Устремившиеся к месту аварии люди увидели, что по долине между горой и постройками идет широкая борозда с оплавленными краями, а обращенный к обсерватории склон горы начисто оторван. Здание обсерватории осталось целым. Борозда достигла восточной стены, разрушила примыкавшие к ней помещения трансформаторов и уперлась в купол подземной камеры, залитый четырехметровым слоем плавленого базальта. Базальт был срезан точно на исполинском шлифовальном станке, но частично уцелел, спасши Мвена Маса и подземную комнату внешней станции от полного уничтожения.

Ручей растекшегося серебра застыл в углублении почвы — это расплавилась арматура щитов распределения приемной энергостанции. Скоро удалось восстановить кабели аварийного освещения. При свете прожектора на маяке подъездной дороги люди увидели поразительное зрелище: металл конструкций опытной установки был размазан по борозде тонким слоем, отчего она сверкала, как хромированная. В отвесный обрыв отрезанного, точно гигантским ножом, склона горы вдавился кусок бронзовой спирали. Камень расплылся стекловатым слоем, как сургуч под горячей печатью. Погруженные в него витки красноватого металла с белыми зубцами рениевых контактов сверкали в электрическом свете, точно цветок, вделанный в эмаль. От одного взгляда на это ювелирное изделие метров сто в поперечнике пробуждался страх перед неведомой, только что действовавшей здесь силой.

Когда расчистили заваленный обломками спуск в подземную камеру, то нашли Мвен Маса на коленях, уткнувшим голову в холодное подножие изолятора. Видимо заведующий внешними станциями уже делал попытки выбраться в моменты прояснения сознания. Среди добровольцев было много врачей. Могучий организм африканца с помощью не менее могучих лекарств справился с контузией. Мвен Мас, дрожа и шатаясь, поддерживаемый с обеих сторон, встал.

— Рен Боз? Что с ним?

Обступившие ученого люди помрачнели. Заведующий обсерваторией хрипло ответил:

— Рен Боз жестоко изуродован. Вряд ли проживет еще несколько часов.

— Где он?

— Его нашли за развалинами, на восточном склоне. Должно быть, его выбросило из помещения установки. На вершине горы более ничего не существует... даже развалины стерты начисто!

— И Рен Боз лежит там же?

— Его нельзя трогать. Раздроблены кости, сломаны ребра и распорот живот. Там пятеро врачей. Над ним поставили стерильную операционную палатку. Рядом лежат двое пожелавших дать кровь. Искусственное сердце и печень уже работают.

— Тогда ведите меня в переговорную комнату. Пусть кто-нибудь соединится с мировой сетью и вызовет центр информации северного пояса. Вызовите спутник 57.

— Он молчит!

— Телескопы целы?

— Все.

— Разыщите его в телескоп и рассмотрите при большом увеличении в электронном инверторе. Пойдемте.

Ночной дежурный северного центра информации увидел на экране измазанное пылью и кровью лицо с лихорадочно блестевшими глазами. Он тщательно всмотрелся, прежде чем смог узнать заведующего внешними станциями — широко известную на планете личность.

— Мне нужно председателя Совета Звездоплавания Гром Орма.

Дежурный кивнул и принялся оперировать с кнопками и верньерами памятной машины. Ответ пришел через минуту.

— Гром Орм готовит материалы и потому ночует уже неделю в жилом Доме Совета. Вызывать Совет?

— Вызывайте. Дело идет о жизни и смерти крупного ученого!

Дежурный на секунду оторвался от своих схем.

— Случилось несчастье?

— Большое несчастье!

— Я передаю дежурство своему помощнику, а сам займусь исключительно вашим делом. Ждите!

Мвен Мас опустился на придвинутое кресло, собирая мысли и силы. В комнату вбежал заведующий обсерваторией.

— Только что фиксировали положение спутника 57. Его нет!

Мвен Мас встал, как будто его тело совсем не было разбито.

— Остался большой кусок передней стены — порт для приема кораблей, — продолжался убийственный доклад, — он летит по той же орбите. Вероятно, имеется много мелких кусков, но они еще не обнаружены.

— Значит, наблюдатели...

— Несомненно, погибли!

Мвен Мас, сжал кулаки и оттолкнул кресло. Прошло несколько томительных минут молчания. Наконец экран вспыхнул снова.

— Гром Орм у аппарата Дома Советов, — сказал дежурный и повернул рукоятку.

На экране, отразившем большой, тускло освещенный зал, возникла характерная, всем знакомая голова председателя Совета Звездоплавания. Узкое, будто разрезающее пространство лицо с крупным горбатым носом, глубокие глаза под угловатыми бровями, вопросительный изгиб твердых губ. Мвен Мас под взглядом Гром Орма опустил голову.

— Только что погиб спутник 57!

Гром Орм вздрогнул, и его лицо стало еще острее.

— Как это могло случиться?

Мвен Мас сжато и точно рассказал все, не щадя себя. Брови председателя Совета сошлись вместе, вокруг рта обозначились длинные морщины, но взгляд оставался спокойным.

— Подождите, я поговорю о помощи Рен Бозу. Вы думаете, что Аф Нут...

— О, если бы Аф Нут!

Экран потускнел. Потянулось ожидание. Мвен Мас с большим усилием заставлял себя держаться. Ничего, скоро... Вот и Гром Орм.

— Я убедил Аф Нута и дал ему планетолет. Не меньше часа ему надо на подготовку аппаратуры и ассистентов. Через два часа Аф Нут будет на вашей обсерватории. Приготовьтесь к перевозке тяжелого груза до раненого... Теперь о вас — опыт удался?

Вопрос застал африканца врасплох. Он, несомненно, видел Эпсилон Тукана. Но было ли это реальным соприкосновением с неимоверно далеким миром? Или же тяжелое воздействие опыта на организм и горячее желание увидеть сочетались вместе с яркой галлюцинацией? Может ли он, ученый, заявить всему миру, что опыт удался, что нужны новые усилия, расходы, жертвы на его повторение?

Не желая рисковать никем другим, они с Рен Бозом проводили опыт вдвоем, жалкие безумцы! Что видел Рен, что сможет он рассказать?.. Если сможет. Если видел!

Мвен Мас стал еще прямее.

— Доказательств, что опыт удался, у меня нет. Что скажет Рен Боз, не знаю...

Самая откровенная печаль отразилась на лице Гром Орма. За минуту до того только внимательное, оно стало суровым.

— Что предлагаете делать?

— Прошу разрешить мне немедленно сдать станцию Юнию Анту. Я более недостоин заведовать там ни минуты. Потом я буду с Рен Бозом до конца... — Африканец запнулся и поправился: — до конца операции. Затем...

— Возможно, вы правы. Но мне неясны многие обстоятельства, и я воздерживаюсь от суждения. Ваш поступок будет разобран на ближайшем заседании Совета.

Председатель Совета некоторое время всматривался в африканца, точно собирался еще что-то сказать, но сделал молчаливый прощальный жест. Экран погас, и вовремя, потому что все помутилось в глазах неудачного экспериментатора.

— Эвде Наль сообщите все сами, — прошептал он в сторону стоявшего заведующего обсерваторией, упал и после тщетных попыток приподняться сдался.

Не было сил шевельнуть ни рукой, ни ногой, но страшное возбуждение небывалого эксперимента не давало угаснуть сознанию. В голове проносились невыносимо отчетливые, поздние соображения о более правильной постановке опыта.

Укором встало перед африканцем лицо Дар Ветра, открытое и решительное, перед простором неба и моря, на берегу. Бывший заведующий внешними станциями работал в морской археологической экспедиции вместе с Ведой Конг, когда Мвен Мас вместе с товарищем по исследованию — Рен Бозом, физиком из Академии Пределов Знания, приехал посоветоваться о рискованном предприятии.

Участок плотного песка между грядами камней тогда превратился в научную аудиторию. Рен Боз, вооружившись обломком раковины, чертил и писал, в возбуждении бросался ничком, стирая написанное собственным телом, и снова чертил. Мвен Мас подтверждал согласие или ободрял физика отрывистыми восклицаниями и жестами. Дар Ветер, уперев локти в колени, слушал, смахивая со лба пот, выступивший от усилий понять говорившего. Наконец рыжий физик умолк и, тяжело дыша, уселся на песке с огорченным видом.

— Да, Рен Боз, — проговорил Дар Ветер после продолжительного молчания, — вы совершили выдающееся открытие!

— Разве я один...

— Пусть так. Я не знаток биполярной диалектической математики, тем более такого ее раздела, как репагулярное исчисление, исследование преград перехода. Но то, что вы сделали в теневых функциях, — это принципиально ново, хотя еще плохо понятно нам, людям обычным, без математического ясновидения. Но осмыслить величие открытия я не могу. Одно только... — Дар Ветер запнулся.

— Что именно? — встревожился Мвен Мас.

— Как перевести это в эксперимент? Мне кажется, в нашем распоряжении нет возможности создать такое напряжение электромагнитного поля...

— Чтобы уравновесить гравитационное поле и получить состояние перехода? — спросил Рен Боз.

— Вот именно. А тогда пространство за пределами системы останется по-прежнему вне нашего воздействия.

— Это так. Но, как всегда в диалектике, выход надо искать в противоположном. Если получить антигравитационную тень не дискретно, а векториально...

— Ого! Но как?

Рен Боз быстро начертил три прямые линии, узкий сектор и пересек все это частью дуги большого радиуса.

— Это известно еще до биполярной математики. Две с половиной тысячи лет назад ее называли задачей четырех измерений. Тогда еще были распространены представления о многомерности пространства — они не знали теневых свойств тяготения, пытались проводить аналогии с магнитоэлектрическими полями и думали, что сингулярные точки означают или исчезновение материи, или ее превращение в нечто названное, но необъяснимое. Как можно было представить себе пространство с таким знанием природы явлений?

— Спиральное движение знали шесть тысяч лет назад, — осторожно вмешался Мвен Мас.

Рен Боз пренебрежительно отмахнулся:

— Движение, но не его законы! Так вот, если поле тяготения и электромагнитное поле — это две стороны одного и того же свойства материи, если пространство есть функция тяготения, то функция электромагнитного поля — антипространство, а переход между ними дает векториальную теневую функцию нуль-пространства, которая известна в просторечии как скорость света. И я считаю возможным получение нуль-пространства в любом направлении... Мвен Мас хочет на Эпсилон Тукана, а мне все равно, лишь бы поставить опыт. Лишь бы поставить опыт! — повторил физик и устало опустил короткие светлые ресницы.

— Для опыта вам нужны не только внешние станции и земная энергия, но и еще какая-то установка. Вряд ли она проста и быстро осуществима.

— Тут нам повезло. Можно использовать установку Кора Юлла в непосредственной близости от Тибетской обсерватории. Там сто семьдесят лет назад производились опыты по исследованию пространства. Потребуется лишь небольшое переоборудование, а добровольцев-помощников в любое время у меня пять, десять, двадцать тысяч. Стоит лишь позвать, и они возьмут отпуска...

— У вас действительно все предусмотрено. Остается еще одно, но самое серьезное: опасность опыта. Могут быть самые неожиданные результаты. Мы не можем пробовать предварительно, в малом масштабе. Надо сразу брать внеземной масштаб...

— Какой же ученый испугается риска? — пожал плечами Рен Боз.

— Я не о личном! Знаю, что тысячи явятся, едва потребуется неизведанное опасное предприятие. Но в опыт включаются внешние станции обсерватории — весь круг аппаратов, стоивших человечеству гигантского труда. Аппаратов, открывших окно в Космос, приобщивших человечество к жизни, творчеству, знанию других населенных миров. Это окно — величайшее человеческое достижение, и рисковать его захлопнуть хотя бы на время — вправе ли вы, я, любой отдельный человек, любая группа людей? Мне хотелось бы узнать, есть у вас чувство такого права и на чем оно основано?

— У меня есть, — поднялся Мвен Мас, — а основано оно... Поймете ли вы меня! Время — вот необоримый гнет всего живого, эфемерного, «быстротекущей жизни», как говорили древние поэты. Вы были на раскопках... Разве миллиарды безвестных костяков в безвестных могилах не взывали к вам, не требовали и не укоряли? Мне видятся миллиарды человеческих жизней, у которых, как песок между пальцами, мгновенно утекла молодость, красота и радости жизни — они требуют раскрыть великую загадку времени, вступить в борьбу с ним! Победа над пространством и есть победа над временем — вот почему я уверен в своей правоте и в величии задуманного дела!

— Мое чувство другое, — заговорил Рен Боз. — Но это другая сторона того же самого. Пространство по-прежнему неодолимо в Космосе. Оно разделяет миры, не позволяет нам разыскать близкие нам по населению планеты, слиться с ними в одну бесконечно богатую радостью и силой семью.

Это было бы второй великой революцией после Эры Победы Труда. С той поры как человечество Земли, наконец, прекратило нелепое раздельное существование своих народов и слилось воедино, совершив гигантский подъем на новую ступень власти над природой, каждый шаг на этом новом пути важнее всего остального, всех других исследований и познаний...

Дар Ветер молчал так долго, что Мвен Мас беспокойно зашевелился.

— Теперь я понимаю, — снова заговорил бывший заведующий, — зачем раньше люди курили, пили, подбадривая себя наркотиками в часы неуверенности, слабости, одиночества. Сейчас я также одинок и неуверен — что, мне сказать вам? Кто я такой, чтобы запретить вам великий опыт, но разве я могу разрешить его? Вы должны обратиться в Совет, тогда...

— Нет, не так. — Мвен Мас встал перед Дар Ветром, и его огромное тело напряглось, как в смертельной опасности. — Ответьте нам: вы произвели бы эксперимент? Как заведующий внешними станциями. Не как Рен Боз... это дело другое!

— Нет! — ответил твердо Дар Ветер. — Я подождал бы еще...

— Чего?

— Постройки опытной установки на Луне.

— А энергия?

— Лунное поле тяготения меньше. Можно обойтись несколькими Ку-станциями...

— Все равно, ведь на это потребуется сотня лет, и я не увижу никогда!..

— Человечеству не так уж важно — теперь или поколение спустя!

— Но для меня — это конец, конец всей мечте! И для Рен...

— Для меня — невозможность проверить опытом, а следовательно, и невозможность исправить, продолжать дело!

— Я сказал: что я такое? Обратитесь к Совету.

— Совет уже решил — вашими мыслями и словами. Нам нечего ждать от него. Разве вы сами не знаете? — тихо произнес Мвен Мас.

— Вы правы. Совет тоже откажет.

— Больше ни о чем не спрашиваю вас. Я чувствую себя виноватым: мы с Бозом взвалили на вас тяжелое бремя решения.

— Мой долг как старшего по опыту помогать. Не наша вина, если вопрос оказался не прост. Мне грустно и тяжело.

...Мвен Мас хорошо помнил тогдашнее состояние нерешительности и отказ. Но насколько тяжелее сейчас... Гибель спутника, крушение надежды на достижение далеких миров! И эта скручивающая волю боль... в спине, в ногах, в затылке. Мвен Мас уже не видел, что над ним склоняются врачи — он перестал воспринимать окружающее...

Эрг Ноор шел без обычной стремительности, переступая босыми ногами по мягкой и влажной траве. Впереди, на опушке, густая зеленая стена кедров переплеталась с облетевшими кленами, похожими на столбы редкого серого дыма. Здесь, в заповеднике, человек не вмешивался в природу. Своя прелесть была в беспорядочных зарослях высоких трав, в их смешанном и противоречивом запахе.

Над кедрами чистое голубое небо посеребрилось взмахом широкого крыла перистых облаков. Эрг Ноор углубился в припахивающий горьковатой кедровой хвоей и смолой сумрак леса, пересек его и поднялся не холм. Кольцо заповедника вокруг нервной клиники не было широким, и Эрг Ноор скоро вышел на дорогу. Направо речка наполняла каскад бассейнов из молочного стекла. Несколько мужчин и женщин бежали по дороге, между рядами пестрых цветов, покачивавшихся в свежем ветерке. Вряд ли осенняя вода была теплой, но бегуны, подбадривая друг друга смехом и шутками, ринулись в бассейны, сплывая вниз по каскаду. Эрг Ноор невольно улыбнулся — где-то, в расположенном рядом заводе или на ферме, настал час обеденного отдыха. Никогда еще родная планета не казалась такой прекрасной ему, проведшему большую часть своей жизни в тесном звездолете. Великая благодарность переполняла Эрг Ноора ко всем людям, к земной природе — всему принимавшему участие в спасении его рыжекудрого астронавигатора — Низы. После совещания с врачами они решили поехать вместе в полярный невросанаторий. Как только удалось разомкнуть паралитическую цель, устранить устойчивое торможение, развившееся в коре мозга от разряда щупалец страшного креста, Низа оказалась совершенно здоровой. Требовалось только вернуть ей былую энергию после долгого каталептического сна. Низа, живая, здоровая Низа! Эрг Ноору казалось, что он никогда не сможет подумать об этом без радостного толчка внутри.

Он увидел одинокую женскую фигуру, быстро шедшую ему навстречу от разветвления дороги. Он узнал бы ее из тысяч — Веду Конг. Веду, прежде так много занимавшую его мысли, пока не выяснилась разность их путей.

Знакомое до мельчайших подробностей лицо Веды вдруг поразило Эрг Ноора своим сходством с Низой. Такое же узкое, с широко расставленными глазами и высоким лбом, с четкими длинными бровями вразлет, с всегдашним выражением нежной насмешки в изгибе рта. Только Веда смотрела всегда прямо и вдумчиво, а упрямая головка Низы Крит то вздергивалась вверх в юном порыве, то опускала лоб и хмурила брови навстречу препятствию.

— Вы рассматриваете меня? — удивилась Веда. — В этом что-то новое.

Она протянула Эрг Ноору обе руки, и тот прижал их и своим щекам. Веда, вздрогнув, высвободилась. Астролетчик слабо усмехнулся.

— Я хотел поблагодарить их, эти руки, спасавшие Низу... Она... Я все знаю! Требовалось постоянное дежурство, и вы отказались от интересной экспедиции. Два месяца...

— Не отказалась, а опоздала, поджидая «Тантру». Все равно было поздно, а потом — мы похожи, как сестры... Но она настоящая подруга победителя Космоса и железных звезд, со своей устремленностью в небо и преданностью...

— Веда!

— Я не шучу, Эрг. Сейчас еще не время для шуток. Надо, чтобы все стало ясно!

Они шли рядом по пустынной дороге и молчали, пока Эрг Ноор не заговорил снова:

— Кто же он, настоящий?

— Дар Ветер.

— Прежний заведующий внешними станциями! Я представляю себе Дар Ветра лишь по его работе и думаю, что он тоже мечтатель Космоса...

— Это верно. Мечтатель звездного мира, но сумевший сочетать звезды с любовью к Земле. Мечтатель с сильными рабочими руками.

Эрг Ноор невольно взглянул на свою узкую ладонь с длинными твердыми пальцами математика и музыканта.

— Вот и развилка. До свиданья, Эрг. Где мы еще увидимся? Перед самым отлетом нового корабля?

— Нет, Веда. Мы с Низой уедем в полярный санаторий на три месяца. Приезжайте к нам и привезите Дар Ветра. Южное полушарие, «Белая заря» — на земле Грахама.

— Хорошо, Эрг. Если Дар Ветер не отправится сразу строить новый спутник пятьдесят семь.

— Хорош ваш земной человек!

— Не лукавьте. Это ближнее небо в сравнении с вашими невообразимыми пространствами.

Молодая женщина, попрощавшись, быстро пошла к главной дороге. Эрг Ноор следил за ней, пока робот — рулевой подошедшей машины — не остановился и ее красное платье не исчезло за прозрачной дверью.

Совет Звездоплавания издавна обладал собственным зданием для научных сессий, как мозг планеты, — Совет Экономики. Чара Нанди никогда не была в главном зале. С тревогой и благоговением она вошла в сопровождении Эвды Наль в этот странный зал с выгнутым параболически потолком и поверхностью эллиптических рядов сидений. По потолку разливался прозрачный свет, точно собранный с другой, более яркой, чем Солнце, звезды. Все линии стен, потолка, сидений сходились в одном конце огромного зала. Там на возвышении находились демонстрационные экраны, трибуна для руководителей заседания — членов Совета.

Внимание Чары привлекла старинная, потемневшая и, видимо, уже не раз реставрировавшаяся картина, вделанная в широкую панель над трибуной. Черно-фиолетовое небо занимало всю верхнюю часть громадного полотна. Маленький серп чужой луны бросал белесый мертвенный свет на беспомощно поднятую вверх корму старинного звездолета, грубо обрисовывавшуюся на багровой закатной дали. Туда уходили бесконечные полосы уродливых синих растений, таких сухих и твердых, что они казались металлическими. По песку едва брел человек в легком защитном костюме. Он оглядывался на разбитый корабль и вынесенные из него тела погибших товарищей. Стекла очков его маски отражали только багровые блики заката, но неведомым ухищрением художник сумел выразить в них беспредельное отчаяние одиночества в чужом мире. На невысоком бугре справа по песку ползло нечто живое, бесформенное и отвратительное...

Усевшись с Эвдой, Чара обратила внимание на отделку кресел, пюпитров и барьеров, сделанных из натурального жемчужно-серого африканского дерева — пережиток старых времен. Теперь никто не стал бы затрачивать так много работы на то, что могло бы быть отлито и выштамповано в несколько минут.

Народу, как всегда, собралось очень много, хотя мощные телепередатчики должны были разнести по всей планете точные воспроизведения всего происходившего. Секретарь Совета Мир Ом по обыкновению оглашал короткие сообщения о наиболее важных вопросах и сведениях, возникших со времени прошлого заседания. Отточенная внимательность ко всему была характернейшей чертой людей эпохи Кольца. Но Чара пропустила первое сообщение, читая изречения знаменитых ученых, начертанные под картами планет. Особенно понравился ей написанный под Юпитером призыв быть чутким к явлениям природы: «Смотрите, как повсюду окружают нас непонятные факты. Но мы не видим и не слышим, какие большие открытия таятся в их смутных очертаниях. Не избегайте того, что кажется сейчас бесполезным, необъяснимым, непонятным...»

Спокойный сильный голос секретаря Совета продолжал:

— Перейдем теперь к проектам, которые должны поступить на широкое обсуждение. Предложение Юты Гай о создании искусственной, годной для дыхания атмосферы Марса путем выделения автоматическими установками легких газов из горных пород признано заслуживающим внимания, так как подкреплено серьезными расчетами. Атмосферы в земном значении этого слова не будет, но может быть получен воздух, достаточный для дыхания и теплоизоляции наших поселков. В свое время, около двух тысяч лет назад, после открытия больших запасов ядерных материалов на Венере, были запущены автоматические установки для насыщения атмосферы кислородом. Они дали возможность насадить растения с углеродным обменом, и теперь кислород на Венере непрерывно увеличивается. Еще четыре тысячелетия — и мы приготовим годную для обитания людей планету, размером соответствующую Земле...

Секретарь отложил в сторону металлическую пластинку и приветливо улыбнулся. В ближнем к трибуне конце рядов сидений появился Мвен Мас в темно-красной одежде, угрюмый, торжественный и спокойный. Он поднял над головой сложенные руки в знак уважения к собранию и сел.

На трибуну взошел сам Гром Орм.

— По причине, которую я прошу разрешения скрыть до окончания дела, следует рассмотреть сейчас поступок бывшего заведующего внешними станциями Совета Мвен Маса, а затем решить вопрос о тридцать восьмой звездной экспедиции. Доверяет ли Совет основательности моих мотивов?

Зеленые огни были единодушным ответом.

— Всем ли известно случившееся в подробностях?

Снова каскад зеленых вспышек.

— Это ускорит дело! Я попрошу бывшего заведующего Мвен Маса изложить мотивы своего поступка, приведшего к столь роковым последствиям. Физик Рен Боз еще на оправился от полученных ранений и не вызван нами как свидетель. Ответственности он не подлежит.

Гром Орм заметил красный огонь у сиденья Эвды Наль.

— Вниманию Совета! Эвда Наль хочет добавить к сообщению о Рен Бозе.

— Только то, что я хочу выступить вместо него.

— По каким мотивам?

— Я люблю его!

— Вы выскажетесь после Мвен Маса.

Эвда Наль погасила красный сигнал и села. На трибуну взошел Мвен Мас, и Чара вся напряглась от волнения. Спокойно, не щадя себя, африканец рассказал об ожидавшихся результатах опыта и о том, что было на самом деле, — видение, которому он сам не доверяет. Поспешность в производстве опыта, без сомнения вызванная секретностью и незаконностью поступка, привела к тому, что они не продумали специальных приборов для записи, рассчитывая на обычные памятные машины, приемники которых оказались нацело разрушенными. Ошибочно было и ведение опыта на спутнике, также из-за поспешности. Следовало бы прицепить к спутнику 57 старый планетолет или ракету и установить там приборы для ориентировки вектора. Во всем полностью виноват он, Мвен Мас, потому что Рен Боз занимался установкой, а вынесение опыта в Космос находилось в компетенции заведующего внешними станциями.

Чара стиснула руки — обвинительные аргументы Мвен Маса показались ей вескими.

— Наблюдатели погибшего спутника знали о возможной катастрофе? — спросил Гром Орм.

— Да, они были предупреждены и согласились.

— Меня не удивляет то, что они согласились, — тысячи молодых людей принимают участие в опасных опытах, ежегодно происходящих на нашей планете... Случается, и гибнут. Тогда идут новые, с неменьшим мужеством, — хмуро возразил Гром Орм, — на войну с неизвестным... Но вы, предупреждая молодых людей, тем самым подозревали возможность такого исхода и все же произвели опыт, даже не обставив его как следует.

Мвен Мас молча опустил голову, и Чара, почувствовав на плече руку Эвды Наль, подавила тяжелый вздох.

— Изложите причины, побудившие вас пойти на столь явный риск, — после паузы сказал председатель Совета.

Африканец снова заговорил, на этот раз со страстным волнением. Он рассказал, как с юности взывали к нему укором миллионы безыменных могил людей, побежденных неумолимым временем, как нестерпимо было не попытаться сделать, впервые за всю историю человечества и многих соседних миров, шаг к победе над пространством и временем, поставить первую веху на этом великом пути, на который устремились бы немедленно сотни тысяч могучих умов. Он счел себя не вправе отложить, может быть на столетие, опыт только из-за того, чтобы не подвергать немногих людей риску, а себя — ответственности.

Мвен Мас говорил, и сердце Чары билось сильнее в гордости за своего избранника. Вина африканца стала казаться не столь уж тяжкой. Мвен Мас вернулся на место и застыл в ожидании на виду у всех.

Эвда Наль передала магнитофонную запись речи Рен Боза. Его слабый, задыхающийся голос ясно зазвучал на весь зал через усилители. Физик оправдывал Мвен Маса. Не зная всей глубины вопроса, заведующему внешними станциями оставалось только довериться ему, Рен Бозу, а тот убедил его в обязательном успехе. Но физик не считал и себя виноватым. Ежегодно, говорил он, ставятся менее важные опыты, нередко кончающиеся трагически, и наука — борьба за счастье человечества — так же требует жертв, как и всякая другая борьба. Слишком берегущим себя не даются полнота и радость жизни, а ученым — крупные шаги вперед...

Рен Боз закончил кратким разбором опыта и ошибок, с уверенностью в будущем успехе. Запись речи окончилась.

— Рен Боз ничего не сказал о своих наблюдениях во время опыта, — поднял голову Гром Орм, обращаясь к Эвде Наль, — вы хотели говорить за него.

— Я предвидела этот вопрос и поэтому попросила слова, — ответила Эвда. — Рен Боз потерял сознание через несколько секунд после включения полной мощности аппарата и более ничего не видел. Но успел заметить и запомнить показания приборов, свидетельствующие о появлении нуль-пространства. Вот его запись по памяти.

На экране появилось несколько цифр, немедленно переписанных множеством людей.

— Позвольте мне добавить еще от Академии Горя и Радости, — вновь заговорила Эвда. — Подсчет народных высказываний после катастрофы дает следующее...

Ряды восьмизначных цифр потянулись на экране, распадаясь по графам осуждения, оправдания, сомнения в научном подходе, обвинений в поспешности. Но общий итог, несомненно, был в пользу Мвен Маса и Рен Боза, и лица присутствовавших прояснились.

Загорелся красный сигнал на противоположной стороне зала, и Гром Орм дал слово астроному 37-й звездной — Пур Хиссу. Тот заговорил громко и темпераментно, делая длинными руками неуклюжие жесты и выпячивая кадык.

— Мы с группой своих товарищей-астрономов осуждаем Мвен Маса. Его поступок — проведение опыта без Совета — труслив и внушает подозрение, что Мвен Мас действовал не так бескорыстно, как это старались представить здесь высказывавшиеся!

Чара запылала от негодования и осталась на месте, только подчиняясь холодному взгляду Эвды Наль. Зал насторожился, но Пур Хисс умолк.

— Ваши обвинения тяжелы, но не сформулированы точно, — возразил по разрешению председателя африканец.— Что вы подразумеваете под трусостью и что — под корыстью?

— Бессмертная слава при полном успехе опыта — вот корыстная подоплека вашего поступка. А трусость — вы боялись, что вам откажут в разрешении на опыт, потому и действовали поспешно и тайно!

Мвен Мас широко улыбнулся, по-детски развел руками и молча сел. Во всем облике Пур Хисса появилось злобное торжество, спрятавшееся под пристальным взглядом Эвды. Знаменитый психиатр повторно попросила слова и пошла на трибуну.

— Я не вижу оснований для подозрений Пур Хисса. Высказывание поспешно и слишком злобно для решения серьезного вопроса. Воспитание Хисса, вероятно, было дефектным — его взгляды на тайные мотивы поступков относят нас ко времени Темных Веков. Так говорить о бессмертной славе могли только люди далекого прошлого. Не находя радости и полноты в своей настоящей жизни, не чувствуя себя частицей всего творящего человечества, они страшились неизбежной смерти и цеплялись за малейшую надежду увековечения. Я давно не сталкивалась со столь примитивным пониманием бессмертия и славы и удивлена, встретив его у космического путешественника. Обвинение в трусости нелепо и похоже на психическое отклонение типа ЛЛ. Поэтому сомнительно, мужественно ли было поведение Пур Хисса во время путешествия «Тантры»...

Эвда Наль, выпрямившись, обернулась к Пур Хиссу. Тот сжался в кресле, освещенный множеством красных огней.

— Отбросим нелепости, — продолжала Эвда, — и посмотрим на поступок Мвен Маса и Рен Боза, взяв главным критерием счастье человечества. Рен Боз и Мвен Мас пошли самым непроторенным путем. Я не обладаю достаточными познаниями, чтобы определить, насколько преждевременно они поставили опыт во всепланетном масштабе. В этом вина обоих и ответственность за огромный материальный ущерб и четыре человеческие жизни. По законам Земли налицо преступление, но оно совершено не из корыстных целей и не подлежит самой тяжкой ответственности. Благородные побуждения проступка главного обвиняемого — Мвен Маса — должны смягчить последствия!

Обменявшись незаметными жестами с Гром Ормом, на трибуне появился молодой начальник экспедиции на Уран.

— Несомненно, что опыт Рен Боза поведет к вспышке важнейших открытий. Мне он представляется ведущим к прежде недоступным далям науки. Так было с квантовой теорией — первым приближением к пониманию взаимоперехода, с последовавшим затем открытием античастиц и антиполей. На основе этого последовало репагулярное исчисление, ставшее победой над принципом неопределенности древнего математика Гейзенберга. И, наконец, Рен Боз сделал следующий шаг — к анализу системы пространство-поле, придя к пониманию антигравитации и антипространства, или, по закону взаимоперехода, — к нуль-пространству. Все непризнанные теории в конце концов стали фундаментом науки! От группы исследователей Урана я предлагаю оправдание!

Эвда Наль медленно вернулась на свое место. Гром Орм не нашел более желающих высказаться. Члены Совета потребовали от председателя заключительного предложения. Тонкая жилистая фигура Гром Орма наклонилась вперед на трибуне, и острый взгляд вонзился в глубину зала.

— Обстоятельства для окончательного суждения несложны. Для Рен Боза я вообще исключаю ответственность. Какой настоящий ученый не воспользуется предоставляемыми ему возможностями, особенно если он уверен в успехе! Сокрушительная неудача опыта послужит уроком. Однако несомненна и польза опыта. Она отчасти возмещает материальный ущерб, так как теперь эксперимент поможет разрешению множества вопросов, о которых только еще начинали думать в Академии Пределов Знания. Но мудрость ответственного руководителя заключается в том, чтобы своевременно осознать высшую для настоящего момента ступень, остановиться и подождать или изменить путь. Таким руководителем на своем очень ответственном посту владыки земной силы не смог быть Мвен Мас. Выбор Совета оказался ошибочным. Совет подлежит в этом ответственности наравне со своим избранником. Прежде всего отвечаю я сам, так как инициатива приглашения Мвен Маса, принадлежащая двум членам Совета, была поддержана мною.

Я предлагаю Совету оправдать Мвен Маса в личных мотивах проступка, но запретить ему выполнять руководящие работы в ответственных организациях планеты. Я тоже должен быть устранен с поста председателя Совета и направлен на строительство спутника.

Гром Орм обвел взглядом зал, читая сочувствие и искреннее огорчение, отразившееся на многих лицах. Но люди эпохи Кольца избегали уговаривать, уважая решения друг друга и доверяя их правильности.

Мир Ом посовещался с членами Совета, и счетная машина сообщила результат голосования. Заключение Гром Орма принималось. Результат голосования гостей был иным: соглашаясь с председателем относительно Мвен Маса, слушатели отклоняли отставку Гром Орма.

Он поклонился, но ничто не изменилось в его наглухо скованном волей лице.

— Теперь я могу просить Мвен Маса занять свое место в Совете — нам предстоят очень важные решения по звездной экспедиции. Познания Мвен Маса необходимы для предупреждения возможной ошибки.

Мвен Мас пошел к креслам Совета. Зеленые огни доброжелательства переливались по залу, отмечая его путь.

Беззвучно сдвинулись карты планет, уступая место угрюмым черным таблицам, на которых разноцветные огоньки звезд были соединены синей нитью предполагавшихся на столетие маршрутов. Председатель Совета преобразился. Исчезла холодная бесстрастность, на щеках затеплился румянец, стальные глаза потемнели. Гром Орм быстро оказался на трибуне.

— Каждая звездная экспедиция — подолгу лелеемая мечта, новая надежда, бережно выращиваемая много лет, новая ступень в лестнице великого восхождения.

За последний год произошло несколько событий, изменивших положение и обязывающих нас пересмотреть утвержденные предыдущими Советами и планетным обсуждением путь и задачу экспедиции. Открытие способов обработки сплавов под высоким давлением при температуре абсолютного нуля улучшило прочность корпуса звездолетов. Усовершенствование анамезонных двигателей, ставших более экономичными, позволяет увеличить дальность полета одиночного корабля. Предполагавшиеся в тридцать восьмую экспедицию звездолеты «Аэлла» и «Тинтажель» устарели по сравнению с только что законченным постройкой «Лебедем» — круглокорпусным кораблем вертикального типа с четырьмя ступенями реакции. Мы становимся способны на более дальние полеты.

Эрг Hoop, вернувшийся на «Тантре» из тридцать седьмой экспедиции, сообщил об открытии черной звезды класса Т, на планете которой обнаружен звездолет неизвестной конструкции. Попытка проникнуть внутрь корабля едва не привела всех к гибели, но случайно удалось добыть кусок металла от корпуса. Это неизвестное у нас вещество, хотя и близкое к четырнадцатому изотопу серебра, обнаруженному на планетах чрезвычайно горячей звезды класса О, известной уже очень давно под именем АшД 1337. Форма звездолета — двояковыпуклого диска с грубоспиральной поверхностью — была обсуждена в Академии Пределов Знания.

Юний Ант пересмотрел памятные записи информации Кольца за все восемьсот лет, с момента нашего включения в Кольцо. Этот тип конструкции звездолетов неосуществим при нашем направлении науки и уровне знаний. Он неизвестен на тех мирах Галактики, с которыми мы обменивались сведениями. Дисковый звездолет таких колоссальных размеров, без сомнения, — гость с невообразимо далеких планет, может быть, центра Галактики, а может быть, и еще более дальний, пространствовавший миллионы лет мертвым, пока не был притянут общим тяготением нашей Галактики, а затем уже окончательно опустившийся на планету железной звезды на краю Галактики, в нашей пустынной области.

Не требует пояснений важность изучения этого корабля путем специальной экспедиции на звезду Т.

Гром Орм включил гемисферный экран, и зал исчез. Перед зрителями медленно плыли записи памятных машин.

— Это недавно принятое сообщение с планеты ЦЖ 519, — я опускаю для краткости детальные координаты, — их экспедиция в систему звезды Ахернар!

Странным казалось расположение звезд, и самый опытный взгляд не мог бы узнать в них давно изученные светила. Пятна тускло светящегося газа, темные облака и, наконец, большие остывшие планеты, отражавшие свет чудовищно яркой звезды. Диаметром всего в три с половиной раза больше Солнца, Ахернар светил как двести восемьдесят солнц, будучи неописуемо яркой голубой звездой спектрального класса В₅. Космический корабль, с которого была сделана запись, удалился от него в сторону. Вероятно, прошли десятки лет пути. На экране возникло другое светило — яркая зеленая звезда класса Эс. Она вырастала, светя все ярче, пока звездолет чужого мира приближался к ней. На экране появилась поверхность новой планеты. Выросла перед зрителем страна высоких гор, окутанных во все мыслимые оттенки зеленого света. Черно-зеленые тени глубоких ущелий и крутых склонов, голубовато-зеленые и лиловато-зеленые освещенные скалы и долины, аквамариновые снега на вершинах и плоскогорьях, желто-зеленые выжженные горячим светилом участки. Малахитовые речки бежали вниз, к невидимым озерам и морям, скрывавшимся за хребтами.

Дальше покрытая круглыми холмами равнина расстелилась до края моря, казавшегося издалека блестящим листом зеленого железа. Синие деревья клубились густой листвой, поляны расцветали пурпурными полосами и пятнами неведомых кустов и трав. А над всем этим могучим потоком струились золотисто-зеленые лучи из глубины аметистового неба. Люди Земли оцепенели перед видением. Мвен Мас рылся в своей необъятной памяти, чтобы точно определить расположение зеленого светила.

Внезапно экран погас.

— Это зеленая звезда, — снова зазвучала речь председателя, — с обилием циркония в спектральных линиях, размером немного более нашего Солнца... — Гром Орм быстро перечислил координаты циркониевого светила.

— В ее системе, — продолжал он, — есть две планеты, два близнеца, вращающиеся на таком расстоянии от звезды, что они получают столько же энергии, сколько получает Земля от Солнца.

Толщина атмосферы, ее состав, количество воды — совпадают с условиями Земли. Таковы предварительные данные экспедиции планеты ЦЖ 519. Эти же сообщения говорят об отсутствии высшей жизни на близнецах-планетах. Это чрезвычайно редкая удача. Еще в семьдесят втором году эпохи Кольца, более семи веков назад, наша планета предприняла обсуждение вопроса о заселении планет с высшей мыслящей жизнью, хотя бы и не достигшей уровня нашей цивилизации. Тогда же было решено, что всякое вторжение на подобные планеты ведет к неизбежным насилиям.

Мы знаем теперь, как велико разнообразие миров в нашей Галактике. Звезды голубые, зеленые, желтые, белые, красные, оранжевые; водородные, гелиевые, углеродные циановые, титановые, циркониевые, с различным характером излучения, высокими и низкими температурами, с разным составом своих атмосфер и ядер. Планеты самого различного объема, плотности, состава и толщины атмосферы, гидросферы, расстояния до светила, условий вращения... Но мы знаем и другое.

Необходим определенный, наиболее выгодный для обилия и мощности жизни процент соотношения воды и суши, и наша планета близка к этому, наиболее благоприятному коэффициенту. Таких планет мало в Космосе, и каждая представляет неоценимый клад для человечества как новая почва для расселения и дальнейшего совершенствования.

Планеты-близнецы зеленой циркониевой звезды относятся к нашему типу. Они не пригодны или трудно освояемы для хрупких обитателей открывшей их планеты ЦЖ 519, отчего они поспешили передать нам эти сведения, как мы передадим им свои открытия. Наши пути в Космос неизбежны. Вот почему я так подробно занял ваше внимание планетами зеленой звезды. Расстояние в семьдесят световых лет теперь достижимо для звездолетов типа «Лебедь», и, может быть, следует тридцать восьмую звездную экспедицию направить к Ахернару.

Гром Орм замолчал и перешел к своему месту, повернув небольшой рычажок на пульте трибуны.

Вместо председателя Совета перед зрителями поднялся небольшой экран, на котором до уровня груди появилась знакомая многим массивная фигура Дар Ветра. Бывший заведующий внешними станциями улыбнулся, встреченный неслышными приветствиями зеленых огоньков.

— Дар Ветер находится сейчас в Аризонской радиоактивной пустыне, откуда на высоту пятьдесят семь тысяч километров отправляются партии ракет для строительства спутника, — пояснил Гром Орм, — он хотел выступить перед вами со своим мнением члена Совета.

— Я предлагаю осуществить самое простое решение, — раздался веселый, чуть звучавший металлом передатчика голос, — отправить не одну, а три экспедиции!

Члены Совета и зрители замерли от неожиданности, но Дар Ветер не был оратором и не воспользовался эффектной паузой.

— Первоначальный план посылки обоих звездолетов тридцать восьмой экспедиции на тройную звезду ЕЭ 7723...

В то же мгновение Мвен Мас представил себе эту тройную звезду, по-старинному обозначавшуюся как Омикрон 2 Эридана. Расположенная менее чем в пяти парсеках от Солнца, эта система из желтой, голубой и красной звезд обладала совсем безжизненными планетами, но интерес исследования заключался не в них. Голубая звезда в этой системе была белым карликом. Размерами с крупную планету, по массе она равнялась половине Солнца. Средний удельный вес вещества этой звезды в две тысячи пятьсот рез превосходил плотность самого тяжелого земного металла — иридия. Гравитация, электромагнитные поля, термические процессы на этой звезде представляли интерес для непосредственного изучения их с возможно более близкого расстояния.

...представляет теперь, после опыта Мвен Маса и Рен Боза, — говорил в это время Дар Ветер, — столь важное значение, что отказаться от него нельзя. Но изучение чужого звездолета, найденного тридцать седьмой экспедицией, может дать нам такие открытия, что трудно определить преимущества одного из обоих исследований. Мне кажется, можно пренебречь прежними правилами безопасности и рискнуть разделить звездолеты. «Аэллу» послать на Омикрон 2 Эридана, а «Тинтажель» — на звезду Т. Оба звездолета первого класса, как «Тантра», которая справилась одна с чудовищными затруднениями...

— Романтика! — громко и бесцеремонно сказал Пур Хисс и тут же съежился, заметив неодобрение зрителей.

— Да, конечно, самая настоящая романтика! — радостно воскликнул Дар Ветер. — Та самая, которую травили в древности, считая вредной для общественной деятельности и государства.

— Я вижу в зале Эвду Наль, — продолжал Дар Ветер, — она подтвердит вам, что романтика — это не только психология, но и физиология! Задача нашей эпохи сделать романтиками всех людей планеты! Но простите меня за это отвлечение. Продолжаю: новый звездолет «Лебедь» послать на Ахернар, к зеленой звезде, потому что только через сто семьдесят лет наша планета узнает результат, и Гром Орм совершенно прав, что исследование сходных планет — наш долг по отношению к потомкам и созданию мостов для человечества в Космос!

Дар Ветер простер руки перед собой, обращаясь ко всей Земле, так как знал, что сотни миллионов глаз следят за ним в экранах телевизоров, кивнул головой и исчез, оставив пустое синеватое мерцание. Там, в Аризонской пустыне, гулкий грохот периодически сотрясал почву, говоря о том, что очередная ракета взвилась с грузом за пределы голубого небосвода. Здесь все присутствовавшие в зале Совета встали, поднимая левые руки, что означало полное согласие с выступавшим.

Председатель закрыл заседание, попросив остаться лишь членов Совета. Надо было срочно отправить запросы в Совет Экономики, а также в Академию Предсказания Будущего для выяснения возможных случайностей в далеком пути на Ахернар.

Низкие кедры с черной хвоей — особая холодоустойчивая форма, выведенная для Субантарктики, — шумели торжественно и равномерно под неослабевающим ветром. Холодный и плотный воздух тек быстрой рекой, неся с собой ту необычайную чистоту и свежесть, которая свойственна лишь воздуху открытого океана или высоких гор. Но в горах соприкоснувшийся с вечными снегами ветер — сухой, слегка обжигающий, подобно игристому вину. Дыхание океана было ощутимо весомым прикосновением, влажно скользившим по коже.

Здание санатория «Белая заря» спускалось к морю уступами стеклянных стен, напоминавших своими обтекаемыми формами гигантские морские корабли прошлого. Бледно-малиновая раскраска простенков, лестниц и вертикальных колонн днем резко контрастировала с куполовидными массами темных шоколадно-лиловых андезитовых скал, прорезанных голубовато-серыми фарфоровыми дорожками из сплавленного сиенита. Но сейчас поздневесенняя полярная ночь высветлила и уравняла все краски в своем особенном, белесоватом свете, как будто исходившим из глубины неба и моря. Солнце скрылось за плоскогорьем на юге на час. Оттуда всплывало величественное сияние, широкой аркой захватившее южную часть неба. Это был отблеск могучих льдов антарктического материка, сохранившихся на высоком горбе его восточной половины, отодвинутых волей человека, оставившего лишь четверть их прежней невообразимой массы. Белая ледяная заря, по имени которой и назывался санаторий, превратила все окружающее в призрачный мир легкого света без теней.

Четыре человека медленно шли к океану по плавным изгибам фарфоровой дорожки, имевшей серебряный блеск. Лица шагавших позади мужчин казались вырубленными из серого гранита, большие глаза обеих женщин стали бездонно глубоки и загадочны.

Низа Крит, прижимаясь лицом к воротнику пушистой жакетки Веды Конг, взволнованно возражала ученому-историку, а Веда, не скрывая легкого удивления, вглядывалась в эту внешне похожую на нее девушку.

Мне кажется, лучшим подарком, какой женщина может сделать любимому, — это создать заново его самого и тем продлить существование своего героя... А там другая возлюбленная создаст нового — ведь это почти бессмертие!

— Мужчины судят по-другому... в отношении нас, — ответила Веда. — Мне говорил однажды Дар Ветер, что он не хотел бы дочери, слишком похожей на любимую, — ему трудна мысль уйти из мира и оставить ее без себя, без одеяния своей любви и нежности для неведомой ему судьбы... Это пережитки древней ревности и защиты!

— Но мне невыносима мысль о разлуке с этим маленьким, моим до последней капли крови, существом, — продолжала Низа, поглощенная своими мыслями. — Отдать его на воспитание, едва выкормив...

— Понимаю, но не согласна, — нахмурилась Веда, как будто девушка задела болезненную струнку ее души. — Одна из самых величайших побед человечества — это победа над слепым материнским инстинктом и понимание, что только коллективное воспитание детей специально обученными и отобранными людьми может создать человека нашего общества. Теперь нет и прежней, почти безумной материнской любви — давно уже каждая мать знает, что весь мир ласков к ее ребенку, а не опасен для него, как прежде. Вот и исчезла инстинктивная любовь волчицы, возникшая из животного страха за свое детище.

— Я это понимаю, — сказала Низа, — но как-то умом...

— А я вся, до конца, чувствую, что величайшее счастье — доставлять радость другому существу — теперь доступно любому человеку любого возраста. То, что в прежних обществах было возможно лишь для родителей, бабушек или дедушек, а более всего для матерей... Зачем обязательно быть с маленьким? Ведь это тоже пережиток тех времен, когда женщины вынужденно не могли быть вместе со своими возлюбленными. Вы будете всегда вместе, пока любите...

— Не знаю, но подчас есть такое неистовое желание, чтобы рядом шло крохотное, похожее на него существо, что стискиваешь руки и... нет, я ничего не знаю...

— Есть Остров Матерей. Там живут те, кто хочет сам воспитывать своего ребенка: например, потерявшие своих любимых...

— О нет, не это! Я чувствую в себе так много силы, и я уже раз была в Космосе...

Веда смягчилась.

— Низа, я полюбила вас. Теперь я больше чувствую ваше решение... оно мне казалось совершенно безумным! При столь дальнем полете, чтобы корабль мог вернуться, необходимо, чтобы ваши дети заменили вас на обратном пути, — два Эрга, а может быть, и больше! Но выдержите ли вы, Низа? Все-таки это безумие!

— О каком безумии вы говорите, Веда? — обернулся услышавший ее последнее восклицание Эрг Ноор. — Вы сговорились с Дар Ветром? Он уже полчаса убеждает меня отдать молодежи мой опыт астролетчика, а не уходить в полет, из которого не возвращаются,

— И что же, удалось убеждение?

— Нет. Я возражаю, что опыт звездоплавания еще более нужен, чтобы довести «Лебедя» до цели, туда, — Эрг Ноор указал на светлое небо. — Довести по пути, не пройденному еще ни одним кораблем Земли или Кольца!

С последним словом Эрга Ноора за его спиной вспыхнул край выдвинувшегося солнца, лучи которого смели всю таинственность зари.

Четверо друзей подошли к океану. Он накатывал на отлогий берег ряды беспенных волн — тяжелую зыбь бурных антарктических просторов. Веда Конг с любопытством смотрела на эту стальную воду, быстро темневшую с глубиной и принявшую под лучами низкого солнца лиловатый оттенок льда.

Низа Крит стояла рядом в шубке из голубого меха и такой же круглой шапочке, из-под которой выбивалась масса темно-рыжих волос. Дар Ветер невольно залюбовался ею. Переведя взгляд на Веду, он почувствовал всегдашний радостный толчок в сердце — восхищение красотой подруги.

— Ветер, вам нравится Низа? — радостно всплеснула ладонями Веда.

— Как же может она не нравиться?

— Чем больше узнаю вас, — шепнула Веда Низе, — тем больше убеждаюсь, что Эрг Ноор не ошибся выбором. Вы, как никто другой, подбодрите его в трудный час, обрадуете, сбережете...

Лишенные загара щеки Низы густо порозовели.

За завтраком на высокой, вибрирующей от ветра хрустальной террасе Веда еще несколько раз встречала задумчивый и нежный взгляд девушки. Все четверо молчали.

— Горько встретить сильно понравившихся людей и тут же расставаться с ними! — вдруг произнес Дар Ветер.

— Может быть, вы... — начал Эрг Ноор.

— Я израсходовал свое свободное время ожидания, пока готовилось защитное покрытие спутника. Пора забираться на высоту, и Гром Орм ждет меня послезавтра.

— Пора и мне, — добавила Веда, — я погружусь в недавно открытую пещеру — хранилище пятого тысячелетия до эры Кольца в Средней Азии.

— «Лебедь» будет готов в конце года, а мы приступим к работе через семь недель, — тихо сказал Эрг Ноор. — Кто сейчас заведует внешними станциями?

— Пока Юний Ант, но он не хочет расставаться с памятными машинами, и Совет еще не утвердил кандидатуры Эмба Онга — смелого инженера-физика Лабрадорской Ф-установки...

— Не знаю его.

— Его мало знают, так как он занимается в Академии Пределов Знания вопросами мегаволновой галактической механики — отрасли еще совсем неразработанной.

— А Мвен Мас?

— Академия назначила его консультантом по полету вашего «Лебедя».

Дар Ветер поднялся, чтобы распрощаться.

— До встречи! Кончайте скорее ваши дела, а то не увидимся! — протянули руки Низа и Эрг.

— Увидимся! — уверенно обещал Дар Ветер, — В крайнем случае сделаем это в пустыне Эль Хомра, перед отлетом...

— Перед отлетом! — согласились остальные.

Дар Ветер, склонившись с платформы из рифленых листов циркониевой бронзы, послал мысленный привет сомнительно угаданной точке, скрывшейся под наползавшим с запада крылом перистых, нестерпимо сверкавших облаков. Ночная тьма стояла там колоссальной стеной, усеянной сверканием звезд. Слои облаков выдвигались, будто края исполинских плотов, повисших один выше другого над темнеющей пропастью, на дне которой поверхность Земли катилась под стену мрака, словно навсегда уходя в небытие. Покров нежного зодиакального сияния одевал планету с затененной стороны, ярко светясь в черноте космического пространства.

Над освещенной стороной планеты повис голубой облачный покров, отражавший могучий свет сине-серого солнца. Всякий взглянувший на облака без затемняющих фильтров лишился бы зрения, как и тот, кому пришлось бы обернуться в сторону грозного светила, находясь вне защиты восьмисот километров земной атмосферы. Коротковолновые жесткие лучи — ультрафиолетовые и рентгеновские — изливались мощным, убийственным для всего живого потоком, и только надежная защита скафандра спасала работавших от быстрой смерти.

Дар Ветер перебросил предохранительный трос через ролик на другую сторону пояса и двинулся по опорной балке навстречу сверкавшему ковшу Большой Медведицы. Гигантская труба была свинчена во всю длину будущего спутника. По обеим ее концам возвышались острые треугольники, поддерживавшие громадные, слабо вогнутые диски излучателей магнитного поля. Скоро, когда установят батареи, превращающие голубую радиацию Солнца в электрический ток, можно будет отрешиться от вечной привязи и передвигаться вдоль магнитных силовых линий с надетыми на грудь и спину направляющими пластинами,

— Мы хотим работать ночью, — внезапно зазвучал в его шлемофоне голос молодого инженера Кад Лайта.— Свет обещал дать командир «Алтая».

Дар Ветер взглянул налево и вниз, где, как уснувшие рыбы, сцепленные вместе, висели десятки грузовых ракет. Выше, под плоским зонтом — защитой от метеоритов и солнца, парила собранная из листов внутренней обшивки временная платформа, где раскладывались и собирались прибывавшие в ракетах части. Там оживленно роились механики, словно темные пчелы. Они вспыхивали светлячками, когда отражающая поверхность скафандра выглядывала из тени защитного зонтика. Паутина тросов расходилась от зияющих чернотой отверстий в боках ракет, откуда сквозь снятую обшивку выгружались большие детали. Еще выше, уже прямо над собранным каркасом, группа людей в странных, подчас забавных позах хлопотала над громоздкой машиной. Одно кольцо бериллиевой бронзы с боразотовым покрытием весило бы на Земле добрую сотню тонн. Здесь вся громада покорно висела около металлического скелета спутника на тонком тросе из искусственного волокна, назначением которого было уравнять интегральные скорости вращения вокруг Земли всех отдельных, еще не собранных частей.

Движения работавших были ловки и уверенны: люди привыкли к отсутствию, точнее к ничтожности, силы тяжести. Но этих умелых работников скоро придется заменить новыми. Длительная физическая работа без тяжести приводит к нарушению нормального кровообращения, которое может стать устойчивым и при возвращении на Землю превратит человека в полного инвалида. Поэтому каждый работал на спутнике не более ста пятидесяти рабочих часов и возвращался на Землю, пройдя реакклиматизацию на станции «Промежуточная», вращавшейся на высоте девятисот километров над планетой.

Дар Ветер, руководивший сборкой, старался не подвергать себя физической нагрузке, как бы ни хотелось ему подчас ускорить то или другое дело. Ему надо было продержаться здесь, на высоте пятидесяти семи тысяч километров, несколько месяцев.

Дать согласие на ночную работу означало еще более ускорить срок отправления своих молодых друзей на родную планету и раньше времени вызвать смену. Второй планетолет стройки, «Барион», находился в Арихонской равнине, где у экранов телевизоров и пультов регистрирующих машин сидел Гром Орм.

Решение работать на всем протяжении ледяной космической ночи вдвое ускоряло сборку спутника, и Дар Ветер не мог отказаться от этой возможности. Получив согласие начальника, люди рассыпались со сборочной платформы во все стороны и принялись протягивать еще более сложную паутину тросов. Планетолет «Алтай», служивший квартирой работникам стройки и неподвижно висевший у конца опорной балки, вдруг отцепил канаты с роликами, связывающие его входной люк и каркас спутника. Длинные струи слепящего пламени ударили из его двигателей. Огромный корпус корабля повернулся беззвучно и быстро. Ни малейшего шума не донеслось сквозь пустоту межпланетного пространства. Искусному командиру «Алтая» понадобилось лишь несколько коротких ударов двигателей, чтобы всплыть на высоту сорока метров над местом постройки и повернуться своими посадочными прожекторами в сторону разборочной платформы, Между кораблем и каркасом снова провели путеводные тросы, и вся масса разнородных предметов, повисших в пространстве, обрела относительную неподвижность, продолжая в то же время свое вращение вокруг Земли со скоростью около девяти тысяч километров в час.

Распределение облачных масс показало Дар Ветру, что стройка сейчас проходит над антарктической областью планеты и, следовательно, скоро войдет в тень Земли. Усовершенствованные обогреватели скафандров не могут долго возмещать излучение тепла в леденящую пустоту космического пространства, и горе тому путешественнику, который необдуманно израсходует энергию своих батарей! Так погиб месяц назад архитектор-сборщик, укрывшийся от внезапного метеоритного дождя в холодном корпусе раскрытой ракеты. Он не дожил до поворота на солнечную сторону... Еще один инженер был убит метеоритом — этих случаев нельзя ни предвидеть полностью, ни предотвратить! Постройка спутников всегда берет свои жертвы, и неизвестно, кто будет следующий. Законы вероятностей, хотя они и мало приложимы к единичным песчинкам вроде отдельных людей, говорят, что наибольшая возможность быть следующим у него, Дар Ветра, ведь он дольше всех находится здесь, на этой высоте, открытой всем случайностям Космоса... Но озорной внутренний голос подсказывал Дар Ветру, что с его великолепной персоной ничего случиться не может. Как ни нелепа была эта уверенность для математически мыслящего человеке, она не оставляла Дар Ветра и помогала его спокойному балансированию на балках и решетках открытого, незащищенного каркаса в бездне черного неба.

Сборка конструкций на Земле велась особыми машинами, названными эмбриотектами потому, что они работали по принципу кибернетики развития живого организма. Конечно, молекулярная постройка живого существа, осуществлявшаяся наследственным механизмом, была невообразимо более сложной. Эмбриотекты были неизмеримо проще. Они работали обычно в поляризованных токах или в магнитном поле. Метки и шифры, нанесенные на подлежавших сборке частях ничтожным количеством радиоактивного стронция 90, помогали машинам правильно ориентировать соединяемые детали, и сборка шла с поразительной для непосвященного точностью и быстротой. Здесь, на высоте, этих машин не было, да и не могло быть. Сборка спутника представляла собою постройку по старинной технологии, с помощью рук живых людей. Несмотря на все опасности, работа казалась настолько интересной, что привлекала тысячи добровольцев. Испытательные психологические станции едва успевали просматривать всех сообщивших Совету о своей готовности отправиться в межпланетное пространство.

Дар Ветер добрался до фундаментов солнечных машин, которые раскинулись веером вокруг громадной втулки с аппаратом искусственного тяготения, и подключил свою спинную батарею к входной клемме проверочной цепи. В телефоне его шлема зазвучала несложная мелодия. Тогда он присоединил параллельно стеклянную пластинку с нанесенной на ней тонкими золотыми линиями схемой. Раздалась та же мелодия. Вращая два верньера, Дар Ветер привел в совпадение временные точки и убедился в отсутствии расхождений не только в мелодии, но и в тональности настройки. Важную часть будущей машины собрали безупречно. Можно было начать установку радиационных электродвигателей. Дар Ветер выпрямил уставшие от длительного ношения скафандра плечи и повертел головой. Каждое движение отзывалось хрустом в шейных позвонках. От продолжительного пребывания в шлеме голова стала малоподвижной в сочленении черепа. Хорошо еще, что Дар Ветер оказался устойчивым к психозам, распространенным среди работавших вне земной атмосферы, — ультрафиолетовой сонной болезни и инфракрасного бешенства, иначе ему не удалось бы довести до конца почетную миссию.

Скоро первая обшивка защитит работающих от удручающего одиночества в открытом Космосе, над бездной без неба и почвы!

От «Алтая» отделился небольшой спасательный снаряд, стрелой мелькнувший мимо стройки. Это выслали буксир за вновь прибывшими автоматическими ракетами, которые несли только груз и останавливались на заданной высоте. Вовремя! Куча паривших в пространстве ракет, людей, машин и материалов уходила на ночную сторону Земли. Буксирный снаряд вернулся, таща за собой три длинные, отблескивавшие синевой рыбообразные ракеты, весившие на Земле, не считая горючего, по пятьдесят тонн.

Ракеты присоединились к другим, сгрудившимся вокруг разборочной платформы. Дар Ветер толчком перенесся на другую сторону каркаса и очутился среди собравшихся в кружок техников, ведавших разгрузкой. Люди обсуждали план ночной работы. Дар Ветер согласился с ним, но потребовал замены всех индивидуальных батарей на свежие, обеспечивающие тридцать часов непрерывного обогревания скафандров, помимо снабжения током фонарей, воздушных фильтров и радиотелефонов.

Все сразу нырнуло в ночной мрак, как в пучину тьмы, но долго еще мягкий пепельный зодиакальный свет от солнечных лучей, рассеянных газами верхних зон атмосферы, освещал застывший при ста восьмидесяти градусах мороза скелет будущего спутника. Еще сильнее, чем днем, стала мешать сверхпроводимость. Малейший износ изоляции в инструментах, батареях или аккумуляторах сразу окутывал близлежащие предметы голубым сиянием растекавшегося прямо по поверхности тока, который невозможно было передать в нужном направлении.

Глубочайшая тьма Космоса наступила. Звезды светили неистово ярчайшими голубыми иглами. Незримый и неслышный полет метеоритов ночью казался особенно пугающим. На поверхности темного шара внизу, в течениях атмосферы, вспыхивали разноцветные облака электрического сияния, искровые разряды гигантской протяженности или полосы рассеянного свечения длиной в тысячи километров. Ураганные ветры, сильнее любой земной бури, проносились там, далеко внизу, в верхних слоях воздушной оболочки. Насыщенная излучением Солнца и Космоса атмосфера продолжала непрерывное перемешивание энергии, чрезвычайно затрудняя связь стройки с родной планетой.

Внезапно что-то изменилось в мирке, затерянном во мраке. Дар Ветер не сразу сообразил, что зажглись осветители планетолета. Еще чернее стала темнота, потускнели яростные звезды, но платформа и каркас ощутимо выделялись в белом ярком свете. Через несколько минут «Алтай» уменьшил напряжение, и свет стал желтым и менее интенсивным. Планетолет экономил энергию своих аккумуляторов. Снова, как днем, задвигались квадраты и эллипсы листов обшивки, решетки ферм крепления, цилиндры и трубы резервуаров, постепенно находя свое место на собранном скелете спутника.

Дар Ветер нащупал поперечную балку, взялся за роликовые ручки на тросовых поручнях и ударом ноги взвился вверх, к «Алтаю». У самого люка планетолета он сжал находившиеся в ручках тормоза и остановился как раз вовремя, чтобы не удариться о запертую дверь.

В переходной камере не поддерживали нормального земного давления, чтобы уменьшить потерю воздуха при входах и выходах большого числа работавших. Поэтому Дар Ветер, не снимая скафандра, шагнул во вторую, временно сооруженную вспомогательную камеру и тут отключил шлем и батареи.

Разминая уставшее тело, Дар Ветер твердо ступал по внутренней палубе, наслаждаясь возвращением к почти нормальной тяжести. Искусственная гравитация планетолета работала непрерывно. Невыразимо приятно чувствовать себя прочно стоящим на почве человеком, а не легкой мошкой, вьющейся в зыбкой и неверной пустоте! Мягкий свет и теплый воздух, удобные кресла манили растянуться и отдаться бездумному отдыху. Дар Ветер переживал наслаждение своих предков, когда-то удивлявшее его в старинных романах. Именно так после долгой дороги в холодной пустыне, мокром лесу или на обледенелых горах люди входили в теплое жилье — дом, землянку, войлочную юрту. И тогда, как здесь, стены отделяли от огромного и опасного мира, враждебного человеку, сохраняя ему тепло и свет, позволяя отдыхать, набираться сил, обдумывать дальнейшие дела.

Дар Ветер отказался от соблазна кресла и книги. Пришлось связаться с Землею: зажженное в высоте на всю ночь освещение могло вызвать тревогу у наблюдателей Калифорнийской обсерватории, следившей за стройкой. Кроме того, следовало предупредить, что пополнение понадобится раньше срока.

Сегодня связь оказалась удачной: Дар Ветер говорил с Гром Ормом не кодированными сигналами, а по ТВФ — очень мощному, как у всякого межпланетного корабля. Председатель остался доволен и немедленно позаботился о подборе нового экипажа и усиленной доставке деталей.

Выйдя из поста управления «Алтая», Дар Ветер прошел через библиотеку, переоборудованную в спальню установленными по стенам двумя ярусами коек. Каюты, столовые, кухню, боковые коридоры и передний зал двигателей тоже снабдили добавочными койками. Планетолет, превращенный в стационарную базу, был переполнен. Дар Ветер шел по коридору, облицованному коричневыми плитами теплой на ощупь пластмассы, и лениво открывал и захлопывал тугие герметические двери.

Он думал об астролетчиках, проводивших десятки лет внутри подобного корабля без всякой надежды покинуть его и выйти наружу раньше убийственно долгого срока. Он живет здесь всего пятый месяц, каждый день покидая тесные помещения и трудясь в угнетающем просторе межпланетной пустоты. И уже тоскливо без милой Земли — ее степей, моря, кипящих жизнью центров жилых поясов. А Эрг Ноор, Низа и еще двенадцать человек экипажа «Лебедя» должны будут провести в звездолете девяносто два зависимых года или сто сорок земных лет, считая с возвращением корабля к родной планете. Никто из них не сможет прожить столько! Их тела будут сожжены и похоронены там, в безмерной дали, на планетах зеленой циркониевой звезды... Возможно, их жизнь прекратится во время полета, и тогда, заключенные в погребальную ракету, они улетят в Космос. Так уплывали в море погребальные ладьи его далеких предков, унося на себе мертвых бойцов... Но таких героев еще не было в истории человечества! Героев, которые шли бы на пожизненное заключение в корабле и улетали бы без надежды на свое возвращение, Нет, он не прав, Веда укорила бы его! Разве он забыл про безыменных борцов за достоинство и свободу человека, шедших на гораздо более страшное — безнадежное заключение в сырых подвалах, на ужасающие пытки? Да, эти герои сильнее и достойнее, чем его современники, готовящиеся совершить величайший полет в Космос, к далеким мирам.

И он, Дар Ветер, — простой и маленький человек по сравнению с ними, он, который даже ни разу не покидал надолго родную планету!

В Северной Африке, к югу от залива Большой Сирт, раскинулась огромная равнина Эль Хомра. До уничтожения пассатных колец и изменения климата здесь находилась хаммада — пустыня без травинки, сплошь закованная в панцирь полированного щебня и треугольных камней с красноватым оттенком, от которых хаммада и получила свое название «Красная». Море слепящего жаркого света в солнечный день, море холодного ветра в осенние и зимние ночи. Теперь от хаммады остался только ветер. Он гнал по твердой равнине волны густой, голубовато-серебристой травы, переселенной сюда из степей Южной Африки. Свист ветра и склонявшаяся трава будили в памяти неопределенное чувство печали и близости к душе степной природы, как будто бы это уже встречалось в жизни не один раз. Не один раз и при различных обстоятельствах — в горе и в радости, в утрате и находке...

Каждый отлет или приземление звездолета оставляли выгоревший, отравленный вредными веществами круг поперечником около километра. Эти круги огораживались красной металлической сеткой и стояли неприкосновенные в течение десяти лет, что больше чем в два раза превышало длительность распада выхлопов двигателей звездолета. После посадки или отправки каждого корабля космопорт перекочевывал на другое место. Это накладывало особый отпечаток временности, недолговечности на все оборудование и помещение порта.

Планетолет «Барион» в свой тринадцатый рейс между Землей и строящимся спутником доставил Дар Ветра в Аризонскую степь, оставшуюся пустыней и после изменения климата из-за накопившейся в почве радиоактивности. На заре открытия ядерной энергии здесь было произведено множество опытов и проб нового вида техники. До сих пор осталась зараженность продуктами радиоактивного распада, слишком слабая для того, чтобы вредить человеку, но достаточная, чтобы не позволять расти деревьям и кустарникам.

Дар Ветер наслаждался не только одним из самых прекрасных зрелищ Земли — голубым небом в невестином платье из легких белых облаков, но и пыльной почвой, редкой и жесткой травой...

Шагать твердой поступью по Земле под золотым солнцем, подставляя лицо сухому и свежему ветру! Только побывав на грани космических бездн, можно понять всю красоту нашей планеты, когда-то названной неразумными предками «юдолью горя и слез»!

Гром Орм не задержал строителя спутника — старый председатель Совета и сам хотел проводить новый звездолет. Оба прибыли в Эль Хомру в день отправления экспедиции. С воздуха Дар Ветер заметил на матовой стально-серой равнине два гигантских зеркала, расположенных поблизости одно от другого. Правое — почти круг, левое — длинный, заостряющийся назад эллипс. Дар Ветер понял, что зеркала были следами недавних взлетов двух кораблей тридцать восьмой звездной экспедиции,

Круг — взлет «Тинтажеля», направившегося на страшную звезду Т и нагруженного громоздкими аппаратами для исследования спиралодиска, прилетевшего из неведомых глубин Космоса. Эллипс — след более полого поднимавшейся «Аэллы», понесшей большую группу ученых для разгадки изменений материи на белом карлике тройной звезды Омикрон 2 Эридана. Белый пепел, оставшийся от каменистой почвы в месте удара энергии двигателей и проникший вглубь на полтора метра, был залит связующим составом для предупреждения ветрового разноса. Осталось лишь перенести ограду с места старых взлетов. Это сделают сразу после отбытия «Лебедя»...

Дар Ветер, задумавшись, чуть не споткнулся о сигнал, означавший границу безопасной зоны, повернул и заметил у подножия самоходной башни телепередачи небольшую, подвижную фигуру человека, показавшуюся ему знакомой. Он быстро зашагал к башне. Навстречу, ероша непокорные рыжие волосы и прищуривая острые глаза, устремился Рен Боз. Сеть тонких, едва заметных шрамов изменила лицо физика, собрав его морщинами страдальческого напряжения.

— Радостно видеть вас здоровым, Рен!

— А мне очень нужны вы! — нажал на последнее Рен Боз и протянул Дар Ветру маленькие руки.

— Что делаете вы здесь так задолго до отлета?

— Я провожал «Аэллу».

Дар Ветер молчал, выжидая пояснении Рен Боза. Тот бегло спросил:

Вы возвращаетесь на обсерваторию Совета по просьбе Юния Анта?

Дар Ветер кивнул.

— Ант в последнее время записал ряд нерасшифрованных приемов по Кольцу. Каждый месяц делается проверочный прием сообщений вне времени информации, сдвигая время включения на два земных часа в каждый следующий месяц. За один год проверка обходит целые земные сутки, за восемь лет — стотысячную галактической секунды. Иными словами, заполняются все пропуски в приеме Космоса. В последнее полугодие восьмилетнего цикла стали получаться, несомненно, очень дальние, еще не понятые нами, возможно из-за искажений, сообщения. — Дар Ветер загадочно улыбнулся.

— Я крайне интересуюсь этими сообщениями и прошу взять меня для помощи в работе!

— Нет, лучше я буду помогать вам. Скажите, что нужно делать. Записи памятных машин мы посмотрим вместе.

— И Мвен Мас?

— Конечно!

— Ветер, это замечательно! Я очень неловко себя чувствую после злополучного опыта — я так виноват перед Советом! Но с вами мне легко, хоть вы и член Совета и бывший заведующий и не рекомендовали делать опыт...

— Мвен Мас тоже член Совета.

Физик призадумался, затем, вспомнив что-то свое, тихо рассмеялся.

— Мвен Мас... он не только понимает меня, он пытается воплотить мои мысли в конкретность.

— Не в этом ли ваша ошибка?

Дар Ветер посмотрел на север, откуда, тяжело и важно переваливаясь, двигались автоматические электробусы, наполненные людьми. Рен Боз перевел разговор.

— Веда Конг тоже прибудет сюда?

— Да, я жду ее.

— А Эвда Наль?

— Нет, не сможет.

— Многие будут огорчены! Веда очень любит Эвду, а Чара просто предана ей. Вы помните Чару?

— Это такая... не то цыганка, не то индуска по происхождению...

Дар Ветер воздел руки в шутливом ужасе.

— Эвда, как и все на планете, — продолжал Рен Боз, — будет следить за отлетом по ТВФ.

Физик показал на ряды высоких треножников с камерами для белого, инфракрасного и ультрафиолетового приема, полукольцом расположившиеся вокруг звездолета. Налагаясь одна на другую в цветном изображении, разные группы лучей спектра заставляли экран дышать подлинным теплом и жизнью. Этому помогали и обертонные диафрагмы, давно утратившие металлический отзвук в передаче голоса.

Но Дар Ветер глядел в противоположную сторону, на открытую дверь только что подошедшего электробуса. Оттуда первой выскочила и побежала, путаясь в траве, Веда Конг. Она с разбегу бросилась на широкую грудь Дар Ветра так, что ее длинные спущенные по вискам косы ударили его по спине.

Дар Ветер слегка отодвинулся и отстранил Веду, вглядываясь в оттенок новизны бесконечно дорогого лица, сообщенный необычной прической.

— Я играла для детского фильма северную королеву Темных Веков и едва успела переодеться для жаркой Эль Хомры, — пояснила, немного запыхавшись, молодая женщина, — а причесаться уже не осталось времени...

Дар Ветер представил ее себе в длинном парчовом платье и золотой короне с синими камнями, с косами ниже колен, с отважным взглядом серых глаз... и радостно улыбнулся.

— Корона была?

— О да, такая, — Веда чертила пальцем в воздухе контур широкого кольца с крупными зубцами в виде креста или трилистника.

— Я увижу?

— Сегодня же, после отлета, — я попрошу показать тебе фильм. В одном эпизоде...

Веда заметила серьезного физика, смутилась и сердечно приветствовала Рен Боза. Тот улыбнулся наивно и довольно.

— Где же герои Ахернара? — физик оглядел по-прежнему пустое вокруг звездолета поле.

— Конечно, там! — Веда указала на большое здание в виде шатра из пластин фисташково-молочного стекла с серебристыми ажурными ребрами наружных балок — главный зал космопорта.

— Так пойдемте!

— Мы лишние там, — твердо сказала Веда, — они смотрят прощальный привет Земли. Пойдемте к «Лебедю».

Мужчины повиновались.

Идя рядом с Дар Ветром, Веда тихонько спросила:

— У меня не очень нелепый вид с этой старинной прической? Я могла бы...

— Не нужно. Очаровательный контраст с современной одеждой, косы длиннее юбки и мешают вертеть головой. Пусть будет!

— Повинуюсь, мой Ветер! — шепнула Веда свои магические слова, заставившие забиться его сердце и вызвавшие легкую краску на бледных щеках.

Сотни людей не спеша направлялись к кораблю. Очень многие улыбались Веде или приветствовали ее поднятием руки, гораздо более часто, чем Дар Ветра или Рен Боза.

— Вы популярны, Веда, — заметил Рен Боз, — что это — работа историка или красота?

— Ни то и ни другое. Постоянное и широкое общение с людьми по роду работы и общественных занятий. Вы с Ветром то замкнетесь в недрах лабораторий, то уединяетесь для напряженной ночной работы. Вы делаете для человечества гораздо больше и более значительное, чем я, но только с одной, не самой близкой сердцу человека стороны. Чара Нанди, а особенно Эвда Наль гораздо больше известны, чем я...

— Опять укор нашей технической цивилизации? — весело упрекнул Дар Ветер.

— Не нашей, а пережиткам прежних роковых ошибок. Еще двадцать тысячелетий тому назад наши пещерные предки знали, что искусство и с ним развитие чувств человека почти так же важны для организации общества, как разум.

— В смысле отношений людей между собою? — спросил физик.

— Вот именно.

— Какой-то древний мудрец сказал верно, что самое трудное на земле — это сохранять радость! — вставил Дар Ветер. — Смотрите, вот еще верный союзник Веды.

Прямо к ним шел легким и широким шагом Мвен Мас, привлекая общее внимание своей огромной черной фигурой.

— Видимо, кончился танец Чары, — догадалась Веда, — вероятно, сейчас появится и экипаж «Лебедя».

— Я бы на их месте шел сюда пешком и как можно медленнее, — вдруг сказал Дар Ветер.

— Вы начали волноваться, — Веда взяла его под руку.

— Конечно. Для меня мучительно подумать, что они уходят навсегда и этот корабль я больше не увижу. Что-то внутри меня протестует против этой обязательной обреченности, может быть потому, что там есть близкие мне люди!

— Вероятно, не потому, — вмешался подошедший Мвен Мас, чуткое ухо которого издалека уловило громкую речь Дар Ветра, — это неизбывный протест человека против неумолимого времени.

— Осенняя печаль? — с оттенком насмешки спросил Рен Боз, улыбаясь глазами своему товарищу.

— А вы замечали, что осень умеренных широт с ее грустью очень любят люди наиболее энергичные, жизнерадостные и глубоко чувствующие? — возразил Мвен Мас, дружески погладив плечо физика.

— Верное наблюдение, — восхитилась Веда.

— Очень древнее...

— Дар Ветер, вы на поле? Дар Ветер, вы на поле? — загремело откуда-то слева и сверху. — Вас зовет в телекомнату Центрального здания Юний Ант. Юний Ант зовет! В телекомнату Центрального здания.

Рен Боз вздрогнул и выпрямился.

— Можно с вами, Дар Ветер?

Тот задумался на секунду.

— Идите вместо меня. У вас нет здесь личных привязанностей, а мне надо проводить Эрга и Низу.

— Но вы пропустите гораздо более важное!

Дар Ветер рассмеялся своим беззаботным смехом.

— Вы такой же, как Юний Ант! Тому все время кажется, что если он самолично не будет присутствовать на приеме, так обязательно будет упущено нечто важное. Как будто памятные машины не запишут всего, а передатчики смогут что-то обойти! Но торопитесь! Мы придем на ТВФ после отлета, чтобы посмотреть запись вместе со всей планетой.

Космопорт обладал мощными и усовершенствованными ТВФ и гемисферным экраном. Рен Боз вошел в тихую круглую комнату. Дежурный оператор указал на правый боковой экран, передвинул ручку, и перед физиком возник взволнованный Юний Ант. Он долго оглядывал Рен Боза и, наконец, кивнул ему.

— Я тоже хотел наблюдать отлет. Но сейчас ведется внепрограммный прием — поиск в прежнем направлении и диапазоне 62/77. Есть важное! Поднимите воронку для направленного излучения, ориентируйте на обсерваторию. Я переброшу луч-вектор через Средиземное море прямо на Эль Хомру. Ловите трубчатым веером и включайте гемисферный экран... — Юний Ант посмотрел в сторону и добавил: — Скорее!

Опытный в приемах ученый выполнил требование за две минуты. В глубине экрана появилось изображение гигантской галактики, в которой оба ученых безошибочно узнали открытую человеком на заре времен туманность Андромеды, или М-31.

В ближайшем к зрителю наружном обороте ее спирали зажегся огонек. Он вспыхнул почти в середине линзовидного в ракурсе диска туманности Андромеды. Там ответвилась казавшаяся крохотной шерстинкой система звезд — несомненно, исполинский рукав в сотню парсеков длины. Огонек стал расти, и одновременно увеличивались «шерстинки», в то время как сама галактика исчезла, расплываясь за пределы поля видимости. Поток красных и желтых звезд протянулся поперек экрана. Огонек маленьким кружком светился на самом конце звездного потока. В нем выделилась крайняя звезда — оранжевая, спектрального класса К. Вокруг нее закружились едва видные точки планет. На одной из них, закрыв ее целиком, расположился кружок света. И вдруг все завертелось в красных извивах и мелькании летящих искр... Зрители закрыли глаза.

— Это разрыв! — раздался голос Юния Анта с боковой доски Т-ВФ. Он вытер ладонью свой лоб, покосившись на физика. — Я показал вам прошлое наблюдение из записи памятных машин. Переключаю на отражение прямого приема...

На экране по-прежнему вертелись искры и линии темно-красного цвета.

— Это не разрыв, — сказал, слегка задыхаясь, Рен Без, это масса галактики преодолевает инверсию тяготения..,

— Неужели они... — начал Юний Ант.

Смогли осуществить то, что не удалось нам? — вскричал Рен Боз. — По-моему, ясно — передача в диапазоне, близком к Кольцу, и без удлинения волн — красного смещения. Вероятно, они сумели проделать окно в гравитационном поле галактики Андромеды!

— Немыслимо! Они вынесли отправляющую станцию на самый край галактики, в зону еще более отдаленную от ее центра, чем зона Солнца в нашей Галактике, — спокойно возразил Юний Ант, — разве этого мало?

Рен Боз окинул Юния Анта недоверчивым взглядом.

— Сейчас не время для дискуссии, — твердо сказал тот, поймите другое — это говорит туманность Андромеды!

— Да, — торжественно согласился физик, — с расстояния восьмисот тысяч парсеков!

— Да! Сообщение отправлено два с половиной миллиона лет тому назад, и мы видим сейчас то, что было послано задолго до наступления ледниковой эпохи и возникновения человека на Земле!

Красные линии замедлили свое верчение на экране, он потемнел и вдруг снова засветился. Сумеречная плоская равнина едва угадывалась в скудном свете. На ней были разбросаны странные грибовидные формы. Ближе к переднему краю изображения холодно поблескивал гигантский, по масштабу равнины, голубой круг с явно металлической поверхностью. Над ним висели один над другим большие двояковыпуклые диски. Нет, не висели, а медленно поднимались все выше. Равнина исчезла, и на экране остался лишь один из дисков, более выпуклый снизу, чем сверху, с грубыми спиральными ребрами на обеих сторонах...

— Это они... они!.. — наперебой воскликнули ученые, думая о полном сходстве изображения с фотографиями и чертежами спиралодиска, найденного 37-й экспедицией на планете железной звезды.

Новый вихрь красных линий — и экран погас.

— Сообщение оборвалось, — хмуро констатировал Юний Ант. — Ждать дольше, отнимая земную энергию, нельзя. Вся планета будет потрясена новостью. Мы будем просить Совет Экономики участить внепрограммные приемы, но это станет возможным не раньше года после затрат на посылку «Лебедя». Теперь мы знаем, что звездолет на железной звезде оттуда... Если бы не находка Эрга Ноора, то мы вообще не поняли бы виденного.

— И он, тот диск, пришел оттуда? Сколько же он летел? — спросил слегка ошеломленный всем виденным физик.

— Около трех миллионов лет, если только они не сделали реальностью ваши с Мвен Масом изыскания, — улыбнулся Юний Ант. — Звездолет шел мертвым миллионы лет через разделяющее обе галактики пространство, — сурово добавил с экрана ученый, — пока не нашел пристанища на планете звезды Т.

— Может быть, они живут долго? — сказал Рен Боз.

— Но не миллионы лет, — холодно ответил Юний Ант. И, несмотря на колоссальные размеры, спиралодиск не мог нести в себе целую планету мыслящих существ. Нет, пока наши галактики не могут еще ни достигнуть друг друга, ни обменяться сообщениями...

— Смогут! — с мальчишеской уверенностью ответил Рен Боз.

Мвен Мас с Чарой и Дар Ветер с Ведой стояли несколько минут в молчаливом ожидании среди шелестевшей травы. Их нервы все более напрягались в ощущении того, что должно сейчас произойти, неотвратимо, как сама смерть... Мимо бесшумно пронеслась широкая платформа, провожаемая взмахами рук и — что люди позволяли себе в обществе лишь в самых исключительных случаях — приветственными возгласами. Все двадцать два человека экипажа «Лебедя» находились на ней.

Платформа подъехала к самому звездолету. Перед высоким передвижным подъемником ожидали люди в белых комбинезонах с серыми от усталости лицами — двадцать человек отлетной комиссии, составленной в основном из инженеров — рабочих космопорта. В течение последних суток они проверили с помощью машин для учета предметов все снаряжение экспедиции и еще раз опробовали исправность корабля.

По заведенному на заре звездоплавания порядку председатель комиссии докладывал Эргу Ноору, вновь единодушно избранному начальником звездолета и экспедиции на Ахернар. Другие члены комиссии поставили свои шифры на бронзовой дощечке с их портретами и именами, которую вручили Эргу Ноору, и, распрощавшись, отошли в сторону. Тогда к кораблю хлынули провожающие. Люди выстроились в ряд перед экипажем «Лебедя», пропустив близких путешественников на маленькую, оставшуюся свободной площадку перед подъемником. Кинооператоры фиксировали каждый жест улетавших — последняя память о них, остающаяся родной планете.

Эрг Ноор издали увидел Веду и, сунув бронзовый сертификат за широкий пояс астролетчика, стремительно подошел к молодой женщине, искавшей его глазами.

— Как хорошо, что вы пришли, Веда!

— Разве я могла поступить иначе?

— Вы для меня — символ Земли и моей прошедшей юности.

— Юность Низы с вами теперь навсегда. Это чудесно!

— Я не скажу, что ни о чем не жалею, — это будет неправдой. И прежде всего мне жаль Низу, своих товарищей, да и самого себя наконец, — уж очень велика утрата. В это возвращение я по-новому полюбил Землю — крепче, проще, безусловнее.

— И все-таки вы идете, Эрг?

— Не могу иначе. Отказавшись, я утратил бы не только Космос, но и Землю.

— Подвиг тем труднее, чем больше любовь?

— Вы всегда хорошо понимали меня, Веда. Вот и Низа. Я только что признался Веде в своей тоске...

Похудевшая, похожая на мальчика, рыжекудрая девушка опустила ресницы.

— Это оказалось слишком тяжело. Вы все... хорошие, ясные... красивые... расстаться, с мукой оторвать живое тело от матери Земли, — голос астронавигатора дрогнул.

Веда инстинктивно привлекла ее к своему плечу, шепча таинственные женские утешения.

— Девять минут до закрытия люков, — почти беззвучно сказал Эрг, не сводя глаз с Веды.

Веда и другие провожавшие с тоской и удивлением почувствовали, что нет слов. Хотелось выразить восхищение и преклонение перед подвигом, совершавшимся для тех, кого еще нет, кто придет много лет спустя. Но и улетавшие и провожавшие знали обо всем — что могли дать лишние слова? Какие пожелания, шутки или обещания затронут душу людей, навсегда покидающих Землю и удаляющихся в дали Космоса? Только глубокие взгляды, отражавшие все страстные, не передаваемые словами порывы, встречались безмолвно и напряженно или жадно впивали в себя небогатую природу Эль Хомры...

— Пора! — обревший металл голос Эрга Ноора хлестнул, точно удар бича, и люди заторопились. Веда, откровенно всхлипнув, прижала к себе Низу. Обе женщины несколько секунд стояли щека к щеке, крепко зажмурившись, пока мужчины обменивались прощальными взглядами и пожатиями рук. Подъемник упрятал в овальный чернеющий люк звездолета уже восьмерых. Эрг Ноор взял Низу за руку и что-то шепнул ей, Девушка вспыхнула, вырвалась и бросилась к звездолету. Обернувшись перед тем, как ступить на площадку лифта, Низа встретилась взглядом с огромными глазами необычно бледной Чары.

— Можно поцеловать вас, Чара? — громко спросила она.

Не отвечая, Чара Нанди вспрыгнула на помост и, вся дрожа, обняла шею рыжекудрого астронавигатора, отбрасывая с ее лба завитки коротких волос, затем так же безмолвно соскочила и отбежала в сторону.

Эрг Ноор и Низа поднялись одновременно.

Люди замерли, когда перед черным люком на выступе ярко освещенного борта «Лебедя» задержались на секунду две фигуры — высокого мужчины и стройной девушки, принимая последние приветы Земли.

Веда Конг так стиснула руки, что Дар Ветер услышал, как хрустнули суставы пальцев.

Эрг Ноор и Низа исчезли. Из черного зияния выдвинулась овальная плита такого же серого цвета, как и весь корпус. Мгновение — и даже зоркий глаз не смог бы различить следов только что бывшего отверстия на крутых обводах колоссального корпуса.

Вертикально стоявший на раздвинутых упорах звездолет имел в себе что-то человекообразное. Может быть, это впечатление создавал круглый шар головной части, увенчанный острым колпаком и светящий сигнальными огнями. Или ребристые рассекатели центральной, контейнерной части корабля, похожие на наплечники рыцарских лат.

Грозно заревели сигналы первой готовности. Как по волшебству, у корабля появились быстроходные платформы, забравшие провожавших. Двинулись, разъезжаясь в стороны, но не сводя своих жерл и лучей с корабля, треножники ТВФ и прожекторов. Серый корпус «Лебедя» померк и как-то сжался в размерах. На «голове» корабля загорелись зловещие красные огни — сигнал подготовки старта. Вибрация сильных моторов передалась по твердой почве — звездолет стал поворачиваться на своих подставках, принимая направление взлета. Дальше и дальше отъезжали провожавшие, пока не пересекли засветившуюся в темноте линию безопасности с наветренной стороны. Здесь люди поспешно соскочили, а платформы унеслись за оставшимися.

— Они больше не увидят нас или хоть нашего неба? — спросила Чара низко склонившегося к ней Мвен Маса.

— Нет! Разве только в стереотелескопы.

Под килем звездолета загорелись зеленые огни. На вышке Центрального здания бешено завертелся радиомаяк межпланетного действия, рассылая во все стороны предупреждение о взлете громадного корабля.

— Звездолет получает сигнал отправления! — вдруг закричал металлический голос такой силы, что Чара, вздрогнув, прижалась к Мвен Масу. — Оставшиеся внутри круга, поднимите вверх руки! Поднимите вверх руки, иначе смерть! Поднимите вверх руки, иначе... — кричал автомат, пока его прожекторы обшаривали поле в поисках людей, случайно оставшихся внутри круга опасности.

— Не найдя никого, они погасли. Робот заорал снова, как показалось Чаре, еще более неистово.

— Сразу после сигнала колокола, повернитесь спиной к кораблю и закройте глаза. Не открывайте до второго колокола. Повернитесь спиной и закройте глаза! — казалось, с тревогой и угрозой вопил автомат.

— Это страшно! — шепнула Веда своему спутнику. Дар Ветер спокойно снял с пояса свернутые в трубку полумаски с совершенно черными очками, надел на Веду, а другую натянул сам. Только что он успел закрепить пряжку, как дико зазвонил большой, высокого тона, колокол.

Звон оборвался, и стало так тихо, что сделались слышны ко всему равнодушные цикады.

Внезапно звездолет издал пронзительный, доходивший до внутренностей вой и погасил огни. Один, два, три, четыре раза темную равнину пронизывал вой, и впечатлительным людям казалось, что это сам корабль кричит в тоске прощания.

Вой оборвался так же неожиданно, как начался. Стена невообразимо яркого пламени встала вокруг корабля. Мгновенно в мире перестало существовать что бы то ни было, кроме этого космического огня. Стена огня превратилась в толстую колонну, вытянулась длинным столбом, затем сделалась ослепительно яркой линией. Колокол забил во второй раз, и обернувшиеся люди увидели пустую и темную равнину, на которой светилось гигантское пятно добела раскаленной почвы. Большая звезда стояла в высоте — это удалялся «Лебедь».

Люди медленно побрели к электробусам, оглядываясь то на небо, то на место отлета, сделавшееся вдруг поразительно безжизненным, точно здесь возродилась хаммада Эль Хомра — ужас и бедствие древних путников.

В южной стороне горизонта, за погашенными огнями загорелись знакомые звезды, и все взгляды обратились туда, где поднялся голубой и яркий Ахернар. Там, у этой звезды, окажется «Лебедь» после восьмидесяти четырех лет пути со скоростью девятьсот миллионов километров в час. Для нас восемьдесят четыре, для «Лебедя» сорок семь лет... Может быть, там они оснуют новый мир, тоже красивый и радостный, под зелеными лучами циркониевой звезды...

Дар Ветер и Веда Конг догнали Чару и Мвен Маса. Африканец отвечал на какие-то слова девушки.

— Не тоска, а великая и печальная гордость — вот мои ощущения сегодня. Гордость за нас, поднимающихся все выше со своей планеты и все шире сливающихся с Космосом. Печаль — потому, что маленькой становится милая Земля... Бесконечно давно, семь тысяч лет назад, краснокожие индейцы Центральной Америки оставили гордую и печальную надпись. Я передал текст Эргу Ноору, и тот украсит ею библиотеку-лабораторию «Лебедя»... — Африканец оглянулся, заметил, что его слушают подошедшие друзья, и продолжал громче: — Ты, который позднее явишь здесь свое лицо! Если твой ум разумеет, ты спросишь — кто мы. Кто мы? Спроси зарю, спроси лес, спроси волну, спроси бурю, спроси любовь! Спроси землю, землю страдания и землю любимую. Кто мы? Мы — земля!

— И я тоже насквозь земля! — добавил Мвен Мас.

— А я хочу еще быть и небом... — силуэт Рен Боза в полутьме показался совсем хрупким рядом с двумя друзьями. — Соединить небо и землю — разве не в этом суть нашей борьбы?.. — И физик рассказал о первом соприкосновении мысли двух громадных галактик, свидетелем которого он стал, о полете тех самых исполинских спиральных звездолетов, один из которых достиг окраины нашей Галактики и мертвым спустился на планету Т-звезды.

Все выразили желание немедленно идти к ТВФ и вызвать памятные записи.

— Идемте! — сказал Рен Боз. — Как многому мы научимся после возвращения «Тинтажеля»! Честь и слава Эргу Ноору, — он сразу понял, что спиралодиск — звездолет очень далекого, совсем чужого мира. И он же заметил тогда, что странный корабль шел очень долго в Космосе...

— Неужели Эрг Ноор никогда не узнает, что его спиралодиск из таких чудовищных глубин Вселенной — с другой галактики, с туманности Андромеды? — сказала Веда. — Как горько, что он не дождался сегодняшнего сообщения!

— Он узнает! — твердо обещал Дар Ветер. — Я попрошу у Совета на совсем короткий срок земной энергии и дам вызов через спутник 36! «Лебедь» будет доступен нашему зову еще восемнадцать часов!

Сентябрь 1955 — сентябрь 1956 года
Роман напечатан с сокращениями

Рис.А.Побединского

Пожалуй, наибольшее число отзывов со стороны читателей выпало на долю романа «Туманность Андромеды». Этого и следовало ожидать, так как роман И. А. Ефремова явился, по сути, первой серьезной попыткой наших писателей заглянуть в далекое будущее — в эпоху коммунизма, во имя рождения которой человечество затратило столько усилий, выдержало тяжелую, еще не оконченную борьбу. Подавляющее большинство писем полна восторженных высказываний. Роман считают смелым и зорким взглядом в будущее, даже «чудесным откровением, вдохновляющим на труд, на познание вершин науки».

«Это талантливый роман» Я уверен, что будет именно так, как написано. Пусть мы этого не увидим, но наши правнуки это увидят», — В. Самолдни, г, Рига. Читатель А. Моров из Житомира прислал даже небольшую поэму, сочиненную в честь романа: «Новый роман И. Ефремова валяется самым талантливым и поэтическим произведением во всей советской научно-фантастической литературе.

Очень многим читателям понравилась необычайность сюжета, удивительные приключении на планете «железной звезды, справедливый и мудрый общественный строй на Земле. Немало читателей заметило и самое ценное в романе — его философскую сущность, широкий социологический и научный прогноз.

«...У нас много так называемых научно-фантастических рассказов — пишет Арчибальд Г. Котс, Англия, Сандерстед — но большинство из них по большей части выдумка с очень малой примесью реальной науки. Этим они отличаются от ваших рассказов, которые имеют строгий научный базис».

И. Ефремов постарался показать, что неутомимый человеческий разум в своем устремлении вперед способен решать проблемы необычайной трудности, вплоть до опыта Мвен Маса и Рен Боза, пусть неудачного, но говорящего о возможности полной власти над пространством.

И. Ефремов взял на себя тяжелую задачу — рассказать языком XX века о том, что произойдет через тысячелетия, когда наука, техника и культура будут неизмеримо выше, чем сейчас, когда язык будет «столько же богаче и сложней, насколько богаче язык сейчас по сравнению с древним периодом. Поэтому, неудивительно что в романе иногда встречаются научные определения, трудно понимаемые читателем. Но вспомним, что года три назад (а не тысячелетия!) многие так же трудно воспринимали основные определения кибернетики, электроники, генетики и других новейших наук.

«Ощущение от вещи в целом такое, что она находится на много более гуманном уровне, чем какая-либо из западных научно-фантастических, которые я читал до сих пор, — пишет Э. Вудлей, Англия, Слоу. — Это зависит от вашего иного взгляда на будущее.. Трудность чтения зависит от того, что люди будущего будут более высокоразвитыми, чем мы, ныне живущие... Я предпочитаю ваш тип писания цинизму многих английских н американских научно-фантастических писателей», — заканчивает он свое письмо.

Среди множества отзывов было несколько и резко отрицательных. В них читатели доказывали, что роман И. Ефремова — ненужная беспочвенная фантастика, другие, к сожалению, увидели в романе только танцы красивых девушек, «...изображать голых женщин — это не способ показать женскую красоту. Хоть бы в трусики и бюстгальтеры их одели», — возмущается Е. Вознесенский из г. Старый Оскол.

Не менее строгие критики называли в свое время беспочвенной н ненужной фантастикой статьи и рассказы об овладении космосом. Мы теперь уже знаем, как стремительный ход жизни внес реальную поправку в подобные категорические суждения.