С самого начала утренней смены у Джерри Бостика, офицера полетной динамики Бордовой команды, не заладился день. Он подозревал, что дальше будет еще хуже.

— Проклятье, — мягко проворчал Бостик, стоя за своим терминалом первого ряда и с отвращением глядя на экран.

Склонившись над плечом Дэйва Рида, дежурного оператора ДИНАМИКИ, он второй раз посмотрел на светящиеся цифры.

— Проклятье, — повторил он, на этот раз достаточно громко, чтобы Рид повернулся в кресле.

— В чем проблема, Джерри? — спросил Рид.

— Ты не захочешь узнать это, — ответил Бостик.

— Попробуй объяснить.

Бостик приблизился к Риду и пробежал указательным пальцем по колонке цифр, остановившись на одном показателе. Рид нагнулся вперед и прищурился. Колонка, на которую указывал Бостик, называлась "Траектория". Параметр, на котором остановился его палец, имел значение "6.15".

— О, нет, — застонал Рид, обхватив голову руками.

С десяти часов вечера, когда завершилась курсовая коррекция "Аполлона-13", этот параметр оставался самым обнадеживающим из всего потока телеметрии от корабля. Еще вечером, до запуска посадочной ступени, траектория "Водолея" с "Одиссеем" ухудшилась до 5.9 градуса, лишь на полградуса выше нижней части коридора входа в атмосферу — той части коридора, ниже которой произойдет отскок от атмосферы обратно в космос. После курсовой коррекции ситуация разительно отличалась в лучшую сторону: траектория поднялась до приемлемых 6.24 градуса, почти 6.5 — центра коридора. Однако теперь, в восемь утра четверга, за двадцать восемь часов до посадки, траектория снова разладилась.

— Джерри, что за ерунда здесь творится? — спросил Рид, отодвигаясь в сторону и давая возможность Бостику подойти ближе к экрану.

— У меня нет никаких идей.

— Ну, это не утечка гелия.

— Да, этого было бы недостаточно для такого отклонения.

— Может, ненадежные параметры траектории.

— Данные надежны, Дэйв.

— Может, на сигнал наложились какие-то помехи.

Бостик посмотрел на стабильные и немигающие цифры "6.15" на экране:

— Разве, это похоже на помехи?

Если показатели гелия и параметры траектории были верными, и космический корабль, действительно, опускался ко дну коридора, это означало, что необходимо снова запустить посадочный двигатель ЛЭМа и исправить положение. Но если гелий, предназначенный для наддува топливных баков, вышел, то включение двигателя было маловероятным. Прежде чем Бостик успел обдумать эти мысли, сзади к нему подошел Глинн Ланни, руководитель полета Черной команды.

— Джерри, — сказал Ланни, — Мне надо с тобой поговорить. У нас проблема.

— У меня здесь тоже проблема, Глинн, — сказал Бостик, — Похоже, мы снова опускаемся.

— А параметры траектории надежны? — спросил Ланни.

— Видимо, да, — ответил Бостик.

— Там еще какая-то утечка?

— Насколько мы понимаем, нет, — сказал Бостик.

— Тогда пусть это останется твоим приоритетом, — сказал Ланни, — Но займись еще и вот чем: мне позвонили из Комиссии по атомной энергии. Они беспокоятся о ЛЭМе.

Бостик опасался этого. Во время запланированной стоянки "Водолея" на лунной поверхности Джим Лоувелл и Фред Хэйз должны были не только собирать камни, но и установить там ряд автоматизированных научных приборов, включая сейсмограф, детектор солнечного ветра и лазерный отражатель. Поскольку эксперименты должны были продолжаться не менее года и поскольку топливные элементы или батареи не могли так долго работать, оборудование было снабжено миниатюрным ядерным реактором, наполненным необогащенным ураном с атомных заводов.

На поверхности Луны этот маленький генератор не представлял ни для кого опасности. Но, как только возникло предложение использовать такие системы питания, некоторые люди обеспокоились вопросом, что случится, если маленький стержень из ядерного топлива не попадет на Луну? Что если ракета "Сатурн-5" взорвется до выхода на околоземную орбиту, метнув уран, кто его знает куда? Для предотвращения случайного заражения местности конструкторы ЛЭМа согласились поместить ядерные материалы в тяжелую жаропрочную керамическую оболочку, которая устоит во время взрыва, огненного входа в атмосферу и даже при разрешительном столкновении с поверхностью нашей планеты, не вызвав малейшей утечки радиации. Когда же ЛЭМ покидал орбиту Земли и направлялся к Луне, защитная оболочка становилась ненужной, и никто больше о ней не думал. Но теперь "Аполлон-13" возвращался домой, и ему предстоял тот огненный вход в атмосферу, которого так опасались пессимисты. Джерри Бостик предполагал, что Комиссия по атомной энергии ("АЭК") начнет теперь соваться со своими опасениями по поводу радиоактивного стержня и его керамической защиты.

— Когда ты это услышал от них, Глинн? — спросил Бостик у Ланни.

— Недавно. Они очень нервничают по поводу топливного стержня.

— Ты им говорил, что мы неоднократно испытывали оболочку?

— Говорил.

— А ты не говорил им, что нет никаких причин бояться, что она не выдержит вход в атмосферу?

— Говорил.

— И они тебе не поверили?

— О, они мне поверили, но, по-прежнему, хотят гарантий. Они хотят быть уверены, что когда ЛЭМ начнет падать, мы не просто забросим его подальше в океан, а еще и в самое глубокое место. Ты можешь это для них обеспечить?

Бостик полез на рожон, что было в его стиле:

— Что за чепуха, Глинн, это же смешно. Мы специально создали керамическую оболочку, чтобы не беспокоиться о подобных вещах. Как только мы куда-нибудь сбросим ЛЭМ, он больше не будет никому трепать нервы и не нанесет ни малейшего вреда.

Глинн Ланни мог согласиться с Джерри Бостиком — в действительности, он и согласился с ним — но решил оставить это при себе. "АЭК" была рукой правительства, правительство оплачивало счета "НАСА", и, если люди, которые контролировали бюджет Агентства, решили переадресовать проблему руководителю полета, то руководителю полета ничего не остается, как выполнить приказ. В следующие несколько минут Ланни с сочувствием выслушивал оператора, пока ДИНАМИКА выпускал пар, пожимал вместе с ним плечами насчет бюрократов из Вашингтона и сказал, что, может быть, только может быть, "АЭК" была права. Конечно, первоочередным делом оставалось исправить падение траектории "Аполлона-13". Но почему бы после этого, просто, не ублажить "АЭК", выбрать достаточно глубокий район океана и не направить туда падающий ЛЭМ?

— Я займусь этим, Глинн, — наконец, сказал Бостик, — Нет проблем. Я думаю, что тот район, который тебе нужен, недалеко от Новой Зеландии.

Ланни с благодарностью кивнул и ушел заниматься другими делами, а Бостик вернулся к своим обязанностям. Повернувшись к своему терминалу, он заметил, что Рид выглядит значительно более обеспокоенным, чем несколько минут назад и яростно спорит с оператором ДИНАМИКИ Черной команды. Склонившись над ними и вглядевшись в экран, Бостик обнаружил, что траектория, которая прежде была нарушена, теперь вообще испортилась: этот показатель в колонке параметров едва превышал 6.0 и продолжал падать. Его неудачный день, действительно, становился хуже.

Джим Лоувелл ел хот-дог, когда Джо Кервин его вызвал для разговора о траектории. На самом деле, Джим Лоувелл пытался есть хот-дог, но он не испытывал особого удовольствия. Рано утром в четверг рабочий день начался и у астронавтов в "Водолее" и у Бордовой команды на Земле. Хотя Лоувелл не мог ручаться перед Хьюстоном за весь экипаж, команда, по крайне мере, казалась выглядевшей немного посвежевшей. Когда в 3:30 ночи Фред Хэйз и Джек Суиджерт уплыли на импровизированный отдых, Лоувелл решил их не беспокоить, и это решение оказалось верным.

Суиджерт, которого вчера, казалось, взбодрила возможность поработать в своем командном модуле, сегодня, явно, выглядел свежим. А Хэйз, чье лицо вчера было болезненно серым, сегодня казался румяным. Лоувелл не был уверен, являлось ли это признаком выздоровления или симптомом более высокой температуры, из-за которой кровь прилила к щекам. Но Хэйз уже дал понять, что не приветствует подобных расспросов, и Лоувелл решил уважать его мнение. Они начали свой последний полный день в космосе с того, что пару часов суетились в кабине, занимаясь всякой мелкой работой, как будто трое сонных рыбаков в хижине у озера готовились к рыбалке. И в 8:30, пока Джерри Бостик, Глинн Ланни и Дэйв Рид обсуждали снижение траектории и ядерное топливо, Лоувелл решил, что экипажу пора подкрепиться.

— Послушай, Джек, — сказал через плечо командир, пока Суиджерт, как обычно, сидел на кожухе своего двигателя, перелистывая системное руководство, — Как у нас обстоят дела с продуктами?

— Давай, посмотрю, — ответил Суиджерт.

Он отпустил книгу, позволив ей парить перед ним и открыл большую багажную сумку, в которую он припрятал продуктовые пакеты.

— Не очень много, Джим, — сказал он, просматривая прозрачные пластиковые мешочки, — Холодный суп, еще более холодный суп и… похоже на какой-то десерт.

— Как насчет сбегать в спальню и притащить еще пакетов?

— Без проблем.

— Ты чего-нибудь хочешь, Фреддо? — спросил Лоувелл.

— Мне бы несколько тех хот-догов.

Суиджерт подпрыгнул в холодный командный модуль, долетел до пищевого шкафа и стал копаться среди оставшихся пакетов. Мешочки с хот-догами находились на дне ящика. Каждый хот-дог был отдельно завернут, обозначен красной, белой или синей липучкой, в зависимости от того, какому члену экипажа он предназначался. Суиджерта поразило, что каждый был заморожен до твердого состояния. Достав один из них, он осмотрел его с недоумением, а потом, взяв еще пару, со смехом проплыл обратно в туннель.

— Ну, господа, — объявил он по возвращении, — Я принес, то, что вы просили. Но я не уверен, что вы захотите это.

Лоувелл протянул руку, взял предложенный Суиджертом замороженный пакет и, посмеиваясь, постучал им по переборке. Раздался стук.

— Звучит аппетитно, — сказал Лоувелл.

— Выглядит аппетитно, — сказал Хэйз.

— Кушается сытно, — сказал Суиджерт.

Не успел Лоувелл выкинуть эту замороженную штуковину, как в его наушниках послышался голос Джо Кервина:

— "Водолей", это Хьюстон.

— Слушаю, Хьюстон, — от имени экипажа ответил Суиджерт.

— Послушайте, парни, я только хотел сообщить, что, судя по диаграмме, вы уже на расстоянии 130 тысяч миль. Это примерно… вот это да! …на 10 тысяч миль ближе, чем пару часов назад. Ваш улыбающийся ДИНАМИКА мне говорит, что по данным на 3000-мильном отрезке вы показываете скорость 3427 миль в час.

— Действительно, здорово, — сказал Суиджерт.

— Есть еще кое-что, — сказал Кервин, — Добрый ДИНАМИКА предоставил нам слегка пологую траекторию, и он… склоняется к мысли провести еще одну курсовую коррекцию примерно за пять часов до входа в атмосферу. Если мы ее и будет делать, то не больше чем на полметра в секунду.

Лоувелл, Суиджерт и Хэйз посмотрели друг на друга сомневающимися взглядами.

— Что-то этот ДИНАМИКА сегодня заработался, — с раздражением произнес Суиджерт.

— Да, он сегодня оторвался по-крупному, — ответил Кервин и быстро отключился.

Лоувеллу это совсем не нравилось. Если после выброса гелия двигатель был вне игры, то с задачей могли справиться и реактивные стабилизаторы системы ориентации. Но в то время как для коррекции скорости на полметра в секунду большой ревущей посадочной системе понадобилось бы лишь несколько секунд работы на низкой тяге, то слабеньким стабилизаторам придется потратить целую минуту при максимальной нагрузке, почти до полного истощения топлива.

— Мне это не нравится, — сказал Хэйзу Лоувелл, выбросив в сторону свой надоевший хот-дог.

— И мне, — согласился Хэйз.

Командир оттолкнулся от своей панели и приготовился прыгнуть в туннель, чтобы подыскать более аппетитный завтрак, но он не успел — его снова вызвал Кервин:

— Джим, следующее, чем вы должны заняться с Джеком, это передать часть энергии ЛЭМа наверх, в командный модуль для подзарядки батарей входа в атмосферу.

— Хорошо, — ответил Лоувелл, подавая знак Суиджерту, — Вместо меня останется Джек.

Суиджерт вышел на связь с Землей, а Лоувелл отключил свои наушники, чтобы забрать их с собой в туннель. Но, как только Кервин принялся разъяснять процедуру Суиджерту и до Лоувелла донеслись возгласы пилота командного модуля "о-го-го" и "м-м-м", командир начал беспокоиться.

— Что за ерунду они затеяли с энергией? — сказал он Джеку, просовывая голову обратно в ЛЭМ, — Мы же собираемся эксплуатировать ЛЭМ еще больше двадцати четырех часов.

Суиджерт передал его слова на землю:

— Есть один вопрос. Если мы сейчас передадим часть энергии, то мы не истратим все остатки до входа в атмосферу?

— Нет, Джек. На основании последней сводки ампер-часов хватит до 203 часа, а приводнение ожидается в 142.

— Нет проблем, — вызвал Суиджерт Лоувелла, — Они рассчитывают до 203 часа.

— А они проверяли эту процедуру, — отозвался Лоувелл, — на предмет спалить оба комплекта батарей во время перекачки энергии в командный модуль?

— Послушайте, Хьюстон, — сказал Суиджерт, — Джим хочет знать, прошла ли эта процедура испытание. Нет ли опасности короткого замыкания или еще чего-нибудь в этом роде?

— Так, Джек. Процедура не испытывалась как таковая. По указанным кабелям вы не сможете закоротить батареи. Помните, что мы это делаем по той причине, что в батареях входа не достает 20 ампер-часов, и нет другого способа, чтобы их подзарядить и вернуть вас домой.

Суиджерт переключился на Лоувелла:

— Нет, они не испытывали процедуру. Нет, они не видят никакой опасности. Они напоминают, что без этого мы не сможем вернуться домой.

Лоувелл проворчал свое согласие. Суиджерт вышел на связь и все утро провел в записывании процедуры включения и в перемещении между обоими модулями, щелкая предписанными переключателями и контролируя передачу электричества на другой модуль. Пока он был занят этой работой, на связь снова вышел КЭПКОМ — теперь уже Ванс Бранд — с предписаниями для Лоувелла и Хэйза.

Точно так же, как в свое время ДИНАМИКА интересовался точным весом груза и экипажа "Водолея" перед запуском посадочного двигателя, теперь офицеры по системам ориентации и навигации хотели иметь информацию о балласте "Одиссея", прежде чем настроить гироплатформу и осуществить прицеливание корабля для входа в атмосферу. Компьютеры "Аполлона" были запрограммированы так, что вес командного модуля при возврате с Луны увеличится на 45 кг, по сравнению с предстартовым весом. Эти полсотни килограммов означали образцы скал и грунта, сбор которых являлся основной задачей экипажа. Но данный "Аполлон" возвращался без лунных скал, и прежде чем войти в атмосферу, астронавты должны были поднять часть оборудования ЛЭМа в командный модуль и закрепить их в багажных отсеках, предназначенных для бесценных лунных образцов, надеясь соблюсти точный вес и обмануть компьютер.

— Так, Джим, — вызвал Бранд, пока Суиджерт работал, — когда у тебя будет время для записи, я продиктую список укладки для входа в атмосферу, определяющий оборудование, которое вам надо переместить до посадки.

— Я могу записывать прямо сейчас, — ответил Лоувелл, доставая ручку из своего нарукавного кармана и показывая Хэйзу, чтобы тот кинул ему разодранный полетный план.

— Хорошо. Необходимо перенести 70-миллиметровые камеры "Хасселблад", черно-белую телекамеру, все отснятые 16-миллиметровые и 70-миллиметровые пленки, накопитель данных ЛЭМа, дополнительные кислородные шланги, дополнительные кислородные наконечники, ненужный парашют системы управления и папки с полетными планами ЛЭМа. Записал?

— Записал.

Лоувелл показал Хэйзу список оборудования, и они оба начали перетаскивать указанный КЭПКОМом груз. Открыв одно багажное отделение, Хэйз достал две камеры и оставил их плавать позади себя. Открыв другое, Лоувелл нашел кислородные шланги, которые теперь как змеи шевелились рядом с ним. Открыв третье, Хэйз обнаружил что-то любопытное и остановился. В отделении были стопкой сложены пакеты личных вещей астронавтов, или "ППК" — мешочки из Бета-ткани, в которых экипажу разрешалось проносить на борт несколько сувениров или амулетов, ничего не означавших для технической части экспедиции, но много — для самих людей. Некоторые астронавты проносили всякие сентиментальные драгоценности, другие — монеты или миниатюрный флаг. Лоувелл взял с собой маленькую золотую брошь с выложенным из бриллиантов числом "13", которую он заказал перед полетом и собирался подарить Мэрилин по возвращении.

Когда Фред Хэйз просмотрел свой "ППК", наверху он заметил запечатанный конверт с надписью на нем "Фреду". Почерк был ему хорошо знаком. Оглядевшись, не наблюдает ли за ним командир, Хэйз вскрыл конверт. Из него выплыли фотографии: сначала, его жена Мэри, потом старший сын, Фред, затем другой сын, Стефан и дочь, Маргарет. Он поймал их и заглянул в конверт. Внутри был листок бумаги, исписанный тем же ровным почерком.

"Дорогой Фред, — говорилось в нем, — Когда ты это прочитаешь, то уже совершишь посадку на Луну и, надеюсь, будешь на обратном пути к Земле. Я пишу это, чтобы ты знал, как мы все тебя любим, как гордимся тобой и как сильно мы по тебе скучаем. Поторопись домой! С любовью, Мэри".

Хэйз быстро прочитал письмо, положил его обратно в конверт с фотографиями и спрятал в свой комбинезон.

— От Мэри? — тихо спросил Лоувелл из-за плеча.

Хэйз испуганно оглянулся.

— М-м-м, — произнес он, — Она, должно быть, положила его, когда на прошлой неделе собирала "ППК".

— Славно, — со знакомой улыбкой сказал Лоувелл.

Чуть раньше он и сам обнаружил письмо от Мэрилин в своем пакете.

— М-м-м.

По обоюдному молчаливому согласию оба мужчины больше не разговаривали о письмах и закончили сбор оборудования в тишине. Хотя Лоувелл и не знал, о чем думал Хэйз, но полагал, что о том же, о чем и он сам. Эта экспедиция, с неожиданным раздражением решил он, оставалась в прошлом. Он получил достаточно мучительных напоминаний о несостоявшейся лунной посадке: прощальные взгляды на отдаляющийся Фра-Мауро, вид неиспользованных лунных скафандров, печальное зрелище его бесполезной посадочной инструкции. Раз уж не суждено было осуществить посадку, к которой они с Хэйзом так долго тренировались, то пусть так и будет. А сейчас самое время поторопиться, сложить вещи и завершить остаток полета этой обреченной экспедиции.

— Фреддо, — сказал он, — не закинуть ли нам этот хлам наверх, вызвать Землю и посмотреть, что они там понаписали в той проклятой процедуре входа.

— Это центр управления "Аполлон", 119 часов 17 минут полетного времени, — через час после обеда произнес Терри Уайт в микрофон терминала Пресс-центра, — Корабль находится на расстоянии 112'224 морских миль от Земли. Скорость 3725 миль в час и продолжает расти. Вход в атмосферу ожидается в 142 часа 42 минуты 42 секунды, то есть через 23 часа 22 минуты. За 5 часов до входа, возможно, будет осуществлена курсовая коррекция менее чем на полметра в секунду.

— В 3 часа дня в главной аудитории Центра управления состоится пресс-конференция Нейла Армстронга, командира "Аполлона-11", который обсудит всевозможные технические аспекты "Аполлона-13". Кроме того, президент чикагской торговой биржи направил в Центр управления следующее сообщение: "Чикагская торговая биржа сегодня в 11 утра приостановила торги в знак уважения к мужеству и храбрости американских астронавтов и будет молиться за их благополучное возвращение на Землю". Это центр управления "Аполлон".

Чак Дейтерих стоял перед меловой доской в комнате вспомогательного персонала, недалеко от Центра управления. Повсюду они видел ДИНАМИКУ, ВОЗВРАТ и НАВИГАЦИЮ. Здесь были Джерри Бостик, Бобби Спенсер, Дэйв Рид и другие, все владеющие черной магией управления и возврата домой космического корабля, находящегося в пустоте на расстоянии 250 тысяч миль. Те ЭЛЕКТРИКА, СВЯЗЬ и ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЕ, которые иногда забегали сюда, не могли понять языка, на котором здесь общались, зато ВОЗВРАТ, ДИНАМИКА и НАВИГАЦИЯ владели им в совершенстве.

В последние двадцать четыре часа у Дейтериха состоялось довольно плодотворное сотрудничество с этим советом старейшин от навигации, и он надеялся на его продолжение после обеда. Пока Бостик, Рид и Билл Петерс выясняли причины снижения траектории "Аполлона-13" и думали, как сбросить лунный модуль в океан, чтобы осчастливить Комиссию по атомной энергии, Дейтерих был занят другими проблемами.

Самый важный вопрос, который ему адресовался: как экипаж может безопасно отстыковать неисправный сервисный модуль и работоспособный ЛЭМ перед началом входа в атмосферу конического командного модуля? Если бы экспедиция "Аполлон-13" шла, как намечено, большую часть этой работы выполнили бы реактивные стабилизаторы сервисного модуля, отведя "Одиссей" на безопасное расстояние от "Водолея" и оставив лунный модуль дрейфовать на орбите вокруг Луны, а перед входом в атмосферу отделив сам сервисный модуль от командного, обнажая тепловой экран. Но экспедиция шла не по плану, и стабилизаторы, на которые возлагалась эта надежда, давно не работали.

Дейтерих с коллегами нашли элегантное решение. Они решили, что когда наступит время расстыковки, Джим Лоувелл останется в ЛЭМе вместе с Фредом Хэйзом, а Джек Суиджерт поднимется в командный модуль. За мгновение до отделения Лоувелл даст однократный импульс стабилизаторами ЛЭМа, подтолкнув весь корабль вперед. Затем Суиджерт нажмет кнопку поджига пиротехнических болтов сервисного модуля, освобождая громадную и бесполезную часть корабля. После этого Лоувелл снова включит стабилизаторы, на этот раз в противоположном направлении, отодвигая ЛЭМ с присоединенным командным модулем и со Суиджертом на его борту от дрейфующего сервисного модуля.

Полегче, но не менее элегантной, была процедура сброса ЛЭМа. При нормальном течении экспедиции, прежде чем отстыковать лунный модуль, астронавты должны закрыть люки обоих модулей, герметизируя тоннель от двух кабин корабля. Затем командир должен открыть вентиль туннеля, выпуская его атмосферу в космос и понижая давление почти до вакуума. Это позволит двух модулям разделиться без неконтролируемого выброса воздуха.

Прошлой весной, во время полета "Аполлона-10" операторы провели эксперимент с туннелем под частичным давлением. Идея состояла в том, чтобы после отпускания зажимов, удерживающих модули вместе, ЛЭМ свободно отскочил от материнского корабля, но медленнее и более контролируемо, чем когда коридор был заполнен до нормы. Как решили операторы, этот метод пригодится, даже если сервисный модуль потеряет все свои стабилизаторы. Именно так и случилось через год, и офицеры полетной динамики были рады, что включили этот маневр в аварийное полетное руководство. Вчера эту процедуру довели до Лусмы, и КЭПКОМ с гордостью передал ее Лоувеллу.

— Когда бы будем отстыковывать ЛЭМ, — докладывал он, — мы это выполним, как на "Аполлоне-10": пусть он пойдет красиво!

Лоувелл отреагировал значительно более скептическим "Так".

В четверг после обеда Дейтерих должен был прояснить еще одну процедуру со своими парнями ДИНАМИКИ, НАВИГАЦИИ и ВОЗВРАТА. Она касалась систем ориентации "Аполлона-13". Перед входом командного модуля в атмосферу его система ориентации должна быть включена, а затем, при помощи наблюдения Солнца и звезд в телескоп, перенастроена. Эта работа была трудоемкой. Еще более трудоемкой ее могла сделать влага, сконденсировавшаяся на оптике космического корабля. Тем не менее, Дейтерих и остальные офицеры полетной динамики были уверены, что экипаж без труда с этим справится.

После выполнения этой настройки, для уверенности, требовалось осуществить проверку. Стандартный метод требовал для этого, чтобы пилот командного модуля наблюдал за горизонтом Земли во время его прохода через иллюминатор. Если настройка была верной, дуга Земного шара в строго заданное время пересечет специальные линии, выгравированные на раме иллюминатора. Пока планета движется, как положено, компьютер способен управлять входом в атмосферу. Если это не так, то экипаж поймет, что гироплатформа отклонилась, и человек на месте командира может взять управление на себя, вручную посадив корабль. Проблемой "Аполлона-13" являлось то, что непосредственно перед входом в атмосферу они не могли увидеть горизонт. Космический корабль возвращался домой по наспех составленной траектории, поэтому "Одиссей" должен был заходить с ночной стороны Земли, когда в самый критический момент под ним была только темная масса.

Но у оператора ВОЗВРАТА Золотой команды, Чака Дейтериха, была идея.

— Парни, — сказал он, обращаясь к остальным офицерам полетной динамики, в комнате вспомогательного персонала, — завтра около обеда у нас возникнет проблема, а именно, мы попытаемся проверить ориентацию по отсутствующему горизонту.

Он повернулся к доске и нарисовал большую, направленную вниз дугу, изображающую край земного шара.

— В этот момент Земля будет невидима, но звезды видны всегда, — он понатыкал мелом несколько точек над горизонтом, — Но при той скорости, с которой будет двигаться корабль, у нас не будет времени определить, на какую из них мы смотрим.

Он стер звезды своей тряпкой.

— Конечно, то, что мы также будем видеть, — продолжал Дейтерих, — это Луна.

Он аккуратно нарисовал маленькую Луну над грубым изображением Земли.

— По мере того, как корабль будет огибать планету и становиться все ближе и ближе к атмосфере, Луна будет опускаться.

Дейтерих нарисовал другую Луну пониже первой, потом еще и еще одну, каждую ближе к нарисованному мелом горизонту, пока последняя частично не скрылась за ним.

— В некоторой точке, — говорил он, — Луна окажется за Землей и исчезнет. Она исчезнет в тот момент, когда под ней будет день или ночь, будем ли мы видеть горизонт или нет.

Кончиком своей тряпки он аккуратно стер дугу, изображавшую горизонт, оставив свои луны. Он показал на одну из лун, наполовину скрывшуюся за невидимым горизонтом.

— Если мы будем точно знать секунду, когда Луна должна исчезнуть, а пилот нашего командного модуля сообщит, что она, действительно, исчезла, то, господа, наша ориентация для входа в атмосферу верна.

Дейтерих положил мел и тряпку на рейку под доской, повернулся и посмотрел на своих слушателей, ожидая вопросов. Но вопросов не было. Оператора ВОЗВРАТА Золотой команды нельзя было назвать нескромным, но он знал, что это отличная идея. И он полагал, что так же считают эти люди в комнате.

Уже больше суток экипаж "Аполлона-13" мог выглядывать в иллюминаторы командного модуля. С понедельника всегда что-нибудь мешало наблюдению космоса из лунного модуля, например, постоянно конденсирующаяся из-за низкой температуры влага от дыхания астронавтов, которая оседала на двух треугольных окнах. Но командный модуль большую часть времени был лишен этой проблемы. Главным образом, потому что астронавты проводили большую часть времени — и больше дышали — внизу в "Водолее".

Сегодня "Аполлон-13" проводил в космосе свой последний вечер. Температура внутри командного модуля упала до самой низкой отметки за все путешествие, и даже в его значительно более сухой атмосфере стала видна влага. Экипаж с тревогой обнаружил, что окна, стены и приборная панель холодной кабины покрыты жемчужными бусинками воды. В невесомости они не падали вниз, но в условиях гравитации это бы, наверняка, произошло. И если бы "Одиссей" лежал на Земле, то с этой капелью напоминал бы мрачную известняковую пещеру.

Джиму Лоувеллу это сулило неприятности. Если окна, стены и поверхность приборной панели настолько промокли, то можно было держать пари, что то же самое случилось и с внутренностями панели, где располагались провода, лампы и паяные соединения. Инженеры "Норт Америкэн Роквелл" защитили от влаги каждое из миллионов электрических соединений по всему кораблю. Но этот герметик был эффективным лишь для защиты от влажного воздуха кабины. Никто и не думал, что придется оберегать электронику от свободных капелек конденсата. Когда завтра корабль будет включен, и питание поступит на оборудование, возникнет серьезная опасность, что из-за нарушенной изоляции какого-нибудь отсыревшего провода вылетит вся система.

Наступило время обеда. Лоувелл перешел в чуть более теплый ЛЭМ и неспешно прихлебывал холодный суп. Затем он встал и оттолкнулся в направлении командного модуля, чтобы проверить состояние своего корабля.

— Что ты делаешь? — спросил его Хэйз, голос которого звучал болезненнее, чем вчера.

Проверяю конденсацию наверху, — ответил Лоувелл.

— Я с тобой, — предложил Хэйз.

— Почему бы тебе не остаться. Ты плохо выглядишь, Фреддо, а там стало еще холоднее.

— Мне нормально, — сказал Хэйз.

Лоувелл прыгнул в туннель. Хэйз последовал за ним, и оба мужчины проплыли к левому командирскому иллюминатору, через которое Лоувелл впервые заметил утечку 72 часа назад. Теперь же вообще ничего не было видно из-за влаги, покрывающей стекло. Лоувелл провел по нему пальцем, и несколько капелек, оторвавшись, поплыли в воздухе.

— Это неприятность, — сказал он, качая головой.

— Неприятность, — повторил Хэйз.

— Ну, все равно мы ничего не узнаем, пока не включим.

— А мы не включим до тех пор, пока они не зачитают нам инструкцию.

С тех пор как Лоувелл и Хэйз закончили переноску оборудования "Водолея" в "Одиссей", Лоувелл подгонял Хьюстон, когда же они получат ту процедуру, над которой так долго работают Джон Аарон и Арни Олдрич. Они знали, что его диктовка займет несколько часов, потому что Хэйзу придется тщательно записывать каждый шаг, а потом перечитывать обратно, чтобы убедиться в отсутствии ошибок. И это в предположении, что в списке нет скрытых ошибок. Если такие обнаружатся, то Олдрич с Аароном вернутся в комнату 210, и, кто знает, сколько это еще займет времени? Когда командир в первый раз спросил дежурного КЭПКОМА, Джо Кервина, как продвигаются дела с инструкцией, тот ответил уклончиво:

— Она существует.

— Существует? — обращаясь к Хэйзу, громко сказал Лоувелл и передал назад Земле:

— Ладно, хорошо.

В последний раз Лоувелл уже расспрашивал нового КЭПКОМа, Ванса Бранда, напоминая ему, что сегодня четверг, завтра — пятница, а днем в пятницу — уже приводнение. Тогда Бранд решил подшутить над его любопытством.

— Мы почти готовы, — с заискивающим смехом сказал он, — Мы передадим ее тебе в субботу, самое позднее — в воскресенье.

Командиру было не до смеха.

И теперь в 6:30 вечера в четверг, за восемнадцать часов до посадки, терпение у Лоувелла кончилось. Возвращаясь с Хэйзом через туннель, он позвал Суиджерта:

— Эй, Джек, ты готов поработать?

— Разве, похоже, что я занят? — сказал Суиджерт.

— Тогда вызовем тех ребят, и пусть передают нам процедуру. Я устал ждать, — Лоувелл нажал свою кнопку связи.

— Хьюстон, это "Водолей".

— Слушаю тебя, Джим, — ответил Бранд.

— Это очередное напоминание, что я ожидаю процедуру включения, над которой вы работаете. Мы с экипажем готовы просмотреть ее и убедиться, что правильно поняли.

— Джим, мы, на самом деле, собираемся передать ее вам, — сказал Бранд.

— Так… — голос Лоувелла выдавал очевидное раздражение.

— Она у нас почти в руках.

— Так…

— Мы должны получить ее… не позднее чем через час.

— Я жду, — сказал Лоувелл и отключился с громким щелчком.

Хотя он и не верил обещанию Бранда — сам Бранд, видимо, не верил своим словам — КЭПКОМ неосознанно сказал правду. Почти сразу, как только Лоувелл отключился от линии связи, открылись задние двери Центра управления, и на пороге появились Аарон, Олдрич и Джин Кранц. Никого из них с понедельника не видели в Центре управления, за исключением часа до запуска "ПК+2" и часа после него. Когда они вошли в зал, люди за терминалами не смогли устоять, чтобы не повернуться в своем почтении.

Они видели, что Аарон несет толстую пачку бумаги. Он ее нес перед собой, а по бокам его клином окружали Олдрич и Кранц, и всем стало понятно, что ведущий оператор ЭЛЕКТРИКИ несет процедуру включения. Трое мужчин прошли вниз по рядам терминалов, остановились возле рабочего места КЭПКОМа и столпились возле Бранда. Аарон вручил Бранду копию процедуры, повернулся к Кранцу и передал ему другую, потом повернулся к Олдричу и отдал третью копию. Последнюю, четвертую копию он оставил себе. Бранд радостно повернулся к своему терминалу, и операторы услышали, как он приветствует корабль:

— Это Хьюстон, "Водолей".

— Слушаю вас, Хьюстон, — ответил Лоувелл.

— Так, мы готовы зачитать первую часть процедуры.

— Хорошо, Ванс. Я подключаю на линию Джека. Жди.

В космическом корабле Лоувелл жестом предложил Суиджерту надеть наушники, взял два или три устаревших полетных плана и вручил их вместе со своей ручкой пилоту командного модуля:

— Ты на связи, Джек. Тебе это понадобится.

Суиджерт взял бумагу и ручку, настроил наушник и микрофон и приготовился выйти на связь.

Пока Бранд ожидал вызова, к терминалу КЭПКОМа вдруг начали подтягиваться люди. От директорского терминала подошли Джерри Гриффин и Глинн Ланни, руководители полета Золотой и Черной команд. От терминала ЭЛЕКТРИКИ подошел Сай Либергот.

— Так, Ванс, — вышел на связь Суиджерт, — Я готов записывать.

— Хорошо, Джек, — сказал Бранд, — Но мы снова вынуждены попросить тебя подождать минутку. Нам надо вручить копию процедуры руководителям полета и ЭЛЕКТРИКЕ. Это займет пару секунд.

— Принято, Хьюстон, — сказал Суиджерт, в его голосе слышалось такое же раздражение, как и у Лоувелла.

Аарон поднял трубку телефона на терминале КЭПКОМа, чтобы попросить дополнительные копии, и на канале связи с Землей на целых две минуты воцарилась тишина. Люди топтались у терминала КЭПКОМа, в космическом корабле экипаж терпеливо ждал, а весь Центр управления поглядывал на заднюю дверь, ожидая прибытия копий. Выглядевший нетерпеливым Кранц мимикой призывал Бранда поддерживать разговор.

— Послушай, Джек, — сказал Суиджерту КЭПКОМ, — Как у вас с водой в командном модуле? У вас, ребята, еще остались запасы воды?

— Нет. Я ходил и пытался открыть бак с питьевой водой, но из него ничего не вытекло.

— А, — сказал Бранд, — Мы поняли, что в питьевом баке нет воды, а как насчет запасов в пакетах?

— Нет.

— Понял.

Пока Бранд напрягался, выдумывая очередные уловки, чтобы затянуть беседу, задние двери Центра управления резко открылись. Ожидая увидеть инженера, бегущего со стопкой прошитых полетных планов, они тяжело вздохнули, когда вместо этого появились с полдюжины операторов Белой команды "Тигр", направлявшиеся к станции связи. Как Кранц, Аарон и Олдрич, все эти люди хотели присутствовать при передаче их шедевра на корабль, и каждый из них мечтал иметь собственную копию, размноженную на мимеографе.

— Джек, нам, возможно, понадобится еще пять минут. Тут подходят послушать нас все больше людей. Многие из них разрабатывали эту процедуру, другие тестировали. Пока вы ждете, мы рады их здесь приветствовать.

Бранд ожидал услышать ответ, но пять секунд в эфире продолжалась ледяная тишина. Неожиданно на канале связи прозвучал новый голос. Это был Дик Слэйтон, и Бранд поприветствовал его. Как астронавт, хотя и не летавший в космос, Бранд ощущал бунтарские нотки в голосах с космического корабля и понимал, что сейчас Дик был единственным авторитетом для экипажа. Как Главный астронавт, хотя и тоже не летавший, Слэйтон мог сделать больше в данной ситуации.

— Как там у вас температура, Джек? — небрежно спросил Слэйтон, — Вы, парни, не колите дрова, чтобы погреться?

Перемена в голосе Суиджерта почувствовалась сразу.

Дик, сейчас в ЛЭМе, я думаю, около 10, — веселее сказал он, — а в командном модуле еще меньше.

— Как в прекрасный осенний день, а?

— Точно. К сведению, командный модуль загружен по вашей предыдущей инструкции, за исключением "Хасселбладов", которыми мы будем фотографировать сервисный модуль после его отделения.

— Принято. Я понял, Джек.

— ЛЭМ тоже довольно хорошо загружен, за исключением нескольких вещей, которые мы пока не перенесли.

— Принято. Тоже понятно.

Присутствие на связи Слэйтона принесло желаемое изменение в поведении Суиджерта, на что и надеялся Главный астронавт. Но его первый собеседник был лишь вторым на борту "Аполлона-13". Первым в команде был Лоувелл, ветеран трех космических полетов, и его Дику Слэйтону было труднее успокоить.

— Послушай, Ванс, — огрызнулся командир, обращаясь напрямую к своему связисту и, как диктовал протокол, минуя Слэйтона, — ты должен понять, что нам необходимо начать цикл отдыха. Мы не собираемся все время ждать, пока вы зачитаете процедуру. Я должен ее получить, просмотреть и отправить своих людей спать. Так что прими это во внимание и приготовься послать нам инструкцию.

В течение четырех с половиной минут, фактически, не было радиообмена с кораблем. Затем задние двери Центра управления в очередной раз с шумом открылись, и вошел запыхавшийся инженер с большой стопкой инструкций. С 7:30 до 9:15 вечера по хьюстонскому времени эта бесконечная процедура зачитывалась на корабль, а Суиджерт ее записывал. Наконец, за пятнадцать часов до посадки и всего за 12 часов до начала процедуры включения, была передана последняя команда, Суиджерт убрал ручку и закрыл книгу.

— Ну, Джек, — сказал КЭПКОМ, — Выглядит удивительно, но, похоже, мы закончили это дело.

— Хорошо, — сказал Суиджерт, — Если у нас будут вопросы, мы тебя вызовем.

— Ладно. Мы обкатали ее на тренажере и думаем, что устранили все мелкие недочеты.

— Я тоже на это надеюсь, — ответил Суиджерт, — потому что завтра время действовать.

В углу комнаты контроля за лунным модулем на заводе "Грумман" в Бетпэйдже раздался смех и постепенно охватил всю комнату. За последние три дня Том Келли, который торчал за своим терминалом с того момента, как они с Говардом Райтом прилетели из Бостона во вторник утром, не слышал веселья, и он не мог понять причину взрыва смеха. Он заметил, что за несколько терминалов от него операторы передают какой-то желтый листочек, и каждый, кто его прочитает, начинает сразу громко хохотать.

Келли ждал, пока листок не достигнет его места. Просмотрев бумажку, он немедленно понял, что это такое, и с удовольствием прочитал.

Желтый листок, попавший в руки Келли, был копией счета, который "Грумман" должна была направить другой компании вместе с поставляемыми частями или оказанными услугами. В данном случае там значилась "Норт Америкэн Роквелл", производитель командного модуля "Одиссей".

На первой строке формы, под колонкой, озаглавленной "Описание оказанных услуг", кто-то написал: "Буксировка, 4.00 доллара за первую милю, 1 доллар за каждую дополнительную милю. Итого, 400'001.00 долларов". На второй строке было написано: "Зарядка батареи, вызов в пути. Соединительные кабели заказчика. Всего 4.05 доллара". На третьей строке: "Кислород по 10.00 долларов за фунт. Всего 500.00 долларов". На четвертой строке: "Спальные места для двоих, без телевизора, кондиционер, радио, двухразовое питание. Оплачено авансом. (Дополнительный гость в номере 8.00 долларов за ночь)".

На остальных строках были дополнительные расходы за воду, хранение багажа, чаевые, всего после 20-процентной коммерческой скидки 312'421.24 доллара.

Келли взглянул на оператора, передавшего ему этот бланк, потом снова на листок и непроизвольно улыбнулся. Сотрудникам "Грумман" очень понравится послать его, а людям из "Роквелл" совсем не понравится его получить. По этой причине, как и по многим другим, Келли догадался, что кто-нибудь, действительно, запечатает этот счет в конверт и отправит в Дауни, Калифорния.

Он подумал, что нет ничего плохого воспользоваться удобным случаем, чтобы слегка поиздеваться над ребятами из "Роквелл", естественно, после приводнения. Этот счет, развеселивший всех в комнате "Груммана", в данный момент казался смешным, но будет совсем не весело, если потом что-нибудь случится с роквелловским "Одиссеем" или грумманновским "Водолеем". Келли собирался передать листок дальше, но прежде решил еще раз на него взглянуть. Теперь он заметил строку, допечатанную внизу листа, которую раньше просмотрел.

"Лунный модуль освободить не позднее полдня пятницы", — гласила строка, — "После этого времени жилье не гарантируется".

Келли был слегка удивлен, что срок этого нелепого "жилья" экипажа заканчивается так поздно.

Картина не выходила из головы Джека Суиджерта. В своем кошмаре он находился в "Одиссее", щелкая переключателями и активируя пиропатроны для сбрасывания сервисного модуля — как это ему, действительно, предстоит сделать через несколько часов — в то время как внизу в ЛЭМе Лоувелл с Хэйзом парили в воздухе перед иллюминаторами, ожидая увидеть освобожденный цилиндрический зад "Одиссея" — именно так, как они и сделают через несколько часов. Суиджерт видел себя сидящим в центральном кресле и отсчитывающим момент сбрасывания. Его рука медленно и грациозно, как во сне, направляется к переключателю "СБРОС СМ". Однако в последнюю секунду, когда его пальцы касаются переключателя, взор затуманивается и его рука смещается на пару сантиметров влево, к другому переключателю, обозначенному "СБРОС ЛЭМ".

В своих мрачных мыслях он услышал тупой лязг, когда рванули двенадцать болтов, удерживающих "Водолей", почувствовал легкую вибрацию при отскоке лунного модуля, дикий вихрь выходящей через туннель в космос атмосферы командного модуля. Глянув вниз на образовавшееся отверстие, Суиджерт увидел крышу ЛЭМа: Лоувелл и Хэйз в замешательстве и с выражением ужаса уплывали вместе с модулем, предназначенным быть им спасательной шлюпкой. Последнее, что увидел Суиджерт, прежде чем атмосфера "Одиссея" и "Водолея" окончательно вышла в космос, это быстро уменьшающийся лунный модуль, который вращался, как в балетном танце, а его оболочка из гофрированной фольги отбрасывала на умирающего пилота командного модуля солнечные блики.

Была поздняя ночь четверга, и эта ужасная картина снова начала проплывать перед глазами Суиджерта. Возможно, она была навеяна шуткой КЭПКОМа, когда они днем просматривали процедуру сброса ЛЭМа:

— Не забудь сначала переправить командира в командный модуль, — и человек за терминалом в Хьюстоне рассмеялся.

— Принято, — ответил человек в космическом корабле без малейшего намека на смех.

Рано утром в пятницу Суиджерт понял, что больше этого не вынесет. Он слез с кожуха взлетного двигателя, подпрыгнул в командный модуль и поискал там бумажку и блестящую липкую ленту. Достав из кармана ручку, он прислонился к переборке, написал на листке большими печатными буквами "НЕТ" и прилепил ее к переключателю "СБРОС ЛЭМ". Он приподнял бумажку, чтобы еще раз убедиться, что там написано "СБРОС ЛЭМ", а не "СБРОС СМ". Потом посмотрел еще раз. Затем он позвал Хэйза, который поднялся через туннель и по требованию Суиджерта взглянул на этот листок. Немного смутившись, Хэйз подтвердил, что да, он прилеплен в нужном месте.

Только теперь, спустившись в лунный модуль, Суиджерт обрел душевное равновесие. Но из-за своих ночных кошмаров, он так и не отдохнул. Правда, в этом он был не одинок. За все циклы сна, установленные Хьюстоном для экипажа, никто, фактически, не выспался. Каждый раз, когда астронавты возвращались к микрофону после трех-четырех часов сна, КЭПКОМ спрашивал, сколько им реально удалось поспать. Почти каждый раз следовал ответ: час, может, чуть больше. А чаще, значительно меньше.

Во втором ряду Центра управления полетный медик записывал эти ответы. Итог встревожил его. С ночи понедельника экипаж спал в среднем по три часа в сутки. В 2:30 ночи на пятницу, за десять часов до посадки, Суиджерт не побил этот рекорд. Из допросов с пристрастием Лоувелла и Хэйза выяснилось, что и они тоже.

— Фред, — вызвал Джек Лусма того астронавта, который предположительно не спал, — Ты не спишь?

— Слушаю, проворчал Хэйз, открывая глаза и надвигая наушники.

— Для вас, ребята, есть работа на несколько минут. Несколько изменений в конфигурации переключателей процедуры.

— Хорошо, сказал Хэйз, — я позову Джека.

Услышав это, Суиджерт вышел на связь.

— Хьюстон, это "Водолей", — утомленно сказал он.

— Сколько ты отдыхал, Джек? — спросил его Лусма.

— Ну, я полагаю, два или три часа, — соврал Суиджерт, — Там плохо спать из-за ужасного холода.

— Принято. Мы здесь считаем, что вам придется попытаться еще пару часов, прежде чем приступить к последней курсовой коррекции.

— Хорошо, — ответил Суиджерт, — может быть, мы попытаемся, но там, действительно, ужасный холод.

Суиджерт толкнул Лоувелла, хотя тот и сам уже проснулся.

— Есть работа, — сказал он.

— Отлично, — ответил Лоувелл.

Трое астронавтов собрались с силами и медленно направились к своим рабочим местам. На Земле операторы обменялись беспокойными взглядами. Дик Слэйтон вышел на связь с терминала отряда астронавтов:

— Эй, Джим. Пока ты наверху и все хорошо и спокойно, позволь кое о чем тебе сказать. А об одном особенно. Как я знаю, никто из вас толком не поспал, поэтому, может, вам стоит достать аптечку и принять по паре таблеток декседрина на каждого.

— Ну… я об этом не подумал, — сказал Лоувелл, — Может… может, мы так и сделаем.

— Хорошо, — Слэйтон немного помолчал, — Хотелось бы предложить вам чашечку горячего кофе. Он бы вам сейчас не помешал, правда?

— Да, это точно. Ты не знаешь, как здесь стало холодно, особенно, когда тепловой контроль поворачивает нас вниз. Прямо сейчас Солнце светит на сопло двигателя сервисного модуля и совсем не проникает в ЛЭМ.

— Держитесь, — неубедительно сказал Слэйтон, — Это ненадолго.

"Ненадолго", как понимал Слэйтон, было весьма растяжимое понятие. Учитывая, что в ближайшие четыре часа не намечено выполнение последней курсовой коррекции, по меньшей мере, часа три лунный модуль не будет включен и прогрет. Три часа — это совсем немного для тридцати человек, работавших в ночную смену в кондиционируемом Центре управления, но для людей в морозильнике "Аполлона-13" это была целая вечность.

Слэйтон, как и остальные работники зала управления, с понедельника следил за энергопотреблением "Водолея", и его уверенность становилась все больше и больше. Корабль потреблял из своих батарей едва ли 12 ампер, и появился, хотя и небольшой, излишек электричества. По внутренней связи Слэйтон вызвал терминал руководителя полета, чтобы спросить Милта Уиндлера, нельзя ли воспользоваться этим излишком, чтобы включить ЛЭМ раньше.

Уиндлер вызвал Джека Найта за терминалом ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ, который, в свою очередь, связался со своей вспомогательной комнатой. Помощники Найта попросили подождать, быстро выполнили ряд грубых подсчетов и вернулись с хорошим известием: экипаж может включать свой корабль.

— Джек, они могут включать питание, — сообщили из вспомогательной комнаты для ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЯ.

— ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, он может включать в любое время, — ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЕ вызвал Уиндлера.

Уиндлер передал это Лусме:

— КЭПКОМ, сообщи им, чтобы включали освещение.

— "Водолей", это Хьюстон, — вызвал Лусма.

— Слушаю, Хьюстон, — отозвался Лоувелл.

— Так, капитан. Мы нашли способ вас подогреть. Мы решили начинать включение ЛЭМа прямо сейчас. Только ЛЭМ, а не командный модуль. Поэтому открой инструкцию подготовки ЛЭМа и переходи к тридцатиминутной активации. Ты понял?

— Да, понял, — сказал Лоувелл, — А вы уверены, что у нас хватит на это электрической мощности?

В разговор встрял Слэйтон:

— Джим, у вас 100-процентный запас.

— Это обнадеживает.

Командир повернулся к своим товарищам, жестом указал на приборную панель и, бешено щелкая переключателями, вместе с Хэйзом завершил тридцатиминутную процедуру включения всего за двадцать одну минуту. Как только заработали системы "Водолея", экипаж почувствовал, как начала увеличиваться температура в холодной кабине. Чтобы поднять температуру еще выше, Лоувелл взял свой пульт ориентации и так развернул корабль, чтобы Солнце светило на ЛЭМ, а не бестолку на заднюю часть сервисного модуля. Почти немедленно в кабине вспыхнул бело-желтый свет солнечных лучей. Лоувелл подставил Солнцу свое лицо, прикрыл глаза и улыбнулся.

— Хьюстон, прекрасно чувствовать Солнце, — произнес он, — Оно светит прямо в окна, и уже стало значительно теплее. Большое спасибо.

— Птице теплее в полете, — сказал КЭПКОМ.

— Верно, — открыл глаза Лоувелл, — Глядя из окна, Джек, я вижу, что Земля надвигается, как скоростной поезд. Я не думаю, что многие ЛЭМы видели ее такой. Я все еще пытаюсь найти Фра-Мауро.

— Ну, сынок, — сказал Лусма, — ты не туда собрался.

Как только в пятницу взошло Солнце, улицу перед домом Лоувеллов начали заполонять репортеры и камеры. В зале стали собираться друзья, астронавты и члены семьи. Благодаря любезности водителя клиники Френдсвуда, среди первых прибыла Бланш Лоувелл, мать командира "Аполлона-13". Она была красиво одета и с таким же оптимизмом, как и во всех его предыдущих полетах, ожидала возвращения сына из путешествия на Луну.

Мэрилин все еще не объяснила матери мужа, что на этот раз все по-другому, и все утро она была вынуждена не раскрывать своего обмана. Чтобы облегчить себе задачу, Мэрилин решила, что Бланш будет смотреть операцию спасения не по телевизору в гостиной, где соберется вся остальная компания, а в рабочем кабинете, где она сможет оградить ее от случайных замечаний кого-нибудь из гостей. Что касается аналогичных высказываний тележурналистов, то Мэрилин решила не оставлять мать одну, чтобы кто-то всегда мог ее отвлечь или разъяснить ей какой-нибудь мрачный телекомментарий. Когда Бланш еще не прибыла, никто еще не был назначен на эту роль. Но проблема решилась сама собой, когда в дверях появились Нейл Армстронг и Баз Олдрин. Когда астронавты уселись вместе с Бланш перед телевизором в кабинете, они поняли, что им придется нелегко.

— "Аполлон-13" сейчас находится на расстоянии 37 тысяч миль от Земли и движется со скоростью 7 тысяч миль в час, — сказал корреспондент Билл Райан, открывая программу "Сегодня", — Его текущий курс таков, что посадка состоится через шесть часов в Тихом океане. Там на дежурстве находится вертолетный авианосец "Айво-Джима", а погода, которая то портилась, то нет, сейчас снова хорошая.

— Приближаются критические маневры для космического корабля. В 8:23 по восточному времени астронавты сбросят сервисный модуль, а в 11:53 они отстыкуют лунный отсек, который был их спасательной шлюпкой с тех пор, как отключилась энергия на борту их главного корабля.

— Как прокомментировал один из астронавтов "Аполлона-12", Алан Бин, когда за час до приводнения будет сброшен лунный модуль, с этого момента вход в атмосферу не будет отличаться от других экспедиций, и опасность, по существу, минует.

При словах "спасательная шлюпка" и "опасность" Армстронг и Олдрин немного вздрогнули перед телевизором, обеспокоено посмотрев на сидящую между ними женщину. Но если Бланш Лоувелл и слышала что-то плохое, она не подала вида. Она повернулась к статным молодым людям, сидящим по ее бокам — оба астронавты, как и ее сын, но, без сомнения, всего лишь обыкновенные, а иначе они бы сегодня были в космосе и их бы показывали по телевизору — и она улыбнулась им. Армстронг и Олдрин улыбнулись в ответ.

В гостиной Мэрилин Лоувелл смотрела ту же самую передачу, но реагировала совсем по-другому. Алан Бин, который побывал на Луне в прошлом ноябре, только сказал, что предстоящий вход в атмосферу будет таким же, как и обычно. Но Мэрилин верила, что Бин знает больше. Ни один другой командный модуль прежде не был так поврежден, и ни одному экипажу не приходилось выполнить так много импровизированной работы почти без отдыха.

Вдруг до слуха Мэрилин донеслось какое-то волнение на передней лужайке, что-то, напоминающее аплодисменты. Вовремя поспешив к окну, она увидела, как несколько соседей пробираются сквозь толпу репортеров и пересекают лужайку с ящиками шампанского. Увидев ящики, Мэрилин мысленно представила свой холодильник. Если она уберет несколько кастрюль, которые ранее принесли те же добрые соседи, а ее гости съедят остальное, то освободится место для нескольких бутылок. Она страстно надеялась, что им не придется слишком долго стоять на льду.

Никто особо не волновался в Центре управления, когда Джим Лоувелл, надеясь, что это в последний раз, на короткое время включил реактивные стабилизаторы системы ориентации. Маневр был необходим, чтобы вернуть космический корабль в середину коридора входа в атмосферу. Короткий запуск четырех стабилизаторов, безупречно работавших все пять дней, особо не привлек операторов, хотя он был чрезвычайно необходим, чтобы астронавты пережили вход в атмосферу. На самом деле, все, чем занимались этим утром люди за терминалами, было крайне необходимо для выживания астронавтов. Незадолго до 7 утра по хьюстонскому времени, когда начался второй час передачи "Сегодня" и Лоувелл удачно выполнил свой маневр, Центр управления напоминал муравейник. Тремя часами ранее, в соответствии с составленным еще на неделе планом Джина Кранца, Бордовая команда Милта Уиндлера покинула терминалы, и ее место заняла Белая команда, впервые после ночного запуска "ПК+2" сменившая название "Тигр". По сигналу Бордовая команда сдала свои рабочие места, но ни один член группы Уиндлера не покинул зал, находясь позади терминалов или потягивая кофе, прислонившись к стене. К ним присоединилось большинство членов Золотой и Черной команд. Никто из них не собирался мешать работе воссозданной Белой команды, и никто не хотел быть нигде, кроме этого зала. Операторы Белой команды подключили свои наушники, повернулись к мониторам и начали заниматься своим первый и, возможно, самым сложным маневром за день: сбросом сервисного модуля.

— "Водолей", это Хьюстон, — вызвал Джо Кервин со станции КЭПКОМа.

— Слушаю, Джо, — откликнулся Фред Хэйз.

— Если ты готов записывать, у меня есть углы ориентации для отделения сервисного модуля. Никуда не надо ходить, подойдет любой чистый листок бумаги.

В космическом корабле Лоувелл, Хэйз и Суиджерт были на привычных позициях, начеку и чувствуя вполне понятную тревогу. Лоувелл отказался от таблеток декседрина, которые прошлой ночью прописал его экипажу Слэйтон, понимая, что эффект от стимуляторов держится недолго, а потом наступит еще более сильный упадок сил. Командир решил, что сейчас астронавтам хватит одного адреналина в крови. Хэйз, щеки которого все еще пылали от температуры, больше других членов экипажа нуждался в порции адреналина, и в тот же момент он его получил.

— Слушаю, Хьюстон, — сказал он, вырывая листок из полетного плана и доставая ручку.

— Так, инструкция гласит: первое, маневр ЛЭМа со следующей ориентацией: вращение — 000 градусов, наклон — 91.3 градуса, рысканье — 000 градусов.

Хэйз быстро записывал и ответил не сразу.

— Тебе повторить эти данные, Фред?

— Нет, Джо.

— Следующий шаг. Ты или Джим должен произвести рывок на 15 см в секунду при помощи четырех стабилизаторов ЛЭМа. Джек выполнит отделение, потом рывок на те же 15 см в секунду в обратном направлении. Записал?

— Записал. Когда это надо сделать?

— Примерно через тринадцать минут. Но это не строго.

Лоувелл вклинился в разговор:

— Мы можем сделать это когда захотим?

— Правильно. Вы можете осуществить сброс, когда будете готовы.

Получив разрешение с Земли, Суиджерт захлопнул туннель в "Одиссей" и занял позицию у переключателей сброса на приборной панели. Лоувелл и Хэйз направились к своим иллюминаторам. Все трое заранее оставили возле своих мест камеры, надеясь сфотографировать предположительно разрушенную взрывом оболочку сервисного модуля. Суиджерта уже предупредили, что все пять иллюминаторов "Одиссея" надо протереть от конденсата.

— Хьюстон, это "Водолей", — вызвал Лоувелл, — Джек сейчас в командном модуле.

— Очень хорошо, очень хорошо, — сказал Кервин, — Выполняйте в любой момент.

— Джек! — крикнул командир в туннель, — Ты готов?

— Жду только вас, ребята, — последовал ответ.

— Хорошо. Я буду считать от пяти. На "ноль" я запущу стабилизаторы. Когда почувствуешь движение, начинай.

Суиджерт прокричал "принято", протянул левую руку и взял свой большой "Хасселблад". Затем занес указательный палец над кнопкой "СБРОС СМ". Бумажка с надписью "НЕТ" колыхалась слева. В ЛЭМе Лоувелл взял свою камеру в левую руку, а пульт управления — в правую. Хэйз тоже поднял камеру.

— Пять, — прокричал Лоувелл в туннель, — четыре, три, два, один, ноль.

Лоувелл подал ручку управления вверх, активируя стабилизаторы и подталкивая оба модуля. В командном модуле немедленно отреагировал Суиджерт, щелкнув переключателем сброса сервисного модуля.

— Сброс! — прокричал он.

Все трое астронавта услышали глухой хлопок и тут же почувствовали толчок. Лоувелл потянул ручку пульта вниз, активируя реактивные струи в обратном направлении.

— Маневр завершен, — доложил он.

Лоувелл, Суиджерт и Хэйз с волнением склонились к своим окнам, подняли камеры и рыскали глазами по своим участкам неба. Суиджерт выбрал большой круглый иллюминатор в центре космического корабля, но, прижавшись носом к стеклу, он… ничего не увидел. Прыгнув влево, он выглянул в окно Лоувелла — там тоже ничего не было. Перебравшись на противоположную сторону корабля, он уткнулся в иллюминатор Хэйза, осмотрелся, насколько позволяла рама, и тоже ничего не увидел.

— Проклятье, ничего нет! — крикнул он в туннель, — Ничего!

Лоувелл крутил головой туда-сюда через свое треугольное окно и тоже ничего не видел. Он посмотрел на Хэйза, который искал со всем усердием и что-то уже обнаружил. Тихо выругавшись, Лоувелл повернулся к своему окну и тут же увидел это: из-за левого верхнего угла стекла выплывала громадная серебристая туша. Плыла она тихо и спокойно, почти как боевой корабль.

Он открыл рот, но не смог вымолвить ни слова. Сервисный модуль двигался прямо напротив его окна, полностью закрывая обзор. Медленно удаляясь, он поворачивался, показывая одну из клепаных панелей, покрывавших его круглые бока. Проплыв еще немного, он повернулся сильнее и обнажил другую панель. То, что через секунду увидел Лоувелл, заставило округлиться его глаза. Как только на громадный серебристый цилиндр попали яркие лучи Солнца и он повернулся на несколько градусов, на месте четвертой панели — точнее, где она должна была находиться — проявилось пятно.

На ее месте была рана, пробоина — широкая пробоина простиралась от края до края сервисного модуля. Четвертая панель, занимавшая одну шестую оболочки модуля, выполняла функцию люка, через который специалисты могли добраться до его внутренностей. Перед стартом он запечатывался. Теперь оказалось, что люк открыт, вспорот и выброшен прочь от корабля. Слева из пробоины торчали блестящие кусочки прочной полиэтиленовой изоляции, вились клубки порванных проводов и обрывки резиновой прокладки. Внутри пробоины находились жизненно важные части корабля: его топливные элементы, водородные баки, множество соединительных трубок. А на втором уровне отсека, где должен располагаться кислородный бак номер два, Лоувелл, к своему удивлению, увидел лишь пустое место и больше ничего.

Командир схватил руку Хэйза, затряс ее и указал туда. Хэйз проследил за пальцем своего старшего пилота, и его глаза тоже округлились. Позади Лоувелла и Хэйза через туннель быстро спускался Суиджерт, в руках которого был "Хасселблад".

— У корабля отсутствует целый бок! — сообщил Лоувелл в Хьюстон.

— Правда? — спросил Кервин.

— Справа… посмотри отсюда. Справа от главной антенны. Целая панель вырвана, почти от самого основания двигателя.

— Принято, — сказал Кервин.

— Похоже, что сопло двигателя тоже, — сказал Хэйз, дергая за руку Лоувелла и указывая на большое сопло, торчащее позади модуля.

Лоувелл увидел длинную коричневую вмятину на его конической поверхности.

— Похоже, сопло рассечено, а? — спросил Кервин.

— Так это выглядит. Настоящая беда.

— Так, Джим, — сказал Кервин, — Сделай несколько фотографий, но экономь топливо. Так что не делай лишних маневров.

Эти слова привели Лоувелла в чувство, и он вспомнил, что фотографии, собственно, и являлись их задачей, а экипаж не сделал ни одного снимка. А поврежденная взрывом громадина уже уплывала. Двинувшись влево, Лоувелл схватил Суиджерта за руку и подтащил его к окну. Пилот командного модуля тут же принялся щелкать фото за фото через свой телефотообъектив. Лоувелл тоже принялся быстро снимать через небольшое левое окно. Справа снимал Хэйз. Экипаж следил за модулем, пока он не превратился в маленькую кувыркавшуюся звездочку в сотне метров от корабля. Лишь через двадцать минут после того, как Суиджерт нажал кнопку "СБРОС СМ", астронавты отпрянули от своих окон.

— Парень, — пробормотал Хэйз, не обращаясь ни к кому конкретно. — Это невероятно.

— Так, Джеймс, — вызвал Кервин, — если ты не будешь заботиться о своем корабле лучше, чем о том модуле, то мы не сможем дать тебе другой.

— Это центр управления "Аполлон", Хьюстон. 138 часов 15 минут полетного времени. "Аполлон-13" сейчас на расстоянии 34'350 морских миль от Земли, идет со скоростью 7212 миль в час. Тем временем, в наблюдательном зале Центра управления собирается толпа. Здесь уже доктор Томас Пэйн, управляющий "НАСА", господин Джордж Лоу, заместитель управляющего "НАСА", член Палаты представителей от Калифорнии и глава космического комитета Белого Дома Джордж Миллер, член Палаты представителей от Техаса Олин Тиг и член Палаты представителей от Калифорнии Джерри Петтис. От астронавтов в наблюдательном зале Дэйв Скотт и Расти Швайкарт, участники "Аполлона-9". Также здесь Лью Эванс, президент компании "Грумман". Не нужно говорить, что все эти высокие гости чрезвычайно интересуются отчетами с "Аполлона-13" о состоянии сервисного модуля, так как экипаж осуществляет отделение. Это центр управления "Аполлон", Хьюстон.

Когда пришло время включать питание "Одиссея", возле станции ЭЛЕКТРИКИ собралась большая группа людей. Конечно, Джон Аарон был здесь с четырех утра, когда из комнаты 210 появилась команда "Тигр" и заняла свои терминалы. Утро медленно тянулось, приближались 10 часов, когда до посадки останется меньше трех часов, к терминалу ЭЛЕКТРИКИ во втором ряду продолжали подтягиваться люди. Первым пришел Сай Либергот и плюхнулся в кресло слева от Аарона. К нему присоединился Клинт Бертон, ЭЛЕКТРИКА Черной команды. Отказавшись от кресла, он стоял позади Аарона. Подошел Чарли Думис, из Бордовой команды, и встал за Либерготом. За большинством терминалов присутствовал, по меньшей мере, один член другой команды, сопровождая дежурного оператора Белой команды. Но у терминала ЭЛЕКТРИКИ находился полный штат инженеров.

— ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, это ЭЛЕКТРИКА, — вызвал Аарон по внутренней связи, поглядывая на тройку операторов позади себя.

— Слушаю, ЭЛЕКТРИКА, — ответил Кранц.

— Готов к включению питания, как только будет готов экипаж.

— Принято, ЭЛЕКТРИКА, — сказал Кранц, — КЭПКОМ, это ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

— Слушаю, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, — ответил Кервин.

— ЭЛЕКТРИКА сказал, что командный модуль можно включать.

— Принято, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, — сказал Кервин, — "Водолей", это Хьюстон.

— Слушаю, Хьюстон, — откликнулся Лоувелл.

— Приступайте к включению "Одиссея".

В кабине "Водолея" Лоувелл посмотрел на Суиджерта и указал ему на туннель. В отличие от записи инструкции включения четырнадцать часов назад, ее исполнение было нетрудным делом, требуя всего полчаса работы пилота командного модуля.

Как только первый щелчок выключателя пустил импульс питания в промерзшие провода, Лоувелл приготовился к жуткому треску и шипению, означающему, что конденсат попал на незащищенный выключатель или соединение и что короткое замыкание снова вырубит корабль. Такой звук он впервые услышал над Японским морем и страстно надеялся, что больше никогда не услышит. Но включение продолжалось, и прошла первая, вторая, третья секунда после того, как Суиджерт повернул первый выключатель, а экипаж слышал лишь обнадеживающее гудение и журчание, что свидетельствовало о возвращении корабля к жизни.

Тут произошла еще одна неприятность. Но не в космическом корабле, а на терминале Джона Аарона. Как посчитал Аарон, корабль может позволить себе не больше 43 ампер мощности, если собирается выдержать все два часа входа в атмосферу. Но, согласившись на включение телеметрии во время спора в комнате 210, он, на самом деле, не знал, уложится ли он в рамки энергопотребления до полного включения командного модуля и поступления данных с корабля. Если произойдет превышение 43-амперного уровня даже на короткое время, оставалась реальная опасность, что батареи истощатся еще до падения в океан.

Когда Лоувелл послал Суиджерта в "Одиссей", Аарон, Либергот, Думис и Бертон в ожидании склонились над терминалом ЭЛЕКТРИКИ. Никаких данных не поступало с корабля в течение двадцати минут. Наконец, Лоувелл доложил на Землю, что повернут последний переключатель, включая и переключатели телеметрии. Экран ЭЛЕКТРИКИ начал медленно возвращаться к жизни. Когда появились показатели электрической мощности, четверо операторов ЭЛЕКТРИКИ отскочили, как ошпаренные. На экране было 45 ампер.

— Вот дерьмо, — выдал Аарон, — Откуда взялись эти проклятые 2 ампера!

— У меня нет идей, — сказал Либергот.

— Будь я проклят, если знаю, — поддакнул Бертон.

— Так, все согласны, что нечистая сила здесь не причем. Мы истратим половину запасов! — и Аарон вызвал свою команду поддержки, — Электронщики, это ЭЛЕКТРИКА.

— Слушаю, ЭЛЕКТРИКА, — послышался ответ.

— Мы тратим лишние 2 ампера,

— Я вижу это, ЭЛЕКТРИКА.

— Просмотрите процедуру и найдите, что не выключено.

— Принято.

Аарон выключил связь и наклонился вправо к терминалу систем ориентации и навигации:

— У вас ничего не включено лишнего?

— Нет, насколько я вижу, Аарон.

— Ну, поищите. У нас перерасход 2 ампера.

Пока Аарон разговаривал с ОРИЕНТАЦИЕЙ, Либергот, Думис и Бертон разбежались по первым трем рядам, чтобы осмотреть, не оставили ли включенным лишнее оборудование остальные операторы. Раньше всех на внутреннюю связь вышла команда поддержки Аарона.

— ЭЛЕКТРИКА, — сказал оператор.

— Слушаю.

— Мы нашли. Это "Би-МАГи", дублирующие гироскопы. Скажи ОРИЕНТАЦИИ, чтобы экипаж их выключил.

Аарон мгновенно наклонился налево к ОРИЕНТАЦИИ:

— Проверьте "Би-МАГи". Они включены?

Офицер по системам ориентации и навигации посмотрел на экран и тяжело опустился.

— О, ужас, — простонал он.

— ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, это ЭЛЕКТРИКА, — быстро вызвал Аарон, — Скажите КЭПКОМу, чтобы приказал экипажу выключить дублирующие гироскопы.

Джо Кервин передал на "Одиссей" сообщение Аарона. Суиджерт повернул соответствующий переключатель, и показатель потребляемой мощности на экране ЭЛЕКТРИКИ вернулся к 43 амперам. Но, как и сказал Аарон, пропали несколько драгоценных ампер "Одиссея".

Когда, наконец, процедура включения питания, хотя и не без проблем, была завершена, лунный модуль "Водолей" стал лишним. В 140 часов 52 минуты полетного времени — меньше чем за два часа до посадки — "Аполлон-13" находился на расстоянии 16 тысяч миль от верхней границы облаков и приближался со скоростью более 10 тысяч миль в час. Земля больше не была далеким диском, окруженным космосом и звездами, а стала безбрежной голубой массой, надвигающейся спереди, простираясь во все стороны треугольных окон ЛЭМа.

Вглядываясь в эту панораму через свой иллюминатор, Лоувелл сказал:

— Фреддо, настало время покинуть этот корабль.

Из-за спины Фред не проронил ни слова.

— Фреддо?

Повернув лицо к своему товарищу, Лоувелл остолбенел. Упершись в переборку, Хэйз выглядел еще более бледным и серым, чем за весь полет. Закрыв глаза и плотно обхватив грудь руками, он сильно дрожал от холода.

— Фред! — более тревожно, чем хотел, позвал его Лоувелл.

— Оставь, — неубедительно отмахнулся он, — Оставь. Мне хорошо.

— Да, — сказал Лоувелл, подплывая к нему, — Ты выглядишь просто ужасно. Продержишься еще пару часов?

— Я продержусь столько, сколько нужно.

— Два часа — это все, что от тебя требуется. Потом мы опустимся в южную часть Тихого океана, откроем люк, а снаружи будет тридцать градусов.

— Тридцать градусов, — мечтательно повторил Хэйз и снова начал дрожать.

— Парень, — пробормотал Лоувелл, — ты в беде.

Обойдя Хэйза сзади, командир его крепко обнял, чтобы поделиться своим теплом. Сначала ничего не произошло, но постепенно дрожь утихла.

— Фред, почему бы тебе не подняться наверх и не помочь Джеку, — предложил Лоувелл. — А я здесь закончу.

Хэйз кивнул и приготовился к прыжку в туннель. Но перед этим он остановился и окинул кабину "Водолея" долгим взглядом. Он импульсивно вернулся на свое место. На стене была натянута большая сетка, предназначенная для удержания разных предметов от попадания за приборную панель. Он схватил сетку и резко потянул. Она оторвалась с характерным звуком.

— Сувенир, — пожав плечами, сказал он, скомкал ее, положил в карман и удалился через туннель.

Оставшись один в лунном модуле, Лоувелл медленно огляделся. За четыре дня их тесного проживания в загроможденной кабине скопился мусор, и теперь "Водолей" выглядел, скорее, не отважным лунным кораблем, каким он был в понедельник, а галактической мусорной шаландой. Лоувелл пробрался к своему окну через обрывки бумажек и прочий мусор. Прежде чем покинуть корабль, он должен был выполнить еще одну работу: установить ориентацию обоих модулей в соответствии с данными Джерри Бостика, чтобы ЛЭМ упал в глубокое место океана недалеко от Новой Зеландии.

Лоувелл в последний раз взял в руки пульт управления ориентацией и повернул ручку в сторону. Корабль медленно повернулся, толкнув плававшие в воздухе бумажки. Без инертной массы сервисного модуля, смещавшей центр тяжести, корабль стал значительно более маневренным, почти как те тренажеры в Хьюстоне и Флориде, на которых Лоувелл готовился к полету. Выполнив несколько тренировочных движений, он установил лунный модуль в нужное положение и вызвал Землю:

— Так, Хьюстон, это "Водолей". Я установил ориентацию для отделения ЛЭМа и собираюсь его покинуть.

— У меня нет более хороших предложений, Джим, — ответил Кервин.

Лоувелл завершил установку переключателей и систем ЛЭМа, а затем, как и Хэйз, решил подыскать себе сувенир. Подобравшись к своему окну, он начал откручивать оптический прицел. Это было нетрудно, и Лоувелл положил его в карман. Посмотрев в направлении грузового отсека позади кабины, он обнаружил шлем, который должен был надевать на поверхности Луны, подобрал его и сунул под руку. Наконец, он открыл шкаф и достал мемориальную табличку, которую они с Хэйзом должны были прикрепить к передней опоре ЛЭМа при выходе на поверхность. Никто из мастерской "НАСА", изготовившей эту табличку, не ожидал ее снова увидеть. Теперь же, размышлял Лоувелл, они могут установить ее в офисе или кабинете и смотреть на нее в любое время.

Удерживая свою добычу, Лоувелл запрыгнул через туннель в нижний приборный отсек "Одиссея", упрятал сувениры в шкаф и направился к креслам. Инстинктивно он двинулся на левое место, но пока он выбирался из отсека для оборудования, обнаружил, что Хэйз пристегнут в правом кресле, а Суиджерт забрался на левое место Лоувелла. Таков был обычный порядок лунных экспедиций во время посадки и входа в атмосферу, когда командир уступал свое сиденье пилоту командного модуля. Во время полета большинство ответственных моментов касались командира и пилота ЛЭМа, а человек в центральном кресле был малозаметен. Однако при входе в атмосферу, когда ЛЭМ, сослуживший свою службу при посадке на Луну, был сброшен, основную работу выполнял пилот командного модуля. И в дань уважения его летным качествам и той неблагодарной работе, которую ему приходилось так долго выполнять, ему обычно поручалось вести корабль на посадку. Теперь же, когда приближался вход в атмосферу, командиру, направлявшемуся к своему привычному месту, пришлось сменить курс и сесть в другое кресло.

— Принимайте командование, капитан, — сказал Суиджерту Лоувелл.

— Есть! — немного ощущая себя капитаном, ответил Суиджерт.

Лоувелл надел наушники и кивнул, тогда Суиджерт вызвал Землю:

— Так, Хьюстон, мы готовы выполнить закрытие люка.

— Хорошо, Джек. Джим забрал все пленки с "Водолея"?

Лоувелл посмотрел на Суиджерта и кивнул, что да.

— Да, — сказал Суиджерт, — Подтверждаю. Мы уже напоминали об этом Джиму.

— Добро, Джек, — сказал Кервин, — Теперь вы должны запечатать люк и сбросить давление в туннеле примерно до двух десятых атмосферы. Если люк выдержит давление в течение минуты, то все в порядке и вы можете отстыковывать "Водолей".

— Хорошо, — сказал Суиджерт, — Принято.

Лоувелл показал Суиджерту, чтобы тот оставался на месте, а сам выбрался обратно из кресла и поплыл в направлении нижнего отсека для оборудования. Проплыв туннель, он захлопнул люк ЛЭМа и поворотом рычага загерметизировал его. Затем он вернулся в "Одиссей", достал люк оттуда, где так давно он закрепил его ночью в понедельник, и установил на место.

Если люк застрянет, как и четыре дня назад, ЛЭМ нельзя сбрасывать и вход в атмосферу не может быть проведен, как запланировано. Даже если люк установлен герметично, требуется несколько минут, пока бортовые датчики давления не подтвердят целостность уплотнения и что из космического корабля нет утечки воздуха. Естественно, без такого подтверждения невозможен безопасный вход в атмосферу. Лоувелл подозрительно осмотрел люк, а потом повернул блокирующий механизм. Запоры закрылись с требуемым щелчком. Дотянувшись до вентиля, он стравливал воздух из туннеля в космос, пока давление не упало до 0.19 атм. Закрыв вентиль, он вернулся на свое сиденье.

— Загерметизировал? — спросил Суиджерт.

— Я надеюсь, — ответил Лоувелл.

Получив столь ненадежное заверение, пилот командного модуля повернул несколько переключателей на своей приборной панели, задействовав кислородную систему, которая подала кислород в кабину. Через несколько напряженных минут он взглянул на индикатор расхода.

— О, нет, — тяжело выдохнул Суиджерт.

— Что случилось? — почти в унисон спросили Лоувелл и Хэйз.

— Расход слишком высокий. Как будто у нас утечка.

На Земле Джон Аарон согнулся над своим экраном ЭЛЕКТРИКИ и одновременно со Суиджертом увидел расход кислорода.

— О, нет, — тяжело выдохнул он.

— Что случилось? — почти в унисон спросили Либергот, Бертон и Думис.

— Расход слишком высокий. Как будто у нас утечка.

На канале связи с Землей прозвучал голос Суиджерта:

— Так, Хьюстон, у нас высокий расход кислорода.

— Принято, Джек, — ответил Кервин, — Сейчас мы проверим.

Пока Суиджерт следил за приборами, Аарон вызвал свою комнату поддержки. Он тихо беседовал по внутренней связи со своими инженерами о возможных причинах утечки, а трое остальных операторов ЭЛЕКТРИКИ обеспокоено обсуждали это вслух между собой.

Через несколько минут Аарон убедился, что проблема улажена. ЛЭМ функционировал при слегка меньшем давлении, чем командный модуль. На протяжении последних четырех дней люки были открыты, "Одиссей" выключен, и давление в обоих модулях определял "Водолей". Как только командный модуль включили и закрыли люк, датчики давления обнаружили эту разницу и немедленно попытались накачать атмосферу до положенного уровня. Аарон подсчитал, что через некоторое время в кабину будет подкачано нужное количество кислорода и расход придет в норму.

— Подождите минутку, — сказал он окружавшим его людям, — Я думаю, все будет нормально.

Через сорок секунд в корабле и на экране ЭЛЕТРИКИ показатели, действительно, начали стабилизироваться.

— Так, — переведя дух, сказал Суиджерт, — он теперь падает, Джо.

— Принято, — откликнулся Кервин, — В таком случае, когда вы будете полностью готовы, можете приступать к отделению ЛЭМа.

Лоувелл и Суиджерт взглянули на таймер приборной панели. Был 141 час 26 минут полетного времени.

— Выполняем через четыре минуты? — спросил Суиджерт.

— Получится круглое число, — ответил Лоувелл.

— Так, Хьюстон, — объявил Суиджерт, — Сброс в 141 плюс 30.

Из всех пяти окон кабины сам "Водолей" не был виден астронавтам — разве что отражающие серебристые панели его крыши в паре метров от иллюминаторов. Прошло три с половиной минуты.

— Тридцать секунд до сброса ЛЭМа, — сказал Суиджерт.

— Десять секунд.

— Пять.

Суиджерт потянулся к приборной панели, оторвал бумажку с надписью "НЕТ" и смял ее в ладони.

— Четыре, три, два, один, ноль.

Пилот командного модуля повернул переключатель, и все три астронавта услышали глухой, почти смешной хлопок. Через иллюминаторы было видно, как удаляется серебристая крыша лунного модуля. Постепенно стало видно соединительный туннель, потом главную антенну, потом остальные антенны, которые, ощетинившись, торчали из крыши, как металлические сорняки. Освобожденный "Водолей" начал медленно и грациозно кувыркаться.

Лоувелл с изумлением смотрел, как повернулся для обзора фасад корабля — его окна и сборки стабилизаторов. Лоувелл увидел передний люк, через который они с Хэйзом должны были выйти после посадки в пыль Фра-Мауро. Он увидел выступ, на который он должен был встать, открывая приборный отсек, перед спуском на лунную поверхность. Он увидел блестящую, как будто насмехающуюся девяти-ступенчатую лестницу, предназначенную для высадки. Теперь ЛЭМ повернулся низом, его четыре посадочные стойки указывали на звезды, а гофрированная золотистая обшивка посадочной ступени отсвечивала на "Одиссей".

— Хьюстон, сброс ЛЭМа завершен, — объявил Суиджерт.

— Принято, — тихо сказал Кервин, — В добрый путь, "Водолей". Спасибо тебе (ПРИМ.ПЕРЕВ. — см. расшифровку радиопереговоров после сброса ЛЭМа в Приложении-15).

С потерей лунного модуля "Аполлон-13" сократился до самого маленького размера. Лишившись 36-этажного ускорителя "Сатурн-5", поднявшего его со стартовой площадки, 18-метрового ускорителя, который понес его к Луне, восьмиметрового сервисного модуля, снабжавшего его воздухом и энергией, и, наконец, семиметрового ЛЭМа, который должен был внести Лоувелла и Хэйза в историю, космический корабль теперь был 3.5-метровым бескрылым грузовым отсеком, неумолимо приближающимся к свободному падению через атмосферу и столкновению с быстро увеличивающимся океаном. Однако прежде чем это случится, экипаж должен был выполнить еще одну работу.

— Как мы прошли лунный тест? — спросил Лоувелл Хэйз со своего правого места.

— Ты готов к нему? — переспросил Лоувелл Суиджерта.

— Как только мы войдем в земную тень, — ответил Суиджерт.

До входа в упомянутую Суиджертом тень оставалось несколько минут, но Лоувелл, Суиджерт и Хэйз не видели ее, потому что планета внизу была ярко освещена. "Аполлон-13" приближался к Земле хвостовой частью вперед, также как шестнадцать месяцев назад к Луне подлетал "Аполлон-8". Для того чтобы выжить, "Аполлон-13" должен войти в атмосферу тепловым экраном вперед, чтобы абляционное покрытие поглотило жар от огненного спуска. С началом последнего часа экспедиции астронавты летели к родной планете спиной вперед, все больше приближаясь к океану и полагаясь уже на приборы, а не на свое зрение.

Так космический корабль летел несколько долгих минут, пока не начал постепенно огибать земной шар, проходя над погруженными в сумерки Западной Африкой и Западной Европой и входя в темень над Средним Западом. Когда корабль достаточно пролетел и существенно снизился, перед ним распростерлась неосвещенная земная поверхность. Через иллюминаторы астронавты видели большую изогнутую тень, которая была их целью и их домом. А над ней висела маленькая, как таблетка, ярко-белая выпуклая Луна.

— Хьюстон, — вызвал Суиджерт, — выполняю лунный тест.

Пилот командного модуля взглянул на шар номер 8 для подтверждения ориентации "Одиссея", а затем перевел взгляд на окно, наблюдая, как Луна медленно опускается к темному горизонту. По мере падения корабля, горизонт поднимался все выше и выше, а Луна опускалась все ниже и ниже.

— Она опускается, Джо, — сообщил Суиджерт Кервину, — Высота примерно 45 градусов и уменьшается.

— Принято.

— Теперь высота около 38 градусов.

Хорошо, Джек. Выглядит прекрасно.

С центрального и правого сиденья Лоувелл с Хэйзом следили за таймером на приборной панели, тогда как Суиджерт смотрел в окно. Луна от 38 градусов опустилась до 35, потом до 20, потом до 10. Таяли секунды до рассчитанного Джерри Бостиком лунного захода, пока не остались последние пятнадцать секунд.

— Ты увидел, Джек? — спросил Лоувелл.

— Еще нет.

— А сейчас?

— Нет.

— Сейчас? Осталось лишь три секунды.

— Еще нет, — ответил Суиджерт.

Затем, в точно предсказанный ДИНАМИКОЙ Хьюстона момент, Луна снизилась еще на долю градуса и с нижнего края появилась маленькая черная зазубрина. Суиджерт повернулся к Лоувеллу с широкой улыбкой на устах.

— Заход Луны, — сказал он и вышел на связь, — Хьюстон, ориентация подтверждена.

— Прекрасно, — ответил Джо Кервин.

Из своего центрального кресла Лоувелл посмотрел на своих товарищей по бокам и улыбнулся.

— Господа, — сказал он, — мы начинаем спуск. Полагаю, вы к нему готовы.

Неосознанно командир дотронулся до своих ремней и слегка их подтянул. Суиджерт и Хэйз неосознанно сделали то же самое.

— Джо, насколько мы далеко по твоим приборам? — спросил Суиджерт своего КЭПКОМа.

— Вы летите со скоростью 25 тысяч миль в час, и на нашей карте корабль так близко к Земле, что мы не можем сказать точно, на каком расстоянии.

— Я знаю, все у нас на борту хотят поблагодарить вас, ребята, за прекрасную работу, — сказал Суиджерт.

— Это правда, Джо, — согласился Лоувелл.

— А я вам скажу, — ответил Кервин, что все мы хорошо поработали.

Экипаж замолчал в космическом корабле, и на Земле в Хьюстоне зал управления тоже погрузился в тишину. Через четыре минуты передний край командного модуля коснется верхних слоев атмосферы. По мере ускорения корабля, он будет встречать все более плотные слои воздуха, трение увеличится, подняв температуру на тепловом экране до трех тысяч градусов. Если энергию этого адского спуска превратить в электричество, то полученными 86'000 киловатт-часами можно будет питать Лос-Анжелес в течение полутора минут. Если ее превратить в кинетическую энергию, то можно поднять всех мужчин, женщин и детей Соединенных Штатов на 25 см от земли. Однако на борту корабля это тепло проявлялось в следующем: температура увеличивалась, плотное облако ионизованного газа окружало корабль, подавляя статическими помехами радиосвязь примерно на четыре минуты. Если к концу этого срока связь восстановится, то операторы на Земле поймут, что тепловой экран цел и корабль выжил. Если нет, это будет означать, что экипаж погиб в огне. Стоя за терминалом руководителя полета, Джин Кранц закурил сигарету и вышел на связь с операторами.

— Давайте, еще раз пробежимся по кругу пред спуском, — объявил он, — ЭЛЕКРИКА, у вас все в порядке?

— В порядке, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, — ответил Аарон.

— ВОЗВРАТ?

— В порядке.

— НАВИГАЦИЯ?

— В порядке.

— ОРИЕНТАЦИЯ?

— В порядке, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

— КЭПКОМ?

— В порядке.

— СВЯЗЬ?

— В порядке.

— ФАО?

— Мы в порядке, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ.

— КЭПКОМ, передайте экипажу, что все готово к спуску.

— Принято, ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, — сказал Кервин, — "Одиссей", это Хьюстон. Мы только что опросили весь зал управления, и каждый подтвердил, что все порядке. Через минуту ожидаем потери сигнала. Добро пожаловать домой.

— Спасибо, — ответил Суиджерт.

В следующие шестьдесят секунд Джек Суиджерт смотрел в левое окно корабля, Фред Хэйз — в правое, а Джим Лоувелл — в центральное. Снаружи появилось бледно-розовое мерцание, и Лоувелл ощутил первый признак увеличивающейся гравитации. Розовый цвет снаружи превратился в оранжевый, а гравитация возросла до одного "g". Оранжевый цвет медленно перешел в красный, заполненный маленькими огненными хлопьями тепловой защиты, а гравитация возросла до двух, трех, пяти "g" и быстро достигла удушающих шести. В наушниках Лоувелла были слышны лишь помехи.

В Центре управления до ушей людей за терминалами доносился все тот же постоянный электронный шум. С этого момента прекратились все переговоры по внутренней связи операторов, по каналам связи с комнатами поддержки и вообще все разговоры в зале. На стене зала цифровые часы полетного времени показывали 142 часа 38 минут. С наступлением 142 часов 42 минут Джо Кервин начнет вызывать корабль. Прошли две минуты, но никто не шелохнулся ни в главном зале, ни в наблюдательном. После третьей минуты некоторые операторы беспокойно зашевелились в своих креслах. Когда завершилась четвертая минута, многие люди в зале управления, вытягивая шеи, бросали взгляды на Кранца.

— Все нормально, КЭПКОМ, — сказал руководитель полета и растоптал сигарету, которую закурил четыре минуты назад, — Сообщите экипажу, что мы ждем.

— "Одиссей", Хьюстон ждет. Все, — вызвал Кервин.

Ничего, кроме статических помех. Прошло пятнадцать секунд.

— Пробуй снова, — приказал Кранц.

— "Одиссей", Хьюстон ждет. Все.

Еще пятнадцать секунд.

— "Одиссей", Хьюстон ждет. Все.

Еще тридцать секунд.

Люди за терминалами уставились в свои экраны. Гости в наблюдательном зале смотрели друг на друга. Медленно прошли еще три секунды, но на линии связи не было слышно ничего кроме шума. И вдруг шум в наушниках операторов изменился: не более чем вибрации, но достаточно отчетливые. Сразу после этого появился безошибочный голос.

— Так, Джо, — вызвал Джек Суиджерт.

Джо Кервин закрыл глаза и глубоко вздохнул. Джин Кранц поднял вверх руку, люди в наблюдательном зале стали обниматься и аплодировать.

— Хорошо, — без церемоний ответил Кервин, — Мы тебя слышим, Джек.

Наверху в космическом корабле астронавты больше не были отрезаны от всего мира, они наслаждались плавным спуском. Когда утихла ионная буря, окружавшая корабль, плотные слои атмосферы замедлили скорость падения с 25 тысяч миль в час до приемлемых 300 миль в час. За иллюминаторами зловещий красный цвет сменился бледно-оранжевым, затем бледно-розовым и, наконец, обыкновенным голубым. За долгие минуты потери связи корабль пересек ночную сторону Земли и вышел на дневную. Лоувелл посмотрел на свой гравиметр: тот показывал "1.0". Он посмотрел на высотомер: там было 10.7 км.

— Ожидаем раскрытия парашютов, — сказал Лоувелл своим товарищам, — и надеемся, что пиропатроны в порядке.

Показания высотомера с 8.5 км снизились до 7.9 км. На черте 7.3 км астронавты услышали хлопок. Из окна они увидели две яркие вереницы ткани. Затем они раскрылись.

— Оба тормозных парашюта раскрылись, — прокричал Лоувелл Земле.

— Принято, — ответил Кервин.

Приборная панель Лоувелл больше была не в состоянии измерять черепашью скорость корабля, но из полетного плана командир знал, что в данный момент он должен быть на высоте шести километров над водой и опускаться со скоростью 175 миль в час. Меньше чем через минуту оба тормозных парашюта самостоятельно отстрелились, и вместо них появились три других, а после них — три главных парашюта. Их полотнища ткани мгновенно вытянулись, дернув астронавтов в их креслах, и раскрылись. Инстинктивно Лоувелл глянул на свой приборный щиток, но индикатор скорости ничего не показывал. Однако он знал, что теперь они движутся со скоростью чуть больше 20 миль в час.

На палубе авианосца США "Айво-Джима" Мел Ричмонд вперил взгляд в бело-голубое небо, но не видел ничего, кроме синевы. Человек слева от него тоже молча смотрел, а потом тихо выругался, что ничего не видит. Человек справа поступил так же. Матросы, располагавшиеся на палубах и вышках позади них, смотрели во все стороны.

Вдруг кто-то закричал из-за плеча Ричмонда:

— Вон они!

Ричмонд развернулся. Маленький черный отсек, висящий под гигантскими полотнищами ткани, опускался к воде всего в нескольких сотнях метров от них. Он закричал. И то же самое сделали стоящие рядом люди и моряки на перекладинах и на палубах. Стоявший неподалеку от него оператор телевидения проследил за взглядами зрителей и направил объектив в том же направлении. На стене в Центре управления замигал громадный главный экран, и появилась картинка с изображением опускающегося космического корабля. Люди в зале приветствовали его громкими возгласами.

— "Одиссей", это Хьюстон. Мы видим вас на главном экране, — закричал Джо Кервин, прикрывая рукой свободное ухо, — Это выглядит грандиозно.

Кервин пытался услышать ответ, но не смог из-за окружающего шума. Но повторил суть своего сообщения:

— Видим тебя на телеэкране, красавчик!

В ответ на аплодисменты людей в Центре управления и на "Айво-Джима" Джек Суиджерт ответил из космического корабля "принято". Но его внимание было приковано не к человеку в наушниках, а к человеку справа от себя. Сидящий в центральном кресле, Джим Лоувелл, единственный из всех, кто уже имел опыт посадки, последний раз посмотрел на высотомер и неосознанно взялся за края кресла. Суиджерт и Хэйз повторили его движение.

— Держитесь, — сказал командир, — Если это будет, как на "Аполлоне-8", то хорошенько тряхнет.

Тридцать секунд спустя астронавты неожиданно почувствовали удивительно безболезненное торможение: их корабль, совсем не как "Аполлон-8", плавно вошел в воду. Экипаж тут же посмотрел в иллюминаторы. Снаружи все пять стекол оказались в воде.

— Парни, — сказал Лоувелл, — мы дома.

Мэрилин Лоувелл смеялась так громко, что Джеффри снова закричал и начал извиваться. Сквозь пелену слез и толпу людей она смотрела на экран телевизора в гостиной, как "Одиссей" ударился о воду и три парашюта, на которых он спускался, распростерлись на поверхности океана. На протяжении всей медленной посадки она держала сына на своих коленях, а когда корабль сел, Мэрилин неосознанно сжимала его все крепче и крепче. В момент приводнения Джеффри протестующее закричал.

— Извини, — сказала Мэрилин, смеясь, плача и целуя его в голову. — Извини.

Она снова его сильно сжала и поставила на пол. Откуда-то возникла Бетти Бенвеер и крепко ее обняла. Потом появилась Аделин Хаммак, потом Сюзан Борман. На краю комнаты Пит Конрад открыл первую бутылку шампанского, его примеру последовали Баз Олдрин и Нейл Армстронг и кто его знает еще. Мэрилин встала, нашла остальных детей и, увертываясь от брызг из бутылок, всех обняла. Кто-то вложил ей в руку бокал. Она сделала долгий глоток, и у нее из глаз снова брызнули слезы — теперь уже от пузырьков шампанского. Издалека Мэрилин услышала слабый звонок телефона в хозяйской спальне. Он позвонил снова, и Бетти ушла, чтобы ответить на звонок. Скоро она вернулась.

— Мэрилин, это снова Белый Дом.

Мэрилин поставила куда-то свой бокал, побежала в спальню и взяла свисавшую трубку.

— Госпожа Лоувелл? — прозвучал женский голос, — Подождите Президента.

Прошли несколько секунд, и Мэрилин опять услышала знакомый низкий голос:

— Мэрилин, это Президент. Я хочу знать, не составите ли вы мне компанию до Гавайев за вашим мужем.

Мэрилин рассеянно помолчала и немного улыбнулась, представляя картину космического корабля, качающегося на волнах в южной части Тихого океана. На линии из Вашингтона легонько кашлянули.

— Господин Президент, — сказала она, наконец, — С удовольствием.

Если бы Джим Лоувелл повернулся на секунду позже, его внучка могла бы сломать тепловой экран "Одиссея". На самом деле, это был не весь экран: десятимесячная Элли Лоувелл потянулась к алтарю в кабинете дедушки за маленьким кусочком, залитым в плексигласовое пресс-папье.

Лоувеллу нравился этот памятный подарок, и, когда через несколько месяцев после посадки "НАСА" изготовило с десяток таких сувениров, он надеялся заполучить один из них. Маленькие реликвии была предназначены не для членов экипажа, а для руководителей пяти государств, с которыми встречались трое астронавтов во время наспех организованного тура по возвращении их из космоса. Когда заморское турне завершилось, остался один подарок, и человек, командовавший кораблем, с которого был взят этот обуглившийся кусочек, распаковал сувенир и привез его домой.

— Тпру! — произнес Лоувелл, когда Элли вытянула над алтарем свою исследующую мир руку, угрожая сбросить двадцатитрехлетний артефакт на пол, — Это не надо трогать.

Пройдя комнату в два шага, Лоувелл подхватил свою внучку, поднял ее на плечо, как мешок с мукой, и поцеловал в лоб.

— Может, нам лучше найти твоего папу, — сказал он.

День только начинался, а Лоувелл уже чувствовал, что это будет безумный день, полный подобных неожиданностей. На рождественском ужине должен был быть не только его младший сын Джеффри, но и все остальные дети. А еще второе поколение Лоувеллов привезет семерых Лоувеллов из третьего колена, в возрасте от десяти месяцев до шестнадцати лет. И опасность нависнет над многими сувенирами в этой комнате.

Здесь были ряды табличек, стена, увешанная хлынувшими после удачных полетов "Джемини-7", "Джемини-12" и "Аполлона-8" заявлениями и письмами в рамках с поздравлениями от президентов и вице-президентов, губернаторов и сенаторов. В отдельных рамках были маленькие кусочки флагов и фрагменты комбинезонов, которые Лоувелл носил во время этих экспедиций. Была статуэтка "Эмми", на полном серьезе присужденная Лоувеллу, Фрэнку Борману и Биллу Андерсу за их рождественскую телепередачу с лунной орбиты двадцать пять лет назад. К "Эмми" примыкали другие призы и медали: Приз им.Колиера (ПРИМ.ПЕРЕВ.— Самый престижный приз в авиации, присуждаемый раз в году. Лоувелл получил его в 1968 году вместе с Фрэнком Борманом и Уильямом (Биллом) Андерсом), Приз им.Хармона (ПРИМ.ПЕРЕВ.— Ежегодный приз за достижения в авиации и астронавтике. Лоувелл его получил в 1965 году вместе с Фрэнком Борманом, Уолли Ширрой и Томасом Стэффордом, и в 1966 году вместе с Эдвином Олдрином, Эдвардом Уайтом вторым и Шейлой Скотт), Медаль им.Хаббарда (ПРИМ.ПЕРЕВ.— учреждена Национальным географическим обществом), Медаль им.деЛавала — высшие награды за первые три космических полета Лоувелла. Самыми любимыми являлись реликвии из кораблей этих экспедиций: системные инструкции, полетные планы, ручки, посуда и даже зубные щетки, все из которых побывали в невесомости и при давлении 5 фунтов на дюйм в кабине космического корабля (ПРИМ.ПЕРЕВ.— в кабине "Аполлона" давление почти в 3 раза ниже нормального и составляет 5.5 фунт/кв.дюйм = 0.37 атм). Каждая теперь спокойно лежала на полке при обычной земной силе тяжести и нормальном давлении 15 фунтов на квадратный дюйм (ПРИМ.ПЕРЕВ.— нормальное давление 14.68 фунт/кв.дюйм = 1 атм).

В этой тихой комнате-музее почти не было сувениров из четвертого, последнего и неудачного полета Лоувелла. Экспедициям, не достигшим своих первоначальных целей, не вручали Приз им.Хармона. Не давали наград им.Колиера космическим кораблям, которые взорвались, не закончив полет. Кроме кусочка теплового экрана, о полете "Аполлона-13" здесь напоминало письмо с поздравлениями от Чарльза Линдберга и лежавшие рядом с подоконником две реликвии с "Водолея", сгоревшего в атмосфере много лет назад: оптический прицел и мемориальная табличка, которая должна была крепиться на передней посадочной стойке.

Предоставив сувениры самим себе, Лоувелл отнес Элли на кухню своего комфортабельного дома в Хорсшу-Бэй, штат Техас, где он застал Мэрилин, беседовавшую с Джеффри и его женой Энни.

— Я полагаю, это ваше, — сказал он Джеффри, держа на себе свою внучку.

— Она что, полезла к вещам? — спросил Джеффри.

— Только собиралась.

— Ну, держись, — сказала Мэрилин, — В пути еще шестеро.

В ответ Лоувелл только улыбнулся — он не нуждался в этом предостережении. Шестнадцать лет они с Мэрилин и четырьмя детьми прожили в своем маленьком доме в Тимбер-Коув и привыкли к бурным выходным. Годы Тимбер-Коув, конечно, давно миновали и постепенно забывались, как и дни "Аполлона".

В середине 70-х семьи, жившие в пригородах вокруг Космического Центра, начали разъезжаться. Расселение начиналось медленно. Первым стал Нейл Армстронг, который объявил, что возвращается к себе в Огайо на должность профессором колледжа и промышленного консультанта. Майкл Коллинз уехал в Вашингтон на работу в Государственный Департамент. Фрэнк Борман ушел в "Восточные авиалинии". Но расселение было неизбежным. После посадки на Луну "Аполлона-11" в 1969 году опьяненные успехом стратеги "НАСА" запланировали отправить в начале 70-х еще девять ЛЭМов в девять разных мест на лунной поверхности. По этим радужным сценариям к восьмидесятым на Луне должна была быть построена первая постоянная база в одном из мест, разведанных предыдущими экспедициями.

Этого, конечно, не произошло. К началу экспедиции "Аполлон-13" уже был отменен полет "Аполлон-20", павший жертвой экономии администрации и вопросов народа, зачем стране возвращаться на Луну, когда она уже доказала свое первенство. После "Аполлона-13", когда чуть не погибли трое астронавтов, под это космическое сокращение быстро попали "Аполлон-19" и "Аполлон-18". Вашингтон согласился, что, раз, "Аполлоны" с "14" по "17" уже оплачены, то они пройдут, как намечено, и в течение двух с половиной лет в эти последние четыре экспедиции на Луну отправятся двенадцать астронавтов-счастливчиков.

В декабре 1972 года, когда в Тихом океане приводнился последний лунный экипаж, некоторые члены сообщества пилотов-испытателей, воспитанных программой "Аполлон", приняли решение остаться. Фрэду Хэйзу, который упустил свой шанс высадиться на Луну из-за невезения с испорченным сервисным модулем, неопределенно пообещали командование "Аполлоном-19". Когда эта экспедиция была отменена, пилот ЛЭМа участвовал в первых испытаниях прототипа корабля "Спэйс-Шаттл" и в конце 70-х перешел на работу в "Грумман". Кен Маттингли, который по счастливому стечению обстоятельств и отсутствию антител на корь не попал в команду несчастного "Аполлона-13", в конечном счете, удачно слетал на борту "Аполлона-16" и тоже применил свои летные качества в программе "Спэйс-Шаттл". Дик Слэйтон, которому в 1959-м пообещали полет в космос, а потом списали в 1961-м из-за сердечной аритмии, упорно добивался включения в отряд астронавтов. В 1975 году он, наконец, был назначен в экипаж "Аполлона", с которого стряхнули пыль ради политически бесценной, но бесполезной для науки, стыковки с космическим кораблем Советского Союза на околоземной орбите.

— Я хочу тебя предупредить, — сказал Крис Крафт в телефонном звонке своему начальнику по "НАСА" Джорджу Лоу, когда составлял список экипажа этой экспедиции, — что я собираюсь рекомендовать на этот полет Дика. Если у тебя с этим возникнут какие-нибудь проблемы, лучше скажи мне, и я сам этим займусь.

— Но почему именно Дик, Крис? — утомленно спросил Лоу, который прежде уже спорил с Крафтом на эту тему, — У тебя что, больше никого нет на этот полет?

— Хочешь знать почему? — сказал Крафт, — Потому что мы слишком долго зажимали этого парня, Джордж. Вот почему. И это достаточная причина.

Позже тем летом Слэйтон вместе с Томом Стэффордом и Вансом Брандом погрузился в кабину последнего "Аполлона" "НАСА" и, наконец, взлетел ввысь, о чем мечтал больше пятнадцати лет.

За исключением этих и некоторых других пилотов, большинство других людей, принятых в "НАСА" в первые дни лунной программы, ушли, когда Агентство сменило свои ориентиры. Джим Лоувелл покинул отряд астронавтов в 1973 году, сначала работая в морской компании, а потом в компании связи. Харрисон Шмит, пилот ЛЭМа "Аполлона-17", вернулся в Нью-Мехико и был выбран в Сенат США. Даже Джек Суиджерт, который не мыслил себя без космических полетов и не сомневался, что останется в Агентстве, решил больше не испытывать свою небесную судьбу и вернулся в Колорадо, где он тоже занялся политикой.

Как и Шмит, Суиджерт сначала баллотировался в Сенат. Но, в отличие от Шмита, он проиграл выборы. В 1982 году бывший астронавт снова выдвинул свою кандидатуру, теперь уже в палату представителей, и на этот раз победил. Однако за месяц до его ноябрьских выборов Суиджерту поставили диагноз особо тяжелого случая лейкемии. Он умер в январе, за три дня до намеченной инаугурации. "Бедный Джек", — часто думал Лоувелл, — "Все для тебя начиналось так хорошо, но всегда заканчивалось плохо".

Конечно, весной 1970 года, когда Суиджерт, Лоувелл и Хэйз вернулись из лунного полета, все трое были по-настоящему счастливыми. В 12:07 дня по хьюстонскому времени командный модуль "Одиссей" опустился в Тихий океан, страна вздохнула с облегчением, а эта новость стала самой громкой и продолжительной после возвращения Джона Гленна из первого американского орбитального полета восемь лет назад. "Астронавты совершили мягкую посадку точно в цель, невредимыми после их четырехдневного испытания", — восклицала "Нью-Йорк Таймс", — "Посадку капсулы приветствовали аплодисментами, сигаретами и шампанским".

После того, как космический корабль коснулся воды, Лоувеллу, Суиджерту и Хэйзу помогли перебраться в спасательный плот — сначала пилоту ЛЭМа, потом пилоту командного модуля, а затем командиру — и подняли в парящий вертолет. Приземлившись на палубе "Айво-Джима", покачиваясь, с бледными улыбками они вышли из вертолета под приветственное "Ура!" моряков и их спустили вниз. Потом подвергли послеполетным обследованиям, которые не выявили ничего удивительного, кроме почти хорошего здоровья. В дополнение к инфекции и лихорадке Хэйза, все трое испытали обезвоживание. У всех троих обнаружились типичные для усталости симптомы: легкое головокружение и нарушение ориентации. Все трое значительно убавили в весе. Весивший 77 кг перед полетом Лоувелл потерял больше всех: шесть с половиной килограммов за шесть дней.

После обследований Лоувелла и Суиджерта перевели в гостевые номера, а Хэйза поместили в изолятор. В этот же вечер оба ходячих астронавта отобедали вместе с офицерами "Айво-Джима": салат с креветками, жареные ребрышки и лобстеры, безалкогольное шампанское. Кто-то сделал копию того меню, в котором есть и такие экзотические десерты, как "Лунный фрукт Мельба" и "Печенье Аполлон". В целом, эта еда, возможно, и не соответствовала мировым стандартам, но казалась божественной для двух человек, которые почти всю неделю питались холодными пайками из пластиковых пакетов.

На следующий день все трое астронавтов, одетые в свежее выглаженные синие костюмы летчиков с эмблемой "Аполлон-13" на левом рукаве, вылетели на вертолете в Американское Самоа, где они пересели на борт транспортного самолета "Си-141" для короткого перелета на Гавайи. Как им сказали, там их будет ждать борт номер один (ПРИМ.ПЕРЕВ.— "борт номер один" (Air Force One) — радио-позывной самолета Президента США).

Сдержав свое слово, Президент Никсон рано утром вылетел в Хьюстон, а оттуда вместе с Мэрилин Лоувелл, Мэри Хэйз, доктором Леонардом Суиджертом с женой — родителями Джека — отправился в Гонолулу встречать возвращающийся экипаж. В соответствии с протоколом Президент со своим окружением должен приземлиться первым, чтобы лично поприветствовать героев. Однако, когда "Си-141" приблизился к Гавайям, борт номер один нигде не был виден, и люди, которым пришлось провести последнюю неделю в полете на Луну, тратили воскресенье, кружа над Гонолулу и ожидая прибытия Президента. "Си-141" приземлился лишь, когда самолет Президента остановился на взлетно-посадочной полосе и вышли сопровождающие его лица. И тут Никсон неожиданно изменил протоколу.

— Почему бы вам не выйти вперед? — спросил он у членов семей, — Ведь это будет очень личная встреча.

Мэрилин Лоувелл, Мэри Хэйз и Суиджерты побежали через полосу к изумленным астронавтам.

Тем не менее, сентиментальность Никсона длилась недолго: остаток дня и весь следующий день были очень далеки от личной жизни. Все сорок восемь часов пребывания экипажа в южной части Тихого океана пресса неотступно следовала за ними, освещая торжественный прием на весь мир. Их репортажи были однообразно позитивными, чуть ли не раболепными. И только когда астронавты вернулись в Хьюстон, пресса стала потихоньку язвить. На 6:30 вечера понедельника, через неделю после инцидента на борту, "НАСА" назначило пресс-конференцию, на которой астронавты впервые после запуска предстанут перед журналистами. После вступительного слова офицера пресс-службы один журналист задал вопрос, которого боялись и Лоувелл и "НАСА":

— Капитан Лоувелл, — спросили из толпы, — что вы имели в виду, когда во время экспедиции сделали такое замечание: "Боюсь, это может оказаться последней лунной экспедицией на долгие годы"?

Лоувелл немного помолчал. На пути с Гавайев он уже пытался подготовить ответ на этот трудный, но неизбежный вопрос. С одной стороны, это значило именно то, что он тогда и произнес. Когда почти без воздуха, энергии и шансов возвращения на Землю несешься к обратной стороне Луны, это не внушает уверенности в перспективах будущих полетов. И сомнения Лоувелла были глубоки и искренни. Но рассказать такое можно лишь друзьям, жене и своему экипажу, а не полному залу репортеров. Нужно было взвешивать каждое слово, прежде чем им отвечать, и Лоувелл, запинаясь, начал говорить.

— Хороший вопрос, — польстил журналисту Лоувелл, — Прежде всего, вы должны представлять наше положение в тот момент. Мы облетали Луну, мы не знали, что с нашим кораблем, и пытались успеть сделать фотографии, пока не понесемся в обратном направлении. В тот момент, я, возможно, думал, что надо сделать побольше снимков, так как наш полет к Луне мог оказаться последним на годы вперед. Но, оглядываясь назад и вспоминая, как "НАСА" спасало нас, я больше так не считаю. Думаю, мы должны разобраться в возникших проблемах, и предвижу, что мы их преодолеем и пойдем дальше. Это временное затруднение не должно нас пугать.

Лоувелл замолк и осмотрел зал. Это был не лучший ответ. Будь у него время подумать, он бы сказал по-другому. Но он понимал, что сказал истинную правду, и надеялся, что кто-нибудь быстрее задал очередной вопрос.

Теперь ему удружил другой репортер:

— Джим, возвращаясь к той же теме, к полетам. Вы сказали нам, что это ваш последний полет. Но перед стартом вы собирались ступить на Луну. Что вы теперь думаете по этому поводу? Собираетесь ли вы вернуться и попытать счастья на "Аполлоне-14", "15", "16", или, если Мэрилин…

Репортер осекся, и слово Мэрилин" повисло в воздухе. Народ это оценил: по всему залу захихикали. Лоувелл рассмеялся вместе с ними и подождал, когда наступит тишина.

— Ну, сказал он, — как и Фред с Джеком, я очень расстроен, что нам не удалось завершить экспедицию. Несомненно, мы хотим высадиться на Луну. Мы считаем, что Фра-Мауро того стоит. Но для меня это был уже четвертый полет, а многие в нашей организации не летали ни разу, хотя, безусловно, талантливы и заслужили это. Они имеют право на полет. Если "НАСА" посчитает нужным, чтобы наш экипаж вернулся на Фра-Мауро, я, конечно, соглашусь. В противном случае, я считаю, это могут сделать и другие.

В отличие от предыдущего ответа, Лоувеллу не пришлось много думать. Но, произнося эти слова вслух, он понимал, что и внутри себя тоже так думает. Четыре полета — это достаточно. Это больше того, о чем может мечтать любой другой из двадцати пилотов. Как и намекал тот репортер, это был вопрос к Мэрилин. После Пакс-Ривер и "Океании", "Джемини-7" и "Джемини-12", "Аполлона-8" и "Аполлона-13" жена человека, налетавшего в космосе больше часов, чем любой другой американец, имела право надеяться, что этот список больше не продолжится. Джим Лоувелл был пилотом от природы, тренированным и опытным, но не собирался обманывать ее ожидания.

Однако путь на Луну был закрыт лишь для командира "Аполлона-13" но не для "НАСА". На заводах "Грумман" и "Норт Америкэн Роквелл" и в сборочных корпусах Космического Центра все еще стояли стрелы ускорителей "Сатурн-5", и флотилия "Аполлонов" была готова к запуску. Но прежде, чем "Агентство" начнет даже думать об отправке в космическую пустоту очередного экипажа, необходимо установить причину последнего инцидента, чуть не погубившего последний экипаж.

Было несколько мыслей по этому поводу. После изучения изображений, переданных на Землю экипажем "Аполлона-13", "НАСА" заключило, что корабль разрушил не метеорит и не другое подобное тело. Было ясно, что повреждение корпуса "Одиссея" не имеет ничего общего с ударом каменной глыбы, пробившей борт корабля и разрушившей по пути кислородный бак, а связано с каким-то взрывом внутри самого бака, который вырвал оболочку корабля изнутри. 17 апреля, всего через несколько часов после спуска командного модуля в океан, руководитель "НАСА" Томас Пэйн создал Комиссию по расследованию причин случившегося.

По решению Пэйна ее возглавил Эдгар Кортрайт, директор Исследовательского Центра Агентства в Лэнгли, штат Вирджиния. Вместе с Кортрайтом работали еще четырнадцать человек: по-прежнему знаменитый Нейл Армстронг, двенадцать инженеров и официальных лиц "НАСА" и, что более важно, независимый наблюдатель не из Агентства. В "НАСА" понимали, что Конгресс, по-прежнему, помнит, как расследовали пожар на "Аполлоне-1", не вынося сор из избы, и захочет иметь в Комиссии такого наблюдателя. Продолжая получать окрики из Вашингтона после того секретного расследования, "НАСА" было готово к сотрудничеству.

Комиссия Кортрайта быстро приступила к работе. Хотя никто из ее участников и не знал, какую причину взрыва "Аполлона-13" они обнаружат, но они понимали, чего они точно не обнаружат — одиночную причину. Еще со времен деревянно-брезентовых бипланов летчики и пилоты-испытатели знали, что катастрофа самолета почти никогда не бывает вызвана одной фатальной неполадкой оборудования: неизбежно случается целая серия отдельных мелких поломок, каждая из которых в отдельности не способна причинить ощутимого вреда. Но со всеми вместе взятыми не справится даже самый опытный пилот. Члены комиссии догадывались, что "Аполлон-13" почти наверняка стал жертвой вереницы подобных мини-неисправностей.

Первым шагом Комиссии стало изучение всей длинной производственной цепочки кислородного бака номер два. Каждый из главных компонентов корабля "Аполлон" от гироскопов и радио, до компьютеров и криогенных баков тщательно отслеживался инспекторами по контролю за качеством, начиная с создания рабочего эскиза и заканчивая моментом отрыва корабля от стартовой площадки. Любая выявленная аномалия в производстве или испытаниях записывалась и архивировалась. Как правило, чем толще был файл к какой-нибудь детали, тем большую головную боль она вызывала. Кислородный бак номер два имел целое досье.

Проблемы с этим баком начались еще в 1965-м, когда Джим Лоувелл и Фрэнк Борман занимались тренировками для полета на "Джемини-7", а "Норт Америкэн Авиэйшн" создавала командно-сервисный модуль "Аполлона", который постепенно должен был заменить двухпилотный корабль. Как и любой подрядчик, взявшийся за такую огромную инженерную разработку, "Норт Америкэн" не пыталась самостоятельно выполнить всю работу целиком, а передоверила отдельные части проекта субподрядчикам. Одним из самых деликатных заданий являлась постройка криогенных баков корабля. Эта работа была поручена "Бич Эйркрафт" в Боулдере, штат Колорадо.

"Бич" и "Норт Америкэн" понимали, что космическому кораблю нужны не просто изолированные сосуды. Для хранения такого чувствительного содержимого, как жидкий кислород и водород, сферические емкости должны иметь все виды защиты — вентиляторы, термометры, датчики давления и нагреватели, каждое из которых будет погружено в эту низкотемпературную жидкость и каждое будет подключено к электричеству.

Электрические системы корабля "Аполлон" имели рабочее напряжение 28 вольт — столько вырабатывали три топливных элемента сервисного модуля. Ни одна из систем, установленных внутри криогенного бака и подключенных к такому относительно низкому напряжению, не требовала столь тщательного контроля, как нагреватели. Жидкий водород и кислород обычно содержались при постоянной температуре минус 207 градусов. С одной стороны, это было достаточно холодно для поддержания газов в жидком состоянии, а с другой стороны, достаточно тепло для их испарения и подачи через магистрали в топливные элементы и кабину корабля. Однако, время от времени, давление в баках опускалось слишком низко, не позволяя газу двигаться по магистралям, нарушая работу топливных элементов и подвергая экипаж опасности. Для предотвращения подобной ситуации иногда включались нагреватели, тепло которых поднимало внутреннее давление до безопасного уровня.

Естественно, расположение нагревательных элементов в баке со сжатым кислородом — рискованная затея. Для минимизации опасности возгорания или взрыва нагреватели были снабжены термопереключателями, которые должны были отключать напряжение от спирали, если температура в баке поднимется слишком сильно. В соответствии со стандартами верхний предел температуры был не очень высок: инженеры его установили в 27 градусов. Но температура в герметичных емкостях обычно была на 234 градусов, так что это означало весьма значительный подогрев. Когда нагреватели были включены и работали в нормальном режиме, контакты термостата были замкнуты и по цепи шел электрический ток. Если же температура в баке поднималась выше отметки в 27 градусов, то два маленьких контакта термостата размыкали цепь и отключали питание.

Когда "Норт Америкэн" передала контракт на производство баков "Бич Эйркрафт", она, как подрядчик, сообщила своему субподрядчику, что контакты термостата, как и большинство систем корабля, должны быть рассчитаны на 28 вольт бортовой сети, и "Бич" согласилась. Однако не всегда в сети корабля было такое напряжение. Для проведения предстартовых испытаний в течение недель и месяцев, предшествующих запуску, корабль был подключен к наземным генераторам Мыса Канаверал. По сравнению со слабыми топливными элементами сервисного модуля, эти генераторы постоянно вырабатывали все 65 вольт.

"Норт Америкэн", в конечном счете, обеспокоилась тем, что это относительно высокое напряжение может спалить чувствительную нагревательную систему криогенных баков еще до старта с площадки, и приняла решение изменить спецификации. Она предупредила "Бич", чтобы та аннулировала первоначальный проект и подготовила новый, рассчитанный на высокое напряжение стартовой площадки. В соответствии с эти требованием "Бич" изменила всю нагревательную систему, точнее, почти всю. Необъяснимо, но инженеры забыли изменить спецификацию на контакты термостата, оставив 28-вольтовые контакты в 65-вольтовых нагревателях. Работу "Бич" перепроверяли специалисты самой "Бич", "Норт Америкэн" и "НАСА", но никто не заметил этой ошибки.

Использование 28-вольтовых контактов в 65-вольтовых баках совсем необязательно приведет к повреждению бака, как и, например, неправильный монтаж проводки в доме не всегда вызывает вспышку при первом включении света. Тем не менее, эта ошибка была серьезной, а до катастрофы ее довели другие человеческие оплошности. Комиссия Кортрайта вскоре их обнаружила.

Баки, которые, в конечном счете, отправились в полет на борту "Аполлона-13", были поставлены на завод "Норт Америкэн" в Доуни, штат Калифорния, 11 марта 1968-го, укомплектованными 28-вольтовыми контактами. Там они были помещены в металлический каркас и установлены в сервисный модуль номер 106. Модуль 106 должен был лететь с экспедицией "Аполлон-10" в 1969 году, когда Том Стэффорд, Джон Янг и Джин Сернан проводили первое испытание лунного модуля на орбите Луны. Но в последующие месяцы в конструкцию кислородных баков вносились технические улучшения, и инженеры решили снять их с сервисного модуля "Аполлона-10" и заменить новыми. Старые баки должны были быть модернизированы и установлены в сервисный модуль другой экспедиции.

Снятие криогенных баков с корабля "Аполлон" — это деликатная процедура. Поскольку почти невозможно отделить бак от подходящих к нему трубок и электрических проводов, приходилось снимать всю конструкцию целиком. Для этого специалисты должны были подцепить раму подъемным краном, отвернуть четыре удерживающих болта и вытащить эту сборку наружу. 21 октября 1968 года, когда Уолли Ширра, Дон Эйсел и Уолт Каннингем приводнились после 11-дневного полета "Аполлона-9", инженеры "Роквелл" отсоединили раму бака в модуле номер 106 и начали осторожно ее поднимать.

Крановщики не знали, что один из болтов остался в опоре. Когда включили мотор лебедки, рама приподнялась лишь на несколько сантиметров, после чего началась пробуксовка и рама упала на прежнее место. Удар, вызванный этим падением, был несильный, но последующая процедура была тщательно прописана. В случае любого, даже самого незначительного, инцидента на заводе, должна быть проведена инспекция компонентов корабля, чтобы убедиться в отсутствии повреждений. Баки с упавшей рамы были обследованы и признаны неповрежденными. Вскоре после этого они были извлечены, модернизированы и установлены в сервисный модуль номер 109, который стал частью широко известного корабля "Аполлон-13". В начале 1970-го носитель "Сатурн-5" с установленным кораблем "Аполлон-13" был вывезен на стартовую площадку и подготовлен к апрельскому запуску. Именно здесь, как определила Комиссия Кортрайта, было положено последнее звено цепи, приведшей к катастрофе.

Одним из ключевых моментов на неделе, предшествующей запуску "Аполлона", являлась процедура, известная как тренировочный предстартовый отсчет. Во время этой многочасовой тренировки люди на Земле и в корабле репетируют каждый шаг, вплоть до команды на запуск носителя. Для того, что максимально смоделировать реальные условия, давление в криогенных баках доводили до номинального, астронавты одевались в скафандры, а в кабине циркулировал такой же воздух, как и во время старта.

Когда Джим Лоувелл, Кен Маттингли и Фред Хэйз пристегнулись в креслах во время тренировочного предстартового отсчета "Аполлона-13", не произошло ничего значительного. Однако в конце долгой репетиции экипаж доложил Земле о небольшой аномалии. Заупрямились криогенные системы, которые должны опустошаться перед выключением корабля. Процедура слива криогенных баков не была особенно сложной: инженеры должны были просто закачивать газообразный кислород в бак по одной магистрали, вытесняя жидкий кислород через другую. Оба водородных бака и кислородный бак номер один были легко опорожнены. Но кислородный бак номер два как будто заклинило: после спуска 8 процентов из 145 кг низкотемпературной жидкости слив остановился.

Изучив устройство бака и его сборочную предысторию, инженеры на Мысе и в "Бич Эйркрафт" полагали, что им удалось найти причину. Они предположили, что во время падения рамы восемнадцать месяцев назад бак получил более серьезные повреждения, чем считали тогда специалисты: удар согнул сливную трубу возле горловины емкости. По этой причине поступающий в емкость газообразный кислород почти полностью попадал в сливную трубу, не выталкивая жидкость из бака.

Такая вопиющая неисправность должна была вызвать тревогу у инженеров, которые почти не терпели ошибок в космических кораблях. Но только не в этом случае. Опорожнение бака осуществлялось лишь во время предстартовых испытаний. На протяжении полета жидкий кислород выводился из емкости не через сливную трубу, а через целую систему трубопроводов, ведущих к топливным элементам и атмосферной системе кабины корабля. Если инженеры придумают способ опорожнения этого бака, то перед стартом они снова его заполнят, и сливные трубы больше не будут создавать проблем. И для этого они разработали простую и элегантную методику.

Жидкий кислород не мог выйти из бака при сверхнизкой температуре и относительно малом давлении. Но один из специалистов задал себе вопрос: что случится, если воспользоваться нагревателями? Почему бы не подогреть жидкость, чтобы кислород сам испарился через вентиляционную магистраль?

— Это самое лучшее решение проблемы? — спросил Джим Лоувелл специалиста стартовой площадки, когда в рабочем здании Мыса было созвано совещание по данному вопросу.

— Лучшее, что мы смогли придумать, — ответил тот.

— Над баком провели все необходимые испытания?

— Провели.

— Вы не обнаружили других отказов?

— Не обнаружили.

— А сливная труба не потребуется во время полета?

— Нет.

Лоувелл ненадолго задумался.

— А сколько времени потребуется на полный демонтаж бака и замену его на новый?

— Всего сорок пять часов. Но еще нам потребуется провести его испытания. Если мы пропустим стартовое окно, то полет придется отложить, по крайней мере, на месяц.

— Хорошо, — очнувшись от задумчивости, сказал Лоувелл, — если вам так удобно, то и мне тоже.

Месяц спустя, на проводимых на Мысе слушаниях Комиссии Кортрайта, Лоувелл защищал свое решение.

— Я согласился с таким вариантом и рассуждал так, — сказал он, — Если это сработает, мы взлетим вовремя. Если нет, мы, возможно, заменим бак, и запуск будет перенесен. Никто из команды предстартовых испытаний не знал о негодном термостате и не думал, что случится, если нагреватели проработают слишком долго.

Но так случилось, что в этом баке был негодный термостат с контактами на 28 вольт и нагреватели были включены на очень и очень долгое время. 27 марта, за пятнадцать дней до намеченного старта "Аполлона-13", были включены тепловые спирали во втором кислородном баке модуля номер 109. Инженеры рассчитали, что для полного испарения кислорода из бака потребуется повышенное давление в течение восьми часов. Восьми часов вполне достаточно, чтобы температура в баке возросла выше 27-градусной отметки, но специалисты понадеялись на термостат. Однако, когда этот термостат подошел к критической температуре и попытался разомкнуть цепь, оказалось, что повышенное напряжение 65 вольт приварило его контакты.

У специалистов стартовой площадки Мыса не было никакой возможности узнать, что у этого маленького компонента, призванного защищать кислородный бак, приварены контакты. Тот инженер, которому было поручено наблюдать за процессом опорожнения, видел по приборам, что контакты термостата замкнуты, как это должно быть, если температура не поднялась выше допустимой. Единственной возможностью понять, что система работает неправильно, оставался установленный в приборной панели стартовой площадки индикатор, который постоянно отслеживал температуру внутри кислородных баков. Если его стрелка поднимется выше 27 градусов, то специалист поймет, что термостат накрылся и сможет вручную отключить нагреватель.

К несчастью, стрелка индикатора приборной панели вообще не могла подняться выше 27 градусов. Учитывая малую величину вероятности того, что температура внутри бака поднимется так высоко, конструктор, проектировавший приборную панель, не видел причины задирать верхний предел индикатора выше 27 градусов. Так что дежуривший в ту ночь инженер не знал и не мог знать, что из-за приваренных контактов термостата температура в этом баке поднялась выше 500 градусов.

Нагреватель проработал большую часть вечера, а стрелка индикатора все время показывала температуру не выше 27 градусов. По завершении восьми часов, как и ожидали инженеры, причинивший эти неудобства жидкий кислород полностью испарился, а вместе с ним почти полностью испарилась тефлоновая изоляция внутренних электрических проводов бака. И теперь пустой бак был изнутри покрыт паутиной оголенных проводов, которой скоро предстояло погрузиться в самую огнеопасную жидкость на свете — в чистый кислород.

Семнадцатью днями позже в космосе, на расстоянии 200 тысяч миль, Джек Суиджерт выполнил самую обыкновенную ежедневную команду Земли: включил вентиляторы на перемешивание кислородных баков. В предыдущие два раза вентилятор работал нормально. Однако на этот раз между оголенными проводами проскочила искра, запалив остатки тефлоновой изоляции. Мгновенный рост температуры и давления разорвал самую уязвимую часть бака — его горловину. 130 кг чистого кислорода превратились в газ и сорвали внешнюю панель модуля и вызвали удар, так напугавший экипаж. Отброшенный кусок обшивки попал в главную антенну орбитального модуля, вызвав те таинственные переключения каналов, о которых офицер наземной связи докладывал тогда же, когда экипаж говорил об ударе и вибрациях.

Хотя бак номер один не был поврежден взрывом, он имел общие трубы со вторым баком, поэтому его содержимое тоже начало истекать в космическое пространство через разорванные магистрали. Что было еще хуже, сотрясение от взрыва перекрыло вентили, через которые топливо подавалось на некоторые реактивные стабилизаторы системы ориентации, в результате чего те оказались полностью неработоспособными. Поскольку корабль болтало как от самого взрыва, так и от утечки из бака номер один, автопилот стал включать стабилизаторы, пытаясь выровнять положение. Но это не помогло, так как часть стабилизаторов не функционировали. Когда Лоувелл перешел на ручное управление ориентацией, дело стало не намного лучше. Через два часа корабль "сдох" и беспомощно дрейфовал.

Все сказанное оставалось лишь теорией до тех пор, пока проведенные испытания не подтвердили инженерное чутье членов Комиссии Кортрайта. В вакуумной камере Космического Центра в Хьюстоне специалисты включили нагреватель бака именно так, как он был включен на "Аполлоне-13", и выяснили, что контакты термостата реально приварились. Затем они оставили нагреватель под напряжением на такое же время, как это было сделано на "Аполлоне-13", и обнаружили, что тефлоновая изоляция проводов, действительно, испарилась. Наконец, они включили аналогичное перемешивание содержимого бака и установили, что из-за искрения проводов образец бака лопнул возле горловины, одновременно вырвав боковую панель макета сервисного модуля.

Другой загадкой оставалось непонятное снижение траектории на обратном пути к Земле, и разобраться с ней поручили ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЮ. Как заключили операторы, "Водолей" уводила с курса не утечка из разрушенного бака или магистрали, а пар, вырывающийся из его системы охлаждения. Прежде никто не замечал, чтобы струйки пара из водяного испарителя ЛЭМа нарушали его траекторию. Это связано с тем, что обычно ЛЭМ не включали до выхода на лунную орбиту, когда он был готов отстыковаться от главного корабля и начать спуск на поверхность Луны. На таком коротком отрезке траектория модуля просто не успевала серьезно отклониться. Однако на 240'000-мильном пути домой эта, почти незаметная тяга, внесла изменения в полетный план, вытолкнув траекторию из коридора входа в атмосферу.

Комиссия Кортрайта обнародовала свои выводы поздней весной. Она полагала, что эти проблемы были только техническими, и сокрушалась по поводу того, что они вообще произошли и что над "НАСА", по меньшей мере, уже маячили призраки трех астронавтов, вечно обращающихся вокруг Земли в мертвом корабле.

Большинство космического сообщества Хьюстона восприняли этот доклад в штыки, но среди них не было Джима Лоувелла, Джека Суиджерта и Фреда Хэйза. К моменту публикации в стране не было этих людей, жизнь которых едва не прервалась от сваренных контактов термостата, неправильно откалиброванного термометра, взорванного бака и утечки из испарителя. Они находились в мировом турне, запланированном Агентством, как последняя работа, связанная с их экспедицией.

Прошло восемь месяцев после возвращения экипажа "Аполлона-13" из этого турне доброй воли и на Фра-Мауро стартовал "Аполлон-14", снабженный новыми термостатами, проводами с улучшенной изоляцией и третьим кислородным баком, установленном в отдельной секции сервисного модуля. На протяжении почти всего полета Джим Лоувелл торчал в Центре управления, безучастно наблюдая, как Эл Шеппард и Эд Митчелл оставляют следы на предгорьях Фра-Мауро, где уже никогда не суждено побывать ни ему, ни Фреду Хэйзу. Вскоре после этого Лоувелл, выбывший из списка претендентов на лунные полеты, покинул программу "Аполлон" и перешел в программу "Шаттл", которая тогда только набирала обороты. Там он занимался с подрядчиками, разрабатывавшими приборную панель кораблей новой серии.

Как-то раз, когда Лоувелл был на заводе "МакДоннелл Эйркрафт" в Сент-Луисе, разбираясь с чертежами, электрическими схемами и макетом панели, он оглянулся вокруг себя. И его осенило, что на этом самом заводе, в этой самой комнате он уже работал пятнадцать лет назад, когда, будучи молодым моряком, выпускником Пакс-Ривер, помогал проектировать приборную панель для нового самолета "Ф4-Эйч Фантом". Он вдруг осознал, что, совершив несколько серий полетов, включая два огненных старта на земную орбиту и два чуть подальше — в окрестности Луны, он замкнул круг. Этой же ночью Джим Лоувелл сел в "Т-38" и вернулся домой к своей семье в Тимбер-Коув. На этот раз навсегда.

Незадолго до полудня в Сочельник в дом Джима и Мэрилин Лоувеллов в Хорсшу-Бэй прибыли последние члены семьи. Их появление было таким же шумным, как и всегда после рождения пятого, шестого и седьмого внуков. Первыми в дверь вошли шестнадцатилетняя Лора, четырнадцатилетний Скотт и девятилетняя Каролина. За ними более спокойно проследовали Томас, двенадцати лет, Джимми, восьми, и Джон, четырех лет. После них зашли измученные родители. Маленькая Элли, которая недавно угомонилась, в присутствии новых людей снова оживилась и поползла заниматься своим сокрушительным изучением хрупких вещей в этом доме. Прозвучали приветствия, вещи были брошены в угол, и, как и предвидел Лоувелл, один из его внуков, Джон, помчался в кабинет. Лоувелл не мог припомнить ни одного визита, когда бы эта обитая деревом комната, с похожими на игрушки сувенирами, не притягивала к себе Джона. И каждый раз Лоувелл волновался, когда его внук видел в этих безделушках больше чем игрушки.

Сегодня Лоувелл позволил Джону несколько минут поиграть в одиночку, а потом прошел за ним. Как бывало и прежде, Джон стоял перед глобусом Луны, находившимся в углу комнаты. Глобус был большим — около метра в диаметре, и на нем были отображены мельчайшие детали лунной поверхности. В тех местах, куда в разные годы совершались пилотируемые или автоматические посадки космических аппаратов, к сфере были приклеены пятнадцать маленьких бумажных стрелок. Среди них были американские зонды "Рейнджер" и русские аппараты "Луна", американские "Сюрвейеры" и русские "Луноходы". И, конечно, здесь были американские "Аполлоны".

Но в данный момент на глобусе не было видно ни стрелок, ни деталей поверхности: Джон, по своей привычке, раскрутил этот большой шар и внимательно смотрел, настойчиво подкручивая его правой рукой, когда вращение начинало замедляться. Лоувелл стоял рядом, наблюдая, как кратеры и моря, холмы и реки слились в одноцветное пятно, а затем прошел за спину внука. Потянувшись вперед, он замедлил вращение ладонью одной руки, а другой — подвел мальчика к подоконнику, где лежал оптический прицел с "Водолея".

— Джон, — сказал бывший командир, — Давай, я тебе покажу то, что, возможно, тебе понравится.

За спиной Лоувелла лунный глобус со скрипом остановился. Одна из маленьких бумажных стрелок навечно указывала на Фра-Мауро.

далее

назад