"Техника-молодежи" 1968 г №4, с.22-23

В июльском и октябрьском номерах нашего журнала за минувший год мы начали разговор о будущем, о путях развития советской фантастики, о дорогах научного прорицания. Своими мыслями о связи времен, об особенностях фантастического жанра поделились Аркадий и Борис Стругацкие, Иван Ефремов. Эту фантастическую эстафету продолжает известный писатель, киносценарист и критик Владимир ДМИТРЕВСКИЙ.

В чем же дело? Быть может, в многотысячном отряде советских писателей вовсе нет таких, которые отдавали бы свои талант и мастерство делу процветания отечественной научно-фантастической литературы? Да нет же, есть, и немало! Попробуем вспомнить: Иван Ефремов, Аркадий и Борис Стругацкие, Геннадий Гор, Владимир Владко, Александр Казанцев, Ариадна Громова, Илья Варшавский, Владимир Григорьев, Север Гансовский, Георгий Мартынов, Александр Бердник, Георгий Гуревич, Анатолий Днепров, Ольга Ларионова и десятки, да, десятки молодых литераторов в Москве и Ленинграде, в Киеве и Харькове, в Баку и Ташкенте, пробующих свои силы как фантасты.

Более того, многие признанные мастера сугубо реалистического направления — такие, как Даниил Гранин, Лидия Обухова, Владимир Тендряков, известные поэты Вадим Шефнер и Римма Казакова — все чаще совершают путешествия в «страну фантастики» и находят там материал, отвечающий их творческим исканиям.

Видимо, причина молчания или, если хотите, странной забывчивости всех выступавших с трибуны съезда не в тех, кто пишет, а в том, что они пишут.

Застоявшееся представление о научной фантастике как о литературном жанре, в занимательной и популярной форме повествующем о достижениях современной науки и техники, приводит к тому, что Г. Марков, докладывавший съезду о состоянии прозы, упомянул имя одного из крупнейших писателей-фантастов современности, Ивана Ефремова, лишь в ряду известных наших популяризаторов.

Эти же привычные, как старые домашние туфли, представления, сложившиеся еще в детские годы, во время увлечения Жюлем Верном, мешают понять, что научно-фантастическая литература давно уже перестала быть чтением для детей и подростков. Я мог бы привести множество фактов, опровергающих эту предвзятую точку зрения. Но ограничусь только одним. В «Неделе» (№ 27 за 1967 год) была опубликована маленькая анкета «Кто что читает». Из девяти опрошенных трое, оказывается, читали в момент опроса именно фантастику. Кто же эти люди и какие произведения их занимали? Лауреат Ленинской и Нобелевской премий академик А. М. Прохоров читал «Андромеду» Ф. Хойла и Д. Эллиота; врач-космонавт Герой Советского Союза Б. Б. Егоров — «Трудно быть богом» А. и Б. Стругацких («Блестящая вещь!» — сказал Егоров); член-корреспондент Академии наук СССР лауреат Ленинской премии Л. А. Зенкевич заявил: «Читаю сборник Брэдбери, в восторге от его новелл».

«Неделя» вовсе не является журналом научной фантастики, и, надо полагать, подбор опрашиваемых не был тенденциозным. Между тем находятся еще ученые, которые азартно спорят по поводу научности и антинаучности фантастических произведений, пытаясь втиснуть их в прокрустово ложе «фантастики ближнего прицела». Мне нет надобности повторять аргументы оппонентов, защищающих научно-фантастическую литературу от наскоков людей, которые еще не разобрались в ее сегодняшнем назначении. Я полностью согласен с высказыванием литературоведа Ю. Кагарлицкого, который сформулировал роль и назначение этого вида литературы. Научная фантастика действительно «больше не дает советов по частным отраслям знаний. Она истолковывает мироздание».

Попробуем разобраться. Истолкование мироздания вовсе не предполагает какого-то обобщающего научного труда. Кроме законов природы, которые постигает и открывает человеческий разум, существуют и объективные закономерности общества. Опираясь на них, марксистско-ленинская теория прокладывает пути для практического решения задач коммунистического строительства.

И вот советская научная фантастика дерзает раздвинуть завесу времени, заглянуть в тот самый мир, который мы строим, и не только заглянуть, но и попытаться истолковать его. Прекрасный, гуманный мир, в котором человек обязательно обретет отпущенное на его долю счастье. Мир объединенного человечества, по плечу которому решение сложнейших задач и земного и космического масштабов.

Он, этот мир, гипотетичен? Да, конечно. В деталях, в частностях, в гранях. Ибо грани нового, сопровождающего будущее неисчислимы и, по-видимому, непредсказуемы.

Он субъективен? Да, поскольку каждый художник привносит в создаваемые им картины нечто свое, личное, отвечающее его темпераменту и эмоциональному настрою.

Но вместе с тем мир этот отнюдь не мираж и не досужий вымысел современных маниловых. Строительный материал, которым пользуются его создатели, — это прежде всего научный коммунизм, дополняющая его теория социалистической революции, разработанная Лениным, и богатейший исторический опыт строительства социалистического, а затем и коммунистического общества в нашей стране. Именно эти факторы определили значительность социально-фантастических произведений, в которых смелыми мазками рисуются картины приближенного и далекого будущего человечества, построившего коммунизм во всепланетном масштабе.

Здесь прежде всего следует назвать роман И. А. Ефремова «Туманность Андромеды». Написанный крупным ученым, мыслителем-диалектиком, он покорил умы и сердца не только миллионов советских читателей. Переведенный на многие европейские и азиатские языки, он помог честным, думающим людям, независимо от их национальности и политических воззрений, поверить в то, что далекое грядущее может не пугать, а обнадеживать, не подводить к роковому рубежу глобальной катастрофы, а раскрывать необъятные перспективы дальнейшего гармоничного прогресса и духовного роста наших потомков.

Вот уже целое десятилетие этот превосходный роман остается непревзойденным образцом коммунистической утопии нового типа, созданной на основе тщательного исследования закономерностей развития общества. Трудно переоценить влияние «Туманности Андромеды» на все последующее развитие советской научной фантастики. После его опубликования появились такие произведения, как «Возвращение», «Стажеры» и «Далекая радуга» Аркадия и Бориса Стругацких, «Каллистяне» и «Гость из бездны» Г. Мартынова, «Баллада о звездах» Г. Альтова и В. Журавлевой, «Мы — из солнечной системы» Г. Гуревича и многие другие, в которых авторы в своих представлениях о будущем наибольшее внимание уделяют рассмотрению его социальных аспектов.

Так началась «разведка боем», так были предприняты смелые попытки нарисовать и истолковать желаемое будущее.

Тут хотелось бы еще раз подчеркнуть, что в своих представлениях о коммунистическом будущем Земли советские люди в значительной степени исходят из того, что рассказали им писатели-фантасты. Ну, а о детях и говорить нечего. Они играют в каллистян и землян, установивших между собой прочный контакт, мечтают стать такими же, как Эрг Hoop или командир «Тахмасиба» Быков, на своем совете звездоплавания решают, как поступить с Мвеном Масом — осудить или оправдать его рискованный эксперимент, и в своих играх и мечтаниях уже живут в эре восторжествовавшего коммунистического строя. Следовательно, научно-фантастическая литература обретает еще одну — и, пожалуй, важнейшую свою функцию. Она становится действенным инструментом воспитания подрастающего поколения. Она не разъясняет нудным риторическим тоном, почему в коммунистическом обществе жизнь будет полнокровной, интересной и радостной, но, как сказочный «мыслелет», уносит юных мечтателей в еще не открытую «страну грядущего», и они ощущают себя пионерами и первооткрывателями этой страны. И как когда-то, в нашем детстве, верными спутниками нашими были Соколиный Глаз, капитан Немо, Аллан Квартермен, так и сейчас внуки наши крепко дружат с Дар Ветром и Юрковским, с Мвеном Масом и Жилиным, несущими в себе не благородство и мужество одиночек, представлявших некоторое исключение из правила, а нормы поведения всего человечества, достигшего очень высокого уровня самосознания и обретшего чувство ответственности за поступки, совершаемые каждым и всеми.

Нельзя также недооценивать научно-фантастическую литературу и как весьма сильное идеологическое оружие. Дело в том, что все более широкое наше знакомство с фантастикой капиталистических стран позволяет сделать важный обобщающий вывод: вольно или невольно она, как правило, отражает точку зрения идеалистической социологии, отрицающей наличие объективных законов в общественной жизни.

Советские читатели с большим интересом и симпатией относятся и к тонкому лирику Рэю Брэдбери, и к ученому-гуманисту Айзеку Азимову, и к острому парадоксалисту Роберту Шекли, и ко многим другим серьезным и талантливым мастерам фантастической прозы США, Англии, Франции, Японии. Нам понятна и их неудовлетворенность настоящим и их глубокая тревога по поводу будущего. Но одновременно нам совершенно чужда та философская концепция, которая вкладывается в представление о грядущем, когда человеческий разум, беспомощный, как мотылек, мечущийся вокруг обжигающего очага света, безропотно отступает перед «неведомым» в природе и обществе. Западные писатели-фантасты разведывают будущее в плотных повязках на глазах. Не удивительно, что порывы ветра представляются им смертоносным ураганом, а свежесть речушки, которую они переходят вброд, — инфернальным холодом океана, затопившего мир. И чернота их представлений соответствует черноте повязки, надетой на глаза. Один из буржуазных философов, Ж. Матисс, писал: «Хаос в природе, столкновения и противоречия в обществе, в сознании и инстинктах человека. Беспорядок на Земле, хаос в звездных мирах — таков в действительности окружающий нас мир»

Осветить этот мир ярчайшими прожекторами ищущего разума и доказать, что он может и должен быть познан, истолкован и перестроен человечеством, — вот благородная задача советской научно-фантастической литературы.

Тут необходимо сделать небольшое отступление. Некоторым молодым нашим литераторам, пробующим свои силы в фантастике, свойственно бездумное подражательство западным образцам. Им представляются уже устаревшими такие подлинно новаторские произведения, как «Туманность Андромеды» или «Магелланово облако» Лема. И вместо того чтобы продолжать разработку неисчерпаемой темы будущего, формирующегося руками его строителей, они увлеченно перепевают Кафку или того же Брэдбери, совершенно забывая при этом, что форма неотрывна от содержания. При некритическом подходе к тому или иному произведению, принятому за образец, можно стать наследником не только стиля, но и... философии его автора.

«Что ж, — могут возразить мне, — значит, вы проповедуете принцип лакировки будущего и видите призвание научной фантастики только в изображении голубых или розовых далей? А как же с предупреждением?»

Трудности и препятствия на дорогах человечества в будущее неизбежны, и о них надо громко говорить и смело предупреждать! Но было бы столь же недиалектично и ненаучно видеть перед собою только старые, корявые деревья и не замечать за ними могучего молодого леса. Кстати, наши лучшие писатели-фантасты, вглядываясь в грядущее и размышляя о нем, не обходят ни трудностей, ни опасностей, неизбежных на путях становления нового. Мир «Туманности Андромеды», мир «Возвращения» и «Далекой радуги» полон сложностей, конфликтов и противоречий. Но они не антагонистичны, не постоянны, а значит, могут быть преодолены.

«Разведка боем» предполагает обнаружение и исследование всех грозных неожиданностей, таящихся как в самой природе, так и в сфере социальных преобразований мира. Разведчик поднимает руку: «Осторожно! Опасность...»

Но не дай бог, если разведчик наденет на свои глаза если не повязку, то хотя бы шоры предвзятости и, упершись лбом в ствол высохшего дерева, станет кричать, что лес непроходим, как каменная стена. Тогда «предупреждение» станет самоцелью и лишит его автора той исторической перспективы, которая вдохновляет всех нас в длительном и нелегком сражении за справедливое коммунистическое переустройство мира.