Неожиданно получив урок, доказавший им силу зем­ного оружия, марсиане отступили к своей первоначальной позиции на Хорзеллском лугу и второпях, обремененные останками поверженного товарища, вероятно, проглядели много таких же единичных и незначительных жертв, как я. Если б они бросили свою ношу и двинулись дальше, то на всем пути своем до Лондона встретили бы лишь несколько батарей двенадцатифутовых орудий. Они, навер­ное, появились бы в столице раньше, чем туда могла до­стичь весть об их приближении, и их неожиданный приход был бы так же губителен и ужасен, как землетрясение, разрушившее Лиссабон¹ сто лет назад.

¹ Это страшное землетрясение произошло 1 ноября 1755 года.

Но они не торопились. Цилиндр следовал за цилиндром в межпланетном пространстве, и каждые двадцать четыре часа приносили им подкрепление. А тем временем наши военно-морские власти, уяснив себе наконец все грозное могущество противника, работали с бешеной энергией. Ежеминутно новые пушки прибывали на позиции, и еще до наступления сумерек за каждой рощицей, за каждым рядом пригородных дач на холмистых склонах между Кингсто­ном и Ричмондом уже скрывались подстерегающие черные жерла орудий.

На всем обугленном и опустошенном пространстве в пятьдесят квадратных километров вокруг лагеря марсиан на Хорзеллском лугу, среди куч пепла и развалин, под черными и обгорелыми остатками сосновых лесов, прята­лись отважные разведчики с гелиографами, которые долж­ны были тотчас же предупредить канониров о приближении марсиан. Но марсиане поняли тактику нашей артиллерии и опасность близости людей: всякий, кто пытался подой­ти к одному из цилиндров ближе, чем на полтора километ­ра, расплачивался за это своей жизнью.

По-видимому, гиганты потратили все утро на переноску груза из второго и третьего цилиндров — второй упал у Эдльстона, третий у Пирфорда — к своей яме на Хорзелл­ском лугу. Над почерневшим вереском и разрушенными строениями стоял на часах один марсианин. Остальные спустились со своих боевых машин в яму. Они работали до поздней ночи, и из ямы вырывались вспышки густого зеленого дыма, который был виден с холмов Мирроу и даже, как говорят, из Бенстеда и Ипсома.

В то время как марсиане позади меня готовились к но­вой вылазке, а впереди человечество собиралось дать им отпор, я с величайшими трудностями и мучениями проби­рался из пылающего Уэйбриджа к Лондону.

Увидев плывшую вниз по течению пустую лодку, я сбросил большую часть своей промокшей одежды, по­плыл за лодкой, догнал ее и спасся таким образом от ги­бели. Вёсел не было. Обожженными руками я подгребал, сколько мог, вниз по течению к Голлифорду и Уолтону, подвигаясь очень медленно и боязливо оглядываясь назад. Я предпочел водный путь, так как на воде легче было спастись в случае, если бы гиганты воротились.

Вода, разогревшаяся от падения марсианина, текла вниз по реке, и потому берега почти на протяжении ки­лометра были окутаны паром. Впрочем, один раз я разли­чил несколько черных фигур, торопливо шагавших через луга со стороны Уэйбриджа. Голлифорд казался вымершим, несколько домов горело у самого берега. Странно было ви­деть под знойным голубым небом спокойное и безлюдное селение, над которым взлетали языки пламени и клуби­лись облака дыма. Первый раз в жизни видел я пожар, не сопровождавшийся суетою толпы. Сухой камыш на отмели тоже дымился и горел, и огонь упорно подбирался к сто­гам, стоявшим на лугу.

Нравственно и физически измученный пережитыми ужа­сами и веявшим от воды жаром, я отдался на время течению. Однако страх оказался сильнее усталости, и я снова стал грести руками. Солнце жгло мою обнаженную спину. Наконец, когда за поворотом показался Уолтонский мост, начавшаяся лихорадка и слабость победили страх. Я причалил к низкому берегу Мидлсекса и в изнеможении растя­нулся на траве. Было около четырех или пяти часов попо­лудни. Я встал очень скоро, прошел около километра, не встретив ни души, и снова улегся в тени изгороди. При­поминаю, что я как будто разговаривал сам с собой; помню также, что меня томила жажда, и я сожалел, что не на­пился вдоволь из реки. Интересно отметить, что я сердился на свою жену. Меня, конечно, нельзя осуждать за это: бессильное желание добраться до Лезерхеда раздра­жало меня.

Не помню уже, каким образом появился викарий. Ка­жется, я задремал. Я увидел, что он сидит рядом со мной, в сюртуке, в запачканной сажей рубашке, запрокинув кверху гладко выбритое лицо, и смотрит на слабые от­блески, пляшущие в небе. Небо было покрыто барашками, то есть рядами легких перистых облаков, чуть окрашенных летним закатом.

Я встал, и он обернулся ко мне.

— Нет ли у вас воды? — спросил я, не поздоровавшись. Он покачал головой.

— Вы целый час все просите пить, — сказал он.

Мы помолчали с минуту, рассматривая друг друга. Надо полагать, внешность моя показалась ему довольно стран­ной: я был почти голый — на мне остались только насквозь промокшие брюки и носки, — красен от ожогов, с лицом и шеей, черными от дыма. Он, видимо, совсем пал духом: нижняя челюсть его отвисла, и волосы льняными завитка­ми ниспадали на низкий лоб. Глаза у него были большие, светло-голубые, растерянные. Он говорил отрывисто, глядя куда-то в сторону.

— Что это значит? — спросил он. — Что значит все это?

Я поглядел на него и ничего не ответил. Он протянул ко мне белую тонкую руку и заговорил жалобно:

— Почему дозволяются такие вещи? Чем мы согрешили? Сегодня, после ранней обедни, я вышел на улицу, чтобы погулять немного и освежиться. И вдруг — огонь, землетрясение, смерть! Содом и Гоморра! Все наши труды пропали даром. Кто такие эти марсиане?

— А кто такие мы сами? — ответил я, откашливаясь. Он обхватил руками колени и снова повернулся ко мне. С полминуты он рассматривал меня молча.

— Я прогуливался по дороге, чтобы освежиться, — сказал он. — И вдруг огонь, землетрясение, смерть!

Снова он замолчал. Подбородок его почти касался ко­лен. Потом он заговорил опять, размахивая рукой.

— Все труды. Все воскресные школы. Чем мы провинились? В чем виноват Уэйбридж? Все исчезло, все разрушено. Церковь! Мы только три года тому назад ее перестроили, — она исчезла, стерта с лица земли! Почему?

Новая пауза. И снова он забормотал, как слабоумный.

— Дым от ее пожарища будет вечно подниматься к небу! — воскликнул он.

Его глаза блеснули; костлявым пальцем он указывал на Уэйбридж. Я начал догадываться, что передо мной душев­нобольной. Ужасная трагедия, свидетелем которой он был, — очевидно, он спасся бегством из Уэйбриджа, — потрясла его рассудок.

— Далеко ли отсюда до Сенбери? — спросил я деловым тоном.

— Как же нам быть? — возразил он. — Неужели эти твари встречаются повсюду? Неужели Земля отдана им во власть?

— Далеко ли до Сенбери?

— Ведь только сегодня утром я служил раннюю обедню.

— Обстоятельства переменились, — сказал я спокойно. — Не отчаивайтесь. Еще есть надежда.

— Надежда?!

— Да, надежда, несмотря на все эти разрушения.

Я стал излагать ему свой взгляд на наше положение.

Сперва он слушал с интересом, но скоро впал в пре­жнее мрачное равнодушие и отвернулся. Его взгляд снова начал блуждать по сторонам.

— Это начало конца, — прервал он меня. — Конец. Великий и страшный день господа нашего.

Я старался разубедить его и, встав, положил руку ему на плечо.

— Будьте мужчиной, — сказал я. — Вы просто потеряли голову. Хороша вера, если она не может устоять перед несчастием! Подумайте, сколько раз в истории человечества повторялись землетрясения, потопы, войны и извержения вулканов. Почему бог должен сделать исключение для Уэйбриджа? Ведь он не агент страхового общества. Он слушал молча и вдруг спросил:

— Но как мы можем спастись? Они неуязвимы, они безжалостны...

— Ни то, ни другое, может быть, — ответил я. — Но чем могущественнее они, тем бдительнее и тверже должны быть мы. Один из них убит три часа тому назад.

— Убит! — воскликнул он, взглянув на меня. — Разве можно убить посланца божия?

— Я сам видел это, — продолжал я.— Мы с вами угодили как раз в самую свалку, только и всего.

— Что это за миганье в небе? — вдруг спросил он.

Я объяснил ему, что это сигналы гелиографа — небес­ное знамение человеческой силы и воли к борьбе.

— Мы находимся как раз посредине, — сказал я. — Пока все спокойно. Но это миганье в небе возвещает о приближающейся грозе. Там находятся марсиане, а в стороне Лондона, за холмами около Ричмонда и Кингстона, под прикрытием деревьев роют окопы и ставят пушки. Марсиане пойдут по этой дороге...

Я не успел кончить, как он вскочил и остановил меня движением руки:

— Слушайте, — сказал он.

Из-за реки, со стороны низких холмов донесся глухой гул далеких орудий и какой-то странный слабый крик. Потом все стихло. Майский жук жужжа пролетел над из­городью мимо нас. Высоко на западе, над дымящимся по­жарищем Уэйбриджа и Шеппертона и знойным великоле­пием заката, висел в небе тусклый и бледный молодой месяц.

— Нам лучше пойти по этой тропинке к северу, — сказал я.

В то время, когда в Уокинге упал первый цилиндр, мой младший брат находился в Лондоне. Он был студентом-ме­диком и готовился к экзамену. До самой субботы он ничего не слыхал о появлении марсиан. Утренние субботние газе­ты, в дополнение к длинным научным статьям о Марсе, о жизни на планетах и тому подобных вещах, напечатали краткую, в довольно неясных выражениях составленную телеграмму, производившую сильное впечатление именно своей лаконичностью.

«Марсиане, напуганные приближением толпы, убили несколько человек из скорострельной пушки», гласила те­леграмма. Заканчивалась же она следующими словами: «При всей своей кажущейся мощи, марсиане до сих пор не покинули ямы, в которую свалились. Очевидно, они не способны сделать это. Вероятно, им мешает сила земного тяготения». Для успокоения публики авторы передовых статей особенно упирали на это обстоятельство. — Конечно, все студенты, собравшиеся в биологической аудитории университета, куда пришел в тот день и мой брат, чрезвычайно заинтересовались этим сообщением, но на улицах не заметно было никакого особенного волнения. Вечерние газеты вышли с сенсационными заголовками, но сообщали только о продвижении войск к Хорзеллскому лугу и о пожаре сосновых лесов между Уокингом и Уэйбриджем. В восемь часов «St. James's Gazette» («Сент-Джемская газета») в экстренном выпуске кратко сообщила о перерыве телеграфных сообщений. Предполагалось, что линия повреждена упавшими от пожара соснами. Ночью еще не было получено никаких известий о сражении. А это была та самая ночь, когда я ездил в Лезерхед и обратно. Мой брат не беспокоился о нас, так как знал из газет, что цилиндр упал по меньшей мере в трех километрах от моего дома. Он собирался поехать ко мне, чтобы — как он говорил — поглядеть на эти существа с Марса, пока их не умертвили. Около четырех часов он послал мне телеграмму и остаток вечера провел в каком-то мюзик-холле. Теле­граммы этой я так и не получил.

В Лондоне в ночь под воскресенье также разразилась гроза, и брат мой поехал на Ватерлооский вокзал на извозчике. Прождав некоторое время на платформе, с кото­рой отправляется ночной двенадцатичасовой поезд, он узнал, что вследствие какой-то несчастной случайности поезда в эту ночь не доходят до Уокинга. Почему именно — он так и не добился, — об этом не знало даже желез­нодорожное начальство. Администрация полагала, что где-то между Байфлитом и Уокингом произошло крушение, и потому ночные поезда, обычно ходившие через Уокинг, направлялись через Вирджиния-Уотер или Голлифорд; особого беспорядка на вокзале не было. Зато много хлопот железнодорожным чиновникам доставили экскурсии Соутгемптонского и Портсмутского воскресных союзов, для которых пришлось выработать новый маршрут. Какой-то репортер вечерней газеты, обманутый сходством брата с на­чальником движения, хотел получить от него интервью. Почти никто, если не считать некоторых железнодорож­ных служащих, не ставил этого крушения в связь с мар­сианами.

Впоследствии я читал в одном из описаний всех этих событий, что будто бы еще в воскресенье утром «весь Лондон был наэлектризован сообщениями из Уокинга». В действительности ничего подобного не было. Большин­ство лондонских обывателей впервые услышало о марсиа­нах только в понедельник утром, когда началась паника. Даже те, которые слышали о них раньше, не сразу разо­брались в наспех составленных сообщениях воскресных газет. Да и вообще в Лондоне мало кто читает воскресные газеты.

Кроме того, лондонцы настолько свыклись с сознанием своей личной безопасности, а сенсационные выдумки так часто встречались в тогдашних газетах, что никто не был особенно встревожен следующим сообщением:

«Вчера вечером, около семи часов, марсиане вышли из цилиндра и, двигаясь под прикрытием металлических щи­тов, совершенно разрушили станцию Уокинг с расположен­ными поблизости от нее домами и уничтожили целый батальон Кардиганского полка. Подробности неизвестны. Пулеметы оказались совершенно бессильными против бро­ни марсиан, а полевая артиллерия разбита. Обратившиеся в бегство гусары галопом вернулись в Чертси. По-видимому, марсиане медленно подвигаются к Виндзору или к Чертси. В Западном Серрее общее беспокойство. Возводятся зем-ляные укрепления, чтобы преградить доступ к Лондону».

Это было напечатано в «Sunday Sun» («Воскресном Солнце»), а в газете «Referee» («Третейский Судья») остроумный фельетонист писал, что вся эта история напоминает панику, вызванную на деревенской улице внезапно вырвавшимся на волю зверинцем.

Никто в Лондоне не знал, что такое бронированные марсиане; почему-то упорно держалось мнение, будто эти чудовища очень неповоротливы. «Ползают», «с трудом тащатся» — вот выражения, которыми изобилуют почти все первые телеграммы. По мере того, как поступали свежие Новости, воскресные газеты печатали экстренные выпуски, а некоторые делали это даже при отсутствии всяких но­востей. Но по сути дела они ничего не могли сообщить своим читателям, так как ни одна телеграмма не была послана непосредственными очевидцами событий. Лишь поздно вечером газеты получили правительственное со­общение о том, что население Уолтона, Уэйбриджа и всего того района поголовно движется к Лондону.

Утром, все еще ничего не зная о событиях минувшей ночи, брат отправился в церковь. Там услышал он толки о вторжении неведомого врага и особую молитву о сохранении мира. При выходе он купил номер «Referее» («Третейского Судьи»). Взволнованный прочитанными известиями, он отправился на Ватерлооский вокзал узнать, восстановилось ли железнодорожное движение. Пассажиры омнибусов и извозчичьих карет, велосипедисты и многочисленные пешеходы, наряженные по-праздничному, довольно спокойно слушали сенсационные новости, выкрикиваемые газетчиками. Почти все проявляли любопытство, но тревожились только те, у кого были родственники в угрожаемых местностях. На вокзале брат в первый раз услышал, что телеграфная связь с Виндзором и Чертси прервана. Носильщики сказали ему, что со станции Байфлит и Чертси получено утром несколько важных депеш, но что теперь телеграф почему-то не работает. Брат не мог добиться от них более точных сведений. «Около Уэйбриджа идет бой» — вот все, что они знали.

Движение поездов сильно расстроилось. На вокзале собралась толпа, поджидавшая прибытия родных и знакомых. Какой-то седой старый господин громко ругал Юго-Западную железнодорожную компанию.

— Ее нужно подтянуть, — ворчал он.

Пришли два-три поезда из Ричмонда, Петни и Кингстона с лондонскими жителями, которые выехали было по­кататься на лодках, но нашли шлюзы запертыми и, почув­ствовав, что в воздухе носится паника, поспешили вернуться.

Брат разговорился с каким-то мужчиной в голубом с белым спортивном костюме.

— Множество людей едет по направлению к Кингстону на возах, на телегах, на чем попало; с сундуками, со всем скарбом, — говорил этот человек. — Едут из Молсея, Уэйбриджа и Уолтона и рассказывают, что около Чертси раздается оглушительная пальба, и конные солдаты велели жителям поскорей выбираться, потому что подходят марсиане. Мы слышали канонаду у станции Хемптон-Коурт, но думали, что это гром. Что значит вся эта чертовщина? Ведь марсиане не в силах вылезти из своей ямы. Не так ли?

На это мой брат ничего не мог ответить.

Немного спустя он заметил, что какое-то смутное бес­покойство сообщилось и пассажирам подземной железной дороги: воскресные экскурсанты почему-то раньше време­ни возвращались из всех юго-западных дачных местечек — из Бернса, Уимблдона, Ричмонд-парка, Кью и т. д. Но никто не мог рассказать ничего определенного. Все, имевшие какое-либо отношение к работе железной дороги, были, казалось, чем-то раздражены.

Около пяти часов собравшуюся на перроне толпу сильно взволновало известие о том, что началось движение по обычно закрытой линии между Юго-Западным и Юго-Восточным вокзалами. Вагоны были набиты солдатами; на товарных платформах виднелись огромные пушки. То были орудия из Вульвича и Чертхема, направлявшиеся для защиты Кингстона. Публика шутила с солдатами:

— Вас там съедят!

— Ничего, мы укротители зверей! — И всё в том же роде.

Немного спустя на вокзале появился полицейский взвод и стал разгонять толпившийся на перронах народ. Брат мой вышел на улицу.

Церковные колокола звонили к вечерне, и отряд деву­шек из Армии Спасения шел с пением по Ватерлоород. На мосту куча зевак глазела на странную коричневую пену, клочьями плывшую вниз по течению. Солнце садилось. Ча­совая башня и здание парламента четко обрисовывались на фоне самого спокойного неба, какое только можно себе представить: золотого, с грядой розовато-пурпурных обла­ков. Говорили, что недавно здесь проплыл утопленник. Какой-то прохожий — по его словам, солдат запаса — сказал брату, что на западе он заметил сигналы гелиографа.

На Уэллингтон-стрит брат встретил двух бойких газет­чиков, которые только что выбежали с Флит-стрита с еще сырыми газетами, испещренными ошеломляющими заголов­ками.

— Ужасная катастрофа! — выкрикивали они наперебой.

— Бой под Уэйбриджем! Подробное описание! Марсиане отбиты! Лондон в опасности!

Брату пришлось отдать целых три пенса за номер газеты.

Только теперь он понял, как грозны и опасны чудови­ща, прилетевшие с Марса. Он узнал, что это не кучка маленьких, неповоротливых созданий, но разумные существа, управляющие гигантскими механизмами; что они способны быстро передвигаться и наносить такие мощные удары, против которых бессильны даже самые дальнобойные пушки.

В газете о них говорилось как о «громадных паукообраз­ных машинах, почти в сто футов вышиной, способных передвигаться со скоростью курьерского поезда и умеющих выбрасывать какой-то интен­сивный тепловой луч». Далее сообщалось следующее: замас­кированные батареи, преимущественно полевые орудия, расставлены вокруг Хорзеллского луга, — особенно много сил сосредоточено по дороге к Лондону; видели, как пять машин двигались к Темзе; одна из них благодаря счастливой случайности была уничтожена, — обычно снаряды не достигали цели, и ба­тареи мгновенно истреблялись тепловым лучом. Упоми­налось также о тяжелых потерях среди солдат, но в общем газетный отчет был составлен в оптимистических тонах.

Как никак марсиане отбиты! Выяснилось, что они уязвимы. Они отступили к треугольнику, образованному тремя упавшими около Уокинга цилиндрами. Разведчики с гелиографами надвигаются на них со всех сторон. Орудия быстро подвозятся из Виндзора, Портсмута, Олдершота, Вульвича и даже с севера. Между прочим, из Вульвича посланы дальнобойные девяностопятитонные пушки. Около ста шестидесяти орудий поставлено на позиции, прежде всего для защиты Лондона. Никогда еще в Англии не производилось с такой быстротой и в таких грандиозных масштабах сосредоточение военных сил!

Выражалась надежда, что все вновь падающие цилинд­ры будут впредь уничтожаться сильнейшими взрывчатыми веществами, которые уже заготовлены и рассылаются. «Бесспорно, — говорилось в отчете, — положение необыч­ное и грозное, но население не должно поддаваться панике. Конечно, марсиане ужасны, но ведь их менее двух десят­ков, а нас миллионы!»

«Принимая во внимание размеры цилиндров, власти имеют основание предполагать, что в каждом находится не более пяти марсиан. Всего, значит, их пятнадцать. По крайней мере один из них уже выбыл из строя, а быть может — и больше. Население будет своевременно преду­преждено о приближении опасности; особые меры принимаются для охраны жителей юго-западных предместий». Новыми уверениями в безопасности Лондона и выраже­нием твердой надежды, что власти сумеют справиться со всеми трудностями, кончалось это полуофициальное сооб­щение.

Оно было напечатано самым крупным шрифтом на еще непросохшей бумаге, и у редакции не хватило времени, чтоб добавить сюда хотя бы одно слово от своего имени. Лю­бопытно было видеть, рассказывал брат, как безжалостно все остальное содержание газеты было скомкано и урезано, чтобы дать место этому сообщению. На Уэллингтон-стрит нарасхват раскупали экстренный выпуск, а на Стренде уже раздавались выкрики целой армии газетчиков. Люди даже вылезали из омнибусов, чтобы заполучить газету. Ставни магазина географических карт на Стренде были раскрыты; какой-то человек, одетый по-праздничному, в лимонно-желтых перчатках, стоял в витрине и поспешно при­клеивал к стеклу карты Серрея.

Проходя по Стренду до Трафальгар-сквера с газетой в руке, брат встретил нескольких беглецов из Западного Серрея. Какой-то мужчина правил тележкой вроде тех, ка­кими пользуются зеленщики; в ней сидела его жена с двумя мальчиками, и был навален домашний скарб. Тележ­ка ехала со стороны Вестминстерского моста, а за нею следом тащилась фура для сена, в которой устроились пять или шесть прилично одетых мужчин с сундуками и узлами. Лица у беженцев были испуганные; все они резко отличались от празднично разодетых пассажиров омнибу­сов. Люди в элегантных костюмах с удивлением выгляды­вали из кебов. Беглецы в нерешительности остановились у сквера, потом свернули на восток по Стренду. Какой-то мужчина в рабочей одежде проехал за ними на старинном трехколесном велосипеде с маленьким задним колесом. Он был весь в грязи. Лицо его было бледно.

Мой брат повернул к Виктория-стрит и снова натол­кнулся на толпу беженцев. У него мелькнула смутная надежда, что он, быть может, встретит меня. Он увидел уси­ленные наряды полицейских, которые регулировали движение. Некоторые из беженцев разговаривали с пассажирами омнибусов. Один уверял, что видел марсиан:

— Котлы на ходулях, говорю вам, и шагают, как люди!

Большинство беженцев было взволновано и возбуждено недавними впечатлениями.

На Виктория-стрит рестораны были переполнены вновь прибывшими. На всех перекрестках люди толпились кучка­ми, читали газеты, нервно переговаривались или смотрели на этих необычных пришельцев. Беженцы все прибывали, а к вечеру, по словам брата, улицы походили на окрестно­сти Ипсомского ипподрома в день скачек. Брат не раз пы­тался завести беседу с беженцами, но они давали весьма неопределенные ответы.

Никто не мог сообщить ничего нового о судьбе Уокинга. Впрочем, один человек уверял его, что Уокинг совершенно разрушен еще прошлой ночью.

— Я из Байфлита, — говорил он. — Какой-то велосипедист проехал рано утром, останавливаясь у каждого дома и советуя всем нам уходить возможно скорее. Потом явились солдаты. Мы вышли посмотреть, что делается: на юге был виден дым, только дым, и никто не приходил по той дороге. Потом мы услышали пальбу со стороны Чертси. Из Уэйбриджа повалил народ. Я запер свой дом и ушел вслед за другими.

К этому времени в разных частях города появились признаки недовольства; ругали правительство, не умевшее справиться с марсианами и ввергшее страну в такие беды.

Около восьми часов в южной части Лондона раздалась канонада. Сперва мой брат не расслышал ее из-за шума на главных улицах, но, свернув в более тихие кварталы у ре­ки, он ясно различил гул.

В начале девятого он направился обратно от Вестмин­стера к себе на квартиру у Риджентс-парка. Он очень тре­вожился обо мне и вполне понимал всю серьезность обру-шившегося на нашу страну бедствия. Подобно мне, он про­никся на некоторое время воинственным пылом. Он думал о безмолвных пушках, стоявших в боевой готовности, о таборах беженцев, старался представить себе «котлы на ходулях в сто футов вышиною».

На Оксфорд-стрит ему попались две-три телеги с бе­глецами: на Мериблон-род — еще несколько; но известие распространялось так медленно, что Риджентс-стрит и Порт­ленд-род кишели обычной воскресной толпой гуляющих, хотя кое-где и собирались уже группы, обсуждавшие последние события. В Риджентс-парке, как всегда, под редкими газовыми фонарями прохаживались молчаливые парочки. Ночь была теплая и тихая, немного душная; гул орудий доносился с перерывами; после полуночи на юге блеснуло что-то вроде молнии.

Брат читал и перечитывал газету, опасаясь, что со мной случилось какое-нибудь несчастье. Он не мог успокоиться и после ужина снова отправился бесцельно бродить по го­роду. Потом вернулся и тщетно попытался заняться своими лекционными записями. Он лег спать после полуночи, но вскоре среди какого-то мрачного сновидения его пробу­дил стук дверных молотков¹, топанье ног по мостовой, от­даленный барабанный бой и звон колоколов. На потолке играли красноватые отблески. С минуту он лежал, стараясь понять, что случилось: наступил судный день, или весь мир сошел с ума? Потом вскочил с постели и подбежал к окну.

¹ В Англии у входных дверей вместо звонка обычно висит молоток, на стук которого и откликается хозяин.

Его комната помещалась в мезонине, и он, распахнув со звоном окно, услышал крики, доносившиеся с улицы. Из окон высовывались и перекликались заспанные неодетые люди.

— Они уже близко! — кричал полицейский, стуча в дверь. — Марсиане приближаются! — И он поспешил к следующей двери.

С колоколен всех церквей доносился беспорядочный набат. В казармах на Олбани-стрит гремели барабаны и тру­били рожки. Хлопали двери; в окнах домов на противопо­ложной стороне улицы вспыхивали желтые огни, казав­шиеся особенно яркими после густого мрака.

По улице пронеслась во весь опор карета с опущен­ными занавесками. Шум колес вырвался вдруг из-за угла, перешел в оглушительный грохот под окном и замер в от­далении. Вслед за каретой пронеслись два извозчичьих ке­ба — авангард целой вереницы экипажей, мчавшихся к вокзалу Чок-Фарм. Там производилась посадка на экстрен­ные поезда Северо-Западной дороги, уже не спускавшиеся к Юстону.

Долго брат смотрел из окна, охваченный тупым изумлением. Он видел, как полицейские перебегали от двери к двери, стуча молотками и передавая какие-то приказания. Вдруг внутренняя дверь отворилась, и вошел жилец, за­нимавший соседнюю комнату. Он был в рубашке, брюках и туфлях; подтяжки болтались у него за спиной, и волосы были взлохмачены.

— Что за чертовщина? — спросил он. — Пожар? Что за дьявольская суматоха!

Оба они высунули головы из окна, стараясь разобрать, что кричат полицейские. Из боковых улиц повалил народ, останавливаясь кучками на углах.

— Что за чертовщина? — снова спросил сосед.

Мой брат пробормотал что-то в ответ и стал одеваться. С каждой принадлежностью своего туалета он подбегал к окну, чтобы видеть все, происходящее на улице. Откуда-то налетели газетчики; они продавали необычно рано вышед­шие газеты и орали во все горло:

— Лондон под угрозой удушения! Укрепления Кингстона и Ричмонда взяты! Ужасная бойня в долине Темзы!

И повсюду кругом, в нижних квартирах, в соседних домах и в домах на той стороне улицы, за парком и на всех прочих бесчисленных улицах Мериблона, в округе Вестберн-парка и в приходе св. Панкратия, и дальше на запад и на север — в Кильберне, Сен-Джонс-Вуде и Хемп-стеде, и на восток — в Шордиче, Хайбери, Хаггерстоне и Хокстоне; на всем громадном протяжении Лондона — от Илинга до Ист-Хема — люди протирали глаза, отворяли окна, выглядывали на улицу, задавали недоуменные во­просы и поспешно одевались. Первое дыхание надвигавшей­ся бури страха пронеслось по улицам. Паника начиналась. Лондон, спокойно уснувший в воскресенье вечером, про­снулся в понедельник утром с острым сознанием смертель­ной опасности.

Не имея возможности разузнать из окна, что случи­лось, брат спустился вниз и вышел на улицу. Над крыша­ми домов розовела заря. Толпа бегущих пешеходов и по­ток экипажей разрастались с каждой минутой.

— Черный дым! — слышались вопли. — Черный дым!

Страх расползался, как эпидемия. Стоя в нерешимости у порога, брат увидел газетчика и купил газету. Газетчик бежал вместе со всеми, продавая на бегу газеты по шил­лингу за штуку, — забавная смесь корысти и трусости.

В газете брат, прочел следующее зловещее донесение главнокомандующего:

«Марсиане посредством ракет рассеивают громадные клубы черного ядовитого дыма. Они уничтожили наши батареи, разрушили Ричмонд, Кингстон и Уимблдон и медленно приближаются к Лондону, сметая все на своем пути. Остановить их невозможно. От чер­ного дыма нет иного спа­сения, кроме немедлен­ного бегства».

Вот и все. Но и этого было достаточно: насе­ление огромного шести­миллионного города за­шевелилось, сорвалось с места и побежало. Одной сплошной массой все устремились к северу.

— Черный дым! — слышались крики. — Спасайтесь!

Колокола соседних церквей били в набат. Какая-то не­умело управляемая повозка среди криков и ругани налетела на колоду для водопоя. Бледно-желтый свет мелькал в окнах домов; у некоторых кебов не были погашены ноч­ные фонари. А вверху разгоралась заря, холодная, ясная, спокойная.

Брат слышал торопливые шаги в комнатах и на лестнице. Его хозяйка вышла, набросив шаль поверх ночной кофты; за ней, бормоча что-то, брел ее муж.

Когда брат наконец понял, что происходит, он поспешно вернулся к себе в комнату, захватил все наличные деньги — около десяти фунтов, — сунул их в карман и снова вышел на улицу.

В то самое время, когда викарий бормотал чепуху, сидя со мной под плетнем на поле вблизи Голлифорда, а мой брат смотрел на поток беженцев, катившийся по Вестмин­стерскому мосту, марсиане перешли в наступление.

Если верить сбивчивым рассказам очевидцев, то до де­вяти часов большинство марсиан оставалось в яме на Хор-зеллском лугу. Они были заняты какой-то спешной рабо­той, сопровождавшейся вспышками зеленого дыма.

Однако установлено, что трое из них вышли оттуда еще около восьми часов вечера и, продвигаясь медленно и осторожно через Байфлит и Пирфорд к Рипли и Уэйбриджу, появились перед готовыми к бою батареями на фоне ярко пылающего заката. Марсиане шли не кучкой, а цепью на расстоянии двух километров один от другого. Они переговаривались посредством какого-то рева, изда­вая то высокие, то низкие звуки, напоминавшие вой сирены. Этот вой и пальбу орудий мы и слышали у Верхнего Голлифорда. Артиллеристы, стоявшие у Рипли, неопытные добровольцы, которых не следовало ставить на такую позицию, дали один преждевременный безрезультатный залп и тотчас же обратились в бегство — кто на конях, кто пешком. Марсианин спокойно перешагнул через ору­дия, даже не пустив в ход теплового луча, прошел вдоль фронта и затем врасплох уничтожил батарею в Пенсхилл-парке.

Артиллеристы Сент-Джордж-Хилла имели более искусных начальников или, быть может, занимали лучшую позицию. Укрытые соснами от ближайшего к ним марсиа­нина, они навели свои орудия тщательно, как на смотру, и дали залп, когда марсианин приблизился к ним на расстояние около тысячи метров.

Снаряды разорвались вокруг марсианина. Он сделал несколько шагов, пошатнулся и упал. Солдаты завопили от радости и с лихорадочной быстротой снова зарядили орудия. Рухнувший марсианин издал продолжительный рев, и тотчас второй блестящий гигант, отвечая ему, по­казался над деревьями. По-видимому, снарядом была раз­бита нога треножника. Второй залп не достиг цели. Сна­ряды пролетели над лежавшим на земле марсианином. Тот­час же два других гиганта подняли камеры теплового луча, направив их на батарею. Все зарядные ящики мгновенно взлетели на воздух, сосны загорелись, и из всей прислуги остались только два или три человека, успевшие убежать за гребень холма.

Подошедшие марсиане остановились и, по-видимому, начали о чем-то совещаться. Разведчики, наблюдавшие за ними, донесли, что они оставались на месте около получа­са. Опрокинутый марсианин — маленькая коричневая фигурка, издали похожая на грибной нарост, — неуклюже выполз из своего колпака и занялся починкой треножника. К девяти часам он уже кончил работу, и его колпак снова показался над лесом.

Все семеро марсиан выстроились полукругом на равном расстоянии друг от друга.

Вскоре после девяти вечера к этим трем часовым при­соединились четыре других марсианина, каждый вооружен­ный большой черной трубой. Такие же трубы были вручены и трем первым. Затем все семеро разместились на рав­ном расстоянии друг от друга по кривой линии между Сент-Джордж-Хиллом, Уэйбриджем и селением Сенд к юго-западу от Рипли.

Лишь только они двинулись вперед, с холмов взлетели сигнальные ракеты, предупреждая батареи, расположенные у Диттона и Эшера, об опасности. В то же время четыре другие боевые машины, также снабженные трубами, пере­правились через реку. Две из них, чернея на фоне заката, выросли вдруг передо мной и викарием, когда мы, усталые и измученные, плелись по дороге к северу от Голлифорда. Нам казалось, что они двигаются по облаку, потому что молочный туман, покрывавший поля, подымался до одной трети их высоты.

Увидев гигантские треножники, викарий вскрикнул сдавленным голосом и пустился наутек. Но я знал, что бежать от марсианина бесполезно; поэтому я свернул в сторону и пополз среди покрытых росой зарослей терновника и крапивы в широкую придорожную канаву. Викарий оглянулся, увидел, что я делаю, и побежал назад ко мне. Два марсианина остановились: ближайший к нам обер­нулся к Сенбери, второй смутно обрисовывался как раз под Вечерней звездой в стороне Стена. Рев марсиан прекратился: в совершенном молчании они заняли позицию, расположившись широким полумесяцем, который охватил цилиндры. Расстояние между рогами полумесяца достигало восемнадцати километров. Ни разу еще со времени изобретения пороха сражение не начиналось в такой тишине.

Нам казалось, как должно было казаться любому наблю­дателю, находившемуся в Рипли, что марсиане — единст­венные властители ночного мрака, освещенного бледной молодой луною, звездами, отблеском заката и красноватым заревом горевших лесов Сент-Джордж-Хилла и Пенсхилла. Но прямо против этого полумесяца, повсюду, у Стена, Хенслоу, Диттона, Эшера, Окхема, за холмами и лесами, к югу от реки, за низкими тучными лугами к северу от нее, из-за деревьев и домов были выставлены орудия. Сигнальные ракеты взвивались и рассыпались искрами во мраке; душевные силы всех тех, кто стоял на батареях, были напряжены до последней степени. Стоит марсианам приблизиться к линии огня, и все эти неподвижные люд­ские силуэты, все эти орудия, поблескивающие в сумерках, будут охвачены громовой яростью боя.

Без сомнения, подобно мне, тысячи этих бодрствую­щих людей думали об одном и том же: понимают ли мар­сиане, с кем они имеют дело? Догадались ли они, что нас миллионы и что мы организованы, дисциплинированы и дей­ствуем согласованно? Или для них наши выстрелы, неожи­данные удары наших снарядов, наша упорная осада их укреплений то же самое, что для нас яростное нападение потревоженного пчелиного роя? Неужели они так самонадеянны, что хотят истребить всех нас? (В это время еще никто не знал, чем питаются обитатели Марса). Сотни та­ких вопросов приходили мне в голову, пока я наблюдал за стоявшим на страже гигантом. Вместе с тем я думал о том, готов ли Лондон к встрече неприятеля? Повсюду ли вы­рыты волчьи ямы? Удастся ли заманить марсиан в ловуш­ку к пороховым заводам в Хенслоу? Хватит ли у лондон­цев мужества и выдержки, чтобы превратить свой огром­ный город в пылающую Москву?

Но вот — после бесконечного, как нам показалось, ожи­дания — над землей прокатился гул отдаленного пушечно­го выстрела. Затем второй, много ближе, и за ним — тре­тий. Тут марсианин, стоявший возле нас, высоко поднял свою трубу и выстрелил из нее, как из ружья, с таким грохотом, что земля задрожала. Марсианин у Стена после­довал его примеру. При этом ни пламени, ни дыма, просто очень громкий выстрел.

Я был так поражен этими громовыми раскатами, следо­вавшими один за другим, что, забыв об опасности и о своих обожженных руках, полез на плетень посмотреть, что творится у Сенбери. Раздался новый выстрел, и высоко надо

- Что случилось? — спросил викарий.

- Бог знает, — ответил я.

Летучая мышь пролетела и скрылась. Издали донесся и замер какой-то крик. Я взглянул на марсианина: он быст­ро и плавно скользил теперь к востоку вдоль берега реки.

Я ждал, что вот-вот на него обрушится огонь какой-нибудь скрытой батареи. Но ничто не нарушило спокой­ствия ночи. Фигура марсианина уменьшилась, и вскоре ту­ман и ночной мрак поглотили его. Подстрекаемые любопыт­ством, мы вскарабкались повыше. У Сенбери, заслоняя даль, виднелось какое-то темное пятно, как будто только что насыпанный конический холм. Дальше за рекой мы заметили второе такое же возвышение. Эти похожие на холмы силуэты у нас на глазах понижались и расползались.

Пораженный внезапной мыслью, я поглядел на север и там тоже заметил облачный черный курган.

Все было необычайно тихо. Лишь совсем далеко на юго-востоке перекликались марсиане. Воздух снова дрогнул от отдаленного грохота их орудий, но земная артил­лерия не отвечала.

Мы не могли понять, что такое происходит. Позже я узнал значение этих зловещих, расползав­шихся в темноте черных курганов. Каждый марсианин, следуя какому-то неизвестному нам сигналу, выпускал из похожей на пушку трубы большие металлические баллоны на каждый холм, лесок, дом, словом на все, что могло служить прикрытием для наших орудий. Некоторые мар­сиане выпустили по одному снаряду, другие по два, напри­мер, тот, которого видели мы. Говорят, что гигант, стоявший у Рипли, выпустил не меньше пяти. Ударяясь о землю, бал­лоны разбивались, но не взрывались при этом, а немедлен­но выпускали огромный клуб тяжелого чернильного пара, который сперва поднимался кверху, образуя черный облач­ный курган — газовый холм, а затем опускался и медлен­но расползался по всей окружающей местности. И прикос­новение к этому пару, вдыхание его едких хлопьев умерщ­вляло немедленно все живое.

Он был тяжел, этот пар, тяжелее самого густого дыма. После взрыва он оседал на землю и заливал ее точно жидкость, стекая с хол­мов и устремляясь в долины, в углубле­ния, к берегам реки, подобно тому, как углекислота стекает при выходе из вул­канических трещин. Там, где пар попа­дал на воду, проис­ходила какая-то хи­мическая реакция, в результате которой поверхность воды тотчас же покрывалась очень медленно осаждавшейся пыльной накипью. Эта накипь совершенно не растворя­лась, а потому, несмотря на ядовитость газа, воду, после удаления из нее осадка, можно было пить без всякого вреда для здоровья. Этот пар не распространялся в возду­хе, как распространяется настоящий газ. Он висел над ровными местами, стекал по склонам, не рассеивался от ветра, очень медленно смешивался с туманом и влагой и оседал на землю в виде черной пыли. Мы до сих пор ни­чего не знаем о составе этого вещества; известно только, что в него входил какой-то неизвестный элемент, давав­ший четыре линии в голубой части спектра.

После бурного взлета кверху и образования газового конуса черный дым приставал к почве так плотно, что спастись от него можно было на высоте каких-нибудь пятидесяти футов, на крышах, в верхних этажах высоких домов и на высоких деревьях. Это подтвердилось в ту же ночь в Стрит-Кобхеме и Диттоне.

Человек, случайно уцелевший в Стрит-Кобхеме, сообщил любопытные подробности о кольцевом потоке этого газа. Он смотрел вниз с церковного шпиля и видел, как дома выступали из черной бездны, точно призраки. Полтора дня просидел он там, несмотря на усталость, голод и зной. Земля под голубым небом, обрамленная отдаленными воз­вышенностями, казалась покрытой черным бархатом с тор­чавшими кое-где в лучах солнца красными крышами и зелеными вершинами деревьев; кусты, ворота, амбары и стены домов казались подернутыми черным налетом.

Но так было в Стрит-Кобхеме, где марсиане не рассея­ли черный дым и он постепенно оседал на землю. В большинстве же случаев марсиане, уничтожив своих врагов, очищали воздух, направляя на газ струю обыкновенного водяного пара.

Именно так рассеяли они облака газа невдалеке от нас, мы наблюдали это при свете звезд из окна покинутого дома в Верхнем Голлифорде, куда мы вернулись. Мы виде­ли, как лучи прожекторов скользили по Ричмонд-Хиллу и Кингстон-Хиллу. Около одиннадцати часов ночи стекла в окнах задрожали, и мы услыхали раскаты тяжелых осадных орудий. С перерывами стрельба по невидимым марсианам у Хемптона и Диттона продолжалась около четверти часа. Потом белые лучи электрического света по­гасли и сменились огромным красным заревом.

В это время пролетел четвертый цилиндр — яркий зе­леный метеор, упавший в Беши-парк, как я впоследствии узнал. Еще до начала канонады у Ричмонда и Кингстона откуда-то с юго-запада донеслась беспорядочная орудий­ная стрельба. Вероятно, артиллеристы стреляли наугад, по­ка черный пар не задушил их.

Действуя методично, как люди, обкуривающие осиное гнездо, марсиане разливали этот удушливый газ по окре­стностям Лондона. Концы полумесяца медленно расходились, пока, наконец, атакующие не вытянулись в прямую линию от Генуэлла до Кемба и Мольдена. Всю ночь продвигались вперед их смертоносные трубы. После того, как один из марсиан был сбит со своего треножника у Сент-Джордж-Хилла, они ни разу не дали нашей артиллерии ни малейшей возможности попасть в них. Туда, где пушки стояли под прикрытием, марсиане бросали баллон с черным газом, а там, где батареи находились на открытой местности, действовали тепловым лучом. В полночь деревья, горевшие на склонах Ричмонд-парка, и зарево, пылавшее над Кингстон-Хиллом, освещали облака черного дыма, клубившегося по всей долине Темзы и простиравшегося, насколько хватал глаз. А в дыму расхаживали два марсианина, направляя во все стороны шипящие струи пара.

Марсиане в эту ночь почему-то берегли тепловой луч. Быть может, запас материала для изготовления этого луча был у них ограничен, а быть может — они не хотели опустошать страну и лишь старались сокрушить и пода­вить всякое сопротивление. Этой цели они, несомненно, достигли. В ночь с воскресенья на понедельник была сде­лана последняя организованная попытка остановить их наступление. После этого никто уже не осмеливался бороть­ся с ними. Даже команды торпедных лодок и миноносцев, поднявшихся вверх по Темзе со скорострельными пушка­ми, отказались остаться на реке, взбунтовались и ушли в море. После этой ночи борьба с марсианами свелась лишь к закладке мин и устройству волчьих ям. Но даже эти последние проявления человеческой энергии имели какой-то судорожный, полубезумный характер.

Вы только представьте себе судьбу артиллеристов, стоявших у Ишира и с таким страшным душевным напря­жением поджидавших врага в вечернем полумраке! Из них не уцелел никто. Вообразите батарею, приготовив­шуюся к бою: бдительные и расторопные офицеры, кано­ниры на своих местах у орудий, сложенные по соседству снаряды, ездовые с лошадьми и зарядными ящиками, группы штатских зрителей, старающихся подойти как можно ближе, вечерняя тишина; санитарные повозки и госпитальные палатки с обожженными и ранеными из Уэйбриджа. А затем глухой раскат выстрелов со стороны марсиан и тяжеловесный неуклюжий снаряд, пролетающий над деревьями и разбивающийся на соседнем поле.

Можно также вообразить тревожное внимание, кото­рое привлекали к себе развертывающиеся кольца и извивы черного облака, превращавшего сумерки в непроницаемую ночь. Но вот грозный и непостижимый враг — газ — охва­тывает свои жертвы. Бегут и падают в панике люди и лошади, слышатся вопли ужаса, орудия брошены; корча­щиеся в предсмертных муках тела покрывают землю; конус черного дыма все ширится и ширится. И за­тем тьма и смерть, и без­молвная масса непрони­цаемого пара над мертве­цами.

Незадолго до рассве­та черный дым уже стлал­ся по улицам Ричмонда, и распадающийся госу­дарственный организм, сделав последнее пред­смертное усилие, объявил населению Лондона о не­обходимости поспешного бегства.

Трудно представить себе ту бушующую волну страха, которая прокатилась по величайшему городу мира рано утром в понедельник: ручей бегства вырос скоро в поток, бурно запенившийся вокруг железнодорожных станций, превратился в бешеный водоворот у судов на Темзе и устре­мился по всем улицам к северу и к востоку. К десяти часам полицейские власти, а к полудню и железнодорож­ные, утратили всякую организованность, распылились и на­конец совсем исчезли в этом быстром разжижении со­циального тела.

В воскресенье служащие всех железнодорожных ли­ний к северу от Темзы и все жители юго-восточной части города были предупреждены об опасности еще до полу­ночи; в два часа ночи все поезда были уже переполнены,— люди дрались из-за стоячих мест в вагонах. К трем часам поток беженцев залил даже Бишопсгетстрит. В двухстах метрах от вокзала, на Ливерпульстрит, раздавались револь­верные выстрелы, шла поножовщина, и посланные регули­ровать движение полицейские, измученные и раздражен­ные, разбивали своими палками головы тем людям, кото­рых должны были охранять.

Скоро машинисты и кочегары стали отказываться от возвращения в Лондон; охваченные паникой толпы устре­мились от вокзалов к северу по железнодорожному полот­ну. В полдень у Барнса видели марсианина. Облако мед­ленно оседающего черного пара ползло над Темзой и над Ламбетской низиной, отрезав путь через мосты. Другое облако ползло по Илингу и окружило вершину Замкового холма, как воды окружают островок; жители там уцелели, но бежать не могли.

После бесплодной попытки попасть на северо-западный поезд у Чок-Фарм, — паровоз у товарной платформы дви­нулся прямо на орущую толпу, и несколько дюжих молод­цов еле сдержали публику, хотевшую размозжить маши­нисту голову о топку, — мой брат свернул с Чок-Фармрод, перебрался через дорогу, лавируя среди роя мчавшихся экипажей, и на свое счастье поспел одним из первых к разгрому велосипедного магазина. В свалке он слегка по­ранил себе кисть руки, а передняя шина схваченного им велосипеда лопнула, когда он вытаскивал машину через ок­но. Тем не менее брат вскочил в седло и поехал. Опрокинутые экипажи не позволяли подняться по крутому склону Гаверстон-Хилла, и он направился по Бельсайз-род, вы­брался из охваченного паникой города и, повернув на Эджуерское шоссе, к семи часам утра, голодный и усталый, но опередив толпу, достиг Эджуера. По пути он встречал крестьян, глазевших на него в недоумении. Его обогнало несколько велосипедистов, несколько всадников и два ав­томобиля. Километра за два от Эджуера сломался обод колеса, и машина окончательно вышла из строя. Он бросил ее у дороги и пешком направился к селению. На главной улице магазины были открыты. Жители толпились на мо­стовой, выглядывали из дверей и окон и дивились необы­чайному наплыву беженцев, который в то время еще только начинался. Брату удалось перекусить в гостинице.

Он медлил в Эджуере, не зная, что делать дальше. Поток беженцев все разрастался. Многие, подобно моему брату, казалось, хотели остановиться. Ничего нового о завоевателях с Марса не было слышно.

Дорога кишела людьми, но давка еще не началась. Сначала преобладали велосипедисты, потом появились мчавшиеся стремглав автомобили, кебы, коляски; пыль тянулась густыми облаками по направлению к Сент-Олбенсу.

Быть может, смутное воспоминание о друзьях, жи­вущих в Челмсфорде, заставило наконец брата свернуть на пустынную проселочную дорогу, тянувшуюся к востоку. Он дошел до забора, перебрался через него и настрадался по тропинке на северо-восток. Он проходил мимо одиноких фермерских домиков и каких-то деревушек, названия кото­рых остались ему неизвестными. Он видел мало бежен­цев, пока, наконец, в заросшем травой переулке у Гай-Барнета не встретился с двумя дамами, которые стали его спутницами. Он явился туда как раз вовремя, чтобы их спасти.

Услыхав крики, он поспешно завернул за угол и увидел, что два хулигана стараются высадить женщин из запряжен­ного маленьким пони кабриолета, а третий с трудом удер­живает испуганного пони за голову. Одна из дам, невысо­кая и одетая в белое платье, беспомощно кричала. Другая, стройная и смуглая, колотила хлыстом по лицу мужчину, схватившего ее за руку.

Брат сразу понял, что здесь творится. Он вскрикнул и поспешил к месту происшествия. Один из нападающих оставил даму и бросился к нему. Брат, хороший боксер, по выражению лица этого че­ловека увидел, что драка неиз­бежна. Он прыгнул вперед и сразу сшиб негодяя под колеса.

Тут было не до рыцарской вежливости. Оглушив упавше­го пинком ноги, брат потянул за шиворот второго грабителя, который держал за руку строй­ную брюнетку. Он услышал стук копыт, хлыст скользнул по его лицу, и третий хулиган со всего размаха хватил его кулаком в переносицу. При этом человек, которого он держал за воротник, вырвался и побежал по проселку. Оглушенный ударом, брат остался один на один с субъектом, только что державшим пони. Рослый противник замахнулся вторично, но брат предупредил его стремительным выпадом прямо в лицо. Кабриолет быстро удалялся по проселку, раскачиваясь из стороны в сторону. Обе женщины со страхом глядели назад. Брат побежал за ними, преследуемый по пятам своим последним врагом, к которому уже спешил на помощь второй напа­дающий.

Вдруг брат споткнулся и упал. Его преследователь с разбегу пронесся мимо, но когда брат вскочил на ноги, ему пришлось встретиться с двумя противниками. У него было мало шансов справиться с ними, но тут младшая из женщин, оставив лошадь, тоже приняла участие в битве: у нее был револьвер, но, как выяснилось впоследствии, он лежал под сиденьем, когда хулиганы остановили кабриолет. Теперь она достала свое оружие и спустила курок на расстоянии шести ярдов, едва не угодив пулей в брата.

Более трусливый грабитель немедленно пустился наутек. Второй погнался за ним, ругательски ругая его за трусость.

Оба они остановились в конце переулка возле товарища, лежавшего на земле без движения.

— Возьмите, — оказала смуглая дама, подавая брату свой револьвер.

— Садитесь скорей в ваш кабриолет, — уговаривал ее брат, вытирая кровь с рассеченной губы.

Она молча повернулась, и оба они, тяжело дыша, направились к женщине в белом платье, которая старалась сдержать испуганного пони.

Грабители больше не пытались возобновить нападение. Оглянувшись, брат увидел, что они удаляются.

— Я сяду здесь, если можно, — сказал брат и взобрался на пустое переднее сиденье.

Девушка оглянулась через плечо.

— Дайте мне вожжи, — сказала она и ударила пони хлыстом.

Через минуту хулиганы уже исчезли за поворотом.

Таким образом совершенно неожиданно брат, запыхав­шийся, с рассеченной губой, с опухшим подбородком и окровавленными суставами пальцев, поехал неизвестно куда с этими двумя женщинами.

Он узнал, что первая из них была женой, а вторая младшей сестрой деревенского врача из Стенмора. Этот врач, возвращаясь домой рано утром от тяжело больного в Пиннере, услышал на железнодорожной станции о при­ближении марсиан. Он поспешил домой, разбудил жен­щин — служанка ушла от них за два дня перед тем, — уло­жил кое-какую провизию, сунул, к счастью для моего брата, револьвер под сиденье и сказал им, чтобы они ехали по­скорей в Эджуер к поезду. Сам он остался, чтобы опове­стить соседей, и обещал их нагнать около половины пято­го утра. Но шел уже десятый час, а его все не было. Остановиться в Эджуере путешественницам помешал чрез­вычайный наплыв беженцев, и таким образом они заехали на глухой проселок.

Все это они бессвязно рассказывали брату, пока не остановились вблизи Нью-Барнета. Брат обещал не поки­дать их, по крайней мере до тех пор, пока они не решат, что предпринять, или пока их не догонит пропавший муж. Желая их успокоить, брат уверял, что он отличный стре­лок из револьвера, хотя стрелять он совсем не умел.

Они расположились возле дороги, и пони стал обгла­дывать живую изгородь. Брат рассказал спутницам о своем бегстве из Лондона и сообщил им все, что слышал о мар­сианах. Солнце поднималось все выше, и скоро их ожив­ленный разговор сменился томительным ожиданием. По проселку прошло несколько пешеходов. От них брат узнал кое-какие новости. С каждым бессвязным ответом, кото­рый ему удавалось получить, он все глубже уяснял себе громадные размеры обрушившегося на человечество бед­ствия и все больше убеждался в необходимости дальней­шего бегства. Он заговорил об этом со своими спутни­цами.

— У нас есть деньги, — сказала молодая девушка и смутилась; но глаза ее /встретились с глазами брата, и ее нерешительность прошла.

— У меня тоже есть деньги, — ответил брат.

Она сообщила, что у них имеется тридцать фунтов золотом и одна пятифунтовая кредитка и сказала, что, быть может, им удастся сесть в поезд в Сент-Олбене или Нью-Барнете. Брат считал, что попасть в поезд совершен­но невозможно: он видел, с какой яростью толпы лондон­ских жителей осаждали поезда, и предложил пробраться через Эссекс к Гаричу и там на пароходе покинуть Англию.

Миссис Эльфинстон — так звали даму в белом, — не слушая никаких доводов, хотела ждать своего «Джор­джа». Но ее золовка оказалась рассудительнее и в конце концов согласилась с братом. Итак, они поехали к Барнету, намереваясь пересечь Большую Северную дорогу. Брат вел пони под уздцы, чтобы сберечь его силы.

Солнце поднималось по небу, и день становился необычайно жарким; густой беловатый песок обжигал лицо и слепил глаза, так что они подвигались вперед очень медленно. Живые изгороди посерели от пыли. Когда путники приблизились к Барнету, то услышали все усиливающийся гул.

Стало попадаться больше народу. Беженцы тащились изнуренные, угрюмые, грязные, бессвязно бормоча себе под нос какие-то вопросы. Мужчина во фраке прошел мимо них, пристально глядя в землю; они слышали, как он разговаривал сам с собой, и, оглянувшись, увидели, что одной рукой он схватил себя за волосы, а другой наносил удары невидимому врагу. Когда припадок бешенства миновал, этот человек побрел дальше, ни разу не обернувшись.

Подъезжая к перекрестку дорог южнее Барнета, брат и его спутницы увидели в поле у дороги женщину с ребенком на руках; двое других детей шли за нею, а позади плелся мужчина в грязной черной блузе, с толстой палкой в одной руке и с маленьким чемоданом в другой. Потом из-за поворота по проулку между дачами, примыкавшими непосредственно к большой дороге, выехала тележка, в которую был запряжен взмыленный черный пони; правил тощий юноша в широкополой, посерев­шей от пыли шляпе. В тележке сидели три девушки, по виду фабричные работницы из Ист-Энда, и двое малень­ких детей.

— Как проехать в Эджуер? — спросил растерянный, бледный возница и тотчас же хлестнул пони, не сочтя нужным поблагодарить, когда брат сказал ему, что надо свернуть влево.

Вдруг прямо перед собой брат мой заметил бледносерый дым; он поднимался между домами и окутывал белый фасад террасы, возвышавшейся над дорогой, которая тя­нулась позади длинного ряда дач. Миссис Эльфинстон вскрикнула при виде языков дымно-красного пламени, пля­савших над домами под знойным синим небом. Среди смутного гула выделялись теперь беспорядочно смешивав­шиеся голоса, скрип множества колес и топот копыт. Про­селок делал крутой поворот метрах в пятидесяти от пере­крестка.

— Господи! — воскликнула миссис Эльфинстон. — Куда же вы нас ведете?

Брат придержал пони.

Большая дорога представляла собою клокочущий люд­ской поток, беспорядочно стремившийся к северу. Облако пыли, ослепительно-белой в лучах солнца, поднимаясь над землей на высоту шести метров, окутывало все своей пе­леной, а сплошная масса лошадей, пешеходов и экипаже» непрерывно поднимала новые клубы.

Приближаясь к месту соединения проселка с большой дорогой, можно было подумать, что въезжаешь в дым, стелющийся от пожара. Толпа гудела, как пламя, и пыль была горячей и едкой. А немного дальше, действительно, горела дача, и клубящиеся массы черного дыма располза­лись над дорогой, увеличивая сумятицу.

Прошли двое мужчин, потом какая-то женщина, пере­пачканная и заплаканная с тяжелым узлом. Заблудившая­ся охотничья собака, испуганная и жалкая, покружилась, высунув язык, около кабриолета и убежала, когда брат пригрозил ей.

Насколько хватал глаз, вся дорога, ведущая из Лон­дона, казалась сплошным клокочущим среди домов пото­ком грязных толкающихся людей. Черные головы и тесно прижатые одно к другому тела обрисовывались немного яснее у перекрестка, проходили мимо и снова сливались в сплошную темную массу под облакам пыли.

— Вперед, вперед! — раздавались крики. — Дорогу, дорогу!

Руки задних упирались в спины передних. Брат вел по­ни под уздцы. Этот поток неудержимо притягивал его к себе. Медленно, шаг за шагом, подвигался он по проселку.

В Эджуере царила суматоха, в Чок-Фарм — паника, но здесь происходило настоящее переселение народов. Трудно представить себе движение этой огромной массы, уже не походившей на толпу. Фигуры появлялись из-за угла и удалялись, повернувшись спинами к поселку. По краям шли пешеходы, увертываясь от колес экипажей, сталкивались друг с другом и оступались на выбоинах.

Повозки и коляски тянулись вплотную одна за другой, иногда очищая немного места для тех более быстрых и не­терпеливых экипажей, которые, как только для того пред­ставлялась малейшая возможность, прорывались вперед, заставляя пешеходов прижиматься к заборам и воротам дач.

— Вперед! — слышались крики. — Вперед! Они идут!

В одной коляске стоял слепой, одетый в мундир Армии Спасения. Он шевелил скрюченными пальцами и вскри­кивал: «Вечность, вечность!» Голос у него был хриплый и такой громкий, что брат слышал его долго после того, как он скрылся за поворотом в облаке пыли. Люди, ехав­шие в экипажах, без толку подхлестывали лошадей и пе­реругивались; другие сидели неподвижно, жалкие, растерян­ные; третьи в отчаянии ломали себе руки или лежали, ра­стянувшись в повозках. Глаза у лошадей были налиты кровью, а удила покрыты пеной.

Тут были кебы, коляски, товарные фургоны, простые телеги, даже почтовая карета и повозка для нечистот с надписью: «Приход св. Панкратия», огромная ломовая платформа, переполненная оборванцами, и пивной фургон с запачканными свежей кровью колесами. — Дайте дорогу! — раздавались крики. — Дайте дорогу! — Веч-ность, веч-ность! — доносилось, как эхо, издалека.

Тут были оборванные жалкие женщины, и с ними бок о бок плелись хорошо одетые дамы в сопровождении пла­кавших и спотыкавшихся детей; их нарядные платья бы­ли запылены, усталые лица мокры от слез. Рядом с жен­щинами нередко шли мужчины, одни предупредительно вежливые, другие — озлобленные и грубые. Тут же про­кладывали себе дорогу нищие в выцветших лохмотьях, зычно кричавшие и ругавшиеся. Рядом со здоровенными рабочими, энергично пробиравшимися вперед, жались тще­душные люди, одетые как клерки или приказчики; брат заметил раненого солдата, железнодорожных носильщиков и какое-то жалкое создание в наброшенном поверх ночной сорочки пальто.

Но, при всей пестроте своего состава, толпа имела не­что общее. Лица у всех были испуганные, измученные; чув­ствовалось, что всех подгоняет страх. Случайный шум, раздавшийся на дороге, спор из-за места в повозке, все заставляло эту человеческую громаду ускорять шаг. Да­же те, которые от страха и усталости уже едва держались на ногах, на мгновение оживлялись словно под действием электрического тока. Жара и пыль истомили толпу, кожа пересыхала, губы чернели и трескались. Всем хотелось пить, все устали, все прихрамывали. И среди хаоса криков слышались споры, упреки, стоны изнеможения. У боль­шинства голоса были хриплые и слабые. И вся толпа по­вторяла, словно припев:

— Дорогу, дорогу! Марсиане идут!

Кое-кто останавливался и отходил в сторону. Просе­лок под острым углом соединялся с большой дорогой. Со­здавалось обманчивое впечатление, что он тянется по на­правлению к Лондону. И, однако, людской водоворот об­разовался у его устья. Толпа оттесняла сюда более сла­бых, которые большей частью отдыхали здесь не больше минуты и снова ныряли в поток.

Посреди проселка лежал мужчина с ногой, завернутой в окровавленные лохмотья. Два человека склонились над ним. Счастливец! У него были друзья.

Маленький старичок, с седыми солдатскими усами, в грязном черном сюртуке, выбрался, прихрамывая, из дав­ки, сел, снял башмак — носок был в крови, — вытряс мелкие камешки и снова обулся. Девочка лет восьми-девяти бросилась на землю у забора, неподалеку от моего брата, и расплакалась.

— Я не могу больше итти. Я не могу больше итти...

Мой брат, очнувшись от своего столбняка, стал ее уте­шать, поднял и понес ее к мисс Эльфинстон. Девочка при­тихла, как будто в испуге.

— Элен! — крикнула со слезами в голосе какая-то женщина из толпы. — Элен!

Девочка вдруг вырвалась из рук брата с криком «мама».

— Они идут, — оказал мужчина, ехавший верхом по проселку.

— Прочь с дороги, эй, вы! — кричал, привстав на козлах, какой-то кучер.

Брат увидел закрытую карету, которая сворачивала на проселок.

Люди бросились в сторону, давя друг друга, чтобы не попасть под копыта. Брат осадил пони ближе к забору. Кучер проехал мимо и остановился у поворота. Это была парная карета, но почему-то ее везла только одна лошадь.

Брат заметил сквозь облако пыли, что двое мужчин вынесли кого-то на белых носилках из кареты и осторожно положили на траву у забора. Один из них подбежал к брату.

— Есть тут где-нибудь вода? — спросил он. — Он умирает. Он хочет пить... Это лорд Гаррик.

— Лорд Гаррик! — воскликнул брат. — Председатель верховного суда?

— Где тут вода?

— Может быть, в одном из этих домов найдется водопроводный кран, — сказал брат, — у нас нет воды, я боюсь оставить своих.

Человек стал пробиваться сквозь толпу к воротам углового дома.

— Проходите, проходите! — кри­чали люди, напирая на него. — Они идут! Проходите!

Брат заметил бородатого мужчину с орлиным профилем, с небольшим саквояжем в руке; саквояж раскрыл­ся, и из него посыпались золотые со­верены. Со звоном падали они на землю и катились под ноги двигавшихся людей и лошадей. Бородатый мужчи­на остановился, тупо глядя на рассы­павшееся золото, оглобля кеба ударила его в плечо, он пошатнулся, вскрикнул и отскочил в сторону, чуть не угодив под колесо.

— Дорогу! — кричали ему. — Дайте дорогу!

Как только кеб проехал, бородатый мужчина, протянув руки, снова бросился к куче монет и стал совать их пригоршнями себе в карманы. Вдруг над ним выросла лошадь. Он приподнялся, но тут же упал под копыта.

— Стойте! — закричал брат и, оттолкнув с дороги какую-то женщину, бросился вперед, чтобы схватить лошадь под уздцы.

Но, прежде чем брат успел это сделать, послышался крик, и сквозь клубы пыли он увидел, как колесо про­ехало по спине упавшего. Кучер хлестал кнутом подбегав­шего брата; рев толпы оглушал его. Несчастный бородач корчился в пыли среди своих золотых монет и не мог под­няться, потому что колесо раздробило ему позвоночник и у него отнялись ноги. Брат попросил кучера следующего экипажа остановиться. Какой-то человек, ехавший верхом на вороной лошади, пришел к нему на помощь.

— Уберите его с дороги! — крикнул он.

Брат схватил упавшего за воротник и стал одной ру­кой тащить его в сторону, но тот все силился подобрать свои монеты и злобно бил брата по руке пригоршней зо­лота.

— Не останавливайтесь, проходите! — кричали сзади гневные голоса. — Дорогу, дорогу!

Послышался треск, и дышло кареты ударилось о по­возку, которую остановил владелец вороной лошади.

Брат оглянулся, и человек, цеплявшийся за свое золо­то, вдруг укусил руку, державшую его за воротник.

Произошло столкновение: вороной конь рванулся в сто­рону, а лошадь, запряженная в повозку, дернула вперед, чуть не наступив копытом на ногу брату. Он выпустил упавшего и отскочил в сторону. Злоба сменилась ужасом на лице несчастного; в одну минуту он исчез в давке. Брата оттеснили, и он с большим трудом выбрался обратно на проселок.

Он видел, как мисс Эльфинстон прикрыла рукой глаза, а маленький ребенок с чисто детским любопытством уста­вился на неподвижную черную кучу тряпья под колесами катившихся экипажей.

— Назад! — крикнул брат и натянул вожжи. — Нам не пробраться через этот ад.

Они проехали около ста метров назад по проселку; остервенившаяся толпа скрылась за поворотом. Проходя мимо, брат увидел мертвенно-бледное, искаженное, лоснящееся от пота лицо лорда Гаррика, который умирал в ка­наве под забором. Обе женщины, дрожа и не говоря ни слова, ухватились за сиденье.

За поворотом брат остановился. Мисс Эльфинстон страшно побледнела, а ее невестка тихо плакала и была так потрясена, что забыла даже про своего Джорджа. Брат тоже растерялся. Но, отъехав на некоторое расстоя­ние от большой дороги, он понял, что надо сделать новую попытку так или иначе перебраться на другую сторону. Он решительно повернулся к мисс Эльфинстон.

— Мы должны там проехать, — сказал он и снова повернул пони.

Вторично в этот день молодая девушка выказала боль­шое присутствие духа. Чтобы снова пробиться в русло по­тока, брат ринулся вперед и схватил под уздцы напирав­шую на него лошадь какого-то кеба. Пользуясь этим мгновением, мисс Эльфинстон хлестнула пони и выехала на дорогу. Но тут кабриолет сцепился с проезжающей фурой, и в ту же минуту из его кузова вылетела планка, выбитая дышлом третьего экипажа. В следующую секунду поток подхватил их и понес вперед. Брат с красными следами кучерского бича на лице и руках вскочил в кабриолет и схватил вожжи.

— Цельтесь в этого человека позади нас, если он будет слишком напирать, — сказал он, подавая револьвер мисс Элъфинстон. — Или нет... цельтесь в лошадь.

Затем он стал поджидать возможности перебраться на противоположный край дороги. Но, очутившись внутри по­тока, они словно потеряли собственную волю и стали ча­стицей мятущейся пыльной громады. Вместе с потоком беглецов они миновали Чиппинг-Барнет и проехали боль­ше километра от центра города, прежде чем им удалось сделать то, что они хотели. Гвалт и шум стояли неописуе­мые. К счастью, за городом дорога разветвлялась, и это несколько уменьшило давку.

Они свернули на восток через Гедли. Там, по обе стороны от дороги, они заметили множество людей, пив­ших прямо из реки; некоторые дрались из-за доступа к воде. А дальше, с вершины холма у Восточного Барнета, они увидели два поезда, медленно тащившиеся без сигналов. Поезда были набиты людьми — люди тес­нились даже между кучами угля на тендерах — и шли на север по Главной Северной линии.

Брат полагал, что эти поезда приняли пассажиров где-нибудь за пределами Лондона, потому что в это время не­истовство перепуганной толпы уже остановило всякую ра­боту на центральных вокзалах. Наконец они остановились, чтобы отдохнуть: все трое страшно устали от пережитых за этот день волнений, но уснуть боялись. Ночь была очень холодная. В темноте мимо них проходили вереницы людей, убегавших от неведомой опасности, которая подстерегала их впереди, и направлявшихся как раз в ту сторону, отку­да приехал мой брат.

Если б целью марсиан было лишь истребление чело­веческого рода, то они могли бы в этот понедельник уничтожить все население Лондона, медленно растекавшее­ся по ближайшим графствам. Не только по дороге к Барнету, но и по дорогам к Эджуеру и Вальтамскому аббатству, и на восток к Саусенду и Шрусбери, и к югу от Темзы к Дилю и Бродстарсу стремилась такая же неистовая толпа. Если б в это июньское утро кто-нибудь поднялся на воз­душном шаре в ослепительную синеву и взглянул на Лон­дон сверху, то все северные и восточные дороги, расходя­щиеся от запутанной сети улиц, показались бы ему усеян­ными черными точками беженцев — каждая точка олице­творение ужаса и физического страдания. В предыдущей главе я привел рассказ моего брата о его приключениях по дороге, ведущей в Чиппинг-Барнет. Мне хотелось показать читателю, чем представлялся этот рой черных точек одному из беженцев. Еще ни разу в истории мира такое множество людей не передвигалось и не страдало вместе. Легендарные полчища готов и гуннов, величай­шие орды, какие когда либо видела Азия, показались бы только каплей в этом потоке. Это не было организованное отступление, — это было паническое стадное бегство, гигантское и ужасное, без всякого порядка, без опреде­ленной цели; шесть миллионов людей, безоружных и голодных, стремились куда-то очертя голову. Это было началом падения цивилизации, истребления всего человеческого рода.

Прямо под собой воздухоплаватель увидел бы сеть улиц, дома, церкви, скверы, перекрестки, сады, уже по­кинутые, распростертые, как огромная карта, с пятнами черного дыма на юге. Словно какое-то чудовищное перо накапало чернильные кляксы на карту над Илингом, Рич­мондом, Уимблдоном. Безостановочно, неуклонно каждое пятно ширилось и разветвлялось, останавливаясь перед подъемами и быстро переливаясь через возвышенности в какую-нибудь вновь открывшуюся ложбину. Так расплывается чернильное пятно на промокательной бумаге.

А дальше, за голубыми холмами, поднимающимися к югу от реки, расхаживали блистающие марсиане, спокойно и планомерно выпуская свои ядовитые облака над этим участком территории. Затем струями пара они рассеивали сослуживший свою службу газ и вступали во владение по­коренной страной. Они, очевидно, не собирались уничто­жать всех людей, а только хотели поколебать мужество у своих противников и сломить всякое сопротивление. Они взрывали пороховые склады, перерезывали телеграфные провода и портили в разных местах полотно железных до­рог. Они как бы подсекали человечеству подколенную жилу. Казалось, они не торопились расширить сферу своих действий и не продвинулись в этот день далее централь­ных кварталов Лондона. Весьма возможно, что значитель­ное число лондонских жителей осталось в своих домах в понедельник утром. Не подлежит сомнению, что многие из них были задушены черным дымом.

Вплоть до полудня Пуль¹ представлял удивительное зрелище. Пассажирские пароходы и другие суда не уходили в море, привлеченные огромными суммами, которые платили беженцы... Говорят, что многие, у кого не было де­нег, бросались вплавь к кораблям, но их отталкивали баг­рами, и они тонули. Около часу дня под арками Блек-Фрайерского моста показались тонкие струйки черного пара. Мгновенно весь Пуль превратился в арену бешеного смятения, борьбы и свалки. Множество лодок и катеров столпилось у северной арки Тауэр-Бриджа; матросы и груз­чики отчаянно отбивались от людей, устремившихся к ним с берега. Некоторые, карабкаясь, спускались даже по устоям моста...

¹ Часть Темзы между Лондонским мостом и Блекуолем.

Когда час спустя за Часовой башней парламента по­явился первый марсианин и направился вниз по реке, за Лаймхаузом плавали одни обломки.

О падении пятого цилиндра я еще расскажу. Шестой упал близ Уимблдона. Брат, охраняя своих спутниц, спав­ших в кабриолете на лугу, видел зеленую вспышку далеко над холмами. Во вторник, все еще не потеряв надежды сесть на какой-нибудь корабль, они продолжали пробираться среди толп беженцев в Колчестеру. Слухи о том, что марсиане уже захватили Лондон, подтвердились: их встречали у Гайета и даже у Нисдена.

Брат мой, однако, увидел их только на следующий день.

Скоро толпы беженцев почувствовали недостаток про­довольствия. Голодные не церемонились с чужой соб­ственностью. Фермеры вынуждены были защищать с ору­жием в руках свои скотные дворы, амбары и зреющую, но еще не снятую с полей жатву.

Некоторые беженцы, как мой брат, повернули на вос­ток. Находились такие смельчаки, которые в поисках пи­щи возвращались обратно к Лондону. Это были, главным образом, жители северных предместий, которые знали чер­ный пар только понаслышке. Брату сказали, что около половины членов кабинета министров собралось в Бирмин­геме и что большие количества сильных взрывчатых ве­ществ собраны для закладки автоматических мин в граф­ствах Средней Англии.

Ему передавали также, что Мидленская железнодорож­ная компания, исправив все повреждения, причиненные в первый день паники, восстановила сообщение, и поезда снова идут к северу от Сент-Олбена, чтобы уменьшить прилив беженцев в ближайшие графства. В Чиппинг-Онгере висело объявление, гласившее, что в северных горо­дах имеются значительные запасы муки и что не позднее, как через двадцать четыре часа хлеб будет раздаваться голодающим жителям окрестностей Лондона. Однако это сообщение не заставило брата изменить свой план. Весь день он и его спутницы продвигались к востоку и нигде не видели раздачи хлеба. Да и никто не видел. В эту ночь седьмая звезда упала на Примроз-Хилл. Она пролетела во время дежурства мисс Эльфинстон, которая сторожила би­вак, чередуясь с моим братом.

В среду наши три беглеца после ночевки на пшеничном поле достигли Челмсфорда, где банда местных жителей, именовавшая себя Комитетом общественного продоволь— ствия, отобрала у них пони, пообещав, правда, уделить часть мяса при разделе на следующий день. По слухам, марсиане были уже у Эппинга. Говорили также, что при неудачной попытке взорвать одного марсианина разрушены пороховые заводы Вальтамского аббатства. На церковных колокольнях были устроены сторожевые посты. Брат, на свое счастье, как выяснилось позже, предпочел итти пешком к побережью, не дожидаясь раздачи съестных припасов, хотя и он и обе его спутницы сильно проголодались. В полдень они прошли через Тиллингхем, который оказался безлюдным: лишь несколько мародеров рыскало по домам в поисках пищи. За Тиллинг-хемом они увидели море и множество самых разнообразных судов.

Не смея подняться вверх по Темзе, моряки направились к берегам Эссекса — к Гаричу, Уолтону и Клектону, а потом и к Фаульнессу и Шеберри, где принимали на борт пассажиров. Суда расположились широкой серповидной линией, конец которой терялся в туманной дымке у Нейза. У самого берега стояли небольшие рыбачьи шхуны, ан­глийские, шотландские, французские, голландские и швед­ские, паровые катера с Темзы, яхты, моторные лодки; подальше — суда более крупного тоннажа: грязные уголь­щики, пароходы грузовые, пассажирские, нефтеналивные, даже один старый госпитальный транспорт и изящные, се­рые с белым пакетботы, поддерживавшие сообщение меж­ду Саусгемптоном и Гамбургом. И вся синеющая линия бе­рега от Блекуотера до самого Мельдона кишела лодками. Лодочники торговались с людьми, толпившимися на побе­режье, и перевозили их на суда.

Километрах в трех от берега виднелся броненосец с та­кой низкой осадкой, что при первом взгляде брат мой счел его затонувшим. То был монитор береговой обороны «Сын Грома». Других военных судов поблизости не было, но далеко вправо, над спокойной поверхностью моря — в этот день стоял мертвый штиль — змеился черный дымок: броненосцы Ламаншской эскадры, вытянувшись длинной линией против устья Темзы, держались под парами; они были в полной боевой готовности и зорко наблюдали за победоносным шествием марсиан, которому бессильны были помешать.

Увидев море, миссис Эльфинстон струсила, хотя золов­ка и старалась ее ободрить: до сих пор она никогда не по­кидала Англии; она предпочитает лучше умереть, чем плыть на чужбину, и так далее. Бедняжка! Она, кажется, вообра­жала, что французы мало чем отличаются от марсиан. За последние два дня она становилась все истеричнее, бояз­ливей и печальней. Она во что бы то ни стало хотела вер­нуться в Стенмор. В Стенморе всегда было так тихо и мирно. К тому же они, наверное, встретят Джорджа в Стенморе...

С большим трудом уговорили ее спуститься к берегу. Там брату удалось привлечь внимание матросов колесно­го парохода, шедшего из устьев Темзы. Они выслали лод­ку и сторговались на тридцати шести фунтах за троих. По их словам, пароход направлялся в Остенде.

Было уже около двух часов, когда брат и его спутни­цы, заплатив за свои места на шкафуте, поднялись наконец на борт. Здесь, хотя и по безумным ценам, можно было достать еду, и они решили закусить, примостившись на па­лубе.

На борту уже набралось больше сорока человек; мно­гие из них истратили свои последние деньги, чтобы зару­читься местом. Однако капитан простоял у Блекуотера до пяти часов, набирая новых пассажиров, пока вся палуба не наполнилась народом. Он, может быть, оставался бы и дольше, но около пяти часов на юге началась канонада. Как бы в ответ на нее, «Сын Грома» выстрелил из неболь­шой пушки и выкинул ряд флажков. Клубы дыма вырыва­лись из его труб.

Некоторые пассажиры уверяли, что пальба доносится из-под Шубьернеса, но вскоре всем стало ясно, что кано­нада приближается. Далеко на юго-востоке в море показа­лись мачты и верхние части трех броненосцев, окутанные черным дымом. Тут внимание брата отвлекла отдаленная орудийная пальба на юге. Ему показалось, что он увидел в тумане поднимающийся столб дыма.

Пароходик заработал колесами и двинулся к востоку от длинной изогнутой линии судов. Низкий берег Эссекса уже оделся голубоватой дымкой, когда появился марсиа­нин. Маленький, чуть заметный на таком расстоянии, он подходил по илистому берегу со стороны Фаульнесса. Пе­репуганный капитан на своем мостике стал сердито бра­ниться во все горло, упрекая себя за промедление, и лопа­сти колес, казалось, заразились его страхом. Все пассажи­ры стояли у бортов или на скамейках и смотрели на да­лекую фигуру, возвышавшуюся над прибрежными деревья­ми и колокольнями, которая приближалась, забавно паро­дируя человеческую походку.

До сих пор брат мой еще ни разу не видел марсиан. Теперь он стоял, скорее удивленный, чем испуганный, гля­дя на титана, решительно приближавшегося к линии судов и все глубже погружавшегося в воду. Потом — далеко за Кроучем — показался другой марсианин, шагавший через низкие деревья; за ним — еще дальше — третий, шедший вброд через поблескивавшую илистую отмель, которая, ка­залось, висела между небом и землей. Все они направля­лись прямо в море, как бы намереваясь помешать отплы­тию многочисленных судов, собравшихся между Фаульнессом и Нейзом. Несмотря на усиленное пыхтенье машины и на потоки пены за колесами, пароходик очень медленно уходил от надвигавшейся опасности.

Поглядев на северо-запад, брат заметил, что линия су­дов расстроилась. Корабли в панике заворачивали, шли на­перерез друг другу; машины давали свистки и выпускали клубы дыма, паруса распускались, катера беспорядочно сновали туда и сюда. Захваченный этим зрелищем, брат со­всем не смотрел в сторону моря. Неожиданный поворот — пароход должен был свернуть в сторону, чтобы избе­жать столкновения, — сбросил брата со скамейки, на ко­торой он стоял. Кругом затопали, закричали «ура», и это­му крику слабо ответило эхо. Тут судно накренилось, и брат полетел в сторону.

Он вскочил и увидел за штирбортом, всего в каких-ни­будь ста метрах от их накренившегося, нырявшего пароходика, огромное стальное тело, разрезавшее воду, точно ле­мех плуга, на две высокие пенистые волны. Пароходик то беспомощно махал лопастями колес по воздуху, то почти черпал воду бортами.

Целый душ пены на один миг ослепил брата. Протерев глаза, он увидел, что чудовище пронеслось мимо, направ­ляясь прямо к берегу. Верхняя часть длинного стального корпуса поднималась из воды, а из двух труб вырывались искры и клубы дыма. Это торпедный монитор «Сын Гро­ма» спешил на выручку беззащитной флотилии пассажир­ских судов.

Снова вскочив на ноги и держась за перила качающей­ся палубы, брат посмотрел вслед идущему в атаку левиа­фану и опять увидел марсиан. Теперь они все трое со­шлись и стояли так далеко в море, что их треножники были почти целиком под водой. На таком далеком расстоянии и погруженные в воду, они казались гораздо менее грозны­ми, чем огромное железное чудовище, в кильватере кото­рого беспомощно плескался пароходик. Казалось, марсиа­не с удивлением рассматривали нового противника. Быть может, этот гигант представлялся им существом одной с ними породы. «Сын Грома» шел полным ходом и не стре­лял. Вероятно, благодаря этому ему и удалось подойти так близко к неприятелю. Марсиане не знали, что делать с ним. Один снаряд — и они тотчас же пустили бы его ко дну тепловым лучом.

Что-то огромное и плоское описало большую дугу и снова исчезло в таин­ственном полумраке.

«Сын Грома» шел таким ходом, что через минуту уже находился на половине расстояния между пароходиком и марсианами, — черное, быстро уменьшавшееся пятно на фоне низких удаляющихся берегов Эссекса.

Вдруг передний марсианин опустил свою трубу и метнул в броненосец баллон черного газа. Точно струя чернил залила левый борт судна, и черное облако дыма заклуби­лось по морю. Броненосец проскочил сквозь эту дымовую завесу. Он шел против солнца, и с низко сидящего парохо­дика казалось, что он уже находится среди марсиан.

На пароходе заметили, что тощие долговязые фигуры разделились и стали отступать к берегу, все выше и выше подымаясь над водой. Один из марсиан поднял похожий на фотографический аппарат прибор и направил его под углом вниз. Целое облако поднялось с водной поверхно­сти от прикосновения теплового луча. Он, должно быть, прошел сквозь стальную обшивку корабля, как раскален­ный добела железный прут сквозь бумагу.

Вдруг среди дымящегося пара блеснула вспышка, — марсианин дрогнул и зашатался. Через секунду второй снаряд срезал его, и смерч из воды и пара поднялся высо­ко в воздух. Орудия «Сына Грома» стреляли одно за дру­гим среди облаков дыма. Один снаряд, взметнув водяной столб, упал возле пароходика, отлетел рикошетом к дру­гим судам, уходившим к северу, и раздробил в щепки ры­бачью шхуну.

Но никто не обратил на это внимания. Увидев, что мар­сианин упал, капитан на мостике испустил нечленораздель­ный крик, дружно подхваченный столпившимися на корме пассажирами. И тотчас же все завопили вновь: за белым хаосом пара, вздымая волны, неслось что-то длинное и чер­ное, с пламенем посередине, с вентиляторами и трубами, извергающими огонь.

Броненосец был еще жив. Винт, по-видимому, уцелел, и машины работали. Корабль шел прямо на второго мар­сианина и находился в ста метрах от него, когда тот вы­пустил тепловой луч. Среди ослепительного пламени палу­ба и трубы с грохотом взлетели кверху. Марсианин пошатнулся от взрыва, и через секунду пылающая развалина, все еще сохранившая свой первоначальный порыв, ударила и подмяла его, как кусок картона.

Брат невольно вскрикнул. Снова все скрылось в кипящем хаосе.

— Два! — завопил капитан.

Все кричали; весь пароход от кормы до носа сотрясался от радостного крика, повторившегося на всех судах и лодках, уходив­ших в море.

Пар висел над во­дой в течение нескольких минут, скрывая берег. Пароходик продолжал работать ко­лесами, удаляясь от места боя. Когда, наконец, пар рассеялся, его сменил черный газ, нависший такой тучей, что нельзя было разглядеть ни «Сына Грома», ни третьего марсианина. Зато броненосцы подошли совсем близко и стали между сушей и пароходиком.

Суденышко уходило в море; броненосцы приближались к берегу, все еще скрытому причудливыми клубами пара и черного газа. Целый флот спасавшихся бегством судов уходил к северо-востоку; несколько ры­бачьих шхун ныряло между броненосцами и пароходиком. Но некоторое время спустя, не дойдя до оседавшего облака пара и газа, эскадра повернула к северу и скры­лась в сгущавшихся вечерних сумерках. Берег сливался с далью и становился все менее заметным под низкой сте­ной облаков, собиравшихся вокруг заходящего солнца.

Вдруг из золотистой мглы заката донеслись раскаты орудий, и показались какие-то темные движущиеся тени. Все устремились к борту и стали вглядываться в ослепительное сияние на западе, но ничего нельзя было разли­чить. Туча дыма поднялась и закрыла солнце. Пароходик, пыхтя, уходил все дальше и дальше под гнетом этой то­мительной неизвестности.

Солнце село среди серых облаков; небо побагровело и потемнело; вверху блеснула Вечерняя звезда. Было уже совсем темно, когда капитан вскрикнул и указал вдаль. Брат напряженно всматривался. Что-то взлетело к небу из недр туманного мрака и косо поднялось кверху, двигаясь быстро в отблеске зари на верхних краях туч на западном небосклоне; что-то плоское, широкое, огромное описало большую дугу и, медленно снижаясь, снова исчезло в та­инственном полумраке. От этого полета на землю падала мрачная тень.

далее

назад