"Знание-Сила" №10 1947 год

Давыдов немедленно отложил в сторону бумагу, на которой записывал какие-то расчеты.

— Алексей Петрович! Вы прямо дипкурьер! — загудел он как в бочку. — Для вас такая скорость даже неприлична... Когда вы получили мое письмо с описанием всех обстоятельств находки?

— Вчера утром. Выехал в пять часов. Но, ей-ей, я на вас обижен. Будто вы не могли сообщить мне раньше? Зачем было писать уже post factum? То вы неистовствовали, требуя от меня предполагаемый облик небесного зверя, а когда нашли, — молчали до конца раскопок!

Шатров нервно дернул плечом и забегал по кабинету.

— Не сердитесь, Алексей Петрович, я тоже хотел сделать вам сюрприз. Что из того, если бы вы узнали на две недели раньше? Только волновались бы и томились, изнывая от нетерпенья в своем Ленинграде.

— Я приехал бы туда, ей-ей! — Сердито крикнул Шатров.

— Приехали бы? — изумился Давыдов. — На раскопки? Право, вы совсем переменились, а я не знал...

Шатров не выдержал и улыбнулся.

— Ну, вот так лучше, дорогой друг. Зато вы увидите небесную бестию сию же минуту, — Давыдов направился к шкафу, взялся за петлю ручки, веселый и торжествен­ный. — Как это по-вашему — ок! — Давыдов потянул дверцу, она раскрылась...

Стойте, Илья Андреевич! — вскричал Шатров. Подождите! Закройте!

Удивленный Давыдов послушно закрыл шкаф.

— Я не успел вам прислать свои предположения, пояснил Шатров, — теперь я хочу потерпеть еще несколько минут и прочесть их вам, прежде чем увижу череп небесного пришельца. Очень интересная проверка: может ли наш ум предвидеть далеко, верен ли путь ана­логий, исходящих из законов нашей планеты для других миров?

— Превосходно придумали! Давайте! — Давыдов как бы для верности, запер шкаф на ключ и подошел к столу.

Шатров извлек большие листы бумаги исписанные его ровным, довольно крупным, удивительно четким почерком.

Я не буду читать всего, не терпится, — сознался он. Просмотрим лишь общие выводы. Помните, мы согласились, что общая схема животной жизни, основанная на белковой молекуле и энергии кислорода должна быть общей во вселенной. Мы согласились на том, что вещества, слагающие организм, использованы не случайно, а в силу своей распространенности и своих химических свойств. Мы согласились также, что планета, наиболее пригодная для жизни в любой планетной системе, должна быть сходна с нашей Землей.

Во-первых, в смысле тепловой энергии, получаемой от своего солнца: если оно больше и ярче, — эта планета должна быть дальше, если солнце меньше и холоднее, — условия нагрева, подобные Земле, могут быть на более близкой к нему планете. Правда, огромное большинство звезд подобно именно нашему Солнцу...

Во-вторых, эта планета должна быть достаточно ве­лика, чтобы притяжением своей массы удержать вокруг себя достаточно мощную атмосферу, защищающую от холода мирового пространства и убийственных космических излучений. И не слишком велика, чтобы можно было потерять во время существования в раскаленном виде значительную часть газов, молекулы которых рас­сеялись бы в мировом пространстве. Иначе вокруг пла­неты получится слишком густая атмосфера, непрони­цаемая для Солнца и полная вредных газов.

В-третьих, скорость вращения вокруг своей оси также должна быть близкой к скорости вращения Земли. Если вращение очень медленно, получится убийственный для жизни перегрев одной стороны и сильное охлаждение другой. Если очень быстро, — нарушатся условия равно­весия планеты такой величины, она потеряет атмосферу, сплющится и в конце концов разлетится на экваторе.

Далее... Сила тяжести, температура и давление атмосферы на поверхности такой планеты должны быть, по существу, одинаковыми с нашей Землей.

Таковы основные предпосылки. Следовательно, во­прос — в основных путях эволюции, создающих мысля­щее существо. Каково оно, что требуется для развития большого мозга, для его независимой работы, для мышления?

Прежде всего должны быть развиты мощные органы чувств, и из них наиболее зрение, зрение двуглазое, сте­реоскопическое, могущее охватывать пространство, точно фиксировать находящиеся в нем предметы, составлять точное представление об их форме и расположении. Лишне говорить, что голова должна находиться на пе­реднем конце тела, прежде всего соприкасающемся с окружающим, несущем органы чувств, которые опять-таки должны быть в наибольшей близости к мозгу для экономии в передаче раздражения. Далее мыслящее существо должно хорошо передвигаться, иметь сложные конечности, способные выполнять работу, ибо только через работу, через трудовые навыки происходит осмысливание окружающего мира и превращение животного в человека. При этом размеры мыслящего существа не могут быть маленькими, потому что в маленьком орга­низме не имеется условий для развития мощного мозга, нет нужных запасов энергии. Вдобавок, маленькое жи­вотное слишком зависит от пустяковых случайностей на поверхности планеты — ветер, дождь и тому подобное для него уже катастрофические бедствия. А для того, чтобы осмысливать мир, нужно быть в известной степени независимым от сил природы. Поэтому мыслящее живот­ное должно иметь подвижность, достаточные размеры и силу и обладать внутренним скелетом, подобным нашим позвоночным животным. Слишком большим оно также быть не может, иначе нарушатся оптимальные условия стойкости и соразмерности организма, необходимые для несения колоссальной дополнительной нагрузки — мозга.

Я слишком распространился... Короче, мыслящее жи­вотное должно быть позвоночным, иметь голову и быть величиной примерно с нас. Все эти черты человека не случайны. Но ведь мозг может развиваться тогда, когда голова не является орудием, не отягощена рогами, зубами, мощными челюстями, не роет землю, не хватает добычу. Это возможно, если в природе имеется доста­точно питательная еда; например, для нашего человека большую роль сыграли плоды растений, освободившие организм от бесконечного пожирания растительной массы или же погони и убивания живой добычи. Тогда челюсти могут быть сравнительно слабыми, может развиться огромный купол мозгового черепа, подавляющий собою морду. Можно еще очень много сказать о том, каковы должны быть конечности, но это ясно и так: свобода движений и способность держать орудие, пользоваться орудием, изготовлять орудие. Без орудия нет и не может быть человека. Отсюда последнее — назначение конеч­ностей должно быть разделенным: одни должны выпол­нять функцию передвижения, другие быть органами хва­тания, сложными и многообразными в своих движениях. Все это связано с тем, что голова должна быть поднята от земли, иначе ослабнет способность восприятия окру­жающего мира.

Вывод — форма человека, его облик, как мыслящего животного, не случаен, он наиболее соответствует организму, обладающему огромным мыслящим мозгом. Между враждебными жизни силами космоса есть лишь узкие коридоры, которые использует жизнь, и эти коридоры строго определяют ее облик. Поэтому всякое другое мыслящее существо должно обладать многими, сходными с присущими человеку, чертами строения, особенно в черепе. Да, череп должен быть человекоподобен. Таковы вкратце мои выводы.

Шатров умолк. Сдерживаемое нетерпенье прорвалось наружу.

— Теперь давайте небесного зверя, скорее!

— Сию минуту! — Давыдов остановился у шкафа. — Должен сказать, Алексей Петрович, что вы глубоко правы. Это изумительно. В такие минуты чувствуешь, как могуча наука, чудесное мышление человека...

— Ладно, сейчас увидим это. Давайте его.

Давыдов извлек из шкафа широкий лоток и осторожно поставил его на стол.

Перед Шатровым оказался странный темнофиолетовый череп, покрытый орнаментом из ямок и бороздок, углуб­ленных в кость. Мощный костяной купол — вместилище мозга — был совершенно подобен человеческому, так же как и огромные глазные впадины, направленные прямо вперед и разделенные узким костным мостиком пере­носицы. Вполне человеческими были и круглый, крутой затылок, и короткая, почти отвесная лицевая часть, утоп­ленная под огромным, надвинутым на нее лбом. Но вместо выступающих носовых костей была треугольная ямка. От основания ямки верхняя челюсть резко выдви­галась вперед — клювообразная, слегка загнутая вниз на конце. Нижняя челюсть соответствовала верхней и также не имела пи малейшего следа зубов. Ее суставные концы упирались почти горизонтально в ямки на концах широких отростков, спускавшихся вниз впереди круглых больших отверстий по бокам черепа, под висками.

— Он прочен? — тихо спросил Шатров и на утвердительный кивок Давыдова взял череп в руки. — Вместо зубов, видимо, режущий роговой чехол, как у черепахи? — снова спросил Шатров и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Строение челюстей, носа, слухового аппарата довольно примитивно... эти ямки на костях, скульптура показывают, что кожа очень плотно прилегала к кости без подкожного мышечного слоя. Такая кожа вряд ли могла иметь волосы. А отдельные кости — в них, конечно, нужно разобраться. Посмотрите: челюсть из двух костей — все это тоже более примитивно, чем у человека...

Со строгим лицом Шатров вбежал прямо в кабинет

— Значит, их эволюционный путь до мыслящего существа был короче, — вставил Давыдов.

— Именно так. Там, на их планете, могла быть несколько иная природная обстановка, другой ход геологических процессов, другие условии естест­венного отбора. Вот по­чему, если возраст раз­ных планетных систем, как и звезд, примерно одинаков, они опередили нас на семьдесят мил­лионов лет! Интересно, вы определили состав этой кости?

— Точно нет. Но все же знаю, что она в ос­новном не из фосфорно­кислого кальция как у нас, а...

— Из кремния? — быстро перебил Шатров.

— Вы правы. И это понятно — кремний по химическим свойствам во многом аналогичен углероду и вполне может быть использован в биологических процессах.

— Но скелет? Другие кости? Неужели ничего не нашли?

— Абсолютно ничего, кроме... — Давыдов вытащил из шкафа второй лоток, — вот этого.

Перед Шатровым оказались два небольших металли­ческих обломка и круглый диск около двенадцати санти­метров в диаметре. Маленькие обломки имели грани одинаковых размеров, но обратно расположенные на каждом куске. В общем каждый обломок походил на усеченную семигранную призму.

Обломки были сделаны из металла, по тяжести похо­жего на свинец, но отличавшегося большей твердостью и желтовато-белым цветом.

— Отгадайте, что это такое, — предложил Давидов, подбрасывая на ладони тяжелый кусочек.

— Почем я знаю, сплав какой-нибудь... — буркнул Шатров. — Впрочем раз вы спрашиваете, — наверное, что-либо не совсем обыкновенное.

— Да, это гафний, редкий металл, похожий по свой­ствам на медь, но тяжелее ее и несравненно более тугоплавкий. И у него есть еще одно интересное свойство — большая способность испускать электроны при высоких температурах. Это кое-что значит, особенно если вы посмотрите еще это странное зеркало.

Шатров взял металлический диск, тоже оказавшийся крайне тяжелым. Край диска был закруглен и имел одиннадцать насечек, располагавшихся по окружности диска на одинаковых расстояниях. С одной стороны поверхность диска была слегка углублена, отполирована и тверда. Это был прозрачный, как стекло, слой под которым виднелся чистый серебряно-белый с одного края разъеденный и покрытий бурым налетом. Прозрачный слом охватывался кольцом твердого сине-серого металла, из которого, собственно и состоял весь диск. На оборотной стороне диска в центре располагался кружок такого же прозрачного вещества, покрытого матовым налетом, с выпуклой, а не с вогнутой, как на другой стороне, поверхностью. Диа­метр этого кружка не превышал шести сантиметров. Вокруг него был тот же сине-серый металл, по которому кольцом шли вырезанные или выбитые звездочки с различным числом лучей — от трех до одиннадцати. Эти звездочки располагались без видимого порядка, но были ограничены двумя спиральными линиями, вписанными одна в другую.

— Металл, из которого состоит диск, — тантал, твердый, необычайно стойкий. Прозрачная пленка сделана из неизвестного химического соединения. Простой ка­чественный анализ не дал результатов, а более сложного исследования я еще не успел сделать. Но металл под пленкой — это индий, замечательный металл.

— Чем замечательный? — не замедлил с вопросом Шатров.

— Этот металл и в наших приборах — лучший показатель наличия нейтронного излучения. А что это индий, я знаю точно, потому что решился высверлить вот здесь для анализа...

— Ведь звездочки — это письмена или что они такое? — взволнованно спросил Шатров.

— Может быть письмена, может быть цифры, а возможно и схема прибора. Но боюсь, что этого мы никогда не узнаем.

— И это — все?

— Все. Разве вам мало, жадный вы человек! И без того у вас в руках такое, что все человечество взволнуется.

— Но все ли вы там перекопали? — не унимался Шатров. — Почему же с черепом нет скелета? Не может быть, чтобы скелета не было.

— Скелет, конечно, был — иначе как же мог быть один только череп у бескостного существа? Перекопано все, даже пески просеяны. Но вряд ли там и могло быть еще что-нибудь.

— Почему вы так уверены, Илья Андреевич? Что дает вам право...

— Простое рассуждение. Мы напали на остаток катастрофы, происшедшей семьдесят миллионов лет назад. Если бы не случилось катастрофы, мы никогда не нашли бы черепа и вообще каких-либо остатков, кроме этих убитых динозавров. Этих-то мы несомненно еще будем встречать. Почему? Да потому, я уверен, что они. — Давыдов указал на череп, недвижно обращавший к друзьям свои пустые орбиты, — были у нас очень недолго — несколько лет, не больше, и снова улетели к себе. Как я пришел к этому заключению, расскажу после. Посмотрите сюда, — Давыдов развернул большой лист миллиметровки, — вот план раскопок. Он, — профессор указал на череп, — находился примерно около берега речного потока, с каким-то своим прибором и с оружием, повидимому использовавшим атомную энергию. Они знали ее и пользовались ею — это несом­ненно, это доказывается вообще их присутствием здесь. С помощью оружия он убил моноклона с большого расстояния. Повидимому, динозавры им здорово досаждали. Потом он занялся каким-то делом и подвергся нападению гигантского хищного ящера. Замедлил ли он пустить в ход оружие или оно испортилось, мы не узнаем Ясно только то, что хищное чудовище было убито всего в нескольких шагах от этого небесного пришельца и, мертвое, рухнуло прямо на него. Его оружие или сломалось, или взорвалось. Поломка прибора освободила скрытый в нем запас энергии, и, видимо, образовалось небольшое поле смертоносного излучения. В этом поле погибли не­сколько случайно попавших в него динозавров — вот эта груда скелетов! По другую сторону, здесь, с юга, излучение не распространялось или оно было слабее. Отсюда подобрались мелкие хищники, растащившие кости скелета небесного пришельца. Череп остался то ли потому, что он был велик для них, то ли придавленный тяжестью гигантской головы динозавра. Впрочем, и часть стервят­ников погибла — вот здесь три маленьких скелета. Все это происходило на дюнных¹) прибрежных песках, и ветер очень скоро похоронил все следы происшедшей трагедии.

¹) Дюны, дюнные пески — передвигаемые ветром обна­женные пески на прибрежьях.

А приборы, оружие? — спросил Шатров.

— Обратите внимание — остались куски и части, сде­ланные из чрезвычайно стойких металлов. Все остальное без следа исчезло, окислилось, распалось, растворилось за десятки миллионов лет. Металлы — ведь не кости, они неспособны окаменевать, пропитываться минераль­ными веществами, цементировать вокруг себя породу. Кроме того, прибор мог быть разорван и разбросан при взрыве или порче оружия, что еще больше способствовало исчезновению металлических частей.

— Схема ваша верна, нужно думать, — согласился Шатров. — Теперь вам как можно скорее нужно изу­чить череп, проанализировать эволюционный путь, отра­женный в структуре костных элементов, и публиковать. Ведь гром грянет!..

Выпуклые светлые глаза Шатрова не могли оторваться от темного черепа небесного пришельца.

Давыдов обнял друга за плечи и слегка потряс.

— Я не опубликую описания этого черепа!..

Шатров изумленно дернулся, но Давыдов крепко при­жал его к себе и, прежде чем он успел что-либо сказать, закончил:

— Изучите и опишите его вы! Вам по праву принадлежит эта честь. Не возражать! — рявкнул он на Шатрова. — Что, вы забыли мое упрямство? Сколько раз упрекали?

— Но, но... — Шатров не находил слов.

— Вот вам и «но»! Геологический отчет о раскопках и выводы о катастрофе, с упоминанием всех моих сотрудников, особенно той, которая обнаружила череп — отчет готов, вот он. Опубликуйте его под моей фамилией вместе с вашим описанием черепа. Так будет справедливо... Верно, Алексей Петрович! — Давыдов перешел на мягкий задушевный тон: — У меня есть другое боль­шое дело. Помните, вы удачно сказали, как одно невероятное зацепляется за другое и становится реальностью. Реальность перед вами — череп небесной бестии. Но эта реальность, в свою очередь, вызывает другое невероят­ное, зацепляется за него, цепь протягивается дальше. И я хочу протянуть цепь дальше!

— Допустим, что так, хотя и не понимаю вас. Но тут попахивает и очень заметно... самопожертвованием. Я не могу принять...

— Не нужно, Алексей Петрович! Поверьте, старый друг, я совершенно искренен. Разве мы не делились в течение всей нашей совместной работы интересными ма­териалами? Позже вы поймете, что и тут произошел такой же раздел. Я не хочу забрать себе всего, да и не к чему. Мы одинаково смотрим на науку, и для нас обоих важнее всего ее движение...

Растроганный Шатров опустил голову. Он не умел выражать чувств, особенно своих глубоких переживаний. И сейчас он молча стоял перед своим другом, весело смотревшим на него. Шатров невольно коснулся рукой черепа обитателя звездного корабля. Корабль ушел в неимоверную глубину пространства, стал недостижимым, абсолютно недостижимым. И все же вот его несомнен­ный, неоспоримый след. Доказательство, что жизнь проходит неизбежную эволюцию, неотвратимое усовершен­ствование, пусть чрезвычайно долгим и тяжким путем. В этом движении закон жизни, необходимое условие ее существования. И если оно не прерывается какими-нибудь случайностями космоса, то в неизбежном результате — рождение мысли, становление человека и, далее, общество, техника, борьба с грозной мощью вселенной. И эта борьба может итти далеко — пришелец из другого мира тому залогом. Они пришли; как, — мы не знаем... но пришли! Был ли у них ракетный корабль или они открыли совершенно новый принцип передвижения в пространстве?..

Шатров вспомнил свое посещение обсерватории и последние слова астронома Вельского о новых принципах понимания пространства. Это «искривление» пространства под воздействием силы тяготения материи послужило в буржуазной науке основой теории о конечности вселен­ной. Новые открытия, не укладывавшиеся в схему «ко­нечного» мира, еще больше запутали не обладавших пра­вильной философской подготовкой ученых Но мы, диа­лектики-материалисты, скоро разберемся в том, что сейчас кажется непонятным и необъяснимым! И тогда — кто знает — нельзя ли пользоваться кривизной пространства для его преодоления, для невообразимо быстрого пере­движения в нем на громадные расстояния?.. тут что-то есть... Эх, если бы их появление случилось теперь, — как много нового узнали бы мы!

Шатров обернулся к другу спокойно и открыто.

Я принимаю ваше... предложение. Пусть будет так. Мне, конечно, придется съездить в Ленинград, утрясти дела и спешно вернуться. Работать здесь. Возить подоб­ную драгоценность недопустимо... Только почему, Илья Андреевич, вы зовете его небесной бестией? Как-то нехорошо звучит — непочтительно.­

— Я просто не могу подобрать названия. Ведь нельзя называть его человеком, если соблюдать научную терминологию. Это человек по мысли, по технике, обществен­ности, но ведь он выработался на иной анатомической основе. Его организм явно не родственен нашему, другой зверь. Вот я и зову его небесным зверем — «бестиа целестис» по-латыни. Можно взять греческий корень для родового названия — пусть будет «терион целестис». Пожалуй, так звучит лучше. А настоящее название — это уже ваша забота.

— Но все-таки, Илья Андреевич, — помолчав, сказал Шатров, — что же останется вам самому?

— Милый друг, я сказал, что протяну цепь дальше. Давно уже думаю я о роли атомных реакций в геологических процессах. А теперь наше необычайное открытие вывело меня из орбиты обычного, подняло на высокий уровень мысли, придало смелости в заключениях, расширило границы представлений. И я хочу попытаться доказать возможность использования могучих источников атомной энергии в глубинах земной коры. Разработать глубинную геологию, чтобы приблизить ее к практической осуществимости... А вы: ... Ваше дело — эволюция жизни и становление мысли уже не только в пределах нашей Земли, но во всей вселенной. Показать этот процесс, дать людям картину великих возможностей, стоящих перед ними. Опрокинуть малодушных скептиков и убогих изуверов, каких еще немало в науке, этим свет­лым торжеством мысли.

Давыдов замолк. Шатров смотрел на друга, как будто впервые его увидев.

— Да что мы стоим! — наконец произнес Давыдов. — Сядем, успокоимся. Я устал.

Оба ученых тихо уселись, закурили и, как по команде, задумчиво уставились на череп, в пустые орбиты стран­ного существа. В кабинете воцарилось молчание. — Давыдов смотрел на выпуклый, изрытый мелкими ямками лоб, представляя себе, что когда-то, безмерно давно, за этой костной стенкой работал большой человеческий мозг. Какие представления о мире, чувства и знания наполняли эту странную голову? Что хранила память жителя чужого мира, какие образы с его родной планеты носил он по нашей Земле? Знал ли он тоску по родному миру, жажду великих истин, любовь к прекрасному? Каковы были человеческие отношения там, у них, какой общественный строй, достигли ли они высших его сту­пеней, когда вся планета стала одной трудовой семьей, без угнетения и эксплоатации, без дикой бессмыслен­ности войн, расточающих силы человечества и энергети­ческие запасы планеты? К какому полу принадлежал этот гость звездного корабля, навсегда оставшийся на чужой для него Земле?

Череп смотрел на Давыдова пусто и безответно, как символ молчания и загадки. «Ничего этого мы не узнаем,— думал профессор, — но мы, люди Земли, тоже имеем могучий мозг и можем о многом догадаться. Вы явились сюда. Но просторы нашей земли были заселены лишь страшными чудовищами, воплощением бессмысленной силы. В тупой злобе и бесстрашии чудовища представляли грозную опасность, а вас было не много. Кучка пришель­цев, скитавшихся в неведомом мире в поисках могучего источника энергии, в поисках собратьев по мысли...»

Шатров взял череп в руки

Шатров искоса посмотрел на задумавшегося Давыдова, тихо взял со стола тяжелый диск и принялся рассматри­вать странный предмет с зоркой наблюдательностью испытанного исследователя. Продвинув диск в яркий круг света специальной микроскопической лампы, профессор поворачивал остаток неведомого прибора во все стороны, пытаясь уловить еще не замеченные детали конструкции. Внезапно Шатров уловил внутри кружка, на оборотной стороне диска, нечто, проступившее под матовой пленкой. Ученый, затаив дыхание, пытался рас­смотреть это, подставляя диск свету под разными углами. И вдруг сквозь мутную пелену, наложенную временем на прозрачное вещество кружка, Шатрову почудились глаза, взглянувшие ему прямо в лицо. Сдавленно вскрикнув, профессор упустил тяжелый диск, и он с грохотом упал на стол. Давыдов подскочил, как подброшенный пружи­ной, поминая своего излюбленного чорта. Но Шатров не обратил внимания на гнев друга. У него появилась новая догадка.

— Илья Андреевич, — закричал Шатров, — есть у вас что-нибудь для полировки? Мелкий карборунд или, лучше, крокус? И замша?

— Конечно, есть и то и другое! Но что это с вами стряслось, чорт и трижды чорт?!

— Дайте мне скорее, Илья Андреевич! Не раскаетесь! Где это у вас?

Давыдову передалось волнение Шатрова. Он встал, широко шагнул и зацепился за ковер. Профессор сердито пнул завернувшийся край, выругался и скрылся за дверью. Шатров вцепился в диск, осторожно пробуя ногтем выпуклую поверхность маленького кружка.

Отсюда подобрались мелкие хищники и растащили кости.

— Вот вам, — Давыдов поставил на стол банки с порошками, чашку с водой и спиртом, положил кусок кожи.

Шатров торопливо, но умело приготовил кашицу из полировального порошка, намазал на кожу и принялся тереть поверхность кружка размеренным вращательным движением. Давыдов с жадным интересом следил за работой друга.

— Этот прозрачный неизвестный нам состав необычайно стоек, — пояснил Шатров, не прекращая работы. — Но он, без сомнения, должен быть прозрачен, как стекло и следовательно, иметь полированную поверхность А тут видите, поверхность стала матовой — она изъедена песком за миллионы лет лежания в породе Даже это стойкое вещество поддалось... Но если снова отполировать его, то оно опять станет прозрачным.

— Прозрачным — и что же дальше? — усомнился Давыдов. Вот с другой стороны диска прозрачность сохра­нилась. Ну, виден слой индия и все...

— А здесь, клянусь сатаной, есть изображение! — возбужденно воскликнул Шатров. — Я видел! Видел глаза! И я уверен, что здесь скрыт портрет звездного пришельца — может быть, того самого, чей череп перед нами. Зачем он тут — может быть опознавательный знак на аппарате или такой у них обычай, — этого мы не узнаем. Впрочем, оно и не важно в сравнении с тем, что вообще нам удалось найти изображение... Посмотрите на форму поверхности — это же оптическая линза... Э... поли­руется хорошо, — продолжал профессор, пробуя пальцем кружок. — Сейчас увидим!

Давыдов, перегнувшись через плечо Шатрова, нетер­пеливо смотрел на диск. На нем под полосами мокрой красной кашицы проступал все более чистый стеклянный отблеск.

Наконец Шатров удовлетворенно вздохнул, стер поли­ровочную массу, смочил кружок спиртом и несколько минут тер его сухой замшей.

— Готово! Ок! — с этими словами он поднес диск к свету, придав ему надлежащее положение, чтобы свет отражался прямо на смотревших.

Оба профессора вздрогнули.

И оба профессора невольно содрогнулись; из глубины совершенно прозрачного слоя, увеличенное неведомым оп­тическим ухищрением до своих естественных размеров, на них взглянуло странное, но несомненно человеческое лицо. Неизвестным способом изображение было сделано рельефным, а главное — необыкновенно, невероятно жи­вым. Казалось, живое существо смотрит, отделенное толь­ко прозрачной стенкой оптической линзы. И прежде всего, подавляя все остальные впечатления, в упор смотрели громадные выпуклые глаза. Они были — как озера вечной тайны мироздания, пронизанные умом и напряженной волей, двумя мощными лучами, стремившимися вперед, через стеклянную преграду, в бесконечные дали пространства. В этих глазах был свет безмерного мужества разума, сознающего беспощадные законы вселенной, вечно бьющегося в муке и радости познания.

И взгляды ученых Земли, скрестившись с этим необычайным взором, глядевшим из бездны времен, не опустились в смущении. Шатрова и Давыдова пронзало радостное торжество. Мысль, пусть разбросанная на недо­ступно далеких друг от друга мирах, не погибала без следа во времени и пространстве. Нет, самое существование жизни было залогом конечной победы мысли над все­ленной, залогом того, что в разных уголках мирового про­странства идет великий процесс эволюции, становления высшей формы материи и творческая работа познавания...

Преодолев первое впечатление смотрящих глаз звезд­ного пришельца, ученые стали рассматривать его лицо.

Большеглазая круглая голова с безволосой, толстой и гладкой кожей не казалась уродливой или отвратитель­ной. Могучий, широкий и выпуклый лоб нес в себе столько интеллектуального, человеческого, равно как удиви­тельные глаза, что они подавляли непривычные очерта­ния нижней части лица. Отсутствие ушей и носа, клювообразный, безгубый рот сами по себе были неприятны, но не могли уничтожить ощущения, что неведомое суще­ство было близким человеку, понятным и не чуждым. Великое братство по духу и мысли безотчетно сказыва­лось при взгляде на изображение. Шатров и Давыдов увидели в этом залог того, что обитатели различных звездных кораблей поймут друг друга, когда будет побеж­дено разделяющее миры пространство, когда состоится наконец встреча мысли, разбросанной на далеких планет­ных островках во вселенной. Ученым хотелось думать, что это случится скоро, но ум говорил о тысячелетиях познания, потребующегося еще для великого расширения нашего мира. И прежде всего нужно объединить народы собственной планеты в единую братскую семью, уничто­жить неравенство, угнетение и расовые предрассудки, а потом уже уверенно итти к объединению разных миров. Иначе человечество будет не в силах совершать величай­ший подвиг покорения грозных межзвездных пространств, не в силах справиться с убийственными силами космоса, грозящими живой материи, осмелившейся покинуть свою защищенную атмосферой планету. Во имя этой первой ступени нужно работать, отдавая все силы души и тела осуществлению этого необходимого условия для велико­го будущего людей Земли.