переходом в этот институт значительно изменился характер моей служебной работы. Остались в прошлом ответственные контрольные функции заказчика ракетного вооружения и функции оценки соответствия принимаемых ракетных комплексов тактико-техническим требованиям Министерства обороны к основным их летно-техническим характеристикам. Теперь мне пришлось заниматься разработкой и обоснованием ТТТ на основе исследования перспектив развития БРДД, созданием методов оценки их ЛТХ по результатам летно-конструкторских испытаний, баллистическим обеспечением боевых стрельб, разработкой таблиц стрельбы и методов боевого применения ракетного оружия. Ответственность, конечно, уменьшилась, да и работа стала творческой, интересной.

Произошли изменения и в личном плане: я оставил в Москве жилье — комнату 12 м² в коммунальной трехкомнатной квартире на 6-й улице Октябрьского поля и переехал в офицерский городок при институте с женой и четырехлетним сыном. Сначала я получил комнату, а затем счастливая случайность: инженер-полковник Клименко уехал в Москву на преподавательскую работу в Артиллерийскую академию им. Ф.Э.Дзержинского, и мне, как манна небесная, выпала его двухкомнатная квартира в 28 м² на четырех человек. Бытовые условия были очень хорошими: закрытый городок и работа в трех минутах ходьбы от жилья. Жена устроилась на работу в институт младшим научным сотрудником в подразделение, не подчиненное мне: в этом отношении А.И. Соколов был особенно строг. С 1946 года жена, окончив механико-математический факультет Саратовского университета, работала в отделе С.П. Королева, затем по семейным обстоятельствам в ОКБ-456 В.П. Глушко, оттуда перешла в НИИ-4 МО.

Когда я пришел в институт, он насчитывал чуть более трехсот сотрудников вместе с охраной. Ведущие ученые были тогда молоды и практически все мне известны, так как институт находился под патронажем нашего отдела теории полета. Мы просматривали и представляли на утверждение руководству 4-го управления планы научно-исследовательских работ НИИ-4.

Мне как заместителю начальника института по ракетному направлению пришлось заниматься исследованием перспектив развития стратегических межконтинентальных баллистических ракет, обоснованием тактико-технических требований к ним с этих позиций, разработкой вопросов теории и динамики полета для составления таблиц стрельбы, выработкой основ боевого использования МБР. Теперь мне непосредственно были подчинены подразделения баллистиков, специалисты по ракетам в целом и их боевому применению, прочнисты, аэродинамики, двигателисты, группа молодых энтузиастов космонавтики во главе с М.К. Тихонравовым и некоторые другие. Прочнисты, аэродинамики и двигателисты, по существу, были некоторым рудиментарным остатком от прошлого, когда все хотели заниматься ракетами дальнего действия, но плохо представляли себе, что могут делать продуктивно. У некоторых из подразделений даже была элементарная экспериментальная база и планы на ее расширение. Двигателисты, например, предполагали строить на территории НИИ-4 три стенда для испытания ракетных двигателей с тягой до 15 тс. Тогда, по-видимому, еще думали, что заказчик будет у себя проверять разработанные промышленностью для Министерства обороны важнейшие агрегаты ракеты. Но время и складывающийся порядок отработки ракет все поставили на свои места, и эти подразделения нашли другую тематику для своей деятельности.

Поистине исторической стала группа Тихонравова. Она одной из первых, если не самая первая, начала разрабатывать проблемы казавшейся тогда еще фантастикой новой космической техники, постоянно подвергаясь критике управления ракетного вооружения как занимающаяся не тем делом. Но авторитет Михаила Клавдиевича, поддержка Сергея Павловича Королева и беспредельная увлеченность идеей покорения космоса дали возможность этой группе сделать много важного, запалить костер современной космонавтики. Из группы Тихонравова вышли крупные ученые в области баллистики и проектирования, такие как И.М. Яцунский, И.К. Бажинов, А.В. Брыков, Г.Ю. Максимов и т.д. В космическую технику пришли и новые ученые-баллистики: П.Е. Эльясберг, К.П. Феоктистов, М.Д. Кислик, В.Д.Ястребов, Т.Д. Агеева и другие, внесшие исключительный вклад в космонавтику.

Вскоре после моего перехода в институт вышло постановление правительства о создании первого искусственного спутника Земли; НИИ-4 поручалась разработка наземного командно-измерительного комплекса и его эксплуатация для обеспечения запусков автоматических ИСЗ. Надо сказать, это поручение обсуждалось еще раньше при формировании проекта упомянутого постановления. Тогда управление ракетного вооружения очень резко возражало против возложения на Министерство обороны таких функций. Мне поручалось подготавливать проекты писем, в которых максимально убедительно доказывать, что это дело Академии наук СССР и что подобное поручение будет наносить серьезный ущерб оборонному делу. М.В. Келдыш же доказывал, что Академия наук СССР в отведенные чрезвычайно сжатые сроки не в состоянии создать работоспособный КИК.

Министр обороны маршал Советского Союза Г.К. Жуков, увидев в этом деле хорошие перспективы, согласился с предложением М.В.Келдыша и взял работу в Министерство обороны. Так был положен первый камень в фундамент истории создания космических войск. А мне, автору отрицательных проектов писем, судьбой было уготовано стать техническим руководителем работ по созданию КИКа для обеспечения полета первого искусственного спутника Земли и ответственным за их осуществление.

Это было большое, важное и ответственное практическое дело в период становления космонавтики. Оно было поручено НИИ-4, который с ним успешно справился. А.И.Соколов как начальник института хотел такой значительной и престижной работы для руководимой им организации и блестяще выполнил задание.

Андрей Илларионович был незаурядной личностью. Умный и дальновидный войсковой начальник, хорошо разбирающийся в ракетной технике, требовательный, волевой командир, он стоял у истоков создания ракетного вооружения. Придя начальником в НИИ-4, он много сил и умения положил на расширение института, укрепление его авторитета и увеличение научной отдачи. И это Соколову удалось в полной мере. Он ввел в практику подробное планирование научно-исследовательских работ и действенную систему контроля над их выполнением. Постоянно загружал институт ответственными заданиями по линии практической помощи ракетным войскам и превратил НИИ-4 из тихой гавани научных исследований в активного и полезного помощника Ракетных войск стратегического назначения, не принижая его научной деятельности.

Соколов не боялся больших и сложных проблем, настойчиво и смело брал на институт новые и важные задачи и довел его численность до нескольких тысяч сотрудников. Вся административная работа института направлялась им умело и твердо. Андрей Илларионович без особого труда надежно “прикрывал” институт от излишних претензий высшего начальства.

Соколов был выдающейся фигурой в ракетных войсках и пользовался там заслуженным авторитетом и уважением. И, я бы сказал, Андрея Илларионовича даже несколько побаивались: все комиссии в институт, как правило, приезжали в его отсутствие. Да это и не удивительно. По существу, создание ракетных войск, начало их развития происходили под руководством Соколова. Характерной его чертой была техническая активность. Андрей Илларионович смело высказывал свою точку зрения перед высшим командованием и умело отстаивал ее. Никогда не подлаживался под начальство и, думается мне, даже испытывал удовольствие, когда выступал с другим мнением. Это знало и чувствовало даже высшее командование.

Вспоминается такой случай. Как-то подготавливая у маршала М.И.Неделина проект важного правительственного решения и окончив это дело, я услышал от маршала, удовлетворенно вздохнувшего, следующую реплику:

— Мы, кажется, неплохо поработали и сделали полезное дело, а вот вернется из командировки Андрей Илларионович и все переделает наоборот.

Какое же техническое уважение старшего начальника к младшему надо иметь, чтобы признавать во всеуслышание перед своими подчиненными подобное обстоятельство и привыкнуть к этому. Об умении Соколова защищать свои технические предложения ярко свидетельствует такой эпизод. Как председатель государственной комиссии Андрей Илларионович был на полигоне и проводил летные испытания межконтинентальной ракеты Р-16, при первом пуске которой погиб Неделин. Мне было поручено доложить в ЦК КПСС согласованный со всеми проект постановления, регламентирующего выделение четырех сухогрузов для переоборудования под плавучие измерительные пункты. Была поставлена задача доложить об этом четко, ясно, используя плакаты, и за время, не большее шести минут. Я вошел в положенный момент, развесив плакаты, сел за длинный стол и стал ждать, когда меня пригласят выступить. Заседание вел Л.И. Брежнев. И только я изготовился, как вскакивает министр судостроительной промышленности Б.Е. Бутома и, показывая какие-то бумаги Л.И. Брежневу, громко заявляет:

— Леонид Ильич, это невозможно. Нам самим не на чем вывозить сахар с Кубы.

Подняли руки министр обороны маршал Советского Союза Р.Я.Малиновский и главком РВСН маршал Советского Союза К.С.Москаленко, чтобы защитить наши интересы, но никому не дали слова и сняли вопрос с обсуждения. Всех распустили. Звоню по ВЧ на полигон и докладываю А.И.Соколову о неожиданной неудаче и тут же по телефону получаю взбучку:

— Тебе никогда нельзя поручать ответственного дела! Ты провалил его!

На мое оправдание, что даже министру обороны и главкому РВСН не дали слова, он раздраженно сказал:

— Министр не смог, главком не смог, а ты бы встал и сказал: “Леонид Ильич! Это неправильное решение, я с ним не согласен”, — и стал бы объяснять почему. Ты один знал дело, и все слушали бы полковника и согласились бы с ним.

Я подумал, а ведь Андрей Илларионович прав, все бы удивились моему нахальству, но слушали бы и не могли бы убедительно аргументировать свои возражения. Это событие имело продолжение. Через месяц постановление о выделении четырех сухогрузов рассматривалось еще раз, но уже в присутствии Соколова. Министр судостроительной промышленности Бутома на этот раз пытался ограничиться выделением только двух сухогрузов. Андрей Илларионович короткой репликой снял возражение:

— Борис Евстафьевич, Вы же сами отлично знаете, что создание двух плавучих пунктов принципиально не может решить задачу испытаний. Зачем же Вы предлагаете это?

Реплика смутила министра настолько, что он сразу перестал возражать, боясь оказаться некомпетентным. Вопрос с четырьмя сухогрузами был решен, хоть и не было никаких принципиальных ограничений количества используемых измерительных пунктов: два хуже, чем четыре, но можно.

Так просто наверху иногда решались дела. Необходимы были только смелость и находчивость. Андрей Илларионович ими, как видно, обладал в избытке. На все что было связано с ракетной техникой, у него было какое-то особое чутье. Он тонко чувствовал главные и опасные этапы испытаний, был очень требователен к выполнению необходимых технических операций при испытаниях. Я был свидетелем одного такого случая. Соколов говорил по ВЧ с Г.С. Наримановым, который находился на полигоне в качестве члена госкомиссии по летным испытаниям межконтинентальной ракеты Р-16. Тот доложил, что первый пуск ракеты Р-16 отменен автоматической системой на стадии, когда прорваны мембраны двигательных установок и задействованы ампульные бортовые батареи, и что госкомиссия под председательством Неделина приняла решение повторить запуск этой ракеты. Андрей Илларионович прямо взорвался и начал по телефону кричать на Нариманова:

— Вы, что там с ума сошли? Как ты мог согласиться с решением о повторном запуске подготовленной к пуску заправленной ракеты? Вы же сидите на бомбе. Необходимо сливать топливо. Пусть ракета и пропадет для испытаний. Используем ее в учебных классах. Немедленно иди к маршалу и скажи от моего имени, чтобы немедленно прекратили все предпусковые работы на ракете. Это крайне опасно.

Так он закончил свою возбужденную речь. Но Нариманов не успел выполнить поручение. Случилась катастрофа. Через час Соколов нас собрал и сказал: — Маршал погиб!

Здесь показаны некоторые моменты, которые наглядно характеризуют А.И. Соколова как выдающуюся личность. Его указания были четки и понятны. С Андреем Илларионовичем легко было работать, так как он всегда знал, чего хочет. Вклад Соколова в развитие ракетного вооружения и космических войск трудно переоценить.

Работа НИИ-4 по созданию командно-измерительного комплекса стала наиважнейшей; было задействовано значительное количество сотрудников института. Она поглощала все мое внимание. Поэтому мне хотелось бы о ней рассказать более подробно.

Командно-измерительный комплекс

Командно-измерительный комплекс является одной из важнейших составляющих наземных средств, обеспечивающих управление полетом космических объектов для решения целевой задачи, ради которой они выводятся на орбиту. Такой КИК позволяет не только получать исчерпывающие данные о работе всех агрегатов и систем космического аппарата, но и формировать его орбиту, управлять полетом, бортовым комплексом аппаратуры, получать и обрабатывать всю информацию, являющуюся целью запуска космического объекта. Поэтому история КИКа тесно переплетена с историей искусственных спутников Земли, межпланетных аппаратов, пилотируемых космических кораблей и находится в прямой зависимости от тех задач, которые ставились в процессе быстрого развития космонавтики.

Разработка и создание командно-измерительного комплекса для обеспечения первых запусков ИСЗ официально начинается с постановлений Совета Министров СССР №149-88 от 30.01.56 г. и №1241-682 от 08.09.56 г. В них была сформулирована комплексная программа подготовки и запуска в 1957 году первого геофизического искусственного спутника Земли (называемого тогда объектом “Д”), оснащенного научной аппаратурой. Эти постановления также определяли порядок и время построения КИКа в исключительно сжатые сроки. Создание комплекса измерительных средств, измерительных пунктов, подготовка расчетных методов, обеспечивающих эксплуатацию КИКа и, наконец, управление пуском первого ИСЗ были поручены НИИ-4 как головной организации, опирающейся на большое количество смежных промышленных предприятий. Техническим руководителем работ был назначен я.

Сжатые сроки создания КИКа (полтора года) определили основные принципы функционирования, состав и характеристики измерительных средств, закладываемых в основу эскизного проекта данного комплекса. Это, прежде всего, максимальное использование разрабатываемых для полигонного измерительного комплекса измерительных средств, средств связи и системы единого времени с минимальными их доработками. К тому времени в НИИ-4 совместно с НИИ-88 был уже разработан и находился в стадии реализации эскизный проект ПИКа для летно-конструкторских испытаний МБР Р-7.

В ходе данных работ НИИ-88 был определен головным по заказу и финансированию измерительных средств. Кратко о составе ПИКа, чтобы был виден объем и характер доработки его средств под КИК. С учетом большой протяженности активного участка траектории полета межконтинентальной ракеты Р-7 в состав ПИКа были включены 7 измерительных пунктов: один — в районе стартовой позиции и шесть расположены симметрично вдоль трассы полета ракеты с таким расчетом, чтобы координаты каждой точки упомянутого участка измерялись, как минимум, с трех пунктов.

Каждый пункт был оснащен средствами траекторных измерений разработки ОКБ МЭИ (руководители В.А. Котельников, А.Ф. Богомолов), состоящими из радиолокационной станции “Бинокль”, работающей в сантиметровом диапазоне длин волн по бортовому ответчику “Факел С”, и фазометрической дециметровой системы “Иртыш”. Указанные средства измеряли, соответственно, дальность, углы и направляющие косинусы. Результаты регистрировались на пленку. Полная обработка информации проводилась в вычислительном центре полигона после доставки туда ее носителей.

К траекторным измерениям были привлечены также дополнительные длиннофокусные кинотеодолиты КТ-50, разработанные главным конструктором Красногорского механического завода П.Ф. Соболевым (фокусное расстояние 3 м), и кинотелескопы КСТ-80 с фокусным расстоянием 10 м разработки Ленинградского оптико-механического завода, ныне ЛОМО (главный конструктор Нилушков). Контроль работы агрегатов, систем и аппаратуры ракеты Р-7, а также условий их функционирования, в том числе вибраций, производился телеметрическими системами: “Трал” разработки ОКБ МЭИ (главный конструктор А.Ф. Богомолов) и БРС-1 разработки НИИ-88 (главный конструктор И.И. Уткин) для измерения быстроменяющихся параметров. Синхронизация всех измерений обеспечивалась аппаратурой системы единого времени под шифром “Бамбук” разработки ленинградского НИИ-33 МРП (главный конструктор Н.А. Бегун) и аппаратурой центрального пункта СЕВ. Оперативная связь всех измерительных пунктов обеспечивалась с помощью КВ-станций. ПИК был введен в эксплуатацию в начале 1957 года.

Основным и непременным требованием к КИКу являлась автоматическая обработка результатов траекторных измерений, обеспечивающая возможность следить за спутником и управлять постоянно движущимся со скоростью 8 км/с объектом в широкой полосе земной поверхности в диапазоне широт от 65° северной широты до 65° южной широты. Спутник должен быть всегда в зоне прямой радиосвязи, находясь над территорией Советского Союза. Результаты траекторных измерений, поступающие с измерительных пунктов, необходимо точно привязывать ко всемирному времени.

Разработка эскизного проекта командно-измерительного комплекса была начата в марте 1956 года и закончена в июне того же года. Реализация проекта проводилась параллельно по четырем направлениям:

• создание методов обработки результатов траекторных измерений, расчета параметров фактической орбиты спутника и данных для целеуказаний практически в темпе текущего времени;

• модернизация существующих измерительных средств и разработка новых;

• выбор мест расположения измерительных пунктов и строительство помещений для размещения измерительных средств и личного состава, эксплуатирующего эти средства;

• комплектование научно-измерительных пунктов квалифицированным персоналом.

Теоретические исследования методов расчета орбит искусственных спутников Земли и космических аппаратов с учетом неравномерности гравитационного поля Земли, влияния гравитационных полей Солнца и планет Солнечной системы, а также методов обработки результатов траекторных измерений проводились у нас в НИИ-4 (П.Е. Эльясберг, И.К. Бажинов, И.М. Яцунский, Т.Д. Агеева, В.Д. Ястребов, В.А. Брыков и др.). Соисполнителем стало отделение прикладной математики Института математики АН СССР им. В.А.Стеклова, позднее выделенного в Институт прикладной математики им. М.В. Келдыша (Е.Д. Охоцимский, Т.М. Энеев, Э.Л. Аким). Благодаря усилиям этих институтов баллистическое обеспечение космических полетов ИСЗ и КА, направляемых к Луне, Венере и Марсу, было завершено своевременно и на добротном научном уровне.

Создание инфраструктуры измерительных пунктов началось с 1956 года. Для обеспечения полета первого ИСЗ строились 7 измерительных пунктов. Позднее их стали называть научные измерительные пункты. Они размещались в районах следующих населенных пунктов и городов: Тюра-Там (ИП-1), Макат (ИП-2), Сары-Шаган (ИП-3), Енисейск (ИП-4), Искуп (ИП-5), Елизово (ИП-6), Ключи (ИП-7). Координационно-вычислительный центр, выполняющий функции центрального командного пункта, вычислительного центра и организатора создания КИКа, был размещен в НИИ-4.

Измерительные пункты и КВЦ были созданы нашим институтом совместно с Центральным проектным институтом (ЦПИ-31) МО и строительными организациями Минобороны за исключительно короткий срок: что-то около года. Сюда входили рекогносцировка и выбор места строительства НИПа с учетом обеспечения его секретности, размещения на неудобных землях и присоединения с минимальными затратами к государственной системе связи и энергетическим сетям, а также использования местного жилищно-бытового обеспечения. И такие условия надо было не только найти, но и согласовать с местными властями. Затем проектирование и строительство технических, служебных и бытовых сооружений НИПа, необходимых для размещения измерительных и обеспечивающих средств и проживания личного состава вместе с семьями в количестве до 120 человек. Наконец, комплектование подразделений пункта специалистами и ввод в эксплуатацию всех измерительных средств. Это было непростое дело. Необходимо было расформировать какие-то строевые части, так как уже существовал закон о неизменной численности армии. С точки зрения Генерального штаба такие действия — чистой руки святотатство, уменьшение количества штыков и, стало быть, мощи армии.

Мне с генерал-лейтенантом А.И. Соколовым приходилось ездить с ворохом цветных плакатов в кадровое и финансовое управления Генштаба и часами рассказывать в духе хорошего коммивояжера руководителям этих управлений, что такое спутник и какие возможности и перспективы открывает он перед Министерством обороны. Цель одна — выторговать нужную численность специалистов, высокие воинские звания и приличную зарплату, чтобы легко было подобрать хороших специалистов. Высокое начальство слушало меня, улыбаясь, и считало это далекой фантазией, но помогало. А в отделах у военных чиновников с боем приходилось вырывать необходимые привилегии. Можно было услышать такие разговоры:

— А почему начальник НИПа имеет звание инженер-полковника при численности вверенного ему подразделения в 120 человек? Полковник должен командовать полком в 3 000 человек.

— Но ведь он не просто полковник, а инженер-полковник и руководит научным подразделением, поэтому и измерительный пункт имеет прилагательное — научный. Только так мы можем решить задачу, — отбивались мы.

— И зарплата у инженер-полковника “слоновья”. У нас командир дивизии — генерал — командует 10 тысячами бойцов и получает на тридцать процентов меньше. Это какой-то нонсенс, — наступали снова они.

— Но он не строевой командир, а ученый. Поэтому все получается весьма естественно, — возражали мы.

Наконец, нам удалось получить желаемое. С большим трудом, но удалось добиться звания генерал-лейтенанта инженерно-технической службы для начальника общего воинского подразделения №32103, в состав которого входили названые НИПы. Как-то впоследствии мне пришлось встретиться с полковниками из кадрового управления Генштаба, и, узнав, что я остался в составе института, они изумились:

— Так чего ты надрывал глотку, отстаивая штатное расписание в/ч №32103 и особенно звание начальника — генерал-лейтенант? Мы думали, ты себе вьешь гнездо.

— Я и не думал уходить из большой науки. Для дела я старался, и вы видите, как замечательно все получилось.

Комплекс средств траекторных измерений состоял из доработанных станций “Бинокль Д” и “Иртыш Д”. Для доработки станции “Бинокль” потребовалось, прежде всего, введение устройства автоматического съема результатов измерений: дальности и углов, преобразования их в двоичный код. Это было необходимо сделать для автоматизации процесса передачи результатов измерений в координационно-вычислительный центр и обработки их на электронно-вычислительных машинах в темпе текущего времени. Была также увеличена дальность действия станции и введен автопоиск объекта по дальности, углам и частоте. Фазометрическая станция “Иртыш” была модернизирована в части увеличения дальности приема сигналов и введения стационарной их калибровки. Однако автоматизация съема результатов измерений не предусматривалась. В то время это было слишком сложно, для выполнения подобных работ требовались недопустимо большие сроки. Измерение углов станцией производилось с высокой точностью, получаемые данные предназначались для последующей обработки с целью уточнения эволюции орбиты спутника и влияния неоднородности гравитационного поля Земли на его движение.

Для автоматизации передачи результатов измерений со станции “Бинокль Д” в КВЦ была разработана и создана новая система — преобразующее осредняющее запоминающее устройство. Разработчик — ОКБ Ленинградского политехнического института (главный конструктор Т.Н. Соколов). С помощью ПОЗУ производился съем со станции значений дальности и углов, их осреднение, привязка с большой точностью ко всемирному времени, введение кода Хемминга, позволяющего восстанавливать одну ошибку при передаче по линиям связи. Две шестидесятиразрядные кодограммы: дальность — время и два угла — время, — выдавались ПОЗУ автоматически в темпе текущего времени в телеграфные линии связи со скоростью 45 бод. Параллельно эти результаты записывались на магнитную пленку для возможного повторения на случай пропадания связи.

В КВЦ, куда сходились все линии связи с измерительными пунктами, размещалась также вновь созданная аппаратура: полуавтоматическое устройство ввода данных разработки Московского завода САМ (главный конструктор Александров). С помощью ПУВД измерительная информация принималась с телеграфных линий связи и набивалась на перфокарты, которые затем ручным способом перекладывались в перфораторы ЭВМ М-20, где происходили их обработка, расчет параметров орбиты, целеуказаний и уставок на борт спутника. За счет введения ручной операции время обработки данных практически не увеличивалось, поскольку определялось временем измерений параметров видимого участка орбиты, которое составляло порядка 4-6 минут.

Вся система связи НИПов с КВЦ для передачи измерительной информации разрабатывалась и создавалась ЦНИИ Министерства связи с использованием штатных средств и каналов телефонной и телеграфной связи.

Синхронизация всех процессов измерений и привязки их ко всемирному времени производилась более точной аппаратурой “Бамбук Д”, с помощью которой создавалась и хранилась на каждом НИПе точная шкала всемирного времени. Уход стабильных генераторов за продолжительное время периодически проверялся и устранялся по сигналам единого времени, передаваемым специальными длинноволновыми и коротковолновыми радиостанциями страны.

Для проведения измерений параметров бортовых систем и агрегатов ИСЗ и приема научной информации использовалась штатная телеметрическая система “Трал”. Оперативная обработка наиболее важных параметров, регистрируемых наземными станциями этой системы, осуществлялась на НИПах, а передача результатов обработки в КВЦ — по телефону. Автоматическая обработка данных в КВЦ в то время была невозможна, так как отсутствовали широкополосные каналы связи и космические системы связи.

Управление работой бортовой аппаратуры спутника обеспечивалось с помощью авиационных командных радиостанций РВД разработки НИИ-648 МРП (главный конструктор Н.И. Белов), размещенных на каждом НИПе. С целью дополнительной страховки захвата радиолокатором “Бинокль Д” искусственного спутника Земли устанавливались и использовались простейшие радиолокационные станции СОН-2Д, от которых скоро отказались из-за надежной работы системы автопоиска станции “Бинокль Д”. В качестве нештатных средств, особенно для первых пусков ИСЗ, привлекались радиолокационные станции ПВО и пеленгаторные станции “Круг” Минобороны и КГБ. Таким образом, командно-измерительный комплекс первого этапа состоял из однофункциональных средств измерений. Он был по теперешним временам сравнительно прост, но полностью отвечал требованиям управления ИСЗ. Принятые принципы построения КИКа: автоматизация средств траекторных измерений, использование в качестве основы существующих средств измерений, связи и единого времени и телеграфный темп измерений, — оказались оптимальными. Эти принципы лежат и по настоящее время в основе современных КИКов и плодотворно работают, что позволило создать первый такой комплекс и ввести его в эксплуатацию в фантастически короткие сроки.

С целью подстраховки первых пусков ИСЗ, на случай отказа автоматизированного КИКа, мной было поручено П.Е. Эльясбергу разработать простейшую методику определения параметров орбиты для сообщений ТАСС на основании периода обращения спутника по орбите, высоты активного участка его траектории и направления прицеливания. Эльясберг предложил изящную графическую методику определения параметров орбиты. Она служила надежным средством страховки, особенно при запуске первого ИСЗ, на котором отсутствовали бортовые ответчики.

Но вот наступило 4 октября 1957 года. Все подготовились к исторической работе. Если ракета не подведет, то на небе появится первая искусственная планета. Это был только пятый пуск Р-7 в самом начале ее летно-конструкторских испытаний (после двух удачных и двух неудачных), что заставляло всех волноваться. И вот простейший спутник своими сигналами “бип, бип, бип...” известил весь мир, что открылась эра космонавтики. Все мы были в страшном восторге и каждое утро вставали в 5.00, чтобы в течение нескольких минут провожать взглядом с гордостью за свою страну две светящиеся звездочки, осознавая свою причастность к эпохальному событию.

Не только мы, но и власть предержащие не ожидали такой восторженной международной реакции на запуск Советским Союзом первого искусственного спутника Земли. Если до этого наши посольские здания обливались чернилами и осаждались многолюдными демонстрациями, протестующими против наших действий в Венгрии, то после запуска первого ИСЗ картина стала обратной — поздравления и цветы.

Не могу пройти мимо небольшого комического случая, произошедшего в эти торжественные дни. Мне было поручено подготовить проект первого коммюнике ТАСС по поводу запуска искусственного спутника Земли. Я добросовестно отметил вывод на орбиту Советским Союзом первого ИСЗ массой 83 кг и указал на то, что вместе с ним на орбите Земли вращается вторая ступень ракеты-носителя Р-7 массой около 5,5 т. Начальство, прочитав строчку о ступени ракеты, потребовало ее выбросить, ибо она не только затеняет, но и значительно умаляет значимость запуска самого спутника. Я выбросил, но пытался отстоять объективность, — все и так будут видеть. А спустя несколько дней в зарубежной печати появилось сообщение, что по небосводу движутся две светящиеся точки: одна меньшей, но постоянной, яркости, вторая — более светлая, но с периодически меняющейся яркостью, являющаяся последней ступенью носителя. Меня срочно вызывают и приказывают в следующем сообщении ТАСС указать на наличие последней ступени на орбите Земли, а то подумают, что мы неграмотные и не знаем этого. После в каждом сообщении я указывал, сколько витков сделал спутник и сколько витков — ступень носителя. Последняя в результате большего сопротивления в верхних слоях атмосферы сильнее тормозилась, чем спутник, снижалась, набирая скорость и обгоняя спутник.

Первые штатные испытания командно-измерительного комплекса прошли 15 мая 1958 года при запуске третьего советского ИСЗ, который был оснащен полным комплектом бортовых средств, работающих с наземными средствами КИКа. Испытания показали надежную работу комплекса в соответствии с техническими требованиями, которые закладывались при его создании. Институт активно и с большим желанием включился в работу по обеспечению запусков первых спутников. Но вместе с интересной и престижной работой НИИ-4 по созданию КИКа появились легкие облачка неприятностей на небосклоне деятельности института.

После запуска третьего советского спутника в НИИ-4 прибывает первая комиссия из Генерального штаба во главе с генерал-лейтенантом Заикиным. Она прибыла неудачно для меня: А.И. Соколов находился в это время на полигоне в командировке. Комиссия начала интересоваться деятельностью института с сильным уклоном на космическую тематику, пытаясь установить, не увлеклись ли мы космосом сверх меры, в ущерб интересам Минобороны. Генерал Заикин прямо высказал мысль, что институт начал работать на Академию наук СССР за счет потребностей обороны. На это утверждение я ему коротко ответил:

— КИК и баллистическое обеспечение полетов — это прямая работа на Министерство обороны и в его интересах. Мы создали сеть измерительных пунктов, систему их связи с центром, скомплектовали квалифицированные воинские части, оснастили их прекрасной техникой. Таким образом, обеспечили Министерству обороны возможность эксплуатации всех спутников оборонного назначения. Баллистические исследования в области космоса позволяют нам лучше узнавать гравитационное поле Земли, осуществлять привязку материков — все это также на пользу РВСН, да еще какую важную. А ученым мы передали только три таблицы с параметрами орбит запущенных спутников.

— Но все радиотехническое оборудование стоило больших денег, и вы взяли их из кармана Министерства обороны. Кому-то в армии не хватило портянок и сапог, — заметил генерал, ехидно улыбаясь.

— Ни боже мой, все сапоги и портянки целы. Мы не без ума “отвертывали гайки”, когда готовили проект постановления правительства. В последних строках постановления есть маленькая приписка: “Разрешить Министерству обороны израсходовать на закупку оборудования НИПов деньги, оставшиеся от заказа вооружения”. Вам известно, что каждый год мы недополучаем его на большие суммы, которые в конце года списываются в казну. В нашем случае мы вернули любимому министерству значительные суммы в виде нужных материальных ценностей. Убедил я Вас?

Затем я рассказал комиссии о тех перспективах, которые следует ожидать Министерству обороны от развития космической техники. А через месяц Соколов получил дополнительных специалистов — 500 человек на космическую тематику в условиях резкого сокращения численности сотрудников НИИ и полигонов Минобороны. Было ли это результатом моего красноречия или настойчивости начальника НИИ-4, я не знаю, но думаю, что, скорее всего, — причина вторая.

А вот другой случай. Заинтересовалось нашим КИКом грозное тогда ведомство — КГБ. Вызвали меня в какую-то научную организацию КГБ в районе Самотечной площади. Попросили рассказать о КИКе, о том, как передается информация в КВЦ, какова система ее защиты. Я долго рассказывал, меня много спрашивали и отпустили, не сделав никаких выводов. Я посчитал, что вопрос решен нормально. Однако ко мне в институт неожиданно приезжает профессор-криптограф из КГБ и начинает разговор о технике: как охраняется траекторная информация от перехвата вероятным противником. Говорю, что просто и надежно. Неизвестен масштаб двоичного кода 60-разрядной кодограммы, которая может быть перехвачена. На что он задает следующий вопрос:

— А как вы определяете параметры орбиты по результатам измерений?

Рассказываю, что получаем путем решения шести уравнений.

— А почему бы не ввести седьмое и восьмое уравнения в вашу краевую задачу и не получить искомый масштаб?

Вижу, что профессор полностью разбирается в вопросе. Тогда я меняю галс разговора:

— Ну, определят они координаты траектории спутника. Это же закон Ньютона, ничего никому не дает.

— Верно, закон Ньютона. Но под каким грифом у вас печатаются траектории спутников?

— Под грифом “совершенно секретно”, — отвечаю.

— Вот видите. А я не уполномочен снимать гриф с ваших же документов. Таким образом, ваш секретный материал может быть легко раскрыт, — заключил он миролюбиво.

Пытаюсь подойти к делу с другой стороны:

— Мы могли бы по формальным перестраховочным соображениям заказать для КИКа шифровальную систему, но тогда не было бы нашего первого спутника.

— Тоже верно, — говорит он, — но вы могли поставить вопрос перед правительством, и вам разрешили бы работать в открытую.

— Тоже верно, — соглашаюсь я.

На этом разговор иссяк, и мы дружелюбно распрощались. Больше КГБ ко мне не обращалось и не давало никаких рекомендаций.

Окрыленное первыми успехами правительство в 1958-1959 годы выпускает ряд решений (по инициативе ОКБ-1 Королева) о создании автоматических космических станций:

— для доставки вымпела Советского Союза на Луну (объект Е-1);

— для облета Луны и фотографирования ее обратной стороны (объект Е-2);

— для мягкой посадки на Луну (объект Е-6);

— для исследования планет Венера и Марс (объекты В и М).

В ОКБ-1 прорабатывался даже проект объекта, который обеспечил бы доставку на Луну термоядерного заряда (объекта Е с точкой), но от данного проекта отказались, так как не было четких задач такого полета.

В связи с этим НИИ-4 поручаются разработка эскизных проектов и создание командно-измерительных комплексов для решения указанных задач. Естественно, разработка этих КИКов проходила в плане развития уже созданного путем дооснащения его новыми радиотехническими средствами и проектирования нового измерительного пункта. Настоящая задача была значительно проще, чем прежняя, так как имелась основа. Но появились другие трудности, идеологического порядка. Разработчик уникальной измерительной аппаратуры для дальней космической связи — НИИ-885 — очень ревностно стал относиться к нашей головной роли. Как это так, НИИ-4 не делает никакой конкретной аппаратуры, а является головным, определяет структуру КИКа, состав измерительных средств, их потребные характеристики. Поэтому специалисты НИИ-885 сами, через нашу голову, по договоренности с С.П. Королевым, стали предлагать свои измерительные средства и назначать их параметры.

Нашему институту пришлось в довольно сложной борьбе отстаивать свои позиции. Так, стремясь куда-то пристроить свою радиосистему управления ракетой Р-7, становившуюся ненужной, НИИ-885 предложил использовать эту систему при работе КИКа для обеспечения полетов космических аппаратов к Марсу и Венере путем определения 6 начальных кинематических параметров движения КА в момент выдачи главной команды на выключение двигателя. НИИ-4 посчитал это очень ненадежным, так как пропадание одного, любого из указанных параметров, приводило бы к потере объекта. Институт предлагал применять систему “Кама Е”.

Для решения спора создали межведомственную комиссию под председательством академика А.Л. Минца, которая должна была рассмотреть проект КИКа НИИ-4 для управления полетом космических аппаратов, направляемых к Марсу и Венере, и решить возникшие разногласия. Комиссия три дня весьма эмоционально обсуждала проект. Главный конструктор системы радиоуправления ракеты Р-7 в НИИ-885 М.И. Борисенко с криком настаивал на отклонении проекта КИКа НИИ-4 и использовании своей радиосистемы для определения 6 начальных параметров отлетной от Земли траектории. Я, представлявший упомянутый проект, упорно отстаивал позиции НИИ-4. В конце третьего дня обсуждения, когда председатель А.Л. Минц потерял надежду подготовить согласованное заключение, мне, наконец, удалось убедить комиссию одобрить проект КИКа нашего института и отклонить предложение НИИ-885. Такова была степень противостояния этих институтов. И то на совещании совета главных конструкторов у С.П. Королева директор НИИ-885 М.С. Рязанский не удержался, чтобы не сказать:

— Мы тут посоветовались с Сергеем Павловичем и решили использовать систему “Кама Е” А.Ф. Богомолова для измерений на отлетном участке траектории, — придавая своему фиаско безобидный вид, а себе некую главенствующую роль в формировании КИКа.

Для обеспечения доставки вымпела на Луну и ее облета в командно-измерительный комплекс была включена разработанная НИИ-885 (главный конструктор М.С. Рязанский) многофункциональная радиотехническая система КРС. Она позволяла измерять не только дальность и радиальную скорость на расстояниях, больших 400 тыс. км, но и передавать на борт по указанной линии необходимые команды и уставки для управления космическим аппаратом, а также принимать на Земле служебную и научную информацию и телеизображение с него. Эта радиотехническая система, временно размещенная на горе Кошка в Крыму, работала с использованием большой антенны астрофизической обсерватории Физического института АН СССР.

Одновременно были доработаны средства измерений на приземном участке траектории КА. На базе радиолокатора СОН-30 ОКБ МЭИ (главный конструктор А.Ф. Богомолов) создает в 1959 году станцию, подобную “Бинокль Д”, но с дальностью связи до 15 тыс. км — “Кама Е”.

С целью обеспечения полетов космических аппаратов, направляемых к Венере и Марсу, в состав КИКа была введена новая многофункциональная радиотехническая система “Плутон” разработки НИИ-885, которая должна была обеспечивать радиосвязь с объектом на расстояниях, больших 500 млн км, также имела возможность измерять дальность и радиальную скорость, передавать на борт команды и уставки и принимать с объекта служебную, научную информацию и телевизионное изображение.

Для повышения энергетических характеристик системы “Плутон” в ней были применены молекулярные усилители (мазеры) и два радиотелескопа АДУ-1000. Радиотелескопы разрабатывались СКБ-567 (главный конструктор Ю.К. Ходарев), каждый из них имел антенную решетку, состоящую из 8 сфазированных параболоидов диаметром 16 м, смонтированных на одной раме. Для размещения этих двух радиотелескопов (приемного и передающего) и необходимой аппаратуры в 1960 году был создан новый НИП №16 около Евпатории. Впоследствии он превратился в Центр дальней космической связи. Указанные средства были включены в состав КИКа и успешно использовались для обеспечения первых полетов космических аппаратов к Луне, Венере и Марсу, начиная, соответственно, с 1959, 1961 и 1962 годов. Тут тоже пришлось выдержать серьезную битву.

На узком совещании в комитете №2 у его председателя Д.Ф. Устинова главный конструктор М.С. Рязанский, докладывая о готовности системы “Плутон”, предложил не делать систему автоматического сопровождения летящего космического аппарата с помощью антенны АДУ-1000. Баллистики хорошо-де научились считать и могут прекрасно обеспечить сопровождение объекта по программе, ими рассчитанной. Рязанского поддержал М. В. Келдыш. Все министры и руководители промолчали, выражая тем самым как бы согласие. Я не выдержал и выступил против такого предложения, поскольку НИИ-4 был ответственным за КИК. Кратко аргументировал свое возражение. Началась, было, дискуссия, но Д.Ф. Устинов, чтобы не влезать в долгие споры, тут же ее прекратил, поручив министру Госкомитета радиотехнической промышленности В.Д. Калмыкову провести у себя совещание заинтересованных лиц и решить вопрос.

Калмыков собрал представительное совещание, на котором обсуждались две точки зрения: наша — НИИ-4 и Рязанского — НИИ-885. Со стороны НИИ-4 выступал я. Совещание было бурным. С нашей стороны были технические доводы, с другой — “не успеем к астрономической дате и обойдемся”. Поэтому Калмыков не мог принять мнение своего института, так как слаба аргументация, а мнение НИИ-4 — идти против своих? Тогда министр после двухчасового обсуждения следует мудрому правилу: поручает решить вопрос очень опытному и умному инженеру НИИ-885 Е.А. Богуславскому.

Богуславский собрал 24 главных инженеров из НИИ и с предприятий своей отрасли и вместо обсуждения начал формировать нужное мнение путем индивидуального обсуждения трудностей разработки системы и невозможности уложиться в точно заданные сроки. Когда он со всеми переговорил и настроил их должным образом, то хотел решить вопрос простым голосованием. Я понял ловушку и попросил перед голосованием слова. Мне его предоставили, и я обратился к собравшимся примерно с такой речью:

— Товарищи главные инженеры, вас собрали как крупных специалистов, которые должны обоснованно ответить руководству, нужна ли эта система технически, по делу, или не нужна. Но не для того, чтобы вы за министерство решали вопрос, можно ли ее создать в заданный срок. На минуту, допустим, что мы полетели без системы автопоиска аппарата, а трем операторам по двум углам и дальности нужно согласованно крутить ручки, фиксируя максимум его сигнала: чуть что — и потеряли объект. Пропало 2,4 млрд рублей. Тогда вас спросят: почему сорвано крупное национальное космическое мероприятие? Вы ответите, что не хватало сроков для изготовления устройства. А с вас уже спросят, почему вы не решали технические вопросы, а занялись решением министерских трудностей? Вместо нас, командиров производства, решали, могут или не могут сделать систему вовремя? Теперь давайте голосовать.

Мнение собравшихся изменилось, что было видно невооруженным глазом. Богуславский упрекнул меня:

— Юрий Александрович, это удар ниже пояса.

Голосовать он не стал и побежал к министру докладывать. Министр без голосования приказал делать систему автоматического сопровождения КА с использованием АДУ-1000 по излучению его передатчика. Система была сделана в срок и обеспечила четкое управление объектом.

Был еще один случай крупных разногласий с НИИ-885 и СКБ-567, связанный с системой “Плутон”. Тогда тоже была создана межведомственная комиссия под председательством крупного ученого академика Пестелькорса. Она тоже признала нас правыми.

Много хлопот НИИ-4 доставляли сепаратистские устремления в/ч 32103, которая входила тогда в состав института. Она поддерживалась командованием, но институт считал это вредным и всячески препятствовал ее выделению. Мы полагали, что часть не сможет управлять спутником, так как все научные подразделения сосредоточены в институте. Воинская часть доказывала, что фактически она управляет космическими объектами. Разгорелся нешуточный конфликт по поводу того, кто важнее: считающий уставки и команды для управления или передающий их на борт. Наконец, этот конфликт выплеснулся за борт институтского корабля: в ЦК было направлено письмо, дискредитирующее НИИ-4, чтобы показать, что в/ч 32103 все понимает не хуже его.

Как-то вызвал меня А.И. Соколов и взволнованно показал большое письмо, в котором приводилась резкая критика разработанного институтом КИКа: КВЦ — это показуха, НИПы расположены не оптимально (уже три закрыли и напрасно потрачены большие деньги), ряд измерительных средств утратил свое значение (СОН-2 и “Иртыш”), чем нанесен материальный ущерб; делалось много дополнительных замечаний. Когда я прочитал, Соколов спросил:

— Можно ответить? Пришло из ЦК КПСС и не анонимка, а за подписью генерал-лейтенанта А. А. Ветрука — начальника в/ч 32103.

Говорю:

— Можно, и неплохо. Авторы не знали идей, положенных в основу КИКа, поэтому много чепухи. Писал-то не Ветрук, он вообще техники не знает, а его правая рука — П. А. Агаджанов, но и он что-то сплоховал.

— Тогда садись и тут же подготовь ответ в ЦК.

Я быстро написал и отпечатал ответ. А.И. Соколов молча и внимательно прочитал его и буркнул:

— Цены ты себе не знаешь.

Это была первая и последняя открытая похвала Андрея Илларионовича в мой адрес. Не знаю, письмо ли сыграло недобрую роль или были какие-то другие поводы, но через некоторое время Ветрука освободили от должности. Генерал Соколов, предлагая в свое время на должность начальника в/ч 32103 при ее создании Ветрука — своего заместителя по политчасти, преданного ему во всех отношениях, рассчитывал, что он будет четко держаться фарватера института. Однако что-то не сработало. Сладок и соблазнителен плод самостоятельности и независимости. После Ветрука начальником стал очень умный и технически грамотный командир, бывший начальник штаба полигона Байконур, полковник А.Г. Карась. Он тоже “копал траншею” на отделение от института, но по-умному. Сейчас видно, что отпочкование в/ч 32103 от НИИ-4 было прогрессивно и дало начало рождению военно-космических сил. Отделение ее от НИИ-4 состоялось, но уже после моего перехода в НИИ-88, а до этого указанная тенденция создавала много неприятностей. Мне запомнился такой эпизод.

Генерал А.И. Соколов был на полигоне и проводил испытание ракеты. В институт внезапно приезжает с целью ревизии заместитель главкома РВСН генерал-полковник В.Ф. Толубко вместе с А.Г. Карасем. Они пробыли в институте три полных дня. Толубко придирчиво знакомился с деятельностью организации: задавал много вопросов, высказывал много претензий, но почти все они были нацелены на деятельность института, связанную с КИКом. Замглавкома, наконец, коснулся, как он думал, своего коронного вопроса:

— Почему вы создали НИП-14 в районе г. Щелково? Передаваемая с пункта информация будет приниматься в американском посольстве. Придется закрывать НИП, чем будет нанесен немалый ущерб.

Я почувствовал, что Толубко попал в ловушку, и спокойно ответил: — Товарищ генерал-полковник, разрешите подготовить проект письма в ЦК КПСС о необходимости закрытия НИПа-14.

— Почему в ЦК КПСС?

— Потому, что этот пункт создан по постановлению ЦК КПСС и Совета Министров СССР. И в нем конкретно указано назначение НИП-14 и, в том числе, прием секретной информации. Вам принести постановление? — предложил я.

Толубко внимательно посмотрел на меня, затем резко повернулся к Карасю и зло бросил:

— Вечно ты не умеешь готовить вопросы!

На этом разговоры о НИП-14 “завяли”, не “распустившись”. Пошли осматривать координационно-вычислительный центр. Сейчас, думаю, будут искать “показуху”. Я распорядился, чтобы показали отображение работы КИКа на большом цветном экране в полном объеме, и стал пояснять суть показываемого. Толубко внимательно выслушал и с ехидцей задал вопрос:

— А где тут “кирзовые сапоги”?

Он имел в виду анекдот, рассказываемый о ПВО, где на большом экране отображались самолеты противника, перемещающиеся с помощью солдат, получающих указания по телефону. А из-под экрана были видны кирзовые сапоги рекламируемой “автоматики”. Спокойно поясняю:

— Все, что вы видите на цветном большом экране: траекторию движения спутника, его перемещение, — все это рассчитывает ЭВМ-20, можете мне поверить. А вот НИП “заморгал” — начался прием телеметрической информации. Тут вступили в действие “кирзовые сапоги”, но они сидят в соседней комнате и по телефонной команде с пункта включают мигалку. Конечно, можно было бы автоматизировать и эту операцию, чтобы мигалку включали с измерительного пункта, но это те же “кирзовые сапоги”, однако более дорогие и ничего не прибавляющие к автоматизации отображения. На основе такого принципа отображения можно строить экраны на командных пунктах ракетных войск, чтобы следить за готовностью ракет и ракетной обстановкой.

— А еще говорят, что на КП ракетных войск не надо никаких экранов, — выразил Толубко кому-то свое запоздалое возмущение.

Дальше разговор пошел спокойно, по существу. Расстались мы удовлетворенные разговором. После этого Толубко стал ко мне хорошо относиться и в НИИ-88 звал уже просто Юра.

Таким образом, КИК рождался в бурных дискуссиях, поскольку многие конструкторы предлагали свои системы измерений, свои услуги, и налицо было столкновение различных интересов. Но созданный усилиями НИИ-4 командно-измерительный комплекс первого этапа ни разу не был причиной невыполнения космической программы.

В 1959 году первый заместитель начальника НИИ-4 по научной работе полковник Г.А. Тюлин переводится на должность директора НИИ-88, и на освободившуюся должность назначают меня. Таким образом, все вопросы научной деятельности института становятся предметом моей профессиональной ответственности. Мне нравилось новое назначение: оно соответствовало моим привязанностям и квалификации. В том же году выходит развернутое постановление правительства о создании космического корабля “Восток” и доставки на орбиту искусственного спутника Земли человека. В постановлении также содержалось поручение НИИ-4 как головному исполнителю разработать проект и создать КИК для обеспечения полета пилотируемых космических кораблей по околоземной орбите. Техническим руководителем проекта был назначен я.

Для решения указанной задачи использовались все средства, участвовавшие в управлении автоматическими ИСЗ, однако существенно расширенные и усовершенствованные. В ходе траекторных измерений применялись в расширенном составе радиолокационные станции “Бинокль Д”, “Кама Е” вместе с аппаратурой ПОЗУ, ПУВД и новыми информационно-логическими устройствами для автоматической передачи от ЭВМ-20 уставок на борт пилотируемого корабля с целью оперативного и своевременного его торможения при возвращении на Землю. Усовершенствованные командные станции МРВ-2М разрабатывались той же организацией, которая создавала их первые образцы. Телеметрическая информация передавалась с помощью систем “Трал” и БРС-1. Для связи во время полета с космонавтами в КИК была включена вновь созданная система “Заря”, работающая в коротковолновом и ультракоротковолновом диапазонах. Ее изготовил НИИ-695 (главный конструктор Ю.С. Быков). С целью дублирования передачи особо важных данных (пульса, частоты дыхания космонавта, времени включения тормозного двигателя, продолжительности его работы и др.) была разработана простейшая телеметрическая система “Сигнал”.

Для передачи телевизионного изображения космонавта применялась новая система “Селигер — Трал Т” разработки ВНИИ измерительной техники (главный конструктор Н. А. Россилевич) и ОКБ МЭИ (главный конструктор А.Ф. Богомолов). При функционировании системы использовался радиоканал телеметрической станции “Трал”, но с ограниченными возможностями: 200 строк и 10 кадров в секунду. В дальнейшем на кораблях “Восток” применялась усовершенствованная система разработки ОКБ МЭИ “Ястреб — Топаз 10” с четкостью 400 строк.

Была создана новая спасательно-поисковая и эвакуационная служба, включавшая в себя 20 самолетов ВВС Ил-14 и 10 вертолетов Ми-4, оборудованных приводными пеленгационными станциями УКВ-диапазона “Приток”, которые работали по передатчикам-маякам системы “Пеленг”, установленным на спускаемом аппарате и скафандре. К пеленгации спускаемого аппарата привлекались также радиолокационные станции ПВО, стационарные пеленгационные станции “Круг”, работающие в КВ-диапазоне. Антенны коротковолновых передатчиков-маяков размещались в стропах парашюта СА.

Образовали 7 парашютно-десантных групп из 3-4 человек каждая в составе врача и специалистов по оборудованию пилотируемых кораблей. Эта группа должна была десантироваться на месте приземления корабля с космонавтом, оказывать при необходимости помощь и держать связь через самолет с координационно-вычислительным центром.

В ходе работ было увеличено количество измерительных пунктов: созданы и оснащены новые НИП-9 (Ленинград), НИП-10 (Симферополь), НИП-11 (Тбилиси), НИП-12 (Колпашово), НИП-13 (Улан-Удэ), НИП-14 (Москва), НИП-15 (Уссурийск). Сеть этих пунктов, вместе с ранее развернутыми, обеспечивала надежную дублированную связь Земли с пилотируемыми кораблями с территории Советского Союза. НИП-10 в 1959 году был оборудован также большой параболической антенной ТНА-400 для дальней космической связи с космическими аппаратами, запускаемыми к Луне.

С целью контроля участков траектории космического аппарата, на которых производятся важные или динамические операции, как-то: выход КА на орбиту, коррекция его траектории и др., — в 1959 году был создан первый плавучий измерительный комплекс — тихоокеанская океанографическая экспедиция (ТОГЭ-4), состоящая из судов “Сибирь”, “Сучан”, “Сахалин” и связного корабля “Чукотка” для установки телеметрических приемных станций “Трал”. Были подготовлены и задействованы еще три корабля-сухогруза: “Долинск”, “Кегостров”, “Егорьевск”, размещаемые в момент пуска космических пилотируемых кораблей в Атлантическом океане и Средиземном море, т.е. в тех районах, над которыми происходит торможение корабля перед посадкой или вывод блоком Д космического аппарата на солнечную орбиту.

Развертывание командно-измерительного комплекса для осуществления полета человека на космическом корабле “Восток” проходило менее напряженно. Во-первых, имелась уже готовая структура работающего КИКа для обеспечения запусков автоматических ИСЗ, отработанная в эксплуатации. Во-вторых, имелся значительный опыт создания подобных систем. В-третьих, не было чувства новизны и неопределенности в математическом и техническом решении проблем. Если раньше все было впервые, существовали тысячи путей их решения, то теперь есть уже протоптанная тропа, и все внимание можно сосредоточить на новых измерительных средствах, на тренировках. Тренировались непрерывно: при запусках автоматических ИСЗ, во время летно-конструкторских испытаний баллистических ракет, запускаемых на Камчатку, трасса которых проходила над нашими НИПами. Однажды даже удостоились похвалы за это от главкома РВСН.

Как-то поздно вечером пускали ракету, и результаты измерения параметров ее траектории начали автоматически поступать к нам на ЭВМ. Их обработали в факультативном порядке для тренировки и получили точку падения ракеты в районе Читы. Результат странный, поэтому затаились и ждем. Вскоре по ВЧ с Байконура звонит мне возбужденный Г.С. Нариманов, который участвовал в испытаниях, и спрашивает:

— Вы случайно не определяли точки падения этой ракеты? Странно получается, ракета пролетела вроде нормально, но на Камчатку не попала.

— По нашим данным ракета упала в районе Читы.

— Не может быть? Я сам отслеживал полет ракеты по секундомеру на ночном небе. Двигатель отработал заданное время, — удивляется Георгий Степанович.

— Но мы проверяли свои исходные данные и результаты расчетов. Получается Чита, как ни крути, — отвечали мы.

— На следующее утро ракету нашли по нашим координатам в десяти километрах от Читы. Оказалось, была нарушена стабилизация ракеты, и она вращалась произвольным образом с работающим двигателем.

По поводу этого случая маршал М.И. Неделин на большом совещании сказал:

— Мы сидим на полигоне, ведем испытания, видим полет ракеты, но не знаем, где она упала, если не сообщат с места падения. А они сидят где-то за многие тысячи километров, в лесу под Москвой, и все знают. Вот это наука!

Такое неподдельное изумление маршала было лучшей похвалой нашей работе.

Все активно готовились к космическому полету человека. Тревожила мысль: не опередили бы американцы. В работе доходили до самопожертвования. Много полезной информации и опыта давали запуски экспериментальных пилотируемых кораблей “Восток” в автоматическом варианте: было выполнено 8 пусков.

Запомнился запуск в марте 1960 года. На корабле находилась собачка. Много народа собралось в КВЦ НИИ-4 и следило за пуском. Вдруг приходит информация: перед работой третьей ступени носителя -авария! Все встают, расходятся, сокрушенно вздыхая: “Жалко, собачка погибла”. А она действительно должна была погибнуть, так как с целью конспирации подготовки к полету первого человека на орбиту в случае нештатного падения экспериментального корабля или его приземления на чужой территории подрывался 10-килограммовый заряд тола. Для дублирования подрыва имелся еще взрыватель с часовым механизмом, настроенным на 64 часа после посадки.

Но тут приходит сообщение, что появились пеленги космического корабля. Они проходили через точку на карте, определенную путем баллистических расчетов. А это значит, что корабль цел и спускается на парашюте, в стропы которого заделана КВ-антенна. Взрыв почему-то не произошел, собачка жива, но должна погибнуть, на этот раз через 64 часа. Всеми овладело одно общее желание спасти ее. На Байконуре сформировалась группа специалистов-энтузиастов из 10 человек. На космодроме густой туман, им не дают вылета. В нарушение всех правил, рискуя жизнью, группа вылетает без разрешения в Красноярск. В Куйбышеве ищут двух системщиков, которые соединяли аппаратуру подрыва с бортовым комплексом корабля. Спецов в общежитии нет: они где-то на вечеринке. С помощью местного КГБ их находят и сажают в выделенный специально пассажирский самолет Ил-28. Летят в Красноярск. В Ленинграде разыскивают двух разработчиков системы подрыва. Министр гражданской авиации выделяет для них Ту-104 и тоже направляет в Красноярск.

Вся указанная группа специалистов в Красноярске пересаживается на самолет Ил-14, оборудованный лыжами и летит на север. Ей предстоит преодолеть расстояние более 1 500 км в северном направлении в необжитый район реки Подкаменная Тунгуска, где аварийно сел корабль “Восток”. С воздуха находят парашют. Не зная обстановки на земле, с риском садятся на лед реки и спасают собачку, которая около полутора суток находилась, привязанная к салазкам, в корабле с отстреленным люком при 45-градусном морозе... и была жива. Оказалось, при входе корабля уже со сброшенным обтекателем в плотные слои атмосферы обгорел основной электрический кабель, немыслимым образом оплавились и соединились его жилы, в результате чего была нарушена логика прохождения бортовых команд и отключилась система подрыва; была нейтрализована также и 64-часовая команда подрыва. Но когда специалисты копались в проводах и разминировали корабль, никто не ведал в каком состоянии находилась система подрыва, как спаялись провода, могло и рвануть. Видно Бог отважных любит. Вот какой энтузиазм владел всеми теми, кто готовил первый космический полет человека!

Перед НИИ-4 тоже стояла по-своему трудная задача. Его КВЦ должен был за 20 минут определить параметры орбиты корабля (или координаты места посадки корабля, если он не будет выведен на орбиту) и оповестить об этом весь мир. Но сделать все надо было точно и быстро, до предполагаемой посадки, которая должна была произойти через час после опубликования сообщения ТАСС. Полет первого космонавта в неизведанное должен был продолжаться всего один виток. При заблаговременном составлении коммюнике неожиданно возник вопрос, сообщать ли, что последние 4,5-5 километров до Земли космонавт будет совершать спуск вне корабля на парашюте. Катапультирование космонавта из корабля было предусмотрено для обеспечения безопасности человека при пожаре на старте и в начале полета носителя — на наиболее опасных по статистике участках траектории. При такой схеме посадки на землю космонавта американцы могут не засчитать наш рекорд, посчитав применение парашюта за аварийный исход полета. Для надежности большое начальство и С. П. Королев решили в коммюнике говорить, что космонавт сел на Землю в корабле. И мне было поручено следить, чтобы падкая на сенсации пресса нигде не проболталась. Секрет хранился в течение 28 лет, пока на нас не обрушилась “перестройка” со всеми ее последствиями.

С целью сокращения времени выхода в эфир сообщения ТАСС институтом по поручению начальства было подготовлено три варианта коммюнике. Первый — торжественный, рассчитанный на успех, где помимо сообщения об историческом полете добавлялись биография космонавта, его портрет, информация о повышении в воинском звании, присвоении почетных наград и т.п. Второй вариант содержал только одно сообщение ТАСС в случае невыхода корабля на орбиту и его приземления (или приводнения). Говорилось о неудачной попытке выведения КА, приводились район приземления (приводнения) космонавта, а также частоты, излучаемые радиомаяками корабля. Содержалось обращение к народам и правительствам с просьбой оказать содействие в поиске и спасении космонавта и возвращении его в Советский Союз вместе с кораблем. Третий вариант коммюнике содержал сообщение о трагической гибели первого космонавта. Все люди Земли должны знать имена своих героев.

Все варианты сообщения ТАСС были согласованы с ЦК КПСС, высоким руководством и С.П. Королевым, запечатаны в три конверта и отправлены в ТАСС, на телевидение и радио со строжайшим указанием вскрывать только один указанный конверт по команде, которая должна была поступить по кремлевскому телефону. В коммюнике на местах должны быть вписаны параметры реальной орбиты корабля или координаты района приземления космонавта (его приводнения). Понадобился только первый вариант. Остальные были собраны институтом и уничтожены. Мне приходилось сочинять проекты этих сообщений ТАСС для их обсуждения.

И вот наступил исторический день 12 апреля 1961 года. Первый человек проник в космос и совершил полет вокруг Земли, этим пионером оказался наш соотечественник, гражданин Советского Союза, Юрий Алексеевич Гагарин. Для нас праздник был двойным: впервые в мире была решена сложнейшая по тем временам техническая задача, и она была решена в нашей стране; мы были горды за нее, совершившую после исключительно тяжелой разрушительной великой освободительной войны исторический подвиг в международном масштабе, признанный всем миром. День этот стал международным праздником — Днем космонавтики.

НИИ-4 блестяще выполнил поставленную перед ним задачу. Разработанный им КИК действовал безукоризненно. Ведущие ученые и сотрудники института получили высокие правительственные награды. Я тоже удостоился большой чести. За разработку КИКа и обеспечение полета первого искусственного спутника Земли мне присвоили звание лауреата Ленинской премии. За разработку новой очереди КИКа и обеспечение полета первого человека в космическом пространстве по орбите вокруг Земли я был удостоен звания Героя Социалистического Труда. А 9 мая 1961 года мне, как первому заместителю начальника НИИ-4 по научной работе, присвоили воинское звание генерал-майора инженерно-технической службы.

Казалось, что я достиг вершины своих желаний. Мне всего 40 лет. Интересная работа, хороший коллектив. Я — доктор технических наук, у меня высокое положение, начальник ценит, относится хорошо и покровительственно, прикрывая надежно сверху и освобождая от административных забот. Лучших условий для работы и представить трудно. Семья устроена, живем в городке при институте. Трое детей: сын — Александр и две дочери — Мария и Татьяна, — благоустроены, чего еще желать. Казалось, что я прочно и надолго связал свою жизнь с институтом. Однако обстоятельства сложились иначе.

В середине 1961 года Г. А. Тюлин уходит с должности директора НИИ-88 на повышение — заместителем председателя Государственного комитета оборонной техники по ракетно-космическому направлению. Вскоре меня вызывают в оборонный отдел ЦК КПСС, и начальник отдела И.Д. Сербин совершенно неожиданно для меня, со свойственной ему категоричностью и строгостью, предлагает занять должность директора — научного руководителя НИИ-88. Я поблагодарил Ивана Дмитриевича как можно теплее за высокое доверие и мягко отказался, не желая менять столь хорошо сложившихся для меня условий работы в НИИ-4. Свой отказ я мотивировал так:

— НИИ-88 — это высококвалифицированная широкопрофильная научная организация с большим диапазоном решаемых задач, значительная часть которых достаточно далека от моих профессиональных возможностей. Кроме этого, я как человек военный привык к определенной форме взаимодействия с подчиненными мне сотрудниками, слишком простой с точки зрения гражданских специалистов, защищаемых профсоюзом. К тому же во всех моих аттестациях, хороших по существу, отмечается “либерализм”, недостаточная требовательность к подчиненным. Это не позволит мне оправдать высокого доверия.

Сербин был удивлен и возмущен моим отказом. По-видимому, он не привык к возражениям и не ожидал их. Уже нелицеприятным тоном Иван Дмитриевич окончил разговор:

— Идите и еще раз подумайте! Я еще Вас вызову по этому вопросу! Я встретился с Г.А. Тюлиным и некоторыми другими, хорошо мне известными, специалистами из НИИ-88, чтобы уточнить общую обстановку в институте, тематику, задачи и мою роль. После этого еще больше укрепился в своем решении отказаться от предложения. Через три дня в ЦК я более конкретно обосновывал свою позицию, чем вконец разгневал Сербина, и он, завершая разговор, резко заявил:

— Сейчас коммунисты, бросая привычное дело и налаженный быт, по призыву партии едут в деревни председателями колхозов. Вам же предлагают такое почетное назначение, а Вы еще берете на себя смелость отказываться! Идите и еще раз подумайте!

Вернувшись в институт, я решил в более убедительной форме изложить причины своего отказа в виде официального письма и направить его в ЦК. Писать, конечно, легче, чем возражать в лицо строгому начальнику, которого не случайно называли за глаза Иваном Грозным. А писать я умел. Быстро сочинил и отпечатал бумагу, в которой, с моей точки зрения, убедительно расставил все точки над и. Однако сразу отсылать письмо в ЦК почтой воздержался. Решил посоветоваться с умными людьми. Мне порекомендовали не спешить и выяснить, не подведет ли кого-нибудь мое письмо. Может быть, там наверху, уже все решили, и это письмо будет лишним, не к месту. Замполит института генерал-майор Д.П. Семенов прямо сказал, что он в свое время отказался от назначения, предлагавшегося ЦК, и теперь “15 лет, как кашляет кровью”. Поэтому я еще раз связался по телефону с Сербиным и попросил принять меня и выслушать. Он спокойным голосом ответил, что завтра не может, в четверг и пятницу — тоже, а вот в субботу, мол, приходи, поговорим. Воспользовавшись его занятостью, я тут же предложил прислать свои объяснения в письменном виде. Сербин резко оборвал меня:

— Ты все пишешь, тебе делать нечего! Ни в коем случае не присылай письмо, уничтожь его немедленно!

Все стало предельно ясным. Уже в четверг после заседания коллегии ГКОТ, куда я был приглашен на рассмотрение вопроса, связанного с космосом, министр госкомитета Л.В. Смирнов задержал меня и ознакомил с решением ЦК КПСС о моем назначении директором-научным руководителем НИИ-88 ГКОТ.

— Сдавайте дела в своем институте и приступайте как можно скорее к исполнению новых обязанностей, — заявил он кратко. Затем проинформировал меня об обстановке в госкомитете и институте, указал на важность новых его задач как головной организации отрасли и сложность их решения. Выразил надежду на то, что НИИ-88 справится с такой ролью, прежде всего в исследовании и обосновании перспектив и рациональных путей развития ракетной и ракетно-космической техники, проведении серьезной научной и объективной экспертизы всех поступающих от главных конструкторов проектов и предложений, касающихся новых разработок и модернизации существующих изделий. Отметил необходимость развития научных исследований в области аэродинамики, прочности и динамики в обеспечение практических разработок баллистических ракет и космических объектов в конструкторских бюро отрасли.

С этим кратким, но важным напутствием я покинул кабинет Смирнова и направился в НИИ-4, чтобы обдумать свое новое положение. Вечером позвонил Сербин и полушутливо спросил:

— Придешь в субботу? Пропуск заказывать?

Ничего не оставалось, как ответить:

— Раз есть решение ЦК, буду работать, как полагается!

— Ну, то-то, — закончил он разговор.

На следующий день, а было это в июле 1961 года, начались хлопоты, связанные с переходом в новую организацию — НИИ-88.