Более восьми лет минуло с того дня, когда теория ракеты впервые появилась на страницах «Научного обозрения». Восемь трудных лет прожил ученый, прежде чем дождался своего часа. Петербург словно забыл о его существовании. Только одна небольшая статья «Реактивный прибор как средство полета в пу­стоте и атмосфере» — краткое резюме труда, опубли­кованного М. М. Филипповым, — появилась в 1910 го­ду в журнале «Воздухоплаватель». Но прошел еще год, прежде чем почтальон принес на Коровинскую улицу письмо, взбудоражившее Циолковского. Редак­тор петербургского журнала «Вестник воздухоплава­ния» Б. Н. Воробьев спрашивал: на какую тему хотел бы Константин Эдуардович написать статью для его журнала?

Циолковский не раздумывал ни секунды. В отли­чие от «Научного обозрения» «Вестник воздухоплавания» — издание чрезвычайно распространенное, широкая общественная трибуна. Неужто он откажет­ся от возможности пропагандировать с этой трибуны свои идеи завоевания космоса?

«Я разработал некоторые стороны вопроса о под­нятии в пространство с помощью реактивного прибо­ра, подобного ракете, — писал Циолковский редакто­ру журнала, — математические выводы, основанные на научных данных и много раз проверенные, указы­вают на возможность с помощью таких приборов под­ниматься в небесное пространство, и может быть — основывать поселения за пределами земной атмос­феры...»

Отвечая «Вестнику воздухоплавания», Константин Эдуардович предложил опубликовать вторую часть своей работы. Могло ли такое предложение не заин­тересовать редакцию? Разумеется, нет. Ведь публи­кация труда Циолковского из номера в номер, обры­ваясь всякий раз на самом интересном месте, с традиционной припиской: «Продолжение следует», привлекала к журналу внимание читателей и сулила издателям журнала моральный и коммерческий успех.

Передавая на суд читателей большой труд Циол­ковского, журнал предпослал ему весьма осторож­ную оговорку:

«Ниже мы приводим интересную работу одного из крупных теоретиков воздухоплавания в России К. Э. Циолковского, посвященную вопросу о реактив­ных приборах и о полете в безатмосферной среде.

Автор сам ниже указывает на грандиозность раз­виваемой им идеи, не только далекой от осуществле­ния, но еще не воплотившейся даже в более или ме­нее конкретные формы.

Математические выкладки, на которых основывает автор свои дальнейшие выводы, дают ясную картину теоретической осуществимости идеи. Но трудности, которые неизбежны и огромны при той непривычной и неизвестной обстановке, в которую стремится про­никнуть автор в своем исследовании, позволяют нам лишь мысленно следовать за рассуждениями автора».

Растянутость публикации (работа печаталась с девятнадцатого номера за 1911 год до девятого номера 1912 года) затрудняла чтение и восприятие идей Циолковского. Но такие мелочи не помешали заме­чательным замыслам найти свой путь к читателям.

Коротко напомнив о выводах 1903 года, Циолков­ский открывает совершенно неведомую область зна­ния. Силе тяготения объявлена война, и потому Кон­стантин Эдуардович спешит представить читателям незримого, но грозного противника.

Неужто эта сила и впрямь непобедима? Тяготение рисуется Циолковскому стеной, изолирующей нашу планету. Крепка стена — огромный полый шар-неви­димка, обрекший человечество на вечный плен. Но ведь даже самые крепкие стены рушатся, когда объ­единяются для штурма ум, знания и энергия.

«Одолейте эту стену, прошибите эту неуловимую равноплотную оболочку, — призывает Циолковский, — и тяготение побеждено на всем его бесконечном про­тяжении».

Формулы и расчеты Циолковского — грандиозный стенобитный таран, который он дарит людям. Под ударами рухнет непобедимая преграда. Константин Эдуардович вычисляет работу по преодолению сил тя­готения планеты, определяет скорость, с которой при­дется лететь космическим путешественникам, вычис­ляет время полета. Впервые в научной литературе исключительно смело рисуется грандиозная картина грядущего межпланетного путешествия. И это не ли­тературная зарисовка: Циолковский развертывает научно обоснованный, строго логичный план овладе­ния космическим пространством.

Перенесемся мысленно в 1911 год. По улицам цо­кают копыта извозчичьих лошадей. С фырканьем ка­тятся первые автомобили, неуклюжие и громоздкие. Одетые в кожаные штаны и кожаные черные куртки шоферы пугают прохожих пневматическими сигнала­ми — клаксонами. Конка еще не уступила своих пози­ций трамваю. Позвякивание ее колокольчиков сли­вается с малиновым перезвоном церковных колоко­лов. Долгими деревенскими вечерами жужжат прял­ки, а глаза прях разъедает дым вонючих каганцев да лучин... Как далеко все бытие Российской империи от сказочно-величественных контуров космического корабля, которые набрасывал Циолковский!..

Нужно ли удивляться, что напечатанная в распро­страненном журнале (а «Вестнику воздухоплавания» на недостаток популярности жаловаться не приходи­лось) статья Циолковского наделала немало шума.

Вспомните жаркие споры последних лет: был ли Тунгусский метеорит космическим кораблем? Посе­щали ли Землю звездные пришельцы, выросшие под светом чужого далекого солнца? И вы поймете, как взволновала статья Циолковского в «Вестнике возду­хоплавания» интеллигентного читателя. Да как же можно было не волноваться? Все впечатляло в этой статье. Ведь речь шла о металлических футлярах с водой, способных уберечь будущих путешественни­ков от смертельно опасных перегрузок в первые ми­нуты старта. Об огромных оранжереях, очищающих воздух в помещениях ракеты, позволяющих взращи­вать плоды — пищу будущих космонавтов. О борьбе с невесомостью. Об использовании для создания силы тяги электронов, продуктов распада радиоактив­ных веществ.

И читатель (наш отец или дед), ошеломленный обилием проблем, которые обрушивал на него учи­тель из Калуги, с жадностью вчитывался в смелые, зовущие вперед строки Циолковского: «Было вре­мя — и очень недавнее, когда идея о возможности узнать состав небесных тел считалась даже у знаме­нитых ученых и мыслителей безрассудной! Теперь это время прошло. Мысль о возможности более близкого, непосредственного изучения вселенной, я думаю, в на­стоящее время покажется еще более дикой. Стать но­гой на почву астероидов, поднять камень с Луны, устроить движущиеся станции в эфирном простран­стве, образовать живые кольца вокруг Земли, Луны, Солнца, наблюдать Марс на расстоянии нескольких десятков верст, спуститься на его спутники или даже на самую его поверхность, что, по-видимому, может быть сумасброднее. Однако только с момента приме­нения реактивных приборов начнется новая, великая эра в астрономии — эпоха более пристального изуче­ния неба».

Не нужно быть большим психологом, чтобы пред­ставить себе состояние читателя, оторвавшегося от последнего выпуска журнала со статьей Циолковско­го. Он оглядывается вокруг. Все как будто осталось на своих местах. Ничего не изменилось, а в голове звенят пламенные слова: «Смело же идите вперед, великие и малые труженики земного рода...»

И, вероятно, не раз и не два говорил такой чита­тель своим друзьям:

— Вы видели в «Вестнике воздухоплавания» статью Циолковского? Нет? Обязательно прочтите!

Впрочем, чтобы не оставлять места домыслам (а мне не хочется допускать их в этой документаль­ной повести), я хочу привести подтверждения того шумного успеха, который имела статья Циолковского.

«Резонанс получился большой, — вспоминал спу­стя много лет редактор «Вестника воздухоплавания» Б. Н. Воробьев. — Откликнулись и научно-техниче­ские, и популярные журналы, и общая пресса, и изо­бретатели. Многочисленные авторы выдвигали проек­ты конструкций реактивных самолетов, популяризи­ровали идею межпланетных сообщений, популяризи­ровали идею Циолковского о возможности завоевать пространства, выходящие за пределы воздушного слоя земли, и фантазировали о полном преобразова­нии в связи с этим структуры человеческого обще­ства».

Полная победа над косностью! Но почему же мысли, получившие такой блестящий отзвук в чело­веческих умах, каких-то восемь лет назад прошли со­вершенно незаметными? Отчасти причиной тому боль­шая популярность журнала «Вестник воздухоплава­ния», но главное в другом: в 1903 году авиация — удел небольших групп энтузиастов, проникшихся глу­бочайшей верой в будущее своих начинаний. К 1911 году она успела вырасти в большое и весьма романтичное дело. Именно успехам стремительно раз­вивающейся авиации и обязана своим резонансом научно обоснованная идея межпланетных сообщений, вторично опубликованная Циолковским в 1911-1912 годах. Короче: самолет проложил путь космиче­ской ракете.

Нужно ли удивляться? Пожалуй, нет. В XX веке восемь лет для развития науки срок немалый. Вспом­ним, к примеру, другое восьмилетие: в 1938 году не­мецкие ученые Отто Ган и Фредерик Штрассман рас­щепили атом урана. И кто бы тогда поверил, что в 1945 году атомные бомбы уничтожат два крупней­ших города Японии? Да, многое в науке можно пере­осмыслить за восемь лет.

Очень глухо, почему-то не называя ни одной фа­милии, пишет в своих воспоминаниях Б. Н. Воробьев о многочисленных популяризаторах идеи межпланет­ных полетов, появившихся после опубликования статьи Циолковского. А между тем статья «Исследо­вание мировых пространств реактивными приборами» принесла Константину Эдуардовичу большое богат­ство — дружбу с людьми, понявшими ценность его идей и сделавшими все возможное для их популяри­зации. Известные популяризаторы науки и техники Владимир Владимирович Рюмин и Яков Исидорович Перельман, профессор Николай Алексеевич Рынин действительно оказали Циолковскому неоценимую услугу. Занявшись распространением космических идей, они стали вскоре настоящими друзьями учено­го. Дружба с этими людьми не раз поддерживала и согревала Циолковского в самые трудные для него времена.

Первым откликнулся Рюмин. Статья Циолковско­го ошеломила его.

«Прочел раз, прочел вторично с карандашом в ру­ке, проверяя математические выкладки автора, — пи­сал он. — Да! Это мысль! Циолковский не только один из многих завоевателей воздушной стихии. Это гений, открывающий грядущим поколениям путь к звездам. О нем надо кричать! Его идеи надо сде­лать достоянием возможно более широких читатель­ских масс. Авось среди них найдутся люди, которые не только проникнутся величием мысли Циолковско­го, но и сумеют помочь ему приблизить ее осуществление. Надо им только доказать, что он прав, что полеты в безвоздушном планетном пространстве дей­ствительно возможны, что это не простая научная фантазия, а самая реальная возможность!»

Не откладывая, как говорится, в долгий ящик, Рю­мин пишет статью для журнала «Природа и люди», еще более распространенного, нежели «Вестник воз­духоплавания». Статья эта как небо от земли отли­чается от осторожного перестраховочного предисло­вия «Вестника воздухоплавания».

Свое подлинно гражданское выступление в защи­ту соотечественника (оно невольно заставляет вспом­нить статью П. М. Голубицкого «О нашем пророке») Рюмин начинает с того, что все знают о Цеппелине, но мало кому известен Циолковский: все читали Жюля Верна «От Земли до Луны», а теперь все мо­гут прочесть о том, как фантазия обратилась в науку.

«Сухое заглавие, столбцы формул, масса число­вых данных, но какая сказочная мысль иллюстриро­вана этими формулами и цифрами! Человек, только вчера оторвавшийся от Земли, делающий первые по­пытки завоевания воздушных путей сообщения, уже поднял глаза к мерцающим звездам, и гордая смелая мысль поразила его: «Туда, все выше и выше в миро­вое пространство».

Рюмин раскрывает читателям журнала принцип действия ракеты. Подробно и обстоятельно объясняет он, почему именно ракета станет единственным сред­ством проникновения в космос, отмечает важность работ по освобождению энергии атома — эта энергия пригодится космическим кораблям грядущего.

Статья Рюмина проникнута истовой верой в осу­ществимость идей Циолковского. Однако он отлично знает, сколь тяжела судьба открывателей в царской России. Отсюда и заключительные слова: «Я лично твердо верю, что все же когда-нибудь настанет время, когда люди, — быть может, забыв имя творца этой идеи, — понесутся в громадных реактивных снарядах, и человек станет гражданином всего беспредельного мирового пространства».

Редакция охотно предоставила Рюмину свои страницы для этой статьи. Ведь одним из сотрудников журнала «Природа и люди» был Я. И. Перельман, также увлекавшийся идеей завоевания космоса.

Так встретила русская интеллигенция вторую часть труда Циолковского.