«Техника-молодежи» 1962 №6, с.10-11; №8, с.22-23; №9, с.28-29, №12, с.37-38

Инициатор группы по изучению реактивного движения. Крайний слева – Ф. А. Цандер

Письма, газеты и журналы, в которых все чаще затрагивались вопросы реактивного движения и межпланетных сообщений, убеждали Константина Эдуардовича в том, что начало практической работы над созданием ракет и ракетных двигателей уже не за горами.

В нашей стране начали появляться последователи К. Э. Циолковского. В Америке профессор Годдард начал работать над постройкой жидкостных реактивных двигателей, предложенных К. Э. Циолковским еще в 1903 году. В Германии профессор Оберт заинтересовался этой идеей. Несколько лет спустя возникли ракетные общества и группы в СССР, Германии и Америке, появились сообщения о работах Цунено Огара в Японии и Эсно Пельтри во Франции.

Константин Эдуардович внимательно следил за всеми этими сообщениями и особенно за работами советских энтузиастов ракетной техники, помогая им всем, чем мог. Именно через него состоялось мое знакомство с Фридрихом Артуровичем Цандером, вся жизнь которого была посвящена проблеме полета на другие планеты.

Так шутники расшифровывали иногда слово ГИРД, и надо признать, что в этой шутке была доля истины. В 30-х годах добровольное общество Осоавиахим начало оказывать помощь многим изобретателям, работавшим в области новой техники,

В начале 1931 года при Центральном Совете Осоавиахима была создана секция реактивных двигателей, руководителем которой был избран Ф. А. Цандер, Вокруг этой секции начали объединяться специалисты различных областей науки, техники и студенты, которые самостоятельно пытались решать сложные вопросы ракетной техники.

Во второй половине 1931 года эта секция была преобразована в Центральную группу по изучению реактивного движения и ракетного метода летания (ЦГИРД), при ней был создан Технический совет, председателем которого стал Ф. А. Цандер.

В начале 1932 года при ЦГИРДе были организованы курсы по реактивному движению, где скоро возникла инициативная группа энтузиастов ракетной техники, решивших начать практическую работу по постройке и изучению ракетных двигателей. Центральный Совет Осоавиахима поддержал это начинание, и в апреле 1932 года была официально оформлена производственная группа ГИРД — Группа по изучению реактивного движения.

Своим возникновением ГИРД обязан небольшой группе энтузиастов — молодых инженеров и Цандеру, с именем которого связаны самые первые действующие конструкции ракетных двигателей. Московская группа по изучению реактивного движения сыграла большую роль в развитии советской ракетной техники, однако негладко началась работа гирдовцев. Самая главная трудность — это отсутствие помещения.

За работой. Справа стоит Ф. А. Цандер.

В те годы отношение к межпланетным полетам было очень скептическое, и тех, кто говорил об этом, называли «лунатиками», «марсианами», и когда они обращались в какую-либо организацию с просьбой о выделении хотя бы небольшого помещения, то в ответ появлялась улыбка и слышалось добродушное пожелание как можно скорее вылететь на Луну и не мешать работать «серьезным» людям.

И все-таки никто не пал духом. Москва была разбита на районы, и каждому выделен участок для «прочесывания» всех помещений и дворов. Так по Садово-Спасской, в доме 19, был найден просторный, но темный и сырой подвал.

Невозможно описать всеобщее ликование, когда было найдено, наконец, помещение. Ни для кого не играло никакой роли, что это подвал. Прежде всего, это было помещение, где можно было работать над своими любимыми проектами. Подвал очистили от грязи и мусора, кое-как побелили, провели освещение, достали и установили пару старых станков — и работа закипела.

Фридрих Артурович с очень небольшим коллективом полностью перешел на работу в ГИРД в апреле 1932 года. Все остальные работали здесь по вечерам или в свободные дни, а затем также переходили в штат ГИРДа.

Нелегко пришлось в те трудные годы... Прошло уже много лет, многое забыто, но хорошо помнится, с какой любовью и верой в свое дело начал работать молодой коллектив добровольцев-энтузиастов.

Часто приходилось работать ночами.

Один технический вопрос набегал на другой, и порою все до того перепутывалось, что казалось, выхода нет. Бывали недели и даже месяцы, когда неудачи следовали одна за другой.

При первых же огневых испытаниях ракетные двигатели мгновенно сгорали, так как температура внутри камеры сгорания доходила до 3000°, и никто не знал, как и чем охлаждать двигатели.

Когда, наконец, добились работы двигателя, то оказалось, что вместо скорости истечения газа из сопла в 2 500 — 3 000 м в секунду получалось втрое меньше! Часто отказывала система подачи компонентов топлива, и даже такие простые детали, как арматура и редукционные клапаны, приносили огорчения и не работали в условиях низких температур жидкого кислорода.

Особенно много хлопот доставляли измерительные приборы. Нужных приборов у нас в стране в те годы не производили, и приходилось гирдовцам самим конструировать и изготовлять их, придумывая различные способы проверки этих самодельных устройств.

Ко всему этому денег в ГИРДе было в обрез, так как Осоавиахим, организация общественная, выделял средств мало. Не говоря уже о том, что все гирдовцы получали мизерную зарплату.

Тогда-то и родилась расшифровка слова «ГИРД»: «Группа инженеров, работающим даром».

Вспоминается такой характерный случай: в производстве заканчивался реактивный двигатель с ребрами охлаждения, причем отдельные детали нужно было паять только серебром. Серебра не было, денег в кассе ГИРДа тоже.

На следующий день, не сговариваясь между собой, многие принесли серебро из дому: кто серебряную чайную ложку, кто крестик, а кто серебряную стопку. Все эти серебряные «детали» тут же с шутками расплавили в тигле, камера была запаяна и хорошо прошла огневые испытания.

Однажды понадобились особые резцы. Денег в кассе ГИРДа опять не было. Фридрих Артурович помрачнел, но потом вдруг засмеялся и сказал: «Надо нам всем выручать производственников, ведь без них мы не полетим на Mapc!»

Он первым выложил свои деньги на стол. И уже через несколько минут нужная сумма была собрана.

Таких случаев было много, все они только еще теснее сплачивали коллектив гирдовцев, облегчая и скрашивая минуты неудач и заставляя острее переживать радость, когда трудности бывали преодолены. Коллектив прошел через многие испытания, но особенно вспоминается случай, когда гирдовцы по досадному недоразумению были лишены хлебных карточек, и тем не менее никто не бросил работы, не отказался от любимого дела.

Ракета 09 — одна из первых советских жидкостных ракет.

Это время, несмотря ни на что, было особенно плодотворным в жизни коллектива гирдовцев — ведь начала воплощаться в жизнь их мечта.

Особенно радовался успехам сам Цандер. Он терпеливо и тщательно объяснял всем сложные вопросы из области ракетной техники. Понимая, что для работы необходимо привлечь как можно больше людей, он старался заинтересовать ракетным делом студентов Московского авиационного института. Он читал им лекции, проводил занятия в кружках, поручал им производить теоретические расчеты и разработку отдельных конструктивных узлов.

О каком бы отвлеченном вопросе ни шла речь, Цандер всегда незаметно сводил дело к космическим полетам, межпланетным кораблям и особенно к путешествию на Марс. Он был жизнерадостен, любил шутки и смех. В самые тяжелые минуты, во время срывов и неудач, Фридрих Артурович умел всех подбодрить и помочь делу. Его любимая фраза: «А все-таки полетим на Марс!» — не раз разряжала обстановку.

Установка ракеты в пусковой станок.

Коллектив ГИРДа с первых же дней его возникновения упорно стремился к одной цели: преодолев все трудности, заставить работать ракетный двигатель и сложную арматуру, чтобы ракеты могли летать. А трудностей было много. Никто еще в нашей стране не занимался решением практических вопросов ракетной техники. Была только теория К. Э. Циолковского, был неутомимый Ф. А. Цандер и небольшой коллектив молодых инженеров и рабочих.

Темпы, взятые гирдовцами, почувствовались довольно скоро. Всякая новая оригинальная конструкция создается обычно по этапам. Здесь же все работы — расчеты, разработка чертежей, изготовление и испытание деталей — производились одновременно. Люди понимали друг друга с полуслова, и часто «тепленький» еще чертеж летел в производство, и механики, собирая узлы двигателей и ракет, уже продумывали, как быстрее и лучше их испытать.

Любопытно вспомнить, что в ГИРДе был никем не предписанный, но жестко установившийся закон: не уходить домой до тех пор, пока какой-то этап работы (конструкторский или производственный) не будет завершен. Нередко бригада оставалась работать на всю ночь.

Вспоминается любопытный случай. Городской комитет профсоюза, узнав, что в ГИРДе работают более восьми часов, а иногда даже ночами, всполошился. Срочно было созвано собрание, на котором выступил инспектор по охране труда. В производственном помещении собрался весь состав гирдовцев. Инспектор, поминутно вытирая вспотевший лоб, уже около часа говорил о соблюдении трудового законодательства.

Молодые, задорные механики, которые пришли работать в ГИРД, как они говорили, «не за деньги, а по душевному влечению», сидели и подмигивали друг другу, девушки перешептывались, а инженеры нервничали и всем своим поведением давали понять, что время тратится впустую. Не известно, чем бы все это кончилось, но неожиданно Ф. А. Цандер разрядил накалившуюся обстановку таким вопросом: «Скажите, пожалуйста, когда в 1917 году наш народ завоевывал советскую власть, профсоюз тоже регламентировал время боев? Я думаю, что нет. Как же вы не можете понять, что сидящие здесь люди — такие же воины, только вооружены они не винтовками, а умом и трудом. Мы хотим получить космические скорости до тридцати тысяч километров в час, чтобы можно было слетать на Марс и другие планеты. Человек проникает в космос! Вы понимаете, что это такое?»

Наступила мертвая тишина. Инспектор явно растерялся от такого вопроса, попытался что-то ответить, но так сильно поперхнулся, что очки слетели с носа. Грянул такой хохот, что бедняга инспектор оторопел. Пробормотав что-то невнятное, он закрыл это неудачное совещание.

Однажды с одним из гирдовцев, студентом МАИ Яковым, случилось несчастье. Во время катания на коньках он упал и сломал ногу. Вызванный врач-хирург наложил гипс и хотел отвезти Якова в больницу. Однако он запротестовал и попросился в студенческое общежитие, где он жил. Врач недоуменно посмотрел на него: «Вам нужен постельный режим, уход, питание. В общежитии днем никого нет, все возвращаются только поздно вечером. Вы думали об этом?» Больной стоял ма своем. Студент Яков производил теоретические расчеты по ракете, и лечь в больницу означало для него на полтора-два месяца приостановить работу. Так, лежа в постели, Яков ежедневно работал, подчас забывая о своем положении.

Вспоминается вот еще какой случай. Поздно ночью в конструкторской бригаде вновь и вновь проверялись чертежи ракеты, и вдруг обнаружилось, что в одну деталь должны быть внесены изменения. Деталь, очень трудоемкая, уже была на станке. Предупредить токаря могла только Леля Снегирева. Дело в том, что вся целиком конструкторская бригада собиралась только по вечерам, в общественном порядке. Леля же в единственном числе была штатным конструктором ГИРДа.

В то утро случилось непредвиденное. Когда Леля, уже одетая, стояла на пороге, чтобы идти в ГИРД, с матерью сделалось плохо. Как быть? Решение созрело мгновенно: звонок в «Скорую помощь», с матерью остается соседка — девочка-подросток.

...Когда она, задыхаясь, ворвалась в подвал, резец уже коснулся детали.

— Стоп!

Таковы были люди ГИРДа, стоявшие на заре космической эры.

ПЕРВЫЙ СТАРТ

Наступило 17 августа 1933 года. Раннее солнечное утро. У входа в подвал ГИРДа стоит груженая автомашина. В середине ее кузова — серебристая сигарообразная ракета. Тут же дымится самодельный дюаровский сосуд с жидким кислородом. Несколько в стороне — необходимые для старта инструменты и приборы.

Волнения, бессонные ночи, радости и огорчения — все позади. Но полетит ли вообще ракета? И если полетит, то по какой траектории? Ведь опыт гирдовцев был первым в нашей стране!

Наконец все усаживаются в машину. Двое механиков бережно держат ракету на коленях, чтобы не трясло на ухабах.

...Быстро промелькнули два десятка километров. Вот и опушка леса, где должен быть произведен запуск.

Установили пусковой станок, еще раз проверили все узлы ракеты, и вот она уже на старте. Как-то все ладилось и спорилось в тот день. Стали заливать жидкий кислород в бак ракеты. День был солнечный, жаркий. Кислород начал интенсивно испаряться, окутав ракету и людей серым облаком. Но вот заливка окончена, поставлена заглушка. Давление в баке стало медленно нарастать. Издали велось наблюдение за манометром. Когда он запотевал, один из механиков быстро подбегал к ракете, мгновенно очищал стекло и — снова в укрытие. Наконец давление в баках поднялось до расчетной величины, и был подожжен бикфордов шнур для открытия парашюта на определенной высоте. Зажигание компонентов смеси производилось с помощью обыкновенной автосвечи, которая работала от магнето.

Вот последовала команда: «Пуск!» В ту же секунду завертелась ручка магнето, и веревочкой из укрытия был открыт кислородный кран.

Сноп огня вырвался из камеры сгорания. Заработал двигатель, издавая при этом характерный, знакомый по десяткам испытаний на стенде звук, Слегка вздрогнув, ракета начала медленно подниматься вверх по направляющим пускового станка. Вот она на какое-то мгновение остановилась, как бы раздумывая, взлететь ей или нет, а затем ринулась ввысь, оставляя за собой белый хвост от сгоревших компонентов топлива. Извергая столб огня, ракета летит все быстрее и быстрее, заметно уменьшаясь в размере. Какое это было красивое и захватывающее зрелище!

Неописуемый восторг охватил присутствующих. Все, не разбирая пути, устремились в лес, где должна была приземлиться ракета.

Вот выдержка из протокола, составленного 17 августа 1933 года в 20 часов 10 минут:

«...Постепенно увеличивая скорость, ракета достигла высоты 400 метров и неожиданно, дав два качания, завалилась, пошла по отлогой траектории в соседний лес и врезалась в землю. Парашют не раскрылся».

Когда запыхавшиеся люди остановились возле упавшей ракеты, из двигателя еще шел дымок и догорал бензин. На месте было установлено, что перемена вертикального полета на горизонтальный произошла из-за прогара одной стороны фланца двигателя. Появилось боковое усилие, которое и изменило направление полета.

Но так или иначе ракета взлетела. Она летала — значит, первый рубеж взят!

У КОНСТАНТИНА ЭДУАРДОВИЧА ЦИОЛКОВСКОГО

Решено было поехать к К. Э. Циолковскому и рассказать ему о полете первой советской ракеты. Поехали я и еще двое товарищей.

Константину Эдуардовичу было тогда уже 76 лет, но нужно было видеть, как молодо заблестели его глаза, как легко, по-юношески вскочил он со своего кресла и быстро зашагал по комнате. Циолковский знал, что ГИРД работает над освоением ракетной техники, но, видимо, не надеялся на быстрый успех.

Мы понимали его волнение и молчали, затаив дыхание. Ведь впервые в СССР была осуществлена мечта ученого, которой он посвятил всю свою жизнь! Наконец Циолковский прервал молчание, взял свою трубу, подставил к уху и попросил рассказать ему все подробности.

Константин Эдуардович интересовался буквально всем: из какого металла была сделана ракета, как ее собирали и перевозили, не повредили ли во время перевозки, какие люди работали над ракетой... В течение трех часов продолжалась наша беседа, а вопросы не прекращались.

Помнится, кто-то из нас сказал: «Константин Эдуардович, но ведь ракета поднялась на незначительную высоту, всего четыреста метров! Это далеко не та ракета, о которой вы мечтаете!»

Циолковский долго и внимательно всматривался в наши лица, улыбнулся и ответил: «Дорогие вы мои друзья, вспомните, каким был первый самолет. Лишь немногие понимали тогда, что наступает новая эра человечества. А посмотрите, как сейчас развивается авиация. Из искры возгорелось пламя! То же самое и с первым пуском ракеты. Полет этот открыл новую страницу в завоевании человеком бескрайных пространств с помощью ракет на жидком топливе. И опять многие не понимают этого. Я чувствую, что недалек тот час, когда советские межпланетные корабли понесутся в необъятные безвоздушные пространства! Как хотелось бы мне дожить до этого часа!»

Уже начало вечереть. Мы поднялись, чтобы уйти, но Циолковский не отпускал нас, велел приготовить чай и все спрашивал и спрашивал о ракете, как-то по-отечески тепло посматривал на нас.

А потом кто-то из нас попросил ученого рассказать о своей жизни и о работе. С присущей ему скромностью Константин Эдуардович отвечал:

— Не люблю я рассказывать о себе. Но ради такого счастливого для меня дня кое-что вам поведаю. Только не обижайтесь, если рассказ будет кратким. Садитесь поближе.

Перед тем как, хотя бы в общих чертах, пересказать все, что мы услышали в тот вечер из уст Константина Эдуардовича, замечу, что в таком настроении я увидел его впервые.

Дело в том, что мне выпало счастье несколько раз встречаться с Константином Эдуардовичем в последние годы его жизни.

Первый раз я приезжал к нему в 1931 году. Будучи студентом, я как-то случайно прочитал брошюру Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами». Увлекся этим новым, открывшимся для меня миром и послал Константину Эдуардовичу письмо с просьбой выслать мне наложенным платежом его книги. Как же я был удивлен, когда через несколько дней получил целую посылку и... без всякого «наложенного платежа». В посылке было очень теплое письмо. Так завязалась наша переписка. И вскоре я приехал в Калугу, чтобы повидать Циолковского и выяснить целый ряд вопросов.

Второй раз я был в Калуге в 1932 году, когда праздновалось 75-летие Константина Эдуардовича. Оба раза он встречал меня очень приветливо, но запомнился мне как малоподвижный, медлительный человек с ярким и ясным умом.

К.Э.Циолковский выступает перед жителями Калуги в 1935 году. (Снимок публикуется впервые)

А в этот, третий раз Циолковского как будто подменили. Куда только девалась его медлительность! Вот что рассказал нам Циолковский:

— Вы, наверное, знаете, что еще в детском возрасте я потерял слух — последствие скарлатины, и это несчастье повлияло на всю мою жизнь. Из-за него я не мог учиться в школе, не играл вместе с моими братьями и сестрами. Вначале меня учила мать, а после ее смерти я много занимался самообразованием. Должен, кстати, сказать, что я чистой воды самоучка. Я очень любил делать все своими руками. Помню, как в детстве я мастерил с помощью сургуча, клея и бумаги игрушки. В пятнадцать лет их сменили локомотивы и самодвижущиеся коляски, приводившиеся в движение пружинами. Увидел однажды токарный станок — и сделал такой же, вытачивал на нем деревянные детали,

— В это же время, — продолжал Константин Эдуардович, — я пристрастился к книгам. Однажды по учебнику, с помощью астролябии, я определил расстояние от нашего дома до пожарной каланчи. Пошел проверить — правильно! Тут-то я и понял, какое значение имеют теоретические знания.

Затем, улыбаясь и как бы вспомнив что-то, Константин Эдуардович сказал:

— Отец вообразил, что я гений, и послал меня учиться в Москву, высылая каждый месяц по десять-пятнадцать рублей. Питался я одним черным хлебом, но зато покупал различные химикаты и ставил опыты. Целые дни пропадал в публичной библиотеке, где изучал математику и физику.

Через два года вернулся домой к отцу и до восемнадцати лет зарабатывал на жизнь уроками. Затем решил стать учителем. Как самоучке, мне пришлось экстерном сдавать полный экзамен, в который входили даже такие предметы, как богослужение и катехизис. Около сорока лет я учительствовал. Преподавал физику и математику, и, знаете, обучил две с половиной тысячи ребят...

Видимо устав или вспоминая что-то, Константин Эдуардович умолк и спустя несколько секунд продолжал:

— Вот и вся моя жизнь. Она состояла из размышлений, вычислений и кустарных опытов. Моя домашняя мастерская дважды подверглась разрушению: один раз во время пожара, второй — при наводнении. Но я терпеливо ее восстанавливал.

Всю жизнь меня не оставляла мысль о межпланетных полетах, и еще в 1895 году я высказал свое соображение по этому вопросу в работе «Грезы о земле и небе»...

Мне сейчас семьдесят шесть лет, и до сих пор я занят конструированием новых моторов, которые помогут нашим летчикам полететь в заатмосферное пространство.

Константин Эдуардович закончил свой рассказ, начал что-то искать в ящике своего письменного стола, а мы, как завороженные, продолжали сидеть, не шевелясь, готовые слушать его хоть целую вечность.

Уже стояла глубокая ночь, когда мы вышли от Циолковского. Шли молча, лишь изредка перекидываясь словами. Встреча с Циолковским навеяла образ другого советского патриота, тоже энтузиаста межпланетных полетов, — Фридриха Артуровича Цандера.

С детских лет Ф. А. Цандер был увлечен идеей межпланетных полетов. Уже будучи студентом, он неустанно производил расчеты, чертил конструкции будущих космических кораблей и ракетных двигателей.

В конце 1920 года на губернской конференции изобретателей в Москве Ф. А. Цандер сделал подробный доклад о своем проекте межпланетного корабля — аэроплана.

Вот что было рассказано им автору этих строк во время совместной работы в 30-х годах: «Перед докладом мне сказали, что будет В. И. Ленин. Вначале я очень волновался и нервничал, а потом, видя, как внимательно Владимир Ильич слушает мой доклад, я успокоился и с воодушевлением рассказал о моей конструкции межпланетного корабля, познакомил с расчетами и начал убеждать аудиторию в возможности полета человека на другие планеты.

После доклада меня пригласили к В. И. Ленину. Я был очень смущен. Но Владимир Ильич с такой простотой и с такой душевностью расспрашивал меня о моих работах и планах на будущее, что я даже несколько злоупотребил его временем и очень подробно рассказал ему о своих трудах и о своей мечте во что бы то ни стало построить ракетный межпланетный корабль.

Я с очень большим воодушевлением рассказывал В. И. Ленину, что много думаю о том, как и в каких условиях будет летать человек на Марс, как ему выдержать ускорение, как нужно будет одеваться во время полета, чем и как питаться и т. д.

Затем В. И. Ленин спросил меня:

«А вы первым полетите?»

Я ответил, что иначе и не мыслю, так как должен показать пример, а после меня смело полетят другие.

В конце беседы Владимир Ильич крепко пожал мне руку, пожелал успеха в работе и обещал поддержку.

Всю ночь я не мог заснуть, находясь под впечатлением встречи с вождем пролетариата Владимиром Ильичей Лениным. Всю ночь шагал я по своей комнатушке и думал о величии этого человека. Я думал: ведь страна наша разорена из-за войны, хлеба мало, угля мало, заводы стоят, а этот человек, который руководит таким большим государством, выкраивает еще время, чтобы послушать о межпланетных полетах.

Значит, осуществится моя мечта, думал я».

Спустя четыре года, 15 июля 1924 года, на научно-исследовательской секции межпланетного общества Фридрих Артурович сделал обширный доклад. Достаточно полное представление о круге затронутых проблем может дать приводимый ниже краткий план этого доклада:

1. Испытать небольшие ракеты, работающие на разных горючих.

2. Испытать действие составных ракет.

3. Построить и испытать модели складываемых и нескладываемых крыльев аэропланов разных систем, которые приводятся в движение ракетами и двигателями или только ракетами.

4. Испытать действие больших ускорений на особо построенных центробежных аппаратах.

5. Построить и испытать двигатели, работающие на жидком кислороде или солнечной теплоте.

6. Испытать водолазные костюмы для полетов на большие высоты.

7. Испытать аппараты, регенерирующие воздух.

8. Произвести исследования с оранжереей авиационной легкости.

9. Испытать в аэродинамической трубе отдельные узлы межпланетных кораблей при низких давлениях и больших скоростях, а также определить сопротивление, подъемную силу и нагрев.

10. Исследовать высшие слои атмосферы ракетами, шарами-зондами и фотометрическим наблюдением сумерек.

11. Испытать тончайшие листы для экранов.

В любом мероприятии, связанном с вопросами межпланетных полетов, Ф. А. Цандер принимал самое горячее участие.

Неудивительно, что когда в 1924 году группой энтузиастов при Военно-воздушной академии имени Жуковского была создана секция реактивных двигателей, из которой впоследствии было организовано Общество изучения межпланетных сообщений, он был одним из ее основателей. Почетными членами этого общества были избраны Ф. Э. Дзержинский, К. Э. Циолковский и Я. И. Перельман, председателем общества был Г. М. Карамаров и членами президиума тт. А. К. Беляев (директор обсерватории), Ф. А. Цандер, В. П. Каперский, М. А. Резунов, М. Г. Лейтейзен и ряд других. Помещалось общество в Москве при обсерватории Трындина по Б. Лубянке, д. 13.

Практическая деятельность общества началась с организации диспутов. Вскоре было получено известие о том, что 4 августа 1924 года профессор Годдард послал снаряд на Луну. На эту тему обществом был организован диспут. Наплыв желающих послушать «правду» о полете на Луну был так велик, что во время первого диспута пришлось вызывать конную милицию для наведения порядка. Хотя аудитория была большая, она не могла вместить всех желающих, поэтому после первого диспута, который состоялся 1 октября 1924 года, пришлось повторить его еще дважды, 4 и 5 октября, в большой аудитории физического института Первого университета (ныне МГУ).

Выступая на этом диспуте, Ф. А. Цандер доложил о своей конструкции межпланетного корабля, который представлял собой два самолета с реактивным двигателем.

Советские ракеты довоенного периода

Далее, рассказав о своих идеях по созданию межпланетных станций, на которых возможно принимать межпланетные корабли с Земли и отправлять их дальше или обратно на Землю, Ф. А. Цандер указал, что в качестве двигателя можно применять:

а) реактивные двигатели с металлическим горючим;

б) зеркала, которые используют солнечную энергию;

в) кольца с наэлектризованной железной пылью внутри их контура.

В конце доклада, сопоставив свои теоретические выводы с сообщением о том, что якобы профессор Годдард послал снаряд на Луну, он доказал абсурдность этого известия.

Сейчас, когда мощные ракеты систематически выводят на орбиты корабли, пилотируемые советскими космонавтами, а «Марс-1» держит путь к планете загадок, вспоминаются первые, изготовленные полукустарными способами ракетные двигатели.

Можно без преувеличения сказать, что они положили начало ракетостроению в нашей стране. Всего в СССР до войны было 118 конструкций ракетных двигателей на жидком топливе, определивших основные направления в развитии ракетной техники.

В годы перед Великой Отечественной войной над проблемами ракетостроения работали лишь небольшие коллективы энтузиастов. Сейчас это стало делом всей страны, всего советского народа.

Вот пять наиболее интересных конструкций двигателей, построенных на заре космической эры по наметкам и чертежам Ф. А. Цандера.

«ОПЫТНЫЙ РАКЕТНЫЙ ПЕРВЫЙ»

Этот двигатель («ОР-1») из-за недостатка средств был построен из... переконструированной паяльной лампы, работал он на бензине и газообразном воздухе. Тем не менее «ОР-1» содержал почти все элементы настоящего, «серьезного» жидкостно-реактивного двигателя: камеру сгорания, охлаждаемую компонентами горючей смеси, электрическое зажигание, коническую сменяемую насадку для получения скоростей истечения, превышающих скорость звука, и т. д.

Некоторые данные «ОР-1»: емкость бачка для бензина 1 л, диаметр поршня воздушного насоса 16 мм, ход поршня 107 мм, выходной диаметр насадки лампы в свету 22 мм, расход топлива и окислителя 1,69 г/сек. Было проведено более пятидесяти огневых испытаний «ОР-1». Так как в то время не было нужных измерительных приборов, приходилось придумывать разные способы измерений. Например, для того чтобы измерить тягу, подвешивали двигатель на металлических проволочках и запускали его. Тогда струя истекающих из сопла газов давила на металлический диск, прикрепленный к обычным весам, и стрелка сразу же показывала на шкале силу тяги.

Результаты экспериментов с «ОР-1» дали возможность приступить к расчетам более совершенного двигателя.

«ОПЫТНЫЙ РАКЕТНЫЙ ВТОРОЙ»

Давно вынашивал Ф. А. Цандер идею сочетания ракеты с самолетом. Сразу же, как только были получены первые результаты испытаний «ОР-1», он начал работать над новым двигателем — опытным ракетным вторым («ОР-2»), который предназначался для планера типа «Летающее крыло» конструкции Б. И. Черановского.

В отличие от «ОР-1» окислителем здесь служил жидкий кислород. Для получения высоких скоростей истечения газов и, следовательно, большой тяги необходимо, чтобы камере сгорания давление было как можно больше. Значит, нужно каким-то образом закачивать горючее — бензин и окислитель — жидкий кислород из баков в камеру сгорания.

В «ОР-2» было принято самое простое решение: компоненты вытеснялись в камеру сгорания с помощью испаряющегося азота.

Жидкий кислород также предварительно испарялся и подавался в рубашку двигателя, а оттуда — через специальные прорезы в камеру сгорания. Бензин подавался в камеру сгорания через жиклеры. Однако у этой схемы при всей ее простоте был большой недостаток. Давление в баках с горючим и окислителем должно было быть таким же, как и в камере сгорания, или даже немного выше. Поэтому баки приходилось делать толстостенными, а это увеличивало начальный вес ракеты.

ДВИГАТЕЛЬ С ИНЖЕКТОРОМ

В первом варианте двигателя с тягой в 5 т камера сгорания была спроектирована по принципу «ОР-2», но вся схема двигательной установки была значительно упрощена.

В баках не было избыточного давления, топливо подавалось специальными инжекторами.

Сопло двигателя имело форму двойного конуса — для большей скорости истечения. Кислород через охладительный тракт камеры сгорания подводился к форсункам двигателя.

Топливо, подаваемое инжектором, поступало непосредственно к топливным форсункам.

Для работы инжекторов необходима струя горячих газов, поэтому из камеры сгорания через трубки часть продуктов сгорания отводилась в три инжектора. Из них два подавали жидкий кислород в двойной конус, где он, подогреваясь, испарялся и шел в камеру сгорания.

Третий инжектор прямо из бака закачивал жидкое горючее на сгорание.

«РП-1» — ракетный планер типа «Летающее крыло», для которою был спроектирован двигатель «ОР-7».

ДВИГАТЕЛЬ С ЦЕНТРОБЕЖНЫМИ НАСОСАМИ

В одном из варианте мощного двигателя с силой тяги 5 т подачу горючего и окислителя должны были осуществлять не инжекторы, а центробежные насосы, приводимые в движение небольшой газовой турбинкой. В свою очередь, газовая турбинка должна была работать на продуктах сгорания топлива.

В отличие от предыдущего варианта охлаждение сопла производилось не окислителем, а водой, циркулирующей в замкнутом контуре. Горячая вода, выходящая из системы охлаждения сопла, разделялась на две части: одна часть шла на азотный испаритель, другая — испаритель окислителя. Охлажденную в испарителях воду из компенсатора отсасывал насос и нагнетал в двойной конус.

ДВИГАТЕЛЬ НА ТВЕРДОМ ТОПЛИВЕ

Этот двигатель рассматривали как шаг к использованию в качестве топлива... деталей ракет. В нем предполагалось испытать порошкообразные металлы: магний, бор, бериллий, алюминий, а потом перейти на расплавленные металлы. В качестве жидкого топлива решено было опробовать керосин, бензин, спирт и т. д., а из окислителей — жидкий кислород, тетраксид азота, азотную кислоту и хлор.

Система питания двигателя состояла из трех баков, причем первый бак с окислителем предполагалось разместить внутри бака, наполненного порошкообразным твердым топливом. При этом конструкторы стремились использовать порошок как теплоизолятор.

Во втором баке было твердое топливо — металлические чушки, которые должны были расплавляться с помощью особого змеевика. Третий бак предназначался для жидкого топлива. Подавать жидкие компоненты топлива должны были насосы, приводимые в движение газовыми турбинами.