ОТ САМИХ СЕБЯ
Нет, я не претендую на полет в космос. Если бы и захотел — медики не разрешат по возрасту. Да и несправедливо перебегать дорогу засидевшейся молодежи. К тому же на земной «космической» тропе я уже побывал первым, провожая в полет Германа Титова на корабле «Восток-2» в августе 1961 года.
Сейчас, да и в те далекие годы, у журналистов не раз возникал безответный вопрос: чем объяснить, что Государственная комиссия не сочла возможным пригласить прессу на космодром, когда Советская страна, следуя завету К.Э. Циолковского, в октябре 1957 года совершила «первый великий шаг», чтобы открыть человечеству путь во Вселенную? Тем более горько и обидно, что и 12 апреля 1961 года на космодром оказались неприглашенными журналисты и писатели. Засекретились от самих себя...
С.П. Королев действительно зажег сердца журналистов идеей полета в космическое пространство. Но все-таки обратим внимание на его слова, сказанные более четверти века назад: «Не сегодня, а попозже» и «комфорт лучше, чем в самолете». Настало ли это время, судить не мне. Но бесспорно одно — Сергей Павлович видел в литераторе не члена экипажа, а пассажира, выполняющего свое узкоспециальное задание как представителя журналистики, которую он считал «большим многополезным делом».
Валерий ГРОМАК (г. Североморск, газета «На страже Заполярья»):
НЕТ ВЫСОКИХ ПОКРОВИТЕЛЕЙ
Знаю, что мое письмо не опубликуете, но убедительно прошу ответить на один вопрос: кому нужна эта профанация с космическим конкурсом? Ведь уже давно решено, кто войдет в группу подготовки. А войдут туда (я уверен) различного рода «сынки» и т. д., но уж никак не дети рабочих и крестьян.
Пошлите любого мало-мальски подготовленного журналиста в космос, и он будет готовить материалы, репортажи, которыми зачитаются жители планеты. Потому что он первый! Потому что читать впечатления человека, впервые побывавшего под водой, в горах, в космосе, всегда интересно!
Я бы тоже хотел полететь в космос. Здоровье позволяет, опыт работы в печати 13 лет. Но к сожалению, нет у меня высоких покровителей, кто бы мог «протолкнуть»...
И еще просьба опубликовать полностью данные о тех, кого отберут в группу подготовки. Уверен, что там сыновей рабочих и крестьян не будет.
С.ОСКАНОВ (г. Липецк, командир войсковой части):
РЕКОМЕНДУЕМ ВСЕМ ЛИЧНЫМ СОСТАВОМ
Личный состав нашей воинской части рекомендует Вам кандидатуру журналиста СКРЫННИКОВА Сергея Александровича для подготовки к космическому полету. Сергей Александрович — корреспондент журнала «Авиация и космонавтика», 1959 года рождения, родился в г. Макеевке Донецкой области в семье шахтера, русский, член КПСС с 1980 г., образование — высшее (факультет журналистики МГУ им. Ломоносова, 1987 г.), женат, имеет дочку.
Два года работает в журнале «Авиация и космонавтика», годен к полетам в качестве фотокорреспондента на всех типах самолетов и вертолетов без ограничений — заключение врачебно-летной комиссии центральной поликлиники ВВС. С 1987 года принимает самое активное участие в описании жизни и деятельности личного состава частей ВВС. При этом выполняет практические полеты на всех типах самолетов и вертолетов, в том числе и на самолетах четвертого поколения.
Снимал и писал репортажи о жизни и боевой подготовке авиаторов, о выводе советских войск из ДРА, о трагедии в Армении, о посадке советско-французского экипажа. О космонавтике подготовил цветной фоторазворот в еженедельнике «Собеседник» (№ 13 за 1989 г.) «Спасение с неба», печатался в журналах «Авиация и космонавтика», «Советский воин», «Крылья Родины», «Гражданская авиация», газетах «Красная звезда», «Труд», «Известия», изданиях АПН.
Выполняя полеты в истребительных, штурмовых, военно-транспортных и бомбардировочных частях ВВС, показал высокие профессиональные знания, настойчивость, уверенность, хорошую физическую выносливость. Летать любит, летную нагрузку переносит легко, перерывы в летной работе на качестве не сказываются, летает смело и уверенно.
В.КЛИМИН (г. Балаково Саратовской обл.):
КУРЬЕЗ С ЛЯГУШКОЙ
Набирающая обороты кампания по организации полета нашего журналиста в космос напоминает мне курьез с лягушкой-путешественницей, хорошо известной нам по школьной программе. Ну хорошо, слетает наш журналист в космос. Даст из космоса несколько интервью. Будет первым. Очередным первым. Затем последует очередь первого поэта в космосе, композитора, художника и т.д. и т.п. Нужно ли это? Не настолько мы богаты, чтобы играть в такие игры.
Виктор ГОРЯИНОВ (г. Смоленск, газета «Смоленский рабочий»):
НЕ ХОЧУ БЫТЬ СТАТИСТОМ
— Мы проиграли тему космоса, — негромко и тезисно заявил нам, провинциальным салажатам от журналистики, Анатолий Аграновский на одном из всесоюзных семинаров в столице. Было это в конце 83-го, за несколько месяцев до его кончины. Многие из нас опешили: как? Почему так категорично и безапелляционно судит «Аграныч» своих собратьев по перу?
— Мы проиграли тему космоса, — без нажима и трезво сказал (если по-гранински) Зубр-Аграновский, разрушая еще один стереотип в нашем сознании.
Но не преклонение перед незыблемым авторитетом Мастера заставило меня тогда согласиться с ним. Да и только ли меня? Ведь не дети же собрались на семинар, а 30-40-летние хлопцы, хотя и провинциалы, но кое-что повидавшие в жизни. И понимавшие, что сперва языческая робость, а потом уже рожденная ею излишняя восторженность, все эти «ахи-охи» по поводу работающих нормально всех систем и хорошего самочувствия космонавтов, а еще, разумеется, неосведомленность, строгая дозированность информации, иными словами, пресловутая сверхсекретность делали свое неблагодарное дело. Армстронг уже в 1969-м ходил по Луне, его по телевизору «показывали», а мы все «прятались» друг от друга.
Наша пресса заромантизировала космическую тему. Космические рыцари в шлемах и латах бодро шествовали из публикации в публикацию, назывались доблестными советскими космонавтами и... постепенно перестали трогать и волновать души читателей.
А после первого восторга — все тайны, тайны сплошные. К тому же ограничения в печати. В посредственном, в общем-то, фильме «Укрощение огня» есть одно отличное место. Это когда главный конструктор, то бишь Башкирцев — К. Лавров, утвердительно отвечая журналисту на его вопрос: «Можно ли сообщить в печати, что космическая путешественница ощенилась?» и слыша в ответ: «Спасибо», возмущенно взрывается: «А мне при чем спасибо?! Это вы Тузика благодарите!» В незначительном проходном эпизоде наизнанку вывернута вся наша сверхбдительность и сверхсекретность.
Да и сам я, читая двадцатилетней давности свой репортаж о закладке памятника первому космонавту на его родине, вижу ясно, что не избежал пафоса и риторики. Нет, к примеру, у меня ни слова в том материале о разговоре с отцом его, Алексеем Ивановичем, случившемся тогда же, а может, чуть раньше, но который врезан в память на всю жизнь.
— Знаешь, почему мне Юру так жалко, — с горечью говорил мне старик-Гагарин, сидя напротив своего старого, перевезенного в город клушинского дома. — Все дети росли здесь, в Гжатске: и Зоя, и Валентин, и Борька. Как могли, мы им с Нюрой пособляли. А Юра как уехал в 49-м, так с тех пор сам себе дорогу торил. Никто из нас ему не помог, он обо всех позаботился...
И в этом отцовском признании, в одной его только фразе крылась, пожалуй, вся судьба младшего Гагарина, не только с ее высоким взлетом, но и земным человеческим трагизмом.
Нет, первопроходцев космической темы В. Пескова, Н. Денисова, О. Апенченко, П. Барашева и других, как и первых космонавтов, забывать нельзя. И не из пиитета перед ними, а из благодарности за то, что они впервые поведали миру о космонавтах, космонавтике, конструкторах, операторах, рядовых — так и просится на язык услужливо — космической вахты.
И я с должным уважением отношусь к тому времени не только потому, что мой двоюродный дед Антон Васильевич Новиков немало лет проработал бок о бок с А.Н. Туполевым — дед Тоша поведал о тех годах много интересного мне, — но главное потому, что в житейско-философском плане мне дорого выражение: не стреляй в свое прошлое из пистолета... Кажется, так?
«Романтика должна быть с каплей цинизма», — говаривал М. Светлов. И хотя я в принципе не хотел бы в себе иметь даже грамм этого качества, полностью соглашаюсь с ним. Поскольку в противном случае она выливается в такую пошлую слащавость, от которой тошнит читателя.
Конечно, в свой актив я заношу то, что детство и юность мои прошли в городе Гжатске (нынешнем Гагарине), что был комсоргом школы юных космонавтов, которой руководил любимый учитель Гагарина — Л.М. Беспалов, прыгал с парашютом с АН-2, встречался и был знаком с первым космонавтом...
Олег ПОПОВ (г. Киев, журналист, бывший военный летчик):
А ТРИДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД...
...Чукотка, аэродром, окольцованный невысокими горами... Свирепые ветры, полеты, дежурства...
Под новый, 1958 год все командование полка, начиная с командиров звеньев, улетело в Хабаровск на подведение итогов летной подготовки. Для несения боевого дежурства оставили несколько пар.
...Сижу на СКП, посматриваю на экран обзорного радиолокатора. Ползут две отметки по нейтральной зоне. Прикинул скорость: тихоходы. Вбегает рядовой Суслов, солдат, окончивший иняз.
— Товарищ лейтенант, — тычет пальцем в экран, — вы знаете, что это? Два «Дугласа» везут на остров Святого Лаврентия для развлечения летчиков лучших девиц кабаре! Вот бы один отбить...
Мой Друг Жора Степаненко, лежавший спокойно на кровати (был ведомым в дежурной паре), навострил уши.
— Говоришь, «Дугласы», а ветер-то восточный. Ну-ка, прикинем...
Подсел к столу, начал что-то чертить и высчитывать. Через полчаса передо мной лежал график захода «Дугласов» на посадку, У Жоры вышло, что при восточном ветре они обязательно заденут наше воздушное пространство. Ведущий, капитан Иванов, подлил масла в огонь:
— А кто сказал, что в них девицы, а вдруг... бомбы на парашютах сбросят, а их ветерок и принесет нам на головы...
— В воздух!
Иванов и Степаненко бросились к перехватчикам, на ходу застегивая шлемофоны. Взревели на форсаже двигатели, и две огненные длинные струи огня унесли пару на перехват. Я уткнулся в экран, наблюдая, как сходятся отметки от целей и перехватчиков. И тут шедшие по нейтралке «Дугласы» с правым разворотом отвернули восвояси. Отдал команду летчикам возвращаться на свой аэродром.
Неожиданно из приемопередатчика понеслась русская речь, слегка искаженная:
— На чужой кровайт рот не разевайт. Своих... надо иметь. Ха-ха-ха! (Холодная война была в разгаре, и противники в выражениях не стеснялись.) Наш президент любит летчиков. А ваш... Ха-ха-ха! По году не моетесь. (Точно, откуда узнали, черт их дери, что у нас баню только начали строить.) Ви в своем общественном туалете давно уж отморозили... — Американец опять залился смехом, объясняя, что мы отморозили. (И тут он оказался прав. Общественный туалет был один на всех, и в сорокаградусный мороз, да при ветре этак 50 метров в секунду в нем было особенно неуютно.)
— Капитан Иванов, лейтенант Степаненко, приглашаем вас в гости, посмотрите, как мы живем. Включаем полосу, садитесь.
«Ну, уж дудки!» — в своих друзей я верил.
— У нас коттеджи, горячая и холодная вода, а у вас в вашем социалистическом свинушнике...
Тут пошла такая неприкрытая идеологическая обработка, оскорбительная для представителя великой державы, что я приказал выключить радиостанцию.
...Командиру полка доложил все как на духу. Полковник Яковлев долго просматривал штилевые отметки пути цели.
— Почему подняли пару на перехват? Цели явно тихоходные, угрозы не представляли.
Я привел довод насчет восточного ветра, бомб на парашютах...
— Чушь!..
В тот же день был издан приказ, где всем троим за плохое несение боевого дежурства объявлялся выговор. Это серьезно. Задуматься бы как следует. Но молодость — увы! — бесшабашна.
19 августа 1960 года радио донесло весть: в космосе Стрелка и Белка.
— Что я говорил! — кричал Жора. — А ты — годы пройдут, десятилетия...
Целый день мы мучительно писали рапорты. Хотелось сказать, как любим Родину, как желаем послужить ей в космосе...
Полковник Яковлев внимательно прочитал один рапорт, потом другой, хотя было написано в них одно и то же.
— В космос захотелось, а кому здесь боевое дежурство нести? Будете нужны, Родина позовет вас. И потом, — погрозил он пальцем, — вы у меня еще на примете...
Полковник разорвал рапорты и бросил в корзину. Это было как крушение. Куда пойти, что делать? Зашли в магазин. Взяли бутылку спирта. Субботу и воскресенье заливали горе. Не будучи активными его любителями, мы не знали о коварных свойствах спирта. Утром, напившись воды (душа горела), почувствовали: опьянели. Отлежаться бы! Так нет, потащились в столовую. В раздевалке в ряд — папахи.
— А может, это у нас в глазах двоится?
— Давай наденем, посмотрим...
Надели, количество папах уменьшилось, но не намного.
— А может, споем? Вышли, запели:
Никто не загородит
Дорогу молодцам...
Навстречу капитан Саша Доронин, мой командир звена:
— Вы что, очумели? Комиссия из Москвы проверяет полк. С глаз! Немедленно!!!
Но было уже поздно. Пропажа обнаружилась. Командир полка стоял навытяжку перед грозным начальством. Я не берусь описывать дальнейшую сцену, ибо это не в моих возможностях.
...Как гром среди ясного неба облетела мир весть о гибели Гагарина и Серегина.
...В № 5 журнала «Наука и жизнь» за 1987 год в статье «Последний полет» доктор технических наук С. Белоцерковский и летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза, кандидат технических наук А. Леонов подробно исследуют катастрофу учебного истребителя УТИ-МИГ-15. Я много думал об этом полете. Появилась своя версия гибели экипажа, которую хотелось бы присоединить к выдвинутым авторами. Для этого вновь придется возвратиться на Чукотку.
...С командиром звена капитаном Александром Дорониным мы выполняли полет по системе, то есть с использованием двух приводных радиостанций для захода на посадку по приборам. Погода была примерно такой же, что и при полете Гагарина и Серегина. Высота полета 5000 метров, шли между двумя слоями облачности. Показывая тот или иной маневр, Доронин по СПУ дублировал их голосом, а в конце говорил: «Бери управление на себя» или: «Беру управление на себя».
Началось снижение на посадку. Я отчетливо услышал в наушниках шлемофона голос Доронина:
— Беру управление на себя.
Я убрал руку с ручки управления, расслабился, облокотился о борт, наблюдая в боковое стекло фонаря кабины, как стремительно несутся навстречу облака, клубятся, срываются с плоскостей, а сквозь них белыми пятнами просматривается Земля. Красотища!
И вдруг чувствую: что-то не то. Глянул на приборы. Батюшки! Стрелки разбежались, какая куда. Не ожидая команды, начал их сводить, убрал крен, скольжение самолета.
Вываливаемся из облаков. Земля — рядом! Видимо, одним махом вместе взяли ручку управления на себя. УТИ-МИГ-15 перешел на большие углы атаки, просел. Коснувшись колесами точки выравнивания и страшно «скозлив», приземлились.
Стали разбираться, что же произошло. Оказывается, инструктор сказал «бери», а мне (помехи сыграли злую шутку) отчетливо послышалось «беру»...
Таким образом, какое-то время «спарка» шла вне контроля летчиков, неуправляемая. Мы изменили разговор по СПУ, стали говорить «я» или «ты». Это означало, кому брать управление.
Думается: а не произошло ли подобное в полете Гагарина и Серегина? Как они осуществляли радиообмен между собой? Не был ли из них кто-нибудь простужен, что могло изменить тональность голоса и внести искажение в команду? Не могли ли помехи от работающих приборов повлиять на радиообмен? Хорошо ли были пригнаны у них шлемофоны и ларингофоны?
К сожалению, на эти вопросы ответов в статье нет. А они важны. Иногда малая деталь может рассказать о многом, особенно в таком деле, как поиск истины при катастрофе.
О последней встрече с космонавтикой расскажу в самой сжатой форме, ибо все равно мало кто верит. Я тогда работал начальником отдела культуры и быта газеты КВО «Ленинское знамя». И вдруг — аппендицит. «Скорая» привезла в госпиталь. Операция прошла успешно. Готовился к выписке. И тут поступили «афганцы», раненные в боях. Жуткое зрелище! Как сейчас стоит перед глазами картина: паренек без ног и руки, в коляске, которую катит сестренка, а может, невеста, и оба плачут. Что-то разгорелось у меня внутри, сжалось до боли. Всю ночь писал. Родилось стихотворение «Дамский вальс»:
Им шепчут вслед: «Они — афганцы»,
Хотя чубы их и светлы.
Какая жуть, идут на танцы,
Вбивая в землю костыли.
Русоволосые ребята,
Неловок ваш судьбы изгиб:
У пятерых — шесть рук отнято,
На шестерых — лишь три ноги.
Расселись чинно, благородно
Среди цветов, хрустальных ваз.
Медсестры Лиды, Нины, Нонны
Их приглашают: «Дамский вальс!»
Вальс венский тишину разрезал.
Но лица были как в пыли.
«Смелей, ребята!» — и протезы
В круг втиснулись
И костыли.
Я много видел танцев всяких,
Но этот вальс мне душу сжег.
Сидел в сторонке Вася Пряхин,
А у него ни рук, ни ног!
А у него ни рук, ни ног!!!
Он плакал.
Военврач Потапов
Шептал какие-то слова.
И Пряхин встал,
И в круг потопал,
И закружилась голова...
...Какие чудные протезы
Сегодня делает страна.
Нам наплевать на все протесты!
Идет война,
Идет война,
Победоносная война!
Хоть нет ни мяса, ни зерна,
Зато надежные протезы
Сегодня делает страна!
Если добавить к этим стихам письмо, которое я год назад написал. Генеральному секретарю ЦК КПСС, Председателю Президиума Верховного Совета СССР Л.И. Брежневу, то станет понятно, почему меня вскорости перевели в другую палату.
...В новой палате нас было четверо. Вся мебель прикручена-привинчена к полу. Утро началось со встречи... Л.И. Брежнева. Кто был в действительности этот человек, я не знаю, но слух ходил, будто крупный работник военной торговли, таким оригинальным способом укрывшийся от заслуженного возмездия. Видом он, когда тень отбрасывалась на стену и стирались индивидуальные черты лица, действительно очень смахивал на Генерального. «Л.И. Брежнев» подошел к столу, оперся двумя руками о край, объял нас грозными очами и произнес:
— Заседание правительства объявлено открытым. На повестке дня один вопрос: почему мне до сих пор не присвоено звание Генералиссимуса Советского Союза?..
— Война в Афганистане еще не закончилась победой, — ответил «начальник канцелярии», малорослый, но жирный человек.
— Побольше подбросьте войск, не жалейте...
Затем слово взял «Атомщик».
Говорил толково об опасности строительства атомных электростанций в сейсмически неблагополучных зонах. Я уже было подумал: свой брат, по ошибке попал. Но тут «Атомщик» обратился к «Генеральному».
— На случай каких-либо общеземных катаклизмов, дорогой Леонид Ильич, наша космическая комиссия заказала новый корабль многоразового пользования. Места для Вас, Ваших родных и близких в нем уже зарезервированы. Чуть что, отправим всех в другую галактику.
— Прекрасная идея, — одобрил «Брежнев» и уставился на меня: откуда, мол, и кто такой?
Я попытался объяснить, что попал случайно, из-за неудачного стихотворения. Все дружно засмеялись.
— Фамилия?
Назвал.
— Нет, не пойдет. Кто у нас еще не задействован?
— Чаковский...
— С этой минуты ты Александр Чаковский. Понятно? И чтобы через неделю первая глава моей новой книги «Космос» была готова...
Я описал эти несколько эпизодов с одной мыслью — доказать, что мое желание полететь в космос не сиюминутное, что я все свои сознательные годы стремился к этой цели. Но не получалось. Где-то сам был виноват, где-то обстоятельства складывались не в мою пользу. А вот сейчас все сошлось как нельзя лучше. Неужели опять судьба пронесет на вороных?
А теперь отвечаю на вопрос: «Почему я хочу лететь в космос?»
Я хотел бы слетать и за тех, кто был близок к заветной мечте, но по тем или иным причинам не смог ее осуществить. Судьбы таких людей не менее интересны и по-своему не менее поучительны, чем судьбы героев космоса. Они тоже часть истории освоения космоса, а значит, и часть истории нашей страны, пренебрегать которой, как это было сплошь раньше, нельзя, не имеем права. Об этих несложившихся космических судьбах мне и хотелось бы после полета написать книгу очерков.
Елена ЧЕРНОБРОВКИНА (г. Казань, газета «Вечерняя Казань»):
МЕНЬШЕ ПРАВ, ЧЕМ ИНОСТРАНЦЫ
Давайте попробуем представить вот что. Недавно моя любимая «Вечерняя Казань» отмечала свое десятилетие. А что, если бы мы, журналисты «Вечерки», обратились в Главкосмос СССР с заявкой на космический полет в честь этой даты?
Впрочем, чего уж там моя «Вечерка» — недавно солидный юбилей отмечала «Литературная газета». А что, если бы они? Так, мол, и так — желаем в ознаменование слетать на советском космическом корабле...
Вы можете представить реакцию Главкосмоса? Сдается мне, что в лучшем случае нам покрутили бы пальцем у виска, а в худшем — отправили бы жалобу на «ЛГ» в высокие инстанции. За хулиганство и авантюризм.
Впрочем, вряд ли бы хоть одна из наших самых уважаемых газет (или самых уважаемых советских «фирм») рискнула бы обратиться в Главкосмос с такой просьбой. И не только потому, что даже редакциям-миллионерам (в смысле имеющих миллионы подписчиков) от собственных доходов остаются только жалкие гроши. На них не то что в космос не слетаешь — хороший диктофон не купишь.
Есть и еще одна причина, которая, на мой взгляд, дает право именно советскому журналисту подняться первым в космос.
Сколько раз уже приходилось читать, что плодов перестройки в очень многих сферах у нас пока не видно. Да что там читать — достаточно глянуть на прилавки наших вконец обедневших магазинов, хоть продовольственных, хоть промтоварных. Или вспомнить про товары, которые сейчас в дефиците. Или про те, на которые у нас введены талоны...
Но есть все-таки сфера, в которой успех перестройки безусловен и неоспорим. Это сфера нашего духа, духа нашего народа. Загляните в редакционную почту — какие прекрасные письма пишут сейчас наши читатели. Письма смелые, глубокие, с государственным подходом к проблемам.
Разве нет в этом заслуги журналистов? Разве не они первыми решительно поддержали курс партии на перестройку, на демократизацию, на гласность? На то, чтобы по-настоящему передать власть народу и тем самым сделать перестройку необратимой...
И журналист-космонавт (если быть сверхоптимистом: журналисты-космонавты) — он непременно будет способствовать перестройке и в такой сложной области, как космонавтика.
Разве там нет проблем, о которых надо писать? Вот подняла наша пресса вопрос об использовании космических достижений — всевозможных новых материалов, приборов, технологий — в народном хозяйстве. Но как же робко, тихо еще об этом говорится. Хотя проблема — острейшая! Не решая ее, мы теряем сотни тысяч (не миллионы ли?) и в рублях, и в валюте.
А есть и еще одна проблема. Во время предвыборных собраний раздавалось столько призывов сократить средства, выделяемые на космические исследования, а кто сейчас компетентно может сказать, насколько это требование обосновано? Может, выгоднее не сокращать, а как раз увеличить расходы на космос?
Иными словами, журналисту-космонавту — а с ним вместе и читателям — с высоты космической орбиты наверняка виднее станут многие проблемы космонавтики. И что еще важнее, пути их решения.
А теперь еще об одном. Я очень люблю фантастику и космическую в том числе. Где только не побывали ее герои: на далеких звездах, в антимирах, в «черных дырах»... По сравнению с этими путешествиями как-то блекнет романтика космического полета на орбиту Земли. И очень хочется слетать куда-нибудь подальше — если уж не к Веге или Сириусу, то хоть на Марс.
И представьте себе, что я испытала, когда узнала, что не в фантастической книге, а наяву, в моей родной Казани, есть ученый, сотрудник Казанского физико-технического института У. Закиров, предложивший проект космического корабля, который до Марса может долететь за две недели. Корабля, работающего на термоядерном топливе, использующего термоядерные микровзрывы. Корабля, который можно построить уже в двадцатом веке!
Правда, при условии, что для такого строительства объединятся разные страны, что на это будут выделены очень большие средства. Примерно такие, какие сейчас тратятся на вооружение.
Знаю, что исследования, подобные тем, которые проводит У. Закиров (а Урал Нуриевич, кстати, предложил три типа кораблей с термоядерными двигателями — для полетов и в ближний, и в дальний космос), ведут и американские ученые. Так, может, все-таки есть шанс, объединив усилия, построить тот фантастический корабль?
За это, по-моему, тоже должен будет бороться журналист-космонавт.
А.МАЙБОРОДОВ (г. Одесса, ветеран труда):
ВЗЫГРАЛА АМБИЦИЯ
Сейчас после каждого пребывания в космосе каждому члену экипажа присваивается высокое звание — Герой Советского Союза и летчик-космонавт СССР.
Допустим, полетит представитель прессы либо другой общественной организации, так это же просто пассажир космического корабля, которому не следует присваивать такие высокие звания. Достаточно учредить просто медаль (из бронзы или других обычных сплавов), на которой выгравировать; «Пассажир космического полета» и дату полета, Этого вполне достаточно для памяти летавшему.
Олег КАЗАНЦЕВ (г. Улан-Удэ, журналист информационного центра):
Я — КОСМИЧЕСКИЙ «ЗАЯЦ»
Писать о себе трудно, но в данном случае автобиографические данные необходимы. Никуда не деться. Я — космический «заяц». Так меня, ученика 6-го класса 1-й карагандинской школы, окрестили в 1969 году корреспонденты центральных газет.
Случилась эта история, когда из космоса ждали В.А. Шаталова и А.С. Елисеева. Мой отец тогда работал редактором газеты «Индустриальная Караганда» и взял меня с собой в гостиницу, где жили корреспонденты, приехавшие встречать космонавтов. В номерах шли оживленные разговоры, в которых примерно проигрывались структуры будущих материалов. Мое любопытство было замечено. Не помню сейчас, кому пришла мысль оживить мною встречу космонавтам после приземления. Тогда полеты начинали становиться обычными. Буквально за несколько дней до Шаталова и Елисеева вернулись на Землю еще два экипажа. Сейчас я предполагаю, что происходило это примерно так.
— Хорошо бы взять ребенка. Это бы оживило репортаж.
— Да, а если не пропустят?
— Ну, это еще не причина, чтобы не попытаться. Ко мне подошел бородатый дядя Слава (Ярослав Голованов, в то время спецкор «Комсомольской правды»), положил руку на плечо: «Хочешь поехать на встречу?»
От избытка чувств я только смог кивнуть головой. У дяди Славы зашевелилась борода.
— Приходи завтра в три, — ласково пригласил полковник со звездой Героя Советского Союза на груди. Как я потом узнал, корреспондент «Правды» Сергей Александрович Борзенко.
Трудно сейчас представить то, что я пережил до трех. Ехать хотелось и не хотелось, я радовался и страшно трусил. Но, несмотря на переживания, задолго до назначенного времени я с фотоаппаратом стоял у гостиницы.
Наконец появился автобус, и бородатый дядя Слава приказал: «Лезь под лавку».
Я втиснулся в автобусе под сиденье. Дядя Слава мне тогда казался страшно авторитетным и очень старым. Трудно было понять, как он работал в молодежной газете. Сейчас, в наше уже время, когда я его вижу по телевизору, он мне кажется гораздо моложе.
Лежать под сиденьем было неудобно и страшно, к тому же темно. Это меня закрывал от посторонних глаз полой своей шинели Борзенко. Когда проехали пропускной пункт, где проверяли документы, и я перестал ощущать запах сапожного крема от обуви проверяющих, Голованов продолжал инструктаж:
— Когда приземлится вертолет и все, толкаясь, бросятся к нему, ты тут же выскакивай и пробивайся к космонавтам, лезь между ног. Будут спрашивать, откуда, — он немного подумал, — говори, из «Пионерки».
Так я и сделал. На посадке ко мне снова подошел дядя Слава и спрашивает громко: «Откуда ты, мальчик?» Я сообразил, что спрашивает он для окружающих, для проверяющих, для космонавтов. Я смекнул, что это для алиби. «Из «Пионерки»», — громко отвечаю. Тут он как закричит: «Товарищи, среди нас космический «заяц»!»
Я обомлел от такого предательства. А Голованов меня к космонавтам подталкивает и кричит им: «Ребята, вас из «Пионерки» встречают».
Тут Владимир Александрович Шаталов подзывает меня к себе: «Ну, иди-ка сюда, как тебя зовут? Давай, фотографируй...»
У меня сердце упало. «Я уже всю пленку истратил», — отвечаю. Владимир Александрович крикнул корреспондентам: «Эй! Большие дяди, дайте пленку маленькому корреспонденту». А Алексей Станиславович Елисеев улыбается и говорит: «Да ладно, не надо, пусть лучше его с нами сфотографируют. Давай сюда».
В.А. Шаталов об этой встрече не забыл рассказать в своей книге «Трудные дороги космоса». Он вспоминает об этом случае с маленьким пареньком среди взрослых фотокорреспондентов.
А маленький паренек в тот день возвращался с аэродрома, как триумфатор, в лучах славы. Ехал я как раз на том сиденье, под которым лежал. Сидел рядом с Сергеем Александровичем Борзенко, корреспонденты подшучивали надо мной, а он сказал серьезно: «Сегодня начало твоей журналистской биографии. Когда-нибудь ты напишешь об этом, вспомнишь этот день». Потом погладил меня по голове и добавил: «И в космос ты полетишь, я верю».
Игорь КОЦ (г. Владивосток, собственный корреспондент «Советской России»):
СНОВА НЕ КО ВРЕМЕНИ!
Родился в год двадцатого съезда. Детские впечатления от оттепели — страстное желание наяву увидеть Хрущева. Но скоро его отстраняют.
Подмерзшие тюльпаны у постели однорукого парня. Хабаровский госпиталь. Мы, делегация пионеров, навещаем раненых героев Даманского. А в городских кинозалах шмыгают носами перед сеансами, когда крутят хронику: похороны пограничников в Имане. Скоро его по политическим мотивам переименуют в Дальнереченск. Я опять опоздал.
Бамовские разъезды, бараки, серебряные «звенья», заполошные диктовки в номер, гитары до рассвета. «В утреннюю свежесть наших просек робкие заходят поезда...» Дорога, ведущая к несметным сокровищам, еще не названа дорогой в никуда. И моим сверстникам еще не присвоен титул «молчаливого поколения». Но все сильнее зовет дорога...
Симпатичная цензорша курирует «Молодежку». Или купирует? Несоответствие ослепительной улыбки и чугунных формулировок такое, что хоть кричи. И крикнул, что думал, на излете застоя о трагедии Маяковского. «За допущенную политическую близорукость» уволен из редакции. Снова не в масть?
И снова однорукие, безногие, обожженные парни. Но они уже не в Хабаровске, а в Термезе, откуда передаю репортажи для «Советской России». Они уже гораздо младше меня, а не наоборот, как было в детстве. И, значит, ты опять не ко времени, как не к обойме перекосившийся патрон. Не успел, не воевал, не был. Хотя очень хочется быть. И взлететь — когда еще взлетать, как не в 33 года?
Владимир ЛАРИОНОВ (г. Гомель, инженер, член Союза журналистов СССР):
МОГУ ГОРАЗДО БОЛЬШЕ
Увы, ни астрономом, ни космонавтом я не стал. Но свою первую любовь пронес через все эти годы. Собрал около 600 книг по космонавтике и более 1500 слайдов с космическими сюжетами, прочитал за 18 лет около 1600 лекций по астрономии, космонавтике, проблемам поиска жизни во Вселенной. Выступал перед школьниками и студентами, рабочими и инженерами, тружениками сельского хозяйства и учеными, в Гомеле, Минске, Москве...
До сих пор не могу забыть слезы на глазах людей, которые пришли в планетарий (ныне уже закрытый!) на лекцию «Достижение СССР в освоении космоса», когда перед сеансом я сообщил им о гибели Г. Добровольского, В. Волкова и В. Пацаева. А как горят глаза ребятишек, которые видят книги и фотографии, подписанные космонавтами (мне не один раз посчастливилось побывать в Звездном, встречаться, беседовать с некоторыми из них). В моем активе как журналиста интервью с И.П. Волком, В.Г. Лазаревым, а также М.Л. Галлаем, материалы о Звездном, истории космонавтики и ее проблемах, аэрокосмическом образовании молодежи (я руководитель сектора массовых форм пропаганды ВАКО «Союз»). Однако чувствую, что могу гораздо больше. Но для этого нужны новые знания, информация из первых рук, командировки на Байконур, в ЦУП, ЦПК им. Ю.А. Гагарина. Но кто же предоставит такую возможность рядовому журналисту?
В.ПАСЕЧНИК (г. Москва):
ЦЕНА ПЕРА
Мне кажется, что весьма неблагодарно думает Главкосмос о профессионализме наших журналистов, быстро забыв все, что они для него сделали. Конечно, может быть, теперь Главкосмос будет обходиться теми репортажами, которые делают наши космонавты, а может быть, будет платить японцам?
Теперь о моем предложении. Коль нашему Главкосмосу реклама наших журналистов не нужна, почему бы им не полететь на американском «Шаттле»? Чем черт не шутит, может быть, американцам подойдет реклама советских журналистов? Это мог бы быть совместный полет советских и американских журналистов. Думаю, что ни в коем случае нельзя брать деньги ни от каких химических или других министерств. У них своих проблем хватает. Валюту надо заработать журналистам, и, коль такой подход к цене нашего пера, это должно стать делом чести.
Василий КАРПОВ (Московская обл., капитан, политработник):
ПУД АРМЕЙСКОЙ СОЛИ
В журналистику я пришел в 1983 году через работу замполита роты, через описание жизни изнутри, как она есть. А не это ли и требуется от космического журналиста?
Не секрет, кто-то придерживается мнения, что в космос должен полететь «журналист без погон». Лично я считаю попытки отделить военнослужащего от народа делом просто несерьезным. Неужели я, с детства, сполна познавший сельский труд, съевший не с одной сотней солдат не один пуд армейской соли, менее «народный» журналиста гражданского?..
Размышляя над вопросом полета советского журналиста в космос, ни в коем случае нельзя обходить экономический аспект. Знаю, что подготовка к полету и сам полет обойдутся довольно недешево. А ведь сейчас первоочередного решения требуют земные проблемы. И без того мы слишком далеко оторвались от земли. Поэтому свой полет я посвятил бы развитию объектов соцкультбыта для детей в Нечерноземье. Мне стыдно видеть на нашем по-настоящему русских масштабов широком Космическом проспекте немалое число убогих зданий сельских школ, клубов-развалюх и других «избушек на курьих ножках». Не знаю, хватит ли средств от публикации моих космических материалов на строительство нового клуба в поселке Тросна на Брянщине, где я вырос, но уверен, что с помощью «космической кампании» Союза журналистов СССР можно было бы построить в Нечерноземье не только этот клуб, но и ряд других учреждений, для детей. Ради таких конкретных земных свершений стоит лететь в космос!
Виктор ЗАЙЦЕВ (г. Свердловск, газета «Вечерний Свердловск»):
ГОТОВНОСТЬ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
Готовился я полететь в космос более двадцати лет — физически, морально, психологически, интеллектуально, как хотите. Вот лишь некоторые голые, что называется, факты моей журналистской биографии. Слетал на МИГ-15 (увы, на таком же разбился Юрий Гагарин) — «спарке», разумеется, на втором сиденье. Потом «сходил» за два звука — на суховском всепогодном перехватчике, стал свидетелем тренировочного перехвата в стратосфере, и на еще экспериментальном ТУ-144. Но все эти двадцать лет готовился вырваться не только из естественных пут земного тяготения, а, признаться, и из искусственных сетей вездесущей, гнетущей, давящей журналистов цензуры, стыдливо скрываемой у нас под названием Главлит, и цепей ненужного запретительства, надуманных тайн.
Евгений СКЛЯРЕНКО (г. Львов, газета «Слава Родины»):
НУЖНЫ НОВЫЕ СИЛЫ
На протяжении пятнадцати лет я ежегодно мучаюсь над проблемой, что дать в тематическую полосу на День космонавтики. Хочется, чтобы материалы были поучительными, интересными. Перечитаешь все полученное по линии ТАСС, и тоска берет. Шаблон, сухость, бездоказательность. Начинаю искать что-либо для перепечатки в журналах, но и там кроме туманных экспериментов глазу не за что зацепиться.
...Вот журнальный отчет о пресс-конференции, посвященной самому длительному в истории пилотируемому полету. Прочитал, но так и не понял, чем же занимался экипаж на орбите целый год. Неужели только терял кальций в организме? Читаешь этот отчет и невольно ловишь себя на мысли: а нужны ли полеты в космос? Обидно, что журналист не увидел на пресс-конференции главного, отобрал для публикации далеко не лучшие вопросы и ответы.
Печать нашу сегодня не узнать. Читается буквально все. Не наступила пока перестройка лишь в освещении космической темы. Одну из причин такого положения лично я вижу в том, что многие годы космос освещают одни и те же журналисты. А сейчас нужны новые силы, свежий взгляд. В этой связи, мне думается, заслуживает внимания решение комиссии отобрать 20 журналистов, из которых и определится кандидат на полет. Я не знаю, что и как напишет космонавт-журналист, поскольку не последнюю роль будет играть состояние здоровья, и в космос может полететь не лучший в профессиональном отношении, а вот остальные 19 могут сделать для пропаганды космонавтики очень много. Если каждый из них продуктивно поработает в Центре подготовки и напишет, скажем, серию очерков, то все вместе принесет пользы в сто раз больше. В этом плане, видимо, есть смысл подумать о том, чтобы периодически дней на десять приглашать в Центр подготовки космонавтов журналистов республиканских, областных, военных газет. Я уверен, что многие из них напишут прекрасные материалы и народ не станет сомневаться в целесообразности дальнейшего освоения космоса.
Александр ВАСИЛЕЦ (г. Москва, «Красная звезда»):
ОРЕОЛ СВЕРХСЕКРЕТНОСТИ
Мне кажется, что мы уже на заре космонавтики совершили большую ошибку, что в числе первых не отправили в полет самых немыслимых фантазеров и мечтателей. Это непременно надо было сделать, чтобы дать импульс их фантазиям, возбудить их воображение, а уж они бы обеспечили космонавтике, да и всему человечеству, возможность заглянуть в будущее. И не надо скептически улыбаться, ведь на глазах у нашего поколения многие сюжеты Верна, Беляева, Уэллса и других фантастов стали реальностью. Между прочим, совсем нелишне было бы повнимательнее прислушаться к их подсказкам, они могли бы уберечь разумное, рациональное человечество от многих ошибок планетарного масштаба. Впрочем, хватит рассуждений, может, сами попробуем? Закройте на минуту глаза, давайте эту минуту приблизим к себе из далекого, а возможно, и не очень далекого будущего. Что видите вы? Пока все в тумане? Нет ясных очертаний? Не волнуйтесь, они проявятся, нужно только сильно захотеть. Посмотрите, вон уже видна наша маленькая голубая планета. Не узнаете? Да она это, она, родная наша Земля. Удивляетесь, что так много зелени и совсем нет дымящих труб? Благодарите своих потомков, это они исправили наши ошибки. Не ищите, там нет ни заводов, ни гидростанций. Все промышленное производство выведено на орбиты и имеет замкнутый цикл. Энергии в космосе столько, что нет нужды рвать и корежить живое тело Земли, перекрывать ее вены и артерии. Нужно только пораскинуть умом и обратить эту энергию в дело, не гонясь за сиюминутной дешевизной, а заглядывая в завтрашний день. Не удивляйтесь, что не видно асфальтовых шрамов дорог и бетонных плешин аэродромов, они давно заросли деревьями и травой, там теперь живут звери и птицы. А транспорт на Земле весь воздушный, и не бензиновые моторы движут его, а укрощенная человеком гравитация, так что люди давно исключили из словарей слово «смог». Не найдете в них и таких понятий, как «война», «вражда», «преступление». Наши потомки мудрее нас, они не выбросили из памяти всего того, что сделали их предшественники. Они помнят имена Невского, Ломоносова, Пушкина, Ленина, знают Циолковского, Королева и Гагарина. Они ничего не забыли, их детям не нужно будет переписывать историю...
Я хочу полететь в космос, и нисколько не волнуюсь, что попытка оказалась тринадцатой: перед входом в комиссию я разверну назад фуражку или вообще войду спиною вперед. На всякий случай. Говорят, помогает...
Николай Иванович РОЗИНЬКОВ (г. Дзержинск Донецкой обл., рабочий шахты «Торепная»):
ОБИДНО!
Позвольте обратиться к начальнику Главкосмоса тов. А. Дунаеву.
Очень обидно за наших советских журналистов, активнейших сторонников и борцов за перестройку. Оказывается, валюта дороже чести, достоинства, патриотизма, престижа. Обидно!
Вы не имели права принимать такое решение. Неужели товарищи в ЦК и в правительстве с вами согласны?
По этой логике в 1961 году 12 апреля надо было заключить подобный контракт с американцами, которые тогда еще не были готовы к полету человека в космос. Представляете — на советском корабле «Восток» не Ю.А. Гагарин, а американец.
Зато какой куш можно было бы урвать. Повесомее, чем сейчас. А может, тогда валюта нам не нужна была, тов. Дунаев? Нам нужен был престиж, и мы его достигли. Первый космонавт Земли — наш, советский гражданин.
Пусть летит на здоровье себе японский журналист в космос, но только после нашего, советского. Ведь это первый в мире журналист-космонавт, и на советском корабле он должен быть советским.
Людмила ЧЕРНЯК (г. Черновцы Украинской ССР, газета «Советская Буковина»):
МНЕ СНИЛСЯ СОН...
Мне снился сон. Мы были космическими корреспондентами. Нас окружал темно-синий космос. Давно подготовили репортаж, а Земля не выходила на связь. Сидели молча и грустили. Вдруг в наушниках что-то затрещало. Это откликнулась Земля. Можно передавать материал. А утром в программе «Маяка» услышала сообщение о реальном космическом конкурсе журналистов.
Почему мне хочется полететь в космос? Если по-женски, то потому, что нет ничего прекраснее, чем ночное звездное небо. Конечно, теперь я его редко вижу. Вечная спешка, уличные фонари мешают. Другое дело — в селе. Идешь по неосвещенной дороге, а звезды все перед тобой — смотри, сколько хочешь. С городского тротуара рассматривать звездное небо не рискую. Прохожие решат, что ненормальная. Поэтому иногда выхожу на свою лоджию на четвертом этаже, поднимаю глаза к небу. Льется свет далеких звезд...
Если бы люди чаще смотрели на них, они были бы лучше: добрее, отзывчивее, мечтательнее. Не случайно искусственное ночное небо используют в дизайне современных квартир. Но это лирика.
А если по делу, то убеждена, что корреспонденты тоже должны жить на орбите. Вместе с космонавтами. Сколько репортажей было о космических полетах, рассказов самих космонавтов, представить по ним полнокровную космическую жизнь не смогла. Единственное, что осталось в памяти, — это сравнение нашей Земли с маленьким голубым шариком и наличие невесомости в космосе.
Но ведь космос — это не только наука. В представлении Константина Эдуардовича Циолковского — это жизнь людей, потерявших солнечное тепло на Земле. Великий ученый верил в то, что лучшая часть человечества никогда не погибнет. Когда начнет остывать Солнце, люди полетят к нему, будут селиться на его орбитах колониями. А когда оно угаснет, улетят к другому Солнцу. Свою научную мечту Циолковский обосновал в труде «Ракета и космическое пространство».
Я пропускала те места, где идут математические вычисления и теоретические изложения. А вот повесть «Вне Земли» прочитала с увлечением. До сих пор стоит перед глазами образ околосолнечных колоний, населенных людьми. Они выращивали в оранжереях все земные фрукты и овощи, победили невесомость, вели полнокровную, почти земную жизнь. И может, были счастливее, потому что не знали инфекций, суеты и дефицита.
Наши космонавты ведь тоже на орбите что-то выращивают. Но по газетным материалам невозможно представить себе это. Все подавалось с минимальной информацией.
Сейчас говорят, что космос должен служить людям, приносить реальную помощь. Но какую?
Ученые прошлого были людьми высокой духовности и нравственности. Циолковский выселение людей с Земли связывал только с остывшим Солнцем, без которого они не смогут жить на планете. Он, наверное, и предположить не мог, что люди так «нахозяйничают», что отравят воздух, воду, почву. И это не меньшая угроза для жизни землян, чем потухшее Солнце.
Центральные газеты не раз писали и пишут о так называемой химической болезни у нас в Черновцах. Дети лечились в клиниках Киева и Москвы. Клиницисты говорили матерям заболевших детей, что им как минимум полгода нельзя возвращаться домой. А куда деваться? Отправили наших детей в санаторий «Украина» под Киевом. А там чем лучше? После чернобыльской аварии, разумеется. Была я в этом санатории. Выслушала все обиды матерей. Они говорили, а рядом бегали дети с облысевшими головками. Ничего ужаснее не видела.
Теперь этих детей отправляют в Крым. Но и в Крыму нет чистого воздуха. И такое впечатление, что его не осталось на Земле. Может, пора создавать в космосе колонии, чтобы лечить в них детей, наше будущее?
Мне 34 года. Нельзя сказать, что тренированная, но и не болею. Может, интересно было бы испытать на полет в космос человека, ведущего на Земле заурядный здоровый способ жизни, тем более женщину?
Сказала по телефону подруге, что собралась в космос, а в ответ слышу: «Сиди дома, дохлик!..»
Но в том-то и беда, что дома сидеть уже не хочется. Вот если бы в космос за репортажем слетать, поплавать в невесомости!.. Только чтоб на Землю вернули. Живой и невредимой.
Николай Евгеньевич ТРЕТЬЯКОВ (г. Москва):
СПАСИБО ЗА ЗАЩИТУ
Большое спасибо за защиту «Космической программы»!
Не ожидал такой быстрой реакции. Молодцы журналисты — не смолчали! И встретили понимание и поддержку большинства советских людей! И все же, пусть будет воспринято без обиды, легче из ученого подготовить журналиста, чем из журналиста — ученого! История дает замечательные примеры: Гумбольдт, Дарвин, Брэм, Миклухо-Маклай, Пржевальский, Арсеньев, Обручев. Я думаю, вы согласитесь со мной, что мало кто из журналистов настоящего и прошлого сможет соперничать с ними не только в точности, но и в образности и красочности описания природы, изучаемых явлений и событий, свидетелями и участниками которых они являлись. Наиболее склонны и способны к этому творчеству ученые, которых ранее (сейчас — реже) называли «натуралистами»: географы, зоологи, ботаники, этнографы.
Но тем не менее, первым журналистом в космосе должен быть профессиональный журналист, ибо он является символом данной эпохи — эпохи больших перемен. Основа перестройки — гласность, а журналист (корреспондент, комментатор, репортер и т. п.) — основной активный элемент механизма гласности! Так что журналисту (разумеется, нашему, советскому!) — «зеленая улица» в космос!
Александр Петрович ЗАГАЕВСКИЙ (г. Мурманск):
ХОТЬ ТРУБОЧИСТ — НО ПЕРВЫЙ
В последнее время в печати и по ЦТ развернута кампания в поддержку о том, чтобы первым журналистом в космосе был советский человек. Кампания нездоровая, какая-то истеричная. Если следовать этому принципу, надо послать в космос и первого советского сантехника. И обязательно, чтобы первым в космос полетел советский трубочист. Это же — дурдом!
А то такую вакханалию подняли, «круглые столы» руководителей прессы, даже неудобно делается. Надо менять стереотипы о смысле жизни. Узколобым тяжко быть.
Сергей ЖУКОВ (г. Москва, журнал «Экономика и техника»):
КАК ПОТЕНЦИАЛЬНЫЙ ЧЛЕН ЭКИПАЖА
Космонавтика вызывает сегодня сложное чувство: неодолимый интерес, надежду, тревогу, раздражение. Интерес легко объясним — люди, сознательно или подсознательно, ощущают свое родство со Вселенной. Надежда и тревога связаны с ростом технического могущества: космос может объединить нас, а может обрушить на головы смерть, сделанную нашими же руками. Раздражение тоже понятно — на глобальные космические НИИ уходят огромные средства и лучшие творческие силы, а оборачиваются ли их разработки благами для землян?
Люди хотят знать, чего им ждать от космонавтики. Для специалистов и для «космической» прессы настало время конструктивного диалога с обществом.
Надо ли для этого лететь в космос? Считаю — надо.
Орбитальный полет пойдет на пользу журналисту, тем более журналисту, подготовленному уже писать о космонавтике. Практика, рабочие отношения с профессионалами помогут ему выработать взгляд изнутри, дадут новую пищу для размышлений. Человек независимый, свободный от корпоративности, он не побоится высказывать смелые, свежие, пусть и спорные, идеи. А космическая трибуна многократно усилит его голос.
Я верю и в другое свойство полета. Эмоциональное потрясение, вызванное впечатлениями космоса, может разом воспламенить творческую натуру. Обретая особый строй мысли и чувства, человек напишет о космонавтике (и не только о ней), как никогда не писал раньше.
...Вся моя жизнь была подготовкой к космическому полету — полету с пером в руке.
Я родился в Джезказгане, в сотне километров от космодрома Байконур. Степной горизонт широк, я ребенком наблюдал старты кораблей, беспокойными звездами уплывающих в черную бездну. Мечта глянуть за атмосферу привела меня из сибирского поселка, где окончил школу, в МВТУ. С нею выбрал специальность, тему кандидатской диссертации, с нею пришел в КБ, основанное С.П. Королевым. Участвовал в постановке бортовых экспериментов, инструктировал космонавтов, осваивал их профессию.
Заявление в отряд, с которым пришел к Генеральному конструктору В.П. Глушко, отразило ступеньки моей «космической лестницы»: «...к полетам систематически готовлюсь с 1984 года. Изучил соответствующие изделия. В составе группы инженеров-испытателей успешно прошел медицинскую комиссию Института медико-биологических проблем...»
Заявление — документ официальный. В нем не напишешь, что желание лететь, планы стать космонавтом отражены в письмах и дневниках последних пятнадцати лет; что стремление исходит из подсознания, генов, глубин твоего существа; что космос снится по ночам, грезишь им наяву:
Мерцают святочным огнем
Бездонные поля.
Мне снится сон. Во сне моем
Рождается Земля...
Сделать крутой поворот меня заставила перестройка. Я чувствовал: мое место среди тех, кто меняет условия в экономике и политике. Работа во Всесоюзном совете молодых ученых и специалистов, где носятся новые идеи, преподавание экономики в МВТУ укрепили это чувство; к тому же техника никогда не поглощала меня целиком: я рассматриваю ее как средство познания мира. После мучительных колебаний выбор был сделан — я стал редактором журнала СССР-ФРГ «Экономика и техника».
На прощание сказал руководителю полетов, что намерен вернуться в качестве космонавта-литератора, что полностью отвечало бы моей природе. Владимир Соловьев с сомнением покачал головой: «Это не Америка! Журналисты, писатели у нас пока не летают...»
Два месяца спустя в Вашингтоне, на Диалоге восходящих лидеров СССР и США, я был застигнут врасплох шуткой товарища, обратившегося к школьникам: «Убежден, что перед вами — будущий советский космонавт». Юные американцы повскакивали с мест, обступили, стали аплодировать, задавать вопросы. Встреча эта до сих пор стоит в моих глазах: зал конгресса США, сияющие детские лица... Понял тогда: космонавтика не уйдет из моей жизни, и молча поклялся сделать все возможное, чтобы побывать в космосе и написать о нем.
Храню признательность детям Америки, чей искренний порыв заставил меня по-новому осмыслить мою мечту, осознать, что она достижима.
...Второе поколение людей космической эры, к которому отношусь и я, не мыслит себя вне космоса. На наше время и время ближайших потомков приходятся такие задачи, как изучение Солнечной системы с помощью автоматических станций и пилотируемых кораблей; развитие инфраструктуры ближнего космоса (глобальные информатика и энергетика, орбитальные лаборатории, заводы, поселения на Луне). Все это должно сформировать планетарную ноосферу и создать базу для движения человечества в глубь Вселенной.
Нам нужна объединенная, мирная космонавтика земной цивилизации.
«Политика нового мышления» рано или поздно разрушит барьеры подозрительности, и народы начнут сообща осваивать космос. По какому пути пойдет сотрудничество?
Вот логичное, на мой взгляд, развитие событий:
1. Вводится международный контроль экологии космоса. Многие современные технологии недостаточно отработаны и отравляют его.
2. Расширяется интернациональная подготовка кадров для космонавтики. Начало уже положено — в 1988 году организован Международный космический университет.
3. Принимаются совместные технические программы. Например, проекты орбитальных станций нового поколения, разрабатываемые раздельно СССР и США (в кооперации с Канадой, Японией, Европой), объединяются для создания единого технополиса.
4. Военная техника используется в мирных программах. Скажем, снимаемые с вооружения межконтинентальные баллистические ракеты доставляют грузы на орбиту. Научные стимулы развития космонавтики постепенно вытесняют стимулы военные.
5. Создается единая сеть управления космическими аппаратами. В первую очередь объединяются центры управления полетами, станции слежения СССР и США. Этот шаг, технически возможный уже сегодня, принесет миллиардную выгоду.
6. Происходит международное разделение труда в космонавтике. Программное обеспечение, системные исследования, проектирование и сборка космических аппаратов, вероятно, останутся за СССР и США; электроникой и оптикой займутся Япония и ФРГ, металлургией — Швеция и Норвегия, питанием — Финляндия и Венгрия и т. д.
Для полетов используются национальные космодромы, прежде всего Байконур и космодром имени Кеннеди; в будущем создадим международный космодром. Предлагаю для него несколько возможных площадок: Абиссинское плоскогорье (Эфиопия), пустыня Наска (Перу), плоскогорье штата Бангалор (Индия), пустыня Гоби (Монголия). Преимущества названных районов — малая плотность населения; обширные естественные плоскости, поднятые на умеренную высоту (от тысячи до двух тысяч метров над уровнем моря); удобная с точки зрения космической баллистики географическая широта. Строительство международного космодрома может мощно стимулировать экономическое развитие страны — владелицы территории...
Мировая космонавтика будет создана из космонавтик национальных. Для того чтобы достойно войти в планетарное сообщество, космонавтика СССР должна решить ряд внутренних проблем. Речь идет, как мне кажется, о настоящей реформе, составляющими которой являются:
1. Разрешение назревших противоречий между космической наукой и космической промышленностью. Перевод космической индустрии с военных на мирные рельсы: Академия наук СССР, гражданские ведомства призваны выступать ее заказчиками много чаще, чем Министерство обороны.
2. Организационно-экономические преобразования, трудноуправляемые космические фирмы-сверхгиганты должны уступить место модульным, гибким структурам, где число занятых соответствует выполняемым задачам.
3. Открытость, освобождение от пут неоправданного засекречивания. Парламентское обсуждение финансирования космических проектов. Научно-технический обмен с мирными отраслями и с Западом. Стажировки молодых специалистов в мировых научных и технологических центрах.
4. Резкое повышение практической отдачи от космонавтики. Внедрение космических технологий в народное хозяйство, в совместные предприятия, особенно на территории свободных экономических зон. Коммерческое использование пилотируемых и автоматических полетов.
Все это вещи довольно очевидные. Вопрос состоит в том, как именно осуществить реформу.
Здесь-то и должна помочь космическая журналистика: инициировать обсуждение проблем, представить общественному мнению разные мнения, дать сравнение отечественного уровня с зарубежными аналогами.
Что я сделаю, если буду включен в группу подготовки к космическому полету, слетаю в космос?
Мое кредо — писание и практическое действие.
Как журналист я обязуюсь подготовить цикл статей, написать книгу. По всей вероятности, состоится и цикл стихов.
В статьях не только репортажи о тренировках, о полете, о своих ощущениях. Я давно стремлюсь разобраться в вопросах, составляющих будущность космонавтики. Своими публикациями буду содействовать реформе. Например, расскажу налогоплательщикам, как расходуются их деньги, что мешает повышению отдачи от космических исследований. Живые впечатления встреч и бесед дополню записями, сделанными за время работы в космонавтике.
Академик Сагдеев поднял в печати проблему разрыва поколений в космической науке. Она остро волнует моих сверстников. В своей книге напишу о таланте, который сталкивается с эгоизмом административной системы в космонавтике, о драматических взаимоотношениях людей.
Стихи пишу давно. Стоит только представить, как испытываю перегрузку, замкнутое пространство, запахи и звуки, зависаю в скафандре над огромной Землей, вглядываюсь в лучистую бесконечность, — и ритмы начинают звучать во мне...
Как организатор я работаю в направлениях: сотрудничество космических государств, конверсия, коммерческий космос.
Светлане Савицкой и мне, в партнерстве с НАСА и Планетарным обществом США, поручена подготовка советско-американского семинара по сотрудничеству в космосе. Он задуман как семинар будущих технических и научных руководителей новых программ, в том числе и марсианской.
Я член комиссии по развитию хозрасчетных молодежных центров в космической индустрии, а через свой журнал участвую в рекламировании космической техники и технологии, в поиске мирных заказов для оборонных заводов.
Звание космонавта поможет в этой работе не только мне, но и целому слою активных молодых профессионалов из космической науки и промышленности.
Как потенциальный член экипажа предлагаю коммерческую программу, которая частично окупит затраты на командировку журналиста, а возможно, принесет Главкосмосу рублевую и валютную прибыль.
Одна из идей — первая внеземная газета. Идея бродит в умах и, значит, назрела. Место в газетной полосе, право распространения тиража будут проданы на аукционе, цена — соответствовать уникальности издания. Основанная в космосе, газета продолжит свою жизнь в будущих экспедициях.
Считаю, что полет представителя прессы должен привлечь внимание молодежи к космонавтике как приоритетной, высшей задаче человечества. Готов провести серию уроков с орбиты по космической философии и поэзии, по истории и перспективам космической техники, по экологии Земли и космоса. Интересен также телемост между ведущими учеными и юными космонавтами.
Мне тридцать два года. Я готов к полету физически, технически и духовно. Готовность физическую подтверждают разряды по самбо. Техническая состоит не только в том, что учился ремеслу бортинженера и могу быстро овладеть им в полном объеме, но и в научной квалификации экспериментатора, способного проводить исследования на орбите. Духовная готовность — в сделанном и написанном, но гораздо больше — в возможном, в творческой силе, которую ощущаю в себе.
Я за совместный полет советского и японского журналистов. Два взгляда, два пера — репортерская работа сразу становится объемной.
Обращаюсь к компании ТВ. Спорт рождает доверие между людьми. Приглашаю японского коллегу на поединок по дзюдо в невесомости. Ей-богу, это будет не менее любопытно для телезрителей, чем полет бабочки или плетение паука в Космическом доме, и не менее символично, чем йога, которую демонстрировал на орбите индус Ракеш Шарма!
Мы — дети Космоса и мечтаем прикоснуться к нему каждый по-разному. Здесь не только рассудок, но и нечто неизмеримо глубокое.
Это похоже на любовь: ее невозможно объяснить, от нее нельзя отказаться...
Анатолий МАКАРОВ (г. Владивосток, редактор многотиражной газеты «Авангард»):
ГДЕ ВЫ, БРАТЬЯ ПО РАЗУМУ?
Попробуем назвать ориентировочно количество световых лет от Земли до ближайшей живой планеты (я не говорю — до цивилизации, всего лишь до планеты, где есть животный мир). Она будет выражаться числом с цепочкой колец, которая протянется до самой дальней звезды, наблюдаемой человеком при помощи современных технических средств. Чтобы прочитать это число, надо лететь со скоростью света миллионы лет. Затем возведем его в миллионную степень, а потом еще умножим на два. Вот это и будет расстояние до ближайшей звезды, где есть жизнь. Конечно, по сравнению с бесконечностью оно ничтожно мало. Природа устроила так, что цивилизации не могут контактировать друг с другом. Разум — большая ценность в мириадах Вселенных. И все-таки...
Разные измерения — разное расстояние. Для одной системы миллионы световых лет, для другой — два-три шага. Микрокосмос и макрокосмос.
Для начала давайте отправимся в микрокосмос. Вот размеры нашего тела резко стали уменьшаться, окружающие предметы взгромоздились до небес. Вот уже «плаваем» среди молекул, среди атомов и электронов, мезонов и пи-мезонов и прочих элементарных частиц. Вот уже частицы возрастают до размеров планет. Мы — в микрокосмосе. Он напоминает наш космос, лишь карта звездного неба совсем другая. Планеты, в свою очередь, также состоят из молекул, атомов и прочее и прочее. Можем продолжить путешествие и отправиться на следующую ступень микромира, затем — на более низкую и так далее до бесконечности. Но пока хватит: страшновато.
Вернемся в наш мир, немного передохнем и отправимся в макрокосмос. Теперь проделаем обратное — неким образом начнем увеличиваться в размерах. Вот уже нынешние планеты стали элементарными частицами, а мы вышли на качественно новый уровень: вся наша галактика умещается в небольшой точке мизинца. Мы попали в неведомый мир, но похожий на наш: такая же черная глубина космоса, планеты, необозримое бесконечное пространство...
К сожалению, только полет фантазии может содействовать нам в этих путешествиях в пространстве и во времени. И в микромире и в макромире возможна жизнь. Вот написал эту фразу и увидел в каждой букве, в бумаге, если проникнуть вглубь, как рождаются и умирают целые миры, ведутся войны, люди работают, любят, страдают, ищут истину, пытаются разгадать тайны бытия. И все это в чудовищно сжатые сроки. Для меня секунды, для микромира — миллионы и миллиарды лет.
И в то же время наша Вселенная — часть какого-то вещества в макромире. Может быть, такой же человек, как я, занят написанием математической формулы или стихов, вот он задумался. Не было нас, появились мы, исчезнем бесследно (имею в виду земную цивилизацию) — для существа в макромире пройдет всего доля секунды.
Да, жизнь есть везде. Она буквально пронизывает материю в пространстве и во времени (допускаю, что и количество «материй» бесконечно, она не одна). И на нашем раскаленном Солнце (в его микромире) есть планеты, где царит адский холод, есть планеты, где развилась жизнь! А наша Земля? Она имеет электрический заряд, поле и вполне может сойти за электрон или еще за какую-нибудь элементарную частицу.
И хотя человек произошел от обезьяны, мне думается, начала зарождения жизни мы не обнаружим: она существовала всегда и везде, переходит из микромира в макромир. Каким чудесным образом из неорганического возникает органическое? Быть может, происходит так, как случится в будущем: земляне освоят космос, сумеют регулировать движение планет и однажды из безжизненных осколков Вселенной составят систему, подобную копии молекулы белка. В макромире эта молекула попадет в благодатную почву — и рождается новая цивилизация, которая даст толчок следующей и т. д. А что?
Нет, ничего нового я в своих заметках не открыл. Просто хочется еще раз привлечь внимание человека к загадочному и удивительному миру, в котором живем. Конечно, неприятно, что быт нас заел и мы не испытываем радости и подъема от того, что нам открыты широчайшие возможности для творчества. Человек — творец в более глубоком и высоком смысле слова, чем мы порой понимаем.
Андрей ТУМАНОВ (г. Москва, газета «Водный транспорт»):
ЧТОБЫ НЕ ЗАПУСКАТЬ МУСОРЩИКОВ
Уже сейчас вокруг Земли столько мусора крутится что приходится у космических кораблей и спутников орбиты специальные подбирать: не дай бог напорешься. А что завтра будет? Страшно и представить.
Кто же будет защищать окружающую космическую среду, кто не даст пускать наши денежки на космический ветер? И, наконец, кто поведает миру, что космос вовсе не та пугающая бесконечная пустота, как рассказывали нам в школе. Что он не менее красив, чем наша дорогая, хотя уже и изрядно потрепанная Земля.
...Думаю, нужно иметь космических журналистов. Хотя бы для того, чтобы завтра не запускать первых космических мусорщиков...