Сейчас он не помнит, как начинался тот понедельник — 24 октября 1960 года: как проснулся, с кем говорил, что думал и на что надеялся. Кто же мог знать, что такой будет день... Он разминает сигарету, прикуривает и, выдыхая дым, тихо говорит:

— Тогда эта дурная привычка спасла мне жизнь...

Виктор Иванович долго молчит. Нелегко ему и мысленно возвращаться в тот октябрь...

Шла подготовка ракеты к пуску. День клонился к вечеру. Ждали: солнце сядет, будем пускать. В это время хорошо наблюдать.

Он сидел на стуле неподалеку от старта. Завершалась проверка бортовых систем. Все механизмы вывели на «0». В автобусах с контрольной аппаратурой, что стояли в стороне, под козырьком, трудились инженеры с его «фирмы».

Накануне были сбои в одной из систем, Кузнецов предложил перенести пуск, но его уговорили продолжать работы, настаивали, ссылались на сроки. Согласился, уступил и вот теперь корил себя. Скрытое чувство беспокойства подкрадывалось к нему, рождая неудержимое желание закурить. Стрельнул у кого-то папиросу и поспешил к автобусам. Резкий шум заставил оглянуться. Стена огня загородила ракету. В первый момент ему показалось, что горит заправщик, но случилось куда более страшное: заработала вторая ступень, потом — взрыв. Многие его товарищи погибли в тот осенний день...

Не успел перешагнуть порог гостиницы, как его вызвали к телефону. Звонил Хрущев.

— Что у вас произошло? — Голос тревожный, раздраженный.

Кузнецов объяснил.

— Почему вы и другие были на площадке? — Второй вопрос.

— Идут испытания, — ответил, — Мы — конструкторы и обязаны быть там.

Хрущев возразил, излил свой гнев, а в конце сказал, что на Байконур вылетает Брежнев.

Кузнецова назначили председателем технической комиссии. Трое суток он не сомкнул глаз в бесконечных проверках, спорах и согласованиях. Две пачки «Казбека» в день стали нормой.

Брежнев не вник в ситуацию. Он сидел в своем номере в пижаме и постоянно требовал Кузнецова: «Москва ждет заключения. Не копайтесь в деталях, несколько общих положений — и все...»

Были намеки, что Кузнецов, мол, счастливчик. «О каком счастье говорит этот уверенный в себе человек с лохматыми бровями?» — недоумевал Кузнецов. Он пытался улыбнуться, но улыбки не получалось, была гримаса боли и горечи. В ушах все еще стоял пронзительный звук, а перед глазами — огонь и беззащитные люди. Кто ответит за их жизни?

Виктор Иванович не любит вспоминать тот черный понедельник. Но от других я слышал, что, не разбираясь в сложных вопросах техники и проявляя полную некомпетентность, Брежнев легко подхватывал случайные версии и предлагал включить их в выводы комиссии, терзал невинных и назойливо повторял: «Скорее, скорее». Для Кузнецова настали дни прозрения. Он с ужасом увидел, что высокопоставленные лица могут лгать, льстить, заискивать, хитрить и угрожать.

Рабочее сердце

Годы двадцатые, тридцатые, сороковые, послевоенное время и наши дни... Каждое десятилетие выстраданное, натруженное. Сколько радостей, сколько тревог! И сейчас, оглядываясь на прошлое, он вправе сказать, что от бед и трудностей не бегал, был строг к себе, не искал легких удач.

Рассказывает он не спеша, но увлеченно, стараясь как можно точнее называть имена и даты. В его голосе, в глазах, в манере держаться нет вычурности, желания возвысить себя. И, упаси бог, преуменьшить заслуги и важность дел других.

«Кинь добро назад, очутится впереди». Эта народная мудрость досталась ему в наследство от деда. Его он никогда не видел и знал лишь по рассказам отца. Судьба дарила Ивану Александровичу многое: был лесничим, агрономом, познакомился и подружился с Н.И.Вавиловым, работал на конном заводе в бывшем имении генералиссимуса Суворова, фабрике огнеупорного кирпича в Боровичах... Память хранит день, когда Виктор помогал отцу запустить купленный кооперативом за границей «Фордзон». Трактор казался чудом, весь город сбежался смотреть, как катил он по улицам.

Однажды отец сказал: «Сынок, новой истории нужны новые люди, не теряй зря время, учись, поступай на планово-экономический факультет». Поступил. Но через два месяца институт бросил. Тянуло его к технике, к рабочей профессии. С постоянной работой было трудно. Обивал пороги биржи труда и каждый раз слышал: «Нет». Кое-как устроился подручным мастера на большой промышленный комбинат электромонтером. В короткий срок получил высший разряд и был назначен бригадиром. Бригада большая, все «старики», а бригадиру не было и восемнадцати.

— Первое время казалось, — улыбается Виктор Иванович, — сыт, работаю, мыслю — это главное. А потом понял: без знаний результативных идей не бывает...

Это и привело его на рабфак, где готовили для химико-технологического и автодорожного институтов. По-настоящему не привлекал ни тот, ни другой. Он занимался радиолюбительством, собирал схемы, делал приемники, хорошо разбирался в электротехнике. Однажды попалось на глаза объявление: приглашает политехнический. «Это по мне», — решил и разрубил узел сомнений.

На энергомашиностроительном факультете его определили на специализацию «котлы». Это посложнее и интереснее, чем дизели, которые он познавал «руками». Учился только на пятерки — отменная память и аналитический ум.

В нашем многоликом и сложном мире, для того чтобы найти себя, а тем более состояться как ученому с мировым именем, мало быть талантливым от природы. Надо еще, чтобы не оставляла удача. И в этом смысле Кузнецову повезло еще в юности. Не потому, что начался «авиационный бум» — рекорды, перелеты, рост скоростей и высот. Все решил счастливый случай с объявлением: «Окончивших два курса и любящих математику декан инженерно-физического факультета профессор А.Ф.Иоффе приглашает во вновь создаваемую группу «Расчет и конструкция летательных аппаратов». В число отобранных 14 человек попал и Виктор Кузнецов.

— Иногда говорят: у математиков и у физиков свой склад ума. Это неверно. В каждой решаемой задаче важен конечный результат. И коль такой получен, его ценность нисколько не снижается от того, как к нему пришли: теоретическим путем или экспериментальным. Либо сочетая то и другое...

Я слушаю рассуждения Виктора Ивановича и думаю: а ведь в этом, пожалуй, и есть стержень конструкторской школы академика Кузнецова. Он умеет исключительно точно формулировать проблему, ее физическую сущность и обрисовать возможную математическую модель. А главное — исследовать вопрос «до дна». Так он работает сам и увлекает сотрудников. Зарплату, звания, степени и прочее он считает вторичным. И в чем-то, наверное, прав... Во всяком случае, без научной и человеческой честности (как убежден он сам) «высоких орбит не бывает».

...Днем лекции, ночами работа в аэродинамической лаборатории — дирижабли, самолеты, вертолеты, или, как говорил профессор Е. Л. Николаи, «механика в общем смысле этого слова». Практика, защита дипломного проекта и приказ по заводу: «За высокий технический рост назначить старшим инженером с окладом...» Товарищи шутили: «Хорошо быть высоким, за это и должность высокую дают, и зарплату».

С 1938 года занимается Виктор Иванович гироскопами. Делал стабилизатор управления огнем для крейсеров «Киров» и «Максим Горький», конструировал бомбовый прицел, решал сложные задачи теории гировертикали.

Только ли «зубры»?

Как рождаются новые идеи? Оказывается, весьма обычно. «Проверяешь документацию, отработанную конструкторами, и здесь уже как на ладони видно — что можно было сделать лучше. Вот и предлагаешь, как избавиться от некоторых, незначительных на первый взгляд, недоработок, — поясняет Виктор Иванович и, видя мое удивление, добавляет: — Это лишь один из вариантов. Прежде чем воскликнуть «Эврика!», нужно проделать много черновой работы. Сто неудач на одну удачу, иногда целая жизнь на единственный результат. Чаще бы об этом вспоминать!..»

Работая на заводе в лабораторно-исследовательском отделе, он пришел к мысли, что можно сделать быстро относительно простую гировертикаль. Своими соображениями поделился с коллегами. Кто-то отмахнулся сразу, кто-то пожал плечами: «Упрощаешь, это дело для «зубров». «А почему только для них?» — не удержался от наивного вопроса, но ответа не получил. И вдруг вызов в дирекцию.

— Кто подсказал вам эту мысль? — Директор вопросительно посмотрел в серые добродушные глаза молодого инженера, как бы стремясь еще раз убедиться, что это заманчивое предложение родилось именно у этого худощавого, высокого парня, который недавно пришел на завод.

— Логика.

— Что тебе нужно, чтобы эту логику осуществить? — Разговор принимал серьезный деловой оборот.

— Узлы и детали от орудийных приборов, три-четыре механика и два конструктора, чтобы сделать чертежи.

— Дадим! Иди и работай...

Через неделю вызывают:

— Что успел сделать?

— Ничего, — пожимает плечами.

— Как ничего? А сколько тебе надо времени?

— Месяца четыре как минимум, — отвечает.

— Управишься и за два.

Легко считать за других. Такие разработки делают годами. Работали допоздна без выходных, без отпусков. Уходя с территории, сдавали пропуск, а взамен получали паспорт. Однажды на проходной его завернули:

— Вот тебе, Кузнецов, талоны на еду, вот ключ от комнаты, там есть столы и койка. Пока не сделаешь, жить будешь на заводе...

Три месяца «заключения» пролетели одним долгим днем. Приборы вывозили с завода ночью. Холодный осенний дождь стучал по брезенту, который скрывал творение Кузнецова. На Балтийском заводе ждал буксир. После погрузки — курс на Кронштадт.

Кожух, в котором размещалось гироскопическое устройство, смахивал на барабан. Причаливают к крейсеру промокшие и замерзшие и слышат крик боцмана: «Музыкантов привез». Сверху категорическое: «Не тех привез, назад». Потом разобрались, обогрели, накормили. Установку смонтировали за пять дней и сразу же пошли на стрельбы. Оценили работу приборов по высшему баллу.

Потом были командировка на Черноморский флот, телеграмма «Срочно прибыть в Москву», разговор у председателя Совнаркома о создании специального гироскопического института и назначении руководителя.

Моряки высказались за Кузнецова. Знали его и в штабах, и на флотах. По делам и выступлениям. Блестящее знание предмета, ум, эрудиция делали его лекции захватывающими.

На том совещании все сошлись на его кандидатуре, но сам Виктор Иванович считал иначе и своим отказом вызвал не удивление, а сочувствие. На Кузнецова смотрели с откровенным испугом: «Кому посмел возражать!» Такое было редкостью. Молотов стукнул кулаком по столу — да так, что треснуло стекло — и обрушил свой гнев на тех, кто «предложил мальчишку».

Виктор Иванович вернулся в Ленинград, оформил командировку на корабли и убыл на крейсер «Максим Горький». А вслед за ним прибыл посыльный и прошептал растерянно: «Вас требуют». Последняя ночь прошла без сна: какие только мысли не терзали его. А разговор получился таким: «Почему вы здесь, а не в Москве? Если ночным поездом не уедете сами, завтра отправим в вагоне с решетками на окнах. Но в другую сторону...»

Зона опасности

Октябрь 1940-го. Командировка в Германию. С трудом подобрали на спецскладе темный костюм на его рост, выдали шляпу, галстук, шелковую рубашку и пять марок на расходы. В небольшой фибровый чемоданчик положил русско-немецкий словарь, две упаковки «Казбека», еще кое-что по мелочам.

Началось путешествие с приключений: когда поезд подходил к границе, в вагон вошел мрачный человек, на рукаве которого краснела повязка со свастикой. Обвел бесцветными глазами сидящих в купе и потребовал подписать какую-то бумагу. Кузнецов отказался. С помощью словаря пытался объясниться с несговорчивым немцем, но безуспешно.

Потом выяснилось, что провозить можно только две пачки папирос, а остальные необходимо «сдать, в пользу рейха». Кузнецов отказался «жертвовать», развернул упаковки и стал отрывать набивки с табаком от мундштуков.

Глаза немца сузились, а на лице появилась гримаса растерянности. Он резко повернулся и вышел.

...Группе инженеров, в которую входил Кузнецов, надлежало принять приборную оснастку для закупленного крейсера. Сделать это требовалось быстро, как говорили, «по короткой цепочке», ибо время было тревожное и о том, как пойдут дела завтра, никто предполагать не мог.

Принимали приборы управления стрельбой, зенитные пушки, орудийные посты и даже комплекты посуды. Вот с ними и вышел казус. На каждой тарелке, чашке стояла свастика. Ни смыть ее, ни сцарапать. Вот и решай, как поступить? Кузнецов предложил проверить надежность укладки. Ящики с посудой трясли и бросали. Он надеялся, что от тарелок и чашек останутся лишь одни черепки, и потому согласился взять.

Стабилизированные посты грузили на лесовоз. Предстояло отправить четыре 27-тонные махины, а судно брало только две.. Кузнецов принял решение из четырех погрузочных ферм взять только одну и за счет этого «втиснуть» все посты на один лесовоз. Интуиция подсказывала: нельзя терять время.

Да, «в воздухе уже пахло грозой», и, хотя немцы держались корректно, истинные свои замыслы тщательно скрывали. На приемах — улыбки и тосты, в переговорах по новым заказам — неимоверно долгие сроки.

Все-таки главное сделали, отправить успели...

Великая Отечественная война — новая боль и страдания. Враг топчет советскую землю, пылают города и села, армия, неся большие потери, в ожесточенных боях отходит на восток, а он по другую сторону фронта, в самом центре фашистской Германии.

Первые десять дней группу советских инженеров держали в лагере. На одиннадцатые сутки всех вывели из бараков, построили и повели со стражей по бокам. Куда, зачем — никто не знал. Много позже станет известно, что Советское правительство заявило: германский посол будет выпущен из страны только после того, как будут возвращены все наши.

Их погрузили в спецпоезд и повезли в Югославию. Потом поезд направился на границу с Болгарией. Когда доехали до Софии, появилась надежда: «Братушки помогут». Но ночью повернули обратно, увеличив охрану поезда. Кузнецов решил бежать и прорываться в Россию. Его удержали.

Поезд то трогался и медленно полз минут двадцать — тридцать, то останавливался часа на полтора и двигался опять. Кузнецова не оставляла одна сжигающая мысль: неужели не вернут, завезут куда-нибудь, расправятся, а потом объявят о крушении поезда. Война...

Утром прибыли в Турцию, дальше — стоп, железнодорожный путь разобран. Конвой, чужая непонятная речь, попытки консула ускорить решение бесконечных вопросов. И снова медленное движение навстречу надежде... В августе 41-го они вернулись на Родину.

...Из Ленинграда сразу в Кронштадт. Фашисты рвались к Ораниенбауму. «Марат» и «Октябрьская революция» дали несколько залпов из своих 12-дюймовок. Взрывы выворачивали сосны, оспинами воронок терзали землю. Танки остановили.

Кузнецов искал свое место на войне, просил оставить на флоте, но в Москве распорядились иначе. Возвращался в столицу, когда гитлеровцы перерезали Октябрьскую дорогу. Собирая вещи, увидел, как в сумерках на стене белеет портрет Ленина. Подошел ближе. Родное, знакомое до мельчайшей морщинки лицо внимательно смотрело на него с портрета. Вспомнился Маяковский: «Ленин и теперь живее всех живых...»

— Чем пришлось заниматься? Разным. Делал управляемый по радио самолет, прицел для истребителя, обруч со взрывчаткой для «окопной войны», танкетки, управляемые по проводам, оружие для флота, занимался зенитками...

От себя добавлю: в ходе испытаний системы стабилизации танковой пушки он сам садился за рычаги и вел боевую машину. И это — «проверю сам» — у него, как говорится, в крови.

Цветущий май 1945-го. Весна! Победа!..

Виктор Иванович ехал с сопровождающим на военный вещевой склад, не совсем понимая, что же его ждет впереди. Ему выдали офицерскую форму — гимнастерку, шинель, сапоги, фуражку, ремни, погоны майора, кобуру с пистолетом, две обоймы в придачу, — и документ, в котором среди прочего было записано: «Предъявителю сего оказывать содействие».

И вот она, новая встреча с Германией. Берлин лежал в развалинах, черный и обожженный. Кузнецов попал на те заводы, где бывал до войны, и удивлялся: выдержали, стоят, как и раньше! Встречал знакомых специалистов, кто-то узнавал его, иные — нет. Его интересовали приборы управления для ракет «Фау-2». Найденное мало чем отличалось от того, что уже было известно, но кое-что его заинтересовало.

В августе — вторая командировка с тем же заданием, только теперь погоны на нем были полковничьи. Когда ехал на аэродром, услышал по радио, что американцы сбросили на японцев атомную бомбу. Подумал: «Такого оружия люди еще не знали. А есть ли оно у нас?..»

На Центральном аэродроме готовили к вылету Ли-2. В самолете познакомился с С.П.Королевым и В.П.Мишиным... В Германии встретился с М.С.Рязанским, Н.А.Пилюгиным, Б.Е.Чертоком, Л.М.Гайдуковым. Г.А.Тюлиным. В составе специальной технической комиссии занимался немецкой ракетной техникой. Досадовал; «Где-то делают новые корабли, а я должен возиться с фашистскими «Фау».

— Чем увереннее идем мы по космическому пути, — говорит Виктор Иванович, — тем чаще я вспоминаю дни многолетней давности и наши долгие беседы с Сергеем Павловичем Королевым. Он уже тогда видел будущее ракетно-космической техники. У этого человека было удивительное умение сравнивать, обобщать и критически осмысливать любую информацию. И это характеризует его не только как инженера. Такой человек не будет лгать ни себе, никому...

Летели недели и месяцы, работа технической комиссии продвигалась, хотя сбежавший к американцам Вернер фон Браун, другие «отцы» немецкого ракетостроения, да и сами союзники сделали все, чтобы лишить нас технической документации и полностью готовых образцов «Фау».

Наступил 1946 год. Надолго запомнился Виктору Ивановичу Кузнецову один из дней нового года, ничем не примечательный для одних и достаточно важный для других, хоть и немногих. День этот был и останется навсегда началом новой жизни, гранью между тем, что было, и тем, что будет. Академиком он еще не стал, но в кругу прибористов и специалистов по системам управления его имя окружали глубокий авторитет и уважение. В 1946-м Кузнецова назначили главным конструктором и руководителем большого коллектива разработчиков.

Примерно в то же время начал действовать Совет главных конструкторов. Он включал шестерых: С.П.Королев (сама ракета), В.П.Глушко (двигатели), В.П.Бармин (наземные средства обеспечения старта), В.И.Кузнецов (командные приборы), Н.А.Пилюгин (системы управления полетом ракеты), М.С.Рязанский (радиоуправление). Виктор Иванович был реальным лидером в тех научных и технических направлениях, которые закладывались при организации конструкторского бюро. С годами тематика расширялась, становилась разнородней, а компетенция лидера в каждом из направлений оставалась высокой. И это, наверное, главный признак настоящего ученого.

КБ выросло в научно-производственное объединение. Для устойчивости коллектива, кроме чисто организационных, большое значение имело заложенное Кузнецовым твердое нравственное начало: «Склок и интриг у нас не будет». Так оно и получилось.

Вокруг нового направления Кузнецов сформировал весьма работоспособный коллектив. Многое тогда было сделано впервые: и в теория, и в практике. Начали функционировать уникальные стенды для экспериментальной проверки рождающихся идей. Фундаментальный подход и комплексное решение задач создания точнейших и чутких гироскопических приборов в тот период во многом определили свое время и были вехами в области автономных систем управления.

Не уходя в нейтральные воды

Испытательный полигон Капустин Яр. Первые пуски ракет. Всякое случалось. В начальный период не все шло гладко. Представитель Комитета госбезопасности генерал И.А.Серов навязчиво задавал один и тот же вопрос: «Почему такой разброс?» Кузнецов объяснял: «Учимся, разбираемся, исправляем ошибки». «Чьи ошибки?» — допытывался генерал. «Свои», — отвечали ему.

Траекторные измерения делали с помощью кинотеодолитов, результаты во многом зависели от погоды. Метеосводку докладывал синоптик Пинус, начиная обычно с района Бермудского треугольника. Там все было ясно, но чем ближе к Волге, тем больше путаницы и неопределенности. Это раздражало. Заместитель председателя Государственной комиссии Д.Ф.Устинов предложил альтернативный вариант: «Надо расспросить старожилов. Старики умеют чувствовать погоду. Кто даст точный прогноз, тому пообещать премию».

Старики оказались хитрее Госкомиссии: одни предвещали непогоду, другие наоборот. Кто-то всегда угадывал, а премию они делили между собой.

Каждую ночь докладывали Сталину о ходе работ. Тот обожал ночные доклады, выслушивал, выдерживал паузу, а потом многозначительно говорил: «Надо проверить, чем вы там занимаетесь». Сталин упрямо требовал копировать «Фау» и недоверчиво относился к стремлению Королева сделать свою ракету.

...Байконур. Работа над знаменитой «семеркой»...

Летом изнуряющая жара, суховеи. Вода привозная, выдают по два литра на человека — хочешь умывайся, хочешь пей. Зимой холодные, пронизывающие ветры, от которых никуда не укрыться. Лица красные, шелушатся, на зубах скрипит песок.

...Первая спичка фыркнула и погасла, вторую затушил ветер. Озябшими пальцами Кузнецов достал из коробка сразу три и прикурил. Подошел Королев:

— Завтра не должно быть сбоев.

— Их не должно быть уже сегодня, — закашлял от дыма.

— Я тебя не виню. Чертовски хочется, чтобы все получилось...

— Мне тоже.

Они мало разговаривали, как, впрочем, и всегда, но оба чувствовали, что думают об одном и том же.

— Ты представляешь, до чего додумались в Москве! Считают, что своими усовершенствованиями мы портим ракету. Их бы сюда...

Королев посерьезнел, выругался в сердцах и тихо добавил:

— Хотя бы один пуск провели...

Композитору, дирижеру, солисту необходим слух, без этого он не состоится как музыкант. А без чего не может состояться конструктор?

Задаю этот вопрос Виктору Ивановичу и жду.

— Я не раз размышлял над этим. И каждый раз вспоминаю академика Алексея Николаевича Крылова и его суждение: хорошая идея — это лишь пять процентов успеха, девяносто пять — это умение работать подметками...

И льется рассказ о замечательном корабеле, который был консультантом на заводе, где работал Кузнецов. Алексею Николаевичу было в ту пору уже немало лет. Однако он оставался исключительно пунктуальным, обязательным, требовательным к себе и не хотел лишь формально числиться при деле. Математиком он был отменным, превосходно разбирался в теории гироскопов. Кузнецову вменялось в обязанность придумывать для академика сложные задачи.

Он встречал его, вел в лабораторию. Там они усаживались напротив друг друга, Кузнецов говорил, Крылов слушал и записывал в школьную тетрадку с косыми линейками. Потом он уходил и в назначенный день приходил снова. Кузнецов начинал рассказывать. «Вы об этом говорили в прошлый раз, — прерывал его Алексей Николаевич. — Вот расчеты». В его тетрадке было полное решение задачи. При этом Крылов никогда не пользовался логарифмическими и тригонометрическими таблицами, а все выводил сам. В горячих дискуссиях рождались замыслы. «Идея, даже самая гениальная, умрет, если ее не будут настойчиво пробивать», — убеждал он своего молодого коллегу.

— Жизнь многократно подтверждала правоту слов Алексея Николаевича, — говорит мой собеседник. — Надо уметь убедить начальство, что твоя идея важна, перспективна, выбить для ее реализации деньги, людей, организовать производство. На это не все способны, а Сергей Павлович Королев был именно таким человеком... Без настойчивости в любом деле трудно ожидать результата. Согласитесь, есть башковитые парни. Идей у них — полна голова, и все настоящие, нужные. Но... Чуть дойдут до первой «стенки», пусть даже шаткой и ветхой, опрокинуть ее пара пустяков — останавливаются, руки опускают, мол, объективные обстоятельства, против них не попрешь... И ржавеют самые распрекрасные идеи в их умных головах.

Виктор Иванович смотрит на меня и добавляет: «Однако не следует думать, будто талант что-то второстепенное. Но главное — работать...»

«Холодная война» раздвигала свои фронты. Стране нужно было создать «длинную руку», чтобы горячие головы за океаном понимали, что их провокации и «лихие замыслы» не останутся безнаказанными. Возможны были три пути: межконтинентальная ракета, беспилотный самолет дальнего действия и ракетные подводные лодки.

Межконтинентальную баллистическую делали под атомный заряд. Предполагалось, что ракета должна нести «головку» массой пять тонн (такой вес заказали физики). Под этот полезный груз и сделали конструкцию, которая получила название «семерка». Потом оказалось, что атомная головка большого тротилового эквивалента будет весить примерно полторы тонны.

В те годы Королев загорелся идеей спутника. В его конструкторском бюро был разработан проект «пэсика» — простейшего спутника. Однажды на Совете главных конструкторов он изложил свой замысел. В ответ суровое молчание. О каком спутнике может идти речь, когда с ракетой не все шло гладко?! Стали высказывать сомнения. Королев убеждал, однако сломить сопротивление не смог.

Он закрыл обсуждение, но когда все приглашенные разошлись, собрал шестерку Главных конструкторов в своем кабинете и продолжил разговор. Вот здесь-то и сыграли свою роль его настойчивость и умение пробивать идею. В тот день было подписано письмо в ЦК.

...Казахстанские степи и район Байконура для будущего космодрома выбрали не случайно. Поначалу были планы построить пусковые комплексы в более обжитом и цивилизованном месте. Прорабатывался вариант Кубани, но тогда возникали сложности с расположением радиолокационных станций управления.

На одном из совещаний Д. Ф. Устинов задал Кузнецову вопрос: «Можно ли создать точную и надежную систему без радиосредств?» И добавил: «Ответьте честно, в состоянии ли вы сами сделать такую систему? Может, надо привлечь другие конструкторские бюро?» Виктор Иванович ответил: «Мы, моряки, привыкли, что для спокойного плавания нам нужно иметь семь футов под килем. Сделаем с нужным запасом надежности и управимся сами».

Его поддержал Хрущев: «Я давно знаю Кузнецова, ему можно доверять». Так на первой межконтинентальной баллистической ракете появилась инерциальная система управления, созданная в КБ Кузнецова.

От Спутника-1 до «Энергии»

Запуск первого спутника, полет Гагарина, старты лунных ракет, рейсы к далеким планетам, многоместные «Восходы» и «Союзы», орбитальные станции «Салют» и «Мир», универсальная транспортная ракетно-космическая система «Энергия», орбитальный корабль «Буран»... Трудно перечислить все этапы и работы, связанные с покорением космоса, в которых принимал участие академик Кузнецов.

— Науку называют искусством возможного. Наверное, это так и есть, но то, что происходит в космической науке сегодня, едва ли казалось возможным еще вчера? — задаю вопрос.

— Нам казалось, — он улыбается и добавляет: — Вот так, год за годом, виток за витком идем от невозможного к возможному...

Он рассказывает о том, как усложнялись «его системы», как надо было опережать время, и они его опережали, а годы, отступая в прошлое, серебрили виски, расшатывали нервы, спазмами сжимали сердце. Когда праздновали победы, он «исчезал» в отпуск, сам садился за руль и отдавался любимому увлечению — снимал фильмы для себя.

Виктор Иванович умеет доступно и образно говорить о сложных технических проблемах. О том, что наведение на старте должно быть очень точное, что при полете ракеты вдоль каждой из осей измеряется ускорение, что сигнал с акселерометров интегрируется: чтобы получить информацию о скорости и координатах, что эти и другие данные поступают в ЭВМ, обрабатываются, и затем уже машина выдает команды на управляющие рули. Так осуществляется угловая стабилизация и ориентация ракеты.

Однако это лишь кажущаяся простота. Космические скорости огромны. Первая — 28 тысяч километров в час. Измерять же необходимо с точностью до сантиметров. А перегрузки! Приборы, которые стоят на ракете, должны измерять усилия с точностью 10^-6-10^-8. Столь точных «весов» и у химиков-аналитиков нет. Добавлю: в ракетно-космической технике имеют дело с огромным диапазоном шкал.

— Иногда в зарубежной печати появляются публикации о наших технических возможностях, — замечает Виктор Иванович, — в которых ставятся под сомнения наши достижения в точном приборостроении. Это голоса дилетантов. Серьезный ученый или инженер такого не скажет. Они понимают, что сделанное нами в этой области превосходит мировые стандарты, а если сказать точнее — аналогов не имеет...

На востоке есть легенда: человек вдруг повстречал свою судьбу и не узнал ее, ибо у судьбы было «семь ликов». Рассказываю ее Виктору Ивановичу и спрашиваю: каким видится ему лик его судьбы? Он отвечает не сразу, бросает взгляд на фотографии разных лет, лежащие на столе:

— Мне приходилось бывать в самых разных географических точках, попадать в штормы и под бомбежки, вырываться из кромешного огня, падать в самолете, встречал я, и немало, очень отважных людей, завидовал им и восхищался ими. Но сегодня мне одним из самых мужественных и отважных представляется, как это ни странно, Антон Павлович Чехов, скромный и талантливый человек, который никогда не брал в руки ни ружья, ни шпаги, ни дуэльного пистолета, но каждый день просто и настойчиво «выдавливал из себя раба». Вы понимаете, что за этим?..

Наш разговор переходит в русло проблем человеческих, которые особо обострились сегодня.

— Мы все ругаем и корим тех, кто вчера, в период всеобщего самообмана, являл воинствующую некомпетентность, запрещал, тормозил, мстил непокорным... Это нужно. Но не пора ли за все, что делается сегодня, отвечать сегодняшним, не уходя в «нейтральные воды»?..

За беседой и чашкой кофе время летело незаметно. Возвращаясь домой, я расшифровывал свои стенографические записи и размышлял о «семи ликах» судьбы Виктора Ивановича Кузнецова. Если разобраться, чтобы быть хорошим конструктором и ученым, достаточно иметь врожденный талант, упорство, мужество, здравый смысл, порядочность — в общем, не так уж мало. Проблемы в другом: все это должно быть собрано в одном человеке. И когда это случается, удача приходит не только к самому обладателю всех этих достоинств, но и к людям, работающим с ним рядом.

У каждого времени свои приметы, как и в жизни каждого человека, свои душевные отметины. Я говорю о времени не как категории абстрактной, а о конкретных периодах, днях, датах, свершениях. И о человеке как творце дел нынешних и минувших. Многое, ставшее историей, хранит память дважды Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственных премий СССР, академика Виктора Ивановича Кузнецова, ведь судьба одарила его причастностью к стольким событиям. Но вот как порой получается: отлично знаем, что именно в нашей стране, нашими людьми начат дерзновенный штурм космоса. И ведь у каждого из тех, кто стоял у истоков этого великого, в сердце отложено такое, что до конца дней не забудется. Но это они почему-то затаивают, своим детям и внукам редко выкладывают. Стесняются вроде...

...Бывая на Байконуре, наблюдая за стартом космических ракет, будь то «Союзы», «Протоны» или «Энергия», я всегда вспоминаю слова Виктора Ивановича: «Ракета уходит не ввысь, она нацелена в определенную точку и летит по строго заданному маршруту».

Полковник М. РЕБРОВ