«Знание-сила» 1964 г, №1, с.16-17

Новые материалы о К, Э. Циолковском

У этих документов необычная, а подчас весьма драматичная история. Ее можно излагать по-разному. Мне кажется, справедливее всего начать рассказ с фотографии, сделанной тридцать лет назад в Калуге известным советским ученым М. К. Тихонравовым. Вглядитесь в снимок: рядом с Циолковским дивизионный инженер Иван Терентьевич Клейменов (генерал-лейтенант инженерной службы, как назвали бы его сегодня).

Почему у Циолковского оказался столь высокий гость? Чтобы ответить на этот вопрос, придется совершить небольшой экскурс в историю советской ракетной техники. Истоки ее можно обнаружить в Москве и Ленинграде. Еще в 1927 году в Ленинграде организовалась Газодинамическая лаборатория (ГДЛ). Деятельность этой организации, занявшейся проблемами ракетной техники, протекала при непосредственном внимании Г. К. Орджоникидзе и М. Н. Тухачевского. Московские ракетчики впервые попытались объединиться в 1924 году, но созданное тогда Общество изучения межпланетных сообщений просуществовало недолго. Энтузиасты ракетной техники объединились вновь в апреле 1932 года, учредив Московскую группу изучения реактивного движения (ГИРД). А затем был создан Ракетный научно-исследовательский институт, во главе которого стал И. Т. Клейменов. Он был начальником института до ноября 1937 года — до его ареста по клеветническому навету.

В ту пору грандиозные задумки Константина Эдуардовича еще казались многим беспочвенной фантастикой. Но Клейменов не принадлежал к числу скептиков. Напротив, он искренне верил, что не за горами день, когда мечты Циолковского станут реальностью.

Молодые создатели советской ракетной техники старались воздать должное ее патриарху. 23 июня 1935 года Ракетный научно-исследовательский институт избрал Константина Эдуардовича почетным членом Технического совета. Из письма, извещавшего о почетном избрании, Циолковский узнал, что институт решил назвать его именем и обозначать буквой «Ц» (начальной буквой его фамилии) отношение веса топлива ракеты к ее остальному весу. Письмо обрадовало Циолковского. Ему было очень приятно узнать, что молодые ученые по достоинству оценили значение «Ц» — числа Циолковского — при расчетах полета ракет.

Надо заметить, что к тому времени у Циолковского с Ракетным научно-исследовательским институтом уже завязались добрые отношения. 21 мая 1935 года Клейменов сообщал Циолковскому, что его статья «Энергия химического соединения вещества и выбор составных частей взрыва для ракетного двигателя» получена и включена в сборник «Ракетная техника». Иван Терентьевич подчеркнул при этом: «для нас было бы очень ценно видеть в Вас постоянного сотрудника этих сборников».

Увы, пожеланию не довелось сбыться. Циолковский вскоре умер и первый же сборник «Ракетная техника», выпущенный в 1935 году, был посвящен его памяти. Это напоминало торжественный траурный салют — создатели советской ракетной техники во всеуслышание объявляли о своей преданности его идеям.

А теперь о письме, фотокопия которого воспроизводится на этой странице. В 1962 году издательство «Молодая гвардия» выпустило в серии «Жизнь замечательных людей» мою книгу о Циолковском. Я писал в ней об избрании Константина Эдуардовича почетным членом Технического совета. Прочитав книгу, вдова бывшего начальника института Маргарита Константиновна Левицкая-Клейменова сообщила мне о переписке Ивана Терентьевича с Циолковским. Письмо, которое мы публикуем, — одно из немногих, не изъятых при обыске во время ареста И. Т. Клейменова. Оно представляется мне интересным. Особенно заинтересовывает следующая фраза:

«Привет и поздравления тов. Лангемаку с успешно оконченной прекрасной работой».

Попытаюсь объяснить, почему эта фраза привлекла к себе внимание. Георгий Эрихович Лангемак, впоследствии разделивший трагическую судьбу Клейменова, был заместителем начальника института по научной части. Лангемак был одним из продолжателей работы над реактивными снарядами, начатой еще В. А. Артемьевым и Б. С. Петропавловским. Не этот ли большой труд, тогда, разумеется, совершенно секретный, имел в виду Константин Эдуардович, поздравляя Лангемака?

Мы не располагаем фактами для того, чтобы категорически утверждать: да, Циолковский знал о работе над боевыми ракетами. Однако у нас есть достаточные основания предполагать, что Константин Эдуардович об этом догадывался.

Высокое воинское звание и военная форма Клейменова уже сами по себе были весьма прозрачным намеком. Не исключено, что Циолковский познакомился с рукописью большой работы — книги «Ракеты, их устройство и применение». В этой книге (повторяю, если ее рукопись попала в руки Циолковского) не только написано, что «ракеты на пороховом топливе дают возможность решить целый ряд артиллерийских задач», но и показаны проблемы, над разрешением которых ломали тогда головы специалисты многих стран мира.

И, наконец, последнее. Пытаясь разобраться в сути публикуемых материалов, я познакомился с одним из свидетелей встречи Циолковского и Клейменова. Он сообщил мне, что прямого разговора о военном применении ракет при встрече в Калуге не было.

— Однако, — заметил мой собеседник, — не исключено, что Ваша догадка не безосновательна. В частности, ее косвенно подтверждает то, что Клейменов подарил Циолковскому несколько фотоснимков гирдовских ракет, попросив при этом не показывать их посторонним людям, а Константин Эдуардович отнесся к этому со всей серьезностью.

Суммируя все это, можно предположить: ЦИОЛКОВСКИЙ ДОГАДЫВАЛСЯ, ЧТО ЕГО УЧЕНИКИ И ТВОРЧЕСКИЕ НАСЛЕДНИКИ ПРОВОДЯТ БЕСПРИМЕРНО ВАЖНУЮ РАБОТУ ПО ОСНАЩЕНИЮ КРАСНОЙ АРМИИ ОРУЖИЕМ ИСПОЛИНСКОЙ СИЛЫ.

Итак, это лишь догадка, только гипотеза. И все же, публикуя новые документы о Циолковском, я не счел себя вправе умолчать о предположениях, возникающих при истолковании текстов.

В 1905 году, прочитав в «Иллюстрированных биржевых ведомостях», что какой-то американец пытается применить ракету для военных целей, Циолковский написал в редакцию решительный протест против такого рода использования его идей. А в 1935 году, если считать возникшее предположение справедливым, он не протестовал, а поздравил. Поздравление Циолковского очень важно для понимания эволюции его взглядов. Оно означает, что Константин Эдуардович понял, какую грозную опасность являет собой германский фашизм.

Разумеется, Клейменов ответил на это письмо. В семейном архиве сохранилась копия его ответа:

«Дорогой Константин Эдуардович!

С удовольствием читал Ваше письмо и с удовольствием пишу Вам снова.

Все материалы, кои Вы считаете уже законченными, направляйте нам.

Все работники Института читают Ваши работы и, с нетерпением ждут новых.

Работаем мы не покладая рук; на днях пустили несколько опытных ракет на высоту порядка 1—2 километра для проверки некоторых выкладок и конструкций. Сейчас широко развертываем экспериментальные работы на стендах и на полигоне.,. Получаем неплохие результаты, жаль, что Вы живете не в Москве, я же три месяца как собираюсь заехать к Вам, но, к сожалению, недавно болел брюшным тифом и не мог осуществить свое намерение.

Думаю, ежели Вы не будете возражать, заехать к Вам в конце июля или начале августа.

Привет от работников Института.

Уважающий Вас И. Клейменов».

Нетрудно догадаться, что Клейменов выполнил свое обещание. Он побывал в Калуге. Свидетельством тому их общий снимок. Документы, которые вы видите, — интересное доказательство связей Циолковского с людьми переднего фронта ракетной науки и техники. Но переписка с Ракетным научно-исследовательским институтом не исчерпывает связей Константина Эдуардовича с ведущими исследовательскими учреждениями в области авиационной и ракетной техники.

Работая над книгой о Циолковском, я не раз слышал от некоторых его старых друзей, что якобы в ЦАГИ плохо относились к Циолковскому и подвергли жестокой критике проект его цельнометаллического дирижабля. Что касается критики дирижабля, то такой факт, действительно, имел место. Но вряд ли следует путать критику с плохим и, как даже иногда утверждают, враждебным отношением к Циолковскому.

Два малоизвестных документа решительно опровергают такого рода утверждения. 29 августа 1935 года Константин Эдуардович получил письмо из многотиражной газеты ЦАГИ, ныне хранящееся в Архиве Академии Наук СССР. От имени коллектива ЦАГИ редакция просила Циолковского выступить на страницах многотиражки. В специальном номере о будущем авиации цаговцы хотели прочесть и мнение Циолковского, познакомиться с его дерзновенными мечтами. Константину Эдуардовичу оставалось жить не более трех недель, но на конверте аккуратно написано: «Отвечено согласием».

Значительно раньше — 30 декабря 1928 года — датирован другой документ — письмо Циолковского, которым он отвечал на приглашение посетить ЦАГИ по поводу десятилетия его существования. Это письмо, ныне экспонирующееся в музее Н. Е. Жуковского, представляет собой бесспорное свидетельство добрых отношений Циолковского с ЦАГИ.

И вот что интересно: если до революции инициативу во взаимоотношениях с Русским техническим обществом, Обществом имени Леденцова, Академией Наук неизменно проявлял сам Циолковский, то в годы советской власти картина совершенно иная. Крупные исследовательские учреждения сами протягивали руку великому калужанину.