«Наука и жизнь» 1987, №10, стр 17-21


сканировал Игорь Степикин

"ВСЕ МЫ БЫЛИ ТОГДА ПРОСТО ИНЖЕНЕРАМИ..."



Космодром Байконур, стартовый комплекс (вид со стороны газоотводного лотка), с которого был запущен первый в мире искусственный спутник Земли, а затем запускались многие спутники, пилотируемые корабли, орбитальные станции, лунные и межпланетные лаборатории. Снимок сделан во время подготовки к одному из таких запусков.



Незадолго до старта на космодроме Байконур (слева направо): М. В. Келдыш, С. П. Королев и В. П. Бармин. Публикуется впервые.



Пятеро из "Большой шестерки" (слева направо): В. П. Глушко, М. С. Рязанский, В. П. Бармин, С. П. Королев, В. И. Кузнецов. Снимок сделан в начале пятидесятых годов. Н. А. Пилюгина по случайному стечению обстоятельств не оказалось в месте съемки. Публикуется впервые.
  • Тридцать лет назад был запущен первый в мире космический аппарат — советский искусственный спутник Земли (шар диаметром 58 см, массой 84 кг), сегодня на околоземной орбите работает наша новая долговременная лаборатория со сменными экипажами — комплекс "Мир" — "Квант" — "Союз-ТМ" — "Прогресс" (длина 35 м, масса более 50 т)

    Тридцать лет назад, 4 октября 1957 года, человечество сменило масштабы своей активности, шагнуло, как мы вскоре научились говорить, в бескрайние просторы космоса. В тот день в казахстанской степи, в ракетном оазисе, который позже будут называть космодромом Байконур, был запущен первый советский искусственный спутник Земли. Первый в мире спутник, первая построенная человеком машина, ставшая в ряд с монопольными творениями самой Природы, ставшая небесным телом, из того же реестра, что Луна, Венера или сама Земля. От понятных каждому и, так сказать, естественных машин, бегающих по тверди, плавающих в воде или летающих, опираясь на воздух, техника сделала свой первый шаг к машинам космическим, живущим по законам небесной механики и, в частности, умеющим покрывать пространство под действием гравитационных сил, без сжигания угля или бензина. Сейчас мы к этому уже привыкли, а тогда рекорды первого спутника просто захватывали дух: он сам по себе, подобно колесу вечного двигателя, крутился на орбите три месяца, сделал 1400 оборотов вокруг Земли и в итоге бесплатно, не расходуя энергии, пролетел над ней чуть ли не 60 миллионов километров. Нужно 30 лет совершать ежедневные рейсы Москва — Париж и обратно, чтобы налетать такое расстояние.

  • Люди, которые помнят атмосферу тех дней, не сочтут преувеличением, если сказать, что мир был ошеломлен запуском первого нашего спутника. Именно ошеломлен. Новое всегда будоражит — полистайте воспоминания очевидцев первого поезда, первой электрической лампочки, первого кинофильма, аэроплана, автомобиля. Но первый спутник — это было нечто совсем иное. Во-первых, это было чудо глобального масштаба, его увидел сразу весь мир. На всех континентах толпы людей собирались на улицах огромных нью-йорков и тихих гжатсков, чтобы проводить взглядом яркую самодельную звездочку, пробегающую за несколько минут ночной небосвод. Во-вторых, для подавляющей массы иностранных граждан нокаутирующим оказалось то, что первый шаг в космос сделала именно наша страна. Им всегда говорили о нашей отсталости, малограмотности, дикости, и вот, пожалуйста,— русское слово "Спутник" — "Sputnik" самым крупным шрифтом на первых полосах газет, оно входит во все языки мира, потеснив английское "Satellite".
  • Ну и, наконец, сам предмет, само существо сенсации. За несколько десятилетий стали повседневностью многие пророчества фантастических романов — самодвижущиеся лестницы, подводные корабли, телевидение, радио, и постепенно возвышенная формула "Фантастика становится реальностью" превратилась в литературный штамп. А вот космические полеты представлялись в те годы, в середине пятидесятых, делом настолько сложным, настолько далеким, что думалось: они начнутся лет через двести, если не через пятьсот. И вдруг эта неправдоподобная фантастика предстала нам в сообщениях ТАСС, и не наши правнуки, а мы сами стали современниками первого космического старта. Правда, полеты людей, большие орбитальные станции, попадание в Луну, перелет к Марсу — все это и после первого спутника казалось делом далеким. А свершилось оно тоже очень быстро, за какое-нибудь десятилетие.
  • В то время мы много думали не только о ракетах, но и о "ракетчиках", создателях космической техники, чьи имена на газетных страницах были скрыты пока за титулами типа "Главный конструктор" или "Теоретик космонавтики". Лишь через много лет мы узнали, кто такие С. П. Королев, М. В. Келдыш, В. П. Глушко, М. К. Янгель, А. М. Исаев, Н. А. Пилюгин, Г. Н. Бабакин, узнали о многих командармах первых наших космических побед. Сегодня один из них, Владимир Павлович Бармин, в беседе с корреспондентом журнала делится воспоминаниями о событиях и людях эпохи первого спутника.

    Рассказывает Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственных премий академик В. БАРМИН.

    — Какой конкретно областью вы лично, Владимир Павлович, занимались в первых наших космических проектах?

    — Я входил в сформировавшуюся в свое время так называемую "Большую шестерку", в группу из шести главных конструкторов, коллективы которых создавали основные компоненты всего космического комплекса: ракету-носитель, ракетные двигатели, автоматику и системы управления, гироскопические системы, радиотехнические и, наконец, то, что на профессиональном жаргоне называли "наземкой" — стартовое оборудование. Возглавлял "шестерку", а значит, синтезировал всю работу Сергей Павлович Королев, он же руководил разработкой ракеты-носителя. Работы по двигателям вел В. П. Глушко, по системам управления — Н. А. Пилюгин, радиотехнические системы вел М. С. Рязанский, гироскопы — В. И. Кузнецов, наш коллектив создавал стартовые комплексы.

    — Что включает в себя такой комплекс?

    — Многое. Прежде всего сама стартовая система. По газетным фотографиям и телевизионным репортажам с космодрома всем хорошо знакомы его основные элементы: массивное бетонное основание с огромным лотком — каналом для отвода газов от работающих на старте ракетных двигателей; на бетонном основании — кольцевой рельсовый путь, поворотная платформа и несколько групп ажурных металлических конструкций: четыре опорные фермы, на которых фактически висит ракета до самого ее старта; кабель-заправочная мачта; кабельные мачты — верхние и нижние; многоэтажные фермы обслуживания. Все это массивные, многотонные конструкции, и в то же время они должны легко и быстро перемещаться, опорные фермы, например, за какие-то секунды нужно отвести от ракеты, когда она только начинает двигаться. В стартовый комплекс входят и средства для перевозки носителя, его установки в вертикальное положение, огромное топливное и газовое хозяйство, сложные системы заправки, транспортировки и хранения компонентов горючего, о них, мне помнится, подробно писал ваш журнал (см. "Наука и жизнь" № 2, 1974.— Прим, ред.), а также много другого оборудования — от бункера командного пункта до мачт грозозащиты, от многоступенчатой противопожарной автоматики до выдвижной кабины с многоярусными площадками обслуживания нижней части ракеты и лифтов, ведущих к ее вершине.

    — Сильно ли отличается стартовая система, с которой был запущен первый спутник, от предшествовавших систем?

    — Отличается принципиально, и связано это прежде всего с конструкцией самой ракеты-носителя. Напомню, что первый спутник выводился двухступенчатым носителем, которому позднее дали название "Спутник". Его первая ступень состояла из четырех одинаковых боковых блоков с четырехкамерным жидкостным реактивным двигателем РД-107 в каждом, а вторая ступень — с примерно таким же по тяге четырехкамерным двигателем РД-108. Все двигатели начинали работать одновременно, на Земле. Позже к "Спутнику" была добавлена еще одна, третья ступень, и он выводил на орбиту пилотируемые корабли "Восток". Затем носитель стал четырехступенчатым, он выводил космические аппараты на трассы полета к Луне. Еще раз замечу: основой для всего этого был носитель "Спутник", и более того — многие последующие известные запуски осуществлялись с того же стартового комплекса, с которого стартовал наш первый спутник.

  • Теперь об отличиях. Все наши крупные послевоенные ракеты (см. "Наука и жизнь" № 2, 1980. Прим, ред.), в частности предшественники "Спутника", геофизические ракеты Р5А, Р5Б, Р5В с начальной массой 28,6 т (из них 24,5 т — масса топлива), стартовали с передвижных пусковых установок. Для принципиально нового класса ракет типа "Спутник", значительно более мощных и более крупных, была выбрана и принципиально новая стратегия старта — со стационарной пусковой установки. Точнее говоря, единое смелое техническое решение объединило новую ракету с новым принципом пуска. Главная его особенность состояла в том, что ракета висела на силовом кольце, образованном четырьмя сомкнутыми опорными фермами. Одновременно с этим самая нижняя часть ракеты, миллиметров тридцать — пятьдесят (после заправки длина ракеты из-за сильного ее охлаждения уменьшалась на 10-30 миллиметров), фиксировалась в направляющих устройствах, в которых ракете проходила первые сантиметры своего пути. Подвеска ракеты резко снижала стартовые нагрузки, позволяла уменьшить запасы прочности для корпуса ракеты, а значит, сбросить "лишний вес" и за счет этого увеличить полезную нагрузку, например, запасы топлива. Эта центральная идея и привела к крупному стационарному стартовому комплексу, не имевшему аналогов,— и в принципе, и в деталях его приходилось продумывать, просчитывать и строить от нуля, как говорится, впервые в мире. Это, впрочем, относится почти ко всему, что создавала в те годы наша космическая техника.

    — Позвольте несколько отвлечься от нашей основной темы: как вы, Владимир Павлович, стали специалистом по стартовым системам?

    — В отличие от некоторых своих коллег, в частности С. П. Королева, В. П. Глушко, М. К. Тихонравова, Ю. А. Победоносцева, приобщившихся к ракетной технике в тридцатые и даже в двадцатые годы, в гирдовские времена, я пришел в эту область через войну. В 1930 году окончил МВТУ имени Н. Э. Баумана, работал на московском заводе "Компрессор" и занимался холодильными машинами. В самом начале войны заводу пришлось включиться в разработку "катюш", пусковых устройств для пороховых ракетных снарядов. Ими пришлось очень серьезно заниматься в течение всей войны, а затем чуть ли не автоматически я перешел к созданию стартовых комплексов для больших жидкостных ракет.

    — Разве пусковое устройство "катюши" настолько сложная машина, что им нужно "очень серьезно заниматься"? На первый взгляд это просто рельсы, направляющие для реактивных снарядов...

    — Это лишь на первый взгляд. Пусковые установки "катюш" в значительной мере определяли эффективность этого оружия, прежде всего прицельность и кучность стрельбы. Не говоря уже о том, что было создано несколько разных стартовых систем, например, со спиральными направляющими, с сотовыми ячейками для, так сказать, двухъярусного залпа, специальные установки для торпедных катеров, позволяющие удерживать снаряды в условиях сильной качки, установки для тяжелых, почти стокилограммовых снарядов, сама укупорка которых содержит направляющие полозья. И, конечно, для всех установок пришлось решать задачи наводки и монтажа пусковых установок на транспортных средствах, создавать системы электрического зажигания зарядов и управления огнем.

    — В шестерке главных конструкторов, о которых вы говорили в самом начале, каждый, видимо, был надежно состыкован со всеми "смежниками", знал не только свой участок. Не остались ли в памяти у вас данные нашего самого первого спутника?

    — Кое-что, конечно, сохранилось, хотя тридцать лет — немалый срок, и космических аппаратов после этого было запущена немало. Одних только пилотируемых кораблей несколько десятков. Но все же первый — это первый. Корпус первого спутника представлял собой шар диаметром около 60 сантиметров, собирался он из двух половинок, их герметичное соединение обеспечивала резиновая прокладка. Материал корпуса — алюминиевые сплавы. Внутри него находились два радиопередатчика, один работал на частоте примерно 20 мегагерц, второй — примерно 40. Рабочие частоты были выбраны в диапазонах, отведенных для любительской связи,— так легче было привлечь радиолюбителей к наблюдению за сигналами спутника. Масса первого спутника составляла примерно 84 килограмма, из них 50 килограммов приходилось на аккумуляторы для питания передатчиков и вентилятора системы терморегулирования — он включался, когда температура внутри превышала 36 градусов. Внутренний объем был заполнен азотом. Спутник летал по эллиптической орбите с максимальным удалением от Земли около тысячи километров и минимальным— чуть больше двухсот. Передатчики первого спутника три недели посылали в эфир простейшие радиосигналы — бесконечную серию телеграфных точек, во всем мире их уверенно принимали профессиональные станции и многие тысячи любителей.

  • С этим, кстати, связана такая забавная ситуация. Сразу же после запуска нашего первого спутника некоторые западные газетчики, особенно американцы, активно рекламировавшие свои будущие космические запуски, стали жаловаться на то, что русские, мол, вели работы в условиях полной секретности и только поэтому вырвались вперед. Любому человеку понятно, что каждая страна какие-то вещи закрывает от своих конкурентов. Но что касается первого советского искусственного спутника Земли, то информация о нем появилась за несколько месяцев до запуска. В нескольких номерах радиолюбительского журнала "Радио", выходившего тогда, по-моему, тиражом 300 тысяч экземпляров или что-то около этого, было подробно рассказано о параметрах орбиты будущего первого нашего космического аппарата, о его радиосигналах и способах их приема. Позже самые злые критики признались, что они просто проморгали, не считали нас, видимо, серьезными соперниками в столь сложном деле и не следили за нашей литературой. Не знаю, правда, что это могло бы дать — первый американский спутник (масса около 2 килограммов) был запущен почти через четыре месяца после нашего. В то время на орбите уже был второй советский ИСЗ, масса только его аппаратурного комплекса превышала полтонны.

    — Какие личные воспоминания остались у вас о самом запуске первого спутника! О предшествовавших событиях? О реакции на уже свершившееся?

    — Запуск состоялся в ночь с пятницы на субботу, по московскому времени примерно в половине одиннадцатого, по местному — в половине первого. Конечно же, все волновались, хотя до этого аналогичные ракеты уже успешно прошли испытания в режиме баллистического полета, они впервые в мире перекрыли межконтинентальные расстояния. Волнение было связано еще и с тем, что из сугубо ракетной сферы мы входили в совершенно новую для себя, космическую. Несмотря на прозу текущей работы, чувствовалось приближение каких-то фантастических событий, таких, как полеты на Луну или, может быть, даже на Марс. Да и сам спутник, до того как он стал реальностью, вышел на орбиту, моментами казался какой-то невозможной фантастикой. Но это, конечно, только моментами, в целом же каждый из нас делал свое дело и видел весь запуск как сумму отлаженных операций, которые непременно должны сработать. Куда же он денется, этот спутник? Конечно же, полетит.

  • Думаю, что особое волнение испытывал в ту ночь Сергей Павлович. Он шел к этому событию долго и нелегкими путями. Но шел целеустремленно, начинал с двадцатикилограммовой ракеты ГИРД-09, и вот сейчас, через четверть века, стотонная махина должна вывести на орбиту первый в истории космический аппарат.
  • Нужно заметить, что у первого спутника были и свои противники, в том числе и люди грамотные, авторитетные. Одни говорили, что дело это не имеет практического смысла, другие упрямо предлагали не торопиться, подготовить спутник с большим набором научной аппаратуры и тогда уже пробовать. К счастью, большинство тех, от кого зависела судьба проекта, понимали все его значение, верили в успех или по крайней мере знали, что нельзя останавливать порыв энтузиастов, причем энтузиастов не разговаривающих, а работающих. Помню, на одной из встреч с конструкторами после мирового триумфа первого спутника Климент Ефремович Ворошилов с солдатской прямотой признался, что не очень понимал, зачем нужен этот спутник, но в самых высоких инстанциях поддерживал Королева, так как знал, что он человек дела.

    — Вам пришлось много лет работать с Сергеем Павловичем Королевым. Какую черту его стиля вы назвали бы главной?

    — Он умел сплотить людей, каждому квалифицированному специалисту давал возможность проявить себя, внести в дело максимальный вклад. На совещаниях он, например, свое мнение высказывал последним, каждый без опасений мог предложить свой вариант решения, почувствовать себя активной действующей силой творческого коллектива. А еще Королев умел каким-то особым шестым чувством находить самый лучший вариант решения среди многих удачных и привлекательных. Думаю, что в значительной мере благодаря всему этому первые шаги нашей космической истории так богаты крупными научными достижениями. Правда, в то время, делая большую науку, мы мало думали о ней — все мы были тогда просто инженерами, и нам нужно было своими силами решать инженерные задачи, которые до этого никто не решал.

  • Беседу вел Р. СВОРЕНЬ