За круглым столом

«Уральский следопыт» 1979 год №4 с. 67

За круглым столом — фантасты

Готовя этот номер, мы обратились к ряду писателей-фантастов с просьбой ответить на нашу анкету.

Полученные ответы словно бы собрали за редакционным столом непохожих, разно думающих и пишущих, во многом друг с другом не согласных, но, на наш взгляд, одинаково интересных собеседников.

Текст анкеты — перед вами. И вот как ответили на нее писатели-фантасты...

(ответ только Стругацкого - Хл.)
Борис СТРУГАЦКИЙ

1. Фантастику любил с детства. В школьные годы читал и перечитывал все, что мог достать. Любимые писатели были: Уэллс, А. Беляев, Конан Дойль. В восьмом классе (1948 год) по литературе задали домашнее сочинение на абсолютно произвольную тему. Я написал фантастический рассказ, снабдив его соответствующими иллюстрациями. Это и было «самое-самое первое НФ произведение», которое мне удалось дописать до конца. Опубликовано оно не было — двумя годами позже я его сжег в припадке самокритики. Серьезно писать фантастику мы с братом начали в середине пятидесятых. По-моему, главной причиной была острая нехватка любимой литературы. (Помню, как в десятом классе переписывал от руки «Остров доктора Моро» — получить его в собственность не было никакой возможности.) Другая причина: очень уж серыми и скучными были немногие выходившие тогда НФ книги, писанные в рамках Теории Ближнего Прицела. Хотелось продемонстрировать кому-то (себе? друзьям?), что писать можно и нужно интереснее и живее.

2. Скажем так: более всего интересуют меня ростки будущего в сегодняшнем дне и наиболее живучие остатки сегодняшнего (и вчерашнего) дня в будущем.

3. Что называть кризисом? Вот если бы писатели-фантасты не могли писать по-новому, а читатели не желали бы читать то, что написано в прежней манере, — вот тогда я назвал бы ситуацию кризисной. Однако не наблюдается ни спада читательского интереса к фантастике, ни бегства из фантастики писателей-фантастов. Единственный спад, который заметен в фантастике последних лет, это спад издательской деятельности: меньше названий, меньше печатных листов, меньше новых имен. Если этот спад продолжится и далее, шансы на появление новых Ефремовых и Беляевых резко упадут. Ведь всякий молодой писатель может совершенствоваться и расти только в том случае, если есть возможность печататься.

4. Взаимоотношения эти чрезвычайно сложны и могут служить предметом специального исследования. В самом же упрощенном виде эти взаимоотношения сводятся к обмену идеями. Поэтому, между прочим, и сугубо техническая фантастика не исчерпает своих возможностей до тех пор, пока не исчерпают себя техника и технология вообще.

5. Фантастика есть род литературы и управляется поэтому законами литературы, а не науки. То, что является невозможным с точки зрения науки, вполне допустимо в литературе. Ограничения и пределы фантазии устанавливаются поэтому лишь чувством меры и литературным вкусом автора.

6. Одна из главнейших функций фантастики — будить воображение читателя. Воображение же «есть качество необычайной важности», и нужно оно будущим «лирикам» никак не меньше, нежели будущим «физикам».

7. Растворился ли Уэллс-фантаст в Уэллсе-реалисте? А Чапек? А Воннегут? Не знаю. По-моему, нет. А если и да, то разве это плохо?

8. Я бы назвал, пожалуй, в первую очередь «Эффект Брума» Александра Житинского и «Змий» Александра Щербакова.