14 марта 1941 года постановлением Совнаркома СССР за вооружение самолетов ракетами группе сотрудников Реактивного научно-исследовательского института (РНИИ) и двум инженерам из других организаций была присвоена Сталинская премия.

Реактивные снаряды, установленные на самолетах, были впервые применены в воздушных боях против японских самолетов в Монголии летом 1939 года. Звено из пяти истребителей И-16 под командованием летчика-испытателя Н. И. Звонарева сбило 17 самолетов противника, не потеряв ни одной своей машины. Японские летчики ссылались на какую-то невидимую зенитную батарею и долго не могли разобраться, что же сбивает их самолеты — очень неожиданен и быстр был ракетный удар. Так новое оружие оправдало себя в качестве ракет класса «воздух — воздух».

Среди лауреатов был один из соратников С. П. Королева по ГИРДу (Группа изучения реактивного движения) Юрий Александрович Победоносцев. С его именем связаны многие достижения отечественной авиационной техники и ракетостроения. Именно он руководил бригадой, которая проводила испытания реактивных снарядов на истребителе И-15. Самолет И-15 пилотировал летчик-испытатель Григорий Яковлевич Бахчиванджи. Впоследствии 15 мая 1942 года он же совершит первый старт с земли на ракетном самолете БИ-1.

Выписка из автобиографии Победоносцева Юрия Александровича:

Родился 7 (20 по новому стилю) февраля 1907 года, на Пресне в Москве в семье студента Московского университета. Средства для существования семьи отец в то время зарабатывал, давая частные уроки в качестве репетитора.

За активное участие в студенческом революционном движении 1901—1905 годов мой отец арестовывался, был сослан и отбывал наказание в Нижегородской тюрьме.

Я с 1914 по 1920 год учился в различных средних школах; затем два года работал в железнодорожном совхозе при станции Копани Херсонской области в качестве рабочего в поле и на мельнице.

В 1922 году поступил учиться в Полтавскую индустриально-техническую профшколу, которую окончил в 1924 году, получив звание высококвалифицированного рабочего. По окончании профшколы работал дежурным по дизелю на полтавской электростанции.

В период учебы в Полтаве я принимал активное участие в работах планерного кружка при отделении Общества авиации Украины и Крыма. Построил планер собственной конструкции и вместе с ним летом 1924 года принимал участие во II Всесоюзных планерных состязаниях. Там я познакомился с профессором Ветчинкиным В. П., который предложил мне работать в ЦАГИ. (ЦАГИ — Центральный аэрогидродинамический институт — был создан в 1918 году при прямом участии В. И. Ленина на базе аэрогидродинамической лаборатории МВТУ и Расчетно-испытательного бюро. Впоследствии ЦАГИ стал крупнейшим, мирового значения, центром авиационной науки. — В. Ж.). В начале 1925 года я переехал в Москву, поступил работать чертежником в ЦАГИ, а осенью 1926 года выдержал конкурсные экзамены и поступил учиться в МВТУ имени Н. Э. Баумана на авиационный факультет*, который в дальнейшем был реорганизован в Московский авиационный институт имени Серго Орджоникидзе.

Учась в МВТУ, а затем МАИ (студенческий билет 26—254), я не оставлял работу в ЦАГИ, где с 1927 года начал заниматься летными испытаниями самолетов...

* Точное название факультета — аэромеханический.

В ЦАГИ Юрий Александрович лично участвовал в экспериментальных полетах самолетов различных марок. Исследовал их аэродинамику, «доводил до ума» конструкцию, разрабатывал методику испытаний, изобретал и отлаживал измерительную аппаратуру, занимался вычислительной работой.

В начале 30-х годов многие боевые самолеты страдали опасной болезнью. Во время полета машина вдруг по крутой спирали штопором устремлялась вниз, будто неведомая сила старалась ввинтить ее в землю.

Молодой инженер занялся этой проблемой, и в 1932 году сконструировал аэродинамический тормоз для самолета И-5, созданного в 1930 году Н. Н. Поликарповым и Д. П. Григоровичем. Но однажды он сам угодил в штопор во время испытательного полета на самолете Р-5. Пилотировал машину летчик Огородников, который и обучил Победоносцева летному делу.

Самолет словно засасывала земля.

— Прыгай, — крикнул Огородников.

Юрий энергично замотал головой.

— Прыгай, центровка изменится! А то погибнем!

Победоносцев выбросился, а летчик разбился. Три дня Юрий ходил словно в трансе. Не ел, не пил, не спал.

Потом он все-таки сумел доказать, что, изменив центровку самолета, можно выбраться из неуправляемого штопора. Для этого он пошел на рискованный эксперимент....

Самолет намеренно ввели в штопор, и Юрий выбросился с парашютом из крутящегося самолета. На этот раз машина вышла из гибельного пике!

Кстати, самолет Р-5 был выдающейся работой Поликарпова и получил широкое применение в ВВС. Это был биплан деревянной конструкции с матерчатой обшивкой крыльев и оперения и фанерной обшивкой фюзеляжа. Самолет имел хорошую для того времени максимальную скорость — 230 километров в час. Летные испытания Р-5 начались в 1928 году, а с 1931 года самолет выпускался серийно, и в течение шести лет было построено около семи тысяч машин различных модификаций. Советская авиация получила превосходный разведчик, равного которому не было ни в одной стране. В сентябре 1930 года звено самолетов Р-5 отлично выполнило перелет по маршруту Москва — Анкара — Тбилиси — Тегеран — Термез — Кабул — Ташкент — Оренбург — Москва. Расстояние в 10 500 километров было пройдено за 61 час 30 минут полетного времени при средней скорости 171 километр в час.

В то время правительство Ирана организовало международный конкурс разведывательных самолетов для иранской авиации. Наш Р-5 занял первое место, опередив лучшие машины Англии, Франции и Голландии. Много лет служил Р-5 в гражданской и в военной авиации. Летали на нем и в годы Отечественной войны. По своему рабочему долголетию и универсальности применения он уступал лишь другому замечательному самолету Поликарпова — По-2.

Как-то в беседе со своими сыновьями профессор Ветчинкин объяснял им, что такое настоящий авиационный инженер: «Есть хорошие летчики, которые хорошо летают и хорошо испытывают самолеты, но не умеют писать формул. Есть хорошие инженеры, которые умеют писать формулы, но не умеют летать. А Юра Победоносцев и летает и писать формулы умеет. Вот что такое настоящий авиационный инженер».

В семье профессора его любили и называли не иначе, как Юрочка.

В 1933 году Победоносцев вместе с группой ведущих специалистов ЦАГИ спроектировал систему для проверки возможности стрельбы с самолета-истребителя И-5 ракетными снарядами. Экспериментальные стрельбы дали обнадеживающие результаты.

В начале 30-х годов Юрий Александрович заинтересовался ракетной техникой. Вместе с Фридрихом Артуровичем Цандером испытывает на стенде ракетный двигатель. И это не прерывая своей основной напряженной работы по авиационной тематике. В этот период Победоносцев становится одним из основных организаторов и сотрудников ГИРДа. Он многих увлек в эту область техники, казавшуюся в те времена, если не фантастикой, то далеким будущим.

С сентября 1931 года по апрель 1932 года ГИРД была общественной организацией. Возглавлял ее Ф. А. Цандер. Первыми членами ГИРДа были С. П. Королев, В. П. Ветчинкин, Ю. А. Победоносцев, М. К. Тихонравов, Н. К. Федоренков, Б. И. Черановский и др. С апреля — июля ГИРД становится опытно-конструкторской и производственной организацией. В приказе ЦС Осоавиахима, подписанном 14 июля 1932 года Председателем ЦС Осоавиахима Р. П. Эйдеманом, говорится о том, что с 1 мая сего года начальником ГИРДа назначается Королев С. П.

С 1933 года Победоносцев полностью перешел на работу в область ракетной техники, которой отдал весь свой талант инженера, педагога, ученого.

В ГИРДе были организованы четыре бригады.

Первой бригадой руководил Цандер. Она занималась в основном изучением процессов, происходящих в жидкостных ракетных двигателях (ЖРД), и разработкой самих ЖРД для баллистической ракеты и ракетоплана. Бригада также разработала и запустила 25 ноября 1933 года первую отечественную ракету с ЖРД — ГИРД-Х. Эта ракета была уже второй экспериментальной гирдовской ракетой. Первой была ракета 09, разработанная второй бригадой, которой руководил Михаил Клавдиевич Тихонравов. Ее запустили 17 августа 1933 года. Двигатель ракеты работал на жидком кислороде и пастообразном бензине. Такие двигатели не относятся к категории ЖРД, а называются гибридными. Правда, все процессы, происходившие в двигателе 09 ракеты, были такими же, как и в ЖРД, поэтому 09 ракету часто также относят к жидкостным. Вторая бригада работала также над созданием реактивных двигателей, в том числе ЖРД, проводила поиск новых типов ракет с жидкостными ракетными двигателями.

Четвертой бригадой сначала руководил С. П. Королев, а затем Е. С. Щетинков. Она занималась разработкой ракетопланеров и крылатых ракет, в том числе ракетопланером РП-1, проект которого послужил основой для создания ГИРДа. А история вопроса такова.

В октябре 1931 года Королев и Цандер часто встречались на аэродроме Осоавиахима. Там испытывался ракетный двигатель Цандера ОР-1 (опытный реактивный — первый). Окислителем в двигателе служил сжатый воздух, а топливом — бензин. Облетывался в то время на аэродроме и планер Бориса Ивановича Черановского.

Королев заинтересовался двигателем. Ему, авиаторщику, пришла идея сделать ракетоплан — поставить ракетный двигатель на планер. А еще дальше — в перспективе — ему виделись разработки реактивного самолета, крылатой ракеты, мощной ракеты для космических полетов.

В ноябре 1931 года ЦС Осоавиахима заключает с Ф. А. Цандером договор на разработку и постройку ракетного двигателя ОР-2. Под этот двигатель Черановский должен был сделать планер БИЧ-11. Двигатель предусматривалось запускать только после отбуксировки ракетоплана самолетом на определенную высоту. Так мыслил молодой инженер сделать первый шаг в космос — осуществить полет человека на летательном аппарате с помощью жидкостного ракетного двигателя.

Королев понимал: чтобы доказать всей общественности реальность ракетного полета, надо его осуществить на практике.

Этот план сказался и на судьбе ГИРДа: из общественной организации ГИРД становится в середине 1932 года научно-исследовательской и опытно-конструкторской организацией по разработке ракет и двигателей при отделе воздушного флота Осоавиахима.

Юрий Александрович Победоносцев возглавил третью бригаду. Основное направление ее работ — разработка прямоточных воздушно-реактивных двигателей. Окислителем в воздушно-реактивных двигателях в отличие от ракетных служит кислород воздуха. Ракетные же двигатели не используют веществ из внешней среды. Например, при горении пороха, при сгорании керосина в азотной кислоте или в жидком кислороде воздух не требуется, поэтому они и могут работать в космосе. Но разгонять космическую ракету, пока она находится в атмосфере, можно с помощью ступени с воздушно-реактивным двигателем. Эту идею высказывал еще Циолковский.

Теория воздушно-реактивных двигателей была создана академиком Б. С. Стечкиным. Впервые он изложил ее в 1928 году на лекции по курсу гидродинамики, который он читал в МВТУ. Вспоминая об этом событии, Победоносцев писал:

«Слух об этой лекции быстро распространился среди передовой научно-технической интеллигенции, интересовавшейся в то время ракетной техникой. Стечкина просили прочитать эту лекцию еще раз для более широких кругов. Вскоре такая лекция состоялась в одной из аудиторий Дома Красной Армии. Зал был переполнен, и много желающих не смогли попасть на нее. Тогда стали просить Стечкина опубликовать лекцию; при помощи слушателей и учеников лекция была обработана, и на ее основе Стечкин подготовил к печати статью «Теория воздушного реактивного двигателя», которая в феврале 1929 года впервые увидела свет в журнале «Техника воздушного флота» и стала достоянием специалистов не только у нас в СССР, но и за рубежом».

Теория Стечкина стала той научной основой, опираясь на которую можно было приступить к практическим работам по созданию воздушно-реактивного двигателя. И Победоносцев сделал следующий шаг в неизведанную область — начал первые в мире экспериментальные исследования воздушных реактивных двигателей.

15 апреля 1933 года заработала модель прямоточного воздушно-реактивного двигателя. Испытания длились пять минут. В выводах отчета было сказано: «Первый запуск двигателя вполне оправдал теоретические предположения о реактивных двигателях на газообразном горючем». Были также определены некоторые необходимые для расчетов опытные коэффициенты.

Но как испытать двигатель в реальном полете? Убедиться: создает ли он тягу и какую. Чтобы наглядно почувствовать силу двигателя и оценить ее количественно, начальная скорость воздушного потока должна превышать скорость звука. Именно на сверхзвуке прямоточные двигатели работают с наибольшей отдачей.

Таких скоростных летательных аппаратов в то время не было, и Победоносцев предложил разместить двигатель в корпусе артиллерийского снаряда, ведь снаряд в полете имеет сверхзвуковую скорость.

Многие были настроены скептически. Они считали, что габариты снаряда очень малы, а следовательно, и топлива туда войдет мало, а потому и тяга получится небольшой — сравнимой с сопротивлением воздуха снаряду — и невозможно будет по экспериментальным данным определить тягу двигателя

После тщательного обсуждения на техническом совете ГИРДа предложение было одобрено, и Юрий Александрович спроектировал объект ГИРД-08, представлявший собой 76-миллиметровый артиллерийский снаряд, в корпусе которого размещался прямоточный воздушно-реактивный двигатель.

Нелегко было подобрать топливо для двигателя. Оно должно было удовлетворять следующим требованиям: быть твердым, чтобы его можно было заложить в виде шашки в камеру сгорания, легко воспламеняться в потоке воздуха и иметь возможно большую теплопроизводительность.

Много горючих веществ перепробовал Юрий Александрович, пока не остановился на белом фосфоре. Как показали испытания, выбор был удачным. Вместе с тем было решено использовать в качестве топлива и отвержденный бензин. Поэтому двигатель для летных испытаний разрабатывался с учетом применения как фосфора, так и бензина.

В июле 1933 года на полигоне в Нахабине успешно провели первые испытания камеры сгорания двигателя. Вспоминая об этом периоде работы, Победоносцев писал: «Благодаря дружной, сплоченной работе небольшого коллектива третьей бригады ГИРД в короткое время были выполнены все намеченные программой стендовые испытания и подготовительные работы, открывшие путь к началу летных испытаний».

Осенью 1933 года состоялись первые в мире летные испытания воздушно-реактивных двигателей. Для испытаний было изготовлено 10 снарядов с прямоточным воздушно-реактивным двигателем (ПВРД). Горючее — белый фосфор или твердый бензин — размещалось во внутренней полости снаряда в виде топливной шашки. Поперечные ребра каркаса для установки шашки были сделаны из листового металла — электрона, который в процессе работы двигателя сгорал. Так впервые была реализована идея Ф. А. Цандера и Ю. В. Кондратюка о применении ставших ненужными металлических элементов конструкции в качестве дополнительного горючего.

Изготовленные снаряды-двигатели выстреливались из 76-миллиметрового орудия образца 1902 года. После вылета из ствола в диффузор двигателя, а затем в камеру сгорания начинал поступать встречный воздух. В камере сгорания смесь кислорода воздуха с топливом воспламенялась. В результате горения образовывались газы, которые с большой скоростью вытекали из сопла, порождая реактивную силу.

Чтобы оценить тягу воздушно-реактивного двигателя, несколько снарядов-двигателей выстреливались из орудия без включения двигателя, а затем с включенным двигателем. Снаряд с работающим ПВРД пролетал на километр дальше. Результаты сравнивались по дальности полета. Разница в расстоянии получалась за счет тяги двигателя. На основе баллистических расчетов определяли реально действующую в полете тягу.

Однако расчеты были весьма приближенными. Многие факторы не поддавались точной оценке. Так, например, нельзя было точно измерить расход горючего, силу аэродинамического сопротивления. Да еще во время полета вдруг возникали продольные колебания снаряда, что тоже сказывалось на дальности полета и вносило дополнительные неопределенности в и без того сложные расчеты. Иногда разрушались и внутренние элементы каркаса.

В общем, чтобы уточнить положения теории, нужна была особая тщательность в проведении экспериментов и достаточно точное метрологическое обеспечение.

Поэтому после внесения конструктивных изменений в двигатель испытания были продолжены в 1934 и 1935 годах, но уже в РНИИ — Реактивном научно-исследовательском институте, созданном на базе московского ГИРДа и ленинградской Газодинамической лаборатории — ГДЛ. Приказ Реввоенсовета СССР об организации первого в мире Реактивного научно-исследовательского института подписал 21 сентября 1933 года заместитель наркома по военным и морским делам и председателя РВС СССР М. Н. Тухачевский.

В то время потребность в создании такого института назрела. 16 мая 1932 года М. Н. Тухачевский в докладе председателю комиссии обороны настаивал на немедленной организации Реактивного института, «учитывая имеющиеся достижения и огромные перспективы в деле применения реактивных двигателей и особенно жидкостных реактивных моторов в различных областях».

21 октября 1932 года заместитель начальника вооружений РККА Ефимов в докладе секретарю ЦКВКП(б) писал: «Потребность в организации Реактивного института объясняется тем, что использование реактивного движения в военной технике является весьма серьезной и неотложной задачей сегодняшнего дня. Реактивный двигатель дает возможность получить огромную мощность при ничтожном весе двигателя; реактивные аппараты способны развивать чрезвычайно большие скорости, не достижимые никакими другими способами передвижения, и при этом двигаться на больших высотах в сильно разреженном пространстве и даже вне материальной среды.

Дальнейшее развертывание работ по реактивному движению, закрепление полученных результатов, всестороннее исследование и испытание изготовляемых образцов, в особенности осуществление двигателя на жидком топливе — все это задачи, имеющие крупное значение для обороны страны, должны быть разрешены в ближайшее время. Для этого работа должна быть обеспечена прочной организационной и материальной базой. Наша небольшая Газодинамическая лаборатория (в то время ГДЛ находилась в ведении начальника вооружений РККА М. Н. Тухачевского. — В. Ж.) должна быть преобразована в Реактивный научно-исследовательский институт РККА».

В ЦК с доводами военных согласились. Был организован Реактивный научно-исследовательский институт (РНИИ). Его начальником стал И. Т. Клейменов из ГДЛ, а заместителем Ивана Терентьевича назначили С. П. Королева.

Постановлением Совета Труда и Обороны 31 октября 1938 года РНИИ был передан в Народный комиссариат тяжелой промышленности. (В декабре 1936 года РНИИ переименовывается в НИИ-3.)

В новом институте Победоносцев по-прежнему занимается экспериментальными исследованиями прямоточных двигателей. Получил много интересных результатов, которые обогатили теорию, уточнили основные ее положения. Двигатели, созданные Победоносцевым, были первыми, вторгнувшимися в область сверхзвуковых скоростей.

В наше время со сверхзвуковыми скоростями летают уже пассажирские самолеты — англо-французские «Конкорды». Освоил сверхзвук и наш Ту-144, так и не нашедший себе по плечу работы и оказавшийся в тупике. А в начале 30-х годов область сверхзвуковых скоростей была, как это особенно сейчас принято говорить, «белым пятном».

Мы знаем, что ни один новый летательный аппарат, будь то самолет или ракета, не отправится в первый испытательный полет без продувки в аэродинамической трубе его самого, или по крайней мере его уменьшенной копии. В ту пору трубы со сверхзвуковым потоком воздуха у нас не было. А без нее нельзя определенно сказать, как поведет себя тот или иной объект при сверхзвуковом полете. И Победоносцев еще в ГИРДе строит первую отечественную аэродинамическую сверхзвуковую трубу. Скорость потока воздуха в ней превышала скорость звука в 3,2 раза. Затем уже в РНИИ Победоносцев вместе с группой сотрудников создал более совершенную трубу с максимальной скоростью потока до 900 метров в секунду. Зарождавшаяся ракетная техника и экспериментальная аэродинамика получила в свое распоряжение сверхзвуковой испытательный полигон. Создание сверхзвуковой трубы было в то время серьезным достижением. Этот факт вошел в анналы истории отечественной науки и техники и связан с именем Победоносцева.

А какова судьба ракетоплана РП-1, проект которого собственно и послужил основой для создания ГИРДа? Планер БИЧ-11, на котором должен быть установлен ЖРД, был передан в ГИРД в феврале 1932 года. Его довели до готовности к ракетному полету. Облетывал планер сам Королев. Сохранились некоторые из донесений комиссии летчика С. П. Королева по испытанию самолета РП-1. Донесение под номером один датировано 22 февраля 1932 года. Это первый известный документ, написанный Сергеем Павловичем в связи с его участием в работах по ракетной тематике.

Поначалу разработка ЖРД и установка его на планере показалась довольно простым делом. Но потом встретились трудности. После ряда неудачных испытаний двигателя ОР-2, который был запроектирован в виде сложного регулируемого авиационного ЖРД, работы над ракетопланом РП-1 были прекращены. Однако к этому времени тематика исследований ГИРДа значительно расширилась. Ракетоплан был лишь одной из многих тем. Так что неудача с РП-1 в целом не сказалась отрицательно на положении ГИРДа, а накопленный опыт пригодился в дальнейшем. Как говорят: «Отрицательный результат тоже научный результат».

Уже работая в РНИИ, Королев вернулся к проекту ракетоплана. Но не сразу...

По словам ветеранов ракетного дела, бывших сотрудников РНИИ, обстановка в институте была не безоблачной. Ничего удивительного в этом нет. Слили два коллектива. У каждого — свой взгляд на ракетные проблемы, свои пристрастия. Например, в январе 1933 года, еще до объединения, представители ГИРДа знакомились с ГДЛ, и они критически отнеслись к работам лаборатории в области ЖРД.

После объединения ГИРДа и ГДЛ предложение Королева о включении в план работ РНИИ по ракетному планеру не поддержали. В дальнейшем неудача постигла и другое направление ГИРДа — разработку кислородных ЖРД, над которой работала бывшая группа Цандера. Голосованием на техническом совете института решили отдать предпочтение разработкам ЖРД на компонентах азотная кислота — керосин, проводимым В. П. Глушко.

Вскоре бывшая группа Цандера почти полностью ушла из РНИИ, остался лишь Л. С. Душкин: «чтобы бороться». Эти специалисты составили ядро новой организации КБ-7, под руководством Л. К. Корнеева. Они построили несколько ракет, но в 1939 году КБ расформировали, а его оборудование передали РНИИ.

Королев не во всем был согласен с начальником института И. Т. Клейменовым и председателем технического совета Г. Э. Лангемаком (руководившим подразделением, разрабатывавшим реактивные снаряды). Обстановка накалилась. Очевидцы говорят, что по этому поводу Сергея Павловича даже вызвал к себе Н. В. Куйбышев. В конце концов Королева сместили с зама, и он стал работать на должности старшего инженера, заниматься крылатыми ракетами. А замом в январе 1934 года был назначен Г. Э. Лангемак.

Уже тогда у Королева проявился бойцовский характер. Он не отказался от своего намерения сделать ракетоплан. Стал работать над ним во внеурочное время.

Планер БИЧ-11 типа «летающее крыло» не устраивал Королева. Схема размещения ЖРД и система питания двигателя получились довольно сложными. Были сомнения относительно запаса прочности планера. В свободное от работы время он прикидывает планеры с расчетом на будущую установку на них ракетного двигателя.

Сергей Павлович сам спроектировал двухместный планер СК-9. Финансовую поддержку этой работе оказал Осоавиахим, который был заинтересован в разработке новых современных планеров. Осенью 1935 года планер был готов, и Королев представляет его на Всесоюзный слет планеристов в Крыму. Специалисты были удивлены большим запасом прочности планера. Мало кто догадывался, что этот летательный аппарат был построен с «космической» перспективой для экспериментальных полетов с ЖРД. Облетывал планер сам Королев.

За два года Сергею Павловичу удалось все-таки обратить в свою веру Клейменова и Лангемака. Правда, не обошлось без помощи военных, которых он увлек идеей ракетного самолета.

В 1936 году по настоянию Королева работы по ракетоплану были включены в тематический план института. В тактико-технических требованиях на самолет с ракетным двигателем говорилось: «Ракетоплан разрабатываемого типа предназначается для получения первого практического опыта при решении проблем полета человека на ракетных аппаратах». Тему возглавил сам Королев.

В этом же году прошел стендовые испытания ЖРД ОРМ-65 конструкции В. П. Глушко. Это был наиболее отработанный в то время двигатель. В 1937 году мотор смонтировали на планере СК-9, а в конце года начались огневые испытания. Но непредвиденный случай приостановил ход работ.

Параллельно, с ракетопланом Королев вел работы по крылатой ракете 212. 29 мая 1938 года во время холодных испытаний ее двигательной установки Сергей Павлович был ранен в голову. Разорвалось соединение шланга высокого давления. Королева отвезли в Боткинскую больницу. «Удар в лобно-височную область, сотрясение мозга» — таково заключение врачей. Если бы удар пришелся чуть левее и посильнее — исход был бы трагическим.

Около месяца пролежал Королев в больнице. А когда вышел, вскоре, в конце июня, его арестовали по доносу. Нелепой клевете, как нередко бывало в те годы, поверили..

Работы по ракетоплану исчезли из плана института, но в конце 1938 года было принято решение об их продолжении. Занялись этим делом А. Я. Щербаков и А. В. Палло.

Арвид Владимирович Палло впоследствии станет одним из близких помощников Королева. Спустя четверть века Палло возглавит группу поиска, которая встретит после возвращения первых «космических» собачек, корабли-спутники, а затем и «Востоки» — Гагарина, Титова, Николаева, Поповича, Терешкову.

Щербаков хорошо знал Сергея Павловича и был осведомлен о его намерениях относительно ракетоплана.

В конструкцию ракетоплана внесли некоторые изменения: установили на него другой жидкостный ракетный двигатель РДА-1-150 конструкции Л. С. Душкина.

Первый полет ракетоплана, получившего индекс РП-318-1, был проведен 28 февраля 1940 года. Самолет-буксировщик, поднявшийся с подмосковного аэродрома доставил ракетоплан на высоту 2800 метров, где и была произведена их расцепка. Планер пилотировал летчик В. П. Федоров. 10 и 19 марта состоялись еще два полета РП-18-1. Это были первые в нашей стране полеты на летательном аппарате с жидкостным ракетным двигателем. Примечательно, что и первый полет в атмосфере с ЖРД и первый старт в космос были совершены на машинах конструкции С. П. Королева.

Если окинуть взглядом те вопросы, которыми занимался Победоносцев, то бросается в глаза его разносторонность. Так, напряженную работу в области авиационной техники в ЦАГИ он совмещал с ракетными делами в ГИРДе. В РНИИ, не бросая исследований в области прямоточных воздушно-реактивных двигателей, он занялся и другим направлением, над которым интенсивно работали в институте, — ракетными снарядами, которые народная молва в годы Великой Отечественной войны любовно окрестила «катюшами». До образования РНИИ над этой темой работали в Газодинамической лаборатории.

Основал ГДЛ инженер-химик Николай Иванович Тихомиров. Еще в 1894 году он, известный специалист по суконному и сахарному производствам, один, в частном порядке начал работать над созданием «водяных и воздушных мин», приводимых в движение пороховыми газами.

Много лет затратил Тихомиров на исследование ракетных снарядов, пока не удостоверился в реальности своей идеи. Для детальной разработки проекта нужно было провести большое число экспериментов с порохами, испробовать различные элементы конструкций.

Ранней весной 1912 года Николай Иванович приехал в Петербург и представил бывшему тогда морским министром адмиралу Бирилеву проект боевого ракетного снаряда. Но несмотря на благоприятное отношение самого Бирилева и содействие признанного знатока артиллерийского дела генерала Беклемишева, дальше бесконечной пересылки изобретения по инстанциям и долгого лежания в комиссиях дело не пошло. Никто не произнес ни категорического «нет», ни обнадеживающего «да».

В 1915 году Тихомиров подал заявку на свое изобретение. Комитет по техническим делам отдела промышленности министерства торговли и промышленности выдал ему не подлежащее оглашению охранное свидетельство № 309 на тип самодвижущихся мин для воды и воздуха. Через несколько месяцев Николай Иванович получил отзыв экспертной комиссии, подписанный профессором Николаем Егоровичем Жуковским. В нем, в частности, говорилось: «Изобретение состоит в приведении в движение водяных и воздушных торпед с помощью последовательного воспламенения патронов с медленно горящим порохом, причем пороховые газы захватывают с собою воду или воздух как в инжекторах. Изобретатель испытал свою торпеду в воде и получил, по его словам, скорость движения 100 м/сек. Расчет энергии показывает, что подобное действие таких торпед вполне возможно, так как в патронах имеется огромный запас энергии».

Через некоторое время Тихомирову пришел отказ из патентного ведомства в выдаче ему привилегии на мину. Несмотря на отказ, отношение к изобретению со стороны морского министерства оставалось в общем благожелательным. Но пробить бюрократическую рутину ученый не смог.

В мае 1919 года Николай Иванович принес в приемную Совета Народных Комиссаров пакет, адресованный управляющему делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевичу. В сопроводительном письме к Бонч-Бруевичу Тихомиров писал:

«Глубокоуважаемый Владимир Дмитриевич!

Позволяю себе побеспокоить Вас по делу огромной важности для республики. Из прилагаемых копий Вы усмотрите суть дела. Это изобретенные мною особого типа воздушные и водяные самодвижущиеся мины, причем воздушная мина представляет собой одновременно снаряд и орудие.

Пока Республике приходилось подавлять сопротивление только на внутренних фронтах, я считал, что выступать с моим изобретением, в сущности, для огромной разрушительной, а не созидательной цели — не имело смысла... Но теперь, когда со стороны добрых соседей, из-за чисто капиталистических вожделений, надвигается сильная угроза, я считаю своим долгом просить Вас оказать свое содействие и направить мое дело через т-ща В. И. Ленина куда вы найдете нужным, дабы я получил возможность осуществить на практике мое изобретение на укрепление и процветание Республики...»

В тяжелые первые годы существования молодого Советского государства, годы борьбы с иностранной интервенцией, контрреволюцией, разрухой и голодом Владимир Ильич Ленин пристально следил за развитием науки и техники, принимал все возможные в этот трудный период меры, чтобы помочь творцам нового.

В 1921 году Тихомирову были выделены денежные средства, помещение и оборудование для организации в Москве лаборатории.

Те, кто поддержал Тихомирова, понимали: потребуется немало времени, чтобы реализовать его изобретение. Но они смотрели в будущее...

Его ближайшим помощником становится Владимир Андреевич Артемьев — инженер-пиротехник, знаток ракетного дела.

Сын артиллерийского офицера, участника русско-турецкой войны, он родился в 1885 году. Восемнадцати лет добровольно отправился в Маньчжурию и принимал участие в боях с японцами. После окончания в 1908 году военного училища молодой офицер получил назначение в Брест-Литовскую крепость. Здесь Артемьев проводил свои первые опыты с ракетами. На испытаниях в октябре 1916 года и весной 1917 года ракеты Артемьева получили хорошую оценку, но их рекомендовалось применять лишь при обороне крепостей и прибрежных районов. Владимир Андреевич одним из первых предложил заменить применявшийся в ракетах черный дымный порох на более эффективный бездымный.

Многочисленные опыты, проведенные Тихомировым и его помощниками, показали, что известные пороха для ракетных двигателей не пригодны. Необходимо было разработать специальный пороховой состав. Над этой проблемой Тихомиров и Артемьев работали в Ленинграде в пороховом отделе Артиллерийской академии вместе с ее сотрудниками О. Г. Филипповым и С. А. Сериковым. Положительные результаты были получены в 1927 году.

В этом же году ракетная лаборатория Тихомирова полностью переводится в Ленинград, где у нее уже были несколько филиалов. Вскоре лаборатория стала называться Газодинамической лабораторией и перешла в подчинение отдела военных изобретений Реввоенсовета СССР.

3 марта 1928 года на полигоне был произведен первый пуск сконструированной Н. И. Тихомировым и В. А. Артемьевым ракеты с зарядом из крупношашечного бездымного пороха. Она пролетела 1400 метров, что по тем временам было большим достижением. Следует учесть, что ракета была с половинным зарядом. Если бы заряд был полным, то ракета пролетела бы в два раза большее расстояние. Так был заложен фундамент «катюши».

Но до серийной «катюши» надо было еще «пахать и пахать», осваивать целину теории и практику твердотопливных ракетных двигателей.

29 апреля 1930 года в возрасте шестидесяти девяти лет от инфаркта миокарда скончался Николай Иванович Тихомиров. По завещанию покойного его похоронили в Москве на Ваганьковском кладбище. В год 50-летия ГДЛ на его могиле был установлен надгробный памятник — бюст на высоком мраморном постаменте и взлетающая ввысь ракета. На надгробии высечена надпись:

Думается, надпись неточна. Не умаляя ни в коей мере достижений ГДЛ, назвать только ее «колыбелью советского ракетостроения» вряд ли справедливо. Был же еще и Московский ГИРД. А именно в нем создана первая советская ракета 09. Намеренна или случайна эта неточность — она не изменит заслуг Тихомирова. Они общепризнанны. Его имя недаром увековечено на карте Луны.

Н. И. Тихомиров вместе с В. А. Артемьевым по праву считаются одними из соавторов «катюши». И кто знает, как сложилась бы судьба скромного Владимира Андреевича в последующие годы, если бы он занял место Тихомирова. Дворянское происхождение и несколько лет заключения на Соловках помешали его выдвижению. Наверное, к счастью.

Возглавил ГДЛ Борис Сергеевич Петропавловский — энергичный, талантливый артиллерийский инженер. С детства ему была предопределена армейская судьба. Родился в многодетной семье военного священника. Учился в кадетском корпусе в Варшаве, затем в артиллерийском училище в Петербурге, был командиром одной из первых в армии зенитных батарей.

После войны вернулся в родной Торжок, где его даже избрали в Совет крестьянских и солдатских депутатов. С 1919 года в Красной Армии. В 1920 году вступает в партию. Затем был направлен на учебу в Военно-техническую академию в Ленинграде. Там он узнал о работах, которые выполняла академия по заказу ГДЛ. Эту же академию закончил и Георгий Эрихович Лангемак.

Его биография необычна. Родители — иностранцы, принявшие русское подданство. Отец — немец, мать — швейцарка, оба преподавали иностранные языки в гимназии. Сам Георгий родился в России. Насчет точного года рождения у историков нет твердой уверенности. Вероятнее всего, 1898-й, но называют также 1895 и 1896 годы.

По стопам родителей пошел и сын: в Одесском университете стал изучать японскую филологию. Но война круто изменила его судьбу: он попал в школу мичманов. Стал морским артиллеристом. С июля 1918 года в Красной Армии. Командовал батареей в Кронштадте. Во время кронштадтского мятежа был арестован восставшими в форте Тотлебен и чуть было не погиб.

В 1921 году Лангемака исключили из партии, вроде бы за то, что он венчался в церкви, полной ясности здесь, так же как и в годе рождения, нет. Он потом так и не восстановился в ее рядах.

От родителей Георгий Эрихович унаследовал способность к языкам. Перевел с французского машинописную рукопись А. Штернфельда «Введение в космонавтику». Первое ее издание вышло у нас в стране в 1937 году, второе — спустя 37 лет.

В 1928—1929 годах Лангемак и Петропавловский стали работать в ГДЛ, и весьма успешно. Назначение Петропавловского начальником лаборатории ни у кого вопросов не вызвало. Авторитет его в то время был уже достаточно высок. При Петропавловском работы по реактивным снарядам получили новый импульс. Так, началась непосредственная разработка 82— и 132-миллиметровых снарядов — основных калибров ракетной артиллерии в годы Отечественной войны.

Пролистывая историю создания реактивных снарядов, было бы несправедливо не упомянуть имя ученого-артиллериста Ивана Платоновича Граве. В 1924 году он получил первое в СССР авторское свидетельство на реактивные снаряды из бездымного пороха. А заявочное свидетельство он подал... 16 июля 1916 года.

Иван Платонович читал лекции в артиллерийской академии. Их посещал Петропавловский. Так что какое-то косвенное влияние научные труды Граве, о которых он сам рассказывал на занятиях, на разработку будущих «катюш», возможно, оказали, хотя снаряды были сделаны без его участия. В 1942 году ученый получил Сталинскую премию первой степени за работу «Баллистика полузамкнутого пространства», которой он посвятил 20 лет жизни. В этом труде подробно исследуется и реактивная артиллерия.

Иван Платонович выражал недовольство тем, что его приоритет в области реактивных снарядов в Газодинамической лаборатории не воспринимался. Петропавловский же доказывал: ГДЛ уже ушла вперед и использует другой состав пороха, другую его укладку, а значит, и процессы в двигателе протекают по-иному. Их обоих можно понять. С одной стороны — обида первооткрывателя. С другой — Петропавловский знал, сколь еще долго надо работать над идеей, чтобы она воплотилась в боевое оружие.

Королев встречался с Петропавловским. Рассказывал ему о работах ГИРДа. Фронт исследований москвичей произвел впечатление на Бориса Сергеевича.

Но недолгий век отпустила судьба Петропавловскому. Во время испытаний на полигоне Борис Сергеевич простудился. Последствия оказались трагическими. Он умер 6 ноября 1933 года от скоротечной горловой чахотки. Ему было 35 лет. Возраст больших возможностей.

Такого исхода никто не ожидал. Борис Сергеевич был крепышом, ярым поборником здорового образа жизни, занимался спортивной гимнастикой и достиг больших успехов. Как-то на соревнованиях высокого ранга уступил первое место только потому, что прокрутил на перекладине лишнее «солнышко». Теоретических трудов Петропавловский в отличие от Лангемака почти не оставил, но его вклад в конструкторскую практику реактивных снарядов значителен.

Королев зачастую жалел о безвременно ушедшем Петропавловском. С Клейменовым и Лангемаком отношения у него не очень-то ладились.

В связи с некоторыми обстоятельствами Бориса Сергеевича в июле 1931 года заменил инженер Н. Я. Ильин, работавший уполномоченным Реввоенсовета в Ленинграде по организации военного изобретательства. Но он еще меньше стоял у руля ГДЛ.

В декабре 1932 года начальником назначается Иван Терентьевич Клейменов, авиационный инженер-механик, хороший организатор, горячий последователь идей Циолковского. Он лично встречался с Константином Эдуардовичем. После окончания Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского Клейменов некоторое время работал в торгпредстве в Берлине. Может быть, этот факт тоже сказался в дальнейшем на его трагической судьбе.

Как уже говорилось, Иван Терентьевич возглавит новорожденный ракетный институт. К этому времени в разработке реактивных снарядов удалось достигнуть многого. Но как это часто бывает в новом деле — эмпирика опережала теорию.

Есть такая наука — внутренняя баллистика. Она изучает процессы, которые протекают при выстреле, в особенности при движении пули, мины или снаряда в канале ствола. В числе задач внутренней баллистики — исследование закономерностей горения пороха и образования пороховых газов и множества других вопросов, без знания которых нельзя спроектировать ни автомат, ни пушку. В общем, это теоретическая основа для разработки любого стрелкового или артиллерийского оружия.

Поначалу казалось, что для расчета порохового ракетного снаряда можно будет использовать классические уравнения, применяемые в артиллерии, ведь физическая природа пороха, используемого в артиллерийских и ракетных снарядах, одинакова, но на практике результаты здорово расходились, поэтому разработчик, приступая к проектированию, не мог с должной достоверностью предусмотреть параметры ракетного двигателя, и проектирование велось, по существу, с помощью метода «проб и ошибок», то есть по результатам испытаний. Фактически нужно было создавать новую научную дисциплину — внутреннюю баллистику пороховых ракетных снарядов. И здесь сказал свое веское слово Победоносцев.

После двухлетних исследований, проведенных на пороховом заводе, Юрием Александровичем была разработана новая методика расчета горения пороховых зарядов в камерах с соплом, которая давала приемлемую точность для определения характеристик двигателя. Эти исследования позволили почти вдвое увеличить длину порохового заряда, что существенно улучшило тактико-технические характеристики снарядов.

В методику расчета внутренней баллистики, предложенной Победоносцевым, входит параметр «каппа», который характеризует условие горения порохового заряда и его эффективность. Среди конструкторов реактивных снарядов этот параметр назвали «критерием Победоносцева». И до сих пор он в том или ином виде присутствует в теоретических расчетах топливных зарядов и оценке устойчивости их горения. Эти работы Юрия Александровича ускорили создание «катюш».

А время торопило. Международная обстановка была тревожной. Фашизм набирал силу. Но, к несчастью, тревожно было и внутри страны. Репрессии не обошли стороной РНИИ. В начале ноября 1937 года арестовали Клейменова и Лангемака и через два месяца приговорили их к расстрелу. В марте 1938 года забрали В. П. Глушко.

В музее ГДЛ в Ленинграде есть письмо Михаила Александровича Шолохова, переданное женой Клейменова. В нем такие строки.

«В 1938 году я ходил к Берии по делу Клейменова. Будучи твердо уверенным в том, что арест Клейменова ошибка, я просил Берию о тщательном и беспристрастном разборе дела моего арестованного друга. Но Берия, при мне наведя справки, сказал, что Клейменов расстрелян вскоре после ареста».

Иван Клейменов приходился зятем Евгении Григорьевне Левицкой, первому редактору «Тихого Дона», с семьей которой был дружен Шолохов.

В 1954—1955 годах Михаил Александрович лично обращается в инстанции с просьбой о реабилитации Клейменова.

В конце июня 1938 года был арестован С. П. Королев. Держался он стойко, своей вины на суде не признал.

Кто же виноват в этих арестах? На этот счет сведения в печати довольно противоречивы. Так, например, в журналах «Огонек» (1988, № 50) и «Наука и жизнь» (1988, № 12) с убеждением говорится о причастности к арестам А. Г. Костикова, ставшего после ареста руководства РНИИ главным инженером, а через несколько лет и директором ракетного института. Ему ранее приписывалось соавторство «катюши».

А за год до этих публикаций в «Огоньке» (1987, № 49) приводятся такие документальные строки, написанные самим Королевым:

«27 июня 1938 года я был арестован органами НКВД по обвинению в участии в антисоветской организации, в которой я работал, как мне сказали на следствии. Я обвинялся во вредительстве в области новой техники. Основанием для этого послужили показания т. директора НИИ, где я работал, на Глушко, Лангемака, И. Р. Клейменова и других лиц...»

Но в то время, о котором говорит Королев, директором института был не Костиков, а Слонимер...

А в журнале «Авиация и космонавтика» (1989, № 1) дается еще одна версия: «Следователи не предъявили Королеву никаких доказательств его вины, но сообщили, что обвинительное заключение составлено на основании показаний трех ведущих сотрудников РНИИ, арестованных ранее...» А ведь три ведущих сотрудника, арестованных ранее, — это Клейменов, Лангемак, Глушко. Неужели правда?

На заседании секции историков авиации и космонавтики Института истории естествознания и техники АН СССР 26 апреля 1989 года в прениях приводились выдержки из письма С. П. Королева Верховному прокурору.

Письмо написано на колымском прииске Мальяк и датировано 15 октября 1939 года. В нем Королев и называет эти три фамилии. Может, Королева обманули?

Вопрос, как видим, непростой, под стать тому непростому времени, когда любая докладная о недостатках, написанная даже из лучших побуждений, могла стать основанием для подозрения и ареста. Видимо, историкам еще предстоит разобраться и поставить точки над «и». Для этого, видимо, нужно извлечь документы...

Были «сигналы», что не все ладно у Победоносцева, будто случается, что пороха горят не так, как нужно, а потому следует отложить испытания. В наше время в такой докладной не нашли бы ничего криминального, а тогда она по-всякому могла быть истолкована. Но Юрий Александрович настоял на проведении испытаний и доказал свою правоту. А недавно обнаружены и более серьезные «сигналы», такие, что не сносить бы ему головы. К счастью, беда не коснулась его. Очень нужны были «катюши» в тревожное предвоенное время, а полноценной замены Юрию Александровичу, видимо, не было.

Победоносцев занимался не только теорией горения порохов в ракетных снарядах, но и их конструированием и испытанием.

Перед войной на полигоне с ним произошел несчастный случай, едва не закончившийся трагически. Об этом рассказывается в сборнике «Из истории авиации и космонавтики» (1980, выпуск 42). Юрий Александрович занимался вооружением танков ракетными снарядами. Танк, в котором были Победоносцев, представитель приемки и механик-водитель, готовился к стрельбам. Снаряды были установлены по обоим бокам башни вдоль танка. И вот дана команда стрелять. Нажали тумблер пуска одного из снарядов, но выстрела не последовало. Юрий Александрович решил проверить, цела ли электропроводка. Он, настрого наказав, чтобы ничего не трогали внутри башни, вылез из танка и стал проверять провода. Один из проводков, подводящий питание к электрозапалу снаряда, отсоединился от тряски на пути к полигону. Когда Победоносцев его подсоединил, произошел выстрел.

Юрий Александрович находился сзади снаряда, как раз перед его соплом. Струя раскаленных газов ударила его прямо в живот и сбросила с танка. О силе струи можно судить по тому, что его карманные часы были раздавлены. Спасли Победоносцева планшет и кожаное пальто. Как потом выяснилось, оставшийся в танке инженер нарушил распоряжение Юрия Александровича и стал проверять схему электропуска. Как раз в тот момент, когда Победоносцев подсоединил проводник, инженер включил тумблер. Юрий Александрович был сильно обожжен и долгое время находился в тяжелом состоянии.

Работал Победоносцев неистово, не жалея себя. «Когда он возвращался домой, это вовсе не означало, что он приехал отдыхать, — вспоминала его жена Антонина Алексеевна. — Просто начинался новый рабочий день. Вставал он очень рано, в 4—5 часов утра, иногда даже раньше, и начинал работать. Привычка работать по ночам отразилась даже на расстановке мебели в кабинете: письменный стол он всегда и везде ставил подальше от окна, так как привык к освещению настольной лампы и старался сделать так, чтобы другой посторонний свет его не отвлекал. Деловые телефонные разговоры Юрий Александрович обычно назначал на 7—8 часов утра. Так он работал в предвоенные годы...»

В субботу 21 июня 1941 года на подмосковном полигоне руководителям партии, правительства, военным демонстрировали «катюшу». Было принято решение о ее серийном производстве. На следующий день началась война.

Прошло восемь дней после показа, и в ночь на 30 июня из Москвы на Западный фронт отбыла первая экспериментальная батарея реактивной артиллерии Резерва Верховного Главнокомандования. Командовал батареей капитан И. А. Флеров. Вместе с ней выехали инженеры РНИИ А. С. Попов и Д. А. Шитов. В ее составе было семь боевых машин реактивной артиллерии.

Двигались на фронт только ночью. Днем же, укрывшись в лесных зарослях вблизи Минского шоссе, личный состав батареи под руководством инженеров осваивал новое оружие. В подразделении не было ни одного человека от солдата до ее командира, кто имел хоть отдаленное представление о его устройстве и о способах боевого применения. Однако уже через неделю инженеры были уверены, что воины смогут успешно применить против врага ракетное оружие.

14 июля 1941 года в 15 часов 15 минут батарея дала свой первый залп по скоплению войск и боевой техники в районе железнодорожной станции Орша.

Результат превзошел все ожидания. Враг понес огромные потери, в его рядах началась паника.

Командующий артиллерией Западного фронта 2 августа 1941 года докладывал командующему артиллерией Красной Армии, что внезапный залп «катюш» наносит большие потери противнику, обращает его в паническое бегство; наши части, наступая после залпов, обычно не встречают сопротивления; пленные показывают, что пехота панически бежит не только с участков фронта, по которым велся огонь, но и с соседних — на расстоянии 1—1,5 километра.

В донесении в немецкий генеральный штаб говорилось: «Русские применили батарею с небывалым числом орудий. Снаряды фугасно-зажигательные, но необычного действия. Войска, обстрелянные русскими, свидетельствуют: огневой налет подобен урагану. Потери в людях значительны».

Фашистское командование было настолько встревожено появлением нового оружия, что направляло в войска один приказ за другим с требованием захватить образцы.

В одной из тайных школ абвера был сформирован и обучен специальный отряд из тридцати диверсантов, перед которыми была поставлена только одна цель — во что бы то ни стало захватить установки и раскрыть секрет нового советского оружия. Диверсанты, одетые в форму частей Красной Армии либо в форму войск НКВД, просачивались в расположение наших войск, собирали малейшие слухи о «катюшах».

14 августа 1941 года немецкие войска получили директиву своего главного командования, в которой говорилось, что русские имеют автоматическую многоствольную огнеметную пушку... Выстрел производится электричеством... При захвате таких пушек немедленно докладывать. А 28 августа в немецкие войска ушла новая директива, требовавшая немедленно докладывать о каждом случае применения «катюш» на любом участке фронта.

С немецких самолетов разбрасывались листовки на немецком и русском языках, в которых тем, кто поможет захватить установку, обещалась награда в пятьдесят тысяч марок. Если это сделает немецкий военнослужащий, то его, кроме денежной премии, ждали высокие ордена, звание «героя германского народа» и немедленная пожизненная демобилизация.

Чтобы сохранить тайну нового оружия, не издавалось никаких инструкций и наставлений для солдат и офицеров, обслуживавших пусковые установки. Обучение велось только практическим показом на боевой технике.

Уже в августе 1941 года началось формирование отдельных дивизионов и полков. В 1942 году фронт получил 3237 пусковых установок и соответствующее количество ракет. Формировались уже не только отдельные дивизионы и полки, но бригады, а затем и дивизии. Всем им присваивалось звание гвардейских минометных частей.

Довелось и Юрию Александровичу побывать на фронте по делам, связанным с новым оружием, поползать по грязи на передовой.

Выписка из автобиографии Победоносцева Юрия Александровича:

О степени моего участия в Великой Отечественной войне могу сообщить следующее:

В разделе IV моего военного билета — «Участие в Великой Отечественной войне и в войне с Японией», формально записано: «не участвовал». Однако такая запись является неправильной по существу.

Перед войной, работая в Реактивном научно-исследовательском институте (РНИИ), мне лично пришлось заниматься непосредственным проектированием, расчетом и испытанием ракетных снарядов, которые в дальнейшем официально были названы «гвардейскими минометами», а в простонародии их окрестили — «катюшами».

За вооружение самолетов этими снарядами в 1941 году я во главе коллектива был удостоен звания «Лауреат Сталинской премии».

В 1942 году за участие в разработке ракетных снарядов для наземных гвардейских минометных частей (ГМЧ) был награжден боевым орденом Красной Звезды, а в 1943 году — орденом Отечественной войны I степени.

Во время Великой Отечественной войны (1941— 1945 гг.) — четыре раза был командирован на фронт в действующую армию для выполнения различных специальных заданий Ставки Верховного Главного Командования:

Первый раз — в августе 1941 года был командирован на Западный фронт, где немцы впервые применили против нас новые, тогда неизвестные нашей армии, 152-мм осколочные ракетные снаряды, выпускаемые из шестиствольных минометов. Необходимо было узнать, что это за оружие, каковы его тактико-технические характеристики и как оно устроено. Недалеко от Вязьмы, в 64-й стрелковой дивизии, командиром которой был полковник Грязное, а начальником штаба подполковник Сидорович, совместно с артиллерийскими наблюдателями из штаба артиллерии 19-й Армии мне на протяжении трех недель приходилось вести наблюдения с наблюдательного пункта за стрельбой немцев из шестиствольных минометов, производить обмер точек разрыва 152-мм немецких ракетных мин и определять их дальность полета, рассеивание по местности, убойность, эффективность и конструкцию. Задание было своевременно выполнено.

Второй раз — в апреле 1942 года я был направлен в 46-й отдельный гвардейский минометный дивизион, где были обнаружены зимой недолеты наших ракетных снарядов до позиций противника. Командиром дивизиона был майор Острейко. У него мне пришлось пробыть около одного месяца и детально знакомить командный состав с устройством ракетных снарядов М-13, их особенностями и траекторией полета при различных температурах. Дивизион в то время находился недалеко от г. Старая Русса в коридоре между основными силами немецкой армии и окруженными частями под г. Демьянском. В этот период 46-й дивизион вел боевые операции по сдерживанию противника, который всеми силами стремился к соединению окруженной группировки войск с основными силами.

Третий раз — в октябре 1942 года меня командировали в опергруппу ГМЧ Волховского фронта для установления причин преждевременного разрыва ракетных камер М-13 непосредственно на боевых машинах во время стрельбы...

Батарея установок ВМ-13-16 была расположена в заболоченном лесу, в непосредственной близости от станции Киричи, где немцы захватили плацдарм на нашем берегу р. Волхов и пытались его расширить...

1944 год. Война откатывается на запад. Специалист-ракетчик Николай Емельянович Прудников, бывший в то время дипломником у Юрия Александровича, вспоминает: «Однажды Победоносцев входит в лабораторию и, обращаясь ко мне, говорит: «Товарищ студент, я меняю вам тему диплома. Будете прорабатывать вопрос, как приспособить ракетные снаряды для уличных боев в Берлине». Защита диплома состоялась 20 марта 1945 года. Так что практические рекомендации дипломника запоздали. Но об этом же думали в гвардейских минометных частях. Военные сами приспособили «катюши» для боев в Берлине.

В фашистской армии тоже была реактивная артиллерия. Основу ее составлял реактивный снаряд калибра 158,5 мм, у которого ракетный двигатель находился впереди боевой части. Однако его эффективность была невысокой, а технология изготовления довольно сложной. Поэтому реактивная артиллерия не нашла широкого применения у гитлеровцев. Правда, в начале 1944 года им удалось скопировать советский снаряд РС-82 довоенного, до 1940 года, образца, который был захвачен в 1941 году. Испытания показали его явное преимущество над вдвое большим по калибру 158,5 мм немецким снарядом. Но, несмотря на отчаянные усилия гитлеровских специалистов, работу над снарядом так и не удалось завершить. Этот факт — еще одно наглядное свидетельство сложности тех проблем, с которыми удалось справиться нашим инженерам.

К концу Великой Отечественной войны в советских сухопутных войсках имелось 40 отдельных дивизионов, 105 полков, 40 бригад и 7 дивизий реактивной артиллерии. По огневой мощи их залп равнялся одновременному залпу почти 5000 артиллерийских полков. По своей маневренности и неуязвимости от ударов противника «катюши» многократно превосходили ствольную артиллерию. За время войны фронт получил около 10 тысяч боевых установок и миллионы ракет. В создании этого грозного оружия есть приметная доля труда, знаний, инженерного дара Юрия Александровича Победоносцева.

Но не только по «катюшиным» делам командировался на фронт Юрий Александрович... Летом 1944 года, почти за два месяца до того, как немецкие «фау» обрушились на английские города, премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль обратился к И. В. Сталину со следующим посланием:

13 июля 1944 года.

По указанию Сталина группа специалистов вылетела на фронт.

Выписка из автобиографии Победоносцева Юрия Александровича:

...5 августа 1944 года был командирован в пределы 1-го Украинского фронта в район ст. Дембица возле г. Жешув, где у немцев был расположен опытный полигон военного времени для летных испытаний ракетных самолетов-снарядов и «Фау-2». В нашу задачу входил захват полигона и детальное изучение на нем новой немецкой техники и методов ее испытания.

Руководство всеми операциями по разведке в тылу у противника, окружения и захвата полигона непосредственно на себя взял командующий в то время 1-м Украинским фронтом генерал Курочкин. После жестоких боев удалось выбить немцев из сильно укрепленного района возле селения Борек, окружить и захватить интересовавший наше Верховное командование полигон.

Было обнаружено много ценных и важных технических деталей нового вида немецкого вооружения...

В сентябре английская делегация побывала на полигоне. По оборудованию полигона, оставшимся компонентам ракет были определены характеристики топлива и другие данные. Знать характер топлива было чрезвычайно важно. Ведь чтобы ракета не взлетела, ее надо лишить топлива, а это можно сделать, разбомбив заводы, которые его производят. До этой поездки англичане считали, что в «Фау-2» в качестве окислителя используется перекись водорода, а не кислород, как оказалось на самом деле. После возвращения делегации в Англию Черчилль телеграфировал Сталину:

Маршалу Сталину

Осматривая остатки от ракет, наши специалисты увидели, сколь далеко шагнули немцы в ракетном деле. Поразили большие размеры уцелевшего сопла от ракетного двигателя. Оно давало представление о размерах «Фау-2». Наши довоенные ракеты по сравнению с ней казались игрушечными. Пожалуй, с изучения этих остатков «фау» начался новый этап в отечественной ракетной технике. Юрий Александрович с головой ушел в новую работу.

После окончания войны в Нордхаузене на месте эвакуированного эсэсовцами ракетного завода было создано что-то вроде НИИ для изучения нашими специалистами уцелевших после эвакуации и уничтожения обломков немецкой ракетной техники. Работал в нем и Победоносцев, а главным инженером был С. П. Королев.

Были в числе трофейных документов и материалы по ракетной артиллерии. Пролистав их, Юрий Александрович убедился: немецких инженеров он намного опередил.

Выписка из автобиографии Победоносцева Юрия Александровича:

После окончания войны я на протяжении полутора лет (с 25 июля 1945 года по 21 декабря 1946 года) работал в Германии одним из руководителей особой технической комиссии Совета Труда и Обороны по изучению и сбору технической документации, связанной с разработкой, изготовлением и испытанием немецкой ракетной техники.

Осенью 1945 года в числе 3 представителей от Советской Армии я присутствовал на английских испытаниях немецких ракет «Фау-2», проводившихся в районе Куксгафена около Гамбурга в западной зоне оккупации Германии...

Работая в Германии, Юрий Александрович не прерывал педагогической деятельности. Даже в то строгое время к нему на практику приезжали студенты. Он им читал лекции, руководил дипломным проектированием.

А преподавать он начал еще в 1932 году: в МГУ вел практические занятия по курсу «Аэродинамический расчет самолетов».

В июне 1938 года Победоносцеву присудили без защиты диссертации ученую степень кандидата технических наук, а спустя неделю ВАК утвердил его в ученом звании профессора. Он стал первым профессором ракетного дела. Степень доктора технических наук ему присудили в январе 1948 года без защиты диссертации.

Юрий Александрович преподавал во многих учебных заведениях: в «Жуковке», МВТУ, МАИ...

Выписка из справки о педагогической деятельности Ю. А. Победоносцева:

Приказом Министра Вооружения № 82-к от 4 мая 1950 года доктор технических наук, профессор Ю. А. Победоносцев был назначен проректором по учебной и научной части Академии промышленности вооружения. В этой же Академии он организовал и руководил до конца ее существования специальной кафедрой по ракетной технике.

После ликвидации Академии, с осени 1956 года, профессор Ю. А. Победоносцев был переведен на постоянную работу в Московский авиационный институт им. Серго Орджоникидзе...

Он не порвал связи с промышленностью, консультировал, в одном из НИИ руководил конструкторскими работами. Растил будущих инженеров. Многие его ученики стали крупными руководителями промышленности и научных учреждений страны.

Среди его учеников был и будущий космонавт Виталий Иванович Севастьянов.

Еще до запуска спутника, будучи студентом-первокурсником МАИ, Севастьянов «заболел» космонавтикой. Произошло это случайно. Как-то увидел на доске объявлений плакат: «Все в кружок высотного полета» Оказалось, что энтузиасты-старшекурсники собираются заниматься теорией ракетного движения, изучать труды Циолковского. У будущего космонавта о Циолковском тогда было самое общее представление. А тут еще в какой-то книге прочел Виталий письмо Горького Константину Федину. Алексей Максимович писал из Сорренто весной 1928 года: «В Россию еду около 20-го мая. Сначала в Москву, затем — вообще. Обязательно в Калугу. Никогда в этом городе не был, даже, как будто сомневался в факте бытия его и вдруг оказалось, что в этом городе некто Циолковский открыл «Причину космоса». Вот Вам!»

Статью «Причина космоса» Севастьянов прочел много позже, а сначала ему попалась научно-фантастическая повесть Циолковского «Грезы о земле и небе», изданная в 1895 году. В ней высказывалась идея о создании искусственного спутника нашей планеты. Приведу дословно слова Циолковского, ибо они подсказали Виталию направление для исследований: «Воображаемый спутник Земли, вроде Луны, но произвольно близкий к нашей планете, лишь вне пределов ее атмосферы, значит верст за 300 от земной поверхности, представит при очень малой массе пример среды свободной от тяжести. ...Несмотря на относительную близость такого спутника, как забраться за пределы атмосферы на такой спутник, если бы он даже существовал, или как сообщить земному телу скорость, необходимую для возбуждения центробежной силы, уничтожающей тяжесть Земли, когда эта скорость должна доходить до 8 верст в секунду?»

«В самом деле, как запустить спутник, да и как вернуть его обратно?» Эти вопросы задал себе Виталий и попытался найти ответы на них. Он перечитал все, что было в институтской библиотеке по этому вопросу. Ездил в Ленинку. Сам захотел попробовать силы — рассчитать ракету-носитель спутника. Но затем его привлекла обратная задача: как возвратить космический аппарат на Землю. Свои научные изыскания он оформил в виде статьи. В 1956 году его работа «Возвращение крылатого аппарата с орбиты спутника на Землю» была удостоена первой премии на городском смотре студенческих работ и опубликована в научном сборнике.

26 февраля 1958 года в студенческой многотиражке МАИ «Пропеллер» под рубрикой «Заявка на дипломный проект» была опубликована статья Виталия Севастьянова «Аппарат возвращения, или Космический экипаж держит путь к Земле». В ней Виталий в популярной форме изложил свою идею возвращения крылатого аппарата на Землю.

На статью обратил внимание профессор Победоносцев. Как-то после лекции он попросил Виталия зайти к нему. «Немного волнуясь, — вспоминает Севастьянов, — переступал я порог его кабинета. Но с первых же слов Юрия Александровича, почувствовав благожелательное расположение, моя робость прошла. Время стерло в памяти подробности нашей первой личной встречи. Помню, что он спросил: «Кто подсказал вам эти мысли и выводы?» Я ответил, что до всего дошел сам, правда, пришлось много прочесть Циолковского и других ученых... С этой встречи началось наше непосредственное сотрудничество — учителя и ученика...

Юрий Александрович вел один из специальных курсов. Он был нашим всеобщим любимцем. Даже те, кто получал у профессора «неуд», не таили на него зла. Ни разу не слышал от «провалившихся», что его оценка несправедлива. Победоносцев любил свой предмет, был его неустанным популяризатором. Исключительно доходчиво он излагал сложные теоретические положения. Его лекции пользовались неизменным успехом. Самые нерадивые студенты старались не пропускать их.

Он располагал к себе и своим внешним видом. Высокий, светлоглазый, с рыжеватыми волосами, он был неизменно подтянут и исключительно вежлив. Чувствовалась его внутренняя интеллигентность и искреннее уважение к студенческой аудитории».

Благодаря Победоносцеву статья в студенческой многотиражке сыграла определенную роль в судьбе Виталия Севастьянова.

«Шел 1958 год, — вспоминает Виталий Иванович. — Наступило время преддипломной практики. Как правило, распределение на эту практику было и окончательным распределением на будущую работу. Пожелание всей нашей четверки — Флорова, Горбенко, Ушакова и меня, — занимавшейся в студенческом научном обществе и делавшей в качестве курсовой работы проект многоступенчатой ракеты для запуска спутника, работать по космической тематике учли на комиссии по распределению. Нас направили в конструкторское бюро, разрабатывающее космическую технику, где руководителем был Сергей Павлович Королев. Фамилию эту мы слышали, но особых подробностей о работе его КБ, естественно, не знали. Как нам сказали в отделе кадров предприятия, с каждым из нас будет персонально беседовать Главный — таков порядок.

И вот захожу я в кабинет Королева. Он сидит за письменным столом. Стол огромный, видимо старинный, а ножки у него в виде лап какого-то зверя. Не знаю почему, эта деталь осталась у меня в памяти. Стол этот сейчас стоит в музее предприятия.

Здороваюсь, называю свою фамилию. Королев посмотрел сначала на меня, а потом в какой-то список на своем столе и говорит: «Это вы написали статью о проблеме возвращения космического аппарата?»

Такого вопроса я никак не ожидал, даже немного опешил. «Да», — смущаясь, ответил я.

Сергей Павлович порылся в ящике своего огромного стола и, к моему удивлению, вынул из него экземпляр студенческой многотиражки «Пропеллер» с моей статьей и оттиск студенческой работы, за которую я получил премию.

— Юрий Александрович Победоносцев передал мне ваши работы, говорил о вас. Так в какой отдел вас направили?

— В отдел телеметрии, — выпалил я, втайне радуясь, что дело приняло такой оборот.

— Там вам делать нечего, пойдете в девятый отдел к Тихонравову.

Так я оказался в проектном отделе, которым руководил Михаил Клавдиевич Тихонравов. Именно в этом отделе был разработан первый искусственный спутник Земли, именно Тихонравов подписал чертежи общего вида первого спутника, которые были утверждены Королевым.

Впоследствии, когда я поступлю в аспирантуру, Михаил Клавдиевич станет моим научным руководителем. Так же, как и Победоносцев, Тихонравов был одним из создателей ГИРДа. По стилю работы и отношению к людям оба моих наставника Победоносцев и Тихонравов во многом походили друг на друга. Они были учениками одной школы скромных и талантливых ракетчиков-энтузиастов».

Юрий Александрович был страстным популяризатором космонавтики. Его брошюра «Искусственный спутник Земли», вышедшая в 1957 году и ставшая библиографической редкостью, прочтется с интересом и ныне. Большое впечатление производит эрудиция автора, его знание истории космонавтики и ракетостроения.

В 1972 году вышла книга «Первые старты», написанная Победоносцевым в соавторстве с К. М. Кузнецовым, в которой рассказывается об истории создания «катюш». Многие его книги и статьи изданы за рубежом: в США, Франции, Чехословакии, Голландии, Польше, ГДР и в других странах.

Юрий Александрович считал важным при изложении предмета показать не только его современный уровень, но и эволюцию знаний. На практике он применял наказ А. М. Горького: «Науку и технику надо изображать не как склад готовых открытий и изобретений, а как арену борьбы, где конкретный живой человек преодолевает сопротивление материала и традиций».

Сохранилось выступление Победоносцева в стенгазете, накануне Дня космонавтики 11 апреля 1970 года. Это был своего рода наказ научному коллективу, изучающему историю развития ракетно-космической техники. Такое подразделение было создано в одном научно-исследовательском институте промышленности, а Юрий Александрович был его консультантом. Называлось выступление «Слово к историкам». Ученый писал:

«Для успешного и верного движения вперед необходимо обязательное изучение и анализ истории развития рассматриваемого вопроса. Об этом еще в начале нашего столетия говорил и учил своих последователей наш гениальный соотечественник Дмитрий Иванович Менделеев.

Область техники, в которой мы сейчас работаем, получила в исторически короткие сроки, измеряемые всего лишь несколькими десятилетиями, небывало широкое и всестороннее развитие. В этом бурном потоке людей наивно было бы искать полного единодушия мыслей и стремлений. Неизбежны дублирования и повторения тех идей, которые были однажды кем-либо высказаны, затем забракованы и отвергнуты практикой жизни. При плохой осведомленности о прошлом у людей всегда возможны повторения сделанных ошибок. Чтобы этого не было, необходимо очень хорошо изучить и знать историю исследуемого вопроса и в своем движении вперед неуклонно руководствоваться этими знаниями. В подтверждение сказанного можно привести хотя бы хорошо известную всем историю с изобретением вечного двигателя. В области ракетной техники можно сослаться на примеры перенесения точки приложения реактивной силы вперед по отношению к центру тяжести ракеты, использования инжектирующих насадок с целью увеличения силы тяги ракетного двигателя и ряда других предложений, не оправдавших себя на практике.

Нашей задачей является исключительно тщательное изучение истории развития нашей отрасли техники, грамотное комментирование исторических фактов и событий и наибыстрейшее доведение этих сведений до широкого круга читателей, интересующихся детально новой техникой. Среди них могут оказаться школьники, моделисты, студенты, конструкторы, инженеры и техники, рабочие и маститые ученые-исследователи...»

В последнее десятилетие своей жизни Юрий Александрович уделял много внимания историко-техническим исследованиям развития ракетной техники и космонавтики. В октябре 1973 года он должен был выступить на XXIV Международном астронавтическом конгрессе в Баку с докладом «Из истории организации и деятельности Реактивного научно-исследовательского института (РНИИ)».

Врач возражал против поездки: и кардиограмма и давление были неважными. Видимо, сказывалась приобретенная еще в молодом возрасте гипертония. Юрий Александрович убеждал доктора, что поездка будет для него отдыхом. «Если не пустите в Баку, то это конец»,— настаивал Победоносцев. В конце концов врач сдался, просил только Антонину Алексеевну — жену Юрия Александровича — строго следить за соблюдением режима, чтобы он побольше отдыхал.

Они приехали 7 октября. Зарегистрировались в оргкомитете. Погода в Баку была умеренно теплой. Даже прохладней, чем в Москве.

Юрий Александрович все порывался сходить к морю. «Я покажу тебе море», — звал он Антонину Алексеевну. «Что ты, Юрчик, сейчас темно, — удерживала она его, — мы же ничего не увидим».

На следующий день Юрий Александрович пошел на пленарное заседание. Антонина Алексеевна задержалась и пришла попозже. Он попросил ее принести наушники. «Я плохо разбираю французский».

В перерыве она уговорила мужа пойти отдохнуть в гостиницу. Они спустились в вестибюль. «Юрчик, дай мне номерки», — попросила Антонина Алексеевна.

«Ну что ты, я сам», — запротестовал Юрий Александрович. Он всегда был предупредителен к жене и не хотел, чтобы кто-то был свидетелем его слабости. «Юрчик, ведь никого же нет, — (а все устремились покупать книги) уговаривала Антонина Алексеевна, — ты посиди на диванчике».

Она принесла плащи. Победоносцев поднялся и вдруг, потеряв равновесие, повалился на нее...

После вскрытия врач сказал: «Жить ему оставалось недолго, максимум месяц-два. У него сердце словно высохший лимон».

Как оценить прожитую человеком жизнь? По какому критерию? Если брать за эталон чей-то жизненный путь, то, без сомнения, жить «по критерию Победоносцева» — это жить честно и достойно, ради Отечества.

Жизнь и деятельность основоположника практической космонавтики академика С. П. Королева широко освещена в печати, особенно обширна информация о гирдовском и «космическом» периоде жизни Королева.

Гораздо меньше известно о Сергее Павловиче после его ареста в 1938 году и до отъезда в 1945 году в Германию для анализа немецкой трофейной ракетной техники. Пока удалось опубликовать немногие материалы, относящиеся к этому периоду. Сегодня есть возможность рассказать об этом тяжелом для него времени. Уже появились первые публикации, но в некоторых из них, к сожалению, допускаются неточности, есть домыслы.

С. П. Королев был арестован по ложному обвинению 27 июня 1938 года. Его обвиняли в преступлениях, предусмотренных статьей 58 Уголовного кодекса РСФСР, пункты 7 и 11, в том, что он якобы состоял членом антисоветской подпольной контрреволюционной организации и проводил вредительскую политику в области ракетной техники. Его обвиняли, например, в том, что он разрабатывал твердотопливную зенитную управляемую крылатую ракету (индекс 217) с целью задержать развитие более важных направлений, что он сознательно не разработал систему питания жидкостной крылатой управляемой ракеты дальнего действия (индекс 212), что привело к срыву ее летных испытаний, что он разрабатывал заведомо негодные ракетные двигатели. Достаточно было в процессе следствия посмотреть служебные документы РНИИ, проекты изделий Королева, протоколы испытаний, наконец, экспериментальные образцы, ознакомиться хотя бы мельком, как стало бы ясно, что обвинения — от начала до конца — оговор. Но следователи этого делать не захотели.

Уже после ареста Королева 20 июля 1938 года из НИИ-3 (так к тому времени стали именовать Реактивный НИИ) в НКВД СССР высылается акт комиссии, возглавлявшейся А. Г. Костиковым, главным инженером института, в которой дается оценка работ Королева. В своем письме Генеральному прокурору СССР от 15 октября 1939 года Сергей Павлович высказывает категорические и обоснованные возражения против негативного характера этой оценки.

27 сентября 1938 года Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством В. В. Ульриха приговаривает Королева к 10 годам тюремного заключения с поражением в правах на пять лет и конфискацией личного имущества. Во время суда Сергей Павлович сделал заявление о том, что «...следствие, проводившееся следователями Быковым и Шестаковым, проводилось очень пристрастно, и подписанные мною документы были вытребованы у меня силой и являются целиком и полностью ложными, вымышленными моими следователями». Однако суд не обратил на это заявление никакого внимания. Были оставлены без внимания и просьбы внимательно разобраться с делом Королева, с которыми обращались в высокие инстанции известнейшие в стране люди, Герои Советского Союза В. С. Гризодубова и М. М. Громов, много лет знавший Сергея Павловича по совместной работе в авиации. Писал Королев письма лично Сталину.

Королев содержался в тюрьмах в Москве и Новочеркасске, откуда этапом направляется к месту отбытия наказания — Дальневосточный край, бухта Нагаева, Берелех, лагерный пункт Мальдяк.

В начале 1940 года Сергея Павловича возвращают в Москву, и до ноября 1942 года его жизнь связана с Центральным конструкторским бюро № 29 (ЦКБ-29), закрытой организацией НКВД СССР, а также — с эвакуированным в Омск авиационным заводом.

В те годы существовали особого рода тюрьмы — специальные КБ, где репрессированные ученые, конструкторы, инженеры разрабатывали новые образцы техники, в том числе и военной, и делали это весьма успешно. На жаргоне их называли «шарашками».

ЦКБ-29 занимало здание, в котором прежде размещался конструкторский отдел сектора опытного самолетостроения (КОСОС). В этом здании, оборудованном решетками и усиленно охранявшемся, перед войной содержали свыше 150 авиационных специалистов, ошельмованных доносчиками. В их числе — А. Н. Туполев, В. М. Петляков, В. М. Мясищев, Р. Л. Бартини и другие. Практически в ЦКБ-29 функционировали три самостоятельные бюро со своими проектами. Бюро Туполева разрабатывало проект 103, пикирующий бомбардировщик, В. М. Петлякова — проект 100, высотный истребитель, который по требованию Сталина переделали в пикирующий бомбардировщик, бюро В. М. Мясищева — проект 102, дальний высотный бомбардировщик.

Королев попал в ЦКБ-29 при следующих обстоятельствах. В конце 1939 года руководство НКВД СССР, недовольное медленным ходом работ, разрешило Туполеву пополнить свое бюро опытными авиационными специалистами из числа репрессированных. Он составил список, куда включил и Королева, которого хорошо знал как своего дипломника в МВТУ и по работе в ЦАГИ. Сергея Павловича разыскали, привезли в Москву и зачислили в коллектив Туполева, он стал работать в конструкторской бригаде крыла.

В июле 1941 года конструкторский коллектив Туполева вместе с опытным заводом эвакуируется в Омск и продолжает работу над пикирующим бомбардировщиком, впоследствии успешно завершенную. Там Королев назначается заместителем начальника, а фактически работает начальником сборочного цеха, поскольку вольнонаемный официальный начальник в авиационном деле не разбирался. (Королев все еще находился под стражей.) Цех успешно справлялся с освоением серийного производства самолета, получившего название Ту-2. Этот самолет прославится на фронтах Великой Отечественной.

Королеву в Омске приходится решать сложнейшие проблемы организации производства нового самолета в только что построенном цехе. И тем не менее он находит время и для возобновления своих работ над ракетами и ракетными самолетами. О работах Королева по ракетной технике с момента ареста и до эвакуации в Омск ничего не известно. Есть основания полагать, что толчком для их возобновления послужило начало войны.

Первый из выявленных сегодня документов, свидетельствующий о возвращении Сергея Павловича к ракетной проблематике, датирован 6 августа 1941 года. Он содержит прикидочные расчеты объекта AT, крылатой аэроторпеды. Скорее всего мы имеем здесь дело с попыткой мобилизовать весь предшествующий опыт ГИРД и РНИИ для того, чтобы быстро дать Красной Армии новое оружие, способное существенно увеличить эффективность бомбардировщика Ту-2.

Много внимания он уделяет двигательной установке. Он анализирует возможности AT при ее стартовом весе 200 килограммов и жидкостном реактивном двигателе В различных вариантах расчетная дальность полета составляла от 34 до 67 километров. Просчитаны также два варианта двигательной установки с воздушно-реактивным двигателем. Расчетная дальность полета при этом составляла соответственно 420 и 840 километров.

Для ЖРД рассчитаны расход окислителя и горючего, величина давления в камере сгорания, давление подачи топлива, а также величина средней скорости, угол набора высоты.

Королев рассматривает также двигательную установку с двигателем, работающим на порохе НТВ, производит расчеты для камер сгорания различного диаметра, для одиночных камер и связки из двух-трех камер сгорания.

Очевидно, эта работа была санкционирована руководством НКВД, поскольку в расчетах Королев оперирует данными НИИ-3, которые были получены уже после его ареста.

Кроме расчетов по двигателям, в документе от 6 августа мы находим много карандашных набросков — общие виды и различные детали ракет. По-видимому, составленные на основе этих набросков проектные предложения были представлены начальству, и это сыграло важную роль в кажущемся без этого неожиданным изменении дальнейшей судьбы Королева.

В ноябре 1942 года поступило предписание препроводить заключенного в Казань. Там при авиационном заводе № 16 существовало ОКБ ... Спецотдела НКВД СССР. По рассказу А. А. Колесникова, бывшего представителя Военно-Воздушных Сил по работам с ЖРД на этом заводе, в разное время в это ОКБ входило несколько коллективов со своей тематикой и главными конструкторами. В их числе коллектив А. Д. Чаромского, разрабатывавший дизельные авиационные моторы, КБ-2 главного конструктора В. П. Глушко по разработке авиационных ЖРД, некоторое время в ОКБ работал Б. С. Стечкин со своей оригинальной схемой пульсирующего воздушно-реактивного двигателя, и другие.

8 января 1943 года в ОКБ создается группа реактивных установок (РУ) — группа № 5, главным конструктором которой становится С. П. Королев.

Подробнее о начале и первых результатах работы по авиационным РУ можно узнать из докладной записки Королева начальнику ... Спецотдела НКВД СССР, датированной 18 октября 1943 года. Документ заслуживает того, чтобы привести из него выдержки; «...Прибыв 19/XI—1942 г. в Казань, — пишет Сергей Павлович, — я имел задание ознакомиться с работами, ведущимися по реактивным двигателям.

ОКБ завода № 16 работало над созданием четырехкамерного реактивного двигателя РД-1 с тягой 1200 кг на жидком топливе с питанием от автономно действующего турбонасосного агрегата для самолетов.

Эта работа была построена таким образом, что вначале отрабатывалась секция РД-1 в виде одной камеры с тягой 300 кг и системой питания от постороннего источника энергии (на стенде — от электромотора).

Объем всей работы по РД-1 достаточно велик и технически труден и потому первый ее этап — однокамерный двигатель с приводом являлся наиболее реальным и близким к осуществлению.

Одновременно простейшие подсчеты показали, что целесообразна установка однокамерного РД-1 тягой 300 кг в качестве вспомогательного двигателя на самолет Пе-2 с приводом от мотора М-105.

В этой постановке становилась реальной не только задача в кратчайший срок испытать и отработать РД-1 в воздухе, но и самолет с реактивной установкой приобретал летные данные, могущие представить самостоятельный интерес для боевого применения. Несомненно также, что опыт установки реактивного двигателя на самолете в качестве вспомогательного двигателя должен послужить надежной базой для создания в будущем чисто ракетного самолета. Эти положения и легли в основу дальнейшей работы.

Проект установки однокамерного РД-1 на самолете Пе-2 как первый этап, а также проект чисто реактивного самолета-перехватчика РП как второй этап работы уже с 4-камерным РД-1 были составлены мною и переданы в 4-й Спецотдел вместе с краткими расчетными материалами (В тексте сноска: 1. «От 26 декабря 1942 г. ...». — Ю. Б., В. К.).

В конце января с. г. инженером Глушко и мною была представлена народному комиссару внутренних дел... докладная записка об этих работах (Сноска: 2. «От 23 января ...». — Ю. Б., В. К.).

Конструкторские работы по РУ выполнялись группой, организованной при ОКБ завода № 16 8/1 с. г. Компоновка проекта была сделана в январе месяце. Рабочие чертежи, около 900 шт., выпущены в период с 1/II по 15/III с. г. и к этому сроку спущены в цехи...

18/IX с. г. был проведен первый огневой пуск РД на самолете на земле.

1/Х с. г. был сделан первый полет на высоте 2760 м со включенным РД в воздухе, с продолжительностью работы 2 минуты. За это время скорость самолета возросла от 340 км/час до 420 км/ час по прибору. По горизонтали были выполнены еще два полета...»

Количество чертежей, выполненных за короткий срок группой из 16 человек, а также то, что от начала работ до летных испытаний прошло менее девяти месяцев, свидетельствует о напряженном ритме работы, стремлении быстрее дать Красной Армии более совершенное оружие.

Свои первые чертежи в качестве главного конструктора группы № 5 (встречается и другое название ее — «группа РУ») Королев подписывает уже 10 января 1943 года, то есть через два дня после своего назначения. С этого времени и до второй половины 1944 года чертежи группы РУ имеют такие выходные данные: «ОКБ завода № 16. Начальник ОКБ Бекетов (имел звание подполковник госбезопасности, являлся заместителем начальника ... Спецотдела НКВД СССР), главный конструктор Королев», затем шли фамилии конструктора, чертежника, технолога. В некоторых случаях упоминается и заместитель главного конструктора группы, Н. С. Осипов.

Во второй половине 1944 года чертежи подписываются иначе — начальник бюро Осипов, а Королев визирует чертежи без указания должности. Это связано с организационно-структурными изменениями в ОКБ завода № 16. Бывшее КБ-2 выделяется в самостоятельную организацию ОКБ-СД (специальных двигателей; встречается также и другое название — ОКБ-РД, ракетных двигателей) и продолжает работу по ЖРД. Главным конструктором ОКБ назначается В. П. Глушко, группа РУ передается в его подчинение, и Королев с августа 1944 года до августа 1945 года работает его заместителем.

Произошли изменения и в личной судьбе Сергея Павловича. Постановлением Президиума Верховного Совета СССР его досрочно освобождают со снятием судимости. ОКБ-СД передается из ведения НКВД СССР в систему Наркомата авиационной промышленности. К этому надо добавить, что 1 октября 1945 года Королев, как и ряд других работников ОКБ-СД, награждается орденом «Знак Почета».

Но вернемся к уже упоминавшейся докладной записке Сергея Павловича от 18 октября 1943 года. Он считал, что летные испытания бомбардировщика Пе-2 с реактивной установкой (его называли Пе-2РУ) были завершением лишь первого этапа работы, что настало время наметить ее дальнейшее развитие, и предлагает три направления, или, как он пишет, три варианта:

а) Вариант ускорителя, РУ-1у для самолета Пе-2, бомбардировщика или разведчика, с целью улучшить его летные данные. В основу при этом кладется существующая установка РУ-1 с изменениями, необходимыми для запуска в серию.

б) Вариант высотный, РУ-1в. Он, как пишет Сергей Павлович, «...представляет собою реактивную установку с двумя камерами РД-1 с тягой 600 кг, установленную на самолете Пе-2 с мотором М-82 и ТК, специально приспособленным как одноместный истребитель для выполнения высотных полетов с герметической кабиной и мощным стрелковым вооружением. Зона работы такой машины на высоте 13—15 км при скоростях около 760 км/час. При этой работе используются основные агрегаты и устройства существующей установки РУ-1, а общая компоновка производится заново».

Заметим, что Сергей Павлович через год снова возвращается к идее самолета-перехватчика и 19 декабря 1944 года подписывает «Объяснительную записку к эскизному проекту специальной модификации самолета-истребителя «Лавочкин-5ВИ» с вспомогательными ракетными двигателями.

в) Стартовый вариант, РУ-1с. По мысли Королева он «...представляет собой типовую секцию с одной камерой сгорания РД-1 и агрегатами запуска, с запасом топлива на 20—30 секунд работы. Подача топлива осуществляется без помощи каких-либо насосов и приводов, а под давлением сжатого воздуха, размещаемого в той же конструкции. Устанавливая нужное количество таких стартовых секций РУ (2, 4, 6 шт. и т. д.), можно сообщить самолету дополнительную тягу на взлете 600, 1200, 1800 кг.

Продолжительность действия РУ 20—30 секунд (и более) обеспечивает проходимость перегруженной машины над препятствиями. Стартовая РУ после взлета может быть сброшена на парашюте.

Для самолета Пе-2 четыре секции РУ на старте позволят увеличить бомбовую нагрузку на 200% против нормального варианта нагрузки, а дальность увеличится на 800 км при средней величине разбега».

В документах Архива АН СССР и архива Мемориального музея космонавтики прослеживается и другая линия предложенных Королевым перспективных работ. Это (создание твердотопливных ракет дальнего действия (РДД) — неуправляемой баллистической Д-1 и управляемой крылатой Д-2. В документах речь идет не только о конструкции ракет, но и о мерах организационного характера, обеспечивающих развертывание работ по РДД. Сведения об этом встречаются во многих документах Королева, относящихся к 1944 году. Наиболее полное свое выражение планы Сергея Павловича нашли в письме заместителю наркома авиационной промышленности П. В. Дементьеву, написанном 14 октября 1944 года, а также в проекте «Необходимые мероприятия для организации работ по ракетам дальнего действия» от 30 июня 1945 года.

Предполагалось, что неуправляемая баллистическая РДД Д-1, обладающая стартовым весом 1100 килограммов, включая боеголовку весом 200 килограммов, будет иметь дальность полета в пределах 12—13 километров, а крылатая управляемая ракета Д-2 стартовым весом 1200 килограммов сможет доставить такую боеголовку на расстояние 20—70 километров.

В письме заместителю наркома от 14 октября 1944 года Королев предлагает организовать работы по РДД непосредственно в Казани: «...реорганизовать бюро реактивных установок завода № 16 (группа инженера С. П. Королева) в Специальное бюро, создать необходимую экспериментальную и производственную базу». Здесь же намечаются контуры будущей кооперации Спецбюро по изготовлению деталей и узлов РДД, разработке и изготовлению приборов автоматического управления, пороховых шашек крупного размера, кооперация с бывшим РНИИ по научным исследованиям.

Судя по всему, Сергей Павлович в дальнейшем собирался перейти к созданию жидкостных РДД. Такой вывод можно сделать на основании двух пунктов его «Необходимых мероприятий по ракетам дальнего действия»:

«...9. Кислородному Главку (Капица) обеспечить в 1945 г. Спецбюро жидким кислородом по тех. условиям и в количествах по заявкам последнего.

10. Главному управлению снабжения НКАП предусмотреть на 1945 г. для Спецбюро этилового спирта в количестве 50 тонн».

Особенно тщательно «отрабатывает» Сергей Павлович кадровый состав Спецбюро. Он включает в штатное расписание сотрудников заводов и ОКБ, которых знал по работе в Казани. Кроме того, к письму в Наркомат авиапромышленности он прилагает «Список лиц, которых необходимо перевести на работу в Спецбюро из других организаций. В их числе Б. В. Раушенбах, А. И. Полярный, М. П. Дрязгов, которые работали с Королевым в ГИРД или РНИИ.

Отдельным документом к письму прилагается «Схема предварительной расстановки работников Спецбюро». Основными структурными частями его должны стать пять бригад — общих расчетов и компоновок, пороховых агрегатов и стартовых устройств, жидкостных агрегатов и топливных систем, конструкции планера, производственно-технологическая и две лаборатории — автоматно-приборная и испытательная.

Через некоторое время Королев вновь возвращается к идее создания специального коллектива по разработке РДД, но уже не в Казани, а в Москве. 30 июня 1945 года он подписывает проект «Необходимых мероприятий для организации работ по ракетам дальнего действия». В пункте 1 предлагается «Организовать с 1 ноября 1945 г. в филиале бывшего РНИИ Специальное конструкторское бюро (Спецбюро) со своей производственной базой и экспериментальной частью для осуществления ракет дальнего действия. Принять для Спецбюро объект Д-2 как основную работу на 1945—1946 годы».

Как и в октябре 1944 года, здесь детально проработаны вопросы кооперации по научно-исследовательской и опытно-производственной работе, структура бюро, вопросы кадров.

Сергей Павлович прекрасно понимал перспективы ракетной техники, смотрел далеко вперед. Ему было уже тогда ясно, что недалеко время, когда оборонная мощь страны будет определяться уровнем ракетной техники, ракетного оружия. И он, исходя из информации, которой мог располагать в своем нелегком положении, предложил план возобновления прерванных в 1938 году работ по ракетам дальнего действия и конкретные объекты разработки, что давало возможность мобилизовать предшествующий опыт. Кстати, среди многочисленных набросков ракетных летательных аппаратов, относящихся к этому времени, есть и проект «ракеты для полета человека», который особо ценен нам сегодня как убедительное свидетельство постоянной верности Сергея Павловича главной цели своей жизни.

Но события развернулись иначе, гораздо шире, чем представлял себе Сергей Павлович. Задачи развития жидкостной ракетной техники были на первой послевоенной сессии Верховного Совета СССР подняты на уровень задач государственной важности. Сергей Павлович занял в этой работе достойное место — в августе 1946 года он назначается главным конструктором ракет дальнего действия в только что созданном головном НИИ по ракетной технике.

Немногим более чем через два года, 10 октября 1948 года, успешно стартовала первая советская жидкостная баллистическая ракета дальнего действия Р-1, повторившая высшее достижение зарубежной ракетной техники — немецкую ракету «Фау-2», но существенно превзошедшая ее в надежности. А еще через год успешно стартовала созданная под руководством Сергея Павловича Королева оригинальная ракета Р-2, впервые в мире достигшая дальности 600 километров.

Запуск первого спутника вызвал изумление во всем мире. Русское слово «спутник» сразу вошло во все языки мира. Аншлаги на первых полосах зарубежных газет были полны восхищения подвигом нашей страны. «Величайшая сенсация века», «Русское чудо» — ошеломляли заголовки газет. А чуда не было. К спутнику мы двигались равномерно шаг за шагом, начиная от пионерских работ К. Э. Циолковского и многих его последователей и энтузиастов ракетной техники. Да и неожиданности, по идее, не должно было быть — ведь о намерении Советского Союза и США запустить спутники было известно заранее.

3 августа 1955 года в здании Политехнического института в Копенгагене был открыт шестой очередной конгресс Международной астронавтической федерации (МАФ). Там было оглашено письмо президента США Д. Эйзенхауэра, в котором говорилось о намерении США запустить беспилотный искусственный спутник Земли во время Международного геофизического года, который начинался с июля 1957 года и должен был продолжаться по декабрь 1958 года.

На этом же конгрессе МАФ впервые приняли участие советские ученые, которые представляли СССР в качестве наблюдателей. СССР стал официальным членом МАФ в следующем — 1956 году.

В Копенгагене тогда прошла первая наша космическая пресс-конференция. Академик Л. И. Седов рассказал датским и иностранным журналистам о работах советских ученых в области космонавтики, которые произвели сильное впечатление. Были публикации во многих газетах мира. Это выступление потом припомнили, и академика Л. И. Седова в западной прессе стали ошибочно именовать «отцом первого спутника».

А вот, как ни парадоксально, публичное выступление до старта настоящего «отца первого спутника» никакой сенсации не вызвало. Было это 17 сентября 1957 года, когда до запуска спутника оставалось чуть более двух недель и на космодроме подготовка шла уже полным ходом. В Колонном зале торжественно отмечалось столетие со дня рождения К. Э. Циолковского. Перед собравшимися с докладом об огромном значении его наследия для практики выступил член-корреспондент АН СССР С. П. Королев. Он четко сказал, что появление спутников — дело самого ближайшего будущего.

За рубежом никаких откликов не было. Доклад был юбилейным, а не специальным. Во-вторых, увы, гласность тогда была другой. А в-третьих, надо сказать прямо и откровенно, что С. П. Королев тогда научной общественности просто был мало известен, а о его подлинной роли в космонавтике широкая публика вообще узнала только после кончины Главного конструктора.

Пройдет время, и президент АН СССР академик М. В. Келдыш напишет: «Сергей Павлович для нас навсегда останется главой науки и практики в ракетно-космической технике». Скуповатый на высокие оценки главный конструктор ракетных двигателей академик В. П. Глушко признает: «В истории отечественных ракет по размеру сделанного Сергей Павлович занимает первое место после Циолковского».

Сам же Королев при жизни говорил о себе спокойно, может быть, с оттенком некоторой горечи:

— А что я! Я — подпоручик Киже. Фигуры не имею. И так, наверное, иметь и не буду...

Он прекрасно сознавал, что становление отечественного ракетостроения и космонавтики — не его личная заслуга, а, по сути, всей страны. Маленькая рукотворная звездочка спутника словно подняла на орбиту рубиновые звезды Кремля, сделала зримыми для всей планеты успехи нашей страны в развитии образования, науки, техники, наращивания мощного промышленного потенциала. Не будь у нас тогда высокого уровня хотя бы одной из этих компонентов, мы не смогли бы первыми запустить спутник и вывести на орбиту Гагарина.

С. П. Королев, может быть, как никто другой прекрасно понимал, что лишь коллективный труд, только усилия всей страны помогали его делу. Поэтому он никогда, как вспоминают его соратники, не говорил: «моя деятельность», «мои творческие замыслы». А всегда подчеркивал: «наша деятельность», «наши творческие замыслы». Но в том колоссальном коллективном труде создания ракетно-космической техники его заслуги, конечно, были огромны.

Взлет творческой жизни С. П. Королева — последние двадцать лет. Но в них надо различать два периода. После запуска первого спутника на него уже во многом работала всемирная слава этого свершения. А до 1957 года — сама личность величайшего по масштабу человека, с очень многогранным талантом.

Не надо думать, что ему все подносили на «блюдечке с голубой каемочкой». Авторитет Королева формировался делами. В августе 1946 года он был назначен главным конструктором ракет дальнего действия. В начале следующего года реально приступил к своим обязанностям. Что у него было в распоряжении, с чем он начинал тогда? Начальник отдела головного НИИ. Небольшой экспериментальный цех на более чем скромной базе эвакуировавшегося артиллерийского завода. Ни соответствующей оснастки, ни отработанной технологии. Под его началом — всего около 60 инженеров, не имевших никакого опыта в области создания летательных аппаратов, за исключением ближайших помощников С. П. Королева. Лишь в апреле 1950 года из подразделений, подведомственных С. П. Королеву, организуется Особое конструкторское бюро по разработке ракет дальнего действия под его руководством. И только в сентябре 1956 года ОКБ вместе с заводом было выделено из состава головного НИИ, в которое оно входило, и стало самостоятельным.

Этот рост происходил, потому что уже через два года после назначения Королева главным конструктором первая советская ракета дальнего действия стояла на старте. И все время работа шла в стремительном темпе.

Если искать примеры известной мудрости, что власть «не дают — ее берут», то С. П. Королев — яркое тому подтверждение. Да, он официально возглавлял Совет главных конструкторов, который руководил технической политикой в области ракетостроения. Но сколько мы знаем всяких и всяческих бесплодных научно-технических советов. А этот действовал. Да еще как!

В сущности, не обладая никакой мощной административной властью, С. П. Королев сумел наладить кооперацию сотен организаций, десятков министерств и ведомств. Конечно, он опирался на решение о создании ракетостроительной промышленности страны, действенную помощь партийных и правительственных органов. Но очень многое зависело от воли, энергии, напористости самого Королева, его решимости брать на себя личную ответственность. Недаром работавший вместе с ним академик Б. В. Раушенбах написал: «Для меня Сергей Павлович был прежде всего полководцем. Мне ничего не стоит представить себе его в роли командующего фронтом в годы Великой Отечественной войны, в то время как огромное большинство других известных ученых и конструкторов в такой роли просто немыслимы».

Сам же С. П. Королев, перечисляя в 1956 году многие организации и коллективы, труды которых позволили создать первый эскизный проект искусственного спутника Земли, подчеркнул, что «особо должны быть отмечены первые работы М. К. Тихонравова и его группы».

Первый обстоятельный разговор, по воспоминаниям М. К. Тихонравова (знакомы они были с довоенных времен), состоялся в 1953 году. Тогда Сергей Павлович разворачивал работы по созданию межконтинентальной ракеты, и специалистам было ясно, что она может достичь первой космической скорости — 8 километров в секунду, необходимой для того, чтобы земной груз стал небесным телом и кружил вокруг нашей древней планеты.

В итоге разговора Королев сказал Тихонравову: «Работай, считай, проектируй у себя в институте! Я на это дам денег, то есть тема будет заказная, у меня же нет свободных людей».

С этого, собственно, и начались практические шаги к созданию спутника.

Для Королева поддержка этой идеи была естественной. Надо подчеркнуть, что почти каждая из типов ракет, создаваемых под его руководством, использовалась для решения практических научных задач. И, в сущности, именно за это он был в 1953 году избран членом-корреспондентом Академии наук СССР.

Я впервые попал на космодром Капустин Яр для подготовки репортажа о пуске метеорологических ракет. И по дороге к старту мы проезжали мимо памятника первой советской ракете дальнего действия. Да, она была боевой, но ее модификация уже использовалась для первых метеорологических исследований. С нее пошли отечественные ракетные атмосферные, геофизические, биологические исследования на больших высотах.

«В 1948—1949 годы наш научно-исследовательский институт поставил первый опыт по подъему на тяжелых ракетах аппаратуры для исследования верхних слоев атмосферы до высоты 100 километров, — писал сам Королев. — Задачи этих исследований были вначале очень скромны. В первую очередь нужно было экспериментально установить и подтвердить самую возможность прямых исследований высоких слоев атмосферы на ракете и осуществить спасение аппаратуры. В качестве первой задачи исследований было поставлено выяснение состава воздуха с взятием его проб, а также измерение давления на высоте 100 километров».

Эти скромные задачи потом усложнялись. К работам был дополнительно привлечен целый ряд научно-исследовательских организаций и конструкторских бюро.

Но Королев не был удовлетворен ходом работ. В 1956 году на Всесоюзной конференции по ракетным исследованиям верхних слоев атмосферы, которую он предложил Академии наук СССР созвать еще за два года до этого, он резко критиковал работников научных институтов.

«Другая область — область больших высот, где нам придется столкнуться с целым рядом больших трудностей, гораздо больших, чем мы столкнулись при исследовании физических свойств атмосферы на высоте 100 километров, — говорил он в своем докладе. — Как мы к этому готовимся? Никак. И в докладах по этой группе никаких ясных мыслей не было высказано».

И в качестве первоочередной задачи Королев предложил проведение дальнейших комплексных исследований атмосферы вплоть до высоты 800 километров.

Еще раньше в своем отчете Академии наук СССР за 1954 год он писал, что в системе АН СССР существуют две комиссии, координирующие работы такого профиля, возглавляемые академиками А. А. Благонравовым, и Л. И. Седовым. Он предлагал создать единый орган, может быть комитет, который объединял бы работы в области высотных ракет и спутников, учитывая чрезвычайную близость и общность задач и вопросов, разрабатываемых в этих комиссиях.

Как видите, Королев и здесь был тем «локомотивом», который тянул дело вперед, требовал большей эффективности. И его усилия не пропадали даром. 30 августа 1955 года, как вспоминает доктор физико-математических наук Г. А. Скуридин, в кабинете тогдашнего главного ученого секретаря президиума АН СССР академика А. В. Топчиева собрались ведущие специалисты по ракетной технике и космонавтике, в том числе С. П. Королев, М. В. Келдыш, В. П. Глушко и другие.

С. П. Королев заявил: «...На днях состоялось заседание Совета главных конструкторов, на котором был подробно рассмотрен ход подготовки ракеты-носителя в варианте искусственного спутника. Я считаю необходимым создание в Академии наук СССР специального органа по разработке программы научных исследований с помощью серии искусственных спутников Земли, в том числе и биологических с животными на борту. Эта организация должна уделить самое серьезное внимание изготовлению научной аппаратуры и привлечь к этому мероприятию ведущих ученых Академии наук СССР».

— Я поддерживаю предложение Сергея Павловича, — сказал М. В. Келдыш, — важно назначить председателя.

— Вам и быть председателем, — сразу отозвался С. П. Королев, который прекрасно знал, что М. В. Келдыш интересуется этими вопросами и обсуждает их у себя в институте.

Так М. В. Келдыш стал фактическим руководителем первых космических программ и в широкой печати впоследствии именовался Главным теоретиком космонавтики.

С декабря 1955 года по март 1956 года М. В. Келдыш провел ряд совещаний ученых разных специальностей, так или иначе заинтересованных в космических исследованиях. Каждое совещание было посвящено одному какому-либо вопросу: космическим лучам, ионосфере, магнитному полю Земли... Обсуждались обычно три момента: что может дать ИСЗ для данной области науки, какие приборы нужно поставить на него и кто из ученых возьмется сконструировать их.

Правительственным решением от 30 января 1956 года предусматривалось создание объекта Д. Так именовался неориентируемый искусственный спутник Земли. Весить он должен был 1000—1400 килограммов. Под научную аппаратуру выделялось 200—300 килограммов. Срок первого пробного пуска на базе разрабатываемой баллистической ракеты дальнего действия — 1957 год.

Но это был сложный проект. Дело было новое, могло затянуться. И Королев предложил запуск двух простейших спутников, которые все коротко именовали «ПС», а Королева «СП», и всем нравилась эта игра слов. «Простейшие спутники» стали первым и вторым. А спутник, проект которого начали разрабатывать первым, — третьим.

Очевидно, не последнюю роль в этом сыграло желание Королева не отстать. Были серьезные опасения, что пока мы ловим «журавля в небе» — готовим к запуску на орбиту большую научную лабораторию, американцы могут уже «держать синицу в руках». На это Королев прямо указывал правительству в докладной записке.

А упустить нашего первенства Королев не хотел.

21 августа 1957 года ракета, стартовавшая с космодрома, достигла намеченного района на Камчатке. Теперь уже никто из врагов нашей страны не мог считать себя неуязвимым.

И сразу все силы и энергию Королев направил на то, чтобы в самые сжатые сроки ракета, получившая потом название «Спутник», выполнила свое мирное предначертание.

О том, как родилась эта ракета, ходит много легенд и гипотез.

В. М. Рожков, один из старейших сотрудников опытного производства королевского ОКБ, вспоминает эпизод, который произошел лет за семь до запуска первого спутника. Королев пришел вечером в агрегатно-сборочный цех, и разговор зашел о недостаточной мощности наших ракет. Один пожилой рабочий тогда и говорит: «Сергей Павлович, а наши деды, когда не хватало силенки одной лошадки, запрягали тройку, а то и более».

— Ты это очень верно заметил!

Через несколько лет шло ответственное совещание, на котором обсуждались будущие задачи конструкторского бюро и опытного завода. Сергей Павлович, поясняя свою мысль, вдруг взял со стола цветные карандаши, сжал их в горсть так, что один — центральный — был выше других и сказал; «Вот такой будет наша ракета».

Действительно, схема ракеты «Спутник» была именно такой. В центре — могучий «коренник», а по бокам четыре «пристяжных». Их так и прозвали «боковушками». Двигатели всей этой упряжки запускались на Земле. Выработав топливо, «боковушки» автоматически отделялись, и спутник тянул дальше на космическую орбиту один «коренник».

Доктор технических наук Г. С. Ветров, много занимавшийся историей своего родного ОКБ, считает, что в истоке схемы «звездной упряжки» мощностью в миллионы лошадиных сил, лежит идея К. Э. Циолковского о «эскадре ракет». Циолковский представлял себе возможность достижения космической скорости путем одновременного запуска многих одинаковых ракет. По мере движения отдельные ракеты должны были покидать строй, отдав свое топливо оставшимся в полете.

Но, если посмотреть внимательно весь путь ракет, разрабатывавшихся под руководством С. П. Королева, то видно, что знаменитая Р-7 — это логическое и естественное продолжение всех предыдущих работ. И к этой цели наши ракетчики шли шаг за шагом, набираясь опыта и умения. А изначальным толчком — тем «яблоком», которое якобы осенило Ньютона на открытие закона всемирного тяготения, конечно, могло быть что угодно. Ньютон говорил, что он велик, потому что стоит на плечах гигантов. То же самое с полным основанием мог бы повторить и Королев. Он опирался на все научные знания, накопленные до него, на опыт всех своих предшественников, как и Ньютон. Но от этого ни величие Ньютона, ни величие Королева не становятся меньше.

Для ОКБ Королева и для опытного завода спутники были совершенно новой техникой, потребовавшей радикальной перестройки традиционных подходов, использования новых технологий.

И Королев «железной рукой» проводил эту перестройку.

Ведущий конструктор космического первенца М. С. Хомяков вспоминает, что «шарик», как скоро все стали ласково называть спутник, надо было сварить из двух полуоболочек. Изготовлялись они штамповкой специального алюминиевого сплава, и требовалось большое искусство рабочих и технологов, чтобы избавиться от складок.

Когда произвели сварку полуоболочек со шпангоутами для крепления аппаратуры и собрали первый технологический макет, то доложили Королеву, чтобы обрадовать его.

На участок сборки подошли директор завода, начальник производства, главный технолог и конструкторы, но вместо поздравлений получили настоящий разнос.

— Что это за сварной шов, товарищ главный технолог?! — раздраженно спрашивал Королев.

Попытка объяснить, что работу выполнял один из лучших сварщиков, не была принята.

— Разве можно вручную варить спутник? Нужна автоматическая сварка, и только она. Шов должен быть ровным, гладким, прочным и, главное, обеспечивать полную герметичность, — коротко и резко говорил он. Словно рубил словами.

— Кстати о герметичности, — продолжал он, уже обращаясь ко всем собравшимся. — Для космического аппарата, работающего в пустоте, надо особо беспокоиться о полной герметичности уже теперь, в самом начале. Старые способы не годятся... Поезжайте в специализированный институт, привлеките специалистов-вакуумщиков и обеспечьте надежную герметичность во всем... При такой работе, как сборка спутника, должна быть стерильная чистота. Через три дня здесь все должно блестеть, повесьте белые шторы на окна, оденьте всех, кто здесь работает, в белые халаты и перчатки, а подставку под спутником покрасьте в белую краску и ложемент обтяните бархатом.

Выражаясь современными терминами, Королев брал на себя обязанности госприемки. И был предельно требователен. Он понимал, что необходимо резко, скачком изменить культуру производства. И белые шторы, перчатки были не только атрибутами этой новой культуры, но и элементами психологического воздействия. Когда в белых перчатках кладешь полированную поверхность спутника на черный бархат, то здесь вольно или невольно, как говорится, до «мозга костей» в человека проникает мысль, что нельзя нанести ни малейшей царапины. Не думали, конечно, что спутник будут разглядывать в какие ни на есть зрительные приборы на всех континентах планеты. Просто четко осознали, что он обязательно должен иметь заданную отражательную способность.

И «сеанс госприемки», хотя проходил в очень резкой, жесткой форме, Сергей Павлович закончил на неожиданной психологической ноте:

— Я очень прошу вас сделать все как надо...

И эта мягкая его просьба, по контрасту с предыдущими громами и молниями, действовала сильнее самых грозных приказов. Психологом он был крупным. Да и дипломатом. И прекрасным стратегом.

«Доверять доверяй, но проверяй!» — любил повторять С. П. Королев.

. И к срыву сроков, к плохому качеству у него выработалось одно «противоядие»: строгость, требовательность.

Г. Г. Корытов, работавший с ним вместе с 1952 года, вспоминает характерный случай во время сборки первого спутника. В августе 1957 года их цех собирал ракету-носитель. В этот злополучный день они уходили с работы вызывающе рано по тогдашним меркам — в шесть вечера.

Когда вышли, то увидели, что подъехал Сергей Павлович.

— Идите домой, мне никто не нужен, — сказал он добродушно.

Но Корытов, отойдя немного, все же решил вернуться. Королев сразу его подозвал. Это был уже совсем другой человек, ни улыбки, ни дружелюбия. Он резким голосом назвал его по фамилии, а не по имени и отчеству. Все знали, что это была плохая примета.

— Где емкости?

— Они еще не готовы, будут поданы завтра утром (так действительно намечалось).

— Пойдем в цех емкостей.

Вышли и увидели их у ворот... Корытова бросило в холодный пот.

— Вы член партии? — тихо спросил Королев.

— Да, вы это знаете.

Потом разразилась буря. Королев предложил директору завода и секретарю парткома, которых срочно вызвал к себе, снять с работы Корытова и начальника цеха емкостей.

— Они не начальники цехов, а плохие коменданты! — гремел он. — Это безответственные люди. Они не понимают поставленных задач, не понимают, что запуск первого спутника — начало освоения космоса. Сейчас нельзя терять время — до срока запуска его осталось очень мало!

А утром Королев пришел в цех, убедился, что сборка шла четко, похлопал Корытова по плечу и улыбнулся.

— Здорово тебе вчера досталось? Я мог бы тебя уволить!

И этим ободрением снял тяжесть обиды и горечь за допущенный промах.

Королев был вспыльчив (и не только с подчиненными), но быстро «отходил», если видел, что ошибки исправляются. Парадоксально, но факт: хотя у него была репутация очень грозного начальника, к нему не боялись обращаться даже с обычными житейскими просьбами. Он никогда не оставлял их без внимания. А по деловым вопросам он был доступен любому сотруднику ОКБ. В его системе руководства органически сочеталось единоначалие с демократическим обсуждением вопросов. Королев видел в каждом сотруднике КБ своего единомышленника и соратника, а не просто сослуживца. Методу принуждения предпочитал метод убеждения. И считал, что если он занял кресло главного конструктора, то должен брать на себя и главную ответственность за всех. Если надо, требовал будить его даже ночью.

Не будь у Королева решительного характера, обыкновенного человеческого мужества, многие вопросы в таком сложном деле, как ракетная техника, обросли бы огромным количеством согласующих и уточняющих бумаг и дело бы «буксовало».

А он ведь начинал главным конструктором в сложное время — в 1946 году. И уже знал, почем фунт лиха. Сам был арестован до войны, освобожден накануне ее окончания. Казалось бы, в этих условиях должен был ограждать себя, страховаться. А он, наоборот, не боялся и рискованных решений.

Говорят, что жизнь как зебра — за темной полосой идет светлая. Королев очень точно интуитивно чувствовал, когда должна кончиться темная полоса, и тогда не взирал ни на какие доводы. Однажды, вспоминает профессор Р. Ф. Аппазов, работавший проектантом в КБ, на одном из ответственных совещаний, где решалась судьба нового носителя, все дружно выступили за изменение методики летных испытаний, предлагали провести отработку поэтапно, постепенно на более простых ракетах.

Сергей Павлович был непоколебим. Ему говорили, что практически нет такой системы, которая бы не отказывала.

— Ну и хорошо, что все системы отказывали, — возражал он, — теперь мы неполадки устранили, машина стала надежнее.

Ему указали на систему, которая уже три раза отказывала.

— Значит, эта система лучше других отработана, — ответил Королев, — она больше уже не откажет.

В общем, он уговорил всех продолжать работу в прежнем направлении, без изменения методики испытаний. И добились успеха. Темп не был потерян. На этом как минимум выиграли полтора-два года.

По мнению академика Б. Б. Раушенбаха, Королев обладал удивительной способностью принимать правильные решения при явном недостатке объективной информации. Там, где другой долго колебался бы между разными вариантами и непрерывно требовал все новой и новой информации (а следовательно, терял бы время и расхолаживал исполнителей работы), он в нужный момент нередко принимал волевое решение. И это его «быть по сему», как это ни удивительно, чаще всего оказывалось правильным.

В то же время он отнюдь не был лихим «кавалеристом», а скорее осторожным человеком, и старался предусмотреть все что можно, провести максимум наземных испытаний. Например, «двойник» первого спутника многократно стыковали и отделяли от корпуса ракеты, пока не убедились, что надежно действует вся цепочка, срабатывают пневмозамки, отделяется головной обтекатель, освобождают из «походного» положения штыри антенн, и после разделения толкатель направляет аппарат вперед.

...20 сентября 1957 года на космодроме состоялось заседание специальной комиссии по пуску спутника, где все подтвердили готовность к старту. Тогда же решено было сообщить в печать о запуске спутника только после его первого оборота вокруг Земли. К сожалению, такой порядок на длительное время стал традицией. Но тогда это ограничение диктовала новизна самой техники, которая создавалась впервые в истории. И очень уж скудны были представления об околоземном пространстве. «Бить в большие колокола» имело смысл только при полной уверенности в успехе. Хотя сам факт подготовки к запуску спутника не скрывался. Для наблюдений были привлечены любительские станции ДОСААФ. Летом в журнале «Радио» № 6 за 1957 год были опубликованы радиочастоты и вид сигналов радиопередатчика будущего спутника. И все-таки во многом это была «езда в незнаемое».

Вот что писал член-корреспондент АН СССР К. Д. Бушуев, в 1954 году ставший заместителем С. П. Королева по космической тематике: «Уровень наших знаний о физических условиях верхней атмосферы и околоземном пространстве был недостаточным. Последующие открытия в таких новых явлениях, как радиационные пояса Земли, магнитосфера и другие, подтверждают, что данные о плотности атмосферы на высоте нескольких сот километров по разным источникам существенно отличались между собой. Неясны были такие вопросы, как структура ионосферы, условия прохождения через нее сигналов космической радиосвязи и степень метеоритной опасности. Отсутствовали какие-либо экспериментальные данные по вопросам герметизации спутника, обеспечению его теплового режима в космическом пространстве, по энергопитанию в течение длительного времени».

Добавим к этому, что никто не знал, как скажется сама невесомость на поведении бортовых систем. Поэтому так волновались все в ночь пуска.

В 22 часа 28 минут 34 секунды по московскому времени ракета стартовала в космос. Сначала огонь озарил степь, потом клубы дыма. И нехотя, словно сопротивляясь упорно не желавшему отпускать ее извечному земному тяготению, она стала набирать скорость. Огненный факел залил светом всю округу.

И кто-то радостно закричал:

— Пошла!

Всего сотни секунд отделяли первое мгновение ночного старта до начала новой эры на нашей древней Земле — космической.

Мир еще не знал об этом. А люди, совершившие подвиг, бросились к машинам, чтобы слушать голос спутника в монтажно-испытательном корпусе. Оставшиеся сгрудились внутри и вокруг фургончика передвижной радиостанции с антенной на крыше. Надо было убедиться, что спутник действительно пошел, дождаться, когда он совершит свое первое кругосветное путешествие... Сначала еле слышно, а потом громко и уверенно вскоре ставшее знаменитым на весь мир «бип... бип... бип».

И вот здесь уже был взрыв чувств. Кричали «ура!», обнимались, целовались, на глазах были слезы радости.

5 октября 1957 года многие вылетели в Москву. После взлета командир ИЛ-14 сообщил, что на всех языках в эфире только одно: «Россия, спутник!»

Королев прошел к летчикам и вскоре вернулся:

— Да, товарищи, — улыбаясь, сказал он, — весь мир потрясен запуском спутника. Кажется, мы действительно наделали много шума.