Циолковские продолжают поиски дома. Бережно откладывается каждый сэкономленный рубль. Наконец нашли — старенький, захудалый домишко на самом краю города. Он стоял неподалеку от Оки на Коро­винской улице. Добираться до училища было далеко, и все же предложение показалось Циолковским за­манчивым. Дело в том, что в придачу к дому давали сарай и амбар, а они-то и представляли строитель­ный материал не только для капитального ремонта покупки, но и надстройки — того отдельного рабочего кабинета, о котором Константин Эдуардович мечтал всю жизнь.

В 1905 году дом приобретен. Семья переехала, на­чала обживаться — и вдруг повторилась беда, уже случившаяся в Боровске. В 1908 году вышли из бе­регов бурные вешние воды.

Из окна Циолковскому открывалась беспредель­ная водяная гладь. Река разлилась, что твое море. По ночам в ней отражались звезды, днем путешест­вовали на лодках местные жители. Константин Эду­ардович регулярно промерял глубину — река как будто успокоилась. Однако затишье оказалось об­манчивым. Снег продолжал таять, и вода вторглась в дом. Пришлось срочно переселять детей к сосе­дям, перетаскивать на чердак книги, рукописи, приборы...

Наводнение окончилось, но когда вода отступила, новый дом Циолковских являл собой жалкую карти­ну. На полу лежал плотный слой ила, мебель расклеилась, рассыпалась печка, у книг, которые Кон­стантин Эдуардович не успел донести до чердака, от­валились переплеты.

Наводнение наделало немало бед. Но, как гово­рится, «нет худа без добра». Ремонт, с которым хо­тели было повременить, стал настоятельной необходи­мостью. Пришлось звать плотников. Зазвенели их топоры, разваливая сарай и амбар. Вскоре второй этаж был надстроен. Сбылась давнишняя мечта Циолковского о рабочем кабинете. Остекленная тер­раса, как бы продолжавшая светелку, открывала пре­восходный вид на реку. И, хотя стороннему человеку надстройка показалась бы не только далекой от ком­форта, но и лишенной элементарных удобств, Кон­стантин Эдуардович счастлив.

Зимой в светелке было не жарко. Отапливалась она чугунной печкой, и заниматься приходилось, пое­живаясь от холода. К концу рабочего дня, когда Кон­стантин Эдуардович затапливал печурку, холод усту­пал место адской жаре. Не многим лучше выглядели апартаменты и летом. Солнце накаляло крышу тер­расы. Духота проходила только к вечеру, и Циолков­ский зажигал две керосиновые лампы, подвешенные на железном пруте. Пользуясь недолгими часами прохлады, он продолжал работу, начатую поутру.

Наводнение не исчерпало бед 1908 года. Пропала рукопись «Отчета об опытах по сопротивлению воз­духа Российской Академии наук». Через профессора Сперанского Циолковский послал ее Николаю Его­ровичу Жуковскому. Он писал там, что Рыкачев пре­увеличил допущенные им небрежности, сожалел, что вследствие этого работа не была опубликована пол­ностью.

Легко представить себе, сколько надежды возла­гал Циолковский на ответ Жуковского. Кто-кто, а Ни­колай Егорович, в 1902 году сам построивший аэро­динамическую трубу в Московском университете, должен по достоинству оценить проделанную работу. Циолковский хорошо помнил о помощи Жуковского двадцать лет назад, при публикации первых аэроди­намических исследований. Константин Эдуардович надеялся, что серьезный, обстоятельный труд несколь­ких лет при поддержке Николая Егоровича будет опубликован.

Но случилась беда: рукопись потерялась. Она оты­скалась лишь тридцать лет спустя, когда уже не было в живых ни Циолковского, ни Жуковского.

Потеря рукописи — большое огорчение. С той по­ры Циолковский твердо решает копировать все, что выходит из-под его пера. Переписка на машинке не по карману, и появилась привычка писать каранда­шом под копирку на небольшой фанерной дощечке, положенной на колени.

Хмуры и печальны будни тех далеких лет. И вдруг радостное известие. Циолковский распечатывает плотную пачку бандероли и шуршит газетой. Вот оно, долгожданное известие — корреспонденция о полете братьев Райт! Ее прислал Александр Васильевич Ассонов. Возбужденный сообщением, Циолковский спешит ответить: «Письмо Ваше и статью о Райте получил. Она меня тронула до слез. Номер этот я со­храню...»

Ни на один день не прекращает Циолковский ра­боту. Впрочем, иногда научные исследования перемежаются с отдыхом. Этот отдых неизменно активен — иной ему просто не по вкусу. Много лет Циолковский ездил на велосипеде. И вот этот добрый друг, появив­шийся в 1893 году, отставлен в сторону. Через ма­стерские Вереитинова приобретен потрепанный, ви­давший виды мотоцикл. Чтобы восстановить его, пришлось изрядно повозиться. Константин Эдуардо­вич собственноручно смастерил батарею сухих эле­ментов, подтянул, укрепил разболтавшуюся машину и отважно ринулся в путь. Мотоцикл фыркнул, взревел, как необъезженный мустанг, выпустил клуб сизого дыма и помчался.

Старенькая машина давно отслужила свой век. Она рассыпалась на полном ходу, выбросив седока в придорожный кювет. Прихрамывая, он погрузил остатки железного коня на попутную подводу и воз­вратился домой. На этом кратковременное увлечение мотоциклом и закончилось. Велосипед был немедленно реабилитирован и полностью восстановлен в своих гражданских правах.

Не могу не упомянуть об одной забавной детали, связанной с увлечением мотоциклом. Полиция давно приглядывалась к домику Циолковского. У старшей дочери ученого Любови Константиновны была недоб­рая репутация «забастовщицы». Звук мотоциклетного двигателя показался соседям шумом гектографа под­польной типографии, и они донесли в полицию. Не­трудно догадаться, как разочаровались ревнители закона: вместо станка, печатающего крамольные лис­товки, оказался всего-навсего полуразбитый мото­цикл.

В 1910 году Циолковский послал Жуковскому фо­тографию. На любительском снимке изображено мно­жество моделей, исследованных в «воздуходувке». На обороте надпись: «Жалкие остатки моделей, уни­чтоженных наводнением 1908 года». Легко предста­вить себе, каков же был размах аэродинамических опытов Циолковского, если огромную груду моделей он называет жалкими остатками.

Но, переписываясь с Жуковским, Циолковский не может забыть о потерянной рукописи. Вероятно, именно тогда возникла первая, едва заметная трещи­на во взаимоотношениях знаменитых ученых. Спустя десяток лет она выросла в серьезную размолвку. Чи­тателю этой книги, любящему историю науки нашей Родины, естественно, хотелось бы видеть взаимоотно­шения двух крупнейших деятелей русской науки ни­чем не омраченными. Да, такими они и были до тех пор, пока Жуковский, угадавший главный путь техники летного дела, не изменил своего отношения к цельнометаллическому аэростату. Что же касается Циолковского, то по всему складу своего весьма тем­пераментного характера он не мог испытывать сер­дечных чувств к человеку, видевшему в его любимом детище научное заблуждение и не более.

Но серьезные разногласия придут потом, а пока Жуковский полон искреннего желания поддержать собрата по оружию. Об этом свидетельствуют доку­менты Общества имени Леденцова: Николай Егорович хлопочет о выдаче Циолковскому пособия на по­стройку моделей и оплате русского патента на цельнометаллический аэростат, заботится о пригла­шении Константина Эдуардовича на Второй воздухо­плавательный съезд.

На Второй воздухоплавательный съезд Циолков­ский не поехал. Почему? Сейчас сказать трудно. Быть может, не последнюю роль сыграло и то, что в сен­тябре 1911 года в домик на Коровинской улице на­грянули жандармы. Они арестовали старшую дочь — Любовь Константиновну — за участие в социал-де­мократической группе и связи с людьми политически ненадежными. Жандармы устроили обыск. Перевер­нув в квартире все вверх дном, обнаружили листовки, Программу РСДРП, протоколы съезда партии, ра­боты Маркса, Энгельса, Ленина... Вместе с изъятыми документами в охранку попали и многие личные пись­ма Циолковского, лишив нас возможности точно су­дить о некоторых событиях его жизни, происходив­ших в эту пору. Но, кто знает, быть может, эти до­кументы найдутся, а искать их определенно стоит.