Фиолетовая стихия окружает нас со всех сторон. Чем глубже мы опускаемся, тем голубее становится вода. На какой-то миг темнеет. Глубина — тысяча пятьсот метров (я перевожу грианские меры в земные). Неожиданно разливается голубоватый сумеречный свет. Опускаемся еще на четыре километра. Сумерки слегка сгущаются, приобретая зеленоватые тона. Мимо судна проносятся стаи причудливых морских тварей.

Наконец мягко садимся на дно океана. Вокруг расстилается равнина, поросшая невиданными водорослями, которые кажутся волшебными в странном голубовато-зеленом свете. Теперь начинаю понимать, почему эти места названы Сумеречными Равнинами. Здесь царство нежных голубовато-зеленых сумерек. А вода до неправдоподобия прозрачна! Прозрачнее, пожалуй, чем дистиллированная вода из земной аптеки. Отчетливо различаю мельчайшие подробности донной флоры на расстоянии трехсот метров.

Но откуда здесь, на глубине двенадцати километров, это голубоватое свечение?! Ведь океанские глубины Земли — это мир вечной ночи. Или это освещение — дело рук разумных существ?

Джирг знаком показывает, что надо двигаться на юго-восток, и вопросительно смотрит на меня. Впервые замечаю, что у него живые серо-фиолетовые глаза, горящие умом и смелостью. Я поразился. Ни у одного из Познавателей, да и у всех встречавшихся мне до этого гриан, не видел я таких «человеческих» глаз. Значит, он не Познаватель? Тогда, может быть, он из подводных гриан?

— Хорошо, — говорю я ему. — Давай полный вперед.

Джирг включает освещение, и вокруг нашего судна рассыпаются снопы света. И сразу окрестность оживает: во всех направлениях бешено мчатся странные рыбы. Пытаться описывать их — значит дать искаженное, бледное представление об океанской фауне Гриады. Некоторые рыбы отдаленно напоминают земных тунцов, макрелей или каменных окуней. На дне лежат плоские рыбы величиной с хорошего кита, лениво шевеля плавниками. Большинство же морских тварей, снующих вокруг судна, совершенно не похожи на земные. Вот из чащи фиолетово-зеленых водорослей выползло гигантское омароподобное чудовище величиной со слона и уставилось на судно холодными треугольными глазами. Потом его суставчатые огромные клещи поджались, и вдруг чудовище яростно ринулось на нас. Раздался глухой удар, я невольно вскрикнул от страха и отвращения и отскочил от прозрачной стены. Словно младенца, чудовище зажало судно в своих клешнях и стало его трясти и раскачивать. Содрогаясь, я рассматриваю его расплюснутую морду, на которой горят беспредельной злобой необычайные треугольные глаза.

Усмехаясь и искоса посматривая на меня, Джирг поясняет:

— Это глубинный хищник акугор.

Он производит несколько переключений на пульте. Судно окутывает ослепительное голубое сияние, от которого ломит в глазах. Чудовище, пронзенное голубоватыми молниями, судорожно извивается, выпускает судно из своих объятий и рывками удирает в подводные джунгли.

Потом наше судно превращается в своеобразный гидромобиль. У него вырастают подводные крылья-плавники. И вот мы мчимся по подводной тайге, бесшумно разбрасывая в стороны причудливые заросли подводных растений. Огромные тупорылые рыбы в панике разбегаются на нашем пути. Некоторые бестолково тычутся в прозрачные стены рубки и тут же отскакивают в стороны. На одном из виражей мы налетаем на гору-животное, оказавшуюся гигантским ракообразным. Гидромобиль сильно встряхивает.

Вскоре освещение гаснет, оно больше не нужно. Голубовато-зеленые сумерки сменяются мягким оранжево-золотистым светом, который все усиливается. Откуда этот свет?

Внезапно джунгли расступились. Насколько хватает глаз перед нами расстилаются возделанные нивы. Правильные ряды красновато-синих растений уходят к морю огней, возникшему в туманной подводной дали.

Пересекая наш путь, по нивам шагает громадное металло-электронное сооружение величиной с трехэтажный дом, отдаленно напоминающее земной картофелеуборочный комбайн. Вероятно, это — телеуправляемый автомат. Нет, оказывается, там хлопочут две тени, видимо, управляя движениями машины. Вокруг комбайна вращается бесконечная лента транспортера, на которую непрерывно подаются водоросли, срезаемые ножеобразным приспособлением. Поток водорослей исчезает в чреве машины. Готовый продукт переработки поступает, очевидно, в резервуары, которые буксируются за комбайном. Вдали виднеется еще несколько таких же комбайнов и других машин.

Слева от нас по полям ходят (вернее, плывут над самым дном) подводные гриане. Они внимательно осматривают растения и водоросли. Вероятно, это агрономы.

Море огней разливается все шире. Перед нами встает незабываемое видение: огромный подводный город, накрытый огромным изолирующим куполом. Сквозь кристально чистое вещество защитных стен отчетливо проступают такие же, как и в Трозе, уступчатые громады зданий. До жути странно видеть среди подводной стихии эти ярко освещенные улицы, проспекты, площади, на фоне которых то и дело проносятся рыбы и различные придонные твари.

Защитный купол простирается на многие километры вдаль, а самая верхняя его точка находится примерно на высоте двух километров. Как же держится этот купол? Ага, вот они — десятки, а может быть и сотни, тончайших колонн. Я вопросительно смотрю на Джирга, указывая на эти хрупкие, ненадежные опоры.

— Колонны из мезовещества, — коротко отвечает он и постепенно затормаживает бег судна-гидромобиля.

Мы почти у самых стен города. Все чаще попадаются грианоиды. С огромным интересом рассматриваю подводных обитателей. Они отличаются от Познавателей более удлиненным туловищем, сильно развитыми грудью и плечами. Это, конечно, результат приспособления к специфическим условиям подводного существования. На грианоидах прозрачные скафандры, на их спинах что-то вроде ранца с небольшим реактивным соплом, выбрасывающим струи воды. Они передвигаются в воде с большой скоростью, обгоняя даже рыб. У грианоидов тоже клювообразные носы и огромные глаза. Но в общем они гораздо более привлекательнее, чем Познаватели.

Джирг подводит гидромобиль к выступающей из стены арке и включает телевизор. На экране выступает лицо грианоида-диспетчера. Они коротко перебрасываются фразами. Потом беззвучно открывается огромный люк тоннеля-камеры. Гидромобиль плавно въезжает в камеру, и створка люка закрываются. Она так герметично входит в свои пазы, что невозможно определить, где стены камеры, а где пазы люка.

Наконец снова слышу звуки: мир безмолвия остался за стенами. Оглушительно шипит сжатый воздух, выталкивающий воду из камеры. Через несколько минут мы оказываемся в совершенно сухом помещении.

— Приехали, — говорит Джирг.

С некоторой опаской выхожу из гидромобиля. Воздух чист и резок, так как отдает каким-то специфическим запахом, напоминающим запах озона.

Нас встречают два рослых грианоида. Здесь тепло, и они почти обнажены, если не считать за одеяние треугольный передник из какой-то поблескивающей материи. У них развитая мускулатура, но в то же время бледно-зеленый, нездоровый цвет лица. Да... Искусственная атмосфера, пусть даже идеально отрегулированная, все же не может заменить естественную, пронизанную лучами живительного солнечного света.

Встречающие нас грианоиды очень молоды. Их движения быстры и энергичны. Они приветственно поднимают руки и улыбаются Джиргу. Оказывается, это не «сухари», как их собратья на поверхности.

В глазах грианоидов я не нахожу младенческого выражения, свойственного операторам Трозы. Лица их светятся разумом. Дети океана рассматривают меня очень внимательно, силясь, очевидно, понять, что за создание они видят пред собою. Джирг коротко рассказывает обо мне. Грианоиды дружелюбно улыбаются, сопровождая улыбку гортанными певучими возгласами.

Джирг мягко касается моего плеча.

— Я ухожу вверх, — говорит он.

— Куда вверх? — не понимаю я.

— Вверх, — повторяет Джирг. — В контрольный сектор Фиолетового океана. Ведь я поставлен Познавателями следить, чтобы грианоиды не покидали своего подземного города. Краски вечной природы Гриады не для них.

И он угрюмо смотрит себе под ноги.

— Но почему не для них?

— Так было всегда, сколько я себя помню. Таков Гармоничный Распорядок Жизни. Его установили Познаватели шесть тысяч лет тому назад. Грианоиды должны работать, а не мечтать о солнечной Гриаде, видение которой лишь вселяет в них сожаление о недоступном.

— Бесчеловечный распорядок жизни, — говорю я ему.

Джирг долго размышляет над этим замечанием, потом тихо рассказывает:

— Моя мать была из грианоидов. Поэтому, может быть, я и стал мореплавателем. С детства меня тянуло к Фиолетовому океану. Потом отец — он был Познаватель — отправил мою мать обратно к грианоидам. Я ее больше не видел. По образованию я Познаватель, а по духу грианоид! Я ненавижу то, что называется Гармоничным Распорядком Жизни! Выродившаяся система! Мои братья грианоиды — ее жертвы. Когда-нибудь мы ее разрушим! И Виара, моя сестра, мечтает о том дне, когда рухнет бессмысленное здание Гармоничного Распорядка!

— Так в чем же дело? Надо лишь объединиться и начать борьбу за переустройство жизни на Гриаде.

Джирг отрицательно качает головой.

— Сейчас это невозможно...

— Почему? Неужели грианоиды, создавшие изумительные подводные города, не могут разбить монополию Познавателей?

— Их удерживает угроза энергетического голода! Вот в чем дело! И не грианоиды построили подводные города и индустриальные центры. Их создавали автоматы и самодвижущиеся механизмы, управляемые электронными машинами, еще пять тысяч лет назад. А грианоиды пришли позже.

— Откуда же?

— Они потомки островитян, которых постепенно загнали на дно океана, вытеснив с островов и архипелагов. Что они могли сделать? Разбросанные на громадных водных пространствах, едва вышедшие из первобытной машинной цивилизации, они не могли тогда противостоять Познавателям, их электронной технике и энергии мезовещества. Но пройдут годы, и грианоиды достигнут уровня развития Познавателей! Мои братья упорно учатся, чтобы избавиться от вечной угрозы энергетического голода. Власть над энергией — вот в чем сила Познавателей!

— А таких, как ты и Виара, много среди Познавателей? Вы бы могли ускорить процесс познания для грианоидов?

— Мы это и делаем. Но нас еще мало. Управление энергией, то есть программы электронных машин, управляющих энергостанциями и генераторами энергии мезовещества, известно лишь узкому кругу Познавателей (технократов, как ты их называешь). Знание этих программ передается по наследству. Но когда-то этому придет конец!

Мы долго молчим, понимая друг друга. Потом я протягиваю Джиргу руки:

— Спасибо за все, друг. Надеюсь, мы еще встретимся.

— Конечно, — откликается Джирг и захлопывает люк гидромобиля.

Грианоиды знаками показывают, что надо уходить из камеры. Несколько минут я наблюдаю, как вода заполняет зал. Гидромобиль плавно трогается с места и вскоре растворяется в океанских просторах.

Время как будто остановилось. Сколько дней я уже здесь нахожусь? Меня окружает деятельная жизнь. Грианоиды всегда в движении. Они непрерывно работают. Не понимаю, когда они отдыхают. Сколько часов в сутки они спят? Вероятно, не более двух-трех. Вспоминаю, что в этом нет ничего необычного: на Земле еще в период нашего там пребывания начали применять электросон: специальные электроаппараты присоединялись к голове, электроколебания определенной частоты воздействовали на спящие нервные клетки коры головного мозга. Эти колебания восстанавливали работоспособность за каких-нибудь три-четыре часа, в то время как при естественном сне для отдыха клеток мозга требовалось не менее семи часов.

Этот подводный город — грианоиды называют его Леза — представляет собой гигантский индустриально-электронный центр. В результате сложнейших технологических процессов здесь синтезируются сотни и тысячи ценнейших веществ. Все здесь делается без помощи человеческих рук; процессы автоматизированы до предела. Значительную часть города занимает комбинат по извлечению металлов из морской воды. Гигантские насосы гонят миллионы кубометров воды к целому лесу грибовидных ионитовых фильтров. Пройдя фильтры, вода поступает в башенные бактериальные фильтры, где триллионы бактерий «высасывают» из нее химические элементы, растворенные в океане.

Бактерии последовательно улавливают все металлы. Затем гравитационные трубопроводы переносят фильтры, насыщенные металлическими бактериями, в индукционные вакуумные печи, которые питаются энергией солнца, подаваемой с поверхности Гриады. Расплавленные металлы кристаллизуются в ультразвуковых камерах и там затвердевают. Все производство осуществляется автоматически: им управляют два оператора из Электронного Мозга Лезы.

Грианоиды предоставили мне полную свободу. Я непрерывно наблюдаю их жизнь. Чудеса встречают меня на каждом шагу. Как-то зашел я в Телецентр и вижу: перед огромным экраном грианоид следит за фигурами в голубоватых костюмах (они двигаются в центре экрана). Фигуры копошатся среди бешеного мелькания розоватых струй. Густые зелено-голубые сумерки не позволяют мне рассмотреть заросли зловещих черно-желтых водорослей. На пульте рассержено гудит большой счетчик радиоактивных частиц. Он показывает чудовищный уровень радиации — сто миллионов рентген!

— Далеко ли отсюда этот очаг излучений? — с беспокойством спрашиваю я.

Возможно грианоиды невосприимчивы к радиоактивным лучам? А я в этот момент получаю, может быть, смертельную дозу радиации?

Грианоид включает огромную проективную карту океанского дна. В тысяче километров от Лезы на карте загорается зеленый огонек. Около него обозначена глубина: пятнадцать километров. Вот так впадина! В полтора раза глубже, чем знаменитая Марианская впадина Тихого океана. Ну, тогда можно не беспокоиться: излучения слишком далеки, чтобы их можно было опасаться. Да, но как же работают там эти существа, которых я наблюдаю на экране?

Я спросил грианоида, почему излучения не действуют на работающих.

— Их сделали познаватели... Они не боятся радиации. Они ничего не ощущают...

Переводной аппарат, которым снабдил меня Джирг, металлическим голосом сообщает поразительные вещи: оказывается, голубые фигуры — это фробсы, искусственные существа, синтезированные Познавателями в Секторе биопсихологии. Повинуясь радиокомандам Электронного Мозга, которым управляет грианоид у пульта, фробсы добывают в глубочайшей океанской впадине редчайшие элементы. Грианоид не знает свойств этих элементов, но, вероятно, добываются очень ценные вещества, так как фробсы переносят прозрачные цилиндры с добытым ослепительно желтым элементом прямо на поверхность океана, где их принимают Познаватели и транспортируют в Трозу. Впоследствии я узнал от Самойлова, что желтое вещество — это не встречающийся на Земле элемент экароний, колоссальный природный аккумулятор энергии. Помещенный в космическое пространство, он жадно впитывает в себя все виды энергии в радиусе до миллиона километров. Подогретый затем до температуры в сто градусов, экароний с любой скоростью отдает запасенную энергию. Гриане применяли его для космических шародисков и для перестройки пространства-времени.

Постепенно начинаю понимать жизнь грианоидов. Они славные люди! У них есть сердце, они приветливы, отзывчивы, очень дружелюбно относятся ко мне, хотя никак не могут понять, откуда я появился на Гриаде. Ведь для них не существует Вселенной, других миров. Они ничего не знают, кроме операций управления автоматами и обслуживания механизмов и машин. Зато они умеют выращивать чудесные водоросли, из которых приготовляется их обычная пища, замечательно вкусная и калорийная. Я до сих пор с большим удовольствием вспоминаю тающие во рту паштеты, изготовленные из морских растений.

Дети океана живут в больших залах, освещенных ярким светом. Питаются они в огромных общественных столовых, полностью автоматизированных. В приготовлении пищи, как и во всех других отраслях производства, грианоиды принимают лишь пассивное участие, выполняя контрольные функции на пультах управления. Программы для электронных машин-поваров составлены Познавателями много сотен лет назад на основе научно-разработанных рационов.

У грианоидов чрезвычайно развито чувство коллективизма и товарищества, доходящее до полного самоотречения. Помню случай, который сильно поразил меня.

Дело было так. Очень много времени я проводил у огромного экрана телевизора, установленного в центральном диспетчерском пункте Лезы. Здесь дежурят сотни операторов, управляющих движениями подводных комбайнов в непроходимых водорослях. Электронные чудища методично и неторопливо вгрызаются в густую чащу багрово-красных растений; там, где они проходят, открываются прямые как стрела просеки. Сквозь прозрачные стенки трубопроводов видно, как багрово-красная масса переработанных водорослей течет в резервуары. Наполнившись доверху, резервуары автоматически отцепляются. Затем они буксируются телеуправляемым гидровозом к центральной входной камере Лезы. Как я узнал впоследствии, красная масса служила сырьем для приготовления особого препарата долголетия, продлевавшего жизнь Познавателей до трехсот лет.

И вот однажды, когда у центральной камеры скопилось около десятка гидровозов, прозрачные стены раздвинулись, пропуская машины в первый осушаемый зал. Внезапно раздался крик: «Берегись! Акугор!..» Со стороны океана показалась отвратительная морда страшного хищника. Грианоиды, обслуживающие машины, успели укрыться в бронированных кабинах гидровозов. Как попал сюда этот глубинный зверь, обитающий обычно далеко от города, до сих пор осталось загадкой. Вероятно, он был случайно пропущен патрульной службой телевидения.

Гигантский хищник, не найдя вблизи ничего съедобного, устремился к пульту, где растерянно метался диспетчер, регулировавший работу насосов и механизмов. Далее все произошло мгновенно. Огромная лапа-клешня настигла труженика в тот момент, когда он пытался включить сжатый воздух, давление которого вместе с водой выбросило бы акугора из зала. Но то ли в спешке, то ли по ошибке он включил механизмы, открывающие внутренние ворота. Океанская вода, сжатая давлением в тысячи атмосфер, с громоподобным гулом хлынула в залы преобразования энергии, сокрушая все на своем пути.

Вопль ужаса раздался возле меня: это кричала грианоидка-оператор. Я понял, что нависла страшная опасность. Через несколько минут вода доберется до главных генераторов, и тогда произойдет катастрофа: погаснет освещение, остановятся аппараты кондиционирования атмосферы, все население Лезы погибнет от удушья.

Акугор медленно дожевывал диспетчера, не торопясь уплывать от пульта. Вдруг из ближайшего гидровоза выпрыгнул грианоид и бесстрашно бросился к пульту. Хищник встрепенулся. Мгновение — и смельчак был бы перекушен пополам, но наперерез чудовищу прямо в его пасть устремились четыре других труженика. Меньше минуты понадобилось хищнику, чтобы по очереди растерзать всех смельчаков. Но эта заминка позволила первому грианоиду включить сжатый воздух. В одно мгновение акугор был выброшен из зала гигантским давлением вместе с водой. Но и сам грианоид также был выброшен в океан. Последнее, что я видел, была огромная пасть хищника, в которой исчезал герой, спасший город от гибели...

В течение получаса никто из окружающих меня не шевельнулся, не проронил ни слова. Слышны были лишь приглушенные рыдания женщин-операторов.

Вскоре у меня появился друг. Звали его Гер. Это был высокий красивый труженик с широко раскрытыми глубокими глазами, словно он все время жадно познавал окружающий мир. Впервые я встретил Гера возле Электронного Мозга, когда он управлял действиями фробсов на разработках экарония. Мы быстро нашли приемлемую форму взаимных объяснений и вскоре свободно разговаривали на любые темы. Гер необычайно полюбил меня и не отходил ни на шаг в те часы, когда не дежурил у пульта. Я был только рад этому: более внимательного гида нельзя было и желать.

Однажды Гер привел меня к группе товарищей. Они были заняты странным делом: нараспев произносили буквы и фразы грианского языка, которые чертил один из них на желтой стене.

В ответ на мой вопрос Гер пояснил:

— Здесь мои братья проходят Цикл Начал Познания. В этом зале — Низшая Ступень Познания. Видишь, они изучают грианскую азбуку. Через пять лет они закончат обучение и будут переведены в Высшую Ступень Цикла, которая находится в соседнем зале.

В Высшей Ступени я увидел картину, наполнившую мою душу радостью и надеждой. Занимавшиеся здесь грианоиды уже свободно разбирались в математике на уровне, примерно, наших средних школ, производили простейшие расчеты и могли конструировать несложные механизмы. Наконец небольшая пока группа достигла поразительных успехов — они начали опыты по освобождению энергии вещества. Это были ростки грядущего расцвета новой, настоящей цивилизации, которая сокрушит монополию Познавателей на высшие знания.

— Давно ли начали грианоиды великое дело познания? — спросил я.

— Двести четырнадцать кругов тому назад. Инициаторами движения за овладение знаниями гриан были Джирг и Виара. Они имели доступ к Информариям и смогли тайно передать нам микрофильмы школьных курсов обучения. Потом они смонтировали электронное читающее устройство и обучали первых грианоидов, которые теперь преподают своим собратьям.

— И Познаватели до сих пор не догадываются об этом движении?

— Им это даже не приходит в голову. За последнее тысячелетие все функции управления и контроля Познаватели переложили на автоматы и полугрианоидов, а сами стали пленниками Островов Отдыха. Легкая, бездумная жизнь, грезы в парах опьяняющего газа засасывают безвозвратно! Круги Многообразия во главе с Элцем вот уже пятьсот лет тщетно борются с вырождением. Если бы не полугрианоиды — служители, сидящие в Главных Энергетических Централях, — можно было бы давно сломить Познавателей. Чтобы иметь право попасть на Острова Отдыха в число избранных, полугрианоиды готовы погубить миллионы тружеников, лишив энергии тех, кто нарушит Гармоничный Распорядок Жизни. Но рано или поздно мы овладеем энергией! Изжившая себя Тысячелетняя Гармония будет уничтожена! Гриада увидит светлую зарю Свободы! Мы построим такое общество, где Творческий Труд и Радость Жизни станут уделом всех!

И Гер поднял над головой сжатый кулак. Его лицо горело вдохновением и решимостью. На минуту я забыл, что передо мною представитель невообразимо далекого от Земли мира. Мне казалось, что это один из безымянных борцов за Новый Мир, которыми так богата история родной планеты и которые из века в век строили Царство Освобожденного Труда.

Впервые я отчетливо осознал великую общность социально-исторического развития собратьев по разуму во всей безграничной Вселенной. Я понял, что ни временные отступления и регрессы, ни даже социальный застой, подобный грианскому, не могут остановить восходящего развития общества. Разумные существа неизбежно приходят к высшей ступени социального устройства, к той или иной форме самоуправляющейся ассоциации трудящихся — единственно целесообразному строю жизни!

Я молча протянул Геру руку:

— Я с вами...

— Спасибо друг, — просто ответил грианоид. — Нам рассказывал о тебе Джирг.

Внезапно мне пришла в голову полезная мысль:

— Я могу передать твоим братьям свои знания в области астронавигации. Они пригодятся вам, когда придет ваш час и вы устремитесь в просторы Космоса.

Вместо ответа Гер ласково погладил мои плечи: этот жест означал у подводных тружеников высшую степень проявления благодарности.

Целых две недели я без устали, «день» за «днем», диктовал в раструб лингвистического автомата все, что знал об астронавтике. Я рассказал им о великом землянине Циолковском, разум которого открыл человечеству реактивный двигатель — единственную машину, способную вырваться в Космос; о стране Ленина, величайшего из землян, стране, которая первой начала штурм неба на пороге Эры Всемирного Освобождения; об освоении человечеством всего околосолнечного пространства; о великой победе человеческого разума, научившегося полностью превращать вещество в свет; о первых межзвездных полетах, открывших Эру Познания Вселенной. Я рассказал им о своем друге Самойлове, нашедшем способ превращения вещества в гравитоны, энергия распада которых позволила нам пронестись через пространство-время и разыскать Гриаду в необозримых глубинах Галактики.

Я надеюсь, что мои скромные знания и опыт принесут грианоидам хоть некоторую пользу в их великой борьбе за Новый Светлый Мир.

В Лезе я впервые на практике наблюдал «работу» Службы Тысячелетней Гармонии, о которой мне со смехом и возмущением вкратце рассказывал Петр Михайлович в Высшей Ступени Познания. Только что окончился обед, и мы с Гером вышли прогуляться на Площадь Старших Братьев. У одной из колонн, поддерживающих купол города, я заметил скопление грианоидов. Вероятно, они тоже совершали послеобеденную прогулку. Подойдя ближе, я увидел, что грианоиды смотрят на черный грибовидный аппарат, вмонтированный в колонну на высоте трех-четырех метров.

— Что это за аппарат? — спросил я Гера.

Мой друг саркастически улыбнулся:

— Это? Аппарат, улучшающий пищеварение.

Вдруг из аппарата раздался резкий голос:

— Слушайте! Слушайте! Слушайте! Говорит Служба Тысячелетней Гармонии!

— Начинается, — сказал Гер и весело посмотрел на меня.

— Что начинается? — я был заинтригован.

— Сейчас узнаешь...

Из аппарата полилась торжественно-мрачная музыка.

— Симфония... страдающего брата Познавателя, — давясь от смеха, пояснил мне Гер.

Я еще ничего не понимал, сбитый с толку беспричинной веселостью Гера. С последними необычайно высокими «музыкальными» нотами снова раздался металлический голос:

— Братья грианоиды! Привет вам от ваших братьев Познавателей, безропотно несущих тяжкое бремя по накоплению и применению знаний о Великом Многообразии...

Грианоиды иронически переглянулись. Кое-где послышался приглушенный смех.

С возрастающим изумлением слушал я передачу Службы Тысячелетней Гармонии (теперь я смутно вспомнил содержание «текста», о котором рассказывал Самойлов).

«Золотой век... — надрывался кибернетический диктор. — Грианоиды потому находятся на Сумеречных Равнинах, что они всегда там жили. Это их естественная среда. На поверхности Гриады они не смогут жить, будут болеть и вымирать».

Со всех сторон раздавался откровенный смех. Грианоиды даже подсказывали диктору следующие фразы. Очевидно эти передачи они знали наизусть.

«Братья! Думайте всегда о ваших товарищах по труду — Познавателях, задыхающихся от непосильного умственного труда!» — продолжал диктор.

Гомерический хохот волнами перекатывался по Площади Старших Братьев. В его звуках совершенно потонул голос пропагандиста Тысячелетней Гармонии, и я тщетно пытался уловить конец передачи.

— Ну их! — все еще смеясь проговорил Гер. — Пойдем отдохнем перед занятиями. — Он, наконец, успокоился и, вытирая слезы, выступившие на глазах, виновато пояснил мне: — Каждый раз слушаешь почти одно и то же, и все-таки не удержишься от смеха. — Внезапно он помрачнел и продолжал спокойно: — Страшно надоело!.. Четыре раза в день с завидной точностью Служба Тысячелетней Гармонии включает свои аппараты, чтобы провести очередной цикл «идеологической» обработки грианоидов. Нет никакой возможности спастись от этой надоедливой трескотни! Если выключить хоть один аппарат — автоматически прекратится подача энергии с Лезу.

— Но какой толк в этих передачах? — удивился я. — Ведь это же сказки для маленьких детей. Или они считают нас совершенными глупцами?

— Конечно! В этом трагедия! Бедные братья Познаватели! Вот уже пошло второе тысячелетие, как они забывают сменить текст передачи, целиком доверив «великое дело Тысячелетней Гармонии» роботам. Раньше хоть передачу вели биопсихологи, а теперь и они обленились... Бедные роботы и автоматы получили новую тяжелую нагрузку!

— Неужели Познаватели никогда не проверяют вашу жизнь здесь? И не хотят убедиться, как действует на вас пропаганда Тысячелетней Гармонии?

— Куда там! — махнул рукой Гер. — В своем самомнении они смотрят на грианоидов глазами далеких предков — Хранителей Знаний, в эпоху которых наши братья действительно были на самом дне пучины Незнания. Теперь же, спустя три тысячелетия, мы совсем иные. Да ты и сам видел. Кроме того, они доверяют экранам своих телеаппаратов, наблюдая в них за нашей жизнью. Это очень мудро! В местах, где установлены телеаппараты Познавателей, мы всегда держим группы дежурных «глупцов». Они соревнуются друг с другом в искусстве поддерживать для Познавателей спасительной для нас иллюзии невежества и дикости.

— Но в Лезе Познаватели бывают все-таки?

— Нет, — отвечал Гер. — Они боятся Сумеречных Равнин. Последний раз Познаватели были у нас пятьдесят лет тому назад. Как нарочно, один из Познавателей был съеден акугором, которого искусно навел на них Старший Брат. С тех пор их не заманишь сюда! Они целиком полагаются на Сторожевых Познавателей и полугрианоидов. Вот, например, на Джирга.

Мы понимающе улыбнулись друг другу.

В последующие дни я убедился в правоте слов Гера. Где бы я не находился, меня везде настигал резкий голос Тысячелетней Гармонии. Грибовидные динамики Службы действительно торчали в самых неожиданных местах — на стенах шлюзовых камер, на карнизах зданий, на колоннах мезовещества, в залах отдыха и приема пищи, на гидровозах и в аппаратах кондиционирования воздуха.

«Почему я до сих пор не слышал этих передач? — недоумевал я. — Ведь сейчас от них просто нигде нет покоя». Мое недоумение вскоре развеял Гер; он сказал, что я попал в Лезу как раз в тот момент, когда Служба Тысячелетней Гармонии сделала перерыв в работе: необходимо было перемотать магнитные ленты, так как окончился годовой цикл текстов передач.

— Теперь весь год без передышки, — «утешил» меня Гер.

Однажды, когда мы с Гером упорно постигали принципы преобразования энергии мезовещества, записанные на микрофильмах, привезенных Джиргом, в комнату быстро вошел незнакомый мне труженик и что-то тихо сказал Геру. Последний тотчас же встал и, обернувшись ко мне, предложил:

— Хочешь пойти с нами на Товарищеское Собрание? Там Старшие Братья отчитываются в своей деятельности за два круга (круг равен двум с половиной земным месяцам).

— Конечно! — воскликнул я.

Мы спустились в движущийся тоннель и через полчаса езды уже были на колоссальной площади, где собралось не менее миллиона грианоидов. В центре площади возвышался род металлического помоста. Седоволосые труженики в странных черно-зеленых одеяниях сидели здесь, тихо переговариваясь. Я понял, что это и были Старшие Братья. Вот один из них встал и поднял руку. Сразу смолк сдержанный гул голосов, напоминающий далекий шум морского прибоя. Когда Старший Брат заговорил, то его голос прозвучал подобно грому. Вероятно, звуки усиливались здесь специальными акустическими аппаратами.

— Познаватели надеялись, что я буду первым стражем Гармоничного Распорядка Жизни в Лезе, — гулко зазвучал голос Старшего Брата. — Но я старался делать так, чтобы мои братья меньше ощущали его бессмысленный ритм. Ни один труженик Лезы не испытывал недостатка в пище и не был лишен отдыха. Пробуждение, время приема пищи, часы работы и отдыха, отход ко сну соблюдались с точностью до одной гуны (как я узнал впоследствии, гуна равнялась десяти земным секундам). Сейчас я работаю над Системой Нового Распорядка Жизни, который установят наши потомки в Свободной Гриаде!

Когда грианоид окончил говорить, он снял с головы род шлема и опустился на одно колено, всем своим видом показывая уважение и подчинение воле общества. Последовал ряд вопросов, на которые он отвечал ясно и четко. Вероятно, народ Лезы остался доволен деятельностью этого Старшего Брата. Седой труженик с достоинством встал и под одобрительный гул занял свое прежнее место на возвышении.

Одним из последних отчитывался невысокий грианоид с глубоко ушедшими под лоб глазами; они излучали беспокойный блеск. Как я понял, он ведал распределением материальных благ среди тружеников Восточных Сумеречных Равнин, где были наиболее тяжелые условия работы, где требовались безупречная объективность и всесторонний учет труда каждого грианоида. Речь этого Старшего Брата была выслушана среди всеобщего молчания. Однако когда он по традиции опустился на колено, ожидая вопросов, на помост поднялось несколько десятков тружеников с Восточных Сумеречных Равнин. Они гневно говорили что-то, указывая пальцами на склонившегося грианоида. Вероятно, они обличали недостойного старшего брата в недобросовестном исполнении общенародных обязанностей. Миллионное собрание сердито загудело, словно гигантский потревоженный улей. По мере того как появлялись все новые и новые обличители, голова грианоида опускалась все ниже и ниже.

Внезапно он резко встал, снял с себя черно-зеленое одеяние и шлем, положил все это у ног Старших Братьев и, понурив голову, исчез в Южной шлюзовой камере.

— Куда он теперь? — невольно вырвалось у меня.

Гор теплым взглядом проводил ушедшего. Потом ясным голосом ответил:

— Это не потерянный Старший Брат... Раз он пошел к Южному шлюзу, значит намерен отправиться в подводный центр, расположенный под Ледяными Пустынями Желсы. Там наши братья с Южных Сумеречных Равнин упорно готовят освобождение узников Желсы. Он отдает себя целиком делу освобождения, чтобы в какой-то мере искупить вину.

Гор на мгновение задумался, затем продолжал голосом, в котором зазвучали презрительные нотки:

— Однако бывает и так, что провинившийся Старший Брат до конца идет по пути падения: он становится предателем, верным помощником биопсихологов — и в виде особой милости назначается надсмотрщиком над тружениками Желсы. Но ренегаты получат справедливое возмездие!..

Все кончено! Электронный искатель биопсихологов все-таки обнаружил меня в дебрях Сумеречных Равнин. Прошло уже с полчаса, как меня привели в Центральный Совет Старших Братьев. Они угрюмо молчат. Гер не скрывает своей печали. Огромный экран телеаппарата Внешней Связи загорается зеленоватым светом, и я непроизвольно вздрагиваю: на меня в упор смотрят ледяные глаза Элца и Югда; позади них виднеются бесстрастные лица ко всему безучастных биопсихологов, для которых в мире нет ничего, кроме объектов исследований. Один из таких объектов, то есть я, ускользнул. Его надо найти и вернуть, чтобы закончить намеченный эксперимент, — вот и все.

— Немедленно доставить землянина в Сектор биопсихологии, — раздается скрипучий голос Элца. — Кто помог ему укрыться в Лезе?

Он пронзительно обводит взглядом Старших Братьев. Потом его глаза останавливаются на мне. Я не опускаю головы, но перед умственным взором невольно встают сумрачные пейзажи Желсы и оперированные труженики, управляемые по радио.

Старшие Братья продолжают молчать. Вдруг Гер подался вперед и бесстрашно выкрикнул прямо в холодное лицо Элца:

— Мы не отдадим землянина! Он согласен навсегда остаться с нами!

Элц, презрительно усмехнувшись, делает знак Югду.

— О чем ты говоришь?! — насмешливо восклицает Югд. — Или ты забыл, что ваша жизнь зависит от одного нашего жеста? Энергостанции и генераторы, снабжающие Лезу энергией и светом, в наших руках!

Югд резко поворачивается к пульту, находящемуся позади них, и выключает один из рубильников. Черная непроглядная ночь заливает все вокруг. Сквозь прозрачные стены Совета Братьев я тщетно всматриваюсь в пространство. Волшебное сияние огней Лезы исчезло. Лишь далеко-далеко на горизонте брезжит зеленоватое сияние океана, да еще ярче выступает освещенный экран, на котором видны бесстрастные лица Познавателей. Биопсихологи настраивают свои аппараты, собираясь, вероятно, фиксировать наши мысли и переживания. Через пять минут я начинаю задыхаться: очевидно, перестали работать аппараты кондиционирования воздуха.

Старшие братья молчат. Гер в бессильной ярости скрипит зубами, с ненавистью глядя на Познавателей; пот крупными каплями катится по лицам грианоидов. Издали доносятся крики задыхающихся тружеников.

— Довольно! — бросаюсь я к экрану. — Они ведь не при чем! Что вы делаете?! Я приду к вам!

От недостатка свежего воздуха на мгновение теряю сознание, а когда открываю глаза, вокруг меня стоят Старшие Братья. Я лежал на полу, покрытый чьим-то одеянием; лица Познавателей исчезли, сияли яркие огни освещения. Грустные глаза Гера неподвижно уставились на меня. Старшие Братья остро осознавали свое временное бессилие и невозможность противостоять могуществу Познавателей.

Через полчаса на фронтоне центральной шлюзовой камеры замигали зеленые огоньки. Кто-то прибыл в Лезу с поверхности океана. Вероятно, это за мной. Крепко жму руки Старшим Братьям и Геру.

— Прощайте, друзья, — с усилием говорю я. — Обо мне не беспокойтесь. Учитесь! Только так вы добьетесь освобождения.

Грианоиды толпой провожают меня до шлюзовой камеры и еще долго машут руками. Я последовательно перехожу из тамбура в тамбур. Мерно вздыхают насосы, откачивающие воду.

Каково-же мое удивление, когда я вижу знакомый гидромобиль, из которого выходит мрачный Джирг.

— Я прибыл за тобой, — говорит он вместо приветствия и угрюмо регулирует бортовой приемник энергии. Потом с отчаянием восклицает: — Еще двести пятьдесят кругов! Только через пятьдесят лет!

— Что же тогда произойдет? — спрашиваю я.

— Столько времени потребуется моим братьям-грианоидам для сознательного овладения электронной техникой и энергией мезовещества. Только тогда будет разрушена монополия Познавателей.

— А как вы определили этот срок?

— Его вычислил твой брат, оставшийся у биопсихологов. Я попросил Виару найти его в Трозе, и он охотно согласился составить для грианоидов ускоренную программу познания. Виара передает тебе привет.

— Академик Самойлов! — обрадовался я. — Он все еще в Информарии? И вам удалось связаться с ним?!

Джирг кивает головой и приглашает меня в гидромобиль. С радостью думаю о встрече с Петром Михайловичем. Сколько нового я смогу рассказать ему! Ведь он, должно быть, окончательно забыл обо всем на свете, погрузившись в изучение грианской науки. А я скучаю без него...

И вот я опять в пулевидной рубке перед квадратным экраном обзора. Люк гидромобиля закрывается, шлюзовой зал быстро наполняется водой.

В то время как судно мчится по неповторимым Сумеречным Равнинам, с грустью смотрю назад — волшебное видение Лезы постепенно растворяется в океанских просторах.

Подъем на поверхность океана мы совершаем в полном молчании. Спустя полчаса наш гидромобиль, снова превратившись в электромагнитный катер, мягко покачивается на фиолетовой глади океана. В открытые иллюминаторы врывается горячий воздух. Солнце, стоящее в зените, почти тонет в сиянии центральногалактического облака. Палящий зной начинает проникать в рубку. Джирг подает мне охлаждающий скафандр, в который я торопливо облачаюсь.

Под мягкий гул электромагнитного приемника пытаюсь угадать свою дальнейшую судьбу. Вероятно, отправят в Желсу. Как быть? И почему молчит Джирг? Да и что он может сделать... Неожиданно катер останавливается. Джирг выходит на палубу и подзывает меня ближе. Его лицо выражает решимость. Он показывает вдаль — туда, где ясно проступают очертания громад.

— Порт Драза, — поясняет Джирг. — Сюда я должен доставить тебя. Там поджидает Люг.

Люг! Я уже забыл о его существовании. Сразу вспомнились холодные красные глаза Люга и его «рациональная» система обучения.

— Но я не хочу, чтобы землянин снова попал в руки биопсихологов, — продолжает Джирг. — Если я отпущу тебя просто так... меня отправят в Желсу. Но мы перехитрим Познавателей! В судно заложен заряд взрывчатого вещества. Стоит лишь нажать вот эту кнопку, и через десять минут судно взорвется и потонет. Я «спасусь» на антигравитационном диске, прилечу в Дразу и скажу Люгу, что ты каким-то образом взорвал судно, а сам спрыгнул в воду и, доплыв до берега, скрылся в прибрежных зарослях. Я не мог тебя остановить, так как едва спасся сам.

И он протянул мне запасной антигравитационный диск.

— Джирг! — я не мог больше ничего сказать, а только повторял: — Друг... Друг...

— Постарайся скрыться подальше и держи со мной связь. Вот телеаппарат, который передала тебе Виара. С его помощью можно поддерживать связь на расстоянии в десять тысяч километров. Эти аппараты — привилегия немногих Познавателей. Я буду откликаться только на такой шифр.

Он набрал на кнопочном циферблате аппарата шифр вызова и заставил меня повторить его несколько раз.

— Советую лететь на Большой Юго-Западный Остров. Там находятся пришельцы из Великого Многообразия. Они появились на Гриаде, когда меня еще не было на свете. Познаватели избегают этого района океана по причине, мне неизвестной. Но Виара уверяет, что землянам там бояться нечего.

— Спасибо, Джирг, — взволнованно отвечаю я. — А как же ты?

— Все будет в порядке, — успокаивает он. — Мне дадут новое судно, и я снова уйду в контрольный сектор Фиолетового океана.

С каждой минутой все ближе и ближе сооружения Дразы. Берег всего в полукилометре от нас.

— Пора! — командует Джирг и, ласково погладив мои плечи, плавно взлетает в воздух, направляясь к Дразе. — Не медли! — кричит он сверху.

Нажав кнопку взрывающего устройства, я штопором ввинчиваюсь в вечереющее небо. В тот момент, когда я достиг берега, на покинутом судне загремел взрыв. Мощная взрывная волна с силой ударила, закружила и понесла меня вниз, прямо на кроны каких-то колючих грианских деревьев, росших по всему побережью. Я едва успел перевести рычажок диска на полную мощность и, больно поцарапав ветвями бедро, стал медленно подниматься вверх. Обернувшись в сторону моря, я не нашел на его поверхности только что покинутого судна; Джирг уже превратился в крохотную черную точку.

Некоторое время я размышлял над своим положением. В памяти быстро промелькнули события истекших недель.

Куда же теперь направиться? Вдруг память услужливо подсказывает: «Шародиски!» Еще в Информарии я часто слышал о них от Самойлова. Академик высоко оценивал достижения гриан в преодолении космических расстояний. «Шародиск, — говорил он, — это совершенная машина пространства-времени». Но где их искать? Я напряг память, мучительно вспоминая карту Гриады, но, кроме общего контура, в памяти не всплывали никакие подробности карты.

В сердцах я выругал себя и снова стал рыться в кладовых памяти. Наконец я вспомнил: академик указывает на зеленое пятно в южной части Центрального Материка и говорит мне, улыбаясь: «Здесь космодром шародисков, о которых ты мечтаешь».

Поспешно разглядываю миниатюрную карту, подаренную мне Джиргом. Ага! Вот Троза, она на западной оконечности материка. Значит, космодром находится на юго-востоке.

Не буду вспоминать, как я двое суток блуждал над южной частью Центрального Материка и едва не умер с голоду. Меня спасали плоды, вкусом напоминающие дыни, которые я рвал в культурных лесах Гриады. На третьи сутки я еще издали увидел, как через равные интервалы времени в южной стороне горизонта поднимались ракетные корабли, оставляя в небе фосфоресцирующий след.

Вот и космодром. Его бескрайное поле застроено гигантскими сооружениями, причальными колоннами, эстакадами, решетчатыми башнями. По всему полю стоят причудливые эллипсоиды. К востоку от меня все с той же завидной точностью и равномерностью взлетали космические ракеты рыбообразной формы. Они внезапно появлялись из-за длиннейшего сводчатого сооружения и сразу круто поднимались вверх. Присмотревшись внимательнее, я подумал, что длинное сооружение очень похоже на земные электромагнитные пушки, запускающие в Космос грузовые ракеты без людей. Я тщетно искал глазами знаменитые шародиски, почему-то представляя их себе в виде шаров, накрытых «тарелкой» или «диском». Однако в поле зрения не попадалось ничего похожего. «Может быть, эти сплюснутые эллипсоиды и есть шародиски?» — подумал я и тихо приземлился возле одного из них.

Было довольно темно, так как солнце зашло, а центр Галактики опять заволокло сплошными тучами, и я смог незаметно приблизиться вплотную к эллипсоиду. Его пятидесятиметровая громада, отливавшая зеленоватым металлом покрытия, смутно возвышалась передо мной. По поверхности эллипсоида проходил гребень, напоминающий приемник равновесия земных звездолетов. Я понял, что это и есть шародиск.

В нижней части шародиска я обнаружил полуоткрытый люк, из которого струился слабый свет. Я быстро осмотрелся. Вокруг ни души. Вероятно, все операции по отправке и приему на космодром кораблей выполнялись электронными автоматами. Только один раз мимо меня пролетел грианин, чуть не задев ногами. Он ловко опустился у люка и исчез внутри шародиска. Меня охватило непреодолимое искушение. А что, если проникнуть в шародиск? Да, но куда он собирается лететь? На близкую планету или в другую Галактику?

Я осторожно подкрался и заглянул в люк: никого не видно. Внутри я заметил еще три полуоткрытых люка и за последним — ступени трапа, уводящие вверх. Бесшумно войдя в корабль, я миновал два герметичных отсека, поднялся вверх по ступеням и попал в длинный коридор. Слушая гулкие удары своего сердца, я крался по коридору и думал: «Вот сейчас столкнусь с астронавтом, и меня с позором выпроводят. Это в лучшем случае. Или доставят в Сектор биопсихологии».

Вдруг позади, у люка, кто-то громыхнул железом. Раздумывать было некогда. Я метнулся в первую попавшуюся дверь, задел ногой за выступ и ничком упал на груду мягких одежд. Это оказались скафандры. Вошедший в корабль грианин, к счастью, не заметил меня, так как совершенно спокойно прошел мимо двери дальше по коридору. Я встал и прислушался: по кораблю несся певучий тонкий звук — вероятно, сигнал готовности или старта. В течение следующей минуты стояла томительная тишина. Вслед за тем шародиск наполнился потрясающим гулом. Что бы это могло быть? Включилась ли двигательная система корабля, или же «пели» магнитные поля? Во всяком случае, я отчетливо ощутил, что шародиск движется, так как перегрузка вдавила меня в мягкую груду скафандров.

Еще в прежних межзвездных полетах я научился по опыту определять величину ускорения корабля. Это пригодилось мне и сейчас. В момент старта ускорение равнялось примерно четырем «жи», а потом стало угрожающе нарастать с каждой секундой. «Сейчас меня раздавит чрезмерная перегрузка», — подумал я... Я не сообразил, что гриане, вероятно, давно обезопасили себя от действия ускорения. Я почти терял сознание, когда на стене моего убежища совершенно неожиданно засветился экран внутренней связи корабля. Вероятно, командир шародиска производил традиционный осмотр помещений. Я успел заметить неподдельное изумление на бесстрастном лице грианина. Ускорение чудовищно нарастало, и я инстинктивно опрокинулся на спину, принимая наиболее выгодное положение — ногами к носу корабля. Потом мне стало легче: вероятно, грианин выключил двигатель. Ускорение резко упало. А через несколько минут по коридору затопали шаги, в каюту ворвались два грианина. Они молча подхватили меня под руки и бегом понесли по коридору.

И вот я в Централи управления, закрепленный в каком-то костюме. Вероятно, это противоперегрузочный костюм, так как чувствую себя прекрасно, хотя шародиск снова резко набирает скорость. Пожилой грианин с поразительно яркой огненно-рыжей шевелюрой в упор разглядывает непрошенного гостя. По всем признакам это командир шародиска.

— Простите, — говорю я извиняющимся тоном. — Мне давно хотелось познакомиться с вашими космическими кораблями. Правда, я самовольно проник в шародиск...

Тут я вспомнил, что грианин не понимает меня: у него ведь нет переводного аппарата. И действительно, грианин продолжал бесстрастно рассматривать меня. Тогда я прибег к универсальному языку жестов и предметов. Однако все это оказалось излишним, так как астронавт извлек из кармана лингвистический аппарат. Вероятно, это была обычная принадлежность грианских астронавтов в их странствиях по Космосу.

— Ты землянин? — спрашивает он.

Отпираться не было смысла, так как грианин, не дожидаясь ответа, включил астротелевизор, на экране которого я увидел отталкивающее лицо Югда, монотонно передающего в эфир:

— Всем Познавателям западного полушария! Слушайте, слушайте! Нарушитель Гармоничного Распорядка Гриады, пришелец с Земли, убежал от служителей Кругов Многообразия! Каждый, кто обнаружил землянина, должен схватить его и доставить в Трозу. Слушайте, слушайте приказ Кругов Многообразия!

Командир шародиска выключил астротелевизор и холодно произнес:

— Жаль, что я не могу прервать полет к Птуин, чтобы выполнить приказ Кругов. Придется это сделать на обратном пути.

— Мне повезло, — вставляю я примирительным тоном. — А что такое Птуин? Искусственный спутник Гриады?

— Нет, это ближайшая к ней планета внешнего пояса.

— Она обитаема?

Грианин внимательно смотрит на меня и, помедлив, отвечает:

— Там функционирую заводы мезовещества.

— Из обслуживают автоматы?

Грианин промолчал, и я понял, что больше спрашивать не следует.

Итак, мне недолго быть на свободе. Ну что ж, все равно не стоило унывать. Время летит незаметно, с интересом изучаю шародиск. Кроме командира, на корабле находятся еще пять человек экипажа. Наблюдая за ними, я пришел к выводу, что это не Познаватели, а скорее всего существа, подобные операторам Трозы. Вскоре мои предположения подтвердились. Командир шародиска ушел в свою каюту: громадная электронная машина вела корабль по строго рассчитанной программе и не нуждалась в помощи пилота. Вдруг из каюты раздался так знакомый мне перезвон «букетов» опьяняющего газа. Заглянув через некоторое время к командиру, я увидел его извивающимся в блаженном экстазе. Та же картина, что и на Островах Отдыха!

— Вы тоже Познаватели? — спрашиваю я одного из астронавтов.

Тот непонимающе качает головой, боязливо оглядываясь на полуоткрытую дверь командирской каюты. Тогда я плотно прикрываю дверь каюты и подаю ему лингвистический аппарат, оставленный Познавателем на пульте. Но он не умеет им пользоваться. Я помог ему подключить аппарат.

— Кроме Познавателя, кто-нибудь из вас умеет управлять кораблем? — спрашиваю я астронавта.

Он отрицательно качает головой.

— Почему?

— Я не знаю этого, — бесстрастно отвечает астронавт.

— А что ты умеешь делать?

Грианин подходит к пульту в другом конце рубки и, поочередно нажимая кнопки, показывает на экранах все узлы и агрегаты шародиска. Я догадался, что ему поручено наблюдать за состоянием частей корабля. Вероятно, во всех напряженных узлах шародиска были установлены пьезокварцевые датчики, которые безошибочно сигнализировали о возникающих повреждениях.

— А где вы живете? — продолжал я допытываться.

— Птуин, — коротко ответил астронавт.

Значит, передо мной новый род тружеников — обитатели планеты Птуин. Если одних Познаватели загнали на океанское, то удел других — работа в Космосе, на планете, не приспособленной, может быть, для жизни.

Через несколько часов Алд (так звали Познавателя) «протрезвился» и с мрачным лицом сел за пульт. Я решил воспользоваться случаем и стал подробно расспрашивать его об устройстве шародиска. Алд отвечал неохотно, но точно и выразительно, не находя, очевидно, ничего особенного в моей любознательности.

Принцип действия двигателя шародиска я уяснил довольно смутно, так как в технической терминологии гриан было много непонятных выражений. Насколько я понял, шародиск являлся до предела автоматизированным кораблем. Все функции управления и контроля осуществлялись электронно-аналитическими и счетно-решающими машинами. По принципу действия это была гравитационная ракета, подобная нашей «Урании», но неизмеримо более усовершенствованная. Главное ее отличие заключалось в иных источниках гравитационной энергии: шародиск извлекал энергию из мезовещества — неисчерпаемого носителя энергии. Грианские шародиски были значительно меньше «Урании». Если бы потребовалось сравнение, то я сказал бы, что их шародиск был шлюпкой, а наша «Урания» — океанским кораблем. Шародиск, на котором мы летели, был межпланетным кораблем и имел в длину не более пятидесяти метров (по большой оси эллипсоида). Межзвездные и межгалактические шародиски, как сообщил мне Алд, были в десятки раз больше и по форме приближались почти к шару. Однако даже межгалактический шародиск был меньше «Урании» в несколько раз! Небольшие размеры грианских кораблей объяснялись громадной энергоемкостью мезовещества. Более половины шародиска занимал двигатель — чудесная по своей слаженности система, превращавшая энергию мезовещества в гравитационное или электромагнитное излучение.

Расстояние между планетами, равное тремстам сорока миллионам километров, шародиск покрыл за тридцать два часа, от есть он летел со средней скоростью — триста километров в секунду. Двигатель работал всю дорогу; вследствие этого в корабле поддерживалась нормальная сила тяжести. Управление автоматизированным кораблем оказалось довольно несложным делом, так что к концу путешествия я уже сам смог бы вести шародиск.

Мы приближались к планете Птуин. «Почему не включают экраны обзора?» — подумал я и вдруг снова стал свидетелем явления, всегда приводившего меня в изумление: стены корабля стали прозрачными. Мы как бы повисли в пространстве. Прямо по носу корабля в небесной бездне сиял огромный сверкающий диск планеты. Командир шародиска и два его помощника совершали у пульта странные ритмичные движения, переключая серии кнопок и рычажков. По шародиску неслась многоголосая симфония, то усиливаясь, то замирая.

— Что означает эта музыка? — спросил я у Алда.

— Я ввожу шародиск в режим энергетических вибраций, создаваемых по экватору планеты. Экваториальный пояс энергетических вибраций образуется генераторами-приемниками и преобразователями энергии излучения центра Галактики. Эти вихри-вибрации непрерывно питают заводы мезовещества, так как получение даже одного килограмма его требует затраты громадного количества энергии, равного двумстам биллиона киловатт. Ее источник неисчерпаем. Энергии ядра Галактики хватит на миллиарды лет, — добавил он.

Многоголосая, хватающая за душу мелодия все разрасталась. В нее вливались мощным потоком новые звенящие звуки, беспрерывно повышаясь. По телу разлилась странная пугающая слабость. Казалось, что вот-вот я начну растворяться в этой расширяющейся мелодии. На какое-то мгновение на все тело навалилась свинцовая тяжесть и сразу отпустила.

Мелодия угасла так же внезапно, как и началась. Легкий толчок — и шародиск беззвучно опустился на ровную площадку.

— Прибыли? — удивился я. — Так скоро?

Алд кивнул головой.

Нас никто не встречал. Я осмотрелся. До самого горизонта тянулись грандиозные грибовидные сооружения, уступчатые здания и башни, над которыми струились зеленые молнии. Вероятно, это и были приемники-распределители энергии, поступающей на заводы. Грибовидные сооружения были связаны между собой густой сетью толстых трубопроводов. Подняв глаза, я увидел черный небосвод с крупными немерцающими звездами: значит, планета лишена атмосферы; поэтому центр Галактики пылал здесь ослепительным блеском, затмевая солнце.

Мы облачились в скафандры и после трехкратной выдержки в тамбурах вышли из шародиска.

— Мы должны забрать отсюда очередную партию мезовещества, — строго сказал мне Алд. — А ты подождешь нас в диспетчерском пункте. — И он указал мне на полукруглый броневой гриб, находившийся от нас на расстоянии пятисот метров. — Не пытайся скрыться. Здесь тебе это не удастся. Мы закончим приемку и погрузку мезовещества через пять часов.

Сила тяжести на этой планете была значительно меньше, чем на Гриаде. Поэтому я без усилий передвигался в грианском скафандре. Мы подошли к двери диспетчерской. Алд нажал скрытую в стене кнопку, дверь тут же сама открылась. В тамбуре мы сняли скафандры и вошли в просторный длинный зал. На миг мне показалось, что я снова попал на Острова Отдыха, так как ощутил пьянящий воздух морских просторов, аромат тропических цветов. В диспетчерской поразительно точно было воспроизведен климат далеких Островов Отдыха.

В огромном зале находились всего три Познавателя, которые с бесстрастной важностью прохаживались вдоль рядов причудливых приборов. На экранах аппаратов мигали, переливались и искрились сотни дрожащих, пульсирующих кривых. Периодически вспыхивал гигантский проектор в центре диспетчерской, давая картину того или иного цикла производства мезовещества.

Переговорив с Познавателями, Алд указал на меня и вышел из диспетчерской.

Я подошел к одному из Познавателей и спросил, указывая на сооружения, виднеющиеся за высоким узким окном:

— И это все обслуживаете только вы трое?

Познаватель долго рассматривал меня, очевидно обдумывал ответ. Потом широким жестом указал на одновременно вспыхнувшие экраны связи. И я увидел бесконечные подземные тоннели, по которым двигались труженики с нездоровыми, землистыми лицами. Их глаза сверкали, как факелы, в призрачной багровой мгле. Вероятно, мгла представляла собой вредные испарения окружающих горных пород.

— Кто это? Неужели гриане? — невольно ужаснулся я.

— Нет! — высокомерно ответил Познаватель, и по его тону я понял, что мои слова задели его самолюбие. — Не для того тысячи лет Познаватели накапливали знания, чтобы самим работать на глубинных месторождениях мезосырья. Для этого есть эробсы.

И я узнал, что в подземных толщах Птуин, на глубинах от трехсот до восьмисот километров, раскинулись целые города, где жили труженики Космоса — эробсы. Откуда они появились на планете? Из числа тех же островитян, потомки которых возделывают Сумеречные Равнины? Преодолевая душивший меня гнев, я смотрел на космических братьев грианоидов, работавших около чудовищных механизмов. Окутанные багровыми пыльными облаками, эробсы шаг за шагом вгрызались в горные породы, расположенные в непосредственной близости от тяжелого ядра планеты. Они добывали сырье для производства мезовещества.

Потом передо мной поплыли проспекты подземных городов, я увидел космических тружеников за работой, на отдыхе, в часы досуга; тускло мерцали осветительные лампы, ритмично пульсировал огромный аппарат регенерации воздуха, время от времени выбрасывая на поверхность планеты вредные газы. Но, несмотря на то, что здесь условия труда были гораздо тяжелее, чем на дне Фиолетового океана, я тщетно искал на лицах эробсов выражение рабской покорности. Как и у братьев грианоидов, я видел всюду мужественные, волевые лица, глаза, полные разума.

Я обернулся к самодовольно-бесстрастному Познавателю, лениво взиравшему на экраны, и мне неудержимо захотелось крикнуть в его ледяное лицо: «Варвары! Вас надо уничтожать, как ненужную плесень на здании тысячелетней цивилизации!»

Итак, опять в Трозу. Что-то меня ждет? Алд внимательно следит за погрузкой последних пакетов мезовещества в центральный грузовой люк шародиска. Один такой «пакетик» весит полмиллиона килограммов, и его грузит мощный антигравитационный транспортер. Я нахожусь в Централи управления. Астронавты-операторы безучастно сидят по своим местам. Они, вероятно, и не подозревают, что я посланец далекого мира, где невозможны Познаватели. Вдруг мне приходит в голову отчаянная мысль: захлопнуть люк и бежать.

Рука потянулась к автомату, закрывающему люк. Но тут здравый смысл подсказал мне, что я могу погибнуть в ледяных пустынях Космоса. Ведь я не знаю, как составлены программы электронных машин, управляющих кораблем, я не смогу вычислить грандиозно далекий путь до Солнечной системы. Кроме того, в шародиске нет анабиозных ванн — значит, я умру раньше, чем достигну периферии Галактики. И, наконец, самое главное — способен ли этот межзвездный шародиск развить субсветовую скорость? Наверное, нет. Вот если бы это был межгалактический шародиск! Нет, все равно я не смог бы улететь: ведь в Трозе остался Петр Михайлович! Ладно, вернусь в Трозу. Не могу допустить и мысли, чтобы мы с академиком дали добровольно произвести над собой гнусную операцию замены мозговых центров с последующей отправкой в эту пресловутую Желсу.

Резкий звон захлопнувшегося люка заставил меня сильно вздрогнуть. Это, конечно, Алд. Операторы бросились по своим местам. Познаватель включил сигнал старта. Медленно отвалил в сторону антигравитационный транспортер. Еще минута, и в грохоте энергетической отдачи шародиск отрывается от поверхности Птуин.

Прощайте, братья подземных городов Птуин! Я верю, что и над вами скоро взойдет солнце Свободы!

Едва шародиск коснулся полированной равнины Трозы, как меня подхватили поджидавшие здесь служители Кругов Многообразия и усадили в яйцевидный аппарат.

Спустя полчаса аппарат пикирует в воронку, и я с удовольствием окидываю взором незабываемую панораму Трозы.

...Меня запирают в треугольной комнате без окон. Смутно брезжит поляризованный свет сквозь одну из стен. Где же Петр Михайлович? Может быть, его уже нет в живых? От этих рационалистких варваров можно ожидать всего.

Резкий стук прерывает мои мысли. В комнату врывается сноп яркого света. Я зажмурился, а когда открыл глаза, передо мной стояли три служителя.

— Пойдем, — безразличным голосом произнес один из них.

Молча едем по тоннелям. «Неужели в Желсу?..» Лифт останавливается перед круглой дверью. «Очевидно, операционная», — в смятении подумал я. Что делать? Внезапным ударом оглушить служителей и попытаться скрыться? Да, но как вырваться из Трозы?

Служитель открыл дверь, и мои страхи рассеялись: я узнал знакомый зал Сектора биопсихологии. Меня, вероятно, ожидали, так как головы биопсихологов в оранжево-синих одеяниях быстро повернулись ко мне. На возвышении сидели Югд, Люг и еще трое незнакомых гриан. А среди оранжево-синих я увидел... академика Самойлова. Оттолкнув служителей, я подбежал к нему и сел рядом.

— Петр Михайлович, как я рад! А я уже не надеялся застать вас в живых. Что они собираются делать с нами?

Самойлов казался озабоченным. Он нахмурился и, сделав незаметный знак, быстро и тихо сказал:

— Нависла серьезная опасность. Сейчас будут решать нашу участь. Тебя Круги приказали отправить на рудники Желсы. Слышал о них?

— А что ожидает вас?

Самойлов усмехнулся:

— Меня? За примерное поведение меня, возможно, используют для дальнейшего изучения мозговых процессов...

Биопсихологи внимательно прислушивались к нашему разговору, но, ничего не поняв, равнодушно отвернулись: объекты исследования пока их не интересовали.

— Но с меня тоже довольно, — вдруг сказал Петр Михайлович. — Грианскую теорию пространства-времени я в основном познал. Весь необходимый материал собран в микрофильмах. — Он с удовлетворением погладил свои туго набитые карманы. — Детальное изучение этих микрофильмов займет теперь весь остаток моей жизни. Будем думать о возвращении на Землю.

— Пожалуй, поздно, Петр Михайлович. Теперь отсюда не выберешься.

— Выберемся, — уверенно произнес Самойлов. — Ладно, поговорим об этом наедине. Видишь, начинается...

Югд властно ударил по колонне тонким стержнем. Раздался мелодичный звон, воцарилась тишина.

— Круги Многообразия требуют обсудить вопрос о пришельцах с Земли. Беспокойный дикарь по имени Вектор (так в его произношении прозвучало мое имя), как бесполезный объект для исследования мозговой функции и нарушитель Гармоничного Распорядка Гриады, немедленно будет отправлен в Желсу. Тебе, Люг, — он повернулся к красноглазому биопсихологу, — я поручаю сделать землянину операцию мозга.

Красноглазый, довольно осклабившись, кивнул головой.

Однако дело приняло неожиданный оборот. Биопсихологи в общем согласились с предложением Югда. Меня решили отправить в Желсу. Самойлов же передавался в Сектор мозга для углубленного исследования его мышления. Но Люг вдруг обратился к Югду.

— Сектор биопсихологии просит еще на неделю оставить обоих землян для интересных и многообещающих опытов по сочетанию их с грианоидами и эробсами. Мы считаем, что этот опыт принесет большую пользу Познавателям. Существа, которые возникнут в результате этих опытов, дадут начало новой расе работников. Они унаследуют от землян некоторые ценные качества: сообразительность, энергию, трудоспособность. — При этом он удовлетворенно взглянул на академика. — Наши операторы имеют младенческий разум, а грианоиды невежественны и строптивы. (Я усмехнулся, вспомнив, как дети океана упорно постигают знания в тайных школах подводных городов.) Они уже не в состоянии хорошо обслуживать новейшую технику.

Биопсихологи одобрительно загудели, защелкали своими странными аппаратами, поддерживая предложение Люга. После короткого разговора с Элцем по телевизионному каналу Югд сообщил, что Круги Многообразия разрешают этот опыт. Служители Кругов Многообразия увели нас в полутемную комнату рядом с Сектором. Когда мы остались одни, Самойлов оглушительно захохотал:

— Ты видел, что придумали!

Потом ожесточенно забегал по комнате.

— Ты что молчишь?! — вдруг набросился он на меня. — Надо что-то предпринимать!

Признаться, до меня только теперь дошел смысл дикого грианского предложения. Целый час мы просидели в тяжелом раздумье. И вдруг меня словно озарило.

— Постойте!

И я изложил ему свой план спасения, обратив против Познавателей их же эксперимент.

После некоторого размышления Самойлов оживился:

— Правильно придумано! Это, пожалуй, единственный выход. Да, но на чем лететь? Я не вижу возможности достать аппарат-яйцо.

— А это зачем? — сказал я и выхватил из-за пазухи антигравитационный диск, который тщательно прятал от Познавателей, так же как и радиотелеаппарат, переданный мне Джиргом.

Самойлов крепко меня обнял.

— Это очень кстати, — взволнованно произнес он. — Но поднимет ли он нас двоих? Я знаю технические данные этого диска. Его грузоподъемность — сто шестьдесят килограммов. Я вешу восемьдесят пять килограммов, а ты?

— Девяносто! — с отчаянием ответил я. — Если бы знать раньше.

— Ничего, — успокоил Самойлов, что-то напряженно подсчитывая в уме. — Обычно в любых аппаратах бывает какой-то запас — значит, и в диске есть запас грузоподъемности. Да что говорить — проверим.

Я быстро настроил диск и, обхватив руками Самойлова, включил аппарат. Довольно медленно мы поднялись к потолку.

— Ну вот, видишь, — заметил Самойлов. — С трудом, но вытянет. А куда же мы полетим?

— Это предоставьте мне.

С видом заговорщика я извлек второй предмет — радиотелеаппарат. Не понимая еще значения этого факта, Самойлов выжидающе смотрел на меня.

— Для чего тебе эта машина? — усмехнулся он.

Продолжая интриговать академика, я включил аппарат и набрал условный шифр вызова. На миниатюрном экране заструились зеленоватые полосы. Прошла минута, другая, третья. Ответа не было. Что случилось? Почему молчит Джирг? Я уже начинал чувствовать себя в глупом положении и собирался обратить все в шутку, как вдруг зеленоватые полосы побледнели и сквозь дымку обрисовалось лицо Джирга. Он стоял на палубе незнакомого судна и озабоченно вглядывался в экран такого же, как и у меня, радиотелеприемника.

Лицо его выражало волнение и беспокойство: очевидно, он увидел необычную обстановку, в которой мы находились.

— Я слушаю тебя, брат, — услышал я ослабленный расстоянием голос Джирга и облегченно перевел дух. — Что с тобой? У тебя измученный вид, — продолжал он. — Где ты? Что я могу сделать для тебя?

В нескольких словах я рассказал, что произошло с нами, и попросил его укрыть нас у себя на судне. Джирг не удивился, а только сказал:

— Когда и где?

— Ожидай нас в том же районе, где мы с тобой расстались шесть суток назад: северо-западнее Дразы. Помнишь ту колонну радиомаяка? О точном времени прибытия сообщу дополнительно.

— Хорошо, брат, — сказал Джирг. — Я буду ждать вас.

Экран погас. Самойлов со все возрастающим изумлением слушал наш разговор. Только сейчас я подумал о том, что ничего не рассказал ему о своем путешествии. Ведь мы расстались так внезапно в тот день, когда я незаметно оставил его в грианской школе. Я начал рассказывать ему о своих приключениях.

— Все это мне уже известно, — перебил он нетерпеливо. — Я следил за твоими похождениями в электронные искатели. Виара указала мне тот сектор Фиолетового океана, куда вы направились с Джиргом. Лучше скажи, какой план бегства ты придумал.

Выслушав мой план, академик с сомнением покачал головой, но в конце концов признал, что лучшего в данном положении не придумаешь.

— Стоит попробовать, — заключил он. — Но ты забыл одну важнейшую деталь: удастся ли нам проскочить в выходной тоннель Трозы?

— В воронку? Я думаю, что гриане открывают ее строго периодически, может быть, каждый час. Нужно найти один из каналов и там поджидать открытия тоннеля.

— Нет, это не годится, — сказал Самойлов. — Так вот, слушай: выходной тоннель открывается шесть раз в сутки и то лишь по специальному коду, который хранится в Электронном Центре Трозы. Я случайно узнал этот код: Познаватели, несмотря на свое высокое развитие, довольно наивны, предполагая, что мы недалеко ушли по уровню развития от операторов Трозы. Поэтому я пользовался в Информарии полной свободой и доступом ко всем его сокровищам. Этот код хранится в пятьсот четвертом слое среднего яруса Информария. Я его знаю.

— Как же использовать этот код? — спросил я.

— Довольно просто: у тебя есть передатчик. Заложим шифр в генератор и излучим на промежуточный автомат, который расположен на крыше Кругов Многообразия. Тогда тоннель откроется, но ненадолго, всего на пять минут, так как в Электронном Центре это обнаружат и тотчас закроют тоннель. Мы должны вырваться из Трозы за эти пять минут.

— Понял, — сказал я, еще раз мысленно поблагодарив судьбу за то, что она опять свела меня с Петром Михайловичем.

...Резкий толчок прервал мой беспокойный сон. «Вставай, за нами пришли», — услышал я шепот академика.

Я приподнял голову: в комнату входили Люг и два незнакомых служителя Кругов Многообразия. «Следуйте за мной в Сектор усовершенствования», — без всяких предисловий предложил биопсихолог.

В Секторе усовершенствования состоялся довольно необычный разговор:

— Вы готовы приступить к эксперименту? — спросил нас Югд.

Академик хотел было выразить свое возмущение, но я бодро ответил:

— Да!

Самойлов удивленно посмотрел на меня, но я успокоил его взглядом.

Нас поместили в двух смежных лабораторных комнатах и велели ожидать. Я понял, что пришло время действовать. Случай благоприятствовал нам: в потолке лаборатории оказался овальный люк, вероятно вентиляционный. «Сколько времени в нашем распоряжении?» — лихорадочно думал я, прикрепляя к груди диск.

— Петр Михайлович, скорее идите сюда! Пора!

Академик что-то мешкал.

— Ну что вы там? — недовольно закричал я. — Скорей!

Наконец Самойлов показался в дверях.

— Давай передатчик! — сказал он.

Пока он настраивал аппарат, я тщательно запер наружные двери лаборатории.

— Теперь держитесь крепче за меня, — прошептал я Самойлову.

Волнение сжало горло. Мы крепко обхватили друг друга, я включил диск. Аппарат плавно и уже легче, как мне показалось, чем в первый раз, поднял нас к отверстию люка. Нам пришлось отогнуть несколько прозрачных планок, вращающихся в люке, чтобы пролезть в него. Удалось это нам с большим трудом. Мы очутились в широкой темной трубе. Куда она выведет нас? Мы поднимались все выше и выше, изредка скользя по ее гладким стенкам. Вдруг я довольно чувствительно ударился головой о твердую поверхность. Подъем прекратился. Оказалось, что тут канал изгибался под прямым углом. Сразу стало светлее: где-то далеко впереди забрезжил свет.

— Это непредвиденное затруднение, — пробормотал Петр Михайлович. — Диск тут не поможет.

— Скорее, скорее, — подгонял я академика, хотя видел, что это было излишне. — По-пластунски!

Я выключил диск и пополз, как ползали в старину наши предки на полях сражений.

Некоторое время в трубе слышны были лишь проклятия академика, он не привык передвигаться таким способом. «Скоро ли вернутся биопсихологи? — тревожно вертелось в голове. — Через час или через пять минут? Скорей бы кончилась эта проклятая труба!» Светлый круг впереди казался все еще бесконечно далеким. Я собрал последние силы и пополз еще быстрее. Академик отставал.

— Не сдавайтесь, Петр Михайлович! — подбадривал я его. — После отдохнем.

Он молчал и пыхтел как паровоз.

— Фу! Наконец-то! — выдохнул я с величайшим облегчением и осторожно высунул голову в отверстие. Сердце радостно забилось: люк выходил как раз к уступу здания Кругов Многообразия.

— Скорей! Ну, Петр Михайлович! — громко шептал я.

Академик еще полз где-то в темноте, метрах в десяти от меня. Я протянул руку в темноту и, нащупав Самойлова, рывком выдернул его на уступ. От напряжения он тяжело дышал и не мог выговорить ни слова.

— Где же автомат включения воронки? — тормошил я его.

— Там... подожди. Я сейчас, — и он опустился на уступ.

Я видел, что Самойлов побледнел, и понял, что ему будет трудно держаться за меня во время полета. Тогда я снял диск со своей груди и прикрепил его к академику. Потом для надежности привязался к ученому ремнем и крепко обхватил его за плечи. Диск снова понес нас по воздуху.

Через минуту мы поднялись на площадку самого высокого уступа здания. Вдруг я заметил, что стало темнеть. Кругом замигали бесчисленные светильники. Взглянув вверх, я не увидел сквозь прозрачную крышу Трозы фиолетового неба и центра Галактики. По небосводу быстро мчались тяжелые хмурые тучи.

— Начинается Цикл Туманов и Бурь, — заметил отдышавшийся академик.

«Плохо это или хорошо?» — подумал я.

— Вот промежуточный автомат тоннеля, — указал Самойлов на четырехугольную пластмассовую коробку у карниза. — Смотри вверх.

Он излучил ритмичный сигнал, нажимая кнопки передатчика. Внутри автомата что-то защелкало, загудело.

— Есть воронка! — радостно закричал я.

Поляроидная крыша медленно раздвигалась как раз над зданием Кругов, постепенно выпучиваясь вверх в виде широкого конуса.

Я перевел рычажок диска на полную мощность. Словно жалуясь на непосильную нагрузку, аппарат тонко зажужжал, и мы по спирали поднялись к горлу воронки. Я с беспокойством смотрел на часы. С момента бегства прошло сорок пять минут. Хватились нас или нет? Скоро ли? Однако мы поднимались все-таки медленно.

— Четыре минуты, — прохрипел Самойлов. — Через минуту тоннель закроется. Скорей! Или все рухнет...

— Сдвигается! — воскликнул я, видя, как конус стал медленно сокращаться.

Уже близко... Еще миг! Мы еле успели пройти горло тоннеля, как оно стало меньше слухового окна и с мягким шорохом сомкнулось.

Над полированной равниной нас встретил пронзительный ветер, дувший, к счастью, нам в спину. Неимоверный зной, которого я так боялся, смягчился, но стало душно и сыро. Это были первые признаки Цикла Туманов и Бурь.

Вдруг я инстинктивно обернулся, как будто что-то толкнуло меня, и сердце сжалось: позади снова выросла воронка открывающегося тоннеля, и у ее края показалась черная точка. Вскоре она превратилась в маленькую фигуру: кто-то гнался за нами.

— Петр Михайлович, за нами погоня! — сказал я академику.

Тот встрепенулся и, ни слова не говоря, перевел рычажок горизонтальной скорости в крайнее положение, отчего мы заметно ускорили полет. Несколько минут фигурка не увеличивалась, но затем стала медленно догонять нас. Мы неслись в сгустившихся сумерках над помрачневшими лесами Гриады, едва не задевая за кроны деревьев. Аппарат сдавал: вероятно, от перегрузки у него подработались какие-то тонкие механизмы. Вскоре преследователь приблизился к нам настолько, что я смог рассмотреть его лицо. Это был красноглазый Люг! Как он сумел найти нас? И почему он один? Очевидно, он первым догадался, каким путем мы ушли, и, пока снаряжалась погоня, бросился вдогонку за нами на свой страх и риск. Что ж, тем лучше для нас.

Люг что-то кричал и отчаянно жестикулировал, приказывая остановиться. Теперь нас разделяло расстояние в двадцать метров.

— Вижу радиомаяк! — вдруг крикнул Петр Михайлович. — Тот самый, о котором ты говорил Джиргу!

Я сверился с картой и радиокомпасом.

Люг, перестав жестикулировать, извлек из кармана нечто вроде длинного стержня и направил в нашу сторону. Ослепительно блеснул короткий бледно-синий, почти прозрачный факел, и я с ужасом увидел бессильно опустившуюся голову академика. Дикая ярость охватила меня. Я резко затормозил аппарат, так что Люг, поспешно перезаряжающий оружие, чуть не налетел на нас. В тот момент, когда Познаватель поравнялся со мной, я схватил его за горло свободной правой рукой и одновременно ударил коленкой в живот. Лязгнули челюсти, и я услышал, как Люг захрипел. Я сжимал горло врага все сильнее и сильнее.

Через минуту все было кончено. Тогда я отцепил с груди мертвого Люга антигравитационный диск, едва не вырвавшийся из рук, и тело грианина камнем полетело вниз.

С трудом прикрепив аппарат Люга, я освободил ремень, связывающий меня с академиком, уравнял скорости обоих дисков и взял Петра Михайловича за руку. Она была холодная как лед. Меня охватило отчаяние. Погиб человек, с которым мы совершили величайшее в истории Земли путешествие и открыли этот странный мир. Умер гениальный ученый, подаривший человечеству гравитонную ракету! А как много он сделал бы еще!..

Подо мной уже ревел океан. Башня радиомаяка осталась справа. Оглушенный горем, я машинально разыскивал глазами судно Джирга. В сумерках ничего нельзя было рассмотреть. Вдруг в полукилометре к югу вспыхнуло три оранжевых огня. Это Джирг.

Вот, наконец, и судно. Регулируя сразу два аппарата, я тихо опустился на палубу, бережно поддерживая Самойлова. Ко мне уже бежал Джирг.

— Что случилось, брат? — спросил он, испуганно разглядывая лежащего академика.

— Люг... — Только и смог выдавить я.

Он внимательно осмотрел академика и указал на темное пятно, выступившее у него на виске.

— Гравитационный удар, — тихо сказал Джирг. — Наступил мгновенный паралич и смерть. Единственная надежда — Большой Юго-Западный Остров.

Не понимая еще, на что надеялся Джирг, я молча помогал ему облачить Самойлова в охлаждающий скафандр. Ясно лишь, что Джирг хочет сохранить тело от разложения. Вероятно, кто-то, обитающий на острове, может помочь нам. Но как и чем? Ведь нельзя же оживить умершего?

В эту ночь звезды мерцали так тускло и слабо, что я не смог бы по ним определиться. Цикл Туманов и Бурь вступал в свои права. Ядро Галактики затянуло непроницаемой мглой. Утро встретило нас знойным влажным штилем, иногда прерываемым сильнейшими шквалами ветра. Солнце еле просвечивало сквозь мглу. Лицо Джирга было так же хмуро, как и небо.

— Приближается ураган, — сказал он. — Я пять раз видел большую бурю на Фиолетовом океане: начало всегда такое.

Несмотря на штиль, по океану шли волны непомерной высоты. Минут через десять Джирг, ходивший взглянуть на приборы, вышел озабоченный.

— Начинается. Чувствуешь, жарища какая?

Я стер со лба пот. Через час духота стала еще невыносимее, мертвый штиль продолжался. Небо стало медно-красным с фиолетовым оттенком. Грозное море катило длиннейшие маслянистые волны. Вдруг зловещее медно-фиолетовое зарево исчезло. Стало темно. Джирг колдовал над инфразвуковым барометром, определяя центр урагана, неотвратимо надвигавшегося откуда-то из мрака.

Ураган налетел в два часа дня. Океан почернел и зарябил белыми барашками. Сперва это был просто очень свежий ветер, не набравший еще полной силы. Мачта электромагнитного приемник гудела. Судно ускорило ход под напором ветра. Он дул и дул, затихая на миг перед новыми, все более яростными порывами. Нос корабля почти совсем скрылся под водой. По палубе заходили пенные валы: гравитационные успокоители уже не могли справиться с разбушевавшимися волнами. Я не спускал глаз с радиобарометра, который продолжал падать.

— Центр урагана где-то к востоку от нас, — сообщил Джирг. — Мы идем прямо наперерез ему. Надо изменить курс. Жаль, что судно не приспособлено для подводного плавания. После того случая (он имел в виду «крушение» гидромобиля и мое «чудесное спасение«) мне дали обыкновенный электромагнитный катер. Ушли бы сейчас под воду, где не страшен никакой ураган.

Корабль повернул и стремительно понесся на северо-запад сквозь мрак и бурю. Спустя некоторое время Джирг снова обратился ко мне:

— Ураган описывает огромную дугу. Я еще не успел ее вычислить, но чувствую, что центр урагана настигает нас. Все зависит от размеров дуги. Тогда нам придется плохо! Да и сейчас уже нельзя плыть, слишком велика волна. Я никогда не видел такого урагана. В порывах двести друн в пять кругов (семьсот километров в час). А волна, посмотри! Четверть века плаваю, а такой не видел!

По океану ходили исполинские горы. Меж ними разверзались фиолетовые долины шириной в два километра. На их пологих склонах, несколько защищенных от ветра, грядами теснились крупные волны в белых пенных шапках. Но гребни грандиозных валов были без белой оторочки: ветер мгновенно срывал с них закипавшую пену и носил ее над морем, забрасывая на высоту в четверть километра.

Судно швыряло как щепку. Корпус, сделанный из неведомого сплава, стал подозрительно потрескивать. Мы едва держались на ногах, крепко уцепившись за стойки пульта. Я подумал об академике, но, заглянув в каюту, успокоился: Джирг уже раньше меня позаботился об нем. Академик покоился в своеобразном гамаке.

Гигантский вал с грохотом ударил в борт корабля. Раздался треск. Джирг включил кормовой экран. Оказывается, обрушился запасной приемник энергии на юте. А вдруг рухнет центральный? Назревало кораблекрушение.

Внезапно я расслышал удивленный возглас Джирга. Он показывал на главный экран, который мерцал призрачным синеватым светом, совсем не похожим на обычный зеленый свет. Но ведь я прекрасно помню, что Джирг не включал центрального экрана! И вдруг в мерцании электронных струй на миг проступило незабываемое, никогда не виданное лицо. Почему-то оно смутно напоминало лицо статуи на фронтоне Энергоцентра. Прекрасные удлиненные глаза пристально разглядывали нас. Потом лицо исчезло. Это было как во сне. Джирг в немом изумлении смотрел на меня, я — на него.

— Что это было? — растерянно прошептал я.

Джирг молча пожал плечами. Затем стали твориться чудеса: водяные горы, с треском обрушивавшиеся на палубу, резко сбавили свой напор. Стрелка прибора, измерявшего силу поля тяготения, скакнула в конец шкалы и уперлась в ограничитель. Мощные поля неведомой энергии сгущались вокруг корабля в большом радиусе, о чем ясно сигнализировал энергетический осциллограф. На экране погоды скопление извивающихся кривых, обозначавших центр урагана, вдруг покрылись мутными дрожащими пятнами, как будто его накрыли густой вуалью. Ураган внезапно стих.

Не веря своим глазам, я видел, как на горизонте лениво опадали последние волны разрушенного урагана. Прекратился бешеный вой ветра. Мы ничего не понимали. Хотя на горизонте ясно виднелись потрясающие воображение волны, вокруг судна примерно в четырехкилометровом радиусе воцарился полный штиль. Океан стал гладким как стекло. Этот круг штиля перемещался вместе с нами с той же скоростью, с которой мчался электромагнитный катер — километров триста в час!

— Удивительно и непостижимо! — озадаченно сказал я. — Вероятно, это странное явление природы характерно только для вашей планеты.

Но Джирг отрицательно покачал головой.

— За двадцать пять лет я не видел на океане ничего похожего. Хотя, может быть, термоядерные солнца Южной Гриады?

И он начал объяснять мне теорию атмосферных процессов на Гриаде.

— А может быть, — перебил я его, — это явление связано с появлением на нашем экране необычайного существа?

Джирг промолчал, всем своим видом показывая нежелание гадать о неизвестном.

— Смотри на курсовой указатель! — воскликнул он.

Я решил ничему не удивляться. Но это нелегко было сделать. Корабль почему-то несся на юго-запад, хотя Джирг последний раз направил его бег на северо-запад. Кроме того, он все убыстрял ход. Непонятная чудовищная сила тянуло судно на юго-запад и только на юго-запад! Создавалось впечатление, что мы попали в какой-то силовой коридор. Чтобы убедить в этом Джирга, я проделал опыт: подал команду электронному «рулевому» изменить курс на восток. Судно стало круто забирать к северу, но уже через секунду искатель курса тревожно зазвенел, мигая фиолетово-оранжевым глазом, и корабль самопроизвольно повернул на юго-запад. Мы так утомились, что остаток дня и ночь спали как убитые, мазнув рукой на загадочную силу, гнавшую нас на юго-запад. Все равно мы были бессильны против нее.

Разбудил меня яркий луч солнца, бивший прямо в лицо. Я быстро поднялся на палубу и застыл в немом восторге. Океан, покорный и тихий, казался застывшим озером густого сапфира. Наступило изумительно теплое утро, утро грианских тропиков. Вероятно, это был один из последних тихих дней перед сплошным сумраком Цикла Туманов и Бурь. Нежнейший бриз ласково касался моего лица. В двух милях к югу из воды вставали гигантские пальмовидные деревья огромного острова. А за пальмами на фоне неба возвышалась серебристо-голубая гора, поражавшая глаз идеальной геометрической формой. Это был шар, по размерам превосходящий, пожалуй, Эльбрус!

— Джирг, — позвал я. — Иди сюда! Взгляни-ка на этот шар.

— Что случилось? — Он вышел из рубки с полотенцем в руках, жмурясь от яркого солнца.

Некоторое время Джирг сосредоточенно разглядывал голубой шар. Потом тихо проговорил:

— Да. Он такой, как его описывала мне Виара: она видела однажды этот шар, когда ее брал в экспедицию к Острову Югд. Сам я никогда не заплывал в эту часть часть океана. Согласно приборам, мы прошли от Дразы более десяти тысяч километров!

Силовой канат, на котором буксировался корабль, резко уменьшил свою мощность. Скорость нашего движения упала почти до нуля. Тихим ходом мы приближались к загадочному острову, который так часто занимал мое воображение.

Корабль остановился посреди бухты. Около трех километров в диаметре, почти овальной формы, она была исключительно красива. Со всех сторон к воде подступали непроходимые тропические заросли, перевитые густыми лианами. Огромные, с колесо величиной, цветы задумчиво смотрелись в зеркало бухты, роняя капельки росы.

Кругом стояла первозданная тишина. Прямо на север открывалась широкая долина, в створе которой заслонял четверть неба загадочный шар. Сколько я ни всматривался, нигде не было видно ни души. И вдруг сердце ударило толчками, отдаваясь пульсацией крови в висках. Из-за могучего древесного ствола на берег бухты вышел гигантский человек в ярко-голубом прозрачном скафандре. Человек был ростом не менее трех метров, с поистине богатырскими плечами, с великолепно развитой мускулатурой. До берега было около пятидесяти метров, и я хорошо рассмотрел черты его лица. Готов поклясться, что это было то самое лицо, которое показалось на экране обзора во время урагана!

Я оглянулся. На лице Джирга было написано благоговейное изумление.

— Это пришелец из Великого Многообразия. Пятьсот лет назад они помогли предкам нынешних Познавателей выстроить Энергоцентр. В память этого оставлен знак — статуя над входом. Но последние триста лет они не подавали признаков жизни; экспедиции Познавателей к Юго-Западному Острову, предпринимавшиеся в течение последних пятидесяти лет, ничего не смогли узнать. Последний раз туда плавал Югд, и с ним была Виара. Она рассказывала, что они уже видели голубой шар на горизонте, но ближе чем на двадцать километров не могли подойти к острову. Какой-то силовой барьер отбрасывал их корабль на запад, несмотря на то, что Югд пускал в ход все генераторы мезовещества, чтобы нейтрализовать барьер.

Значит, это не грианин? Тогда кто-же? Что за разумные существа? Откуда они прилетели? Я терялся в догадках.

Гигант в скафандре («Почему он в скафандре?» — подумал я) пристально смотрел на нас и непонятно улыбался. Внезапно он поднял здоровенную ручищу и... позвал нас к себе. Странно, я не испытывал никакого страха и сказал невозмутимому Джиргу:

— Поплыли знакомиться.

Однако плыть было не на чем: шлюпку разнесло штормом в щепки, а летательные диски во время урагана вышли из строя: это были довольно нежные приборы. Они были исковерканы и измяты: потрясенный тогда смертью академика, я оставил их в каюте незакрепленными.

— Как же сойти на берег? — спросил я у Джирга.

Гиганту, вероятно, надоело ждать. В тот момент, когда я собирался прыгнуть в воду, чтобы добраться до берега вплавь, гигант очень плавно отделился от «земли» и, поднявшись в воздух, полетел к судну, находясь в обычном вертикальном положении. Не успели мы опомниться, как он оказался на палубе.

Что бы это ему сказать? И на каком языке?

— Мы не можем сойти на берег, — сказал я, наконец, извиняющимся тоном. — Все наши аппараты разбиты.

Гигант молчал: вероятно, он не понял моих слов (вернее слов лингвистической машины). Но он знаками показал мне, что надо лететь к горам, из-за гребней которых выглядывал голубой шар.

— На чем лететь? — жестами спросил я его.

Тогда гигант протянул руку и взял меня за пояс, показывая, что легко удержит меня на весу в полете. Я понял его, но стал отчаянно жестикулировать, стараясь объяснить, что нас не двое, а трое. Затем бросился в каюту и с трудом вынес на палубу академика.

По чрезвычайно выразительному лицу гиганта я сразу догадался, что он возьмет с собой и академика. Не теряя времени, он тут же бережно взял Самойлова, легко перенес его на берег и снова возвратился, удовлетворенно улыбаясь. Лицо загадочного собрата по разуму было незабываемым: оно все было огонь, движение, изменение! Хотя черты лица были крупны, но зато отделаны резцом неведомых нам поколений до немыслимого совершенства. Тончайшие нюансы чувств и мысли, словно быстротекущий поток, мгновенно отражались на этом лице.

Гигант снова нетерпеливо показал, что надо лететь. Я обернулся к Джиргу:

— Ну что ж, летим! Чувствую, что нас ожидают необыкновенные вещи.

Но, к моему удивлению, Джирг отказался покинуть судно.

— Я должен возвратиться в Дразу, — с сожалением сказал он. — Мне очень хотелось бы увидеть необычайное, но меня ждут братья грианоиды. Впереди еще столько борьбы! Прощай!.. Держи с нами связь на прежнем шифре. Может быть, теперь я обращусь к тебе за помощью. Твой друг (он указал на академика) будет жить!

Я искренне обнял мужественного сына Гриады.

Гигант с доброй улыбкой наблюдал за нами.

— Он уходит в море, — сказал я гиганту. — Ты его выпустишь из бухты?

Никакого ответа. Хотя мне показалось, что загадочный человек положительно отнесся к моей просьбе. Странно, может быть у него нет органа речи? Во Вселенной возможны любые диковинки.

Нащупав в кармане радиоприемник и удостоверившись в его исправности, я подошел к гиганту и сказал, доверчиво глядя ему в лицо:

— Я готов.

И взялся за его руку. Гигант еще шире улыбнулся и вдруг, подхватив меня, перенес на берег. Я едва успел крикнуть:

— До свидания, Джирг! Привет Геру и всем вашим!

Судно сделало крутой поворот и медленно двинулось к выходу из бухты. Джирг махал мне рукой.

Я остался вдвоем с этим загадочным гигантом. Он смотрел сейчас на север, в сторону моря, и на его лице пробегали оттенки неведомых мне мыслей. О чем он думал?

Оказывается, гигант мог разговаривать. Бросив несколько коротких фраз во внутришлемный переговорный аппарат, он ласково посмотрел на меня и знаками предложил ждать. Я сел на траву, а гигант стал крупными шагами прохаживаться по пышной траве, видимо ожидая кого-то. Прошло несколько минут. Из-за гребня горы показалась темная точка. Все увеличиваясь, она стремительно приближалась к нам, на глазах превращаясь в такого же голубого гиганта. Прибывший дружелюбно помахал мне рукой и, не теряя времени, очень бережно взял академика на руки и легко взмыл в небо, словно сказочный джинн.

Меня подхватил мой знакомый.

Минута — и мы поднялись выше окрестных гор. Судорожно обхватив руку гиганта, я зажмурил глаза, потом глянул вниз — захватило дух.

Гиганты направлялись к голубому шару. Долина, вдоль которой мы летели, внезапно сузилась. По ней стремительно катил воды голубовато-фиолетовый поток. Вероятно, его истоки находились в горах, которые уступами поднимались перед нами. Поднявшись, мы медленно перевалили горный хребет на высоте шести-семи километров. Дышать стало трудно: воздух был сильно разрежен. И все время перед нами стоял шар, поднимавшийся выше самых высоких пиков.

Сразу за хребтом открылась необозримая равнина, она уходила за горизонт. Шар возвышался почти в центре этой равнины или плоскогорья. Через пять минут полета мы плавно опустились у основания шара, и я увидел полуоткрытую массивную крышку люка. Исчезли последние сомнения: это был космический корабль, прадед или потомок тех шародисков, на которых летали гриане. Я никогда до этого не думал, что космический корабль может быть таким исполинским сооружением. Сферическая стена круто уходила вверх. Тут было добрых шесть-восемь километров высоты. И это безукоризненный, идеальный, геометрически правильный шар. Какой высокой техникой нужно обладать, чтобы построить его!

Один из гигантов поднял руку. Из люка скользнул автоматический трап, а вслед за тем выглянул богатырь в таком же, как и у моих спутников, скафандре. Мне знаком предложили подняться в люк, я молча полез вверх. Гиганты, держа академика на руках, поднимались за мной.

Войдя внутрь, мы очутились в глухом кубическом помещении. Вероятно, это был внешний тамбур. Гигант нажал невидимую кнопку, и стены за нами бесшумно сомкнулись. Зато впереди открылся новый тамбур. И так повторялось дважды. В нишах последнего тамбура висели ярко-голубые прозрачные скафандры. Я потрогал их рукой: не чета нашим громоздким броневым костюмам, оставшимся на «Урании».

Долгое время пришлось идти по тоннелю-коридору, спирально вьющемуся в нижней части шара. Стены коридора излучали мягкий рассеянный свет, не уступавший по силе солнечному. Наконец коридор кончился, и мы очутились в огромном сферическом зале.

Гиганты осторожно положили академика на ложе и повернулись ко мне. Я включил лингвистический прибор и спросил:

— Что вы будете делать с моим другом?

Они не ответили и по-прежнему молча смотрели на меня. Потом один из них издал непонятный певучий возглас. Со всех сторон вдруг появились такие же гиганты и молча обступили меня. Ни один звук не нарушал всеобщую тишину. Меня стало угнетать это загадочное молчание.

— Что это за сооружение? Почему вы молчите?! — не вытерпев больше воскликнул я.

Десятки участливых, внимательных глаз устремились на меня, словно о чем то спрашивая. Мой спутник (вероятно, их руководитель) снова что-то произнес, и гиганты осторожно извлекли Самойлова из скафандра.

— Что вы с ним собираетесь делать? — бросился я к академику.

Я боялся, что они, вроде биопсихологов, начнут производить какие-то эксперименты над моим умершим другом. Один из гигантов шутя остановил меня. В его мускулах я почувствовал чудовищную силу. Встревоженный, я тихо пошел вслед за ними, не упуская из виду академика.

В одной из стен открылась дверь, она привела нас в четырехугольную каюту, в которой стоял загадочный прибор, отдаленно напоминавший анабиозную ванну. К большому прозрачному цилиндру из неведомого материала, похожего на пластмассу, подходили десятки, если не сотни, блестящих трубок. По периферии цилиндр окружали аппараты. Они напоминали электронные пушки или биоизлучатели. Все сооружение сверху освещалось каким-то особым проникающим светом из причудливых светильников, вероятно генераторов лучистой энергии.

Один из гигантов нажал рычаг, часть цилиндра раскрылась. Академика поместили внутрь, цилиндр снова сомкнулся. И вдруг полилась мощная торжественная музыка приборов. Мерно загудели биоизлучатели, замерцали серии разноцветных лампочек на пульте управления установкой. И — о чудо! Или это была только галлюцинация? — я увидел, как лицо академика стало розоветь. Я не мог поверить этому. Тем не менее академик постепенно оживал.

Вот он открыл глаза, шевельнул рукой и вдруг сел, удивленно осматриваясь. Очевидно, он никак не мог сообразить, где он и что происходит с ним. Гиганты с доброй улыбкой смотрели на ученого. Один из них нажал кнопку, створки цилиндра раскрылись. Ничего не понимая, с изумлением разглядывая необычную обстановку и этих колоссальных людей, Петр Михайлович неуверенно вышел из аппарата. Тут я не выдержал и бросился ему навстречу.

— Петр Михайлович! Вы же были мертвы! Убиты!

— Как убит?! — изумился Самойлов и опасливо ощупал себя. — Да... Но ведь я жив?

— Ну да, вы живы. То есть вы были мертвы... Но вы живы!

Самойлов пожал плечами. Тут я, наконец, сообразил, что получается, действительно, не совсем понятно, и коротко рассказал ученому о пережитых нами событиях. Самойлов остался верен себе. Он сразу атаковал гигантов.

— Мы не гриане, мы с другой планеты, которая находится на окраине Галактики. Здесь мы недавно, всего несколько месяцев. А теперь расскажите о себе вы. Кто вы такие? Откуда прилетели?

Опять загадочное молчание. Никто не ответил ученому. Он удивленно посмотрел на меня:

— Они что, немые?

— Да нет, я слышал несколько фраз, которые произнес вот тот гигант с золотым треугольником на груди. Это он доставил нас сюда.

Гиганты часто обращали лица к друг другу, как это делают земляне при оживленном разговоре. Потом гигант с золотым треугольником стал пристально всматриваться в меня. Я почувствовал легкую головную боль — вернее, какое-то непонятное давление на свой мозг. Точно маленькие тупые иголочки настойчиво покалывали голову, как будто стремясь проникнуть внутрь, к мозговым центрам. Мне стало не по себе.

— Петр Михайлович, вы что-нибудь чувствуете? Словно гипноз.

— Я, кажется, догадываюсь, в чем дело, — медленно произнес Самойлов. У него был странный вид: подняв руки к лицу, он хотел удержать что-то ускользающее. Напряженный взгляд ученого был устремлен в пол. — Довольно сильные биоколебания возбуждают и мои мозговые клетки. Они пытаются спросить нас...

— Они ни о чем не спрашивают, — с тревогой возразил я академику. — Они по прежнему молчат!

— Ты стал недогадлив! — воскликнул Петр Михайлович. — Они читают мысли друг друга и не нуждаются в несовершенном способе общения посредством звуков.

— Как же тогда объясняться с ними?

Петр Михайлович стал отчаянно жестикулировать, обращаясь к гиганту, показал на свой язык, потом на голову, давая понять, что мы объясняемся только с помощью языка.

Гигант усмехнулся, взял нас за руки, как маленьких детей, и, пройдя в сферический зал, подвел к вогнутому экрану в центре полукружия, образованного огромными креслами. Сев в эти кресла, мы совсем утонули в них.

Сферический зал представлял собой, вероятно, Централь управления кораблем. Поражали ее размеры: противоположная стена находилась от нас на расстоянии триста метров, если не больше, а своды терялись где-то в вышине. Стены Централи отсвечивали слегка фосфоресцирующим сиянием. Как мы узнали впоследствии, это были экраны обзора и фиксации событий. Позади нас возвышалось причудливое сооружение, напоминающее живое существо, со множеством различных указателей, приборов, блестящих дисков, клавишей и кнопок. Возможно, это был Электронный Мозг корабля. По окружности стен шли ряды электронно-вычислительных машин сложнейшей конструкции. Большинство же установок и сооружений в Централи было абсолютно незнакомо мне, и ничто не давало возможности догадаться об их назначении.

Справа от Электронного Мозга раскинулся гигантский пульт управления с рядом высоченных кресел для операторов. В глазах рябило от множества приборов и экранов различной формы, смонтированных на пульте.

С нами остался лишь один гигант — наш первый знакомый. Остальные, мысленно посовещавшись, поднялись вверх к куполу зала и скрылись там в люках, ведущих, очевидно, к двигательной системе корабля. Вскоре оттуда раздались ритмичные звуки, гудение моторов, скрежет и басовитый гул. «Ремонтируют, наверное», — подумал я.

Гигант кончил настраивать странный вогнутый экран, так не похожий на все остальные, укрепил на голове блестящий сетчатый шлем, от которого к панели экрана тянулась густая сеть проводников, и знаками попросил нас надеть такие же шлемы. Затем он вопросительно посмотрел на нас. Предположив, что он настраивал переводную машину, я внятно и раздельно спросил о том, что мне казалось волшебным чудом:

— Как вы сумели вернуть к жизни моего друга?

Однако гигант отрицательно покачал головой и показал на экран, светившийся пепельно-серебристым блеском. И вдруг на экране появились картины событий, пережитых нами в последнее время: побег из Трозы, плавание с Джиргом на электромагнитном корабле, ураган, подход к большому Юго-Западному Острову, встреча с гигантом на берегу и полет от побережья к шару.

— Это невероятно! — воскликнул Самойлов. — На экране отражаются мысли и воспоминания гиганта. В нем скрыта чудесная машина: приемник и преобразователь биоволн, идущих от мозга. Это то, о чем на Земле в наше время только смутно мечтали!

Гигант снова вопросительно посмотрел на нас.

— Давайте мысленно рассказывать ему о себе, — предложил я академику. — Смотрите, я сейчас вспоминаю отлет «Урании».

И действительно, на экране появился Главный Лунный космодром, огромный силуэт нашей «Урании», толпы землян в громоздких космических скафандрах. Затем люди исчезли, и вот уже «Урания» взлетает в Космос, окутанная чудовищными вихрями энергетической отдачи. Но странная особенность: едва я ослаблял напряжение воспоминаний, картины начинали бледнеть и расплываться. Я понял, что надо мыслить четко и последовательно, не отвлекаясь, ибо получалась такая несуразица: на фоне летящей «Урании» вдруг возникали то фигура, то лицо Лиды.

Самойлов недовольно поморщился:

— Не увлекайся, Виктор, не увлекайся. Сейчас буду рассказывать я.

Он стал напряженно смотреть на экран. И тотчас на нем обрисовался шар Земли, потом план Солнечной системы, положение Солнца в Галактике, — короче говоря, целая лекция на астрономические темы. Затем по экрану помчались ряды тензорных уравнений, знаменитая формула Эйнштейна Е=МС^2, преобразования Лоренца, наконец ряд громадных вопросительных знаков над формулой «скорость света равна константе». Свою мысленную речь академик закончил этой формулой и почти с мольбой смотрел уже не на экран, а на гиганта.

— Почему так? — страстно воскликнул он. — Почему скорость света есть постоянная величина во Вселенной? Эта мысль не дает мне покоя! Узнаю ли я когда-нибудь причину постоянства и предельности скорости света?! И как представить себе конкретно кривизну пространства-времени?

Глубоко задумавшись, гигант следил за бегом мыслей Самойлова на «экране памяти». Его лицо жило и дышало в такт этим мыслям. Чувствовалось, что великие вопросы естествознания, мучившие академика, для гиганта — открытая книга. Но как их разъяснить нам? Вот, вероятно, над чем он задумался.

Еще с полчаса Самойлов «рассказывал» о Земле, о ее общественной жизни, о науке и технике землян двадцать третьего века. На экране оживала земная история, жизнь и быт людей, уровень развития техники в разные эпохи, достижения человека в господстве над природой.

По лицу гиганта проходили сотни разнообразных чувств. Особенный восторг вызывали у гиганта картины земной истории: борьба человека с природой на заре цивилизации, великие общественные и революционные движения, яростный накал крестьянских восстаний и пролетарских революций, экспедиции мореплавателей и землепроходцев, победа над силами материи и прорыв на просторы Космоса. Можно было предположить, что внутренний дух и ритм жизни землян, так резко отличавшийся от неживой, скучно-размеренной грианской цивилизации, был наиболее созвучен природе гигантов неведомого мира.

Когда академик окончил свой «рассказ», гигант порывисто встал, дружелюбно улыбаясь, и показал на биоэкран. На пепельном фоне появился размытый диск Земли. Академик снова сделал жест, напоминающий попытку удержать что-то в мозгу, и, облегченно вздохнув, сказал:

— Хотим ли мы увидеть родную планету сейчас? О, конечно!

Гигант полуобнял нас и повел в спиральный тоннель. Мы долго петляли по боковым коридорам, пока не попали в небольшой зал, во всю стену которого высился огромный экран. От него расходилось ажурное плетение волноводов. Взглянув вверх, я разглядел слабо фосфоресцирующий свод.

Внезапно наступил полный мрак. В то же мгновение свод засверкал звездами. Я замер в восхищении. Звезд становилось все больше и больше. Сгущаясь, они превратились в сплошной сияющий рой. Обозначилась спиральная система — наша Галактика.

Самойлов не отрывал глаз от поверхности свода. Галактика росла, увеличиваясь в размерах. Свод заполнялся мощными спиральными ветвями, которые на глазах распадались на мельчайшие пылинки — звезды.

Непрерывно вращая диски настройки на панели под экраном, гигант следил за причудливой игрой звездных роев. Спирали бледнели, гасли. И вдруг появились искаженные за десятки тысячелетий, но все же до боли знакомые созвездия.

— Смотрите, Петр Михайлович! Вот Орион, Плеяды, а там Кассиопея, Центавр, Пегас! Это же наше земное небо!

На поверхности свода осталось только созвездие Девы. В этом созвездии расположено Солнце, если смотреть на нашу Солнечную систему из глубин Космоса. Созвездие стало нарастать, как бы стремительно приближаясь к наблюдателю. Остальные звезды бледнели, уходя вверх и в стороны. Внезапно свод погас; зато в центре экрана появилась яркая желтая звезда, а вокруг нее девять мельчайших блесток, через секунду выросших до размеров детских мячей.

Это была наша Солнечная система!

И вот уже весь экран заполнил диск родной планеты. Ее окружала туча маленьких лун.

— Гм... Когда мы улетали, искусственных спутников было двадцать шесть, — заметил Самойлов. — Сейчас же их не менее сотни!

Гигант знаками предложил нам стать у пульта и самим управлять настройкой и наводкой этого волшебного телескопа. Он показал, какие рукоятки регулируют резкость, яркость и величину изображения.

Я осторожно повернул вправо масштабный диск. И сразу пропала дымка атмосферы Земли, закрывавшая очертания материков. Отчетливо проступил континент Евразии и тотчас расползся в стороны. Возникли родные ландшафты России.

Но что это? Я не узнавал знакомых с детства мест. Куда исчезли огромные города, промышленные центры, гиганты индустрии, сети электропередач и железных дорог? Повсюду раскинулся океан растительности. Зеленели кроны могучих лавров, цвели олеандры; веерные пальмы приветливо шевелили широкими листьями, словно посылая привет нам, пронесшимся через время и пространство и теперь рассматривавшим родную планету из чудовищной дали в квадрильон километров. Но почему в средней полосе России цветут тропические цветы и деревья? Неужели прошла целая геологическая эпоха? Ведь под Москвой или Ленинградом только в мезозойскую эру был тропический климат.

Так же напрасно я пытался найти Заволжский космоцентр, с которым было связано столько воспоминаний. Я методически обшаривал взглядом бывшие заволжские степи. Ничего похожего на космодром — лишь необъятное море субтропической и тропической зелени. Среди цветущих садов и рощ проглядывали группы изящных сооружений из серебристого металла. Поблескивали крыши из поляроидного стекла. Виднелись даже группы красивых людей, одетых в белоснежные или цветные одеяния.

Вдруг на экране всплыла монументальная колонна. Отлитая из блестящего белого сплава, она стремительно взмывала вверх. Форма колонны напомнила мне что-то знакомое. Я огляделся, быстро вращая диски, и чуть не вскрикнул от удивления. Это был... наш гравитонный звездолет, стоявший на посадочном треножнике! Странное чувство охватило меня, когда я заметил на колонне два больших овала, а в них... свой и академика портреты, написанные энкаустикой — вечной краской.

Ниже портретов золотом светились буквы:

«В третьем тысячелетии Новой эры отсюда стартовали эти люди, первыми испытавшие гравитонную ракету и дерзнувшие полететь к центру Галактики. Должны были возвратиться на Землю в шестьдесят третьем тысячелетии. Они не вернулись еще и сейчас, в начале первого тысячелетия второго миллиона лет человеческой истории.

Вечная слава героям науки!»

Миллион лет... Я затаил дыхание. А как же Лида? Что с ней?

Подавленный гигантским промежутком времени, я бессильно опустил руки. Время! Его безостановочный, не поддающийся никаким силам поток унес самое дорогое: друзей и товарищей, с которыми я бороздил Космос, привычную обстановку третьего тысячелетия. Я почувствовал, как предательски повлажнели глаза. Неужели и Лиду унес этот безжалостный поток времени?..

Теперь уже Самойлов, спокойно отстранив мою руку, повел волшебный канал неведомой связи, вызывающей картины Земли, на северо-запад от памятника. Я понял, что он ищет столицу Восточного полушария. Но столица также исчезла. На том месте, где некогда бился пульс огромного города, расстилались грандиозные цветники. Среди моря цветов на холме торжественно вздымалась протянувшаяся на много километров громада здания. На фронтоне огромными буквами были начертаны всего два слова. Я никак не мог их разобрать: какой-то незнакомый язык. Академик до отказа вывел диск резкости. И тогда под новой надписью, вероятно на языке второго миллионолетия, смутно, еле различимо проступили старые, знакомые буквы:

— «Пан... те... он Бессмертия, — первым разобрал надпись академик.

Подсознательное чувство заставило меня быстро отстранить Самойлова от аппарата и ухватиться за диск настройки.

— Отойдите... я сам, — шептал я прерывающимся голосом.

Пантеон расплылся, растаял. Четко, почти осязаемо возник гигантский зал с рядами анабиозных ванн. На пульте каждой из ванн был вмонтирован портрет «спящего». С портретов на меня сурово смотрели незнакомые земляне. И вот наступил миг, о котором я так страстно мечтал весь этот миллион лет! В светлых недрах анабиозной ванны номер двести восемьдесят два я увидел милое, родное, такое знакомое лицо Лиды, ее золотые волосы, крепко сжатый рот.

Я неотрывно смотрел на ее лицо, со страхом сознавая, что «сон» Лиды длится уже свыше миллиона лет. Тысяча тысячелетий, или десять тысяч веков! Дождется ли она дня, когда я верну ее к жизни, набрав на пульте только нам с Самойловым известный шифр? Но как возвратиться на Землю? Ведь «Урания» — без запасов гравитонного топлива, бесполезный экспонат где-то в музее Трозы...

Розовыми огоньками играло на пульте радиоактивное реле времени. На ящичке прибора был выгравирован латинский символ элемента нептуния. Период полураспада его равен двум с четвертью миллионам лет. Значит, Лида будет спать еще свыше миллиона лет.

— Мы должны вернуться на Землю! И как можно скорей! Я устал созерцать холодный «золотой век» гриан! Надо искать способ вырваться в Космос!

Но Петр Михайлович строго сказал:

— Вернуться успеем всегда. И возвратимся обязательно! Кто-то должен же рассказать далеким потомкам о необыкновенном путешествии к центру Галактики. Но не раньше, чем познаем хотя бы начала величайшей из когда-либо существовавших цивилизаций — цивилизации гигантов. Перед нами волей случая открываются еще более головокружительные горизонты познания. Моя теория пространства-времени снова нуждается в коренном пересмотре. Я уверен, что с помощью гигантов мне удастся найти простой вид для выражения тензора.

Петр Михайлович прочно уселся на своего любимого конька.

Пока гиганты были заняты своими делами наверху, я завел с академиком разговор об этом загадочном племени разумных существ.

— Неужели в Информарии Познавателей нет никаких упоминаний о гигантах? — спросил я Петра Михайловича.

— Представь себе, никаких! Я даже не смог узнать о происхождении скульптуры в Энергоцентре. Служители и операторы вообще ничего не знают. Их радиофицированный мозг на уровне младенческого. А Познаватели молчат. Мне с самого начала было ясно, что они что-то упорно скрывают. Давно ли здесь гиганты? И какое отношение имеют к грианам? Скульптура и сам Энергоцентр, а также отрывочные слова Виары привели меня к мысли, что некогда гиганты сотрудничали с Познавателями, а потом вдруг замкнулись на Большом Юго-Западном Острове. Здесь что-то неладно.

— Как же все-таки нам объясниться с гигантами? Странно, что они не понимают ни нашего, ни грианского языка. В чем дело, Петр Михайлович?..

— Они все должны понимать, и я уверен, что они нас знают уже давно. Ведь не случайно же мы спаслись во время урагана?

— Тогда почему же они не отвечают на вопросы?

— Мне кажется, причина одна: их язык настолько сложен и не похож на наш и даже на грианский, что они затрудняются формулировать свои мысли на языке, который им кажется языком дикарей или младенцев.

После довольно продолжительного отсутствия гигант снова пришел к нам и уселся напротив, дружелюбно улыбаясь.

— Вот посмотри, — сказал Петр Михайлович, — я сейчас задам ему ряд вопросов. Он должен их понять и как-то прореагировать.

И Самойлов обратился к гиганту:

— Скажите же, наконец, кто вы такие? Из какой части Галактики вы прилетели на Гриаду?

Выслушав Самойлова, гигант стремительно подошел к главному пульту, с непостижимой быстротой стал переключать приборы; потом заметался у рядов электронных машин. Внезапно погас свет, лившийся со всех сторон, зато ярко вспыхнули стены-экраны Централи. Одновременно зазвучала тихая музыка приборов и аппаратов. Поплыли странные, удивительные картины. Гигант стал объяснять нам, где его родина. Оказывается, все, что происходило на корабле и вне его в прошлом, чудесно запечатлевалось на экранах, которые представляли собой развернутые схемы запоминающих электронных устройств.

Вначале на стенах корабля появилась неведомая Галактика, раза в три больше нашей. У нее уже не было спиральных ветвей; это была древнейшая эллиптическая Галактика, в которую через миллиарды лет превратится и наша звездная система.

Вдруг у меня захватило дыхание: открылась панорама необычайно прекрасного мира. Под слепящими лучами бело-синего солнца плескались волны ярко-оранжевого моря; по золотистым равнинам струились величественно-медлительные реки; искрились брызгами водопады, ниспадавшие с прозрачных ярко-желтых каменных уступов. Расцвеченная радостными красками, шумела невиданная пурпурно-оранжевая растительность; на фоне прозрачного золота небосвода виднелись воздушные сооружения, арки, мосты и башни из ослепительно-голубого материала. Повсюду сверкали, искрились и рассыпались мириадами солнечных блестков огромные фонтаны, то посылая свои воды в небесную высь, то извиваясь причудливыми струями, то разбрызгиваясь миллионами трепещущих, точно живых, капель.

Я никогда не смогу забыть этой волшебной картины: ярко-оранжевый океан, сливающийся с густо-золотым небом, ажурные города, захватывающая чистота и прозрачность воздуха, темно-палевая дымка на горизонте!

— Где этот мир?! — воскликнул пораженный не меньше моего Петр Михайлович.

Гигант снисходительно улыбнулся и стал показывать местонахождение своей родины. Смелым взлетом мысли он нарисовал на биоэкране изумительно точную схему нашей Метагалактики, приблизительные контуры которой земляне с таким трудом выявили лишь за сотни лет астрономических наблюдений. Стрелкой он указал нам ее поперечник — сорок восемь миллиардов световых лет. Затем он уменьшил нашу Метагалактику до размеров чайного блюдца, мысленно нарисовал в другой части биоэкрана звездный остров причудливой конической формы и протянул между обеими системами прямую линию с указанием расстояния.

— Двести семьдесят миллиардов световых лет! Восемьдесят три миллиарда парсеков! — воскликнул академик. На его лице был написан благоговейный ужас. — Так вы из другой Вселенной?! Из другой Метагалактики?!

В подтверждение этих слов мысль гиганта нарисовала на экране один из звездных островов чужой Метагалактики — ту самую эллиптическую Галактику, которая появилась вначале, поставила под ней название — три странных значка — и указала стрелкой одну из звезд в центре.

— Другая Метагалактика... Сотни миллиардов световых лет, — шептал академик. — Как же они преодолели это расстояние? Непостижимо!..