Сканировал и обработал Юрий Аболонко (Смоленск)

М. БОРИСОВ

КРАТЕРЫ БАБАКИНА




ИЗДАТЕЛЬСТВО «ЗНАНИЕ»
Москва 1982

ББК 39.6
Б82

ОГЛАВЛЕНИЕ

Борисов М.
Б82Кратеры Бабакина. – М.: Знание, 1982. – 160 с., ил.

35 к.100 000 экз.

В книге рассказывается о жизни и деятельности одного из видных инженеров-конструкторов, активного участника реализации советской программы изучения и освоения космического пространства, члена-корреспондента АН СССР Г. Н. Бабакина, чье имя навечно записано на картах поверхности Луны и Марса. Под руководством и при его участии были созданы прославившие советскую науку и технику космические станции для исследования Луны, Венеры и Марса, в том числе знаменитый луноход. Особенность и ценность книги в том, что она, во-первых, документальна, во-вторых, написана человеком, в течение ряда лет работавшим бок о бок с Г. Н. Бабакиным.

Книга предназначена для широкого круга читателей.

К ЧИТАТЕЛЯМ

Книга М. Борисова «Кратеры Бабакина» посвящена творческой деятельности Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской премии, члена-корреспондента АН СССР, главного конструктора Георгия Николаевича Бабакина (1914 – 1971), под руководством и при активном участии которого были созданы многие автоматические станции для исследований Луны, Венеры и Марса.

Вклад Г. Н. Бабакина в совершенно новую, развивающуюся на наших глазах отрасль науки и техники общепризнан, неоспорим и значителен. Ряд выдающихся космических экспериментов совершен благодаря его личной инициативе, обостренному чувству нового, беспредельной вере в широкие возможности автоматических систем, таланту ученого и инженера. Наконец, просто благодаря чисто человеческим особенностям его характера. Способность зажечь коллектив новой задачей, сделать «чужие» организации своими единомышленниками, умение возглавить при необходимости самые трудные и напряженные участки работы и, что не менее важно, не считать себя при этом непогрешимым – вот что привлекало к нему всех, кому довелось общаться с ним.

Многие автоматические станции, над которыми работало КБ Бабакина, ассоциируются со словом «первый» – первые мягкие посадки аппаратов на Луну, Венеру и Марс, первая доставка образцов лунного грунта на Землю в автоматическом режиме, первый луноход, первый искусственный спутник Луны.

Станции «Луна», «Венера» и «Марс» – не только вершины научной и инженерной мысли не столь далекого от наших дней времени. Они останутся в благодарной памяти потомков главным образом тем, что с их помощью человек вступил в новую фазу познания Вселен» ной, приблизился к разгадке многих ее тайн, издавна манивших своей недоступностью. Словом, если мы знаем об окружающем Землю мире намного больше, чем вчера, то в этом огромный вклад и автоматов, созданных под руководством Г. Н. Бабакина.

На страницах этой книги вся его жизнь в существенных проявлениях и деталях. Сначала перед нами – пытливый юноша, которому судьба не уготовила легкого пути, потом инженер, набирающийся опыта и зрелости, а главное, любящий труд и умеющий трудиться, С годами интересы его расширяются, сфера приложения сил становится все значительнее, знания приобретают фундаментальность, вырабатывается, естественно, и свой подход к решению проблем, свой стиль.

В книге много фактических данных, сведений, почерпнутых от людей, с которыми Бабакин работал, дружил, у которых учился. Автор, сам работавший с Бабакиным в течение многих лет, достоверно воссоздает творческую атмосферу КБ, на мой взгляд, правильно выделяет узловые моменты процесса проектирования аппаратов и счастливо избегает при этом неизбежной, казалось бы, сухости изложения.

Книга проводит нас по ступенькам того большого пути, который прошел Г. Н. Бабакин от техника Московской радиослужбы до главного конструктора космических аппаратов, сохранив до конца дней своих простоту, скромность, доброжелательное отношение к людям.

«Кратеры Бабакина» – первая книга о человеке, деяниями которого восхищается мир.

Вопрос: В чем основное значение изучения планет Солнечной системы?

М. В. Келдыш: Это необходимый этап в познании человечеством окружающего мира, в лучшем узнавании собственной планеты.

«...Самое главное – будь всегда и во всем честен по отношению к людям. Будь требователен к другим, а к себе – особенно. Никогда не допускай поступков, за которые, может быть, придется краснеть...»

ОТ АВТОРА

Новая черная «Волга» лихо подкатила к подъезду многоэтажного здания КБ и, как вкопанная, замерла. Раскрылась массивная входная дверь, и по лестнице, видимо, торопясь, в наброшенном на плечи развевающемся пиджаке сбежал Георгий Николаевич и сел в машину рядом с шофером. Он выставил правую руку из переполненной гнетущей июльской духотой кабины наружу и развернул ее ладонью вперед, как бы приветствуя набегающий поток, который вот-вот должен возникнуть.

Машина тронулась.

– Георгий Николаевич, Георгий Николаевич! – Из парадного с длинной бумажной лентой в руках выскочил Аркадий Семенович, инженер, ответственный за тепловой режим станции, тепловик.

«Волга» остановилась. Бабакин открыл дверцу:

– Ну, что там получилось?

Аркадий Семенович развернул график и стал что-то с жаром объяснять.

Я поравнялся с ними и поздоровался.

– Подожди,– сказал мне Бабакин и продолжал прерванный разговор. – Значит, ты считаешь, что шторку пока еще рано отстреливать?

– Конечно же рано! – Собеседник горячился. – Сейчас в спускаемом аппарате, как передает телеметрия, режим в норме, температура на блоках терпимая... Вот когда станет попрохладнее,– он ткнул палец в жирную ось абсцисс, вытянувшуюся во всю длину графика,– а это будет примерно вот на этих сутках, тогда и отстрелим. Но только тогда. А то неровен час еще подморозим приборы...

– Или перегреем...

– Да, или перегреем, если поторопимся.

Ясно, о чем речь. Вчера вечером А. С. Нестеров, для меня – просто Аркадий, получил от Главного задание прикинуть, на каких же конкретно сутках полета «марсов» нужно будет отстрелить «шторку» – кусок экранно-вакуумной теплоизоляции, чтобы за счет прямого подогрева солнцем стенки спускаемого аппарата компенсировать снижение температуры внутри него, которое происходит по мере удаления станции от Земли.

– Георгий Николаевич, мы за тридцать минут не поспеем,– умоляюще прошептал шофер, вконец потерявший терпение.

– Не волнуйся, поспеем... Ну, понял? – продолжал прерванный разговор Бабакин. – Зайдешь завтра утром со всеми расчетами. Тогда и договоримся.

– Вы же просили сегодня...

– Ты и показал. А решать будем завтра – я вижу, что время еще есть. Да. Особое внимание передатчику. Ему полный комфорт. Помрет досрочно «тепловой смертью» – вся экспедиция бестолку. Так... – Он чуть помедлил. – Теперь с тобой. – Он повернулся в мою сторону. – Ты где ходишь? Ищешь тебя, ищешь, никак не найдешь...

– Георгий Николаевич!.. – Шофер волновался не на шутку.

– Как где ходишь? В цех вытаскивали,– обиделся я.

– Свяжись сейчас с ленинградцами, у них есть толковые предложения по «Рифме» для второго лунохода.

«Неужели смогли повысить точность определения содержания железа в лунном грунте? – подумалось мне. – Ведь и месяца еще, наверное, не прошло, как Виноградов просил их об этом».

– Они, в частности, предлагают заменить источники облучения грунта на новые, которые будут возбуждать линию железа более эффективно. Представляешь?

– Здорово! – Обида моя прошла.

– Значит, так. Авансов никаких! У нас и без «Рифмы» приборов хватает. Мы согласны с их предложениями, но в тех же габаритах и весах, как на первом. О потреблении можно говорить. Но чуть-чуть, самую малость. Поторгуйся. Будь здоров!

Последние два слова, как всегда, слитно, как одно: «Будьздоров».

Дверца «Волги» захлопнулась. В сверкающей серебристой рамке окна показался Главный:

Передай Володе, что к партбюро я вернусь.

Взмах руки, и «сто лошадей» умчали Главного конструктора в непростой внешний мир, который связан сотнями невидимых научных, технических, снабженческих, наконец, просто дипломатических нитей с нашей «фирмой».

Так я в последний раз видел Бабакина.

3 августа 1971 года его не стало.

Вспоминается и такой день. В кабинете директора зачитан приказ от 2 марта 1965 года: «Назначить товарища Бабакина Георгия Николаевича Главным конструктором...» После поздравлений оживленно расходились по своим рабочим местам. Бабакин шел один, задумавшись. И это было так непривычно – видеть его одного, молчаливого... О чем думал он в эти минуты?

Может быть, о новых обязанностях, возложенных на него? Об ответственности за научно-техническое руководство КБ? А может быть, он «листал» страницы своей жизни?

Он шел один и сосредоточенно о чем-то думал, и никто не решался подойти к нему и заговорить.

Через несколько недель после этого дня работы по созданию автоматических станций для исследований Луны и планет Солнечной системы были переданы из ОКБ Сергея Павловича Королева в КБ, где работал Г. Н. Бабакин.

...Два дня. 2 марта 1965 года и 3 августа 1971 года. Между ними интервал шесть лет. Целых шесть лет! Всего шесть лет! Много это или мало? Примерьте к себе, к своим делам, к участку, на котором вы трудитесь. Сколько проходит времени, скажем, от замысла до запуска в серию нового базового телевизора? А трактора перспективной модели? Катера на подводных крыльях? Годы... От идеи проектантов-мечтателей через чертежи и опытные образцы, испытания, доводку, вплоть до запуска в серию... Годы.

Первая в мире мягкая посадка на Луну, Венеру и Марс, первый в мире искусственный спутник Луны, спутники Марса, первая в мире доставка в автоматическом режиме образцов лунного грунта на Землю, первый в мире луноход – вот далеко не полный перечень работ, выполненных за эти шесть лет в тесном содружестве с другими организациями коллективом, в котором трудился Г. Н. Бабакин.

Пятнадцать автоматов стартовало к Луне, Венере, Марсу еще при жизни их главного конструктора, а сколько их еще уходило потом в космические рейсы с его «овеществленными» идеями!

И ведь ни один из них не был точной копией предыдущего...

Бабакин был далеко не обычным человеком. И дело здесь вовсе не в том, что главных конструкторов, людей, в руках которых сосредоточиваются огромные человеческие и материальные ресурсы с единственной целью решения каких-то определенных конкретных, важнейших, имеющих зачастую государственное значение задач, не так уж и много. Каждый из главных конструкторов самобытен, каждый – цельная натура.

Но если, представьте себе, была бы поставлена задача проанализировать творческий путь каждого из них и на основании этого провести обобщения и выявить, существует ли у них что-то общее, органически присущее только им, главным, то нет сомнения в том, что этим общим стало бы совмещение таких, казалось бы, взаимоисключающих характеристик, как неукротимость фантазии и способность мыслить реальными категориями, как фундаментальность, глубина знаний и широчайший диапазон интересов, как твердость в принятии решений и гибкость при поиске путей их реализации.

И, конечно же, всепоглощающая преданность «делу, которому служишь».

Главный конструктор автоматических станций для исследований Луны, Венеры и Марса, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, член-корреспондент Академии наук СССР Георгий Николаевич Бабакин не был исключением из правил. С его именем связаны значительные события в развитии космических исследований, в утверждении и расширении роли автоматов в общей космической программе. Под его непосредственным научно-техническим руководством и при личном участии были созданы принципиально новые типы автоматов, способные решать многие, все усложняющиеся задачи по изучению небесных тел Солнечной системы. Научные открытия, добытые этими станциями в тяжелейшем противоборстве с враждебными человеку силами природы, не потеряли своего значения и сегодня. Сами станции, конструкторские и инженерные решения, воплощенные в них, успешно развиваются и до сих пор поражают воображение своей жизненностью, значимостью, оригинальностью и смелостью. Они и в наши дни помогают надежно решать новые задачи космических исследований.

Всего шесть лет жизни отдал Георгий Николаевич Бабакин космосу. Но он сделал столько, что поставил себя в один ряд с выдающимися учеными и конструкторами, чей вклад в развитие практической космонавтики неоспорим и общепризнан.

4 августа 1971 года «Правда» писала: «...Георгий Николаевич Бабакин являлся крупным специалистом по созданию автоматических аппаратов для исследования Луны и планет Солнечной системы...»

Академик Б. Петров в статье «Роль Академии наук СССР в исследовании и освоении космического пространства», напечатанной в «Вестнике Академии наук СССР», говорит: «Разработка АМС серий «Луна», «Венера» и «Марс», начатая под руководством академика С. П. Королева, была успешно продолжена коллективом, который возглавлял талантливый конструктор, член-корреспондент АН СССР Г. Н. Бабакин, создавшим последующие поколения этих сложнейших космических автоматов».

В сборнике «Современные достижения космонавтики», вышедшем в 1975 году в издательстве «Знание», читаем: «Приоритетные достижения в области исследования Луны и планет в нашей стране были достигнуты благодаря выдающемуся вкладу в развитие ракетно-космических систем нашими замечательными конструкторами во главе с академиками С. П. Королевым, В. П. Глушко и членом-корреспондентом АН СССР Г. Н. Бабакиным».

В павильоне «Космос», самом, наверное, посещаемом на ВДНХ павильоне, среди портретов К. Э. Циолковского, Н. Е. Жуковского, С. П. Королева, В. П. Глушко, А. М. Исаева, М. К. Янгеля – портрет Г. Н. Бабакина.

Так в чем же секрет необычности этого в общем-то обыкновенного человека? Что позволило ему взойти на вершину конструкторского творчества, где искать корни его творческих достижений?

Может быть, в той исключительной доброжелательности к людям, которую он проявлял всю свою недолгую жизнь? Или в неимоверной работоспособности, которая всегда содействовала его творческому развитию? Или, наконец, в неиссякаемости стремления к познанию нового, с тем, чтобы на базе этого нового обеспечить дальнейшее продвижение вперед вверенному ему участку работ?

А может быть, все объясняется по-другому. Может быть, ему однажды просто случайно повезло, и он вдруг, непонятным образом, стал тем, о ком теперь говорят и пишут?

Конечно же, нет! В сложной, полной поисков и свершений жизни Бабакина, прошедшего последовательно, ступенька за ступенькой, путь от радиомонтера до главного конструктора космических аппаратов, не было места везению, «счастливому случаю». Каждый, кто вместе с ним как бы пройдет по «ступенькам» его жизни, убедится в этом сам.

Его жизнь – прекрасный пример того, каких высот достигает труженик, если идет в ногу со временем, если его интересы находятся в полном соответствии с требованиями эпохи, если для него нет мелочей и деления на «свое» и «чужое».

Его жизнь – пример многим, особенно молодым, юным, тем, кто только-только еще выбирает свой путь среди бесчисленных дорог творчества. Его жизнь – пример и тем, кто, уже выбрав свою дорогу, делает первые шаги по ней...

В этой книге вы встретитесь с Бабакиным в различных ситуациях и проявлениях и сможете в какой-то степени представить круг вопросов, которыми он занимался. Но это будет, конечно, незначительная часть целого.

Вы узнаете о станциях, разработкой которых он руководил. Это, по-моему, просто необходимо, потому что человек познается в первую очередь в делах, а дела Бабакина – это прежде всего автоматы, ставшие известными всему миру. В каждом из них – частицы его неуемной, нетерпеливой, вдохновенной жизни.

В одном старом, тихом, до удивления тихом арбатском переулке и по сей день сохранился дом, в котором жил Бабакин. Мне несколько раз довелось, еще при его жизни, побывать в этом доме, в огромной коммунальной квартире, где в одной из комнат в конце 1919 года поселились Банкетовы. Мать Георгия Николаевича Мария Сергеевна и его отчим Николай Дмитриевич Банкетов. Георгий Николаевич, Юра, как звали его в семье, родился 13 ноября 1914 года. Его отец, Николай Алексеевич, все четыре долгих года первой мировой провел на фронте и умер в 1917 году. С декабря 1919 года Банкетовых стало четверо: у Юры появился брат Алексей, который стал потом для него не просто братом, но и верным товарищем, другом.

Без малого сорок пять лет ежедневно уходил из этой комнаты Юра, а затем Георгий Николаевич на учебу, на работу.

В те годы в квартире жило человек двадцать – двадцать пять.

За дверью квартиры, украшенной, как это водится, многочисленными звонками, – то ли широкий коридор, то ли узкий зал. «Тут много лет назад, задолго до войны, стоял стол для игры в пинг-понг. Много времени мы провели за ним. И Юра. И его товарищи. И все соседи по квартире», – рассказывали мне.

Эти сведения интересны не просто сами по себе. В них атмосфера, которая с детства окружала Юру. Еще по Ильфу и Петрову, пусть в какой-то степени гротескно изображавших сообщество людей, вынужденных общаться друг с другом в отведенном им «замкнутом объеме», мы четко представляем себе все прелести коммунального бытия. Так вот, наверное, только в коммунальной квартире, в которой живут дружно, я бы сказал, взаимоуважительно, возможен «стол для игры в пинг-понг». А это – отличный житейский пример для воспитания и подражания. Пример, след которого можно обнаружить и через много лет...

В 1923 году Юра поступил в школу, седьмую школу Хамовнического отдела народного образования, как она стала называться несколько позже, учился нормально, ровно, хорошо, но не был в числе первых учеников, хотя и в отстающих тоже никогда не числился. Удивлял учителей и товарищей прекрасной памятью и оригинальностью суждений. Из предметов нравилась математика, любил физику, чинил пробки в квартире, неоднократно пытался «сунуть нос» в швейную машинку матери...

И вот однажды у него произошла встреча с тем, что захватило его, увлекло, привязало к себе на всю жизнь... Он встретился с радио.

Это было поистине удивительное время. Огромные массы талантливых, дерзающих людей, энтузиастов вступали в различные добровольные общества, конечная цель которых состояла в широкой пропаганде знаний и новых достижений. Одно за другим появились Общество друзей воздушного флота, Общество по изучению межпланетных сообщений, Общество друзей радио...

Огромную роль в развитии радиолюбительства в стране сыграло постановление Совета Народных Комиссаров РСФСР от 28 июля 1924 года, известное под названием «Закон о свободе эфира». Этим постановлением частным лицам разрешалось самим изготавливать и эксплуатировать приемные устройства.

Путь в радиолюбительство был открыт!

И одним из тех, кто пошел по этому пути, стал Георгий Николаевич Бабакин.

...Пятнадцати лет Юра оканчивает вторую ступень, как тогда говорили, школы, семь классов, как говорят теперь. Что делать дальше? Учиться – где? Работать – кем?

Вопросов много, ответов еще больше, но почти все они были из области «и туда хочется, и сюда неплохо бы». На выбор дальнейшего жизненного пути Юры повлияли два обстоятельства – материальные трудности семьи и полная определенность в деле, которому он решил посвятить свою жизнь. Собственно, повлияло, наверное, в основном первое обстоятельство, а второе просто указало направление, в котором нужно было идти. Получилось так – в семье один работник. Николай Дмитриевич Банкетов. На матери Марии Сергеевне все заботы о семье, в которой теперь уже два сына, один из них – почти взрослый. Конечно же, нужно получать специальность и идти работать, чтобы помогать старшим.

От кого Юра узнал о курсах на Никольской?

Установить не удалось. Одно ясно: нашел Юра именно то, что нужно – курсы радиомонтеров, организованные Центральной радиолабораторией Общества друзей радио.

Тут я хочу сделать одно весьма важное замечание. Эти курсы – единственное место его стационарного специального обучения. Нигде больше и никогда больше Георгий Николаевич Бабакин не будет очно учиться. Получение высшего образования для него не самоцель; жизнь и работа станут подлинными в самом широком смысле слова его университетами.

Особенность курсов состояла в том, что на них принимали всех желающих без всяких вступительных экзаменов и собеседований. Прекрасно подобранный штат преподавателей, прогрессивные методы и принципы обучения (среди них следует назвать прежде всего лабораторно-экспериментальные занятия на специальных, заранее собранных стендах, позволяющих изменять параметры схем, выявлять их зависимости) обеспечили подготовку квалифицированных специалистов, внесших впоследствии свой вклад в развитие народного хозяйства.

На Четвертые курсы (так официально они именовались) и поступают Бабакин и Разиков, самый близкий друг его и товарищ.

– Учились мы, – как вспоминает Разиков, – «запойно» все месяцы. Это было так увлекательно, интересно! Только там мы поняли, что о радио, несмотря на какие-то наши любительские успехи, мы ничего не знали, что в вопросах радио мы просто дилетанты. А теперь мы уже понимали что к чему, мы ощущали бурный прилив сил, нам хотелось собирать разные схемы, настраивать их, испытывать... И мы даже сделали однажды хилые, слабосильные приемопередатчики. Для переговоров друг с другом. И провели с их помощью два или три сеанса связи, каждый начинался с телефонного звонка: «Выхожу в эфир. Включай аппаратуру и ищи».

Полгода учебы пролетели мгновенно, как один день. Да и немудрено. На курсах учились лишь энтузиасты, и каждая лекция, каждая лабораторка воспринималась ими как откровение, которого здесь ждали нетерпеливо и трепетно. А сочетание учебного процесса с домашней радиолюбительской практикой, что было характерно для большинства курсантов, открывало новые горизонты, возникающие практические вопросы разрешались буквально по горячим следам первоклассными педагогами. И эта обратная связь делала учебу еще эффективнее. Курсы дали много Бабакину не только в части приобретения конкретных знаний, хотя это и неоспоримо. Курсы, принципы их организации через много лет помогут ему найти единственно верный путь в трудной ситуации, в которой он окажется.

А произойдет вот что. Однажды Бабакину поручат возглавить работы по управлению летательными аппаратами. В те годы специалистов по этим делам учебные институты выпускали мало, а для тех работ, которые он должен был вести, их требовалось много. Поэтому вопрос обеспечения кадров стал во главу угла. Рассчитывать на помощь извне было нереально – в стране эта «фирма» была не одна, да и, наверное, задачи, решаемые другими организациями, были тоже не менее важными. «Кадровый» вопрос тревожил Бабакина, он понимал, что, не решив его, нельзя обеспечить качественный шаг вперед, который от него ждали. Положение, в общем-то, было безвыходным, но Бабакин и отличался тем, что умел находить выход там, где его, казалось, просто не было.

В немалой степени в этом ему помогала память, а она у него, как уже говорилось, была прекрасная. Обдумывая возможные пути решения стоящей перед ним проблемы, он вспомнил общую ситуацию тридцатых годов, Общество друзей радио, свои памятные Четвертые курсы...

Так в конструкторском бюро была организована разовая, имеющая конкретную задачу, система переквалификации, которая получила почти официальное название «академия Бабакина», по имени ее организатора и идеолога. Принимали в нее всех желающих, причем от абитуриента не требовали справки о том, что его начальник согласен на переквалификацию подчиненного. «Пропуск» в «академию» – личное заявление. «Курсантов» набралось человек двадцать пять – тридцать, до конца учебы дошло девятнадцать. Среди них были вчерашние двигателисты, технологи, механики... Утвержденная программа предусматривала годичный срок обучения, но это был не чистый год. Полгода отводилось лекциям, а во вторую половину слушатели должны были набирать практический опыт в лабораториях по новой специальности, куда они переводились сразу же после подачи заявления. Лекции в «академии» читали преподаватели, приглашенные из вузов, и свои специалисты.

О качестве подготовки выпускников бабакинской «академии» говорят факты: со временем ее воспитанники стали во главе ряда подразделений КБ, один защитил кандидатскую диссертацию, один удостоен звания лауреата Ленинской премии. И это все по новым специальностям.

Но это все будет потом. А пока Георгий Николаевич успешно оканчивает курсы, в числе пяти из сорока двух учащихся он получает рабочее звание старшего радиомонтера.

Мне удалось разыскать инженера Александра Соломоновича Беркмана, заведовавшего тогда курсами.

Александр Соломонович, восьмидесятишестилетний старик, сухой, подвижный, в парадном черном костюме, но в теплых, несмотря на жару, царящую в квартире, войлочных туфлях, отороченных мехом, встретил меня у двери и провел в большую комнату. На столе лежал заранее приготовленный к моему приходу толстый альбом для рисования, разбухший от многочисленных вклеенных в него документов, каждый из которых – история. Не только курсов, но и становления в стране радио.

– Вы помните учившегося у вас на курсах в тридцатые годы Бабакина? – с надеждой спросил я.

– Бабакина... Бабакина... – старался припомнить Беркман. – Бабакина... – Нет, – как-то, мне показалось, виновато ответил он. – Не помню, к сожалению. – Он развел руками. – А почему это вас так интересует?

Ну как объяснить ему, старейшему радисту, организатору курсов, что мне очень бы хотелось, что просто для сюжета этой книги непременно было бы нужно, чтобы среди сотен, вероятно, прошедших «через него» студентов он запомнил бы моего героя и этим самым подтвердил его исключительность, на которую, по-моему, должны были обращать внимание уже тогда!

Но этого, как видите, не произошло.

В начале октября 1930 года Георгий Николаевич Бабакин вышел на свою первую работу в радиослужбу при Московской телефонной сети, размещавшуюся в Милютинском переулке (теперь улица Мархлевского, 3), упиравшемся одним концом в оживленную Мясницкую (улица Кирова). Этот дом, высокий, добротный, основательный, сделанный «на века», стоит и поныне.

В тридцатом году радиослужба только-только набирала силу. Бурно развивалась радиотехника, росло число передающих и принимающих станций, удлинялось время вещания. Москвичи, сейчас я говорю о них, в массовом порядке обзаводились «точками» (репродукторами), приемниками, этими в полном смысле слова живыми нитями связи с окружающим миром. Радио входило в быт заводов и фабрик, становилось необходимейшим средством воспитания и сплочения трудовых коллективов. Именно с учетом этого круг работ реорганизованной радиослужбы, а с 1932 года – Московской городской радиосети (МГРС), как она стала называться, был значительно расширен. Директор МГРС Иван Алексеевич Михайлов, человек большого жизненного опыта, прочитав направление, спросил:

– Куда же определить тебя, Бабакин?

– Может, на ремонт приемников? В мастерскую? Интересно.

– Может, туда... А может... Ты радиолюбительством балуешься?

– Бывает.

– А что у тебя за плечами?

– Приемники... Линия персональной телефонной связи, – усмехнулся Юра, вспомнив провод, переброшенный через переулок, по крышам и кронам деревьев в окно Шуры Разикова, – радиостанция... усилители...

– Так. Опыта у тебя хоть отбавляй. Попробуй-ка себя на самостоятельной работе. Понимаешь... тебя как зовут?

– Юра.

– Понимаешь, Юра, у нас настоящих радистов пока мало. Я сам телефонист, к примеру... Пошлю я тебя, братец, в группу по усилению речей ораторов. Будешь ездить на митинги. Инженеров у нас раз-два и обчелся, а у тебя хоть всего лишь и удостоверение, но оно с твоим опытом для нас как диплом.

С этого и началось. А вскорости в эту же группу пришел и Разиков. Теперь они работали вместе и, так же как и раньше, были неразлучны. Работать было трудно. Не только потому, что решать возникающие технические заковыки им, как правило, приходилось самим, по ходу дела, без консультации с кем бы то ни было. Это зачастую оказывалось сложно, невероятно сложно для молодых специалистов, сложно, но интересно. Отсюда у Бабакина, вероятно, и развилась потребность в технической книге, книге-справочнике, с которой можно в трудную минуту посоветоваться и найти нужное решение. Трудность работы в этой группе состояла и в немалой физической нагрузке, с которой она была сопряжена. На себе нужно было тащить всю тяжесть того, что по иронии судьбы создавало самую легкую, не имеющую веса и объема, «бестелесную материю» – радиоволны. Правда, объективности ради нужно сказать, что ребятам иногда выделялась под отчет необходимая сумма, проездные для оплаты извозчика – основного подвижного индивидуального транспорта тех лет.

В автобиографии, написанной через восемь лет после этих событий, Бабакин скупо напишет: «С 1930 по 1932 год работал в Московской радиодирекции по трансляции театральных передач, передач со съездов и конференций. За проведение передач парадов и митингов с Красной площади неоднократно премирован».

Ему тогда было восемнадцать, да и проработал он в МГРС всего лишь два года. Но вот А. Тягунов, работавший в МГРС с 1928 года по 1970 и с 1932 года ничего не слышавший о Бабакине (даже некролог ему не попался на глаза), вспомнит: «У нас была группа заядлых любителей-радистов. Тарасов, Пастухов, Бабакин. Эти люди не только болели за работу, но и старались внести в нее что-то свое, новое, им хотелось все время что-то усовершенствовать, изобретать. В группе усиления речей они, к примеру, умощняли фирменные усилители, вводили автоматику, которая по программе выключала микрофоны и динамики, приспосабливали искатели полуавтоматических телефонных станций для выбора программ...»

15 августа 1932 года Юра перешел на новую работу – в парк «Сокольники».

Сокольники оправдали его надежды. Здесь он получил интересную работу. Это прежде всего. Но было еще и другое: значительную часть рабочего времени он находился на воздухе, на природе, которую любил. И мог, хотя и не систематически, заниматься спортом: зимой – на беговых коньках, «норвегах», получая наставление выдающегося конькобежца Платона Ипполитова; лето посвящал велосипеду. На нем он добирался до родного арбатского переулка, демонстрируя друзьям виртуозную езду на этом изящном, легком, элегантном транспортном средстве, вошедшем в какой-то степени в противоречие с пыхтящими, дребезжащими, гудящими, угловатыми и неуклюжими автомобилями, которыми обзаводился растущий город. Как вспоминают друзья Бабакина, в те годы он мог домчаться на велосипеде от Сокольников до Арбата... «без рук».

Ну а любовь к конькам, хотя он и не достиг на них выдающихся результатов, он пронес через всю жизнь. Не было зимы, включая ту последнюю для него зиму 1970/71 года, когда бы он не становился на коньки и не выходил на знакомый сокольнический лед и не мчался, забыв обо всем на свете, кроме сохранившегося в памяти быстрого окрика Ипполитова:

– Поднажми еще, Юра!

14 января 1936 года старший радиотехник парка культуры и отдыха «Сокольники» Юрий Бабакин был призван в Красную Армию и направлен для прохождения службы в Московскую Пролетарскую стрелковую дивизию, десятилетие которой отмечалось в том году.

Радист-красноармеец Бабакин служил в 3-м стрелковом полку. Почти что с ходу вместе со всей дивизией он принимает участие в больших зимних маневрах Московского военного округа, которые проводились в районе Малоярославец – Медынь.

Ему нравилась армейская служба с ее незыблемым, но, когда нужно, и гибким порядком, с ее требовательностью к каждому воину независимо от его ранга и должности, к любому коллективу независимо от того, большое это звено или малая, первичная его ячейка. Он скучал по дому, по близким, по друзьям и никак не думал, что скоро увидится с ними.

Но в июле, всего через шесть месяцев после призыва, его комиссуют по состоянию здоровья, и на всю жизнь он станет «белобилетником», человеком, не пригодным к военной службе.

Пройдут годы, он будет участвовать в создании ряда образцов новой техники. Авторитет Бабакина в руководящих технических сферах станет высоким и, конечно же, ни в коей мере не будет определяться его личными воинскими заслугами, но он иногда будет позволять себе шутливое обращение к высоким руководителям: «Докладывает рядовой необученный Бабакин».

По возвращении домой в первый же вечер к нему прибежал Шура Разиков. Он обрадованно тряс руку другу, осторожно хлопал его по плечу, расспрашивал о службе, не ожидая ответов, рассказывал о своем житье-бытье и вдруг выпалил:

– Иди работать к нам, в парк Горького.

– Почему в «Горького»? Я думаю вернуться в «Сокольники»...

– Ты что? Только к нам, Юра. У нас все по первому классу.

Шура не преминул использовать свою высшую степень похвалы.

Он действительно оказался прав. Когда через шесть дней Юра вышел на работу в Центральный парк культуры и отдыха имени Горького, он был поражен прекрасным современным оснащением паркового радиоузла, где ему потом пришлось потрудиться в должности старшего радиотехника в течение года. Огромная территория парка, плюс Нескучный сад, плюс кинотеатр – в общем все, что определило название «Центральный», требовало не только большого внимания, но и обслуживания высокого качества. В каждую смену здесь на радиоцентре дежурили уже два человека. Да и над сменами еще шефствовал «без пяти минут» настоящий радиоинженер, студент четвертого курса Московского института связи, окончивший его, кстати, на следующий год с отличием, Виктор Захарович Михайлов.

В личном деле Бабакина, хранящемся в одном из государственных архивов, я разыскал его автобиографию. В ней есть такие строки: «За время работы в ЦПКиО разработал и сдал в эксплуатацию переоборудованную 3-канальную систему усиления в Зеленом театре для художественных театральных передач». И дальше: «Позднее, в 40 году, сдал новый проект радиооборудования Зеленого театра, который, будучи осуществлен, дал хорошие результаты».

Обратите внимание: в «40 году» он уже не работал в ЦПКиО, ушел оттуда еще три года назад, стало быть, разрабатывал он свой проект для организации, с которой не был связан «служебными узами». И без инженерного диплома в кармане! О чем это говорит? О его достаточно высокой технической подготовленности и, я бы сказал, о его техническом авторитете. Я так думаю: основную зрелищную площадку Центрального парка, вмещающую несколько тысяч зрителей, не доверят первому встречному... Не так ли?

В 1937 году Бабакин женился на студентке Московского строительного института Анне Гойхман, которая, по словам брата Бабакина Алексея Николаевича Банкетова, заставила его сдать экстерном за школу. Слова А. Банкетова должны быть поняты правильно. Дело в том, что Юра, а это действительно так, отдавал работе много времени, однако, не будучи по природе сухарем, находил и свободные часы для отдыха. У него было много друзей, с ними он, как и большинство ребят его возраста, ходил на танцы, в кино... «Аттестат за десятилетку никуда не убежит», – говаривал Юра, имея в виду, конечно, получить его со временем, не торопясь, считая его в какой-то степени формальным документом. Чуть позже мы еще раз вернемся к разговору об этом. А пока я хочу сказать только, что настойчивость молодой жены явилась просто катализатором, без которого «реакция» все равно произошла бы, но, конечно, позднее...

20 июля 1937 года директор школы и два учителя своими подписями и печатью «Учебный комбинат, Сектор школ взрослых РОНО, Наркомпрос РСФСР» удостоверили, что Бабакин Георгий Николаевич «обучался в районной полной средней школе взрослых Ростокинского учкомбината, окончил полный курс этой школы и обнаружил следующие знания...». Далее перечислены дисциплины и полученные по ним отметки. С этого времени Бабакин в графе «образование» заполняемых анкет будет писать: «Сдал экстерном за 10 классов».

Сейчас невозможно сказать, трудно ему дался аттестат или нет, но многое говорит о том, что именно этот в общем-то не совсем стандартный путь получения образования был для него не случаен, а наоборот, логичен.

Природа так щедро одарила его разносторонними способностями, и в первую очередь к точным наукам, вооружила его такой исключительной восприимчивостью к знаниям, что можно с уверенностью сказать: школьный аттестат – инженерный диплом не были для него категорической необходимостью, как это, мягко говоря, обычно бывает... Ведь это факт, что, поступив в 1937 году в заочный институт, он окончил его только через двадцать лет, когда ему уже было сорок три года, когда он уже стал начальником научного отдела крупного конструкторского бюро и возглавил сложнейшие комплексные разработки. В те годы, да и значительно раньше, Георгий Николаевич уже был признанным специалистом в системах управления, в радиолокационной аппаратуре различного назначения. Да и не только в них...

Так уж случилось (а это весьма характерно для конца 30-х годов, когда отечественная техника начала особенно бурно развиваться и усложняться), что талантливые люди, зачастую даже не имеющие высшего образования, только в силу своих личных качеств вовлекались в новые дела, выдвигались на руководящие научные и инженерные должности. Лучшими анкетными данными считались их способность к смелому мышлению, энтузиазм и еще, пожалуй, творческая одержимость.

Конечно, не надо сказанное понимать так, будто ставка тогда делалась главным образом на специалистов без высшего образования, как раз наоборот: стране нужны были свои инженерные кадры, и она их усиленно готовила, растила. В эти годы расцветает талант С. П. Королева, В. П. Глушко, А. Н. Туполева и многих, многих других будущих ученых, основателей целых направлений в науке, выдающихся конструкторов, инженеров, крупных организаторов производства. Я хотел лишь сказать, что в тех особых условиях молодой, талантливый, трудолюбивый Бабакин просто не мог оказаться незамеченным.

В дальнейшей судьбе Бабакина значительную роль сыграют два человека – двоюродные братья Михайловы: Виктор Захарович, начальник Бабакина по работе в парке им. Горького и Владимир Андреевич.

Виктор Захарович – первый настоящий радиоспециалист, которого Бабакин встретил на своем практическом поприще, – скоро понял, и в этом его, я считаю, огромная заслуга, что Бабакин рожден не для «доводок», «усовершенствования» и «эксплуатации», а что он настоящий, от бога, разработчик, созидатель. Виктор Захарович имел, несмотря на свой не очень-то почтенный возраст, значительный жизненный опыт, он знал, что такие люди встречаются не часто, и видел свой долг в том, чтобы им помочь. И именно поэтому пришел к решению, может, и не легкому для себя, что как бы ни был ему нужен Юрий рядом как товарищ, как помощник, он не вправе удерживать его у себя в парке; более того, он должен, это его прямая обязанность, найти для него такую точку приложения сил, чтобы его талант – а Виктор Захарович был убежден в талантливости Бабакина – раскрылся полностью.

И вот однажды Виктор Захарович, предварительно созвонившись, привел Юру к Владимиру Андреевичу, работавшему в Академии коммунального хозяйства при Совете Народных Комиссаров РСФСР, которая в те годы находилась в центре Москвы, на Кузнецком мосту.

За входной сплошь застекленной дверью Юрий открыл совершенно иной мир, о существовании которого и не подозревал...

Владимир Андреевич Михайлов цепким, внимательным взглядом охватил Юрия. «Внешность Георгия Николаевича, – рассказывал он мне ровно через сорок лет после этой встречи, – отличалась какой-то особой интеллигентностью. Он был несколько худощав, но вместе с тем я почувствовал в нем собранность, физическую крепость...»

Лаборатория автоматики поразила Бабакина – здесь было подлинное царство техники, это Юрий понял сразу. Особое царство, в котором были свои законы, свои интересы, где не было, казалось, места чужаку, пришедшему извне.

– Сейчас мы, Юра, ведем здесь разработку приборов для анализа качества питьевой воды. Для растущего города, каким является Москва, да и не только для нее, это проблема номер один.

Конечно, строитель, к примеру, о значении своей работы сказал бы то же самое: мол, строительство для Москвы – проблема номер один. Вы думаете, что энергетик по-иному оценил бы свою работу? Все правильно. Каждый влюбленный в свое дело специалист считает свою работу наиважнейшей, а это, вне всякого сомнения, служит лишь на пользу общему делу.

– Кроме этой проблемы, – продолжал Владимир Андреевич, – у нас есть еще и другие задачи. Кстати, Юра, вы работали с фотоэлементами?

– Не приходилось.

– А с оптическими приборами?

– Как-то пришлось ремонтировать школьный микроскоп... – Юра вдруг почувствовал, что зря он на что-то надеется, что его еще могут сюда и не взять, что он больше никогда уже не войдет в это светлое помещение, не сядет за эти стенды, что ему никогда не придется «выслушивать» ни один из этих приборов, вокруг которых, как на консилиуме, собрались люди в белых халатах... Он пытливо осматривался по сторонам, стараясь хотя бы запомнить то, что ему посчастливилось увидеть.

– Так когда вы сможете выйти на работу? – Вопрос Владимира Андреевича вернул его к действительности.

Он хотел ответить: сегодня, завтра, сейчас, но сдержался и посмотрел на Виктора Захаровича, внимательно наблюдавшего за ним.

– Сегодня у нас... Я думаю числа десятого – пятнадцатого. Как раз успеете настроить усилитель и подключить его к линии. – Виктор Захарович помнил и о своих делах.

Так оно и произошло. Двух недель оказалось достаточно, и утром 16 сентября 1937 года Георгий Николаевич вошел в этот подъезд уже не как гость, поднялся на второй этаж и, открыв дверь в лабораторию, громко сказал:

– Здравствуйте. Принимайте новенького.

Первый этап его трудовой деятельности закончился.

Наверное, не будь тех лет, когда юноша Бабакин со свойственной ему способностью к активному созидательному труду оказался практически один на один со сложными вопросами организации трансляций и обслуживания парковых радиохозяйств, не было бы у него в будущем той дотошности, того непреоборимого желания самому все познать, самому до всего докопаться, изучить схему, выявить причину того или иного дефекта и наметить конкретные меры по его устранению.

Хранятся в памяти отдельные эпизоды, так или иначе связанные именно с этой стороной его характера.

Однажды было такое. В цехе по напряженнейшему, как это обычно бывает в космических делах, графику шла отработка очередной марсианской станции. И в самый разгар работ выяснилось, что по одному из телеметрических проводов в блок системы управления «лезет», не обращая внимания на графики, проработанные схемы и отработанные инструкции, наводка, вредная, приводящая к срыву заданного режима ориентации станции.

Три часа ночи. Или утра – как кому нравится. Это тот самый случай, когда от перестановки слагаемых сумма не меняется, а «сумма» – это чрезмерная усталость и до рези в глазах желание спать... Но – график!.. Надо было вскрыть прибор и «откусить» этот злосчастный провод, а монтажников давно отпустили, полагая, что им делать уже нечего.

Вроде бы ситуация объективная для всеобщего отбоя до утра...

Главный конструктор Бабакин, вторые сутки не покидающий завод, принимает решение – эту работу сделает он сам.

Прибор снят со станции, вскрыт и... К приходу первой смены программа ночных проверок была успешно завершена, о чем свидетельствовала надлежащая отметка в бортжурнале станции.

Бабакин мог и на стартовой площадке взять в руки паяльник и, прикрывая его раскаленное жало от степного ветра, распаять разъем, в котором по какой-то причине оказался нарушенным контакт, или, заскочив на минутку в лабораторию, забыть обо всем, наблюдая на экране осциллографа, как живет и дышит схема. Он не бравировал этим, это действительно не было позой. Он прекрасно понимал, что есть люди, которые сделают это, вероятно, лучше, чем он, он знал это и доверял им. Но он не мог иначе – без этого он не был бы Бабакиным, тем Бабакиным, который за многие годы привык, отвечая за порученный участок работы, все делать сам.

Бабакин не станет чистым ученым, теоретиком... Не будет у него многоплановых теоретических исследований, раскрывающих глубину и суть каких-то направлений фундаментальных наук. Не будет этого! Но станции, созданные под его руководством, – это принципиально новое слово в технике, которая и сама-то явилась порождением космической эры. И в этих практических достижениях – величие его творческого наследия.

Нелегко закладывался фундамент будущих успехов.

Инженер С. Яковлев, который начал работать с Бабакиным еще в 1938 году, вспоминает: «Работал он всегда очень много. Практические и теоретические знания, полученные им в академии, имели огромное значение для его формирования как специалиста. Конечно, багажа, приобретенного на курсах, не хватало – ему приходилось много учиться и читать. Он должен был наверстывать, обгонять время. Благодаря особой восприимчивости, необычайно цепкой памяти и природному уму он легко воспринимал много разнообразных сведений из разных областей науки и техники».

Мне довелось держать в руках трудовую книжку Г. Н. Бабакина, выданную ему 10 января 1939 года. Любопытная эта книжка, о многом говорит она.

Вот несколько записей в ней:

«Принят 16.11.1937 г. в качестве лаборанта лаборатории автоматики.

8.6.1938 г. – старший лаборант лаборатории автоматики.

1.4.1940 г. – мл. научный сотрудник лаборатории автоматики.

3.12.1941 г. – зачислен на должность научного сотрудника лаборатории автоматики...»

Ни одной пропущенной ступеньки на служебной лестнице, но тенденция... От семи месяцев до двух лет, не более, на должность. Мы знаем, это бывает не очень-то часто.

Владимир Андреевич, его непосредственный руководитель, строгий, но благожелательный, прекрасный физик, уже тогда имевший два высших образования, «головастый дядька», как называл его С. Яковлев, говорит: «Георгий Николаевич не рвался к карьере, и когда работал под моим началом, и позже, когда ему уже поручались самостоятельные разработки. Он вникал во все этапы создания прибора – участвовал и в расчетах, и в монтаже, и в конструировании, и в наладке; был активен, и в этом его достоинство».

Мне довелось увидеть лишь часть отчетов о работах, проведенных Бабакиным в те годы. Первый, еще довоенный, датирован 1940 годом. Под ним три подписи: начальник лаборатории, руководитель темы и ниже всех – ответственный исполнитель Г. Н. Бабакин. А вот с 1942 года под отчетами уже две подписи, и одна из них – руководитель темы Г. Н. Бабакин.

Широкий круг вопросов охватывают эти работы. Здесь и разработка следящей системы к авиационному магнитному компасу (отчет 1942 года), который предлагалось вынести из бронированных кабин боевых самолетов в хвостовую часть, где условия для его работы были несравненно лучше; и сигнализатор температуры для Ленинградской кондитерской фабрики, который своевременно информировал о выходе температуры пара котельной установки из требуемого диапазона. Вслед за указателем курса троллейбуса, облегчавшим труд водителя в условиях вынужденного, вызванного войной затемнения в вечерние и ночные часы, в сфере интересов Бабакина оказался автомат защиты мотора-компрессора троллейбуса от перегрева – тогдашнего главного бича этого самого дешевого, не ухудшающего среду обитания вида городского транспорта.

Пожалуй, стоит нам здесь немного задержаться и внимательнее присмотреться к этим работам. Дистанционный сигнализатор температур, дистанционная индикация показаний вынесенного из кабины самолета компаса... Это самые первые опытно-конструкторские работы Бабакина, носящие «дистанционный» характер и относящиеся уже хотя бы поэтому к новому в те годы направлению техники – телемеханике.

Первые дистанции... Но пока еще в пределах самолета, цеха.

Начало... С годами расстояние в системе «объект – пункт управления» будет расти. И как!

Представьте себе график: по оси абсцисс, по горизонтали, отложены годы работы Бабакина, начиная с этого, скажем, сорок первого года, а по оси ординат, вертикальной оси, – дальность действия линий телеуправления объектами, в создании которых он будет принимать самое непосредственное участие. Последняя дата, «замыкающая» ось абсцисс, – семьдесят первый год. Получается, что на графике отложен тридцатилетний интервал его деятельности.

Так вот, кривая, выражающая зависимость отложенных величин, объективная и непреложная, как на любом графике, будет практически при любом выбранном разумно масштабе неимоверно круто взмывать верх, стараясь прижаться к вертикальной оси.

Судите сами. В самом начале – пять–шесть метров. Ну, двадцать–тридцать, наконец, пятьдесят метров «для ровного счета».

Позже, через десять–пятнадцать лет, системы управления протянут свои невидимые щупальца на расстояния в несколько десятков, сотен километров.

А потом? Потом, примерно еще через десять лет, будет первая мягкая посадка автоматической станции на Луну. А это почти четыреста тысяч километров!

Потом будут «венеры». В момент посадки станций на одноименную планету расстояние между ними и Землей находилось где-то в пределах шестидесяти–восьмидесяти миллионов километров! Первое такое событие произойдет всего лишь через год после первой мягкой посадки на Луну.

А в 1971 году по радиомосту «Земля – Марс», созданному еще при жизни Бабакина, обузданные радиоволны принесут информацию о красной планете с расстояния почти двести миллионов километров.

Вот они опорные точки графика, этого беспристрастного информатора – чуть не сказал: количественного – роста показателей. Конечно же, не количественного, а качественного. Ведь это именно тот случай, когда буквально на глазах количество переходит в качество. У этого графика есть еще одна особенность – за каждой его опорной точкой новые проблемы, многотрудный поиск оптимальных способов реализации...

Каждая опорная точка графика – новый этап жизни и творчества Георгия Николаевича.

А в начале графика, на пересечении координатных осей, те первые десятки метров...

В личном деле Бабакина есть отзыв под заглавием «О присвоении т. Бабакину ученого звания «ст. научный сотрудник». В нем содержится такой вывод: «...Считал бы возможным присвоить т. Бабакину звание и. о. старшего научного сотрудника и предложить ему в 3-летний срок закончить вуз и оформить свои работы (обратите, читатель, внимание! – М. Б.) в виде кандидатской диссертации». И подпись: «Заслуженный деятель науки и техники С. Строганов, 18.10.42 г.»

В феврале сорок третьего профессор А. Сысин подтвердил вывод своего коллеги.

В 1943 году Георгий Николаевич назначается старшим научным сотрудником, снс, как говорим мы теперь. Но другая рекомендация ученых осталась пока не выполненной: еще четырнадцать лет он будет «ходить» в студентах; зато в 1968 году получит степень доктора, так и не защитив кандидатской.

И в Академии коммунального хозяйства, с которой Бабакин расстался в сентябре 1943 года, и в других организациях, где он будет работать позже, многие специалисты, его сотрудники, помощники со временем будут «остепеняться», а он... Никогда ученые степени и другие внешние атрибуты общественного положения не будут волновать Бабакина, занимать его мысли; он не хочет отвлекаться от любимого дела, чтобы получить их, он просто не желает на это терять времени. Блеск званий и наград никогда не будет действовать на него гипнотически. Он в первую очередь уважал и ценил в человеке ум, знания, по личному опыту понимая, что не всегда и не для всех обстоятельства обязательно должны быть милостивы...

И именно поэтому в его кабинете, вечно переполненном тянущимися к нему людьми, и в лабораториях, где он бывал, может быть, даже чаще, чем это было необходимо, и у кульманов в окружении конструкторов, у стендов и на сборке в цехе участники обсуждений всех рангов и возрастов чувствовали себя одинаково раскованно и непринужденно – здесь на пьедестал возносилась оригинальная мысль, толковое предложение, техническая находка, независимо от того, кто был ее автором – седой ветеран или безусый юноша, техник, доктор наук или рабочий.

Шесть лет работы в Академии коммунального хозяйства дали Бабакину многое. Ведь это была первая научная организация, в которой ему пришлось работать. Здесь он впервые по-настоящему ощутил творческий дух коллектива со всеми его достоинствами. И здесь же, в академической лаборатории, Георгий Николаевич понял свое предназначение – его влекли к себе комплексные системы, в которых во имя единой цели объединяются агрегаты, устройства, приборы, работающие на различных принципах.

Но комплекс всегда комплекс. Это вопрос, умноженный на вопрос, это сложность, умноженная на сложность. И все новые и новые книги, расширяющие диапазон знаний научного сотрудника, теснят, как уже было когда-то книги любимых авторов, разместившиеся на полках старинного массивного книжного шкафа. Именно в эти годы с особой силой проявилась известная многим дружба Георгия Николаевича с книгой, которая, кстати, не прекращалась до конца его жизни.

Работа в Академии коммунального хозяйства, по словам одного из соратников Бабакина, была для него периодом накопления знаний, опыта, расширения кругозора. Когда началась война и из лаборатории люди ушли на фронт, в армию, ему пришлось многое брать на себя. К этому он был уже хорошо подготовлен.

Другой товарищ оценил этот этап несколько иначе:

– Сейчас говорят, что хороши большие коллективы... Это, конечно, не может вызвать возражений... Но если правильно вести дело, то и маленькие коллективы не так уж и плохи. Он там, в академии, по-моему, научился делать малыми силами серьезную работу.

Тоже очень верная мысль.

Особенно важно замечание о способности Бабакина многое «брать на себя». Это качество он пронесет через всю жизнь, и именно благодаря ему со временем в печати появится не одно «Сообщение ТАСС» о новых достижениях отечественной науки в изучении космического пространства с помощью межпланетных автоматов. А уж то, что это в полной мере относится к доставке грунта с Луны, сомнений не должно вызывать: станция «Луна-16» своим появлением на свет во многом обязана тому, что Бабакин не только сам был беспредельно уверен в правильности идей эксперимента и предлагаемых путей его решения, не только тому, что он буквально зажег коллектив КБ и смежных организаций этой идеей и заставил всех поверить в ее выполнимость, но и тому, что это беспрецедентно новое дело он во многом взял «на себя», на свою в полном смысле слова ответственность.

Но это будет, естественно, позднее...

А тогда, в сентябре 43-го, Бабакин вступил на новую стезю, начавшуюся с многозначительной резолюции на его заявлении: «Ввиду отсутствия... специалиста по радиотехнике, крайне необходимой для ряда тем, прошу утвердить назначение Бабакина старшим научным сотрудником».

Так в одном из исследовательских институтов появился первый радист – Бабакин. Потом вокруг него соберется еще много и радистов, и управленцев, и электриков, что позволит этому институту взяться за выполнение крупных комплексных заказов. В те годы мысли о перспективности радиотелеуправления занимали умы из-за своих широких возможностей применения как в военное, так, конечно, и в мирное время.

Защита определенного района от вторжения неприятеля путем дистанционного подрыва заложенных заранее взрывных устройств, оснащенных приемниками, прикрытие дымовой завесой, образуемой включаемыми по радио шашками, перегруппировок войсковых частей и соединений – вот только две потенциальные возможности из многих, которые могут быть созданы подобной системой.

Поэтому сочтем вполне естественным, что институт, тяготевший к проблемам такого рода, взялся за разработку темы, в основе которой и лежал принцип дистанционного радиоуправления. «Под эту работу» и был приглашен в институт Бабакин. Называлась работа, скажем, «Шторм».

Эта система, разработку которой Бабакин возглавил, состояла из радиопередающего (командного) устройства и приемников («потребителей» команды), удаленных от передатчика на несколько десятков километров и рассредоточенных на какой-то заданной площади. Впервые в своей практике он «прошел» все общепринятые ступени создания изделия: эскизный проект, подкрепленный действующими макетными образцами, технический проект, выпуск рабочих чертежей, изготовление и наладка малой (назовем так) серии изделия, совместные с заказчиком испытания системы. «Прошел» не просто как исполнитель, как активный участник, но и как ответственный технический руководитель, главный конструктор темы...

Именно эта работа открыла перед Бабакиным дверь в мир больших задач, в тот научный и инженерный мир, который многим кажется недосягаемым и даже чуть-чуть таинственным...

В одной из книг писателя М. Арлазорова я прочитал: «В 1945 году на весь мир прозвучали недвусмысленные слова американского президента Трумена: «То, что, мы причиняем Японии в настоящее время даже с новыми атомными бомбами, только небольшая часть того, что произошло бы с миром в третьей мировой войне». Это была почти угроза. Выход был один. Силе противопоставить силу. Советское правительство обратилось к ученым. Физикам поручили создать атомную бомбу. Авиаконструкторам – ракеты и реактивные самолеты».

Ученые получили конкретные задания, но их невозможно было бы выполнить, если бы ничего не было сделано раньше. Предварительные, поисковые работы во многих направлениях, от которых теперь зависел уровень и сроки выполнения ответственных поручений, ученые и инженеры начали заблаговременно. И в этом свидетельство перспективности мышления и целенаправленности творческого поиска: многих передовых коллективов и их руководителей, положивших начало новым направлениям науки и техники. Георгий Николаевич Бабакин был в числе тех, кто стоял у истоков.

В общем, тема попала в институт. Проблема имела два аспекта. Ну, во-первых, тенденция развития авиации во время второй мировой войны и в первые послевоенные годы показала, что в принципе самолеты-бомбардировщики и истребители становятся все более высотными и скоростными и что зенитным установкам, которые хотя тоже прогрессируют, становится все труднее и труднее справляться с ними. Возможность использования таких самолетов (и это, во-вторых) в качестве носителей оружия массового уничтожения поставила перед службой противовоздушной обороны принципиально новую задачу – не допустить прорыва самолетов противника к защищаемому объекту. Ведь теперь даже один оснащенный атомной бомбой самолет может наделать больше неприятностей, чем прежде, скажем, сто самолетов. А может, и двести... Стало очевидным, что система противовоздушной обороны, конечно же, должна претерпеть качественные изменения. Место зенитного снаряда, летящего к цели по неизменяемой траектории, по идее должен был занять управляемый снаряд с изменяемой траекторией полета. Такой снаряд – это, в сущности, ракета, которая должна управляться на основе анализа измерения пространственного положения цели и самой ракеты.

Простая зенитная установка превращалась в многоцелевой радиоэлектронный комплекс обнаружения цели и управления ракетой.

В эти годы Бабакин учился на 3-м курсе института.

И именно в эти годы родился, как его назвали многие, «феномен Бабакина». Необычайная широта технического мышления и компетентности, как называли это явление другие. Как развивалось это явление? Откуда оно? Создается впечатление, что в Бабакине шел постепенный процесс накопления, и на этом этапе произошел взрыв, скачок. Вероятнее всего так и было. И все же я хочу сказать, что процесс не был неуправляемым, стихийным. Нет, сам Бабакин, его воля, умение воспринимать, хорошая память, огромные способности и большая работоспособность лежали в основе этого процесса. Тут двух мнений быть не может. Мы помним его первые работы по телеуправлению, мы проследили за их эволюцией, пришли к «Шторму». Чем «Шторм» стал для Бабакина? Выполняя его, он познал командный «радиомост», где одна из опор – передатчик, а другая – приемник. Познав их, он мог при создании зенитной ракеты сделать крен уже в сторону других ее систем и уделить им больше внимания. Именно на этом этапе он становится специалистом по бортовым системам управления. Пройдет всего два-три года, и работающие с ним сотрудники будут спорить, кто же Бабакин по специальности – радист или автопилотчик?

Из воспоминаний о Бабакине тех лет:

– Бабакин производил впечатление фантазера, он поразил меня фанатичностью, верностью идее. Перед нами он ставил общую задачу...

– Георгий Николаевич был очень увлечен темой. Каждый заслуживающий внимания вопрос рассматривался у него. Конечно, кое-где недостаток в специальном образовании Георгия Николаевича в ту пору еще проявлялся, но он, и в этом была особенность его одаренности, мог сложнейшие физические явления себе представить практически, просто. Чутье у него было природное...

– Юре больше всего нравилось высказывать основную идею, обрисовывать, так сказать, контур будущего... Идей у него было предостаточно. Часто фантастических. Если бы не это его качество, то начинать такие работы в нашей прямо-таки бедной и маломощной лаборатории было просто нельзя. Это мог сделать только Бабакин. Никто более рассудительный за такую работу в таких условиях не взялся бы...

– Из Георгия Николаевича идеи и варианты сыпались в большом количестве. Не все они, не буду скрывать, были удачными, но здравое зерно присутствовало в каждой...

Хорошо бы проиллюстрировать сказанное примерами многолетней давности. Да вот беда! Люди, которые помогли мне своими рассказами, не все уже помнят. Но вот всего один пример. Более поздний.

Радисты КБ, выполняя указание Георгия Николаевича, «искали» осветительную лампочку, которая при большой яркости имела бы незначительное потребление энергии, высокую надежность и небольшие габариты. Такую лампочку он хотел поставить на станцию «Луна-16», с тем чтобы при посадке на Луну, «в ночь», использовать ее для подсветки. Освещенность должна быть вполне достаточной для передачи на Землю телевизионной картинки, по которой можно было бы определить, точнее сказать, выбрать место взятия специальным устройством лунного грунта. Конечно, можно было обойтись (и, забегая вперед, скажу, что обошлись) и без этого: просто опустить штангу бура до соприкосновения его головки с лунной твердью и дать команду на начало работы. Но выбор места по телевизионной картинке все-таки был предпочтительнее – место выбиралось не просто так, а «по науке».

Кроме перечисленных требований, лампочка должна была обладать еще одним немаловажным свойством. При перегрузках она не должна была, попросту говоря, ломаться.

И вот помнится, как однажды радист Михаил Синица докладывал в кабинете Главного.

– Георгий Николаевич, нам удалось достать вот эти четыре лампы, – рассчитывая на определенный эффект, торжественно начал Синица.

Едва он это произнес, как лампы тотчас оказались в тонких пальцах Бабакина. Судя по всему, они полностью завладели его вниманием – докладчику на время пришлось замолчать.

– Да... – думая о чем-то своем, сказал Бабакин.

Одна лампа сферической формы, отсвечивавшая изнутри серебристым покрытием, особенно его заинтересовала.

– Да... – он повторил ни к чему не обязывающе.

Синица перечислил все технические характеристики ламп.

– Вот только, – в заключение сказал он, – ни одна из них по техническим условиям не выдержит перегрузок, которые выдали прочнисты, по-моему, как всегда с гарантированным запасом.

Бабакин посмотрел на понравившийся ему образец, сжал его, передав ему как бы тепло своей руки, положил его на стол и равнодушно спросил:

– А что именно не выдержит?

– Крепление, как говорят, баллона с цоколем.

– Ну и что? Это не должно пугать. Лампе работать на Луне, а там, как известно, абсолютный вакуум. Даже если баллон не только сломается, но и испарится, лампа на Луне должна работать. Если, конечно, дело будет только в креплении баллона с цоколем.

Так рождались идеи...

Тут я хочу остановить ваше внимание на одном вопросе, который поможет лучше понять обстановку в институте тех лет. Да и все последующие годы работы Бабакина. Вспомните фразу: «Никто бы более рассудительный за такую работу в таких условиях не взялся бы». Сказано точно и верно. Уже тогда в Бабакине проявился, как назвали это значительно позднее, «риск конструктора», оправданный, добавим, риск, без которого дерзающий конструктор может превратиться в ремесленника «от сих до сих»... Бабакин, принимая сложное задание, верил, конечно, не только в себя, но и в коллектив, с которым работал. Он знал, что выдаваемые им идеи не будут слепо взяты на вооружение. Отнюдь, они будут приняты лишь после нелицеприятных, если это окажется необходимым, столкновений и борьбы мнений. Так уж случалось, что всегда рядом с ним оказывались люди, имевшие свою точку зрения и умевшие ее отстаивать, если этого требовала ситуация, дело. И тогда и позднее все важные решения будут приниматься в споре, в борьбе.

Произошло отчасти и естественное смещение интересов Бабакина. Помните: «Он ставил перед нами общую задачу». Так требовало время и его новое положение Главного – с паяльником он сидел уже крайне редко, да и то, наверное, скорее из чувства товарищества к старым своим сотрудникам. Другие заботы одолевали его: он создавал систему, он обеспечивал, он организовывал, он теперь и начальник СКБ института, и главный его конструктор. А время, между прочим, было непростое, самых необходимых измерительных приборов, да что приборов, простого монтажного и проверочного инструмента не было. Паяльники, тестеры, изоляционные трубки... Список дефицита можно продолжать и продолжать.

В сфере внимания Бабакина вопросов множество. И все же он мог прийти к конструктору, выкроить из своего уплотненного бюджета времени, практически из двухсменной работы, минуты, а если нужно и часы, чтобы не просто из любопытства посмотреть, как тот чертит какой-то клапан, а с тем, чтобы обсудить достоинства и недостатки создаваемого узла.

«Какой-то клапан... Бабакин и клапан... что ему этот клапан?» – вспоминая те годы, риторически восклицает один из его сотрудников. И сам себе отвечает: «Но ведь на этом клапане висела надежность всей системы».

Так будет всегда. Ни одно ответственное испытание, ни один важный агрегат не минуют его, если они действительно «ответственные» или «важные» и если от них напрямую зависит конечная цель эксперимента.

...Пухлые тома проекта зенитной ракеты – смело можно сказать: одной из первых отечественных зенитных ракет – не лежали без движения на зеленом прямоугольнике стола, за которым заседали члены Государственной приемной комиссии. Они передавали их друг другу, листали, находили нужные страницы, о чем-то говорили вполголоса, чтобы не мешать докладчику, вот уже второй час рассказывавшему о проделанной работе. Развешанные вдоль стены графики, схемы, таблицы всесторонне подтверждали вывод, который вытекал из доклада Бабакина, – построение зенитного управляемого комплекса с заданными характеристиками вполне возможно. К сожалению, проект остался проектом.

Именно в эти дни и произошла непреднамеренная, можно сказать, случайная встреча Бабакина с Сергеем Павловичем Королевым. Первая встреча.

Сергей Павлович слушал внимательно выступление Георгия Николаевича и, уяснив не только объем и уровень работы, проделанной коллективом, но и личную роль в этом Бабакина, наклонился к своему заместителю, сидевшему слева:

– У него есть искра божья!

Пройдут годы. И когда С. П. Королев будет принимать ответственное решение о передаче в КБ Бабакина ряда тем своей обширной космической тематики, он повторит и несколько разовьет эту фразу. Он скажет:

– У него есть искра божья! Ему можно доверять!

С 1949 года и характер и масштабы деятельности Георгия Николаевича стали иными. В круг его интересов как конструктора попали теперь вопросы развития отечественной авиационной и ракетной техники.

Бабакин навсегда становится ярым сторонником «больших форм» в промышленности. Он всегда будет ратовать за развитие производственной и лабораторной базы, за расширение и укрепление проектных, конструкторских подразделений, за превращение их в такие организации, которые были бы способны решать новые, все усложняющиеся задачи. Работа в подобного рода организациях многое дала и ему самому. Передовое производство, новейшая технология, передний край науки и техники – об этом можно было только мечтать, и Георгий Николаевич жадно впитывает в себя все, что, как он считает, поможет ему завтра, послезавтра.

Георгию Николаевичу всегда везло на людей – на хороших и умных. Ему довелось встречаться и общаться со многими выдающимися учеными и конструкторами. Встречи с ними, порой чисто служебные, порой дружественные, способствовали, вероятно, его становлению как руководителя высокого ранга, облеченного партийным и государственным доверием. Он знал многих, он гордился дружбой с ними, он учился у них.

В пятьдесят первом году Бабакин вступает в ряды КПСС.

В пятьдесят шестом – к двум медалям, которыми он был награжден, добавляется орден Трудового Красного Знамени.

В пятьдесят седьмом – Бабакин заканчивает заочно институт и защищает диплом на «отлично».

В шестидесятом – Бабакин назначается на должность заместителя главного конструктора.

На легендарной стартовой площадке не менее легендарного Байконура в рациональной паутине металлических конструкций фермы обслуживания – ракета-носитель. Недавно отсюда стартовал первый в мире искусственный спутник Земли... Всего лишь пять лет назад с этой же площадки в полет отправился Юрий Гагарин...

На самой вершине ракеты, под головным обтекателем, упершимся носиком, как кажется, в синее морозное небо, автоматическая лунная станция, еще не имеющая имени, а называемая просто своим скромным заводским общеупотребительным термином «изделие номер такой-то»...

Только что закончилось заседание Государственной комиссии. Дано «добро» на пуск. Объявлена часовая готовность. До старта остается ровно шестьдесят минут, длинных, нескончаемых минут.

Из рассказа очевидца:

«Вышел из домика, в котором заседала Государственная комиссия. Мороз за тридцать... Да еще с ветерком. Захожу за угол – там значительно тише. И тут же Георгий Николаевич, в расстегнутом пальто. Нервно курит. Пытаюсь уйти, чтобы не мешать. Но поздно – он уже увидел меня, берет под руку:

– Ну как «мешки»? Не подведут?

В считанные мгновения в памяти возникают два «мешка» – амортизаторы, выполненные из специальной ткани. Мысленно проигрываю программу посадки на Луну – подходим к Луне, «мешки» наполняются газом, соприкасаются с ее поверхностью, принимая удар о нее на себя, выталкивают лунную станцию... Десятки раз это проверено на Земле... Придаю голосу уверенность и отвечаю:

– Не подведут. – И, минуту помолчав, повторяю: – Не подведут!

– Ну дай бог, голуба, дай бог...

Георгий Николаевич бросает на землю недокуренную сигарету, наступает на нее и, видимо, пытаясь отвлечься от своих мыслей, говорит:

– Не замерз? Пойдем походим...

Молча ходим, невзирая на стужу и ветер. Ходим до объявления получасовой готовности. Главный конструктор и просто конструктор. Ходим с одной и той же мыслью: «Сядет или не сядет?»

Георгий Николаевич идет в бункер, мне нужно уезжать со старта, время истекло».

31 января 1966 года автоматическая станция «Луна-9» покидает Землю, делает прощальный виток вокруг нее и уходит к Луне.

3 февраля 1966 года «Луна-9» впервые в мире совершает мягкую посадку на поверхность Луны.

Волнение Бабакина должно быть понято правильно – с этой станции началась космическая летопись КБ, в котором он работал; «Луна-9» – первая автоматическая межпланетная станция, изготовленная и отработанная в нем.

Какие же события предшествовали этому?

Так уж случилось, что ОКБ, возглавляемое Сергеем Павловичем Королевым, создавшее первый в мире искусственный спутник Земли, первые в мире автоматические станции для полетов к Луне, Венере и Марсу, первый в мире пилотируемый космический корабль «Восток», другие космические аппараты, каждый из которых стал «первым», в середине шестидесятых годов оказалось неимоверно перегруженным. Не менее перегруженным оказался и сам главный конструктор.

Как бы подтверждая это, один из руководителей проектного отдела ОКБ Королева тех лет вспоминает:

«Сергей Павлович любил уделять внимание всем изделиям лично, считал, что он должен быть в курсе всего. Но к этому времени работы приняли такой широкий размах, что ему физически становилось все труднее и труднее...»

Коснувшись вопроса о подключении Бабакина к космической тематике, один из ближайших сотрудников Королева тех лет член-корреспондент Академии наук СССР Б. Раушенбах раскрыл, как мне кажется, еще одну не очень известную черту характера Сергея Павловича. Он сказал:

«Сергей Павлович был человеком необычайно широким... – и, развивая эту мысль, добавил: – Он, если можно так сказать, раздаривал свои направления. Можно назвать несколько видных конструкторов, рожденных им. Георгий Николаевич входил в их число. Сергей Павлович всегда относился к этим людям на редкость доброжелательно. Отдав им тему, никогда больше, ни при. каких обстоятельствах не говорил о своей причастности к этому, даже при больших последующих успехах. Наоборот, он всегда повторял «они, они» и продолжал ненавязчиво помогать им, иногда даже издали... Он был широкой натурой и даже приписывал этим людям, а таких примеров немало, то, что сделал на самом деле сам».

Предложение Королева о передаче всего «дальнего космоса», включая Луну, КБ, в котором много лет работал Бабакин, поддержанное практически безоговорочно на «всех уровнях», тоже, очевидно, говорит об этом. Конечно, только личных симпатий для такого ответственного предложения недостаточно. К счастью, оно подкреплялось одним немаловажным обстоятельством. Дело в том, что авторитет КБ был уже очень высок. Он определялся многолетней огромной отдачей, работами, которые были выполнены на достаточно высоком уровне – на уровне научных достижений и технических возможностей того времени.

Более того, в ряде случаев разработки КБ просто опережали время, и только это иногда препятствовало их широкому внедрению. Еще, наверное, не настало время конкретизировать эти работы, они развиваются и совершенствуются. Но об одном можно сказать: ценность работ состоит не только в том, что результаты их показали пути, по которым нужно двигаться сегодня, но и в том, что при их выполнении был создан, а это не менее важный итог, коллектив, отличавшийся исключительной перспективностью мышления, жаждой нового, коллектив творческий, дерзающий, дружный коллектив, а это подтверждено неоднократно, в том числе и его «космическим» периодом, коллектив, для которого практически не существовало непосильных задач.

Предлагая передать «дальний космос» Бабакину, Сергей Павлович, ученый и организатор, теоретик и практик, принял во внимание не только достоинства будущего главного конструктора, но и, конечно же, возможности его КБ. Именно в благоприятном их сочетании Королев предвидел главные слагаемые будущих успехов – еще один пример его прозорливости, которая, кстати сказать, никогда его не подводила.

Как-то на вопрос, почему бы не сделать КБ Бабакина филиалом его, Королева, ОКБ, он ответил коротко, но категорично:

– Филиал – это в общем-то подневольная организация, в известной мере лишенная самостоятельности и, как следствие этого, ответственности. Нет. Я против.

К вопросу о филиале больше не возвращались, хотя один раз он сам вспомнил о нем.

Это произошло в день первого официального приезда Королева в КБ Бабакина, когда он в сопровождении группы своих сотрудников прибыл с рулонами компоновок лунных и венерианских станций. Со свойственной ему простотой изложения он рассказал о трудностях столбовых задач освоения «дальнего космоса» (предстоящих посадках на Луну, Венеру, Марс), которые должны стать отправными точками для последующих исследований, продемонстрировал на привезенных чертежах возможные варианты станций, посетовал на то, что пока еще «по Луне» не все получается, как должно быть в его представлении. И заключил свое выступление примерно так:

– Вы получаете самостоятельную работу, я передаю вам всю документацию и не оставлю себе даже контрольный экземпляр калек. Я верю вам и поручился за вас. Работа эта по-настоящему интересная и творческая. Но если будете трудиться плохо (он хотел, чтобы всем предельно стало ясно его кредо. – М. Б.), знайте: я вас породил, я вас и...

Не окончив фразу, он повернулся к Бабакину, сидевшему от него справа, и сказал как можно мягче, что не очень-то вязалось с предыдущей фразой:

– Георгий Николаевич, надо все внимательно посмотреть, что нужно подправить – подправьте, наши предложения мы на днях перешлем вам. В общем, доводите сами...

И, заканчивая разговор, доброжелательно добавил:

– Действуйте. Если нужно будет, конечно, поможем.

– Все будет в порядке, Сергей Павлович, – может быть, даже несколько быстрее, чем требовалось в такой ответственный момент, ответил Бабакин.

Начался «космический» этап в жизни КБ.

Георгий Николаевич ответил за всех, уверенно и недвусмысленно, и именно этим он сразу попал в точку; Королеву всегда нравились люди, принимающие решения без оговорок и просьб о каких-то льготах, благах, помощи, уступок не для себя, конечно, а, как говорится, для коллектива.

Услышав краткий уверенный ответ Бабакина на поставленный вопрос, Сергей Павлович воспринял его с явным удовольствием, хотя, может быть, в глубине души чуть-чуть был удивлен быстротой его и категоричностью. Откуда ему было знать, что жизнь уже не однажды ставила перед Бабакиным пусть не такие, конечно, сложные задачи, но задачи, тоже требующие инженерного мужества, задачи, за решение которых, как вы помните, «никто более благоразумный не взялся бы».

В характере Бабакина была еще одна черта, которая очень помогла ему не только быстро освоиться с новой тематикой, но и всегда помогала ему в труднейших ситуациях. Речь идет об отношении к смежникам. Вопрос сложный для любой сферы производственной деятельности, не только космической. При современной широкой кооперации труда, когда головное предприятие имеет связь с десятками, а иногда и сотнями контрагентов-поставщиков, отношения со смежниками – краеугольный камень выполнения плановых заданий. От того, как эти взаимоотношения налажены в чисто человеческом плане, зависит многое. И даже самое распрекрасное, идеальное планирование, как мне кажется, которое далеко не всегда может спрогнозировать экстремальные ситуации, обычно возникающие там, где создается нечто новое, качественно превосходящее все, что было прежде, вряд ли будет способно разрешить возникающие проблемы. Особенно если много смежников из «чужих» ведомств. Здесь нужен такт и авторитет Главного, здесь нужно единство понимания конечной цели и чувства личной ответственности.

Но, кроме всего этого, еще необходимо найти в себе силы не сделать самый легкий, но самый неверный шаг – переложить ответственность за общую неудачу, большую или малую, без которой на каком-то этапе практически не обойтись, на смежника, хотя он, может быть, и действительно повинен в ней. Это далеко не просто – противостоять соблазну остаться в глазах вышестоящих руководителей эдакой непогрешимой личностью, не выполнившей порученное дело только из-за чьих-то просчетов или чьей-то недобросовестности. Это очень даже непросто – не поддаться искушению найти кого-то, кого можно «подставить»...

Принять на себя всю меру ответственности значительно сложнее, ведь это значит, что ты, руководитель, сам, а не кто-то другой, просмотрел чей-то возможный просчет, ты сам, а не кто-то другой, оказался неспособным своевременно предвидеть этот просчет и принять такие меры, которые могли бы локализовать его еще в самом зародыше.

Такая позиция не означает мягкости, всепрощенчества. Отнюдь. Именно она способствует всестороннему, объективному, доброжелательному анализу причин, породивших кризисную ситуацию. Если, конечно, творческое содружество организаций это не случайный, разовый подбор исполнителей, а группа, коллектив энтузиастов-единомышленников, для которого общее дело – дело каждого.

Нужно не забывать, что в создании космической станции принимает участие много главных конструкторов, а не только ее главный конструктор. Он – самый главный, но и все остальные – тоже главные, правда, каждый по своим системам. Один – по двигательной установке, другой – по системе управления ориентацией станции, третий возглавляет систему энергопитания... Вдобавок каждая из систем, в свою очередь, тоже может состоять из каких-то подсистем, каких-то приборов. И во главе каждой из них тоже могут быть свои главные.

Бабакин был главным конструктором космических аппаратов и полностью за них отвечал. Традиция, сложившаяся в КБ, которое он возглавил, требовала, чтобы ни один главный конструктор не перекладывал ответственности с себя на другого, а главный конструктор комплексной системы в не меньшей степени отвечал за работу главных конструкторов систем, составляющих комплекс, чем они сами.

Бабакин и до подключения к новой тематике относился к смежным организациям как к товарищам по общему вне зависимости от их ведомственной принадлежности делу. «Космический» этап его деятельности потребовал от него дальнейших шагов в этом направлении. Теперь он сам стал главным конструктором, а путь главного конструктора, как известно, тернист, и ему не раз придется на собственном опыте убедиться в этом. Особенно при создании лунных автоматов так называемого второго поколения, когда не все сразу получалось как надо... Никогда Георгий Николаевич ни при каких разбирательствах с участием любых инстанций не показывал на виновника неудачи. Он говорил: виноват я! Успех делился на всех, а неприятности... Этот стиль был характерен для всех его помощников, для всех руководителей больших и малых рангов, каждый из которых обеспечивал выполнение общей задачи в конкретном своем направлении.

А. Романов в книге «Конструктор космических кораблей», посвященной жизни и работе С. П. Королева, сообщает, что возможности создания автоматических искусственных спутников Земли в СССР изучались уже с начала пятидесятых годов. Таким образом, получается, что ко времени подключения к космическим делам КБ Бабакина прошло что-то около пятнадцати лет.

За эти годы многими организациями были пройдены «первые ступени», как образно назвал книгу о периоде становления эры практической космонавтики в СССР А. Иванов. В течение этих лет сложились ведущие «космические» организации. А вместе с ними, конечно, мужали и их руководители. И вот возникает ситуация – в «космосе» появляется новый коллектив и новый главный конструктор. Конструктор не прибора, не системы, а главный конструктор космического аппарата, руководитель целого направления. Новый для всех человек поднялся на вершину технического руководства людьми, коллективами, работавшими в этом направлении уже много лет до него. Разве не покажется естественной настороженность, может быть, даже какая-то предвзятость со стороны ветеранов к новому, скажем так, коллективу и его руководителю, не набившему «шишек» при восхождении по ступеням, а сразу перешагнувшему эти ступени?

И пусть этот новый человек даже при первом знакомстве вызывал симпатии и был по-настоящему обаятелен и технически эрудирован, все же не просто было принять его сразу по крайней мере за равного. Что поделаешь? Люди есть люди, и главный конструктор тоже человек, и ему тоже свойственны человеческие слабости.

Иногда поначалу даже трудно было понять, что же все-таки сложнее – решить какой-то принципиальный технический вопрос, без которого лунная станция, к примеру, не может совершить мягкую посадку, или найти пути к созданию оптимального психологического климата, обеспечивающего правильное взаимодействие коллективов и их руководителей.

И тут, в этот трудный период «притирки», Королев оказал Бабакину действенную помощь. На следующий же день, в конце декабря 1965 года, после совещания, на котором было принято предложение Георгия Николаевича о создании первого в мире искусственного спутника Луны, почувствовав определенное недоверие к нему со стороны одного из присутствовавших технических руководителей (кстати сказать, уже через год-полтора полностью оттаявшего), Королев написал ему письмо, в котором сказал примерно следующее: «...Учитывая, что спутник Луны разрабатывается КБ Бабакина самостоятельно, прошу...»

«Самостоятельно...» Всего-то через полгода после передачи тематики!

Авторитетное слово Королева как всегда сыграло свою роль.

Ответственное задание не просто пришлось по душе всем. Коллектив КБ почувствовал свою непосредственную причастность к великим событиям в жизни страны. До этого работники КБ, как и все советские люди, с волнением ждали очередных сообщений ТАСС о новых космических свершениях. Каждое сообщение вызывало гордость за людей, которые это сделали. А теперь все изменилось. Теперь от них, не от того, кого в КБ знать не знают, ведать не ведают, а непосредственно от них, от их коллектива зависят эти сообщения, их торжественность и притягательная сила. Это совершенно исключительное чувство доверия окрыляло и способствовало быстрейшему переводу КБ на новые рельсы.

Это, наверное, и объясняет, почему в непостижимо короткое время коллектив принял, переработал и запустил в производство чертежи лунных, к примеру, аппаратов. И не просто переработал, а уже внес в них и что-то свое.

Сотрудник конструкторского отдела КБ Королева вспоминает: «Действенность фирмы Бабакина сразу проявилась в том, что мы называем «культурой веса». Фирму отличало серьезное отношение к такому важнейшему для космической техники понятию, как масса приборов, кронштейнов, станции... Уже в самом начале работ, при перевыпуске чертежей, с опорной рамы «Луны» им удалось снять порядка пяти килограммов. Это была первая ласточка...»

Вскоре Георгий Николаевич впервые попал в Центр дальней космической связи. Сейчас о Центре известно многое, а фотография наземной антенны, состоящей из восьми чаш-параболоидов, – неизменный атрибут репортажей о дальних космических рейсах...

Сказать, что поездка была интересной, увлекательной, значит ничего не сказать. Здесь все для Бабакина было внове – и уровень техники, и необозримость решаемых задач... Половина первого дня ушла на знакомство с антенной. Раньше он знал, да и видел не однажды, антенны локационных станций – большие, традиционные формы, параболические, усеченные... А эта? На эту ему пришлось взбираться на лифте, да потом еще карабкаться по почти вертикальным, похожим на корабельные трапы лестницам все выше и выше, к самим шестнадцатиметровым параболоидам, чувствуя, как от напряжения тяжелеют ноги, преодолевая невесть откуда появившуюся одышку. Среди металлических конструкций – огромных колес-шестерен, противовесов, каких-то подкосов, труб, придающих жесткость всей этой системе, – он представил себя где-то далеко от Земли, в таинственном инопланетном мире.

И действительно, эти антенны – передовой пост, первое устройство, созданное руками землян, для принятия сигналов с межпланетных станций, сигналов, пришедших с немыслимых по земным меркам расстояний – шестьдесят, семьдесят, а то и более миллионов километров. Волны, принесшие информацию из этого далека, попадают на поверхности параболоидов. Каждая чаша отражает их – они собираются в фокусе параболоида, где размещено еще одно зеркало, контррефлектор. Так начинается земной путь информации, за которой скоро уйдут в далекие рейсы новые советские автоматы. Контррефлектор направляет параллельный пучок сначала в облучатель, размещенный в вершине каждого параболоида, дальше по металлическому волноводу в высокочастотный усилитель, способный усилить пришедший сигнал во многие тысячи раз, почти не привнося в него свои собственные шумы.

Не меньше, чем сама конструкция, Бабакина потрясли выстроившиеся в шеренги шкафы, буквально набитые электроникой, – усилители, размещенные в «кубриках» горизонтальной трубы диаметром в добрых три метра, служащей одновременно и осью вращения антенны при повороте ее в вертикальной плоскости.

Вернувшись в КБ, Бабакин сказал: «Хорошо бы каждого пропускать через эту антенну».

В общем, поездка оказалась очень полезной – именно здесь Георгий Николаевич, прикоснувшись к реальной аппаратуре, понял принципиальные отличия, которые несут в себе космические дальности.

Я попросил Бориса Викторовича Раушенбаха рассказать немного о поездке.

– Работа прошла весьма успешно, – вспоминает Раушенбах (действительно, станция «Зонд-3» впервые сфотографировала невидимую с Земли часть Луны, которая не была снята «Луной-3» в октябре 1959 года. Качество полученных фотографий позволило увидеть многочисленные детали лунного рельефа). – Георгий Николаевич ездил с нами в режиме ученика, если можно так выразиться. От того, с чем он встретился, он пришел в неописуемый восторг, просто загорелся увиденным... И вот, когда настало время докладывать руководству о результатах эксперимента, я пригласил его с собой, чтобы он почувствовал, скажем так, обстановку, в которой приходится крутиться. Вы знаете, что произошло? – Борис Викторович вдруг спросил меня.

– Нет, – честно ответил я.

– Он докладывал... – Раушенбах сделал паузу, видимо, чтобы подчеркнуть важность момента, – вместо меня. Когда спросили, кто будет выступать, Георгий Николаевич не мог удержаться, подскочил к доске и стал объяснять присутствовавшим товарищам особенности эксперимента. Я сидел и улыбался. Мне просто было забавно, что вместо моего официального доклада идет неофициальный доклад Бабакина, да еще по делам, к которым он, в общем-то, и отношения никакого не имеет. Я рассказываю об этом, – Борис Викторович внимательно посмотрел на меня, – не в порядке жалобы. Нет. Просто он съездил хорошо, все понял, во всем разобрался, ему все стало сразу близко. Настолько близко, что он и сам не заметил, как превысил свои полномочия и стал докладывать чужую работу. Позднее я понял, что если событие, беседа, выступление его взволновали, захватили, он первым, вне всякой очереди, выскажется и поделится своими мыслями «по поводу». Если чужая работа ему интересна и он в ней разобрался, значит, эта работа уже не чужая...

Замечание точное. Георгий Николаевич действительно не мог промолчать, если кто-либо в его присутствии рассказывал о вещах, которые ему были близки, понятны. Он считал, что никто так просто, как он, об этом не расскажет. При всей его деликатности он мог во время совещания встать, подойти к оратору, сказать ему мягко, по-дружески «сядь, посиди» и сам продолжить беседу. Примеров этому много. Не однажды, готовя какое-то совещание, он искренне верил, что оно будет идти по руслу, заданному «повесткой дня», в которую своей рукой вписывал фамилии докладчиков, конкретные темы их выступлений.

Но на первом же пункте этой «повестки» процедура, им установленная, им же и нарушалась, и оказывалось, что практически по всем вопросам основным докладчиком выступал он, Бабакин. Экспансивность его характера требовала немедленного выхода, и в этом он находил его. Тем более, что обычно доклады или выступления требовали в итоге каких-то конкретных решений, все равно организационного или технического характера, в принятии которых должен был непременно участвовать, конечно, и главный конструктор.

«Самое интересное в этой истории, – закончил рассказ Б. Раушенбах, – что никто из присутствовавших не воспринял выступление Бабакина как, как... – он подыскал нужное слово, – как странность, настолько всех поразила и покорила его увлеченность делом. А я, – добавил он, – был просто удивлен, как может человек в таком новом, далеко не простом деле так быстро разобраться».

Отработка бортовых систем, обеспечивающих мягкую посадку, началась еще на «Луне-4» и была продолжена «Луной-5 и -6». В сообщении ТАСС о завершении полета одной из двух упомянутых последних станций прямо говорилось об этом: «В ходе полета и при подлете станции к Луне получен большой объем информации, необходимой для дальнейшей отработки системы мягкой посадки на поверхность Луны».

Анализ результатов полета «Луна-5» закончился выступлением Сергея Павловича. Он мягко, по-отечески сказал:

– Ни в коем случае носа не вешать! Не нужно забывать, что космос – неизведанная дорога. И не всегда все у нас будет сразу получаться. Сегодня не сели на Луну, сядем в следующий раз. Пройдет время, захотим поехать по ее поверхности – не сможем стронуться с места. Наконец, поедем, но, может, не сумеем остановиться... Кто знает, как дальше пойдет дело – задачи становятся все сложнее и сложнее. И унывать тут нечего. Мы на правильном пути.

Он был прав. Мягкая посадка зрела...

Несмотря на огромную личную загруженность, Георгий Николаевич изыскивал время для участия в анализе результатов пусков лунных автоматов. И если он сам не всегда мог присутствовать на разборах, то через своих «доверенных» лиц был полностью в курсе дел. В новых станциях снова нужно улучшать, дорабатывать... Однажды Георгий Николаевич, обращаясь к специалистам, которым он поручил работы над посадочными устройствами, сказал:

– По старту к станции, мы уже знаем, претензий нет. По перелету тоже. Выбранный принцип посадки сомнений не вызывает. Значит, причину неудач, как кажется, нужно искать в переходных процессах. – Он посмотрел на присутствующих – как назло ни одного управленца, а только конструкторы, механики, – поняли ли? – В общем, особое внимание началу и окончанию работы каждой из систем, обеспечивающих посадку. И влиянию их друг на друга. Держите меня в курсе. И больше экспериментов.

– Так завод перегружен...

– Ну и что? Ты думаешь, директор завода и главный инженер меньшие патриоты, чем ты?

Работа предстояла большая. Нужно было в считанные недели изучить до тонкостей конструктивные особенности посадочного устройства, выполненного в виде двух баллонов, амортизаторов – «мешков», принимающих почти шарообразную форму при надуве их газом. Начиная с характеристик материала, из которого они изготовлены, и кончая технологией укладки их в станцию перед стартом. Нужно было исследовать методику заполнения их газом, оценить соответствие реального заполнения объема расчетному, выявить возможные отклонения. А для этого, естественно, необходимы десятки и сотни экспериментов. Вплоть до сброса макета посадочной ступени с вышки. Да еще на поверхности, имеющие различные физические характеристики. Песок, щебень, бетон... Какая она Луна – ведь еще не известно...

Результаты проведенных исследований, как и следовало ожидать, требовали каких-то конкретных решений... С каждым днем ситуация прояснялась. Вроде все становилось на свои места. Хотя оставался еще один неясный вопрос – выбор момента наполнения амортизаторов газом.

На всех «лунах», предназначенных для мягкой посадки, они наполнялись при подходе к Луне до включения тормозного двигателя, тогда, когда работали только движки астроориентации и стабилизации, имеющие малую тягу.

Как развивались события дальше, вспоминает один из участников этой работы:

«Нужно сказать, что какие-то решения по улучшению посадки мы нашли. А вот слова Георгия Николаевича о переходных процессах не давали покоя. Да и сам он при каждой встрече тоже интересовался: «Ну как?» Однажды он возьми и спроси: «А что происходит с самой станцией, когда надуваются «мешки», вы посмотрели?» Георгий Николаевич подошел к доске, нарисовал две пересекающиеся под прямым углом линии – оси станции, на конце каждой из них изобразил по кружочку – движки системы стабилизации при пассивном полете. Движки малой тяги. «Значит, так, – рассуждал он вслух, – известна тяга каждого такого движка, плечо, – скобочкой он очертил расстояние от движка до перекрестия осей и обозначил его через «а». – Теперь нетрудно и подсчитать, каким моментом располагает станция. – Кто-то подсказал нужные цифры. – Получается... – Бабакин назвал величину. – Вам, – он посмотрел на нас, – нужно проверить, хватит ли этого момента для парирования возмущения, которое возникает при наполнении амортизаторов. Когда они вдруг «вспухают», абсолютная симметрия может и нарушаться. Ведь так?

Это уже действительно была целая программа работ, к которой мы приступили немедленно. Вначале определили этот возможный возмущающий момент. Лучший помощник – эксперимент на макете, повторяющем массовые и инерционные характеристики станции в условиях, исключающих демпфирующее влияние земной атмосферы, которой там, на Луне, конечно, не будет. Так и делалось. И вот, наконец, проведены десятки «мягких прилунений», статистика уже позволяет оценить результаты этих экспериментов как достоверные. От земных условий расчетом переходим к лунным. Прав Бабакин. Точно. Переходной процесс... Возмущающие моменты, возникающие при наполнении амортизаторов и сбросе теплоизоляции, могут доставить много неприятностей. Все становится на свои места. Электронное моделирование подтвердило полученные результаты. Решение проблемы однозначно: наполнение амортизаторов и сброс теплоизоляции нужно производить после включения тормозного двигателя, поскольку одновременно с ним включаются и более мощные управляющие сопла, предназначенные для стабилизации станции при активном торможении. Вот они уже достаточны для борьбы с вредными возмущающими моментами. В работу включаются управленцы. От них цепочка тянется дальше...»

Совершив мягкую посадку на поверхность Луны в районе Океана Бурь, станция «Луна-9» впервые в мире передала на Землю телевизионные изображения поверхности.

Центральный Комитет КПСС, Президиум Верховного Совета СССР, Совет Министров СССР в своем поздравлении создателям станции «Луна-9» и всем участникам эксперимента так оценили это событие: «Осуществление мягкой посадки на Луну – это выдающаяся победа советской науки и техники, являющаяся после запуска первого искусственного спутника Земли, первого полета человека в космос, первого выхода космонавта из корабля важнейшим этапом в освоении космоса».

Высокая оценка буквально всколыхнула коллектив, придала ему уверенность и сыграла огромную роль в его становлении.

В те дни мировую печать обошли телевизионные панорамы, переданные станцией с поверхности Луны. Впервые человек, находящийся на огромном расстоянии от нее, получил возможность рассмотреть как на ладони частицы Луны размером в несколько миллиметров, из которых слагается ее верхний покров.

Значение мягкой посадки космического аппарата на поверхность Луны вышло далеко за рамки данного конкретного эксперимента. Возможность мягкой посадки стали учитывать при планировании всех последующих полетов на Луну. Общепризнано, что именно «Луна-9» развеяла миф о пыли, якобы укрывающей толстым слоем лунную поверхность и исключающей посадку на нее.

Через четыре месяца совершит посадку на Луну американский аппарат «Сервейер-1».

В представлении на Ленинскую премию вклад Георгия Николаевича в новую победу в космосе был сформулирован так:

«Тов. Бабакин Г. Н. лично руководил проектно-конструкторскими работами, выполнявшимися в КБ при создании автоматической станции «Луна-9».

Все разработанные конструкции были подвергнуты детальным динамическим и статическим испытаниям в наземных лабораторных условиях, что способствовало успешному решению задачи мягкой посадки. При непосредственном участии тов. Бабакина Г. Н. был проведен тщательный анализ результатов пусков, предшествовавших полету станции «Луна-9», и были введены в систему доработки, обеспечившие прилунение станции».

Оценивая роль Георгия Николаевича и его коллектива в новом достижении космонавтики, нужно, мне кажется, обязательно найти правильные пропорции. Безусловно, что конкретные доработки, позволившие станции мягко прилуниться, родились на его фирме при его непосредственном участии, как было сказано выше. Тут и вопроса нет.

Но нельзя забывать и того, что сам ход предыдущих полетов лунных станций, анализ результатов их работы, программа работ, проведенные ОКБ Королева, подготовили, несомненно, почву для такого успеха.

Как следствие этого, с каждым очередным запуском «дорога к истине» спрямлялась. И нужное решение, конечно, созревало. Оно просто не могло не появиться. Так уж случилось, что доводить станцию пришлось КБ Бабакина. И тут, как говорится, ни убавить и ни прибавить. КБ сделало эту работу технически грамотно, инициативно, быстро. Ответственно, наконец.

Мягкая посадка, да и вся дальнейшая работа девятой станции на поверхности Луны явились объективным подтверждением правильности замыслов Королева. К сожалению, сам он не дождался успешного завершения этого космического эксперимента. Основоположник практической космонавтики ушел безвременно из жизни 14 января 1966 года. Всего за девятнадцать дней до посадки «Луны-9».

Эта станция сыграла огромную роль в становлении Бабакина как главного конструктора. За несколько месяцев работы над новой тематикой Бабакин всем, как говорят, «показался». Его предложения были конкретны и убедительны, объем проводимых экспериментов вызывал уважение. Смежные организации поверили в него как в технического руководителя, способного в короткий срок разобраться в сложных завязках и сделать правильные выводы.

Однако поиск слабого звена в определенной ситуации – это вопрос, скажем так, сегодняшнего дня, «текущий» вопрос. Для технического, научного руководителя любого ранга одного этого все-таки мало. Тем более для главного конструктора космических станций. Он непременно должен представлять себе не только сегодняшний день, но и перспективу развития, быть в этом важнейшем деле и тактиком и стратегом. Иначе, удовлетворенный частными успехами, он может упустить время, и несмотря на свои достоинства, стать тормозом на пути поступательного движения.

Все дальнейшее творчество Георгия Николаевича, а это слово, как кажется, наиболее точно характеризует его деятельность, является подтверждением правильности понимания им своей роли. Начало этого в тех уже далеких днях шестьдесят шестого года, когда закладывалось будущее.

Просто ли это – выработать конкретные предложения, решить, какие станции проектировать, строить, когда запускать?

Совсем не просто. В основе этого – достоверный, объективный прогноз развития многих научных направлений и отраслей народного хозяйства – радиопромышленности, двигателестроения, систем автоматического управления, материаловедения... Да всего и не перечислить, потому что уровень каждого из них тоже, в свою очередь, определяется составляющими, без которых они не то что развиваться – существовать не могут.

Есть и еще стороны, которые обязательно учитываются при определении этой перспективы. Вот одна из них. Возможности производства. И не только своего, но и смежных организаций. Можно ведь задумать фантастически удивительную станцию, которой в принципе все доступно, рассчитать ее, даже подтянуть какие-то отрасли, чтобы обеспечить ее жизненно необходимыми устройствами. Но это ведь еще не все. Станцию нужно не только спроектировать, ее нужно изготовить и, что не менее важно, испытать поагрегатно, посистемно, в целом. Дотошно. Придирчиво. В условиях максимального приближения к полетным, которые зачастую неизвестны – ведь станция и совершает полет, чтобы их выяснить.

Так вот, при разработке перспективы, конечно же, нужно учитывать и это. Одно должно быть согласовано по времени и по возможностям с другим. И хотя производство вроде бы вторично, в каких-то ситуациях его возможности, масштабы могут стать определяющими. Новые производственные помещения, прецизионное оборудование, технологическая оснастка, оборудование для испытаний, поверочные стенды создаются тоже ведь не в один день. А для того чтобы они были на уровне задач дня, и для них, оказывается, нужно что-то создавать, изобретать, «мудрить». И не дай бог упустить что-либо...

Разве мог бы, скажем, прорезать толщу венерианской атмосферы спускаемый аппарат «Венеры-4» (и спускаемые аппараты последующих за ней венерианских станций), если к заданному сроку не была бы создана уникальная центрифуга для имитации воздействия перегрузок на начальном участке спуска? Или другой пример: нельзя даже представить себе, чтобы экипажи луноходов справились с безаварийным управлением этими подвижными аппаратами, удаленными от них на сотни тысяч километров, если бы они предварительно не «наездили» многие десятки километров на специально созданном лунодроме, воссоздающем рельеф и другие особенности поверхности ближайшей соседки Земли!

Это всего два из множества примеров.

Вопросы тактики и стратегии самих космических исследований – тоже ведь вопрос вопросов. Разве не так? Им занимаются непрерывно, а не от случая к случаю крупнейшие ученые, научные институты, оценивая необходимость новых полетов на основе результатов, полученных ранее.

Оказывается, не так просто порой установить единственно верную последовательность исследований, ступени познания, понять, чем заниматься сегодня, а что не только можно, но и нужно оставить на потом.

Дело главного конструктора – связать научную программу исследований, этот главенствующий фактор при рассмотрении перспективы, со всеми факторами, о которых мы только что говорили, то есть со всем тем, что входит в понятие «возможности промышленности», усилиями которой создаются не только сами станции, но и научная исследовательская аппаратура, размещаемая на них.

В поиске оптимального решения этой задачи участвует много специалистов – ученые, руководители отраслей промышленности, конструкторы, технологи, инженеры... Каждая научная программа, каждая новая станция – плод коллективной целенаправленной мысли. Но немалая доля основной тяжести принятия решений лежит на главном конструкторе станций, на главных конструкторах важнейших систем, на их ближайших помощниках.

Королев в числе других документов передал в КБ Бабакина предложения по созданию лунного спутника. Как вспоминают, такой спутник должен был быть оснащен сложной аппаратурой управления его ориентацией, с тем, чтобы обеспечить постоянную направленность бортовых научных приборов к поверхности Луны. Предложения были обоснованны, доказательны, убедительны, но реализация их требовала большого времени. А спутник тем не менее был очень нужен. Решение этой задачи имело не только значительную научную ценность. При соблюдении определенных сроков создания он мог стать первым в мире искусственным спутником Луны. Именно поэтому Георгий Николаевич сразу же после получения панорам «Луной-9» буквально рвался из Центра дальней космической связи домой, в КБ. Там уже шли работы по спутнику. Конечно, по задачам более простому.

Даже малейшая задержка с вылетом самолета была нежелательной.

А тут, уже когда почти не оставалось лишней минуты, когда нужно было мчаться на аэродром, главный конструктор радиосистем почти насильно затащил его в одну из небольших уютных комнат приземистого здания, в которой так приятно укрыться от небывало крепкого для этих мест внезапно пришедшего откуда-то с запада мороза. В одном из кресел в выжидательно-настороженной позе сидел Арнольд Иванов, разработчик телевизионной камеры «Луны-9».

– Сядь, Георгий Николаевич, на минуту. Послушай, что он предлагает. – Главный конструктор радиосистем мягко положил на плечо Бабакина руку. – Никуда он не убежит твой самолет.

– Уже уговорил. – Бабакин усмехнулся. – Выкладывайте!

– Спутник, как помнится, полетит в марте? – Иванов начал с вопроса.

– Я что, задержал вылет самолета для того, чтобы отвечать на ваши вопросы? – притворяясь рассерженным, спросил Бабакин. – Конечно в марте.

– Так вот, давайте, Георгий Николаевич, поставим на спутник ФТУ. Оно практически уже готово. Да и ученые просят. Как узнали, что вы готовите спутник, – буквально проходу не дают.

Фототелевизионные устройства, ФТУ, установленные на космической станции, могут проводить фотографирование интересующего объекта и обрабатывать прямо на борту отснятую пленку для последующей передачи снимков на Землю.

– Я знаю об их желании. Александр Игнатьевич со мной тоже об этом несколько раз уже заговаривал. Но я немного, по-честному, тяну. Пока еще не все ясно с баллистикой спутника и с выводом его на орбиту.

– А Келдыш с вами еще по этому вопросу не говорил? Вроде Александр Игнатьевич заручился его поддержкой...

– Пока нет.

Профессор Александр Игнатьевич Лебединский, известный ученый, был весьма заинтересован в получении снимков; как специалист он будет давать рекомендации относительно районов посадки в последующих полетах.

– Я не возражаю, конечно, я ему так и сказал. Раз надо, так надо. В конце концов в снимках мы, КБ, заинтересованы даже, может быть, больше, чем ученые.

– Вот видите...

– Но на первый спутник мы ФТУ все равно не поставим, – рассуждал Бабакин. – Не успеем. Нам и без ФТУ дел хватает. Да и он, – Георгий Николаевич наклонил голову в сторону главного конструктора радиосистем, – твой начальник, не поставит мне приборы в феврале...

– Как ты догадался? – главный конструктор радиосистем развел руками.

– Отложим разговор до дома. Ладно? – Георгий Николаевич поднялся. – А на фирме я скажу, чтобы с вами связались сразу же. В порядке подготовки. Да, кстати, тебе для ФТУ, небось, условия тепличные будут нужны? – спросил он вдруг Иванова.

– Тепличные не тепличные, но, конечно, и не глубокий вакуум... Да и температуры чтобы не очень. Процесс ведь тонкий – проявление пленки, сушка... Перед отъездом сюда я просил ребят сочинить бумагу с условиями, которые необходимы для работы ФТУ.

– Знаешь, что мы, наверное, сделаем – отдельный отсек для твоего ФТУ. Он развяжет нас, и никто никого держать не будет. Что-то у вас затрет, незаладится, запоздаете с поставкой – пойдет снова гравитационный спутник. Без ФТУ, – вслух размышлял Бабакин. – Ну вот и все. Договаривайтесь с конструкторами, радистами, электриками... А главное – с управленцами. По параметрам орбиты. В общем, в обычном порядке... Только быстрее, чем обычно. И желательно без меня. Первые несколько дней я буду очень занят.

Бабакин торопился домой. Дел у него накопилось предостаточно: одно из них – станция, которую через несколько месяцев назовут «Луна-10»; а другое – будущая «Луна-13». Станция, нужная опять-таки не только ученым, но и КБ.

На пресс-конференции, посвященной осуществлению первой в мире мягкой посадки на Луну, М. В. Келдыш, отвечая на вопрос, можно ли доставить на Землю образец лунного грунта без непосредственного участия человека, сказал:

– Станция «Луна-9» не может этого сделать, но в принципе можно создать ракетную систему, которая такую задачу выполнит. Очень много можно сделать, – добавил он, – и более простым способом, отправив на Луну на станциях типа «Луна-9» приборы, которые там, на месте, проведут анализ и потом передадут сведения на Землю.

Келдыш говорил о будущей «Луне-13». Оснащенная грунтомером-пенетрометром и радиационным плотномером станция должна будет непосредственно оценить механические свойства лунного грунта и определить плотность его поверхностного слоя. Без этих объективных данных просто нельзя перейти от проектных замыслов лунных аппаратов нового поколения к их рабочему проектированию...

Все требовало внимания Бабакина.

Но сначала о спутнике Луны. Был еще один довод в его пользу. Лунные спутники служат единственным средством решения такой важной и нужной для дальнейшего освоения Луны задачи, как исследование ее гравитационного поля.

Кандидат технических наук Б. Владимиров так рассказывает об этом:

– Подробное знание гравитационного поля Луны – необходимое условие успешного осуществления мягкой посадки космических аппаратов и станций точно в заданный район лунной поверхности. Все современные станции садятся на поверхность Луны с орбиты ее искусственного спутника. Это позволяет прилунить станцию практически в любой заранее выбранной точке. При этом точность посадки во многом определяется коррекциями орбиты, с которой производится посадка станции. Но чтобы точно выполнить эти коррекции, необходимо хорошо знать поле тяготения Луны, то есть знать, как, с какой силой притягивает Луна станцию в зависимости от того, над какой точкой ее поверхности она в данный момент пролетает.

Да, располагая точной информацией о характере поля тяготения Луны, можно хорошо предсказать эволюцию орбиты спутника.

В общем, снова получалось тесное сплетение интересов ученых и конструкторов. И так будет всегда.

Понимая, что в уже используемых лунных станциях есть существенные ограничения, и в первую очередь по массе, Бабакин поручил отделам подготовить предложения о перспективном лунном автомате.

Нужно было добиться, чтобы не только масса новых станций стала больше. Сам способ их полета к Луне тоже должен стать иным. Дело в том, что схема прямого перелета, воплощенная в «Луне-9», обеспечивала посадку станций и соответственно изучение только западных районов Луны. Плохо это или хорошо? Конечно, для начальной стадии исследований – хорошо. Даже очень хорошо. Тут и сомнений быть не может. Простота решения обеспечивала высокую надежность выполнения эксперимента, что и подтвердила вскоре успешная мягкая посадка «Луны-13». Повторение мягкой посадки – уже система. Однако не век же замыкаться на «западе». Дальнейшие планы исследований Луны требовали, и это естественно, расширения возможных районов посадки.

– Посадка практически должна совершаться в любом районе Луны, – требовали ученые.

А поэтому посадка на Луну в будущем должна будет осуществляться станцией лишь после предварительного вывода ее на лунную орбиту. Обязательно только после этого. А раз так, то без знания особенностей поля тяготения Луны новые станции просто нельзя было создать.

Совпадение желаний ученых и конструкторов не вызывало удивления.

...Георгий Николаевич приник взглядом к иллюминатору самолета и, как всегда восторгаясь ослепительно белой пеной кажущихся невесомыми облаков, вдруг отчетливо вспомнил свой недавний вечер и первый разговор с Келдышем о таком спутнике.

Тогда к Бабакину под вечер пришли управленцы и рассказали об этой самой гравитации и последствиях, к которым может привести ее незнание. Он понял их с полуслова, а когда кто-то из них задал привычный вопрос: «Так что будем делать?» – он ответил, что нужно для начала сделать прикидку спутника на базе «Луны-9», а не делать новый, от нуля, как предполагалось.

Пожалуй, это единственно верное решение – использовать готовую, отработанную систему, если это, конечно, получится. Ну если уж потребуется, ввести в нее какие-то минимальные доработки. Он чувствовал, что это может получиться, должно получиться! Поскольку мы умеем находить точку в пространстве для построения вертикали, необходимой, чтобы осуществить мягкую посадку станции на Луну, то, стало быть, можно найти точку для построения и другой вертикали – той, которая обеспечит в последующем ориентацию оси двигателя при торможении, чтобы станция смогла выйти на нужную окололунную орбиту.

– Нам придется прилично потрудиться, чтобы найти эту точку, – грустный вывод Михаила Федоровича, баллистика, лишний раз напомнил Бабакину об отсутствии космического опыта у управленцев. – Найдем ее, конечно. Но вот позволят ли углы САНа ухватиться станции за Луну, не знаю...

Тут дело вот в чем. Лунная вертикаль с «Луны-9» строилась с помощью оптических датчиков системы астроориентации, САН, имеющей вполне определенное поле зрения и вполне определенные углы разворота. «Спутниковая» вертикаль, которая как-то должна быть связана с Луной, тоже должна «строиться» с помощью САНа.

Бабакин отреагировал, как всегда, решительно:

– Вот ты и свяжись с сановцами и посмотри, что нужно сделать. В общем, этот вопрос, – он как бы подвел черту, – за тобой, – И, уловив у Михаила Федоровича готовое сорваться возражение, позолотил пилюлю: – Конечно, привлеки всех, кто тебе для этого будет нужен. Подождите, – он кивнул управленцам, собравшимся выйти из кабинета, и, сняв трубку с телефонного аппарата, набрал номер:

– Мстислав Всеволодович! Вечер добрый. Вы не очень заняты? Да, хочу посоветоваться. Как вы относитесь к спутнику Луны? Хорошо? Я так и думал, Мстислав Всеволодович! Мы хотим подумать о спутнике на базе «девятой». Не знаю еще, получится ли... Смотреть там есть что... Управление, баллистика... С какой задачей? Главная задача – гравитационные измерения. Еще что? Не знаю. Нет, сколько веса добавочного останется – пока еще не прикинули... Да. Да, хорошо, Мстислав Всеволодович. Вы его предупредите, а я подготовлю, что нужно... Подошлете? Завтра? Ну спасибо.

Он положил трубку:

– Значит, что говорит Келдыш. – Бабакин встал из-за стола. – Спутник его очень интересует, но он не хочет, чтобы это был простой кусок железа, заброшенный на орбиту. Даже если он и станет первым в мире спутником Луны. Гравитационные измерения... Это он понял и, конечно, одобрил. Но только этого – мало. На спутнике обязательно должна стоять «наука». Какая? Этим он попросил заняться Александра Павловича Виноградова. Сегодня же. Меня просил срочно назвать возможный вес «науки»... Да. А в помощь нам завтра с самого утра пришлет Людова. Он и посмотрит математический аппарат.

«Луна-10» – новая ступень в становлении конструктора Бабакина. Именно теперь, в процессе ее создания, он вошел в рабочий контакт с рядом выдающихся ученых, представляющих различные научные направления и связывающие свои интересы с космическими исследованиями.

С одними у Георгия Николаевича со временем сложились более тесные отношения, которые не ограничивались только чисто служебными рамками, с другими связывали лишь вопросы, касающиеся разрабатываемых станций. Но и у тех и у других – у всех, с кем мне довелось встретиться и говорить, мнение о Георгии Николаевиче осталось самое высокое. Время не стерло из памяти его благожелательность и отзывчивость, помнилось, как он всегда шел навстречу в создании необходимых условий для проведения научных экспериментов, которые предлагались, как понимал необходимость воплощения их предложений. А ведь зачастую, что тут скрывать, не всегда отличная идея предлагаемого эксперимента воплощалась в столь же отличную конструкцию. Но никогда Бабакин не вставал в позу, если тот или иной научный прибор вдруг отказывал во время наземных отработок. Такие случаи бывали редко, но когда они все же были, то становились предметом нелицеприятного разговора с работниками КБ.

– Как же так, Георгий Николаевич, – возмущался кое-кто, – когда у них хорошо, так это считается их заслугой, а когда у них плохо – виноваты мы? Так, что ли? Несправедливо это...

– Справедливо, – Бабакин в такие минуты был неумолим, – справедливо. Мы – головные, а наша главная задача – обеспечить правильную работу всего комплекса и его отдельных звеньев. И нечего прятаться за чью-то спину, если сам не досмотрел... А когда у них все правильно, – после короткого раздумья добавлял он, – значит, они молодцы. И аппаратуру хорошую создали, и отработали ее как надо.

Особая обстановка создавалась, когда возникала необходимость подключения специалистов КБ к поиску нужных решений. Я слышал от многих, что такой атмосферы взаимопонимания и единения они ни в одной фирме не встречали. Это действительно так. Тут и традиции коллектива, тут и личное влияние Главного.

Но справедливости ради нужно сказать, что он не только «давал», но и «получал» сам. Огромно было влияние этих людей, самой «Луны-10» на Бабакина как на инженера, конструктора, наконец, технического руководителя. Только теперь, при создании этой станции, перед ним начала раскрываться новая сторона, характеризующая неоспоримую важность космических исследований. Участвуя в обсуждениях очередных задач, состава научных измерений для станции, он познавал на практике глубокое содержание становящейся привычной фразы: «Космические исследования служат для понимания строения планет, их происхождения и эволюции». Постепенно входя в курс «научного дела», он воочию стал представлять себе отдельные кирпичики, из которых не сегодня и не завтра, «при нем» или, скорее, даже уже не «при нем» сложат фундамент и воздвигнут стройную теорию, раскрывающую суть этой фразы. И, может быть, еще и поэтому все чаще и чаще звучало авторитетное слово Бабакина, к которому уже прислушивались на заседаниях ученых советов ряда научных учреждений, членом которых он со временем стал.

Юрий Александрович Сурков, один из ближайших соратников выдающегося геохимика Александра Павловича Виноградова, вспоминает:

– Приходится иметь дело с руководителями многих организаций, которые сотрудничают с учеными по разным вопросам. Среди них и люди, интересующиеся задачами, которые решаются для науки, для ее развития. Георгий Николаевич всегда проявлял живой интерес к самим научным проблемам. Он так и говорил: «Расскажите мне, какие задачи вы хотите решать, а мы конкретно подумаем, как можем содействовать этому. Желание у нас есть, народа хватает». И именно поэтому, как мне кажется, он был скорее не нашим смежником, а соучастником.

Я спросил Юрия Александровича:

– Как вы считаете, почему Георгий Николаевич, человек намного моложе Виноградова, новый для него человек, так быстро завоевал у него авторитет и уважение?

Юрий Александрович, даже не раздумывая, ответил:

– Александр Павлович – человек, если можно так сказать, пропитанный наукой. Какие бы ему ни поручались организационные дела, а их у него было более чем достаточно, он всегда старался не отходить от науки. Таким же был и Бабакин. Виноградов, который много общался с ним, видел это. И именно это качество Бабакина и импонировало ему. Отношения конструкторских бюро с «наукой» – это не просто создание космических аппаратов для решения научных задач. Это взаимоотношения с постоянной «обратной связью».

Начать хотя бы с такого тривиального разъяснения: межпланетная станция направляется всегда к планете или другому небесному телу с целью ее изучения. А на что же рассчитывать станцию, на какие внешние, скажем так, воздействия – температуру, давление, плотность грунта?.. Ясно, что исходные данные можно получить лишь в Академии наук. Именно она на основе самой современной теории и опыта создает так называемую модель – модель атмосферы, модель поверхности и т. д. В КБ все эти модели закладываются уже в проект. Это связь «номер один».

Академия наук не просто заказчик автоматических межпланетных станций, она и потребитель полученной научной информации. А эта информация или часть ее в прямом или косвенном виде опять-таки почти всегда нужна конструкторам для разработки новых проектов или модификации существующих. Вот это – связь «номер два».

Ну и, наконец, третья основная связь: ряд академических институтов создает научные приборы для работы на этих станциях и поставляет их в КБ.

Теперь смотрите, что получается. Общее задание на станцию выдает академия, модель – академия, а частные задания на научные приборы ее же институтам выдает уже КБ. И далее. Если теперь почему-то научные приборы станции, все или хотя бы один из них, окажутся недееспособными из-за возникшей неисправности или по какой-то другой причине, значит, станция поставленную перед ней задачу не выполнит. Полностью или частично. Кто же виноват в этом невыполнении, кто несет ответственность за него перед генеральным заказчиком,, то есть академией? Научный институт? Конечно. КБ? Тут и двух мнений быть не может, безусловно. Ответственность и на тех и на других.

Но в большей степени, хотим мы этого или не хотим – на КБ. Почему? Да в силу того, что КБ – головная организация, фирма, а станция – ее изделие. Научный прибор – это ведь всего-навсего один из многих приборов, установленных на станции: радиотехнических, управленческих, электрических... И прежде чем их ставить на станцию, ее главный конструктор должен быть убежден, что они не подведут. Для этого у него есть все возможности – права, технологическая и испытательная базы. Все. Но уж если он принял решение и установил прибор, то ему и отвечать.

Именно в дни подготовки «Луны-10» по указанию Бабакина в КБ была создана научная группа, которая по мере расширения связей с «наукой» со временем переросла в лабораторию. «Малая Академия наук» – так называли ее в КБ. Теперь у ученых-смежников появились опекуны – люди, старающиеся сгладить противоречия, естественные, законные противоречия разных организаций, вынужденных работать сообща.

Новая группа вписалась в структуру КБ, живет и развивается и сегодня.

Старт станции «Луна-10» с Земли, вывод ее на околоземную орбиту и дальнейший перелет к Луне проходили примерно так же, как и у «Луны-9». Однако был и ряд отличий. Одно из них – коррекция траектории, проведенная на расстоянии около двухсот сорока тысяч километров от Земли. Траектория была скорректирована так, что невидимый ее конец как бы упирался в определенную точку окололунного пространства, в которой должно было быть осуществлено торможение станции, а не в центр лунного диска, как делалось прежде.

За восемь тысяч километров от Луны с помощью системы ориентации была построена лунная вертикаль, в результате чего сопло двигателя станции оказалось направленным на центр Луны. Это направление с помощью бортовой системы стабилизации выдерживалось неизменным в течение полутора часов, до тех пор, пока оно не совпало с направлением скорости станции. В точке, удаленной от Луны примерно на тысячу километров, станция имела скорость 2,1 километра в секунду. В этой же точке (вот оно второе принципиальное отличие) была включена тормозная двигательная установка. Через двадцать секунд скорость станции снизилась почти вдвое, а отделившийся от траекторного блока контейнер под действием притяжения Луны вышел на окололунную орбиту с параметрами, близкими к расчетным, и стал первым в мире ее искусственным спутником.

Это произошло 3 апреля 1966 года в 21 час 44 минуты по московскому времени.

В августе стал спутником Луны американский «Лунар-Орбитер».

«Луна-10» – важная веха в исследованиях нашего естественного спутника. Она проработала в качестве научной орбитальной лаборатории почти два месяца и передала на Землю огромный объем информации. Измерения гамма-спектрометром позволили впервые в мировой практике определить содержание в поверхностном слое Луны естественных радиоактивных элементов – урана, тория, калия. А по ним впервые было обнаружено существование изверженных пород на лунной поверхности. Это, по существу, одно из крупных открытий того времени: только тогда стало доказательно ясно, что Луна – тело, имеющее свою тепловую историю.

Важные сведения сообщили и другие приборы.

Эти измерения не только положили начало уточнению оценки гравитационного поля Луны в плоскости орбиты, которая вначале составляла с плоскостью лунного экватора угол семьдесят два градуса, но и стали первым шагом на пути изучения строения недр естественного спутника Земли, как об этом писали тогда А. Виноградов и Ю. Липский.

Новое достижение отечественной космонавтики совпало по времени с XXIII съездом КПСС. Трудовой подарок, который космостроители посвятили съезду Коммунистической партии Советского Союза, был восторженно встречен делегатами съезда, советскими людьми. В информационном сообщении от 4 апреля говорится: «...Делегаты и гости устраивают восторженную овацию создателям автоматической станции «Луна-10», открывшим новую славную страницу в освоении космоса».

Президиум XXIII съезда КПСС в своем поздравлении ученым и конструкторам, инженерам, техникам, рабочим, всем коллективам и организациям, принимавшим участие в создании и запуске автоматической станции «Луна-10», отмечал: «...Создание искусственного спутника Луны – новое выдающееся достижение советской науки и техники, важнейший вклад в мировую науку.

Исследование Луны с помощью автоматической станции, выведенной на окололунную орбиту, – это еще одна ступень в освоении космоса, закономерно связанная с ростом могущества нашей Родины, с расцветом творческих сил советского народа».

22 апреля 1966 года в центральной прессе появилось сообщение под рубрикой «В Комитете по Ленинским премиям в области науки и техники при Совете Министров СССР». В нем, в частности, говорилось: «Комитет по Ленинским премиям в области науки и техники присудил Ленинские премии 1966 года за выдающиеся достижения по освоению космического пространства: <...>

коллективу ученых, конструкторов и производственников, принимавшему участие в создании и изготовлении автоматических станций «Луна-9» и «Луна-10», их запуске и осуществлении мягкой посадки станции «Луна-9» на поверхность Луны, передаче на Землю фотографий лунной панорамы и выводе на окололунную орбиту первого в мире искусственного спутника Луны».

Среди удостоенных высокой награды – Георгий Николаевич Бабакин.

В тот день «Луна-10» к 11 часам 20 минутам совершила свой сто пятидесятый виток вокруг Луны.

В тот день еще не исполнилось и года, как Бабакин стал главным конструктором этих станций.

Международное признание значения «Луны-9» и «Луны-10» выразилось в награждении Почетным дипломом Международной авиационной федерации (ФАИ) советских ученых, конструкторов и рабочих за работы по созданию и запуску этих станций.

Бабакин, принимая диплом из рук президента ФАИ, на торжественном собрании коллектива КБ сказал, что на этих станциях «жизнь» КБ не остановилась... Будущее подтвердило эти слова.

Через несколько лет в его кабинете, теперь уже бывшем его кабинете, рядом с тем дипломом появится новый – за «Луну-16» и «Луноход-1».