Огорчения, которые принесли Циолковскому раз­рыв с Гончаровым и статья в «Научном обозрении», разумеется, не в силах умалить его интерес к делам космическим. Спустя год в газете «Калужский вест­ник» он опубликовал еще одну статью. Сегодня она почти забыта, но забыта, на мой взгляд, несправед­ливо, что я и попытаюсь сейчас доказать. Однако, прежде чем углубиться в анализ малоизвестной ра­боты, нам придется перенестись еще на несколько лет назад, в 1877 год, и вспомнить об открытиях, наде­лавших так много шума в мировой прессе.

В 1877 году действительно произошли события, глубоко взволновавшие не только ученых. В тот год огненно-красная планета, носящая имя бога войны Марса, приблизилась к Земле на предельно корот­кое расстояние — произошло очередное великое противостояние Марса. Десятки телескопов дружно нацелились в сторону нашего небесного соседа. Аст­рономы ночей не спали, стараясь как можно полнее использовать короткое время близости с ним. Их усердие не осталось без награды: американец Холл обнаружил подле багровой планеты два небольших спутника и назвал их Деймос и Фобос. Имена, ко­торыми наградил марсианские луны Холл, вполне со­ответствовали их месту в солнечной системе. Ведь Деймос (Ужас) и Фобос (Страх) были, да, пожалуй, всегда будут, спутниками грозного Марса, беспощад­ного бога войны.

Открытие Деймоса и Фобоса стало немалым со­бытием в мире астрономов. Но еще больше шума наделал итальянец Скиапарелли. Нацелив свой те­лескоп в ту же сторону, что и Холл, он разглядел на поверхности Марса какие-то непонятные полосы, геометрически правильным рисунком покрывавшие поверхность далекой планеты. Взволнованно загудел растревоженный ученый мир. А Скиапарелли еще больше взбаламутил традиционную академическую тишину. «Возможно, — писал он, — эта удивитель­ная картина — результат работы разумных существ, обитающих на планете. Я, во всяком случае, остере­гаюсь выступать с возражениями...»

Весть о «каналах» на Марсе — признаках никому не ведомой цивилизации, стремительно облетела зем­ной шар. Даже люди, далекие от астрономии, не могли оставаться равнодушными к этой ошеломляю­щей научной гипотезе*.

*Интересно отметить, что крупнейший советский ученый, основоположник астроботаники член-корреспондент Академии наук СССР Г. А. Тихов незадолго до смерти, летом 1959 года писал: «Мы еще не знаем, в каком состоянии находится жизнь органических существ животного и разумного типа на Марсе. Эту задачу решат космонавты, наши потомки».

Газеты охотно предоставляли место сообщениям из астрономических обсерваторий. Ученые жадно вглядывались в далекий Марс и спорили с невиданным ожесточением. Ревнивая мысль о том, что человек отнюдь не единственное мыслящее существо во вселенной, не давала покоя. Покушение на эту исключительность человечества стало одной из наиболее тугих пружин, толкавших ученых к дальнейшему изучению Марса. И противники и сторонники суще­ствования марсиан спешили доказать друг другу свою правоту. Не заметь Скиапарелли едва разли­чимых черточек, вряд ли Марс удостоился столь пристального внимания. Такова великая сила гипотез, в том числе и гипотез ошибочных. Они подстегивают мысль, помогая науке быстрее одолеть очередной барьер незнания.

Естественно, что, поверив в обитаемость Марса, в то, что на нем живут разумные существа (а без них как же могла появиться система каналов), лю­ди захотели установить с марсианами связь. И тут, извлеченная из архива науки, снова заявила о себе идея изобразить на поверхности Земли геометричес­кие фигуры. Пусть такие фигуры возвестят всей все­ленной, что и на Земле владычествует разум. Людям XIX столетия, взбудораженным открытием Скиапа­релли, эта наивная идея представлялась в высшей степени привлекательной, благородной и полезной. К тому же автором ее был не кто иной, как Карл Фридрих Гаусс, великий математик и астроном.

Без тени иронии предлагал Гаусс изобразить на просторах Сибири грандиозный чертеж, подтвержда­ющий правоту теоремы Пифагора. Гаусс искренне верил, что достаточно сообщить вселенной о равенстве суммы квадратов катетов квадрату гипотенузы, чтобы разумные существа на соседних планетах без промедления откликнулись на этот сигнал.

Аналогичную мысль развивал и венский ученый Литтров. Он предлагал сделать площадкой для сигнализации Сахару и рекомендовал изображать гигантские чертежи-сигналы траншеями, наполнен­ными водой. На эту воду нужно было налить керо­син и поджечь его с таким расчетом, чтобы сигнал горел шесть часов.

Но даже огненный фейерверк Литтрова померк рядом с тем, что отстаивал французский изобрета­тель Шарль Кро. Его книга «Средства связи с пла­нетами», опубликованная в 1869 году в Париже, после открытия Скиапарелли, стала читаться как увлекательнейший роман. Шутка ли! Пылкое вообра­жение француза видело гигантские зеркала, фокуси­рующие солнечные лучи. Огненные «зайчики» этих зеркал, оплавляя своим жаром почву, должны были рисовать геометрически правильные фигуры, но не на Земле, а на поверхности тех планет, с которыми предстояло установить связь. Естественно, что поток такого рода проектов, подчас далеких от науки, но неизменно щекотавших нервы читателям, давал обильную пищу газетчикам. И действительно, можно ли упрекать журналистов в том, что проблема меж­планетной связи не сходила с газетных полос? Ведь их профессией было искать и делать сенсации, а тут сенсации буквально сами шли в руки.

Итак, геометрические фигуры. По поводу воз­можности их использования для межпланетных бе­сед было израсходовано много чернил. В результате случилось то, чего в общем и следовало ожидать. Желаемое стало выдаваться за действительное. Коль скоро люди стремятся разглядеть Марс, то почему же не поверить, что марсианские астрономы не менее внимательно наблюдают за Землей? Отсюда и заметка «Междупланетные сообщения», появившаяся за подписью некоего N. 30 октября 1896 года «а стра­ницах газеты «Калужский вестник».

Основываясь на сообщениях французской прессы, N. поведал калужанам о том, что два француза, Кальман и Верман, якобы разглядели на фотосним­ках Марса геометрически правильные чертежи. На­делив несуществующих марсиан популярной на Зем­ле мыслью о межпланетной связи, автор сообщения в «Калужском вестнике» заканчивал его так: «Поче­му бы не предположить, что открытые ими (Кальма­ном и Верманом. — М. А.) на Марсе знаки есть не что иное, как ответ на прошлогоднюю попытку аме­риканских астрономов войти в сношения с жителями этой планеты посредством фигур из громадных кост­ров, расположенных на большом пространстве? Во всяком случае, несомненно, что жители Марса ока­зывают желание сообщаться с нами; а какие это повлечет следствия, этого даже богатое воображе­ние Жюля Верна и Фламмариона не может себе представить; это только будущее может нам пока­зать».

Сообщение, перепечатанное из французской газе­ты, заинтересовало калужан. Естественно, что редак­ция постаралась удовлетворить этот интерес. Почти месяц спустя, 26 ноября 1896 года, «Калужский вест­ник» публикует «научный фельетон» Циолковского «Может ли когда-нибудь Земля заявить жителям других планет о существовании на ней разумных су­ществ?».

На первый взгляд эта статья Циолковского об­щеизвестна — она упоминается почти во всех библиографических списках его научных трудов. Но тем не менее ее ни разу не перепечатывали. Она не вош­ла ни в собрание его научных сочинений, ни в сбор­ник фантастических, хотя и те и другие издавались в последние годы Академией наук СССР. Чрезвы­чайная же редкость «Калужского вестника» (доста­точно сказать, что комплекта этой газеты нет ни в одной из библиотек Москвы) сделала статью о кос­мической связи практически неизвестной современ­ному читателю. А жаль! В наши дни, дни горячих споров, посещали ли Землю пришельцы из других миров, небезынтересно вспомнить, как более полуве­ка назад представлял себе межпланетную связь Циолковский.

В сообщениях французской печати о том, что на поверхности Марса якобы замечены круг с двумя взаимно-перпендикулярными диаметрами, эллипс и парабола, Константин Эдуардович отнесся с известной осторожностью. «Не беремся утверждать досто­верности этих поразительных открытий...» — заме­чает он в своем научном фельетоне. Однако осторож­ность в оценке сомнительной информации не помешала ему сделать правильный вывод: недалеко то время, когда люди сумеют известить о своем существовании наших небесных соседей.

Циолковский не сомневался, что во вселенной есть, кроме нас, и другие разумные существа. Идеей обитаемости других планет он проникся еще в ту по­ру, когда совсем юношей занимался самообразова­нием в Москве. Среди книг, особенно его увлекав­ших, как сообщает друг и биограф ученого Я. И. Перельман, была четырехтомная «Общедоступная астро­номия» Франсуа Араго. Переведенная на русский язык сто лет назад — в 1861 году, она произвела на Циолковского большое впечатление. Именно в ней прочел он: «Если спросят, могут ли на Солнце су­ществовать обитатели, организованные подобно жи­телям Земли, то я немедля дам утвердительный от­вет».

Сегодня наивно-запальчивое утверждение фран­цузского астронома может лишь вызвать улыбку. Жить на Солнце, где даже на поверхности темпера­тура достигает 6000°, мягко говоря, жарковато. Но тем не менее мысли Араго привели спустя два де­сятка лет Циолковского к выводу, сделанному в очерке «Свободное пространство»: «Нет ничего не­возможного в предположении, что эти пространства населены крайне странными для нас существами...»

Верой в обитаемость других миров проникнуты и некоторые страницы «Механики подобно изменя­емого организма» — ранней работы, посланной из Боровска в Петербург. Двадцатипятилетний Циол­ковский предположил, что если на других планетах и есть существа, похожие на людей, то их размеры обратнопропорциональны силам тяготения. Иными словами говоря, небесные тела исполинских разме­ров, по его мнению, могли быть заселены карликами, а планеты-малютки — великанами.

Короче, принимаясь за статью для «Калужского вестника», Циолковский искренне верил и в сущест­вование «небесных соседей» и в возможность уста­новления с ними связей.

Но как послать в космос сигналы? Какими они должны быть? Система геометрических фигур Кон­стантину Эдуардовичу явно не по вкусу. Увы, оп­тическая сигнализация — единственная возможность, которую техника могла предоставить ученым. Хотел Циолковский или не хотел, другого выхода у него про­сто не было. И тем не менее Циолковский распорядил­ся этой возможностью как никто из его предшествен­ников. Он предложил разговаривать с космосом языком точек и тире — той азбукой сигналов, что разносила по телеграфным проводам известия радо­сти и печали.

Надо заметить, что соображения Циолковского по поводу оптической сигнализации на расстояниях, исчисляемых миллионами километров, весьма трезвы. Они опирались на твердую почву здравого смысла и были, весьма далеки от воздушных замков, воз­двигнутых Гауссом и Литтровом. Ведь если земным астрономам видны Деймос и Фобос, то почему же астрономам Марса не разглядеть сигналов Земли? Диаметры спутников Марса наука того времени ис­числяла в девять верст, а Циолковский — сейчас мы знаем это точно — получил по поводу этих спут­ников исчерпывающую информацию от С. В. Щер­бакова.

То, что предлагает Циолковский, выглядит од­новременно абсолютной реальностью и чистейшей фантастикой. Его предложения реальны, ибо осно­ваны на расчетах, вытекают из фактов. Но замысел их фантастичен: шутка ли, установить на весенней черной пахоте ряд щитов площадью в одну квадрат­ную версту, окрашенных яркой белой краской! «Ма­неврируя с нашими щитами, кажущимися с Марса одной блестящей точкой, мы сумели бы прекрасно заявить о себе и о своей культуре».

Ничего себе задачка! Попробуйте точками и ти­ре рассказать что-то тому, кто не знает родного вам языка. Безнадежно? Ан нет! Все зависит от умения. И, когда Циолковский взялся за это дело, оказалось, что лаконичный язык точек и тире не так уж скуп. Более того, он может стать понятным тем неведомым обитателям Марса, которые явно не знают земных наречий.

Мысль созрела. И Циолковский не делает из нее секрета. Для начала понадобится ряд одинаковых сигналов. Их необходимо посылать через равные проме­жутки времени. Они прозвучат как позывные — свидетельство того, что Земля преднамеренно вызывает на разговор всю вселенную, а дальше... Впрочем, стоит ли пересказывать то, что написал Циолков­ский? Не проще ли предоставить ему слово самому:

«Другой маневр: щиты убеждают марситов в на­шем уменье считать. Для этого щиты заставляют сверкнуть раз, потом 2, 3 и т. д., оставляя между каждой группой сверканий промежуток в секунд 10. Подобным путем мы могли бы щегольнуть перед нашими соседями полными арифметическими позна­ниями: показать, например, наше умение умножать, делить, извлекать корни и проч. Знание разных кри­вых могли бы изобразить рядом чисел. Так пара­болу рядом 1, 4, 9, 16, 25... Могли бы даже показать астрономические познания, например, соотношения объемов планет... Следует начать с вещей, известных марситам, каковы астрономические и физические данные.

Ряд чисел мог бы даже передать марситам лю­бую фигуру: фигуру собаки, человека, машины и проч.

В самом деле, если они, подобно людям, знакомы хотя бы немного с аналитической геометрией, то им нетрудно будет догадаться понимать эти числа...»

Таким выглядел «Разговор с марситами» в пред­ставлении Константина Эдуардовича. Наивно по форме, но достаточно точно по существу загляды­вал Циолковский в суть проблемы, и сегодня вол­нующей человечество. Да, связь с внеземными циви­лизациями — одна из интереснейших и весьма таин­ственных проблем XX века. И попытка продолжить рассказ о несостоявшемся межпланетном разговоре невольно вынуждает нас затронуть ряд вопросов, лежащих на самом переднем крае современной нау­ки и техники.

«Возможна ли связь с разумными существами других планет?» — так озаглавил свою статью в журнале «Природа» известный советский астроном профессор И. С. Шкловский. В этой статье, название которой на редкость схоже с заглавием статьи Циолковского, Шкловский подчеркивает удивитель­ную быстроту, с которой наука подтвердила принци­пиальную возможность космической связи и сделала первые шаги по ее реализации.

Аналогичную точку зрения высказали в лондон­ском научном еженедельнике «Нейчур» Ф. Моррисон и Д. Коккони. «Лишь немногие, — пишут они, — бу­дут отрицать глубокую практическую и философ­скую важность обнаружения межзвездной сигнали­зации. Мы полагаем поэтому, что поиски этой сиг­нализации заслуживают приложения всех усилий науки».

Историки науки помнят, что в том же 1896 году, когда чудаковатый учитель арифметики и геометрии размышлял в Калуге над системой сигнализации Марсу, Александр Степанович Попов провел в Пе­тербурге первые блестящие опыты беспроволочной радиосвязи. Циолковский, вероятно, о них не знал или же знал лишь понаслышке. И уж во всяком случае никак не предполагал, что спустя много лет пути великих задумок пересекутся друг с другом. А межпланетная сигнализация сегодня просто не­мыслима без успехов радиотехники.

Вторжение радиотехники в космос началось в го­ды второй мировой войны. После того как в противовоздушной обороне появились радиолокаторы, опе­раторы заметили, что сигналы на экранах локато­ров не всегда сопровождаются воздушными налета­ми. Особенно часто ложные тревоги возникали на рассвете, при восходе солнца. Так ученые узнали о радиоизлучениях небесных тел. Так начала свое су­ществование новая область астрономических иссле­дований — радиоастрономия.

Успехи новой науки решительно опрокинули при­вычные представления. И пока писатели-фантасты искали среди мириадов звезд ночного небосвода ад­реса для будущих депеш, астрономы, приподняв вверх раковины исполинских антенн, внимательно слушали голоса вселенной. И, несмотря на то, что обитаемость ни одного из ближайших небесных тел еще не доказана, астрономы слышат не только их го­лоса, но и голоса чужих далеких галактик, распо­ложенных от нас на расстояниях до 6 миллиардов световых лет.

Радиотелескопы еще не достигли квадратного ки­лометра — той площади, которую вычислил для сво­их щитов Циолковский. Но даже в наш век испо­линских машин и сооружений размеры их антенн не могут не вызывать уважения. Не пройдет двух-трех десятков лет, как радиотелескоп в квадратный километр станет вполне обычным, — более того, заурядным прибором радиоастрономии.

Мне довелось видеть чуткие уши астрономов (да, уши, ведь радиотелескопы не рассматривают небес­ные тела, а слушают их). Глядя на радиотелескоп Пулковской обсерватории, я не мог не вспомнить о Циолковском. Изогнутая огромной дугой, состав­ленная из отдельных щитов, лента Пулковского ра­диотелескопа растянулась едва ли не на полкило­метра.

Но дело, разумеется, не только во внешнем сход­стве щитов из Пулкова с непостроенными щитами Циолковского. Интереснее другое: методика подачи сигналов, способ «завязывания знакомств» во вселен­ной, принятый современной нам наукой, принципи­ально схож с тем, за что ратовал Циолковский. Уче­ные наших дней разделяют мысль, что основой интернационального межпланетного языка станет ма­тематика. Эти размышления отнюдь не беспочвенное прожектерство. Радиоастрономы энергично работают над тем, чтобы сделать явью первые сигналы: «Всем! Всем! Всем!»

Из ведения романистов межпланетная сигнализа­ция перешла в ведение инженеров, математиков и физиков. Они уверенно обещают: в ближайшие годы сигналы Земли умчатся на расстояния порядка де­сяти световых лет. Известный американский радио­астроном Ф. Дрейк недавно разработал и опублико­вал проект устройств столь дальней космической связи.

Радиоастрономия очень молода. Ей нет еще и двух десятков лет, но темпы ее развития разительны. Поначалу физики увеличивали размеры антенн, за­тем стали применять так называемые разнесенные антенны. А впереди еще более удивительная возмож­ность — разнести радиоантенну на два небесных тела. Надо заметить, что такое увеличение антенн сулит исключительно высокую разрешающую спо­собность радиотелескопам. Иными словами, дально­зоркость этих средств космической связи обещает достигнуть неслыханных размеров.

Впрочем, в своем стремлении ловить и переда­вать космические сигналы ученые воистину неисто­щимы на выдумки. Одна из таких выдумок — «кос­мические бутылки». Как известно, мореплаватели средневековья, а иногда и более близкого нам вре­мени, терпевшие бедствия, бросали в воду запеча­танные бутылки с записками. Разумеется, в косми­ческий океан бутылку не бросишь. Ее функции мо­жет взять на себя специальная ракета-автомат. Снабженная радиопередатчиком сигналов, питаю­щимся от солнечной батареи, такая ракета в отличие от океанской бутылки полетит не по воле волн, а по трассе, намеченной человеком. Она будет носиться долго и далеко, разнося под светом чужих солнц голоса Земли, маленькой, неизвестной в тех меж­звездных далях планеты.

Собираясь отправлять такого рода космические корабли, ученые одновременно готовятся и к встре­че им подобных. Так, например, американский про­фессор Р. Брасвелл предлагает любопытный план установления связи с кибернетической ракетой из какого-то далекого от нас мира, приблизившейся к Земле. «Чтобы показать, что мы услышали эхо, — пишет Р. Брасвелл, — нам следует послать сигнал еще раз обратно. Тогда «они» убедятся, что мы во­шли в контакт с ними. После этого они, несомненно, будут продолжать передачу; и не покажется уди­вительным, если для начала они передадут телевизи­онное изображение участка неба, из которого они к нам пришли... Будем же особенно внимательны к радиосигналам внеземного происхождения!»

Призыв профессора Р. Брасвелла разумен и со­держателен, чего, впрочем, нельзя сказать о делах его коллег, осуществивших печально-известный проект «Вест Форд». Вопреки мнению Академии наук СССР и Международного астрономического союза амери­канцы решили улучшить наземную радиосвязь, соз­дав в верхних слоях атмосферы металлический пояс. С мыса Аргуэлльо (в штате Калифорния) они за­пустили искусственный спутник «Мидас», в котором находилось 350 миллионов медных иголок. Но тут произошло то, что не раз случалось у американских ученых, осваивающих космос. Не сработала система разброса. Случай помешал попытке собственными руками закрыть окно во вселенную, через которое можно так много увидеть...

Но оставим в стороне радиоастрономию — ее ус­пехи очевидны. Поговорим о другом приборе — кван­товом генераторе, способном создать световой луч богатырской силы, вспышки которого будут видны и на других планетах. «В настоящее время, — сказал академик Арцимович, — становится очевидным, что новые атомные радиостанции могут привести к под­линной революции в технике связи. С их помощью, по-видимому, удастся создать тонкие как иголка и вместе с тем чрезвычайно мощные пучки электро­магнитных волн и световых лучей, пользуясь которы­ми можно будет передавать сигналы далеко за пре­делы солнечной системы на многие миллиарды ки­лометров. Для любителей научной фантастики я хо­чу заметить, что игольчатые пучки атомных радиостанций представляют собой своеобразную ре­ализацию идеи «гиперболоида инженера Гарина».

За этой короткой характеристикой новой области знания таится множество интересного: объяснение удивительных процессов, рождающих богатырский луч. Недостаток места не позволяет рассказать о ра­ботах советских физиков В. А. Фабриканта, П. П. Феофилова, А. М. Прохорова, Н. Г. Басова, американ­ского оптика доктора Меймана, много потрудивших­ся над осуществлением замечательных средств гря­дущей межзвездной связи. Об этих замечательных работах уже существует целая литература.

О том, насколко важно решить проблему косми­ческой связи, свидетельствует любопытная деталь: для обычного радиотелефонного разговора между Землей и Марсом понадобилась бы мощность в мил­лион ватт. Использование для такой беседы кванто­вого генератора снизит затраты мощности до одно­го ватта, то есть ровно в миллион раз.

Разумеется, Циолковский не мог угадать гранди­озных успехов современной науки. Но идея световой сигнализации не была мимолетным случаем в его творческой биографии. В книге «Вне Земли», опу­бликованной спустя четверть века после статьи о си­гналах на Марс, ученый предлагал зеркала, чтобы посылать на Землю сообщения с летящей ракеты. По его расчетам, площадь такого зеркала должна была составить квадрат со стороной 200 метров.

Оптический телеграф еще не начал работать в космосе, но космическая почта уже абсолютная реальность. Первой корреспонденцией был вымпел, доставленный на Луну советской ракетой. Второе «письмо» — сферический вымпел, символ нашей Зем­ли с контурами материков, — умчалось в сторону Ве­неры. Внутри этой сферы из титанового сплава лежит памятная медаль. На одной стороне — Герб Советско­го Союза, на обороте — план солнечной системы с орбитами Меркурия, Венеры, Земли и Марса. Земля уже заговорила со вселенной иероглифами астроно­мии, очень родственными языку математики.

Квантовая радиофизика открывает еще одну воз­можность космической связи — межпланетное и межзвездное телевидение. Разумеется, оно может су­щественно облегчить беседу с ракетой, приблизив­шейся к нашей планете, или передачу изображений на какую-то иную планету. «Оно, — пишет профессор Н. Басов, — позволяет передавать чрезвычайно большой объем информации: один передатчик све­товых волн может вести одновременную передачу десятка тысяч телевизионных программ».

В первые мгновения «межзвездного знакомства» способ математических сигналов, предлагавшийся Константином Эдуардовичем, вероятно, окажется просто незаменимым. Но после того как математика выяснит, что в космосе есть и другие разумные су­щества, принявшие наши сигналы и сообщившие о себе ученым Земли, все станет иначе. Дело в том, что успехи в области электронно-вычислительных машин приуготовили математике другую, еще более почетную роль, — роль универсального переводчика.

Да, мы готовы к этому, говорят математики. «Есть основания надеяться, — писал академик Со­болев, — что если в один прекрасный день радио­станциями будут приняты сигналы из глубин вселен­ной, посланные какими-нибудь разумными существа­ми, то разгадке их помогут методы, схожие с теми, которыми пользуются математики сегодня для рас­шифровки древних письменностей».

Ну не чудо ли, право! Прошлое работает для бу­дущего. Изучение культур древности раскрывает путь для знакомства с еще неведомыми внеземными ци­вилизациями. Расшифровка письменности народа майя, чтение таинственного «ронго-ронго» с остро­ва Пасхи, линейного письма А острова Крита и языка неведомой страны тангутов, найденной чет­верть века назад в Китае Козловым, — все это тре­нировка, подготовка к переводческой работе во вре­мя грядущих космических встреч.

Известный польский писатель Станислав Лем написал остроумный рассказ «Пришельцы с Альдебарана». В сюжете этого рассказа почетное место за­нимал чудесный переводчик-автомат, переводивший со 196 тысяч языков. Столь образованный полиглот пока еще не создан, но наука, математическая лин­гвистика — абсолютная реальность. Группа совет­ских лингвистов-математиков, руководимая Николаем Дмитриевичем Андреевым, уже сегодня добилась многого. Советские ученые поймут и марсиан и венерианцев, и даже язык живых существ, прилетевших из иной звездной системы, пожалуй, не сможет по­ставить их в тупик.

В том же 1896 году, когда учитель геометрии и арифметики из города Калуги опубликовал свою статью, петербургский физик Александр Степанович Попов передал без проводов два первых слова: «Генрих Герц», воздав тем самым должное своему замечательному предшественнику. Еще никто не зна­ет, когда и как соприкоснутся народы Земли с пред­ставителями чужих, пока неведомых нам миров. И кто знает, быть может, моргая вспышкой, в мил­лион раз более яркой, нежели Солнце, алое пламя квантового генератора пронесет через черноту кос­моса другое имя — «Константин Циолковский».