Рис.Н.Кольчицкого
 КИРИЛЛ АНДРЕЕВ Рис. Н. КОЛЬЧИЦКОГО и А. ПЕТРОВА |
"Техника-молодежи" 1952 г, №1, обл, с. 26-31
КИРИЛЛ АНДРЕЕВ Рис. Н. КОЛЬЧИЦКОГО и А. ПЕТРОВА |
| Н |
Двадцать лет подряд это стекло-левиафан давало обильную пищу американской прессе. Все газеты и журналы Соединенных Штатов подробно расписывали, сколько времени проектировался этот инструмент, как варилось стекло и каким образом совсем готовое зеркало после нападения японцев на Пирл-Харбор было где-то в Калифорнии зарыто глубоко в землю. А после окончания войны столь же подробно журналисты описывали «воскресение» зеркала, его перевозку на гору Паломар и, наконец, монтаж телескопа-гиганта.
Но советского читателя, который захотел бы собрать вместе все эти разрозненные заметки, вероятно, поразило бы одно обстоятельство. Тщетно искал бы он хотя беглого упоминания имени автора проекта телескопа или конструктора обсерватории. Зато взамен этого он нашел бы подробнейшее, похожее на каталог перечисление фирм, принимавших участие в создании «шедевра американской техники», «чуда двадцатого века», фирм, обеспечивших себе таким способом широкую рекламу.
Что же заставило американцев, вложивших в постройку паломарского гиганта столько сил и средств, демонтировать совершенно новый телескоп всего лишь через год работы и предпринять длительную и дорогостоящую перешлифовку?
Событие это не случайный, единичный факт. Это закономерный итог развития американской буржуазной техники, явление, в котором, как в капле воды, отражаются судьбы зарубежной науки, тот общий кризис, которым охвачены все стороны культуры капиталистического Запада.
Почти с детства американская астрономия заразилась болезнью гигантизма. Соревнуясь друг с другом, новоиспеченные миллионеры-меценаты, на чьи средства построены почти все американские обсерватории, заказывали телескопы все больших и больших размеров. Так возникли величайшие в мире рефракторы, Иеркский и Ликский, носящие имена миллиардеров-жертвователей. Так был сооружен паломарский левиафан, непригодный для использования, так как его конструкция находится уже за пределами возможностей современной американской техники.
В самом деле, его чудовищное стекло весом в четырнадцать с половиной тонн уже не может выдержать своего собственного веса, оно сохраняет свою форму только тогда, когда лежит на горизонтальном станке, на котором его шлифуют и полируют! Но достаточно лишь слегка наклонить его, достаточно лучу яркой звезды нагреть его на ничтожные доли градуса, как зеркало, которое «плавает» на сложной системе подпорок и поддерживающих рычагов, теряет свою параболическую форму. А отклонения всего лишь на одну стотысячную миллиметра достаточно, чтобы сделать инструмент непригодным для наблюдения.
Характерно, однако, что крушение надежд, связанных с новым телескопом, очень мало огорчило американских астрономов. Дело в том. что результаты наблюдений астрономов в США, миллионы фотопластинок, собранных в стеклянных библиотеках обсерваторий, бесплодно пылятся на полках. В бессмысленное коллекционерство превращаются новые исследования «ученых-чернорабочих», как именуют на Западе астрономов-наблюдателей. Буржуазная наука уже не может охватить наиболее крупные и принципиальные вопросы, так как ее мировоззрение неминуемо толкает ее на идеалистические и пессимистические выводы и каждый новый факт только усиливает смятение в лагере американских ученых, чья теоретическая мысль уже давно бьется в безвыходном тупике.
И чем дальше, тем более пышным цветом распускается на Западе теоретический формализм, наука превращается в бесплодную игру математическими символами. Уделом ученых-идеалистов становится производство идеологических отбросов, сознательная фальсификация науки ради сокрушения ненавистного мм материализма.
Центральная фигура в современной буржуазной науке не наблюдатель или экспериментатор, кропотливо собирающий факты и не имеющий никакой надежды их когда-либо обобщить и осмыслить, но ученый-теоретик, «свободно творящий» за своим письменным столом и, полностью пренебрегая фактами, создающий на бумаге фантастические модели светил, звездных систем и целых вселенных.
Не факты, которые, по образному выражению Павлова, являются «воздухом ученого», а воображение — вот главный источник теоретических построений буржуазных астрономов. Недаром Бонди, Гоулд и Хойл утверждают, что материя мира все время создается «из ничего». Не случайно работающий в Америке немецкий физик Паскаль Иордан учит, что время от времени пространство образует «складки», имеющие пять измерений, и в этих складках, также из ничего, рождаются звезды. Огромной популярностью пользуются идеи Джорджа Гамова, «открывшего», что звезды возникли раньше, чем пространство, и что они представляют собой вечные двигатели первого рода, где энергия создается из ничего.
От пренебрежения внешним миром лишь один шаг до его отрицания. «О том, какое пространство занимает электрон, спорить так же бесполезно, как и о пространстве, занимаемом страхом, тревогой или неуверенностью», — писал недавно умерший английский астрофизик и философ Джемс Джинс. И далее: «Все конкретные детали картины мироздания: яблоки, груши, бананы, эфир, атомы и электроны — суть просто покровы, в которые мы драпируем наши математические символы, — они принадлежат не природе, а притчам, с помощью которых мы пытаемся сделать природу постигаемой... В физике бог создает математику, а люди — все остальное...»
Так через открытые ворота физического идеализма в буржуазную науку проникает неприкрытая поповщина. И ныне уже никого не удивляет, что реакционный американский философ Уайтекер пишет на титульном листе своей книги, вышедшей в 1946 году: «Пространство и дух. Теория вселенной и доказательство существования бога». А французский астроном Жаве в книге «Лицо вселенной» вторит ему в 1948 году: «Что касается начала вселенной, мы можем с еще большим правом, чем в прежних космогониях, повторить первые три слова библии: вначале был бог...»
И все громче звучат на современном буржуазном Западе утверждения, что мир непознаваем, что человеческому разуму поставлены извечные границы, которые ему не суждено переступить. Может быть, пространство заполнено темными звездами, которые, как призраки, носятся по неведомым путям: быть может, там, за чудовищными черными туманностями, ослепительно сияет могучее центральное ядро нашего Млечного пути: быть может, в недрах звезд, где, как в исполинских атомных котлах, варится энергия мира, скрыты страшные патологические области, не подчиняющиеся известным нам мировым законам, но вся эта, по выражению Джинса, «таинственная вселенная» навеки скрыта от очей смертного человечества!
— Нет! — отвечает на этот шаманский вой советская наука, владеющая универсальным оружием диалектического материализма. — Нет, в мире нет ничего непознаваемого, есть только вещи, пока еще не познанные. Там, где вчера лишь тонкая игла одинокого исследователя прокалывала темную завесу, отделяющую от человечества неразведанную часть вселенной, ныне там тысячи ученых проникают сквозь нее своим активным зрением. А завтра мы совсем сорвем этот пресловутый занавес, ибо вместе с новой эрой коммунизма на смену нашему еще не совершенному знанию идет всеведущая и всемогущая наука завтрашнего дня!
И это будущее не отдаленная мечта, а дело наших рук, оно уже существует в планах, проектах и чертежах. В сегодняшней советской астрономии мы уже можем различить первые лучи ее завтрашнего расцвета, так как всегда неизменными останутся ее основные особенности, которые так резко отличают ее от буржуазной науки: передовое материалистическое мировоззрение, могущественный метод диалектического материализма и тесная связь, вернее единство теории и практики. Советская астрофизика помогает нам строить правильную картину мира и вплотную подходит к проблеме управляемости атомными процессами, изучает неведомые на земле состояния материи и ищет путей предсказания землетрясений. Именно поэтому она уже и сейчас занимает первое место в мире.
Традиции великих русских ученых, чье наследие чтит наша советская наука, всегда помогали теоретической науке развиваться в неразрывной связи с практикой, с экспериментом. Принцип этот, сформулированный Ломоносовым два столетия назад, гласит: «Из наблюдений установлять теорию, через теорию исправлять наблюдения есть лучший всех способ изыскания правды». И летопись развития русской астрономии знает целый ряд разительных тому примеров.
Еще в XIX веке, когда оценки температуры Солнца колебались от тысячи до нескольких миллионов градусов, причем все эти цифры назывались астрономами совершенно произвольно, директор Московской астрономической обсерватории В. К. Цераский решил для проверки этих предположений применить эксперимент. Он собрал солнечные лучи при помощи огромного вогнутого зеркала и расплавлял в его фокусе различные вещества с известной заранее температурой плавления. При помощи несложных расчетов оказалось возможным установить действительную температуру поверхности Солнца. Так было положено начало точному измерению радиации Солнца и звезд.
Полвека назад, когда только теоретически предполагалось, что линии в спектрах светил смещаются при их движении по лучу зрения, академик А. А. Белопольский, впоследствии директор Пулковской обсерватории, поставил в лаборатории чрезвычайно тонкий и остроумный опыт по проверке этого закона. Позже этот эксперимент, с еще большей точностью, был повторен академиком Б. Б. Голицыным. Эти исследования русских ученых легли в основу современных методов определения лучевых скоростей небесных светил.
В 1900 году великий русский физик П. Н. Лебедев впервые «взвесил свет», экспериментально доказал, что свет оказывает давление на освещенную поверхность, что энергия обладает «весомостью».
Это замечательное открытие стало одним из основных законов современной физики и краеугольным камнем легло в основание советской астрофизики, построенной на диалектическом единстве ньютоновских сил притяжения и лебедевских сил отталкивания.
Именно так, по пути, указанному великими предшественниками, развивалась советская астрономия, советская астрофизика. Она не просто накапливала факты, но объединяла наблюдения в материалистические гипотезы, проверяла гипотезы все новыми и новыми фактами, пока они не превращались в стройные теории, и, наконец, ставила эксперимент в земной лаборатории или на небесных телах, которые для наших астрофизиков являются чем-то вроде заоблачных филиалов научно-исследовательских институтов. Правда, пока мы еще не можем заставить звезду вспыхнуть, погаснуть или начать вращаться по нашему желанию. Но зато звезд в Млечном пути так много, что нетрудно выбрать для наблюдений именно такую, какая требуется для опыта, можно найти такой метод наблюдения, который позволит задать прямой вопрос испытуемому небесному телу и получить на него точный ответ.
Не собирая бесчисленного количества однородных наблюдений, но отбирая факты по заранее продуманному плану, советская астрономия не пошла по пути американской гигантомании, но стимулировала развитие принципиально совершенно новых методов исследования неба. Именно поэтому в те трудные годы мировой войны, когда лучшие наши обсерватории — Пулковская и Симеизская — были варварски разрушены фашистами, советские ученые нашли новые дороги к звездам и создали даже целую новую науку — астрономию невидимого.
Еще в 1928 году академики Л. И. Мандельштам и Н. Д. Папалекси впервые высказали мысль о возможности радиосвязи с Луной. Они предложили послать на спутник Земли сигнал и получить оттуда ответ, невзирая на то, что Луна — мертвое небесное тело, лишенное воздуха и жизни.
Пятнадцать лет понадобилось советским ученым, чтобы найти точное решение поставленной задачи. Для того чтобы пробить непроницаемый слой ионосферы, они предложили применить очень короткие волны, длиною в 1 — 2 метра, собранные в мощный узкий пучок, способный пронзить ионизированные слои атмосферы.
Так были заложены основы новой науки — радиоастрономии, открывшей перед учеными совершенно новые перспективы исследования вселенной. «С применением радиометодов, — писал академик Н. Д. Папалекси, — для астрономии откроется новая эра...»
А еще через несколько лет, 20 мая 1947 года, жители побережий залива Арату, расположенного неподалеку от бразильского города Байа, могли наблюдать странное зрелище. Советский теплоход «Грибоедов», с установленной на палубе огромной антенной, имеющей форму плоского прямоугольника площадью в 60 квадратных метров, поворачивался всем корпусом, следя за лунной тенью, закрывающей диск Солнца. Это был первый в мире солнечный радиотелескоп, построенный под руководством академика Н. Д. Папалекси. Незадолго перед этим было открыто, что Солнце само излучает радиоволны, и экспедиция должна была впервые в истории наблюдать радиозатмение Солнца.
Исследование показало, что в тот момент, когда сила света Солнца уменьшилась в миллион раз, его радиоизлучение ослабело лишь вдвое. Таким образом, было впервые установлено, что едва видимая солнечная корона является мощным радиоизлучателем, что в корне изменило все наши представления об этой чрезвычайно интересной внешней оболочке нашего дневного светила.
Необходимо отметить, что самый факт существования радиоизлучения Солнца и звезд с гениальной прозорливостью предсказал еще в 1890 году великий русский физик А. Г. Столетов.
«Нет ли в спектре солнца, — говорил он, — лучей с большой длиной волны, вроде герцевских лучей? Весьма возможно, что есть, что солнце шлет к нам лучи, лежащие далеко за пределами инфракрасного спектра, не производящие заметного нагревания, но способные действовать электромагнитно».
В настоящее время ряд огромных советских радиотелескопов работает на наших обсерваториях. Благодаря сравнительно большой длине волны, на которой они ведут прием, их сферические зеркала могут и не обладать такой математически точной поверхностью, как в оптических системах. Подобно тому как видимые звезды обычно запечатлеваются на фотопластинках, радиосигналы, приходящие из мирового пространства, записываются на пленку в виде зигзагообразной кривой. И, расшифровывая эти «голоса звезд», советские радиофизики проникают в тайны невидимой вселенной, лежащей за пределами наших пяти чувств.
Сейчас локация Луны уже не представляет технической трудности. При помощи мощных радиолокаторов мы можем совершенно точно следить за сложным движением Луны по ее орбите. Локационными методами, даже в туман и облачную погоду, астрономы следят за невидимыми метеорами. Радиотелескопы ловят сигналы Солнца, бродячих комет и загадочные радиоволны, исходящие из неразведанных еще глубин космоса.
Совсем недавно молодой московский астроном И. С. Шкловский, изучая радиосигналы Галактики, обнаружил совершенно новый разряд невидимых и доселе не известных небесных тел, так называемые «радиозвезды».
Сопоставляя целый ряд данных. И. С. Шкловский установил, что в ближайших окрестностях Солнца, значительно ближе видимых звезд, расположено множество странных объектов, в десятки раз меньших, чем Солнце, но больших, чем планеты, недостаточно нагретых, чтобы светиться собственным светом, но и не холодных, так как они обладают мощным радиоизлучением. Что это? Зародыши или трупы звезд? Бродячие планеты? Материал для будущих систем, подобных солнечной? Это одна из самых увлекательных загадок современной астрономии.
Рядом с огромным и неизученным радиомиром лежит другой, невидимый мир. Вернее, они взаимно пронизывают друг друга и тесным кольцом окружают нас. Этот второй мир — безграничная инфракрасная вселенная.
Только узкая полоска спектра электромагнитных колебаний доступна нашим глазам. Слишком короткие волны — ультрафиолетовые, рентгеновы и гамма-лучи — оставляют впечатление абсолютной тьмы. С другой стороны, инфракрасные лучи, ультрарадиоволны и радиоволны короткой, средней и обычной длины также лежат за пределами нашей чувствительности. Правда, гамма-, рентгеновы и ультрафиолетовые лучи легко запечатлеваются на специальных фотопластинках, но как увидеть инфракрасный свет, недоступный нашему зрению?
В физихе существует так называемый закон Стокса, утверждающий, что любые световые лучи с короткими длинами волн принципиально возможно преобразовать в излучение меньшей энергии и с большей длиной волны. Но на преобразование инфракрасных лучей этот закон налагает запрет: «Никогда, ни при каких обстоятельствах эти лучи не могут стать видимыми...»
|
Закон Стокса принадлежит к числу тех «запретов», которые ныне так популярны у буржуазных физиков-идеалистов. Таково второе начало термодинамики, принцип неопределенности Гейзенберга, принцип Паули. Уже упоминавшийся выше «прославленный» американский «философ» Уайтекер именует их «постулатами бессилия», ставящими естественный предел человеческому познанию.
Но советские ученые своей деятельностью опровергают подобные «запреты». Наши астрономы В. Б. Никонов и А. А. Калиняк при участии электрофизика В. И. Красовского не в нарушение, а в обход закона Стокса построили первый в мире электронооптический преобразователь для фотографирования небесных объектов в инфракрасных лучах.
В этом чудесном приборе, словно взятом напрокат из будущего, невидимое инфракрасное изображение проектируется на полупрозрачный фотокатод, чувствительный к инфракрасным лучам. Вырванные из фотокатода электроны, получившие добавочный разгон в электрическом поле, падают на люминесцирующий экран, расположенный так же, как и катод, на внутренней стенке вакуумной колбы электронооптического преобразователя. И вот под ударами электронов на зеленом экране вспыхивает светящееся изображение невидимого инфракрасного светила.
Направив летом 1948 года свой прибор на невидимый центр нашей Галактики, скрытый до сих пор мощными облаками черной межзвездной пыли, ученые увидели на фотографии, что сквозь полупрозрачные хлопья туманностей просвечивает нечто огромное и светящееся, какое-то эллиптическое тело, примерно в сто раз большее, чем диск полной Луны. Повидимому, это и есть то гигантское скопление звезд, что сосредоточено в центре чудовищной спирали, образующей нашу Галактику.
Применив немного отличный метод фотографии в инфракрасных лучах, московский астроном Л. Н. Радлова получила на пластинке целый ряд новых звезд и туманностей, невидимых ни в один телескоп. Так к бесчисленным звездам, записанным в каталогах, прибавилось семейство инфракрасных звезд.
Что такое инфразвезды? Мы еще слишком мало знаем об этом классе небесных тел. Их температура в среднем равна 600 — 800 градусам, они тускло тлеют, как полупогасшие угли. Но мы не знаем, в какую сторону идет их эволюция. Быть может, это гаснущие звезды, близкие к своей гибели? Или это молодые, еще не разгоревшиеся светила, только начинающие свое существование?
Объекты астрономии невидимого значительно более многочисленны, чем мир, видимый в телескоп. Исходя из динамических соображений, профессор П. П. Паренаго подсчитал, что полная масса нашей Галактики равна 80 миллиардам солнечный масс. Однако все 100 миллиардов «оптических звезд», входящих в нашу звездную систему, составляют всего лишь четверть этой массы. Какие же другие вселенные, невидимые и еще не исследованные, входят в состав нашего Млечного пути? Быть может, это радиозвезды, которых, как утверждает И. С. Шкловский, примерно в тридцать раз больше, чем оптических звезд? Или это инфрасветила, обнаруженные на фотографиях Л. Н. Радловой? Или это пока не известное нам дозвездное состояние вещества? Или, быть может, это бесчисленные системы планет, вращающихся вокруг звезд-солнц, планет, о существовании которых вокруг некоторых звезд уже нет никаких сомнений? Обо всем этом расскажет астрономия завтрашнего дня!
| Слева — учесток неба со звездами, видимыми в обычный телескоп. В середине — тот же участок в инфракрасных лучах. Справа — радиозвезды, обнаруживаемые радиотелескопом на этом же участке неба. |
Солнце — ближайшая и самая важная для нас звезда. Именно поэтому советские астрономы-теоретики, изучающие внутреннее строение звезд и источники звездной энергии, в последние годы пристально ищут новых методов исследования Солнца. В 1948 году на восстановленной Симеизской обсерватории вступил в строй первый в СССР интерференционно-поляризационный монохроматор, сконструированный известным астрономом-теоретиком А. Б. Северным и инженером А. Б. Гильваргом.
Прибор этот представляет собой своеобразный фильтр, пропускающий очень узкий участок длин волн. Пластинка кварца, вырезанная со сторонами, параллельными оптической оси, помещена между двумя прозрачными листами — поляроидами. Поляризуя солнечный свет, такая система пропускает только узкие участки волн. Поэтому, складывая последовательно ряд кварцевых пластинок вперемежку с поляроидными листами, мы будем получать все более узкий участок волн.
Монохроматор Северного, состоящий из восьми кварцевых пластин, разделенных поляроидами, имеет ширину пропускаемого спектрального участка всего лишь в 1,8 ангстрема. Во время наблюдений этот фильтр помещается в термостат, обеспечивающий строго постоянную температуру. Прибор соединен с кинокамерой для непрерывного фотографирования наблюдаемых явлений.
При помощи кварцевого монохроматора А. Б. Северный предпринял целый ряд исследований солнечных протуберанцев и сфотографировал их на кинопленке, что позволило детально проследить их эволюцию. Эти величайшие в мире фонтаны, состоящие из газообразного водорода, достигают исполинской величины — в десятки и сотни раз больше всего земного шара. Скорость их движения обнаруживает внезапные резкие скачки, словно время от времени какая-то таинственная сила отталкивания сообщает протуберанцам импульсы ускорения. Сила же всплесков некоторых солнечных фонтанов оказалась так велика, что выброшенное вещество отрывается от поверхности Солнца и уходит в межпланетное пространство.
Все больше приборов, обладающих точностью, выходящей за пределы нашего воображения, приходит на помощь советским ученым, исследующим физику неба. Фотоэлектрические приборы Н. Н. Павлова автоматически регистрируют прохождение светил через меридиан и следят за движением намеченной звезды по небесному своду, наводя на нее телескоп. Электрические фотометры В. Б. Никонова безошибочно определяют блеск и цвет светил, следят за периодическими колебаниями переменных звезд, определяют поверхностную яркость комет, солнечной короны и внегалактических туманностей. Болометр Б. П. Козырева, с пластинкой из химически чистого золота, регистрирует изменение температуры всего лишь на миллионную долю градуса и служит для изучения климата Марса и определения температуры звезд, отстоящих от нас на расстоянии в десятки световых лет!
Сила советской науки в творческом содружестве ученых разных специальностей, объединяющих свои усилия для решения важных задач. Геологи изучают структуру и происхождение лунного рельефа; геофизики создают модели внутреннего строения планет; метеорологи помогают расшифровать механизм пылевых бурь на поверхности Марса и ядовитых водородно-метановых смерчей в атмосфере Юпитера; радиофизик рассчитывает колебания газов в солнечной короне, служащие источником радиоизлучения; магнитолог интерпретирует сложные и взаимосвязанные движения солнечных пятен и протуберанцев; физико-химики расшифровывают атомные реакции в недрах звезд; биологи помогают астрономам отыскивать во вселенной следы органической жизни. На наших глазик рождаются новые науки: астрогеология, астрохимия, астроботаника, астрорадиофиэика...
Зрелая советская техника, достигшая предельного совершенства в создании самых разнообразных сверхточных приборов, сейчас вплотную подошла к сооружению телескопов-гигантов, представляющих не механическое удвоение и удесятерение старых типов, но принципиально новые приборы, базирующиеся на совершенно новой качественной основе.
Сотовые зеркала инженера-астронома Н. Г. Пономарева представляют собой стеклянные диски, сваренные из отдельных шестигранных стаканов и напоминающие по форме пчелиные соты. При большой жесткости вес таких зеркал в 2—3 раза меньше обыкновенных. Развивая идеи, заложенные в этой конструкции, Д. Д. Максутов предложил отливать сотовые металлические зеркала из сплавов алюминия и магния и из хромированной и нержавеющей стали. Это зеркала будущего, способные не терять формы даже при диаметрах в 15—20 метров.
Телескоп завтрашнего дня будет не только комбинацией оптических частей высокого качества и совершенной механической конструкции. Телескоп будущего будет подлинным синтезом новаторской изобретательности и конструкторского дерзания. Он перестанет быть машиной, чтобы стать целым научно-исследовательским институтом, где каждый вспомогательный прибор потребует отдельного штата, а сама обсерватория расположится в фокусе телескопа, как сейчас в фокусе телескопов-гигантов помещается астроном-наблюдатель. Где-нибудь на юге, на высоких горах, поднятые к пределам атмосферы, будут воздвигнуты эти инструменты будущего — живое воплощение науки и техники коммунизма.
Рядом с этим телескопом-лабораторией на огромной территории астрономического города будущего разместятся другие инструменты завтрашнего дня.
На горных вершинах, на гигантских башнях будут ослепительно вспыхивать зеркала-целостаты солнечных телескопов, отбрасывающие изображения нашего дневного светила в глубокие колодцы, вырытые в ущельях, где в подземных лабораториях ученые будут исследовать пойманные в плен лучи солнца.
Огромные зеленые экраны инфракрасных разведчиков неба откроют нашим взорам недоступные ныне тела вселенной — тусклые инфразвезды, скрытые за космической пылью ветви нашей Галактики. Зеленоватым огнем будут вспыхивать изображения поверхности Венеры, ныне скрытой от нас сплошной пеленой облаков, и странные пейзажи Юпитера, утонувшие в густом метановом тумане.
Поляризационные и спектральные фильтры, соединенные с телескопами-гигантами, расскажут нам о размещении элементов в космосе, о географии и топографии планет. Мы увидим исполинские «солнечные пятна» на других светилах, испепеляющие огненные дожди, летящие в пространство с поверхностей молодых звезд, ритмическую пульсацию звезд-цефеид, которые то раздуваются, то опадают, словно чудовищные газовые шары.
На поверхностях соседних планет мы будем отыскивать ископаемые, изучать строение и состав почвы, наблюдать волшебное мерцанье люминесцирующих трав и цветов.
Исполинские зеркала-антенны радиотелескопов, диаметром в сотни и тысячи метров, расскажут нам о пока еще не исследованных протозвездах — темных телах, состоящих из не известной еще нам материи в дозвездном состоянии, и мы воочию увидим процесс рождения звезд в глубинах вселенной.
Дальнобойные лучи астролокаторов будут все время ощупывать пространство, следя за полетом невидимых метеоров, изучая пути астероидов и комет, промеряя пространство так, как мы изучаем трассы будущих дорог, и прокладывать в небе пути для космических кораблей.
Выброшенные в мировое пространство ракеты с атомными двигателями принесут нам спектры Солнца, снятые на близком расстоянии, фотографии невидимой стороны Луны, пробы межзвездного вещества, взятые в неисследованных глубинах вселенной.
А еще позже мы сами вырвемся за пределы земного тяготения. На искусственном спутнике Земли вырастут обсерватории и целые астрономические города. Ведь в этом мире без тяжести мы сможем построить телескопы и инструменты почти безграничных размеров. Там астрономам будущего не будут мешать ни воздушная оболочка, не пропускающая ультрафиолетовых лучей, ни земная пыль, ни дым или копоть городов. В абсолютной тишине космического пространства, освещенные странным голубым светом висящей в небе Земли, ученые откроют совершенно новую главу науки, новую астрономию завтрашнего дня.
Но и это будет лишь одним из этапов величественного пути передовой науки, которому никогда не будет конца!
 Предполагаемая космическая обсерватория будущего, находящаяся вблизи искусственного спутника. Здесь, в мире без тяжести, возможно сооружение огромных рефлекторов, которые покажут астрономам мельчайшие подробности поверхности планет нашей солнечной системы. В этих идеальных условиях пелена воздуха не затуманит, не исказит изображения. Такой рефлектор изображен справа. Слева — в прозрачном шаре ученые проводят исследования спектров далеких звезд. В третьей части лаборатории, вверху, установлены гигантские радиотелескопы. Сообщение между отдельными частями космического острова поддерживается с помощью прозрачных одноместных шаров, снабженных реактивными двигателями. |