«Огонек» 1977 г. №51, с.2-3

ТРУЖЕНИКИ КОСМОСА

...В субботу, неделей раньше, у экипажа «Союза-26» был выходной. Первый за много предыдущих дней и последний перед этой командировкой. На следующий день командир экипажа Юрий Романенко и бортинженер Георгий Гречко улетали на космодром.

В авиацию Романенко пришел по призванию, детской мечте, убеждению, хотя его отец, капитан первого ранга Северного флота Виктор Петрович Романенко, хотел видеть в сыне продолжателя своего дела. Юрий окончил высшее военное авиационное училище летчиком, затем, как один из лучших в выпуске, остался работать там же инструктором. По-прежнему читал об авиации все, что доставалось. Летал увлеченно, любил само небо, любил ощущать себя хозяином машины. И хотелось летать еще выше, еще быстрей...

Однако это безудержное желание имело до поры довольно ограниченные пределы, обозначавшиеся обозримыми возможностями авиационной техники. Космос? Нет, он был для него за этими пределами. Он не считал космонавтов суперменами, но просто трезво представлял себе соотношение между летчиками-космонавтами и просто летчиками, пусть даже и хорошими.

Лето шестьдесят девятого. Старший лейтенант Романенко находился в лагерях, в нескольких сотнях километров от своего училища. Летал, как всегда, помногу, а в те дни вообще — до шести заправок в день. Уставал, но сам того не чувствовал. И вот однажды в конце дня — приказ: явиться утром к начальнику училища. Всю ночь трясся в автобусах и грузовиках. Его ждал полковник, прибывший в училище отобрать кандидатов на работу «по новой технике». Никто не ломал голову над тем, что это значило, — полковником был Герман Степанович Титов.

Титов просмотрел личные дела многих, беседовал с ними. Но взял не всех. Долго говорил с Юрием Романенко. Наконец, спросил: «Вы согласны?» Ответ был готов, но Юрий выждал, прежде чем произнести: «Так точно». Вскоре начались отборочные комиссии, потом долгое ожидание. Наконец, в мае 1970 года двадцатишестилетний Романенко прибыл в Звездный городок.

В последние годы средний возраст тех, кто отправляется в космический полет, несомненно, вырос. Скорее всего, это связано с новыми задачами полетов, требующими все более основательной, а значит, и длительной подготовки. Романенко из тех, кто снижает этот показатель, и это говорит за многое в личности командира экипажа «Союза-26».

Ровно через три года (всего лишь!) после начала работы в Центре подготовки космонавтов он был зачислен в один из четырех экипажей, осваивавших программу «Союз» — «Аполлон». Он трезво оценивал реальность своих шансов на участие в полете, но работал крепко.

Он вообще такой человек: ко всему подходит серьезно, фундаментально. Это чувствуешь даже при самой первой встрече. Почему-то он кажется выше ростом, чем на самом деле. Открытое лицо, прямой взгляд. Говорит — печатает слова. Не нужно быть психологом, дабы понять, что перед вами один из тех, кому не просто предписано, а, видимо, положено быть вожаком, лидером.

Листаю свои блокнотные записи четырехлетней давности, времени подготовки полета «Союз» — «Аполлон».

— Какие планы на будущее? — спросил я тогда.

— Есть заветное — работа на орбитальной.

— Что же тебя больше всего здесь увлекает?

— Да все. Интереснейшая работа. И свое человеческое ощущение власти над машиной в сотнях километров над Землей. И ответственность. Тебе доверяют такое! Значит, ты чего-нибудь да стоишь.

И вдруг он смутился и рассмеялся...

Незадолго до нынешнего старта его спросили, чего он ждет от встречи с космосом. Он что-то пробурчал невнятное, а потом, отойдя в сторону, сказал своему бортинженеру:

— Тоже вопрос: чего я жду? Полечу — увижу. Я ж не любоваться туда еду.

Это точно. Но любоваться придется. Так говорят все, кто бывал там. И как ни будет занят командир экипажа, никуда ему не деться от той красоты, что подарит ему неповторимый, запредельный мир. И кому, как не Юрию Романенко с его щедрым природным даром художника, воплотившимся в чудесных рисунках, что остались дома и в коллекциях друзей, не почувствовать такое всем сердцем! И мы уже слышим это даже сквозь сухие его доклады с борта станции, где начала работать теперь уже шестая орбитальная экспедиция.

Советский космический корабль «Союз-26». Снимок передан телевизионной камерой, установленной на борту орбитальной научной станции «Салют-6».

Для Гречко она вторая, и его «бывалость» многое значит для работы экипажа: Георгий Михайлович ощутил и познал тонкости и премудрости полета сам.

А начал он «летать» в космос еще задолго — задолго до 4 октября 1957 года. Хоть и в мечтах, но летал всегда к далеким мирам, во всяком случае, никак не ближе, чем к Марсу, — иное его не устраивало.

Не был Георгий Гречко баловнем судьбы. Мальчишкой пережил оккупацию. Трудно жилось и после. Всего добивался сам.

Когда кончилась пора игр, Георгий отправился в Москву, чтобы узнать, есть ли такой институт, где учат на инженеров, проектирующих космические корабли. Удивился — специального института не оказалось. Потому Георгий пока остался в родном Ленинграде, поступил в механический институт.

К завершению учебы мысли его обрели более реальные очертания. Теперь его привлекала баллистика, расчет орбит спутников Земли. Он не мог знать, что уже плавится металл для рукотворного первенца космоса.

Диплом с отличием давал ему преимущественное право выбора. Так он стал работать в конструкторском бюро, которое возглавлял С. П. Королев.

Затем Гречко окончил второй институт. Но то была другая учеба, другие экзамены. Они проводились постоянно, ежедневно. Тем институтом был для Георгия Михайловича космодром.

Перед запуском одного из первых спутников, многократно перечитывая инструкцию по заправке ракеты, обнаружил он ошибку в расчетах. Взял и доложил «самому», да еще и с категорическим выводом: ракету запускать нельзя. А та уже стояла на старте, заправленная, теплая. Другой бы Главный, услышав такое от молоденького инженера, улыбнулся, отмахнулся, а то и похуже. Но Королев связал Гречко с Москвой, дал ему возможность самому разобраться с расчетчиками. Оказалось, что инструкция была, в общем, верной, но, как говорится, не на все случаи жизни. Ничего страшного не произошло бы, но заминка на старте все ж могла случиться. Так или иначе, но инструкцию пересмотрели, а с ней и метод заправки. В результате орбита спутника стала на 200 километров выше, а также выше и авторитет молодого инженера.

Написать кандидатскую диссертацию Георгию Михайловичу «помог» случай: прыгая с парашютом, сломал ногу. Обе берцовые кости голени. Восемь (!) месяцев в гипсе, — столько времени, которого никогда не хватало. Вот и занялся диссертацией. Материалов у него, как говорят коллеги, было уже не на одну такую работу, нужно только было все оформить. Исследование посвящалось вопросам прилунения автоматических станций. Гречко разработал рекомендацию, использование которой приводило к снижению скорости прилунения и повышению вероятности выполнения задачи. Рекомендация эта была учтена при создании станции «Луна-9», впервые в мире совершившей мягкую посадку на Луну.

Георгий Михайлович может произвести довольно странное впечатление на человека, для которого понятие «космонавт» сложилось в некий стереотипный образ. На покорителя Вселенной бортинженер непохож. Эта его мягкость, застенчивая улыбка, извиняющиеся нотки, затянутость фраз, движений... Справится ли? Так думали даже некоторые инструкторы-методисты Центра подготовки космонавтов перед первым полетом Георгия Гречко. К тому же он постоянно переспрашивал, думал, думал. Поговаривали, что думал «туго».

Экипаж космонавтов на борту станции «Салют-6».Снимки получены по телекосмической связи (TACC

Настал полет. И тут все вдруг увидели искрометный блеск ума, воли, собранности. Юношеский пыл и холодный расчет. И это все был он — Георгий Гречко.

Однажды на станции случилось непредвиденное — не пошла работа с солнечным телескопом. Откуда-то являлась сильная засветка, сбивавшая с толку систему наведения телескопа. Проводились совещания на Земле, сильно недосыпали на борту станции. Для эксперимента разработали новый режим. Нужно было его исполнить. Тут возникли новые «но». Их разрешить мог только экипаж.

Телескоп на станции был налажен. На это ушло несколько дней. И вот буквально на весь мир закричал бортинженер Георгий Гречко: «Поймал солнышко! Вижу протуберанец!»

...Перед отлетом на космодром, встречаясь с журналистами, Георгий Михайлович сказал:

— Почти два года прошло после моего первого полета.

Его поправили:

— Почти три года. Тот удивился.

Быстро летит время для космонавта на Земле. Еще быстрее — на орбите. Потому что это время спрессовано. Потому что оно предельно наполнено трудной работой.