Ю.А. Мозжорине нельзя вспоминать без огромного уважения и восхищения. Жизненный путь Юрия Александровича — образец искренней преданности любимому делу, честнейшего, с достоинством, восприятия любых обстоятельств на сложном пути научного поиска, талантливого инженерного и организаторского творчества.

Рано выбрав целью научное поприще, Мозжорин шел к нему, преодолевая огненные препятствия Отечественной войны, сложные условия послевоенного становления и развития новой ракетной техники, новизну только рождающегося направления военно-научного обеспечения создания баллистических ракет. Все это успешно совмещалось в Юрии Александровиче с добросовестным исполнением служебных обязанностей, которые не всегда соответствовали его надеждам на научную деятельность. Но высокие природные способности Юрия Александровича сами указывали руководству пути использования его с наибольшей пользой для дела. Так, вступив добровольцем в начале войны в армию, получив ранение на фронте, закончив Военно-воздушную академию им. Н.Е. Жуковского, он после шести лет военной службы стал в 1947 г. старшим инженером отдела теории полета ракет в 4-м управлении ГАУ. Тут мне и довелось познакомиться с Мозжориным в начале 1953 г., когда я был назначен после первого этапа летных испытаний ракеты Р-5 в другой головной отдел того же управления. А Юрий Александрович к этому времени был уже начальником отдела теории полета.

Заказывающее управление осуществляло тогда руководство летными испытаниями объектов через оперативную группу своих специалистов, подчинявшуюся члену государственной комиссии от Министерства обороны, в то время инженер-полковнику, А.Г. Мрыкину. В оперативную группу входили специалисты всех основных отделов управления. Отвечали за работу специалистов, естественно, их начальники. Среди них выделялся своим опытом и глубокими научными знаниями начальник отдела теории полета Ю.А. Мозжорин.

Кроме повседневных забот на испытаниях, связанных с контролем над работой боевого расчета, подготовкой заседаний госкомиссии, обеспечения ее работы в условиях полигона, итогом деятельности оперативной группы было составление отчета по результатам летных испытаний. В тот период отчеты, в основном, готовили военные. На это время приезжали на полигон и начальники отделов. Подготовка отчета сопровождалась обсуждениями результатов испытаний, часто с разногласиями, которые преодолевались в довольно напряженных спорах. Вот тут участие Юрия Александровича было крайне необходимым: не только для отстаивания своей позиции (а он умел очень аргументировано ее защищать), но иногда и для доказательства правильности наших формулировок перед своим командованием.

Дело в том, что А.Г. Мрыкин был очень требовательным и строгим начальником. Отлично осведомленный о многих вопросах, он не терпел неточностей в формулировках и часто заставлял исполнителей все переделывать. При этом делал это так резко, что исполнители терялись и не могли толком отстоять свое мнение. В таких случаях Александр Григорьевич призывал Мозжорина и поручал ему отработать нужные формулировки. Последний делал это великолепно. Изменив несколько предложений, он предлагал Мрыкину "свой" вариант, да так убедительно и доходчиво его разъяснял, что тот только хвалил Юрия Александровича, ставил в пример и снимал свои претензии к исполнителю. Иногда советы Мозжорина были настолько неожиданными, что граничили с лихим мальчишеством, но оказывались верными. Так, после завершения летных испытаний ракеты Р-5 командование решило сделать документальный кинофильм, который можно было бы показать при представлении ракеты к приему на вооружение. Фильм включал в себя кадры проведенных операций по подготовке и проведению пусков ракет, а также рассказ об устройстве ракеты и агрегатов наземного оборудования. Для пояснения деталей были заказаны плакаты и мультипликационные схемы работы двигательной установки. Съемки шли успешно. Однако режиссер студии документальных фильмов Н. А. Чигорин нервничал: "Предложенная мною пневмогидравлическая схема двигательной установки была слишком сложна, и художникам не удавалось заставить ее в фильме "работать". Хорошо получалось пламя, вращение турбины и насосов, а как это происходит — было непонятно. На помощь пришел Юрий Александрович и предложил мне убрать на схеме "лишние" клапаны и трубопроводы. Схема упростилась и стала понятно, что топливо подается из бака насосами в камеру сгорания, где и сгорает. Николай Андреевич успокоился, и фильм своевременно был завершен. На первый просмотр были приглашены конструкторы. Работа была одобрена, только главный конструктор двигателя Валентин Петрович Глушко вполне серьезно заметил: "Такой двигатель работать не сможет". Ему никто не возразил — это была правда, но у всех пробежала по лицам ироническая улыбка. Позже, когда режиссер пригласил нас — участников просмотра — в ЦДСА отметить окончание работы над фильмом, мы весело смеялись, вспоминая этот забавный случай.

Трудясь в заказывающем управлении, возглавляя отдел теории полета, Юрий Александрович, тем не менее, стремился вернуться к научной работе. В тот период, а было это в 1956 г., на НИИ-4 МО были возложены задача проведения исследований перспектив использования космических объектов для оборонных целей и функции головного института по вопросам баллистики, организации измерений в ходе полета космических аппаратов, а также управления ими. Перспектива заняться данными научными проблемами поддерживала желание Юрия Александровича отказаться от работы в заказывающем управлении и перейти на работу в научно-исследовательский институт. Однако вместо этого именно ему пришлось возглавить подготовку материалов против поручения военному институту такой головной роли. Поскольку развертывание работ по баллистике и измерениям необходимо было для запуска первого спутника, то командование возражало против придания НИИ-4 головной роли, так как не считало запуск первого ИСЗ задачей Министерства обороны. И Юрию Александровичу пришлось вместо интересных научных исследований по заданию руководства подготавливать проекты заключений с "убедительной аргументацией" того, что создание и эксплуатация измерительных пунктов для обеспечения запусков ИСЗ — это дело прежде всего Академии наук, а не Министерства обороны; выступать против ученых и конструкторов, которые считали, что только военные могут построить, оснастить и эксплуатировать ИПы, разбросанные по территории Советского Союза в трудно доступных местах, в очень короткие сроки. Споры прекратил бывший Министр обороны маршал Советского Союза Г.К. Жуков. Он согласился с доводами промышленников, предвидя в будущем важную роль космоса в обороне страны. И по иронии судьбы командование назначило Ю.А. Мозжорина в НИИ-4, переведя его туда техническим руководителем именно этой работы.

Работа была очень ответственной из-за предельно сжатых сроков и далеко не простой. Надо было упредить США, которые тоже готовили запуск первого спутника. В случае неготовности в срок измерительного комплекса мы проигрывали соревнование с американцами за первенство в запуске первого ИСЗ. Эта неготовность перекрыла бы все задержки и неудачи многих других коллективов. Да и сама работа по объему и сложности была новой и очень трудоемкой. Предстояло доработать полигонные измерительные средства и разработать новые для оснащения ими специально создаваемых измерительных пунктов, связать их с центром управления полетом спутника и обработки информации, ввести ИПы в эксплуатацию. Нужно было выбрать места в отдаленных районах страны для размещения этих пунктов, организовать связь с ними, снабжение электроэнергией, обеспечить жизнедеятельность личного состава, скомплектовать и обучить воинские части.

Сама задача организации в течение года слежения за спутниками, управления их полетом и работой бортовых приборов обуславливала необходимость поиска решения на базе каких-то уже существующих систем с минимальной их переделкой. Предстояло проделать большую организаторскую работу по вовлечению в дело многих смежных предприятий, выдать им исходные данные, строго согласованные между собой. На местах решать с местными властями вопросы строительства и организации работы. Нелегкой задачей оказалось выделение в Генштабе определенного контингента специалистов, для чего требовались реформирование строевых частей, утверждение штатов и приличных окладов, без которых комплектование рабочего коллектива представлялось весьма сложным.

Для решения этих задач Юрию Александровичу приходилось, запасаясь красочными плакатами и большим терпением, объезжать различные управления Генерального штаба и Министерства обороны и подробно объяснять поставленные задачи, способы запуска и управления полетом спутника, значение освоения космического пространства для Министерства обороны и страны.

Непростым делом было преодолевать недоверие и добиваться поддержки в условиях, когда более понятные и реальные задачи других видов Вооруженных Сил также нуждались в надежном материальном обеспечении. И все же помощь оказывалась, и немалую роль при этом играло впечатление, которое оставалось от общения со столь компетентным, открытым и вызывающим доверие человеком, как Мозжорин.

Способность Юрия Александровича выказывать глубокие технические знания на фоне ироничного и оптимистичного понимания происходящего проявилась и в последующие годы, когда он возглавил ЦНИИ машиностроения — институт, который призван был быть объективным судьей в оценке самых различных и весьма сложных процессов в развитии ракетно-космической техники. Лично сам Мозжорин считал необходимым до принятия решения обговаривать с основными участниками дискуссии все важнейшие моменты долгосрочных планов, перспективных проектов, основополагающих оценок. Он был неизменным председателем различных экспертных комиссий. Работать с ним было интересно, легко. Подходы и предложения Юрия Александровича всегда были объективными и рациональными. По принципиальным вопросам он не боялся выступать со своим мнением на самых высоких уровнях: на коллегиях министерства, в Совете Министров СССР, в ЦК КПСС, на Совете обороны. Так, например, на совещании в ЦК КПСС Мозжорин резко выступал против назначения нереальных сроков начала летных испытаний ракеты Н1 в 1968 г., а при рассмотрении результатов четвертой аварии в ходе пусков этой ракеты в 1972 г. предлагал не прекращать ее летные испытания, хотя, к сожалению, его мнение в обоих случаях не было принято во внимание. Особо важным Юрий Александрович считал сохранение контактов и взаимопонимания с заказчиком. И не только потому, что Мозжорин сам долгие годы служил в Главном артиллерийском управлении, Управлении заместителя командующего артиллерией, 4 НИИ МО и сохранял уважительные отношения со своими сослуживцами, но и оттого что его принципиальный подход к делу предполагал добросовестную, честную оценку любых событий. Выражалось это в том, что, готовясь к каким-либо совещаниям, заседаниям комиссии, подписанию заключений, Юрий Александрович считал необходимым встретиться с возможными оппонентами, выяснить их понимание проблем, обсудить вопрос и в рабочем порядке добиться взаимоприемлемого его решения. Делалось все настолько просто и открыто, что невольно чувствовалось: человек пытается помочь разобраться в вопросе так досконально, как понимал его сам. Это вызывало к Мозжорину полное доверие, оказывая которое никто никогда не разочаровывался.

Вот очень яркий пример такого сотрудничества. Шел 1988 год. На космодроме была развернута подготовка первого запуска космического комплекса "Энергия"-"Буран". Экспертная комиссия, которой руководил Юрий Александрович, рассмотрела готовность комплекса к началу летных испытаний и отметила еще незавершенные работы, которые по плану отработки должны были быть выполнены. Существовали различные мнения: разработчики считали, что оставшимися работами можно было пренебречь, а заказчики считали, что их необходимо осуществить. Среди оставшихся работ главными были: незавершенные прочностные испытания отдельных узлов ракеты-носителя и огневые испытания всего комплекса на стенде-старте, которые не были проведены.

Для рассмотрения этих вопросов Военно-промышленной комиссией была назначена межведомственная комиссия под председательством вице-президента АН СССР К.Н. Фролова. Комиссия была весьма представительной: кроме главных конструкторов-разработчиков и представителей заказчика в нее были включены видные ученые и конструкторы, не входящие в кооперацию разработчиков корабля "Буран". Комиссия провела несколько совещаний, но единого мнения выработать не удавалось. Дело осложнялось тем, что запуск такого большого и сложного комплекса должен был быть гарантированно безопасным. Авария при старте, взрыв или падение ракеты грозили разрушением пристартового района, поскольку стартовая масса заправленной ракеты составляла 2400 т. В дни работы комиссии особое значение имели наши встречи с Юрием Александровичем. Понимая огромную ответственность за принимаемые решения и состояние высокой готовности к запуску корабля "Буран" на космодроме, мы совместно проанализировали все вопросы и выработали рекомендации, которые были рассмотрены на комиссии Фролова и приняты В.П. Глушко. Они оказались обоснованными, и запуск комплекса 15 ноября 1988 года прошел успешно.

Решая сложнейшие задачи, находясь часто в критических ситуациях, Юрий Александрович никогда не терял самообладания, находил верные пути достижения поставленной цели и своими оптимистичными предложениями, а порою и шутками поддерживал настроение окружающих. Об этом напоминает фотография в Центре управления полетами: Б.Е. Черток, О.Н. Шишкин и Ю.А. Мозжорин — в ожидании запуска очередного космического корабля.

не и моим коллегам без преувеличения повезло в том, что мы долгое время трудились под руководством Ю.А. Мозжорина и видели этого крупного специалиста и организатора исследований в области ракетной техники достаточно близко и неоднократно за годы его работы в ЦНИИ машиностроения.

Поскольку нам приходилось видеть Мозжорина "запросто" — у своих рабочих мест, когда готовили по его заданию материалы, на испытательных стендах, когда велись ответственные эксперименты, ехать в машине по пути на совещания, то свои воспоминания хочу предварить напоминанием не только об энциклопедичности научно-технических знаний Юрия Александровича, но и о его высоком положении в ракетной отрасли государства и таким образом обозначить соответствующую дистанцию.

Итак, Ю.А. Мозжорин — директор Центрального научно-исследовательского института машиностроения — головного предприятия отрасли, генерал-лейтенант-инженер, Герой Социалистического Труда, доктор технических наук, профессор, вице-президент Академии космонавтики им. К.Э. Циолковского.

Всем главным конструкторам отрасли, тем, которых сейчас следует чтить как великих, он давал заключения о возможности выхода их комплексов и объектов как на стадию разработки и создания, так и на этап эксплуатации и принятия на вооружение. На фоне этого многие наши воспоминания, естественно, будут казаться житейскими мелочами, однако остановимся также и на них.

Во главе отраслевых работ по обеспечению шахтных стартов ракет

Кругозор и компетентность Ю.А. Мозжорина были очень широки, и наше специфическое научное направление работы в институте — газодинамика старта ракет — в полной мере охватывалось контролем директора.

Это направление исследований берет свое начало в НИИ-88, в отделе аэродинамики, руководимом в 50-е годы профессором И.А. Паничкиным, велись они по заданиям главных конструкторов С.П. Королева и В.П. Бармина.

Предшественник Ю.А. Мозжорина генерал-лейтенант Г.А. Тюлин в короткий период руководства НИИ-88 поставил перед институтом задачу добиться выполнения головной роли в отрасли, что в полной мере было осуществлено под руководством Юрия Александровича Мозжорина.

В решении данной задачи наше направление тогда было весьма важным, так как в начале 60-х годов газодинамике старта ракет придавалось особое значение, и институт как головная организация согласно постановлению правительства должен был заняться определением оптимальных размеров шахт для пуска баллистических ракет и проведением натурных газодинамических исследований перед сдачей защищенных стартовых комплексов в эксплуатацию.

Во главу угла Мозжориным как руководителем в качестве святой обязанности ставилась абсолютная ответственность каждого сотрудника института за свой участок работы, а правом была, в основном, возможность доказывать свою правоту и добиваться выполнения наших научно-технических рекомендаций. Сам Юрий Александрович служил примером самоотверженности в деле, и каждый считал своим долгом своевременное выполнение поручений директора, какой бы трудности и срочности они ни были.

Так, например, мне было поручено немедленно вылететь на полигон Капустин Яр на заседание государственной комиссии по первым шахтным пускам ракеты Р-12. Я хотел получить день отсрочки, поскольку накануне сломала ногу и попала в больницу моя жена, а в комнате коммунальной квартиры нужно было оставить с кем-то пятилетнюю дочь. Однако, кратко переговорив с руководством министерства, Ю.А. Мозжорин оставил распоряжение в силе, сказав, что он, в чем нужно, мне поможет. Такая экстренность оказалась действительно необходимой, и вскоре мы работали над выяснением причины аномалий в ходе первых натурных пусков из шахты упомянутой ракеты.

Выполнением особо важных заданий госкомиссии на полигоне руководил сам министр оборонной техники С. А. Зверев, отмечавший большое значение правильности решения нашим институтом (тогда НИИ-88) вопросов газодинамики и динамики старта. Работой с нами, в том числе и осмотром состояния пусковой шахты, занимался референт министра К.П. Колобенков, в то время молодой стройный человек. Уже тогда мы ощущали высокую требовательность этих людей. Однако лишь впоследствии, когда Колобенкова физически согнула в "дугу" тяжелая болезнь позвоночника, все увидели его удивительное мужество и энергию в ходе личного руководства созданием в ЦНИИмаше крупнейшей экспериментальной базы и координацией деятельности огромной кооперации предприятий.

Особая практическая острота возникшей проблемы заключалась в том, что в сложившейся военно-политической обстановке строительство и развертывание боевых шахтных стартовых комплексов велось в сроки, опережавшие завершение летных конструкторских испытаний ракет. Первые три неудачных пуска серийных ракет Р-12 из шахты ставили эту важную оборонную программу на грань срыва. При этом различными специалистами промышленности и Минобороны высказывались разные точки зрения на причины аварийных пусков, в том числе самые фантастические, суть которых, однако, сводилась к одному и тому же: рекомендации, выданные НИИ-88 для строительства шахтных пусковых установок с части газодинамики старта, обоснованы недостаточно.

В этой драматической ситуации, когда и служебная карьера совсем недавно назначенного директором института Ю.А. Мозжорина висела "на волоске", проявились все замечательные свойства его как руководителя и личности: выдержка, требовательность, сочетающаяся с высокой интеллигентностью, исключавшей разносы и какое-либо давление на подчиненных, глубокое уважение к их мнению, стремление помочь сотрудникам и не подставить их под удар скорых на расправу вышестоящих чиновников. В результате организованного Ю.А. Мозжориным комплексного анализа всех имеющихся данных ЛКИ, включая записи, полученные с помощью оригинальных датчиков положения ракеты в шахте, разработанных в НИИ-88 с участием В.М. Макушина и др., были установлены истинные причины аварийных пусков ракет. Важную роль в этом сыграл руководитель работ по динамике старта И.Ф. Дмитраков, предъявив главному конструктору академику Н.А. Пилюгину веские и всесторонне обоснованные доказательства причин аварийных ситуаций при пуске из-за сбоев в работе приборов системы управления в новых шахтных условиях. Сам Ю.А. Мозжорин часто отмечал техническую и гражданскую смелость Игоря Филипповича, не побоявшегося весьма жесткой реакции главного конструктора на оценку работоспособности его приборов. В итоге вскоре было принято и реализовано решение по доработке командных приборов системы управления ракеты Р-12 с целью исключения их ложного срабатывания под влиянием шахтной акустики.

В ходе исследований акустики шахтных стартов нами были вскрыты ранее не известные в науке процессы автоколебаний сверхзвуковых струй двигателей ракет и разработаны средства подавления таких колебаний, повысившие надежность пусков. На совещаниях по этим проблемам с представителями науки и техники Мозжорин при обсуждении сложнейших научных вопросов мог задать с лукавым юмором самый элементарный — о переводе величины пульсаций давления из специфической размерности в децибелах в технические единицы, напоминая тем самым об исходном уровне, с которого мы начинали ранее решение этой новой сложной научной проблемы.

На завершающем этапе работ, при внедрении рекомендаций, связанных с использованием шумоглушащих устройств в шахте в ходе запуска с помощью ракеты-носителя Р-12 (63С1) спутников "Космос", мы встретились и с серьезной неудачей первого натурного испытания, когда по технологическим условиям были предельно занижены воздушные зазоры между звукопоглащающими перфоэкранами и стенкой стартового ствола шахты, что снизило их эффективность. Возникли сомнения в правильности наших рекомендаций со стороны практически всей кооперации заинтересованных предприятий. Однако привитая Юрием Александровичем школа ответственности за разработанные рекомендации, а также понятая и воспринятая заместителем главного конструктора ракеты В.С. Будником убедительность результатов наших лабораторных и стендовых исследований обусловили принятие положительного решения о проведении повторных пусков ракет из шахты с доработанными перфоэкранами. Этими пусками была подтверждена эффективность рекомендованных институтом средств подавления аномально высоких автоколебаний, воздействовавших на ракету, и повышения надежности пусков космических аппаратов "Космос" из шахты.

Ю.А. Мозжорин при случае вспоминал первооткрывателей шахтного способа старта — кандидата технических наук Николая Тимофеевича Данькова и Стилена Степановича Семенова, исследователя акустических проблем — кандидата технических наук Анатолия Федоровича Сырчина. Имена многих других специалистов, занимавшихся проблемами старта ракет, отмечены в книге об истории ЦНИИмаша, которая готовилась под редакцией Ю.А. Мозжорина.

Во главе работ по динамике шахтного старта

Организация безопасного выхода тяжелой жидкотопливной межконтинентальной ракеты Р-16 из шахты осуществлялась в соответствии с предложениями главного конструктора КБ средств механизации Е.Г. Рудяка по принципиально иной динамической схеме, чем ракет Р-12 и Р-14. Отказ от уже апробированной схемы "свободного" старта в пользу применения специальных направляющих был обусловлен жесткой необходимостью сократить недопустимо большие габариты и стоимость шахтного сооружения в первом случае до практически приемлемых согласно предлагаемому новому варианту с направляющими. Положительное заключение института, подготовленное группой специалистов, в основном молодых, по динамике старта натолкнулось на серьезные возражения ряда ведущих научных авторитетов:

— Это несбыточная мечта артиллериста — иметь направляющие вплоть до цели, — говорили одни.

— Нельзя допускать никаких дополнительных поперечных динамических нагрузок на тонкостенные несущие конструкции корпуса заправленной топливом ракеты, — категорически заявляли другие.

— Процессы управления ракетой при несвободном ее движении в шахте будут сопровождаться за счет упругой податливости конструкции опасными ее автоколебаниями, — утверждали третьи.

Ю.А. Мозжорин, глубоко вникнув в суть проблемы, лично проверил обоснованность всех соотношений и коэффициентов разработанной расчетной математической модели движения баллистической ракеты в шахте по направляющим и, убедившись в достоверности полученных оценок безопасности ее выхода из ШПУ, утвердил заключение с рекомендацией о применении направляющих.

Естественно, что при внедрении новых решений требуется их "сопровождение" до проверки практикой натурных пусков. Позже, в ходе подготовки первого пуска ракеты Р-16 из шахты, главный конструктор Е.Г. Рудяк глубокой ночью разбудил Юрия Александровича и вместе с ответственным за динамику старта И.Ф. Дмитраковым повез на стартовую площадку, где в пусковом стакане уже была установлена незаправленная ракета Р-16. Усевшись на верхнюю кромку шахты, Рудяк просто ногами, легко и опасно, стал раскачивать стартовый стакан с ракетой, который по ряду технических причин не крепился жестко к пусковому столу. После того как и Мозжорин повторил этот ошеломляющий "эксперимент", Рудяк стал настойчиво просить Юрия Александровича поддержать предложение на заседании госкомиссии по испытаниям отложить пуск с тем, чтобы провести соответствующие доработки стартового комплекса.

Мозжорин быстро справился с возникшей у него первой негативной реакцией и, учитывая недопустимость срыва жестких директивных сроков экспериментальной отработки и развертывания этого комплекса, исключительно важного для обороны страны, стал спокойно и аргументированно, на основе ранее полученных оценок, убеждать Рудяка в ошибочности его новых поспешных выводов. Высокая научная эрудиция Ю.А. Мозжорина позволила найти веские доводы в защиту безаварийного исхода испытаний. Юрий Александрович со свойственной ему тактичностью убедил главного конструктора не выносить вопрос на госкомиссию. Затребованное Рудяком официальное заключение института, подтверждающее безопасность старта ракеты Р-16 с учетом динамической устойчивости стартового стакана и возможных температурных его деформаций в результате неравномерного нагрева горячими газовыми струями, было оперативно подготовлено институтскими специалистами под руководством начальника отдела прочности А.В.Кармишина. Состоявшиеся вскоре успешный первый и последующие пуски ракеты Р-16 из шахты полностью подтвердили обоснованность позиции института, выработанной под руководством Ю.А. Мозжорина.

В дальнейшем, при "домашнем" анализе данного события, Юрий Александрович еще раз твердо и бескомпромиссно потребовал ото всех ведущих сотрудников института разных специальностей, связанных с расчетно-экспериментальным обоснованием вопросов газодинамики, динамики, термопрочности, сейсмозащищенности и живучести шахтных стартовых комплексов, обязательно использовать системный подход к их исследованию, уделяя особое внимание тем проблемам, которые лежат на стыке различных научных дисциплин. Организационно это решение Ю.А. Мозжорина было подкреплено созданием в рамках института нового отдела системных исследований стартовых комплексов различного вида базирования.

Эпизоды работ ЦНИИмаша на полигонах Министерства обороны

Ю.А. Мозжорин высоко ценил работу специалистов по проведению на полигонах Министерства обороны измерений прогнозируемых нами при пусках ракет газодинамических параметров непосредственно на натурных объектах — шахтах и стартовых сооружениях. Он хорошо представлял себе сложность и опасность этой работы, был осведомлен о трудностях быта на полигонах и принимал меры для облегчения условий труда. Поэтому посещение Юрием Александровичем рабочих бригад наших специалистов на полигонах всегда запоминалось как важное и яркое событие. Технический руководитель работ, ныне заместитель начальника отдела С.Е. Конайков, напомнил эпизод непосредственного участия Ю.А. Мозжорина в проверках и тестировании системы измерений перед одним из натурных пусков, что было тогда весьма поучительно.

Из числа драматических эпизодов, которыми сопровождалась отработка первого поколения отечественных защищенных стартовых комплексов, особо запомнился следующий. Первый пуск из шахты двухступенчатой ракеты среднего класса (Р-14) был аварийным. Ракета взорвалась при запуске непосредственно в шахте. На заседании государственной комиссии по испытаниям должны были с новой силой возобновиться разговоры о степени обоснованности выданных институтом рекомендаций по газодинамике и динамике старта.

В особенности озабочен в указанном отношении был главный конструктор шахтной пусковой установки В.П. Бармин. Поэтому на первом пуске надо было во что бы то ни стало спасти первичные записи о фактических характеристиках газодинамических и динамических процессов старта на самописцах и осциллографах нашей системы измерений, размещенных в расположенном рядом с шахтой приборном отсеке: оттуда валил густой ядовитый дым от остатков топлива ракеты (гептила и кислоты). Поскольку никто из начальствующих лиц госкомиссии еще не принял мер по организации этой опасной работы, мы сами, сотрудники института (И.С. Берегуля, И.Ф. Дмитраков и др.), образовав живую цепочку, стали выносить из опасной загазованной зоны материалы с записями. На помощь незамедлительно пришел и Юрий Александрович: без каких-либо индивидуальных защитных средств стал помогать нам, хотя он лучше других понимал всю опасность тяжелых последствий отравления ядовитыми парами. Самоотверженность Мозжорина, проявившаяся в этой драматической ситуации, вызывала большое уважение сотрудников института.

Комплексный анализ результатов испытаний ракеты Р-14, включая спасенные данные о газодинамических процессах при старте, позволил однозначно вскрыть истинные причины аварии — аномальный режим работы двигательной установки — и снять какие-либо подозрения в необоснованности наших рекомендаций.

Головная роль ЦНИИмаша в работах по газодинамике старта

Директору института для обеспечения его головной роли необходимо было объединять работу различных научных школ, уметь при решении спорных вопросов терпеливо внимать оппонентам и дипломатично вырабатывать общую, но единственно правильную точку зрения. В этом Ю.А. Мозжорин был неподражаем. Заранее найдя решение, он терпеливо склонял оппонентов к убеждению в необходимости принятия такого решения уже в соавторстве со всеми организациями.

Головную роль института в плане научно-методическом необходимо было подкреплять конкретными делами, что в новой области газодинамики старта ракет из шахт было возможно неоднократно. Так, например, с помощью специально разработанных нами датчиков для измерения теплового нагружения стартового комплекса был обнаружен эффект усиления турбулентного теплообмена в каналах натурных шахт почти на порядок по сравнению с уровнями, определяемыми известными закономерностями. Вначале это расценивалось как парадокс. Академик Г.И. Петров, хоть и в шутку, предлагал просто запретить нам проводить измерения с использованием упомянутых датчиков. Поэтому вначале совместно со специалистами НИИ тепловых процессов (ныне Исследовательский центр им. М.В. Келдыша) были рассмотрены все аспекты метрологии и особенности теплообмена на поверхности нового датчика, подтвердившие корректность измерений. В последующих работах с привлечением не только газодинамических, но и акустических измерений, сотрудницей ЦНИИмаша Майей Владимировной Сенкевич, возглавлявшей указанные исследования, был открыт новый эффект в процессе турбулентного теплообмена, состоящий в интенсификации его за счет акустических пульсаций газовых струй ДУ. Выявленные новые закономерности объяснили и то, что при испытаниях на маломасштабных лабораторных моделях такой эффект не должен был проявляться в силу высокочастотности акустических пульсаций.

Относительно условий открытого старта ракет с пусковых столов с газоотражателями Ю. А. Мозжорин отмечал еще ранее, как затем и в своих воспоминаниях, что простота этих условий только кажущаяся и они также заслуживают весьма внимательного рассмотрения. Так и случилось. Для старта ракеты 8К69 с шестисопловой двигательной установкой специалистом НИИ-4 был предложен двухскатный малогабаритный газоотражатель, профиль граней которого не был отработан экспериментально. По материалам анализа геометрии газоотражателя научным сотрудником Нинель Суреновной Апетьян НИИ-88 дал заключение о том, что при старте ракеты с подобным отражателем струи газов двигателей будут отражаться в направлении днища ракеты, поэтому нельзя использовать такой отражатель без его экспериментальной отработки.

По заданию Ю.А. Мозжорина на заседании коллегии министерства, где рассматривались концептуальные вопросы создания нового автоматизированного комплекса Р-36М, было зачитано наше заключение. Я сам слышал его текст с "галерки" зала, где шло заседание, и тогда казалось, что все рекомендации будут безусловно выполнены. Однако вскоре в ходе наших основных работ на полигоне Байконур по шахтному комплексу "Десна" ракеты Р-9, вопросы старта которой контролировались лично главным конструктором С.П. Королевым, мы узнали, что произошла авария ракеты 8К69 при пуске с использованием неотработанного отражателя. С привлечением НИИ-88 был проведен анализ причин аварии, а затем отработан и новый отражатель, вписывавшийся в габариты пускового стола автоматизированного комплекса. Оценка была дана как крупным потерям в результате аварии, так и существенно меньшим затратам на создание газодинамического стенда и экспериментальную отработку газоотражателя с применением маломасштабной модели. В соответствии с этим Ю.А. Мозжорин добился выпуска приказа министерства, обязывающего главных конструкторов получать заключения от НИИ-88 (а далее ЦНИИмаша) на первые пуски своих изделий. Таким образом Юрий Александрович добился законодательного закрепления нашей головной роли в отрасли.

Формирование технической политики при создании

высокозащищенных ракетно-стартовых комплексов

Как человек государственный, руководитель предприятия и крупный ученый Ю.А. Мозжорин при формировании технической политики всегда уделял приоритетное внимание проблеме создания высокозащищенных стартовых комплексов. Вот что вспоминает начальник отдела динамики старта И.Ф. Дмитраков, один из основоположников их создания.

— Чтобы оперативно парировать высокую угрозу поражения созданных отечественных стартовых установок первого поколения, возникшую в результате оснащения ракет США высокоточными разделяющимися боевыми блоками индивидуального наведения, необходимо было повысить защищенность комплексов не менее чем на порядок. Для этого требовалось срочно найти и использовать нетрадиционные технические решения по газодинамике и динамике старта. Новые технические решения, предложенные сотрудниками института В.В. Казанским, В.М. Макушиным и другими и основывающиеся на применении "минометной" схемы старта тяжелой ракеты Р-36М, позволяли использовать освобожденный от газоходов объем существующей шахты для создания внутри нее нового шахтного ствола из высокопрочного бетона и тем самым с большой экономией средств решать эту важную оборонную проблему в кратчайшие сроки. Однако предложения института натолкнулись на жесткую оппозицию разработчиков стартовых комплексов. В таких условиях по настоятельной просьбе Ю.А. Мозжорина, взявшего на себя исключительную ответственность, было принято решение о разработке ЦНИИмашем совместно с КБ транспортного машиностроения альтернативного варианта эскизного проекта с необходимым экспериментальным подтверждением предлагаемых основных технических решений. Полученные результаты позволили убедить генерального конструктора ракетного комплекса Р-36М академика М.К. Янгеля в обоснованности рекомендаций института, которые были приняты и использованы при создании высокозащищенных шахтных стартовых сооружений для нескольких модификаций ракеты Р-36М, что позволило сохранить отечественный потенциал стратегического сдерживания на требуемом высоком уровне.

Для реализации рекомендаций института генеральными конструкторами М.К. Янгелем и В.П. Глушко были намечены серьезные доработки Р-36М для обеспечения ее старта с отделяемым поддоном и запуска маршевой двигательной установки ракеты в режиме ее неуправляемого движения над шахтой. Выработанные требования были реализованы генеральным конструктором КБ "Южное" В.Ф. Уткиным при создании уникального, не имеющего аналогов в мире комплекса Р-36М (SS-18 -Satan).

Однако для ракет нового поколения генерального конструктора В.Н.Челомея, адаптированных более к условиям старта из эжекционных шахт, Владимиром Николаевичем были заказаны ЦНИИмашу научно-технические исследования газодинамики шахт именно этого типа. Ю. А. Мозжорин с присущей ему гибкостью потребовал от нас решения названных проблем на самом высоком научно-техническом уровне, который обеспечил бы высокую защищенность ШПУ при их минимальных габаритах. Таким образом, Мозжорин, проводя определенную техническую политику с целью претворения в жизнь государственной доктрины, требовал одновременно высокой степени полноты и надежности отработки и частных технических решений, реализуемых в практике создания ракетно-стартовых комплексов.

В итоге были выданы рекомендации по использованию газонапряженных схем стартовых комплексов для ракет В.Н. Челомея с уменьшением диаметров шахтных стволов до 4,2 м с традиционных 7,8 м. При этом нами в кооперации с КБ общего машиностроения и КБ "Вымпел" было преодолено сопротивление оппонирующих организаций, не веривших в возможность старта ракет из эжекционных шахт малых габаритов. При оценке результатов этих работ по рекомендации Ю. А. Мозжорина в состав коллектива разработчиков стартовых комплексов, выдвинутых на присуждение Государственной премии СССР, был включен и представитель ЦНИИмаша.

С целью отработки газодинамики стартовых комплексов для ракет Челомея Мозжорин добился правительственного постановления о создании в ЦНИИмаше соответствующей экспериментальной базы, однако неоднократно высказывал сожаление о том, что в ходе реализации этого постановления были существенно ограничены мощности экспериментальных установок и финансирование строительных и монтажных работ при их создании. В то же время Юрий Александрович не раз с удивлением отмечал, в том числе и в своих воспоминаниях, эффективность наших экспериментальных исследований даже на маломасштабных газодинамических установках.

Выбор метода крупномасштабной отработки газодинамики старта РН

Для отработки газодинамики старта тяжелых носителей типа Н1 требовалась, как показывала и мировая практика, экспериментальная база, ориентированная на работы с крупномасштабными моделями. С определенными трудностями мы встретились уже при создании стартового сооружения высокой газонапряженности для ракеты-носителя "Протон" с двигательной установкой тягой 900 тс. Исходя из результатов экспериментов на лабораторных ударно-волновых и газодинамических установках ЦНИИмаша непосредственно перед самыми ЛКИ РН "Протон" на стартовом сооружении был установлен эластичный экран, снижающий ударно-волновое давление на днище ракеты при запуске двигателей, а после выполнения указанной функции разрушающийся под действием газовых струй, чтобы не препятствовать режиму эжекции. Это было необходимым этапом доработки стартового комплекса после исследований, проведенных в кооперации с организациями Министерства авиационной промышленности, а следовательно, одним из проявлений головной роли института в отрасли.

С целью создания крупномасштабных моделей (масштаба М 1:10) стартующих ракет-носителей с их сложными двигательными установками применительно к Н1, а затем и при отработке стартов РН "Зенит" и "Энергия" мы обратились к опыту использования реактивных испытательных снарядов, примененных впервые главным конструктором КБ специального машиностроения Е.В. Синильщиковым для отработки стартов зенитных ракет, а затем использованных и в ходе совместных наших работ над шахтными стартовыми комплексами боевых ракет ("Шексна" М 1:5 и др.). Эти снаряды представляют собой существенно упрощенный габаритно-весовой макет небольшой ракеты с двигателем на твердом топливе тягой от 10 до 50 тс и временем работы до 3 с, достаточным для имитации взаимодействия газовых струй со стартовым сооружением. За счет выполнения требований к условиям запуска модельной ДУ и движения модели, соблюдения критериев газодинамического и термодинамического моделирования удается воспроизвести в ходе модельного эксперимента практически все стадии натурного процесса в соответствующих масштабах геометрии и времени. Этот путь вызывал тогда критику многочисленных оппонентов из-за определенных различий термодинамики модельных газов и газов натурных ЖРД, однако он сулил эффект моделирования всего комплекса процессов, происходящих при старте ракеты, начиная с запуска двигателя и кончая ее отходом от стартового сооружения.

Именно Ю. А. Мозжорин отстоял на одном из советов главных конструкторов это новое в отработке условий старта РН направление, и в НИИХСМ была создана крупномасштабная база отрасли для исследования газодинамики старта комплексов "Зенит" и "Энергия"-"Буран".

Эпизоды истории создания и отработки сверхтяжелого носителя Н1

Успешная отработка газодинамики стартовых комплексов ракет-носителей "Зенит" и "Энергия" с использованием лабораторной и крупномасштабной базы была осуществлена позднее. А до этого исследования газодинамики старта ракеты-носителя Н1 мы начинали на маломасштабных моделях. Совместно с КБОМ была выбрана новая схема заглубленного стартового сооружения с тремя газоходами и центральным шестигранным газоотражателем. Это позволило уменьшить заглубление стартового сооружения до 21м, т.е. до существенно меньшей глубины, чем при старте ракеты Р-7, хотя мощность носителя Н1 была на порядок большей. Принимая полученные результаты, главный конструктор академик С.П. Королев, внимательно выслушав наш совместный со специалистами КБОМ доклад, скептически отметил, что мы не убедили его в том, что рекомендованная глубина 21 м является минимальной, и с элементом юмора, удивив и ободрив нас, резюмировал:

— Я вижу, что у вас есть запасы, но я сделаю глубину 21 метр, все-таки должна быть обеспечена перспектива.

Сергей Павлович поддержал предложения о проведении крупномасштабных испытаний на моделях с твердым топливом.

Позднее Ю.А. Мозжорин в полной мере использовал эти решения С.П. Королева в предложениях о применении стартового сооружения Н1, с соответствующими доработками, для запуска РН "Энергия" и о крупномасштабных испытаниях моделей с твердым топливом для отработки газодинамики ее старта. Однако в период работ над Н1 проводить в полной мере эффективные крупномасштабные испытания не представлялось возможным. Это было связано, прежде всего, с тем, что из-за сжатых сроков реализации проекта Н1 не удалось обеспечить выполнение экспериментальных исследований в сроки, существенно опережающие проектирование. Более того, крупномасштабные испытания не могли обогнать даже и этап создания материальной части новых натурных машин, предназначенных для ЛКИ, поскольку эта работа велась в темпе гонки.

В то же время следует отметить, что с помощью маломасштабных моделей нами был достаточно своевременно выявлен процесс пульсаций донного давления нового вида при взаимодействии струй двигателей Н1 кольцевой компоновки со стартовым сооружением. Такие пульсации возникали по мере подъема ракеты с 7,5 до 13 м при изменении их частот с 22 до 16 Гц. Резкое выделение уровня амплитуды пульсаций давления на одной частоте спектра определило их название — "дискретки". Амплитуды пульсаций, отвечающие отмеченному процессу как остро резонансному, в сильной степени зависели от возможного бокового смещения ракеты при ее подъеме относительно стартового сооружения, а также от наличия технологических надстроек на нем типа трубопроводов и съемных одноразовых кабелей. Это выяснилось и подтвердилось позднее, при натурных испытаниях РН. В ходе экспериментов такая многофакторная зависимость проявлялась в виде больших диапазонов разбросов данных, получаемых на различных моделях, что давало повод считать результаты экспериментов недостаточно точными. Максимальные значения пульсаций были для конструкторов неприемлемы. Поэтому на основании экспериментальных данных нами было предложено дросселирование канала стартового сооружения решеткой, приводящее к повышению донного давления и снижению максимальных амплитуд пульсаций. Хотя экран-решетка был уже изготовлен для монтажа на сооружении, нам не удалось убедить руководителей всей кооперации предприятий в необходимости использования такого экрана при очередном пуске. Это затруднялось еще и тем, что в рамках самой кооперации в ходе персональных опросов и согласования мнений между группами предприятий была достигнута договоренность о снижении без доработок прогнозируемых уровней пульсаций донного давления при использовании исходного штатного варианта старта РН. При выработке оптимальных решений стало особо чувствоваться отсутствие С.П. Королева. К сожалению, нам не удалось убедить в необходимости установки экрана-решетки для очередного пуска и руководство нашего предприятия в отсутствие в то время по болезни Ю.А. Мозжорина. На коллегии министерства по результатам докладов было принято решение проводить очередной пуск без экрана-решетки. По результатам этого пуска должны были определяться условия дальнейших. Поскольку нам одним не давалось права устанавливать условия очередного пуска, то принятое решение представлялось как компромиссное и приемлемое. Однако тут же на коллегии министр С А. Афанасьев объявил о его дополнении организацнонным рассмотрением на коллегии вопроса о выдаче ЦНИИмашем необоснованных рекомендаций. Это впоследствии Ю.А. Мозжорин оценил так:

— В создавшейся ситуации виноват я, так как в тот период был болен. Но, естественно, нам была ясна и своя вина.

В период жестких санкций со стороны министерства по всем направлениям деятельности и уровням управления работами Ю А. Мозжорин говорил нам:

— Смотрите на эту "дискретку" шире, она не должна заслонять собой весь широкий спектр и горизонт нашей деятельности...

Отдельные этапы работ по газодинамике старта комплекса "Энергия"-"Буран"

В дальнейшем мы учли недостатки в предшествующей работе. Развивая экспериментальную крупномасштабную базу, мы добились получения на ней экспериментальных данных, опережающих в определенной мере конструкторские разработки КБ и, тем более, создание на их основе материальной части натурных изделий.

Ю.А. Мозжорин постарался в основном сохранить своих специалистов (с выговорами и понижениями в должностях) и наладить эффективную работу с новыми руководящими кадрами в аппарате управления работой института, которые ранее были в определенной "оппозиции" к научно-технической его политике. Так, мы с удовлетворением отмечали плодотворную работу с нами в ходе газодинамических и акустических испытаний стартового комплекса РН "Энергия", проводившихся на пороховых крупномасштабных моделях, заместителя директора доктора технических наук, а ныне академика РАН и директора ЦНИИмаша Н.А. Анфимова.

Достаточно своевременно мы научились замечать недостатки и в использовании наших рекомендаций проектными организациями. Так, начальником лаборатории газодинамики старта Г.В. Куловым было отмечено, что предложенные конструкторами крепления плит облицовки газоотводного лотка вновь создаваемого уникального по мощности универсального комплекса стенд-старт не выдерживают отрывных усилий, возникающих при затекании под плиты газовых струй ДУ в режиме испытаний, при которых осуществлялось качание сопел двигателей по выбранной программе, и таким образом менялся знак нагрузки. Проводимые расчеты показывали, что гарантированно не удастся обеспечить надежность работы облицовки без упрочнения элементов креплений. В то же время монтаж облицовки газоотводного лотка (площадью 1000 м²) уникального по размерам объекта был в самом полном разгаре, и выйти с инициативой ее перемонтажа было "небезопасно", так как эти работы были на "критическом" пути создания УКСС.

Принимая указание по поводу скорейшего письменного уведомления о сложившейся ситуации генерального конструктора КБОМ В.П. Бармина, назначенного Министерством общего машиностроения ответственным за дальнейшие работы над УКСС, я в первый раз видел Ю.А. Мозжорина взволнованным и отдающим распоряжение в повышенном тоне. Это было понятно, так как возможно опять предстояли разбирательство и поиск виновных в сложившемся положении, начиная с нас: своевременно и достаточно ли полно были выданы данные о возможных газодинамических нагрузках... и т.д.?! Я обещал немедленно приступить к выполнению поручения, но получил разрешение предварительно устно доложить В.П. Бармину состояние вопроса и наши предложения.

По нашему мнению, дело было в том, что согласно проекту УКСС упруго-подвижное крепление плит, хорошо зарекомендовавшее себя на испытательном стенде в Загорске, было заменено на жесткое, которое не обеспечивало сброса давления от проникающего под плиты газа. Поэтому при нереальности обеспечения гарантированных зазоров или полной герметичности соединений между тысячами плит необходимо было усилить крепление каждой из них в соответствии с прогнозируемыми отрывающими нагрузками.

Чтобы понять суть краткого доклада и согласиться с нашими предложениями, В.П. Бармину хватило короткого времени пути от дверцы автомашины до дверей рабочего кабинета. Так высок был для Владимира Павловича авторитет ЦНИИмаша и лично Ю.А. Мозжорина (я был свидетелем и того, с какой искренней благодарностью В.П. Бармин принимал в день своего юбилея поздравление Мозжорина с традиционными для ЦНИИмаша красным адресом и гвоздиками — сувениром, существенно более скромным, чем у других высоких лиц и организаций). Затем от нас последовало письмо, подписанное Юрием Александровичем, и далее, после коротких рабочих совещаний, было принято нужное решение для его реализации на Байконуре.

В итоге стенд УКСС был своевременно подготовлен для работ с ракетой-носителем "Энергия", и было дано "добро" на проведение с этого сооружения первого ее пуска. Более того, в соответствии с нашими прогнозами генеральным конструктором РН В.П. Глушко учитывалось также то, что уровень газодинамических и акустических нагрузок на носитель при старте с УКСС будет минимальным. Это, в свою очередь, делало проведение первого пуска данного носителя с УКСС более предпочтительным в свете поставленной министерством задачи обеспечения минимальных нагрузок на РН при первом ее пуске.

К тому времени с целью отработки двух типов стартовых комплексов (штатного, доработанного из стартового сооружения ракеты-носителя Н1, и УКСС) было проведено около 3000 маломасштабных и 200 крупномасштабных испытаний. Зная надежность полученных данных о газодинамических нагрузках на комплекс при различных условиях старта носителя и имея полное представление о результатах отработки с учетом таких нагрузок конструкции РН, Ю.А. Мозжорин потребовал от нас заключение на проведение первого летного ее испытания с рекомендацией не вносить в автоматическую заключительную восьмиминутную программу пуска носителя команду ее остановки в случае невключения системы подачи воды для охлаждения струй ДУ. Эта система была введена для защиты лотка УКСС от теплового воздействия струй в режиме стендовых испытаний, а также с целью снижения нагрузок на РН при старте. Возвратившись с полигона, Юрий Александрович рассказывал нам, как в ходе автоматической восьмиминутной программы пуска могло возникнуть до 400 ситуаций, в каждой из которых старт был бы отменен, но реализовалась именно та ситуация, в расчете на которую мы отменили запрет пуска, будучи уверенными в своих данных. Поэтому старт РН "Энергия" состоялся и прошел успешно.

В то же время для обеспечения более газонапряженного старта носителя со штатного сооружения мы по просьбе НПО "Энергия" договорились с КБОМ о введении на стартовом комплексе системы водоподачи для снижения ударно-волновых и акустических нагрузок на ракету при старте. Успешный запуск орбитального корабля "Буран" в автоматическом режиме был уникальным научно-техническим достижением, начиная с работы наземного комплекса и старта РН "Энергия".

О научно-педагогической деятельности Ю.А. Мозжорина

Ю.А. Мозжорин, будучи директором головного института отрасли, тем не менее, уделял большое внимание научно-педагогической работе. В качестве заведующего кафедрой факультета аэродинамики и космических исследований Московского физико-технического института Юрий Александрович снискал уважение выпускников кафедры не только как выдающийся представитель промышленности, но и как педагог и организатор обучения специалистов для научной работы в ракетно-космической отрасли. Приходящие на работу в ЦНИИмаш и в наш отдел выпускники кафедры, хорошо подготовленные теоретически, быстро осваивались также с задачами и вопросами, требующими знания материальной части и технологии работы ракетно-стартовых комплексов.

В руководстве работой ученого совета Мозжорин умело сочетал требования к диссертационным работам и их исполнителям как в чисто квалификационном плане, так и в части успешного проведения технической политики и достижения практических результатов. Юрий Александрович был особенно строг в обеспечении прав диссертанта. Так, на моих глазах обсуждение одной из работ на докторскую степень продолжалось почти до полуночи, несмотря на соответствующую регламентацию времени выступавших. Поэтому практически никогда не было обжалований правомерности принятых на заседаниях ученого совета решений и претензий к ним со стороны высшей аттестационной комиссии.

При защите мною кандидатской диссертации Юрий Александрович внес в решение ученого совета рекомендацию о дополнении диссертации новыми материалами и представлении ее к защите как докторской. Но прошло почти 25 лет, прежде чем производственная деятельность позволила мне вернуться к выполнению данной рекомендации. Однако в ходе развития отмеченной тематики в 1990 году защита на ученом совете диссертации (с обобщением вопросов отработки газодинамики старта) в присутствии наших оппонентов уже в официальном качестве и коллег по работам над стартовыми комплексами для ракетной техники стала актуальной. Несмотря на то что Ю.А. Мозжорин в последний период руководства институтом был в отпуске, он прибыл на заседание ученого совета и руководил его работой, а также сложной и плодотворной дискуссией.

Особенности отношения Ю.А. Мозжорина к людям

О внимательном отношении Ю.А. Мозжорина к коллегам до сих пор помнят многие сотрудники, обращавшиеся к нему в ходе работы, а также на его личных приемах. На них рассматривались и решались жизненно важные для каждого вопросы, и велось документальное протоколирование. Однако многие помнят общение Ю.А. Мозжорина с сотрудниками в стиле, присущем, пожалуй, лишь только ему.

Заместитель начальника отдела В.А. Пронин рассказывал о торжественных проводах их, тогда молодых людей из цехов и отделов, в армию, когда Мозжорин в генеральской форме давал напутствие будущим солдатам с пожеланиями возвращаться из армии на наше предприятие, а также вручал каждому подарочный чемодан. Этот чемодан и большая групповая фотография сохраняются в семье как реликвии. Запомнился также веселый марш молодых людей с чемоданами через проходную режимного предприятия.

Я хочу вспомнить пример нестандартности решений Мозжорина в деле, которое другие могли просто не принять во внимание.

Для многих из нас работа в области ракетной техники была основой жизни, однако, конечно, в ней присутствовали и другие грани. Так, однажды, взяв краткосрочный отпуск, я собирался выехать в г. Мурманск для участия в лыжном марафоне на празднике Севера. Уже после рабочего дня мне было сказано о необходимости срочного вылета в г. Миасс. Там, в КБ В.П. Макеева (КБ машиностроения), Ю.А. Мозжорин с комиссией из сотрудников ЦНИИмаша предложил полностью поменять технические решения по схеме старта нового комплекса ввиду возникших технологических трудностей. Юрий Александрович добился согласия на это главного конструктора, обещая оказать ему помощь и направить в КБМ для участия в упомянутых работах своих лучших специалистов. Я, попав в их состав, подтвердил по телефону Мозжорину готовность немедленно вылететь в Миасс, но добавил, что должен отказаться от участия в спортивном мероприятии и сдать авиабилет в Мурманск. На это я услышал:

— Вылетай сюда немедленно, а билет не сдавай, так как после согласования исходных данных и программ расчетов перед обсуждением их результатов для принятия совместного с КБ решения у тебя останется на соревнование несколько дней, включая выходные.

Практически через одну-две недели на совете главных конструкторов в Миассе принималось решение о новой схеме старта.

За этот период были и некоторые "накладки" из-за жесткого контроля аппаратом министерства нашей работы, вплоть до перемещений между ЦНИИмашем и Миассом. Так, Юрий Александрович докладывал в министерство о том, что сейчас сотрудник (имярек) в Миассе, но что заезжал на пару дней в ЦНИИмаш за результатами ведущихся расчетов и был с призовой медалью... "на пузе", полученной проездом в Мурманске.

Этот частный пример еще раз свидетельствует о том, что Мозжорин никогда излишне не драматизировал ситуации, а мог весьма образно, с элементом юмора, лаконично отобразить их. Таким образом, Юрий Александрович всегда по своей внутренней силе оказывался, не заметным со стороны образом, выше наваливающихся на него обстоятельств, должностных сил и различного рода авторитетов.

Юрием Александровичем Мозжориным мне довелось близко познакомиться при совместной работе в межведомственной экспертной комиссии по созданию и испытаниям системы "Энергия"-"Буран". Он был назначен председателем комиссии, а я приглашен в качестве секретаря. В состав комиссии вошли ведущие ученые страны, главные конструкторы, директора заводов, представители полигонов. В помощь Юрию Александровичу были назначены заместители: от авиационной промышленности — начальник ЦАГИ им. Н.Е. Жуковского Г.П. Свищев, от Министерства обороны — начальник Главного управления космических средств Г.С. Титов. В течение 12 лет нам пришлось в тесном взаимодействии участвовать в организации работы этого сложного и довольно многочисленного коллектива высококвалифицированных специалистов различных отраслей оборонной промышленности.

Решение о разработке отечественной многоразовой космической транспортной системы "Энергия"-"Буран" было принято в 1976 году, когда в США уже интенсивно велись работы по проекту "Спейс шаттл". Нас разделяла не только разница в четыре года между принятиями решений о начале финансирования проектов, но и отставание по научно-техническому и производственному заделам. Такие проблемные вопросы, как освоение водорода в качестве ракетного горючего, создание высокопроизводительных вычислительных комплексов для оснащения наземных и бортовых систем, новых конструкционных материалов, производственно-экспериментальной базы в США были в основном уже решены при разработке и эксплуатации комплекса "Сатурн-5"-"Аполлон".

Необходимо было наверстать упущенное в области элементной базы, но Юрий Александрович был озабочен и другой задачей, стоящей перед МЭК — принять к разработке отечественную МКТС с более оптимальными проектно-конструкторскими параметрами. Благо наше отставание позволяло с этой точки зрения критично рассмотреть уже разрабатываемый в США проект космического "челнока". Мозжорин сумел создать творческую обстановку в работе МЭК и всегда свои предложения и замечания согласовывал с головными разработчиками, которые также вошли в ее состав: генеральным конструктором НПО "Энергия" В.П. Глушко и его заместителями ЮЛ. Семеновым и Б.И. Губановым, генеральным конструктором НПО "Молния" Г.Е. Лозино-Лозинским.

Экспертиза проектных материалов по отечественной системе проводилась с особой тщательностью, что сказалось на сроках и этапности проектно-конструкторских работ: эскизный проект, дополнение к эскизному проекту, технический проект, дополнение к техническому проекту и ряд последующих проработок, направленных на обеспечение безопасности полета МКТС. И хотя по внешнему виду системы остались схожи (пакетная компоновка ракетных ступеней с боковым размещением орбитального корабля, выполненного по самолетной схеме, была продиктована требованиями аэродинамики, прочности, устойчивости и управляемости системы в полете), "Энергия"-"Буран" имела существенные отличия от МКТС "Спейс шаттл". Так, маршевые двигатели второй ступени были размещены не на орбитальном корабле, а на ракетном блоке, т.е. носитель и корабль были функционально разделены. Вместо твердотопливных ускорителей первой ступени применялись унифицированные ракетные блоки, работающие на жидком кислороде и углеводородном горючем. На орбитальном корабле была предусмотрена автоматическая система его привода и посадки.

Эти и другие технические решения, одобренные и поддержанные МЭК, обеспечили отечественной МКТС ряд преимуществ по сравнению с системой "Спейс шаттл", а именно:

• универсальность, т.е. приспособленность к различным видам полезных нагрузок, возможность выводить вместо орбитального корабля большие ПН;

• опережающую летную отработку ракеты-носителя "Энергия";

• повышение безопасности на участке полета первой ступени РН за счет возможности выключения аварийного двигателя;

• возможность не рисковать пилотами на начальном этапе летных испытаний системы;

• большую экологическую чистоту компонентов топлива и продуктов сгорания.

На пути создания системы "Энергия"-"Буран" стояли сложные научно-технические проблемы, для решения которых были объединены усилия сотен конструкторских бюро, научно-исследовательских институтов, заводов, строительно-монтажных и эксплуатационных предприятий. Упомянутая МЭК обеспечивала комплексный контроль качества и надежности разработки, особенно на стыках работ различных отраслей и ведомств. И вот здесь-то и сказались высокие профессиональные качества Ю. А. Мозжорина как инженера и ученого с глубоким и всесторонним пониманием решаемых проблем, талантливого руководителя, энтузиаста своего дела и, наконец, психолога и дипломата, умевшего в спорах и конфликтах разработчиков этого крупномасштабного проекта приходить к разумным компромиссам. Юрий Александрович всегда с должным уважением относился ко мнению специалистов, а сам поражал сослуживцев энциклопедичностью знаний и богатым опытом своей многолетней работы в отрасли. Это помогало правильно разбираться во многих довольно сложных технических вопросах и зачастую предвидеть ожидаемые результаты выполнения предлагаемых решений. Умел он в утомительные часы заседаний комиссии разрядить рабочую атмосферу шуткой, анекдотом или рассказом о каком-либо курьезном случае из истории становления и развития отечественной ракетно-космической техники, что позволяло более философски относиться к возникавшим временным трудностям и сохранять оптимистичный настрой.

Объем работ комиссии был так велик, что на различных этапах экспертизы приходилось привлекать до 600-800 специалистов из различных научных и проектных организаций. Рабочие группы МЭК охватывали весь комплекс работ по проекту: проектно-конструкторские проработки отдельных составляющих и системы в целом, создание стартового, технического и посадочного комплексов, разработку технологии изготовления элементов системы, программного обеспечения, наземную экспериментальную отработку МКТС и ее летные испытания. Подготовка и оформление заключений занимали много времени, и при ограниченных сроках работы МЭК часто приходилось заниматься этим в выходные дни. Примером добросовестного отношения к своим обязанностям был сам ее председатель. Он приезжал в институт с утра, проводил консультации со своими специалистами, внимательно читал текст заключений, вносил поправки, давал ценные советы по доработке материалов. С Мозжориным было легко и интересно работать.

Сам процесс подписания заключения, как правило, затягивался. Не все члены комиссии, а их было более 70, могли подъехать вовремя. Оставались между ними и некоторые разногласия. А сроки поджимали. Учитывая занятость Юрия Александровича, управление процессом приходилось брать на себя. Вот один из эпизодов. Юрия Александровича нет, сижу в его кабинете. Пользуюсь вертушкой. Договорился, что подъедет Г.Е. Лозино-Лозинский. Знаю, что есть спорные вопросы и при подписании неплохо было бы свести его с В.П. Глушко, который также не спешит подписывать. Звоню Валентину Петровичу. Но на приглашение получаю отказ. Занят, может принять только у себя. Объясняю, что не могу отлучиться, так как жду еще нескольких членов МЭК. А потом добавляю, как бы делясь тревогой за общее для нас дело: завтра срок представления заключения, выполнение которого взято под контроль ВПК, лично Л.В. Смирновым. В ответ затянувшееся молчание и затем гудки. Но я уже спокоен. Сработало. К пяти вечера подъезжает Валентин Петрович. Заключение уже читает Г.Е. Лозино-Лозинский. После непродолжительной беседы между собой они ставят свои подписи. Я благодарю их за участие в работе МЭК. На следующий день Юрий Александрович встречает меня вопросом: "Как это тебе удалось?" Чувствую, председатель доволен, а я не спешу делиться своими секретами. Обычно Юрий Александрович скупился на похвалы. Он считал должным добросовестное отношение к своим обязанностям. Но потом мне передавали: как-то на оперативке, когда Ю. А. Мозжорин спрашивал своих помощников о выполнении какого-то поручения, и они ответили, что не могли связаться с нужным человеком, он не их уровня, Мозжорин заметил: "А как же Чекалин может! И с академиками, и с генералами договаривается, а вы не можете!" Приятно было услышать эту своего рода похвалу от директора, хотя бы и через третье лицо.

В процессе разработки системы "Энергия"-"Буран" была реализована программа создания и отработки высоконадежных многоресурсных маршевых двигателей: самого мощного в мире двигателя на кислороде и углеводородном горючем для первой ступени (тяга в пустоте 800 тс) и высокоэффективного кислородно-водородного двигателя для второй ступени (тяга в пустоте 200 тс).

Для бака водородного горючего использованы новые конструкционные и теплоизоляционные материалы, работающие при температуре до -225°С, освоена технология изготовления крупногабаритных топливных баков с применением электронно-лучевой и импульсно-дуговой сварки, решена проблема их транспортировки на тяжелом самолете с завода-изготовителя на полигон.

Острейшей проблемой оказалась разработка многоразовой теплозащиты. При спуске корабля с орбиты в процессе аэродинамического его торможения в плотных слоях атмосферы отдельные участки внешней поверхности ОК нагреваются до 1600°С, в то время как температура металлической конструкции при сохранении необходимой прочности планера не должна превышать 150°С. Чтобы представить, какой "букет" свойств пришлось разработчику соединить в материале теплозащиты, достаточно назвать некоторые из них: высокую теплостойкость, достаточную прочность, малый удельный вес, минимальный коэффициент линейного расширения, радиопрозрачность, стойкость к воздействию плазмы, атмосферных осадков и др.

Для автоматической посадки орбитального корабля "Буран" потребовалось разработать сложное бортовое программное обеспечение и создать принципиально новые наземные радиотехнические системы. Большое внимание МЭК уделяла вопросам обеспечения надежности и безопасности полета. Ю.А. Мозжорин при экспертизе проектных материалов руководствовался принципом устойчивости системы при двух отказах: один отказ — выполнение программы полета, два отказа — обеспечение безопасности экипажа. С этой целью разработчиками было предусмотрено резервирование основных жизненно важных систем и агрегатов, разработаны специальные средства аварийной защиты маршевых двигателей, обеспечивающие диагностику их состояния и своевременное отключение в случае аварии. По требованию МЭК были проанализированы многочисленные варианты аварийных ситуаций и предусмотрены необходимые алгоритмы их парирования.

Юрию Александровичу как председателю экспертной комиссии приходилось встречаться с учеными и инженерами различных специальностей, и со всеми он находил общий язык и взаимопонимание. Мозжорин умел быстро вникнуть в суть решаемого вопроса, и его мнение и суждения имели вес. К Юрию Александровичу с должным уважением относились все члены МЭК, среди которых были и маститые ученые, и известные всему миру конструкторы. Согласно результатам работы комиссии и ее рабочих групп было реализовано более 2000 рекомендаций и замечаний по решению проблемных вопросов разработки, что способствовало качественной подготовке и успешному началу летных испытаний системы. 15 мая 1987 г. с космодрома Байконур был осуществлен пуск ракеты-носителя "Энергия" с макетом космического аппарата, а ровно через полтора года состоялся второй ее запуск с орбитальным кораблем "Буран". Результаты испытательного полета ОК в космосе и атмосфере продолжительностью более трех часов превзошли все ожидания: отклонение времени посадки орбитального корабля в момент остановки на посадочной полосе не превысило 1 секунды, а отклонение ОК от оси полосы — 1,5 метра.

Эти два пуска стали выдающимися достижениями и важными вехами в развитии отечественной космонавтики. И, несомненно, большой вклад в успех их реализации внесла работа МЭК под председательством Ю.А. Мозжорина, сопровождавшая все этапы создания этого уникального комплекса. Прошли годы. Многое изменилось в нашей стране. Но память сохранила впечатления тех лет, когда мы все самозабвенно, с полной отдачей творческих сил и устремлений работали над этим проектом. Как сейчас вижу большой конференц-зал в ЦНИИмаше, где обычно проводились пленарные заседания МЭК, собравшихся членов комиссии, развешенные плакаты. Ждем прихода председателя. Но вот затихает нестройный шум голосов, скрип и хлопанье откидных сидений кресел и все поворачивают головы. По проходу к столу председателя идет с папкой Ю. А. Мозжорин. На нем форма генерал-лейтенанта ВВС, так идущая к лицу. Белоснежная рубашка с галстуком гармонирует с сединой. Форму Юрий Александрович обычно надевал в тех случаях, когда нужно было придать важность и ответственность проводимому мероприятию, каким для Мозжорина была и работа в МЭК. Он здоровается со всеми, ему пожимают руку. Стоя за столом, Юрий Александрович окидывает взглядом всех собравшихся в зале, поздравляет с успехом кого-либо из разработчиков или, наоборот, обращает внимание на очередную возникшую проблему и, объявив о повестке дня заседания, приглашает приступить к работе. В зале наступает тишина. Слушаются доклады разработчиков, обсуждаются спорные вопросы, высказываются мнения и предложения экспертов. Идет очередное заседание МЭК.

Если бы мне сказали тогда, что скоро все это станет историей и люди, с которыми ты общался, тоже войдут в нее, я бы не поверил. Но время вносит свои поправки. Как-то, будучи в командировке в США, мне довелось участвовать в заседании комитета IADC по проблеме техногенного засорения космоса, проходившем в Хьюстоне. Прощальный ужин был устроен в буфете музея космонавтики. И вот за столом, разговаривая с коллегами по совместной работе, я вдруг услышал знакомый до боли голос моего председателя. Трудно было поверить. Я встал из-за стола и пошел на этот голос. В соседнем зале на большом экране демонстрировался фильм на космическую тему и показывался фрагмент выступления Ю. А. Мозжорина на какой-то международной конференции. С волнением и чувством гордости за своего председателя я вслушивался в родной голос, понимая, что Юрий Александрович говорит уже со страниц истории, где продолжает работать на благо отечественной космонавтики.

. А. Мозжорин сохранился в моей памяти, прежде всего, как исключительная личность с очень высокими чисто человеческими качествами. Юрию Александровичу были свойственны честность, порядочность, никаких амбициозности и карьеризма, несмотря на то что при первой нашей встрече в 1945 году он был всего-навсего старшим лейтенантом в авиационных погонах, а завершил свой жизненный путь генерал-лейтенантом. Но его высокая, я бы сказал, совсем несовременная, нравственность, скорее, мешала карьере: никого локтями не расталкивал, ни через чьи тела не перешагивал.

"Айвенго"

Впервые с Мозжориным я познакомился в послевоенной Германии, куда к нам в институт "'Рабе" в Бляйхероде были откомандированы кадровые офицеры из ГАУ и в их составе двадцатичетырехлетний старший лейтенант в авиационных погонах — Мозжорин. Расчетно-теоретическая группа "Шпаркассе" (буквально, "сберегательная касса" по названию помещения, которое она занимала) стала одним из подразделений образованного института "Нордхаузен". В нее вошла баллистическая "компашка", как мы ее обычно называли: Юрий Мозжорин, Святослав Лавров (в будущем член-корреспондент АН СССР, директор Института теоретической астрономии в С.-Петербурге), Рифат Аппазов (в дальнейшем ведущий баллистик королевского ОКБ) вместе с руководителем Георгием Тюлиным (впоследствии замминистра Минобщемаша). Здесь они прекрасно сработались, что пригодилось им и в дальнейшей жизни. Группа занималась проблемами построения расчетным путем траекторий баллистических ракет. В этом направлении от немцев нам не досталось никакого наследства — все было вывезено американцами и немецкими специалистами, которые уехали вместе с Вернером фон Брауном, поначалу как военнопленные, в Америку. Так что пришлось начинать самостоятельно.

А уже в сентябре 1948 года на полигоне Капустин Яр прошли испытания первой отечественной серии из двенадцати ракет Р-1 ("единички", как мы ее ласково называли). Для гарантии безопасности по трассе полета ракеты была введена комбинированная система АПР — аварийного подрыва ракеты (чтобы ракета, упаси Бог, не добралась до Саратова, о чем нас грозно предупреждал тогда заместитель Берии Серов). Система, предусматривавшая оптические наблюдения с Земли и выдачу аварийной команды по радио. Очень высока ответственность за принятие решения о выдаче такой команды: с испуга можно загубить хорошую ракету и иметь дело с "людьми" Берии. Поэтому для наблюдения была выделена группа наиболее квалифицированных и ответственных специалистов, как раз из упоминавшейся мной баллистической "компашки": Мозжорин, Лавров и Аппазов. Находясь в "створе" плоскости стрельбы, они с помощью теодолита наблюдали за поведением ракеты и по тройственному заключению должны были передать по телефону в бункер условный пароль, известный только им и двум руководителям пуска. Получив аварийный пароль, последние нажимали последовательно на две кнопки, что служило командой для посылки в эфир с помощью направленной антенны аварийного сигнала. Таким строго засекреченным паролем стал "Айвенго". Спустя двадцать лет Мозжорин признался, что стоять много часов в голой степи (лишь на телефонных шестах и столбах электропередачи дежурили степные орлы, подстерегая резвых сусликов), на семи ветрах, на трассе в ожидании пуска, зная, что ракета может свалиться где-то рядом, невзирая на рыцарский пароль, удовольствия не доставляло, и потешался над нашей наивностью: они втроем тогда давно решили не прибегать к этой команде: "Как молоды мы были, как верили в себя!"

КИК и Мозжорин

Успешная деятельность Мозжорина не осталась незамеченной, и он был призван руководством ГАУ в так называемое четвертое управление, занимавшееся ракетной наукой. Здесь я хочу сделать отступление и особо подчеркнуть, что при всех своих недостатках, ошибках и преступлениях тоталитарный режим, установленный большевиками в 1917— 1918 гг., сделал одно великое дело: обеспечил подъем быстрыми темпами высокой образованности в государстве. Особенно это касалось точных наук: физики, математики, техники. Невзирая на огромные потери, которые понесло наше государство в результате сталинских репрессий и во время Великой Отечественной войны, мы создали огромный научный задел и кадры высококлассных специалистов, позволившие в кратчайший срок создать такую наукоемкую отрасль, как ракетостроение (а затем и космонавтику), в которой немцы перед войной вырвались вперед, оставив далеко позади не только нас, но и американцев. И когда мы, запустив первыми и ИСЗ, и первого человека в космос, обошли американцев, они пристально стали изучать наш опыт подготовки научно-инженерных кадров.

Вскоре аппаратная работа в ГАУ Юрию Александровичу, видимо, приелась, и ему удалось перейти в главный научный ракетный центр МО — НИИ-4, расположенный недалеко от места, где мы с вами находимся, в Болшево, ныне на улице М.К. Тихонравова. Здесь, еще до того как достиг высоких руководящих должностей, Мозжорин был обыкновенным научным работником, много работал не только над составлением таблиц стрельбы, но и над обоснованием и организацией контроля за полетом ракет, запущенных в соответствии с проведенными расчетами. В какой степени проектные и расчетные параметры реализуются в полете? Ответ на этот вопрос можно было получить сначала с помощью так называемых кинотеодолитных станций, а затем и методов радиолокационного контроля. Сам Юрий Александрович не разрабатывал аппаратуру: для этого существуют специальные организации и институты, — но должен был задавать проектантам тактико-технические требования на аппаратуру, места ее размещения и методы проведения необходимых измерений. Важно было не только выбрать места установки тех же кинотеодолитных станций, но и "привязать" к месту и связать во времени результаты измерений, чтобы было понятно, к чему они относятся. И Мозжорин очень много сделал для организации так называемой службы единого времени.

Большие научные и организаторские способности Юрия Александровича оказались весьма кстати, когда НИИ-4 как головной ракетный институт Минобороны стал заниматься не только ракетами как оружием и первыми спутниками Земли — направлением, получившим развитие благодаря деятельности М.К. Тихонравова, но и "земными" проблемами: созданием большого и очень сложного хозяйства, называемого командно-измерительным комплексом. Вот мы с вами сейчас находимся в ЦУПе. А он — вершина айсберга, самое основное звено КИКа. И эта вершина своим существованием во многом обязана трудам Юрия Александровича, правда, уже в тот период, когда он стал директором ЦНИИмаша (до 1967 года — НИИ-88). И сегодня наш ЦУП в г. Королеве мало в чем уступает лучшим американским центрам управления. Возвращаясь к КИКу, необходимо сказать, что для реализации в полном объеме задуманного понадобилось мощное воинское подразделение, так называемая в/ч 32103, на основе которой впоследствии были созданы отечественные Военно-космические силы. Юрий Александрович заботливо формировал это подразделение, не потому что оно было нужно офицерам и генералам, а, в первую очередь, в связи с логикой расстановки научно-измерительных центров по огромной территории, внедрения методики их работы, обеспечения оптимизации решения всей проблемы управления космическими объектами. Все это и привело к появлению такой мощной для того времени организации. Увы, в наши дни КИК, подчиненный МО, рассыпается и переживает очень тяжелые времена. Для сегодняшней отечественной космонавтики трудности связаны не только с изготовлением космических аппаратов, на проектирование которых не хватает средств, но и с отсутствием воли и ответственности у командования наших замечательных в прошлом РВСН, обязанного уделять необходимое внимание КИКу — неотъемлемой части космонавтики. Без Земли космонавтика не может существовать!

В реальных ракетно-космических комплексах мы имеем дело с огромными структурами, включающими в себя человека и машину. Если в работах на борту участвует экипаж — от одного до трех (или чуть более) космонавтов, то в структуре КИКа задействованы сотни, даже тысячи человек. Это солдаты, офицеры, в том числе очень квалифицированные, и, кроме того, многочисленные системы связи, наблюдения, контроля, а главное, обработки результатов измерений для быстрого их воспроизведения и доведения до тех, кто действительно управляет полетом космического корабля. В подобных комплексах завязаны десятки (а то и сотни) всевозможного рода вычислительных машин, которые необходимо обеспечить соответствующими программами и алгоритмами. В совокупности перед нами предстает необычайно сложная, громоздкая и ответственная служба. И все нити от нее тянутся к одному лицу — руководителю. Таким руководителем и был Юрий Александрович. И с какими только происшествиями не приходилось ему сталкиваться в ходе работы. Какие-то результаты не обработаны, что-то не дошло до управленцев, кто-то что-то не понял... На всех измерительных пунктах, в том числе на кораблях, которые "болтались" далеко в океане, сплошь и рядом случались ЧП. Помню, был сильнейший шторм, измерительные данные надо было получить с кораблей, находящихся в Атлантике, и сделать это было практически невозможно. Нужно было срочно сообразить, как зарезервировать и задублировать отсутствующие результаты измерений другими данными и т.д.

ЦНИИмаш, ЦУП,...

Исходя из обретенного опыта Юрий Александрович создал, уже будучи директором ЦНИИмаша, свой (первый был в НИИ-4) мощный независимый баллистический центр. Когда по долгу службы мне доводилось (и достаточно часто) бывать в ЦНИИмаше, я с удовольствием наблюдал за его директором, манерой его общения с подчиненными: никто перед Мозжориным не дрожал, но все его уважали. Пользовался Юрий Александрович исключительным авторитетом, и каждый знал, что может с ним посоветоваться, просто по-хорошему поговорить. Все указания директора не требовали никакого стука кулаком по столу. Достаточно было Мозжорину высказать свою точку зрения, как она немедленно выполнялась его сотрудниками.

Общие "космические" заботы и взаимные симпатии сближали нас с Юрием Александровичем, и он часто делился конфиденциальной информацией. Отчетливо помню октябрь 1965 года: гибель КА "Луна-7" по программе Е-6 — мягкой посадки на Луну. При возвращении с космодрома в салоне Ил-14 Тюлин прогнозировал:

— Теперь "дядя Митя" (так за глаза звали Д.Ф. Устинова — А.Б.) не упустит случая — ждите в ближайшие дни вызова "на ковер" в Кремль.

Действительно, через два дня позвонил Мозжорин. Как директор головного института он получил личное поручение Устинова подготовить справку о состоянии работ по Е-6 с объяснением причин всех неудач и фамилиями конкретных виновников.

— Имей в виду. — добавил от себя Юрий Александрович, — терпение лопнуло и готовится расправа.

Сколько же подобных эпизодов промелькнуло в нашей жизни?..

Большие проблемы возникали у Мозжорина в его деятельности директора головного института ракетно-космической отрасли во взаимоотношениях с власть предержащими. Это объяснялось, прежде всего, тем, что позиция института как научного центра далеко не всегда совпадала с желаниями "верхов" и направлением работ, на которое они указывали. Но Юрий Александрович — кадровый военный, генерал-лейтенант (с 1966 года), естественно, был в составе кадров Минобороны. И можно представить положение Мозжорина, когда министр обороны (А.А. Гречко) имеет одну точку зрения в отношении военной доктрины и средств вооружения, в частности, ракет, которые должны были решать стратегические задачи достижения паритета с вероятным противником, а у головного института Минобщемаша, который курирует разработку ракет, — другая точка зрения. В истории нашей ракетной техники хорошо известен период, когда эти точки зрения радикально расходились. Он получил название (шутливое или ироничное) "малой гражданской войны". И в те времена, как это ни удивительно, Мозжорину приходилось спорить и противостоять не только позиции министра обороны, но и своего министра по гражданской службе. Один генерал умудрялся противостоять сразу двум министрам (один из которых был, между прочим, Маршалом Советского Союза)! Очень многие на месте Юрия Александровича сдались бы, махнули рукой, зачем спорить с двумя министрами, которым я подчиняюсь: одному — как генерал, другому — как работник. Но не таков Мозжорин! Будучи честным, он нашел в себе силы, чтобы спорить с обоими и отстаивать свою точку зрения. До того мужественно, что Гречко пообещал вообще его разжаловать и перевести в рядовые (как ни кощунственно, но, к счастью, у маршала не хватило времени, иначе все бы кончилось для Мозжорина весьма плачевно). Дело дошло до Совета обороны, так что спор должен был решать генсек Л.И. Брежнев. Правда, Юрий Александрович пользовался большой поддержкой секретаря ЦК Д.Ф.Устинова и главного конструктора М.К. Янгеля, что тоже вместе образовывало большой кулак. И Мозжорин выстоял! Целых 30 лет он проработал, вернее, "пробалансировал на острие ножа", по его собственному образному выражению, в качестве директора головного института отрасли.

Лунный проект

Бросая взгляд на далекое прошлое, можно уверенно констатировать, что Мозжорин вел себя героически. Лично мне особо импонировало то, как переживал Юрий Александрович проблему "быть или не быть" системе Н1-Л3. Большой носитель Н1 предназначался для лунной экспедиции. И когда встал вопрос, продолжать ли работу над Н1 или закрывать всю тему, а было это в 1974 году, то Мозжорин оказался одним из немногих среди высших руководителей, кто нашел в себе смелость вопреки предложениям министра, ЦК и некоторых главных конструкторов, практически в одиночку, выступить против прекращения работ — за дальнейшую модернизацию этого носителя. Лунной теме Юрий Александрович уделял исключительно большое внимание. Используя постановление правительства по Н1, он сумел создать в ЦНИИмаше уникальную экспериментальную базу для наземной отработки ракет и КА, которой и до сих пор нет равной не только в отрасли, но и в Европе. Это, прежде всего, Центр исследований прочности, состоящий из вновь построенных и прекрасно оснащенных корпусов для отработки статической, вибро— и ударной прочности создаваемых объектов, их температурно-прочностных испытаний. Это специальный корпус динамических исследований и производственная база, на которых создавались и испытывались крупномасштабные (М 1:10 и 1:5) конструктивно подобные модели носителей, и, прежде всего Н1, что позволило надежно получать динамические характеристики носителей задолго до появления их натурных образцов. Это и уникальная аэродинамическая база.

На прошедших XXIV Королёвских чтениях по космонавтике в одном из докладов, прочитанном представителем ЦНИИмаша, было дано объяснение загадочному явлению, сопровождавшему третий пуск Н1 № 6Л, когда ракета начала закручиваться вокруг продольной оси. Впервые были преданы широкой публичной огласке результаты экспериментальных исследований, выполненных в институте, возглавляемом Юрием Александровичем, четверть века назад. Эти данные были получены на крупномасштабной модели (М 1:50) в уникальной (может быть, единственной в мире) гиперзвуковой поршневой трубе У-11. При этом благодаря технологии многоступенчатого сжатия моделирующего струи газа он достигал температур и давлений порядка 4000К и 2500 атм, соответственно.

На чтениях

Годы брали свое, здоровье Юрия Александровича начало сдавать, а вся его деятельность сопровождалась таким количеством стрессов, которое на порядок превосходит отпущенные для жизни одного человека, пусть и руководителя, и он, оставшись в родном институте главным консультантом нового директора В.Ф. Уткина, начал уделять много внимания истории нашей ракетной техники и космонавтики. Снова, как и несколько десятилетий до этого в Германии, мы оказались вместе, возглавляя оргкомитеты многочисленных научных конференций по истории ракетной техники и космонавтики и оказывая помощь в издании их трудов. Мы могли на равных вспоминать многие исторические эпизоды, в том числе и горячие дни "холодной войны", и "битвы, где вместе сражались они". Юрий Александрович дважды выступил с пленарными докладами на Королевских чтениях: "Советская космическая программа: история разработки, принятия, осуществления и перспективы развития" — в 1991 году и "Развитие отечественной ракетно-космической техники за 50 лет (1946-1996 гг.)" — в 1996 году.

Все, кто работал с Юрием Александровичем, обращали внимание на его мягкую, корректную, интеллигентную манеру общения, несмотря на то что сплошь и рядом при обсуждении затрагивались необычайно ост­рые вопросы престижа и приоритетов. У историков тоже нередки споры и столкновения. Скажем, по поводу того, кто первый предложил "ракет­ный пакет", как были организованы работы по созданию первого искусственного спутника Земли, или та же история по выбору типа ракет, обеспе­чивших создание ракетно-ядерного щита Советского Союза. Ведь в такую работу вкладывались колоссальные средства, существенно большие, чем в космонавтику. Как это правильно отразить исторически?

Когда я написал свои мемуары и выпустил первую книгу "Ракеты и люди", Юрий Александрович признался мне, что он тоже пишет "Воспоминания". Я абсолютно убежден, что мемуары Мозжорина представили бы не меньший интерес, чем мои, поскольку он в те времена был допущен к секретам и общался теснее, чем я, с большим количеством высших госу­дарственных деятелей, вплоть до уровня Генерального секретаря ЦК. Он мог бы рассказать очень многое. Очень жаль, что эта книга до сих пор не появилась. Надеюсь, что найдутся соратники Юрия Александровича и спонсоры, которые обеспечат обработку оставшихся после его кончины записей и материалов и издание книги воспоминаний. Она будет представ­лять большую ценность как документальный материал не только по исто­рии РКТ, но и всей страны и всего нашего народа.

Мозжорин сталкивался в своей деятельности на посту главного идеолога отрасли с хитросплетением интересов и страстей, бушевав­ших в высших государственных, партийных и научных сферах, а так­же среди главных конструкторов. Много ярких, конкретных эпизодов с его участием приведены в моих мемуарах (с любезного разрешения автора я привожу ниже некоторые фрагменты, относящиеся к Ю. А. Мозжорину, которые перекликаются с книгой: Б.Е. Черток. Ракеты и люди. Лунная гонка. М.: Машиностроение, 1999 — А.Б.).

У истоков Н1

Чтобы разобраться в проектных противоречиях Королева, Челомея и Янгеля, Устинов поручил НИИ-88 произвести объективную сравнительную оценку возможностей освоения Луны вариантами носителей Н1 (11А52), УР-500 (8К82) и Р-56 (8К68). По расчетам Мозжорина и его специалистов для безусловного обеспечения приоритета над США следует с помощью трех Н1 собрать на орбите у Земли ракетный комплекс в 200 тонн. Для этого потребуются три ракеты Н1 либо двадцать ракет УР-500. В этом случае будет обеспечена посадка на Луну корабля массой в 21 тонну и возвращение к Земле корабля массой 5 тонн. Все экономические расчеты были в пользу Н1.

Несмотря на положительную оценку ведущего института, Королев твердо решил выступить только с однопусковой схемой.

— Пока не поздно, проработай со своими проектантами двухпусковой вариант, — предложил я Бушуеву на очередной вечерней прогулке. — Мозжорин правильно считает. Перегнать американцев однопусковым вариантом мы уже не успеем, а в двухпусковом, пусть через два-три года после них, но можем на Луну высадить не двоих, а пять-шесть человек и учинить там настоящий "детский крик на лужайке" на всю Вселенную.

Бушуев мою идею не поддержал: такая проработка не могла оставаться тайной от Мишина и Королева, и ему грозили бы крупные неприятности. Королев требовал от проектантов поиска мер по увеличению несущей способности одной ракеты-носителя Н1. Последовала серия предложений по доработкам ракеты-носителя, из которых основными были установка на первой ее ступени еще шести двигателей и появление в отличие от американской схемы четвертой и пятой ступеней — блока Г и блока Д для разгона к Луне.

Стартовая масса Н1-Л3 по новым предложениям возрастала до 2750 тонн. Все мероприятия позволяли увеличить массу полезного груза на орбите ИСЗ с 75 до 93 тонн. Но над этими идеями еще надо было работать и работать!

В такой обстановке действующие по постановлениям сроки начала ЛКИ в 1965 году выглядели абсурдными. Это понимали все — и "внизу", и "наверху". Нужны были формальный повод для пересмотра сроков и, наконец, решение о главной задаче создаваемого сверхтяжелого носителя Н1.19 июня 1964 года появилось постановление ЦК и Совета Министров, разрешающее перенести сроки начала ЛКИ на 1966 год.

На совещании у Д.Ф. Устинова

После смерти Королева мы своим письмом в ЦК с просьбой о назначении Мишина главным конструктором помешали Устинову поставить на эту должность Тюлина. Он, Устинов, все подготовил, надо было только получить подписи других секретарей ЦК и доложить Брежневу. Наше обращение было неожиданным ударом по установившейся системе назначения руководителей. Мы с Устиновым даже не посоветовались и не предупредили его о своих планах. Может быть, и по этой причине, а возможно, и в силу других обстоятельств у него первые года полтора "руки не доходили" до Н1.

Один за другим появлялись доклады разведки и открытые публикации — "белый" ТАСС — об американских успехах. В августе 1966 года американская печать сообщила об успешном полете носителя "Сатурн-1 В" с экспериментальным образцом основного блока КК "Аполлон". Устинов обратился непосредственно к министру МОМ Афанасьеву и президенту АН СССР Келдышу с предложением провести ревизию состояния "лунных" дел, выяснить причины нашего отставания от американцев и срыва сроков, оговоренных постановлениями ЦК КПСС и Совета Министров. Устинов поручил директору ЦНИИмаша Юрию Мозжорину подготовить обстоятельный и объективный доклад.

В декабре 1966 года Мишин был в отпуске. Обязанности главного конструктора ЦКБЭМ исполнял С.О. Охапкин. Для него было неприятной неожиданностью приглашение на совещание в ЦК к Устинову с докладом о ходе работ по Н1. Сергей Осипович попросил Бушуева, Крюкова и меня снабдить его всеми необходимыми справками для доклада.

Я посоветовал Охапкину через министра или непосредственно самому уговорить Устинова отложить это совещание до выхода Мишина из отпуска. Сергей Осипович ответил:

— Я это уже пытался сделать. Мне намекнули, что, наоборот, Устинов хочет провести разговор в отсутствие Мишина.

Состояние дел с отработкой конструкции ракеты-носителя Охапкин знал лучше других. А то что творится с кораблями и их системами, он считал "полным провалом".

Я порекомендовал Сергею Осиповичу:

— Нельзя говорить "полный провал", надо сказать, что по вине смежников работы над кораблями "под угрозой срыва".

От нашего ЦКБЭМ на совещание был приглашен только Охапкин. Из других главных были приглашены Пилюгин и Бармин, которые пользовались особым расположением Устинова. В совещании участвовали Келдыш, Смирнов, Афанасьев, Тюлин, Сербин, Строганов и Пашков. Устинов, сославшись на американские источники информации, сказал, что американцы, строго выполняя план, уже объявили о начале полетов носителя "Сатурн-5" в сентябре 1967 года и пилотируемых экспедициях начиная с 1968 года. Мы, по его словам Дмитрия Федоровича, запутались с программами облета Луны, срываем сроки работ над кораблями 7К и непонятно когда намерены начинать ЛКИ носителя Н1. Он, Устинов, просит Мозжорина — директора головного института ракетно-космической отрасли — не только объективно доложить о состоянии работ, но и дать объективный прогноз.

По рассказам Охапкина и самого Мозжорина, он сделал доклад совсем не в том стиле, к которому привык Устинов. Предварительно Юрий Александрович заставил своих сотрудников, владеющих основами экономики и информацией о состоянии дел в нашей отрасли и у смежников, честно оценить объемы работ. Спустя много лет Мозжорин рассказывал, что он подготовился очень тщательно, понимая, что доклад вызовет не спокойное обсуждение, а возмущенное удивление.

Мозжорин развесил плакаты, на которых очень доходчиво были изображены по годам графики расходов, необходимых для осуществления экспедиции на Луну, и фактически возможных затрат, определенных из того, что способен отдать на всю космонавтику госбюджет. Из плакатов и доклада Мозжорина следовало, что реализация проекта в 1968 году невозможна ни при каком героическом труде. Можно ставить задачи о начале ЛКИ в 1969 году, но для этого потребуется принять новые решения о резком увеличении финансирования проекта. Существующие в настоящее время планы и графики работ нереальны. Он, Мозжорин, кроме всего прочего считает, что значительно большую часть финансирования, чем это предполагалось до сих пор, надо выделить на наземную отработку РН. К испытаниям такого объекта, как Н1, нельзя подходить с ракетным методом отработки надежности в полете, не считаясь с числом аварийных пусков. Затратив, возможно, большую часть средств на наземную отработку ракеты, мы, в конечном счете, добьемся удешевления, а не удорожания всей программы в целом.

Доклад Мозжорина вызвал взрыв возмущения. Впервые на таком уровне, официально, руководитель головного института четко заявляет о нереальности планов, предписанных ЦК КПСС. Больше всех негодовал Устинов. Огласка подобного доклада на Политбюро угрожала личному авторитету Дмитрия Федоровича. Его могли спросить: "А где Вы сами были раньше, товарищ Устинов? Вы были и министром оборонной промышленности, и председателем ВПК!"

Возмущение Устинова поддержали Келдыш и Сербин ("Иван Грозный" — иначе его и не называли между собой те, кому хоть раз довелось с ним столкнуться — А.Б.). Все клеймили Мозжорина чуть ли не как в старые времена врагов народа. Келдыш возмущался по той причине, что, будучи председателем экспертной комиссии по проекту Н1 -Л3, он подобными расчетами не располагал и одобрил явно заниженные затраты, которые были в наших проектах. Мы, согласно установившейся практике, на бумаге все удешевляли, чтобы не пугать министра финансов и Госплан. О подобной практике все знали, но принято было делать вид, что никто никого не обманывает.

Келдыш предложил рассмотреть расходы Министерства обороны на спутники разведки и другие нужды военного космоса и как первое мероприятие сократить их в пользу Н1. То же, скрепя сердце, Мстислав Всеволодович высказал и в отношении планов автоматов Бабакина для научных исследований космоса.

Однако Мозжорин предусмотрел возможность таких предложений. Он показал на другом плакате, что объем финансирования всех космических программ вместе взятых составляет не более одной пятой части того, что необходимо добавить к расходам на Н1. Если даже будут найдены средства из других источников, то в настоящее время нет реальной возможности сократить циклы строительства, производства и последующих испытаний носителя для отработки его надежности. Предположим, что с начала будущего года каким-то чудом можно начать финансирование в полном объеме потребностей всех участников работ. В этом случае все равно согласно циклу создания такой системы исходя из имеющегося задела и опыта потребуется не менее трех лет до начала ЛКИ. Стало быть, при условии полного финансирования работ и передачи необходимых фондов для строительства и производства ракеты мы выходим на конец 1969, вернее, на 1970 год!

Устинов был многоопытным руководителем. Подавив первый всплеск возмущения и желая успокоить себя и остальных, он задал вопрос Охапкину:

— А вы, головные исполнители, что думаете по этому поводу?

Вернувшись с совещания, Охапкин нам рассказывал:

— А что я мог ответить? У меня и так спина была мокрая. Я понимал, что такой вопрос последует, и ответил: "Если, Дмитрий Федорович, нам помогут, то мы выполним работу в сроки, установленные ЦК".

Устинов внешне был удовлетворен ответом. Бармину, который расходовал огромные средства на строительство грандиозных стартовых сооружений, он вопросов задавать не рискнул. Бармин потом говорил, что внутренне он был согласен с Мозжориным, но решил, если не спросят, промолчать.

Обращаясь к Афанасьеву. Устинов предложил министру разобраться с "нездоровыми настроениями" директора головного института отрасли. Мозжорин был не настолько наивен, чтобы заранее не ознакомить своего министра с расчетами. Афанасьев заверил, что с Мозжориным он "разберется". Мозжорин и Афанасьев понимали, что возмущение Устинова и Келдыша показное. На самом деле они лучше других представляли себе общую обстановку, но по "воспитательным" соображениям вести себя по-иному не могли.

Хрущев за последние два года своего правления успел значительно сократить расходы на обычные вооружения, строительство больших надводных кораблей, создание тяжелых бомбардировщиков и армию в целом. Теперь Брежнев должен был в угоду поддержавшим его в 1964 году военным исправить "ошибки" Хрущева. В этих условиях выходить с предложениями об увеличении финансирования проекта лунной экспедиции, необходимость которой маршалам была вовсе непонятна, Устинову было опасно.

Узнав подробности совещания, мы еще раз убедились, что если действительное состояние программ, предусмотренных постановлениями высшего политического руководства страны, не совпадает с желаемым, то даже такие многоопытные в технике личности, как Устинов, обрушивают гнев на того, кто осмелился сказать правду. Даже Келдыш — председатель межведомственной экспертной комиссии по Н1-Л3, еще год назад убедившийся, что мы находимся в тяжелейшем "весовом" кризисе, из которого пока не нашли выход, поддержал возмущение Устинова, а не доклад Мозжорина!

Когда Охапкин собрал нас и рассказал подробности о совещании в ЦК, Бушуев, отвечавший за проектные работы по лунным кораблям, прилетевший из Куйбышева Козлов, опекавший конструкторское сопровождение изготовления носителя на заводе "Прогресс", и я высказались в том смысле, что Мозжорин прав.

Смертный приговор Н1 и лунному проекту

Подписывая приказ о прекращении работ над лунным комплексом Н1 -Л3, Глушко знал то, чего не знали тогда все мы, участники этой работы.

В начале мая 1974 года Устинов собрал у себя близких людей для решения судьбы Н1-Л3. Предстояло подготовить приговор, который сначала должен быть предварительно доложен Политбюро, а затем оформлен постановлением ЦК КПСС и Совета Министров.

На совещание были приглашены Келдыш, Смирнов, Афанасьев, Тюлин, Сербин, Комиссаров, Мозжорин. Единственным "посторонним" был министр авиационной промышленности Дементьев.

— Пора сказать Политбюро правду! — так начал Устинов, открывая совещание, каждый из участников которого должен был нести ответственность перед историей за возможные последствия принимаемого решения.

Никто из создателей комплекса Н1-Л3 приглашен не был. Судьба Мишина была предрешена. Николая Кузнецова Устинов не пригласил, ибо о его позиции не трудно было догадаться. Самый близкий в те годы к Устинову из главных конструкторов Пилюгин мог выступить невпопад и разрушить предполагаемое единство. С мнением военных в данном случае Устинов мог и не считаться. Среди них заведомо не было энтузиастов лунной программы.

Мозжорин рассказывал много лет спустя:

— Все присутствующие выступили за прекращение работ и закрытие темы. У Келдыша в запасе не оказалось серьезных научных программ, которые оправдали бы продолжение затрат на столь мощный носитель. Мстислав Всеволодович считал, что Луна для ученых прежнего интереса уже не представляет. Что касается Марса, то прежде следует создать МКТС и с ее помощью начать строить на околоземной орбите большую станцию.

Вслед за Келдышем все, кроме Мозжорина, выступили за прекращение работ над Н1, даже Дементьев и Афанасьев. Эти два министра должны были испугаться перспективы прекращения работ, в которых заняты десятки тысяч людей. Им, министрам, предстоит найти для них работу.

Сербин, всегда благоволивший и покровительствовавший Челомею, получил, по крайней мере, моральное удовлетворение. В свое время проект Челомея — сверхтяжелая ракета-носитель УР-700 — был закрыт по той причине, что работы над Н1 уже далеко продвинулись, Смирнов и его заместитель Комиссаров угадывали желание Устинова. Сейчас проще и лично для каждого из них безопаснее закрыть работы, чем рисковать их продолжать с непредсказуемыми последствиями. Единственным противником прекращения работ оказался Мозжорин. Выступая за продолжение отработки ракеты-носителя, Юрий Александрович пытался доказать необходимость пуска Н1 № 8, ссылаясь на то, что на ней установлены новые многоразовые двигатели:

— Мы получим возможность испытать не только первую, но вторую и третью ступени. После прекращения американцами работ над РН "Сатурн-5" Н1 будет единственным в мире сверхтяжелым носителем подобного класса. Такую возможность ни в коем случае нельзя упускать.

— А ты гарантируешь, что пятый пуск будет успешным? — спросил Устинов.

— Полные гарантии, как известно, дает только страховой полис, — напомнил Мозжорин любимый афоризм Воскресенского. Это почему-то сильно разозлило Комиссарова.

— Вы только посмотрите, как он нас всех не уважает. Развалился в кресле и выговаривает нам, как мальчишкам. Я считаю, что он как руководитель головного института не оправдал наших надежд.

Устинов остановил Комиссарова:

— Борис Алексеевич, не переходи на личности, давай говорить о технике.

Подводя итог совещанию, Устинов сказал, что все, кроме Мозжорина, высказались за прекращение работ. Надо готовить хорошо обоснованное постановление ЦК КПСС и Совета Министров.

— На следующий день утром, — продолжал рассказ Мозжорин, — я еще не успел погрузиться в текущие дела, как позвонил министр Афанасьев.

— Ты что делаешь?

— Сижу и думаю, когда меня снимут с работы за вчерашнее выступление.

Реакция Афанасьева была неожиданной:

— А ты молодец! Правильно выступил, — похвалил Афанасьев.

Когда-нибудь далекие потомки, "наших дней разбирая обломки", создадут историко-художественную серию фильмов, рассказывающих о трех сверхтяжелых ракетах-носителях "Сатурн-5", Н1 и "Энергия". Показ подобных теневых совещаний для понимания нашей непростой истории столь же необходим, как эффектные кадры стартующих ракет.

По материалам интервью Б.Е. Чертока

Александру БРУСИЛОВСКОМУ.

ЦУП. 3 февраля 2000 г.

/Перед стыковкой модифицированного

грузового корабля "Прогресс М1-1" с ОС "Мир"/

езвременная кончина Ю.А. Мозжорина оборвала на заключительной стадии его работу над мемуарами.

К 80-летию со дня рождения Юрия Александровича благодаря заинтересованному участию Российского авиационно-космического агентства и администрации г. Королева и поддержке с их стороны стало возможным издание настоящей книги, ядро которой составляют мемуары Ю.А. Мозжорина "50 лет в ракетно-космической отрасли".

Выверку текста и подготовку рукописи к изданию, включая создание электронной версии книги, осуществил ведущий научный сотрудник ЦНИИмаша А.Д. Брусиловский. Литературная редакция текста выполнена О.В. Герасименко.

Уточнению существа технических терминов и определений, касающихся описываемых в авторском тексте рукописи Ю.А. Мозжорина событий, способствовали ученые ЦНИИмаша Ю.М. Липницкий, Б.В. Могильный, Б.И. Рабинович, В.А. Хотулев.

В научно-техническом редактировании книги и подготовке ее к изданию — большая заслуга начальника отдела ЦНИИмаша А.А. Еременко.

Предпечатная подготовка выполнена коллективом сотрудников ЦНИИмаша в составе М.Ш.Бакировой, Е.П.Бойко, А.А.Русскова под руководством Ю.П. Назарова и В.Н. Нилова.

Неоценимую помощь в подготовке к изданию книги оказали вдова и дочь Юрия Александровича — Елизавета Алексеевна и Татьяна Юрьевна Мозжорины.