себя и вышел, плотно притворив за собой дверь».

За две недели до того, как грунтозацепы каждого из колес «Лунохода-1» начали чертить на лунной поверхности свой ни на что не похожий отличительный след, газета «Известия», согласно установленному порядку, опубликовала на своих страницах список кандидатов в действительные члены (академики) и члены-корреспонденты АН СССР на предстоящих выборах. В списке кандидатов в члены-корреспонденты по отделению механики и процессов управления значился Бабакин Георгий Николаевич, доктор технических наук.

Два года назад он уже был в списке кандидатов... Любопытный это был список, напечатанный 9 ноября 1968 года. Шестым по алфавиту кандидатом по тому отделению – Бабакин Георгий Николаевич. И все. Ни ученой степени, ни ученого звания... Просто: Бабакин Георгий Николаевич. Во всем списке, занявшем полторы газетной полосы, он один представлен так – только фамилия и имя-отчество. Это случается, вероятно, не часто. Сейчас трудно сказать, почему тогда его не избрали, но факт остается фактом: Георгий Николаевич дважды баллотировался в члены-корреспонденты АН СССР и был избран только со второго раза в числе шести из шестидесяти одного кандидата по отделению механики в конце ноября 1970 года, когда «Луноход-1» уже колесил по Луне.

Говорят, что академик В. П. Глушко поздравил Г. Н. Бабакина так:

– Вы въехали в академию на луноходе.

Борис Викторович Раушенбах, встретив в эти дни Бабакина, подошел к нему и нарочито серьезно, без улыбки, сказал:

– А я вот, Георгий Николаевич, вас не поздравляю...

– Это почему же? – подыгрывая ему, спросил Бабакин.

– Перегружаетесь вы сильно, – пожимая Бабакину руку, ответил Борис Викторович. – Нельзя так...

– Ну не буду больше. Честное слово, больше не буду.

Это было, конечно, шутливое заверение, потому что он уже не мог жить по-другому. Да и весь тот огромный объем работы, который он возложил на себя, не мог обеспечить ему даже относительно спокойной жизни. К нему, наконец, пришло признание. А это, я уверен, еще больше питало его неуемную натуру, заставляло его относиться к себе еще строже и требовательней.

Судите сами. Вслед за доставкой лунного грунта, которая стала сенсационным космическим свершением, – луноход. Между ними временная разница всего лишь два месяца. За такое немыслимо короткое время появились два принципиально новых автоматических аппарата, два подлинных чуда автоматики, в конце XX века, пресыщенного научными сенсациями, удивившие мир. Обе станции – это триумф автоматики. И как они неотделимы друг от друга, так они неотделимы и от Георгия Николаевича Бабакина.

Мировая наука исключительно высоко оценила новый советский космический эксперимент и выбранную учеными Советского Союза методику исследования Вселенной с помощью автоматических средств.

Советский луноход получил всемирную известность, а само слово «луноход», как и слово «спутник», отныне прочно вошло в словарь всех языков мира.

«Луноход-1» – этот «удивительный робот», «неутомимый труженик», как называют его, – проделал огромную работу по изучению Луны.

За одиннадцать лунных рабочих дней от него было получено более двухсот телевизионных панорам и свыше двадцати тысяч снимков лунной поверхности. В двадцати пяти точках, лежащих на трассе движения, проводился анализ химического состава лунного грунта, результаты которого позволили сделать определенные выводы о происхождении реголита и об изменении химического состава в зависимости от морфологических особенностей исследованных участков, а в пятистах точках измерялись физико-механические свойства поверхностного слоя лунного грунта. Этими исследованиями покрыты восемьдесят тысяч квадратных метров поверхности Луны.

Последние работы, в которых участвовал Бабакин, и особенно работы по лунным автоматам второго поколения, способствовали дальнейшему росту его научного и технического авторитета. Уже не отдельные удачи, а целая система удач характеризовали его деятельность. Теперь Бабакина знали, с ним хотели работать – ученые предлагали оригинальные эксперименты, конструктора – оснащение. Повышалась отдача от каждого последующего космического эксперимента. И от запуска к запуску рос и он, главный конструктор станций. От фрагментарных, пусть даже узловых вопросов к постановке общей задачи, решению проблемы в целом – вот диапазон его интересов, который становился все шире и шире. Охватить всю проблематику целиком, найти ее слабые звенья и сделать задачу «равнопрочной» – это требовало от него титанического напряжения. При том, что предлагаемое им решение обычно подвергалось всестороннему обсуждению, критике, и после одобрения, а иногда только лишь обсуждения должно было стать законом для КБ. Решением обязательно понятным, а потому и выполнимым, хотя иногда оно могло и идти вразрез с чьими-то, пусть даже выстраданными суждениями. «Технический демократизм» отнюдь не исключает единоличия в принятии решений.

Проектные работы по станциям «Марс», запуск которых намечался на семьдесят первый год, начались, как обычно, по неписаному, но уже установленному жизнью порядку – с совещания у Георгия Николаевича Бабакина. Он поставил задачу в целом, без излишней детализации и конкретизации.

Он говорил примерно так:

– Так вот, братцы, лететь нам на Марс! На Луну и Венеру попробовали, теперь надо и к Марсу подобраться. Загадок там очень много. Не меньше, чем на Луне или Венере. Задача эта, как вы должны понимать, будет очень сложной. Так что спокойной жизни не ждите. Я общался (Георгий Николаевич, как вы помните, говорил обычно: пообщался. – М. Б.) с главными конструкторами основных систем и получил от них заверения в самом горячем участии в наших делах по Марсу.

Бабакин произнес все это с присущим ему оптимизмом и воодушевлением. Хотя он, конечно, прекрасно понимал, что для создания таких сложных станций, как «марсы», одного горячего участия окажется явно недостаточно. Весь опыт работы показывал, что когда по-настоящему трудно (а так, конечно, будет, и не один раз), то все участники наших общих дел станут единым многоголовым и многоруким организмом, способным решать большие и сложные задачи. А это потребует гораздо большего, чем просто «горячего участия».

В общем, этап проектирования начинался как обычно, но сложность и новизна задачи ставила вопросов больше, чем можно было на них получить ответов.

Всегда ответственные работы начинались с вопроса «Как строить мост? Вдоль или поперек? (с легкой руки Георгия Николаевича эта фраза стала популярнейшей поговоркой на фирме).

В зависимости от конкретной ситуации этот шуточно-риторический вопрос мог быть приложен к различным сторонам творческой деятельности. Теперь же под «мостом» понималась схема марсианской экспедиции, от выбора этой схемы зависела прежде всего конструкция самих станций.

Пролетные аппараты, спутники Марса, посадочные станции, их различные сочетания – вот, по сути дела, весь космический арсенал, которым гипотетически могли распоряжаться проектанты. И понять, на какую космическую ступеньку в изучении Марса можно будет подняться на этот раз, было очень и очень нелегким делом.

Определяющим фактором, исходной предпосылкой к проектированию стали, конечно, научные задачи, которые должны были быть решены «марсами» в ходе полетов. Этих задач было великое множество, и все они были важными и нужными. Значение их как для изучения самого Марса, так и для понимания фундаментальных вопросов современной планетологии огромно. Температура, давление, химический состав атмосферы и распределение этих параметров вдоль поверхности планеты и по высоте, температурные характеристики самой поверхности и подповерхностного слоя планеты, изучение рельефа марсианского ландшафта, его физико-механических свойств, фотографии поверхности – вот лишь часть обширного рабочего плана для будущих «марсов».

Анализ показал, что исполнителями программы должны были стать искусственные спутники далекой планеты и спускаемые аппараты.

Целесообразность исследований Марса с орбиты искусственного спутника определялась тем, что эта планета окружена атмосферой, которая в отсутствие пылевых бурь прозрачна для изучения ее поверхности в широком диапазоне волн, в том числе и оптических. Длительные наблюдения с орбиты спутников за поверхностью Марса давали возможность изучать не просто большие площади поверхности, но и наблюдать картину их изменений, вызванную так называемыми сезонными явлениями. Искусственный спутник Марса, оснащенный научным оборудованием, превращался в лабораторию, благодаря этому повышалась чувствительность измерительных систем, точность измерений, возросла длительность непосредственных исследований.

Вместе с тем исследование атмосферы вблизи поверхности планеты, измерение ряда величин, характеризующих и атмосферу, и породы, слагающие поверхность, можно было выполнить только с помощью спускаемых аппаратов. Эти данные в значительной степени дополнили бы результаты, полученные благодаря спутникам.

Столь близко Марс еще не изучался. До сих пор его изучали лишь с Земли и следили за ним лишь с пролетных траекторий.

Словом, работа предстояла сложная, просчеты в технических решениях, даже незначительные, могли перечеркнуть годы труда многих коллективов.

В общем, выбор метода исследования – это ответственейший этап.

Но были и другие «мосты». Представьте себе, что все продумано правильно и выбрана схема, состоящая, к примеру, из спутника и спускаемого аппарата, а как доставлять их к планете? На одном носителе или на разных?

Где взять такие весы, которые бы точно могли определить, в каком из возможных вариантов больше достоинств, а в каком меньше? А ведь достоинства по своей «абсолютной» величине тоже неодинаковы, как, кстати, и недостатки. Один носитель – значит, экспедиция, конечно, дешевле, чем если их два, по одному на каждый вид марсианского аппарата. Это достоинство? Безусловно, но... Случись что-либо с носителем – гибнут сразу два аппарата. На одно достоинство одновременно два недостатка – так выходит?

При одном носителе (двух дублирующих пусках) станции, в состав которых входят спутник и спускаемый аппарат, будут абсолютно идентичны. Значит, еще одно достоинство. Но спутник и спускаемый аппарат в этом случае имеют какие-то весовые ограничения. Снова та же ситуация – на один плюс сразу два минуса... А может быть, и нет, если в отведенный вес «укладываются» и сама конструкция и все ее системы.

На чем же остановиться? Однозначных ответов не было. Каждое решение требовало конструктивных проработок, расчетов, объективных доказательств.

Стремительно неслось время, и хотя говорят, что «время – лучший лекарь», жизнь КБ этого не подтверждала. Скорее наоборот, страсти вокруг каждого из возникавших вопросов разгорались. Новизна решаемой задачи не способствовала сглаживанию противоречий.

И вот однажды Георгий Николаевич собрал у себя тех, кто занимался непосредственно «марсами».

В кабинете было как-то уж очень светло. Проникавший через приоткрытые фрамуги свежий воздух слегка холодил и оставался против обыкновения прозрачным. Наверное, Бабакин, решили собравшиеся, очередной раз бросил курить...

– Я собрал вас, чтобы познакомить с одним документом, который, как мне кажется, будет интересен всем.

Он взял несколько листков бумаги, лежавших перед ним на столе, и прочитал:

– Основные положения на разработку автоматических станций для исследования Марса...

Бабакин стал читать, изредка поднимая глаза от бумаги и оглядывая сидящих. Каждый параграф этого документа, а их было не так уж и много, содержал четко сформулированную и законченную мысль по какому-то важному вопросу проектирования. Казалось, в «Основных положениях» было предусмотрено все, что в течение долгого времени волновало тех, кто занимался проработкой «марсов». В них нашли отражение почти все принципиальные вопросы. Теперь стали понятны частые посещения Главным отделов, вызовы к нему, споры и придирчивая, как многим казалось, его дотошность и внимательность к деталям.

Чтение закончилось, в кабинете наступила тишина, лишь чертеж с компоновкой одного из вариантов станции шелестел под дуновением ветерка.

– Да говорите же, не молчите! – Георгий Николаевич встал, подошел к письменному столу, выдвинул верхний ящик, порылся в глубине его, вытащил оттуда пачку «Новости», видимо, припрятанную для особого случая, достал из нее сигарету, чиркнул цилиндрической зажигалкой и жадно затянулся. И поплыли по кабинету привычные волны табачного дыма. – Я это написал. Ругайте, критикуйте меня, но в основном нужно сделать именно так: спутник и спускаемый аппарат вынести на одном носителе, автономную систему навигации и бортовую вычислительную машину, безусловно, ставить – перспективность их сомнений не должна вызывать, диаметр антенны ограничить примерно тремя метрами...

Главный конструктор вызывал «огонь на себя».

Прежде в большинстве случаев к нему старались приходить если не с полностью согласованным мнением по всем вопросам какой-то конкретной темы, то хотя бы с общими взглядами по вопросам, имеющим первостепенное значение.

Сейчас ситуация существенно отличалась: он сам, главный конструктор, создал документ, который и определил основные технические решения космического эксперимента.

Проектирование «Марса», последней станции, которая создавалась с участием Бабакина, – еще одно свидетельство зрелости главного конструктора, его возросшего умения подняться от частных вопросов до глобальных проблем, понять их взаимосвязь и найти правильные решения, отвечающие не только сегодняшнему дню, но и перспективе.

«Марс-2» и «Марс-3» достигли окрестностей планеты через четыре месяца после внезапной, неожиданной смерти Георгия Николаевича, начав свой почти пятисотмиллионнокилометровый путь еще при его жизни.

27 ноября 1971 года от станции «Марс-2» отделилась капсула и совершила посадку на Марс, а сама станция в этот же день стала его искусственным спутником. 2 декабря спускаемый аппарат станции «Марс-3» впервые в мире совершил мягкую посадку на поверхность красной планеты и осуществил оттуда первую радиосвязь с Землей.

В этом космическом эксперименте были успешно реализованы принципиально новые инженерно-конструкторские решения. Вывод станции на орбиту спутника Марса с помощью системы автономной навигации, мягкая посадка на поверхность планеты, осуществленная комбинированной системой, состоящей из аэродинамического конуса, «тормозящего» спускаемый аппарат в разреженной атмосфере Марса, парашюта, делающего то же самое, только ниже, и, наконец, двигателя мягкой посадки, включаемого непосредственно вблизи поверхности, передача сигнала с поверхности планеты ретрансляционным методом по линии «спускаемый аппарат – искусственный спутник Марса – Земля» – вот далеко не полный перечень разработанных и внедренных новшеств...

Все это позволяет подойти к оценке марсианских станций с высшими мерками.

За всеми лунными, венерианскими и марсианскими аппаратами тех лет видится их главный конструктор Бабакин, научный и технический руководитель. С ним рядом трудились люди, которые полностью отдавали себя, не считаясь со временем и трудностями, решению задач покорения космических просторов. И не будь их самопожертвования и безграничной отдачи, не было бы и самих станций. Это отлично понимал Георгий Николаевич.

Однажды он сказал так: «В нашем коллективе трудятся настоящие энтузиасты. И мне думается, что на космических предприятиях должны работать люди, одержимые идеей завоевания космоса, не считаясь со временем, постоянно болеющие за общее дело».

Я думаю, что у него были все основания и право давать оценку деятельности как коллективу в целом, так и отдельным его представителям. И дело здесь не столько в его должностном положении, сколько в чисто человеческих качествах, которыми он отличался: в простоте отношений, в развитом чувстве внимания к людям, с которыми он общался, а общался он, без преувеличения, с большинством сотрудников КБ, в той необыкновенно располагающей обстановке, которую он непроизвольно создавал при встречах.

Коллектив для Бабакина всегда значил много. Он знал, что при современном уровне техники один человек, пускай умнейший, талантливейший, вне коллектива беспомощен и слаб. Он так хорошо об этом написал в письме к сыну: «Никогда не забывай окружающих тебя людей и помни, что ты один, как бы умен ты ни был, ничего сделать не сможешь без коллектива. Кустари-самоучки, которые в одиночестве умели «ковать блох», ушли в область предания. Моя и будущая твоя профессия предусматривают слаженный труд больших коллективов, состоящих из людей разных профессий. Мы должны найти свое место в коллективе вне зависимости от занимаемого положения и добиться признания стоящих рядом людей. Человеческое отношение к людям и хорошая квалификация обеспечат тебе признание, ты будешь нужен обществу, а это – главное».

Он сам был таким.

В основе бабакинского метода руководства в периоды, когда фактором в решении задачи становилось время, лежало преодоление всех иерархических преград, отделяющих его от исполнителя или держателя необходимой информации. А таких периодов, кстати, было немало. Можно спорить о правильности такого стиля, но быстродействие, которое было его девизом, и широкая эрудиция требовали именно этого – он не мог терять времени на то, чтобы «полезный» сигнал приходил к нему с запаздыванием: ведь запаздывание означает не только потерю драгоценного времени, но и, случается, искажение сигнала.

Благодаря такой живой связи каждый, с кем ему доводилось общаться, становился для него конкретным человеком, со своим характером, мышлением, особенностями... А как это важно! На всех ступенях иерархической лестницы, по которой Бабакин медленно поднимался вверх, он все больше и больше убеждался, как много значит каждый отдельно взятый сотрудник, какой бы он пост ни занимал, для общего дела. Наконец, а это тоже очень важно, он не с чьих-то слов, а на своем личном опыте не раз ощущал, какие горы может свернуть человек, если задача не просто формально доведена до него, а объяснена ее значимость. Тогда исполнитель чувствует себя нужным, осознает свою ответственность, он старается выполнить порученное ему дело наилучшим образом. Ну а непосредственное общение с руководством, конечно же, всегда импонирует исполнителю.

Общение с широким кругом людей было органично для Бабакина всегда, но оно стало особенно значительным, когда он стал главным конструктором, хотя в жизни нередко бывает как раз наоборот.

А непосредственное вовлечение молодых людей в творческий процесс оказывало огромное влияние на всю их последующую деятельность. Я бы мог привести десятки примеров, подтверждавших эту мысль, но ограничусь несколькими.

«Я тогда работал в КБ всего два года, считался молодым специалистом, – вспоминает конструктор Борис Лебедев. – Георгий Николаевич тогда был еще заместителем Главного. По управлению. И вот как-то мне поручили проверить, компонуются ли новые блоки одной из систем в проектируемом объекте. Я поработал с полученными габаритами, убедился, что они не совсем устраивали нас по своей конфигурации, уточнил что нужно, подготовил письмо в смежную организацию с просьбой рассмотреть теперь уже наши предложения и принес все на подпись Бабакину.

Когда я зашел к нему в кабинет, а секретарь ему тогда не полагался, то увидел, что он погружен в чтение какого-то толстого тома. Я хотел выйти, чтобы зайти позже. Но поздно – он увидел меня и спросил:

– Что у вас?

Я объяснил.

– Все размеры правильны? Вы все проверили?

– Да, – ответил я не дрогнувшим голосом. А что я мог сказать иначе? – Да, – повторил я.

Он быстро взглянул на чертежи и подписал все, что я принес.

Я вышел из кабинета весь в сомнении: как же он мог так вроде легкомысленно подписать такой важный документ? Это противоречило моим, правда, еще неглубоким, жизненным понятиям. Я тут же бросился к себе, чтобы еще раз тщательно проверить габаритки. «А вдруг в них все-таки вкралась ошибка?» – эта мысль буквально жгла меня, не давала дышать спокойно. Проверив все тщательнейшим образом, я убедился, что опасения мои не обоснованы. И ошибки, слава богу, нет.

С тех пор у меня резко изменилось представление о моей личной ответственности. И вот уж сколько лет я работаю, а тот день помню – он стал переломным. Да и не только у меня был такой день...»

Георгия Николаевича отличала какая-то необыкновенная простота взаимоотношений, которая всегда устанавливалась там, куда он попадал. Иногда было просто удивительно, как легко и непринужденно он разговаривал с людьми совершенно различных должностных уровней. Он звонил в самые высокие инстанции и без извинений и оговорок приступал к беседе сразу же, лишь представившись, – он был уверен, что его воспримут именно так, как ему было нужно – по-деловому. Но в случаях, казалось бы, ординарных, мог и пожертвовать своими личными планами. Слово тому же Лебедеву.

«Уже несколько лет, как Георгий Николаевич руководил КБ. Случилось так, что как-то ближе к концу рабочего дня он вызвал начальника отдела, в котором я работал, и меня. Посоветоваться по какому-то вопросу. Попасть к Бабакину всегда было интересно, поучительно и желанно. Но в этот раз я особой радости не испытывал: к несчастью, на этот день у меня были билеты во МХАТ. Какое уж тут обсуждение, если день на исходе и до начала спектакля остается не так уж и много времени... Тем более что билеты у меня, а предупредить жену, с которой встреча была оговорена заранее, я уже не мог. «Вот попал», – мысленно огорчался я. И на вопросы Георгия Николаевича отвечал вяло, скомкано... Мысли были заняты другим. Георгий Николаевич почувствовал, что здесь что-то не так. Он спросил:

– Борис, что с тобой?

Я помялся и, не придумав, что соврать, честно говорю, что у меня билеты в театр на... и так далее.

Бабакин улыбнулся:

– Что же ты молчал? Это же такой замечательный спектакль. Я его тоже недавно смотрел, и он мне очень понравился... Знаешь что? Поезжай немедленно. Успеешь? – спросил он.

– Если поднажму, – вставая со стула, ответил я, еще не веря в чудо, – то должен успеть.

А он добавил:

– Если так, давай быстро, – и, увидев мой несколько растерянный взгляд, произнес: – Соберемся завтра в это же время».

А вот другой пример работы с молодыми специалистами, приходящими впервые на производство. Сначала вопрос – найдется ли, как вы думаете, хоть один человек, который не скажет: «Молодого надо опекать, ему нужно помочь вписаться в коллектив?» И так далее... А что зачастую получается на деле? Красивые фразы иногда становятся пустыми декларациями. И вовсе не потому, что старые производственники плохие люди. Нет. Более опытному товарищу проще многие вопросы решать самому, чем долго и нудно объяснять, да еще опасаться, что будешь понят неверно, и в итоге все придется переделывать. Работа с молодыми требует огромного внимания и понимания ее значения. И как важно, если у ветерана, и в первую голову у руководителя, есть к этому вкус! Тогда и все нижестоящие звенья будут работать как надо.

Георгий Николаевич был очень внимателен к тем, кто только-только начинал свой трудовой путь. Нет сомнения в том, что тут дело не только в его изначальной доброте. Убежденный в том, что своим нынешним положением он во многом обязан людям, встречавшимся на его жизненном пути, теперь он так выплачивал долг – добром за добро. Он поддерживал талантливую молодежь, всегда относился с уважением к дерзающим, творческим ребятам.

Несмотря на огромный дефицит личного времени, он часто сам брался за руководство дипломниками, приходящими в КБ. И относился к этой ответственной добровольно возложенной на себя обязанности далеко не формально.

Один из бывших его подчиненных, ныне кандидат технических наук Владимир Асеев вспоминает:

«Нас, группу дипломников человек 15 – 20, впервые пришедших в КБ, Георгий Николаевич принял очень приветливо, с каждым поздоровался за руку, представился сам и после того как мы, чувствуя себя весьма робко, уселись на кончики стульев, боясь от волнения шелохнуться (как же, нас принимает сам Главный!), рассказал нам о коллективе, в котором после окончания института мы будем трудиться, о его традициях. И о заданиях, которые получила фирма. Он сказал, что не может допустить, чтобы дипломы носили отвлеченный, не прикладной характер. «Мы знаем, – сказал он, – что бывают случаи, когда дипломы пишут лишь бы защититься. Мы так не хотим». Он объяснил свою позицию тем, что предстоящие задачи настолько сложны и масштабны, что нужно сделать не просто дипломы, а дипломы, накрепко связанные с будущей работой. «Конечно, это труднее, – говорил Георгий Николаевич, – но в этом случае время вашего выхода на режим будет сокращено». Так, конечно, и получилось... Я попал сразу же под начало к нему – он сам взялся руководить моим дипломным проектированием. У меня это вызвало, по-честному, двойственное чувство. С одной стороны, руководитель – Главный... Это не шутка. А с другой... Разве хватит у него на меня времени? Тему проекта он предложил наисовременнейшую, такую, о которой можно только мечтать, – «Посадка на Марс». С тех пор уже отлетало шесть «марсов», а тогда... тогда до них было далеко, а опыта никакого. Ведь «Марс-1» запускался еще в шестьдесят втором году. Когда я еще в школе учился.

Руководя мной, Бабакин сам искал пути построения будущего эксперимента. Тогда-то он и настоял, хотя это было для меня труднее, не просто на обсчете какой-то конкретной схемы, посадки, а на рассмотрении возможных вариантов и особенно на дотошном анализе достоинств и недостатков каждого из них. «Только объективный анализ, – однажды сказал мне Георгий Николаевич, – поможет избежать непоправимых ошибок в будущем. И разочарования», – добавил он задумчиво.

Этот урок мне запомнился.

Несмотря на страшную загрузку, Георгий Николаевич уделял мне достаточно времени. И постепенно мои опасения о том, что он будет руководить мной формально, развеялись. Встречи происходили у него в кабинете по вечерам. Часов в семь-восемь. А в десять примерно он вызывал машину, брал с собой и меня, и по дороге еще продолжалась беседа.

Я уже точно не помню когда, но Георгия Николаевича какое-то время не было в КБ – он улетал в очередную командировку, и я без него сделал главу о динамике снижения спускаемого аппарата в атмосфере Марса, для участка километров 10 – 50 над поверхностью планеты. Мне казалось, что мой вариант решения прост, удобен – в общем, верх совершенства и что Георгий Николаевич должен, когда я расскажу ему о нем, просто ухватиться за него. Еще бы, я решил труднейшую проблему – намного снизил скорость снижения аппарата, до величины, на которой основной парашют уже может раскрыться гарантированно, безотказно. А достиг этого я просто – за счет удлинения, так сказать, тормозного пути. Если не вдаваться особенно в технику.

Георгий Николаевич слушал мои доводы внимательно, изредка покачивая головой. Я воспринимал это как одобрение и говорил, говорил...

– Стоп, – вдруг прервал он меня. – Давай рассуждать вместе.

Я кивнул в знак согласия.

– Для того чтобы удлинить путь, ты используешь подъемную силу аппарата, этого ты достигаешь заведомо несимметричной его центровкой. Так?

– Точно.

– А я предлагаю тебе симметричный аппарат и обычный баллистический спуск в атмосфере.

– Не понял.

– А ты слушай: нужная для раскрытия парашюта скорость обеспечивается... обеспечивается... ну?.. – Он играл со мной, как кошка с мышкой. – Ну?..

Я лихорадочно думал. И так меня подмывало сказать тривиальную студенческую фразу «Мы этого не проходили». Но это было бы, конечно, не очень честно – наверное, проходили...

– Не знаю, – выдавил я. Моя стройная глава трещала по швам.

– Так знай сам и передай товарищу, – пошутил он, – что этого можно достигнуть уменьшением угла входа аппарата в атмосферу планеты. – Он выдержал паузу. – Теперь понял? Ну так в чем главный недостаток твоей гениальной идеи? – Бабакин встал из-за стола, подошел ко мне и внимательно посмотрел.

– В том, что тепловые потоки при более длинном тормозном пути будут, конечно, больше, значит, теплоизоляцию нужно ставить толще. – Я уже все понял. – Это уменьшит вес полезной нагрузки. – Меня просто понесло. – Нет, выгоды в моем варианте нет, – согласился я.

– У тебя зачетка с собой? – спросил Георгий Николаевич. – Пятерку не поставлю, а о четверке договориться можем.

Главу пришлось переделать полностью.

На защите Бабакин не был – уезжал на пуск, по-моему, одной из «лун», но когда вернулся, в первый же день вызвал меня, извинился, что «так получилось», и поздравил... И сразу же со мной, свежеиспеченным инженером, заговорил об одной конкретной проблеме, связанной с посадкой разрабатываемой станции. Будущего «Марса-3». «Надо подключиться к этому делу», – сказал он. Я ответил, что мое непосредственное начальство, в подчинение которого я попал, уже выдало мне все нужные команды. И что вот уже дня три-четыре, как я тружусь именно над этим.

– Ну и отлично! – воскликнул довольный Бабакин. – Дерзай, голуба!»

Вовлечение молодых людей,' да и не только молодых – всех сотрудников в творческий процесс, доверие, оказываемое им, наконец, просто товарищеское отношение – все это характерные приметы психологического климата, царившего в коллективе.

Говорят сотрудники КБ.

– Он никогда никому не навязывал своего мнения, выслушивал любое предложение. Не запрещал думать каждому по-своему.

Поддерживал «борьбу идей» и любил, когда идей много, поскольку, считал он, сложные задачи можно решить только тогда, когда идей достаточно.

– Самолюбие никогда не мешало ему менять решения. Если доказывалось, что предложенное им решение нужно отвергнуть, а принять другое, высказанное, к примеру, его подчиненным, он не только не обижался, но и не высказывал никакого недовольства. Наоборот, он еще больше уважал человека, сделавшего толковое предложение.

– Бабакин создал исключительную атмосферу творческого энтузиазма, приподнятости и желания наилучшим образом решить поставленные задачи.

– Ему была свойственна высокая инженерная интуиция и способность буквально на лету оценивать свежие и оригинальные идеи. Он мог развивать и трансформировать их в интересах проекта в целом. Не следует думать, что все что он делал, шло от природы. Нет. Он очень много работал – раньше всех приходил на работу и позже всех уходил.

– Гибкость и целеустремленность, смелость принимаемых решений, талант, в основе которого огромный труд, дружелюбие, увлеченность работой – вот черты, присущие Бабакину.

– Георгий Николаевич мог не любить человека, очень редко такое бывало, но к мнению его все равно прислушивался. Он обладал неоценимым качеством – сразу улавливал хорошую мысль.

– Работать с Георгием Николаевичем было очень интересно... Замечательной чертой его характера было то, что сам он работал не считаясь со временем, все свои силы и знания отдавал делу, и невольно окружающие люди подчинялись его инициативе, признавали его старшинство.

– Занимая пост главного конструктора, Георгий Николаевич всегда оставался добрым и чрезвычайно отзывчивым человеком, простым и доступным, И в служебной, часто очень напряженной обстановке ценил юмор, хорошую шутку... А каким отличным рассказчиком был! Как легко завоевывал расположение аудитории любого возраста!

– Он умел внимательно слушать подчиненного, спорить с ним, спорить на равных.

– Дружелюбно настроенный человек, он умел создать вокруг себя хорошее настроение.

– У Георгия Николаевича, человека в высшей степени интеллигентного, эрудированного, была склонность к употреблению слов, которые в устах другого непременно звучали бы вульгарно, несолидно, а вот у него – нет, они как-то вязались с его общительностью, живостью, экспансивностью. Он говорил: «Не боись», «голуба», «абы как-нибудь», «пообщаться», «американе» (вместо американцы), «не будь святее папы», а мы вовсе не замечали нарочитости этих словечек, наоборот, они даже делали общение с ним, если хотите, доверительнее, сердечнее...

– Георгий Николаевич Бабакин не был упрямым в мелочах, но был настойчив в главном. При решении технических вопросов он не стремился выявить мнение большинства. Он знал, что мнение большинства зачастую может привести к уже известному шаблону – отдельные мнения интересовали его гораздо больше. Участие в технической дискуссии помогало ему разобраться в вопросе и принять необходимое решение.

– Он мне весь нравился и трудно что-либо в нем выделить.

– Любил беззлобно подковырнуть выражением «мы – серые». Но если кто-то в своем вопросе разобрался недостаточно, мог и рассердиться.

– Бабакин был как-то творчески свободен, умел стать выше «бумаг».

– С Георгием Николаевичем было легко работать – он обладал авторитетом интеллекта и, что важно, не подавлял собеседника, умел слушать.

– Для принятия решения нужна информация. Откуда он ее черпал? Одним из основных источников являлось общение с ее первоносителями: специалистами, инженерами, конструкторами, с низшим и средним руководящим звеном. Тогда ему становились виднее возможности той или иной системы, агрегата, перспектива их развития.

– Он мог, сказав свое излюбленное «э, голуба», начать на любом важном обсуждении объяснять непонятное молодому специалисту, считая это для себя не зазорным, а для собеседника – полезным.

– Заряжая всех деловитостью, Бабакин действовал энергично, но не прямолинейно, а с учетом обстановки, настроения, психологии.

– Иногда можно было подумать, что Бабакин слишком увлекается импровизацией, но дальнейшие его разъяснения всегда подтверждали их доказательность. Когда же он строил рассуждения на ошибочных посылках, то умел признать это, как только становилась ясной его неправота.

Вот такой это был человек...

И мне думается, что годы не властны над памятью о нем, пока живут и здравствуют люди, знавшие его лично.

Огромная роль отечественной космонавтики нашла отображение в современной карте обратной стороны Луны. Имена С. П. Королева, Ю. А. Гагарина присвоены двум гигантским кратерам. Ряд кратеров назван именами наших современников – советских космонавтов и американских астронавтов.

На карте обратной стороны Луны, почти в центре ее, недалеко от кратера, названного именем Циолковского, находится кратер, носящий имя Бабакина. Координаты этого лунного образования: 21° южной широты и 123° восточной долготы. Решение о присвоении ему имени видного советского конструктора было принято XV ассамблеей Международного астрономического союза (MAC), состоявшейся в австралийском городе Сиднее в 1973 г.

Изучение района Марса, сфотографированного в 1974 году станциями «Марс-4» и «Марс-5», позволило выявить наиболее заметные объекты марсианского рельефа. В соответствии с принятыми правилами обнаруженным образованиям были даны названия. Так, теперь уже и на карте Марса появился кратер Бабакина с координатами 36° южной широты и 71° западной долготы. На дне кратера находится куполообразная структура, имеющая в основании диаметр около двенадцати километров.

Кратеры, носящие имя Бабакина, – это навечно запечатленная благодарная память о человеке, под руководством которого были созданы автоматические устройства, позволившие принципиально по-новому исследовать Луну, Венеру, Марс.

Эти совершенные космические аппараты были показаны на крупнейших международных выставках, их видели многочисленные посетители выставок во Франции, ГДР, ФРГ, Венгрии, Болгарии, Югославии, Италии, на Кубе, в Польше, США, Финляндии, Швеции и Англии.

Международная общественность по достоинству оценила вклад советской науки и техники в изучение космического пространства.

За словами «вклад советской науки и техники» стоит труд конкретных людей. Прежде всего велик личный вклад Георгия Николаевича Бабакина. Но залог успеха состоял в том, что он был не один: рядом с ним всегда работали единомышленники – товарищи, друзья, помощники, руководители, каждый из них в полной мере чувствовал свою личную сопричастность ко всем начинаниям и свою ответственность за порученное дело так же обостренно, как и Бабакин. И поэтому все коллективы, в той или иной степени принимавшие участие в создании автоматических станций «Луна», «Венера», «Марс», составили равноправное содружество энтузиастов. И этому содружеству оказались по плечу сложнейшие научные и технические задачи. В таком дружном объединении творческих усилий и заключалась та сила, которая позволяла преодолевать временные барьеры и укладываться в сроки, казалось бы, невозможные.

В. Губарев в книге «Конструктор» вложил в уста своего героя, известного создателя ракетно-космических систем, академика Янгеля такие слова: «Я всегда считал, что главный конструктор – это десятки людей: от моих заместителей до рядовых работников КБ и завода». Это абсолютно верно, ибо на самом деле главный конструктор – не одиночка, пусть талантливейший, умнейший. Нет, не одиночка!

Главный конструктор при всех личных достоинствах есть еще и воплощение мысли и труда многих членов коллектива. Поэтому, говоря о делах главного конструктора, нужно помнить – мы говорим о делах коллектива...

В том, что каждая станция, стартовавшая уже после Бабакина, стала новой вехой в изучении космоса, – огромная заслуга людей, успешно продолжающих дело, которому он служил. Но они и новые доказательства его таланта ученого и инженера. Таланта конструктора. В созданных под его руководством аппаратах были заложены возможности для дальнейшего совершенствования, и этим они как бы надолго определили пути и средства космических исследований.

Академик Георгий Иванович Петров, встречавшийся с Бабакиным в качестве первого директора Института космических исследований Академии наук СССР, оценивает его деятельность так:

– Георгий Николаевич принимал достаточно смелые решения... Он был близок к оптимальному понятию главного конструктора.

И дальше:

– Кем был Георгий Николаевич? Ученым? Инженером? В Академию наук издавна избирались и инженеры-практики. Примеры? Хотя бы тот же Туполев... Ученых трудов не писал, но академик был авторитетный. По моему разумению, Бабакин был ученым инженером. Точно, ученым-инженером. Через дефис. Он представлял себе дело с разных сторон, обладал широчайшим кругозором и сам превосходно разбирался во многих вопросах, в частности в вопросах управления... С этой точки зрения он и был настоящим ученым.

Главный конструктор радиосистем, подводя итог своим воспоминаниям о Бабакине, пришел к такому выводу:

– Сила Георгия Николаевича состояла в том, что он умел заглянуть достаточно далеко вперед и оценить, что же в этом «впереди» более нужное, реальное и приоритетное. И в гибкости, в умении, не усомнившись в целом, чуть отойти при необходимости в сторону. На время... И в широте кругозора... И наконец, в умении и желании довести начатое и не растеряться... Бабакину безраздельно принадлежит большой этап в исследовании космоса.

Лауреату Ленинской премии доктору технических наук А. Селиванову запало в память иное:

– Я питаю слабость к интеллигентным руководителям, а он именно из них...

Интеллигентность, мягкость в обращении подчеркивали все, с кем мне приходилось иметь дело при подготовке книги. Несколько человек, а раз несколько, значит, это уже система, обратили внимание на большое сходство в стиле работы Георгия Николаевича Бабакина и другого видного ученого – главного конструктора двигателей, которые стояли на многих бабакинских автоматах, А. М. Исаева, человека необычайно тонкого, умного, простого в отношениях, неизменно поддерживавшего Бабакина во всех начинаниях.

Г. И. Петров коротко сказал так: «Еще таким был Исаев», а известный летчик-испытатель, Герой Советского Союза М. Галлай в своей новой книге «С человеком на борту» написал:

«...Нельзя не заметить, что и в реальной действительности тех же самых лет напористая резкость и подчеркнутая властность обращения с окружающими отнюдь не были обязательной чертой, чуть ли не определяющим признаком каждого сильного руководителя крупного масштаба. Нет, черта эта выражалась часто, очень часто, но – не всегда. И в то время существовали выдающиеся руководители, отличавшиеся спокойной, вежливой, подчеркнуто уважительной манерой обращения с людьми. Достаточно вспомнить таких главных конструкторов, как Алексей Михайлович Исаев, Семен Алексеевич Лавочкин, Георгий Николаевич Бабакин».

Есть еще одна сторона памяти, о которой нужно непременно сказать. Особая сторона. Воплощена она непосредственно в том, во имя чего жил и работал главный конструктор Бабакин. Речь идет о самих автоматических станциях. Лунных. Межпланетных.

Кажется, сегодня все уже известно об этих замечательных труженицах науки. Их внешний вид и характеристики, принципы работы и возможности. Широкие круги общественности достаточно полно осведомлены о научных результатах полета той или иной станции, понимают их важность и значение, четко представляют себе их роль в дальнейшем развитии многих наук и отраслей промышленности.

Действительно, о станциях известно многое, но далеко не все знают, что некоторые из них еще и... рекордсмены – держатели мировых рекордов в таком сложном, каждый раз полном опасностей и неожиданностей деле, как космический полет к Луне и планетам.

Борьба за рекорды – явление общественное. Она пронизывает спорт, труд, науку... Сброшенная доля секунды в беге на сто метров и плавка, равной которой еще не знала металлургия, самая глубокая буровая скважина и рекордный урожай пшеницы. Все волнует и восхищает нас, если полезность и нужность рекорда неоспорима.

Большинство рекордов в явном, а иногда и в неявном виде становится стимулом прогресса.

Рекордсмены-одиночки, к примеру, раскрывают потенциальные возможности человека и указывают практический путь к совершенству. Своим рекордом они убедительно говорят: «Это подсильно человеку». Ткачиха, обслуживающая одновременно какое-то число станков, тоже не ставит рекорд ради рекорда. Она как бы зовет за собой: «Так могут многие».

В этом смысл рекордов.

Космические рекорды особые. Даже если тот или иной космический аппарат добился выдающихся результатов, это отнюдь не означает, что следующий, или пятый, или десятый за ним аппарат обязательно должен его превзойти по этому показателю. Нет, космический рекорд, как кажется, это фиксация достижений, полученных, я бы сказал, попутно при выполнении главной задачи – программы полета. И все-таки значение космического рекорда исключительно важно, он косвенно несет в себе, в частности, информацию о научно-техническом приоритетном достижении конкретной станции и, конечно же, об общем уровне состояния космической техники.

Конструкторы космической техники идут на очередной рекорд, не задумываясь об этом. Они создают станцию не для рекорда. Но может так случиться (и как правило случается), что успешному выполнению основного задания будет сопутствовать установление рекорда. Объяснить это явление несложно: для решения все возрастающих по трудности задач создаваемые автоматы становятся все более совершенными.

Действующая четкая классификация космических аппаратов разработана Международной авиационной федерацией (ФАИ), членом которой является и Советский Союз. В ней четыре класса. К первым двум А и В относятся совершающие полет в околоземном пространстве пилотируемые аппараты и автоматы.

К классу С относятся лунные аппараты, а к классу D аппараты, предназначенные для исследования планет. Каждый из этих классов включает в себя по две категории аппаратов – пилотируемые и автоматические. ФАИ утвердила также перечень достижений, по которым определяются рекорды, оценка наивысших успехов в космонавтике обрела четкость и категоричность. К примеру, мировые рекорды в классах С и D можно «завоевать» разными способами: длительностью активного существования на поверхности конечного пункта «следования» и величиной максимальной массы, доставленной на нее, величиной максимальной скорости движения самодвижущегося аппарата на «чужом» небесном теле и величиной расстояния, пройденного этим аппаратом...

Советские лунные и межпланетные автоматы вписали не одну славную страницу в таблицу рекордов. И почти все они на сегодняшний день в той или иной степени связаны с именем Георгия Николаевича Бабакина.

Первая станция, ушедшая с «верфи» КБ Бабакина «Луна-9», стала дважды мировым рекордсменом: сто килограммов веса были по тем временам наибольшей массой, доставленной на Луну, а сорок шесть часов пятьдесят восемь минут тридцать целых и тридцать три сотых секунды, которые она там проработала, стали первым рекордом продолжительности активного существования станции на лунной поверхности. Эти рекорды продержались четыре года и были «побиты» бабакинскими же лунными станциями второго поколения. «Луна-16» превысила рекорд «Луны-9» по наибольшей массе сразу на 1780 килограммов, а «Луноход-1» стал новым чемпионом по длительности активного существования, которое достигло прямо-таки феноменальной величины – свыше трехсот суток!

Первый в мире искусственный спутник Луны «Луна-10» поставил сразу три рекорда. Вот два из них: мировой рекорд максимальной массы, доставленной на лунную орбиту, и мировой рекорд продолжительности активного существования на ней. Почти пятьдесят шесть с половиной суток вела исследования первая в мире окололунная лаборатория.

«Луна-16», оставившая позади рекорд «Луны-9» по наибольшей массе, доставленной на Луну, стала в своем классе мировым рекордсменом и по максимальной массе, возвращенной с поверхности Луны на Землю, и по максимальной массе доставленной на Землю лунной породы.

Шло время, менялись чемпионы. Поставленный «Луноходом-1» мировой рекорд общего расстояния, пройденного им, продержался до 1973 года и был превзойден «Луноходом-2» более чем в три раза. Этот аппарат, основные принципы которого были заложены еще при Бабакине, обошел «Луноход-1» по максимальной массе автоматического самодвижущегося аппарата на поверхности Луны. А вот рекорд первого лунохода по продолжительности активных действий на поверхности Луны до сих пор еще не улучшен.

Спускаемый аппарат «Венеры-7», как известно, в декабре 1970 года совершил посадку на ночную сторону Венеры и положил начало непосредственным исследованиям на ее поверхности. Успешное решение сложнейшей инженерно-технической задачи по обеспечению работы спускаемого аппарата при температуре венерианской атмосферы порядка пятисот градусов Цельсия и давлении около ста атмосфер тоже сопровождалось установлением мировых рекордов: максимальной массы, доставленной на поверхность Венеры станцией класса D, и продолжительности активного существования аппарата, которое составило двадцать две минуты и пятьдесят восемь секунд. Спускаемый аппарат следующей «Венеры», являвшийся дальнейшим развитием своего предшественника, превосходил его не только по насыщенности научной аппаратурой. Он установил и новый мировой рекорд: продолжительность активного существования станции на поверхности планеты достигла пятидесяти минут.

Аппарат работал, вел исследования в неимоверно трудных условиях – на него как бы давил километровый по нашим земным меркам столб воды, а температура атмосферы заставляет плавиться олово и свинец!

Станция «Марс-3», детище Георгия Николаевича, тоже стала рекордсменом. Она установила мировые рекорды как по максимальной массе спускаемого аппарата, впервые в мире совершившего посадку на поверхность красной планеты, так и по максимальной массе, выведенной на орбиту ее искусственного спутника.

В 1975 году советская межпланетная техника вновь продемонстрировала свой высокий научно-технический уровень. «Венера-9» и «Венера-10», первые станции нового поколения автоматов, стали первыми в мире искусственными спутниками Венеры, а их посадочные аппараты, совершив мягкую посадку на ее поверхность, передали на Землю первые в мире телевизионные панорамы района посадки. Этими аппаратами, созданными уже после смерти Бабакина, установлено несколько мировых рекордов. Но разве он не стоял у их истоков?

В конце шестидесятых, когда две «Венеры», пятая и шестая, почти подобрались к поверхности планеты (до нее оставалось приблизительно двадцать километров), стало возможным по проведенным измерениям определить порядок давления атмосферы возле нее. После этого конструкторы уже знали, на какую величину давления нужно проектировать спускаемый аппарат, в частности, для «Венеры-7».

...В рабочем кабинете президента Академии наук СССР, небольшой скромно обставленной комнате, собралось несколько человек.

– Пожалуйста, Георгий Николаевич, – не повышая голоса, как всегда, спокойно сказал Келдыш и облокотился на спинку кресла. – Начинайте.

Бабакин поднялся и подошел к стойкам, на которых висели плакаты, изображающие компоновку станции, схему спуска.

– Основной задачей «Венеры семьдесят», – именуя очередную станцию по году ее запуска, начал Главный, – является осуществление посадки на планету...

Вслед за этим были обсуждены конкретные задачи нового космического эксперимента. Видно, все было правильно, потому что непродолжительная дискуссия не внесла в программу существенных изменений. Казалось, совещание вот-вот закончится. И вдруг Келдыш задал вопрос:

– Георгий Николаевич, а когда вы собираетесь передать панораму с Венеры?

– Не понял, Мстислав Всеволодович... – Бабакин, казалось, был чуть-чуть растерян.

– Хорошо... Повторю вопрос... Когда мы получим картинку с поверхности Венеры, как считаете? – Келдыш смотрел на Бабакина внимательно, взгляд его выдавал большую заинтересованность.

– Мстислав Всеволодович, мы об этом еще не думали...

– Вот и подумайте. Температура, давление, состав атмосферы, – перечислял президент, – какие-то характеристики освещенности, грунта очень важны, я не спорю. Но что может быть убедительнее и весомее непосредственного взгляда человека на окружающий мир. Картинка нужна. Очень! Я прошу проработать этот вопрос, – он обращался уже ко всем находившимся в кабинете, – и не откладывая в долгий ящик.

– Мстислав Всеволодович, разрешите. – Бабакин снова подошел к плакатам. – Для получения изображения нужен новый спускаемый аппарат, который мог бы совершать ориентированную посадку, ну и, конечно, новая радиолиния... С большей скоростью передачи информации, чем сейчас...

Бабакин начал говорить так, что всем стало ясно: он уже успел вникнуть и в суть неожиданно возникшей проблемы, и увидеть некоторые пути ее решения.

– Георгий Николаевич! – остановил его Келдыш. – Не будем сейчас заниматься конструированием. Ладно? – он с видимым удовольствием смотрел на Главного; ему нравились такие люди, понимающие его с полуслова, мыслящие, всегда находящиеся в «боевой готовности»... – Поработайте, а потом и встретимся.

...Георгий Николаевич Бабакин не успел сделать новые «венеры». Они были созданы уже без него. Это и были «Венера-9» и «Венера-10».

Вслед за полетом «Луны-16» в серии «Библиотека «Известий» вышел специальный выпуск – «Луна-16»: космический геолог». На экземпляре, подаренном самому, вероятно, близкому еще по юношеским годам другу, 14 марта 1971 года Георгий Николаевич сделал такую надпись: «Поверь, что нам было очень трудно, гораздо труднее, чем написано в этой книжке. Но мы стараемся и будем всегда стараться».

Примерно такими же словами 26 сентября семидесятого года главный конструктор Бабакин лично заверил Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева, когда, вернувшись из цеха, где рабочие осторожно, бережно извлекли ампулу с бесценным грузом из обгоревшего при входе в земную атмосферу возвращаемого аппарата, услышал по телефону теплое, сердечное поздравление по случаю успешного завершения эксперимента по доставке лунного грунта на Землю.

«...Мы стараемся и будем всегда стараться», – сказал тогда Бабакин. В этих словах и отчет, и наказ – самому себе, коллегам, всему коллективу. И как не сказать здесь, что наказ этот создателя многих умных станций успешно претворяют в жизнь люди, которые, как и Георгий Николаевич, верят в неограниченные возможности межпланетных автоматов. Их упорный труд, желание приумножить научно-технический потенциал социалистической Родины – порука тому, что программа космических исследований будет и впредь расширяться и нести людям новые знания об окружающем мире, без которых не мыслится прогресс человечества.

М. Борисов

КРАТЕРЫ БАБАКИНА

Главный отраслевой редактор В. Демьянов

Редактор Н. Яснопольский

Художник Б. Сосонтиков

Худож. редактор М. Гусева

Техн. редактор А. Красавина

Корректор Р. Колокольчикова

ИБ № 5000

Сдано в набор 30.06.81. Подписано к печати 26.02.82. А 02699. Формат бумаги 84×108¹/₃₂. Бумага № 1. Гарнитура литературная. Печать высокая. Усл. печ. л. 8,40 + вкл. 0,42. Усл. кр.-отт. 9,45. Уч.-изд. л. 8,75 + вкл. 0,48. Тираж 100 000. Заказ 1–1658. Цена 35 коп.

Издательство «Знание». 101835, ГСП, Москва, Центр, проезд Серова, д. 4. Индекс заказа 827701.

Головное предприятие республиканского производственного объединения «Полiграфкнига», 252057, Киев, ул. Довженко, 3.

Юра Бабакин (слева) с братом Алешей Банкетовым

Красноармеец Георгий Бабакин

Автоматическая межпланетная станция «Венера-5»

Г. Н. Бабакин и лауреат Ленинской премии доктор технических наук Ю. К. Ходарев в Центре дальней космической связи

Космическая ракета «Луна – Земля» с образцами лунного грунта стартовала!

Такой возвращаемый аппарат доставил на Землю ампулу с лунным грунтом

В этой ампуле лунный грунт

Лунный грунт на Земле!

Георгий Николаевич Бабакин

Первенец инопланетного транспорта «Луноход-1» проложил на Луне первую колею. Он проехал по лунной поверхности более десяти километров.

Президент Международной авиационной федерации (ФАИ) В. К. Коккинаки вручает Г. Н. Бабакину Почетный диплом, которым награждены советские ученые, конструкторы и рабочие за создание и успешный запуск автоматических станций «Луна-9» и «Луна-10»

Г. Н. Бабакин докладывает...

4-я стр. обложки