КЛЕВЕТА
Десятого ноября космонавт Белоконев докладывает с орбиты:
- Внимание, внимание! Материальная часть в порядке. Вероятно, будет возможность изменить курс.
Земля отвечала: «Будь осторожен. Не выходи за рамки намеченной программы, это опасно».
Белоконев рапортовал: «Только что кончил фотографировать согласно программе. Это великолепно!»
Десятого ноября космонавт в иллюминаторе увидел странные светящиеся частицы. С Земли попросили достать образец.
Белоконев ответил: «Я постараюсь, но не знаю, как это сделать. Я очень замерз».
Одиннадцатого ноября Белоконев доложил, что давление в корабле нормальное и все идет великолепно. А вскоре поспешил обрадовать Центр управления:
— Мне повезло. Я достал образец! Что? Радиация? Я не думал об этом. Они опасны?
Двенадцатого ноября в треске атмосферных разрядов раздался тревожный голос Белоконева:
— Я не слышу вас! Я не слышу вас! Батареи не работают! Внутри темно. Приборы больше не сигнализируют. Кислород! Товарищи! Ради бога, могу ли я что-нибудь сделать? Что? О, черт! Я не могу. Вы понимаете? Вы понимаете?
«Корабль ушел с расчетной орбиты. Речь космонавта перешла в невнятное бормотанье и в конце концов исчезла совсем. Никогда уже больше не слышали мы о бедном храбром Белоконеве. А сколько было таких же, как он? Американцы спрашивают: действительно ли Юрий Гагарин был первым человеком, побывавшим в космосе?..»
По первому впечатлению текст этот напоминает отрывок из малограмотного научно-фантастического рассказа. Но ведь это не рассказ, а почти дословное изложение «радиоперехвата» из космоса, опубликованного в молодежном еженедельнике «Уикэнд» за подписью некоего Алана Хейндерсона! Все это выдается за чистую правду!
И вот четверть века спустя после смерти «бедного храброго Белоконева» (если верить Хейндерсону. А верить ему нельзя!) я сижу в его квартире, а точнее, в квартире Алексея Тимофеевича Белоконова, и он рассказывает мне историю своей мнимой гибели;
— В 50-х годах, задолго до гагаринского полета, я и мои товарищи, тогда совсем молодые ребята,— Леша Грачев, Геннадий Заводовский, Геннадий Михайлов, Ваня Качур, занимались наземными испытаниями авиационной аппаратуры и противоперегрузочных летных костюмов. Кстати, тогда же были созданы и в соседней лаборатории испытывались скафандры для собачек, которые летали на высотных ракетах. Работа была трудная, но очень интересная. Однажды к нам приехал корреспондент из журнала «Огонек», ходил по лабораториям, беседовал с нами, а потом опубликовал репортаж «На пороге больших высот» с фотографиями (см. «Огонек» № 42, 1959 г.— Я.Г.). Главным героем этого репортажа был Леша Грачев, но обо мне тоже рассказывалось, как я испытывал действие взрывной декомпрессии. Упоминался и Иван Качур. Говорилось и о высотном рекорде Владимира Ильюшина, поднявшегося тогда на 28 852 метра. Журналист немного исказил мою фамилию, назвал меня не Белоконовым, а Белоконевым. Ну, вот с этого все и началось. Журнал «Нью-Йорк джорнэл Америкэн» напечатал фальшивку, что я и мои товарищи летали до Гагарина в космос и погибли. Главный редактор «Известий» Алексей Иванович Аджубей пригласил нас с Михайловым в редакцию. Мы приехали, беседовали с журналистами, нас фотографировали. Этот снимок был опубликован в «Известиях» (27 мая 1963 г.—Я.Г. ) рядом с открытым письмом Аджубея мистеру Херсту-младшему, хозяину того журнала, который нас отправил в космос и похоронил. Мы и сами опубликовали ответ американцам на их статью в газете «Красная звезда» (29 мая 1963 г.—Я.Г.), в которой честно написали: «Нам не довелось подниматься в заатмосферное пространство. Мы занимаемся испытанием различной аппаратуры для высотных полетов». Во время этих испытаний никто не погиб. Геннадий Заводовский жил в Москве, работал шофером, в «Известия» тогда не попал — был в рейсе, Леша Грачев работал в Рязани на заводе счетно-аналитических машин, Иван Качур жил в городке Печенежин в Ивано-Франковской области, работал воспитателем в детском доме.
Позднее я участвовал в испытаниях, связанных с системами жизнеобеспечения космонавтов, и даже после полета Гагарина был удостоен за эту работу медали «За трудовую доблесть»...
Сидим с Алексеем Тимофеевичем, листаем альбомы со старыми фотографиями и документами. Вот пропуск № 2529, выданный Белоконову А. Т. на левую трибуну Красной площади 14 апреля 1961 года, когда Москва встречала Юрия Гагарина... Выходит, никак не мог погибнуть «бедный храбрый Белоконев» до этого дня, тем более что и ныне он жив, отличается для своих лет (ему 54 года) завидным здоровьем, вырастил двух сыновей и радуется внуку Антону.
Когда читал зарубежные статьи о «погибших в космосе до полета Гагарина советских космонавтах», поначалу испытывал этакое иронично-брезгливое чувство: «Ведь как-никак профессионалы же сочиняли, неужели не могли придумать фальшивку поумнее?» Но чем больше я читал, тем меньше оставалось во мне благодушия. Я понял: это вовсе не невинная ложь, не «наспех», «на халтуру» состряпанная, недожаренная газетная «утка». Давайте называть вещи своими именами. Это продуманная антисоветская пропагандистская кампания, авторы которой стремятся уже много лет одурачить миллионы людей, принизить научные и технические достижения нашей страны.
Полет Юрия Гагарина был не только научно-технической, но и политической победой нашей страны. Это прекрасно понимали на Западе. «С точки зрения пропаганды,— писала газета «Нью-Йорк геральд трибюн»,— первый человек в космосе стоит, возможно, более 100 дивизий или дюжины готовых взлететь по первому приказу межконтинентальных баллистических ракет». И вполне естественным, ожидаемым было желание наших недругов принизить значение этого полета, отыскать в нем какие-нибудь изъяны, как-то его скомпрометировать. Поначалу второпях наделали глупостей, опять писали о «русских фокусах» и «магнитофоне на орбите». Американский журнал «Ю. С. Ньюс энд Уорлд рипорт», например, писал в 1961 году, что первый полет состоялся за несколько дней до 12 апреля, но пилот погиб, а Гагарин потом «играл» на земле его роль. Собственно, повторилась ситуация осени 1957 года, когда нашлись люди, и довольно ответственные, которые говорили: «А может, и нет никакого спутника, может, это так, русский фокус?» Потом американец Ллойд Меллон написал, например, что все победы советской космонавтики вымысел, что никакие лунники не летали, а фотография обратной стороны Луны — фальшивка.
Итак, воспользовавшись публикацией в «Огоньке», «зачислили» испытателей в космонавты. Получили достойную отповедь. Впрочем, еще до того, как «Известия» напечатали открытое письмо Херсту после полета Ю. Гагарина и Г. Титова, американцы, как вспоминает Белоконов, снимали в Советском Союзе документальный фильм «Советы в космосе» и на съемках встречались с испытателями, в том числе с Алексеем Белоконовым, а значит, могли убедиться, что он жив-здоров. Ну, ладно, влипли в некрасивую историю, пойманы, как говорится, с поличным. Но проходит какое-то время, и тот же «Нью-Йрок джорнэл Америкэн», а за ним и «Уикэнд» все начинают снова: опять «хоронят» в космосе наших испытателей, и «Известия» опять вынуждены уличать клеветников в публикации «Потрепанная фальшивка» («Известия» от 30 июня 1965 г.). Тогда же вновь откликается и «Красная звезда» статьей генерал-лейтенанта ВВС Н. П. Каманина «Кому нужны космические небылицы».
Значит, это уже не случайная ошибка, а вполне осознанная пропагандистская акция. Суть ее можно обозначить так: «Гагарин, разумеется, летал, и он герой, конечно. Но вся штука в том, что Гагарин был отнюдь не первым. До него русские много раз пытались запустить человека в космос, это им не удавалась, люди гибли, а русские, естественно, об этом помалкивают. Таким образом, Гагарин—просто счастливая случайность».
Нежданно-негаданно в эту новую клеветническую орбиту было втянуто имя известного нашего летчика-испытателя, Героя Советского Союза Владимира Сергеевича Ильюшина. 8 июня 1960 года, когда Ильюшин ехал на аэродром, встречный автомобиль с пьяной компанией ударил его, как говорится, «лоб в лоб». Травма была очень тяжелой. Ильюшин долго лечился в Москве, а заключительный курс провел по рекомендации врачей в Китае на целебных источниках. «Герой, сын знаменитого авиаконструктора, со сломанными ногами. Все ясно; летал в космос до Гагарина, попал в катастрофу при приземлении»—так родилась новая «утка». Называлась даже дата старта Ильюшина на космическом корабле «Россия»: 7 апреля 1960 года. И хотя сам Владимир Сергеевич рассказал всю правду об этом несчастном случае на страницах журнала «Юность», на Западе нет-нет да и вспомнят эту историю, руководствуясь великой формулой: «То ли он шубу украл, то ли у него шубу украли, но что-то было...»
Владимир Ильюшин—человек известный, популярный, ошельмовать его трудно. Куда проще вместо реальных людей изобрести или «мертвые души», или придумать космонавтов, подобно тыняновскому подпоручику Киже, «фигур не имеющих» вообще. Джеймс Оберг в «Аэрокосмическом историческом вестнике» признает, что доказательств того, что русские космонавты погибали в космосе до 1967 года, нет. Оберегая свою репутацию солидного и объективного журналиста, Оберг выступает вроде бы борцом с якобы прочно бытующим на Западе мнением о том, что раз многочисленные истории о гибели советских космонавтов существуют, значит, что-то было. В начале своей статьи «Фантомы космоса. Секретная смерть русских космонавтов» Оберг называет четыре фамилии: Долгов, Грачев, Заваловский, Лодовский. Откуда эти фамилии? Что за люди?
Долгова я «вычислил» довольно быстро. Подразумевался, очевидно, Петр Иванович Долгов — известный советский парашютист. Френк Эдвардс в журнале «Фейт» утверждал, что Долгов летал в космос и погиб. По словам этого журналиста, корабль Долгова засекли станции слежения в Турции, Швеции, Англии, Италии и Японии. Однако ни одна станция в этих странах не подтвердила этого сообщения. Более того, крупнейший английский радиоастроном сэр Бернард Ловелл, работавший на одной из самых крупных в мире радиообсерваторий Джодрелл Бэнк, прямо тогда заявил: «У нас нет никаких оснований считать, что в СССР состоялся какой-либо неудачный запуск космического корабля».
Петр Иванович Долгов действительно погиб во время парашютного прыжка с высоты 24500 метров. После того как он вместе с другим знаменитым парашютистом-рекордсменом Евгением Андреевым покинули гондолу стратостата «Волга», у Долгова произошла разгерметизация скафандра, и на землю он опустился уже мертвым. Но ведь трагедия эта произошла не до полета Гагарина 11 октября 1960 года, как утверждал Эдвардс, а после этого полета — 1 ноября 1962 года, не говоря уже о том, что парашютный прыжок из стратостата не имел к космонавтике решительно никакого отношения.
А Грачев откуда взялся? До встречи с А. Т. Белоконовым я не знал об испытателе Г. Грачеве. Сижу, вспоминаю. Довольно распространенная русская фамилия. Был Акинфий Грачев—знаменитый глава старообрядческой церкви в Самаре. Полететь в космос вряд ли хотел. В XIX веке жил замечательный овощевод-селекционер Ефим Грачев. Помню Леонида Павловича Грачева—директора издательства «Известия». Тоже совершенно земной человек... Внимание! Может быть, Андрей Дмитриевич Грачев? Это был выдающийся конструктор жидкостных ракетных двигателей, последние 16 лет жизни работал с академиком Валентином Петровичем Глушко в ГДЛ—ОКБ. Его именем назван кратер на Луне. И хотя он много сделал для нашей космонавтики, сам в космос не летал, да и скорее всего не получил бы разрешения на такой полет по возрасту (он родился в 1900 году). И никак погибнуть до полета Гагарина он не мог, поскольку умер через три года после этого полета. Теперь я убежден, что Грачев появился из той же публикации в «Огоньке». В других списках «погибших» и Качур, которого тоже упоминал «Огонек».
А потом я вдруг подумал: да что же это я голову-то ломаю, «истоки» отыскиваю! Да нет никаких истоков, все это просто из пальца высосано! Позднее западные средства массовой информации пополнили отряд советских космонавтов Ростиславом Богдашевским, Юрием Вавкиным, Иваном Корнеевым, Вороновым, Виноградовым и т.д. Люди с такими именами наверняка существуют, но в космос они не летали и никогда не готовились к такому полету.
Преднамеренность всей этой клеветы видна еще из такого факта, что для правдоподобия в нее нередко вставляется какая-нибудь реальная деталь. Ильюшин действительно был ранен, Долгов погиб в стратосфере, Грачев увековечен в лунном атласе. Впрочем, если нет такой детали—не страшно, и так сойдет. С другой стороны, многие статьи о космических катастрофах до полета Гагарина написаны в каком-то псевдоконфузливом тоне. Чувствуется, что авторам и самим неловко врать. Поэтому подтекст часто такой: «Мы, конечно, ничего не утверждаем, но, сами понимаете, дыма без огня не бывает...»
Что касается научной и технической стороны дела, то тут Белоконев с радиоактивными частицами, которые он отлавливал в космосе, вовсе не одинок. Некоторые сообщения подобного рода были рассчитаны на абсолютно темных, дремучих читателей. Писалось, например, о том, как умирал в космосе советский космонавт, запущенный незадолго до старта Гагарина— 4 февраля 1961 года. Дата выбрана опять-таки не случайно, а для придания всей версии правдоподобия: в этот день на Байконуре действительно была запущена автоматическая межпланетная станция к Венере, которая, к сожалению, не вышла на расчетную орбиту и превратилась в искусственный спутник Земли. Никакого отношения к программе пилотируемых полетов этот запуск не имел. Так вот, нашелся некий итальянский физиолог, который, «прослушав запись сердечных ударов космонавта, заявил, что они принадлежат умирающему человеку». Неужели те, кто печатал эту чушь, не знают, что если бы и летел тогда человек в космическом корабле, то биоинформация о его состоянии передавалась бы с помощью закодированной телеметрии и без специальной дешифровки на Земле (которую, кстати, никто не делает, так как медикам она не нужна) сигналы, идущие из космоса, не могут звучать, как удары сердца. Это у нас школьники знают.
Особенно преуспело с сообщениями о «гибели советских космонавтов» итальянское агентство «Континенталь». Согласно его сообщениям, в суборбитальных полетах в 1957 году погиб космонавт Лодовский, на следующий год—Шиборин, еще через год—Митков. Все эти фамилии — придуманные. Главными поставщиками информации для «фабрики смерти»—так в насмешку журналисты окрестили «Континенталь»— были братья Арчилло и Джамбатиста Юдика-Кордилья, которых называют то учеными, то радиолюбителями и которые построили под Турином собственный центр подслушивания в космосе—Торре Берта, где и фабриковались клеветнические «радиоперехваты» и «затухающие сердечные ритмы». Удивительно, но любительский «центр» Торре Берта ухитрялся регистрировать такие сигналы, которые никакая другая станция, специально оснащенная для приема информации из космоса, не слышала. Как известно, существует особый вид юридически наказуемых правонарушений, именуемый радиохулиганством. Тех, кто засоряет эфир, можно судить. А тех, кто засоряет мозги?
Повторяю: это кампания. Статьи о безвестных советских космонавтах, якобы погибших в космосе, публиковались в десятках других, главным образом американских, изданий, причем изданий, имеющих репутацию солидных: «Вашингтон ивнинг стар», «Балтимор сан», «Нью-Йорк джорнэл Америка», «Сиенс бизнес дейли» и др. В журнале «Тру» все эти сплетни были суммированы журналистом Джеймсом Милсом в июне 1961 года. Клеветническими измышлениями занималась не только репортерская шушера, но, увы, и известные журналисты. Один из «королей» американской прессы—Дрю Пирсон опубликовал в газете «Вашингтон пост» статью, в которой утверждал: «Пять русских космонавтов погибли в космосе. Сначала трое в суборбитальных полетах в 1959 году. Затем двое— в мае и сентябре 1960 года». Итак, пять. По этому поводу известный летчик-испытатель, Герой Советского Союза Марк Лазаревич Галлай, принимавший непосредственное участие в подготовке наших первых космонавтов, пишет в своей документальной повести «С человеком на борту»: «...В иностранной печати фигурировали осторожные (типа «говорят...») сообщения о гибели пяти советских космонавтов «во время неудавшихся попыток полета человека в космос». Именно пяти, не больше и не меньше, ибо, как известно, ничто так не прибавляет любому, самому невероятному сообщению достоверности, как цифра, число».
Джеймсу Обергу из Хьюстона пяти, однако, показалось мало. «Я подозреваю, что восемь космонавтов погибли во время тренировок»,— пишет он в журнале «Спейс флайт». Журналист Лаззеро опубликовал список девяти «погибших» советских космонавтов. Итальянская газета «Коррьере делла сера» убеждала своих читателей, что их было четырнадцать. Некрасиво, господа, нехорошо. Стыдно. Ни один советский космонавт до полета Юрия Гагарина 12 апреля 1961 года в суборбитальных полетах не участвовал, не пытался стартовать в космос, не летал в космосе, а потому и погибнуть там не мог.
Погиб военный летчик Валентин Васильевич Бондаренко. Не в космосе погиб, на земле. Это случилось 23 марта 1961 года. Валентин был самым молодым в первом отряде космонавтов (ему было 24 года). Согласно расписанию тренировок, он в тот день заканчивал десятисуточное пребывание в сурдобарокамере—как и других космонавтов, его испытывали одиночеством и тишиной. Давление в сурдобарокамере было пониженным, что компенсировалось избыточным содержанием кислорода. Сняв с себя датчики после медицинских проб, Валентин протер места их крепления ваткой, смоченной в спирте, и не глядя бросил эту ватку, которая упала на спираль включенной электроплитки. В перенасыщенной кислородом атмосфере пламя мгновенно охватило маленькое пространство сурдобарокамеры. На Валентине загорелся шерстяной тренировочный костюм, но он не подал сигнал тревоги на пульт, пробовал сам сбить пламя. Дежурный врач сразу открыть герметичную дверь, не выравняв давления снаружи и внутри, не мог. На все это требовались лишние секунды. А их не было. Когда Валентина вытащили из сурдобарокамеры, он был еще в сознании, все время повторял: «Я сам виноват, никого не вините...» Восемь часов врачи боролись за его жизнь, но спасти Бондаренко не удалось: он погиб от ожогового шока. Похоронили его на родине, в Харькове, - где жили его родители. А жена Аня и пятилетний сын Саша остались в Звездном городке. В архиве ВВС я читал выписку из приказа: «Обеспечить семью старшего лейтенанта Бондаренко всем необходимым, как семью космонавта. 15.4.61. Малиновский». Фотографию Валентина Васильевича, сделанную буквально за несколько дней до его гибели, которую вы найдете в этой книжке, передал мне его сын — молодой офицер Александр Валентинович Бондаренко.
Мне много рассказывали о Валентине наши первые космонавты, его товарищи по отряду. Это был славный, незлобивый парень, выросший в простой работящей украинской семье. Окончив в 1954 году школу в Харькове, добровольцем ушел в армию, поступил в военное авиационное училище, мечтал стать военным летчиком—и стал им. Потом был отобран в отряд космонавтов и с конца апреля 1960 года приступил к занятиям. В отряде его любили за добродушную расположенность к людям. «Прозвище ему дали Звоночек,—рассказывал Павел Попович,—а вот почему Звоночек, не помню». «Он хорошо играл в футбол,— добавил Алексей Леонов,— а в настольный теннис Валентина в нашем отряде никто обыграть не мог. Никогда не обижался на дружеские розыгрыши, если «покупался», смеялся вместе со всеми. А если у человека чувство юмора распространяется и на самого себя, это, как правило, хороший человек». «Порой Валентин мог вспылить, но без злости и обиды,— вспоминает Георгий Шонин, который некоторое время жил с Бондаренко в одной квартире.—Буквально на мгновение взорвется—и тут же покраснеет, застесняется за свою несдержанность. Я всегда восторгался его самоотверженностью и решительностью. Меня до сих пор знобит, когда я вспоминаю, как он взбирался по водосточной трубе на пятый этаж к стоявшему на подоконнике ребенку, рискуя ежесекундно свалиться вместе со скрипучей трубой... Валентин очень любил своего отца. Он гордился им, бывшим партизанским разведчиком. Вечерами, когда мы выходили на балкон подышать перед сном, он много и интересно рассказывал о нем, прерывая вдруг себя вопросом:
— Я тебе говорил, что папаха моего батьки лежит в музее партизанской славы?»
17 мая 1930 года взорвавшийся ракетный двигатель убил своего конструктора — замечательного австрийского энтузиаста покорения Вселенной Макса Валье. Ему было 35 лет. Он стал первой жертвой космонавтики. За год до гибели Валье писал: «То, что панцирь темного тяготения нельзя преодолеть без больших усилий,— это ясно, как, вероятно, и то, что это предприятие будет стоить много времени, денег, а может, и человеческих жизней. Однако разве из-за этого мы должны от него отказываться?» Случайная гибель в большом деле возможна, поскольку предусмотреть все опасности, подстерегающие здесь человека, нельзя.
С. П. Королев писал жене Нине Ивановне с космодрома: «Мы стараемся все делать не торопясь, основательно. Наш девиз: беречь людей. Дай-то бог нам сил и умения достигать этого всегда, что, впрочем, противно закону познания жизни...»
27 января 1967 года в перенасыщенной кислородом атмосфере космического корабля сгорели американские астронавты, первый экипаж «Аполлона»: Вирджил Гриссом, Эдвард Уайт и Роджер Чаффи. Они погибли до того, как сумели открыть входной люк. При подготовке к космическому старту разбились Эллиот Си и Чарльз Бассет—основной экипаж «Джемини-9». Во время тренировочных полетов погибли астронавты Клифтон Вильямс, а позднее Роберт Лауренс. Вильямс был дублером на «Аполлоне-9» и готовился к полету на «Аполлоне-12». Он должен был стать четвертым человеком, который ступит на Луну. На тренировке реактивный самолет астронавта Теодора Фримена столкнулся в воздухе с гусем. Фримен катапультировался, но высота была слишком мала, и он разбился. Можно такое предусмотреть? Можно было предусмотреть гибель Юрия Гагарина и его опытнейшего инструктора Владимира Серегина во время ординарного тренировочного полета?
Все это случилось не в космосе, не в грохоте старта, не в огненных вихрях приземления—на тренировках, на самых обычных рядовых тренировках. Ужели этот полный боли список кажется кому-то слишком коротким и взывает к искусственному удлинению?!
В 1967 году после гибели Владимира Комарова я беседовал с Юрием Гагариным. Интервью это было опубликовано в «Комсомольской правде» (17 мая 1967 г.) и перепечатано потом многими газетами мира. Он сказал тогда:
— Ничего не дается даром. Ни одна победа над природой не была бескровной. Мы начали узнавать околоземной мир... Мы сядем в кабины новых кораблей и выйдем на новые орбиты...
Юрий погиб меньше чем через год после нашего разговора.