В. ГОНЧАРОВ

МЕЖПЛАНЕТНЫЙ
ПУТЕШЕСТВЕННИК

Отпечатано в типографии изд. „Молодая Гвардия“, Лениздат. В О., 5 лин., 28, в количестве 7.000 экз. Ленинградский Гублит № 12.319

I

КОМБИНАЦИИ ВСЕЛЕННОЙ

Глава I

ТАЙНА ВЕЗА АЙРАНИ

1.

Помещениями небезы были богаты. Квартирный кризис они переживали только один раз — 500.000 лет назад, во время контр-социали­стического переворота, когда победители-везы, отчаянно уплотнив по­бежденных, сами разместились более чем с комфортом: каждый вез занимал по дворцу. По мере вымирания узурпаторов, искусственно — посредством чудовищных мер — разряжалась плотность остального на­селения. В результате — через 20-30 лунных лет острота квартирного кризиса „благополучно миновала“, — как выразился везовский официоз, и с тех пор на этой планете не знали, что значит не иметь помещений для жилья.

Последняя революция, снова поставив у власти народ, дала ему возможность еще просторней расположиться в многочисленных „небоскребах“ и дворцах. Но и теперь еще пустовали целые кварталы на заселенном полушарии Луны, не считая давно покинутых жилых строе­ний внутри планеты. Андрею и Никодиму, как они ни протестовали, отвели в знак особого расположения к ним громадный трех'этажный особняк, стоявший наверху 60-этажного „небоскреба“.

— Ну, что ты будем делать с ним? — растерянно вопрошали приятели, привыкшие на Земле жить в одной скромной комнатке, вполне достаточной для помещения их небольшого имущества и их са­мих. А тут, лишь для того, чтобы более или менее подробно ознако­миться с новой своей квартирой, потребовалось несколько дней...

Весь первый этаж занимала библиотека. Шкапы от пола до по­толка были заполнены книгами — сокровищницами везовских знаний. Лунные книги совсем не походили на земные. Они скорей напоминали собой граммофонные пластинки, исчерченные с обеих сторон микро­скопическими концентрическими кругами. Кайя — женщина-небез, по­стоянный спутник приятелей — об'яснила, как пишутся эти книги и как их можно читать.

Сходство в изготовлении земных граммофонных пластинок и лун­ных книг так же, как и в пользовании ими, былое полное.

Как на Земле записывают звуковые волны, в частности че­ловеческий голос, на особой мастике, так на Луне записывают психо­волны посредством аналогичного же аппарата и такой же мастики.

И звук и мысль — явление чисто материальное; и то и дру­гое в первом случае — волнообразное колебание воздуха, во-втором — колебание более тонкой материи-эфира.

Лунный ученый, задумавши написать книгу и продумавши ее основательно, становится перед психо-фиксатором и излучает в него свои мысли. Последние фиксируются в виде линий разной глубины на пластинках.

— Таким образом, ваши книжные листы соответствуют нашим пластинкам, а несколько таких пластинок, соединенных вместе, соста­вляют лунную книгу. Чтобы прочитать ее, достаточно взять этот прибор, — Кайя показала небольшой аппаратик с рупорной трубой, — если перевести его название на земной язык, оно будет „психафон“, и вкладывать на вертящийся круг его последовательно листы — пла­стинки. Тогда психафон начнет излучать мысли автора книги.

— Ваши книги занимают очень много места, — сказал Никодим, оглядывая шкапы, заставленные толстыми пластинками в металлических футлярах.

— Вы ошибаетесь, — возразила Кайя, доставая с полки один футляр, имевший в толщину 2 вершка.

— Вот в этой книге, например, изложена вся история лунной жизни, начиная с эпохи зарождения первой живой клетки и почти до настоящего времени.

Она открыла футляр, и приятели вскрикнули изумленные: то, что они принимали за несколько — самое большее десяток — пластинок, заключало в себе до 3-х тысяч круглых листов. Каждый лист был тоньше папиросной бумаги и при этом отличался удивительной плотностью и крепостью.

— Они приготовлены из особого сплава, в который входит наш универсальный металл „базит“, — об'яснила Кайя.

Второй этаж служил для жилья. В нем было шестнадцать ком­нат, каждая с своим особым назначением.

Спальня бывшего домохозяина занимала ¼ всего этажа и отли­чалась крайней простотой обстановки и полной неуютностью. Посреди громадной комнаты с 10-аршинными стенами стояла миниатюрная кровать без всякого балдахина; около кровати — столик и два стула. Высоко в потолке — искусственное солнце из матового стекла; в сте­нах — четыре бесшумных вентилятора, постоянно работающих, и вдоль стен, до половины их высоты — декоративно переплетенные и искусно маскированные трубы отопления. И... ни одного окна!

— Нечего сказать, уютненько! — рассмеялся Андрей, узнав о на­значении странной комнаты.

Кайя не поняла смеха. Тогда ей растолковали, что на земле спальные помещения, тем более когда они представляют собой един­ственную комнату жильца, всегда имеют окна с гардинами или зана­весками, мебель, вообще обстановку, безделушки, ковры и пр., т. е. все то, что придает уют.

— Но это же страшно вредно! — воскликнула Кайя (подобно жен­скому полу на земле, она также любила усилять выразительность фразы словечками, хотя и мысленными, в роде: страшно, ужасно, пре­лесть и пр.).

— Гардины, мебель, ковры и всякая лишняя обстановка ужасно много задерживают пыли!...

Вы затрачиваете на сон только 8 часов из своих суток, т. е. проводите во сне ⅓ своей жизни, мы же спим в сутки 352 часа, т. е. половину своего века... А наш век, как вы знаете, продолжается 1.000 — 1.500 лет, а теперь, когда мы сбросили с плеч везов с их губительными машинами, наш век, наверное, удлинится до 3.000 лет, каким он и был раньше... Следовательно, в течение половины своей жизни — 1.500 лет — мы вдыхали бы в себя пыль, если бы следовали земному обычаю украшать свои спальни, придавать им уют, как вы выражаетесь... На что бы походили тогда наши легкие?!.

Андрей уже чувствовал себя посрамленным, а Кайя по инерции катилась дальше:

— Вы говорите: в наших спальнях нет окон!.. На что они нам? Только лишние пути для проникновения пыли!.. Солнце? У нac оно искусственное... и все-таки обладает всеми свойственными ему оздоравливающими качествами, включая сюда и микробо-убивающее дей­ствие, которое, кстати сказать, у вас теперь является совсем лиш­ним. Мы перебили всех микробов еще во время 1-ой республики...

— Над чем жe вы смеялись? Наоборот, мне нужно смеяться над вами; ваши комнатные украшения, препятствуя доступу солнечного света, кроме того служат прекрасным убежищем для болезнетворных микробов, которые на земле кишмя-кишат: и в воздухе, и в воде, и в пище, и в почве...

Разбитый по всем пунктам, Андрей, чтобы перевести психо-разговор на более лойяльную тему, вставил:

— Как давно вы покончили с миром невидимых врагов, с микробами?

Кайя легко поддалась на удочку:

— О!.. это еще на заре нашей Коммунистической республики... Наше времяисчисление — вы знаете — идет от рождения великого небеза, которого одно время считали богом, от Хри 10-го... что? Вы уди­вляетесь сходству с вашим Христом? Так вам придется еще более поразиться, когда я скажу, что наша первая революция произошла в 1915 году после рождества Хри 10-го, т.е. лишь немного не совпала с вашей Октябрьской...

— Ну, так вот: с микробами мы покончили уже в 2011 году, после чего продолжительность нашей жизни стала быстро возрастать…

Андрей спросил:

— Чем же об'ясняется такой внезапный и гигантский прогресс вашей науки? Случайностью?

— Что вы!? Что вы!? — возразила несколько шокированная Кайя: — вы не знаете самых элементарных вещей! Ведь до коммунистического строя науке у нас могли посвящать себя только избранные из класса имущих, поэтому наука двигалась очень, очень медленно... С момента же Великого переворота наука, как и все, сделалась достоянием всего народа. Ей отдавались не единицы, не сотни, а тысячи и миллионы небезов, почему уже через 100 лет после Переворота у нас сказался такой громадный прогресс: было сделано великое открытие, была по­беждена преждевременная смерть.

— Сколько же лет на наше исчисление мог жить после откры­тия лунный житель? — спросил Андрей задумчиво.

— Сколько лет? Да больше 200, кажется, не помню точно...

— А до этого?

— До этого наш век равнялся земному...

— Ах, чорт! — воскликнул Андрей с загоревшимися глазами, — если бы у нас теперь сделали такое открытие!.. Больно не хочется умирать, прожив только 60-70 лет.

Никодим, до сих пор не проронивший ни слова, весело рас­смеялся, хлопнув друга по плечу:

— Нам не нужно ждать этого открытия!.. Мы его по-товарищески заимствуем у небезов... А что касается тебя и меня, так мы уже лишены всяких микробов...

— Почему же это? — удивился Андрей, в смущении ожидая опять какого-нибудь до смешного простого ответа.

— Ты где-то потерял свою наблюдательность, — засмеялся Никодим. — Лунная пища, которую мы теперь вкушаем, действует губительно на всех микробов...

— Значит, все дело в пище? — обрадовался Андрей.

— Поскольку это касается присутствия микробов в организме человека, то — в пище. В воздухе же, воде и почве микробы уничто­жаются искусственным солнечным светом... Так, кажется? — спросил Никодим Кайю.

— Да. Так. Вы — хороший ученик... Быстро все запоминаете...

— Ну, да!.. Конечно!.. Еще бы!.. — играя глазами, произнес Андрей уже не мысленно, а словами, предназначенными только для друга.

Тот зарделся пионом; рассердился, опять сконфузился и заикаясь возразил:

— И... и... ничего подобного...

Между тем они вышли из спальни и попали в еще более ориги­нальную комнату. Здесь были расставлены на длинных кривых штати­вах вогнутые и выпуклые зеркала, хрустальные шары, цилиндры и призмы.

Кайя немедленно приступила к об'яснению на практике, снабдив друзей черными очками и оседлав ими свой хоботок.

— Разденьтесь, — предложила она.

— То-есть, как это?

Никодим, вспыхнув, отказался под предлогом, что давно не был в бане.

Андрей мялся в нерешительности.

Кайя, не понимая их замешательства, — небезы не носили одежды, — сказала:

— Я сделаю вам солнечную ванну...

Никодим занялся рассматриванием какого-то „весьма интересного“ снаряда.

Андрей поколебался, а потом решил:

— Ну, если у них так принято, возьму и разденусь... Чорта ли, в самом деле стесняться! Что я урод, что ли, какой?..

Он с удовольствием осмотрел свои, как налитые свинцом, мышцы, потянулся и престал перед Кайей уже без следов смущения:

— Ну-ка, есть у ваших небезов такие бицепсы?

К досаде его Кайя, потрогав стальной комок, равнодушно отве­чала.

— Да. Есть. На базито-литейных заводах почти все рабочие имеют ваше телосложение...

Она предложила ему влезть на двухметровую стеклянную подставку и продеть плечи в висячую лямку. Андрей очутился в фокусе четырех вогнутых зеркал.

По системе хрустальных геометрических фигур Кайя пустила яркий белый свет, который, распавшись на четыре потока, ударился в зеркала и отразился от них расходящимися пучками. Вокруг Андрея, загреготавшего от удовольствия, образовалось шарообразное солнечное сияние.

Андрею казалось, что лучи насквозь пронизали его тело, что он сам светится и парит, смешавшись с золотистыми пылинками — атомами света... Он внезапно потерял чувство всякой весомости и поджал ноги, предполагая, что теперь уже не нужна никакая подставка. Действи­тельно, его тело повисло в воздухе, но только благодаря лямке, о ко­торой он забыл.

Истомно-чарующая нега растворила в себе всякое желание дви­гаться и говорить.

В таком состоянии хотелось висеть вечно... Но сильная рука через десять минут задергала его за ногу:

— Эй, ты, неженка, слезай-ка, пусти меня!..

Нехотя открыл глаза. Под ним стоял голый Никодим. Кайя зали­валась беззвучным смехом.

Пришлось вылезть из солнечной ванны. Как только он коснулся пола — истомы как не бывало!.. Бодрость, жизнерадостность и необык­новенный прилив сил сменили ее.

Никодим, изведав то же наслаждение, в свою очередь не пожелал расставаться с ним, пока Андрей не снял его с подставки.

Когда приятели вспомнили об одежде, то с отвращением отшвыр­нули ее ногой...

Кайя смеялась:

— Как вы до сих пор могли терпеть эти тряпки: у нас так тепло и солнечно?..

Остальные комнаты второго этажа включали в себе: купальню, гимнастический и, отдельно, фехтовальные залы, кабинет для занятий, гостиную, столовую и помещения для многочисленной у везов при­слуги.

Верхний этаж состоял всего из шести комнат. Одна из них — цен­тральная, самая большая — представляла собой обширную мастерскую. Тут находились психо— и электро-установки, слесарные и токарные, тигеля весом от одного пуда и до 20-и слишком, котлы для варки ме­талла, солнечные горны, пневматические меха и другие инструменты и орудия, назначение которых оставалось неизвестным даже для Кайи.

Мастерская соединялась отдельными дверями с четырьмя кабине­тами. В первом, судя по обстановке, производились всякого рода химические изыскания. Андрей и Никодим здесь констатировали присут­ствие таких приборов, какие они видали в рабочем кабинете Вепрева на Земле. Так как им было известно, что Вепрев одно время гостил у везов, обнаруженный факт не показался странным.

Второй кабинет был физическим, т. е. в нем изучались физиче­ские свойства природы и ее составных частей. Третий — был просто ка­бинетом для умственных занятий. Здесь стоял стол с письменными и чер­тежными принадлежностями, несколько шкапов с книгами и психо-фиксатор, около которого на отдельном столике просушивались пластинки-листы, очевидно, новой и незаконченной книги.

Совсем на отлете в виде пристройки находился последний каби­нет. Собственно, это была астрономическая вышка с колоссальным те­лескопом, выходившим из стеклянного купола под прямым углом и пробуравливающим Луну насквозь, до противоположной ее поверхности.

Понятно, приятели в тот же миг устремилась к нему. Но без Кайи не знали даже с какой стороны подступить к гигантскому со­оружению.

— Вас, наверно, очень интересует Земля? — улыбнулась Кайя, — я вам могу ее показать...

Она потрогала один-другой винтик, несколько штепселей, и труба стала медленно двигаться, поскрипывая в штативе.

— Смотрите, сказала Кайя, поймав Землю в поле зрения.

Андрей вскочил в кресло, припал глазом к отверстию телескопа и замер, очарованный родной картиной: над ним расстилалась часть земной поверхности, залитая солнцем... Точно, он видел ее с рассто­яния одной версты!

Кайя подтвердила, что телескоп приближает Землю к глазам, дей­ствительно, до расстояния одного километра.

Андрей долго не мог оторваться от вида, дорогого его сердцу... Земля казалась такой близкой, хотя от Луны ее отделяло 360.000 верст.

Были видны не только крыши домов, деревья, реки и пр., но и движущиеся фигурки людей...

Андрей знал. что самый сильный земной телескоп приближает Луну только на 60 верст, значит, настоящий — был своего рода чудом науки и техники.

— Ну, довольно, довольно! — бубнил Никодим, теребя друга за рукав. — Небось, сыт по горло...

— Подожди, — эгоистически отмахивался тот, — я еще не устано­вил, что это за страна...

Кайя, терпеливо ожидавшая, наконец, не выдержала:

— Неужели своей родины не узнаете?

Тогда Андрей разобрал, что крыши домов в большинстве своем были покрыты соломой, а сбоку их желтели подсолнечники.

— Украина! — воскликнул он, в порыве внезапной нежности обни­мая холодную трубу...

Приятели больше трех часов пробыли в обсерватории и добились того, что, поворачивая телескоп, стали свободно узнавать каждую гу­бернию, город и даже улицы...

— Не приходится удивляться, — в заключение сказал Никодим, — что лунные жители лучше нас знают нашу землю...

Долго не могли приятели проникнуть в одну комнату, ход в ко­торую был тщательно замурован и замаскирован. Никакие отмычки, ключи, инструменты не брали металлических закрепов ее двери.

Только когда было применено крайнее средство, — жидкое солнце, — комната выдала свою тайну.

Посреди лежала на подставках оригинальная машина — „сигара“ имевшая в длину верных три сажени, а в поперечнике — всего два с половиной аршина.

Никодим, специализировавшийся в последнее время на психо-­машинах, изучая их во всех деталях для постройки на земле, с удо­вольствием потирал руки:

— На Луне я не видывал еще таких аппаратов!..

Но знакомство с „сигарой“ несколько расхолодило его: ничего нового в ней не было, кроме весьма мощных аккумуляторов. Из по­следнего можно было вывести одно, что машина предназначалась для длинных путешествий.

Никодим, пошарив вокруг и не найдя ничего интересного для себя, разочаровано покинул комнату.

Андрей остался один, в твердой уверенности, что странная ма­шина построена не спроста: иначе зачем было замуровывать дверь комнаты.

Еще раз осмотрел вдумчиво „сигару“ снаружи и внутри, окинул глазами помещение, занимаемое ею, и через взломанную дверь остано­вился взглядом в соседней комнате на психо-фиксаторе с разбросанными вокруг него пластинками.

„Нет ли связи между „сигарой“ и неоконченной книгой?“ — машинально подумал он.

До сих пор эта книга не интересовала его, так как особняк был богат более занимательными и диковинными предметами.

Собрав уже вполне просохшие пластинки, он спустился с ними во второй этаж, в кабинет с психо-фоном.

Жадно ловил Андрей изучаемые аппаратом мысли. Прослушал все пластинки, но понял очень мало. Понял, что связь между „сигарой“ и книгой имеется. Нужно было разыскать Кайю, чтобы она перевела трудный книжный язык на обыкновенный разговорный.

Взволнованная Кайя, внимательно прочитав всю книгу, передала только заключительные пластинки ее — выводы из обоснованного мате­матически сочинения.

Вот эти выводы:

— В необ'ятности Вселенной существуют миллиарды миллиардов планет, существует бесконечно громадное количество миров...

Но жизнь Вселенной протекает по строго определенным за­конам, начиная от зарождения из хаоса и кончая смертью планет и новым зарождением, благодаря столкновению между собою. Нет ничего случайного, нет ничего непредвиденного законами развития, законами жизни и смерти...

В необ'ятности Вселенной возможны поразительные сходства в условиях зарождения отдельных планет и даже отдельных солнечных систем, возможны детальнейшие совпадения вследствие этого в те­чение их жизней; такие совпадения, когда на отдаленных друг от друга на миллиарды верст планетах одновременно появляются два разумных существа, возникшие от тождественных семей, тождественных народа и государства, говорящих на одинаковых языках и носящих одинако­вые имена.

Возможны такие совпадения, когда на двух планетах жизнь: поступки и деятельность отдельных личностей, целых обществ, народов и государств с момента их возникновения и до последней минуты не разнятся ни в чем: ни на одно слово, ни на одну мысль, ни на одно движение и событие.

И такие совпадения, когда целые планеты и солнечные си­стемы, одновременно зарождаясь и развиваясь в идентичных условиях, несут на себе тождественные жизни как растительную, так и живот­ную, и являются таким образом в продолжение своего многомиллион­ного существования точными копиями друг друга, точными взаимными отображениями.

Возможно, что, когда я фиксирую эти последние свои мысли, в беспредельности Вселенной, на второй такой же планете с таким же населением и в таких же условиях сидит другой такой же мудрый вез, которому имя, как и мне, Айрани, и он делает такие же выводы из многолетнего труда, какие делаю я в настоящий момент...

Вселенная беспредельна, безгранична, но комбинации ее огра­ничены законами развития. Творческие силы Вселенной неистощимы и громадны и стремятся не повторяться в своих проявлениях, но же­лезные законы, управляющие мирозданием, сводят эти проявления к узким рамкам логического единообразия и замыкают их часто повто­ряющимися комбинациями...

Единственное допустимое разнообразие в творчестве Вселенной заключается, быть может, в нескольких жизненных вариациях, какова жизнь на Луне, Земле, Марсе и десятке других планет, и в неодина­ковом течении жизненных событий.

И еще одно разнообразие — это неодновременное возникновение одинаковых планет, несовпадаемость в периодах их жизней. Так что одна какая-нибудь планета в одной солнечной системе служит прошед­шим или будущим для другой такой же планеты в другой солнечной системе.

Возможно, что где-нибудь в безбрежном океане эфира носится вокруг более старой земли и солнца, возникшего ранее нашего, такая же Луна, как настоящая, только опередившая эту в своем развитии на некоторое время.

— В другом месте Вселенной, может быть, на расстоянии совер­шенно немыслимом, находится другая, тождественная нашей, Солнечная система, но еще более старая, а в ней — и более древняя Луна и т. д... и т. д...

Но может быть и наоборот: в какой-нибудь точке Вселенной, живут более молодые миры, следовательно, и более молодые планеты, носящие такие же названия, как наши, и с идентичным населением, но отличающиеся от нас только более ранним периодом развития, на котором они находятся, — эти будут представлять собой наше прошлое.

Таким образом, имея соответствующие технические средства, можно было бы узнавать прошедшее и будущее не только отдельных планет, как Луна, Земля и др., но и каждого существа, живущего на них в настоящем времени...

Психо-машина, построенная мною, предназначена...

На этом пластинка обрывалась.

Долгий был разговор между друзьями по поводу книги веза Айрани. Никодим не особенно был расположен верить повествованию чудесной книги. Андрей горячился, доказывал, как мог, полную приемлемость везовской истины.

Для усиления аргументации он сделал даже экскурсию в область земной истории:

— Древние астрологи, составлявшие гороскопы по звездам, чтобы открыть своим властелинам их судьбу, не были ли первыми, дерзно­венно проникшими в тайны Вселенной? — вопрошал он. — Не руководствовались ли они теми же соображениями, что изложены в книге мудрого веза?...

— Ну, брат, заткнись! — безапеляционно отвечал Никодим, — тогда еще не было никаких телескопов, и слишком мудрено с одними только глазами — пускай они были острее наших — лазить по звездному небу, чтобы отыскивать на нем планету, тождественную земле... а на ней человека — двойника того, судьбой которого интересуется астролог... Темна, брат, вода в облацех... Твоя аргументация выеденного яйца не стоит!

— Но можно ли эти „комбинации „Вселенной“ доказать матема­тически? — не отставал Андрей от друга.

— Я не математик, не знаю.

— Нет! Ты — ученый... Ты должен знать, не увиливай! А то я и без математики полечу отыскивать будущее земли!..

— Знаешь что? — испугался Никодим при виде горячности друга,— давай-ка отыщем этого Айрани и расспросим его самого... Наверное, он все знает...

— А где его искать?

— Если он не убит во время переворота, то — в тюрьме...

Андрей стремглав полетел в Совет, долго там спорил и доказывал крайнюю необходимость в освобождении их бывшего домохозяина; нако­нец, уговорил и под конвоем небезов дряхлый вез с огромной головой был привезен в базитированном ящике на свою бывшую квартиру.

Андрей удалил небезов в соседнюю комнату, открыл ящик, который внутри имел вид жилой комнатки, и предложил везу:

— Вы свободны — выходите...

Айрани не счел нужным спешить: под громадным морщинистым лбом подозрительно бегали глазки.

— Выходите же,— повторял Андрей.

— А кто вы?— излучил недоверчиво вез.

— Андрей, земной житель...

— А где я?

— Вы на Луне, к своем особняке...

— А почему вы на Луне? — оробел вез.

Андрей рассмеялся:

Разве вы не знаете, что я и мой товарищ — тоже земной житель — принимали участие в здешней революции?..

— В какой такой революции? — прищурился вез.

Тогда стал задавать вопросы Андрей:

— Почему вы сидели в тюрьме?

— Нe знаю...

— Что жe вы знаете?

Айрани ничего не знал, кроме своих научных изысканий. Прожив 3.025 лет, половину из них он провел в кабинете вдали от жизни и ее событий.

— Ну выходите же! — нетерпеливо повторил Андрей.

— Вы меня не убьете?

— Конечно, нет! — рассмеялся Андрей, — что я зверь, что ли, какой...

— Честное слово? — спросил вез. — Скажите „честное слово“, как принято у вас на Земле...

Пришлось Андрею не только дать „честное слово“, но и... побожиться перед боязливым везом.

Тогда он вылетел из ящика. Андрей нарочно поместил ящик в комнату, соседнюю с потайной, а эту широко раскрыл, чтобы была видна „сигара“.

Айрани метнулся туда, осмотрел машину и остался доволен.

— А кто дверь взломал? — спросил он.

— Я.

— А кто вас об этом просил?

— Революция, — последовал ответ.

Вез засопел носом и пожелал осмотреть остальные комнаты своего особняка. Тогда Андрей об'яснил ему его щекотливое положение.

— Зачем же меня сюда привезли? — нахмурился вез.

— Я просил.

— Для чего?

— Чтобы иметь с вами разговор по поводу вашего открытия о комбинациях Вселенной...

Айрани возмутился:

— Кто вам разрешил читать мою книгу?

— Она летала открытой...

— Да. Потому что я не успел ее спрятать, когда меня схватили... Нечестно читать чужие и неопубликованные произведения!..

Андрей холодно ответил:

— Ваше произведение — теперь собственность всего народа.

— Отвезите меня обратно в тюрьму... — вез снова залез в ящик.

Но старикашка притворялся: ему очень не хотелось возвращаться в тюрьму. Это Андрей чувствовал, поэтому, поймав его за ногу, бесце­ремонно вытащил из ящика, дружелюбно смеясь.

Вез расплакался старческими слезами, и на том размолвка ликвидировалась. Он с увлечением начал передавать подробности своего открытия.

— Вы мне скажите, — вставил Андрей в его длинный монолог, — ваши повторяющиеся комбинации Вселенной действительно существуют, или все это гадательно?

— Я верю в них, — отвечал вез, — и могу доказать математически... Но если вы сомневаетесь, пожалуйста, воспользуйтесь моей машиной и проверьте... Вы ничем не будете рисковать при условии, если не станете искать своих двойников на планетах, носящих одинаковые названия с Землей и Луной...

— А чем бы я рисковал в противном случае?

— Если вы очень впечатлительны, то можете сойти с ума.

— Я мало впечатлителен, — сказал Андрей, хотя сам не знал, как определяют везы границы нормальной впечатлительности.

— Тогда вы ничем не рискуете...

Андрей глубоко задумался. С одной стороны его сильно прельщало пуститься в оригинальное путешествие, чтобы узнать будущее Земли и, кстати, свое собственное; с другой — могло случиться, что все эти „комбинации“ окажутся... комбинацией из трех пальцев, т. е. что старикашка выжил из ума, и никаких планет-двойников не существует. Также возможно, что его психо-машина совсем не приспособлена для умопомрачительных по длине межпланетных расстояний. Тогда... тогда, как только аккумуляторы разрядятся не во-время, Андрей станет вечно носиться по океану эфира, пока какая-нибудь планета или солнце не притянет к себе его насквозь промерзший труп¹).

¹) в межпланстном пространстве царит холод в — 220 С. Z.

— Как же я буду искать планеты-двойники? — вдруг сообразил он.

Айрани, с лукавой усмешкой следивший за течением его мыслей, живо откликнулся:

— О... очень просто! Я дам вам карту, на которой все высчитано и размечено...

— Покажите...

Старик полетел в потайную комнату, открыл там хитро заделанный в стене шкап и вытащил из него двухаршинную квадратную карту неба, состоящую из двух полушарий. Карта была густо усеяна звездами. В разных местах ее, но приблизительно по одному направлению, стояли отметки крестиками.

Айрани, указав на ближайший к центру крестик и светлую точку около него, сказал:

— Это первая Земля-двойник вашей, но опередившая ее на пять лет в своей жизни. Она довольно хорошо видна в мой телескоп, хотя отстоит от нас на 30 миллиардов верст... Дальше идут отметки уже над планетами невидимыми от нас, но местоположение их я точно определил. Вот этот крестик указывает местонахождение Земли, ушедшей вперед от вашей на сто лет. Этот — на 500.000 лет, и последний, самый дальний — на целые 3.000.000 лет.

Андрей получил детальнейшие указания, как брать верное направление, как лавировать между небесными телами, могущими попадаться на длинном пути, где заряжать психо-машину и пр... и пр... И еще одно строгое предупреждение: ни в коем случае не вмешиваться в жизнь планет-двойников.

Старик-вез был твердо убежден, что его открытие будет прове­рено молодым и отважным существом с соседней планеты, поэтому он горячо и долго растолковывал ему самые мельчайшие подробности путешествия.

— А вы со мной поедете? — спросил Андрей.

— Боюсь, что не выдержу, — огорченно ответил старик, — мой жизненный путь кончается...

Перед тем как отправиться спать, Айрани указал Андрею рычаг, открывающий потолок комнаты и соответствующее место в матовом своде над луной.

— Отсюда вы начнете свое путешествие... — закончил он.

Андрей опять призадумался.

Погасло солнце. Уже не из искусственных, а самое настоящее, — то, что дает жизнь всему. Наступила длинная лунная ночь. Все живое замерло в глубоком сне, кроме наших приятелей, продолжавших вести земной образ жизни.

Андрей еще ничего не решил, хотя прошло двое земных суток. Когда он предложил Никодиму следовать с ним, тот в самых реши­тельных выражениях не только отказался, но и выругал друга вместе с везом:

— Ты с ума сошел! — Доверяться бредням выжившего из ума старика?!.

— Значит, не поедешь?

— Нет.

— Ну, и чорт с тобой! Я один поеду...

Никодим уговаривал, доказывал, ругался, выходил из себя, наконец охрип и махнул рукой:

— У тебя, братишка, не все дома!..

Долго бродил Андрей по безлюдным улицам гигантского города, резал на атомо-аппарате безмолвное пространство под матовым сводом и все с одним вопросом:

— Ехать или не ехать?

„Предположим, я полечу, — рассуждал он. — Неужели заряда психо-энергии не хватит даже до первого двойника планеты? Должно хватить. Сам Никодим поражался необыкновенной мощности аккумуля­торов... Тогда — чего я медлю? Пускай никакой жизни, похожей на нашу, на первой, отмеченной везом Земле не окажется... Вернусь обратно и выругаю старика!“

— А если на обратный полет не останется запаса психо-энергии? — закрался новый вопрос, от которого похолодело внутри.

С этим вопросом он снова обратился к Никодиму.

— Знаешь, друг, — вместо ответа выпалил тот,— ты стал маниаком!..

— Это что за птица?— удивился Андрей, оглядывал себя в зеркале.

— Человек, до болезненности одержимый одной идеей...

— Значит, я маниак и есть, — охотно согласился Андрей, — а ты все-таки ответь мне на мой вопрос.

Никодим не мог сказать ничего определенного.

— А как бы моем месте поступил бы маниак? — поинтересовался Андрей.

— Он, брат, поступил бы... в сумасшедший дом... — обозлился приятель.

— Дурак! — кинул Андрей и, не сказав больше ни слова, решил ехать.

Прокравшись через спальню веза в потайную комнату, быстро приготовился к грандиозному путешествию: осмотрел внимательно „сигару“, проверил аккумуляторы, пустил аппараты, согревающие машину, и приборы, вырабатывающие воздух, и дернул за рычаг, скрытый в стенном шкапу... Заскрипел в петлях потолок комнаты.

Сердце отважного путешественника слегка замирало.

— Трусишь? — спросил он себя и откровенно признался:

— Жутковато, брат, ничего не поделаешь...

На всякий случай захватил с собой два небезовских ружья — палочки с парализующими фиолетовыми лучами; потом зажег внутри сигары лампочку — стеклянное солнце, наполнил машину сжатым воз­духом, как учил вез, чтобы подготовить легкие к более густой атмо­сфере первой планеты-двойника, и сел в кресло под рупор.

Машина, строго послушная мысли, легко нырнула в отверстие потолка.

Одна штора в своде искусственного неба тоже оказалась поднятой.

Вспомнив еще раз указания старика Айрани, в особенности его странные предупреждения: не отыскивать своих двойников и не вмешиваться в жизнь планет, Андрей, усмехнувшись, взял по космическому компасу¹) направление и смело ринулся в черную звездную бездну навстречу будущему.

¹) Очевидно, компас, указывающий север и юг Вселенной.

Весь нос сигары состоял из базитированного, прозрачного стекла, и Андрей мог свободно наблюдать за дорогой.

Тьма, окутывающая полушарие Луны, через две минуты осталась позади, и „сигара“ уже мчалась в потоках ярко блиставшего солнца. С каждой секундой последнее становилось все меньше и меньше.

Три раза „сигара“ проносилась в тени встречных планет. Мельком видел Андрей кольца Сатурна и вспомнил, что эта планета от Солнца на расстоянии 1½ миллиарда верст.

Наконец, впереди показался облачный покров какой-то новой планеты. „Сигара“ неслась прямо на нее. Андрей взглянул на аппа­рат, отмечающий в километрах пройденный путь, увидал цифру 4-х миллиардов и решил, что это — Нептун, самая дальняя планета родной Солнечной системы.

Изменив направление полета, скользнул над Нептуном и кроме густых сплошных туч ничего на нем не разобрал.

— Дальше! Четыре миллиарда километров пройдено в пять минут! Быстро высчитал время, потребное на весь перелет в тридцать мил­лиардов километров: сорок минут.

— Порядочно, чорт возьми!

Но кинув взгляд на психометр, сразу успокоился; расход психо-энергии был ничтожен.

Невольно проникся к старику-везу большим расположением...

Солнце-далеко. Исчезло в бездне звезд. Снова мрак.

Но вот вce более и более впереди начинает блистать одна звезда, постепенно принимая вид нового Солнца.

Вспомнив пунктирную линию на карте, Андрей устремился на него.

Царство мрака — позади.

Льются живительные волны солнечного света. Снова две-три пла­неты на мгновение бросили свои тени на „сигару“.

— Что это? Опять Сатурн! — Андрей впился расширенными зрачками в небесное тело, окруженное кольцами.

— Да. Сатурн и есть!

Бурно и тревожно заколотилось сердце.

— Неужели это вторая такая же солнечная система?

— Тише! Тише! — успокаивал себя Андрей, борясь с волнением.

Солнце становилось ярче и больше.

— Довольно. Будем отыскивать предсказанный везом двойник родной планеты.

Несколько раз приближалась „сигара“ к той или другой планете, и всякий раз Андрей убеждался в своей ошибке: Земли не было.

Боязливо поглядывал на психометр: хватит ли энергии. И каждый раз успокаивался.

Отчаявшись найти двойник, отмеченный на карте веза крестиком, остановил машину и, вооружившись подзорной трубой, стал шарить во всех направлениях по звездному морю,

„Но что это так ярко полыхает Солнце?“

Андрей повернул „ сигару“ и вскрикнул в ужасе: громадная раскаленная масса стояла перед глазами, — „сигара“ стремительно падала на Солнце.

„Нельзя было останавливаться!.. Нельзя!.. Нельзя!..“ — В парали­зованном ужасом мозгу ярко встала фраза старика-веза:

— Если машина остановится, на нее начнет действовать притя­жение Солнца или ближайшей планеты...

Вскочил в кресло и, побледнев от невероятного напряжения, стал концентрировать внимание на мысли противостоять роковому притяжению.

Не сразу это удалось, и уже холод отчаяния закрался в душу...

Но вот почувствовал резкую перемену: обычная легкость мышления вернулась. Понял, что Солнце побеждено.

Скоро „сигара“ приобрела свою инерцию и удалилась от громад­ного светила на безопасное расстояние.

Осторожно взглянул направо и чуть не заплясал от восторга: увидал планету с хорошо знакомыми ему по географическим картам — очертаниями морей и суши.

То была Земля.

— Земля № 1 или Земля № 2? — спросил себя Андрей и напра­вился к ней.

— Думаю, что № 2... Ведь я во время бегства от слишком лю­безного светила не пролетал мрака, отделяющего солнечные системы... Следовательно, не мог попасть обратно в родную систему...

— А, ну-ка, подзовем ее, да расспросим...

Европа и Советская Россия были покрыты ночной пеленой, но Андрей видел, что это предутренний сумрак, так как земной шар ворочался вокруг невидимой оси навстречу Солнцу.

Хорошо ознакомившись с видом Земли еще в лунный телескоп, он без труда нашел Ленинградскую губернию, а затем и Ленинград.

— Хорошо, что я не забыл одеться и захватил с собой кожаную куртку, — с удовольствием подумал он, когда снижался на зане­сенные снегом окрестности Ленинграда.

Около пригородной деревушки, хорошо знакомой ему, он нашел большой стог соломы и с размаху врезался в него с машиной.

Надел куртку, открыл дверку и сквозь промерзшую солому выбрался наружу.

Осмотрел тщательно стог и убедившись, что „сигара“ не видна, отправился по морозному, легкому воздуху в деревню.

Встречу устроили деревенские собаки, сопровождавшие его с оглушительным лаем вплоть до церковной площади, где находился Совет и где он надеялся застать кого-нибудь.

Проходя мимо церкви, Андрей с большим удовлетворением отметил, что с нее снят крест — символ рабства и невежества — и заменен красным флагом, гордо развевающимся под звездным небом.

На воротах церкви аршинными — красными по зеленому фону — буквами значилось:

Крестьянский Университет.

— Здорово! — ахнул умиленный Андрей, и ему захотелось снять шапку перед новой крестьянской „церковью“.

Еще одно нововведение: на перекрестках улиц сверкали электри­ческие лампочки, а перед Советом горел целый фонарь на высоком столбе.

— Чорт возьми! Пожалуй, и в самом деле я на Земле № 2... Электрифицируемая, значит!..

В Совете нашел дежурного, заспанного парня лет двадцати, и попросил его дать лошадей до Ленинграда.

— Ваша трудовая карточка, товарищ? — спросил тот.

Андрей смутился:

— У меня есть удостоверение личности, комсомольский билет и... больше ничего...

— Как же это так? — задумался парень.— А где же трудкарточка.

— У меня ее нет... — и подумал: „вот попал в переплет!..“

— Нy, давайте, что у вас есть...

Парень посмотрел удостоверение и билет, сделал большие глаза и подозрительно спросил:

— Вы не из Америки? Ваши документы просрочены ровно на пять лет...

Андрей едва удержался от изумления крика.

„Придется, должно быть, под конвоем вступить в город!“ — печально подумал он и сказал:

— Вот по этому-то поводу мне и нужно экстренно быть в Ленинградском Комсомоле...

Парень покачал головой.

— А вы откуда же прибыли?

— Не хочу вас обманывать, товарищ, — чистосердечно признался Андрей, — я не могу вам сейчас сказать, откуда я... (он чуть было не проговорился „прилетел“) прибыл... Вы узнаете это сегодня, если поинтересуетесь, в Комсомоле.

— Вот штука! — сокрушался парень. — Ну, ин, ладно, будут вам зараз лошади... Только вы дадите слово, что вы не из Америки?

Андрею сильно захотелось расспросить о положении Советских республик, но он удержался, не желая еще более смущать просто­душного администратора.

Слово он дал и через пять минут, получив лошадей, ехал по дороге в город.

Возница оказался весьма разговорчивым. Спросив пассажира, откуда он следует, и получив вынужденный этим ложный ответ: „из соседней деревни“, он хитро подмигнул и без всякой связи перешел к „политическому“ разговору, как он сам его назвал.

— А Америке-то скоро, должно, капут?

— Капут!.. — немедленно согласился Андрей и тут же совсем невинно спросил:

— А что?

— Да как же! Будто не знаешь?.. Передрались ведь там все между собой... Н-но, чалый!..

Пока Андрей доехал до Красноармейской улицы, где находилась его квартира на Земле № 1, по дороге отмечая колоссальное возро­ждение города, он сумел путем ловко поставленных вопросов озна­комиться с общим положением на Земле № 2.

Все государства в течение пяти лет были советизированы, кроме одной Америки, где скопилась вся мерзость капиталистической своры, согнанная сюда со всех концов земного шара. Но она уже обнару­живала явную тенденцию к разложению, благодаря хроническому несогласию между собой и нарастающему раздражению рабочих. Советские республики оставили Америку в покое до поры до времени и только зорко охраняли свои границы от могущей быть интервенции с ее стороны.

Рассветало. Был уже восьмой час утра.

Вот в дом, в котором жил Андрей и где остались его вещи, когда он уходил и отпуск.

Никак не мог отделаться Андрей от чувства, что он после долгой отлучки возвращается на старую квартиру.

Распрощался с возницей и бегом, как бывало раньше, влетел по лестнице на третий этаж. Та же дощечка на дверях квартиры, та же (его) фамилия, только под ней значилась новая должность.

— Чорт возьми! Я получил большое повышение! — рассмеялся, но в душе было не до смеха.

— Может быть, и в самом деле последовать наказу мудрого веза? — родилась боязливая мысль.

— Эх, была не была! — он решительно нажал кнопку звонка.

До самой последней секунды теплилась искорка надежды, что он просто возвратился к себе из отпуска.

Раздались шаги. Открыла дверь незнакомая старушка.

— Дома?— назвал Андрей свою фамилию. Было немного не по себе, будто он творил жуткое озорство.

— Андрей Петрович, вас здесь спрашивают! — обернулась жен­щина назад к двери комнаты, из которой пробивался свет.

— Кто там? Пускай зайдет!.. — услышал Андрей свой собственный голос.

Секунда колебания: итти или удрать?

Все-таки вошел в коридор и постучал в дверь комнаты, в которой он провел без малого семь лет.

— Войдите... — последовало приглашение.

Его комната!.. Очень мало изменилась — только некоторая перестановка.

— Садитесь, товарищ, я сейчас...— и оборвался голос у при­глашавшего.

Андрей увидел поразительное сходство между собой и другим Андреем, побледнел и безмолвно опустился на стул.

— Что с вами, товарищ? Вам дурно? — засуетился Андрей II, разыскивая воду.

— Не надо... — Андрей I пришел в себя и отстранил стакан.

— Кто вы? — спросил Андрей II. — Мы так похожи друг на друга... словно близнецы...

Оба Андрея с болезненным любопытством установились друг на друга и одинаково ерошили волосы.

Андрея I осенила счастливая мысль: если это, действительно, двойник его, то он также пять лет тому назад должен был быть на Украине, встретиться с Вепревым и пр... и пр... вплоть до настоящего момента. Он должен был, если события развивались одинаково, посетить Луну и в конце концов побывать на двойниках — планетах и встретиться там с своим двойником, точно также, как сейчас Андрей I встретил Андрея II. Если все это было: об'яснения будут короткими. Он спросил:

— Который теперь год?

— 1927, — ответил, глядя во все глаза, двойник.

— Вы были пять лет тому назад на Украине в отпуску?

— Был.. — еще более поразился тот.

— Встретились ли вы там с Вепревым?

— Как же! То была интересная история!..

— Вы преследовали его на Лунe?

— Н...нет, — покачал головой Андрей II. — Я его настиг после ночного посещения меня Никодимом — если вы такого знаете — на хуторе... И там у нас произошла короткая развязка, в результате которой Вепрев и Шариков были убиты, а Никодим получил тяжелую рану и вскоре умер...

— Значит, другая комбинация,— подумал Андрей и рассказал другую версию истории с Вепревым: рассказал о лунных психо-магнитах, о революции на Луне, о старике — везе и его „комбинациях Вселенной“, о своем полете на Землю №2.

— Вы мне верите? — наконец кончил он, с тревогой вглядываясь в задумавшегося двойника.

— Сложно. Очень сложно, — отвечал тот — но так как я хорошо знаю себя и так как вы мое почти точное зеркальное изображение, или я — ваше, как хотите, только вы кажетесь моложе меня лет на пять, — я вам верю... Вы не станете мистифицировать никого так же, как и я не любитель этого....

Андрей I с благодарностью пожал руку II и переспросил:

— Так ваш Никодим умер?

— Да, бедняга. Пуля прострелила ему левое легкое и задела отходившие от сердца сосуды...

Поговорили об общих знакомых. Для Андрея I они все еще были комсомольцами, для II-го — видными партийными работниками.

— Снимайте-ка вы свою куртку — спохватился Андрей II, — сегодня воскресенье, я могу с вами поболтать до полудня... Напьемся чаю...

Андрея I тянуло побродить но городу и по знакомым учреждениям, но было слишком рано и сумрачно. Он скинул куртку, и двойники принялись за чаепитие, обнаруживая одинаковые до мелочей вкусы привычки, движения и манеру разговаривать.

Во время чая Андрей II поведал своему двойнику по его просьбе всю историю революционной борьбы на Земле № 2.

— Прежде всего, — начал он, — мы имеем теперь не РСФСР, и не СССР, как было пять лет тому назад, а союз советских федера­тивных республик Европы, Азии, Африки и Австралии, или сокращенно — Ф. Р. Е. А., где „Ф“ значит „федерация“. Как видите для полноты этой советской формулы не хватает одной Америки. Как и почему она, еще держится особняком, расскажу потом.

В начале 1925 года в Италии, Индии и среди чернокожих Африки вспыхнуло революционное движение. Италия в тот же день отозвала свои войска, которые немедленно перешли на сторону народа и переформированные присоединились к советским войскам. Восстание в Индии отвлекло большую часть британской воздушной флотилии и те войска, что несли внутреннюю службу на британском острове. Бунтарское движение в колониях однако подавлено не было: английская флотилия и войска частью перешли на сторону восставших, частью были разбиты, благодаря отчаянному энтузиазму индусов. А рабочие британского континента восстали и свою очередь и вошли в Союз Сов. Республик. Чернокожие Африки, жестоко расправившись с поработителями, провозгласили у себя Коммунистическую Республику.

Америка, до сих пор занимавшая „наблюдательное“ положение, наконец сообразила, что пора сменить позу, но было поздно.

— К концу 1925 года вся Европа горела огнями революций, а оккупация Японией и Америкой Китая, как стратегического пункта против „красного призрака“, пробудило в Китае дружеские чувства к Советским Республикам.

— Как только китайский порох взорвался, Америка, спасая свои войска, воздушные и морские флотилии, коварно покинула своего союз­ника -Японию, предоставив его возмущенному четырехсотмиллионному населению Китая...

В середине 1926 года соотношение сил было таково; на одной стороне стоили обе Америки, Австралийский остров и Японские острова — здесь без различия наций сконцентрировались еще довольно мощные империалистиче­ские силы; на другой — вся Европа с Россией, Украиной и Закавказьем, Азия и Африка, составившие к тому времени Федерацию Советских Республик— ФРЕА , — до настоящего положения, как видите, не хватало Японии и еще одного „А“ — Австралии, которая лишь в конце 26-го года стала Советской.

— Борьба сосредоточилась с воздухе — Федеративный воздушный флот ожесточенно бился над Японскими островами с громадным флотом Америки. В 1926 году последний был отогнан советскими дальнобойными зенитными орудиями, и Япония присоединилась к Федерации.

Весь — настоящий 1927 год прошел в залечивании глубоких ран, которых оказалось особенно много у окраинных государств, за это время мы даже успели наполовину электрофицироваться и поднять свое сельское хозяйство на небывалую доселе высоту. Наши урожаи еще в разгаре мировой войны дали возможность снабжать хлебом борющихся против Антанты рабочих и крестьян всех стран, и этим, может быть, об'ясняется быстрое завершение борьбы.

Теперь по всей Федерации денежные знаки потеряли свое значение, так как введена всеобщая, обязательная трудовая повинность, а пищевые продукты так же, как и все снабжение, распределяются по трудовым карточкам...

Вот, кажется все!.. Трудно сразу охватить все подробности колоссальных перемен по земному шару... Да!.. Америка, значит, еще до сих пор держится, но уже гниет на корню... Скоро мы будем иметь — „ФРЕА⁴“, то есть, уже Федерацию Республик Мира...

Андрей I вскочил возбужденным и, ероша волосы, стал мерять чуть ли не двух-аршинными шагами маленькую комнату.

Андрей II с улыбкой наблюдал за ним, отмечая у него все свои движения и привычки.

— Можно войти? — мелодичный женский голос прозвучал за дверью.

— Входи, входи, Таня!— вскочил Андрей II, открывая дверь.

Вошла девушка необыкновенной красоты — так, по крайней мере, показалось Андрею I, у которого от этой красоты в сердце вдруг зажглась и заныла сверкающая искорка.

Девушка звонко рассмеялась:

— Ах, какие чудаки! На улице — солнце, а они сидят с закры­тыми ставнями и при электричестве!..

— Знакомьтесь, — указал Андрей II на двойника и на девушку, а сам бросился открывать ставни. Лучи солнца упали на лицо Андрея I.

Девушка было протянула ему руку, потом опять рассмеялась:

— Я едва не приняла тебя... — начала она, но обернувшись к Андрею II, бросилась к нему, растерянная и испуганная.

— Он... брат твой?

Оба Андрея стояли и смущенно ерошили волосы.

— Видишь ли, Таня, — заговорил Андрей II, — это длинная история, я потом ее расскажу, а пока знай, что он — тоже Андрей, но не брат мне и не родня...

— Удивительное сходство, поразительное! — повторяла изумленная девушка. — Знаешь, Андрей, если бы я встретила твоего знакомого на улице, я приняла бы его за тебя...

— Я сам подумал бы, что передо мной зеркало, — ответил Андрей II, невольно повторяя все движения своего двойника.

— Но вы даже одинаково одеты и ходите, и волосы ерошите одинаково, — заметила девушка, еще более открывая глаза.

— Да... да.. Я потом тебе все расскажу!..

Андрей I никак не мог прийти в себя: вид девушки вызвал в нем беспокойные, смутные чувства. Ему казалось, что он давно уже знает Таню, что их связывают старые задушенные отношения.

— Не встречались ли мы с вами раньше?— спросил он и, сообразив, что сказал глупость, густо покраснел. Одновременно покраснел и двойник.

— Н...нет— протянула девушка, в противовес Андреям побле­днев. — Мне, право, жутко становится... Вы хоть не ходите... а я не сразу разбираю, который из вас настоящий Андрей...

— Мы — оба настоящие! — принужденно засмеялся Андрей II и сел рядом с девушкой. Та робко прижалась к нему.

Андрея I что-то кольнуло. Он продолжал ходить и чувствовал зарождающееся неприязненное отношение к двойнику.

Таня следила на ним широко раскрытыми глазами и порой, вздрагивая, оборачивалась в своему соседу, как бы проверяя, с кем она сидит.

Разговор, доселе оживленный, теперь не клеился.

— Андрей! — сказала Таня и на звук ее голоса обернулись оба Андрея.

— Нет, не вы... Mой Андрей... Знаешь, мне все еще странно и... немного жутко... Вот вы разговариваете, и я забываюсь... И вдруг мне кажется, что настоящий Андрей... Мой Андрей, — поправилась она, — вот он, что ходит, а я сижу с кем-то другим... Тогда я обора­чиваюсь и вижу, что я ошиблась... Нет, я не знаю, как выразиться!..

У Андрея I молниеносно мелькнуло воспоминание: старик-вез сидит в кресле и, грозя двуперстной рукой, говорит:

— Боже вас избави искать своих двойников и вмешиваться в их жизнь!

Он схватил фуражку, куртку и вдруг заторопился...

— Да! Я забыл... мне же надо спешить... — и, не прощаясь, вылетел вон.

Андрей II догнал его на лестнице:

— Постойте, двойник... подождите!.. Вас же арестуют на улице... На-те вот два купона от трудкарточки, вы тогда хоть лошадей достанете и вернетесь к психо-машине.

Андрей I поблагодарил двойника, взглянул на него, и оба вдруг рассмеялись.

— Знаете, — сказал Андрей II, — если вы полетите на другие планеты, не ищите там двойников...

— Я знаю, — отвечал Андрей I, — меня предупреждали, да я не верил.

— Теперь верите — спросил двойник смеясь. — Еще бы немного, и мы с вами передрались бы!..

— Когда я кончу свое путешествие и вернусь на землю № 1, — задумчиво сказал Андрей I, — я отыщу там свою Таню...

— Вот что, друг, — понял его двойник и обнял за плечи, — на обратном пути вы все-таки залетайте к нам... Я бы сам с удоволь­ствием полетел с вами, если можно, да у меня на плечах большой ответственности обязанности.... Даете слово, что залетите?..

— Как же так? — удивился Андрей I.

— А вот как,— двойник вынул записную книжку и вырвал из нее листок. — Здесь адрес моего товарища, вы остановитесь у него, а он вызовет меня... Хорошо?

Хорошо, — согласился Андрей I.

На извозчике Андрей доехал до окраины деревушки, терзаемый образом звонкоголосой девушки, и здесь слез.

Издали бросилась в глаза около стога соломы большая толпа.

— Неужели нашли мою психо-машину? — похолодел он, слишком живо представляя себе неприятную перспективу остаться на Земле № 2 и жить на ней вместе с двойником.

Сдерживая невольно ускоряющийся шаг, с беспечным видом подошел он к кучке крестьян. Среди них лежала вытащенная из снопа „сигара“.

— Ну, что у вас тут, товарищи? — он протискался к самой машине.

На него подозрительно посмотрели. К счастью, не было знакомого парня из Совета и возницы.

— Да вот штуку нашли какую в соломе!.. раздались голоса.

— А… — равнодушно произнес Андрей, — я думал что...

Он подошел к дверке, рассеянно потыкал в запор пальцем и по­лез в карман:

— Не подойдет ли мой ключ?

Толпа теснее сгрудилась.

— Смотри, как раз влез!.. сказал мужичок разбитного вида, про­тискивая любопытное лицо под руку Андрея.

Тот повернул ключ. Звякнуло. Дверка отскочила внутрь. А Андрей в притворном ужасе отпрянул назад. Врассыпную пустилась толпа.

Это позволило ему выиграть одну минуту, чтобы вскочить в машину, запереть дверь и открыть в носу шторы.

Крестьяне, увидя, что их провели, подтянулись снова, а разбитной мужичок уже висел, обхватив нос машины и заглядывая на Андрея через стекло сердитыми глазами.

Машина взмыла кверху. Мужичок висел, корча злые мины. Андрей подлетел к стогу и стряхнул любопытного в солому.

— Легко выкрутился, чорт возьми! — с облегчением вздохнул он.

Прежде чем решиться на дальнейший полет — на очереди по плану веза стояла Земле № 3, переживавшая 2022 год, — Андрей без цели промчался несколько раз кругом земного шара, даже не инте­ресуясь его видом.

Он был погружен в глубокие думы.

На земле № 2, оказалось, события развивались иначе, чем на родной планете. Такие большой важности моменты, как связь с рево­люционной Луной, связь, которую можно было бы установить, если бы судьба Андрея II совпадала с его судьбой, — такие моменты в истории Земли № 2 отсутствовали. Следовательно, в вычисления веза или вкра­лась ошибка, и он не точно указал двойника Земли № 1, или же вообще жизнь Вселенной не повторяет целиком своих комбинаций, а делает многообразные отклонения, рисуя по общей канве неодинаковые узоры.

Тогда то, что он видел и слышал на Земле № 2, в деталях не является обязательным для хода эволюции и революции родной пла­неты. Здешняя история, ушедшая на 5 лет вперед от истории Земли № 1, может быть, не является даже „будущим“ для последней. Необхо­димо, значит, увидеть жизнь нескольких земель, опередивших родную и сопоставить их совпадающие моменты, чтобы вывести более или менее верное заключение о том, что ожидает в будущем Землю № 1.

В частности, он и своего будущего не узнал. Андрей II только до начала отпуска жил одной жизнью с ним, с момента же знакомства с Вепревым события потекли по разным дорогам. Будущее Никодима тоже не соответствует действительности. (Никодим в настоящее время устанавливает сообщение между Луной и Землей).

Вез слишком мало дал вычислений и недостаточно указал планет, не предвидел всего многообразия комбинаций... Имеет ли смысл про­должать путешествие? Не повернуть он машину на обратную дорогу? Стоит ли подвергать себя напрасному риску и роковым встречам, вроде встречи с Таней, от которой нарушилось душевное равновесие?

Одну минуту Андрей сильно колебался, но... стремление к неиз­вестному побороло закравшуюся в душу робость.

— Летим, брат, что бы, там ни было!

Он лишь на четверть часа остановился в песчаной безлюдной пустыне Азии, чтобы зарядить аккумуляторы. Потом, установив по карте направление и высчитав расстояние, — оно равнялось 700 миллиардам верст, — смело устремился в безграничную даль...

Едва выйдя из Солнечной системы № 2, чуть не врезался в хвост гигантской кометы, несшейся с быстротой, которая не уступала психо-машине. Если бы он не изменил во время направления, и психо-машина и ее пассажир теперь входили бы в состав раскаленной и распы­ленной массы кометы...

„Не повернуть ли обратно?“— заворочались мыслишки.

Усмехнулся... И только зорче стал следить за встречными телами и предусмотрительно-вежливо уступать дорогу громадным туманностям, испускавшим ослепительное пламя.

Уже на два часа с лишним затянулся полет. Болели и слезились от напряженного всматривания в поражающую световыми эффектами даль. Тупо ныл затылок и трудно становилось думать.

— Не сбился ли я?

Попадались двойные Солнца, туманности: облаковидные, кольцеобразные и спиральные; попадались черные, как бы обугленные пла­неты, без атмосферы, воды и жизни, и тучеобразнал серая пыль, но не было намека на Солнечную систему, где должна находиться Земля № 3...

За машиной осталось 650-миллиардное расстояние. Возвращаться обратно — абсурдно: психометр указывал на весьма скромное наличие энергии.

— А ну, приналяжем!..

Напряг последние силы, все внимание вложил в ускорение полета и почувствовал, что мчаться с большей скоростью даже мысль не может...

Ура!.. Нептун!... Солнце!..

Промелькнул опоясанный кольцами Сатурн, вид которого пока­зался бесконечно родным...

Задержал чудовищный бег „сигары“ и на лету стал отыски­вать землю.

— Есть!.. С Луной и как полагается ей быть...

Земля! Земля! — бурно плясало сердце. Вряд ли бывают так восхищены моряки, завидев темную полоску на необ'ятном горизонте, как ликовал Андрей, обрев желанный шарик в безбрежном океане эфира...

Хотя глаза его раскраснелись, как у трахомотозного, голова тре­щала и казалась с пивной котел, а дыхание захватывало от спертого воздуха машины, — он не забыл, что перед ним не родная планета, а лишь двойник или вернее, тройник ее и, кроме того, ушедшая уже не одно столетие вперед.

Выбрав глухое место в лесных дебрях Африки, осторожно сни­зился на полянку, поросшую папортниками, чтобы наполнить почти разрядившиеся аккумуляторы.

Раннее утро разгоралось с востока, когда Андрей во второй раз летел над поверхностью Земли № 3, пожирая восхищенными глазами резко изменившуюся природу и обстановку жизни знакомых мест.

Он пролетал над Московской губернией — к Ленинграду сердце что-то не лежало — и здесь хотел спуститься, сам еще не зная, где и как.

Все было покрыто роскошной зеленью и цветами... Исчезли прежние убогие деревушки с их грубосколоченными хатами и соломенными или ржаво-железными крышами. Всюду — посреди моря зелени и ярких красок скверов — бетонизированные двух— и трехэтажные дома, рассчитанные очевидно на 3-4 семьи. Сократилась площадь построек, развернулись в ширь и даль поля, сады и парки.

По бокам широких улиц деревень высокие тополя, березы и акации красиво декорировали затейливые орнаменты зданий. Невидимая электрическая проводка (подземная?) — через фонари, рефлекторы и факелы — еще обливала дома, зелень площади и улицы. Но вот лучи солнца скользнули по верхушкам дерев — электричество заморгало и погасло...

— Не может быть, что прошло только сто лет! — поминутно воскли­цал Андрей, нетерпеливо выискивая глазами укромное место для спуска.

— Но кроме тех же стогов и скирд с соломой и сеном, коварство которых он уже познал, не было ничего подходящего.

При полете через пруд на окраине пригородной деревни у Андрея родилась остроумная идея. Он спустился на берег, вышел из машины и разделся до-нага, ежась от утренней прохладцы. Одежду оставил на берегу, а сам снова прыгнул в машину и накрепко закрыл за собой дверь. Поднялся и сверху камнем бросил машину в пруд. Как только она погрузилась до дна, пустил ее к берегу и в'ехал в раскидистые лапы-корни прибрежных ив. Рыбы испуганными стаями брызнули в разные стороны.

Наполнив „сигару“ сжатым воздухом, безбоязненно открыл дверь. Снаружи немедленно возник пузырь воздуха, который не мог всплыть кверху, вследствие большого давления воды.

— Вполне безопасно!.. это уже не стог!

Вылез из машины в воду, запер дверь на ключ и вместе с пузырем воздуха, оторвавшимся при его движении, выплыл на поверхность пруда.

— Ай, да мы! — довольный своей выдумкой, хохотал Андрей, дрожа от принятой ванны и проворно одеваясь.

— Ну-с, как-то вас примет новый мир? — прыгая через пни и кочки, чтобы согреться, думал он через несколько минут, пробираясь парком к деревне.

Первый двухэтажный домик-игрушка, укромно приютившийся в цветущих акациях. Андрей, вбежав на крылечко, смело стучит в разно­цветное стекло окна.

— Безо всяких — кто там? — отворяется дверь. Старик внушительной внешности с белой бородой по пояс, в странной тунике, накинутой поверх, как бы гимнастическое трико, с обнаженными мускулистыми руками и коленами, делает приветственный жест:

— Входи, друг!

Андрей, смущенный неожиданным приемом, боком неловко проскакивает мимо старика.

— Хочешь кушать? — спрашивает радушный старик, предлагая место за столом в комнате, богато убранной и украшенной картинками из времен революционной борьбы.

— Вы не беспокойтесь, — заизвинялся Андрей, чувствуя себя не особенно ловко в новой обстановке.

— Почему ты говоришь „вы“, когда я один? — спросил старик, придвигая к гостю тарелку с голубоватой массой.

— Видите ли, у нас так принято, — об'яснил Андрей свою вежли­вость, вооружаясь ложкой. — „ Вот и влопаюсь сейчас!“ — мелькнуло у него,

У старика появился на лице вопрос, но вместо него Андрей услы­шал новое приглашение — закусить.

— Чорт побери! Никогда я себя так скверно не чувствовал! — совсем растерялся гость, зацепив ложкой голубую массу и не зная, что с ней делать.

Старик, видя его неуверенные операции с ложкой, деликатно пришел на помощь, принявшись сам за завтрак.

— Что это? — спросил Андрей, по примеру хозяина намазывая голубоватый хлеб неизвестным ему веществом и отправляя его в рот.

— Сливочное масло...

— Гм... удивиться или не стоит? — колебался Андрей, боясь по­пасть впросак, и робко спросил:

— Почему оно у вас, как и хлеб, голубое!

Старик изобразил невольно лицом вопросительный знак, но сейчас же его уничтожил и сдержанно об'яснил:

— И масло, и хлеб, и все наши продукты, чужестранец...

— Меня зовут Андреем...— вставил гость, расправляясь теперь с маслом, как у себя на Земле.

— Хорошо. А меня Иваном... Итак Андрей, если ты не знаешь, все наши продукты подвергаются прежде, чем попасть на стол, обеспложиванию, т. е. в них уничтожаются все микробы особым химическим препаратом голубого цвета... Поэтому-то все, что ты видишь на столе, и носит голубоватый оттенок...

— А у нас на Луне... — вырвалось у Андрея.

— Что?.. Так ты — лунный житель?

— Нет, дедушка... — засмеялся Андрей, и не желая больше зло­употреблять деликатностью старика, который при виде странного гостя сгорал от естественного любопытства, решил об'ясниться, предвари­тельно спросив на всякий случай:

— Который теперь год, дедушка?

— 2022-ой...— дед подозрительно скосил на гостя глаза. Андрей прочитал в них выражение страха, какое бывает у здорового человека при встрече с сумасшедшим.

— Я, дед, не сумасшедший, потерпи немного — все расскажу...

— А какая форма правления у вас и кто у власти? — продолжал он.

— У нас социалистическое государство и у власти все трудя­щиеся...

Андрей радостно вздохнул и коротко поведал деду свою одиссею, не утаив ничего.

В самом начале дед вскочил со стула и во время рассказа возбу­жденно бегал по комнате, изредка останавливаясь перед гостем и те­ребя бороду.

— Ваш вез — гениальный человек! — воскликнул он, когда Андрей кончил. — Комбинации Вселенной!.. Комбинации Вселенной!.. До чего додумался!...

Андрей, видя, что его повесть принята безо всяких сомнений и ого­ворок, предоставил деду свободно изливать свой восторг, а сам занялся „приведением в порядок“ хозяйского стола.

Дед побегал еще и обернулся к усердно работающему челю­стями гостю:

— Ну, и ты — смелый парень!..

Растроганно-крепко пожал ему руки. Потом, внезапно вспомнив что-то, хлопнул себя по лбу и выбежал из комнаты в соседнюю.

Через минуту вернулся с небольшой, пожелтевшей от времени, книгой и, ни слова не говоря, сунул ее Андрею, лукаво наблюдая за его лицом.

— „Зэнэль... Психо-машина... — прочитал Андрей заглавие.

— Да, ведь, это — мой дневник! — воскликнул он, пробежав преди­словие. — Значит, тот смешной старик на горе, в которого я запустил сапогом, а потом своим дневником, оказался профессором!..

— Это не твой дневник, — посмеиваясь отвечал дед, — а дневник твоего двойника... Я читал эту книгу 100 лет тому назад, когда был 30-ти летним юношей... Я еще помню, что тогда производилось рассле­дование по поводу пропавшего без вести Петроградского комсомольца Андрея и его товарища... Как, бишь, его?

— Никодима?

— Да-да, Никодима... И расследование установило, что действи­тельно здесь имело место загадочное событие на хуторе с двумя уче­ными контр-революционерами, после чего исчезли и ученые и их преследователи...

— Они не вернулись на Землю? — спросил огорошенный Андрей.

— Да, после того как им был сброшен на землю дневник, они более не возвращались...

„Что же? И мне с Никодимом предстоит такая же участь?“ — печально подумал Андрей. А дед снова бегал по комнате, теребя не­щадно бороду.

— Чудесно! Великолепно! Психо-машина, комбинации и все прочее!..

— Знаешь? — остановился он перед гостем, погруженным в раз­думье, — я сейчас извещу по радио город о твоем прибытии, и мы устроим тебе банкетик!..

— Не надо! Пожалуйста, не надо! — встрепенулся испуганно Андрей, вспоминая предостережения веза.— У меня совсем нет времени... Я, может быть, сегодня же улечу... Прошу вас, не надо!..

— Вы?! Вам?! Вас?! — недовольно и с недоумением проворчал ста­рик. — Да сколько же „нас“ в конце концов?..

— Извини, дедушка, я все забываюсь. По-своему я...

— Ничего не по-своему — возразил дед. — И у нас 92 года тому назад была привычка называть друг друга на „вы“, но она после Великого Торжества Советов была оставлена и забылась... Только... Ну да об этом не стоит...

— Великое Торжество Советов? — заметил Андрей. — Дедушка, расскажи, пожалуйста, когда это было? Ведь, ты знаешь, зачем я при­летел к вам?..

Дед любил поговорить, но его смущало, что гость отказывается от банкета.

— Банкетик, бы сначала... А? — проронил он, — Устроим великое еди­нение Вселенной? А?..

— Не стоит, дедушка! — уговаривал Андрей общительного хо­зяина. — Ну какое там единение? Я и не делегат своей Земли!.. По своему почину я к вам прилетел...

— Ну, ин будь по-твоему, — согласился с большой неохотой дед. — Так о чем же тебе рассказать?

На Земле № 3 революционная эпопея развивалась в общем по тому же плану, что и на № 2, только с некоторым запозданием.

Вооруженная борьба, в главных моментах совпадавшая с борьбой на Земле № 2, тянулась в океанах огня, дыма и крови до 1930 года, когда последний оплот контр-революции — Америка — пал от внутреннего взрыва.

Потом потекли долгие годы переустройства и возрождения обно­вленной семьи, во время которых коллективная воля трудящихся тво­рила, поистине, чудеса. Машинизирование производства повело к тому, что уже через 20 лет от разрухи и хаоса, порожденных великой войной, не осталось и следа, а рабочий день был сокращен до 4 часов. Все свободное время трудящиеся посвящали умственному и физическому развитию и разумным развлечениям, куда, главным образом, входили научные экскурсии по всему земному шару.

Вот что поведал любитель-историк Иван, бывший во время рево­люционной борьбы простым крестьянином. Его повествованию постоянно мешали нетерпеливые вопросы пылкого слушателя.

— Если бы ты не перебивал меня, после некоторого раздумья промолвил дед, — я не забыл бы рассказать об одном грандиозном завое­вании нашей коллективистической науки...

И он рассказал.

— В 1935 году было сделано великое открытие, и не какими-нибудь профессиональными учеными, а группой молодых рабочих, лишь с 30 года посвятивших свои досуги науке. Найден был универсальный антисептикум — средство против невидимых врагов человека. Известно, что почти все болезни и даже состаривание человеческого организма про­исходят от вредноносных микробов, пробирающихся в наше тело.

— Найденный антисептикум действует губительно на всех микробов без исключения и в то же время не только не вредит клеткам человеческого тела, но и является хорошим активатором этих клеток в их повседневной работе и предохраняет их от быстрого изнашивания.

— Таким образом, открытый препарат служит и идеальным антисептикумом, и настоящим „жизненным элексиром“, которого так долго и безуспешно искали средневековые алхимики.

— Благодаря регулярному ежедневному, приему его внутрь, чело­вечество совершенно стерилизовалось¹); принимаемая же пища, подвергнутая предварительной обработке „униантом“, так сокращенно стали называть универсальный антисептикум, — не вводила уже новых микробов в тело человека.

¹) Надо понимать: освободилось от микробов. Z.

— Действие унианта сказалось через несколько лет. Мало того, что исчезли все инфекционные болезни, сама жизнь омолодилась. 70-80-летние старики, глядевшие одним глазом в потусторонний мир, после регулярного приема унианта, через 2 — 3 года становились способными принимать участие в олимпиадах и жили до 179-180 лет.

— В общем наука вывела такое заключение, что, чем раньше начинать прием унианта, тем продолжительней становится жизнь. Те, кто принимал его с младенческого возраста — в 30-годах настоящего столетия — имеют до сих пор вид 25-30-летних юношей. Наука про­рочит им жизнь до 300 лет.

— Таким образом, — закончил дед Иван, — почти все участники революционной борьбы живы и посейчас.

— Сколько же вы надеетесь прожить? — Андрей улучил момент для вопроса.

— Кто — „мы“? — Деда шокировало почему-то обращение на „вы“.

— Извиняюсь, — сконфузился Андрей, — я про тебя, дедушка, спрашиваю...

— Я начал прием унианта, когда мне было 45 лет, следова­тельно, по данным науки, я проживу 300 минус 45 лет, т. е. — 255 лет...

Для Андрея такая долговечность не была ошеломляющей: он знал примеры более долгой жизни на Луне. Но то были небезы — слоноподобные существа, которые, может быть, самим устройством своего тела предрасполагались к долголетию, а здесь человек, освобожденный человек, своим разумом удлинил себе жизнь чуть ли не в четыре раза!...

Было от чего вскочить со стула и забегать вокруг деда волчком!

— Волноваться не надо, — заученно и машинально посоветовал тот, — волнение сокращает жизнь...

— Это — первый подарок коммунистического труда, — продолжал он, мечтательно глядя в окно, через которое уже пробирались на потолок робкие лучи утренней зари и доносился звон заходивших трамваев.

— Поедем, дедушка, в город, — внезапно предложил Андрей. — Только ты не рассказывай никому, кто я и откуда... Больно надоело мне давать одни и те же об'яснения!..

— В город, так в город, — согласился дед, вставая. — Только... банкетик бы следовало...

— Тогда я улечу от вас! — возмутился Андрей:— я хочу быть ин­когнито!..

Дед усмехнулся.

— В таком нелепом костюме трудно сохранить инкогнито!.. Ты, как будто, только что из музея убежал!..

— Ну, ин, ладно... Идем-ка я тебя одену по-человечески...

Было еще рано. Кроме Андрея и деда, в трамвае сидела лишь одна молодая девушка. Она имела такую же простую одежду, только более яркую и цветную,

— Сколько ей лет? — поинтересовался Андрей.

— Хе... хе... лет? — старик к смущению гостя за ответом обра­тился непосредственно к соседке.

— 70, — просто ответила та, — а что?

— Ничего, ничего, гражданка... хе-хе... Вот я с юным другом поспорил о вашем возрасте.

„ Девушка“ посмотрела на залитое кумачом лицо Андрея и больше не интересовалась им.

— Какого чорта вы меня смущаете? — прошептал он возмущенно.

— Опять... вы?! — возмутился и дед.

Андрей поставил ультиматум: если дед будет нескромным — он при всех станет называть его на „вы“.

Тому ультиматум не понравился, но и намеренная вежливость Андрея его пугала.

— Ну, ин, ладно, не буду...

Трамвай несся по однорельсовой дороге среди широко раскинув­шихся по цветущим садам деревень. Уже под'езжали к городу. В воз­духе зареяли дирижабли и аэропланы, не производившие к удивлению Андрея никакого шума.

— Они все снабжены заглушителями, — пояснил дед, — а кроме того, тут больше простых планеров... Ребятишки учатся летать.

Действительно, большинство воздушных коней не имело моторов; то были планеры, приводимые в движение летчиками при помощи ис­кусных манипуляций с плоскостями. Сами же авиаторы выдавали себя лишь болтающимися в воздухе пятками.

Заметней оживала жизнь и внизу. На широких улицах-площадях появились женщины с сумками и кошелками.

— На базар, что ли? — кивнул на них Андрей и, конечно, попал пальцем в небо.

Дед весело рассмеялся, хотел подтрунить, но вспомнил ультиматум:

— Базар?! Эка, брат, хватил! Это уж совсем историческое слово... У нас, милый мой, давным-давно базаров нет... Мы отдаем обществу все, что можем дать по своим силам и способностям, и берем все нужное по своим потребностям...

— Ах, чорт! Так у вас, значит, вполне социалистическое об­щество?

— Нет, друг, пока только социалистическое государство... Свободное социалистическое общество — без признака какой бы то ни было вла­сти -возможно будет тогда, как коллективизм войдет в плоть и кровь всех членов общества, когда элемент государственной власти, элемент принуждения станет излишним...

— Этого пока у нас нет... Слишком много живет еще старич­ков, сохранивших от времен капитализма весь свой эгоизм, индивидуа­лизм, жадность и всякие другие прелести...

— Зато, когда Земля от них очистится, молодое поколение даст возможность перейти к свободному социалистическому строю...

Дед задумался и Андрей задумался. Первый мечтал о том вре­мени, когда, наконец, исчезнут гнилые остатки старого строя. Второй начал с того же, но быстро перешел — в силу своей молодости — к на­блюдению за прекрасной действительностью.

Его поразили свежесть и яркий румянец на лицах прохожих и соседей по трамваю, гибкость их движений, грация фигур и мускули­стость членов.

— Физическая культура, милок, — оторвался дед от своих мечтаний при вопросе Андрея. — Наравне с умственными занятиями мы не за­бываем и физических: спорта, гимнастики, игр, прогулок и т. п...

Андрей обратил внимание на разговор соседей.

— На каком языке они говорят? Что-то знакомое!..

— Ты эсперанто изучал?— спросил дед.

— Ах, да! Эсперанто!..

— Ну, вот, только мы его обтесали, отшлифовали, и он у нас ходит в качестве международного языка и обязателен для изучения по всему земному шару...

— У нас, например, в школах изучают русский язык и эспе­ранто; при чем первый можно заменить каким угодно другим языком, второй же — нет. Благодаря этому, мы можем свободно об'ясняться и с китайцем, и с негром, и с папуасом... с кем угодно!..

Трамвай мягко и бесшумно несся и несся вперед по улицам, ко­торые Андрею стали казаться несоразмеримо широкими. Уже оживление царило повсюду. Яркими красками развевались плащи и туники. Жи­знерадостный говор слышался кругом; на лицах не было никакого уны­ния, тревоги и озабоченности. Особенно усердствовали ребятишки на планерах, то взмывая кверху в струях ветра, то снижаясь совсем к земле и наполняя воздух веселым щебетанием, криками, песнями...

Андрей с возрастающим удивлением следил за пробуждением почти сказочной жизни окрестностей и, не видя конца двух— и трех-этажным домам, спросил:

— Где же город?

Старик улыбнулся:

— Мы — в нем...

На Земле № 3 были снесены все здания, построенные когда-то безо всякаго плана, снесены все многоэтажные чудовища, а вместо них выросли 2-х и 3-этажные игрушки-домики из железо-бетона, зани­мавшие сплошь и рядом площади шириною с пол-квартала. По мере увеличения населения снималась крыша с такого об'емистого пo площади дома и на нем укреплялся новый этаж, отлитый целиком из того же бетона.

— У нас земли достаточно, — пояснил дед, — зачем нам без вре­мени загораживать себе солнце небоскребами?

Город можно было узнать по более густому уличному движению, по мелодичному звону более частых трамваев, по автомобилям и мото­циклетам, сновавшим словно громадные, проворные муравьи, во всех направлениях, и по обилию всякаго рода просветительных учреждений: театров, клубов, школ, университетов и т. п. Эти здания строились по иному плану, но по тому же принципу. Высота их значительно пре­вышала два этажа, но почти все они были одноярусными: на мощных толстых колоннах держалась совершенно плоская, ограниченная пери­лами, крыша, по краям уставленная громадными вазами с тропической растительностью.

Андрей заметил, что эти крыши служили местом для под'ема и посадки аэропланов, планеров и дирижаблей. Его однако удивила не­померная и негармоничная толщина колонн, со всех сторон образующих вокруг зданий род крытой галереи. Негармоничность эта разрешалась просто, когда он увидел в одной части города двух-ярусный клуб: на существовавший прежде ярус поставили такой же другой, и верхние колонны служили продолжением нижних; об'ем их уже несколько сгла­дился в общей громаде строения.

Дед сказал:

— С приростом населения город увеличивается только кверху и уже точно высчитано, что через 100 лет все жилые дома будут пяти-этажными, а просветительные и другие учреждения — 3-ярусными.

Теперь Андрей понял, для чего так широко распланированы улицы.

— До скольких же этажей возможно такое увеличение кверху?

Дед, не задумываясь, ответил:

— Мы рассчитали, — что площадь наших городов не изменится в течение 2-х тысяч лет — тогда дома достигнут 45 этажей... А дальше видно будет! Может, найдем новые способы постройки, чтобы не отни­мать у земли, необходимой для запашки, поверхности.

— Насколько я понимаю, — подвел итоги Андрей, — вы осуществили старинную идею о городах-садах. Но ведь с ростом города эта идея, вами воплощенная в жизнь, вами же и уничтожится!.. Растительность возможна будет только на крышах последних этажей!

— О... насчет сохранения городов-садов можно не беспокоить­ся, — спокойно отпарировал дед, — ты, друг, забываешь нашу науку!.. Имей в виду, что с машинизированием производства и с сокращением часов необходимого рабочего дня, миллионы и миллионы умов получили возможность посвятить свои силы науке...

— Наша наука каждый день, каждый час дарит государству новые и новые открытия и изобретения... Твой покорный слуга, хотя и простой крестьянин, сто лет тому назад ничего не знавший, кроме своей пер­вобытной сохи, теперь тоже немного причастен к научным изысканиям!.. Я, как раз, работаю в „солнечной коммуне“, где мы заняты вопросами конденсации солнечного света...

— Если бы здесь был Никодим, — мысленно пожалел Андрей, — он смог бы познакомить здешнее человечество с техникой добывании жид­кого солнца...

— Наши изыскания, — продолжал дед, — если и не близки еще к плодотворному окончанию, то через 10-20 лет, наверное, увенчаются успехом. Тогда мы заполним улицы светом искусственных солнц.

— А когда наши города возрастут до 45-ти и более этажей, мы устроим свои улицы в несколько ярусов — один над другим — и будем освещать их постоянно искусственным солнце-светом... И на улицах-ярусах города всегда возможна будет растительная жизнь, столь необ­ходимая для здоровья...

— А заводы, фабрики с их дымом, куда вы денете при много­ярусном городе?

— Ха-ха-ха!.. А ну-ка оглянись, где у нас дымовые трубы? — дед не мог удержаться от смеха над наблюдательностью своего спут­ника. И когда тот, как он ни вертелся на скамейке трамвая, не обна­ружил и намека на трубы, дед, улыбаясь в бороду, сказал:

— Мы дыма не выпускаем в воздух, как когда-то практикова­лось... Дым у нас из каждого дома, с каждой фабрики и завода отводится в подземные поглотители и там осаждается, очищается от газов и прессуется в новое топливо... Надо только поражаться, сколько топлива пропадало раньше из-за неэкономного использования его!..

Трамвай остановился на широкой площади перед двух-этажным зданием — центральной библиотекой города. Дед, проворно соскочив, увлек своего спутника в самую гущу уличного движения.

Поздно вечером вернулись из города. Старик, сияя от довольства, распрощался с гостем, пожелав ему наиспокойнейшего сна, и удалился в соседние апартаменты. Андрей, буркнув на пожелание что-то в роде „Ладно!“, тоже расположился ко сну. Он был сильно зол на деда.

Еще бы! Тот не удержал-таки своего языка и раззвонил всем род­ным и знакомым о чудесном прибытии человека с Земли № 1.

Понятно, по инициативе того же деда, гостю устроили „банкетик“, на котором ему еще раз пришлось рассказывать свои приключения. „Банкетик“ затянулся до вечера, и осмотр города поневоле был отложен.

Это бы еще ничего! Гостя обязали присутствовать и завтра и по­слезавтра на митингах, собраниях, вечерах и концертах, устраиваемых в честь его...

Всю обратную дорогу Андрей ворчал по-стариковски, а дед юно­шески-задорно смеялся.

— Милое дело!.. Единение Земель — праздник Вселенной!..

— Не для этого я прибыл к вам! — с сердцем бурчал в ответ межпланетный путешественник:— мне пора уже лететь обратно, у меня отпуск кончается, мне нужно еще побывать на Землях № 4 и 5 — до­рога туда не ближняя, а вы со своими банкетиками лезете... Чорт бы их драл!.. Я — не враг общества и общения, но всему должно быть свое время...

Дед мало уделял внимания ворчаниям юного друга и, не слушая его, жизнерадостно вторил:

— Нет, ты подумай только! Братское общение миров! А? Каково звучит-то?.. Милое дело?..

Андрей не слушал деда и злился на него; дед слушал только самого себя и восхищался перспективами предстоящих праздников.

В таком „приподнятом“ — каждый по-своему — настроении они вернулись в деревню.

Понемногу гнев „межпланетного путешественника“— так называли Андрея на банкете — утих. Богатые впечатления дня погасили его...

...Земля № 3 достигла такого развития, когда до социалистиче­ского общества оставался только один шаг.

Но не вполне еще царили на ней мир и согласие.

Какое-то тайное беспокойство, как заметил Андрей, изредка омра­чало лица приветствующих его. В разгаре торжественных речей у ораторов вдруг рождались тревожные и опасливые взгляды по сторонам,— правда, на одно-два мгновения, но острый глаз Андрея успевал ловить их.

— На Шипке-то не все спокойно? — буркнул он деду сейчас же по окончании банкета.

Тот сначала притворился непонимающим, потом откровенно при­знался:

— Да, сынок, есть у нас враги... Давно они шевелятся, а недавно убили одного нашего видного общественного деятеля... Старики все эти, старики — бывшие капиталисты!.. До сих пор не могут они примириться с социалистическими порядками! До сих пор плачут о своих потерянных богатствах...

— И чего им только надо? Не пойму!.. Кажется, нет у нас нуждающихся и обездоленных... Не должно быть и недовольных — всего вдоволь: бери, что хочешь, и устраивайся, как знаешь, конечно, без вреда обществу...

— Да, что! Глубоких стариков, если они даже вполне трудоспособны, мы освобождаем от всяких общественных работ!.. И этого им мало?! Какого беса им надо — не пойму!.. Просто, видно, старая за­кваска бродит, старая идеология...

— Дед, — спросил недоумевающе Андрей. — Чего же с ними цере­мониться? Переловить да к стенке!..

— Э... сынок! Нечего нас учить: знаем, как нужно было бы по­ступить — сорную траву из поля вон!.. Да, в том-то и беда, что хорошо прячется эта „сорная трава“... Тайное у них общество, — понизил он голос, — где-то в подземельях ютятся... Вот уже 30 лет бьемся, не мо­жем открыть их тайники!..

— Ничего, дед, — успокоил Андрей, — в конце концов попадутся!..

— Когда-то, сынок, попадутся, — горестно вздохнул дед, — а ведь они пользуются всеми нашими научными новинками, и у себя внизу, там, что-нибудь маракают!..

Этот разговор вспомнился Андрею, когда сладкий сон мягко ду­шил его в своих об'ятиях.

— Непременно полечу дальше, решил он в дремоте, — нужно до самого конца проследить будущее земли... Борьба-то, видишь еще не закончилась...

Устал Андрей — спит крепко; не слышит, как чья-то воровская рука шарит снаружи по окну. Не видит, что стекло уже вырезано и другая рука отщелкнула шпингалет...

Проснулся он лишь тогда, когда в комнате очутилось трое боро­дачей в масках и когда рот его был туго заткнут тряпкой и крепко перевязан жгутом.

Задыхаясь, открыл Андрей глаза и судорожным усилием мышц стряхнул с себя двух незнакомцев... В это мгновение третий спокойно приставил к его виску холодное дуло револьвера.

— Не шумите, — внушительно произнес он: — убьем. Обращение на „вы“ пояснило Андрею, с кем он имеет дело. Длин­ные бороды липший раз служили подтверждением его открытию.

— Вот тебе банкетик! — сообразил он. — Не суйся в чужие жизни!..

Его сняли с кровати и, крепко удерживая за руки, поставили на пол. Третья маска с револьвером стояла у двери, прислушиваясь.

В соседней комнате зашаркали по полу туфлями.

Маски насторожились, Андрей оглядел ту и другую, усмехнулся и вдруг тряхнул плечами; бородачи, как щенки от медведя, посыпались на пол, но сейчас же вскочили и снова вцепились в него.

Стоявший у двери сделал прыжок, переняв револьвер в левую руку, а в правой держа поднятый кистень. Но внимание его раздваивалось: шаги приближались...

Андрей улучил момент, вырвал руки из стальных клещей незна­комцев и схватил их за бороды...

Третий бросился к заскрипевшей двери...

— Пропадет дед, — как молния,— блеснуло у Андрея, и он так стукнул бородачей лбами, что те без стона сели на пол, потеряв со­знание...

В дверях показался дед в ночном колпаке. В тот же миг он рух­нул на порог с раскроенным черепом...

Рыча от бешенства и жалости к деду, прыгнул Андрей на убийцу... Револьвер полетел на пол, и они покатились за ним, сцепившись в мощных об'ятиях...

Старик обладал атлетическим сложением, но и Андрей не уступал ему...

Проклятая затычка во рту мешала дышать!...

Борьба шла из-за обладания револьвером... Несколько раз против­ники были друг под другом... Сначала Андрею ничего не стоило осво­бождаться из-под грузного тела убийцы, затем он с большим и боль­шим трудом вырывался наверх, — не хватало воздуха...

Сделав гигантское усилие, он придавил противника к полу и, отыскав глазами револьвер, ногой отшвырнул его под кровать; рук нельзя было отнять...

— Ну, теперь ты, голубчик, влопался! — радостно вздохнул Андрей, отскакивая от противника и вытаскивая изо рта тряпку... Маска вско­чила на ноги...

— Сдавайся, чортов дед! — грозно предложил Андрей.

— Мы еще посмотрим! — зловеще бросил тот.

Андрей не стал терять времени и снова прыгнул к старику. Тот, обманув его правой рукой, левой нанес удар в подреберье. Андрей во время напряг мышцы живота и противопоставил их удару.

Уже слышал Андрей треск грудной клетки противника, уже чув­ствовал, как сжимаемое в его железных тисках тело теряло способность сопротивления...

Но в азарте не заметил трех новых незнакомцев, вскочивших че­рез окно.

Когда же оглянулся на шум, было поздно: один из прибывших хватил его кистенем по голове.

— Что, брат, лежишь?.. Лежи, лежи... Вперед — наука: не вмеши­вайся в жизнь чуждых тебе планет!..

— Голова-то цела? — Неизвестно. Но, видно, слабо тебя угостили, коли жив еще...

Так беседовал сам с собой Андрей, лежа в одном белье крепко связанным в мрачной и сырой темнице и с любопытством разглядывал потолок, где слабо мерцала электрическая лампочка, затканная паутиной

— Ну, что ж? До каких пор лежать-то будешь? Отдохнул и за дело,— ждать нечего...

Извиваясь по земле, он пополз в одну сторону: убедился, что с этого края темница граничила с широким рвом, с глубоко внизу жур­чащей водой; пополз в другую, третью — всюду ров.

— Ерунда, братишка, — силясь определить по звуку расстояние до воды, проговорил он.

— Надо менять тактику... Надо быть гибким, уметь приспосабли­ваться в обстоятельствам... Так-с!

Стал напрягать мышцы, чтобы разорвать или сбросить путы.

— Жилa тонка, брат... Мало каши ел... Ну-ка еще раз!

В разбитую голову больно ударила кровь...

— Не годится... Отставить! — скомандовал он себе, чувствуя, что глаза начал застилать туман и в ушах загудело.

— А ведь разорвал бы, если бы не голова!..

— Чем бы еще заняться?

Почувствовал, что острый камень больно врезался в спину.

— Идея! Надо перевернуться... Так... Камешек подходящий, главное — совсем неподвижный... Специально для меня созданный...

Приблизил связанные руки к сулящему освобождение камню.

Десять минут невероятных усилий, десять минут вечностью по­казались ему.

— Трудно, конечно, Андрюша,— бодрился он. — Но... терпение и труд все перетрут... Значит, три смело!..

Хотя в темнице было холодно, он обличался потом... В висках стучали молоты, в ушах — барабанило... Несколько раз сознание грозило покинуть сильно контуженный мозг. Но веревка поддалась, и Андрей сразу обрел в себе такие силы, что готов был отхватить тре­пака.

— Главное — не падать духом... Теперь и „мы посмотрим“, как сказал тот бородач, которого я раздавил в блин...

Затекшими и бесчувственными руками стал сбрасывать с себя веревку.

— Вот я и готов! — проговорил он и тотчас же упал наземь, заслышав звяканье ключей.

— Жаль!.. Не совсем я еще оправился...

Открылась дверь. Блеснул яркий свет. С фонарем в руках пока­залась бородатая маска...

Откуда-то сверху загрохотали цепи и через ров упал мост.

Вошедший без всякой опаски прошел мост и смело направился к тому месту, где пятнадцать минут тому назад лежал пленник.

— Ну-ка, Андрюша, приготовь гостинец... — Андрей очутился сзади бородача.

— Где ж он? — удивился тот, поднимая фонарь кверху и вместе с ним в тот же миг с криком ужаса кувырком полетел в ров от удара невидимой руки по уху.

На крик немедленно вбежало еще пять человек с револьверами в руках.

Андрей не стал ожидать их приближения, а молча прыгнул в ров с другой стороны...

Пролетел с замиранием сердца несколько секунд, окунулся в хо­лодную воду, не достал дна, вынырнул и понесся куда-то в полной тьме, увлекаемый стремительным течением.

— Никогда не мешает освежиться, а тем более, когда голова трещит...

Поток вдруг круто повернул. Андрей услыхал, что впереди вода с ревом пробивается сквозь узкое отверстие.

На всякий случай вытянул перед собой руки. Потом это показа­лось недостаточным, перевернулся и поплыл ногами вперед.

Поток мчался с большим уклоном. Рев сделался невозможным, в особенности для раненой готовы.

— Жаль, что я забыл занять у деда ваты, заткнул бы уши, — иронизировал над собой Андрей и с размаху уперся ногами в стенку. Вода под ним завывала, клубилась в пене и рвала вниз.

Убедившись, что ров стал не шире двух аршин, Андрей набрал в грудь воздуху, нырнул, благословив сам себя и немедленно же был захвачен грозным течением...

Ударился плечом о подводную скалу, содрал кожу...

— Подземная река,— через несколько секунд сообразил он, уже не чувствуя ни дна, ни стен.

Запас кислорода в легких подходил к концу.

— Ну-ка, братишка, выше!..

Нащупал бугристый каменный свод, ухватился за него руками... Ноги увлекло вперед и подняло кверху... Глубоко и с наслаждением вздохнул: вода на четверть аршина не доходила до потолка.

— Ну-с, куда мы дальше намерены следовать? Хорошо бы, если поток выходил бы наружу... Тогда бы я оседлал свою машину и айда во­свояси!.. Довольно странствовать!..

Подумал и снова погрузился в воду, оттолкнувшись от потолка: плыть на поверхности значило бы окончательно добить голову об острые камни.

Под водой тихо: рев остался далеко сзади.

Через полторы минуты вынырнул. Убедился, что уровень воды не стоит выше прежнего, стал нащупывать удобный для задержки выступ и... нащупал чье-то теплое тело.

— Кто это?— неосторожно спросил и вместо ответа получил сколь­знувший по лицу удар.

— Вот живучая гадина! — вспомнился вдруг бородач, получивший в свое время добрую затрещину.

Тело с проклятием бросилось на него... Андрей, едва успев на­брать в грудь воздуха, почувствовал железные пальцы на своем горле.

— Ну, чортушка, держись! — мысленно погрозил он невидимому врагу, увлекая его в глубину потока.

Уже через две секунды ему удалось оторвать руку от горла и в свою очередь схватить врага за шею.

— Тур-де-бра... — мелькнуло воспоминание о цирке.

Сбившись в упругий комок, два человека, — один 19-летний, другой, насчитывавший за собой более сотни лет, неслись под водой, угощая друг друга тяжелыми тумаками и не обращая внимания на удары о встречные скалы...

Андрей был отличным пловцом и в спокойном состоянии мог больше двух минут держаться под водой,— что не один раз позволяло ему выигрывать пари...

Здесь пари шло на жизнь и на смерть...

Уже через минуту противник замер в мертвой хватке, увлекая Андрея дальше и дальше в чернильную глубь. И тогда же понял Андрей, что они оба проиграли...

Воздуху не хватало... Неудержимо страстно захотелось выдохнуть из себя испорченный и хоть один глоток хватить свежего.

Собрав последние силы — с помутившимся сознанием, — руками и ногами отшвырнул он от себя противника, обхватившего его, как спрут жертву, и освобожденный в движениях с едва тлеющей искоркой стал подниматься.

— Воздуха!.. Воздуха!..

Сознание держалось только на этом огненном — среди черной мглы слове, заставляя инстинктивно грести кверху...

Свинцово-зеленая муть стала отливать багрянцем...

Еще один последний взмах, и явился желанный до боли воздух...

Андрей видел, как в нем мелькнула змеясь веревка и чувство­вал, как она туго захлестнула шею...

Но уже сознание пробудилось после двух-трех добрых глотков живительной струи:

— Очень хорошо... А то бы я захлебнулся и на воде!..

Его так и вытащили на берег за шею.

Когда, он отдышавшисъ осознал обстановку, то понял, что попал из огня да в полымя...

Его извлекли из подземного oзepa. А стоял он теперь заарканен­ный веревкой, перекинутой через блок в огромной пещере, освещаемой сверху электрической люстрой. Это она окрашивала багрянцем свинцово-зеленую поверхность озера.

За длинным полукруглым столом, обитым черным бархатом, сидели мрачные старцы в масках... На столе покоилось евангелие в золоченом переплете, а на нем крест и череп...

Дерзкий, язвительный смех резко встряхнул старцев. Андрей пришел в себя:

— Привет вам, почтенные вороны!.. Не впали ли вы случайно в детство?..

Как бы платя за насмешку, аркан натянулся и больно сдавил шею. Таинственное собрание хранило гробовое молчание.

— Ох, и расшвыряю я их!.. — Во мгновение ока подтянулся одной рукой на веревке, другой скинул петлю с шеи... И бросился урага­ном к столу...

Старцы даже не шевельнулись, но в руках их блестнули револь­веры из широких рукавов ряс.

Замогильно-скорбный голос, среднего с величавой осанкой и желтой от времени бородой загнусавил противно:

— Остановись, брат!..

И потом:

— Во имя святого евангелия, скажи нам свое имя...

Андрей, остановившись перед столом, кинул имя, но такое, что бороды затряслись от ярости.

— Не богохульствуй! — прошипел средний. — Ты жестоко попла­тишься за это...

— Чорта ли вам от меня нужно?..

В результате длинного разговора, во все продолжение которого Андрей ни одной минуты не давал банде покоя то своими дерзко-ядовитыми выпадами, то потрясением кулаков, выяснилась причина его пленения. Старцы, знакомые с изданным сто лет тому назад дневником своего Андрея, захотели убедиться в подлинности настоящего Андрея и в соответствии его приключений с описанными в „Психо-машине“. В том они скоро убедились: Андрей, не зная целей банды, не счел нужным скрывать ничего из прошлого и даже нарочито подробно задержался на передаче истории с Вепревым.

— Такая участь постигает в конце концов всякую контр-револю­ционную сволочь... — весьма прозрачно намекнул он.

Мрачное собранно намек пропустило мимо ушей и сделало пленнику предложение, от которого у него вся кровь хлынула к сердцу и от гнева задрожала челюсть.

— Передайте нам тайну психо-магнитов, и вы будете свободны... В случае же отказа вы умрете...

— Ознакомить вас с устройством и действием психо-магнитов, чтобы вы эти знания применили против моих единомышленников?.. Дудки!..

— Тогда вы умрете...

После неожиданного избавления от когтей неминуемой смерти, Андрею не хотелось умирать...

Разразившись крепкими эпитетами по адресу чертей, бандитов, мерзавцев и т. п. и потрясая кулаками перед дулами револьвером, он вдруг... согласился...

— Так-то лучше! — проскрипел главарь банды вставая. — Ну, а ругательства свои поберегите для других...

Андрей даже и на это согласился, погружаясь в демоническое молчание.

А голова работала лихорадочно, ища выхода. И когда холод без­различия к своей судьбе прояснил душу, Андрей подумал:

— Погодите, черти, устрою я вам штуку.

Темная глухая ночь. Ни одной звезды на небе, ни одного звука на земле. Даже собак не слышно.

Десять черных старцев, десять воронов с длинными белыми носами, окружив револьверами жертву, крадутся в зловещем мраке...

Андрей ведет их к пруду, жадно пронзая тьму зоркими глазами. Выход из жилища бородатых кротов остался где-то между мельницей к водокачкой.

— Это нужно запомнить на всякий случай...

Деревня сверкает бликами фонарей направо — далеко. Оттуда помощи ждать нечего.

В уме складывается дерзкий план: опрокинуть трех-четырех бан­дитов, перестреляют друг друга...

— Скоро ли? — как сосна скрипнул гнусавый голос главаря, рассекая мертвую тишину.

— Успеешь! — ответил грубо.

Банда по тайному знаку вожака рассыпалась сзади полукругом.

— Догадались бандиты!

План по-боку.

Блеснуло, окруженное молодняком дубом, черное зеркало пруда. Осталось одно: дороже продать свою жизнь.

— Скоро ли? — повторил нетерпеливо главарь. Молнией озарило смятенную душу воспоминание:

— Фиолетовое пламя!.. Ведь в машине две небезовских палочки!..

Сдерживая через край заплескавшийся восторг, восторг утопаю­щего, поймавшего спасительную соломинку, ответил:

— Машина в пруду...

— Машина в пруду?..

Двое из банды вместе с главарем отошли в сторону. Посове­щались.

— Дадите ли вы слово,— прошипел главарь,— что имеете самые честные мысли?

— Чтобы я бандитам давал слово!.. Ха!..— вспыхнул Андрей. — Довольно глумиться!.. Хотите верьте, хотите нет! Мне — плевать!..

— Не переборщил ли? — подумал с опаской. — Кажется, нет.

Два бородача скинули с себя плащи и, обнажив кинжалы, стали рядом с Андреем. На их груди висели электро-фонарики.

— Надо лезть в воду?— спросили они.

Боясь выдать дрожь радостного волнения, Андрей не ответил, а склонился руками и головой к воде.

Бандиты, засветив фонари, нырнули одновременно с ним. Врас­сыпную шарахнулась рыба от неожиданных гостей.

— Ну, сволота, теперь не уйдете! — оглядывал злорадно Андрей своих подводных спутников.

Впереди загорелся металл зелеными пятнами, — „сигара“ в корнях ивы. Подплыли вплотную.

Андрей снял с шеи ключ и открыл дверь. Пузырь воздуха снова выпер из отверстия.

— Значит, все в порядке...

Хищные старцы предупредили его, прыгнув в машину первыми. За ними влез и он, стараясь казаться вполне равнодушным.

— Дверь разрешите захлопнуть?— вопросительно кинул.

— Если это нужно...— приблизились к нему, держа на готове кинжалы.

— Напрасно стараетесь,— беспечно улыбнулся Андрей, а мысленно прибавил:

— Стану я из-за вас руки марать?.. — закрыл дверь и включил электричество.

Также беспечно, но сопутствуемый зловеще насторожившимися стариками, снял со стены парализующую палочку.

— Не вертитесь под ногами! — сказал строго.

Бандиты в упор следили за каждым его движением.

Подумал:

— Я могу умчать их с собой в межпланетное пространство и там погибнуть вместе с психо-машиной... Но можно попытаться выкинуть и другое коленце...

С полным спокойствием подошел к психо-магниту и засунул в его рупор палочку, хотя этого совершенно не требовалось. Потом дернул рычажок. Магнит зашипел, но машина, конечно, не двинулась.

Озабоченно почесал затылок:

— Засорилась, должно-быть!..

И вынув палочку из рупора сосредоточенно стал дуть в него.

— Главное, не упустить момента — соображал, исподтишка наблюдая за неотступными спутниками.

Пришлось еще раз повторить бессмысленную манипуляцию: снова вложить палочку, дернуть туда и обратно рычажок и сокрушенно вздохнуть:

— Вот грех-то! — Засорилось...

Бандиты подозрительно-опасливо переглядывались. Андрей, каза­лось, с головой ушел в чистку рупора, а сердце уже начало свой нелепый пляс.

Бандиты остро следили, трудно было сделать лишнее движение.

— Слушайте, — сказал старший, — довольно вам дурака валять...

И не кончил...

Андрей кошкой прыгнул с палочкой в руках в другой конец машины и растерявшихся бородачей залил фиолетовым пламенем. Kак громадные статуи грохнулись друг на друга, дико вращая глазами.

— Не ушиблись? — спросил Андрей, искрясь от смеха.

Теперь уже никто не помешает ему покинуть негостеприимную Землю. Сбросить тела вниз и айда!

— Каждое дело нужно доводить до конца, — нравоучительно произнес oн, обращаясь к парализованным старцам, и сел в кресло под рупор.

Машина вышла из-под корней и вынырнула из воды в воздух.

— Что, отцы-вороны, проворонили?

Открыл шторы. Остальных бандитов и след простыл.

Попрятались...

Спустился ниже, освещая рефлектором кусты. За одним сидели пять бандитов. Как черные тараканы, припали к земле.

Блеснул фиолетовый луч и они остались в скорченных позах под своим прикрытием.

С другой стороны прогремели выстрелы. Пули расплющились о покрышку машины. Андрей метнулся на снопы огня: три бандита, подобрав полы черных ряс, пустились наутек, к мельнице.

— Пустяки! Не убежите!...

Нагнал первого, придавил его всей тяжестью машины, потом — второго и третьего.

Для большей верности угостил всех фиолетовыми лучами.

Стащив бандитов в одну кучу, слетал в деревню. Поднял всех на ноги, поведал о событиях ночи, указав, где искать вход в под­земный притон, и на глазах изумленных слушателей исчез с машиной в черном небе.

Через 2 минуты уже купался в лучах восходящего солнца, где-то в песках Азии. Голова болела и смыкались тяжелые веки.

— Высплюсь, отдохну, а там видно будет... — решил он, опускаясь на лесистую гору около полуразрушенного тибетского монастыря.

То был кошмарный перелет, длившийся бесконечно и мучительно долго.

Временами Андрею казалось, что он сошел с ума, или, что абсурдно-нелепый тяжелый сон парализовал волю, сковал мышление, свинцом налил тело. Временами сознание начинало мерцать и вдруг растворялось в гигантской стихийности Вселенной. Тогда не существо­вало Андрея, был лишь один великий Космос, вечно движущийся, куда-то стремящийся, из миллионолетий повинующийся только своим — из себя выделенным — законам... В эти моменты сознанием своего ничтожества проникался Андрей. Расползались мысли, подавленные громадой Космоса... Машина резала пространство, управляемая только инстинктами человека. В такие моменты легко было погибнуть. Каждый миллиард верст угрожал гибелью . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...Как вспышка магния, яркая мысль озарила угасавшее сознание:

— Я — часть Вселенной, но часть обособившаяся, часть материи, рожденная в муках, когда на Земле воды кипели, а небо рвалось молниями, и через страдания в борьбе за существование претворив­шаяся в материю живую, тонкую и сложную.

— Я — венец организованной материи, — человек.

— Прочь малодушие! Вселенная велика и необ'ятна, но она — не­разум. Она должна подчиниться разуму, такому же необ'ятному, как Вселенная, но бесконечно мудрее ее...

Стихия — атомы, электроны, ледяной эфир, космическая пыль, раскаленные досиня туманности, пылающие адом солнца — стихия бушевала, создавая миры, творя живое из неживого и в грандиозных катастрофах уничтожая творения свои...

Андрей усмехнулся, поглядывая через стекло:

— Погоди, старая, и до тебя доберемся... Скрутим, скрутим, как дать пить!..

Заработал организм с прежней интенсивностью. Мозг продуцировал довольство жизнью и готовность к новым схваткам, хоть с пол-сотней Вселенных...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Три раза Андрей приставал к населенным планетам и заряжал аккумуляторы, опускаясь на неприступных горах, в пустынях или без­брежных океанах.

Времени хватало только на то, чтобы отдохнуть в мертвом сне и подкрепиться.

Вперед!.. Вперед!.. — Других желаний и мыслей не было.

Туда, на край Вселенной, где скрывается далекое будущее Земли!..

Инстинкт подсказал, что машина достигла цели. Вычисления веза говорили о том же. Однако вид новой солнечной системы заставлял призадумываться. Солнце как будто сияло попрежнему — разве немного тусклее: планеты располагались вокруг него в том же порядке, — Андрей с закрытыми глазами смог бы начертать их орбиты. Но... не было Сатурна, этого опознавательного пункта, — на месте его находилась облачная планета без кольца и имевшая вместо 9-и Лун штук 12-13 их. Вид остальных планет тоже не отвечал тому, к которому Андрей привык. А самое главное: там, где должна быть — по самому беспристрастному суждению — Земля, искрилось какое-то странное тело, круглое и с длинной черной тенью.

Подлетел ближе — на расстояние, с которого обыкновенно легко было различить характерные очертания материков родной планеты — и, памятуя ту остановку, которая однажды чуть не сделалась для него последней, стал носиться кругом странного шара, внимательно изучая его.

Через пять минут вывел заключение:

— Если это и Земля, то с ней произошла какая-то чертовщина!..

Ни материков, ни морей не было. Ослепительно яркая поверхность облекала звездное тело.

— Не ошибся ли мой старик? — вспомнился вез Айрани. — Не вкра­лась ли ошибка в его вычислениях? Может быть, вместо того, чтобы указать мне Землю, ушедшую вперед на 500.000 лет, он показал обратное? Может быть, Земля находится еще в раскаленном состоянии.

— Нет, не похоже...

Неожиданное наблюдение, заставив Андрея вскрикнуть от удивле­ния, дало новое направление его мыслям.

От обоих полюсов странного тела шли параллельные мосты, далеко протянувшиеся в сторону. До сих пор они были закрыты падающей от планеты тенью, и в первую минуту Андрей их не заметил. Но вот Земля (если это она) приняла новое положение по отношению к Солнцу, и две яркие полосы предстали с полной несомненностью в своем существовании. Полосы тянулись, продолжая сохранять парал­лелизм в направлении к другой планете, более близкой к Солнцу, и на ней оканчивались, тоже на полюсах.

Андрей хохотал, начиная разгадывать диковинные явлении.

— Вне всякого сомнения, без человека тут не обошлось! Ну, и молод­чага наш брат, двуногий!.. Это он уже за старуху Вселенную взялся!.. Соеди­нил мостами Землю с Венерой!..

Сверкающая поверхность с более близкого расстояния преврати­лась в стекловидную оболочку, напоминавшую такую же на Луне. Мысли перекинулись невольно:

— А где же здесь Луна?..

Луны не было.

— Слопал человек Луну!.. — Новый припадок необузданной весе­лости, новый взрыв смеха заколебал спертый, пружинящий воздух машины. Однако Андрей тут жe остановил себя, почуяв в смехе что-то не совсем нормальное:

— Эге, друг, — неодобрительно заметил он себе, — не собираешься ли ты последовать везовскому предсказанию?..

Подавил истерическую судорогу лица, стиснул зубы, сурово нахмурившись,

Осторожно спустился еще ниже — версты две осталось до оболочки. Прозрачное стекло выдало тайны, скрытые за ним: редкие облака, плывущие далеко внизу, и сквозь прорывы их — зелень и геометрические фигуры застроенных площадей. Раскаленной массы нет. Опустился на стекло и через окно в полу „сигары“ воспаленными от спертого воздуха, недостаточного сна и напряжения глазами стал рассматривать в подзорную трубу новый мир.

Определил приблизительно расстояние до крыш строений: не менее 300 верст. Океанов, морей и каких либо видных поверхностей, как ни искал, не обнаружил. И ни одного свободного от построек клочка земли!..

Держась близко к оболочке, пролетел надо всем освещенным полушарием.

Все застроено... Земля — гигантский город, нигде не прерываемый ни естественными, ни искусственными границами. Вперемежку с черными пятнами-квадратами и кругами, эллипсисами и другими очертаниями строений — пестрели, сохраняя тоже определенную правильность, зеленые пятна.

В воздухе никакого движения: ни птиц, ни воздушных кораблей, ни аэропланов... И вообще, нигде никакого движения: ничто не обнаруживало жизни...

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!?..

Все-таки, пробраться туда следует...

Конечно, это — Земля, отмеченная везом Айрани под № 4, но неужели жизнь на ней кончена?

Взор невольно задержался на черной махине вблизи полюса, от которого начинался межпланетный, наглухо облицованный металлом, мост. Пришлось еще раз поразиться: громадный рупор, затканный как бы серебряной паутиной, возвышался в этом месте, смотрел роковым отверстием в мировой эфир. Основание рупора уходило под оболочку и кончалось в крутом колене моста.

— Не орудие ли это убийства? — растерялся в первое мгновение комсомолец, вспоминая аналогичные гигантские аппараты на Луне.

Долго раздумывать однако по этому поводу не пришлось...

Рядом с рупором откинулся вверх на петлях квадратный кусок оболочки, таща за собой стеклянную камеру. В камере вдруг исчезла одна сторона, образовав широкую дверь, как бы приглашая ошеломлен­ного путешественника войти внутрь.

Не сразу отозвался Андрей на это приглашение. Впрочем скоро решил, что „волков бояться, в лес не ходить“, и, сняв со стены спаси­тельную лунную палочку, влетел в стеклянную камеру. Дверка за ним тотчас же захлопнулась.

— Это не страшно, — молвил добровольный пленник: темница не казалась особенно крепкой. Но когда она вместе с машиной стала опускаться, он несколько забеспокоился.

... Сильный толчок. Внезапная тьма. Резкое стремление вперед. И свет опять ударил в глаза...

С приятностью отметил, что камера куда-то исчезла. Машина покоилась посреди высокого зала с широкими трапециевидными окнами. Причудливо изогнутые неправильные ромбы, октаэдры, тетраэдры и капризно-смелые изломы — переходы одних фигур в другие — барелье­фами выделялись со стен. Между выпуклостями барельефов прятались головы фантастических животных, в оскалах пастей державшие хру­стальные граненые шары.

Вышел, дивясь на обстановку. С удовольствием размял онемевшие члены. Хотел зевнуть... и с открытым ртом застыл на месте... Как из-под земли нырнуло пять человеческих фигур и окружило его...

— Настоящие люди! — восхитился комсомолец. Но „люди“ держали в руках направленные на него револьверы с широкими стволами-раструбами.

— Бросьте, ребятки!... — дружелюбно крикнул им и в порыве искреннего удовольствия хотел обнять самого ближнего. Тот отпрыгнул, сурово погрозив револьвером:

— Олля чужян!..

— Ни чорта не понимаю! — последовал веселый ответ.

Все пятеро о чем-то залопотали, с опаской переглядываясь и возбуждаясь с каждым моментом все больше и больше. Их, видимо, смущала палочка.

— Да, бросьте ерундить, товарищи! — заткнул свое оружие за пояс.

— Товарисчи... товарисчи...— лица прояснились, а один незна­комец, опустив револьвер, с обаятельной улыбкой приблизился к Андрею.

Тот не замедлил отметить происшедшую перемену:

— Вам больше идет улыбаться, чем хмуриться! И видя, что слово „товарищ“ им понятно и даже приятно, добавил:

— Я — коммунист... большевик...

— Больчевик!? — подошедший еще радостней заулыбался, много­значительно и с торжеством поглядывая на остальных. Те тоже при­близились, доверчиво и нежно щебеча:

— Больчевик... Больчевик...

Потом отрекомендовались в свою очередь, для ясности тыча себе в грудь:

— Сосиаль... сосиаль...

Андрей воспрянул духом:

— Ну, а я-то кто? Тоже — сосиаль. Только по-нашему это будет — социалист.

Будто свету прибавилось в обширной зале, когда все пятеро незнакомцев окружили Андрея плотным кольцом, расплываясь в самых благожелательных улыбках. Комсомолец бурно и горячо принялся обнимать каждого, сопровождал это приветствием ила шуткой. В ответ сыпалось, очевидно, то же. Но уже вряд ли кто понимал что-либо из взаимных приветствий. И через минуту новое замешательство нарушило интересную беседу: не хватило общих слов, а при помощи одних только жестов да улыбок трудно стало поддерживать общение. Тогда один из „сосиалей“, посоветовавшись с остальными, знаками пригласил гостя следовать за собой.

— Вот машину только запру,— согласился тот, снимая с шеи ключ. На эту выходку „сосиали“ укоризненно покачали головой. Андрей смутился и в оправдание произнес:

— А вдруг вы машину поломаете! Как я тогда на свою Землю вернусь? — И запер все-таки дверь, хотя и заалелся в смущении.

„Сосиали“ молчали неодобрительно.

— Ну пойдемте, что-ли... нарушил неприятное молчание Андрей. — Показывайте свою республику...

Последнее слово „сосиаль“ понял, снова засмеялся, но не со­гласился:

— Коммюнэ!.. — указал он через окно на расстилавшийся внизу город.

— Коммуна-то коммуной, да вот зачем вы с револьверами ходите? — подумал Андрей, следуя за провожатым по анфиладам странно декорированных комнат. — Раз у вас еще принято стрелять друг в друга, так почему же я не могу запереть машину? Первый-то поступок куда хуже второго... Не будь у вас оружия, встреть вы меня иначе, не позволил бы и я себе ничего некрасивого... Так то, дружок!.. „Сосиаль“ смотрел во все глаза на бормотавшего гостя и смеялся...

... Остановились перед зеркальной дверью. „Сосиаль“ открыл ее. Небольшая с низким потолком комнатка, обитая красным плюшем и освещаемая из невидимого источника света.

— Лифт? — догадался Андрей.

— Лифти, лифти!.. радостно закивал провожатый.

Через секунду они неслись — бесшумно и плавно, без толчков, но с большой скоростью-то вниз, то по горизонталям, то кругообразно. Не перестававший улыбаться „сосиаль“ управлял движением при помощи десятка разноцветных кнопок в стене.

Не успел Андрей вслед за провожатым выйти из лифта, как услыхал приятный, немного иронический голос, произносящий слова слишком отчетливо и раздельно:

— Добро пожаловать, товарищ русский!..

Помещение представляло собой, по всей вероятности, научный кабинет: шкапы, полки, книги (последние в виде граммофонных пласти­нок, как на Луне!); глобусы и измерительные аппараты, а в углу против окна небольшая подзорная труба. У стола, полуобернувшись к лифту, стоял человек почтенных лет в черной широчайшей тунике, с длинными седыми волосами, нo без признаков растительности на лице. Он, как и предыдущие „сосиали“, отличался необыкновенно правиль­ными и приятными чертами лица: только несколько холодная, ирони­ческая усмешка портила общее впечатление.

За время своего необыкновенного путешествия Андрей привык многое встречать с полным хладнокровием, но встречи с обращением на русском языке никак не ожидал. Однако, поборов в себе естествен­ное недоумение, постарался возможно спокойней ответить:

— Здравствуйте, товарищ, не имею чести знать вашего имени.

Старик, видимо, разочаровался несколько при виде хорошей выдержки комсомольца:

— Почему вы не удивились, дорогой? Прилететь из-за миллионов верст (глубокая ирония) и встретить свою родную речь (язви­тельная усмешка), разве это так просто?

— Я, уважаемый товарищ, отвечал Андрей — не люблю удивляться, когда на это явно рассчитывают, да еще при этом язвят почему-то... О вашей же необычайной проницательности я, как будто, уже догады­ваюсь... — он кивнул на подзорную трубу.

— Да-да... Не буду скрывать, — согласился старик, немного сбитый с своего тона, — я уже давно следил за вами через трубу, когда вы ползали по стеклянному своду... Ну, а труба соединена с психомагнитом... Радиация вашего мозга мною была расшифровала: я узнал, что вы русский, или по крайней мере хотите казаться им, узнал, что вы прилетели издалека, или думаете выдавать себя за чужестранца... Вот, как видите, дело обстояло... Ну, а теперь поговорим серьезно...

— Пожалуйста, — охотно молвил Андрей, садясь по приглашению старика и ожидая обычных вопросов. Но вышло совсем другое: старик вдруг залопотал на незнакомом языке, горячо жестикулируя. Конечно гость недоуменно помалкивал.

— Вы не хотите отвечать? — наконец перешел „сосиаль“ на русский.

— Я вас не понимаю, — отозвался устало Андрей.

Старик досадливо искривился и твердо сказал:

— Хорошо. Я сделаю вам уступку... Я должен вас спросить... Извините, — спохватился он, — что вместо того, чтобы предложить вам отдохнуть и подкрепиться, в чем вы без сомнения сильно нуждаетесь, я учиняю этот, некоторым образом, допрос... Но... таковы условия момента...

— Пожалуйста, пожалуйста, не стесняйтесь — перебил его Андрей, чувствуя себя, в сущности не совсем плохо в этой светлой и просторной комнате, где — не в пример „сигаре“— воздух так чист, не резал утомленных глаз и не затруднял дыхания.

— Разрешите узнать: откуда вы прибыли? Как далеко лежит ваша планета?

— Около триллиона верст отделяет меня от моей родины, — последовал спокойный ответ.

— Гм .. гм... Нет, я вас попрошу не шутить, — обиделся старик. — Bы мне скажите, где вы могли так хорошо познакомиться с русским языком, оставленным 400 тысяч лет тому назад?

— Это мой родной язык... Я родился среди русских...

— Тогда сколько же вам лет, молодой человек? — вспылил старик.

— Девятнадцать.

Вздохнул Андрей и вяло, монотонно, как скучный урок, стал передавать собеседнику историю своего путешествия, предупредив:

— Извините, товарищ, мне так тяжело повторять это повествование, что уже не ждите от меня большой увлекательности и оживле­ния в изложении...

Старик слушал терпеливо и внимательно. Выражение предвзятого недоверия скоро покинуло его, но тени сомнения оставались.

Андрей кончил и безучастно стал рассматривать костюм „сосиаля“.

Заговорил тот:

— Вы, товарищ, я вижу, сильно устали; сейчас я вас отпущу. Вы назвали себя, очередь за мною. Более подробно мы поговорим завтра. Я — историк и языковед. Имя мое Рирэ. Как историку, мне также великолепно известны все те события, которые в вашем рассказе протекали на отдельных землях, иначе это история настоящей земли. События 1917, 1927, 2022-го годов и таинственное участие в последнем году некоего Андрея, все это мне хорошо известно. Скажу больше: „комбинации вселенной“ веза Айрани были в свое время обнародованы у нас, а Никодим — вы называете его своим товарищем — установил-таки сношения с Луной...

Андрей вскочил, искренно обрадованный, забыв свою разбитость и недомогание.

— Да? Никодим жив?.. Как я рад!..

— То-есть, — строго поправил Рирэ, — он был жив, вы хотите сказать?..

— Да-да!.. — тяжело ворочались вялые мысли: Андрей забыл, что он пришел на эту Землю из седого прошлого.

— Так-то, друг!..— пронзительно глядя в глаза, отчеканил вдруг Рирэ. — Советую вам сказать правду: кто вы и откуда?

— Но послушайте, — возмутился Андрей, — нельзя же быть таким недоверчивым! Всему есть свой предел!.. Я предполагал, что чем дальше человечество идет вперед, тем более благородней и доверчивей становится каждый отдельный член его!..

— Вы правы, — холодно возразил Рирэ, — мы очень доверчивы, мы великодушны и благородны. Мы братья друг другу и отношения наши строятся только на братской любви...

— Но... мы не любим неправды, и еще более — замаскированной мистицизмом...

— Позвольте!

— Разрешите кончить... Ничего таинственного, ничего мистического у нас нет. Все разумно, естественно и об'яснимо. Учение веза Айрани потому и было забыто, что оно не подтвердилось фактами. Оно — сплошная фантастика. Мы исследовали две соседних с нашей солнеч­ных системы, нашли там жизнь, очень многообразную, но ни в одном случае существа, даже издали похожего на человека, нигде не ока­залось, а уже совпадений и подавно!.. Мы исколесили во всех напра­влениях окрестности нашей системы, — правда на триллионы верст мы не залетали, это пока нам не по силам, — и всюду многообразие жизненных комбинаций поражало нас своей бесконечностью... Впрочем, довольно об этом... Думаю, вы сами хорошо разбираетесь в космо­логии и биологии... Бросьте мистификацию и расскажите откровенно, что толкнуло вас на нее? Чем руководствовались вы, пытаясь одурачить меня? Почему вы не несете своих обязанностей в столь напряженный и опасный период, когда все силы общества направлены к защите „системы“ от вторжения в нее капиталистических банд? По какой причине легкомысленно странствуете вы где-то, когда обществу угрожает разгром и кабала? Ну, я жду вашего откровенного признания...

Старик не шутил. Глаза метали молнии, лицо дышало гневом и негодованием.

— Вот так клюква! — уронил огорошенный комсомолец. Как в мышеловке мышь, забегали испуганные мысли:

„Что сказать? как оправдаться?“..

Задумчиво, печально через силу начал он спустя минуту:

— Я вижу, что действительно поступил легкомысленно. — Рирэ насторожился. — Мне не следовало так опрометчиво пускаться в далекий путь... Сам я виноват, что не предвидел подобных пертурбаций... Но вообразите на минутку, что вы видите перед собой не злостного дезертира и гнусного мистификатора, а только лишь безрассудного человека... Им руководили одни только благородные стремления — принести посиль­ную пользу революции, приобретя для этого знания на других мирах... Прошу вас на одну минутку отбросить свое недоверие, потому что я должен вам задать несколько вопросов, мало имеющих отношения к моей особе и судьбе...

— В конце концов, на свою жизнь мне трижды наплевать!.. Я не собираюсь вас дурачить своими вопросами, о, поверьте!.. Ну, представьте себе, — если вы все еще не верите моей искренности, — что я проспал 100, 200, 1000 лет где-нибудь на отдаленной и безлюдной планете!..

— Спрашивайте, — сказал Рирэ, колеблясь между двумя на­строениями.

— Который теперь год?

— То-есть?

— Ну, сколько времени прошло, скажем, с Октябрьской революции 1917 года по настоящий момент?

Рирэ ответил, хмурясь недоброжелательно:

— Пятьсот тысяч и пять лет...

Покачал головой, Андрей, силясь представить себе грандиозную цифру:

— Жутковато становится, когда подумаешь куда ты занесся... — и прервал себя, стряхнув усталую дрему:

— Какой на Земле строй?

— Тут уже не о Земле приходится говорить, — недовольно отвечал Рирэ на нелепый, казалось ему, вопрос. — Во всей нашей „системе“ царит свободный социалистический строй...

— А вы говорили о каких-то врагах! — вырвалось у Андрея.

Еще более насупился Рирэ и угрюмо проворчал:

— Знаете ли вы или не знаете, но я вам должен, кажется, напомнить, что соседняя с нами Солнечная система до сих пор влачит капиталистическое ярмо... Вот уже 2.000 лет, как мы постоянно находимся начеку... Видите ли, — вдруг оживился он в серьез забывая недоверие, — им понадобились новые колонии, рынки для сбыта перепро­изведенных продуктов! Им мало своих рабов...

С удовольствием отмечал Андрей, что его собеседник становится самим собой...

— ... Мы воздерживаемся от военных действий. Наше оружие пока-что — агитация, агитация и агитация!.. Но придется, должно быть, скоро, очень скоро, взяться и за палку... Наши цели ясны, и когда... Впрочем, это не ваше дело!.. Еще что хотели вы спросить?..

— Дайте мне поспать часок другой...— еще удерживая тяжелую голову на плечах, попросил Андрей и, достал из-за пазухи ключ:

— Это от моей машины... Там есть карта... по которой я следо­вал... и прибыл сюда...— передал ключ Рирэ. Закружилась комната влево-влево. Рирэ что-то говорил тише-тише, таял как призрак и исчез в дымке. Муть застлала глаза, похолодели конечности...

Благодетельный сон, универсальный целитель, знал сколько нужно выдержать своего пациента в состоянии небытия. Андрей проспал 24 часа. И лишь когда организм ощутил полное здоровье и отдых стал претить, потекли донесения по нервам-проводам о готовности к новой борьбе от каждой клетки. Спинной мозг сконцентрировал их, подвел итоги все хорошо. Послал мощную жизнерадостную волну в продолговатый мозг к центрам жизни центрам дыхания и крово­обращения. Заработали они интенсивней. Дрожь бодрого самочувствия всколыхнула тело.

Андрей потянулся, зевнул и проснулся. От разбитости и cледa не осталось. Осталось смутное воспоминание, что в начале сна было что-то не совсем ладное: чья-то жесткая воля выуживала мысли.

„А может-быть это приснилось? Может быть. Однако, где это я?..

Слабо светит зеленый фонарик в потолке. Где-то направо мягко жужжит вентилятор. Больше — ни звука. Помещение — совсем незнакомое. Просторное, с высоким потолком, украшенным диковинными лепными фигурами. Кровать — по середине, „как на Луне“, мелькнуло соображение. В углу стол и два стула. На столе — что-то темное, квадратной формы с зелеными бликами.

Вскочил. Оказался голым. На стуле рядом нашел платье. По платью — широкой, свободной тунике, — по сандалиям вспомнил:

— Ах-да, я на Земле № 4...

И вспомнил стычку с Рирэ...

— Чудной, право, старик!.. Чего ему от меня надо?.. Не верит?.. Но почему он меня не запрятал в тюрьму?..

Руководимый проснувшимся желудком подошел к столу. Квадрат­ное нечто — стеклянный колпак — скрывало блюда. Фонарик недостаточно светил, чтобы при нем можно было рискнуть на закуску. Над столом нашел штепсель.

Матовый, ровный свет залил комнату и одновременно, звякнув, выросли стены, отгородившие спальню от стола. От неожиданности вздрогнул. Вспомнил Луну и Кайю:

„... Завтрак никогда не должен происходить в спальном поме­щении“...

— Далеко родная Луна... А здесь луны нет... Клюква!...

— Однако, займемся колпаком.

За пятьсот тысяч лет вкусы сильно изменились. То, что пришлось вкушать Андрею, не имело привлекательного вида, цвета и запаха... Но от блюд остались одни тарелки.

— Невкусно, зато питательно и действует сильно укрепляюще — вывел заключение.

— Как же выбраться отсюда? — стены не имели дверей. Открыл в окне ставни — кромешная тьма. Догадался повернуть штепсель: потух свет, стены ушли в пол. При зеленоватом свете фонарика нашел дверь из спальни.

Бродил по коридорам, тоннелям, комнатам — всюду уменьшенный свет. И все мертво.

Вдруг вздрогнул; узнал свою машину. А когда заметил в ней ключ, подумал:

— Ловушка...

Заглянул в машину — все на месте.

— Может быть, не ловушка, а тонкий намек: мол, не желаете ли убраться во-свояси?

— Дудки! Считаю преждевременным!..

Выжидал рассвета и пробуждения обитателей дома, уселся в библио­теке... И не заметил, как искусственный свет смешался с естествен­ным: слишком зачитался. Книги были двух родов: одни, написанные странными закорючками, другие — психоволнами. И те, и другие Андрею не были понятны. Зато обильные иллюстрации увлекли его до того, что он не расслышал мягких шагов... И только от громкого, добродуш­ного смеха пришел в себя.

— А я-то его ищу!.. Думал уже не ретировался ли наш дорогой гость до своей планеты!..

Рирэ стоял на пороге комнаты и сиял...

— Ну, нет, — ответил Андрей, спрыгивая с лестницы около шкапа, — я не из трусливого десятка, это — во-первых, во-вторых — должен я узнать, как выглядит ваш мир!..

— Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Андрей — совсем благодушно, не по-вчерашнему, приветствовал Рирэ комсомольца. Последний сейчас же отметил вслух резкую перемену в отношении к нему ученого.

— Да, да, мы переменили о вас свое мнение, — подтвердил Рирэ. — Вы-таки оказались молодцом, и я беру свои резкие выпады против вас обратно... Мы, пока вы cпали, успели убедиться в правдивости вашего рассказа... Учение веза Айрани теперь пересматривается: факт вашего путешествия ляжет в основу его признания... Тысяча изменений!.. Я постараюсь загладить свое поведение... Я буду вашим проводником в нашем миру...

— Как же вы узнали, что я действительно тот, за кого себя выдаю? Ведь, насколько мне помнится, после того катастрофически закончившегося разговора я не имел с вами никакого общения! Не навели же вы справок за время моего сна?!...

— Совершенно верно, совершенно верно, — смеялся Рирэ, — мы навели справочки... Целый консилиум заседал по этому поводу и вынес определенное, в пользу нашу, решение…

Рирэ поведал, что для этой цели были использованы лучшие гипнотизеры и обычные психомагниты. Чтобы выяснить истинную сущность натуры гостя, потребовался, собственно, только один час. Сначала гипнотизер пробудил сознание погрузившегося в обморок организма и направил это сознание в сторону воспоминаний о минувшем, затем психо-фиксатор сделал остальное...

— Вы не сердитесь на наши мало красивые приемы!... Что де­лать? — На войне, как на войне!...

— Я мог чорт знает что сказать!... — бормотал смущенно Андрей.

— Ничего страшного, успокойтесь... Только часто вы нас пугали „чортом“! — засмеялся Рирэ.

Андрей замялся:

— Это моя скверная привычка!.. Никак не могу, чтобы не выругаться!.. . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Все-таки неприятно было: его душу вывернули наизнанку, и целый консилиум копался в ней...

Жуткий сон. Волшебный сон. Мир воплотившихся в жизнь химер и необузданной творческой фантазии человека.

Сколько раз незаметно для Рирэ дергал себя комсомолец за нос, дергал до слез, но не просыпался.

— Еще немного и башка моя лопнет! — с сокрушением повторял он, внимая своему гиду, просто естественно до дикости об'яснявшему ему достижения свободного человечества.

Роскошь и красота нового мира достигла невиданных, неслы­ханных и немыслимых когда-либо форм. Жизнь каждого члена социалистического общества Солнечной системы была обставлена таким ком­фортом, который вызвал даже некоторое сомнение: и человечество после этого не выродилось?..

Развлечениям и утонченнейшим наслаждениям казалось, не было конца. И множество из них Андрей — по элементарности своей при­роды в сравнении с „сосиалями" — совсем не понимал.

Какое, например, удовольствие могла доставить так называемая „хоровая музыка творящего мозга"? Собиралась компания свободная в данный момент от труда; занимала уютное, отвечающее настроению помещение, обставленное согласно избранной теме. Тема, например, могла быть такой: „Какие формы примет жизнь через 10,000 лет? и помещение декорировалось так, чтобы расположить и активировать мозг к избранной теме: вуалевый свет, мерцающий всеми красками и оттенками; статуи, гобелены, драпри, живопись в цветах, формах и контурах, полунамеченных, прекрасных до очарования и безобразных чу­довищно; невидимая музыка, едва слышная, убаюкивающая все тело, кроме мозга, который ею, именно, взбудораживается; и места для участников — кресла мягкие и удобные — в них можно принять сразу положение, от которого теряешь весомость, теряешь мускульные ощу­щения, не чувствуешь работы легких и сердца, одним словом, пере­стаешь чувствовать то, что называется „телом" и чувствуешь лишь работу мысли.

Андрей присутствовал на двух-трех таких распространеннейших среди „сосиалей" играх, или как их назвать? И всегда удивлялся глубокому безмолвию участвующих — они же зрители, они же артисты, — казалось: вот собрались люди поразвлечься и случайно заснули... Но не так было на самом деле. Участники не спали, а отдыхали. Отдыхали в утонченнейшем развлечении, в коллективной работе мозга, излучав­шего в импровизации психоволны по разработке избранной темы. И в этом заключалось то наслаждение, к которому чувствовали непрео­долимое влечение все „сосиали" без исключения; и Рирэ, случайно попадая вместе с Андреем на такие собрания, заставлял последнего скучать 2-3 часа, сам целиком отдаваясь „хоровой музыке творящего мозга".

„Сосиали", как и обитатели Луны, свободно сообщались между собой через непосредственную радиацию мыслей, но, овладев законами эволюции, они оставили себе и язык. Андрей здесь уже не понимал первого способа разговора (понятно, и второго); Рирэ об'яснил, что виною тому иные, чем на Луне, природные условия.

— На Луне, где вы были, действует меньшая сила притяжения, обусловленная меньшей, по сравнению с Землей, массой планеты. На Луне — у вас, — выросшего па планете большего об'ема, все жизненные проявления совершались гораздо легче. Психо-энергия, как и всякая энергия, подчиняется всем физическим законам и между прочим за­кону притяжения. Где притяжение слабее, там у вас легче и интенсивней работает мозг, там вы можете радиировать и принимать психо-волны. Как только вы покинули Луну и попали на планету большего об'ема, приобретенная вами способность „читать мысли" утратилась, и вы уже не можете понимать нас и наши развлечения, так как „чтение мыслей" нам далось не сразу, а в течение нескольких десятков тысячелетий...

Одним из понятных Андрею развлечений, в котором также не было делений на зрителей и артистов, был их театр. Играли и „смо­трели" одновременно все те, кто был подготовлен к разыгрываемой пьесе. К моменту прибытия Андрея на Земле № 4 находилось всего 1000 человек, необходимый персонал для обслуживания машин, из ко­торых теперь немалая часть падала на орудия защиты планеты от врагов. Эта тысяча человек обслуживала планету во всех отношениях в течение 2-х месяцев, после чего следовала смена. Остальные „сосиали", выражаясь древне-русским языком, — сказал Рирэ, — выехали на дачу, т. е., покинули Землю, чтобы понежиться в мягком климате Венеры и других молодых планет Солнечной системы. Оставшиеся на Земле отнюдь не были обременены общественными обязанностями. Они тоже работали посменно, через день-два, и свободная половина имела полную возможность развлекаться во время отдыха.

Чувство коллективизма в „сосиалях" было развито в степени, препятствующей им пользоваться отдыхом по малым группам или ин­дивидуально. Чтобы об'единить возможно большее количество оставшихся на Земле, разучили две пьесы с массовым действием (иных пьес впрочем и не было). Действие пьес рассчитывалось не на часы, а на недели и месяцы. Каждая смена, покончив с обязательным трудом, сейчас же принималась за игру: таким образом, игра тянулась с про­должениями.

Андрей, в течение целого дня увлеченный одной из таких пьес, жадно следил за развитием ее действия. Играли пьесу из времен нео­литического века Земли под заглавием (на языке „сосиалей" оно было в три раза короче) „ Первобытный коммунизм, его происхождение и причины его падения".

Игра была в высшей степени жизненна и правдоподобна; артисты обнаруживали великолепное знакомство с эпохой и существами, ее населяющими, исполняли свои роли с удивительно тонким пониманием психологии древнего человека; место действия было обставлено самой настоящей первобытной природой: исполинским лесом, горами, пеще­рами, живыми „ископаемыми" животными и пр... На сцене, зани­мавшей круг диаметром в 20 километров, участвовали настоящие пещерные медведи, львы, пантеры и даже два мамонта. Жизненные декорации взяли с Венеры, которая как раз была населена животным и растительным миром первичных эпох.

Андрей следил, носясь над зрелищем, с искусством птицы и порою забывал, что это не действительность, а тонкая игра. Рирэ, видя, как он временами хватался за оружие в безотчетном стремлении спасти какого-нибудь героя, захваченного диким зверем, смеялся.

— У вас назвали бы эту игру метампсихозом, не правда ли?

— Не знаю, как ее назвали бы, — оторвался Андрей от притяга­тельного зрелища, — но, к сожалению, я даже не знаю, что такое „ме­тампсихоз"!..

— Шутите!.. — недоверчиво протянул Рирэ. — Метампсихоз — пере­селение душ — слово, встречающееся в литературе XIX и XX века... Не думаю, что я ошибаюсь... Вы должны его знать...

— Вы забываете, — улыбнулся Андрей, следя за ордой первобытных, загнавших мамонта в ущелье и там закидавших его тучей стрел и копий, — вы забываете, что общество моего времени делилось на классы — одним была доступна наука, другим — очень мало, или со­всем нет; к последним, принадлежал ваш покорный слуга... Так уж извините его за невежество!..

Рирэ, очень чувствительный к своим знаниям и в то же время к чужому самолюбию, понял, что он за один раз попал дважды впросак: оскорбил гостя и выказал не глубокое знакомство с историей. Так думал он; комсомолец же, конечно, далек был от всяких подозрений и попрежнему с увлечением наблюдал за пьесой.

— Итак, что вы хотели сказать о метапсихозе? — вполне невинно спросил он и, не получив ответа от „сосиаля", поглощенного решением задачи: оскорблен или не оскорблен гость нетактичным во­просом, — продолжал:

— Действительно, ваши артисты будто перевоплотились. Они не играют, а живут жизнью первобытных. Смотря на их поступки, дви­жения и слыша этот язык в виде междометий, хочется думать, что они родились вместе с пещерными медведями и мамонтами, и что вы их также привезли с Венеры...

Рирэ, наконец, очнулся: „Нет, гость не оскорбился" — и уже спокойно отвечал на соображение Андрея:

— Театр XX столетия, как мне представляется на основании изучения вашей эпохи, заставлял небольшую кучку людей разыгрывать слово в слово написанную пьесу, не предоставляя артистам возможности проявлять в игре своих творческих сил, а масса должна была только смотреть и выражать свое одобрение или неодобрение. У нас — иначе: как видите, пьеса не пишется целиком, даются лишь основные вехи, чаще — одна тема; артисты же в творческой импровизации строят кол­лизию и детали пьесы. Зрителей, как видите, у нас нет, разве только мы с вами; артисты сами играют, сами любуются своей игрой, и вы правильно отметили: они как бы перевоплощаются в этих первобытных, живут их жизнью. И в этом кроется величайшее наслаждение!.. В коллективном творчестве кроется такое великое удовольствие, которое... Боюсь, вы меня не поймете!.. — оборвал вдруг Рирэ.

Андрей рассмеялся:

— Ну, нет!.. Если я не мог разделять вашего восторга перед „музыкой творящего мозга", то тут-то я вас великолепно понимаю!. . И понимаю, что за наслаждение коллективно творить не по ранее написанному детальному плану!...

Рирэ вытаращил глаза:

— Однако!... Или гость представляет из себя необыкновенную личность, опередившую своих современников в интеллектуальном раз­витии на пятьсот тысяч лет, или...

— Все-таки, я вижу все прелести вашего театра, — с лукавством продолжал комсомолец, — вижу, потому что мой возраст весьма не далек от того, когда с увлечением играют в индейцев и разбойников, ездят верхом на палочке, не сомневаясь в том, что палочка может ржать и лягаться и пр..., и пр... Ведь в мы в этих играх не требуем зри­телей и творим безо всякого плана; удовольствие однако от этого только увеличивается...

— Ах, вот!... — обрадовался Рирэ. — Вы говорите о детстве!... Со­вершенно верно!.,. Только благодаря этим воспоминаниям вы можете вполне понять нас и наш театр...

Лишь перед тем, как заснуть, оставалось у Андрея немного сво­бодного времени, чтобы передохнуть, принести в порядок и переварить обильную и невероятно оригинальную пищу, составленную из впечат­лений дня, уже трое суток насыщался он ею и, кажется, пресытился.

— Бедная моя голова! — повторял он часто, когда та отказывалась принять в осмысленном виде то или другое явление обихода „сосиалей". И сейчас, в квартире Рирэ, в той, откуда „сосиаль" производил наблю­дения за вверенным ему на два месяца сводом полушария и откуда проводился в движение исполинский психомагнит, комсомолец пере­жевывал жестокие по своей экстра-фантастичности новые впеча­тления.

Два-три последних дня Рирэ редко сопровождал его. Урвется от­куда-то на час-другой и снова исчезает, озабоченный и нахмурив­шийся, как только примет какое-то сообщение по психо-телефону. На все вопросы по поводу его встревоженного состояния он только таинственно отмахивается улыбаясь.

— Ну, чего там! Узнаете в свое время...

И новый проводник, русокудрый молодой Атава с чудными синими глазами и тонкими женственными чертами открытого привлекательного лица, безбородого и безусого, как у всех „ сосиалей", ничего не хочет говорить. Но он всегда спокоен. Всегда полная обаяния улыбка играет на его, как нарисованных губах.

Чудится, что новый проводник — женщина, — хотя одежда его не отличается от обычной, и в разговоре Атава произносит „я пошел", „я летел", а не „пошла", „летела".

До сих пор Андрей ничего не знает о положении женщины на земле № 4 и не видал ни одной за исключением тех, которые участ­вовали в общественных играх. Но эти женщины были явно переодетыми мужчинами: мышцы, сильные порывистые движения, хотя я не лишенные грации; мужественный голос, — все это, несмотря на грим и костюмы, выдавало в артистах мужской пол. „Сосиали" — все велико­лепно развиты физически: высокая, стройная фигура почти с атле­тической мускулатурой; гордо поставленная на широких плечах — с буйной, волнистой шевелюрой голова; изящные, ловкие, свободные движения. И все необычно, без исключения, красивы, красивы до женственности: и физическим, и духовным обликом. Но все же это не женщины.

Где же они?

Среди дня как-то не приходило в голову спросить и лишь за­сыпая, в грезах, навеянных красотой нового мира, вспоминал Андрей:

„Да-да, завтра непременно надо узнать, где же у них жен­щины?"

Но приходило „завтра", являлся Атава, принимался показывать и об'яснять неисчерпаемые чудеса своей планеты, — масса неотложных вопросов возникало в связи с этим, и они отодвигали на задний план вопрос о поле.

Вчера, например, осматривали исполинское сооружение, искус­ственную земную ось, и мост на Венеру. Вот уже, поистине, титани­ческая постройка!.. Замысел гениален, выполнение — еще более!

Такого массивного, грандиозного и в то же время такого слож­ного и тонкого механизма, как искусственная ось, проходящая сквозь Землю от полюса к полюсу, Андрей не видал даже на Луне. От концов этой оси и начинались параллельные друг другу мосты.

— Для чего это? Зачем? — вопрошал придавленный величием ви­денного комсомолец. — Неужели только для того, чтобы с одной стороны убить праздное время, с другой — устроить прямое и легко-доступное сообщение с Венерой, служащей вам дачным местом?

Вспоминает Андрей, как, тряхнув кудрями и залившись звонким, подмывающим смехом, отвечал Атава:

— Ну, нет!... Мы не очень-то большие любители создавать себе, „чтоб убить время", напрасную работу!... А те труды, которые мы положили на ось и на мосты, никак не могут оправдать столь незначительной цели, как сообщение с Венерой ради дачного отдыха!... Не шутка: прорыть насквозь Землю -12700 километров!... И еще меньше напоминает шутку — перекинуть два моста через пространство в 41.400.000 километров!... Для этого нам понадобилось 1500 лет!...

— Что же, что же толкнуло „сосиалей" на такую титаническую работу?...

— Железная необходимость. Борьба за существование, — был ответ.

Да! 150.000 лет тому назад Земля обнаружила грозную опас­ность. Опасность, надвигавшуюся одновременно с трех сторон. Ме­теорологи вдруг заметили, что солнце стало подниматься с опозданием на 2 секунды и одну терцию каждый день. Это свидетельствовало о замедлении вращения Земли вокруг самое себя. В перспективах — правда далеких — открытие метеорологов сулило земным обитателям удлинение суток и изменение протяженности для и ночи. Запаздывание в движении солнца через год достигло 3-х секунд. Прогрессия не такая уже страшная!... Если бы так пошло дальше, то через тысячу лет земные сутки удлинились бы только на 17 минут. Но в том-то и дело, что прогрессия росла и росла с каждым годом!... — Опасность стала представляться более близкой и грозной... Полярные дни и ночи угро­жали распространиться по всей Земле... А дальше вращение земного шара могло совсем прекратиться, и Земля уподобилась бы Меркурию, одно полушарие которого вечно смотрит на палящий лик солнца, а другое — в леденящий холод межпланетного пространства... Новость, конечно, не сенсационно свежая, наука давно предсказала ее: такова обычная эволюция планет. Но никто не ожидал столь быстрого насту­пления катастрофической развязки.

Как бы спохватившись, ученые стали делать открытие за откры­тием, каждый раз потрясавшим общество не менее первого.

Установили, что содержание кислорода в земной атмосфере стало уменьшаться в той же прогрессии, в какой возрастало запаздывание Солнца. Исчезнет кислород, исчезнет жизнь. Даже если количество кислорода сократится только на-половину, все живущее постигнет му­чительная смерть...

... И еще одно грозное открытие: Луна вместо своего обычного, среднего — в 382.000 километров — расстояния от Земли, на четверть километра очутилась ближе... Этак, она могла и совсем загреметь на Землю...