Американский космический корабль многоразового использования «Колумбия»
Советский космический корабль «Звезда» (Эскиз 1)
Советский космический корабль «Звезда» (Эскиз 2)
назад
30 января 2003 года, где-то над территорией США
Всё произошло очень быстро.
Только что Дэйв Адамски считал себя неудачником, который оказался между молотом и наковальней в самый ответственный момент своей карьеры, как она, карьера, резко пошла в гору.
Сначала его вызвал глава пресс-службы НАСА и, без вступлений, сообщил, что сегодня вечером Адамски отправляется в Москву как официальный представитель пресс-службы. Дэйв едва поверил своим ушам.
— Но я не готов, — пролепетал он.
— А кто готов? — спросил шеф грозно. — Назовите мне имя этого человека. И он полетит в Москву вместо вас!
— Что я там буду делать?
— Главное — не задавать идиотских вопросов! — взъярился шеф. — Хватит ныть, Адамски! Русские обещают всё быстро оформить. Кроме того, за вас поручились.
— Кто?
— Ваш подопечный. Этот... как его?.. Маринин! Дерзайте, Адамски. Это ваш единственный шанс увидеть, как стартует новый русский корабль! С Богом!
Сразу после того, как ошарашенный Адамски вышел из кабинета, ему позвонил Маринин.
— Летим, Дэйв? Билеты уже забронированы. Полетим с двумя пересадками, но, думаю, успеем. Сколько вам нужно времени, чтобы собрать вещи?
— Что за спешка? Куда мы летим? Что происходит?
— Спешка потому, что нам надо успеть. Летим мы в Москву, в советский ЦУП. А происходит спасение «Колумбии».
На несколько секунд Адамски утратил дар речи. Потом взял себя в руки:
— «Колумбию» спасут? Кто?
— Советские космонавты, Дэйв. Первый аппарат будет запущен первого февраля.
Адамски импульсивно схватил себя за волосы и подергал. Немного, но помогло.
— Мне нужно хотя бы полчаса, — сказал он.
— О’кей, — отозвался Маринин. — Я жду вас на автостоянке. Мою машину вы знаете.
Вот так, в один миг, Дэйв Адамски оказался вырван из привычной повседневности в фантастический мир, о существовании которого он до сей поры даже не подозревал.
До Международного аэропорта Орландо они добрались без каких-либо проблем. Как и предсказывал Маринин, билеты на рейс до Нью-Йорка были для них забронированы, хотя терминал аэропорта буквально кишел людьми. Можно подумать, в мире что-то случилось и всем вдруг срочно понадобилось в Нью-Йорк. Впрочем, в мире действительно кое-что случилось — и Дэйву несказанно повезло, что он оказался в этой ситуации не на отшибе, а в самой гуще событий. О чем еще может мечтать честолюбивый журналист, работающий в пресс-службе НАСА?..
Когда «боинг» оторвался от взлетно-посадочной полосы Международного аэропорта, Адамски наконец-то получил возможность получить ответы на самые животрепещущие вопросы.
— Всё очень просто, — сказал Маринин. — Мое правительство с самого начала знало о кризисе с «Колумбией». НАСА, конечно, умеет хранить секреты, но кое-что можно выяснить обходными путями. Очень быстро нам стало понятно, что вы не справляетесь с кризисом. «Атлантис» готовился с нарушением графика, а такая сложная система, как шаттл, не должна готовиться с нарушениями. Мы предполагали, что у вас что-то сорвется на стадии предстартовой подготовки. Либо погода изменится таким образом, что «Атлантис» не сможет стартовать. Тогда советское правительство распорядилось начать подготовку спасательной операции с использованием наших космических средств. Разумеется, при этом мы ждали предложений от вашего правительства по поводу сотрудничества в миссии эвакуации астронавтов с орбиты. Однако предложений не поступало. И мы начали опасаться, что ваше руководство — уж извините, Дэйв, за такие подозрения, — предпочтет пожертвовать экипажем, но не захочет расписаться в собственном бессилии изменить ситуацию к лучшему. И тогда мы начали по разным каналам продавливать идею, что сотрудничество неизбежно. И если экипаж «Колумбии» погибнет, то весь мир узнает, что существовала реальная возможность его спасти, но американское правительство пренебрегло этой возможностью.
— А такая возможность действительно существует? Или это коммунистическая пропаганда?
— Вы мыслите штампами холодной войны, Дэйв. Мы давно не занимаемся пропагандой в чистом виде. Мы еще в прошлом веке убедились, что реальное дело весомее во сто крат самых красивых слов. Мы спасем экипаж «Колумбии», и вы лично будете присутствовать при этом — в зале московского ЦУПа.
— Но почему я?
— А вы попробуйте догадаться, — улыбнулся Маринин.
— Не понимаю, — Адамски развел руками.
— Мы вместе провожали «Колумбию», — серьезно сказал Маринин. — Вместе будем встречать ее экипаж.
Адамски чувствовал себя польщенным.
— Но что за средство спасения, о котором вы всё время говорите? — продолжил он допрос. — Это ваш советский шаттл? «Буран», кажется?
— Нет. «Буран», как вы могли заметить, не летает уже больше года. Мы не планировали использовать его в ближайшее время, а потому все наши шаттлы законсервированы. «Союзы» тоже не подходят — они не могут поменять наклонение орбиты так, чтобы выйти в точку рандеву с «Колумбией». Есть только одно решение — новый корабль.
Адамски вспомнил слова шефа и едва не чертыхнулся. А ведь верно! Он говорил о новом корабле. Неужели у Советов есть новый корабль? Но почему о нем ничего не известно?
— Этот корабль называется «Звезда», — продолжал рассказ Маринин. — Скажу прямо, «Звезда» создавалась для решения военных задач в ближнем космосе. Поэтому весь проект от начала до конца был засекречен. Однако уникальные возможности «Звезды» как военного корабля делают его идеальным средством спасения на орбитах. Он сравнительно дешев, подготовка его к запуску не превышает суток. Предусмотрен почти одновременный старт трех кораблей «Звезда» с интервалами в три часа между запусками.
— Это что-то невероятное вы мне рассказываете, — заявил ошарашенный Адамски, для которого слова Маринина были вовсе не пустой звук. — Если вы располагаете такими возможностями, почему об этом ничего не известно? И, кстати, почему вы посвящаете меня в подробности секретного проекта?
— Потому что после спасения экипажа «Колумбии» этот проект перестанет быть секретным! — прямо ответил Маринин. — И это в наших интересах.
— В ваших интересах?
— Совершенно верно. Сохранить проект в тайне было тактическим ходом. Предать его огласке — стратегический ход, рассчитанный на дальнюю перспективу. Судите сами, Дэйв. Ваш президент Рейган объявил программу СОИ. Многие наши эксперты сомневались, что эта программа будет когда-нибудь реализована, ведь она очень дорогая и малоэффективная. Рассчитана, скорее, на обывателя. Чтобы поразить его воображение. Огромные лазеры на высоких орбитах, орбитальные перехватчики, противоракеты — это производит впечатление. Мы воспринимали программу «звездных войн» скептически, но вы начали тратить на нее чудовищное количество денег и с такой спешкой, что нам пришлось задуматься. Возникла прямая и явная угроза, и Советскому Союзу пришлось волей-неволей изыскивать ответ на нее. Поскольку мы видели все недостатки вашей программы, не было смысла создавать симметричный ответ. В условиях экономических реформ и модернизации промышленности это разорило бы нас вчистую. В конце концов остановили выбор на проекте создания пилотируемого военного корабля, который мог действовать на орбите достаточно продолжительный срок без связи с наземными командно-измерительными пунктами. Такой корабль должен был находить ваши орбитальные платформы и уничтожать их микроракетами или выстрелами из пушки. Считается, что любой военный конфликт между сверхдержавами в современных условиях не продлится больше месяца. На полет в течение месяца и рассчитана «Звезда». Вообще-то этот корабль был разработан еще в конце шестидесятых. Нам повезло, что живы те люди, которые принимали участие в его создании. Оставалось только собрать их вновь, дать им молодых помощников, поменять в проекте отдельные узлы и агрегаты на новые, созданные на основе современной вычислительной техники. Пять лет, и корабль готов. Потом наступил период летно-конструкторских испытаний...
— Как?! — поразился Адамски. — Вы даже запускали «Звезду» на орбиту? И никто этого не заметил?
— Шесть раз с разных космодромов в беспилотном режиме под видом научно-исследовательских спутников серии «Космос». Два раза в пилотируемом режиме с космодрома Байконур под видом кораблей «Союз». Один раз в грузовом отсеке «Бурана». Цель последнего полета — возможность совместного запуска и маневрирования «Звезды» и «Бурана». Именно в течение этого уникального полета мы отработали все этапы сближения «Звезды» с терпящим бедствие «Бураном» и процедуру эвакуации экипажа. Кстати, после выполнения программы полета «Звезда» вернулась в грузовой отсек и совершила вместе с нашим шаттлом благополучную посадку.
— Боже мой! — простонал Адамски. — Это невероятно. Такого не бывает!
— Бывает, — заверил Маринин. — Вы скоро сами всё увидите. В «Звезде» мы уверены. Она не подведет. Но оставалась проблема. У нас появилось орбитальное оружие, которое ставит крест на программе СОИ. Но чтобы остановить эту вашу военную программу, необходимо как-то сообщить мировой общественности о «Звезде» и ее потенциале. Устроить утечку информации? Можно. Но никто не поверит. Решат, что это дезинформация для запугивания. Когда-то ведь не верили, что у нас есть ракеты, способные доставить ядерный заряд до Штатов. Устроить демонстрацию на орбите? Уничтожить один из своих спутников? Можно. Но поднимется крик, и нас обвинят в милитаризации космоса. В итоге мы потратим кучу денег, раскроем карты, но добьемся прямо противоположного эффекта, чем тот, на который мы рассчитывали. Спасение «Колумбии» дает нам уникальный шанс сообщить миру о новом корабле, продемонстрировать его потенциальные возможности и выглядеть после этого героями, а не злодеями. Когда стихнут овации, ваши эксперты, без сомнения, проанализируют всю полученную информацию. И, мы надеемся, убедят ваше руководство закрыть программу СОИ. Так что, наши мотивы, скорее, прагматические, нежели романтические.
— Прагматика — это хорошо, — кивнул Адамски. — Но в чем ваша выгода? Не лучше ли было бы спокойно дожидаться, пока мы не потратим кучу денег, чтобы вывести свои орбитальные лазеры, а потом обезоружить нас демонстрацией возможностей «Звезды»?
— В плане стратегии противоречия тут нет, — заверил Маринин. — Приведу два довода, хотя их больше. Первый. Мы действительно выступаем за то, чтобы в космосе никогда не было оружия. Тем более такого оружия, которое угрожает безопасности целых стран. Мы собираемся развивать космическую инфраструктуру с целью продвижения к Луне и Марсу. И мы опасаемся, что в вашей системе СОИ случится какой-нибудь сбой, и она атакует наши ракеты-носители и космические корабли. Вероятность подобного сбоя с течением времени будет только возрастать, и когда-нибудь всё это обернется глобальной катастрофой. Второй довод. Ваши траты разоряют не только вас, но и весь мир. На протяжении полувека мировая экономика строилась под вашим руководством так, что Соединенные Штаты Америки стали главным банкиром и главным потребителем ресурсов. Помните, кризис августа девяносто восьмого года? Из-за провокационных действий ваших биржевиков пострадали десятки стран. Пострадал бы и Советский Союз, не имей мы на тот момент самого большого золотовалютного резерва в истории. В итоге часть мировой экономики потеряла в цене. То есть ваша проблема оказалась проблемой для всего человечества. Мы все снова подешевели, а ведь израсходованные ресурсы уже не вернешь. Мне страшно представить, в каком кризисе окажется мир, если СОИ разорит вас. В такой же ужас приходят и наши экономисты. Нам чрезвычайно невыгодно разорять вас. Нам было бы выгодно, если бы вы пользовались своим исключительным положением мирового банкира во благо, а не во вред. Миру — мир! И под этим лозунгом готовы подписаться не только пацифисты.
— О’кей, — сказал Адамски. — Я всё понял. Прагматизм, тактика, стратегия. И я, признаться, благодарю Бога за то, что русские наконец-то стали прагматиками, и у нас есть теперь возможность спасти «Колумбию». Но нельзя ли поподробнее рассказать о миссии спасения, которую вы разработали? Мне нужно будет понимать, что я вижу, когда мы прибудем в Москву.
— Пожалуйста, — Маринин извлек блокнот, авторучку и набросал схему. — Взгляните, Дэйв. Корабли «Звезда» рассчитаны на двух членов экипажа, но спускаемый аппарат сконструирован на основе спускаемого аппарата «Союза», а значит, туда легко влезут трое. Мы облегчили корабль, сняли с него разведывательное оборудование и пушку. Не смотрите на меня так — пушка входит в стандартную компоновку «Звезды», это военный корабль. Радиопеленгатор оставили, чтобы точно выйти на цель. За счет облегчения корабля удалось улучшить его маневренные способности. Мы пока такой маневр не совершали, но баллистики уверяют, что никаких сложностей в переходе с орбиты наклонением в пятьдесят один градус на орбиту наклонением в тридцать девять градусов не возникнет. Первая «Звезда» стартует в ночь с тридцать первого января на первое февраля с космодрома Дальний. Слышали о таком?
— Да, что-то слышал. Это ваш новый космодром. Его открыли в девяносто четвертом. На Дальнем Востоке?
— Совершенно верно. Свободненский район Амурской области.
— Он, кажется, используется для запуска спутников?
— Мы дважды запускали с него «Звезду» в беспилотном варианте под обозначением «Космос». И всё прошло идеально. На борту первой «Звезды» будет самый опытный космонавт Отряда. Он освоил всю процедуру сближения и эвакуации экипажа терпящего бедствие корабля во время совместного полета с «Бураном». Этот человек умеет многое, и сейчас безвылазно тренируется в Центре подготовки космонавтов на специальном тренажере. В компьютер тренажера заложены тысячи ситуаций, которые могут возникнуть при спасении «Колумбии». Ракета «Союз-У» выведет «Звезду» на опорную орбиту высотой в двести тридцать километров. Затем «Звезда» совершит два маневра: доворот с изменением наклонения орбиты и маневр увеличения высоты орбиты. По расчетам, у космонавта уйдет восемь часов, чтобы добраться до «Колумбии». Он доставит на борт шаттла капсулы с гидроксидом лития и решит таким образом главную проблему вашего корабля — проблему поглощения углекислого газа. Затем он заберет женщин и уведет «Звезду» на траекторию снижения с таким расчетом, чтобы спускаемый аппарат приводнился в Тихом океане, где его подберут наши или ваши корабли.
— А почему женщин?
Маринин непонимающе взглянул на Адамски, потом до него дошло:
— Ах да, у вас же трудовое равенство. Объясню. На «Титанике» сначала спасали женщин и детей. На «Колумбии», к счастью, детей нет. Поэтому сначала будем спасать женщин!.. После благополучного возвращения первой «Звезды» в космос отправится вторая. Потом третья. Таким образом, весь экипаж «Колумбии» в течение двух-трех суток вернется на Землю.
— А если бы Майкл Андерсон был жив?
— Отправили бы четвертую. Нет проблем.
— Великолепно! — восхитился Адамски. — Такая трудоемкая миссия, а вы говорите о ней так просто.
— Вы не поверите, Дэйв, но самым сложным для нас было изготовить ложементы. Дело в том, что они должны быть идеально подогнаны под тело космонавта — иначе он покалечится при посадке. На то, чтобы узнать параметры членов экипажа «Колумбии», мы потратили довольно много времени. Их, знаете ли, нет в доступных электронных сетях. Если бы ваше правительство сразу и открыто обратилось бы к нам за помощью... Потом мы потратили время на изготовление самих ложементов. Это, кстати, серьезный недостаток нашей программы. Следует его учесть и разработать универсальный ложемент под широкий диапазон параметров.
— Я слушаю вас, Игорь, и удивляюсь, — признался Адамски. — Получается, что в СССР существует сразу несколько космических программ. Программа гражданского освоения космоса с использованием кораблей «Союз». Программа строительства орбитальной станции «Мир-2». И военная программа «Звезда». Я уж не говорю о том, что вы недавно запустили «Циолковского» и собираетесь долететь до Луны.
— Кстати, программа достижения Луны называется «Гагарин», — рассеянно добавил Маринин. — Юрий Алексеевич должен был ступить на Луну, но не сложилось... Так что вы хотите спросить по этому поводу?
— Всё это стоит сумасшедших денег! Откуда они берутся?
— Вы знаете, Дэйв, до начала девяностых, до экономических реформ, мы тратили на космонавтику намного меньше вашего. Если брать реальный курс рубля к доллару в тот период, то мы тратили в двадцать раз меньше! И то, что мы делали, согласитесь, тоже было неплохо. Мы запускали спутники и космические корабли, сделали «Буран», а по орбитальным станциям вообще впереди планеты всей. Мы посылали аппараты на Луну, на Марс, на Венеру. Кстати, только советские аппараты добрались до поверхности Венеры и сумели передать телеснимки оттуда. У нас был колоссальный задел, а тут еще и финансирование заметно улучшили. При таком подходе впору говорить о звездолетах и прикладных аспектах межзвездной навигации. Между прочим, Дэйв, а что вы думаете о звездолетах?
И они переключились на тему звездолетов.
30 января 2003 года, где-то над Атлантическим океаном
В Международном аэропорту имени Кеннеди города Нью-Йорка их дожидался «Боинг-777» авиакомпании «Эйр Франс». От терминала № 1 летали и самолеты «Аэрофлота», но оператор, составлявший маршрут, учел пожелания клиентов и посчитал, что «французом» с пересадкой в Париже можно будет долететь быстрее.
В аэропорту Нью-Йорка Адамски с Марининым пробыли всего полтора часа, в течение которых успели пообедать и затовариться свежими газетами. После этого они прошли на посадку.
— Смотрите, Дэйв, — сказал Маринин, листая экстренный выпуск «Нью-Йорк таймс». — Все пишут о новом советском достижении. О! Они даже раскопали где-то фотографию макета «Звезды»! Потрясающая оперативность. А мы ведь еще не выпустили официальный пресс-релиз.
Адамски посмотрел.
— Черт возьми! — проворчал он. — По этой фотографии всё равно ничего нельзя понять. Ваша «Звезда» здесь напоминает патрон от крупнокалиберного пистолета.
— Да, пропорции несколько искажены, — согласился Маринин. — На самом деле она больше напоминает патрон от винтовки.
— И всё-таки мне трудно поверить, что это реальность, — сказал Адамски. — Вот мы говорили о звездолетах. Ваши рассуждения изящны, но планы представляются утопией. Нет такой национальной экономики, которая потянула бы подобный груз.
— На самом деле, Дэйв, всё зависит только от темпов роста. Подсчитано, что можно построить звездолет, если ваш экономический рост будет не меньше четырех процентов. А Советский Союз уже десять лет демонстрирует темпы экономического роста от двенадцати до пятнадцати процентов. Ничего несусветного, но можно смотреть в будущее с оптимизмом. А ведь еще вчера мы были на грани экономического коллапса.
— Неужели? Не верится... Впрочем, я не специалист.
— Я тоже, но мне рассказывали в подробностях. Дело было так. К концу восьмидесятых в советской экономике наметились негативные тенденции. Высокие зарплаты в малопроизводительной сфере. Низкая производительность труда во всех сферах. Колоссальные затраты на обеспечение пакета социальных гарантий. Колоссальные затраты на оборону. Колоссальные затраты на помощь развивающимся странам. И самое опасное — чудовищный внутренний долг государства перед населением. Выражался этот долг в том, что у населения накопилась безналичная масса денег на счетах в Сберегательном банке СССР. Наша история в ХХ веке представляла собой череду войн: Гражданская война, Великая Отечественная война, холодная война. У населения просто не было возможности нормально тратить свои деньги. И государство, будем честны до конца, привыкло злоупотреблять этим. И вот наступили мир, разрядка. И люди захотели жить в достатке, тратить честно заработанные деньги на товары народного потребления, на предметы роскоши, на самообразование. Вот по этим-то направлениям и появился дефицит. Парадоксально, но факт: в те годы с трибун съездов непрерывно звучали призывы бороться с бюрократией, сократить и дальше сокращать аппарат чиновников, а на самом деле чиновников, то есть толковых грамотных управленцев, катастрофически не хватало. Ведь в условиях государственного планирования всего и вся нужно посадить на управление миллионы человек, которые не будут ничего производить, кроме тонн исписанной бумаги. Таким образом, экономические реформы должны были решить две важные задачи: снизить до минимума внутренний долг в виде безналичных денег и вывести сферу производства товаров народного потребления и предметов роскоши из-под государственного регулирования, доверив ее рынку. И советское правительство справилось с этой задачей. Самым простым путем было бы отпустить цены на товары и разрешить приватизацию мелких предприятий. Но уже тогда экономисты показали, что это приведет к экономическому коллапсу. Люди бросятся снимать деньги со счетов, переводя безналичные рубли в наличные, а поскольку внутренний долг составлял сотни миллиардов рублей, пришлось бы запустить денежный печатный станок, что неизбежно спровоцировало бы дикую инфляцию, рост цен и обнищание. Получилось бы, что правительство просто ограбило людей, отняв у них то, что они зарабатывали на протяжении десятилетий. Обнищание не позволило бы провести достойную приватизацию. То есть предприятия оказались бы не у тех, кто способен ими управлять, а у тех, кто ловчее и хитрее. Поэтому было решено идти по пути мягких реформ, осуществляемых под постоянным контролем государства и Коммунистической партии. Для нейтрализации безналичной массы денег использовали изящную схему. Населению предлагалось приобрести свои квартиры в вечную наследуемую собственность за безналичный расчет через кассы Сбербанка. Участие в кооперативном строительстве, приобретение личного автомобиля вне очереди так же подразумевало безналичные расчеты. При этом суммы там фигурировали заметно выше среднего. От прямой приватизации так же отказались. Крупным предприятиям позволили создать кооперативные филиалы. А если вы захотели бы создать чисто коммерческое частное предприятие, то есть уйти в рыночную экономику, то вам пришлось бы начинать с нуля. Взять кредит или воспользоваться своими сбережениями, зарегистрироваться, снять помещение и развернуть производство. При этом налоги для начинающих были минимальными, близкими к нулю. А вот для сферы услуг и торговли налоги определили чрезвычайно высокими. Стимулировалось именно мелкосерийное производство, а не спекуляция. Тогда же, на первом этапе, был создан реестр предприятий, не подлежащих приватизации. Они сегодня составляют стратегический сектор советской экономики. Коллапса удалось избежать. Спрос стал расти очень стремительно, но удовлетворялся в рыночном секторе. Главное, что мы быстро поняли преимущество нашего экономического уклада.
— Какое же?
— Близкое к идеалу соотношение цена-качество.
— Не понимаю, — признался Адамски. — Не специалист.
— Приведу простой пример, — сказал Маринин. — У нас делают очень простые электрические чайники. Они очень дешевы и надежны, изготовлены из нержавеющей стали, грубые классические формы. Да, они некрасивы. Немцы, в отличие от нас, делают очень красивые электрочайники. Из огнеупорного пластика, прозрачные, видно, как вода кипит. Но в том-то и дело, что по соотношению цена-качество немецкий чайник — предмет роскоши. Он стоит сто долларов, а радует глаз потребителя два-три года. Потом прогорает. Наш чайник стоит пять долларов, но может работать десять-пятнадцать лет в самых диких условиях. Его можно даже в лесу над костром повесить и использовать как обычный походный чайник, а потом вернуться домой и снова воткнуть в розетку. Наши экономисты давно заметили, что без всякой рекламы наши чайники хорошо идут в развивающихся странах. Потому что там люди не гонятся за предметами роскоши — им нужен дешевый и надежный в эксплуатации продукт. И мы поняли, какой сектор рынка безраздельно принадлежит нам. Мы увеличили стоимость чайника до пятнадцати долларов, два доллара потратили на рекламу, и за год продали пятьдесят миллионов чайников по всему миру. И до сих пор каждый год столько же продаем. То же самое и с другими товарами: часы, игрушки, туалетные принадлежности, электрооборудование, строительные материалы и многое-многое другое. Мы там, где не желают переплачивать за красивую безделушку. Мы там, где соотношение цена-качество имеет значение. И знаете, что выяснилось? Выяснилось, что в развитых капиталистических странах потребитель тоже не любит переплачивать. Так что, объемы поставок чайников в Германию у нас сейчас выше, чем в Индию.
— Но ведь это не самый значительный сектор экономики, — вставил словечко Адамски. — Объемы розничной торговли всегда невелики.
— Конечно, — Маринин кивнул. — И поначалу было трудно. Нам никак не удавалось развернуть нормальную внешнюю торговлю. Мешали санкции, мешало отсутствие разветвленных связей. Оказалось, что мировой рынок давно поделен, и крупные корпорации совсем не радуются, когда у них появляется новый конкурент. Нас избивали, как детей. Но мы выстояли. Всё-таки всемерная поддержка государства многого стоит. В особенно тяжелые годы, это девяносто первый и девяносто второй, нас спасло то, что случилась война с Ираком и резко возросли цены на нефть и газ. Вышел на полную мощность наш газопровод с Западной Европой. Но сейчас доля углеводородов в экспорте снижается. Нам невыгодно торговать ресурсами. И думаю, я не раскрою большого секрета, если скажу, что очень скоро правительство собирается объявить бессрочный мораторий на расширение добычи углеводородного сырья. Придется европейцам поискать его в другом месте.
— Всё это прекрасно, — оценил Адамски. — Но я одного не понимаю. Как всё это согласуется с коммунистической идеологией?
— Очень хорошо согласуется, — Маринин усмехнулся. — Нужно только понимать, что идеология служит интересам людей, а не наоборот. Люди продуцируют идеологию. Когда пришло время, коммунистическая идеология изменилась. Для нас теперь превыше всего интересы отдельного советского человека. Именно этим интересам служит наше государство. Советский человек должен чувствовать себя выше других людей, потому что он человек будущего. Если он не нарушает законы, он должен пользоваться комфортом и защитой. Он должен принимать участие в делах управления и нести ответственность за совершенные ошибки. Он свободен во всем, что не нарушает права других людей. В этом наша коммунистическая идеология сходна с вашей американской. Но есть и принципиальная разница. Мы никогда не признавали и не признаем, что мерилом состоятельности человека являются деньги. И мы всегда даем второй шанс...
30 января 2003 года, где-то над СССР
Перелет через Атлантику утомил Дэйва, и несколько часов после Парижа он поспал. Разбудила его стюардесса.
— Мистер Адамски, — сказала она на хорошем английском, — пожалуйста, заполните этот бланк.
Дэйв, щурясь спросонья, взял бумагу, повертел ее так и этак.
— Что? Зачем?
Но стюардесса уже ушла.
— Это ваше обязательство перед советским правительством, — объяснил Маринин, он сидел рядом и читал книгу в мягкой обложке.
— Мы пересекли границу, и вы должны подписать обязательство. Там нет ничего страшного, Дэйв. Вас эти пункты не касаются. Но всё равно прочитайте внимательно. И подпишите.
— А если не подпишу? Меня не пустят в страну?
Маринин вздохнул.
— Пустят. Но тогда вас везде будет сопровождать сотрудник КГБ. Вам это надо?
Адамски прочитал. Глаза его округлились.
— Это же дискриминация! — заявил он.
— Где? — устало спросил Маринин.
— Ну вот, — Дэйв нашел один пункт и зачитал с выражением: — «Я обязуюсь не вести религиозную пропаганду на территории Советского Союза».
— А вы собираетесь вести религиозную пропаганду?
— Нет. Я агностик. Но вот если бы я был религиозным человеком и мне захотелось бы поговорить с религиозным человеком, что тогда?
— Разговор двух религиозных людей не есть пропаганда. Это ваши внутренние дела. Послушайте, Дэйв, мы летим в Советский Союз. СССР — это не просто светское государство. СССР — это государство атеистов. Мы не запрещаем религию. Более того, мы разрешили представителем различным конфессий избираться в Советы народных депутатов. Мы вернули церкви ряд культовых сооружений, в которых до последнего времени размещались музеи. Мы разрешили торговлю религиозной литературой и создание страниц в электронных сетях. Но проникновения в нашу страну всевозможных сектантов мы не допустим. Мы это уже проходили в начале девяностых. Когда границы открылись, к нам хлынули не только бизнесмены и музыканты, но и агрессивные проповедники. Они использовали самые изощренные методы промывки мозгов. Сразу возникли кружки. Туда потянулась молодежь. Пришлось действовать очень жестко, чтобы избавиться от этой заразы. И с тех пор в этом обязательстве появился такой пункт. Вы же знаете прекрасно, что такое секты. Помните, что устроили давидиане в Техасе? Помните, что устроили последователи «Аум Синрикё» в Токио? Может, вам, американцам, подобные кровавые шоу доставляют удовольствие. Нам — нет. Травить нашу молодежь завиральными идеями мы не позволим.
— Ну хорошо, — согласился Адамски. — А вот это что? «Я обязуюсь не распространять порнографическую литературу и порнографические видеоматериалы на любых носителях»?
— Вы дальше еще прочитайте.
— «Я обязуюсь не распространять литературу и видеоматериалы религиозного содержания. Я обязуюсь не распространять литературу и видеоматериалы, пропагандирующие насилие».
— Что такое порнография вы, надеюсь, знаете? И что такое религиозная литература?
— Да. Но что такое литература, пропагандирующая насилие?
— Это то, что вы называете «трэш». У нас есть четкое определение такой литературы в Уголовном кодексе. Но на самом деле речь не об этом. Дэйв, Советский Союз — одна из немногих стран, где можно купить любую печатную продукцию, какую только захотите. Любую порнографию, любой трэш, любую муть. Да-да, не удивляйтесь. Я же вам говорил, что для нас интересы и запросы советского человека превыше всего. Советский человек имеет право на потребление всяческой экстремальной макулатуры. К тому же мы помним историю и знаем, что стандарты морали изменчивы. То, что считалось порнографией в начале двадцатого века, считается мягкой эротикой в начале двадцать первого и публикуется в респектабельном «СПИД-Информаторе». Но сегодня установлены вполне конкретные границы морали и нравственности. Эти границы регулирует большинство. Если вы эксгибиционист и выставляете свои причиндалы на всеобщее обозрение, то не удивляйтесь, что кто-нибудь пожалуется и вас потащат в психушку. А для нудистов есть отдельные пляжи и они не должны выходить за черту, иначе станут эксгибиционистами. Чувствуете разницу? Нельзя расширять свою свободу за счет свободы других людей. Поэтому распространение перечисленной литературы и видеоматериалов у нас строго регламентируется. Например, чтобы купить порнокнигу или порнофильм, вы должны дать письменное свидетельство, что эти материалы не увидят дети. Если вы нарушите это обязательство, вы понесете уголовную ответственность.
— А кто определяет, что является порнографией, а что нет?
— А кто у вас определяет, какой фильм относится к категории А, а какой к категории Б? У нас этим занимается Специальная комиссия при Министерстве культуры.
— А если комиссия допустит ошибку? Если великое художественное произведение сочтут порнографией или трэшем?
— Ничего страшного, — Маринин пожал плечами. — Вы же всё равно сможете его купить. И даже прочитать. Только следите, чтобы это великое художественное произведение не попалось на глаза детям!
Они помолчали.
— Ну а что распространять можно? — спросил Адамски.
— Всё, что не входит в список. Если сомневаетесь, можно по электронной почте запросить комиссию. Официальный ответ вышлют в течение суток... Но я на вашем месте поостерегся бы. Ведь ко всему прочему, Советский Союз — одна из немногих стран, где очень строго соблюдаются авторские права. Были тут деятели, привозили эмигрантские журналы для распространения. Оказалось, что они авторам не платят. Больше того, многие авторы с удивлением узнали, что их произведения опубликованы в этих журналах. Пострадали деятели. Выплачивают теперь штрафы за контрафактное издание и компенсацию за моральный ущерб.
— Даже так?
— Даже так!
Адамски взял авторучку и поставил на обязательстве размашистую подпись.
31 января 2003 года, Москва, СССР
Ближе к Москве Адамски вдруг сообразил, что в России сейчас зима, а значит, мороз, а значит, сугробы по пояс и злые медведи на улицах. А одет он был для такого климата сравнительно легко — деловой костюм и куртка без воротника.
— А в Москве сейчас холодно? — спросил он у Маринина.
— Минус двадцать, — отозвался тот. — Но зато ясная погода. «Мороз и солнце — день чудесный», — продекламировал он по-русски.
— А шубу в аэропорту можно купить?
Маринин засмеялся.
— Привезут вам шубу, Дэйв.
Он оказался прав. Их встречала целая делегация, и Адамски сразу получил роскошную шубу и пушистую шапку. Однако примерить обновку у него не получилось. Их сразу посадили в длинный черный «лимузин», который на большой скорости понесся по шоссе. Пока Маринин беседовал со своими коллегами, Адамски пытался хоть что-то разглядеть сквозь стекло. Но было очень темно, автомобиль мчался по окраине, и Москва оставалась столь же недостижима и непостижима, как и сутки назад, когда он сидел в своем офисе.
Наконец приехали. Маринин попросил Адамски держаться поблизости, и вместе они миновали пост охраны, прошли длинным коридором, потом оказались в кабинете, который им открыл высокий улыбчивый парень в голубом костюме с множеством эмблем на груди и рукавах.
— Здесь будет ваш штаб, Дэйв, — объявил Маринин. — Здесь телефон. Здесь компьютер. Там санузел. Можете привести себя в порядок. Вот магнитная карточка и бэдж. С ними вы можете ходить по ЦУПу, где угодно. Но умоляю, через час загляните в малый зал управления. Пройдете дальше по коридору, потом по лестнице на второй этаж, помещение номер двенадцать. Обратный отсчет уже запущен. Не опоздайте.
Казалось бы, час — это очень много. Но после того, как Дэйв умылся, сменил белье и набрал пару электронных писем: маме и шефу — оказалось, что время вышло. Адамски нацепил бэдж на лацкан пиджака, поправил перед зеркалом галстук, схватил магнитную карточку и побежал.
В ЦУПе, несмотря на позднее время, было многолюдно. Аварийная ситуация не всякий день случается. А уж миссия спасения и того реже. По коридорам сновали туда-сюда молодые люди и девушки. Проходили серьезные военные.
Вспоминая указания Маринина, Адамски добежал до искомой двери и открыл ее своей магнитной карточкой. За дверью обнаружилась просторная комната, одна стена которой была стеклянной. Вдоль другой стояли простые деревянные стулья. За стеклом был виден ярко освещенный зал, перегороженный стойками. На стойках стояли компьютеры. Операторов там собралось очень много — по двое на компьютер. Дальнюю стену зала занимал огромный дисплей, на котором была изображена земная поверхность в меркаторской проекции. Всё было так знакомо, что Адамски на секунду почудилось, будто бы он находится не в Советском Союзе, а приехал в Хьюстон на стажировку.
К Дэйву подошел Игорь Маринин.
— Пойдемте, Дэйв, я представлю вас.
У стеклянной стены стояло несколько человек. Все — весьма импозантные люди.
— Это Дэйв Адамски, — представил Маринин. — Представитель пресс-службы НАСА. Он — единственный, кого мы успели оформить на первый запуск.
— Очень приятно, — откликнулся сухопарый мужчина с цепким взглядом.
— Сергей Крикалев, — представил Маринин. — Командир Отряда космонавтов. Он руководитель межведомственной главной оперативной группы. Фактически он будет руководить всей операцией по спасению экипажа «Колумбии»... Это Георгий Гречко. Наш заслуженный космонавт. Он выступает наблюдателем от Верховного Совета СССР. Это маршал Джохар Дудаев. Министр обороны Советского Союза. Он выступает наблюдателем от правительства.
— Очень ответственная операция, — сказал Дудаев. — Мы спасем ваших соотечественников, товарищ Адамски.
«Ну и компания! — подумал Дэйв потрясенно. — Если сюда войдет президент СССР, не удивлюсь».
Он совсем забыл, что президента в Советском Союзе нет. Чувства переполняли Адамски.
— Товарищ маршал, — обратился Крикалев к Дудаеву, — до старта осталось семнадцать минут. Пока всё идет по графику. Замечаний нет.
— Очень хорошо, — одобрил министр обороны. — Продолжайте.
— Мистер Адамски, — Крикалев повернулся к Дэйву. — На связи экипаж «Колумбии». Не хотите поговорить с ними?
— Это возможно?
— Пожалуйста.
Они прошли в зал.
— Мы управляем операцией из малого зала, — объяснял по дороге Крикалев. — Большой зал управляет полетом станции «Мир-2». К сожалению, у нас совсем не было времени, и мы не успели наладить полноценную связь с ЦУПом в Хьюстоне и с «Колумбией». Но мы работаем в этом направлении, и, надеюсь, ко второму запуску всё будет нормально. Углекислый газ вынуждает нас торопиться... Это здесь.
Они остановились у стойки оператора связи, а сзади подошел Маринин. Адамски увидел, что на экране компьютера отображается кабина шаттла, а в фокусе видеокамеры находится Рик Хазбанд. Крикалев подал Дэйву наушник с микрофоном.
— Командир Хазбанд! — Адамски широко улыбнулся и старался говорить как можно бодрее. — На связи Дэйв Адамски. Я сотрудник пресс-службы НАСА. И я в России.
— О! Дэйв! Рад слышать тебя, — откликнулся с орбиты Хазбанд. — Как там у вас, в России? Зима? Мороз? Снег? Медведей видел?
— Нет, командир Хазбанд, — Адамски совершенно искренне рассмеялся. — Здесь много снега и мороза, но медведи мне пока не попадались.
— О’кей! Рад за тебя.
— Тут всё в порядке, командир Хазбанд. Они обещают вытащить вас в течение пары суток.
— Мы очень рассчитываем на это, Дэйв. Спасибо русским, что они сумели построить такую технику. Вы уже знаете подробности?
— Знаю, сэр. Это нечто фантастическое!
— «Тысячелетний сокол»?
— Лучше, сэр! Намного лучше.
— Надеюсь, ты прав.
— Скоро запуск «Звезды», сэр. Они называют это «Звезда».
— Мы очень удивлены, Дэйв. И обрадованы. Мы ждем «Звезду». И встретим космонавта... как это у русских говорится... хлебом с водкой?
— Хлебом с солью, сэр.
— Роджер, Дэйв. Хлебом с солью!
— Пора заканчивать, — сказал Крикалев. — Осталось десять минут.
— Мне говорят, осталось десять минут, — перевел Адамски. — Желаю вам удачи, командир Хазбанд. Мы молимся за вас!
— А мы молимся за космонавта, Дэйв! Удачи!
— Так-так-так, — сказал Маринин, когда Адамски отцепил наушник. — А вот это и есть религиозная пропаганда.
Дэйв улыбнулся ему. Он знал, что это шутка.
1 февраля 2003 года, космодром Дальний, СССР
Космонавт Юрий Москаленко сидел на самой вершине пятидесятиметровой ракеты и тихонько насвистывал. Ему было радостно. Он отправлялся в космос.
Вообще-то это был его третий полет. Первый раз он взлетал на «Звезде» с космодрома Байконур в качестве командира экипажа. Тот полет был организован как экспедиция посещения орбитальной станции «Мир-2». «Звезду» в прессе назвали «Союзом», а участники экспедиции фигурировали под псевдонимами. Фотографии, опубликованные в прессе и в сети, не имели к реальным участникам секретного полета, никакого отношения. Спецы из группы информационного обеспечения навострились лепить такую «дезу», что Москаленко иногда задавался вопросом: а в своем ли он уме? Может, он просто придумал себе полет в космос? А летали на самом деле вот эти ребята с фотографий?
Второй полет состоялся через год после первого и вымотал Юрия до предела. На этот раз «Звезду» вместе с Москаленко погрузили в грузовой отсек «Бурана», на орбите вытащили манипулятором и отправили в свободный полет. Через восемнадцать часов он вернулся, произвел маневры сближения, уравнял скорость и перешел через открытый космос в грузовой отсек «Бурана». Потом совершил обратный переход с Иван Иванычем — габаритно-весовым макетом космонавта в скафандре.
За оба полета Москаленко получил звание Героя Советского Союза и Золотую Звезду на грудь, но, кроме министра обороны и руководства специального отряда космонавтов, об этом никто не узнал. Надежде он, конечно, похвастался втихаря, что получил правительственную награду, но уточнять, за что и какую, не стал. Жена не обижалась — они всё давно обговорили.
«Когда-нибудь наступит и твой час, — уверенно сказала она. — Будешь ты еще знаменитым».
И ведь не ошиблась. Она вообще редко ошибалась...
Москаленко вспомнил жену и девочку Иринку, которые ждали его сейчас в Москве, и запел громче. Утром они увидят его лицо по всем каналам. То-то удивятся!
— Журавль! — окликнула пультовая. — На связи Восход-один. Слышим, у вас весело. Приступайте к проверке скафандра!
— Вас понял. Приступить к проверке скафандра... Проверку скафандра закончил.
— Вас понял, Журавль. Отлично. Продолжайте работать.
Да, он побывал в космосе уже дважды. Но каждый раз это происходит по-новому. И запоминается всё — до мельчайших деталей.
Процесс начинается с обязательного ритуала, который космонавты принесли с Байконура на Дальний. Просмотр «Белого солнца пустыни». Бутылка шампанского как подарок врачам, выполнявшим предполетный осмотр. Подпись на двери номера в гостинице. Выход под «Траву у дома». Остановка на полпути к стартовому комплексу, чтобы помочиться на заднее колесо автобуса...
После отдания дани традициям запускается новая последовательность действий — за которую отвечает боевой расчет Авиакосмических войск, расположившийся в бункерах вокруг стартового комплекса, числом семьсот человек. Ракету заправляют, проверяют все системы, а космонавт в это время сидит и старается не думать о том, что прямо под его седалищем находится почти триста тонн легковоспламеняющегося топлива. Впрочем, бояться нечего — ракета-носитель «Союз» очень надежна, а особенно надежна система аварийного спасения: еще ни один из космонавтов не погиб при запуске «Союза».
— На связи Донбас-два, — услышал Москаленко приглушенный расстоянием голос Крикалева. — Как чувствуете себя, Журавль?
— Самочувствие хорошее, Донбас-два.
— Обстановка в кабине?
— Давление единица. Влажность шестьдесят пять процентов. Температура восемнадцать градусов. Как поняли?
— Понял вас отлично, Журавль! У нас всё идет нормально.
Позывной «Журавль» Юрий выбрал себе сам. Долго ходил и думал, а потом осенило. Ведь его любимым самолетом был и оставался «Су-27» — «журавль». Так и сделался Москаленко «Журавлем».
— Говорит Восход-один, — снова вмешалась пультовая. — Как слышите, Журавль?
— Слышу вас отлично!
— Проверьте удобства пользования памяткой и видимость кодовой таблицы. Как поняли?
— Понял вас, Восход-один, проверяю... Пользование памяткой и возможность считывания сигналов проверил, всё нормально.
— На связи Донбас-два. Журавль, тебе привет от всех наших ребят. И отдельный привет от Гречко.
— Понял вас, Донбас-два. Большое спасибо вам. Передайте им самый горячий привет от меня...
Самое удивительное, что никто из них не заартачился. Все двенадцать слушателей Центра подготовки космонавтов после встречи с Козловым выразили желание стать членами Специального отряда. Все отказались от славы ради возможности работать на новой технике. Не все они дошли до финишной прямой, четверо по разным причинам уволились. Но те, кто остался, по праву считали себя лучшими и самыми опытными космонавтами Советского Союза...
— Журавль, на связи Восход-один. Объявляю часовую готовность.
— Есть часовая готовность.
— Продолжайте осмотр оборудования, Журавль.
— Продолжаю осмотр оборудования.
Еще час ждать. Это всегда нервирует, когда остался еще час.
На этот час голова становится пустая-пустая. Связных мыслей не остается, а потому самое лучшее — расслабиться и обозревать приборы, как и советует пультовая.
— На связи Донбас-два. Как вы там, Журавль? Маршал интересуется.
— Самочувствие хорошее, Донбас-два. Настроение хорошее. К полету готов. Привет маршалу.
Крикалев засмеялся.
— Передам. Рады за вас, Журавль. Там наверху только на вас и надеются. Вам привет от командира Хазбанда.
— Передайте командиру Хазбанду, что скоро буду. Пусть накрывают поляну.
— Хе-хе, Журавль, передам.
— Журавль! На связи Восход-один. Займите исходное положение для регистрации физиологических функций.
— Понял, — сказал Москаленко вытягивая руки. — Исходное положение для регистрации физиологических функций занял.
— Слышим вас отлично, Журавль. Оставайтесь в этом положении.
Чтобы немного успокоить нервы, Юрий начал вспоминать «Белое солнце пустыни». Любой советский человек знал этот фильм наизусть, но смотреть его не надоедало. Вот ведь удивительный феномен: сюжет примитивный, персонажи банальные, реплики дурацкие — а оторваться невозможно. Наверное, что-то такое есть в этом фильме. Наверное, через образы Сухова и Верещагина приоткрывается на самую чуточку русская душа, и, глядя этот фильм, мы ощущаем родство душ и начинаем понимать, зачем нам этот космос и эти звезды...
— На связи Восход-один. Сейчас будут отводить установщик. Как поняли, Журавль?
— Вас понял. Отводится установщик.
— Стрела установщика отошла нормально. Как поняли?
— Понял вас. Стрела установщика отошла нормально.
— Команда предстартовой подготовки уходит со старта в бункер. Вы теперь один там, Журавль.
— Понял вас. Готов к запуску.
— Всё нормально. Сейчас отводим фермы. Всё идет по графику, Журавль. Машина отвечает хорошо.
— Понял вас.
— ...
— На связи Восход-один. Пятнадцатиминутная готовность.. Как поняли?
— Вас понял, Восход-один. Пятнадцатиминутная готовность. У меня всё нормально.
— Вас понял, Журавль.
— Объявлена десятиминутная готовность. У вас гермошлем закрыт, Журавль? Закройте гермошлем, доложите.
— Вас понял, Восход-один. Объявлена десятиминутная готовность. Гермошлем закрыл. Всё нормально, самочувствие хорошее.
— Вас понял, Журавль.
Вот теперь уже почти всё. Теперь уже ничего нельзя изменить. Да и не надо. Ведь это самый ответственный полет за всю историю космонавтики. И ты, Юрий Москаленко, выполнишь его идеально. Ради этого, очевидно, ты и родился на свет. Ради этого ты прошел через испытания и сомнения. Не для того, чтобы стать военным космонавтом и разрушать вражеские спутники. А для того, чтобы спасти тех, кто умирает на орбите.
— На связи Восход-один! Как самочувствие, Журавль? Готовность пять минут. Поставьте громкость на полную.
— Вас понял, Восход-один! Самочувствие отличное! Объявлена пятиминутная готовность, поставить громкость на полную... Ввел полную громкость.
— Здесь Донбас-два! Счастливого пути, Журавль!
— Спасибо, Донбас-два! Встретимся на Земле!
— На связи Восход-один! Минутная готовность. Как слышимость?
— Вас понял, Восход-один! Минутная готовность.
— Во время запуска можете не отвечать. Ответьте, как появится возможность.
— Вас понял, Восход-один. Отвечу, как появится возможность.
— Ключ на старт! Дается продувка.
— Понял вас.
— Ключ поставлен на дренаж.
— Понял вас.
— Дренажные клапана закрылись.
— Понял вас. К старту готов.
— Отлично, Журавль.
— Идут наддувы. Отошла кабель-мачта. Всё нормально.
— Понял вас. Слышу работу клапанов.
— Хорошо.
— Дается зажигание...
— Понял вас. Дается зажигание.
— Предварительная ступень... Промежуточная... Главная... Подъем!
— Поехали, — привычно шепнули губы.
1 февраля 2003 года, околоземная орбита, высота 230 километров
Вывод космического корабля на орбиту занимает девять минут. За этот короткий промежуток времени происходит много интересного.
На 114-й секунде после старта происходит сброс системы аварийного спасения. Если теперь что-то случится, то головной блок будет спасать себя сам, отстрелившись от носителя с помощью двух твердотопливных ракет.
На 118-й секунде после старта отделяются и падают вниз блоки первой ступени ракеты-носителя — знаменитые «боковухи». При этом космонавта ощутимо встряхивает первый раз.
На 158-й секунде происходит сброс головного обтекателя. И если взлетаешь днем, то в кабине корабля сразу становится светлее.
На 288-й секунде отделяется вторая ступень — центральный блок ракеты. Космонавта встряхивает второй раз.
На 525-й секунде выключаются двигатели третьей ступени. Перегрузка резко сменяется невесомостью, а шум и вибрация стихают.
На 529-й секунде корабль отделяется от третьей ступени и начинает свободный полет по орбите.
— Восход-один, — обратился Москаленко в эфир, после того как «Звезда» вышла на орбиту. — На связи Журавль. У меня всё нормально. Самочувствие отличное. В иллюминатор вижу Землю. Очень красиво. Как обычно.
— На связи Восход-один. Слышим вас отлично, Журавль. Продолжайте полет.
— Понял вас. Продолжаю полет.
— Произведите осмотр приборов. Бортовая ЭВМ отработала программу?
— Понял вас. Произвожу осмотр приборов. ЭВМ выдает сигнал готовности к маневру.
— Вы выходите из нашей зоны, Журавль! Передаем вас Восходу-два.
— Понял вас. Выхожу из зоны. Меня ведет Восход-два.
В первые минуты полюбоваться на красоты Земли и космоса нет никакой возможности. Проверка приборов. Принятие решения на экстренное возвращение. Отмена решения. Доклады ЦУПу... Зато потом, когда контрольно-измерительные пункты начинают передавать корабль друг другу, возникают сладостные паузы, в течение которых можно пялиться в иллюминатор, забыв обо всем на свете. Особенно хорошо выглядит первый восход. Огненно-красный диск начинает подниматься над горизонтом, спектральные полосы расстилаются по темно-фиолетовому краю, а над Солнцем на короткое мгновение вспыхивает необычайный по красоте ореол. Еще несколько секунд, и Солнце становится золотым...
— На связи Донбас-два. Мы видим и слышим вас, Журавль. Орбита близка к круговой. Высота двести тридцать. Всё идет отлично. Доложите готовность к маневру доворота.
— Понял вас, Донбас-два. Машина работает хорошо. Полет проходит успешно. Чувство невесомости нормальное. Самочувствие хорошее. К выполнению маневра готов.
В такие минуты хочется петь. Громко-громко. Но петь нельзя, потому что есть работа. Много работы.
— Маршал очень доволен, Журавль. Тебя ждет повышение в звании.
— Сплюньте через плечо, Донбас-два!
— Даю обратный отсчет на включение двигательной установки. Десять... девять... восемь... семь... шесть... пять... четыре... три... два... один... Пуск!
Всё-таки работа космонавта сильно отличается от работы летчика. Последний постоянно чувствует машину, при маневрах, она буквально давит ему на плечи: на правое плечо, на левое плечо. А вот в космическом корабле движение ощущается только в те секунды, когда работает двигательная установка. И перегрузка может прийти с любого направления. Так и в этот раз — она пришла справа и снизу. Москаленко чуть сжался, но легко перенес резкое, как удар, утяжеление.
— Восход-два, на связи Журавль. Докладываю. Двигательная установка завершила работу.
— На связи Донбас-два. Мы видим и слышим тебя! Ты справился, Юрий! Корабль вышел на новую орбиту. Твои параметры совпадают с расчетными. Поздравляем, Юрий! Мы все тебя поздравляем.
— Спасибо, Донбас-два, — поблагодарил Москаленко. — Всем вам спасибо. Передавайте привет Георгию Михайловичу. Благодаря ему я здесь!
— Передадим, Юра. Он тебе тоже здоровья желает.
— Понял вас, Донбас-два.
— Тут в ЦУПе твоя семья, Журавль. Жена, дочка, брат. Что-нибудь скажешь?
У Москаленко учащенно забилось сердце. Он не ожидал, что Крикалев привезет семью. Значит, правда. Значит, пробил час славы. И он это заслужил.
— Передайте им... — горло перехватило, но Москаленко быстро справился с собой: — Передайте, что я их люблю. Надя, Иринка, Сергей, я вас люблю! Вы — мой экипаж!..
1 февраля 2003 года, околоземная орбита, высота 277 километров
«Колумбию» Юрий нашел без проблем. Система пеленгации была рассчитана на поиск замаскированных спутников и боевых платформ, а уж летящий по известной орбите на известной высоте шаттл обнаружить проще простого.
На расстоянии двадцати километров от шаттла Москаленко взял управление на себя. Он четко видел американский корабль на жидкокристаллическом экране системы наведения, которая в иной ситуации управляла бы пушкой. Но теперь «Звезда» служила мирным задачам.
Работая с ювелирной точностью, Москаленко подвел корабль к открытому люку грузового отсека, как когда-то подводил к «Бурану». Теперь корабли отделяла узкая полоска пустоты шириной в пять метров. Убедившись, что относительная скорость по всем трем координатам равна нулю, Москаленко доложил ЦУПу, что готов к выходу. Миновало три минуты, и выход разрешили.
Юрий отстегнул ремни, всплыл и открыл люк. Воздух выветрился в пустоту, и в проеме открылась Земля — огромная и голубая, с белыми разводами облаков. Она очень красива, когда смотришь на нее с орбиты. Такой красоты никогда не увидишь, если ты не космонавт.
Москаленко прицепил фал и аккуратно выбрался наружу. Он постоял на краю люка, привыкая и оглядываясь. Слева был шаттл. С такого расстояния он казался очень большим, огромным, закрывал половину Земли и половину космоса. В отсеке, у шлюза жалась фигурка в скафандре. Это астронавт Браун.
— Эй! — крикнул Москаленко и помахал Брауну рукой.
Американец его услышал. Трансляция между скафандрами осуществлялась через контрольно-измерительные пункты на Земле, но задержки почти не ощущалось.
Оставалось сделать последний шаг. Он делал этот тысячи раз на тренировках. Москаленко оттолкнулся и полетел к «Колумбии». Он летел медленно и чувствовал себя рыбой, плывущей в самом центре Мирового океана. Он и был рыбой — но рыбой, научившейся плыть среди звезд.
Расчет оказался верным. Юрий опустился в двух шагах от астронавта и уцепился за поручень. Слыша прерывистое дыхание Брауна в наушниках гермошлема, Москаленко произнес заранее придуманную, выверенную и хорошо заученную фразу:
— Knock, knock! Shall we go home?
15 февраля 2003 года, Москва, СССР
Вернувшихся с орбиты чествовали в Кремле.
Сначала под аплодисменты Председатель Совета министров СССР Сергей Юрьевич Глазьев наградил командиров космических кораблей «Звезда», сумевших осуществить беспрецедентную спасательную операцию на орбите, орденами Ленина и медалями Золотая Звезда. Спасенные американские астронавты, хотя и не ожидали каких-то особых почестей, тем не менее получили по ордену «Дружба народов» и диплому членов Отряда космонавтов. Согласно Уставу Отряда, любой человек, побывавший в космосе, на борту советского космического корабля, становится почетным членом Отряда. Астронавты выглядели немного смущенными. Но разобрались, что к чему, и очень скоро засияли широкими белозубыми улыбками, позируя телеоператорам и фотографам.
Дэйв Адамски тоже поначалу чувствовал себя не в своей тарелке. Ему казалось глупым, что его ставят рядом с астронавтами «Колумбии», словно он имел какое-то отношение к их спасению. Но Игорь Маринин, подойдя, сказал шепотом по-русски: «Не дичись!», после чего Адамски тоже заулыбался и начал позировать.
Потом всех присутствующих пригласили в банкетный зал. Там были накрыты столы, и стояли вышколенные официанты. Впрочем, официального, по протоколу, банкета не получилось. После поднятия обязательных тостов за здоровье вернувшихся, за космонавтику, за Советский Союз гости начали вставать со своих мест, собираться в группы, обсуждая и отпуская шуточки, — и кремлевское мероприятие превратилось в неформальную встречу друзей.
Дэйв Адамски поискал, к кому бы присоединиться, но Маринин был занят разговором с Глазьевым, и Дэйв решил, что лучше им не мешать. Тут он обратил внимание на одного из героев сегодняшнего вечера — на молодого космонавта с тремя золотыми звездами на груди. Юрий Москаленко, кажется? Интересное имя. Интересная фамилия. Он, кажется, был первым, кто полетел к «Колумбии»? Да, точно!
Космонавт сидел с женой, но они почти не общались. Только поглядывали друг на друга с нежностью. Адамски подумал, что они еще успеют друг на друга насмотреться, и подошел.
— Извините, — обратился он по-русски. — Я хотел бы выпить с вами. И хотел бы поблагодарить за спасение наших людей с орбиты.
Москаленко, прищурившись, посмотрел на бэдж Адамски.
— Очень приятно, Дэйв. Но благодарить нужно не только меня, а всю нашу страну, весь Советский Союз. Без нашей страны у меня ничего не получилось бы. Она меня вырастила. И она доверила мне этот прекрасный корабль.
— Понимаю, — сказал Адамски. — Выпьем?
— Выпьем!
И они выпили.
Тут к ним присоединился еще один гость — очень жизнерадостный господин с окладистой бородкой.
— Венька?! — вскинулся Москаленко. — Ты?
— Ага, — ответил гость. — Это я! Куда ж вы без меня?
— Вениамин Бейшан, — представил его Москаленко. — Мой одноклассник. И... э-э-э... известный журналист.
— Ага, — сказал Бейшан и зачем-то подмигнул Дэйву.
— Я тоже журналист, — сказал Адамски. — Работаю в НАСА.
Но Бейшан не обратил на его последнюю реплику внимания.
— Поздравляю с правительственной наградой, — сказал он космонавту.
— Спасибо, — поблагодарил тот. — Я рад, что ты здесь и всё видел.
— А это подарок лично от меня, — с хитрой улыбкой сказал Бейшан, подавая Москаленко пухлый конверт.
— Что это? — удивился Москаленко.
— Сэр Пол Маккартни приезжает с концертом, — пояснил Бейшан. — Будет выступать на Красной площади. Ожидается что-то с чем-то. Здесь билеты для тебя и для Нади.
— А мне можно билетик? — попросил Адамски искательно. — Это мечта моей жизни — послушать «Back in the
USSR» в Москве, на Красной площади...