Добившись внимания к проекту, одержав победу (хотя кратковременную, ибо через десяток лет дири­жабли окончательно вышли в тираж), Циолковский возвращается к ракетам, к межпланетным путешест­виям. Все та же мысль — о счастье человечества — побуждает его отдавать силы главному делу жизни. Я знаю это точно, ибо держал в руках то, что, веро­ятно, было для Циолковского наиболее сокровен­ным — его записные книжки.

В тетрадочках, сшитых из плохой, грубой бумаги (в ту пору страна наша обеднела бумагой, как ни­когда), встречаются записи о Мичурине, старательно выводящем новые сорта растений. А рядом заметки об энергии атома. И сделаны эти заметки в размыш­лении о скоростях, необходимых для полета к звез­дам.

Не к планетам, а к звездам. Не дождавшись осу­ществления первого шага в космос, Циолковский уже мечтает о втором. И это естественно — ведь он смотрел далеко вперед...

Долгую жизнь прожил Циолковский. Увы, и де­сятка таких жизней не хватило бы, вероятно, для обстоятельной разработки идей, озарявших его ум. Дважды подходил ученый к проблеме звездного по­лета, но оба раза отступал, как полководец, неспо­собный одолеть стены неприступной крепости. Для воплощения многих идей, в которые он верил, у нау­ки того времени не хватало ни сил, ни знаний.

Раскроем то, что еще не видело света и зареги­стрировано в архиве под названием «Тетрадь с вы­писками из книг, набросками писем, планов». Записи в этой тетради развивают давние мысли Циолков­ского, высказанные еще в 1911 году, о том, что «Может быть, с помощью электричества можно бу­дет со временем придавать громадную скорость вы­брасываемым из реактивного прибора частицам».

Прошло полтора десятка лет, и заветная тетрадка открывает нам, как волновала ученого однажды оброненная мысль: «Если в дороге мы запасемся скрытой (потенц.) электрической энергией или осо­быми, быстро разлагающимися радиоактивными ма­териалами, — писал 1 сентября 1925 года Циолков­ский, — то вот вам и средство получить большую ско­рость. Тогда, чтобы отправить в виде корабля тонну вещества к иному солнцу, понадобится около тонны радиоактивного вещества или соответствующее коли­чество электр. энергии... Радий для этого не годит­ся. Его разложение в четыре раза медленнее, чем нужно. Но неужели мы не найдем вещества, в 4 ра­за более радиоактивного, чем радий? Неужели это нас может остановить?»

Электрический или атомный звездолет? Такова дилемма, поставленная в дневниковой записи, использованной впоследствии на страницах брошюры «Причина космоса». И неважно, что Циолковский представлял себе облик электрических ракет лишь в самых общих чертах. Неважно и то, что до сих пор не построено ни одной атомной и ни одной электрической ракеты. Рано или поздно их час пробьет.

Ученые ждут этого часа. Они деятельно готовят­ся к нему. Вот почему противопоставление «или», которым пользовался в своих заметках Циолковский, давным-давно заменено союзом «и». Мировая науч­ная литература знает множество проектов и атомных и электрических ракет.

Не случайно набрасывают теоретики не похожие друг на друга схемы ракетных двигателей. У каж­дого из них свое, особое назначение, а потому и от­личны друг от друга конструкции. Железнодорожник никогда не перепутает атлетически сильный товар­ный локомотив с его быстроходными собратьями, ведущими пассажирские экспрессы. Даже ребенок знает, что легковой и грузовой автомобили не по­хожи друг на друга. Разница между космическими кораблями разных классов, которые пока даже не спроектированы, еще более разительна.

Ракеты на химическом и ядерном горючем — тяжелоатлеты, способные разорвать тенета тяготе­ния. Космический корабль с «электростатическим» двигателем рядом с этими великанами — малютка. И как тут не вспомнить поговорку: «Мал золотник, да дорог». Небольшой тяге электростатической раке­ты далеко до ее огромных старших собратьев. Но зато «малютка» не знает себе равных в космическом марафоне. Небольшая, но непрерывно действующая тяга разгонит электрическую ракету до исполин­ских скоростей. Она сможет унести в далекие чужие миры неизмеримо больший груз, нежели гиганты на химическом или ядерном горючем. Ведь, продвигаясь за счет воздействия электрического тока на заря­женные частицы, такая ракета потребует ничтожно малого запаса топлива.

Надо отдать должное Циолковскому. Он и тогда успел понять важность электрической ракеты, оце­нить все то, что сегодня, утратив ореол фантастики, стало предметом серьезных научных исследований. Свидетельством тому статья «Космический корабль», написанная летом 1924 года для ленинградского жур­нала «Техника и жизнь». Константин Эдуардович писал: «...давление солнечного света, электромагнит­ных волн и частиц гелия (α-лучи) может быть и сейчас применено в эфире к снарядам, успевшим уже победить тяготение Земли...»

Увы, и на сей раз судьба оказалась немилостивой к старому ученому. Гениальное предвидение не получило должной оценки. Статья «Космический ко­рабль» показалась редакции непомерно большой, и потому через полтора года журнал возвратил ее автору. Публикация состоялась спустя тридцать лет, когда в 1954 году вышел второй том сочинений Циол­ковского.

Статья «Космический корабль» примечательна еще одной мыслью, более близкой нам, нежели тем, кто читал ее тридцать пять лет назад. И хотя цита­ты не лучший способ рассказа, я вынужден восполь­зоваться ими, чтобы скрупулезно точно донести до читателя мысль Циолковского. Вот она:

«Сам снаряд может не запасаться энергией «матермальной», то есть весомой, в виде взрывчатых веществ или горючего. Она ему передается с плане­ты в образе параллельного пучка электромагнитных лучей с небольшой длиной волны... Этот параллель­ный пучок электрических или даже световых (напри­мер, солнечных) лучей и сам должен производить давление... В самом деле, на Земле может быть по­строена силовая станция неограниченных почти раз­меров, с производством многомиллионной электриче­ской энергии. Станция отбрасывает ее и передает летящему аппарату...»

Воображение рисует Циолковскому ракету без топлива. Как облегчила бы такая ракета задачу межпланетных сообщений! Но... даже Циолковскому возникшая мысль кажется дерзкой. «Но все это че­ресчур гипотетично (сомнительно) и даже мало до­ступно для расчетов», — замечает он. И никто не осудит Константина Эдуардовича. Мог ли он в 1924 году предполагать, что тридцать с лишним лет спустя физики придумают тот замечательный квантовый генератор света, о котором шла речь вы­ше? А в наши дни ученые всерьез обсуждают и про­блему квантовых двигателей и возможность разго­нять квантовым лучом искусственные спутники, замедляющие свой бег при соприкосновении с земной атмосферой. Мало того, ученые замышляют даже перевод таких спутников с одной орбиты на другую, подталкивая их тем же квантовым лучом.

В 1926 году Циолковский снова издает «Иссле­дование мировых пространств реактивными прибора­ми». Под старым названием выходит совершенно новая работа. Впрочем, и название сохранилось по­тому, что Циолковский намеревался поначалу под­готовить переиздание. Но, приступив к работе, рас­писался в полную силу.

Пригласив читателей на стартовую площадку, ученый делает их свидетелями старта в космическое далеко. Ракету надо разогнать, разогнать так, что­бы она «сберегла свой запас взрывчатого материала для дальнейшего полета». Задача очень сложна. Постройка электромагнитных пушек обречена на яв­ный провал. Длинная пушка стоит миллионы, корот­кая — чревата опасными перегрузками.

«Самый простой и дешевый в этом случае при­ем, — разрешает возникшее противоречие Циолков­ский, — ракетный, реактивный. Мы хотим сказать, что наша космическая ракета должна быть постав­лена на другую — земную, или вложена в нее. Зем­ная ракета, не отрываясь от почвы, сообщит ей же­лаемый разбег».

Вот это действительно придумка: разделить работу взлета между двумя ракетами! Но... разгону «земной» ракеты (первой ступени двухступенчатой конструкции, как сказали бы мы сегодня) препятст­вует трение.

Трение выглядело грозным, непобедимым врагом. Однако Константин Эдуардович отмахивается от этого ненасытного пожирателя энергии, словно от назойливой мухи: «... я знаю способы сводить тре­ние почти к нулю, но об этом поговорим в другой книге». И, обронив столь многозначительную фразу (чуть ниже я попытаюсь раскрыть ее смысл), Циол­ковский продолжает излагать свои взгляды. Нет, не зря занимался он столько лет цельнометаллическим дирижаблем! Это пригодится теперь для аэродинами­ческих расчетов. Ведь за счет внутреннего давления газа ракета не будет отличаться по форме от дири­жабля с круговыми поперечными сечениями.

Не забывает Циолковский и о другой идее. Для него бесспорно: поставив графитовую пластинку — газовый руль — в поток раскаленных газов, извер­гающихся из сопла, можно без труда управлять ра­кетой.

«При поворачивании пластинки, — пишет он, — вылетающий из трубы поток сам вращается; рождается его вихреобразное движение, что и застав­ляет снаряд поворачиваться вокруг своей длинной оси в ту или другую сторону».

* Смелая новаторская идея Циолковского о газовых ру­лях озадачила многих его современников. В частности, против нее весьма резко выступил в одном из немецких журналов ин­женер Ладеман. Его возражения получили, в свою очередь, рез­кую отповедь Циолковского. «Возражения инж. Ладеману» были напечатаны в виде приложения к брошюре «Космическая ракета. Опытная подготовка». (Примечание автора.)

Давая волю фантазии, Циолковский завершает свой труд широким планом завоевания межпланет­ных пространств. Он включает в этот план «развитие в эфире индустрии в самом широком смысле». Но­вая работа производит на ученых большое впечат­ление. И, пожалуй, вернее всего оценивает это впечатление коротенькое письмецо, полученное Константином Эдуардовичем от одного из его герман­ских корреспондентов: «Срочно жду эту книгу в 5 экземплярах. Во имя науки прошу сейчас же выслать ее».

Итак, безвестным учителем из Калуги уже инте­ресуется мир. Почта приносит письма, украшенные чужеземными марками. Известность растет, и этому немало способствовало событие, имевшее место в 1927 году.

В декабре 1927 года Циолковский получил из Москвы странный подарок. Почтальон принес однаж­ды багажную квитанцию и денежный перевод для оплаты перевозки со станции прибывшего груза. Распаковывая большой, тяжелый ящик, Константин Эдуардович с удивлением обнаружил в нем собст­венный бюст.

Необычную посылку сопровождало не менее не­обычное письмо. «Для нас, — читал Циолковский, — будет большой радостью, что этот бюст будет нахо­диться в мастерской величайшего Зодчего Вселенной, и своим отказом Вы огорчили бы нас — первый межпланетный отряд, который стремится продвинуть Вашу идею возможно быстрее в массы...»

Историю этого бюста рассказал мне один из членов «первого межпланетного отряда», недавно скончавшийся Георгий Андреевич Полевой.

В 1927 году Московская ассоциация изобретателей-инвентистов (существовали и такие организации) надумала отметить семидесятилетие Циолковского. Решили организовать Выставку межпланетных сооб­щений. В одном из зданий, неподалеку от теперешней площади Маяковского, энтузиасты мастерили и рас­ставляли макеты, муляжи, развешивали чертежи, фотографии.

Инициаторы выставки проявили незаурядную энергию. Кроме Циолковского, Цандера и других со­ветских исследователей, для выставки прислали экс­понаты Макс Валье, Герман Оберт, Вальтер Гоман и некоторые другие зарубежные исследователи. Наи­более крупным изобретателям были посвящены спе­циальные стенды. Центральное место занял стенд Циолковского. Его-то и украсил бюст работы Поле­вого и Архипова.

Выставка пользовалась успехом. Ее посетило не­сколько тысяч человек. А когда она закрылась, устроители единодушно решили подарить Циолков­скому бюст, украшавший стенд с его работами.

Все это, повторяю, я услышал от Г. А. Полевого. Вскоре его рассказ пополнили архивные документы, а затем, после того как в мае 1961 года «Литературная газета» сообщила о некоторых малоизвестных фактах жизни Циолковского, установленных в работе над этой книгой, я получил письмо от А. Д. Борисо­глебского из города Мичуринска. Заинтересовавшись моей работой, товарищ Борисоглебский любезно со­общил, что в Мытищах живет Михаил Игнатьевич Попов, знавший Циолковского и состоявший с ним в переписке. Разумеется, я тут же написал М. И. По­пову. Его ответ, содержавший весьма интересные све­дения, последовал без промедления.

Прежде всего воспоминания М. И. Попова кра­сочно рисовали выставку 1927 года. «Огромная витрина одного из торговых помещений на Тверской улице освещена ослепительнее остальных. Перед ней толпа. За стеклом — фантастический пейзаж неведомой планеты — оранжевая почва, синяя раститель­ность и прямые каналы. Припланечивается ориги­нальный летательный аппарат — огромная ракета. На фоне черно-синего, щедро озвезденного неба изумляющая надпись: «Первая мировая выставка межпланетных аппаратов и механизмов». Не вой­ти на «Первую мировую» было свыше моих сил. Сделав лишь пару шагов, я как бы перешагнул по­рог из одной эпохи в другую — космическую...»

Здесь среди многочисленных фотографий, маке­тов и муляжей, показывающих путешествие к чу­жим мирам, Попов услышал страстный рассказ о космонавтике. Рассказ был коротким. Вошла но­вая группа посетителей, и добровольный гид, сунув в руки Попову пачку брошюр, заторопился к ним. Дома, перелистав брошюры, Михаил Игнатьевич об­наружил среди них несколько работ Циолковского, узнал об Ассоциации изобретателей-инвентистов, о языке всечеловечества «АО». И если язык «АО» показался Попову полным бредом, то брошюры Циолковского породили искреннее желание позна­комиться с их автором.

Знакомство состоялось по почте: молодой мос­квич написал, старый калужанин ответил. Воспоми­нания Попова содержат любопытные детали этой переписки. Константин Эдуардович просил своего молодого друга приобрести для него сборник статей, посвященный энергии атома. Читая эти строки во­споминаний Попова, я не мог не вспомнить запись об электрических звездных кораблях в дневнике Циолковского. Интересна и оценка, которую дал по­лученной книге Константин Эдуардович: «Читал сборник. Очень интересен. Но написан не по-русски. Много латинщины. Можно было бы то же самое рас­сказать и по-русски».

Вскоре Попов приехал в Калугу и, разумеется, был гостеприимно встречен Циолковским. Беседа те­кла широко и свободно. Не обошли в ней и недав­нюю выставку.

— Да, — сказал своему собеседнику Константин Эдуардович, — там, на Тверской улице, было много фантазии и удальства! Но без этого нельзя в новом деле. Наши русские космополиты — замечательные парни *. Они затеяли хорошее дело. Надо обратить внимание общественности на новые пути. На пути в бесчисленные миры. Всегда так: сначала фантазия и мечта, потом — научный расчет, и в конце концов претворение в жизнь. Я верю, что представитель уже вашего поколения полетит в небо!

* Заметим к слову, что космополитами называли тогда себя члены Ассоциации изобретателей-инвентистов, и тогда это сло­во имело несколько иной смысл, нежели тот, который мы вкла­дываем в него сегодня. (Примечание автора.)

Долгие годы эта вера Циолковского вызывала у окружающих лишь вежливую улыбку. Теперь же многое изменилось. Свидетельством тому статья Б. Рустем-Бека «В два дня на Луну», опубликован­ная в 1927 году журналом «Вокруг света». Статья сообщала о фантастической телеграмме, якобы от­правленной из России в Лондон: «Одиннадцать со­ветских ученых в специальной ракете вылетают на Луну» *.

* Причину этого сообщения объясняет нам сам Циолков­ский. В брошюре «Ум и страсти» он пишет: «На самом деле строилась модель металлической оболочки дирижабля, склады­вающегося в плоскость, длиной 10 метров».

«Типичная газетная утка», — скажет читатель. Совершенно верно. Сам факт высосан из пальца. Но интересно другое — комментарии к сообщению мо­сковского корреспондента, напечатанные газетой «Дейли Кроникл». «На Луне некого пропагандиро­вать, там нет населения, — писала газета. — Мы должны встретиться с другой опасностью. Если боль­шевикам удастся достигнуть Луны, то, не встретив там никакого вооруженного сопротивления, не надо испрашивать концессии, они без труда овладеют всеми лунными богатствами. Заселенная коммуни­стическими элементами, Луна сделается большевист­ской. Затраты на постройку ракеты и риск жизнями нескольких ученых — сущие пустяки в сравнении с теми колоссальными выгодами, которые можно ждать от эксплуатации материи на Луне».

На первый взгляд заметка из «Дейли Кроникл» выглядит забавным анекдотом. Но не зря говорится, что в каждой шутке есть доля истины. Разглядеть эту истину нехитро: уже в середине двадцатых годов завязывалась битва за космос, выигранная, как извест­но, Советским Союзом. Беспримерные рейсы к звез­дам Юрия Гагарина и Германа Титова — лучшая награда тем, кто долгие годы изо дня в день гото­вил эти подвиги.

Незадолго до полета Юрия Гагарина Московская киностудия научно-популярных фильмов выпустила картину «Перед прыжком в космос». Фильм откры­вался примечательными кадрами: гора писем на одну тему: «Разрешите полететь первому...»

Груда писем на экране выглядела весьма внуши­тельно. И все же в ней не хватало одного письма, о существовании которого, вероятно, не подозревали ни режиссер, ни сценаристы. Оно было написано еще в 1927 году первым претендентом (вернее, претен­денткой) на космический полет — ростовской комсо­молкой Ольгой Винницкой.

«Многоуважаемый профессор! — писала Винниц­кая Циолковскому. — Я прочла в журнале «Огонек», что немецкий летчик Макс Валье собирается лететь на Луну. Моей давнишней мечтой было полететь на Луну, и потому я увлекалась Жюлем Верном. Те­перь, прочтя некоторые Ваши книги, я решила, что в полете на Луну нет ничего невозможного. И вот я рискую попросить Вас — может быть, Вы можете попросить Макса Валье, чтобы он взял меня с со­бой?.. Или мне подождать, пока полетят русские, со своими как-то лучше...»

Храбрость девушки обрадовала Циолковского. «Глубокоуважаемая О. В., — отвечал он ей. — Валье думает сначала пустить корабль без людей. И это едва ли удастся. О Луне и думать нечего. Прежде еще нужно достигнуть разреженных слоев воздуха, для чего нужен особый еще не испытанный двига­тель. Его даже в проекте нет. Газеты, журналы и изобретатели много фантазируют. Вы напрасно увле­каетесь. Хорошо, если мы дождемся с Вами хоть полетов за атмосферу. Но меня очень умиляет и вос­хищает Ваша смелость...»

На первый взгляд переписка выглядит каким-то случайным фактом. На самом же деле она весьма характерна для отношения и к межпланетным поле­там и к Циолковскому. Дабы в этом не оставалось сомнений, позволю себе познакомить читателя с еще одним документом — письмом того самого Макса Валье, с которым собралась было лететь на Луну Ольга Винницкая.

«Меня изумляет, — писал Валье Я. И. Перельману, — что Ваша книга выходит уже шестым изданием и имеет общий тираж в 47 тысяч. Ни один автор у нас в Германии еще этого не добился. Неужели рус­ский народ так интересуется этой проблемой! И разве население современной России имеет деньги для по­купки книг? Или книги у вас так дешевы, или же бес­платно раздаются государством всем интересую­щимся?»

Читая это письмо, невольно вспоминаешь выска­зывания Арчибальда Скайлса, одного из героев рома­на «Аэлиты», о странности русского характера. Впро­чем, упрекать Валье не приходится. В голове среднего европейца двадцатых годов не укладывались те пере­мены, которые произошли с Россией и русскими.

Время шло. Имя Циолковского становилось леген­дарным. Невероятные истории о калужском ученом не только передавались из уст в уста, но и выплескива­лись иногда на страницы газет и журналов. Одну из них мне довелось узнать после того, как, листая за­писные книжки Циолковского, я наткнулся на лако­ничную пометку: «Статья Кольцова в мою защиту». Далее следовала ссылка на номер «Огонька», глав­ным редактором которого был в ту пору Михаил Ефи­мович Кольцов. Не ринуться по следам пометки было невозможно. И мое усердие не осталось без награды. Статья Кольцова действительно защищала Циолков­ского.

«Люблю почитать советскую газетку, — писал Кольцов. — Нет, не московскую, там на свой же соб­ственный фельетон напорешься. Провинциальную газетку хорошо почитать, да ту, которая подальше, по­глуше, позахолустнее. Из нее только узнаешь, как люди живут и чем помышляют, и что из-под себя думают, и на Луну в гости собираются.

Газета «Звезда» в г. Новгороде сообщает новости из Москвы, о которых, в самой Москве сидя, никогда не узнаешь. Судите сами:

«На Московском аэродроме заканчивается построй­ка снаряда для межпланетного путешествия. Снаряд имеет сигарообразную, форму, длиной 107 метров. Обо­лочка сделана из огнеупорного легковесного сплава. Внутри — каюта с резервуарами сжатого воздуха. Тут же помещается особый чиститель испорченного воздуха. Хвост снаряда начинен взрывчатой смесью. Полет будет совершен по принципу ракеты: сила дей­ствия равна силе противодействия... Попав в среду притяжения Луны, ракета будет приближаться к ней с ужасной скоростью, и для того, чтобы уменьшить ее, путешественники будут делать небольшие взрывы в передней части ракеты».

«Мы взволнованы, — продолжает Кольцов. — Ка­кой такой чиститель свежего воздуха? Нельзя ли его до путешествия на Луну приспособить в театрах, клубах и иных общественных местах? Разве можно такое драгоценное изобретение отсылать в межпла­нетное пространство! А ужасная скорость! Удастся ее в самом деле затормозить «небольшими взрывами» или не удастся? А Жюль Верн и Алексей Толстой — они не помешают ли путешественникам из новгород­ской «Звезды», — ведь это у них списаны и снаряд, и ракета, и сигарообразная форма! Ведь действие равно противодействию!

Нет, «Звезде» не до шуток. Она сообщает подлин­ные обстоятельства путешествия на Луну, от которых кровь стынет как молоко в мороженнице.

«Постройка снаряда ведется уже четвертый год. Для этой цели были приглашены итальянские инже­неры. Работа производилась под руководством инже­нера Циолковского. Напряженный умственный труд окончательно подорвал здоровье талантливого рус­ского инженера, и он заболел неизлечимым психическим недугом. Руководство на себя взял инженер Цандер...»

Я обрываю ту нелепицу, которую со свойственным ему сарказмом процитировал и разбил Михаил Коль­цов. Легко представить себе, с каким удовлетворе­нием прочитал Константин Эдуардович строки, без­жалостно высекшие сочинителей газетных уток:

«...Однако же новгородские герои газетной инфор­мации жертвовать особо ничем не хотят. С осторожной скромностью они предупреждают: «Настоящее сооб­щение перепечатывается из газеты «Карельская ком­муна». Дело, так сказать, не наше, за Луну не мы, а карелы отвечают.

Не хочется грозно обвинять новгородских и ка­рельских журналистов за их объединенную тощую утку. Жизнь, северная, лесная — скучна. Дремотная, вязкая жизнь. Хотели ее всколыхнуть буйные газет­ные головушки и выдумали про Луну и про психиче­ский недуг...»

Нет, Циолковский не строил гигантской ракеты на подмосковном аэродроме, но он сделал ничуть не меньше, когда к числу его трудов прибавилась не­большая брошюра «Космическая ракета. Опытная подготовка».

Брошюра невелика, и понимать ее, как пишет сам Циолковский, можно, лишь освоив его исследование 1926 года. Ценность ее заключается в том, что от чисто теоретических размышлений Циолковский перехо­дит к конкретной программе опытов. По его мнению, без таких опытов немыслимо развитие ракетной тех­ники. Как всегда, интуиция Константина Эдуардови­ча безошибочно точна. Считанные месяцы отделяют выход брошюры от грозного рева ракетных двигате­лей, прозвучавшего весной 1928 года в небольшом не­мецком городке Ганновере, неподалеку от Франкфур­та-на-Майне.

О том, что происходило в Ганновере, Циолковский узнал из письма А. Л. Чижевского. Чижевский немед­ленно выслал в Калугу вырезку из газеты «Кино». Оператор кинохроники Цейтлин подробно описал впечатления от необычной съемки.

То, что увидели журналисты и кинооператоры, действительно было необычным. Прозвучал сигналь­ный пушечный выстрел. Снят брезент. Перед зрителя­ми предстал огненно-красный автомобиль. Из спинки, пристроенной позади кузова, как жерла орудий, тор­чали ракеты — грандиозная ракетная батарея.

О, от этого чудовища можно ждать любой не­приятности! Испытания откровенно опасны. Все вол­нуются. А главный инженер, словно подливая масла в огонь, громко объявляет:

— Устроители испытаний предупреждают, что не берут на себя ответственности перед зрителями за возможные последствия...

Ракетная батарея открывает огонь. Сила реакции рывком кидает огненно-красный автомобиль вперед.

Что это, новая эра? Рождение ракетомобильного транспорта? Первый шаг в грядущее?

Ни то, ни другое, ни третье. Прочитав сообщение из Германии, Циолковский разочарован. «Теперь производят опыты с реактивными автомобилями (опыты фирмы Оппеля близ Франкфурта-на-Майне), — записывает он. — Они научат нас выгодному взрыванию и управлению одним рулем. Только и всего. К автомобильному же делу реактивные приборы непримени­мы, потому что дадут неэкономичные результаты».

Сегодня такое заявление никого не удивляет. Но не забудьте, голос Циолковского прозвучал напере­кор многоголосому реву газетчиков, рекламировавших опыты Оппеля. Портреты предприимчивого фабри­канта, фотографии ракетных автомобилей не сходили с газетных страниц. Радио транслировало речи Oппеля. Респектабельные журналы печатали подробные отчеты сотрудников рекламного отдела фирмы. Ад­ский грохот мог ошеломить любого. Любого, но не Циолковского.

Однако изображать интерес немцев к ракетной технике лишь как погоню за сенсацией было бы гру­бой и злонамеренной ошибкой. Одновременно с ревом ракет на испытательных полигонах Фрица фон Оппе­ля началась знаменитая «битва формул», организует­ся Общество межпланетных сообщений (Немецкое ракетное общество). Среди его членов крупнейшие специалисты Германии.

«Газеты пестрели захватывающими дух сообще­ниями. Место хроники, убийств и скандалов заняли сообщения о ракетных испытаниях» — так описывает этот период в книге «Сильнее силы тяжести» Хорст Кернер.

Внешне «ракетная лихорадка», охватившая Гер­манию, выглядит достаточно благообразно. Отстаи­вается идея космических полетов. Никто не помыш­ляет о войне, и Герман Оберт, идеолог немецкого ракетного оружия, консультирует фильм Фрица Ланге «Женщина на Луне». Но на самом деле не так уж безоблачна, не так уж идиллична эта картина...

Казалось бы, куда безобиднее — развлекательная лента «Женщина на Луне». Ее ставила фирма УФА. С 1927 года эта фирма принадлежит Альфреду Хугенбергу, бывшему генерал-директору Круппа, хозяину большей части немецкой прессы. Хорст Кернер, на которого я уже ссылался, утверждает, что УФА была основана Германским банком как орудие оболванивания миллионов немцев в интересах немецкой тяжелой индустрии. И не случайно, что одновременно с фильмом «Женщина на Луне», издательство, входя­щее в концерн Хугенберга, опубликовало наполнен­ный антисоветскими выпадами роман Ганса Домини­ка «Наследство уранид», также рассказывающий о космических путешествиях.

В 1929 году выходит в свет новая книга Оберта. На этот раз маска сброшена. Речь идет не только о космических ракетах и ракетах для почтовой связи. Оберт пишет уже о ракетных снарядах, старательно разрабатывая проблему управления, наведения на цель. Призывы Оберта не очень гуманны. Предлагая использовать ракеты для транспортировки отравляю­щих веществ, запрещенных международными соглашениями, Оберт заявляет, что «война металлическим оружием ничуть не гуманнее газовой войны». Как говорится, комментарии излишни. Маска была сброшена. Но пока еще поставленная на колени Версальским договором Германия не строит ракетных снарядов. Пока Оберт строит ракету, полет которой будет рекламировать фильм «Женщина на Луне». Помощники Оберта инженер Рудольф Небель и русский эмигрант Александр Шершевский. Историк ракетной техники Вилли Лей аттестует их как «трио», состоявшее «из слегка сбитого с толку теоретика, открытого мили­тариста и русского эмигранта». Я не стал бы здесь отмечать это, если бы один из членов «трио» — Шершевсккй — не состоял бы в длительной переписке с Циолковским. Перелистывая его письма в Калугу, неизвестные советскому читателю, видишь, как завя­зывались научные связи Константина Эдуардовича с германским ученым. Размышляя над этой пере­пиской, невольно задумываешься и о другом: когда Гитлер пришел к власти, немцы злоупотребили зна­ниями в области ракет, которыми поделился с ними Циолковский. Фашистские ученые создали проклятое прогрессивным человечеством «Vergeltungswaffe» — «оружие возмездия», широко известное под именем «Фау-1» и «Фау-2».

Задолго до того, как грохот разрывов объявил ан­гличанам о наличии у гитлеровцев боевых ракет, в конце 1922 года, Циолковский получил из Берлина первое письмо Шершевского. Сообщив о большом ин­тересе немецких ученых к исследованиям Циолков­ского, Шершевский писал: «Очень просил бы Вас от имени многих немецких специалистов прислать Ва­ши работы...»

Так завязались отношения Константина Эдуардо­вича с немецкими учеными, составившие весьма любопытную и малоизвестную страницу новейшей исто­рии ракетной техники. Незримые нити связали два маленьких городка — русскую Калугу и немецкий Геттинген.