«Вокруг света» 1981 год №1

А.Харьковский,
наш спец. корр.

ПОД СОЗВЕЗДИЕМ ОРИОНА



ТЕЛЕСКОПЫ — ЗА АТМОСФЕРУ!

...В
ысоко над нами, отрезанный полосой тумана, поднимался Арарат. Подсвеченный лучами низкого, невидимого солнца, он напоминал некое космическое тело, готовое вот-вот причалить к Земле. Пожалуй, ничто больше не говорило здесь, в поселке Гарни, о причастности этого места к космосу: ни пусковых комплексов, ни конусов ракет. Два десятка розовых из туфа домов в зеленых гирляндах кустов бежали к горам и останавливались, замерев на краю ущелья. Внизу шумела река.

— А где же ваши телескопы? — оглядывался я в надежде увидеть хоть один астрономический купол.

Джульетта Оганесян улыбнулась:

— Обсерватории наши далеко, отсюда не видно — на космических станциях. Наблюдения ведут космонавты. Я же по ночам предпочитаю спать, — рассмеялась девушка и развела руками: мол, увы, но специалисты по внеатмосферной астрономии сами пока в космос не летают. — Однако мы готовим космонавтов-наблюдателей на Земле, консультируем их на орбите, ну и, разумеется, обрабатываем полученные результаты. Немалая часть этой работы делается здесь, в лабораториях Гарни...

Спрашиваю, как Джульетта стала астрономом. Наверное, сказалось влияние Бюракана, одной из лучших обсерваторий мира? Джулия не отрицает: экзамены сдавала самому Амбарцумяну... Уже с третьего курса — училась на физическом факультете — ездила в Бюракан слушать лекции и наблюдать. В университете считали, что будущий астроном должен расти, набирать силы среди коллег.

Перед студенткой раскрывалась величественная картина: парад звезд, планет, туманностей... У каждого небесного тела был свой век, как правило, несоизмеримый с веком человека. Но судьба была схожей с человеческой: звезды, как люди, рождались, жили, старели, умирали. Джулия интересовалась эволюцией звезд, загадкой их недр, где, как считают, бушует термоядерное пламя. Ей были ближе физические процессы: она мечтала, что люди, разгадав суть процессов внутри звезд, создадут на Земле термоядерное солнце — неиссякаемый источник энергии.

Мир звезд вызывал у нее противоречивые чувства. Ей было жутко и неуютно в бесконечности пространств среди светил-долгожителей. Думалось: а что там, за границами вселенной? И Джулия все больше углублялась в теорию астрофизики, как бы желая проверить гармонию космоса алгеброй расчетов. Ее влекло не наблюдать, а сопоставлять, размышлять. Быть бы ей, как говорят, чистым теоретиком... Но вдруг произошла встреча, которая усложнила и изменила всю ее судьбу. Джулия познакомилась с профессором университета, членом-корреспондентом АН Армянской ССР Григором Арамовичем Гурзадяном.

Профессор Гурзадян знакомил студентов третьего курса, и среди них Джульетту Оганесян, с азами новой, внеатмосферной астрономии. В небе все видно? Однако предсказанные теоретиками сверхплотные нейтронные звезды были обнаружены в не достигающих поверхности Земли рентгеновских лучах. Мы судим о вселенной по световым лучам, однако, говорил Гурзадян, «в энергетическом балансе вселенной на собственно оптическое излучение приходится ничтожная доля, основу же этого баланса составляют ультрафиолетовые, рентгеновские и гамма-излучения... Между тем наши умозаключения о строении и развитии вселенной до недавнего времени еще зиждились на той скудной, по сути дела, информации, которую мы черпали средствами только наземной астрономии, то есть в оптических лучах».

Эти слова потрясали. Небо казалось теперь Джульетте глухим непрозрачным куполом с узкой щелью, пропускающей свет. Но как же можно познать вселенную, ведя наблюдения только с поверхности Земли? Увеличивать размеры и мощность телескопов? Однако этим не устранить мерцание звезд, которое вызывается волнениями воздушного океана и «является настоящим бичом на пути дальнейшего повышения разрешающей способности наших телескопов, — писал Гурзадян и добавлял: — Увеличению диаметра астрономических зеркал, разумеется, должен быть предел, но устремлениям человека проникнуть в дебри вселенной границ существовать не может».

И Гурзадян предлагает поднять большие телескопы в космос, заглянуть далеко за горизонт известного нам мира. Добиться такой зоркости, чтобы увидеть вблизи звезд отдельные планеты — возможные колыбели внеземных цивилизаций!

Вокруг Гурзадяна собирались ученики, готовые идти за ним куда угодно, даже в космос. Была середина шестидесятых годов: на орбиту выходили многоместные корабли. Только молодым армянским ученым все это казалось страшно далеким: космодромы, Центр управления полетами, герои-космонавты. А у них за спиной университет, работа, обычные земные дела. И до космоса им далеко, как до неба...

Когда внеатмосферная астрономия делала первые шаги, армянские ученые приняли посильное участие в наблюдении Солнца с ракет. Правда, телескопы поднимались на большие высоты ненадолго, всего лишь на считанные минуты. Но результаты получались хорошие. По перспективному плану, который в 1959 году наметили академики С. П. Королев, М. В. Келдыш и А. Б. Северный, телескопы должны были занять место на спутниках и будущих орбитальных станциях.

Однажды, вспоминает Гурзадян, к нему подошел космонавт Константин Петрович Феоктистов:

— У вас есть идея внеатмосферного телескопа? Знаете, профессор, проектируется орбитальная станция «Салют». Чем быстрее вы дадите нам параметры своей обсерватории, тем легче будет вписать ее в будущую станцию.

Из Москвы Гурзадян возвратился окрыленный. Собрал научных сотрудников обсерватории. Рассказал об идее первого в стране внеатмосферного ультрафиолетового телескопа. Главное — подняться за пределы атмосферы и зафиксировать на пленку ту ультрафиолетовую часть излучения, которая не достигает Земли. Это сделают космонавты. Армянским же ученым предстояло изготовить саму внеатмосферную обсерваторию, которая получила впоследствии название «Орион».

«У нас было дело. У нас была цель, и нам завидовали», — вспоминает об этих днях инженер Роберт Оганесян. Сам он пришел сюда из другой организации, оставив насиженное место: Роберт сконструировал вакуумную камеру, которая могла пригодиться для исследований вне Земли.

— Берите камеру только вместе со мной, — сказал он Гурзадяну.

— Но я не могу дать вам прежний, высокий, оклад.

На том и порешили.

Привлекала дерзкая идея: создать в пустоте устойчивое основание под телескопом — такое же, как где-нибудь в Пулкове или Бюракане; направить объектив на звезду, удерживать ее в поле зрения должны будут автоматы; сфотографировать ее на пленку и кассеты увезти на Землю. Увезти, потому что большинство операций должен был проводить человек, космонавт-исследователь, первый в истории внеатмосферный астроном-наблюдатель.

Легко сказать, но как создать твердь в пустоте? Армянские космики предложили: подняв «Орион» на орбитальной станции или космическом корабле, сориентировать его по звездам, как бы привязать к ним, используя звездные датчики и очень точные механизмы. Чтобы затем объектив телескопа следовал за звездой, как подсолнух за Солнцем.

Для решения задачи был собран крепкий молодежный коллектив. Кроме Джулии, в него входили Шота и Михаил Арутюняны, Ашот и Артабазд Захаряны, Норайр Аракелян, Эдуард Какосян, Рафик Айвазян и Юрий Марданян — все они вместе с летчиками-космонавтами СССР Петром Климуком и Валентином Лебедевым были удостоены впоследствии премии комсомола Армении. Общей компоновкой обсерватории руководил Александр Кашин.

Космос — арена для соревнования, и ребята понимали: не успеют вовремя сделать «Орион», могут прийти другие энтузиасты со своей идеей. А места на борту космических кораблей не так уж много.

— Работали мы, не зная ни дня ни ночи, — вспоминает один из создателей «Ориона». — Обедали и ужинали в складчину в обсерватории. Космос диктовал свои жесткие сроки. И когда «Орион» был наконец готов, вместе с разработчиками благодарность получил и шофер, который развозил нас иногда по домам...

«ОРИОН» НА ОРБИТЕ

— Нет ничего неправильнее, чем представлять дело так: из Еревана привезли «Орион», установили его на борту космического корабля, а мы, космонавты, уже подняли его на орбиту, — говорит летчик-космонавт Валентин Витальевич Лебедев. — Здесь не было творцов и исполнителей. Все те, кто готовил внеатмосферный телескоп и осуществлял полеты с ним, — соавторы космического эксперимента. Сотни часов конструкция «Ориона» не только испытывалась, но доводилась и исправлялась, прежде чем создатели его смогли присутствовать при радостном событии: обсерваторию установили на борту станции «Салют». Пока на Земле.

Началась подготовка космонавтов для работы на орбитальной станции. Григор Арамович и Джулия консультировали их, читали лекции по астрономии в Звездном городке. На занятия приходил чуть ли не весь отряд космонавтов. Однажды Гурзадян спросил: «Кто будет наблюдать с помощью «Ориона»?» Его познакомили с инженером-электронщиком Виктором Пацаевым.

Виктор отличался в отряде своей... незаметностью. Аккуратно посещал лекции. Много часов проводил на испытательном стенде «Ориона», не только привыкая работать с внеатмосферным телескопом, но и внося в конструкцию обсерватории свои идеи. Пацаев считал, что инженер сам лично должен опробовать свои конструкции на орбите.

— Учитесь терпению у Пацаева, — сказал как-то Сергей Павлович Королев.

В 1971 году Добровольский, Волков и Пацаев приехали в Гарни. Здесь они закончили подготовку к работе с «Орионом». Прощаясь, Пацаев сказал Гурзадяну:

— До чего же здесь хорошо у вас. Вернусь, попрошусь к вам сюда работать. Примете?

6 июня 1971 года «Союз-11» стартовал.

Долгим и трудным был путь к этому старту, к первой длительной экспедиции вне Земли, к рождению внеатмосферной обсерватории.

...В январе 1969 года космонавт Владимир Шаталов вывел на орбиту «Союз-4», а Борис Волынов, Алексей Елисеев и Евгений Хрунов — корабль «Союз-5». Корабли провели стыковку на орбите, Елисеев и Хрунов вышли в космическое пространство, выполнили ряд научных экспериментов, а затем перешли в орбитальный отсек «Союза-4».

...Год спустя Андриян Николаев и Виталий Севастьянов совершили первый в истории длительный полет на «Союзе-9». ТАСС сообщал: «Бортинженер Севастьянов в момент нахождения корабля в тени Земли опознал звезду Вега и, используя систему ручной ориентации, ввел ее по оптическому визиру в поле зрения звездного датчика».

...В начале 1971 года на орбиту вокруг Земли была запущена первая долговременная научная станция «Салют». 24 апреля «Союз-10» с В. А. Шаталовым, А. С. Елисеевым и Н. Н. Рукавишниковым на борту состыковали с «Салютом» свой корабль и провели в совместном полете более пяти часов.

И вот запуск «Союза-11»...

«Союз-11» состыковался с орбитальной станцией «Салют» на следующий день после старта. Их совместный полет продолжался 23 дня. Пацаев уверенно стал работать на внеземной обсерватории «Орион». «Известия» в те дни писали: «Пожалуй, с тех пор, как Галилей направил в небо первый телескоп, это один из самых революционных шагов в астрономии».

А с Земли за полетом следили создатели «Ориона». С борта космической станции картина звездного неба менялась в зависимости от ее положения в пространстве. Здесь несложно растеряться даже профессиональному астроному. Однажды Джулию разбудили среди ночи. «Пацаев спрашивает, что это за красная звездочка в объективе?» — «Это Марс», — ответила Оганесян. Вопрос этот был единственный. В дальнейшем Пацаев разбирался даже в самых сложных астрономических ситуациях, словно годы провел у земных телескопов. Когда бы ни спросили из Центра управления полетами, что делает Пацаев, командир отвечал: «Как обычно, работает с «Орионом». Данные медицинских приборов свидетельствуют: во время астрономических сеансов у Пацаева наблюдалось приподнятое настроение.

Этот полет длился почти месяц! А опыта столь долгого пребывания в космосе не было тогда ни у кого в мире. Особенно опасались врачи. Как космонавты перенесут двухнедельный рубеж: не затоскуют ли?.. Вероятно, поэтому на 14-й день после старта была дана команда отдохнуть, поговорить о чем-нибудь постороннем.

— Какая у вас погода?

— Отвратительная: льет как из ведра.

— Ох, как мне хочется под дождь! — донеслось из космической бездны.

«С той поры, — вспоминает Гурзадян, — где бы ни застал меня дождь, в Москве ли, в Ереване, я выхожу постоять под его струями. В память о Волкове, Пацаеве, Добровольском».

Как известно, герои погибли во время возвращения на Землю. Совершил посадку спускаемый аппарат «Союз-11», возвратились пленки, сделанные на «Орионе», дневник полета с записью Пацаева: «Вернусь — расскажу...»

С тех пор множество «Союзов» побывало на орбитах. Первая долговременная космическая экспедиция не стала последней.

КАЖДЫЙ ПОЛЕТ — ПЕРВЫЙ

«Космонавты как бы передают эстафету один другому, и каждый очередной полет — продолжение предыдущего», — пишет летчик-космонавт СССР Петр Климук. Я сижу, читаю его книгу «Рядом со звездами» в московской квартире космонавта Валентина Лебедева.

— Петя, конечно, прав, — говорит Лебедев, приглашая меня в свой кабинет. — Только для каждого из нас очередной полет все равно первый — другие задачи...

Возвращаю Валентина к временам «Ориона», и он вспоминает, как включили его в отряд космонавтов и стали готовить для полета на «Союзе-13».

— Вначале проходил подготовку со всеми, по общей программе — в это время было решено установить на «Союзе» более совершенную, чем на «Салюте», обсерваторию «Орион-2». Пропадал все дни в планетарии, изучал назубок карту звездного неба, а у каждой звезды еще греческое название, так я все зубрил. К нам приезжал профессор Гурзадян, расспрашивал нас прямо в планетарии. А вскоре был сформирован наш экипаж: я и Петр Климук.

Климук дополняет Лебедева в своей книге: «Собственно, полет наш был подготовлен по программе Бюраканской обсерватории. К нему мы старательно готовились. Десятки дней провели с Валентином в обсерватории, всматриваясь в ночное небо слушали лекции специалистов... Не один раз побывал я в то время в Армении, в Ереване и на Севане, познакомился и даже подружился с членом-корреспондентом АН Армянской ССР Г. А. Гурзадяном. Он возлагал на нас большие надежды. Однажды даже пошутил:

— Сколько звезд заспектрографируете, столько звездочек будет на бутылке коньяка, с которой я вас встречу после полета...»

Петр Климук вспоминает: «А потом был Байконур и, наконец, тот день, 18 декабря... Не знаю, может и забилось у меня сердце чаще, но тревоги, а тем более страха, не было». О том, что так оно и было, свидетельствует такая деталь: уже тогда Климук вместе с Севастьяновым готовился к следующему совместному полету. Улетая с Лебедевым, Петр Ильич попросил: «Виталий, не отдавай никому мое место в корабле». Затем ту же просьбу повторил во время сеанса связи с орбиты.

— Страха не было, — подтверждает Валентин Лебедев, — было огромное желание продолжить работу, начатую тремя нашими товарищами на «Салюте». Я прямо-таки с нетерпением ждал, когда начну работать с «Орионом-2»...

И вот команда с Земли:

— «Кавказы», я — «Заря»... На следующем витке выполнить эксперимент с «Орионом-2». Основная звезда — Сириус...

Петр Климук вспоминает: «Мы с Валентином заняли свои рабочие места: я — за пультом управления кораблем. Валентин — за пультом управления телескопом. На Земли мы находили Сириус за несколько секунд. А здесь? Смотрю в стекло визира. Замечаю созвездие. Какое? Напрягаю память. На Земле проще: там видишь созвездие целиком, а здесь визир осматривает его какую-то часть — несколько звездочек. Но глаз, как говорится, набит: узнаю Орион. Легким поворотом ручки управления нахожу «голову» созвездия. Сейчас все просто: Сириус, он в созвездии Большого Пса, находится внизу по направлению пояска Ориона. Осторожно разворачиваю корабль и неожиданно чуть ли не улыбаюсь от радости: в «глазу» визира Сириус. Стабилизирую корабль и предупреждаю бортинженера:

— Сириус в перекрестии! Не двигаться!

Валентин отвечает:

— Понял! Навожу визир телескопа!»

— Работали строго по программе? — спрашиваю Лебедева.

— Что значит строго? Полет — дело творческое, программа тоже может меняться в зависимости от условий...

— В космосе?

— И на Земле...

Космический корабль на орбите, а на Земле продолжают соревноваться между собой программы. Если почему-либо не удастся одна, ей всегда есть замена. А за каждой программой стоят коллективы, месяцы, а то и годы труда.

Во время полета «Союза-13» выяснилось, что баллистические расчеты, сделанные Джульеттой Оганесян, неверны. А это значит, что на следующих сеансах нужные звезды не попадут в поле зрения «Ориона-2».

— Это и понятно: поручили столь ответственные расчеты какой-то девчонке...

Такой шепоток слышали армянские астрономы у себя за спиной.

К Гурзадяну подошел космонавт К. П. Феоктистов: «Сделайте доклад о полете. От этого зависит отношение к эксперименту». Член-корреспондент АН СССР Б. В. Раушенбах взял Гурзадяна под руку: «Я помогу вам. Давайте поработаем вместе».

Ночь прошла без сна. Наутро на стене висели ватманские листы с расчетами.

Гурзадян говорил минут сорок, но при этом страшно волновался. После доклада к нему подошел руководитель полета космонавт Алексей Елисеев: «Давайте уединимся. Выводы из доклада я сделаю сам». Потом доложил Главному конструктору. Лицо у Главного посветлело, он передал по громкой связи:

— Сегодня работаем по плану. На завтра — программа А-4.

А-4 означает вести наблюдения на «Орионе-2» четыре витка подряд. Более насыщенной, более «роскошной» программы в арсеналах исследователей просто не было. Лица у Гурзадяна и его учеников Джульетты Оганесян, Марата Крмояна и Александра Кашина засияли от радости.

— И дальше все шло по программе?— спрашиваю я Лебедева.

— Да.

Вспоминает Петр Климук: «Специалисты были довольны. Григор Арамович Гурзадян лично приехал в Звездный, чтобы поблагодарить нас за сделанную работу. Особенно рад был чистоте спектров. Вуаль от свечения ночного неба, мешающая наблюдать звезды с Земли, почти отсутствовала. Рад был ученый:

— Теперь мы имеем спектрограммы звезд, которые до нас вообще никто не получал. К тому же в той области спектра, что вообще недоступен для наземных наблюдений. Тысячи звезд! Где я вам такой многозвездный коньяк найду? — спрашивал он, шутя. — Такого нет даже в Армении.

Взял ставший знаменитым снимок: одна звезда среди роя других, более слабых светил, и надписал: «Дорогому Петру Ильичу. Г. Гурзадян».

Прощаясь с Лебедевым, оглядываю его кабинет. На стене фотография: он — командир отряда на строительстве БАМа. Рядом удостоверение члена ЦК ВЛКСМ — он был им ряд лет. На столе самодельный прибор, напоминающий логарифмическую линейку.

— Когда мой корабль приблизится к станции «Салют», с помощью этого устройства я проверю расстояние между ними — не врут ли приборы.

— Значит, будут новые полеты?

Лебедев удивлен: разве может быть иначе?

Наш разговор состоялся в те дни, когда подходил к концу самый долговременный полет на орбитальном комплексе «Салют-6» — «Союз».

— Заметьте, — сказал Валентин Витальевич, — с каждым полетом растет удельный вес астрофизических экспериментов. Экипаж первого «Салюта» и мы работали с «Орионом», а экипажи «Салюта-6» — с субмиллиметровым телескопом и радиотелескопом. Человек вышел в космос, чтобы раскрыть тайны Земли и неба, и каждый эксперимент как бы ступень лестницы, уходящей ввысь.

Как говорили древние: «Ноги на земле, в звездах — взор...»

Гарни — Ереван — Москва