Несколькими страницами ниже я расскажу исто­рию публикации «Исследования мировых пространств реактивными приборами». Эта работа увидела свет в 1903 году при весьма загадочных обстоятельствах. Однако прежде чем перешагнуть через рубеж, отде­ляющий XIX век от XX, перед тем как добраться до 1903 года, необходимо вспомнить о толике внимания, какую подарило Циолковскому уходящее XIX сто­летие.

11 октября 1897 года под рубрикой «Местная хро­ника» газета «Калужский вестник» напечатала не­большую заметку «Нет пророка в отечестве своем». Вряд ли пришлось вспоминать об этой заметке, не напиши ее автор одну фразу: «Почему же русские ученые сочли нужным «замалчивать» г. Циолков­ского?»

Короткая реплика провинциального журналиста, чуть-чуть обиженного за своего земляка, вновь при­вела к Циолковскому человека, однажды оказавше­го ему неоценимую услугу.

Гость Константина Эдуардовича — Павел Михай­лович Голубицкий. Снова, как десять лет назад в Бо­ровске, беседуют эти два человека. Добрым словом они поминают недавно скончавшегося Столетова. Сно­ва рассказывает Циолковский о своей борьбе, о пла­нах и замыслах, о преградах, мешающих осуществить исследования, необходимые зарождающейся науке о полете.

Голубицкий весь внимание. Он знакомится с аэро­динамической лабораторией Константина Эдуардови­ча, осматривает первые, очень грубые и несовершенные приборы. Листает оттиски статей, опубликован­ных за те десять лет, что они не видели друг друга. Голубицкому ясно: Циолковский успел добиться мно­гого. Он понимает: Константин Эдуардович сделал бы еще больше, будь у него мало-мальски сносные усло­вия для работы.

Не прошло и недели, как в «Калужском вестнике» появилась огромная статья, озаглавленная явно на­перекор заметке «Нет пророка в отечестве своем». Статья называлась «О нашем пророке».

Мне довелось прочитать эту статью в Ленингра­де, в одном из залов Государственной Публичной библиотеки имени Н. Е. Салтыкова-Щедрина. И даже теперь, более полувека спустя, ощущаешь волнение и страсть, с которыми она написана. Свои лучшие гражданские чувства выплеснул Голубицкий в жар­ком пламенном призыве помочь Циолковскому.

«Я ушел от Циолковского с тяжелыми думами, — писал Голубицкий, — с одной стороны, я думал: те­перь XIX век, век великих изобретений и открытий, переходная ступень, как пророчил Столетов, от века электричества к веку эфира, а с другой стороны, от­сутствие всякой возможности для бедного труженика познакомить со своими работами тех лиц, которые, могли бы интересоваться ими.

Пройдут годы, лишения создадут чахотку, от кото­рой умрет Циолковский, и за смертью его пройдут, быть может, сотни лет, кто знает, покуда опять наро­дится самоотверженный изобретатель, который свои­ми работами приблизит тот момент, когда люди будут мчаться по воздушному океану, как теперь они несут­ся по земной поверхности...»

Примечателен и конец статьи. «Я обращаюсь к вам, глубокоуважаемые профессора и титаны рус­ской науки, окажите вашу могучую поддержку бед­ному труженику, так сказать, вашему чернорабочему, укажите ему на его промахи, помогите ему вашими советами... Обращаюсь к вам, люди, чуждые науке, и заявляю, что компетентные люди признали большое научное значение работ Циолковского, и потому по­могите ему... Прошу г.г. редакторов русских газет и журналов не отказать в интересах пособия русским изобретателям в перепечатании настоящей заметки».

Страстной была защита деятельности ученого. Ее искусству мог позавидовать иной профессиональный адвокат. Луч надежды вошел в дом Циолковских. И действительно, вскоре многое повернулось к луч­шему: калужская интеллигенция перестает восприни­мать Циолковского как странного оригинала, фанати­чески приверженного своим идеям. Передовые люди Калуги понимают, что имеют дело с серьезным уче­ным, отлично знающим, во имя чего он живет и ра­ботает.

В отношении калужан к Циолковскому произошел перелом. И причиной тому, пожалуй, не только статья Голубицкого. Вот уже несколько лет Константин Эду­ардович учит арифметике и геометрии калужскую детвору. Он делает это отлично. И, как некогда в Вят­ке, ученики разносят добрую славу. В декабре 1896 года «за труды на пользу дела народного обра­зования» попечитель округа объявил Циолковскому благодарность. Несколькими месяцами позднее Кон­стантина Эдуардовича приглашают временно препо­давать математику в реальное училище. Педагог с дипломом учителя начальной школы в среднем учебном заведении — случай беспрецедентный. Впро­чем, причину его исключительности понимаешь, читая документ, хранящийся в Калужском областном архи­ве: «Учитель арифметики и геометрии г. Циолковский полный специалист своих предметов и преподает их с особым умением: ясность, точность, определенность, строгая последовательность и наглядность — отличи­тельные черты в изложении им уроков математики». Эта характеристика принадлежит перу инспектора уездного училища П. А. Рождественского.

Таким образом, не случайно, что в 1899 году Кон­стантина Эдуардовича пригласили преподавать фи­зику в Калужское женское епархиальное училище.

Каждый день шагает Циолковский на занятия. Он идет, слегка наклонившись вперед, словно несет на плечах тяжелый груз. Сняв плащ-крылатку, неболь­шими шаркающими шагами входит в класс. На нем длинный черный сюртук старомодного покроя, сво­бодно завязанный шейный платок, брюки, заправленные в сапоги.

Звонок возвещает начало урока. Ученицы притих­ли. Они любят своего учителя, ценят его искреннее, заботливое отношение. В кабинете физики, еще не­давно полуразрушенном и заброшенном, все ожило. Наука, считавшаяся удивительно скучной, оказалась неожиданно интересной. Со свистом вырывается пар, заставляя работать небольшую паровую машину. Кол­пак, из-под которого откачан воздух, невозможно оторвать от стола. Над учительским столом взлетает воздушный шарик, и желающие могут подержать его за ниточку. Да, на уроках физики есть на что посмот­реть, над чем задуматься...

Константин Эдуардович верен своим привычкам. Как в Вятке и Боровске, свободное время он прово­дит на реке. Нет для него большего наслаждения, чем поплавать, погреться на солнышке, а затем снова в воду. Река дарит много радостных часов настоящего отдыха. Тут же, на пляже, Циолковский мастерит лодку, неизменно притягивающую взгляды любопыт­ных. Нет, это не утлый, неустойчивый челнок вроде смастеренного в Боровске. На сей раз лодка исклю­чительно устойчива. Ее два корпуса соединены помо­стом, между ними огромное гребное колесо (ну что твой пароход); качай рычаги — и плыви, куда хо­чешь...

Среди экипажа необычного судна почти всегда можно увидеть невысокого человека с гладко заче­санными назад волосами и небольшой ершистой бороденкой. Это еще один друг Циолковского — Павел Петрович Каннинг, по профессии — аптекарь, по складу характера — мечтатель. Вскоре после переез­да в Калугу Циолковский познакомился и подружил­ся с ним. Каннинг увлекся идеями Константина Эду­ардовича, стал одним из его рьяных помощников. Он даже заказал себе особые визитные карточки — «ПАВЕЛ ПЕТРОВИЧ КАННИНГ, АССИСТЕНТ К. Э. ЦИОЛКОВСКОГО». В Архиве Академии наук СССР хранится этот маленький кусочек белого картона — трогательное свидетельство высокого доверия к своему старшему товарищу.

Каннинга неизменно наполняли идеи и планы. Он считал себя великим предпринимателем и коммерсан­том. (Как мне кажется, он не был ни тем, ни дру­гим.) Чего стоит, к примеру, договор, заключенный им в 1899 году с Циолковским:

«Условие мое (Циолковского Константина) с Пав­лом Каннингом относительно эксплуатации изобре­тенных мною лодок, соединенных проходящими внут­ри досок проволоками, и двойных с колесом. Все расходы на построение лодок должны покрываться доходами от них... Высшая цель наша — подвинуть вперед дело воздухоплавания посредством приобре­тения обширных средств... Должны вестись приходо-расходные книги, за подписью обоих участников. Каждый должен работать по построению, насколько позволяют силы, обстоятельства и знания...»

Впрочем, дальше договора, точно обусловившего взаимоотношения компаньонов, дело не пошло. А жаль... В лодках-двойняшках без труда угадываешь одну из наиболее прогрессивных современных конст­рукций. На песке калужского пляжа сооружались грубые прообразы катамаранов — судов завтрашнего и послезавтрашнего дня. Как видите, прозорливость Циолковского проявлялась подчас в различных, да­леких друг от друга областях.

Итак, XX столетие Константин Эдуардович встре­чал, приободренный некоторыми успехами. Несмотря на все трудности, выпадавшие на его долю, он всегда верил в лучшее. В первые же годы XX века Циолков­скому пришлось пережить много тяжелого...