«Наука в СССР» 1992 №4

Первая ракета известного конструктора, создателя первого спутника Земли Сергея Павловича Королева (1906-1966) Р-1 была по сути копией немецкой Фау-2. Конечно, ее несколько модернизировали, но истинно королевским первенцем стала ракета Р-2, по всем параметрам превосходившая "единичку". Тем не менее, когда на заводе в украинском городе Днепропетровске лишь готовились наладить ее массовое производство, Сергей Павлович уже думал о новой машине. Сохраняя все преимущества компактной Р-1, очередное его детище должно было освободиться от большинства недостатков своих предшественниц. Прежде всего требовалась мобильность, свобода от заранее сооруженной, забетонированной стартовой площадки. Используемый в качестве одной из компонент ракетного горючего жидкий кислород держал Р-1 и Р-2 на "привязи", как собаку на цепи. Условия хранения сверххолодной жидкости делали ракету неповоротливой, в боевых условиях уязвимой. Кислород надо было заменить так называемым высококипящим окислителем на основе азотной кислоты, который можно хранить в заправленной ракете долго. Новая ракета должна была быть небольшой, простой в эксплуатации, дешевой в производстве. Но Королев всегда помнил формулу великого русского ученого XVIII в. Михаила Ломоносова: "Что в одном месте прибудет, то в другом убудет" и понимал, что за все эти преимущества — сокращение размеров, простоту, мобильность — платить придется. И он платил. Дальностью. Р-1 летала на 280-300 км. Р-11 — так называлась новая машина — полетит на 140-150. Но если рассматривать ее как оперативно-тактическую, а именно такой она задумывалась, то это цифры одного порядка. Кажется, и военные это понимали.

Конечно, Сергей Павлович был увлечен работой. Но, по словам ветеранов из его конструкторского бюро, назвать Р-11 любимым детищем Главного конструктора было бы ошибкой. Он относился к ней со сдержанной холодностью, зная, что она нужна армии, что ее ждут, понимал, что и ему самому она необходима для упрочения позиций, но не более. "Крестным отцом" новой ракеты стал Василий Павлович Мишин, сменивший впоследствии Королева на посту Главного конструктора. Эта машина во многом определила путь в ракетную технику и другого замечательного ракетного оружейника, будущего академика Виктора Петровича Макеева.

Макеев подключился к работе во время первых летных испытаний весной и летом 1953 г. Десять пусков выявили изъяны двигательной установки. Поэтому после соответствующей доработки испытания были продолжены только через год — в апреле-мае 1954 г. В конце концов ракету научили летать, и уже в июле 1955 г. приняли на вооружение.

Королев отправил Макеева на Урал в город Златоуст налаживать выпуск Р-11, а сам загорелся новой идеей: а что, если сделать ее морской вариант? И даже не просто морской, а подводный?! В Ленинграде он находит Главного конструктора подводных лодок Исанина и с напором, только ему присущим, атакует Николая Никитича. Много раз писали о плодотворном сотрудничестве двух замечательных ученых — Королева и Курчатова, создавших ракетно-ядерный щит страны, и никогда не упоминалось не менее замечательное содружество Королева и Исанина, которое не только щит этот еще более укрепило, но и потребовало коренного пересмотра многих глобальных военных доктрин.

Р-11ФМ — морской вариант сухопутной ракеты — был интересен Королеву прежде всего необычайностью старта: ракета должна была попадать точно в цель, улетая с корабля, вне зависимости от того, штиль на море или шторм. Стартовый комплекс подводной лодки разрабатывал Анатолий Петрович Абрамов, один из талантливейших конструкторов бюро Королева. Он же сделал на полигоне Капустин Яр, близ Волгограда, и специальную качающуюся платформу, с которой и проводил опытные "морские" пуски.

Еще до этого на полигоне построили макет подводной лодки с перископами и антеннами и провели с него несколько запусков, чтобы убедиться: струи раскаленных газов не повредят субмарину.

Ведущим конструктором Р-11ФМ Королев назначил молодого, но подающего большие надежды инженера Ивана Васильевича Попкова, которого любил и которому, безусловно, доверял. Однако когда начались испытания на Северном флоте, Королев в кабинете не усидел.

Первый его выход в море состоялся еще в 1953 г. и для дела был совершенно не нужен, просто уж очень интересно было поплавать на подлодке. Но начиная с 1955 г. Сергей Павлович фактически руководил всеми морскими испытаниями. Их участники хорошо знали стоящий на путях в Северодвинске специальный вагон с зальчиком для заседаний, кабинетом и спальней (на космодроме в Капустином Яру к этому времени уже отстроились, и этот вагон там стал не нужен, жили в коттеджах). Правда, официальным руководителем всех работ считался не он, а Исанин. Это мешало Сергею Павловичу, нарушало душевный комфорт. Тем не менее дружба двух "главных" сохранялась, и хоть и ревновал Королев Исанина к работе, скрывал это, с добродушной улыбкой называя Николая Никитича "главнющим" конструктором.

...Ранним утром 16 сентября 1955 г. подлодка отошла от пирса. Стоял тихий, но пасмурный серый день, море было спокойным, что очень расстраивало Королева: качка усложнила бы задачу и дала бы более интересные результаты. В надводном положении лодка пришла в заданную точку полигона. Королев с Попковым сначала сидели у пульта. Рядом с командиром лодки Федором Ивановичем Козловым и другими моряками выглядели они в своих штатских пиджаках посторонними.

Сыграли "боевую тревогу". Но все и так уже давно сидели на своих местах, оставалось только надеть шлемофоны. Королев поднялся в боевую рубку. Стоя рядом с командиром, отдавал команды стартовикам по внутренней связи. Ровный, уверенный голос успокаивал всех. Нужно снять волнение у людей. Тогда и у тебя оно пройдет.

В.П. Макеев в конце 50-х годов.

— Пуск! — громко, но каким-то задумчивым тоном говорит Королев.

И тишина. Моряки были уверены, что грохот начнется в тот же миг, и на секунду растерялись. Но вот что-то загремело, затрещало, громче— громче, потом тише-тише... И все?! И все.

Обнимались, поздравляли друг друга.

— Сергей Павлович, — сказал руководитель стартовой команды, — а ведь сегодня необычный, можно сказать, исторический день: день рождения ракетного оружия военно-морского флота!

В декабре 1955 г. вместо Козлова командиром опытной лодки был назначен другой офицер — Иван Иванович Гуляев. Королеву это не понравилось: в вопросах служебных перестановок он был человеком консервативным. Причем не только в делах, прямо его касающихся. На полигоне его раздражали новые лица штабистов, хозяйственников, даже связистов. В этом он напоминал великого русского химика Д.И. Менделеева, крайне неохотно менявшего лаборантов, служителей, долгие годы не расстававшегося с полюбившимися переплетчиками, сапожником, портным... Королев должен был знать, почему сменялся тот или иной человек, а коли уж смена необходима, происходить она должна была по его воле и желанию. Поэтому Гуляева он встретил поначалу настороженно. Но уже после первого похода с новым командиром поверил в него, как говорится, "принял". Гуляев оказался на редкость собранным и волевым человеком, блестяще организовавшим испытания. В предельно сжатые сроки, меньше чем за месяц запустили восемь ракет без единого отказа. Королев был очень доволен. В 1956 г. Главнокомандующий Военно-Морским Флотом адмирал Сергей Георгиевич Горшков собрал большое совещание по итогам испытаний. Докладывал Гуляев. Главком строго перебивал его несколько раз, но Иван Иванович держался молодцом, сбить себя не позволил. Присутствовавшие здесь же большие начальники дружно поддержали доклад, похвалили подводников. Горшкову это понравилось, он помягчел и в заключение тоже похвалил, впрочем, в сдержанных выражениях, приличествующих Главкому. После совещания Королев задержался у Горшкова, рассказал ему о тяготах подводников. Адмирал кивал, обещал помочь. И действительно, люди Гуляева получили вскоре новое обмундирование и кормить их стали лучше, чем других... Морское военное начальство мало чем отличалось от сухопутного: скептиков было предостаточно. Поэтому Королев был очень благодарен Горшкову за поддержку. Кадровые моряки тогда относились к ракетам настороженно и — что для Королева было особенно обидно — не всегда уважительно. Однажды на пуск вместе с ним пошел командующий флотом Чабаненко. Королев, жизнь которого не раз заставляла верить в реальность "визит-эффекта", нервничал: ему-то что, но подводники, имея на борту столь высокое начальство, конечно, волновались. Пуск прошел, как говорится, без сучка, без задоринки.

— Ну, как? — не без гордости в голосе спросил Королев у командующего.

— Гремит, как кастрюля, — ворчливо ответил адмирал и отвернулся.

Сильнее задеть Сергея Павловича было трудно...

Идут испытания.

Морские ракеты совершенствовались, становились специальным видом вооружения. На первых испытаниях под командованием Королева стреляли, собственно, не из, а с подводной лодки: она всплывала, со дна шахты вместе с ракетой выдвигался стартовый стол, с которого и проводили пуск. На борт можно было взять лишь две ракеты. В дальнейшем старт настолько усовершенствовали, что стрельбу вели из-под воды, а безопасность при этом стала значительно выше. В 1957 г. лодку с ракетами, после того как ее покинул экипаж и она ушла на глубину, атаковали глубинными бомбами, проверяя взрывобезопасность ракет. И эти испытания ракеты выдержали. Королев уже не принимал в них участия.

— Теперь все вопросы — к Макееву, — говорил он подводникам. — Он у нас настоящий морской волк.

А было "морскому волку", когда он начал этим делом заниматься, двадцать девять лет. Правда, Макеев пришел в ракетную технику, когда она уже пользовалась признанием и становилась привилегированной отраслью. Начинать ему было легче — шел по проторенной дороге, но обгонять труднее — слабаки здесь не встречались.

Макеев родился в 1924 г. под Москвой в поселке при Коломенском паровозостроительном заводе, рабочим которого был его отец. Через шесть лет семья переехала в Москву, и отец стал токарем на авиационном заводе в Филях. На окраине города Виктор окончил семь классов и тоже пошел на завод — чертежником в КБ авиаконструктора Виктора Федоровича Болховитинова, создавшего первый советский реактивный самолет БИ-1. Тогда в Филях одновременно работали замечательные юноши: Миша Янгель, Боря Черток — впоследствии известные ракетчики. Но завод и бюро были слишком большими, чтобы они и Витя Макеев могли узнать друг друга. Да и разница между дипломированным инженером Янгелем и мальчишкой-чертежником Макеевым слишком велика была тогда. Когда началась война, завод эвакуировали в Казань...

— Там я впервые увидел Королева, — говорит Виктор Петрович.

— И что же?

— А ничего! Увидел и забыл навсегда!

— И никакого "внутреннего голоса"?

— Полнейшая тишина!

Редкие минуты отдыха.
Северный испытательный полигон.

Мы лежим на зеленом косогоре на берегу озера. Июнь. Тепло. По озеру плавает много яхт и лодок. Визг, крики, плеск... Но это почему-то совершенно не мешает нашему разговору. Это — зона отдыха макеевского конструкторского бюро и завода, здесь все знают его в лицо, но никто не обращает на него никакого внимания. А может быть, Главный конструктор в плавках не воспринимается как главный конструктор? Вытащить Виктора Петровича на этот косогор было нелегко, но еще труднее разговаривать в кабинете: постоянные телефонные трели, ежеминутные бумаги, которые молча протягивали ему люди, неслышно, как воздух, проникающие в кабинет. Здесь хоть телефона нет, а ручка только у меня, резолюции он накладывать не может.

— Ни о каких ракетах я не думал, — продолжает Макеев, покусывая травинку, — я в авиацию был влюблен. Как вернулся из эвакуации — сразу в МАИ. Трудно было, голодно. Подрабатывал, где мог. На фабрике "Дукат" — платили сигаретами. В институте одном рассчитывались спиртом. Работал в Центральном аэрогидродинамическом институте. А диплом пришел делать к Королеву. Темы Сергей Павлович сам утверждал, знал всех дипломников. У меня был диплом о полете человека в космос. Куда потом идти работать? Я договорился с одной организацией поближе к дому. Королев рассвирепел, диплом снял с защиты, чертежи арестовал, вызывает:

— В чем дело?!!

— Я в Филях живу, мне в Подлипки в один конец ехать два с половиной часа...

— А если я тебе жилье дам? Ты веришь мне, что через 3-4 месяца дам тебе жилье? Веришь?

Я слушаю Макеева и думаю: "Ну почему Королев в него вцепился? Мальчишка зеленый, дипломник, зачем он ему был нужен? Каким же необыкновенным чутьем на таланты обладал Главный конструктор..."

— Работал я в проектном отделе у Сергея Сергеевича Крюкова, — вспоминает Виктор Петрович, — и был очень активным комсомольцем. Выбрали комсоргом конструкторского бюро. Я не стал дожидаться, пока Сергей Павлович свое обещание с квартирой выполнит, собрал молодежь, и все вместе построили мы дом, там и поселился. А потом забрали меня в Центральный Комитет комсомола. Я отбивался изо всех сил, но безрезультатно. Определили инструктором отдела рабочей молодежи. Занимался металлургическими, угольными предприятиями. Без конца командировки: Донбасс, Кузбасс, Тула. Очень много работал. Решили меня поощрить и послали на Олимпиаду в Хельсинки заместителем руководителя команды вольной и классической борьбы по политчасти. Видно, я всех ребят воодушевил невероятно, потому что все пятнадцать золотых медалей были наши...

Вернулся я в Москву и думаю: ну, хватит воодушевлять, пора за дело браться. Поехал в Подлипки, пришел к Королеву, так и так, не по мне эта работа, хочу обратно. Возвращение "блудного сына" состоялось. Вот тут и подключили меня к одиннадцатой машине. Ездил на испытания в Капустин Яр, пока не научили ее летать.

Летом 55-го, 6 июня, как сейчас помню, приехал я первый раз в Златоуст, пускать Р-11 в серию. Пустил. Вернулся. Вызывает Королев:

— Виктор Петрович, что бы вы сказали, если бы мы предложили вам должность заместителя Главного конструктора Уральского филиала?

В.П. Макеев на совещании в своем кабинете.

Я подумал и говорю:

— Нет, Сергей Павлович, я на Урал поеду только Главным конструктором.

Королев от такой наглости обомлел, смотрит на меня и молчит. Ведь после ЦК я только три года проработал в бюро, мальчишка, тридцати лет мне не исполнилось... Сергей Павлович не возмутился, не разозлился, просто очень удивился. Да... Потом я и в Кремле так сказал. Там только улыбнулись. А я, действительно, очень хотел стать Главным, свободы хотел и чувствовал, что справлюсь.

— Ничегошеньки этого тут не было, — он обвел рукой купальщиков и яхтсменов. — Куковал я один в гостинице. Через год получил квартиру, привез семью. И начал тут жить... Ну вот и все, наверное...

За косогором в лесу стояли летние домики, этакие чистенькие курятнички, и курятничек Главного конструктора ничем не отличался от остальных. Там мы обедали и долго еще говорили, до вечера.

То, чем кончил Макеев свой рассказ, было не концом, а началом. В начале 1956 г. Виктор Петрович получил от Королева эскизный проект новой модификации морской ракеты и здесь, на Урале, превратил его в свою первую машину. С этого момента он приобретает самостоятельность и автономию.

— Королев не ревновал, — говорит Макеев, — он понимал, что всем заниматься не сможет. Но ему всегда хотелось передать свои ракеты в хорошие руки. Так о породистых скакунах заботятся, — он засмеялся...

Я не расспрашивал Виктора Петровича о его дальнейших работах — военная секретная техника, как говорится, "меньше знать — крепче спать". Макеев делал хорошие ракеты для флота, не случайно получил за них две золотые звезды Героя Социалистического Труда. Виктор Петрович часто бывал в Москве, дал мне свой московский телефон, но мы в Москве не встретились. Один только раз я его видел в столице в сырой зябкий день конца сентября 1985 г. Засыпанный поздними бледными астрами, Виктор Петрович лежал в гробу во Дворце культуры того самого завода, куда когда-то пришел работать чертежником. Макеев умер в день своего рождения — ему исполнился 61 год, и цветы, которые клали на гроб многие, возможно, предназначались ему живому...

Похороны были многолюдные, но тихие — академик и мертвый оставался засекреченным. В официальном некрологе написали туманно: "...им предложен ряд оригинальных решений по проектированию и испытанию сложных технических систем.., которые послужили основой для организации и проведения обширных научно-исследовательских и конструкторских работ, завершившихся созданием важных образцов новой техники".

Годом раньше на родине, в Коломне, поставили ему бронзовый бюст, но за что — народ толком не знал...

Ярослав ГОЛОВАНОВ