ОТ РЕДАКЦИИ. Предлагаемая вниманию читателей статья известного американского физика, проф.П. Хэйля, интересна не только авторитетностью ученого имени автора, но и чрезвычайно оригинальной и изящной формой популярного изложения. Повод для написания этой статьи дали проф. Хэйлю недоумевающие письма некоторых из его провинциальных сотрудников, повергнутых в смущение кажущимися разногласиями в стройной системе кругозора современной науки, некоторыми „парадоксами" новой физики, которые неизбежно должны встречаться людьми старой школы в эпоху перелома на грани двух эпох: эпохи старой и эпохи новой физики.

Автор избрал эпистолярную форму изложения, как наиболее живую и отвечающую тому нервному темпу бурного и стремительного развития успехов физики, которое и дало повод к смятению консервативных умов его корреспондентов.

Не желая лишать читателя того впечатления изящной простоты и ясности, которое обусловливается этой формой статьи, Редакция „Вестника Знания"' считает долгом передать последнюю, отнюдь не посягая на ее стиль и лишь кое-где внося небольшую ретушь, необходимую для понимания мыслей автора в наших условиях жизни.

Ученый сидел за письменным столом и читал письмо. Он два раза прочитал его и, положив на колени, стал задумчиво глядеть в окно своего рабочего кабинета.

Вот, что гласило полученное им письмо:

— Простите, что отнимаю у вас драгоценное время, но я переживаю большое душевное смущение. Я в течение тридцати пяти лет преподавал физику в школе повышенного типа и всегда стремился быть в курсе прогресса научных знаний. Временами это представляло для меня затруднения; однако, я всегда так или иначе справлялся с по­ставленной задачей путем настойчивого чтения научных и научно-популярных книг и последующего размышления над прочитанным.

Я изучал физику, еще до открытия Х-лучей — и меня учили, что материя неразрушима. Это начало сохранения материи я рассматривал, вместе со всеми моими современниками, как основной столб храма науки. А теперь — или может быть я ошибаюсь; — я слышу, что это начало уже более не почитается правильным; я слышу, что материя на самом деле может исчезнуть, быть уничтожен­ной. Если это так, то это мне кажется самой странною вещью в современной нам физике.

Разумеется, такое революционное учение должно покоиться на самых твердых основаниях экспериментального доказательства, но я не в состоянии их видеть. Все то, что мне удалось узнать, пови­димому, указывает на то, что новое учение пред­ставляет собою в сущности только теоретический вывод из теории Эйнштейна.

Между тем, я знаю, что ни вы, ни другие уче­ные не приняли бы этого учения, если бы не имели перед собою точных экспериментальных данных. Будьте добры, познакомьте меня с ними. Я пере­живаю очень тяжелое душевное состояние, человека, мысль которого уперлась в тупик".

— „Тридцать пять лет!" тихо промолвил ученый. И вспомнил, что у него самого голова была убелена сединою. Он подвинул к себе лист бумаги, с намерением писать ответное письмо, но остано­вился и снова выглянул в окно, взвешивая, каким образом ему следует отвечать.

— Интересно было бы знать, размышлял он вслух, сколько людей находится теперь в подоб­ном же положении? Может быть, мне лучше напи­сать открытое письмо для помещения его в печати.

Так он и поступил. Вот это письмо:

— Дорогой коллега. — Я хорошо понимаю то затруднительное положение, в котором вы на­ходитесь, так как годы моего студенчества столь же далеки, как и ваши.

Лишь немногие счастливцы сохраняют до конца своих дней умственную гибкость и способность легко усваивать новые основы научного мировоз­зрения; для большинства же людей представляется не только трудным, но прямо-таки невозможным „разучиваться" тому, чему их учили с молоду, Агассис¹ никогда не мог примириться с учением об эволюции, а лорд Кельвин² лишь с большим трудом поверил в возможность того, чтобы энергия, испу­скаемая радиоактивными веществами, действи­тельно, исходила изнутри их атомов.

¹ Луи Агассис (Agassiz) знаменитый американский естествоиспытатель, профессор геологии и зоологии, автор капитальных трудов по геологии и сравнительной анатомии (на русский язык переведены его „Геологич. очерки"). В широких кругах американского общества известен не столько научными трудами, сколько реакционными публицистическими выступлениями, с упрямством отстаивавшими об­ломки старого религиозно-мистического мировоззрения от победоносного натиска учения Дарвина.

²Известный английский физик Кельвин (Вильям Томсон 1824 — 1907), автор крупнейших теоретических исследований по теплоте, механике и электричеству.

Вы совершенно правы, говоря, что в настоящее время начало сохранения материи признается вер­ным только приблизительно. Опытное доказатель­ство этого положения, открытое в ХIХ столетии, теперь, как и прежде, остается одинаково справедливым. Дело в том, что отступления от этого закона количественно слишком малы, чтобы наши экспериментальные средства могли их констатировать.

Вы знакомы с классическими опытами Лавуазье и других исследователей; вы знаете, что мы можем сжечь в замкнутом сосуде какое-либо вещество и затем обнаружим, что вес сосуда вместе с его со­держимым (насколько лишь мы можем распознать), остается тем же самым, каким он был до сожжения. Вы твердо запомнили, что если мы учтем все вещества, принимающие участие в какой-нибудь химической реакции, то в исходе ее мы не обнаружим ни прироста, ни убыли их массы. Вам известно так же, что масса тела не претерпе­вает изменения в результате тех физических пе­ремен, каким мы подвергаем ее; к таковым отно­сятся: нагревание или охлаждение тела, переходы его из твердого состояния в жидкое или из жид­кого в газообразное.

Современная же физическая теория, не колеблясь, объявляет, что такого рода утверждения представляют собою только большое приближение к истине. Несколько наглядных пояснений наилуч­шим образом покажут в точности, сколь близко положения эти подходят к истине.

Вода при температуре кипения весит немного больше, чем при температуре замерзания, Приэтом разность в ее весе достигает, примерно, пяти триллионных частей ее первоначального веса. Для боль­шинства же других тел эта разность еще меньше.

Замерзание воды также предполагает неболь­шую убыль ее массы, составляющую около трех триллионных частей ее первоначального веса. Эго опять-таки является лишь крайним случаем, так как отвердение большинства других тел пред­полагает еще меньшее изменение в их массе.

В качестве наглядного пояснения того же дей­ствия в химической реакции рассмотрим образо­вание воды из кислорода и водорода. Вес обоих этих газов, до их соединения, больше веса полу­чающейся от такого соединения воды, приблизи­тельно на одну шестибиллионную ее часть. Для большинства же химических реакций эта разность еще гораздо меньше.

Изменения радиоактивных веществ могут дать более значительные разности, доходящие даже до одной десятитысячной части их первоначального веса; однако, такие изменения совершаются лишь в течение долгих периодов времени, выражающихся многими тысячелетиями.

Такого рода изменения совершенно недоступны нашему умению взвешивать тела. При чрезвычайно тщательно совершаемой операции взвешивания и при пользовании сравнительно большими массами тел, мы в состоянии достигнуть точности, доходящей лишь до одной биллионной части.

Тут вы, естественно, спросите меня, каким же образом в состоянии мы дойти до столь точного определения такой крайне малой потери массы, раз потеря эта так разительно превосходит нашу способность точного взвешивания? На это я отвечу, что это уже вопрос теоретических вычи­слений. Но позвольте мне отложить всякое обсу­ждение этой теории до тех пор, пока я не объяс­нил ее характера.

В каждом из упомянутых мною случаев, все равно — к какой бы категории явлений они ни относи­лись, к физическим или к химическим, мы имеем дело с эволюциею энергии. Горячая вода подверг­лась охлаждению вследствие излучения ее теплоты. Вода при замерзании выделила из себя скрытую теплоту отвердевания. Взрыв водорода и кислорода освобождает тепла более, чем большинство хими