/В этом интервью в концентрированном виде представлены взгляды Ю.А.Мозжорина на историю ракетно-космической отрасли, рождение и становление НИИ-88 (ЦНИИмаша), видение Юрием Александровичем ситуации, сложившейся в отрасли в последнее 10-летие уходящего века, а также проблем, вставших перед Мозжориным как директором головного научно-исследовательского института отрасли/

рий Александрович! С чем Вы соотносите начало своей “ракетно-космической” биографии?

— С ракетной техникой я связан с 1946 года. В наступающем году исполнится полвека, как я посвятил себя служению этому новому и очень интересному направлению техники. Я глубоко благодарен своей судьбе, которая связала меня с замечательной организацией — ЦНИИмашем, в которой я работаю уже 35 лет. То было трудное, но интересное время, когда все видели впечатляющие плоды своей деятельности.

Рождение новой техники

— Когда и как начала создаваться отечественная ракетно-космическая отрасль?

— Она, безусловно, ведет свой отсчет от особого постановления правительства 13 мая 1946 года, которым была определена вся инфраструктура отрасли: управляющие органы, научно-исследовательские и конструкторские организации (разработчики и смежники), производственные предприятия, а также были утверждены серьезные мероприятия по обеспечению работ, связанных с созданием ракетной техники. Была основана, в том числе, дорогая моему сердцу организация — НИИ-88 (ныне ЦНИИмаш), на которую возлагалась разработка жидкостных баллистических ракет дальнего действия и зенитных управляемых ракет (26 августа того же года министр вооружения Д.Ф. Устинов утвердил структуру НИИ-88 со специальным конструкторским бюро (позднее — ОКБ-1, с 1956 года — самостоятельное Центральное КБ экспериментального машиностроения, НПО “Энергия” ныне Ракетно-космическая корпорация “Энергия” им. С.П. Королева), отдел которого по разработке БРДД возглавил С.П. Королев — А.Б.).

В постановлении отмечалась государственная важность такого вооружения, для его разработки создавались особо благоприятные условия. Благодаря этому и при наличии таких талантливых конструкторов, как С.П. Королёв, М.К.Янгель, В.П. Мишин, А.М. Исаев, В.П. Макеев, М.Ф. Решетнев, Г.Н. Бабакин, Д.И. Козлов, В.М. Ковтуненко, работавших в институте, было обеспечено невиданно быстрое развитие отечественной ракетной и космической техники.

— Как проходил процесс становления НИИ-88?

— Историю НИИ-88 можно разбить на два этапа. Первый — до 1957 года, когда были заложены научные основы ракетостроения и под руководством конструктора С/П. Королева были созданы первые ракеты дальнего действия Р-1, Р-2, Р-5М, Р-11, завершалась подготовка к летным испытаниям первой межконтинентальной ракеты Р-7 и предстоящему штурму космоса. Под руководством А.М. Исаева и Д.Д. Севрука были решены основные проблемы создания жидкостных двигателей на высококипящих окислителях с хорошими удельными характеристиками для баллистических ракет морского и наземного базирования.

Второй этап развития НИИ-88 был посвящен в основном исследовательской и научно-экспериментальной деятельности.

— Какие задачи были возложены на головной институт?

— Институт после выделения ОКБ-1, ОКБ-2, завода №88, загорского и осташковского филиалов должен был решать следующие задачи:

• исследования перспектив и разработки рациональной технической политики развития ракетно-космической техники;

• разработки проектов долгосрочных программ создания ракетных комплексов и космических объектов;

• выдачи заключений на все проекты и предложения главных конструкторов о целесообразности реализации данных проектов;

• научных и экспериментальных исследований в области аэродинамики и теплообмена, прочности, динамики, изыскания и разработки новых конструкционных материалов и теплозащитных покрытий в обеспечение конструкторских разработок ракетных и космических КБ и

НИИ отрасли;

• создания полигонных и стендовых средств измерений.

Из этих проблем наиболее сложной была первая, для ее решения требовались четкая формулировка задач и целей, исследования стратегических операций, рассмотрение различных вариантов их реализации исходя из тенденций развития подобной техники за рубежом и создаваемой этим угрозы для безопасности нашей страны, а также оценки эффективности решения поставленных задач с учетом экономических затрат и возможностей отечественных КБ и промышленности.

”Королев был вспыльчив, но отходчив”

— Как главные конструкторы относились к новой головной роли НИИ-88 и как складывались взаимоотношения с ними?

— Поначалу главные конструкторы-ракетчики были против головной роли института по ракетной и космической технике, поскольку это как-то ущемляло их авторитет. Приведу для примера конкретный разговор с С.П.Королевым.

Когда меня назначили директором-техническим руководителем НИИ-88, то я, зная некоторую натянутость отношений между институтом и ОКБ-1 из-за дележа имущества и славы (ордена Ленина) при выделении ОКБ-1, решил наладить хорошие отношения между организациями. Сразу же поехал на прием к Сергею Павловичу. Я представился и попросил его советов, как строить работу НИИ-88, чтобы наиболее полно отвечать потребностям ОКБ-1. Королев поздравил меня со столь высоким назначением и, приветливо улыбаясь, сказал:

— Мне трудно давать тебе советы: я — лицо заинтересованное, но все же скажу. Занимайся обстоятельно аэродинамикой и аэродинамическим нагревом, прочностью, динамикой. Создавай хорошую измерительную аппаратуру для стендовых и летных испытаний. Разрабатывай новые конструкционные материалы и теплозащитные покрытия. И мы — главные конструкторы — будем любить тебя и поддерживать. Что же касается “жандармской” деятельности института в оценке наших проектов и предложений, то вам — не конструкторам — этого не понять и не под силу сделать правильный выбор. Если институт все же будет заниматься подобными оценками, то он потеряет нашу поддержку, а тебе его директором больше двух лет не продержаться.

На это я тут же предложил: “Сергей Павлович, и нам не нравятся заданные институту “жандармские” функции. Вы, главные конструкторы, — люди авторитетные, попросите министра снять с НИИ-88 эти функции. Он должен прислушаться к вашим советам”. Опять радушно улыбаясь, Королев ответил: “Никуда мы не поедем и ничего говорить не будем. Ты просил моего совета, я его дал, а дальше поступай, как знаешь”.

Второй раз на эту же тему мне довелось говорить с Сергеем Павловичем по поводу разработанной им новой межконтинентальной ракеты Р-9. Институт в своем заключении, указав на техническое совершенство новой ракеты Р-9 и отметив ее высокие характеристики, тем не менее, высказывал мнение, что она не может быть основой стратегического вооружения, полагая, что для этих целей следует рекомендовать межконтинентальную ракету Р-16 на высококипящих компонентах топлива с автономной системой управления полетом, разработанную ОКБ-586 М.К. Янгеля.

Через три дня по кремлевскому телефону звонит Сергей Павлович и раздраженно выговаривает мне:

— Я читал твое непотребное заключение. Это только у нас в Госкомитете оборонной техники нет порядка. Если бы ты такое заключение написал на одного из генеральных конструкторов в Госкомитете авиационной техники, то через две недели твоего духа не было бы в отрасли!!! — и бросил трубку.

Однако точка зрения института оправдалась. Надо сказать, что С.П. Королёв был вспыльчив, но отходчив. В дальнейшем он очень активно на коллегиях поддерживал институт, и между НИИ-88 и ОКБ-1 завязались хорошие деловые отношения.

Два сверхтяжелых носителя

— Очевидно, не проще было взаимодействовать и с В.Н. Челомеем?

— Владимир Николаевич Челомей — один из ведущих конструкторов в области РКТ, со своим видением перспектив ее развития. И расхождений во взглядах с Челомеем у института было более чем достаточно. Приведу один эпизод. Затягивалась разработка ракеты-носителя Н1 для лунного космического комплекса Н1-Л3 и создавалась более чем реальная угроза, что советский человек не ступит первым на Луну, так как американская лунная программа “Аполлон” (работы были начаты в IV квартале 1968 года) довольно успешно реализовывалась. В этой ситуации главный конструктор В.Н. Челомей выходит в ЦК КПСС со своим проектом лунной экспедиции на базе новой ракеты-носителя УР-700, подписанным десятью авторитетными главными конструкторами, в большинстве своем академиками. Нам было известно, что проект с пониманием принят Д.Ф. Устиновым — секретарем ЦК КПСС.

Институт внимательно рассмотрел проект носителя УР-700 и выдал отрицательное заключение, отметив нецелесообразность его создания, несмотря на высокие технические характеристики и интересные конструктивные решения. Отказ мотивировался тем, что носитель работает на высокотоксичных компонентах топлива и в случае аварии более двух тысяч тонн отравляющих веществ будет рассеяно на местности, а кроме того, страна не в состоянии финансировать разработку двух супертяжелых носителей. Институт еще не успел разослать свое заключение, как меня и первого заместителя министра Г.А. Тюлина любезно приглашает к себе сам Челомей. В своем кабинете он в течение двух часов лично убедительно и очень подробно описывает нам с использованием большого числа красочных плакатов технические особенности носителя УР-700 и его достоинства. Затем он обратился ко мне: “Юрий Александрович, как Вы думаете, пройдет мой проект? Ведь его поддерживает Дмитрий Федорович!” — давая понять, кто стоит за ним. Мне не хотелось излагать содержание нашего заключения полностью. Я только спросил: “Откровенно?” — “Конечно! Какие могут быть сомнения!” — Я коротко ответил: “Не пройдет!” — “Почему?” — “Видите ли, Владимир Николаевич, на создание двух носителей УР-700 и Н1 у нас не хватит ни денег, ни производственных мощностей. У министра и на Н1 не хватает средств. Вместо четырех носителей Н1 в год, согласно постановлению ЦК КПСС и Совмина, реально делается только полтора. Куйбышевский завод не в состоянии выполнить план. В таких условиях, чтобы разработать носитель УР-700, необходимо остановить работы над носителем Н1, а он, по определению, хороший, так как еще не летал. На него уже истрачено полмиллиарда рублей. У начальства не хватит ни смелости, ни аргументов, чтобы выйти в Политбюро с таким предложением “.

Челомей посерьезнел и обидчиво сказал: “Вы разъясняете азбучные истины, как профессор нерадивому студенту”. Я извинился, продолжения этот разговор не получил.

А уже через пару дней я отчитывался перед Д.Ф.Устиновым, позвонившим мне по “кремлевке”...

Подробности дальнейшей судьбы проекта-носителя УР-700 я не знаю, но он в разработку не пошел. Так что идиллическими мои отношения с Владимиром Николаевичем никак не назовёшь. Да и откуда они могли быть таковыми? Трудно даже представить все сложные ситуации, которые переживал институт за прошедшие 30 лет как головная оппонирующая организация, варясь в котле технических и административных противоречий, сопровождавших бурное и успешное развитие отечественной РКТ!

Почему мы не слетали на Луну?

— Юрий Александрович! Читатели меня просто не поймут, если я не задам вопрос о том, почему не был реализован лунный проект?

— В нескольких словах невозможно охарактеризовать ситуацию с нашим лунным проектом Н1-Л3 и оценить его конкурентоспособность по сравнению с американским “Аполлон”. Мне представляется, что отрицательную роль сыграли три основных фактора:

• Во-первых, мы поздно вступили в соревнование с американцами по созданию лунного комплекса.

• Во-вторых, силы были распылены на выполнение больших программ околоземных пилотируемых полетов и запусков космических аппаратов к Луне, Венере, Марсу.

• И, наконец, в-третьих, недостаточным было финансирование и производственное обеспечение проекта: их необходимые объемы выходили за пределы государственных возможностей.

Всё это привело к сильному отставанию и потере основной цели лунной экспедиции — достижению приоритета. Поэтому программа не была выполнена.

— А как Вы лично отнеслись к закрытию лунного проекта?

— В 1973 году на совещании у Д.Ф. Устинова, где все единогласно высказались за закрытие лунной программы, я отстаивал необходимость завершения разработки ракеты Н1, мотивируя это целесообразностью иметь носитель для решения перспективных космических задач и необходимостью не допустить свертывания производственного потенциала страны. Однако мое мнение не сделало погоды.

— Вы как директор головного института отрасли, наверное, не раз попадали в щекотливое положение в связи с необходимостью отказывать в некоторых случаях главным конструкторам?

— Помню, как в один из моментов затяжной эпопеи по разработке носителя Н1 его главный конструктор В.П. Мишин вышел с проектом создания модернизированного носителя Н1М, выводящего на опорную орбиту полезный груз 115 т вместо 97,5 т по проекту Н1, и предложил параллельную их разработку. Институт дал отрицательное заключение и выслал его в МОМ и ОКБ-1. Однако на совещании межведомственной комиссии по носителю Н1 во главе с министром общего машиностроения было принято единодушное решение о разработке Н1М.

Представитель ЦНИИмаша (я был в командировке) в условиях такого единодушия побоялся напомнить об отрицательном мнении института. Через два месяца по ВЧ звонит С. А. Афанасьев из санатория “Красные камни”, где он отдыхал вместе с В.П. Мишиным, и возмущенно говорит, что институт всегда по крупным вопросам выступает против интересов министерства и ОКБ отрасли в угоду ВПК:

— Я приеду, разберусь с вами и положу конец такому поведению института!

Я подготовился и жду вызова. Через две недели после приезда звонит Афанасьев:

— А ты был прав. Не нужен нам носитель Н1М. Придерживайся заключения института и не бойся Мишина!

”Надеюсь, что благоразумие восторжествует!”

— Юрий Александрович! Как Вам удалось оставаться директором головного института отрасли в течение такого фантастически долгого срока?

— Я уже приводил эпизоды, иллюстрирующие сложность роли головной “жандармской” организации, когда практически по любому крупному вопросу имелось не менее двух полярных точек зрения. И каждая сторона считала себя правой, а институт для одной из них оказывался в положении необъективной стороны, поющей с чужого голоса. Однако несмотря на суровую критику со всех сторон и вечные раздраженные несогласия с угрозами снять директора с должности я проработал, вернее, пробалансировал на острие ножа, директором ЦНИИмаша, 30 лет до законного ухода на пенсию в 70 лет перед началом обвальной “перестройки” науки и военно-промышленного комплекса.

Я это объясняю тем, что институт опирался не на желание угадать настроение начальства или какого-то любимого главного конструктора, а на твердые и обоснованные в результате исследований технические позиции и техническую принципиальность во всех случаях. С нашим мнением можно было не соглашаться, спорить, но нельзя упрекнуть институт в непоследовательности или желании уловить в свои паруса нужный ветер. Кроме этого, не все были против мнения института, и расклад противников и союзников постоянно менялся. И, самое главное, начальство со временем в большинстве случаев убеждалось, что институт был с технических позиций прав в своем упорстве. Так складывался и, по моему мнению, сложился в Министерстве общего машиностроения авторитет ЦНИИмаша как головной научно-исследовательской организации отрасли. Довольно быстро КБ и НИИ министерства начали уважительно относиться ко мнению ЦНИИмаша и старались заручиться его поддержкой.

— Какие Вы видите перспективы у ЦНИИмаша и отрасли в целом?

— В настоящее время в связи с перестройкой экономики государства ЦНИИмаш, как и почти все организации страны, переживает, мягко говоря, не самые лучшие времена. Однако я надеюсь, что благоразумие восторжествует, а идеи необходимости защиты государства и обеспечения его безопасности, равно как и достижения конкурентоспособности высоких технологий на мировых рынках, как это свойственно всем развитым цивилизованным странам, рано или поздно возобладают, и уникальная экспериментальная база, и коллектив ученых, являющиеся национальным достоянием государства Российского, возвратятся к полнокровной творческой работе.