10 апреля 1980 года

Апрель — месяц космический. В памяти народа нашей страны в первую очередь, да и в памяти, наверное, всего человечества апрель всегда будет связан с первым стартом человека в космос, с тем гигантским рывком, который сделала наша наука и техника для достижения этой цели, с бессмертными именами первого космонавта Земли Ю. А. Гагарина и Главного конструктора ракетно-космических систем академика С. П. Королева. Поэтому я считаю, что встретить День космонавтики на орбите — дело почетное. Но мне и новому моему командиру Леше Попову для этого нужно было сегодня состыковаться со станцией «Салют-6». И тогда этот праздник, который отмечается на Земле, я бы встречал на орбите уже второй год подряд на станции «Салют-6».

А сегодня вторые сутки нашего полета. Вчерашнее выведение прошло нормально, хотя и не совсем так, как два предыдущих, которые мне довелось испытать. В них первая ступень вела себя спокойно, и только в конце, когда вырабатывалось топливо из баков, начинались вибрации. Так было в двух предыдущих полетах, и я это запомнил. Здесь же вибрации начались почти сразу после подъема, и в дальнейшем, на протяжении всей работы двигателя первой ступени, они увеличивались. И хотя их значения не превышали допустимых, мне такое поведение носителя было незнакомо и вызывало некоторое беспокойство.

Две же другие ступени вели себя просто великолепно. Обычно их работа сопровождается вибрациями и некоторой раскачкой. В этом полете их как будто не было, а может быть, такое ощущение сложилось после работы первой ступени. Стартовали мы во второй половине дня. И когда между второй и третьей минутами полета сбросился головной обтекатель, в иллюминаторы хлынул яркий свет. Но так как ракета идет на восток, а там уже было темно, то к концу выведения этот свет померк, и мы вошли в ночь. Участок выведения длится всего около девяти минут, но каждый раз он заставляет волноваться. Возможно, это происходит и потому, что, пока работает носитель, космонавт не может вмешаться в автоматическое управление, не может повлиять на ход процесса. И понимание того, что ты ничего не можешь изменить в случае какой-то неисправности, меня несколько угнетает и сковывает. Хотя внешне в переговорах с Землей внутренняя напряженность, как правило, не видна, лица на экранах телевизоров беспристрастны и голоса уверенные, напряженность все же есть. Просто люди моей профессии, будучи в состоянии постоянного напряжения, должны уметь владеть своими чувствами, своими эмоциями. Мы всегда помним, что за каждым движением, за каждой неверной интонацией последует какое-то действие или реакция наземной службы управления, у которой и так дел много. Поэтому в наших словах и даже в интонациях голоса мы должны быть очень осторожны и без крайней необходимости не давать волю эмоциям. Может быть, поэтому нам всегда и кажутся эти девять минут выведения такими длинными.

Выведение заканчивается отделением корабля от носителя и наступлением невесомости. В первом полете в этот момент у меня появилось ощущение, что я завален вперед градусов на 45, во втором — уже градусов на 15. Сейчас же никакого ощущения наклона не появилось. Наверное, организм перестал реагировать на переход к невесомости. Отделение от носителя производится с помощью пиросредств, поэтому как-то невольно первой реакцией является проверка герметичности кабины, в которой мы сидим. И ты невольно бросаешь взгляд на индикатор давления.

Первые минуты являются очень насыщенными. Вначале следует убедиться, что отделение по команде от автоматики действительно произошло, а если нет, то в течение нескольких секунд нужно выдать команды на отделение вручную. Через пять секунд после отделения ты обязан проверить, что двигатели ориентации корабля начали гашение возмущений, полученных при отделении. Здесь же надо проверить параметры двигателя, системы исполнительных органов и системы жизнедеятельности.

В течение первых секунд производится раскрытие антенн и солнечных батарей. Здесь ты должен убедиться, что соответствующие команды прошли, а если нет, то продублировать их. Все это надо выполнять в скафандре и перчатках, потому что проверка герметичности кабины занимает полчаса. А инструкции и документация, почуяв невесомость, от тебя убегают, и их надо придерживать, что поначалу непривычно. Спасает нас, пожалуй, то, что на многочисленных предполетных тренировках мы по многу раз отрабатываем эти ситуации и знаем их наизусть.

Со следующего витка и до конца первого дня идут тестовые проверки аппаратуры и коррекция орбиты, с тем чтобы во второй день, то есть сегодня, выполнив еще одну коррекцию, можно было войти в зону радиозахвата для стыковки со станцией. Машина пока еще новая, и поэтому первое время чаще, чем, может быть, нужно, проверяешь ее, и только уже потом, когда приходит уверенность в ней, проверки делаешь реже. После перехода на станцию, когда уже там обживешься, иногда по нескольку суток в транспортный корабль и не заглядываешь. Хотя он всегда стоит, готовый принять экипаж в случае аварийной ситуации на станции.

Первый рабочий день на орбите длился около десяти часов. И только к концу его, выполнив всю запланированную программу, замечаешь, что устал, что кровь перераспределилась в организме и какая-то лишняя ее часть прилила к голове, и от этого ты весь опух, что еще ничего не ел и голоден, как волк, и что еще ни разу, по сути дела, спокойно не посмотрел в иллюминатор на Землю.

Завтрак, обед и ужин мы с Лешей съели за один присест и сразу после этого организовали себе спальные места. Леша устроился в спускаемом аппарате, а я в бытовом отсеке. На Землю мы немного посмотрели, но корабль находился в неориентированном положении, и наблюдать что-либо из такого положения неудобно. Мы верили, что у нас еще будет время для изучения красот Земли. Сегодня с утра было свободное время, и мы все делали не спеша. После завтрака приступили к выполнению двухимпульсного маневра дальнего сближения. Все работало отлично, без малейших отклонений. Мне даже показалось все как-то обыденно и скучно. Ни одного замечания. Мой новый командир работал уверенно, и было ощущение, что он тоже уже это проходил и все ему знакомо. Такая идеальная работа техники породила у нас уверенность, что и самый напряженный участок, участок сближения, пройдет без отклонений. Получив данные на сближение, мы все точно высчитали и, еще не состыковавшись, уже стали уговаривать руководителя полета Алексея Елисеева сократить время на проверку герметичности стыка, с тем чтобы на виток раньше перейти на станцию. Он, правда, наших благих намерений не воспринял и настоял на том, чтобы мы от программы не отклонялись и вперед не забегали.

Сближение действительно прошло без отклонений, хотя самый ближний участок пришелся опять, как и в предыдущем полете, на неприятный момент перехода от света к тени. На орбите это происходит не так, как на Земле. Темнота наступает за считанные секунды, необходимые, чтобы солнце зашло за горизонт. Такая быстрая смена освещенности, конечно, вызывает неприятные ощущения. Глаз не успевает перестроиться, и контроль причаливания в такой ситуации — дело трудное и волнующее. Тем не менее мы состыковались и, затратив два витка на проверку герметичности стыка и выравнивание давления между отсеками станции и корабля, открыли люки.

И вот я вплыл в переходной отсек, который покинул 19 августа 1979 года. Тогда мы с Володей Ляховым покидали станцию после 175-суточного полета. И уж я, конечно, не думал, что почти через восемь месяцев мне придется вернуться сюда для выполнения не менее длительного полета. Уходя со станции, мы оставили следующему экипажу напутственное письмо. И вот теперь, мною же написанное письмо, я прочитал сам. Случай редкий. Самому себе мне еще писем писать не приходилось.

После предыдущего полета я готовился к работе в Центре управления полетом. Когда-то я немного работал в ЦУП. Работа эта мне нравилась своей сложностью, обилием неожиданных вопросов, необходимостью решать их в короткое время, оперативно. Нравились люди, которые там работали, их опыт и знания, которые совершенно невозможно почерпнуть ни из каких учебников, потому что таковых пока нет, а можно только накопить благодаря длительной работе, по крупинкам собирая все ценное, что дает каждый полет. Этот опыт держится на памяти всех тех отдельных штатных и нештатных ситуаций, которые были в предыдущих полетах, на удачах и отдельных ошибках, которые были раньше, на знании путей выхода из таких ситуаций. Работа эта занимает человека целиком, не оставляя времени ни для чего другого. Она не укладывается ни в какое рабочее время, требует напряжения всех сил физических и умственных. В общем, я уже настроился на эту интересную работу.

В полет же готовился очередной экипаж — Леонид Попов и Валентин Лебедев. Леша собирался в первый полет, а Валентин уже летал на «Союзе-13». Они были нашими дублерами, и я их хорошо знал. С 1977 года мы готовились параллельно. В начале марта этого года я присутствовал на их заключительной, комплексной тренировке в Центре подготовки космонавтов. Они хорошо отработали, и это вселяло уверенность в их технической подготовленности. Но вмешался случай. Во время занятий на батуте Валентин неудачно прыгнул и порвал связки в коленном суставе. Сначала показалось, что это просто растяжение и через день-два он встанет на ноги. Но прошел день и два, и стало ясно, что быстро ему не подняться, нужна операция. И это надолго. Положение усугублялось еще и тем, что проведенные зачетные тренировки показали, что дублирующий экипаж не сумел подготовиться в полном объеме. Для того чтобы их допустили к предстоящему полету, им надо было за оставшееся совсем небольшое время устранить много замечаний по своей подготовке. Поэтому первой мыслью было все же попробовать устранить замечания, а в дублирующий экипаж перевести Попова, дополнив его кем-нибудь из подготовленных, ранее летавших инженеров. А старт приближался, и надо было решать, кем Валентина заменить. Я о его травме еще ничего не знал.

Елисеев позвонил вечером. Мы должны были вместе ехать на какое-то совещание, и следовало договориться, где встретиться. В конце разговора он, как бы между прочим, сказал, что у Валентина разрыв связок и что я отвечу, если меня попросят поддублировать этот полет. «У тебя еще есть ночь, подумай, а завтра поговорим», — были его слова.

Предложение было совершенно неожиданным. И требовало решения целого ряда вопросов. Прежде всего для себя. Зачем мне дублирование? Хочу ли я лететь? Не на несколько дней, а опять на полгода. Если да, то смогу ли я отлетать такое время с новым командиром? Как к этому отнесутся дома? Полетное снаряжение на меня не готовили и успеют ли теперь? Ведь это производство, а оно упирается в технологический цикл. У нас с новым командиром не было ни одной совместной тренировки, а до вылета на Байконур остается около трех недель. Как отнесется Главный конструктор к такому варианту, ведь в конечном итоге выбор зависит от него. И целый ряд других, более мелких вопросов, мелких, но решить которые было необходимо.

Пока что был решен только вопрос с медициной. Словно предвидя такой вариант, я прошел годовую медицинскую комиссию со всеми ее неожиданностями и тяготами. Это целый комплекс испытаний и нагрузочных проб, включая барокамеру и центрифугу. Дисциплина обязывает раз в год пройти эту комиссию. Поскольку шесть месяцев в том предыдущем году я отлетал, то мог бы оттянуть комиссию на эти полгода. Но есть обязанность, и ее надо выполнять. В общем, с медициной у меня проблем не было, и заключение лежало на столе.

Итак, вопрос первый: «Хочу ли я лететь?» Здесь никаких сомнений не было. Хочу! Многим это казалось удивительным. Но дело в том, что первый длительный полет многое дает, но еще больше ставит вопросов. Эти вопросы занимали и меня. И ответить на них мог только следующий полет, равнозначный по длительности. Короткие полеты строго регламентированы, в них программа рассчитана по часам. Совершенно нет времени для творчества. И не успеешь оглянуться, как надо спускаться. Это меня не устраивало. Мне нужен был полет достаточной длительности, чтобы можно было на фоне основной программы выполнять эксперименты, которые нигде не оговорены официально, но нужность которых я чувствовал. В основном меня интересовала верхняя атмосфера, а конкретнее — второй эмиссионный слой. Моменты его появления, характер свечения, интенсивность, районы распространения. Это был неизведанный уголок, и тут я мог как-то помочь ученым, В основном статистическими наблюдениями и съемками. Я уже знал, где искать этот слой, как он выглядит, как его снимать и что нужно для его распознавания. Первые черно-белые снимки второго эмиссионного слоя были получены во время полета экипажа Романенко и Гречко. Они позволили замерить его высоту над горизонтом, но состав определить по ним было нельзя. В предыдущем полете я снимал второй слой на хорошую цветную пленку с большими выдержками, и мы впервые получили цветные фотографии. Они годились для фотометрирования, что и было сделано. Но так как эти работы не планировались, а выполнялись в свободное время и без соответствующего аппаратурного обеспечения, то и качество снимков оказалось невысоким. Мне думалось, что сейчас, имея опыт предыдущего полета, можно будет сделать качественные фотографии с соответствующими привязками их к земным ориентирам.

Второй вопрос — изучение зодиакального света. Это свечение атмосферы, связанное с заходами и восходами Солнца и с тем, что светится в верхней атмосфере в эти периоды. С Земли эти процессы наблюдать невозможно, и я, имеющий уже опыт подобных наблюдений в предыдущем полете, как-то мог помочь ученым и в этом вопросе.

Надо сказать, что в процессе предыдущего полета возникли и другие вопросы, связанные с уточнением модели атмосферы с помощью Солнца и Луны. Дело в том, что можно исследовать атмосферу по характеру их заходов и восходов. Это была совершенно новая задача, и ею было интересно заниматься. Были и прикладные задачи — по выявлению и обнаружению районов, интересных для рыбаков, районов больших планктонов. Как известно, из космоса видны пятна в океане разной цветности и, значит, чем-то отличающиеся от просто морской воды. Такие работы мы начинали в предыдущем полете, и их следовало бы продолжить. Намечались и другие интересные работы. И поэтому, когда появилась возможность снова полететь, у меня сомнений не было. Лететь надо.

Другой вопрос: смогу ли я? Или, вернее, сможем ли мы? Ведь в экипаже двое. Так вот, сможем ли мы полгода проработать и прожить в этом замкнутом объеме — в станции. Здесь я был старший и по возрасту, и по количеству полетов. Я уже знал, что такое полугодовой полет. И в любой ситуации моральная ответственность лежала на мне.

А что я знал о командире? Раньше мы готовились параллельно. Конечно, посматривали, чтобы дублеры нас не перегнали. Это стимулировало. Вместе летали на всякие тренировки. По решению визуальных задач, по навигации, по отработке операции «Выход». Невольно мы наблюдали друг за другом. Кто лучше делает какой-то элемент, кто тщательнее пытается понять что-то при визуальных наблюдениях. Естественно, что я видел в деле и Лешу Попова. Не применительно к себе. Ведь он был тогда в дублирующем экипаже. Я просто смотрел. И он мне еще тогда нравился. Спокойствием и уверенностью. Знаниями и какой-то мягкой теплотой в обращении с остальными ребятами из отряда космонавтов. Контактностью и желанием все спорные вопросы решить с наименьшими потерями. В общем, он запоминался.

И когда появилось это неожиданное предложение, я, взвесив все за и против, решил, что в таком сочетании мы можем отработать программу. Это было главное. И внутренне, для себя, я решил, что мы вместе с Лешей Поповым с такой программой справимся.

Следующей серьезной проблемой был вопрос с домашними. Они, естественно, никаких восторгов не выразили. И жена и мама просто заплакали, и вид у них был такой, как будто мне предстояло идти на казнь. Дети тоже высказались решительно против. Сразу срывались все их планы проведения летних каникул. Длительные разъяснительные беседы с женой несколько сняли остроту, но не убедили ее в необходимости моего участия в таком полете. Понять ее было можно. Она только что пережила 175-суточный полет, со всеми его трудностями. А ведь у нее еще есть и своя работа, и двое наших детей требуют постоянного внимания и заботы. Я, конечно, понимал, что ей будет тяжело, но у меня такая работа, и жена космонавта должна уметь переносить все тяготы не только своих забот, но и наших. Если говорить честно, то мне всегда казалось, что нашим близким, остающимся на Земле, гораздо тяжелее, чем нам, улетающим.

Это были вопросы, на которые ответ должен был дать я. А ведь не все от меня зависело. Как отнесется Главный конструктор к такому сочетанию? Но первая из состоявшихся бесед дала мне основание надеяться, что все будет в порядке. Я говорю «надеяться», потому что хотя мы и обговорили с Главным конструктором все вопросы, но у нас с Лешей не было пока ни одной совместной тренировки, определяющей степень нашей совместной подготовки, и нашей совместимости при выполнении хотя бы основных элементов программы полета. Эти тренировки мы провели за десять дней, оставшихся до вылета на космодром. Все они прошли хорошо и были высоко оценены специалистами Центра подготовки космонавтов и представителями организаций, участвующих в подготовке космического полета.

За это же время мне подготовили полетное снаряжение, полетные и нагрузочные костюмы, отлили ложемент. Правда, защитный скафандр сшить не успели, и пришлось использовать тот, что остался после предыдущего полета. Я собирался отдать его в музей своего родного города Комсомольска-на-Амуре. Поэтому скафандр лежал у меня дома. Весь Вадькин класс перебывал у нас дома, и каждый его на себе примерял. Пока он был всем великоват, но чувствовалось, что многим мальчишкам он понравился. Он находился в приличном состоянии, а после всех проверок был допущен и к этому полету.

Должен сказать, что во всех звеньях сложной схемы подготовки полета мы встречали самое доброжелательное отношение, понимание наших трудностей, желание помочь кто чем мог. Мы благодарны всем, кто помогал нам и тем самым внес свой вклад в этот полет.

Итак, за десять дней до предполагаемого старта мы вылетели на космодром в Байконур. Окончательное решение о нашем назначении еще принято не было. Однако мы твердо верили, что полет доверят выполнить нам, и продолжали готовиться, хотя неопределенность несколько нервировала. В основном это была работа с бортовой документацией, состоящей почти из двух десятков инструкций и описаний.

За несколько дней до пуска после продолжительной беседы со мной Главного конструктора решение о назначении было принято. Это стало нашей первой победой в этом еще не начавшемся полете.

И вот я снова оказался на станции, которую мы начали осматривать сразу после перехода в нее. Ощущение было такое, что я и не уходил отсюда.

Но сразу бросились в глаза изменения, которые, произошли в течение беспилотного полета. Два иллюминатора в переходном отсеке почти полностью потеряли свою прозрачность. Впечатление было такое, что снаружи их чем-то замазали. На многих иллюминаторах появились каверны от попадания микрометеоритов. Они были невелики, но их было много. Такие попадания постоянно беспокоили Землю, и со следующим «Прогрессом» нам даже прислали специальные защитные крышки на случай, если стекло все-таки лопнет. Через прозрачные иллюминаторы видны были и другие изменения снаружи станции. Сказывалось, что космос со станцией постоянно контактирует и оставляет на ней свои следы.

Зато внутри на первый взгляд все сохранилось так, как мы и оставили. Но мы-то знали, что полет хотя и беспилотный, но все же съедает ресурс многих систем и надежность всего комплекса падает. И наше счастье, что станция нас дождалась — хотя и старенькая, но хорошо знакомая и готовая принять нашу помощь, чтобы еще дальше послужить науке. Ждали и готовились и экипажи с участием представителей социалистических стран — Венгрии, Вьетнама, Кубы. Они надеялись на нас, и мы должны были оправдать их надежды и помочь в осуществлении их мечты.

Мы долго сидели, а вернее, висели за столом в тот вечер. Спешить было некуда. Напряжение, связанное с интенсивной работой истекших суток, спадало. А поговорить было о чем. Мы выполнили крайне важный, но только первый этап. А впереди была очень длинная программа.

1 мая 1980 года

Вот уже и Май наступил. Этот праздник я встречаю в космосе второй раз. Но если предыдущий я с Володей встречал с неважным настроением, после неудачи с «Союзом-33», то сейчас мы были полны надежд на скорую встречу с нашими друзьями, которые заканчивали подготовку и уже собирали чемоданы.

На Земле в Северном полушарии наступила весна, и это было видно сверху. Сменились краски. Зеленый цвет захватывал все большую территорию нашей страны, и если в начале полета он был только на юге, то сейчас уже подбирался к широте Москвы.

В этот день нас в каждом сеансе связи ждали встречи с Землей не только по голосовой связи, но и с помощью телевидения. В первом сеансе была пробная передача с Красной площади. Там шла подготовка к демонстрации. Потом нам показали часть демонстрации трудящихся на Красной площади. Там находились наши семьи, и мы поговорили с ними и посмотрели на них. Погода стояла чудесная, солнечная, весенняя.

По установившейся традиции все космонавты, находящиеся в Москве, присутствуют на Красной площади во время всенародных праздников. Это хорошая традиция, и я думаю, будет жить всегда. Так было и в этот раз. С некоторыми мы поговорили с Красной площади, но большинство после демонстрации приехали в Центр управления полетом и оттуда вышли на связь с нами. Несмотря на праздничный день, приехали Елисеев, Кубасов, Севастьянов, Рукавишников, Иванченков. Нам было исключительно приятно видеть и слышать их в этот праздничный день. Шел в основном шутливый разговор, где каждый мог проявить себя в острословии, шутках, доброжелательных напутствиях. Мы были им очень благодарны за то, что они предпочли общение с нами праздничным застольям. Сверху это ощущается особенно остро и запоминается надолго.

А позавчера к станции пристыковался «Прогресс-9». Стыковка прошла нормально, если не считать небольших ошибок. Мы в сеансе заговорились и опоздали с выдачей команд, готовящих аппаратуру станции к стыковке. Правда, это не повлияло на выполнение главной операции — стыковки. Но для себя мы выводы сделали и в дальнейшем, на протяжении всего полета, помнили об этой ошибке. Стыковка была утром, поэтому к вечеру мы открыли люк прибывшего «Прогресса». В первую очередь достали газеты и письма. Среди писем было и письмо от матерей Сергея Павловича Королева и Юрия Алексеевича Гагарина. Приведу это письмо полностью.

«Борт орбитального международного научно-исследовательского комплекса «Салют-6» — «Союз».

Дорогие наши сыновья-небожители!

Сердечно поздравляем Вас с большим праздником — Международным днем космонавтики. Желаем Вам больших успехов в Вашей нелегкой работе на околоземной космической орбите. По-матерински обнимаем Вас — наши дорогие труженики космоса — продолжатели Великого дела, начатого нашими сыновьями — Сергеем и Юрием. Сердечный привет и наилучшие пожелания Вашим гостям по космическому дому. Доброго всем Вам здоровья и самые искренние пожелания полного успеха. Мы всегда с Вами! До скорой встречи на родной земле! Ждем Вас к себе в гости.

Мария Николаевна — мать Сергея Павловича Королева.

Анна Тимофеевна — мать Юрия Алексеевича Гагарина».

Такие письма помогают работе, поднимают дух экипажа. Я бы даже сказал — окрыляют.

По случаю прибытия грузовика мы закатили себе «царский» ужин из вновь привезенных продуктов. Но к радости добавилась и неприятность. Простыл Леша. Насморк и небольшая температура. С помощью разных средств мы постарались воспалительный процесс заглушить, но известно, что если лечить эту болезнь, то нужна неделя, если не лечить — то семь дней. А нам нужно было разгружать «Прогресс». Там всегда холодно, и вентилятор гоняет холодный воздух. Чтобы не усугублять болезнь, мы договорились, что я буду работать внутри грузовика, а Леша будет размещать грузы внутри станции. По этой схеме мы в этот раз и отработали.

14 мая 1980 года

Давно не делал записей в дневник. Некогда. Все свободное время занимает «произвольная» программа. Попросили сделать ряд замеров по выяснению «кажущегося» горизонта. Это нужно сделать при Луне и без Луны, с биноклем и без него. Когда Луна отсутствует, просматривается следующая картина.

Земля темная. Атмосфера кажется светлее Земли. При заходе Солнца атмосфера подсвечивается заходящим Солнцем, а при восходе — восходящим Солнцем, поэтому она и кажется светлой. Но граница между Землей и атмосферой просматривается не очень четко, только после адаптации глаза к темноте. Венец тоже плохо виден.

Когда есть Луна, картина другая. Земля кажется светлее атмосферы. И такой же светлый цвет, что и Земля, имеет венец. И получается пирог: из светлого слоя-венца; дальше темный слой — атмосфера; и дальше светлая Земля. Граница «кажущегося» горизонта видна хорошо без адаптации к темноте.

Другая задача — фотографирование зодиакального света и второго эмиссионного слоя. Одну пленку я уже отснял, но для надежности надо съемку повторить. Кроме того, хорошо бы набрать статистику по моментам появления и пропадания второго слоя, привязать это к районам Земли и попытаться оценить яркость свечения.

Другое направление работ — это помощь рыбакам. Если за весь прошедший полет мы с Володей Ляховым сообщили на Землю приблизительно 55 координат цветных аномалий в океане, то за эти 35 дней мы выдали уже 45 координат. На Земле наша помощь ценится очень высоко. На днях мы получили следующую радиограмму: «Летчикам-космонавтам Попову, Рюмину. Министерство рыбного хозяйства СССР выражает вам чувства признательности и благодарности за вашу большую помощь в их тяжелой работе по изучению и освоению ресурсов океана и шлет пожелания здоровья, дальнейших успехов в работе. Отмечая ваши заслуги, коллегия министерства награждает вас знаком «Отличник рыбной промышленности». Министр рыбного хозяйства СССР».

27 мая 1980 года

Итак, прошло чуть больше полутора месяцев нашей работы на — орбите. Мне эти полтора месяца понравились. Понравились тем, что у нас сложился дружный экипаж с просто чудесными отношениями, без обид и недомолвок, с постоянными шутками и доброжелательными розыгрышами. Леша, летая первый раз, не чувствовал себя новичком и с первых дней включился в работу. И лично для меня такое его поведение заслуживало самой высокой оценки. Давал удовлетворение большой объем уже выполненной работы.

За это время мы разгрузили два «Прогресса». Заменили на станции около двух десятков приборов, выработавших свой ресурс. Это была очень ответственная работа, от результатов которой зависела дальнейшая судьба станции. Ошибки здесь недопустимы, и мы это понимали. Параллельно выполнялась и научная программа, как плановая, так и выполняемая по собственной инициативе. Благодаря опыту предыдущего полета мы, например, только за это время выдали рыбакам столько координат, сколько было выдано за весь предыдущий полет. Начали работы по наблюдению Земли в интересах самых разных специалистов: геологов, лесников, работников сельского хозяйства и гляциологов. Работа эта требовала определенных навыков, умения с первого взгляда привязываться к местности. При нашей скорости, около восьми километров в секунду, замечать и, что необходимо, фиксировать — задача не простая. Первое время Леше было нелегко, но он быстро прошел курс подготовки на орбите и стал работать с отдачей.

Продолжили мы работы и по исследованию верхней атмосферы: второму эмиссионному слою, зодиакальному свету, по мерцанию звезд, по определению ночью линии видимого горизонта. Несколько отснятых пленок лежали готовые к возвращению на Землю. Эта, казалось бы, простая работа по съемке требовала большого объема сопутствующих данных. Так, надо было, чтобы каждый кадр имел точную привязку к номеру витка, точное время начала и конца съемки, характер ориентации объекта и значения остаточных угловых скоростей по трем каналам вращения, название созвездия, в котором наблюдается явление, и ряд других данных. Без такого подробного описания кадр не представлял бы никакого научного интереса и превращался в лучшем случае просто в интересную фотографию. А так как съемка производилась в полной темноте, то здесь нужна была хорошая синхронная работа двоих космонавтов.

За истекшее время у нас сложились хорошие отношения с наземным персоналом. Правда, к работе со мной они уже привыкли за предыдущую экспедицию, но здесь появился новый командир, и Земля должна была это учитывать. Я, со своей стороны, старался сделать так, чтобы отношения были дружеские, доброжелательные, лишенные формалистики. И Земля и мы, когда это было удобно, старались скрасить однообразие переговоров шуткой, розыгрышем.

В день старта, перед одеванием скафандров, обычно экипажу дают легкий завтрак. Так было и у нас. После завтрака у нас остались два свежих огурца. И я предложил Леше взять их с собой, что мы и сделали, сунув их в карман скафандра. Через два-три дня в одном из первых телерепортажей мы показали прибор «Малахит», в котором были растения. Среди стебельков растений мы положили свежий огурец и сказали, что он здесь вырос за время моего отсутствия на станции. Большинство из находящихся в Центре управления поверили этому розыгрышу, и после некоторой заминки в разговоре к нам посыпались вопросы. Мы же с серьезным видом закончили репортаж и постарались перевести разговор на другую тему. Вечером этот репортаж дали в программе «Время», правда с оговоркой, что, мол, космонавты показали огурец не настоящий, а подложили муляж. Нам потом было жалко, что мы не догадались прямо перед телекамерой его съесть.

А сегодня должна состояться стыковка с «Союзом-36», который пилотируют Валерий Кубасов и Берталан Фаркаш. Мы их очень ждали. Это были бы первые гости у нас на станции. И как бы хорошо мы ни чувствовали себя вдвоем, но прихода своих товарищей ожидали с нетерпением. Новые люди. Новые эмоции. Да и просто принять гостей на орбите приятно.

Экипаж этот мы знали давно. Конечно, больше Валерия, чем Берталана. Я знаком с Кубасовым уже более десяти лет, еще с того времени, когда он готовился на первую станцию «Салют-1», а я, в свою очередь, готовил эту станцию и только собирался подавать заявление Главному конструктору с просьбой о зачислении меня в отряд космонавтов. Он уже к тому времени совершил один полет на «Союзе-6». Мечтал поработать на станции. Но в 1971 году, перед самым полетом на «Салюте-1», уже на Байконуре, врачи отстранили его. Вроде бы обнаружили затемнение в легких. Это был тяжелый удар. Но здесь и проявился характер Валерия. Он хотел летать и добился, чтобы врачи не имели к нему претензий. Прошел вновь все обследования и был опять допущен к подготовке к полетам. Но момент оказался упущен, и другие экипажи уже готовились к полетам на станцию. А ему был доверен первый международный полет по программе «Союз» — «Аполлон», который он вместе с Алексеем Леоновым и выполнил. Это было в 1975 году. И вот после некоторого перерыва опять подготовка, уже в новом качестве, в роли командира международного экипажа. Валерий имел опыт двух полетов и многие годы подготовки, и поэтому назначение его командиром было вполне обоснованным. До него только Николай Рукавишников, будучи не летчиком, а инженером, был командиром корабля. Тогда он блестяще справился с очень тяжелым полетом на «Союзе-33». Я лично приветствовал эти назначения, потому что всегда считал, что командиром должен назначаться космонавт, уже имеющий опыт полетов, видевший космос и ощутивший все его нюансы, то есть наиболее опытный из членов экипажа.

Берталана Фаркаша и его дублера Белу Мадьяри мы знали меньше. В Центре подготовки космонавтов они появились в 1977 году. И сразу же обратили на себя внимание. Оба с усами, что у нас в армии непринято. Оба они выделялись бравым видом, подчеркнутой аккуратностью, веселым нравом, своей неразлучностью, хорошим знанием русского языка и просто молодым задором веяло от них. В начале своего пребывания в Звездном городке они занимались общекосмической подготовкой. Она предусматривала приобретение претендентами в космонавты начальных основополагающих знаний по вновь избранной профессии. У них еще не было командиров. А комнаты в служебном помещении у нас были рядом.

Мы быстро познакомились. И часто они оба приходили посоветоваться, как лучше организовать процесс подготовки, на что обратить внимание, к кому из специалистов лучше обратиться по тому или иному вопросу. Позже, после начального курса лекций, мы стали общаться и по конкретным техническим вопросам. С самого начала была видна их увлеченность новым делом, их жажда знаний. Я бы сказал, что у них всегда был «блеск в глазах». По технике они хотели знать все, вдавались в подробности, может быть, даже глубже, чем это надо было космонавту-исследователю, который готовился для выполнения научной программы, в основном предложенной учеными своей страны. С ними всегда было приятно беседовать, видеть их живой интерес. Убеждался, как быстро они все схватывали и с каждым днем накапливали знания. Приятно было смотреть на их помощь друг другу, хотя они знали, что полетит только один из них. Эти люди с открытой душой нравились мне оба. Было жаль, что полетит только один.

Потом были созданы два экипажа: Валерия соединили с Берталаном, а командиром у Белы стал Володя Джанибеков, уже летавший на станцию «Салют-6», грамотный и надежный командир. В первом экипаже, на мой взгляд, хорошо сочетались спокойный, уравновешенный, уверенный в себе Валерий и веселый, взрывной Берталан. Они прошли все этапы подготовки и вчера стартовали. Мы внимательно следили за их работой на орбите и за функционированием техники. Корабль «Союз-36» должен был остаться нам после стыковки, а им предстояло улететь на нашем «Союзе-35». Такая замена кораблей производится в основном из ресурсных соображений. Их позывной был «Орион».

К встрече гостей мы начали готовиться заранее. Нужно было подготовить интерьер станции. Многие бытовые приборы приходили с «Прогрессом» и не имели своего постоянного места. Мы решили все установить солидно. Подумали и взялись за доработки. Конечно, штатных систем мы не касались. В основном это относилось к экранам телевизоров, документации, предметам туалета и быта. С панелей интерьера убрали все лишнее. Организовали два новых спальных места. Установили запасной подогреватель пищи в районе стола, сделали новое кресло, с тем чтобы вновь пришедшие товарищи могли разместиться прямо перед телекамерой. Продумывали ритуал встречи. Как они вплывут, где мы их встретим, где вручим хлеб-соль. Приблизительно из пятидесяти бортовых буханочек хлеба изготовили каравай. Для этого пришлось взять кусок поролона, изготовить из него основу, а потом на нее пришить эти буханочки хлеба. После этого каравай пришили к полотенцу, а полотенце к металлической заглушке из иллюминатора. Сверху прикрепили заглушку от разъема, в которую положили три таблетки поваренной соли. Получился отличный хлеб-соль.

И техника и ребята отработали хорошо, и поздно вечером «Союз-36» состыковался со станцией. Мы были очень рады. Поздравили ребят, ЦУП. После проверки герметичности стыка открыли люки, и Берци, как мы звали Берталана, вплыл в станцию. Мы обнялись, вручили ему хлеб-соль. Следом за ним появился и Валерий. Осуществилась его мечта десятилетней давности — попасть на станцию. И что удивительно — Валерий, который уже давно в отряде и давно мечтал побывать на станции, попал сюда только сейчас, а я, пришедший в отряд намного позже, уже второй раз работаю на ней. Вот так порой судьба в силу разных обстоятельств разводит и сводит людей на Земле и в космосе. Рады мы были и за Берци. Еще одна социалистическая страна, обогнав такие развитые страны, как Франция, Англия, ФРГ, Япония и другие, послала своего представителя в космос на работу ради мира и прогресса на Земле.

Ребята, попав в станцию, первое время вели себя очень осторожно. Валерий, хотя много раз был и в макете станции, и в ней самой, когда она еще была на Земле, не переставал удивляться большому объему, что, конечно, особенно чувствовалось после малого объема транспортного корабля. Ну а Берци здесь нравилось абсолютно все. Он в силу своего характера был просто в восторге и от станции, и от того, что увидел, прильнув к иллюминатору.

И хотя в первые дни над Венгрией мы пролетали в ночное время, Берци потом постоянно стремился найти Будапешт в скопище городов ночной Европы, чтобы, наверное, на всю жизнь запомнить эту неземную красоту. И мы его понимали, потому что сами также, когда представлялась возможность, высматривали вдали Москву. Вдали, потому что наша трасса проходит южнее и Москву мы можем наблюдать только издали.

Мы долго просидели в первый вечер.— Ведь не часто на орбите приходят к тебе гости, тем более твои друзья. Пробовали венгерские блюда, а гостей угощали своими, которые нам уже порядком надоели. А разговоров — до утра. Потом гости легли спать, а Леша и я читали письма. Как же это приятно получать письма на орбите. Мы все уже привыкли на Земле к телефону, и постепенно он нам заменяет старинное — посредством писем — общение. А вот оторвавшись от Земли, начинаешь остро ощущать отсутствие писем. И ничего так не ждешь в длительном полете, как почты.

Вот так и закончился этот длинный, длинный, вроде бы и обычный день на орбите, а мне запомнившийся надолго.

3 июня 1980 года

Дни совместной работы пролетели как один миг. И сегодня, провожая ребят, мы очень огорчались, что их программа закончена. Они и сами об этом жалели. Дело в том, что космос не доставил им неприятностей. Он их принял хорошо и понравился обоим. Ведь на Земле невозможно, даже под водой, вот так промчаться от одного стыковочного узла к другому. Причем в любом положении. А какие виды открывались в иллюминаторы! Никаких вестибулярных расстройств у них не было. Ели они все подряд.

У них была своя разработанная учеными ВНР и СССР программа научных исследований. Чем могли мы им, конечно, помогали. Где что лежит, какую пленку взять, с какого иллюминатора лучше снимать, как найти на Земле нужный объект. Берци в силу своего характера постоянно шутил, и мы как могли его поддерживали. В основном объектом его шуток был собственный командир. Нас он считал ветеранами и старался не задевать. Валера только отдувался и как командир старался выдать очередное указание, чтобы успеть выполнить все, что им запланировано. Правда, в один из моментов и Берци стал объектом шутки. Еще на Земле Валерий Кубасов постоянно подшучивал над его усами и, видно, довел его до такого состояния, что Берци необдуманно дал обещание сбрить усы, как только он попадет на станцию. В первые дни про это Валерий как-то забыл. Но потом вспомнил, и мы с Лешей немедленно подключились к его требованию выполнить данное обещание. Берци был посажен в кресло, Леша подготовил пылесос для того, чтобы сбриваемые усы не разлетались по станции, я взял ножницы по металлу и приступил к уменьшению длины усов, а Кубасов снимал эту сцену на кинокамеру. В тот же день Берци рассказал про эту операцию в радиорепортаже, который пошел на Венгрию. На следующий день была пресс-конференция, и нам сказали, что женская часть Венгрии протестует против насилия над Берци, надругательством над его усами, а мне, как главному брадобрею, грозят всяческими карами. Но дело было сделано, и Берци лишился части своих гусарских усов.

Мы всегда вместе, все вчетвером садились, а точнее, собирались за столом. Ели второпях, но мы с Лешей старались, чтобы гости голодными не уходили. Они сразу приняли порядок, который у нас установился на станции, и съедали все, что им выделялось. Поэтому мы крайне удивились, узнав, что Берци после полета похудел. Правда, спали мы все эти дни мало. Часа по три-четыре. Им, что вполне естественно, хотелось как можно больше посмотреть, ну а нам показать.

Как только у Берци освобождалось время, он брал фотоаппарат и располагался в переходном отсеке, где семь иллюминаторов, с тем чтобы снять что-то интересное на Земле. Естественно, что больше всего его интересовала Венгрия. В программе у него был большой перечень задач, в основном от геологов, по опознанию или обнаружению разломов и различных геологических структур. Он добросовестно старался их выполнить. А это нелегко. Венгрию мы проходили всего на двух витках в сутки. Да и скорость у нас большая. Хорошо еще, что есть прекрасный ориентир — озеро Балатон. Вообще на Земле, наверное, всего два таких озера. В Венгрии — Балатон, а у нас — Балхаш. Они имеют совершенно удивительный цвет воды, не голубой, а зеленоватый. Да и форма у них похожа. Поэтому мы их всегда легко опознавали. И это была хорошая привязка.

Много времени отнимали телерепортажи. Они были каждый день, а к ним надо хоть немного, но готовиться. Мы понимали их необходимость, но внутренне всегда этому сопротивлялись. Ведь времени мало, и хотелось бы его использовать поэффективнее. Такое же отношение у меня было и к внутренним кинофотосъемкам. Это только кажется, что все просто. Заправляй пленку и нажимай на кнопку. А на самом деле надо выставить свет, подобрать сюжет, собрать тех, кого надо снимать... А у каждого своя работа. Это о фотосъемках, а с киносъемками еще сложнее. Ведь кино — это не набор отдельных фотографий. Здесь должен быть сюжет, разбитый на крупный, средний и дальний планы. Между ними существует определенная пропорция. Лента должна быть удобной для монтажа. И целый ряд других требований.

К нашему огорчению, отказала кассета киноаппарата. Запасной не было. И нам пришлось своими силами изготовить две бобины и вручную перематывать пленку с 60-метровых бобин на 30-метровые. Это занимало время, но другого выхода в сложившейся ситуации не было. Несмотря на эти трудности, мы кое-что отсняли, во всяком случае, основные операции и этапы полета остались запечатленными.

Вчера был последний совместный ужин. Хотелось спокойно посидеть всем вместе. Но перечень дел, которые нужно было выполнить, оставался еще большим. В основном это были «хвосты» отдельных работ, по разным причинам незаконченных. У нас с Лешей таких срочных дел не было, кроме помощи в отдельных вопросах. Но мы хотели отправить на Землю почту, и каждый день, откладывая написание писем, мы вынуждены были последнюю ночь посвятить этому делу. А ребята заканчивали укладку возвращаемого оборудования, приборов, результатов своего и нашего почти двухмесячного полета. Спать мы легли часа в 4 ночи, а встали в 6 утра. Настроение у нас и у улетающих несколько грустное, но не оттого, что они улетают, а мы остаемся, а просто от предстоящей разлуки. Берци до последнего момента не отходил от иллюминатора и старался все отснять. Кубасов больше был озабочен предстоящим спуском, и мысли его, казалось, заняты только этим. Мы за эту неделю от постоянного недосыпания очень устали и думали, что после ухода гостей сразу завалимся спать. И хотя мы знали, что ребята уже сегодня будут на Земле, в объятиях друзей, мы им не завидовали. У нас была своя программа, на которую мы настраивались еще на Земле. Программа, которую мы должны выполнять. Мы знали, что уже на старте стоит готовый к пуску корабль «Союз Т-2» и готовятся экипажи с участием представителей Вьетнама и Кубы. Они надеялись на нас, и подвести их мы не могли.

9 июня 1980 года

Сегодня мы проводили экипаж корабля «Союз Т-2» — Юрия Малышева и Владимира Аксенова. Их позывной был — «Юпитеры». Все эти дни дневник писать мне не удавалось. Поэтому попытаюсь все вспомнить с момента ухода «Орионов».

Надо прямо сказать, что неделя совместной работы с «Орионами» далась нам нелегко. Спали в те дни по 3-4 часа, поэтому накопилась усталость, от которой к приходу «Юпитеров» избавиться не удалось. На следующий день после ухода «Орионов» у нас была перестыковка. Прошла она нормально, хотя почему-то топлива на нее истратили несколько больше, чем расходовали раньше. И на ближнем участке создались очень сложные условия освещенности, когда Солнце светило нам сбоку и в глаза. Я уже второй раз попадаю в такую обстановку, и мне это не понравилось.

На следующий день, то есть 5 июня, стартовали «Юпитеры» на усовершенствованном «Союзе Т». Это первый пилотируемый корабль новой серии, которая придет на смену старым «Союзам». Внешне «Союз Т» практически ничем не отличается от своих предшественников. У него такие же обводы и форма отсеков: сферическая — бытового отсека с прежним стыковочным узлом, спускаемый аппарат в форме фары и цилиндрический приборно-агрегатный отсек. Зато очень сильно изменилось содержание корабля. Появился бортовой вычислительный комплекс с широкими возможностями по разнообразному контролю работы систем на борту и по использованию резервных устройств. Имеется полуавтоматический режим, когда на ряд важных действий машина запрашивает разрешение у экипажа. Общение экипажа с машиной производится с помощью дисплея, такого же, как применяющийся в вычислительной технике. Машина делает прогноз на ближайшие необходимые действия, и на экране дисплея высвечивает свое предложение. Например: «Хочу СКД», то есть машина, сравнив реальные значения параметров движения с расчетными и обнаружив их несоответствие, рекомендует включить сближающе-корректирующий двигатель для того, чтобы привести их в соответствие. Теперь, если экипаж разрешит это включение, то машина выполнит все необходимые операции по его включению и контролю работы двигателя. Высветит на экране время его работы и затраченное топливо.

Естественно, существует и ручной режим, когда управление берет на себя экипаж, а машина только информирует, правильно ли экипаж работает. Иногда экипаж не может однозначно предсказать решение машины, потому что оно зависит от многих «если». Машина на основании разных начальных условий просчитывает варианты и в силу своего быстродействия быстрее, чем может человек, предлагает правильное решение. Правда, это до тех пор, пока техника работает правильно. И хотя машина во много раз увеличила надежность, она потребовала более глубокого понимания работы автоматических систем. А потому и повысились требования к подготовке экипажей. Это процесс естественный.

Модернизация корабля коснулась практически всех систем. Изменилась двигательная установка. Она стала иметь единые топливные баки как для основного (корректирующего) двигателя, так и для двигателей ориентации, что позволяет теперь оперативно перераспределять топливо, использовать его более рационально. Изменилась система жизнеобеспечения, стала более надежной и простой в обслуживании. Даже скафандры подверглись изменениям. Шлем стал с улучшенным обзором. Вместо застежек появились «молнии», что позволяет космонавту в случае необходимости быстрее его надевать. Кажется, мелочь — «молния». Но нужно было сделать «молнию» герметичной, чтобы она держала избыточное давление. Итак, во всех системах были проведены изменения. За годы пользования «Союза» изменилась элементная база приборов. Они значительно уменьшились в размерах, повысилась их надежность, а это позволило уменьшить габариты приборов, что в конечном итоге при тех же внешних габаритах корабля позволило разместить в нем трех космонавтов в скафандрах, увеличить объем и вес возвращаемого полезного груза.

Изменения затронули. общую технологию сборки, испытаний и подготовки корабля. Сократился цикл изготовления, машина стала более технологична и дешевле в изготовлении. Летные испытания в беспилотном варианте корабль уже проходил. Тогда были опробованы автоматические режимы ориентации, сближения, стыковки, спуска. Теперь экипажу Малышева и Аксенова предстояло наряду с подтверждением этих применявшихся режимов опробовать отдельные ручные режимы, проверить удобство и надежность системы жизнеобеспечения, оценить удобство общения человека и машины в полете.

Все полетные операции первого дня «Союз Т-2» отработал без замечаний, и 6 июня, выполнив маневр дальнего сближения, корабль вошел в зону радиовидимости станции «Салют». Мы с Лешей на станции включили систему сближения и по транспарантам отслеживали работу автомата. Слышали мы и переговоры земли с «Юпитерами».

— Дальность два километра, — докладывает Малышев.

— Наблюдаем цель, — следующее сообщение.

Цель — это мы, и хотя приятно, что они нас видят, целью нам быть не хочется. Мы решили снять на кинопленку приближающийся корабль, и я, зарядив кинокамеру, ушел в переходной отсек и стал через иллюминатор снимать приближающийся «Союз Т-2». На дальности около двухсот метров экипажу «Юпитеров» нужно было переходить на ручное управление, и я, закончив съемку, ушел на пост управления станцией. Леша там уже отключил систему сближения, и станция подставила свой стыковочный узел к приближающемуся «Союзу Т-2».

— Подтормаживаем. Дальность сто метров, — сообщает Малышев. Но скорость велика, и корабль проскакивает станцию.

— Делаем облет, — сообщают «Юпитеры».

Это значит, что нужно с помощью ручек управления выставить продольную ось корабля по продольной оси станции. На корабле две ручки управления: одна управляет движением центра масс, другая вокруг центра масс. Эта работа очень напряженная, и пульс у Малышева подскочил в этот момент до 120-130 ударов в минуту. Это естественно. Земля контролирует в это время системы корабля, запасы топлива, и мы слышим голос оператора: «Юпитеры», спокойно. У нас все идет нормально. Топлива достаточно. Работайте спокойно». И вот Юра, выровняв корабль, дает импульс скорости на сближение.

— Идем на стыковку! — говорит Малышев.

— Есть касание!

— Есть захват!

Начинается процесс стягивания двух кораблей. А мы с Лешей, облегченно вздохнув, начали подготовку к встрече ребят. Я встречал их хлебом-солью, а затем роль «девицы-красавицы» переходит к Леше. Он это с удовольствием делает, и мы, обнявшись с гостями, начали показывать им наш дом.

— Порядок. Как в хорошем музее, — говорит Малышев, осматривая станцию. Мы тоже заглянули в «Союз Т-2». В орбитальном отсеке стало удобнее и красивее. Правда, он был сейчас сильно загружен. Ребята привезли нам приборы, почту, много продуктов. Здесь были лимоны, помидоры, огурцы, чеснок, лук, черемша и рыбные консервы. В этот же вечер мы провели апробацию этого изобилия и дали всему самую высокую оценку, особенно рыбным консервам. Очень понравилась черемша, да так, что потом я ее очень долго даже видеть не мог.

Просидели с ребятами допоздна и, конечно, опять совершенно не выспались. А утром надо было делать несколько сложных экспериментов, связанных с динамикой и съемками Земли с помощью многозонального фотоаппарата и спектральной аппаратуры «Спектр». Выполнили мы и эксперимент «Рефракция» — съемка заходов Солнца на большом экране, расположенном на потолке станции, куда проектировалось изображение Солнца. Очень тяжело было работать в этот день.

На следующий день «Юпитеры» готовились к уходу. «Союз Т-2» — корабль транспортный, и основная его задача — доставка экипажа и груза на станцию и возвращение экипажа на Землю. Предстояло провести проверку заключительной части программы испытания — спуск. По перечню, сообщенному с Земли, мы собрали возвращаемое оборудование и помогли ребятам его уложить. Уже поздно вечером вспомнили про конверты, на которых надо было поставить автографы и специальные штемпели, подтверждающие, что эти космические сувениры были на станции. Это тоже заняло часа два. И, как обычно, спать легли в три ночи, а в шесть уже подъем. Как сонные мухи мы провели заключительный телевизионный репортаж, закрыли люки и после расстыковки стали ожидать посадки «Юпитеров».

На следующем после расстыковки витке мы нашли «Союз Т-2». Он был от нас на расстоянии около десяти километров. Я наблюдал за ним через иллюминатор переходной камеры в бинокль с 12-кратным увеличением. Ждал момента отделения бытового отсека. Схема отделения отсеков здесь не такая, как у нашего корабля. Примерно за полвитка до включения тормозного двигателя бытовой отсек отстреливается. И вот последовал как бы хлопок, а затем бытовой отсек плавно стал отходить. Расстояние росло. Они были уже впереди нас и ниже. Следующая ответственная операция у них — включение тормозного двигателя. Мы слышали доклад Малышева о работе двигателя. Затем прошло разделение спускаемого аппарата и приборно-агрегатного отсека. Мы слышим доклад экипажа:

— Я «Юпитер», все идет штатно. Самочувствие хорошее. Прошел разворот по крену.

Во время спуска бортовая вычислительная машина производит все необходимые вычисления, и в частности, как должны меняться перегрузки по ходу спуска, чтобы попасть в заданный район территории Советского Союза. Машина непрерывно сверяет данные датчиков перегрузки с расчетным ею же прогнозом движения. Если перегрузка больше расчетной, значит, спускаемый аппарат зарывается в атмосферу — надо перегрузку уменьшить. Если же перегрузка меньше, то необходимо ее увеличить и снижаться более круто. Одновременно изменяя угол крена спускаемого аппарата, можно корректировать точку посадки по курсу. Благодаря этому точность приземления спускаемого аппарата выше, чем у старых «Союзов». Эллипс рассеивания точки посадки становится меньше, а это упрощает работу службы поиска и позволяет выбрать лучший район для посадки. В случае же ненормальной работы вычислительного комплекса экипаж имеет возможность отключить автоматический контур управления и произвести спуск с той же точностью, в ручном режиме. В этот раз спуск проводили в автоматическом режиме.

На следующем сеансе связи мы узнали, что ребята уже на Земле и чувствуют себя хорошо. Закончился очередной подэтап нашего полета.

17 июня 1980 года

Сегодня исполняется десять недель нашего полета. С одной стороны, это уже много, с другой — мало. Москва сегодня встречала экипаж «Юпитеров», которые свою программу выполнили. Полет такой длительности для космонавта неинтересен. Ничего не успеваешь увидеть, а ведь полеты вещь редкая. Хотя это только мое личное мнение и, может быть, необоснованное.

После ухода ребят мы пару дней отсыпались. Занимались мелким ремонтом. Заменили старый датчик «сигнализатор давления». Он вышел из строя у нас давно, наверное, с месяц назад. А он очень нужен, как аварийный сигнализатор, бдительно несущий свою вахту весь полет. В случае падения давления в объеме станции на 30 миллиметров ртутного столба он выдает на пульт аварийную сигнализацию и включает сирену. Без него днем еще жить можно, но ночью спать было бы неспокойно. Мы его разобрали и целый день искали неисправность в электронной схеме. Наконец нашли вышедший из строя триод, потом из другого прибора, уже ненужного, выпаяли этот триод и впаяли его в схему датчика. Прибор заработал. Мы были очень довольны. И этот отремонтированный нами прибор работал на станции все это время, пока «Юпитеры» не привезли новый, который нам порекомендовали и установить.

За это же время починили схему включения телеметрической системы. Отказал дистанционный переключатель включения системы, и Земля не могла по командной радиолинии ее включать. А телеметрия — это глаза и уши Земли. Без нее Земля не может оценивать работу систем и ничего не знает о состоянии станции. Иногда это для экипажа хорошо — он может что-то сделать самостоятельно без всякого контроля. Но в общем случае это плохо, потому что телеметрия дает больше информации, чем та, что выводится на пульты экипажу. Поэтому «Юпитерам» положили в корабль несколько новых кабелей и маленький приборчик автоматики для ремонта. Нам нужно было переключить с десяток разъемов, и схема включения заработала бы вновь.

Надо сказать, что за время этих двух экспедиций посещения, кроме одного раза при «Орионах», мы совсем не занимались физическими упражнениями. Было некогда. И сейчас эта двухнедельная пауза сказалась. Мы никак не могли выйти на тот уровень, который уже был достигнут. Это втягивание себя в нужный ритм продолжалось целую неделю. В предыдущем полете мы занимались физупражнениями по четырехдневному циклу, который предусматривал три дня занятий на велоэргометре и бегущей дорожке каждый день по определенной программе и в четвертый день, так называемый день «активного отдыха», — по собственной программе. И мы этот цикл соблюдали, занимаясь и в день «активного отдыха». В этом полете мы решили в день «активного отдыха» не заниматься физупражнениями вообще, а освободившееся время отдать работе. Это был эксперимент на себе, но он был необходим, так как только путем эксперимента можно уточнить, сколько же нужно заниматься «физо», чтобы после полугодового полета человек возвращался без патологических изменений в организме. По-моему, здесь никакая теория не сможет дать точный прогноз и результат можно получить только вот из таких экспериментов. Ведь за нами пойдут другие, и они что-то добавят к имеющимся данным. И в будущем можно будет создать какую-то схему рациональной программы занятий физическими упражнениями на борту при полетах различной длительности. А это очень нужно, так как обидно тратить время в полете на физупражнения, не говоря уже о том, что этим вообще заниматься не хочется, потому что это скучно, неинтересно и не дает никакого выхода. Сегодня же вышла на связь Инесса Бенедиктовна, специалист по «двигательному аппарату человека», и сказала, что мы снизили нагрузки, и нам надо увеличить объем физупражнений. А позавчера сломалась беговая дорожка, надо было ее разобрать и чинить, а делать этого не хотелось, потому что нужно было отворачивать много болтов и на ремонт тратить много времени. Но деваться нам некуда, и чинить дорожку все-таки пришлось. По современным понятиям только она и велоэргометр способны обеспечить сохранение здоровья экипажа длительных экспедиций.

19 июня 1980 года

Сегодня исполнилось десять лет с момента окончания полета корабля «Союз-9» с экипажем в составе Андрияна Николаева и Виталия Севастьянова. Они сегодня вышли с нами на связь. Тогда это был самый длительный полет, по тем временам феноменальный. Он очень помог медикам, многое прояснил. Экипаж полет перенес тяжело. Были совсем другие условия жизни и работы на орбите. За эти десять лет длительность космических экспедиций увеличилась в десять раз. И Николаев и Севастьянов были зачинателями длительных полетов, и мы об этом будем всегда помнить. Мы, конечно, поздравили их с юбилеем. Пришли в Центр управления и Малышев с Аксеновым. Их тоже поздравили с наградами.

Несколько последних дней мы занимались съемками Земли в дневное время, а в темное время витка я занимался съемками второго эмиссионного слоя и зодиакального света. По этим явлениям у науки пока очень мало данных, и нужны хоть какие-нибудь данные для начала работ в этой области. При съемках Земли станция находится в орбитальной ориентации в течение нескольких витков, и в этом положении удобно снимать на светлой части витка Землю, а на темной — второй эмиссионный слой и зодиакальный свет. Станция как бы обкатывает Землю, имея все время продольную ось по направлению движения. Для съемок в ночное время нам пришлось изготовить специальный двухстепенный кронштейн. Снимали с большим временем экспозиции на специальную сверхчувствительную цветную пленку. Кроме того, за светлую часть витка мы просматривали подстилающую поверхность Земли и океана. Каждый день выдавали рыбакам координаты цветных пятен в океане, лесникам координаты пожаров в Сибири. Наблюдали пожары в северной части Америки и в Канаде. Площади загорания огромные, и шлейф дыма тянется на сотни километров. После ухода «Юпитеров» каждую ночь включаем печь «Кристалл», задаем программу плавки, и, пока мы спим и станция не имеет никаких возмущений, в нашей печи идет плавка металлов или выращиваются кристаллы. Да еще сегодня вышел на связь представитель Министерства речного хозяйства и доложил, что при проверке сообщенных нами координат в Атлантике обнаружили промысловый вид рыбы, достаточно крупной, около двух метров, плавающей у поверхности, и что рыбаки начали ее промысел. Вот эта радиограмма: «В квадратах «Николай» и «Елена» обнаружена новая рыба длиной 140-150 сантиметров, саблевидная, плоская, которая находится у самой поверхности воды. Просьба провести дополнительные наблюдения в этих квадратах». Такие сообщения вызывают чувство удовлетворения, и хочется делать больше. Сейчас уже час ночи. Леша спит, а я, поставив в магнитофон кассету с записями Никитиных, пишу дневник. Дни полета проходят с хорошей нагрузкой и отдачей. Мы довольны. На борту рабочая атмосфера.

24 июня 1980 года

Первый сеанс связи с Землей сегодня начался как обычно. Нас спросили о самочувствии, как спали, о давлении в станции по мановакуумметру. Потом оператор замолчал, словно чего-то ожидая, и затем мы услышали:

— «Днепры», поздравляем вас: станция «Салют-6» только что завершила тысячные сутки полета! А тебя, Валера, вдвойне: ты провел на ее борту 250 суток — половину времени, когда станция работала в пилотируемом режиме!

Я вспомнил, как в сентябре 1977 года, стоя на наблюдательном пункте космодрома Байконур, группа космонавтов, которым предстояло работать на станции, провожала глазами стартовавшую ракету с нашей станцией. Как мы переживали минуты выведения и какой облегченный вздох вырвался у всех сразу, когда в динамике услышали слова: «Есть отделение головного блока!» Тогда вся дальнейшая программа казалась ясной, мы все были расставлены в этой программе, каждый на своем месте. Этой четвертой экспедиции тогда вообще не существовало в планах. Но жизнь нас поправила, многое изменив в судьбе каждого из той группы космонавтов, провожавших станцию в космос. Лично мне в этой программе довелось испытать и труднопередаваемую горечь поражения от первого по лета, и огромное удовлетворение от второго и теперь уже третьего полета. Я не знаю, удастся ли мне еле тать еще, но этим полетом я доволен. Очень приятно работать с Лешей Поповым. У нас с ним отличные отношения, наверное, потому, что он очень хороший человек. С ним очень легко работать.

А позавчера было воскресенье. Обязательной программы у нас нет. Была встреча с Никитиными и Юрой Визбором. Они вместе отдыхали на Оке, где Сережа сейчас работает. Как они рассказали — ехали на встречу с нами на Юриной машине. Конечно, опаздывали. Юра гнал и два раза встретил непонимание ГАИ. Отделался двумя штрафами. И Никитиных и Визбора я знал до полета. С песнями Визбора прошла моя юность. Мы еще в студенческие годы их пели, и тогда я, конечно, не знал, что судьба нас сведет в будущем. Во всех походах его песни пелись в первую очередь. Они были удивительно лиричные, добрые и какие-то радостные. У него много песен шутливых, на полненных добрым юмором. Мне он почему-то тогда напоминал Андерсена, сказки которого любят все. И уже потом, познакомившись с Юрой поближе, я убедился что это человек добрый и чуткий, очень начитанный хорошо знающий историю. Лучшего рассказчика, чем Визбор, я не встречал. Даже незначительный эпизод он рассказывал, как правило, так, что окружающие стояли с раскрытыми ртами. И, как правило, рассказ заканчивался каким-нибудь эпизодом или шуткой, после которой все держались за животы. Ему, конечно, нравилось быть в центре внимания, но неинтересный человек в центре внимания никогда бы не очутился. Он был разносторонне одарен природой, но всех своих возможностей еще не раскрыл. Думаю, еще есть время, и он себя проявит. Перед полетом Гостелерадио готовило фильм по моему предыдущему полету с Володей Ляховым. Он в основном состоял из наших бортовых съемок, и я, просмотрев его черновой вариант, подумал, что хорошо бы туда вставить песню на космическую тему. Сказал об этом Юре, он тут же откликнулся, и буквально на следующий день слова были готовы, и вместе с Сережей Никитиным написали музыку. Песня получилась хорошая и вошла в фильм «Земля, уходим надолго». На Земле я его уже посмотреть не успел, и нам его прислали на борт. Фильмом остались довольны.

С Никитиными я познакомился позже, но тоже до полета. Это очень своеобразная пара. Оба закончили МГУ. Татьяна — кандидат наук, Сережа работает над диссертацией. Музыка — их хобби, которому они отдают все свободное время. И здесь они добились признания. Мне кажется, что я не преувеличиваю. Такой самодеятельной пары на эстраде у нас не было. Магнитофонную пленку с их песнями я взял с собой на борт и обычно вечером, когда пишу дневник, ее включаю. И песни их не приедаются, от них, мне кажется, становишься добрее и чище. Это, конечно, мнение субъективное, но мне они очень импонируют. И в воскресенье мы очень тепло поговорили, они спели много песен и очень понравились Леше, который с ними на Земле еще не познакомился.

За эти дни мы закончили серию геофизических экспериментов, израсходовали всю пленку в МКФ-6М. Вчера был медицинский день. Все эксперименты прошли хорошо, хотя перед этим на Земле были плохие записи, и даже встал вопрос о замене медицинской аппаратуры «Полином». Мы в отличие от предыдущих экспериментов вчера все сделали по правилам, даже под электроды положили пасту, чего уже давно не делали, и вопрос о замене «Полинома» был снят.

По два раза в день занимаемся «физо». Взвесился до начала «физо» и после. За час занятий на дорожке и велоэргометре теряю около 0,6 килограмма. Врачи сказали, что это нормально. Леше руководитель медицинской группы Егоров сказал, что он недорабатывает и нагрузку надо увеличить. Мы сейчас приспособились во время «физо» читать газеты. Они очень скрашивали однообразие этих упражнений, и за чтением время проходило незаметно. Правда, на дорожке можно было читать только при ходьбе, а при беге читать было невозможно. Может быть, поэтому Леша и снизил нагрузки. Думаю, что к концу полета он их увеличит.

1 июля 1980 года

Сегодня предстоит стыковка с очередным «Прогрессом». Встали в 5 часов утра. Зарядили кинокамеры для съемки подходящего «Прогресса-10». После его обнаружения из переходного отсека я снимал весь процесс сближения до дальности 300 метров, и здесь кончилась пленка. Ближний участок придется отснять при следующем грузовике. Стыковка прошла без осложнений, если не считать, что на дальности около 15 метров Земля выключила нам телекамеру, и мы остались «слепыми». Мы быстро включили ее обратно, а здесь уже «касание» и «захват».

Вечером открыли люк. Достали только почту и посылку с газетами и домашними сувенирами. Все это исключительно приятно получать здесь, на орбите. Вечером был праздничный ужин. Почитали письма, газеты. Спать легли в первом часу ночи.

А днем работали с «Испарителем». Вообще работать мы с ним начали с 25 июня. Впервые этот прибор, созданный в Институте сварки имени О. Е. Патона, был доставлен на борт во время предыдущей экспедиции, и мы с Володей Ляховым тогда начали с ним работать. Он состоит из двух электронных пушек, тиглей с испаряемым металлом, образцов, располагаемых на барабане, помещаемом в шлюзовую камеру, и пульта управления. Тогда у нас одна из двух пушек не работала, и всю программу мы отработали с одной пушкой. Это были первые опыты по напылению на подложки из различных материалов в невесомости и в открытом космосе, различных металлов для получения металлических пленок.

На Земле металлические пленки получают методом напыления в глубоком вакууме. Причем этот процесс достаточно сложный и тонкий — малейшие изменения мощности электронного луча, времени протекания процесса, и пленки из одного и того же металла могут получиться матовыми или глянцевыми, белыми или черными или иметь другие оттенки. В пленке могут быть поры различных размеров и целый ряд других изменений.

Спрашивается, для чего нужны эти эксперименты в космосе и что они дадут в будущем. Если брать современные космические корабли, то на них сейчас имеется много металлических покрытий и зеркальных поверхностей... Все они под действием космических факторов стареют, характеристики их значительно ухудшаются. Если научиться восстанавливать эти покрытия, то сроки службы целого ряда приборов существенно увеличатся. То есть нужен переносной пистолет для распыления металла в невесомости. И в будущем для этого инструмента работы будет достаточно. Нужно будет монтировать и проводить напыления на отражателях солнечных электростанций, зеркалах телескопов и других объектов.

Первые образцы, полученные нами в том полете, показали, что пленки, напыленные в невесомости, не хуже, а некоторые из них намного лучше земных аналогов. Но для набора статистики образцов было мало. Сейчас на борт было доставлено около двухсот образцов, с которыми и нужно было провести серию экспериментов.

Для работы с «Испарителем» в нашей экспедиции нужно было сначала перебрать всю установку. Заменить тигли, электронные пушки и после тестовых проверок начать эксперименты. Образцы тоже подверглись изменениям. Будущие конструкции необязательно должны быть плоскими, поэтому среди образцов были пластинки с гофрированной поверхностью, и материал их был различен. После всех проверок мы установили образцы на специальный барабан, размещаемый в шлюзовой камере, и начали эксперименты. Для этого нужно было сбросить давление в шлюзовой камере и затем по определенной циклограмме включать электронные пушки. Иногда они с первого включения не запускались. Но после подстройки все начало работать. Большую помощь нам оказали специалисты Института сварки имени О. Е. Патона. Они все время сидели на связи с нами и в начальный период помогали своими советами. Совместный труд увенчался успехом. И мы постарались выполнить эксперимент по максимальной программе. Очень приятно было снимать образцы после напыления. Даже без лабораторных исследований было видно, что эта работа удалась. Мы напыляли медь, серебро, золото, алюминий. Когда выполнили всю программу и увидели, что у нас осталось в тигле серебро, взяли несколько значков с изображением Юрия Гагарина и провели напыление серебра на них. Получились действительно космические сувениры.

В один из прошедших дней на связь с нами вышел Георгий Гречко. Он рассказал, что проявили кинопленку, отправленную нами с «Орионами», на которую мы снимали заходы Луны и Солнца за горизонт. Съемка получилась очень интересной, и таких кинограмм еще не было. Георгий Гречко стоял у истоков этой работы, поэтому для него эти данные были очень важны. Во время первой экспедиции на «Салют-6» Гречко, наблюдая заходы Солнца за горизонт, заметил, что на диске Солнца при проходе атмосферы появляются «ступеньки». Они его заинтересовали. Он сделал несколько фотоснимков, где «ступеньки» были отчетливо видны. Удалось получить и фотографии «разорванного» светила. Ученым предстояло найти ответы на эти загадки.

Для объяснения природы этого явления фотоснимков было недостаточно. Нужны были совместные работы из космоса и с Земли. Необходимо было иметь кинограмму заходов, снятых с орбиты с точной привязкой их по времени и месту. А параллельно провести зондирование атмосферы с Земли с максимально возможными точными данными по распределению температур и давлений по высоте. До этого считалось, что изменение температур и давлений идет плавно с изменением высоты. С другой стороны, разрывы на заходящем диске и «ступеньки» наводили на мысль, что температуры и давление воздуха изменяются с высотой и не плавно, а очень сложным образом. А разрывы могли появиться, если в атмосфере есть как бы воздушные линзы — «блины» значительных размеров, давление в которых ниже, чем в окружающей атмосфере.

Сейчас, когда я готовил дневник к печати, удалось уже, используя математические методы, расшифровать кинограммы заходов. Вычислительные машины, имея всю информацию и обработав ее, выдают разрезы атмосферы с указанием малейших колебаний температур и давлений. Таких данных ранее ученые никогда не получали, так как параметры атмосферы измеряются в основном с помощью аэрозондов, которые в полете не летят строго по вертикали, а, увлекаемые восходящими и нисходящими потоками, несутся «по воле волн». Поэтому выделить детали из таких измерений невозможно.

Таким образом, родился новый вид зондирования атмосферы. Первые успехи дают основание полагать, что в будущем можно создать систему искусственных спутников Земли на стационарных орбитах, которые будут постоянно проводить такие измерения. Оперативно обработав на Земле данные о состоянии атмосферы сразу над всеми районами Земли, метеорологи смогут прогнозировать погоду с максимально возможной точностью.

Мы за время полета сделали несколько десятков таких съемок, используя длиннофокусный объектив или бинокль. Работа, казалось бы, простая. Но в условиях станции это не так легко. То Солнце заходит, а через нужный иллюминатор его не видно, то закрепиться самому не за что, то еще что-нибудь мешает. Да и кинокамера с длиннофокусным объективом — инструмент громоздкий и не совсем удобный. Думаю, что эта работа все же перспективна и в будущем сулит большую отдачу.

13 июля 1980 года

Воскресенье. Наконец мы отоспались. Леша проспал 13 часов, а я одиннадцать. Все-таки организм в невесомости ведет себя не так, как на Земле. Дома, каким бы я ни был уставшим с вечера, за 6-7 часов высыпаюсь всегда и больше спать не могу. Здесь же иногда могу проспать 10-11 часов и все равно встаю с трудом. Хотя физической усталости к вечеру, как правило, не ощущаю и засыпаю с трудом. А иногда без снотворного заснуть не могу. Был период, приблизительно двухнедельный, когда без снотворного заснуть не мог. Принимал по полтаблетки. Потом это прошло и сон восстановился. Леша засыпает без таблеток всегда.

За истекшее время закончили работы с «Прогрессом-10». Разгрузили и уложили в него все ненужное. Провели дозаправку. Удобные зоны связи были рано утром. Поэтому вставали в 3-4 часа утра. А днем отдыха не получалось. Отсыпались сегодня. Хотя мы стараемся с каждым грузовым кораблем выбрасывать все ненужное и отработавшее оборудование, все равно грузовик привозит больше, чем мы выбрасываем. Поэтому свободный объем станции постепенно уменьшается. А это вносит в наш быт все большие неудобства. Когда нужно что-нибудь найти, приходится тратить лишнее время. Особенно когда вещь небольшая и неприметная. Правда, мы стараемся при каждой разгрузке сразу разложить все привезенное по известным местам, но все равно иногда приходится заглядывать в несколько мешков, прежде чем найдешь нужную вещь.

Для удобства пользования цветным телевизором, который к нам подвезли, решили установить его в отсек научной аппаратуры. Для этого нужно было перепилить алюминиевый шпангоут толщиной около 10 миллиметров и сделать окно в стенке. С помощью ножовки и пылесоса для отсоса металлической стружки мы это проделали. Экран пришлось отделить и вмонтировать в это окно. Но чтобы его соединить с блоком питания, нужен был кабель, которого не было. Кабель я решил изготовить на борту. Нашел десятиконтактные разъемы с отработавшего оборудования и такой кабель изготовил. Ранее кабели мне паять не приходилось, но нужда заставила, и хотя приспособлений, применяющихся в кабельном производстве, не было — кабель я спаял. С помощью тестера прозвонил его и установил на место. Теперь мы получили телевизор, расположенный в очень удобном месте.

Вчера снимали зодиакальный свет. Работали вдвоем. Серии по нескольку снимков. Выдержки здесь большие, по минуте. Я снимал, а Леша фиксировал времена съемок. Нужна точная привязка по времени для последующей обработки фотографий и интерпретации. Снимки должны получиться хорошие. Но кончается высокочувствительная пленка, а следующая посылка будет только со следующей экспедицией посещения. До нее почти две недели. К полету готовятся Виктор Горбатко и вьетнамский летчик Фам Туан. Они скоро должны будут стартовать.

19 июля 1980 года

Сегодня в Москве было открытие Олимпиады-80. Прозвучало там и наше приветствие участникам и гостям этого всемирного праздника спортсменов:

«Уважаемые олимпийцы! Сегодня, в день открытия игр Олимпиады, шлем всем вам с космических высот горячий, сердечный привет. Наш экипаж продолжает космическую эстафету, начатую во имя мира и прогресса Юрием Гагариным.

В иллюминаторах станции вы видим Грецию, родину Олимпийских игр, Москву, где в гостях ныне цвет Олимпийского движения. На орбите космического марафона с исключительной силой ощущаешь, как прекрасна Земля. Она создана для счастья людей, и потому ей очень нужен прочный, надежный мир.

Пусть же горит на Земле всегда олимпийский огонь дружбы. Пусть люди соперничают лишь на спортивных аренах. Мы желаем вам космического здоровья, мужества и удачи, ярких побед в честной борьбе, успехов в труде, учебе, творчестве. С нетерпением будем ждать радиосообщений и телевизионных передач с олимпийских стадионов. Счастливых вам стартов».

Жалко, что мы не на Земле и сможем увидеть только коротенькие эпизоды по телевидению. В предыдущее воскресенье была встреча с Нелли Ким и Сергеем Беловым. Они рассказали о подготовке олимпийцев, а мы о нашей жизни. С Беловым я одно время вместе учился в Московском лесотехническом институте на одном курсе, но на разных потоках, хотя некоторые лекции слушали вместе. И вместе играли в баскетбол. Он уже тогда играл очень хорошо и значительно выделялся среди нас. Он выступал за первую команду института, а я за третью. Я так выше и не поднялся, а он попал затем в ЦСКА и в сборную и вот уже на протяжении многих лет капитан сборной и настоящий лидер в нашем баскетболе.

В течение нескольких предыдущих дней проводили работы по замеру шумов гидроблоков. Дело в том, что большинство гидроблоков системы терморегулирования, в которых стоят шестеренчатые насосы, выработали свой ресурс и хотя продолжали верно служить, но в отдельных гидроблоках появился повышенный шум. С помощью специального прибора мы должны были выявить гидроблоки с повышенным шумом, с тем чтобы их в дальнейшем исключить из работы. Разработчики системы боялись, что в связи с выработкой ресурса может протереться тонкая стенка, контур потеряет герметичность, и тогда жидкость из системы терморегулирования проникнет в жилой отсек. И вот мы совместно с ЦУП, который по определенной программе включал гидроблоки, проводили такие замеры.

25 июля 1980 года

Вчера встретили очередную экспедицию посещения — Виктора Горбатко и вьетнамского космонавта Фам Туана. Их позывной «Тереки».

Витю мы знали давно. Он старожил отряда космонавтов. Первую медкомиссию проходил с Гагариным и Леоновым. Уже участвовал в двух полетах — на «Союзе-7» и две недели работал на станции «Салют-5». Фам Туана мы знали гораздо меньше. Он начал подготовку, когда я летал вместе с Владимиром Ляховым. И так как я к этому полету не готовился, то и контактов деловых у меня с ним не было. Леша знал его чуть больше, ведь они оба жители Звездного городка.

Биография Фам Туана героическая. Летчик, участник войны с американцами. Он единственный из вьетнамских летчиков, кому удалось сбить «летающую крепость», как называют американцы свой стратегический бомбардировщик В-52. За этот подвиг он был удостоен звания Героя Социалистической Республики Вьетнам. Человек он очень немногословный, скромный и большой мастер своего дела. В отряд космонавтов он пришел, прервав учебу в Военно-Воздушной академии имени Ю. А. Гагарина.

Участок автономного полета на корабле «Союз-37» у них прошел с мелкими замечаниями по работе счетчика импульсов на пульте космонавтов. Он механический и где-то стали «заедать» шестеренки. Но ЦУП быстро разобрался, уставки на маневры стал вводить по командной линии, и дальше все прошло без замечаний. Стыковка была в автоматическом режиме. Я снимал на кинопленку приближающийся корабль до его входа в тень. Это произошло на дальности около 150 метров. В тени очень хорошо были видны включения двигателей причаливания. Очень красочная картина работающих двигателей на фоне черного неба. Факел образует конус приблизительно в 160-170 градусов.

Через два витка после стыковки мы встречали ребят в станции. Как обычно, установили телекамеру перед входным люком и, включив ее с пульта космонавтов, ушли в хвост к входному люку. Когда люк открылся, первым вплыл Фам Туан. Он, наверное, не знал, что телевидение работает, и вплыл босиком. Мы его предупредить не успели, и эта картина вплывающего босиком Фам Туана развеселила ЦУП и нас тоже. Проведя согласно программе первый телерепортаж, мы закончили сеанс связи, быстро провели консервацию «Союза-36» и пригласили гостей к столу. Удивительные это беседы в летящей со скоростью около 8 километров в секунду станции. Пришли люди с Земли, а у нас, конечно, масса вопросов, которые можно задать только с глазу на глаз. Фам Туан чувствовал себя хорошо. Был совершенно спокоен и не выказывал никаких эмоций. Витя же, наоборот, был возбужден, и, хотя первый этап их работы прошел успешно, чувствовалось, что он еще не отошел от впечатлений. Фам Туан ел плохо, только пил чай. И довольно быстро стало видно, что Фам Туан устал и надо отправить его спать. Мы это и сделали. Витя еще посидел с нами и в пять утра тоже ушел спать. Мы же с Лешей сели читать письма. Читали до 8 утра.

А сегодня проснулись в час дня. Разобрались с доставленным ребятами оборудованием. Заменили блок электроники в печи «Кристалл». Теперь печь заработает снова. Затем помогали новому экипажу провести запланированные для них эксперименты. Конечно же, разобраться в нашем хозяйстве им с первого дня было нелегко. Где что лежит, откуда что взять, знали только мы.

Фам Туан оказался человеком малоразговорчивым, но этот его «недостаток» с успехом компенсировал его командир. За завтраком и обедом Фам Туан опять почти ничего не ел, только хлеб и чай. Тогда я ему сказал, что, наверное, ему не нравится наша космическая пища и придется мне на него жаловаться Земле. Это, конечно, была шутка, но она подействовала, и он стал есть наравне с нами. Рабочий день сегодня бы коротким, и мы почти вовремя легли спать.

31 июля 1980 года

Во Вьетнаме есть поговорка; радостный день короток. И в этом мы убедились на станции. Все дни оказались очень короткими. Дни совместной работы пролетели как один миг. В программе экипажа «Тереков» было много медицинских экспериментов. Мы, откровенно говоря, к этим экспериментам относились с некоторой долей скептицизма. Лично я через это все проходил и, глядя «со своей колокольни» инженера, большого значения этим экспериментам не придавал. Может быть, потому, что мне больше по душе вещи реальные — эксперименты, где бы я видел конкретную задачу. А медицинские эксперименты проводились ради статистики, накопления данных. Хотя были и технологические работы на установках «Сплав» и «Кристалл». Была целая серия геофизических экспериментов, когда мы снимали территорию Вьетнама всей имеющейся аппаратурой. В момент старта экипажа «Тереков» над Вьетнамом был циклон. В первые дни была сплошная облачность, и только к концу экспедиции, когда циклон сместился, можно было проводить наблюдения Земли.

Надо сказать, что геологические исследования Вьетнама в настоящее время проведены еще очень слабо. Особенно мало изучен Южный Вьетнам. Там, по сути дела, сплошное «белое пятно». Поэтому было особенно важно выполнить серию экспериментов и исследований территории Вьетнама. Надо, например, провести инвентаризацию земель, лесов, выявить точно масштабы повреждений, нанесенных американскими агрессорами. Ведь химическим оружием повреждены огромные территории лесов. Уничтожены рисовые плантации, разрушены дамбы, нарушена гидромелиоративная система, создававшаяся веками трудом вьетнамских крестьян. Этим мы и занимались. Было бы очень хорошо, если бы наши съемки помогли в поиске полезных ископаемых, навели бы геологов на неизведанные запасы сырья.

Была проведена серия биологических экспериментов на установке «Азола» с широко распространенным во Вьетнаме водным папоротником — азолой. Азола во Вьетнаме — это источник получения азотного удобрения. Для советских биологов интересно изучить это растение для возможного применения его в будущих космических системах жизнеобеспечения. Для вьетнамских биологов важно привлечь советских ученых к фундаментальным исследованиям растения, играющего важную роль в сельском хозяйстве Вьетнама. «Тереки» привезли с собой установку «Малахит» с распустившимися орхидеями. Я их пересадил в нашу установку и вечером в телевизионном репортаже совершенно серьезно сказал, что по случаю прихода гостей у нас даже распустились цветы. Но по реакции ЦУП понял, что они еще не забыли шутку с огурцами, выросшими в наше отсутствие на станции. И тем не менее мне немедленно дали советы, как растения сохранить и упаковать для возвращения на Землю.

Во все сеансы связи операторы связи вклинивают сообщение с Олимпиады-80. Мы, конечно, совершенно небезразлично относимся к этим соревнованиям. Лично я очень люблю легкую атлетику, гимнастику, баскетбол, футбол, волейбол. И результатами соревнований в этих видах спорта постоянно интересуюсь. Каждый день у нас бывает два-три сеанса «ЦУПовидения», когда нам на борт передают видеосюжеты с Олимпиады-80. Радуют высокие результаты и большое количество рекордов. Убеждаешься, как рушатся надежды противников Олимпиады-80, организаторов позорного бойкота всемирного форума спортсменов. Витя Горбатко привез нам олимпийские майки и символические удостоверения «Заслуженных мастеров спорта СССР». В торжественной обстановке он их нам вручил. Мы пообещали соблюдать все традиции Олимпийской хартии и свои личные тренировки довести до уровня «мировых стандартов».

В почте, привезенной «Тереками», была специальная газета, выпущенная совместно редакцией газеты «Известия» и редакцией центральной газеты страны — участницы программы «Интеркосмос», в данном случае газеты «Нян зан». Предыдущая интернациональная экспедиция В. Кубасова и Б. Фаркаша также привозила газету, специально подготовленную к этому полету. Газета в продажу не поступала. Она распространялась только среди работников ЦУП. В ней помещались приветствия участникам экспедиций, репортажи из дома, юмористические рассказы и карикатуры. Мы были очень благодарны коллективу редакции «Известия» и основному составителю таких выпусков — Б. Коновалову за их внимание и заботу к международным полетам. Газета эта прочитывалась на одном дыхании и сразу же становилась сувениром. Тираж ее был очень небольшим, и популярность газета имела необыкновенную. На нескольких экземплярах такой газеты мы поставили свои автографы, и «Тереки» уложили ее в возвращаемое оборудование.

За трое суток до окончания совместного полета состоялась пресс-конференция «Земля — борт». Вопросы задавали представители ведущих газет Советского Союза и Вьетнама. Пресс-конференция сопровождалась телевидением. Мы посадили Фам Туана впереди, а сами расположились сзади. Сделали это нарочно, предполагая, что основные вопросы будут к нему. И это было естественно. Нас уже достаточно знала пресса, а Фам Туан впервые попал в поле зрения журналистов. Большинство вопросов следует к Фам Туану. Он, как может, старается подробно ответить на каждый из них. Затем с вопросами обращаются к В. Горбатко и ко мне с Лешей. Задающий вопросы В. Благов спросил у меня: «Где, на ваш взгляд, труднее работать: на Земле сменным руководителем полета или в космосе?»

Вопрос сложный. Но я думаю, что труднее работать сменным руководителем полета, потому что космонавт отвечает, по сути дела, только за свою работу, а сменный руководитель и за работу космонавта, и за работу Земли. Нужно так организовать работу своей смены, чтобы программа полета была выполнена. А это всегда труднее, чем организовать свой собственный труд. Но так в лоб, напрямую я ответить не могу, поэтому даю очень уклончивый ответ. Это специально, чтобы ЦУП не зазнавался и работал бы с некоторым напряжением. Последний день совместной работы был очень напряженным. Мы провели тесты на обоих транспортных кораблях. Убедились в нормальной работе всех систем кораблей. Помогли «Терекам» уложить возвращаемое оборудование в спускаемом аппарате и упаковали все нам ненужное в бытовом отсеке, который должен был отстрелиться и сгореть в плотных слоях атмосферы. В 11 часов 52 минуты закрыли переходной люк, и на следующем витке «Тереки» отстыковались от станции «Салют-6». В 18 часов 15 минут они были уже на Земле и принимали поздравления с успешным окончанием полета.

2 августа 1980 года

Курьезы в космосе случаются не часто, но все же случаются. Вчера у нас была очередная перестыковка. «Тереки» улетели на корабле, который у нас был причален к стыковочному узлу, расположенному как бы впереди на переходном отсеке. А нам оставили корабль, расположенный в «хвосте», подстыкованный к узлу, к которому должны «швартоваться» грузовые корабли. Нам надо было освободить этот узел для очередного грузового корабля, поэтому мы и проводили перестыковку. После того как мы закрыли люки, нужно было провести проверку герметичности закрытых люков. Для этого сбрасывается давление из большой полости стыковочного узла и с помощью мановакуумметра контролируется давление в этой полости. Эта операция длится полчаса. Замеры проводятся с интервалом в пять минут. Делать в это время нечего. А в бытовом отсеке было холодно. Как по заказу взошло солнце, и оно светило в наш единственный иллюминатор, пропускающий ультрафиолетовые лучи Солнца. Мы решили немного погреться. Правда, у меня утром лопнул сосуд в глазу, и глаз от яркого Солнца резало. Поэтому я сразу же от иллюминатора отошел. А Леша устроился напротив иллюминатора, закрыл глаза и стал греться. Он просидел так минут десять, не больше. Потом мы начали надевать скафандры и дальше работали как обычно на перестыковке. Она прошла хорошо. Мы успешно состыковались, законсервировали свой корабль, поужинали и легли спать.

А сегодня, проснувшись утром, на Лешу было страшно смотреть. У него обгорела одна сторона лица, та, которой он был обращен к иллюминатору, и совсем заплыл глаз. А у нас встреча с семьями и двустороннее телевидение. Мы попытались так расположиться перед телекамерой, чтобы эта сторона его лица была не очень видна. Но жены все-таки заметили, и Лешина жена Валя даже расплакалась. Мы как могли все перевели на шутку, а все равно их не успокоили. У меня глаз стал болеть еще больше, но по телевидению никто ничего не заметил. Я заложил под веко лекарство и между сеансами глаз завязывал, а на сеансы развязывал. Вид у нас, конечно, был далеко не бравый. Один с распухшим лицом, другой с перевязанным глазом.

После перестыковки нам уточнили оставшуюся часть программы и дату посадки. Оставалось летать 70 дней. «Тереки» привезли новую пленку, и теперь мы были обеспечены всем необходимым для работы. Я еще совсем не занимался полярными сияниями, молниями. В предыдущей экспедиции нам встречались очень мощные полярные сияния, но тогда их не на что было снимать. Теперь пленка была, но полярные сияния были исключительно слабые. Несколько раз видели серебристые облака, но, когда впоследствии проявили пленку с этими кадрами, на них ничего не обнаружили. Видимо, неправильно были подобраны параметры съемки или что-то другое. Еще один курьез случился на Земле. Я уже рассказывал, что в одном из телерепортажей после прихода «Тереков» я пошутил, что в связи с их приходом у нас даже цветы зацвели. Этот розыгрыш, как нам сначала показалось, Земля «проглотила» молча. Чуть позже оператор ЦУП попросил нас вернуть цветущие растения на Землю. Нужно было выкручиваться. Пришлось искусственные цветки вживить в настоящие растения. Биологи поехали встречать «Тереков». С большой осторожностью извлекли из спускаемого аппарата укладку с растениями и собрались немедленно зафиксировать и растения и цветы. И тут обнаружили подлог, хотя и очень искусно сделанный, как они нам потом сказали.

А вообще-то биологическими экспериментами мы занимались много и с удовольствием. Мы надеялись, что все-таки живой цветок мы на борту увидим. И впоследствии наши надежды оправдались. У нас зацвел арабидопсис — маленькое модельное растение, используемое при экспериментах в космосе, дало первые цветы. С «Тереками» мы отправили сосуды с горохом и пшеницей. В эксперименте «Ориентация» проверялось предположение, что растения будут лучше развиваться на орбите, если семена при посадке сориентировать корнями вниз, а ростками вверх. Под «верхом» подразумевается место расположения источника света, под «низом» — источник влаги. При отсутствии ориентации растения сначала развиваются хаотически, иногда так и не находят нужное направление роста и погибают.

Проводили мы опыты с электростимуляцией. Видимых результатов они не дали. Хотя нужны, конечно, исследования на клеточном уровне. Работали мы и с прибором, в котором искусственно создавалась микрогравитация. Прибор «Биогравистат». В нем даже на глаз было видно, что микрогравитация оказывает влияние на прорастание семян и направление расположения корня и ростка. Думаю, что все эти опыты помогут биологам создать теорию роста растений в невесомости.

16 августа 1980 года

Второй год подряд свой день рождения я отмечаю в космосе. Вчера на связи был Главный конструктор. Он поздравлял меня с наступающим днем рождения. Сказал, что очень доволен нашей работой, и попросил внимательно провести оставшуюся часть полета и выполнить ее с тем же качеством, что и предыдущие этапы.

Как я и предполагал, сегодня был тяжелый день. Станция находится в произвольной ориентации, поэтому съемки и наблюдения практически исключены. С самого утра начались поздравления. Сначала приехал поздравить Петя Климук и дежурная смена ЦУП, затем приехал директор Института медико-биологических проблем О. Г. Газенко. Мы давно знакомы, у нас очень теплые и добрые отношения, которые он и подтвердил своим приездом. Затем руководитель группы психологической поддержки Ольга Павловна прочитала целую оду, нам посвященную. Опуская отдельные места, приведу ее здесь:

Нет в истории примера, Чтобы дважды, кто летал На орбите, как Валерий, День рожденья отмечал. Сложно, что ни говорите, Ситуацию создать, Чтобы дважды на орбите День рожденья отмечать. И огромное терпенье Надо было запасти, Чтоб подряд два дня рожденья На «Салюте» провести. Снова все почти как прежде: И «Салют», и Рюмин — те же. Год прошел — пора опять С днем рожденья поздравлять. Пожеланий очень много Шлем тебе с Земли от ГОГУ — И успешно долетать, И Героем дважды стать. ................. Чтобы не надоедали Вам космические дали, Чтоб вода в СРВК Чище, чем из родника, Чтобы ладили с Валерой «Биосфера» с «Литосферой», Чтобы даже гидроблок Огорчить тебя не мог, Чтоб, усилий не жалея, Вы растили орхидеи И на Землю слали их При оказиях любых. Очень все горды мы тут, Что цветы у вас растут. Где-то в прошлом отдаленном Был Валерий то «Фотоном», И «Протоном» полетал, Вот «Днепром» теперь он стал. Так надолго будь здоров, Протон Фотонович Днепров. Быстро спутники летают, Время медленно идет. Не впервые попадают Именинники в полет. Как-то раз туда собрались Севастьянов с Климуком И впервые оказались В положении таком: Именинник в экипаже, Не один, а двое даже. Мало спутники летали, Но в космических краях Не однажды отмечали Дни рожденья в кораблях. Те короткие полеты Не устроили кого-то, Быстро сделали «Салют» — Здесь летать больше дают! В руководстве зреет мненье: Растянуть на год полет. Вот тогда уж день рожденья В космос к каждому придет. И конечно, всем понятно, Что, пока живет «Салют», На него неоднократно Ваши сменщики придут. Будут в ходе их полетов Дни рожденья у кого-то. Никому не говорите, Только вам могу сказать — Будет Леша на орбите День рожденья отмечать. Но такие юбилеи — Только в память о былом. Чтобы дело шло быстрее, Мы идею выдаем. Захотелось нам дождаться, Чтоб в космической среде Люди начали рождаться, Размножаться, как везде. Намекаем очень тонко: Время женщин набирать, Чтобы в космосе ребенка Можно б было заказать. И при этом руководство Мы б хотели попросить Старый способ производства Непременно сохранить. Хочешь — сына, хочешь — дочку, Можешь выбрать в корабле, Мы на этом ставим точку. Все. До встречи на Земле.

Следующие сеансы связи, с телевидением на борт и с борта, проводились из моей квартиры в Сокольниках. Кто это придумал, я не знаю, но тем не менее картина была впечатляющая. Поздравления начал Володя Коваленок, с которым я был в первом полете и с семьей которого у нас сохранились самые добрые отношения. Моя мама, жена, Валентина Попова, Нина Коваленок — все говорили теплые слова и, конечно, добрые пожелания.

На нашем экране появился Юра Визбор с Никитиными. Оказывается, до этого они сидели в спальне и сочиняли песню, которую и исполнили. Музыка была в ритме вальса, и были очень добрые слова о возвращении в родной дом. Слова были Визбора. Это чувствовалось по наличию эпитетов в тексте. Только Юра мог написать такие стихи. Нам песня очень понравилась, Мы записали на кассету, и ее мелодия и слова не выходили у меня из головы весь оставшийся день.

В следующем сеансе поздравления начал Виталий Севастьянов. Он умеет это делать и его приятно и интересно слушать. Вообще Виталий человек удивительный. Из всей нашей компании космонавтов я не знаю никого добрее Севастьянова. Только Леша Попов может с ним соперничать по этому качеству. Не было еще случая, чтобы Виталий, если мог, не помог при необходимости кому-нибудь из нас или даже не очень знакомому ему человеку. Поэтому он пользуется всеобщим уважением и любовью. Нам было видно, что шампанское у них было открыто и они им не пренебрегали.

Затем поздравили меня два товарища — Иван Иванович и Аркадий Леонидович. Они на протяжении обоих длинных полетов в меру возможностей помогали моим домашним, за что я им очень благодарен. Аркадий, мастер спорта по альпинизму, сказал, что альпинисты на Памире сделали восхождение на неназванную вершину и назвали ее Пик Рюмина. Вершина 5-й «б» категории сложности. Очень приглашал ее посетить после посадки.

К следующему сеансу связи на всех присутствующих у меня в доме, наверное, повлияло шампанское или что-то другое, и в эфир понеслась песня. Запевал Виталий Севастьянов одну из всеми нами любимых песен «Серега Санин». Мы им подпевали с борта станции. Даже для нас с Лешей день показался очень нелегким. А представляю, как досталось домашним и моим друзьям, организовавшим это мероприятие на Земле.

Все это было лирическим отступлением, которое, наверное, простительно человеку, уже отлетавшему четыре месяца. А все эти дни на борту шла работа по обычному циклу. В основном геофизические эксперименты по съемке территории Вьетнама и Кубы. 10 августа мы наблюдали солнечное затмение. Я снимал его кинокамерой. А Леша фотографировал. Отметили довольно странное явление. Когда затмение уже кончилось, то в том месте, куда ушла Луна, появились как бы облака. Хотя, конечно, ничего такого там быть не должно...

На период ночного отдыха включаем почти каждый день печь «Кристалл» или «Сплав». В это время мы не перемещаемся внутри станции, нет никаких микроперегрузок, что очень важно для процесса плавки. Так что даже ночное время зря не пропадает.

Несколько дней тому назад проводили проверку возможности работы с секстантом. Для нас он сейчас не нужен. А для следующей станции нужен. С его помощью планируется очень точно сориентировать станцию, для наведения приборов на источники наблюдения. Секстант до этого эксперимента практически не использовался. Сначала потому что иллюминатор, на котором он стоял, потерял свою прозрачность. В предыдущую экспедицию мы его сняли и убрали. Затем на Земле изготовили специальную подставку для его установки на другой иллюминатор. И вот сейчас подошло время проверить его работу и достигаемые при этом точности. Мы с Лешей работали параллельно, он из рабочего отсека с помощью прибора ночного видения проверял возможность ориентации в тени, а я, находясь в другом отсеке, по секстанту поддерживал нужную ориентацию. Хотя на Земле мы эту зону никогда не отрабатывали, а секстантом я работал года три назад, мы всю зону отработали без замечаний. И результаты получились хорошие.

Я вот сейчас сказал, что эта зона у нас прошла без замечаний. А ведь могла сорваться, потому что на Земле мы ее не отрабатывали. Просто ЦУП нам стал многое доверять, учитывая накопленный опыт работы на станции. А по делу мы должны были бы еще на Земле это оттренировать. Тогда вероятность ошибок свелась к минимуму. Здесь, на орбите, особенно заметны пробелы в подготовке к полету. Совершенно не чувствуется, чтобы следующий экипаж, который готовится к полету, знал в деталях всю нашу работу. Из-за текучки ему, наверное, не хватает времени на анализ наших дел. И наверное, он будет допускать некоторые ошибки, которые делаем мы. Это видно уже сейчас, потому что очень редко мы слышим, чтобы члены следующего экипажа были в ЦУП и учились на наших ошибках. Это как-то отдано на личную инициативу каждого космонавта. Кто-то интересуется всем и часто, бывая в ЦУП, в деталях знает все особенности полета. В этом отношении мне нравится Володя Коваленок. Он в ЦУП бывает много чаще, чем другие. Следит за всем. Думаю, что если он еще полетит, то постарается использовать наш опыт и избежит многих стандартных ошибок. Короче, в вопросах нашей подготовки есть еще изъяны, которые надо устранять.

31 августа 1980 года

Сегодня день рождения у моего командира, Леши Попова. Ему исполнилось 35 лет. Поздравления начались с утра. В ЦУП приехали А. Леонов и Ю. Малышев. Они поздравили Лешу. В следующем сеансе связи появились все наши домашние и Юра Романенко. Затем приезжали В. Коваленок, Г. Гречко, В. Аксенов и Г. Стрекалов. Все они очень хорошо отзывались о нашей работе и поздравляли именинника. Корреспондент Всесоюзного радио Петр Пелехов прочитал нам свой, как мы назвали, «радиошантаж», скомпонованный из наших с ним радиопереговоров, но специально смонтированных. Получилось очень смешно. Вообще, на протяжении всего полета мы два раза в неделю давали ему интервью или отвечали на его вопросы. Петр всегда готовился к таким передачам, и они, как мне кажется, у него получались интересными.

Сегодня заметили, что в установках «Светоблок», в которых росла подопытная трава арабидопсис, появились бутоны. Раньше до бутонов дело не доходило. «Светоблок» — это цилиндр, размещенный под источником света, в котором растет арабидопсис. С объемом станции он связан через маленькое отверстие, и в блоке не происходит смены атмосферы. Таким образом, влияние человека и техники на растение сведено к минимуму. Может быть, поэтому и появились бутоны.

В минувшие дни мы с интересом проводили наблюдения с бортовым субмиллиметровым телескопом. Все предыдущие экспедиции с ним также работали. Но прошло время. Ухудшились характеристики приемного зеркала под влиянием факторов космического полета. Добавлю два слова по его устройству. Излучения попадают на вогнутое зеркало диаметром полтора метра. Дальше изображение передается на собирающее зеркало и с него с помощью световодов передается на приемник. Их два. Один из антимонида индия, другой из германия. Принимая излучение определенной длины волны, приемник изменяет свое электрическое сопротивление, а оно через специальные усилители фиксируется.Здесь, правда, есть один небольшой нюанс. Кристаллы реагируют на излучение, будучи охлажденными до температуры минус 269 градусов. И вот здесь встала проблема создания на борту холодильной установки, способной создать такую температуру. Даже на Земле это не очень легко, но на Земле ничто не ограничивает. Сколько угодно электроэнергии и любые объемы. Другое дело борт станции. На все существуют ограничения, но тем не менее такая установка была создана и успешно функционировала.

Другую же проблему — ухудшение характеристик приемного тракта — пришлось исправлять изготовлением специальных синхронных усилителей сигнала. Их нам привезли «Тереки», мы их ввели в схему и провели несколько наблюдений. Для ученых большой интерес представляют излучения в диапазоне от нескольких микрон до двух миллиметров. Это так называемый субмиллиметровый диапазон. В этом диапазоне удобно изучать холодные тела с температурой от нуля до приблизительно ста градусов Кельвина. Волны в этом диапазоне несут сведения об атомах и молекулах, рассеянных в межзвездном пространстве. Изучая спектр субмиллиметрового излучения, можно проводить «химический анализ» космического пространства. Другое направление использования этого диапазона — это фиксация рождения новых звезд. На небе они становятся видимыми лишь после того, как разогреются до сверхвысоких температур. А исследования в этом диапазоне позволяют зафиксировать рождение звезд задолго до того, как они достигнут таких температур. С помощью субмиллиметрового диапазона можно фиксировать газопылевые сгущения, в которых образуются новые звезды, размеры таких образований и их плотность. Все это богатейший материал для космологии.

В будущем, я думаю, для таких наблюдений будут созданы специальные модули, которые будут вести постоянные наблюдения. Ведь проводимый на станции «Салют-6» цикл работ с субмиллиметровым телескопом — это первая ласточка, и сейчас получение каких-то сенсационных открытий не самое важное. Важно создать методики, уточнить требования к подобным приборам, заложить фундамент для создания будущих приборов, работающих на беспилотных спутниках-автоматах.

Параллельно с этими работами у нас попеременно работали две печи — «Кристалл» и «Сплав». Попеременно потому, что процесс плавки очень энергоемкий. Мы провели три длительные плавки на установке «Сплав». Две — по пять суток и одну — длительностью двое с половиной суток. В предыдущем полете, вместе с Володей Ляховым, мы получили два монокристалла. Проводились подобные опыты и еще раньше, начиная с первой длительной экспедиции. Но на весь процесс отводилось 10—12 часов. Исследовав те первые образцы, ученые увидели, что из общей массы твердого раствора примерно десятая часть представляла собой монокристалл. Никакой теории в этом деле пока нет. Есть предположение, что на образования кристаллов влияют особенности конвекционного движения жидкости, действие сил поверхностного натяжения, влияние микрогравитации на станции, время кристаллизации. И вот предположили, что для получения монокристалла нужно увеличить время кристаллизации. А программа исследований составляется заранее, и в ходе полета существенно корректировать ее не удастся. Одно цепляется за другое и, выделив время для одного, надо что-то исключить, что уже заранее готовится. Поэтому только сейчас и было выделено время для таких длительных экспериментов. Мы два полученных образца отправили на Землю с «Тереками». И вот, проведя на Земле исследование полученных образцов, сделав шлифы, ученые убедились в однородности полученных в невесомости кристаллов. Это очень важный результат, и нам приятно было узнать, что он достигнут при нашем участии.

А оценить перспективу исследований в этом направлении сейчас, наверное, трудно. Мне кажется, что в будущем космическое материаловедение даст людям Земли новые материалы с совершенно уникальными свойствами, что позволит создать новые приборы для народного хозяйства, науки и техники.

10 сентября 1980 года

Идет шестой месяц полета. Наша жизнь течет размеренно. Все устоялось. Режим труда и отдыха стал всех устраивать. Проведенные ранее эксперименты, требующие затрат топлива, закончились, а теперь остались в основном те, что расхода не требуют. Следующий грузовик придет через три недели, поэтому сейчас соблюдаем режим экономии горючего. Большей частью находимся в так называемой «гравитационной ориентации» — наиболее устойчивом положении связки «Салют-6» — «Союз». При этом продольная ось комплекса направлена к центру Земли. Станция, подобно детскому волчку, как бы обкатывает Землю, медленно качаясь вокруг продольной оси. Это положение очень удобно для визуальных наблюдений, поскольку большинство свободных иллюминаторов находится в переходном отсеке, а он расположен ближе к Земле. Поэтому через иллюминаторы удобно проводить как наблюдения Земли, так и верхней атмосферы. Этими наблюдениями мы в основном и занимаемся. В одном из разговоров е Володей Коваленком у него промелькнули слова, что он видел структуру второго эмиссионного слоя. Должен сказать, что я в течение двух длительных полетов основательно занимался вторым слоем. Отснял, наверное, с десяток пленок, а уж сколько раз его наблюдал, даже и сказать невозможно. Но структуру его никогда не видел. То есть это разнояркостное свечение, но без каких-либо вкраплений или локальных мест яркости. Иногда он бывал очень ярким, настолько, что просматривался его красноватый фон, что подтвердилось и фотографиями. Я уже говорил, что по периметру горизонта он простирался максимально на 270—290 градусов, но никогда это кольцо не было замкнутым, то есть никогда не было его целиком на 360 градусов. Володя говорил о сплошном кольце второго слоя. Я много раз проверял свои наблюдения и убеждался в их достоверности. Проверяли мы их вместе с Лешей и сплошного кольца никогда не видели.

Два раза в день занимаемся физическими упражнениями. Как говорится, до седьмого пота. Майка у меня после занятий совершенно мокрая. По старой традиции разыгрываем врачей. Они все хорошие люди, но юмор наш не всегда понимают. Сегодня в разговоре с А. Д. Егоровым, руководителем медицинской группы, сказали ему, чтобы на посадке были те же девушки, которые надевали на нас медицинские пояса на старте. Он спросил, а в чем дело. Леша сказал, что мы до сих пор не можем снять пояса и надеемся только на них. Анатолий Дмитриевич совершенно серьезно спросил: «Что же вы все пять месяцев в них и ходите?» Мы сказали, конечно, ходим, ведь мы не знаем, как их снять.

Он задумался и надолго. В следующем сеансе связи оператор нам сказал, что Анатолий Дмитриевич не мог найти дверь выхода из зала, так он был озабочен и обеспокоен нашим состоянием. Думаю, что он стал подумывать о нашей психике. А учитывая, что иногда мы сообщали ему в специальной медицинской форме разные отклонения от нормы, типа сновидений с кошмарами, ему было о чем задумываться. Он после этого пытался очень тактично выяснить, что это за кошмары, а мы скромно уходили от ответов. Это были наши забавы, хотя мы и понимали, что так шутить не всегда уместно. Из медиков мы откровенно говорили с врачом нашего экипажа Робертом Дьяконовым. Он нас понимал с полуслова и, чем мог, помогал. Нужной информацией на эзоповском языке, выполнением отдельных просьб и пожеланий, защитой наших интересов. В это время уже начались с Земли вопросы, где бы мы хотели провести послеполетный отдых, вместе или раздельно... Мы сразу сказали, что отдыхать будем вместе, и после анализа разных предложений остановились на Кисловодске. Там в санатории имени Орджоникидзе есть отдельный домик, который нас устраивал.

Вышел на связь Юра Сенкевич. Он для своей передачи «Клуб кинопутешествий» предложил снять один виток вокруг Земли. Идея хорошая, но на это нет пленки. Хотя мы не раз снимали Землю. И я думаю, что из этих кинокадров может получиться много хороших передач с интересным комментарием. Вообще-то пока еще наши космические съемки до телезрителя доходят в очень малой дозе. Кто здесь виноват, я не знаю, но есть очень занимательные кадры, и думаю, что зрителю было бы интересно их увидеть.

В субботу у нас планировалась баня. На Земле это всегда удовольствие. Казалось бы, что и на борту это тоже должно быть приятно. И действительно, первое ощущение после бани приятное, но когда начинаешь думать о том, сколько подготовительных операций, а потом заключительных ' нужно провести, желание принять баню уменьшается. Надо нагреть воду, причем греть ее приходится порциями. Нужно собрать камеру, смонтировать сборники воды, приспособить пылесос и выполнить целый ряд других работ. На всю эту баню Уходит почти целый день. А дни к концу полета уже начинаешь считать и, как всегда, недосчитываешься нескольких. Поэтому мы, взвесив все «за» и «против», баню себе отменили. Тем более мы после каждого занятия на тренажерах мочили полотенца горячей водой и обтирали тело. Такой санитарный режим нас устраивал. Вместо бани мы провели регламентные работы:; я заменил восемь вентиляторов в системе терморегулирования, а Леша подготовил к замене программно-временное устройство.

Почти каждый день в течение последних двух недель выдавали рыбакам координаты пятен в океане. Впервые открылся от облачности район на юге Чили и район Фолклендских островов.

Интересный эффект при наблюдении второго эмиссионного слоя мы заметили. Мы провели параллельные наблюдения: я фиксировал время его появления, пропадания и время появления максимальной яркости через иллюминатор переходного отсека, а Леша из рабочего отсека смотрел на экран визира с электронно-оптическим преобразователем (ВЭОП) при закрытых окуляpax. И у нас совпали все времена, которые мы фиксировали. Это наводит на мысль, что второй эмиссионные слой состоит из частиц, проникающих через крышку ВЭОПа, и возбуждает свечение экрана. Факт очень интересный и новый. Затем мы видоизменили опыт. Я наблюдал через иллюминатор, а Леша, закрыв ВЭОП светозащитным рукавом, вращался медленно вокруг оси «X» с прибором в руках. Наблюдая в окуляры экран прибора, он очень точно определял место, в котором второй слой имеет максимальную яркость. В направлении максимальной яркости на экране прибора было на несколько порядков сильнее мерцание. А это значит, что оболочка рабочего отсека не задерживает эти частицы и они вызывают повышенное мерцание экрана. Пока объяснить это явление мы не можем. Нужны какие-то измерения.

12 сентября 1980 год

Шестой месяц работы на борту станции. Надо сказать, что все это время у нас сохранялся хороший настрой на работу. И основой этого настроя, я считаю, является внутренний контакт в экипаже. В любой момент всякое предложение Алексея или мое, направленное на какое-то улучшение, на увеличение КПД от любого эксперимента, от любой работы, поддерживается, конечно, после обсуждения. Поэтому каждый из нас старается внести что-то свое, новое, лучшее. Иногда даже предложения, не направленные на увеличение КПД, но служащие поднятию нашего тонуса. Как-то Леша предложил разыграть Землю в очередном телевизионном сеансе. Я, конечно, эту идею поддержал. Очень скучными стали наши сеансы связи. Мы ухлопали часа два своего личного времени, но подготовили сцену, когда к нам, сидящим на главном посту станции, приходит непонятно откуда взявшийся третий член экипажа. Мы взяли выходной скафандр. С помощью тросиков заставили его двигаться и на магнитофон записали его речь. Тросики проложили так, что зрители, наблюдающие нас по телевидению, ничего заметить не могли. И в очередном сеансе с телекомментатором Леша незаметным движением заставил открыться люк между рабочим и переходным отсеком и, так же незаметно потянув за тросик, заставил двигаться выходной скафандр. Причем перед этим мы перестали говорить, и в ларингофон был отчетливо слышен как бы стук в дверь входящего человека. Мы, естественно, спросили: «Кто там стучит?» На магнитофоне была уже записана речь входящего. И вот, к полному изумлению сидящих на Земле, из люка выплывает скафандр и начинает говорить. Мы делаем удивленные глаза и изображаем полную непричастность к этому мероприятию. В ЦУП сначала возникает легкое недоумение, а потом смех... Нам больше же ничего и не было нужно. Просто хотелось как-то развеселить товарищей, несущих свою вахту на Земле. Мы, потом уже, выразили надежду, что репортаж покажут по телевидению, но его не показали. Может быть, качество изображения не соответствовало стандарту телевидения, может быть, кто-то его неправильно расценил. Но он вызвал живой отклик у смены Центра управления полетом, а медиков утвердил во мнении, что у нас на борту все идет хорошо и экипаж работает в полном взаимопонимании и контакте. И это на самом деле соответствовало действительности.

19 сентября 1980 года

Сегодняшний день знаменателен тем, что со станцией состыковался корабль «Союз-38» с интернациональным экипажем в составе Юрия Романенко и первого кубинского космонавта Арнальдо Тамайо Мендеса. Первый представитель Латинской Америки поднялся в космос, и им стал представитель свободной Кубы — страны, в недавнем прошлом нищенски бедной, подавляющее большинство населения которой до революции было неграмотно. Двадцать один год строительства социализма и сотрудничество с Советским Союзом позволили Кубе послать своего представителя в космос.

Юрия Романенко я знаю давно. Он был дублером в программе «Союз» — «Аполлон». Затем мы вместе в одной группе начинали готовиться к работе на станции «Салют-6». Он был командиром экипажа, который в 1977—1978 годах первым перешел в станцию вместе с Георгием Гречко и отработал на ней 96 суток. В то время это был самый продолжительный полет в мире. Юра даже в первое время, по-моему, от такого рекорда задирал нос. Потом, к счастью, это прошло. А по своим деловым и человеческим качествам он мне импонировал. Хорошо и очень быстро схватывал все по технике. Ему не надо было ничего объяснять дважды. В придачу к быстрому уму у Юры был веселый, общительный характер, любил и ценил шутку, а это в нашей работе очень нужное качество. Сейчас на станцию он попал почти после трехлетнего перерыва и сразу стал оценивать те изменения, которые произошли за эти годы.

Арнальдо сравнивать было не с чем. Он на станции и в космосе впервые. Мне показалось, что он еще не верил, что это он в космосе, что это ему кубинский народ доверил первым прикоснуться к новому направлению исследований, первым увидеть свою любимую страну с космической высоты. Поверить было тяжело, потому что судьба Арнальдо Тамайо действительно самый убедительный пример тех огромных перемен в жизни простых кубинцев, которые принесла с собой революция 1959 года. Не будь ее, Арнальдо сейчас оставался бы на самой низшей ступени классовой лестницы. На что мог рассчитывать негр? Его уделом на Кубе до революции была только черная работа. О получении высшего образования он мог только мечтать. Арнальдо не исполнилось еще года, когда у него умерла мать, а затем отец. Его усыновила семья его дяди. Но жизнь была тяжелой. С девяти лет он начал трудиться, чем мог, помогал принявшей его семье. С 13 лет уже работал на мебельной фабрике.

Революция 1959 года изменила его судьбу и всю жизнь. Он сразу стал активистом ассоциации молодых повстанцев, на базе которой потом был создан Союз молодых коммунистов Кубы. Работал в молодежных бригадах труда в горах Сьерра-Маэстро. Не расставаясь с оружием, молодежь помогала крестьянам строить дома, сажать деревья, налаживать новую жизнь. Как одному из самых достойных, Арнальдо предложили стать летчиком и поехать на учебу в Советский Союз. Здесь же, на трудовом фронте, он впервые услышал о космосе, когда полетел Юрий Гагарин. Как потом рассказывал Арнальдо, они даже дали залп из винтовок от восторга за Советский Союз и это выдающееся достижение.

В 1962 году он уже вернулся на Кубу летчиком. Много летал, набирался опыта. В 1969 году поступил в Кубинскую высшую школу Революционных вооруженных сил. Закончив ее, перешел на командную работу и продолжал летать. Пользовался заслуженным авторитетом среди своих товарищей и руководства военно-воздушных сил. Трудолюбивый, уравновешенный, доброжелательный к людям, общительный, любящий юмор, шутку, но в то же время требовательный к себе и подчиненным. Все эти качества оценивались при выборе первого кубинского космонавта, и поэтому выбор пал на него вполне заслуженно.

1 сентября 1979 года он вместе с Юрием Романенко приступил к совместным тренировкам и к подготовке к полету на станцию «Салют-6». Меня с ним познакомили в Звездном городке сразу после возвращения из предыдущего полета. Потом были мимолетные встречи, и я, конечно, не предполагал, что нам придется ближе знакомиться уже на орбите.

Как раз накануне своего третьего полета я вместе с семьей отдыхал на Кубе. Для нас, северян, Куба всегда будет оставаться страной экзотической. Необычная для нас природа, голубое небо, чистейшая вода, замечательные пляжи и никогда не унывающий, доброжелательный народ. После многих лет бесправия и нищеты страна впервые получила возможность самостоятельно определять свой курс и строить жизнь по-новому, в интересах людей труда. Наша страна оказывала Кубе все эти годы бескорыстную помощь, и, как сказал Фидель Кастро, что если бы не эта помощь, Куба не смогла бы построить социализм. Кубинцы об этом прекрасно знают и при встречах с советскими людьми всегда оказывают нам очень теплый прием. И здесь, на орбите, мы готовы были оказать добрую встречу новому экипажу экспедиции посещения.

Ребята стартовали вчера поздно вечером. Самая напряженная работа первых суток на орбите у них была ночью. Все операции по подготовке к стыковке прошли успешно, и сегодня в 23 часа 49 минут произошла стыковка «Союза-38» со станцией. Стыковка проходила в тени. Мы на экране своего монитора наблюдали только свет фары, с транспортного корабля освещавший стыковочную мишень станции. До дальности 180 метров я снимал подход «Союза-38» на пленку, только чтобы зафиксировать включение и работу двигателей ночью. Это очень красивое зрелище. Затем была привычная уже для нас стыковка, стягивание двух кораблей, проверка герметичности стыка, и вот ребята уже в станции.

После открытия люка первым в станцию вплыл Арнальдо. По русскому обычаю мы его встретили хлебом-солью. Затем появился Юра. Мы все обнялись. Это действительно большая радость — принять гостей на орбите, а нашему экипажу повезло в этом отношении особенно — мы встречали уже четвертый экипаж. Теперь нам предстоит выполнить около 20 экспериментов. Ребята чувствовали себя хорошо, и по ним не было заметно, что они только первые сутки в невесомости. В первом же телевизионном репортаже Арнальдо делает сальто, и, наверное, все сидящие в этот момент в Центре управления полетом убеждаются в этом. После окончания первого совместного телерепортажа ребята передают нам посылку с Земли — письма, газеты. Среди газет есть и специальный выпуск газет «Известия» и «Гранма», сделанный на русском и испанском языках. Я уже кратко говорил о таких спецвыпусках. Сейчас остановлюсь на этом подробнее.

Когда на станции была первая длительная экспедиция Юрия Романенко и Георгия Гречко, то в ЦУП стали думать, как можно скрасить их длительную работу. Появилась мысль приглашать на встречу с ребятами артистов, комментаторов радио и телевидения, интересных людей. Желающие сразу же нашлись, и эти встречи вошли в жизнь и быт ЦУП и экипажей. Как-то Алексей Елисеев, который был тогда руководителем полета, в беседе с корреспондентом «Известий» Борисом Коноваловым предложил выпустить какой-нибудь печатный листок специально для экипажа. Борис Коновалов ответил, что уж если выпускать, то нужно делать спецвыпуск «Известий». Доложил эту идею главному редактору, и тот его поддержал. И вот тогда появился первый специальный выпуск газеты «Известия». Он имел малый тираж, что-то около 200 номеров. В продажу он не поступал, а раздавался бесплатно в ЦУП, и несколько экземпляров отправлялось на борт.

Первый экземпляр был направлен на борт с экипажем первой экспедиции посещения Володей Джанибековым и Олегом Макаровым. Спецвыпуск прижился сразу. Он всем понравился. Обычно там помещались репортажи из семей космонавтов, находящихся в данный момент в полете. Печатались фотографии, которые до этого не публиковались. Был раздел сатиры и юмора, и вообще печаталось все, что можно было придумать, чтобы как-то подбодрить, развеселить людей, находящихся наверху, оторванных от Земли, дома, друзей. У Бориса нашлись помощники, которые помогали найти интересный материал, но, конечно, основная нагрузка ложилась на него, и он эту добровольную ношу тянул до конца, за что все мы ему были благодарны. Почти вся программа «Интеркосмос» нашла в спецвыпусках свое отражение. Во время предыдущей моей экспедиции, когда к нам летели Н. Рукавишников и Г. Иванов, с ними также был спецвыпуск, но тогда стыковки не получилось, газета вернулась на Землю вместе с экипажем, а затем, уже в грузовом корабле, попала к нам на борт. А в этом полете каждая экспедиция посещения по программе «Интеркосмос» привозила нам на борт свою газету, которую мы прочитывали от корки до корки.

В предыдущем номере, присланном нам с В. Горбатко и Фам Туаном, была замечательная фантастическая миниатюра «Воспоминание о будущем» — плод коллективного творчества ЦУП, так, во всяком случае, было написано в конце. Тем, кто хорошо знаком с работой ЦУП, его структурой управления, конкретными людьми, читать эту миниатюру без смеха было невозможно. А это и входило в основную задачу, которую решали этим спецвыпуском, — поднять настроение у экипажа в длительном полете, заставить нас по-доброму улыбнуться. Я эту миниатюру приведу здесь полностью.

«Итак, приближались юбилейные десятитысячные сутки полета орбитального долголета «Привет-7». В Центре отображения полета (ЦОП) было, как всегда, многолюдно, но тихо. Лишь изредка заходили страховые агенты и небольшие экскурсии из Института истории техники.

В одиннадцатой комнате сидел, как обычно, бессменный руководитель полета (БРП). Ему регулярно приносили справки о днях рождения космонавтов, об основных событиях, которые происходят у него дома, и о радиационной обстановке. Зачем ему это, никто не знал. Но тем не менее каждый раз, когда молодая секретарша входила к нему с очередным донесением, он явно оживлялся, даже пытался привстать с кресла, но возраст уже взял свое, и он быстро снова погружался в дремотное состояние.

В этот день кто-то предложил отметить юбилей полета. Идею поддержали. Организацию юбилея поручили молодому специалисту из отдела психологической поддержки сотрудников ЦОП, внуку одного из основоположников управления полетами Пете Благову. Праздновать решили в главном зале отображения (ГЗО) — туда никто не заходит. В отделе планирования начали составлять меню. Коля Касьян обещал достать неучтенный элеутерококк, а Арсен Оганесянц должен был привезти атлантическую селедку. Все жили предстоящим праздником.

И вдруг неожиданный звонок из отдела кадров. Сказали, что в этом году надо проводить переаттестацию космонавтов и следует подумать о замене бортинженера. На него стали поступать жалобы (мало занимается перспективой, не следит за герметичностью, слишком много времени стал уделять личным вопросам). Предупредили, что скоро на станцию будет направлена квалифицированная комиссия. Якобы даже нашли человека, который в общем знал устройство станции, кто-то из бывших проектантов. Сейчас его направили в Институт восстановления памяти.

Это был как гром среди ясного дня! Оперативный дежурный помчался к БРП. Референт его в кабинет не пустил, сказал, что БРП очень занят и что этим вопросом он займется сам. Дежурному поручили разыскать по телефону сотрудников и уговорить их прийти в ЦОП.

К вечеру все собрались на работе. Самым мудрым оказался референт. Он сразу понял, что неполадки, которые происходят на борту, ЦОП не касаются. Главное, чтобы у нас ничего не обнаружили. Начали опрашивать начальников отделов. И тут началось!

Точного списочного состава экипажа нет, регистрация рождаемости на станции не организована. Доставка на станцию кровельного железа и краски задерживается. Срок действия договора с космонавтами истек. Сведения об НЛО не систематизируются... Да... если все это дойдет до начальства?..

Не успели мы так подумать, как звонит Главный конструктор, просит соединить с БРП...

— Вы что, решили прервать экспедицию?

— Какую экспедицию?

— То есть как какую?

— Ах, да... помню, помню... Нет, прервать мы не можем... Уже и Рюмины не просят. А что, разве нужно прервать?

— Алексей Станиславович, соберитесь с мыслями... Нельзя же так... я, кстати, хотел с вами посоветоваться.

— Слушаю.

— Как вы считаете, если мы будет периодически привозить космонавтов на Землю, сколько времени они смогут здесь находиться?

— Я думаю, для начала дня два-три, потом посмотрим.

— Да... Вы не изменились... Мы же не можем такими темпами двигаться вперед. Вы ведь должны понимать, что мы достигнем цели тогда, когда всех космонавтов окончательно вернем на Землю.

— Товарищ Главный конструктор, отпустите меня с этой работы. Я устал.

— Опять... Я ведь уже обещал, доведите эту работу до конца, и мы вас отпустим.

— Спасибо.

А в ГЗО в это время уже обсуждали план действий. Отдел анализа предложил выйти на связь с космонавтами и пообещать, что все будет сделано. Предложение отвергли сразу, так как все давно забыли, как выходить на связь. Отдел снабжения советовал установить контакт с комиссией. Кто-то говорил, что надо пристыковать комиссию к другой станции. Мысли кипели... Час юбилея приближался неотвратимо...»

Газета, которую привезли Ю. Романенко и Арнальдо Тамайо, также была интересна и по-своему оригинальна. Мы ее прочитали сразу и потом еще несколько раз перечитывали отдельные отрывки. Затем поставили на ней свои автографы, все имевшиеся на борту космические штемпели и отдали ребятам для возвращения на Землю, как редкий сувенир и память о совместной работе в космосе.

23 сентября 1980 года

Прошло четыре дня нашей совместной работы. Начали проведение совместных экспериментов. Для нас интересным было в первую очередь технологическое направление. И если в начале проведения таких исследований казалось, что в невесомости уменьшится процесс перемешивания за счет отсутствия земной гравитации, то уже теперь стало ясно, что в космосе усилилась роль других факторов, например сил поверхностного натяжения и ряд других не совсем понятных явлений. Поэтому нужно сейчас усиленно развивать новую область знаний, получившую название «физики невесомости». Нужно создавать научную базу космической технологии будущего. И поэтому многие технологические эксперименты, проводимые сейчас, преследуют эту цель. Кубинские ученые также включились в эту работу и старались внести свой вклад в это направление исследований.

Эксперимент под названием «Карибе» планировался на установках «Сплав» и «Кристалл». В капсулах предполагалось выращивать полупроводниковые пленки и монокристаллы сложного состава, чтобы найти оптимальные условия их получения. Это традиционное направление важно для развития физики невесомости. Но в установках «Сплав» и «Кристалл» процесс протекает при высоких температурах и в закрытых камерах. Невозможно заглянуть вовнутрь, подсмотреть, что же там происходит на самом деле. А ведь это было бы очень интересно. И вот кубинские ученые предложили подсмотреть процессы кристаллизации на всем известном сахаре. Были созданы специальные установки для этих экспериментов.

В эксперименте «Сахар» в специальный кристаллизатор, состоящий из четырех камер, заливается сахарный сироп. Затем в каждую камеру вводятся кристаллики сахара, как бы для затравки. В одну из камер в насыщенный раствор сахарозы вводятся поверхностно активные вещества, с тем чтобы получаемые результаты можно было сравнить. Через специальные окошки весь процесс фиксировался на фотопленку. Это важно для выяснения тайн роста кристаллов сахара.

В другом эксперименте, под названием «Зона», моделируется процесс зонной плавки, широко используемый при производстве полупроводниковых материалов на орбите. И опять же в качестве подопытного кролика использовалась сахароза. Сахарный кубик разрезается пополам, и между половинками вводится капелька раствора, образуя как бы бутерброд. Потом одна половинка нагревается до 60 градусов, а в другой, холодной, идет кристаллизация. Этот процесс также фотографируется на пленку с определенной периодичностью, чтобы можно было проследить за действием перепада температур.

Оба этих эксперимента подготовлены на Кубе научно-производственным объединением «Сахар». И в этих экспериментах кубинские ученые надеются увидеть, что дает устранение такого важного фактора, как земная гравитация, для процесса кристаллизации сахара — основного в подобном производстве на Земле. Возможно, при этом проявятся какие-то скрытые явления, не обнаруживаемые при земной технологии производства. И здесь важно то, что к исследованиям процессов кристаллизации сахара привлечены ученые, занимавшиеся физикой твердого тела, для которых в этих экспериментах сахар является лишь модельным веществом.

С первого дня после прихода ребят начались медицинские эксперименты. Началось с «Пневматика». Это исследование и устранение причин кровенаполнения верхней части туловища. С моей точки зрения, нашим гостям этот эксперимент делать было незачем. У них совершенно не опухшие лица, прилива крови к голове не наблюдалось. Но врачи отступать не хотели, и ребятам пришлось зря тратить время на ненужную, с моей точки зрения, работу.