«Техника-молодежи» 1990 г. №9, с.24-27

Перед сдачей номера в набор редактор, готовивший статью, позвонил автору, чтобы... Впрочем, никаких «чтобы». Просто позвонил. Теплые отношения могут установиться и между людьми, которые никогда не видели друг друга, общались только по телефону. Автор не мог появиться в редакции. Он был инвалидом. Одним из инвалидов готовившейся ядерной войны.

Итак, я позвонил Владимиру Андреевичу Суворову, многие годы проводившему съемки испытаний атомного и водородного оружия, и узнал, что он... умер. Его не стало в конце марта, вскоре после того, как в нашем журнале вышла очередная его статья (первая была опубликована в «ТМ» М 2 за 1989 г.), где он с профессиональной точностью и вместе с тем редким даром художественного видения рассказал о том, как проходили секретные испытания самой страшной советской военной техники и что за люди принимали в них участие, почему они так мало думали о собственной безопасности.

Его не стало вскоре после того, как состоялся последний наш телефонный разговор, в котором я, человек другого поколения, пытался взглянуть на главное дело его, автора, жизни и задал себе (но вслух!) вопрос: «А был ли смысл рисковать здоровьем ради боеголовок и ракет, которые разорили собственную страну?»

После долгой паузы В. Суворов ответил мне: «Я начинаю думать, что прожил жизнь зря...»

В этих его словах свидетельство того, что он был не из тех людей, которые «не могут поступиться принципами», но мучительно переживают свои заблуждения — и сегодняшние и прежние.

Среди кинодокументов и мемуаров, которые оставил нам Владимир Андреевич, первые бесценные страницы летописи советской космонавтики. Так уж в те годы было заведено: и ядерные взрывы, и мирные старты поручать снимать одним и тем же проверенным исполнителям. В. Суворов говорил мне, что самые счастливые месяцы своей жизни он провел на космодроме «Байконур». И я ему, откровенно говоря, очень завидую. Может быть, потому, что сегодня уже трудно представить, что когда-то весь мир восхищался техническими достижениями Советского Союза, что языковые заимстовования шли из русского в английский, а не наоборот, как сейчас.

Лучшая память о Владимире Андреевиче Суворове — это то, что он запечатлел на кинопленку, и то, о чем успел написать...

В. Ксионжек, редактор отдела науки «ТМ»

Владимир СУВОРОВ

...Как же это? Мы, операторы спецкиногруппы, снимаем важные, этапные работы, раз за разом передает сообщения ТАСС, а никого из журналистов и корреспондентов рядом с нами лет. Сколько интересного материала пропадает... — подумал я, решив что-то записывать так, для памяти, и пошел к Сергею Павловичу Королеву. Он меня принял. В конце разговора ему сказал:

— Может, мои записи никому и не пригодятся, но что-то для истории мы сохраним.

Королев снял телефонную трубку, набрал номер и, когда ему ответили, сказал:

Слева направо: кинооператор В. Афанасьев, летчик-космонавт СССР К. Феоктистов, летчик-космонавт СССР В. Комаров, журналист Г. Остроумов («Известия»), кинооператор В. Суворов.

— К вам сейчас придет Володя Суворов. Заведите ему тетрадь, пусть пишет.

С того времени, окончив съемки, я шел за своей толстой тетрадью, расписывался в ее получении и делал записи.

...Операторы спецкиногруппы. Что это такое? Мы снимаем события, явления и процессы уникальные, быстро протекающие и неповторимые: взрывы, старты. Все это в условиях трудных и частенько необычных. Отсюда следует — дублей не бывает. Съемки только наверняка. Значит, нужно задействовать сразу несколько операторов или использовать выносные дистанционно-управляемые камеры. Предпочтительней — выносные. Лучше не подвергать риску людей. Иногда выносные не помогают, тогда на съемочную точку встает кто-либо из моих коллег...

— К работе приступайте немедленно, — дает нам указание ведущий конструктор Олег Генрихович Ивановский. — Многое уже упущено. Снимайте все и подробней. Главный (он имеет в виду «Эс-Пе» — Сергея Павловича Королева) не прощает упущений.

Мы и предположить не могли, какая громада работы на нас свалится. Пришлось втянуться в неистовый темп, прочувствовать его на себе...

1960 год. Снимаем старт Белки и Стрелки. Выносные поставлены на свои точки. Кабеля для них понадобилось три километра.

...Стих вой сирены. Со стартовой площадки, по крутой дуге опоясывающей ее дороги одна за другой ушли последние машины. Все в укрытиях или безопасной зоне. Возле небольшого окопчика осталась лишь группа людей с киноаппаратами. Рядом полевой телефон. Он пока молчит. Нам должны сообщить время. Первый раз — по десятиминутной готовности. Минуты кажутся часами. Звонок! Аппараты давно расставлены и смотрят в одну точку, туда, где метрах в двухстах высится серебристо-белая сигарообразная громада. Около нее ни души. Сейчас, когда ракета освобождена от ферм обслуживания, видишь, насколько она стремительна, изящна, совершенна. Второй звонок: до старта пять минут! Совсем как в театре, когда приглашают в зрительный зал. Недаром мы в обиходе называем старт «концертом». Третий звонок — минутная готовность. Дальше секунды отсчитываем сами. Даже сейчас включать киноаппараты, особенно выносные, рано. В них запас пленки невелик. Прочь летят папиросы и сигареты. Прекращены разговоры. Все внимание на ракету. Вот прекратил парить кислородом дренажный клапан. Пошел наддув. Слышны глухие хлопки — это сработали пиропатроны. Наступает момент включения первой группы выносных, снимающих отброс большой кабель-мачты.

— Первая! — кричу светотехнику Ильичеву, он за нашим пультом.

— Есть первая! — отвечает тот. С глухим стуком отваливается большая кабель-мачта. На пульте управления выносными загорается три зеленых огонька — по числу работающих камер.

— Стоп, первая!

— Есть стоп! Зеленые глазки гаснут. Следующие мгновения тишины чувствуешь, как затишье перед бурей. Даже ракета притихла. Вот ворона села на вершину ракеты. Сидит, перебирает перышки и ничего не знает. Что с ней будет, когда ракета пойдет?

Волнуемся? Конечно, волнуемся! Тик-так! Тик-так! Это не часы — сердце стучит! Боком, боком, как гонимый ветром лист, ворона все же улетела. Пора!

— Камеры! — даю я команду.

Заработали моторы всех киноаппаратов. Руки автоматически находят стопоры вертикальной и горизонтальной панорам штатива и отпускают их. Теперь для нас ничего не существует, кроме сероватого прямоугольника визира. Отошла малая кабель-мачта. Ракета на бортовом питании. И тотчас мелькнул красноватый отблеск. В кадре — водопады пламени, нет — море огня! И все это красочное великолепие сопровождается оглушительным ревом работающих двигателей.

Водопад пламени оканчивается тонким трепещущим полупрозрачным языком. Рев двигателей постепенно уменьшается. Ракета идет все быстрей — уже ушла за черту облаков, прожгла в одном, подвернувшемся, большую дыру. Еще немного, и яркой точкой работающих двигателей появился белый инверсионный след, но тут же оборвался. А яркая точка уменьшается, тускнеет, уже почти сливается с матовым полем визира. Теперь слышен только звук работающего мотора камеры. До боли напрягаешь глаза, панораму ведешь больше по интуиции. Но вот в кадре опять что-то сверкнуло — разделение! В небе появился светящийся крест. Сейчас где-то падают отработавшие боковушки.

Остановились моторы всех камер. Теперь опять слышно ракету. Но шум уже затихает вдали.

Только сейчас сказывается напряжение, чувствуешь усталость. Съемка заняла всего двести сорок секунд, но они выжали тебя, как лимон... Присаживаемся, закуриваем, чувствую, что рубашка у меня мокрая от пота.

...Прислали нам в Байконур нового ассистента оператора — Олега Тулушева. Молоденький, пижонистый. Ну да ладно, работал бы хорошо. Мы тогда готовились снимать бункер. Помните: «Ключ на старт!» Это оттуда идут команды. Мы — режиссер Косенко, я и светотехники — спустились вниз, а Олегу там делать было нечего, он остался наверху. Как только мы исчезли с глаз, разделся до плавок и улегся загорать. Нашел ведь место! Кругом люди работают, а он как на пляже. Тут появляется Сергей Павлович (было у него такое свойство — «появляться»).

— Молодой человек! Вы что здесь делаете?

Олег Тулушев — громадные очки на небольшом носике, из одежды невообразимой расцветки плавки — бесстрашно отвечает Королеву.

— Да так, Сергей Павлович, появилось свободное время, решил позагорать... Солнышко-то какое! (Он тогда увидел «Эс-Пе» в первый раз.)

Сергей Павлович даже опешил.

— Маррр-р-р-р-ш отсюда! Нашел место загорать!

Очевидцы со смехом рассказывали: «Летел Олег турманом, нигде не останавливался. Встречные, завидя такую картину — бежит некто в плавках по старту, — крутили головой: уж не случилось ли ЧП с ракетой, может, и самим бежать пора! Скандал! Скандал!»

Потом коллективно снимали с него стружку, вдалбливали основы местного общежития и морали.

...За январь и февраль 1961 года мы отсняли тысячи метров пленки. Теперь укладываем для киносъемок на цветном сукне памятную медаль с гербом СССР. Рядом помещаем сферический вымпел, на нем выгравированы очертания материков Земли. Полетят вместе с космической станцией к «утренней звезде»...

Ну а в марте, в очередной приезд в Байконур мы познакомились с «Иваном Ивановичем» — манекеном. В чистой и просторной комнате три человека в белых халатах вскрыли большой опломбированный ящик и, взяв куклу за руки и за ноги, усадили в кресло космонавта. Одет «Иван Иванович» был так: ярко-оранжевый костюм, белый гермошлем, перчатки, высокие шнурованные ботинки — все это придавало ему вид инопланетянина. Голова, туловище, руки и ноги были покрыты синтетическим материалом, обладающим прочностью и эластичностью, близкими по значению человеческой коже. Руки, ноги и шея на шарнирных сочленениях.

9 марта 1961 года. В космос уходит очередной корабль. В кабине корабля собака Чернушка, в кресле космонавта — манекен. Виток вокруг Земли и посадка. Но мы работаем так, будто уже летает человек — проверяем себя. На месте приземления все в порядке. Чернушка жива и здорова. Только вот вид неподвижно лежащего в снегу манекена вызывает неприятные ассоциации. Через гермошлем видны стеклянные глаза. Точь-в-точь разбившийся пилот. Спустя некоторое время поползли обывательские слухи, что космонавт разбился. Вот пошло это откуда...

25 марта 1961 года. Носитель уносит в небо очередной корабль с собакой Звездочкой, опять вместе с «Иваном Ивановичем». Теперь лицо под гермошлемом у него прикрывает кусок поролона с надписью — «манекен».

Приземление прошло благополучно. Только очередное приключение: манекен теперь приняли за иностранного летчика. (Как раз незадолго перед тем был сбит самолет-шпион У-2.) Когда корабль-спутник входит в плотные слои атмосферы, то люди в зоне приземления слышат громкий хлопок, как при взрыве зенитной ракеты. А тут еще появляется яркий парашют с человеческой фигурой под ним, причем одетой для того времени необычно. Видя, что приземлившийся «летчик» как бы залег, приготовившись к сопротивлению, и не отзывается на оклики, милиционер и подоспевшие ему на подмогу окрестные жители по-пластунски подползли к неизвестному со всех сторон и доблестно взяли его «в плен». Представляю, с каким разочарованием они прочитали затем подпись «манекен»!

Все, абсолютно все получается! Королевцы и некоролевцы ходят именинниками. Приближается день, когда в «Восток» сядет человек. Каким он будет, этот человек? И доведется ли снимать его?

Вспомнилось, как впервые познакомился с космонавтами в прошлом году. Все произошло на удивление буднично и просто. Мы работали в цехе, когда среди кораблей-спутников «Восток» появилась небольшая группа молодых офицеров с летными эмблемами на форме. Они осматривали «Востоки» и даже залезали в люк, изучая внутренности «шарика».

— Кто это такие любопытные? — спросил я.

— Будущие космонавты, — ответили равнодушно, без всякого почтения к сказанному. Мы подошли.

Разговор начал Гриша Косенко:

— Ребята, мы вас снимем для фильма — ведь первое знакомство с производством!

— Не-е-т! Нет, нет, нет! Мы сегодня накоротке... Вот завтра!

Наступило и завтра. И мы их впервые сняли. Первых будущих космонавтов, первый раз — для экрана.

Молодые, здоровые, подтянутые ребята с веселыми глазами. Может, здоровье у них и лучше, чем у большинства других, но явно не богатыри. Среднего роста. Говорят, выбирали лучших. Пока их шесть. Все более или менее ровные по характеру. Интересно, какими они станут лет через тридцать?

11 апреля 1961 года. Снимаем митинг, на который собрались стартовики и монтажники. У подножия ракеты — члены Госкомиссии. Среди них и Л. Королев, и М. В. Келдыш. Сегодня именинники Юрий Гагарин и Герман Титов — им дарят цветы, целыми охапками — букетами и не назовешь, а потом вручают символические ключи от старта. Вот и родился новый ритуал. Кто его выдумал? Не знаю. Но это здорово. Называется: «Передача ракеты...»

Королев, Гагарин и Титов вышли прогуляться перед сном.

Еще с вечера были выставлены посты. Они отправляют все машины в объезд, чтобы не шумели у домика космонавтов. Вдали чуть видны отсветы фар переваливающихся с холма на холм машин, еле доносится тихое урчание моторов. Проклятая темень! Видно только силуэты на фоне чуть светлеющего неба. Ставлю в «Конвас» новую кассету — может, вытянем? Иду за Королевым и космонавтами. Все-таки снял их на фоне почти погасшего неба — три удаляющихся силуэта. И не снять их было нельзя!

Утро. Космонавты вышли на крылечко домика.

— Привет! — с искренним удивлением произнес Гагарин, заметив нас.

— Привет! — ответили мы. — А ты как думал? Где же нам и быть?

Физзарядка, утренний туалет, потом легкий завтрак, а потом...

...Саша снимает Гагарина стационарной камерой, только меняет оптику, а я кручусь вокруг, выбирая точки и ракурсы. Юре помогают одеваться четверо. Собственно, амуницию натягивают на него только двое, вторая пара просто следит, как бы первая чего не напутала. И мы под присмотром. Если что нужно, ассистенты немедленно выполняют.

Одевание подходит к концу. Уже шнуруют высокие черные ботинки. Приносят белый гермошлем с яркой красной надписью — СССР. Подключают переносной блок: он вентилирует скафандр. Гагарину вручают особое удостоверение личности, а на случай приземления в малонаселенной или безлюдной местности — пистолет и охотничий нож. Медведи и волки удостоверений не читают.

Юра летит первым. Первому всегда трудней. А ведь он знал о неудаче с Пчелкой и Мушкой — заживо сгоревшими в корабле собаками. Наконец, буквально накануне гагаринского старта все мы были свидетелями неудачного экспериментального пуска ракеты на соседней площадке. Огромный клуб пламени, летящие обломки ракеты — такое зрелище западает в душу глубоко, даже если знаешь, что никогда самому не придется отправиться в космический полет...

Мы выпрыгиваем из автобуса первыми. До ракеты — шагов двадцать-тридцать. В дверном проеме вижу Гагарина. Попрощавшись с сопровождавшими его врачами и Титовым, он осторожно опускается по ступенькам автобуса и вразвалочку, словно медвежонок, вставший на задние лапы, шагает к председателю Госкомиссии. Чтобы снять его, мне приходится перед ним пятиться. Только бы нога не попала между рельсов. Допятился! Чьи-то руки мягко останавливают меня. Значит, налетел на кого-то из начальства. Не выключая камеры, отхожу, все время держа Гагарина в визире. Юра отдает рапорт, потом провожающие начинают прощаться с ним, а я подбегаю к Королеву:

— Сергей Павлович, мне пора наверх.

— Иди.

Хватаю запасную камеру, кассеты, ручные аккумуляторные подвески — и к лифту.

— Королев разрешил, — как пароль, строго говорю дежурному.

Пока лифт ползет наверх, снимаю через проплывающие фермы наш городок. С верхней площадки видно все, как на ладони.

Вон у КП стоит автобус, там Титов, дублер Гагарина. У подножия ракеты Олег Ивановский берет Юру за руку, помогает ему подняться по ступенькам к кабине лифта. Меняю точку съемки, чтобы успеть снять выход из лифта и посадку в корабль. Вот Гагарин на верхней площадке, перед кабиной корабля. В визире четко вижу его лицо — оно спокойно. Увидев меня, на мгновение приостановился, мол, ну и ну, и здесь кино, и пошел к люку. Камера работает, не могу оторваться от визира. Ухватившись за верхний обрез люка, Гагарин чуть задержался, а затем ловко скользнул в кресло.

Вжавшись в угол площадки, продолжаю снимать. В люке виден белый гермошлем Гагарина. Положив на пол камеру, протискиваюсь в «шарик» к Юре и почему-то кричу как глухому:

— До встречи! В Москве обязательно увидимся!

На свой манер ободряю его, хотя это вряд ли нужно было. Пока закрывают люк на болты, опять снимаю. Пора спускаться вниз... Осматриваю свое хозяйство: две камеры на вышке, ниже, на перилах ограждения, еще две, две стоят на козырьке невысокого здания — одна будет снимать силовой пояс, другая — общий план ракеты. Камер, установленных в котловане, четыре: первая даст общий план двигателей, вторая — двигатели крупно, третья задрана на угольнике вверх — будет снимать стартующую ракету снизу, четвертая смотрит на ход из стартового лотка. По периметру котлована расставлено еще несколько камер. Одна стоит у самой земли в защитном броневом кожухе, она должна запечатлеть сам котлован, стартовое устройство и ракету в момент запуска.

Погода как по заказу. Степь какая-то веселая. По дороге, направляясь к нам, пылит «газик». Это проверяется, как выполнена строгая команда на эвакуацию: в радиусе нескольких километров — опасная зона, в ней никого не должно быть. «Газик» подъезжает к нам.

Мы с Филипповым курим. Косенко греется на солнышке и, сидя на футляре от камеры, подбрасывает вверх, а потом ловит маленькие камешки. Ильичев у пульта. Бесчетнов грызет травинку. Объясняем, что мы — киногруппа.

— Никаких киногрупп! Здесь я отвечаю за все — всем в укрытие!

У меня в кармане лежит письменное разрешение работать именно здесь. Как чувствовали — запаслись на всякий случай. Лучшей съемочной точки не найти, и отсюда мы не уйдем. Но уж больно грозный проверяющий попался. Молча достаю блокнот и пишу:

«Расписка

На съемочной точке находимся добровольно. В случае нашей смерти никого не винить. Уйти с точки отказались, несмотря на предупреждение.

12 апреля 1961 года.

Суворов».

Отдаю расписку проверяющему, а он ее не берет. Тогда показываю разрешение. Проверяющий уже другим голосом:

— А что же вы сразу-то? Ладно, все в порядке.

Старт!

Силой газовой струи выметены гигантские клубы пыли и дыма. Как гриб они вспучиваются в стороны и вверх, стремясь закрыть ракету, но не успевают. Сегодня старт ракеты идет не так, как обычно. И первый отблеск пламени поярче, и клубы дыма от сгоревшего топлива поднялись повыше, и звуковой удар посильней. Мы почувствовали даже жар воздуха от ракетных двигателей.

Ракета уже в воздухе, поднимается все выше и выше. Я веду панораму, а в голове один вопрос: А сам полетел бы?