Биолог поддержал начальника:

— Мне кажется, что здесь, на планете мрака, причем мрака только для нас, чьи глаза нечувствительны к инфракрасным лучам тепловой части спектра, другие лучи — желтые и голубые — должны очень сильно действовать на эти создания. Реакция так мгновенна, что погибшие товарищи с «Паруса» не могли ничего заметить, освещая место нападения... а когда замечали, то было поздно и умиравшие люди уже не могли ничего рассказать...

— Сейчас мы повторим опыт, как ни неприятно приближение этого...

Низа выключила свет, и снова трое наблюдателей сидели в непроглядной темноте, поджидая создание мира тьмы.

— Чем вооружено оно? Почему его приближение чувствуется сквозь колпак и скафандр? — задавал сам себе вопросы биолог. — Какой-то особый вид энергий?

— Видов энергии совсем мало, и эта, несомненно, электромагнитная. Но самых различных модификаций ее, бесспорно, существует множество. У этого существа есть оружие, действующее на нашу нервную систему. Можно представить себе, каково прикосновение такого щупальца к незащищенному телу! — Эрг Ноор поежился, а Низа Крит внутренне содрогнулась, заметив цепочки коричневых огоньков, быстро приближавшиеся с трех сторон.

— Существо это не одно! — тихо воскликнул Зон. — Пожалуй, не следует допускать их прикасаться к колпаку.

— Вы правы. Пусть каждый из нас повернется затылком к свету и смотрит только в свою сторону. Низа, включайте!

На этот раз каждый из исследователей успел заметить отдельную подробность, из которой составилось общее представление о существах, похожих на гигантских плоских ромбических медуз, плывших на небольшой высоте над почвой и усаженных снизу густой бахромой. Несколько щупалец были короткими по сравнению с размерами существа и достигали в длину не более метра. В острых углах ромба извивались два щупальца значительно большей длины. У основания щупалец биолог заметил огромные пузыри, чуть светившиеся изнутри и как бы рассылавшие по толще щупальца звездчатые вспышки...

— Наблюдатели, почему вы включаете и выключаете свет? — вдруг возник в шлемах чистый голос Ингрид. — Нужна помощь? Буря кончилась, и мы приступаем к работе. Сейчас придем к вам...

— Ни в коем случае! — строго оборвал начальник. — Налицо очень большая опасность. Вызовите всех!

Эрг Ноор рассказал о наблюдениях из башенки. Посоветовавшись, путешественники решили выдвинуть на тележке часть планетарного двигателя. Огненные струи по триста метров длины понеслись над каменистой равниной, сметая все видимое и невидимое со своего пути. Не прошло и получаса, как люди спокойно тянули оборванные кабели. Защита была восстановлена. Теперь стало очевидно, что анамезон должен быть погружен до наступления планетной ночи. Ценой неимоверных усилий это удалось сделать, и изнеможенные путешественники укрылись за несокрушимой броней звездолета. Микрофоны доносили снаружи рев и грохот урагана, и от этого маленький ярко освещенный мирок, недоступный силам тьмы, делался еще уютнее.

Ингрид и Лума раздвинули стереоэкран, фильм был выбран удачно. Сияющая голубая вода Индийского океана заплескалась у ног сидящих в библиотеке.

Низа склонилась к сидевшему рядом биологу, унесшемуся душой в бесконечную даль, к ласковой родной планете.

— Вы думали об этом? — девушка показала на экран. — Как чудесно восприятие красоты нашего мира после мрака, бури, после этих электрических черных медуз!

— Да, конечно. И от этого еще больше хочется добыть такую медузу. Я как раз ломал голову над этой задачей.

Низа Крит предложила только что пришедшую ей в голову идею. Можно снабдить один из пустых водяных баков самозахлопывающейся крышкой. Положить туда в виде приманки кусок законсервированного свежего мяса, которое как исключительное лакомство составляло небольшую добавку к основной концентрированной пище астролетчиков. Если черное «нечто» проникнет туда и крышка захлопнется, то через заранее подготовленные краны надо будет выкачать воздух планеты мрака, продуть баллон инертным земным газом и заварить наглухо края крышки.

За девять суток планетной ночи ловушка, усовершенствованная инженерами, была готова.

Эрг Ноор подготовлял в это же время мощный электрогидравлический резак, с помощью которого он надеялся проникнуть внутрь спиралодиска с далекой звезды.

В ставшем уже привычным мраке стихли бури, мороз сменился теплом — наступил девятисуточный «день». Работы оставалось на четыре земных дня — погрузка ионных зарядов, некоторых запасов и ценных инструментов. Кроме того, Эрг Ноор счел необходимым взять личные вещи погибшего экипажа, чтобы после тщательной дезинфекции доставить их близким на Землю. В эпоху Кольца люди не обременяли себя вещами — переноска их на «Тантру» не составила затруднения.

На пятый день выключили ток, и биолог вместе с двумя добровольцами — Кэй Бэром и Ингрид — заперся в наблюдательной башенке у «Паруса». Черные существа появились почти немедленно. Биолог приспособил инфракрасный экран и мог следить за убийственными «медузами». Вот к баку-ловушке подобралось одно из них: поджав щупальца и свернувшись в округлый ком, оно стало пробираться внутрь. Внезапно еще один черный ромб появился у раскрытого устья бака, Прибывшее первым раскрыло щупальца — вспышки звездчатых огоньков замелькали с неуловимой быстротой, превращаясь в полосы вибрирующего темно-красного света, которые на экране для невидимых лучей засверкали зелеными молниями. Первое отодвинулось, тогда второе мгновенно свернулось в ком и упало на дно бака. Биолог протянул руку к кнопке, но Кэй Бэр задержал ее. Первое чудовище тоже свернулось и последовало за вторым. Теперь в баке находились две страшные медузы. Оставалось лишь удивляться, как они могли до такой степени уменьшить свой видимый объем. Нажим кнопки — крышка захлопнулась, и тотчас пять или шесть черных чудовищ облепили со всех сторон огромную, облицованную цирконием посуду. Биолог дал свет, сообщил на «Тантру» просьбу включить защиту. Черные призраки растаяли, по своему обыкновению, мгновенно, но два остались под герметической крышкой бака.

Биолог подобрался к баку, притронулся к крышке и получил такой пронзительный нервный укол, что закричал от неистовой боли. Левая рука его повисла, парализованная.

Тарон надел защитный высокотемпературный скафандр. Лишь тогда удалось заварить крышку и продуть бак чистым земным азотом. Краны также запаяли, окружили бак куском запасной корабельной обшивки и водворили в коллекционную камеру. Победа была одержана дорогой ценой — паралич руки биолога не проходил, несмотря на усилия врача. Эон Тал сильно страдал, но и не подумал отказаться от похода к спиралодиску. Эрг Ноор не смог оставить его на «Тантре», отдавая дань его стремлению к исследованиям.

Спиралодиск — гость из дальних миров — оказался дальше от «Паруса», чем это представлялось путешественникам вначале. В расплывшемся вдали свете прожекторов они неверно оценили размеры корабля. Это было поистине колоссальное сооружение — не меньше трехсот пятидесяти метров в поперечнике. Пришлось снять кабели с «Паруса», чтобы дотянуть защитную систему до диска. Таинственный звездолет навис над людьми почти отвесной стеной, уходившей далеко вверх и терявшейся в пятнистой тьме неба. Угольно-черные тучи клубились, скрывая верхний край исполинского диска. Малахитово-зеленая масса покрывала корпус. Ее сильно растрескавшийся слой был около метра толщины. В зиянии трещин из-под него выглядывал ярко-голубой металл.

Обращенная к «Парусу» сторона диска была снабжена спирально завернутым валообразным возвышением пятнадцати метров в поперечнике и около десяти метров в вышину. Другая сторона звездолета, тонувшая в кромешной тьме, казалась более выпуклой, представляя собой как бы срез шара, присоединенный к диску двадцатиметровой толщины. По этой стороне тоже изгибался спиралью высокий вал, словно на поверхность выступала одна сторона спиральной трубы, погруженной в корпус корабля.

Колоссальный диск глубоко увяз своим краем в почве. У подошвы отвесной металлической стены люди увидели сплавленный камень, растекшийся, как густая смола.

Много часов затратили исследователи на поиски какого-нибудь входа или люка. Не удалось найти даже отверстий оптических приборов и кранов продувочной системы. Металлическая скала казалась сплошной.

Решили вскрыть верхушку спирального вала. Именно там должна была проходить какая-то пустота, труба или кольцевой ход по кораблю, сквозь который можно было рассчитывать добраться до внутренних помещений звездолета без риска упереться в ряд последовательных переборок.

Изучение спиралодиска представляло большой интерес. Внутри гостя далеких миров могли сохраниться приборы и материалы, весь обиход тех, кто вел этот звездолет через такие бездны, перед которыми пути земных звездолетов были лишь робкой вылазкой в просторы космоса.

Спиральный вал на другой стороне диска подходил вплотную к почве. Туда подтащили прожектор и высоковольтные провода. Синеватый свет, отраженный от диска, тусклым туманом рассеялся по равнине и достиг темных высоких предметов неопределенных очертаний, вероятно скал, прорезанных широкими воротами бездонной темноты. Вероятно, там был спуск на равнину, замеченную при посадке «Тантры».

— Вскрывать корпус будем только Кэй Бэр и я в скафандрах высшей термо— и лучезащиты, — сказал Эрг Ноор. — Остальные в биологических скафандрах будут нести охрану.

Начальник запнулся. Что-то прошло сквозь его сознание, вызвало неизъяснимую тоску в сердце. Гордая воля человека сникла, заменившись тупой покорностью обессиленного скота. Весь в липком поту, Эрг Ноор безвольно шагнул к черным воротам. Крик Низы, отдавшийся в его телефоне, вернул сознание. Он остановился, но темная сила, подавившая психику, снова погнала его вперед.

Вместе с начальником, также медленно, останавливаясь и, видимо, борясь с собой, пошли Кэй Бэр и Эон Тал — те, что стояли у границы светового круга. Там, в воротах мрака, в клубах тумана возникло движение формы, неизъяснимой для человеческого представления и тем более устрашавшей. Это не была уже знакомая медузообразная тварь. В пепельной полутени двигался черный крест с широкими лопастями и выпуклым эллипсом посередине. На трех концах креста виднелись линзы, отблескивавшие в свете прожектора, с трудом пробивавшего влажные испарения. Основание креста утопало во мраке неосвещенного углубления почвы.

Эрг Ноор, шагая быстрее других, приблизился к непонятному предмету на сотню шагов и упал. Прежде чем оцепеневшие люди смогли сообразить, что дело идет о жизни и смерти начальника, черный крест стал выше протянутых проводов. Он склонился вперед, словно стебель растения, явно намереваясь достичь Эрга Ноора.

Низа с исступлением, придавшим ей силу атлета, подняла искровой излучатель резака, включила ток и прыгнула вперед, прикрывая собою начальника. Из трех оконечностей креста вылетели какие-то змеящиеся светлые струи или молнии. Девушка упала на Эрга Ноора, широко раскинув руки. На счастье, излучатель, выроненный Низой, повернул свой раструб со скрытым внутри острием к центру черного креста. Тот конвульсивно изогнулся, как бы падая навзничь, и скрылся в непроглядной темени у скал. Эрг Ноор и его оба товарища сразу пришли в себя, подняли девушку и отступили за край спиралодиска. Опомнившиеся спутники уже катили импровизированную пушку из планетарного двигателя. С неиспытанным ранее чувством жестокой ярости Эрг Ноор направил сокрушительную струю излучения к скалам — воротам мрака, с особой тщательностью подметая равнину и стараясь не пропустить ни одного квадратного метра почвы. Эон Тал стал на колени перед неподвижной Низой, негромко спрашивая в телефон и стараясь разглядеть ее лицо под шлемом. Девушка лежала словно мертвая, с закрытыми глазами.

— Чудовище убило Низу! — горько вскричал Эон Тал, едва завидев подошедшего Эрга Ноора. Сквозь узкую смотровую полоску шлема высшей защиты нельзя было рассмотреть глаз начальника.

— Немедленно доставьте ее на «Тантру» к Луме, — в словах Эрга Ноора более чем когда-либо звучал металл, — помогите и вы разобраться в характере поражения... Мы останемся вшестером и доведем до конца исследование. Пусть геолог отправится с вами и собирает всевозможные горные породы по пути от диска до «Тантры» — мы не можем задерживаться более на этой планете. Здесь надо вести исследование в танках высшей защиты, которых у нас нет, и мы только погубим экспедицию!

Эрг Ноор повернулся и, не оглядываясь, направился к звездолету-диску. «Пушку» выставили вперед. Ставший за нею инженер-механик включал реку огня каждые десять минут, обводя весь полукруг вплоть до края диска. Эрг Ноор и Кэй Бэр подтащили резак к гребню второй внешней петли спирального вала, который здесь, у погруженного в почву края диска, приходился на уровне груди.

Громкое гудение проникло даже сквозь толщу скафандров высшей защиты. По выбранному участку малахитового слоя зазмеились мелкие трещины. Куски этой твердой массы отлетали, гулко ударяясь о скафандры. Стоявший позади второй электронный инженер собирал образцы отлетавших кусков в ящик. Боковые движения резака отделили целую плиту слоя, обнажив зернистую поверхность ярко-голубого цвета, приятного даже в свете прожектора. Наметив квадрат, достаточный, чтобы пропустить человека в скафандре, Кэй Бэр энергичным нажимом провел линию. Глубокий разрез в голубом металле не пробил всей его толщи. Бэр прочертил вторую линию под углом к первой и стал двигать острием резака взад и вперед, увеличивая напряжение. Разрез в металле углубился более чем на метр. Усталый Бэр передал резак начальнику, и тот прежде всего прорезал третью сторону квадрата. Разрезы стали расходиться, выворачиваясь наружу.

— Все назад, падайте! — крикнул в микрофон Эрг Ноор, выключая резак и отшатнувшись. Массивный кусок металла вдруг отвернулся, как стенка консервной банки, и струя невообразимо яркого радужного пламени ударила из отверстия. Она выметнулась по касательной, вдоль спирального вздутия. Только это спасло незадачливых исследователей да еще то, что голубой металл моментально заплавился и вновь закрыл прорезанное отверстие. Эрг Ноор и Кэй Бэр уцелели лишь благодаря предусмотрительно надетым скафандрам. Взрыв отбросил их далеко от странного звездолета, оборвал высоковольтные кабели.

Очнувшись от потрясения, все поняли, что остались беззащитными. Спасло то, что люди и вещи валялись в свете уцелевшего прожектора. Никто не пострадал, но Эрг Ноор решил, что с них довольно. Бросив ненужные инструменты, кабели и прожектор, исследователи погрузились на неповрежденную тележку и поспешно отступили к своему звездолету.

...Удачное стечение обстоятельств при неосторожном вскрытии чужого звездолета вовсе не зависело от предусмотрительности начальника. Вторая попытка сделать это должна была окончиться много плачевнее... но Низа, милый астронавигатор, что она? Эрг Ноор надеялся, что скафандр должен был ослабить смертоносную силу черного креста. Не убило же биолога прикосновение к черной медузе... Но здесь, вдали от могущественных земных врачебных институтов, смогут ли они справиться с воздействием неведомого оружия?..

В переходной камере Кэй Бэр приблизился к начальнику и показал на заднюю сторону левого наплечника. Эрг Ноор повернулся к зеркалу. Зеркала в переходных камерах для тщательного осмотра самих себя при возвращении с чужой планеты были обязательны. Тонкий лист цирконо-титанового наплечника распоролся. Из рваной борозды торчал кусок небесно-голубого металла, вонзившийся в изоляционную прокладку, но не проткнувший внутреннего слоя скафандра. С трудом удалось вырвать осколок. Ценою большой опасности и случая образец загадочного металла спирало-дискового звездолета теперь будет доставлен на Землю.

Наконец Эрг Ноор, освобожденный от скафандра, смог войти, вернее — проковылять, под давящим тяготением страшной планеты внутрь своего корабля.

Вся экспедиция ожидала его с огромным облегчением. Катастрофа у диска наблюдалась в стереотелескопы, и нечего было спрашивать о результатах попытки.

На крыше здания выдвинулась телескопическая труба, высоко поднявшая две перекрещенные металлические плоскости с восемью полушариями на венчавшем сооружение металлическом круге. Комнату наполнили могучие аккорды мировой информации.

— Продолжается обсуждение проекта, внесенного Академией Направленных Излучений, — заговорил появившийся на экране человек, — о полной замене линейного алфавита электронной записью. Проект не встречает всеобщей поддержки. Главное возражение — сложность аппаратов чтения. Книга перестанет быть другом, повсюду сопутствующим человеку. Вероятно, несмотря на всю кажущуюся выгодность, проект будет отклонен!

— Долго обсуждали! — заметил Дар Ветер. — С одной стороны, заманчивая простота записи, с другой — трудность чтения...

Человек на экране продолжал:

— Подтверждается вчерашнее сообщение — тридцать седьмая звездная заговорила. Они возвращаются...

Дар Ветер замер, ошеломленный силой противоречивых чувств. Он увидел медленно встававшую Веду Конг Обострившийся слух уловил ее прерывистое дыхание.

— ...со стороны квадрата четыреста один и корабль только что вышел из минус-поля в трех сотых парсека от орбиты Плутона. Задержка экспедиции — результат встречи с черным солнцем. Потерь людей нет! Скорость корабля, — закончил диктор, — около пяти шестых абсолютной единицы. Экспедиция ожидается на станции Трета через сорок три дня! Ждите сообщения о замечательных открытиях.

Все окружили Веду, поздравляя ее. Веда улыбалась. Приблизился и Дар Ветер. Веда почувствовала твердое пожатие, его ставшей такой нужной и близкой руки, встретила прямой взгляд. И она знала, что сейчас он читает в ее лице не только радость...

Дар Ветер тихо опустил ее руку, улыбнулся по-своему неповторимо ясно и отошел. Веда осталась в кольце людей, искоса наблюдая за Дар Ветром.. Она видела, как к нему подошла Эвда Наль, спустя минуту присоединился Рен Боз.

— Надо найти Мвена Маса, он еще ничего не знает! — как бы спохватившись, воскликнул Дар Ветер. — Пойдемте со мной, Эвда Наль. И вы, Рен.

— И я, — подошла Чара Найди, — мне хочется пройтись.

Они вышли к слабому плеску волн. Дар Ветер остановился, подставляя лицо прохладному дуновению, и глубоко вздохнул. Повернувшись, он встретил взгляд Эвды Наль.

— Я еду, не возвращаясь в дом, — ответил он на безмолвный вопрос. Некоторое время все шли в молчании.

— Где же искать вашего друга? — Чара остановилась у самой воды.

Дар Ветер всмотрелся и в ярком свете луны увидел отчетливые отпечатки ног на полосе мокрого песка.

На ближайшем камне внезапно появилась громадная фигура обнаженного африканца. Мвен Мас только что вылез из моря, и его мокрое тело блестело под луной, как полированный черный мрамор.

Мвен Мас заметил приближавшихся, спрыгнул со скалы и появился уже одетый. В немногих словах Дар Ветер рассказал ему о случившемся, и Мвен Мас выразил желание немедленно повидать Веду Конг.

— Идите туда с Чарой, — сказала Эвда, — а мы тут побудем немного...

Дар Ветер сделал прощальный жест, и на лице африканца отразилось понимание.

Дар Ветер и Эвда дошли до самого мыса, отгораживающего залив от открытого моря. Здесь огоньки морской экспедиции стали видны совсем отчетливо.

Дар Ветер сбросил одежду, накрутил ее на голову широким тюрбаном и стал у воды перед Эвдой, еще более массивный и могучий, чем Мвен Мас. Эвда поднялась на носки и поцеловала уходящего друга.

— Ветер, я буду с Ведой, — ответила она на его мысли, — мы вернемся вместе в нашу зону и там дождемся прибытия... Дайте знать, когда устроитесь, и я всегда буду счастлива помочь вам... — Эвда отступила от брызг и долго провожала глазами черную точку на серебряной воде...

Дар Ветер подплыл к дальнему понтону, где еще работали механики. По просьбе Ветра они зажгли треугольником три зеленых огня. Через полтора часа первый же пролетавший в этом районе спиролет повис над сонным морем. Дар Ветер сел в спущенный подъемник, на секунду показался под освещенным днищем корабля и скрылся за дверцей. К утру он уже входил в свое постоянное жилище неподалеку от обсерватории Совета, которое не успел еще переменить. Дар Ветер открыл продувочные краны в обеих своих комнатах. Спустя несколько минут вся накопившаяся пыль исчезла. Дар Ветер выдвинул из стены постель и, настроив комнату на запах и плеск моря, к которому он привык за последнее времен, крепко заснул.

Он проснулся с ощущением утраченной прелести мира. Веда далеко и будет далеко...

Крутящийся столб наэлектризованной прохладной воды обрушился на него в ванной. Освеженный, он подошел к аппарату, раскрыл его зеркальные дверцы и вызвал ближайшую станцию распределения работ. На экране возникло молодое лицо неизвестного ему человека. Но тот узнал Дар Ветра и приветствовал его с оттенком почтения.

— Мне хотелось бы получить трудную работу, — начал Ветер, — например в антарктические рудники!

— Там все занято! — в тоне говорившего сквозило огорчение, — занято и на месторождениях Венеры, Марса, даже Меркурия! Вы знаете, что чем труднее, тем охотнее стремится туда молодежь...

— Да, тем более, что я уже не могу себя причислять к этой категории. Но что есть у вас сейчас?

— Есть на разработку алмазов в Средней Сибири, — медленно начал тот, глядя на невидимую Дар Ветру таблицу, — если вы стремитесь на горные работы... Кроме этого, есть места на океанских заводах пищи, на солнечной насосной станции в Тибете. Но это уже легкое. Другие места — тоже!

Дар Ветер поблагодарил информатора и попросил дать время подумать, а пока не отдавать алмазных разработок.

Он выключил станцию распределения и соединился с Домом Сибири — обширным центром географической информации по этой стране. Его ТВФ включили в памятную машину новейших записей, и перед Дар Ветром медленно поплыли обширные леса. Исполинские красные стволы поднимались великолепной кольцевой оградой вокруг холмов, накрытых бетонными шапками. Стальные трубы десятиметрового диаметра выползали из-под бетонных колпаков и перегибались через водоразделы к ближайшим рекам, вбирая их целиком в пасти воронок. Глухо гудели электрические насосы. Сотни тысяч кубометров воды устремлялись в ими же промытые глубины алмазоносных вулканических труб, с ревом крутились, размывая породу, и вновь изливались наружу, оставляя в каскадах промывочных камер тонны алмазов. В длинных залитых светом помещениях люди напряженно следили за циферблатами разборочных машин.

Дар Ветер подумал, что хотя радостная картина залитых солнцем лесов сейчас не для него, сосредоточенная деятельность работы у насосов годится, и выключил Дом Сибири. Мгновенно раздался вызывной сигнал, и на экране возникло лицо информатора станции распределения:

— Я хотел уточнить ваши размышления. Только что получено требование — освободилось место в подводных титановых рудниках на западном побережье Южной Америки. Это самое трудное из имеющегося сегодня...

— Я поеду! Пошлите сообщение и дайте координаты, — немедля отозвался Дар Ветер.

— Западная ветвь Спиральной дороги, семнадцатое южное ответвление, станция 6Л, точка КМ40. Посылаю предупреждение. Желаю интересной работы!

Серьезное лицо на экране исчезло. Дар Ветер собрал все мелкие вещи, принадлежавшие ему лично, уложил в шкатулку пленки с изображениями и голосами близких и важнейшими записями собственных мыслей. Со стола он снял бронзовую статуэтку артистки Белло Галь, похожей на Веду Конг. Все это, с немногочисленной одеждой, поместилось в алюминиевый контейнер со сложным набором выпуклых цифр и линейных знаков на крышке. Дар Ветер набрал символами сообщенные ему координаты, открыл люк в стене и толкнул туда ящик. Подхваченный бесконечной лентой, он исчез. Потом Дар Ветер проверил свою комнату. В эпоху Кольца отсутствовали какие-либо слуги, что было возможно только при абсолютной аккуратности и дисциплинированности каждого. Окончив осмотр, он повернул рычаг перед дверью вниз, давая сигнал, что занимавшиеся им комнаты освободились, и вышел. Наружная галерея, застекленная пластинами молочного цвета, нагрелась от солнца, но на плоской крыше морской ветерок, как всегда, был прохладен. Легкие пешеходные мостики, переброшенные в высоте между решетчатыми зданиями, казалось, парили в воздухе и манили к неторопливой прогулке, но Дар Ветер уже снова не принадлежал себе. Он от ближайшей станции Спиральной дороги рассчитывал доехать по Центральной ветви до южной жилой зоны и повидаться с сыном Грома Орма — председателя Совета Звездоплавания, избравшим его своим наставником. Мальчик вырос и с будущего года должен был приступить к свершению двенадцати подвигов Геркулеса, а до того работал в Дозорной Службе Западной Африки.

Кто из юношей не рвется в Дозорную Службу — следить за появлением акул в океане, вредоносных насекомых — вампиров и гадов в тропических болотах, болезнетворных микробов в жилых зонах, эпизоотии или лесных пожаров в степной и лесной зонах, — выявляя и уничтожая вредную нечисть прошлого Земли, вновь и вновь появлявшуюся из глухих уголков планеты! Борьба с вредоносными формами жизни никогда не прекращалась. На новые и новые средства истребления микроорганизмы, насекомые и грибки отвечали появлением новых, стойких к самым грозным химикалиям форм. Только недавно обучились правильно пользоваться сильными антибиотиками. Неумение пользоваться ими прежде обрекало на страшные эпидемии.

«Если Дис Кен назначен в болотные дозоры, — думал Дар Ветер, — значит, он уже в юные годы становится серьезным работником...»

Сын Грома Орма, как и все дети эры Кольца, был воспитан в пансионе на берегу моря в северной зоне. Там же он прошел первые испытания на психологической станции АПТ.

Громадный вагон несся бесшумно и плавно. Дар Ветер поднялся в верхний этаж, прикрытый прозрачной крышей, Далеко внизу и по сторонам дороги проносились строения, каналы, леса и колоссальные горные вышки. Узкий пояс автоматических заводов на границе между земледельческой и лесной зонами ослепительно засверкал на солнце своими прозрачными куполами. Четкие и суровые формы колоссальных машин виднелись сквозь стены хрустальных зданий.

Мелькнул памятник Жинну Каду, разработавшему способ дешевого изготовления искусственного сахара, и аркада дороги начала рассекать леса земледельческой зоны. По узким гладким дорогам, разделявшим отдельные массивы, медленно ползали уборочные, опылительные и учетные машины. Деревья, долголетние, слабее истощающие почву, устойчивые к климатическим невзгодам, стали основными сельскохозяйственными растениями еще за тысячу лет до эры Кольца. Деревья хлебные, ягодные, ореховые, дающие по центнеру питательной массы на корень...

Вершины лесных гигантов поднимались на уровне полотна Дороги — теперь по обе стороны шелестел зеленый океан. В его темных глубинах скрывались дома на высоких металлических опорах посреди уютных полян и могучие паукообразные машины, которым под силу было превращать эти заросли из восьмидесятиметровых стволов невероятной толщины и крепости в покорные штабели бревен и досок.

Слева показались купола знаменитых гор Экватора. На одной из них — Кении — находилась установка связи Великого Кольца. Море лесов отошло влево, уступая место каменистому плоскогорью. По сторонам поднялись кубические голубые постройки.

Поезд остановился, и Дар Ветер вышел на широкую площадь, залитую зеленым стеклом, — станцию Экватор. Около пешеходного моста, казалось пролетавшего над сизыми плоскими кронами атласных кедров, возвышалась пирамида из белого, как фарфор, аплита с реки Луалабы. На ее усеченной верхушке стояло изваяние человека в рабочем комбинезоне эпохи Мирового Воссоединения. Серебряные пушистые ветви южноафриканских лейкодендронов окаймляли слепящую отраженным солнцем пирамиду. Из-под деревьев показались две стройные фигуры, остановились, потом один из юношей стремительно бросился к Дар Ветру. Обхватив рукой массивное плечо Дар Ветра, он украдкой осмотрел знакомые ему черты твердого лица: крупный нос, широкий подбородок, неожиданный веселый изгиб губ, как-то не вяжущийся с хмуроватым выражением стальных глаз.

Дар Ветер с одобрением взглянул на сына знаменитого человека — строителя базы на планетной системе Центавра и главы Совета Звездоплавания пятое трехлетие подряд. Грому Орму не могло быть меньше ста десяти лет — втрое старше Дар Ветра, а сын его был еще очень молод.

Дис Кен подозвал товарища, темноволосого юношу.

— Это мой лучший друг Тор Ан, сын Зига Зора, композитора. Мы вместе работаем в болотах, — продолжал Дис, — вместе хотим совершить наши подвиги и дальше тоже работать вместе.

— Ты по-прежнему увлекаешься кибернетикой наследственности? — спросил Дар Ветер.

— О, да! Тор меня увлек еще больше — он музыкант, как его отец. Дис и его подруга... они мечтают работать в области, где музыка сливается с математической ритмикой биологического развития, то есть над изучением симфонии развития...

— Ты говоришь как-то неопределенно, — нахмурился Дар Ветер.

— Я еще не могу, — смутился Дис, — может быть, Тор скажет лучше.

Другой юноша покраснел, но выдержал испытующий взгляд.

— Дис хотел сказать о кибернетике гередитарных ритмов. Известно, что живой организм при развитии из материнской клетки надстраивается аккордами молекулярных связей из первичной парной спирали. Постройка организма развертывается в плане, аналогичном развитию музыкальной симфонии или, если по-другому, логическому развитию в электронной расчетной машине...

— Так! — преувеличенно удивился Дар Ветер. — Но тогда и всю эволюцию живой и неживой материи вы сведете к какой-то гигантской симфонии?..

— План и внутренняя ритмика которой, говоря музыкально, определены основными физическими законами и постоянными величинами! Надо только уяснить, понять, где заложена программа и откуда берется информация этого кибернетического механизма, — с непобедимой уверенностью подтвердил Тор Ан.

— Это чье же?

— Моего отца, Зига Зора. Он недавно обнародовал свою космическую тринадцатую симфонию фа-минор в цветовой тональности 4,75 мю.

— Обязательно послушаю ее!

Покинув друзей, Дар Ветер перелетел океан и оказался на западной ветви Дороги южнее семнадцатого ответвления. К середине следующего дня он пересел на глиссер и явился на титановый рудник со стороны моря.

Склоны высоких гор вплотную подходили к берегу. На отлогой подошве уступами шли террасы белого камня, задерживавшие насыпанную почву с рядами южных сосен и виддрингтоний, чередовавших в параллельных аллеях свою бирюзовую и голубовато-зеленую хвою. Выше угрюмые голые скалы зияли темными ущельями, в глубине которых дробились в водяную пыль водопады. На террасах редкой цепью тянулись широко разобщенные домики с крышами, выкрашенными в оранжевый и ослепительный канареечно-желтый цвет.

Далеко в море выдавалась искусственная мель, заканчивавшаяся белой башней, обмытой ударами страшных волн. Она стояла у края материкового склона, круто спадавшего в океан на глубину километра. Под башней отвесно вниз шла огромная шахта в виде толстейшей бетонной трубы, противостоявшей мощному давлению глубоководья. Внизу труба погружалась в склон, вернее — в вершину подводной горы, состоявшей из почти чистого рутила — окиси титана. Все процессы переработки руды производились внизу, под водой и горами. На поверхность поднимались лишь крупные слитки чистого титана и целая река воды, насыщенной мутью минеральных отходов, расходившейся далеко вокруг башни. Эти желтые мутные волны закачали глиссер перед пристанью с южной стороны башни. Дар Ветер улучил момент, выскочил на мокрую от брызг площадку и поднялся на огороженную галерею, где собрались несколько человек, свободные от дежурства, чтобы встретить нового товарища. Работники этого, представлявшегося Дар Ветру таким уединенным, рудника не казались хмурыми анахоретами, каких он, под влиянием собственного настроения, чаял здесь встретить. Его приветствовали веселые лица, немного усталые от суровой работы. Пять мужчин, три женщины — здесь работали и женщины...

Прошло шесть дней, пока Дар Ветер окончательно освоился с новой деятельностью.

Сложнейший комплекс машин ворочался в каменном чреве подводной горы, погружаясь в хрупкий красно-бурый минерал. Самой трудной была работа в нижнем этаже агрегата, где происходила автоматизированная выемка и дробление породы. В машину поступали сигналы непосредственного наблюдения за ходом режущих и дробящих устройств, меняющейся твердостью и вязкостью ископаемого и сведения с флотационных столов секций обогащения. В зависимости от меняющегося содержания металла увеличивалась или уменьшалась скорость выемочно-дробильного агрегата. Весь комплекс работы нельзя было передать кибернетическим машинам из-за ограниченности защищенного от воды места, так же как нельзя было до конца автоматизировать управление космическими кораблями.

Дар Ветер взялся быть механиком по наблюдению, проверке и настройке нижнего агрегата. Потянулись ежедневные дежурства в полутемной, полной циферблатов камере, где насос кондиционера не в силах был справиться с удручающей жарой, усугубленной повышенным давлением из-за неизбежного просачивания сжатого воздуха. Усталое тело просило покоя, но мозг жадно схватывал впечатления обновленного мира. Обновленного долгой и трудной борьбой в подземелье, преодолением сопротивления мертвой и косной материи.

И бывший заведующий внешними станциями, вдыхая после дежурств терпкий запах нагретых скал и пустынных трав, поверил широким внутренним ощущением, что впереди предстоит еще много хорошего, тем больше, чем лучше и сильнее он будет сам.

«Посеешь проступок — пожнешь привычку,

Посеешь привычку — пожнешь характер,

Посеешь характер — пожнешь судьбу!» -
пришло на ум древнее изречение... Да, самая великая борьба человека — это борьба с эгоизмом. Не сентиментальными правилами и красивой, но беспомощной моралью, а диалектическим пониманием, что эгоизм — неизбежная оборотная сторона души, с звериных времен направленная к самосохранению.

Шорох камней заставил Дар Ветра очнуться от сложных и неясных размышлений. Сверху по долинке спускались двое. Он узнал оператора секции электроплавки — застенчивую и молчаливую женщину, хорошо владевшую роялем, и маленького, живого инженера наружной службы. Оба, раскрасневшиеся от быстрой ходьбы, приветствовали Дар Ветра и хотели пройти мимо, но тот остановил их в мгновенной вспышке воспоминания.

— Я давно собираюсь просить вас, — обратился он к оператору, — исполнить для меня тринадцатую космическую фа-минор.

— Вы подразумеваете космическую Зига Зора? — переспросила женщина и на утвердительный жест Дар Ветра тихо рассмеялась.

— Мало людей на всей планете, которые могли бы исполнить эту вещь... Солнечный рояль с тройной клавиатурой беден, а переложения пока нет... и вряд ли будет. Но почему бы вам не вызвать ее из Дома Высшей Музыки — проиграть запись? Наш приемник достаточно мощен!

— Я не знаю, как это делается, — пробормотал Дар Ветер. — Я раньше не...

— Я вызову ее вечером! — обещала музыкантша Дар Ветру и, протянув руку спутнику, продолжала свой спуск.

Весь остаток дня Дар Ветер не мог отделаться от чувства, что произойдет нечто важное. Со странным нетерпением он ждал одиннадцати часов — времени, назначенного Домом Высшей Музыки для передачи симфонии.

Оператор электроплавки взяла на себя роль распорядителя, усадив Дар Ветра и других любителей в музыкальном зале, напротив серебряной решетки звучателя в фокусе гемисферного экрана. Она погасила свет, объяснив, что иначе будет трудно следить за цветовой частью симфонии, могущей исполняться лишь в специально оборудованном зале и здесь ограниченной внутренним пространством экрана.

Во мраке лишь слабо мерцал экран и чуть слышался снаружи постоянный шум моря. Где-то в невероятной дали возник низкий, такой густой, что казался ощутимой силой, звук. Он усиливался, сотрясая комнату и сердца слушателей, и вдруг, повышаясь в тоне, раздробился и рассыпался на миллионы хрустальных осколков. В темном воздухе замелькали крохотные оранжевые искорки.

Нахлынул вал тревожных и нестройных звуков, тысячеголосый хор волн тоски и отчаяния, дополняя которые метались и гасли вспышки мутных оттенков пурпура и багрянца.

В движении коротких и резких вибрирующих нот наметился круговой порядок, и в высоте завертелась расплывчатая спираль серого огня. Внезапно крутящийся хор прорезали длинные ноты; гордые и звонкие, они были полны стремительной силы. Нерезкие огненные контуры пространства пронизали четкие линии синих огненных стрел, летевших в бездонный мрак за краем спирали и тонувших во тьме ужаса и безмолвия.

Так закончились первые две части. Слушатели, слегка ошеломленные, не успели произнести ни слова. Широкие каскады могучих звуков в сопровождении разноцветных ослепительных переливов падали вниз, понижаясь и ослабевая, и меркли сияющие огни в меланхолическом ритме грустной мелодии. Вновь что-то узкое и порывистое забилось в падающих каскадах, и снова синие огни начали ритмическое танцующее восхождение.

Потрясенный Дар Ветер уловил в новых звуках стремление к усложняющимся ритмам и формам и подумал, что нельзя лучше было отразить первобытную борьбу жизни с энтропией... Ступени, плотины, фильтры, задерживающие каскады спадающей на низкие уровни энергии. Задержать на мгновение и в этот момент жить! Так, так, так — вот они, эти первые всплески сложнейшей организации материи!

Синие стрелы образовали цепь геометрических фигур, кристаллических форм и решеток, усложнявшихся соответственно сочетаниям минорных трезвучий, рассыпавшихся и вновь соединявшихся, и внезапно погасли.

Четвертая часть симфонии началась размеренной поступью басовых нот, в такт которым загорались и гасли уходившие в бездну бесконечности и времени синие огни. Прилив грозно ступающих басов усиливался, и ритм их учащался, переходя в отрывистую и зловещую мелодию. Синие огни казались цветами, гнувшимися на тонких огненных стебельках — грустно никли они под наплывом низких, гремящих и трубящих нот, угасая вдали. Но ряды огоньков или фонарей становились все чаще, их стебельки — толще. Вот две огненные полосы очертили идущую в безмерную черноту дорогу и поплыли туда, в необъятность вселенной, золотистые звонкие голоса жизни, согревая прекрасным теплом угрюмое равнодушие движущейся материи. Темная дорога становилась рекой, гигантским потоком синего пламени, все усложнявшимся узором, в котором мелькали проблески разноцветных огней.

Стремительно нарастала сложность звонкой мелодии, разворачивавшейся все сильнее и дальше в ритмической поступи низкого гула времен... У Дар Ветра закружилась голова, и он уже не смог следить за всеми оттенками музыки и света, улавливая лишь общие контуры исполинского замысла. А там плескался сияющим, необычайно могучим, радостным и ясным цветом синий океан высоких кристально чистых звуков. Их тон все повышался, и сама мелодия стала неистово крутившейся восходящей спиралью, пока не оборвалась на взлете, в ослепительной вспышке огня...

Симфония кончилась, и Дар Ветер понял, чего недоставало ему все эти долгие месяцы. Ему опять стала необходима работа более близкая к космосу, к неутомимо разворачивающейся спирали человеческого устремления в будущее. Прямо из музыкального зала он направился в переговорную комнату и вызвал центральную станцию распределения работы в северной жилой зоне. Молодой информатор, направлявший Дар Ветра сюда, на рудник, узнал его и обрадовался.

— Сегодня вас вызывали из Совета Звездоплавания, но я не мог связаться. Сейчас соединю вас.

Экран померк и снова вспыхнул, на нем был Мир Ом — старший из четырех секретарей Совета.

— Большое несчастье! Погиб спутник пятьдесят семь. Совет зовет вас для выполнения труднейшей работы. Я посылаю за вами ионный планетолет. Будьте готовы!

Дар Ветер застыл в изумлении и тревоге перед погасшим экраном.

Но опыт ставился без разрешения Совета и без широкого предварительного обсуждения всех возможностей. Это делало его похожим на секретные работы по изготовлению оружия в мрачные эпохи человеческой истории и придавало всему делу привкус трусливой скрытности, столь несвойственной современным людям.

Великая цель, поставленная ими, как будто оправдывает все эти меры, но... Возникает древний человеческий конфликт — о цели и о средствах к ее достижению. Опыт тысяч поколений учит, что в средствах имеется некая грань, переходить которую нельзя.

Послезавтра очередная передача по Кольцу, и тогда он свободен на восемь дней для опыта!

Мвен Мас поднял голову к небу. Звезды сегодня показались ему особенно яркими и близкими. Многие он знал по их древним именам, как старых друзей... Да разве они и не были исконными друзьями человека, направлявшими его пути, возвышавшими его мысли, ободрявшими мечтания!

Неяркая звездочка, склонившаяся к северному горизонту, — это Полярная, или Гамма Цефея. В древности Полярная, как это точно установлено документами, была в Малой Медведице, но поворот краевой части Галактики вместе с солнечной системой идет по направлению к Цефею. Распростертый вверху, в Млечном Пути, Лебедь уже склонился к югу своей длинной шеей. В ней красавица двойная звезда, названная древними арабами Альбирео. На самом деле там три звезды: Альбирео I -двойная и Альбирео II — огромная голубая далекая звезда с большой планетной системой. Она почти на таком же расстоянии от нас, как и гигантское светило Денеб — белая звезда, светимостью в четыре тысячи восемьсот наших Солнц. Только восемь лет назад был получен прямой ответ населенных миров Денеба на сообщение, посланное во второй год эры Кольца. В прошлой передаче наш верный друг 61 Лебедя уловил сообщение Альбирео 0. Это было предупреждение, полученное на четыреста лет позднее времени посылки, но чрезвычайно интересное. Знаменитый космический исследователь Альбирео II, чье имя передавалось земными звуками как Влихх оз Ддиз, погиб в районе южной границы созвездия Лиры, встретившись с самой грозной опасностью космоса — звездой Оокр. Земные ученые относили эти звезды к классу Э, названному так в честь величайшего физика древности Эйнштейна, впервые предугадавшего существование таких звезд. Размерами звезды Э соперничали с красными гигантами класса М, такими, как Антарес или Бетельгейзе, но отличались большей плотностью, примерно равной плотности Солнца. Исполинская сила тяготения такой звезды останавливала лучеиспускание, не позволяя свету покидать звезду и уноситься в пространство. Лишь позднее, после разогрева поверхности звезды до ста тысяч градусов, получалась колоссальная вспышка, прежде считавшаяся «новой» звездой. Совершенно темные звезды Э угадывались в пространстве лишь по силе тяготения, и гибель звездолета, неосторожно приблизившегося к чудовищу, была неизбежна. Невидимые инфракрасные звезды спектрального класса Т тоже представляли опасность, но не столь серьезную из-за гораздо меньших размеров, хотя их легко было спутать с гравитационными полями темных облаков или совсем остывших тел класса ТТ.

Мвен Мас подумал, что создание Великого Кольца, связавшего населенные разумными существами миры, было крупнейшим событием для Земли и соответственно для каждой обитаемой планеты. Прежде всего это победа над временем, не позволяющим ни нам, ни другим братьям по мысли проникать в отдаленные глубины пространства. Посылка любого сообщения по Кольцу — это посылка в любое грядущее, потому что мысль человека, оправленная в такую форму, будет продолжать пронизывать пространство, пока не достигнет самых отдаленных его областей. Возможность исследовать очень далекие звезды стала реальной потому, что получение любых сведений везде, где есть населенные планеты, понимающие Кольцо, — это только вопрос времени. Достигло же нас сообщение из того же Лебедя — от громадной, но очень далекой звезды, называвшейся Гаммой Лебедя. До нее две тысячи восемьсот парсеков, и сообщение идет больше девяти тысяч лет, но лишь бы оно было понятно нам или могло бы быть расшифровано близкими по характеру мышления членами Кольца. Совсем иначе, если сообщение идет с шаровых звездных систем и скоплений, которые гораздо древнее наших плоских систем.

То же самое с центром Галактики — вокруг ее осевого скопления мы знаем колоссальную зону жизни на мертвых, темных телах, согреваемых излучением центра Галактики. Оттуда мы давно получаем непонятные сообщения — картины сложных, невыразимых нашими понятиями структур, Академия Пределов Знания уже восемьсот лет ничего не может понять, хотя поступают все новые сообщения. Теория Тидла Куна, что посылаемые сообщения из-за чудовищной гравитации подвергаются такому же удлинению волн, как и свет, и потому все искажены, растянуты, очень правдоподобна. Но опыты с инверсированием сообщений в более короткие волны пока не удались.

Из-за отсутствия населенных миров или связи с ними в высоких широтах Галактики мы, люди Земли, никак не можем выбиться из нашей затемненной осколками и пылью экваториальной полосы Галактики. Не можем подняться над мраком, в который погружена наша звезда и ее соседи, поэтому трудно нам узнавать вселенную, даже несмотря на Кольцо, — ведь и далекая Гамма Лебедя лежит в нашем же темном слое!

Мвен Мас перевел взгляд к горизонту, туда, где ниже Большой Медведицы, под Гончими Псами, лежало созвездие Волос Вероники. Это был «северный» полюс Галактики. В этом направлении открывалась ширь внегалактического пространства.

В краевой области, где находилось Солнце, толщина ветвей спирального диска Галактики была всего около шестисот парсеков. Перпендикулярно к плоскости экватора Галактики можно было бы пройти триста-четыреста парсеков, чтобы подняться над уровнем ее гигантского звездного колеса. Этот путь, неодолимый для звездолета, не представлял невозможного для передач Кольца. Но пока ни одна планета из звезд, расположенных в этих областях, еще не включилась в Кольцо. Может быть, там не было населенных миров? Нет, этого не может быть, просто еще не пришло время.

Вечные загадки и труднейшие задачи превратились бы в ничто, если бы удалось совершить еще одну, величайшую из научных революций — окончательно победить время, научиться преодолевать любое пространство в любой промежуток времени, наступить ногой властелина на непреодолимые просторы космоса. Тогда не только наша Галактика, но и самые дальние звездные острова станут от нас не дальше мелких островков Средиземного моря, что плещется сейчас внизу, в ночном мраке. В этом оправдание отчаянной попытки, задуманной Рен Бозом и осуществляемой им, Мвен Масом, заведующим внешними станциями Земли. Если бы они смогли обосновать постановку опыта так, чтобы получить разрешение Совета!

Огни вдоль Спиральной Дороги изменили свой цвет с оранжевого на белый: два часа ночи, время усиления перевозок. Мвен Мас вспомнил, что завтра праздник Пламенных Чаш, посетить который его звала Чара Найди. Заведующий внешними станциями не смог забыть знакомства на морском берегу и эту красно-бронзовую загорелую девушку с отточенной гибкостью движений.

Мвен Мас вернулся в свою рабочую комнату, вызвал Институт Метагалактики, всегда работавший ночью, и попросил прислать ему на завтрашнюю ночь стереотелефильмы нескольких ближайших галактик. Получив согласие, он поднялся на крышу внутреннего фасада. Здесь находился его аппарат для дальних прыжков. Мвен Мас любил этот спорт и достиг немалого мастерства. Закрепив лямки от баллона с водородом вокруг себя, африканец упругим скачком взвился в воздух, на секунду включив тяговый пропеллер, работавший от легкого аккумулятора. Мвен Мас описал в воздухе дугу около шестисот метров длины, приземлился на выступе Дома Пищи и повторил прыжок. Пятью скачками он добрался до небольшого сада под обрывом известняковой горы и опустился рядом со своей постелью, стоявшей прямо под огромным платаном. Под шелест листьев могучего дерева африканец уснул,

Праздник Пламенных Чаш получил свое название от известного стихотворения поэта-историка Зан Сена, описавшего древнеиндийский обычай выбирать красивейших женщин, которые подносили отправлявшимся на подвиг героям боевые мечи и чаши с пылавшей в них ароматной смолой. Мечи давно исчезли из употребления, но остались символом подвига. Подвиги же безмерно умножились в отважном, полном энергии населении планеты.

Праздник Пламенных Чаш стал весенним праздником женщин. Каждый год, в четвертом месяце от зимнего солнцеворота, или по-старинному — апреле, самые прелестные женщины Земли показывались в танцах, песнях, гимнастических упражнениях. Тонкие оттенки красоты различных рас, проявлявшиеся в смешанном населении планеты, блистали здесь в неисчерпаемом разнообразии, точно грани драгоценных камней, доставляя бесконечную радость зрителям — от утомленных терпеливым трудом ученых и инженеров до вдохновенных художников или совсем еще малоопытных юношей и девушек.

Не менее красив был осенний мужской праздник Геркулеса, совершавшийся в десятом месяце. Вступавшие в зрелость юноши отчитывались в совершенных ими подвигах Геркулеса. Впоследствии вошло в обычай в эти дни проводить всенародный смотр совершенных за год замечательных поступков и достижений. Праздник стал общим — мужским и женским — и разделился на дни Прекрасной Полезности, Высшего Искусства, Научной Смелости и Фантазии. Когда-то и Мвен Мас был признан героем первого и третьего дней.

Веда Конг исполняла несколько песен, и Мвен Мас появился в гигантском Солнечном зале Тирренского стадиона как раз во время ее выступления. Он нашел девятый сектор четвертого радиуса, где сидели Эвда Наль и Чара Нанди, и стал под тенью аркады, вслушиваясь в низкий голос Веды. Вся в белом, высоко подняв светловолосую голову и обратив лицо к верхним галереям зала, она пела что-то радостное и показалась африканцу воплощением весны.

Каждый из зрителей в конце исполнения нажимал одну из четырех располагавшихся перед ним кнопок. Загоравшиеся в потолке зала золотые, синие, изумрудные или красные огни показывали оценку артисту и заменяли шумные аплодисменты прежних времен.

Веда кончила петь, была награждена пестрым сиянием золотых и синих огней, среди которых затерялись немногочисленные зеленые, и, как всегда, алая от волнения, присоединилась к подругам. Тогда подошел и встреченный приветливо Мвен Мас.

Африканец оглядывался, ища своего учителя и предшественника, но Дар Ветра нигде не было видно. Эвда Наль быстро догадалась и кивнула на Веду.

— Куда вы спрятали Дар Ветра? — шутливо обратился Мвен Мас ко всем трем женщинам.

— А куда вы девали Рен Боза? — ответила вопросом Эвда Наль, и африканец поспешил уклониться от ее проницательных глаз.

— Ветер роется под Южной Америкой, добывая титан, — сказала Веда Конг, и что-то дрогнуло в ее лице.

Чара Найди жестом защиты притянула к себе прекрасного историка и прижалась щекой к ее щеке. В лицах обеих женщин, таких разных, была объединяющая их кроткая нежность.

Брови Чары, прямые и низкие под широким лбом, казались силуэтом парящей птицы и гармонировали с длинным разрезом глаз. У Веды они поднимались вверх. «Птица взмахнула крыльями», — подумал африканец.

Чара взглянула на часы, спрятанные глубоко в куполе зала, и быстро поднялась.

Одеяние Чары поразило африканца. На гладких плечах девушки лежала платиновая цепочка, оставлявшая открытой всю высокую шею. Под ключицами цепочка застегивалась светящимся красным турмалином. На очень тонкой талии пояс с платиновой пряжкой в виде лунного серпа. От него спереди спадала до колен полоса фиолетового бархата. Сзади к поясу прикреплялась как бы половина длинной юбки из тяжелого белого шелка, тоже украшенного черными звездами. Мягко сверкали пряжки на маленьких черных туфлях и большие кольца в проколотых, как у древних женщин, ушах.

— Скоро мой черед! — безмятежно сказала Чара, направляясь к арке прохода, оглянулась на Мвена Маса и исчезла, провожаемая тысячами взглядов.

На сцене появилась знаменитая гимнастка — великолепно сложенная девушка не старше восемнадцати лет. Озаренная золотистым светом, она проделала стремительный каскад взлетов, прыжков и поворотов, застывая в немыслимом равновесии в моменты напевных и протяжных переходов музыки. Зрители одобрили выступление множеством золотых огней, и Мвен Мас подумал, что Чаре Нанди будет нелегко выступать сразу после такого успеха гимнастки. В легкой тревоге он осмотрел безликое множество людей напротив и вдруг заметил в третьем секторе художника Карта Сана. Тот приветствовал его с веселостью, показавшейся африканцу неуместной: ведь он, написавший с Чары картину «Дочь Средиземного моря», тоже должен был обеспокоиться судьбой ее выступления.

Только африканец успел подумать, что после опыта он поедет и посмотрит «Дочь Средиземного моря», как огни вверху погасли. Прозрачный пол из органического стекла загорелся малиновым светом раскаленного чугуна. Из-под нижних козырьков сцены заструились потоки красных огней. Они метались и набегали, сочетаясь с четким ритмом музыки, в пронизывающем пении скрипок и громком звоне низких медных струн. Несколько ошеломленный ее стремительностью и силой, Мвен Мас не сразу заметил, что в центре пламеневшего пола возникла Чара.

Она начала танец в таком темпе, что зрители затаили дыхание, а Мвен Мас ужаснулся: что же будет, если музыка потребует еще большего убыстрения! Танцевали не только ноги, не только руки — все тело девушки отвечало на огненную музыку не менее пламенным дыханием жизни, и африканец подумал, что если древние женщины Индии были такие, как Чара, то прав поэт, сравнивший их с пламенными чашами и дав это наименование женскому празднику.

Красноватый загар Чары в отсветах огней сцены и пола принял яркий медный оттенок, и сердце Мвена Маса неистово забилось. Этот цвет кожи он видел у людей сказочной планеты Эпсилон Тукана. Тогда же он узнал, что может существовать такая одухотворенность тела, способного своими движениями, тончайшим изменением прекрасных форм выразить самые глубокие оттенки душевных переживаний, фантазии, волнующих надежд, мольбы о счастье...

Дотоле весь устремленный в недоступную даль девяноста парсеков, Мвен Мас понял, что в необъятном богатстве красоты земного человечества могут оказаться цветы столь же прекрасные, как и бережно лелеемое им видение далекой планеты. Но длительное желание невозможной мечты не могло исчезнуть так просто. Чара, принявшая облик краснокожей дочери Эпсилон Тукана, только укрепила прежнее решение заведующего внешними станциями. Если так много радости от одной-единственной Чары Нанди, то каков же мир, где большинство женщин такие, как она?!

Эвда Наль и Веда Конг, сами отличные танцовщицы, впервые видевшие танец Чары, были потрясены.

Мвен Мас не знал, что эта балетная сюита написана композитором специально для Чары Нанди. Красные волны света обнимали ее медное тело, обдавали алыми всплесками сильные ноги, тонули в темных извивах бархата, зарей розовели на белом шелке. Ее закинутые назад руки медленно замирали над головой. И вдруг, без всякого финала, оборвалось буйное звучание повышавшихся нот, остановились и погасли красные огни. Высокий купол зала вспыхнул обычным светом. Усталая девушка склонила голову, и ее густые волосы скрыли лицо. Вслед за тысячами золотых вспышек послышался глухой шум — это зрители оказывали Чаре высшую почесть: благодарили ее, встав и протягивая к сцене сложенные ладонями руки. И Чара, бестрепетная перед выступлением, смутилась, откинула с лица волосы и убежала, обратив взгляд к верхним галереям зала.

Распорядители праздника объявили перерыв. Мвен Мас устремился на поиски Чары, а Веда Конг и Эвда Наль вышли на гигантскую, в километр шириной лестницу из голубого стекла, спускавшуюся от стадиона в море. Вечерние сумерки, прозрачные и теплые, потянули обеих женщин искупаться, что уже успели тысячи зрителей праздника.

— Не напрасно я сразу заметила Чару Нанди, — заговорила Эвда Наль. — Она замечательная артистка. Сегодня мы видели танец силы жизни, воплощение в прекрасном свете того, что составляет основу человеческой души и зачастую властвует над ней!

— Вы нашли верное определение, — согласилась Веда, сбрасывая туфли и погружая ноги в теплую воду, плескавшуюся на нижних ступенях.

Эвда Наль сняла платье и бросилась в прозрачные волны. Веда догнала ее, и обе поплыли рядом к огромному плавучему острову, серебрившемуся в полутора километрах от набережной стадиона. Плоская, чуть выше уровня воды, поверхность острова окаймлялась рядами навесов из перламутровой пластмассы в форме раковин достаточного размера, чтобы укрыть от прямых солнечных лучей и ветра трех-четырех людей.

Обе женщины улеглись на мягком, колышущемся полу одной из таких раковин, вдыхая вечно свежий запах моря,

— Вы не знаете, где Рен Боз? — спросила Веда.

— Приблизительно знаю, и этого мне достаточно, чтобы беспокоиться, — тихо ответила Эвда Наль.

— Разве вы хотите?.. — Веда умолкла, не закончив мысли, а Эвда подняла лениво приспущенные веки и прямо посмотрела ей в глаза.

— Мне Рен Боз кажется каким-то... беспомощным, еще незрелым мальчишкой, — нерешительно возразила Веда, — а вы такая цельная, с могучей волей!

— Именно это мне говорил Рен Боз. Но вы не правы в его оценке, односторонней, как и сам Рен. Это человек такого смелого и могучего ума, такой громадной работоспособности, что даже в наше время немного найдется равных ему людей на планете. Вы правильно назвали Рена — он мальчишка, и в то же время он герой, в точном смысле этого понятия. Вот Дар Ветер — в нем тоже есть мальчишество, но оно от избытка простой физической силы, а не от недостатка, как у Рена.

— Как вы расцениваете Мвена, — заинтересовалась Веда, — теперь вы лучше познакомились с ним?

— Мвен Мас — очень красивая комбинация холодного ума и неистовства желаний.

Веда Конг расхохоталась.

— Как бы мне научиться точности ваших характеристик!

— Это моя научная специальность, — пожала плечами Эвда. — Но позвольте мне теперь задать вам вопрос: вы знаете, что Дар Ветер очень привлекающий меня человек...

— Вы опасаетесь половинчатых решений? — зарделась Веда. — Меня еще в школе учили, как они вредны! Нет, здесь не будет половинок и гибельной неискренности.

Под испытующим взглядом ученого психиатра Веда спокойно продолжала:

— Эрг Ноор... Наши пути разошлись давно. Только я не могла подчиниться новому чувству, пока он в космосе, не могла отдалиться от Эрга и тем ослабить силу надежды, веры в его возвращение.

Эвда Наль положила тонкую руку на плечо Веды.

— Это значит — Дар Ветер?

— Да! — твердо ответила Веда.

— А он знает?

— Нет. Потом, когда «Тантра» будет здесь... Смотрите, вот они! — она показала на только что подплывших к острову Мвена Маса и Чару Нанди.

Чара со смехом выпрыгнула из воды, как играющая бронзовая рыба, и стала на зыбком краю острова. Мвен Мас черным дельфином скользнул к ее ногам, пытаясь схватить девушку, но она перелетела через него в воду и стала удаляться к берегу. Сияющий ослепительной улыбкой, африканец устремился в погоню, и скоро головы обоих стали черными точками.

— Вернемся и мы? — спросила Веда, и обе бросились в море.

— Мне пора покинуть праздник, — сказала Эвда Наль, — мой отпуск кончается. Предстоит большая новая работа в Академии Горя и Радости, а мне надо еще повидать дочь...

— У вас большая дочь?

— Двенадцать. Сын много старше. Я выполнила долг каждой женщины с нормальным развитием и наследственностью— два ребенка, не меньше. А теперь хочу третьего — только взрослого! — Эвда Наль улыбнулась, и ее сосредоточенное лицо засветилось лаской любви, изогнутая крутым луком верхняя губа приоткрылась, в то время как руки продолжали методически рассекать волны. Только у самой набережной Эвда остановилась.

— У вас еще нет новой работы?

— Нет, я буду ждать «Тантру». Потом экспедиция...

Во всю стену обсерватории высился семиметровый гемисферный экран для просмотра снимков и фильмов, снятых мощными телескопами. Мвен Мас включил обзорный снимок участка неба близ северного полюса Галактики — меридиональную полосу созвездий от Большой Медведицы до Ворона и Центавра. Здесь, в Гончих Псах, Волосах Вероники и Деве были хорошо видны многие другие галактики — удаленные или сравнительно близкие звездные острова вселенной. Особенно много галактик было открыто в Волосах Вероники — отдельные, правильные и неправильные, в различных поворотах и проекциях галактики, подчас невообразимо далекие, удаленные на миллиарды парсеков. Здесь было множество карликовых галактик, много меньших, чем наиболее распространенные звездные острова, достигающие от двадцати до пятидесяти тысяч парсеков в диаметре. С изобретением телескопов — приемников космических лучей с линзами из нового минерала аматия, кроме двух, давно известных облаков из десятков тысяч галактик: северного — в созвездиях Андромеды, Волос Вероники и Треугольника, и южного — в созвездиях Золотой Рыбы и Живописца, удаленного больше чем на сорок миллионов парсеков, — были открыты еще более удаленные слои и сгущения гигантских галактик, подобных нашему огромному звездному острову.

Туманность Андромеды — маленькое, слабо светящееся туманное облачко — была видна с Земли простым глазом. Пять тысячелетий назад люди раскрыли тайну этого облачка. Туманность оказалась исполинской звездной системой, превосходившей по размерам даже нашу собственную огромную Галактику. Изучение туманности Андромеды, несмотря на расстояние в восемьсот тысяч парсеков, отделявшее ее от земных наблюдателей, очень помогло познанию нашей Галактики.

С детства Мвен Мас помнил великолепные фотогоафии различных галактик, полученные с помощью инверсирования изображений в различных лучах спектра, затем совмещавшихся специальным прибором. Эти чудовищные скопления триллионов небесных тел, разделенные миллионами парсеков расстояния, всегда будили в нем неистовое желание разгадать бесчисленные загадки далеких миров, узнать законы их устройства, историю их возникновения и дальнейшую судьбу. И главное, что теперь тревожило каждого обитателя Земли, — вопрос о жизни на бесчисленных планетных системах этих островов вселенной, о горящих на них огнях мысли и знания, о человеческих цивилизациях необъятного космоса.

На экране появились три звезды, называвшиеся у древних арабов Сиррах, Мирах и Альмах — Альфа, Бета и Гамма Андромеды, расположенные по восходящей прямой. По обе стороны от этой линии располагались две близкие галактики — туманность Андромеды и красивая спираль М-33 в созвездии Треугольника.

Мвен Мас переменил металлическую пленку.

Вот давно известная галактика с древним названием НГК-5194, или М-51 в созвездии Гончих Псов, отстоящая на восемьсот тысяч парсеков. Это одна из немногих галактик, видимых от нас плашмя, перпендикулярно своему экватору. Ярко светящее плотное ядро из миллионов звезд, от которого отходят два спирально закрученных рукава с такой же звездной плотностью в основании. Дальше они делаются все слабее и туманнее, пока не исчезают в темноте пространства, протягиваясь в противоположные друг другу стороны на десятки тысяч парсеков. Между рукавами, или главными ветвями, чередуясь с черными «провалами» — облаками темной материи, изогнутые в точности как лопатки турбины, протягиваются короткие струи звездных сгущений и облаков светящегося газа.

Вот колоссальная галактика НГК-4565 в созвездии Волос Вероники. С расстояния больше миллиона парсеков она видна ребром к нам. Наклоненная на одну сторону, как парящая птица, галактика широко простирает свой, очевидно состоящий из спиральных ветвей диск, а в центре сильно сплющенным шаром горит ядро, кажущееся плотной светящейся массой. Отчетливо видно, насколько плоски звездные острова: галактику можно сравнить с тонким колесом часового механизма. Края колеса нечетки, как бы растворяясь в бездонной тьме пространства. На таком же краю нашей Галактики находится Солнце и крошечная пылинка — Земля, сцепленная силой знания с множеством обитаемых миров и распростершая крылья Человеческой мысли над непобедимой вечностью космоса!

Мвен Мас переключил датчик на наиболее интересовавшую его галактику — НГК-4594 из созвездия Девы. Она также была видна с ребра. Эта загадочная галактика, со сравнительно близкого расстояния — в семьсот тысяч парсеков, походила на толстую линзу горячей звездной массы, окутанную слоем светящегося газа. По экватору чечевицу пересекала толстая черная полоса — сгущение темной материи. Галактика казалась таинственным фонарем, светящим из немыслимой бездны...

Какие миры скрывались там, в ее излучении, более ярком, чем у других галактик, в среднем достигавшем спектрального класса Ф? Есть ли там обитатели могучих планет, бьется ли, так же как у нас, мысль над тайнами природы?

Безответность громадных звездных островов заставляла Мвен Маса стискивать кулаки. Он понимал всю чудовищность расстояния. Даже до этой «близкой» галактики свет идет два миллиона двести тысяч лет! На обмен сообщениями нужно четыре с половиной миллиона лет.

Мвен Мас переставил катушки, и на экране загорелась большая галактика южного неба — НГК-253. Видимая в том же ракурсе и с тем же наклоном (только в другую сторону), как и туманность Андромеды, она не имела внутреннего ядра. Вместо него было видно сложное чередование светящихся и темных полос, завивавшихся к центру и ставших извилистыми в краевых зонах. Эта галактика — один из главных объектов изучения Института Метагалактики, пославшего много снимков, схем и запросов в Большое Магелланово Облако, вне пределов нашей Галактики. Ответ может быть получен только через полтораста тысячелетий, но он придет и разрешит многие недоумения и вопросы. Магелланийцам гораздо лучше видны многие галактики. Очень скоро будет получен снимок нашей Галактики с Магелланова Облака, который был заказан из Центавра и теперь ожидался ими.

Мвен Мас вскочил и уперся руками в массивный стол так, что захрустели суставы.

Сроки пересылки в сотни тысяч лет — недоступные для десятков и сотен поколений, означающие убийственное для сознания «никогда» даже для правнуков. Целый ряд действий, предпринимаемых только благодаря опрокинутому в будущее сознанию современного человека, могли бы исчезнуть, словно от взмаха волшебной палочки. Эта палочка — открытие Рен Боза и их совместный опыт.

Отдаленнейшие точки вселенной, от которых идут удлиненные волны покрасневшего света и других электромагнитных колебаний, безнадежно искажающие сообщения Кольца, окажутся на расстоянии протянутой руки.

Древние астрономы считали галактики разбегающимися в разные стороны. Свет, приходивший в земные телескопы от далеких звездных островов, был изменен: световые колебания удлинялись, преобразуясь в красные волны. Это покраснение света на первый взгляд свидетельствовало об удалении галактик от наблюдателя. Люди прошлого привыкли воспринимать явления слишком односторонне и прямолинейно: они создали теорию разбегающейся или взрывающейся вселенной. Странно, что их не смутило даже то, что чем дальше была галактика, тем большую скорость удаления она показывала земному наблюдателю. Дело дошло до близких к свету скоростей галактик, и некоторые ученые объявили пределом вселенной то расстояние, с которого галактики казались бы достигшими скорости света: действительно, никакого света мы бы от них не получили и никогда не смогли бы их увидеть. Теперь мы знаем причины покраснения света далеких галактик. Их, как это всегда оказывалось в истории науки, не одна. Главное — это то, что от далеких звездных островов доходит свет, испускаемый их яркими центрами. Там колоссальные массы материи образуют поля очень мощного тяготения, в которых световые колебания происходят медленнее, более длинными красными волнами. Уже в незапамятные времена астрономы знали, что свет от очень плотных звезд краснеет, линии спектра смещаются к красному концу и звезда кажется удаляющейся, как, например, вторая составляющая Сириуса — белый карлик Сириус Б. Чем дальше галактика, тем сильнее смещение к красному концу спектра.

С другой стороны — вторая главная причина — раскачивание световых волн в очень далеком пути по пространству и потеря части энергии квантами света. Теперь это явление изучено хорошо, красными волнами могут быть и усталые «старые» волны обычного света.

Такое же удлинение волн происходит с теми электромагнитными колебаниями, какими удобно передавать сообщения между звездами и какими пользуется Великое Кольцо. Отчасти поэтому мы не можем понять сообщений из густонаселенной зоны около центра нашей Галактики и из шаровых скоплений, поэтому портят передачи гравитационные поля массивных звезд. Гигантские скопления материи растягивают волны сообщений Кольца. Бороться с этим у нас нет средств, если только не наступить на само тяготение его противоположностью, как то следует из математики Рен Боза... Нет, теперь ушла щемившая тревога! Он прав, производя небывалый опыт!

Мвен Мас вдруг засмеялся тихо и уверенно. Недолог срок — и зловещие красные волны не будут неодолимым препятствием к связи далеких звездных островов. Они станут покорны человеку, как те, что обдавали красным светом жизни тело Чары Нанди на празднике Пламенных Чаш. Чары, нежданно явившейся к нему медной дочерью звезды Тукана, девушкой его невозможных грез...

Установка Кора Юлла находилась на вершине плоской горы, всего в километре от Тибетской обсерватории Совета Звездоплавания. Высота в четыре тысячи метров не позволяла существовать здесь никакой древесной растительности, кроме привезенных с Марса черновато-зеленых безлистных деревьев, с загнутыми внутрь, к верхушке, ветвями. По откосам горных склонов текли каменные реки из острых кусков рассыпавшихся скал. Поля, пятна и полосы снега сияли особенной белизной, которую приобретает чистый горный снег под таким же чистым сверкающим небом.

За остатками стен из диорита — развалинами неизвестно зачем построенного на этой высоте монастыря — возвышалась стальная трубчатая башня, поддерживавшая две ажурные дуги. На них, наклоненная под углом и параболой открытая в небо, сверкала огромная спираль из бериллиевой бронзы, усеянная блестящими белыми точками рениевых контактов. Почти вплотную к первой спирали прилегала вторая, обращенная открытой стороной к почве. Под ней находились четыре больших конуса, покрытых зеленоватым циркониевым сплавом с ответвлениями подводящих шин, по метру в сечении. К ним шли столбы с направляющими кольцами — временный отвод от магистрали обсерватории, принимавшей во время передачи всю энергию электростанций планеты. Рен Боз с удовлетворением разглядывал дополнения к прежней установке, собранные силами добровольцев в невероятно короткий срок. Самым трудным оказалось строительство глубоких открытых траншей, выдолбленных в неуступчивом камне горы, но теперь и это миновало. Добровольцы, естественно, ожидавшие в награду зрелища великого опыта, были отправлены подальше от установки и облюбовали для своих палаток пологий склон горы за зданием обсерватории. Мвен Мас, в чьих руках находилась и вся земная сила и пути в космос, сидел на холодном камне напротив физика и, слегка поеживаясь, рассказывал подробности новостей Кольца. Спутник 57 последнее время использовался для поддержания связи со звездолетами и планетолетами и не работал для Кольца. Мвен Мас сообщил о гибели Влихх оз Ддиза у звезды Э, и физик оживился:

— Высшее напряжение тяготения в звезде Э, при дальнейшей эволюции звезды, ведет к новому сильнейшему разогреву. Получается фиолетовый сверхгигант чудовищной силы, преодолевающий колоссальное тяготение. У него уже нет красной части спектра: несмотря на мощность гравитационного поля, волны лучей света не удлиняются, а укорачиваются.

— Световые волны становятся крайними фиолетовыми — согласился Мвен Мас, — и ультрафиолетовыми.

— Не только. Процесс идет дальше. Все более мощными становятся кванты, получается поле антигравитации и зона антипространства — вторая сторона движения материи, неизвестная у нас на Земле из-за ничтожности наших масштабов. Мы не смогли бы достичь здесь ничего подобного, даже если бы сожгли весь водород океана всей планеты...

Мвен Мас проделал в уме молниеносный подсчет.

— Пятнадцать тысяч триллионов тонн воды перечислим на энергию водородного цикла; по принципу относительности это составит около триллиона тонн энергии. Солнце в минуту дает двести сорок миллионов тонн — всего десятилетнее излучение Солнца!

Рен Боз довольно усмехнулся.

— А сколько же даст голубой сверхгигант?

— Затрудняюсь подсчитать. Но судите сами: в Большом Магеллановом Облаке есть скопление НГК-1910... Простите меня, я привык сам с собой оперировать древними названиями и обозначениями звезд.

— Совершенно неважно. Мы ведь не собираемся направлять туда телескопы.

— В этом скоплении диаметром всего в семьдесят парсеков не менее сотни сверхгигантских звезд. Там находится голубой сверхгигант ЭС Золотой Рыбы с яркими линиями водорода в спектре и темными у фиолетового края. Он больше орбиты Земли, правда он двойной, со светимостью полмиллиона наших Солнц! Вы имели в виду такую звезду? В том же скоплении есть еще большие по размеру, с орбиту Юпитера диаметром, но они только еще разогреваются.

— Оставим в покое сверхгиганты. Люди тысячелетиями смотрели на кольцевые туманности в Водолее, Большой Медведице и Лире и не знали, что перед ними нейтральные поля нуль-гравитации, по закону репагулюма — перехода между тяготением и антитяготением. Там именно и скрывалась загадка нуль-пространства.

Рен Боз вскочил с порога блиндажа управления, сложенного из больших, залитых силикатом глыб.

— Я отдохнул. Можно начинать!

Сердце Мвен Маса бешено забилось, волнение сдавило горло. Африканец глубоко и прерывисто вздохнул. Рен Боз остался спокойным, только лихорадочный блеск его глаз выдавал концентрацию мысли и воли, которую собирал в себе физик, приступая к опасному делу.

Мвен Мас протянул большую руку и сжал маленькую, крепкую кисть Рен Боза. Кивок головы — и высокий силуэт заведующего внешними станциями показался уже на спуске с горы, по дороге к обсерватории. Холодный ветер зловеще завыл, скатываясь с обледенелых горных гигантов, стороживших долину обсерватории, и дрожь пронизала Мвен Маса. Он невольно ускорил свои и без того быстрые шаги, хотя торопиться было некуда. Опыт начинался через час после захода солнца.

Мвен Мас удачно связался со спутником 57 по радио лунного диапазона. Установленные там отражатели и направляющие фиксировали Эпсилон Тукана из те несколько минут оборота спутника от 33° северной широты до Южного полюса, в которые звезда была видимой с его орбиты. Мвен Мас занял место за пультом в подземной комнате, очень похожей на такую же в Средиземной обсерватории.

Пересматривая в тысячный раз листы с данными о планете звезды Эпсилон Тукана, Мвен Мас методически проверил вычисленную орбиту планеты и снова связался со спутником, указав ничтожную поправку. Тут же он условился, что в момент включения поля наблюдатели спутника 57 осторожно и медленно будут изменять направление по дуге, в четыре раза большей параллакса звезды.

Как ни медленно тянулось время, срок подошел. На экране связи с опытной установкой появился Рен Боз; его жесткие волосы торчали более обычного.

Предупрежденные за полчаса диспетчеры энергостанций, сообщили готовность. Мвен Мас взялся за рукоятки пульта, но движение Рен Боза на экране остановило его.

— Надо бы предупредить резервную Ку-станцию на Антарктиде, может быть, наличной энергии не хватит.

— Я сделал это, она готова.

— На Чукотском полуострове и на Лабрадоре построены станции Ф-энергии. Если бы договориться с ними, чтобы включить в момент инверсии поля: я боюсь за несовершенство аппарата...

— Я сделал это.

Рен Боз просиял и махнул рукой.

Исполинский столб энергии достиг спутника 57. В гемисферном экране обсерватории появились возбужденные молодые лица наблюдателей.

Мвен Мас приветствовал отважных людей и осведомился об исправлении неточности, проверил совпадение следования столба энергии за спутником. Тогда он переключил мощность на установку Рен Боза, и голова физика исчезла с экрана.

Индикаторы забора мощности двигали свои стрелки направо, указывая на непрерывное возрастание напряжения энергии. Сигналы загорались ярче, все более белым светом. Но указатели наполнения скачками падали к нулевой черте, по мере того как Рен Боз подключал все новые излучатели поля. Захлебывающийся звон с опытной установки заставил вздрогнуть Мвен Маса. Африканец знал, что делать. Движение рукоятки — и вихревая мощность Ку-станции влилась в угасающие глаза приборов, оживила их падающие стрелки. Однако едва Рен Боз включил общий инвертор, как стрелки прыгнули к нулю. Мгновенно, почти инстинктивно Мвен Мас подключил сразу обе Ф-станции.

Ему показалось, что все приборы погасли, странный бледный свет наполнил помещение. Звуки прекратились — заведующий станциями оглох. Еще секунда — и тень смерти прошла по сознанию африканца, притушив ощущения. Мвен Мас боролся со смутным стеснением в голове, вцепившись руками в край пульта, всхлипывая от усилий и ужасающей боли в позвоночнике. Бледный свет стал разгораться ярче с одной стороны подземной комнаты, но откуда он шел, этого Мвен Мас не смог определить или забыл. Может быть, от экрана или со стороны установки Рен Боза.

точно разодралась туманная завеса, и Мвен Масприборов, оживила их падающие стрелки. Однако едва Рен Боз включил общий инвертор, как стрелки прыгнули к нулю. Мгновенно, почти инстинктивно Мвен Мас подключил сразу обе Ф-станции.

Ему показалось, что все приборы погасли, странный бледный свет наполнил помещение. Звуки прекратились — заведующий станциями оглох. Еще секунда — и тень смерти прошла по сознанию африканца, притушив ощущения. Мвен Мас боролся со смутным стеснением в голове, вцепившись руками в край пульта, всхлипывая от усилий и ужасающей боли в позвоночнике. Бледный свет стал разгораться ярче с одной стороны подземной комнаты, но откуда он шел, этого Мвен Мас не смог определить или забыл. Может быть, от экрана или со стороны установки Рен Боза.

Вдруг точно разодралась туманная завеса, и Мвен Мас отчетливо услышал плеск волн. Невыразимый, незапоминаемый запах проник в его широко раздувшиеся ноздри. Завеса раскрывалась в левую сторону, в то время как справа колыхалась прежняя серая пелена. Налево призраками встали высокие медные горы, окаймленные близкой рощей бирюзовых деревьев, а волны фиолетового моря плескались совсем у ног Мвен Маса. Еще левее сдвинулась завеса, и он увидел свою мечту — краснокожая женщина сидела на верхней площадке лестницы за столом из белого камня и, облокотись на его полированную поверхность, смотрела вдаль, на океан. Внезапно она увидела: ее широко расставленные глаза наполнились удивлением и восторгом. Женщина встала, с великолепным изяществом выпрямив свой стан, и протянула африканцу раскрытую ладонь.

— Оффа, алли кор, — мелодичный, нежный и сильный голос проник в сердце Мвен Маса. Он открыл рот, чтобы ответить, но завеса задернулась. На месте чудесного видения вздулось зеленое пламя, сотрясающий свист пронесся по комнате. Африканец, теряя сознание, почувствовал, как мягкая, неодолимая сила складывает его втрое, вертит, как ротор быстроходной турбины и, наконец, сплющивает о нечто твердое... Последняя мысль Мвен Маса была об участи спутника 57, станции и Рен Боза...

ГЛАВА 6. ЛЕГЕНДА СИНИХ СОЛНЦ

— Низа?

— Жива, но...

— Умирает?

— Пока нет. Находится в глубоком параличе. Дыхание чрезвычайно замедленное. Сердце работает — один удар в сто секунд. Это не смерть, но полный коллапс, который может длиться неопределенное время.

— Сознание и мучения исключены?

— Исключены.

Эрг Ноор вопросительно посмотрел на биолога. Тот утвердительно кивнул.

— Что думаете делать?

— Поддерживать в равномерной температуре, абсолютном покое. Если коллапс не будет прогрессировать, то... не все ли равно — сон... пусть до Земли. Тогда в Институт нервных токов. Поражение нанесено каким-то видом тока... скафандр оказался пробитым в трех местах.

— Только... — начала Лума, — если при отлете удары сердца замедлятся хотя бы вдвое — двести секунд, — тогда кровоснабжение мозга станет недостаточным и...

— Конец! — угрюмо подсказал биолог. Эрг Ноор задумался так глубоко, что забыл об окружающих.

— Нет ли выхода в том, чтобы подвергнуть организм повышенному давлению в обогащенной кислородом атмосфере? — осторожно спросил он и уже по довольным улыбкам Лумы Ласви и Эона Тала понял, что мысль правильна.

— Насытить кровь газом при большом парциальном давлении замечательно... Конечно, мы примем меры против тромбоза, и тогда пусть один удар в двести двадцать секунд.

Эон показал крупные белые зубы под черными усами, и сразу его суровое лицо стало молодым и бесшабашно веселым.

— Организм останется бессознательным, но живым, облегченно сказала Лума, — мы пойдем готовить камеру. Я хочу использовать большую силиколловую витрину, взятую для Зирды. Туда поместится плавающее кресло, которое мы превратим в постель на время отлета. После снятия ускорения перестроим все по-другому...

— Как только устроите Низу, сообщите мне в пост. Мы не станем задерживаться лишней минуты... довольно тьмы и тяжести черного мира!..

Люди заспешили в разные отсеки корабля.

Громом победной музыки показались сигналы отлета. С еще никогда не испытанным чувством огромного облегчения люди погружались в мягкие объятия посадочных кресел. Взлет корабля с такой тяжелой планеты был трудным и опасным делом. Большое ускорение, которое требовалось, находилось на пределе человеческой выносливости, и малейшая ошибка пилота могла привести к общей гибели.

Эрг Ноор искусно повел звездолет по касательной к горизонту.

Рычаги гидравлических кресел вдавливались под нарастающей тяжестью, навалившейся на людей. Вот-вот рычаги дойдут до упора, и тогда, как на наковальне, под прессом ускорения изломаются хрупкие человеческие кости. Руки начальника экспедиции, лежавшие на кнопках приборов, стали такими тяжелыми, что нечего было и думать сдвинуть их с места. Но твердые пальцы работали, и «Тантра», описывая гигантскую пологую дугу, поднималась все выше из густой тьмы к прозрачной черноте бесконечности. Эрг Ноор не отрывал глаз от красной полосы горизонтального уравнителя: она качалась в неустойчивом равновесии, показывая, что корабль готов перейти из подъема на спуск по дуге падения. Тяжкая планета все еще не выпустила звездолет из своего плена. Звенящая вибрация анемезонных моторов заставила содрогнуться корабль. Красная полоса поднялась на десяток миллиметров от линии нуля. Еще немного...

Сквозь перископ верхнего обзора корпуса начальник экспедиции увидел, как «Тантра» покрылась тонким слоем голубоватого пламени, начавшего медленно стекать к корме корабля. Атмосфера пробита! В пустоте пространства по закону сверхпроводимости остаточные токи текли прямо по корпусу корабля.

Звезды опять заострились иглами, и «Тантра», освободившись, улетала все дальше от грозной планеты. С каждой секундой уменьшалось бремя тяжелого мира. Легче и легче становилось тело. Люди вскочили с кресел, пришла неизбежная реакция, и большая часть экипажа погрузилась в короткий сон. Бодрствовали только Эрг Пел Лин, Пур Хисс и Лума Ласви, чтобы определиться и вычислить временный курс звездолета, по которому и разогнать его до нормальной субсветовой скорости. Потом после короткого отдыха следовало приступить к длительной работе вычисления истинного курса.

Врач наблюдала за состоянием Низы после взлета и возвращения к нормальной для землянина силе тяжести. Вскоре ей удалось успокоить всех бодрствовавших сообщением, что удары пульса хотя и замедлились, но пришли к постоянной — удару в сто десять секунд. При повышении кислородного режима это не было гибелью. Лума Ласви предполагала обратиться к тиратрону и органическим стимуляторам.

Восемнадцать часов ныли стены корабля от вибрации анамезонных моторов, пока счетчики не показали скорости в девятьсот семьдесят миллионов километров в час — близко к пределу безопасности. Расстояние от железной звезды увеличивалось больше чем на двадцать миллиардов километров за земные сутки. Трудно передать облегчение, испытывавшееся всеми тринадцатью путешественниками, после тяжелых испытаний — убитой планеты, погибшего «Альграба» и, наконец, ужасного черного солнца. Радость освобождения оказалась неполной — четырнадцатый член экипажа, юная Низа Крит, недвижно лежала в полусне-полусмерти за дверью госпитальной каюты...

Все пять женщин — Ингрид, Лума, второй электронный инженер, геолог и учительница ритмической гимнастики Ионе Мар, исполнявшая еще обязанности распределителя питания, воздушного оператора и коллектора научных материалов, фильмов и книг, — собрались словно на древний похоронный обряд. Тело Низы уложили на ковре из мягчайших губок Средиземного моря. Ковер поместили на воздушный матрац, заключили в круглый купол из розоватого силиколла. Точный термобаробоксистат мог годами поддерживать нужную температуру, давление и состав воздуха внутри толстого колпака. Мягкие резиновые выступы удерживали Низу в одном положении, изменять которое врач Лума Ласви собиралась один раз в месяц. Больше всего следовало опасаться омертвевших пролежней, возможных при абсолютной неподвижности. Поэтому Лума решила установить надзор за телом Низы и отказалась на первый год-два предстоящего пути от продолжительного сна. Каталептическое состояние Низы не проходило. Единственное, чего удалось добиться Луме Ласви, это учащения пульса до удара в семьдесят секунд. Как ни мало было такое достижение, оно позволяло устранить вредное для легких перенасыщение кислородом...

Прошло четыре месяца. Звездолет давно шел по истинному, точно вычисленному курсу, описывавшему большую дугу в обход района свободных метеоритов. Экипаж, измученный приключениями и непосильной работой, погрузился в сон. На этот раз бодрствовало не три, а четыре человека: к дежурным Эргу Ноору с Пур Хиссом присоединились врач Лума Ласви и биолог Эон Тал.

Начальник экспедиции, вышедший победителем из труднейшего положения, в какое когда-либо попадали звездолеты Земли, чувствовал себя одиноко. Впервые четыре года пути до Земли казались ему бесконечными. Он не собирался обманывать самого себя, потому что только там, на Земле, он мог надеяться на спасение своего самоотверженного, ставшего таким дорогим рыжекудрого астронавигатора.

Он долго откладывал то, что сделал бы на следующий день отлета, — просмотр электронных стереофильмов с «Паруса». Эргу Ноору так хотелось, чтобы Низа вместе с ним увидела и услышала первые вести неописуемо прекрасных планет, планет синей звезды летних северных ночей Земли. Чтобы вместе с ним Низа прошла через Космос к осуществлению самых смелых романтических грез прошлого и настоящего — открытию новых звездных миров — будущих дальних островов человечества...

Фильмы, снятые в семи парсеках расстояния от «Тантры» восемьдесят лет тому назад, пролежавшие в открытом корабле на черной планете Т-звезды, сохранились превосходно. Гемисферный стереоэкран унес четырех зрителей «Тантры» туда, где сияла высоко над ними голубая Вега.

Быстро сменялись короткие сюжеты, — вырастало ослепительно голубое светило, и шли небрежные секундные кадры жизни корабля. Работал за вычислительной машиной неслыханно молодой двадцативосьмилетний начальник экспедиции, вели наблюдения еще более молодые астрономы. Вот обязательные ежедневные спорт и танцы, доведенные членами экспедиции до акробатического совершенства. Насмешливый голос пояснял, что первенство на всем пути к Веге оставалось за биологом. Действительно, эта девушка с короткими льняными волосами показывала труднейшие упражнения в самых невозможных позициях своего великолепно развитого тела...

Странно было смотреть на яркие, совсем реальные изображения гемисферного экрана, сохранившие нормальные цветовые оттенки. Забывалось, что эти веселые, энергичные, молодые астролетчики давным-давно пожраны гнусными чудовищами железной звезды.

Скупая летопись жизни экспедиции быстро промелькнула. Более ничего не отвлекало от Веги и ее планет. Усилители света в проекционном аппарате начали жужжать, — так яростно горело фиолетовое светило, что даже здесь, в его бледном отражении, оно заставило людей надеть защитные очки. Звезда почти в три раза больше Солнца по диаметру и по массе — колоссальная, сильно сплюснутая, бешено вращающаяся с экваториальной скоростью триста километров в секунду. Шар неописуемо яркого газа с поверхностной температурой в одиннадцать тысяч градусов, распростерший на миллионы километров крылья жемчужно-розового огня. Казалось, что лучи Веги ощутимо били и давили все попадавшееся на их пути, летели в пространство копьями неимоверной длины и силы. В глубине их сияния скрывалась ближайшая к синей звезде планета. Но туда, в этот океан огня, не мог окунуться никакой корабль Земли или ее соседей по Кольцу. Зрительная проекция сменилась голосовым докладом о сделанных наблюдениях, и на экране возникли полупрозрачные линии стереометрических чертежей, показывавших расположение первой и второй планет Веги. «Парус» не смог приблизиться даже ко второй планете, удаленной от звезды на девяносто миллионов километров.

Чудовищные протуберанцы вылетали из глубин океана прозрачного фиолетового пламени — звездной атмосферы, протягивались в пространство всесожигающими руками. Так велика была энергия излучения Веги, что звезда рождала свет наиболее сильных квант — фиолетовой невидимой части спектра. От этого она вызывала странное ощущение призрачности, почти невидимого, но смертельно опасного фантома... Кругом бушевали фотонные вихри, преодолевая тяготение звезды. Их дальние отголоски опасно толкали и раскачивали «Парус». Счетчики космических и других видов жестких излучений отказались работать. Даже внутри надежно защищенного корабля стала нарастать опасная ионизация, предупреждая о неистовстве лучистой энергии, чудовищным потоком устремлявшейся в пустоту пространства.

Начальник «Паруса» осторожно подвел звездолет к третьей планете — большой, но одетой лишь тонкой, незримой атмосферой. Видимо, огненное дыхание синей звезды согнало прочь покров легких газов, длинным, слабо сиявшим хвостом тянувшийся за планетой по ее теневой стороне. Разрушительные испарения фтора, яд окиси углерода, мертвая плотность инертных газов — в этой атмосфере ничто земное не просуществовало бы и секунды...

Яростный нагрев синего солнца возбуждал деятельность инертного минерального вещества. Из недр планеты выпирали острые пики, ребра, отвесные иззубренные стены красных, как свежие раны, черных, как бездны, каменных масс. На обдутых вихрями неимоверной силы, не сохранивших ни единой пылинки плоскогорьях из вулканических лав виднелись трещины и провалы, источавшие раскаленную магму и казавшиеся жилами кровавого огня.

Высоко взвивались густые облака пепла, ослепительно голубые на освещенной стороне, непроницаемо черные на теневой. Исполинские молнии в тысячи километров длины били по всем направлениям, свидетельствуя об электрической насыщенности мертвой атмосферы.

Грозный фиолетовый призрак огромного солнца, черное небо, наполовину скрытое сверкающем короной жемчужного сияния, а внизу на планете — алые контрастные тени на диком хаосе скал, пламенные борозды, извилины и круги, непрерывное сверкание зеленых молний...

Стереотелескопы передали, а памятные электронные фильмы записали это с бесстрастной точностью.

Но за всем стояло живое чувство путешественников — протест разума против бессмысленных сил разрушения и нагромождения косной материи, сознание враждебности этого мира неистовствующего космического огня. И зачарованные зрелищем четверо людей обменялись одобрительными взглядами, когда голос сообщил, что «Парус» идет на четвертую планету.

Человеческий отбор событий сократил время до сказочного ковра-самолета, — через несколько секунд под килевыми телескопами корабля уже росла последняя, краевая планета Веги, размерами близкая к Земле. «Парус» снижался все более. Очевидно, путешественники решили во что бы то ни стало исследовать последнюю планету, последнюю надежду на открытие мира, пусть не прекрасного, но хотя бы годного для жизни.

«Хотя бы»... ведь в этих трех слогах заключалось прощание с мечтой о прекрасных мирах Веги, во имя чего люди Земли пошли на добровольное сорокапятилетнее заключение в звездолете.

Но, увлеченный зрелищем, Эрг Ноор не сразу подумал об этом. В глубине гемисферного экрана он мчался сейчас над поверхностью безмерно далекой планеты. К настоящему горю путешественников, тех — погибших, и этих — живых, планета оказалась похожей на знакомого с детства ближайшего соседа в солнечной системе — Марс. Та же тонкая прозрачная газовая оболочка с черновато-зеленым, всегда безоблачным небом, та же ровная поверхность пустынных материков с грядами развалившихся гор. Только на Марсе царствовал обжигающий холод ночи и резкая смена дневных температур. Там были мелкие, похожие на спокойные озера моря, испарявшиеся до мокрых, заболоченных пятен на лице планеты, был скудный редкостный дождь, иней или снег, ничтожная жизнь омертвелых растений и странных, вялых, зарывавшихся в землю животных.

Здесь победный пламень голубого солнца нагревал планету так, что она дышала жаром самых знойных пустынь Земли. Водяные пары в ничтожном количестве поднимались в верхние слои воздушной оболочки, а огромные равнины затемнялись лишь вихрями тепловых токов, непрерывно возмущавших атмосферу. Планета вращалась быстро, как и все другие. Ночное охлаждение рассыпало горные породы в море песка. Песок оранжевый, фиолетовый, зеленый, голубоватый или слепяще-белый затоплял планету огромными пятнами, издалека казавшимися морями или зарослями выдуманных растений. Цепи разрушенных гор, более высоких, чем на Марсе, но столь же мертвых, были покрыты блестящей черной или коричневатой корой. Могучее синее солнце с его неимоверно сильным ультрафиолетовым излучением разрушало минералы, испаряло легкие элементы.

Песчаные светлые равнины, казалось, излучали само пламя. Эрг Ноор припомнил, что в старину, когда учеными было не большинство населения Земли, а лишь ничтожная по численности группа людей, среди писателей и художников распространились мечты о людях иных планет, приспособившихся к жизни в повышенной температуре. Это было поэтично и красиво, подымало веру в могущество человеческой природы. Люди в огненном дыхании планет голубых солнц, встречающие своих земных собратьев... Большое впечатление на многих, в том числе и на Эрга Ноора, оставила картина в музее восточного центра южного жилого пояса: туманящаяся на горизонте равнина пламенного алого песка, серое горящее небо и под ним — безликие человеческие фигуры в тепловых скафандрах, отбрасывающие невероятно резкие черно-синие тени. Они застыли в очень динамичных, полных изумления позах перед углом какого-то металлического сооружения, раскаленного чуть не добела. Рядом с металлом — женщина с распушившимися красными волосами. Светлая кожа сияет в слепящем свете еще сильнее песков, лиловые и малиновые тени подчеркивают каждую линию высокой и стройной фигуры, стоящей, как знамя победы прекрасной жизни над силами Космоса. Именно прекрасной — это самое важное! Что толку в уродливом низведении жизни до едва теплящегося огонька робкого пожирателя! Смелая, но совершенно нереальная мечта, противоречащая всем законам биологического развития, познанным теперь, в эпоху Кольца, значительно глубже!

Эрг Ноор вздрогнул, когда поверхность планеты на экране ринулась навстречу. Неведомый пилот повел «Парус» на снижение. Совсем близко поплыли песчаные конусы, черные скалы, россыпи каких-то сверкавших на Веге зеленых кристаллов. Звездолет методически вил спираль широтного облета планеты, постепенно спускаясь от одного полюса к другому. Никакого признака воды и хотя бы самой примитивной растительной жизни.

Быстро бежала на экране сожженная, развеваемая буйными вихрями, лишенная всяких следов тени земля чужого мира. Эрг Ноор, понемногу осознававший крушение давней мечты, силился сообразить, как могло родиться неверное представление о сожженных мирах синей звезды.

— Наши земные братья будут разочарованы, когда узнают про это, — тихо сказал биолог, близко придвинувшийся справа к начальнику. — Много тысячелетий миллионы людей Земли смотрели на Вегу. В летние ночи севера, созданные для молодых, все любившие и мечтавшие обращали взоры в небо. Летом Вега, яркая и синяя, самая высокая, стоит почти в зените — разве можно было не любоваться ею? Уже три тысячи лет назад люди знали довольно много о звездах, о Галактике. Но по странному направлению мысли они не подозревали, что планеты есть почти у каждой звезды, как спутники есть почти у каждой планеты в нашей системе. Они не знали об этом законе, но в тоске одиночества мечтали о собратьях на других мирах, и прежде всего на Веге, на синем солнце. Я читал древние переводы стихов о полубожественных людях с синей звезды.

— Я мечтал о Веге после сообщения «Паруса», — открыто повернулся к Эону Талу начальник, — и в желании, чтобы мечта осуществилась, прочитал сообщение совсем не так.

— Как же вы теперь расшифруете сообщение «Паруса»?

— Просто! «Четыре планеты Веги совершенно безжизненны. Ничего нет прекраснее нашей Земли, какое счастье будет вернуться!»

— Вы правы! — воскликнул биолог. — Как это никому не пришло в голову?

— Может быть, и приходило, но не нам, астролетчикам, да, пожалуй, и не Совету. Но мне кажется, что это делает нам честь: смелая мечта, а не скептическое разочарование побеждает в жизни!

На экране облет планеты закончился. Последовали записи станции-робота, сброшенного для анализа условий на поверхности планеты. Затем произошел сильнейший взрыв. Это сбросили геологическую бомбу и до самого звездолета достигло гигантское облако взброшенных вверх минеральных частиц. Завыли насосы, забирая пылевые частицы в фильтры боковых всасывающих каналов. Несколько проб тончайшего минерального порошка из песков и гор сожженной планеты заполнили силиколловые пробирки, а воздух верхних слоев атмосферы — кварцевые баллоны. «Парус» отправился назад в тридцатилетний путь, преодолеть который ему не было суждено. Теперь его земной товарищ несет людям все, что с таким трудом, терпением и отвагой удалось добыть погибшим путешественникам...

Продолжение записей — шесть катушек наблюдений — подлежало изучению лучшими астрономами Земли и передаче наиболее существенного по Великому Кольцу.

Просматривать фильмы о дальнейшей судьбе «Паруса», тяжелой борьбе с аварией и звездой Т, а особенно трагическую последнюю звукокатушку — драгоценное предупреждение никому не захотелось. Слишком сильны еще собственные переживания. Дежурные разошлись отдохнуть, оставив начальника в центральном посту.

Эрг Ноор более не вспоминал о сокрушенной мечте. Он пытался оценить те горькие крохи знания, которые удастся принести человечеству ценой таких усилий и жертв двум экспедициям — его и «Паруса».

Эрг Ноор подумал о прекрасной родной планете как о неисчерпаемом богатстве человеческих душ, утонченных и любознательных, освобожденных от тяжких забот и опасностей примитивного общества. Поиски и неудачи, ошибки и разочарования остались и теперь, в эпоху Кольца, но они перенесены в высший план творчества и знания... Только благодаря знанию Земля избавлена от ужасов голода, заразных болезней, вредных животных. Спасена от истощения топлива, нехватки важных химических элементов, преждевременной смерти и слабости людей! И эти крохи знания, что принесет с собой «Тантра», вольются в могучий поток мысли, непрерывно стремящийся вперед в устройстве общества и познании природы!

Эрг Ноор открыл маленький сейф для путевого журнала «Тантры» и вынул оттуда коробку с металлом от спирального звездолета с черной планеты. Тяжелый кусок яркой небесной голубизны плотно улегся на ладони. Отложив точное изучение драгоценного образца до громадных лабораторий Земли, Эрг Ноор тем не менее знал, что на родной планете и на ее соседях в солнечной системе и ближайших звездах такого металла нет. Вселенная вся построена из одинаковых простых веществ, тысячи лет назад систематизированных менделеевской таблицей. Это противоречит открытию нового металла, следовательно — элемента. Но в динамике образования элементов могут быть бесчисленные изотопы, сильно разнящиеся по физическим свойствам. Кроме того, очень сильно меняет физические свойства ориентированная перекристаллизация. И этот кусочек корпуса звездолета из невообразимо далеких миров — Эрг Ноор был уверен в этом — может оказаться известным на Земле металлом, видоизмененным глубокой атомной перестройкой... Вот еще одно, пожалуй самое важное, сообщение, которое, помимо вести о гибели Зирды они доставят Земле и Кольцу. Железная звезда довольно близка к Земле, посещение черной планеты специально подготовленной экспедицией теперь, после опыта «Паруса» и «Тантры», будет не столь гибельно, какое бы скопище черных крестов и медуз ни существовало в этой вечной тьме. Спиральный звездолет они вскрыли, вероятно, в опасном месте. Если бы они имели время хорошенько обдумать предприятие, то еще тогда поняли, что гигантская спиральная труба является частью двигательной системы звездолета...

Снова в памяти начальника экспедиции возникли события последнего, рокового дня и Низа, распростершаяся щитом поперек него, бессильно упавшего перед чудовищем. Недолго цвело ее юное чувство, соединившее в себе героическую преданность древних женщин Земли с открытой и умной отвагой современной эпохи...

Пур Хисс неслышно возник позади начальника, чтобы заменить его на дежурстве. Эрг Ноор вышел в библиотеку-лабораторию, но не направился в коридор центрального отсека к спальням, а открыл тяжелую дверь госпитальной каюты.

Неяркое освещение цвета земного дня поблескивало на силиколловых шкафах с лекарствами и инструментами, отражалось от металла рентгеновской аппаратуры, приборов искусственного кровообращения и дыхания. Начальник экспедиции слегка откинул доходивший до потолка плотный занавес и вошел в полумрак. Слабый свет, похожий на лунный, становился теплым в розовом сиянии силиколла. Два тиратронных стимулятора, включенных на случай внезапного коллапса, едва слышно пощелкивая, поддерживали биение сердца парализованной. Внутри колпака, в розовато-серебряном свете, неподвижно вытянувшаяся Низа казалась погруженной в спокойный счастливый сон. Сто поколений здоровой, чистой жизни предков отточили до высокого художественного совершенства гибкие и сильные линии тела женщины — самого прекрасного создания могучей земной жизни.

Все существующее движется и развивается по спиральному пути, — Эрг Ноор зримо представил себе эту величайшую спираль всеобщего восхождения в применении к жизни и обществу людей.

Он не прав в своей погоне за дивными планетами синих Солнц и неверно учил Низу!

С внезапной тяжелой тоской Эрг Ноор опустился на колени перед силиколловым саркофагом астронавигатора. Дыхание девушки не было заметно, ресницы бросали лиловые полоски теней под плотно закрытыми веками, сквозь чуть приоткрытые губы проблескивала белизна зубов. На левом плече, на руке у локтя и у основания шеи виднелись бледные синеватые пятна — места ударов неведомого тока.

— Видишь ли ты, помнишь ли что-нибудь в своем непробудном сне? — мучительно спрашивал ее и себя Эрг Ноор, чувствуя, как его воля в порыве большого горя становится мягче воска, как стесняется дыхание и сжимается горло. Начальник экспедиции стиснул переплетенные пальцы рук, пытаясь передать Низе страстный призыв к жизни и счастью... Но рыжекудрая девушка оставалась неподвижной, точно статуя розового мрамора, в которой с тончайшим совершенством отделки воспроизвели живую модель...

Врач Лума Ласви тихо вошла в госпиталь и, осторожно откинув занавес, увидела коленопреклоненного начальника, неподвижного, словно памятник тем миллионам мужчин, которым приходилось оплакивать своих возлюбленных. Не в первый раз заставала она Эрга Ноора здесь, и острая жалость шевельнулась в ее душе. Эрг Ноор хмуро поднялся. Лума быстро подошла к нему и, волнуясь, прошептала:

— Мне надо поговорить с вами.

Эрг Ноор кивнул и вышел, прищуриваясь, в переднее отделение госпиталя. Он не сел рядом с Лумой на диван, а остался стоять. Лума Лесви порывисто встала, вытянулась перед ним во весь свой небольшой рост.

— Вы знаете, — неуверенно начала она, — что медицина владеет возможностью воздействия на те мозговые центры, которые ведают сильными переживаниями. Я могла бы...

Понимание вспыхнуло в глазах Эрга Ноора и отразилось в беглой улыбке.

— Вы предлагаете воздействовать на мою любовь, — быстро спросил он, — и тем самым избавить меня от страдания? Искусственно заглушить ее?

Врач согласно наклонила голову, боясь спугнуть ласку участия словами с их неизбежной грубостью.

Эрг Ноор благодарно протянул руку и отрицательно покачал головой.

— Я не отдам своего богатства чувств, как бы они ни заставляли меня страдать. Страдание, если оно не выше сил, ведет к пониманию, понимание — к любви, — так замыкается круг. Вы добры, Лума, но не надо!

И с обычной стремительностью начальник скрылся за дверью.

Торопясь, как во время аварии, оба электронных инженера вновь после тринадцати лет устанавливали в центральном посту и библиотеке экраны земных передач. Звездолет вошел в зону, до которой достигали, хоть и с помехами, волны мировой сети Земли. Голоса, звуки, формы и краски родной планеты ободряли путешественников и в то же время возбуждали их нетерпение: длительность космических путей становилась все более невыносимой.

Наконец зов звездолета достиг Земли. Эргу Ноору удалось передать главную суть открытий, попросить институт нервных токов начать подготовительные изыскания к лечению Низы. Земля приветствовала своих героев в отрывочных передачах, случайно улавливаемых «Тантрой». Звездолет звал искусственный спутник 57 на обычной волне дальних космических рейсов, и странным было молчание этой могучей передаточной станции связи Земли и Космоса. Спустя месяц откликнулся спутник 36. Он сообщил, что два месяца назад спутник 57 разрушен во время рискованного опыта, произведенного заведующим внешними станциями. Эрг Ноор находился в недоумении. Он знал Дар Ветра, заведующего внешними станциями. Тот был строго дисциплинированным человеком, иначе не был бы назначен на такой пост после отлета «Тантры».

Весь экипаж звездолета теперь бодрствовал, не отходя от приемников. После тринадцати земных и девяти зависимых лет отсутствия связи с родиной люди с ненасытной жадностью встречали земные сообщения.

Так, случайно уловленное предложение Хеба Ура вызвало шестинедельную дискуссию и сложнейшие расчеты.

— Предложение Хеба Ура обсуждайте! — звучал голос с Земли. Все, кто думал и работал в этом направлении, все обладающие сходными мыслями или отрицательными заключениями высказывайтесь!

Радостно звучала для путешественников эта обычная форма широкого обсуждения. Хеб Ур внес в Совет Звездоплавания предложение систематического изучения доступных планет синих и зеленых звезд. По его мнению, это особые миры мощных энергетических радиаций, которые могут химически стимулировать даже весьма инертные в земных условиях минеральные составы к борьбе с энтропией, то есть к жизни. Особые формы жизни из минералов, более тяжелых, чем газы, составляющие белки земной жизни, будут активны в высоких температурах и неистовом излучении звезд высших спектральных классов. Астрономы во главе с Эргом Ноором составили сообщение, которое было послано, как мнение первых людей, видевших Вегу, в фильме, снятом «Парусом»,

И люди Земли с восхищением услышали металлический голос, говоривший с приближавшегося звездолета:

— «Тантра» высказывается против посылки экспедиции по положениям Хеба Ура. Голубые звезды действительно порождают столь мощную энергетику на своих планетах, что она достаточна для жизни из тяжелых соединений. Посылка верна, вывод — нет. Живой организм — фильтр и плотина энергии, слагающейся в борьбе со вторым законом термодинамики, действует только путем великого усложнения простых минеральных и газовых молекул. Это усложнение требует большой длительности исторического развития, следовательно постоянства условий. Как раз постоянства условий нет на планетах высокотемпературных звезд, быстро разрушающих сложные соединения, в порывах и вихрях мощнейших излучений. Там нет ничего длительно существующего, да и не может быть, несмотря на то, что минералы приобретают наиболее стойкое кристаллическое строение с кубической атомной решеткой.

По мнению «Тантры», Хеб Ур повторяет одностороннее суждение древних астрономов, не понявших динамики развития планет. Каждая планета теряет свои легкие элементы, уносящиеся в пространство и рассеивающиеся. Самые тяжелые элементы, распадаясь на свинец и гелий, тоже рассеивают легкую часть продуктов своего распада. Особенно сильная потеря легких элементов идет при сильном нагреве и лучевом давлении синих солнц.

«Тантра» приводила длинный перечень примеров и кончала утверждением, что процесс «утяжеления», планет у голубых звезд не допускает образования жизненных форм.

Спутник 36 передал возражение ученых звездолета прямо на обсерваторию Совета, где хмурый Юний Ант поджидал возвращения Дар Ветра, который отправился на заводы, изготовлявшие металлические покрытия.

В конце концов настала минута, которую с таким нетерпением ждали Ингрид Дитра и Кэй Бэр, как, впрочем, и все без исключения члены экспедиции. «Тантра» начала замедлять субсветовую скорость полета, приближаясь к станции звездолетов на Трете. Теперь такая скорость больше не была нужна: отсюда, со спутника Нептуна, «Тантра», летящая со скоростью девятьсот миллионов километров в час, достигла бы Земли меньше чем за пять часов. Однако корабль за время разгона пролетел бы Солнце и удалился от него на огромное расстояние.

Чтобы не расходовать драгоценный анамезон и не обременять корабли громоздким оборудованием, внутри системы летали на ионных и фотонных планетолетах. Скорость их не превышала восьмисот тысяч километров в час для внутренних планет и трех миллионов для самых удаленных внешних — в этом случае путь от Нептуна до Земли потребовал бы двух месяцев...

Трета — очень крупный спутник, лишь немного уступавший в размерах гигантским третьему и четвертому спутникам Юпитера — Ганимеду и Каллисто и планете Меркурий. Поэтому она обладала тонкой атмосферой, главным образом из азота и углекислоты.

Эрг Ноор посадил звездолет на указанном ему месте, поодаль от широких куполов здания станции на полюсе спутника. На уступе плоскогорья, около обрыва, прорезанного подземными складками, сверкало стеклами здание карантинного санатория. Здесь, в полной изоляции от всех других людей, путешественникам предстояло провести пятинедельный карантин. За этот срок искусные врачи тщательно проверят все уголки их тел, в которых могла бы гнездиться какая-нибудь новая инфекция. Опасность была слишком велика, чтобы пренебрегать ею. Поэтому все, кто садился на другие, хотя бы не населенные планеты, неизбежно подвергались этой процедуре, как бы долго ни продолжалось их пребывание в звездолете. Да и сам корабль внутри тоже исследовался учеными санатория, прежде чем станция давала разрешение на вылет к Земле.

Заключение в санатории переносилось много легче, чем в звездолете. Лаборатории для занятий, концертные залы, ежедневные прогулки в легких скафандрах по горам в окрестностях санатория... И, наконец, связь с родной планетой, не всегда регулярная, — лишь пять часов требовалось, чтобы сюда достигло сообщение Земли!

Силиколловый саркофаг Низы был со всеми предосторожностями перевезен в санаторий. Эрг Ноор и биолог Эон Тал покинули «Тантру» последними. Они легко ступали даже с утяжелителями, надетыми, чтобы не совершать внезапных скачков из-за малой силы тяжести на этой планетке.

Мощные осветители, горевшие вокруг посадочного поля, погасли, Трета выходила на освещенную солнцем сторону Нептуна. Как ни тускл был сероватый свет, отраженный Нептуном, исполинское зеркало громадной планеты, находившейся всего в трехстах пятидесяти тысячах километров от Треты, рассеивало тьму, создавая на спутнике светлые сумерки похожие на весенние сумерки высоких широт Земли.

Почти одновременно начальник и биолог увидели небольшой корабль, стоявший далеко от края плато. Это не был звездолет. Судя по очень острому носу и узкому корпусу, корабль должен был быть планетолетом, но отличался от знакомых контуров этих кораблей толстым кольцом на корме и длинной веретенообразной пристройкой наверху.

— Здесь, на карантине еще корабль? — полувопросительно сказал Эон. — Разве Совет изменил свое обыкновение?

— Не посылать новых звездных экспедиций до возвращение прежних? — отозвался Эрг Ноор.

— Может быть, это экспедиция на Нептун? — предположил биолог. Они скоро прошли двухкилометровый путь до санатория, поднялись на широкую террасу, отделанную красным базальтом и обращенную на юг. Там, в черном небе, ярче всех звезд сверкал крохотный диск Солнца, хорошо видимый отсюда, с полюса невращающегося спутника. Стосемидесятиградусный мороз чувствовался сквозь обогреваемый скафандр как обычный холод земной полярной зимы. Крупные хлопья снега из замерзшего аммиака или углекислоты медленно падали сверху в неподвижной атмосфере.

Биолог протянул руку начальнику.

— Кончились наши приключения, и мы целы благодаря вам!

Эрг Ноор сделал резкий отстраняющий жест.

— Разве все целы? А я цел благодаря кому?

Эон Тал не смутился.

— Я уверен, Низа будет спасена! Здешние врачи хотят начать лечение безотлагательно.

— Известно хоть, что это?

— Пока нет. Но ясно, что Низа поражена родом тока, который изменяет химизм нервных узлов автономных систем. Постигнуть, как уничтожить его непонятно длительное действие, значит вылечить девушку. Раскрыли же мы сложный механизм стойких психических параличей, столько столетий считавшихся неизлечимыми. Тут что-то похожее, но вызванное внешним возбудителем. Когда произведут опыты над пойманными чудовищами, все равно, живы они или нет, тогда... и моя рука станет служить мне снова!

Чувство стыда заставило нахмуриться начальника экспедиции. В своем горе он забыл, как много сделал для него биолог.

— Вы думаете, что убийственные органы у черных медуз и у этой... крестообразной мерзости одного рода? — спросил Эрг Ноор.

— Не сомневаюсь. Тому примером моя рука... Уровень жизненной организации зависит от энергии, излучаемой светилом. Эта энергия от звезды спектрального класса Т в основном тепловая и электрическая: ведь светило очень близко к планете. В накоплении и видоизменении электрической энергии выразилось жизненное приспособление черных существ. Они явные хищники, а тех, кто служит им жертвами, мы пока не знаем.

— Но помните, что случилось с нами всеми, когда Низа...

— Это другое. Я долго думал об этом. С появлением страшного креста раздался сломивший наше сознание инфразвук невероятной силы... В этом черном мире и звуки черные. Звук явился в сочетании с родом гипноза более сильным, чем у ныне вымершей анаконды. Вот что едва не погубило нас, — если бы не Низа...

— У меня есть друг психиатр Эвда Наль, — задумчиво проговорил Эрг Ноор, — а она работала когда-то у Аф Нута...

— Если Аф Нут сейчас не занят сложным опытом, то он поможет. Мне он кажется последней надеждой.

Начальник экспедиции посмотрел на далекое Солнце, светящее сейчас и на Земле. Солнце — вечную надежду человека еще с доисторического его прозябания среди беспощадной природы. Солнце — олицетворение светлой силы разума, разгоняющего мрак и чудовищ ночи. И радостная искра надежды стала его спутником на остаток странствования.

Заведующий станции Треты явился в санаторий за Эргом Ноором. Земля вызывала начальника экспедиции, а появление заведующего в запретных помещениях карантина означало конец изоляции, возможность окончить тринадцатилетнее путешествие «Тантры». Начальник экспедиции скоро вернулся еще более сосредоточенный, чем обычно.

— Вылетаем сегодня же. Меня попросили взять шесть человек с планетолета, который оставляют здесь для освоения рудных месторождений на Плутоне. Эта шестерка, переоборудовав обычный планетолет, совершила безмерно отважный подвиг. Они нырнули на дно преисподней, под все семь тысяч километров густой метановой атмосферы Урана, не побоявшись усиленной гравитации планеты, по массе в пятнадцать раз большей, чем Земля. Они облетели планету в бурях аммиачного снега, ежесекундно опасаясь разбиться во тьме о колоссальные иглы твердой углекислоты и прочного как сталь водяного льда, одевшего всю планету панцирем в три тысячи километров толщины. Они сумели найти область, где этот ледяной панцирь был не так толст и где выступили на его поверхность высочайшие горы. На одной из гор обнаружены следы почти нацело разрушенных построек, свидетельствующих о какой-то невообразимо древней цивилизации. Добытые исследователями данные, конечно, должны быть проверены. Разумная обработка строительных материалов еще требует доказательств... но налицо изумительный подвиг. Я горжусь тем, что наш звездолет доставит героев на Землю.

— Но как же, — начал Пур Хисс, — тогда торжествует старая теория?

— Какая?

— Что Солнце было прежде голубой звездой класса А или даже В. В этот период внутренние планеты были сожженными пустынями, а внешние служили ареной развития жизни и даже возникновения мыслящих существ и цивилизаций.

— Что ж, возможно...

— Но ведь этому противоречит наличие атмосфер и водяных оболочек на Венере и на Земле! — вскричал Пур Хисс.

— Противоречие — мать истины! — спокойно ответил астроному Эрг Ноор старой пословицей. — Пора готовить «Тантру»!

Вскоре звездолет легко оторвался от Треты и понесся по гигантской дуге. Прямой путь к Земле был невозможен: любой корабль погиб бы в широком поясе метеоритов и астероидов, осколков разбитой планеты, когда-то существовавшей между Марсом и Юпитером.

Эрг Ноор набирал ускорение: он не собирался везти героев на Землю положенные шестьдесят два дня, а решил, пользуясь колоссальной силой звездолета, дойти за пятьдесят часов при минимальном расходе анамезона.

Передача с Земли прорывалась в пространство к звездолету, планета приветствовала победу над железной звездой и мраком ледяного Урана. Композиторы исполняли сочиненные в честь «Тантры» и «Амата» (так назывался планетолет) симфонии и песни.

Космос гремел торжествующей музыкой. Станции на Марсе, Венере и астероидах вызывали корабль, вливая свои аккорды в общий хор.

— «Тантра», «Тантра», — наконец зазвучал голос с поста Совета, — дается посадка на Эль Хомру!

Это был центральный космопорт на месте бывшей пустыни в Северной Африке. И звездолет опустился туда сквозь пронизанную солнцем теплую атмосферу.