В последнее время появился ряд книг и мемуаров о космической эпопеи СССР и о С.П. Королеве. Это в первую очередь очень хорошая книга Я. Голованова о Королеве; книга Б. Чертока «Ракеты и люди»; мемуары К. Феоктистова, дневник Н. Каминина и другие книги. В этих книгах на мой взгляд некоторые события и описания ситуаций поданы с недостаточной глубиной и иногда не совсем правильно. По этой причине я счел необходимым изложить свой взгляд на события тех лет, непосредственным участником которых я являлся. Этот мой взгляд в ряде случаев существенно отличается от оценок перечисленных авторов и может оказаться полезным для будущих историков. Именно поэтому я решился на публикацию материалов о событиях тех лет. При этом я допускаю, что приводимые здесь сведения и суждения в некоторой степени могут быть излишне субъективными.

С 1957 года я работал в ИАТ АН СССР в отделе члена-корреспондента АН Петрова Б.Н. и занимался разработкой различных сканирующих обзорно-поисковых систем, в том числе — оптико-электронными системами сканирования поверхности Земли и системами ориентации космических аппаратов. Я уже долгое время был знаком с академиком Сергеем Павловичем Королевым, так как выполнял целый комплекс работ для ОКБ-1.

В 1962 году после защиты докторской диссертации я стал заведующим лабораторией в ИАТ в отделе академика Петрова Б.Н. председателя Совета Интеркосмос. В 1962 году во время одной из бесед с С.П. Королевым я рассказал ему о своем желании лично участвовать в освоении космического пространства в качестве космонавта-ученого. Он поддержал меня в этом вопросе и сказал, что надо написать соответствующее предложение в правительство — лично Н.С. Хрущеву. Он также сказал, что я могу рассчитывать на его поддержку. Я написал письмо в правительство СССР с предложением о проведение комплекса научных исследований на борту пилотируемого КК. В частности в соответствии со своей научной специализацией я предполагал провести сканирование поверхности Земли с борта КК с помощью оптико-электронных систем, действующих в различных диапазонах спектра, с целью построения подробного информационного портрета Земли. Для выполнения этих и других задач я предлагал свою кандидатуру в качестве космонавта-исследователя. Вот текст этого письма.

Я обращаюсь к Вам с просьбой о направлении меня в экипаж одного из разрабатываемых в настоящее время космический аппаратов.

Я знаю, что в настоящее время как за границей, так, по-видимому, и в нашей стране, разрабатывается ряд проектов: полета на ближайшие планеты на кораблях с экипажем, создания больших спутников Земли с экипажем и создания ряда других космических систем, в которых будут использованы экипажи, состоящие из соответственно подготовленных и тренированных людей.

Мне 35 лет. В июне 1962 года я успешного защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора технических наук. Тема диссертации: «Автоматический контроль нестационарных полей». В этой работе рассмотрен комплекс вопросов, возникающих при разработке сканирующих систем поиска, обнаружения и слежения. Я работаю в Институте автоматики и телемеханики АН СССР.

Насколько я себя помню, моими заветными мечтами были мечты о полете в космическое пространство. Это — обычные для многих людей мечты, и о них, может быть, не стоило здесь упоминать, если бы они не были для меня тем мобилизующим началом, которое заставляло меня в течение долгого периода времени очень напряженно и настойчиво овладевать необходимым для достижения этой цели комплексом знаний. Теперь, когда моя докторская диссертация закончена и защищена, мне кажется, что я обладаю тем минимумом знаний, который необходим человеку, вступающему на такой путь. Поэтому сейчас я считаю возможным обратиться к Вам с просьбой о включении меня в экипаж одного из разрабатываемых космических аппаратов. Я могу подготовиться к выполнению любого комплекса технических обязанностей члена экипажа. К подготовке и тренировке могу приступить в любое время.

Я имею около сорока печатных работ. Мною написано пять книг, которые посвящены вопросам автоматического контроля нестационарных параметров и параметрических полей в специальных областях машиностроения и новой технике.

Около 27 моих разработок новых систем и приборов зарегистрировано Комитетом по делам изобретений и открытий в качестве оригинальных и по ним выданы авторские свидетельства. Многие из этих разработок используются в различных областях новой техники и промышленности.

Все, перечисленное выше, я указал лишь для того, чтобы подчеркнуть, что я обладаю определенным запасом технических знаний, который может быть необходим человеку, когда ему придется в соответствующих условиях быстро принимать гарантированно правильные технические решения.

Я перечислил то, что мною сделано, также для того, чтобы показать, что я могу очень напряженно (с большим выходом) работать в течение сравнительно длительных промежутков времени. Это, по-видимому, является достаточно важным критерием при выборе кандидатуры для выполнения таких обязанностей.

Я занимаюсь спортом (совершаю прогулки на лыжах по 8-10 часов, плаваю на большие дистанции). Мой организм вынослив, легко переносит перегрузки и напряженную работу. Я, например, могу в течение длительного периода времени напряженно работать по 15-17 часов в сутки.

Я мог бы быть рационально использован на монтаже орбитальных спутников Земли, где, наряду с научными и инженерными знаниями, потребуется также физическая выносливость.

По-видимому, сами по себе молодость и здоровье в некоторых случаях не являются решающими факторами. В определенном комплексе условий немаловажную роль (а, может быть, даже и главную роль) играют объем багажа специальных технических знаний и жизненный опыт (конечно, при хороших физических данных организма). Этим я хочу сказать, что мой возраст (35 лет) не может быть основой для отказа. Это практически доказано на примере возрастных характеристик американских космонавтов.

Хочу внести ясность в мотивы, которые заставляют меня добиваться вышеуказанной цели. Я не ищу никаких чинов и никаких материальных благ. Ни быстро проходящая газетная слава, ни известность не вызывают у меня никаких эмоций (может быть, это плохо, но это так)

Если моя мечта осуществится, то это будет сделано мной во имя светлого будущего мыслящих живых существ, населяющих Землю. Тот малый сдвиг в этом вопросе, который, может быть, удастся сделать мне, возможно, в будущем поможет другим попасть в такие районы вселенной, где прогресс существующего общества разумных существ намного опередил состояние нашего общества как в области производства, так и в области общественного устройства (вероятность существования таких миров достаточно велика). Вследствие этого нам представляется возможным совершить колоссальный скачок в развитии человеческого общества и избежать на каком-то участке тернистый путь поискового прогрессивного развития общества, который в значительной степени связан с неправильными направлениями и, вследствие этого, с ненужными жертвами. Другими словами, перенос в нашу земную систему цивилизации из другой более развитой системы может привести к такому скачку в прогрессе человеческого общества, подобного которому еще не было в истории Земли. Во имя такой светлой цели не жалко отдать жизнь.

Если где-то в этом письме я допустил некоторые высказывания в нескромном стиле, то прошу учесть, что я нигде не исказил действительного положения дел, а «корыстность» этих высказываний заключается лишь в безграничном желание участвовать в освоение космического пространства. Я могу потратить на подготовку и выполнение своего заветного желания годы, совершенно отказавшись на это время от какой-либо «личной» жизни. Я буду очень настойчиво добиваться этого, чего бы мне ни стоило и сколько бы времени ни пришлось потратить на преодоление различных препятствий при движении в этом направлении, потому что это — цель всей моей жизни. Конечно, было бы очень желательно, если бы меня привлекли к этим работам сейчас, когда я полон сил и энергии и могу сделать многое в этом направлении.

В заключение хочу сказать следующее. Если Вам требуется сейчас или потребуется когда-либо в будущем человек моего профиля знаний для выполнения любого задания, связанного с освоением космоса (космический полет, орбитальная сборка, обслуживание космических станций, проведение научно — исследовательских работ в космосе и т.д.), то очень прошу не забыть о моей кандидатуре. Как я уже отметил, к подготовке я готов приступить в любое время.

С глубоким уважениемд.т.н. Катыс Г.П.

14.07.62

После ознакомления с этим письмом в секретариате Н.С. Хрущева я был направлен на медкомиссию в ЦНИИАГ, которую успешно прошел в 1962 году. В январе 1963 года вместе с группой военных инженеров я был представлен на отборочную мандатную комиссию в Главном штабе ВВС, которую успешно прошел, но к моему удивлению в отряд космонавтов зачислен не был. Официальной причиной отказа по высказываниям генерала Каманина Н.П. было превышение возрастного лимита (мне было тогда 36 лет). В то же время мои ровесники военные инженеры Л.С. Демин и В.А. Шаталов и другие, вместе с которыми я проходил медкомиссию, тогда были зачислены в отряд космонавтов. Естественно я задался целью выяснить, что могло явиться основой такого решения.

Я начал искать причины, памятуя о том, что «по нитке дойдешь до клубка». И я нашел причину. Долго рассказывать все детали моего расследования, но, в конце концов, от одного из членов мандатной комиссии стало известно, что инициатором этого решения был генерал Каманин. Он на комиссии заявил: «Зачем нам нужен этот беспартийный доктор технических наук с его плохими анкетными данными — отец расстрелян НКВД, хотя сейчас и реабилитирован?» Вот так — Каманину, видите ли, не понравились мои анкетные данные, то, что я — доктор наук, а также, что я — беспартийный. Эти параметры, указанные им в качестве главных моих отрицательных характеристик, и будут в дальнейшем использоваться им с целью помешать мне совершить исследовательский космический полет. Таким образом, с самого начала моей космической эпопеи, я по непонятным мне причинам, приобрел в лице генерала Каманина ярко выраженного антагониста, который своими агрессивными действиями очень вредил мне.

В сложившейся ситуации мне пришлось по рекомендации С.П. Королева писать вторичное письмо в правительство СССР (в три адреса).

Председателю Совета Министров и Первому Секретарю ЦК КПСС Товарищу Хрущеву Н.С.

Главнокомандующему Военно-воздушными силами СССР, Главному маршалу авиации Вершинину К.А.

Президенту Академии наук СССР академику Келдышу М.В.

Полтора года назад, в июле 1962 года я обратился к Председателю Совета Министров СССР Никите Сергеевичу Хрущеву с письменной просьбой о зачисление меня в группу космонавтов, готовящихся для проведения научно-исследовательских работ в космосе. (Я работаю в Институте автоматики и телемеханики АН СССР, имею степень доктора технических наук, по национальности русский, мне 37 лет). Мое письмо было переадресовано по нужному адресу, и в конце 1962 года я прошел госпитальное обследование и специальную медицинскую комиссию. Заключение комиссии гласит, что я могу быть рекомендован для космических полетов.

Однако на этом этапе все дело и замерло. Я не был зачислен в феврале 1963 года, когда были приняты остальные товарищи, с которыми я прошел комиссию. При этом мне было сказано, что вопрос о наборе группы космонавтов-ученых положительно решится в мае 1963 года. Затем этот срок был отодвинут на октябрь, а затем — на декабрь 1963 года. В последнее время мне было сказано, что этот вопрос может вообще не получить положительного решения в ближайший год. Данное обстоятельство и побудило меня написать это (второе по счету) письмо, посвященное тому же вопросу.

Прежде чем говорить о дальнейшем, считаю необходимым внести ясность в мотивы, которые определяют мои устремления. Я добиваюсь положительного решения этого вопроса, исходя только из следующего соображения: я хочу отдать свои силы и знания на пользу Родине в деле освоения космического пространства. При этом я заранее отказываюсь от каких-либо чинов, материальных благ или почестей. Все, что мне необходимо, я имею сейчас. В 1962 году я защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора технических наук. Сейчас я руковожу лабораторией в Институте автоматики и телемеханики АН СССР, и эта работа меня удовлетворяет. Таким образом, в настоящее время нет каких-либо внешних причин, которые заставляли бы меня вследствие неудачно сложившейся ситуации принимать поспешные решения. Шаг, который я пытаюсь предпринять, глубоко обдуман и, продиктован единственным желанием — отдать все свои силы и знания на пользу Родине в деле освоения космического пространства.

Вопросы, над которыми я работаю, связанны с разработкой новых информационных сканирующих систем. В этот комплекс входят вопросы контроля параметрических полей, вопросы навигации, ориентации и т.д. Эти вопросы непосредственно связаны с освоением космического пространства.

Мною опубликовано в открытой печати около 60 работ, среди которых 30 изобретений. Разработанные на их основе приборы и системы неоднократно демонстрировались на Выставке достижений народного хозяйства СССР и в настоящее время используются на ряде предприятий нашей страны. Основные результаты работ изложены мною в 8 книгах, часть из которых переведена за границей и издана в США, Англии и Китае.

Все это здесь перечислено лишь для того, чтобы подчеркнуть, что знания, которыми я обладаю, могут быть эффективно использованы при непосредственном проведении научно-исследовательских работ в условиях космоса.

По некоторым сведениям затянувшаяся задержка в решение рассматриваемого вопроса объясняется тем, что до настоящего времени не принято решение о формирование группы ученых-космонавтов. Если это действительно так, то, по-видимому, уже настал момент принципиально решить этот вопрос, так как, насколько мне известно, у нас в Союзе имеется ряд высококвалифицированных молодых научных сотрудников, которые готовы посвятить свою жизнь научно-исследовательской работе в космосе.

Успех освоения космического пространства в конечном счете зависит от того, как скоро наша страна сможет «выпустить» в космос ученых, способных вести в этих специфических условиях плодотворную научную деятельность. Это и только это может со временем принести плоды и дать определенный научно-технический эффект для страны. Здесь речь идет не о рекордах и сенсациях, а о трудной, длительной и кропотливой «обыденной» научно-исследовательской деятельности.

В самое последнее время в США осуществлен набор группы космонавтов-ученых, состоящих из семи научных сотрудников различных специальностей. (Missiles and rockets, 1963, vol. 13, №18, p. 20)

В эту группу входят: один ученый, имеющий степень доктора наук и работающий в области астрономии (Edwin E. Aldrin) и несколько ученных, имеющих степени магистра, среди которых R. Walter Cunningham — физик-магнитолог, заканчивающий в настоящее время докторскую диссертацию; Russel L. Schweickart — астроном, занимающийся вопросами астронавигации и ориентации, и ряд научных сотрудников других специальностей.

Нетрудно предугадать, к чему может привести тот факт, что набор группы космонавтов-ученых в настоящее время будет осуществлен только в США и не будет осуществлен в СССР. Результатом этого может стать отставание СССР в области исследования космического пространства.

С целью избежания таких последствий, необходимо в нашей стране в самое ближайшее время начать формирование новой группы космонавтов-ученых, состоящих из представителей различных специальностей. При этом состав группы требуется отдельно обсудить в соответствующих подразделениях академии наук СССР.

Я проанализировал все опубликованные в мировой литературе материалы, касающиеся вопросов рационального выбора состава специальностей первой группы космонавтов-ученых, критериев их отбора, программы подготовки, а также статуса и режима их существования в подготовительный период. На основе этого анализа сложились четкие рекомендации по перечисленным вопросам, которыми я могу поделиться с заинтересованными лицами или представить их в письменной форме.

Мне кажется, что этот вопрос в настоящее время является достаточно важным и имеет определенное значение в масштабе нашей страны. Потому я позволил себе отнять у Вас время на его рассмотрение.

В качестве конструктивного предложения, позволяющего быстро решить вопрос набора космонавтов-ученых, я могу предложить следующее. Мне кажется, что этот вопрос рационально на данном этапе решить путем индивидуального подключения нескольких научных сотрудников из числа уже прошедших соответствующую медицинскую комиссию к группе космонавтов, проходящих подготовку по существующей программе. Затем программа подготовки ученых-космонавтов может быть соответственно откорректирована.

В заключение хочу отметить следующее. За полтора года, пошедшие с момента написания моего первого письма, посвященного этому вопросу, я еще более убедился в правильности выбранного пути и поэтому вторично обращаюсь к Вам с той же просьбой. Прошу учесть мое большое желание непосредственно участвовать в проведении работ по освоению космического пространства. Я могу за короткий срок подготовиться к выполнению любой (связанной с моей специальностью) научно-исследовательской деятельности в космосе. (Как я уже отметил, специальная медицинская комиссия рекомендовало мою кандидатуру для поведения работ в условиях космоса)

С глубоким уважением
Доктор технических наук Катыс Г.П.

20.12.63

К сведению историков, которые когда-то в будущем, возможно, будут заниматься историей создания и ликвидации советской группы космонавтов-ученых: приведенные письма и сейчас хранятся в архивах соответствующих организаций.

Одновременно с отправкой этого письма по трем адресам я использовал все свои возможности и полностью нейтрализовал происки Каманина. По моей просьбе к решению этого вопроса непосредственно подключились академики С.П. Королев и Б.Н. Петров. Немного позже мне было сообщено, что в ближайшее время я, как представитель АН СССР, буду подключен в качестве космонавта-исследователя к подготовке к космическому полету на новом трехместном КК. Мне передали также, что я должен срочно готовить к этому полету научную программу исследований и соответствующую аппаратуру. Я сразу занялся решением этих задач. Несколько позже в мае 1964 года приказом Главкома ВВС я был зачислен в группу подготовки к полету на КК «Восход-1» и прибыл в ЦПК.

В 1964 году был разработан, так называемый, трехместный космический корабль «Восход», который, как мне позже стало известно, был ничем иным, как старым КК «Восход», в котором разместили вместо одного космонавта в скафандре — троих космонавтов без скафандров. Это своеобразное сооружение должно было по замыслу создателей совершить полет в космос в течение одних суток. Это была пропагандистская рекордная затея, преследовавшая только политические цели. Для усиления такого пропагандистского рекордного эффекта предполагалось в экипаж КК, кроме летчика-космонавта, включить также космонавта-ученого и космонавта-врача.

В результате жесткого отбора (и интриг руководителей ведомств и организаций) для подготовки к суточному полету были отобраны 9 человек. В качестве командиров экипажей были выбраны два космонавта из отряда ЦПК ВВС. Ими были Борис Волынов и Владимир Комаров. Был также отобран (вероятно — на роль командира экипажа) летчик-испытатель Владимир Бендеров из авиационного КБ А.Н. Туполева. В качестве врачей были отобраны Василий Лазарев, Алексей Сорокин, Борис Егоров и Борис Поляков. Из ученых для полета на КК «Восход-1» был отобран только я один. Я был тогда доктором технических наук и являлся заведующим лабораторией в Институте Автоматики и телемеханики АН СССР.

В то время я работал под руководством академика Б.Н. Петрова, председателя совета «Интеркосмос» и мы тесно сотрудничали с ОКБ-I С.П. Королева. По служебным делам нам с Б.Н, Петровым приходилось довольно часто бывать в ОКБ — I.

Хорошо запомнилось мне первое посещение С.П. Королева в 1956 году, когда я с небольшой группой специалистов пришел к нему в приемную, которая располагалась в новом здании. Его кабинет — довольно просторная комната с тремя окнами — производил солидное впечатление. Антикварные старинные маятниковые часы, антикварный письменный стол на львиных лапах. У противоположной от окон стены стоял обычный длинный стол заседаний, накрытый зеленым сукном, с большим числом обычных стульев. За этим столом вдоль стены стояло несколько шкафов с множеством книг. Все было массивно, солидно и впечатляло. Хозяин кабинета встретил нас, выйдя из-за стола, приветливо со всеми поздоровался. Первое, что сразу бросалось в глаза, это проникающий и анализирующий взгляд глубоко посаженых, темных и умных глаз, и достаточно приветливая и добрая улыбка на лице. Дальнейшиее впечатление по порядку восприятия: большая голова, крепко посаженная на буквально бычью шею. Рост средний, тело плотное и даже полное. Движения быстрые и даже порывистые. О нем можно было сказать: «Не ладно скроен, но крепко сшит». Полнее его образ раскрылся мне после нескольких лет совместных работ — я понял, что имею дело с невероятно одаренным человеком, обладающим гениальным интеллектом. И это мнение о нем со временем только укреплялось, несмотря на то, что он иногда проявлял и сугубо негативные черты своего характера.

Позже я многократно встречался с С.П. Королевым по ряду технических вопросов, и у меня с ним установились прочные деловые и даже, можно сказать, дружественные с его стороны отношения. Последнее произошло после того, как он однажды спросил меня, кто мой отец и жив ли он? Я рассказал, что отец мой был репрессирован в 1931 году по ложному доносу по статье 58-7 и посмертно полностью реабилитирован. В ответ он заметил, что отлично понимает, что пришлось пережить моему отцу и мне, так как сам был тоже репрессирован по ложному доносу и затем реабилитирован. — «Ах, простите, мы ошиблись!» — Эта фраза была сказана таким голосом, который не оставлял и тени сомнения в том, что он все помнит и ничего не простил из того, что с ним сделали. Далее он сказал: «Я был осужден в 1938 году по той же статье 58-7, что и Ваш отец, с той лишь разницей что, если в 1931 году осужденных по этой статье расстреливали, то в 1938 году, после смещения и ликвидации наркома НКВД Ежова, осужденных по статье 58-7 отправляли в Сибирь на каторжные работы. Нас отправляли на исправительно-трудовые работы, а фактически — на медленную и верную смерть в шахтах и на стройках Дальстроя, а точнее — в системе ГУЛАГА». Между прочим, я совершено ясно ощутил, что после этого разговора Сергей Павлович стал относиться ко мне как-то теплее и даже, в некоторой степени, отечески.

В мае 1964 года началась моя подготовка к полету на КК «Восход-1». На первом этапе эта подготовка сводилась в основном к занятиям физкультурой. Через некоторое время в нашей группе появился новый член — худой, бледный человек, как мне тогда показалось — несколько переутомленного вида. Это был К.П. Феоктистов из ОКБ-1. На фоне всех остальных (в особенности — Бендерова, Волынова и Комарова) он казался заморышем. Кто-то (кажется — Владимир Бендеров) сострил тогда: «А это что за бледный Буратино?» Действительно, было что-то похожее в облике новичка. Все криво усмехнулись — еще один конкурент никому не был нужен. Однако у новичка был нагловато-нахальный вид и соответствующее поведение. Он очень любил по утрам, как говорили, «тянуть резину». Действительно у него были такие резиновые полосы, которые он каждое утро целеустремленно растягивал, называя это занятие утренней зарядкой.

Позже мне рассказали, что это конструктор из ОКБ-1, кандидат технических наук — еле-еле прошел врачебные отборочные комиссии. Врачи его чуть-чуть не забраковали, но вмешался Королев — и Феоктистова допустили к подготовке.

Итак в нашей группе появился новый член — Феоктистов: проектант из ОКБ-1, который должен был готовится на роль космонавта-ученого, исследователя. Я был тогда уже д.т.н., имел в научном багаже 8 книг и около 30 изобретений, имел собственную научную программу исследований и специальную аппаратуру для ее выполнения, которая была создана в моей лаборатории в ИАТ АН. К тому же я без каких-либо претензий прошел медкомиссию. Поэтому я не воспринимал Феоктистова всерьез, как конкурента. «Каким ученым-исследователем может быть проектант, не имеющий своей научной программы исследований? И к тому же прошедший медкомиссию с большими претензиями?» Однако, как стало ясно из дальнейших событий — я жестоко ошибался.

Примерно в то же время начальник ЦПК генерал Кузнецов Н.Ф. (очень порядочный человек) сказал мне следующее: «Имейте ввиду, что Феоктистов — вездеход очень высокой проходимости». И после некоторой паузы добавил: «То, что вы — доктор технических наук для здешних деятелей ничего не значит. Они этого просто не понимают. Честным путем вы здесь ничего не добьетесь». Эти его слова подтвердились в процессе подготовки к полету на КК «Восход-1».

Однако наши взаимоотношения с Феоктистовым складывались довольно корректно. Он проявлял максимальную осторожность и отстраненность, я — тоже.

Во время предполетной подготовки очень хорошие отношения сложились у меня с Владимиром Николаевичем Бендеровым. Это был очень широко образованный летчик-испытатель из ОКБ Туполева. Вечерами мы с ним подолгу беседовали после предполетной подготовки. Мы жили в соседних комнатах в профилактории ЦПК. Я знал В.Н. Бендерова уже давно, и поэтому мы с ним беседовали довольно откровенно. Нам обоим было ясно, что мы не являемся конкурентами друг другу в этой нашей попытке полететь на космическом корабле «Восход-1». Мы понимали, что мы даже скорее можем оказаться верными союзниками. Он мог быть командиром корабля, а я — научным сотрудником. Поэтому доверительность наших бесед была достаточно высокой. Я рассказал ему о настойчивых попытках Каманина не допустить меня к приему в космонавты, якобы — по возрастному пределу. Хотя ряд моих ровесников, в 1962 году проходивших со мной медкомиссии в НИИАГ, были в январе 1963 года зачислены в космонавты. Я сказал ему, что Каманин на полтора года задержал мое прибытие в ЦПК и только мои большие усилия с привлечением таких величин как С.П. Королев, М.В. Келдыш и Б.Н. Петров привели к тому, что я сейчас готовлюсь к полету на КК «Восход-1». Выслушав меня Бендеров сказал, что Каманин всеми способами, в том числе — ссылками на возрастной лимит, пытался и его не допустить к подготовке к полету на КК «Восход» и только жесткая настойчивость А.Н. Туполева позволила решить вопрос положительно. Бендеров также сказал мне, что в ВВС Каманина очень не любят и не уважают за то, что он в грубой форме превышает свои служебные полномочия помощника Главкома ВВС по космосу. Он использует свое служебное положение в личных целях, совершая длительные поездки с космонавтами по всем странам мира. Все это очень раздражает руководство ВВС, так как им ясно, что на исполнение своих прямых обязанностей у Каманина просто не остается времени. Эта информация была для меня совершено новой и неожиданной. Позже, в 1996 году, когда начали публиковать дневники Каманина, эти сведения полностью подтвердились. В этих своих дневниках Каманин совершено не стесняясь, открыто и подробно описывает, как он с 1961 по 1965 год использовал свое служебное положение в личных целях для совершения бесчисленных поездок за рубеж со всеми слетавшими космонавтами.

К сожалению, В.Н. Бендерову тогда судьбой уже был четко отмерен срок жизни — девять лет. Он погиб 3 июня 1973 года в чине генерал-майора во время аварии при демонстрации в Ле Бурже сверхзвукового лайнера ТУ — 144. Он был командиром корабля и просто не мог совершить никакой ошибки при управлением лайнером.

Я считаю, что это была диверсия зарубежных спецслужб. Кстати, в печати промелькнуло сообщение, что на трассе демонстрационного полета ТУ — 144 неожиданно возник французский истребитель «Мираж». Наверное, это было не просто случайное стечение обстоятельств. Я не могу допустить мысли, что французские авиадиспетчеры, прокладывавшие трассу демонстрационного полета лайнера ТУ — 144, были полными идиотами и что военный истребитель «Мираж» ВВС Франции, полет которого кто-то планировал и кто-то обязательно сопровождал, мог появиться в зоне трассы демонстрационного полета ТУ — 144 сам по себе, просто так, находясь в свободном полете. По-видимому, все было умело подготовлено. В результате не стало талантливого летчика-испытателя Владимира Николаевича Бендерова.

А Бендеров сделал для отечественной авиации очень много: он участвовал в испытаниях многих самолетов ОКБ Туполева, а с 1964 года — участвовал в испытаниях всех самолетов. Им установлено много мировых рекордов по самолетному спорту. Это был очень талантливый летчик-испытатель.

Но вернемся ко времени нашей предполетной подготовки к космическому полету на КК «Восход-1». Через некоторое время из нашей группы неожиданно отчислили полковника Бендерова и врача Полякова. Как нам было объявлено — по состоянию здоровья. Поскольку многие считали, чем меньше конкурентов — тем лучше, то их такое объяснение более-менее удовлетворило. Однако, как потом говорили, В.Н. Бендеров просто не подошел по габаритам для «Восхода-1». Уж очень крупногабаритный, кряжистый был мужчина с очень широкими костями скелета.

В начале июля 1964 года были сформированы два экипажа для полета на КК «Восход-1». В основной экипаж вошли Волынов — Катыс — Егоров, в дублирующий экипаж: Комаров — Феоктистов — Сорокин — Лазарев. В дальнейшем при подготовке к полету название космонавт-ученый— исследователь, которое фигурировало сначала во всех документах программы, стало постепенно вытесняться названием космонавт-инженер. Это меня настораживало, так как лишало меня, как ученого, основного преимущества перед к.т.н. проектантом К.П. Феоктистовым. Но это было только начало. В соответствии с программой предполетной подготовки мне пришлось прыгать с парашютом, при этом я слегка повредил ногу, но быстро поправился. Я принимал участие в так называемых операциях «спасение на воде». При этом меня с другими, готовящимися к полету, сбрасывали в море и затем с помощью специального подъемного троса поднимали на вертолете. Так сказать — «спасали».

Кроме того, мне пришлось многократно летать на невесомость на истребителе УТИ МИГ-15. Летал я вместе с Серегиным, который позже погиб вместе с Гагариным. При полетах на невесомость на УТИ МИГ-15 со мной сначала происходили какие-то непонятные вещи. Во время этих полетов производилась киносъемка космонавтов, при просмотре которой можно было судить об их самочувствии. Во время полета истребителя, после пикирования, при его движении по параболе Кеплера (по так называемой горке невесомости) у меня почему-то всякий раз голова оказывалась наклоненной направо. Затем после исчезновения невесомости, моя голова занимала нормальное вертикальное положение. Эта ситуация повторялась систематически, но никаких неприятных ощущений или неудобств я при этом не испытывал. Причем это было только со мной. После тщательного анализа все оказалось элементарно просто. У меня был достаточно большой рост 182 см. и я размещался в кабине УТИ МИГ-15 так, что когда капот остекления закрывался, то я почти касался его головой в шлеме. При этом я сидел на парашюте, который обязательно одевался при этих полетах. Своим весом (около 80 кг.) я сдавливал парашют, и он, соответственно, сжимался, как пружина под действием моего веса. Когда во время полета возникала невесомость, то мой вес (80 кг.) исчезал, и парашют, как пружина разжимался и выталкивал меня вверх с усилием порядка 80 кг. При этом я с этим усилием упирался в крышу обтекателя кабины, и поэтому моя голова наклонялась. Когда я все это понял, то в следующем полете, постарался выдержать выталкивающее усилие головой, не сгибая шею, но сделать это было трудно, и голова опять наклонялась к концу периода невесомости. Уменьшить свой рост я, естественно, не мог. Увеличить кабину истребителя также было невозможно, а летать без парашюта мне не разрешали. Так и летал я на невесомость на УТИ МИГ-15 с наклоненной головой.

Летал я также на невесомость на специально подготовленном ТУ-104 с летчиком очень высокого класса Стариковым. Полеты на невесомость на ТУ-104 значительно опаснее, чем обычные полеты. «Горки» с пикированием создают большее напряжение в конструкции самолета и значительно усложняют условия работы двигателей и другого оборудования. Когда ТУ-104 выходит после пикирования на параболу Кеплера, то весь самолет буквально «стонет», скрипит и даже трещит. При первом полете на невесомость эти звуки не вызывают приятных ассоциаций. При повторных полетах на них уже не обращаешь внимания, вернее — воспринимаешь их, как начало периода невесомости, когда можно буквально поплавать в воздухе. Ощущения очень приятные, особенно — при повторных полетах. Во время таких тренировок на невесомость на каждого участника выделяется индивидуальный парашют. Для аварийного покидания самолета в нем имеется три люка. Обычно за полет продолжительностью около часа можно сделать четыре — пять «горок», при длительности каждого сеанса невесомости 20-25 секунд.

При полетах на невесомость на ТУ -104 был один опасный момент в конце сеанса невесомости. В этот момент сразу возникал полный вес тела, и нужно было тщательно сгруппироваться, чтобы с высоты 1,5 — 2 метров обязательно упасть на паралоновый матрас, а не мимо него — на металлический пол кабины самолета. При этом нужно было так сгруппироваться, чтобы случайно не подвернуть или не вывихнуть руку или ногу.

Феоктистов из-за запрета врачей не был допущен к парашютным прыжкам, не летал на невесомость в полном объеме, не «спасался на водах» и т.д. и т.п. Таким образом, Феоктистов не выполнил в полном объеме официальную программу подготовки к полету на КК «Восход-1». Но как стало ясно в дальнейшем, это не имело никакого значения при допуске к космическому полету. Таким образом, все «удовольствия», которые методисты ЦПК придумали и считали необходимым для выполнения при подготовке космонавта-исследователя для полета на КК «Восход-1», вынужден был по полной программе выполнить только я. Феоктистова это не касалось — кто-то заботливой рукой оберегал его от всяких случайностей.

К этому времени программа научных исследований для полета КК «Восход-1» не была сформирована в АН СССР. Были лишь несколько простеньких частных экспериментов, которые были предложены в разное время различными организациями. В разговоре с С.П. Королевым я поставил вопрос о разработке полномасштабной программы комплексных научных исследований на борту КК «Восход-1» от АН СССР. Руководствуясь принципом — никакая инициатива не должна остаться безнаказанной, Королев поручил мне составить такую программу и создать или подобрать из имеющихся средств соответствующую аппаратуру для ее выполнения. Но так как до полета оставалось менее четырех месяцев, то вероятность осуществления этого замысла была мала. Однако Королев С.П. все время настойчиво напоминал мне, загруженному в ЦПК различными этапами физической подготовки к предстоящему полету, о необходимости интенсивной работы в направлении разработки научной программы. И он добился своего, к моменту полета был сформирован в окончательном виде ряд разделов исследовательской программы.

Как стало ясно значительно позднее — пока я морочился со всеми этапами предполетной подготовки, с уточнением деталей своей научной программы и созданием соответствующей аппаратуры, Феоктистов проникал (либо сам, либо через своих друзей) на все уровни сложной иерархической чиновничьей системы, занимавшейся в то время «космосом». Он всюду старался доказывать свою приоритетность в роли космонавта-ученого при полете на КК «Восход-1» В мае-октябре 1964 года у него была одна лишь ясная и четкая цель: всеми возможными способами проникнуть на место космонавта-исследователя в КК «Восход-1». Для этого он мобилизовал все свои административные связи и знакомства.

Как-то после одного из текущих совещаний по вопросу предполетной подготовки в одной из организаций со мной произошел такой случай. Какой-то нахальный, низкорослый тип вплотную подошел ко мне и нахальным тоном с кавказским акцентом вдруг заявил: «Я не допущу, чтобы полетели вы, а не Феоктистов» Как, наверное, и у любого человека в подобной ситуации, первой импульсной моей реакцией было врезать ему по морде. Я был тогда в отличной физической форме и, если бы это произошло, то этому типу обязательно пришлось бы вставлять несколько зубов. Но я мгновенно сообразил, что это — примитивная провокация. По-видимому, именно на такую мою рекцию, он и рассчитывал. Большим усилием воли я подавил в себе этот естественный порыв и, посмотрев на него весьма выразительно, но не сказав ни слова, отошел в сторону. Присутствовавшие при этом пояснили мне, что это Бурназян — зам. министра здравоохранения СССР. Этого Бурназяна я ранее не знал и в глаза не видел. С чего бы такие наглые заявления? Но через 36 лет все стало ясно из мемуаров К.П. Феоктистова «Траектория жизни», опубликованных в 2000 году. В своих мемуарах на стр. 150 Феоктистов пишет: «Когда (он) услышал в ЦПК сочувственные медицинские разговоры, обратился к В.Н. Правецкому (нач. главка Минздрава, занимавшегося нашими делами) Позже А.И. Бурназян и Правецкий дали однозначно положительное заключение по моему здоровью» (конец цитаты).

Интересно как могли и тот, и другой дать такое заключение, не проведя соответствующих клинических исследований? Тем более интересно — если знать об отрицательном заключении врачей ЦПК, сделанном на основе тщательных клинических исследований. Теперь стала понятна причина, которая подтолкнула Бурназяна на это наглое заявление.

Сейчас, когда я пишу эти мемуары, я очень сожалею о том, что во время описаной встречи с Бурназяном подавил свой благородный порыв — мотивированно врезать по физиономии этому наглому зам. министра. Такой возможности мне больше не представилось.

Этот же самый Бурназян настоял на том, чтобы в программе подготовки космонавтов для КК «Восход-1» были оставлены многократные парашютные прыжки и катапультирование, которые, по-видимому, были необходимы при подготовке космонавтов, летавших на КК «Восток», где при посадке осуществлялось катапультирование и приземление на парашютах. Бурназяну было известно, что на КК «Восход-1» нет катапультирования и космонавты садятся на Землю, находясь внутри КК. Поэтому при подготовке к полету на КК «Восход-1» парашютные прыжки и катапультирование были пустой тратой времени. Однако Бурназян настоял на оставление этих «процедур» в программе предполетной подготовки космонавтов к полету на КК «Восход-1». В то же время Бурназян подписал Феоктистову допуск к космическому полету на КК «Восход-1», прекрасно зная, что того вследствие запрета врачей не допустили к парашютным прыжкам и, соответственно, он их не выполнял. То есть — не выполнил официальную программу подготовки к полету на КК «Восход-1». А эту программу утверждал сам же Бурназян. Конечно, все это сейчас не имеет никакого значения. Но все-таки это интересно с точки зрения оценки профессиональной деятельности Бурназяна.

При подготовке к полету на КК «Восход-1» неожиданно возникла неприятная для меня ситуация. При отливке в организации Г.И. Северина ложемента для посадочного кресла оказалось, что с моим ростом (182 см.) я не смог поместиться в ту формовочную ванну, которая была подготовлена для всех космонавтов нашей группы, и ложемент для меня сделать не смогли. По этой причине Каманин сразу объявил мне, что меня готовить к полету не смогут. Не теряя времени, я тут же из ЦПК позвонил С.П. Королеву и рассказал ему о возникшей проблеме. Слышимость во время телефонного разговора была не очень хорошей, да к тому же С.П. Королев, как я позже узнал, иногда плохо слышал. В ответ на мое взволнованное сообщение, он сказал: «Передайте тому, кто это Вам сообщил, что он дурак. Я сейчас позвоню Гаю Ильичу (Северину) и скажу ему, чтобы для Вас сделали специальный отдельный ложемент». Я думаю, что во время нашего разговора Королев просто не расслышал названную мной фамилию Каманина и поэтому высказывался так резко по его адресу. Однако это только мое предположение, может быть, у Сергея Павловича по этому поводу были свои иные соображения.

Этот телефонный разговор происходил в приемной начальника ЦПК генерала Кузнецова, ибо только там был московский телефон. При этом присутствовало несколько человек, ждавших своей очереди поговорить по служебным делам с московскими организациями. Среди них я запомнил космонавта Л.С. Демина, который уже поговорил и ждал меня. И полковника Масленникова, который наголо брил свою голову (как все говорили «под Котовского») и поэтому не запомнить его было просто невозможно. Когда я закончил разговор с С.П. Королевым, Лев Демин спросил меня: «Что Сергей Павлович тебе сказал?» Я ответил: «Передайте тому, кто это вам сообщил, что он — дурак.» Все присутствовавшие при разговоре слышали, что я упоминал в разговоре с С.П. Королевым фамилию Каманина и поэтому такое высказывание Королева было воспринято как гром среди ясного неба. Демин сказал как бы про себя: «Вот так надо делать свои дела.» Мне в этот момент запомнился очень интересный взгляд полковника Масленникова, направленный в мою сторону, он выражал почти угрозу, что-то вроде: «Ну, теперь держись!» Позже я узнал, что этот полковник был в ЦПК глазами и ушами Каманина. По-видимому, весь этот разговор был передан Каманину (возможно, даже с определенным коэффициентом усиления — для большого эффекта). Позже мне стало понятно, что таким образом я невольно существенно усилил враждебное отношение ко мне генерала Каманина и, что это событие в дальнейшем обошлось мне большим количеством негативных акций с его стороны.

Генерал Каманин в последний предпенсионный период своей деятельности стал очень жестким человеком, и если он по тем или иным причинам кого-то не взлюбил, то этому человеку нужно было быть всегда «начеку». На него в любой момент времени могли вдруг обрушиться самые неожиданные негативные воздействия, инициированные Каманиным. Во время моей предполетной подготовки в ЦПК генерал Каманин всюду, всегда и всеми средствами норовил «сунуть мне палки в колеса», причем делал это очень хитрым и скрытым образом.

Где-то в середине предполетной подготовки мне в парткоме ЦПК официально предложили вступить в КПСС, но я отказался. Это было воспринято с явным удивлением и досадой. В ответ на немой вопрос: «Почему?» я объяснил, что ни при каких обстоятельствах не смогу носить на груди красный билет члена КПСС, так как именно такой билет носили и, возможно, еще носят те подонки, которые 33 года назад оклеветали, а затем убили моего отца в подвалах НКВД. Это было бы примитивным предательством памяти моего отца, и я просто перестал бы себя уважать после этого. Кроме того, хотя КПСС и осудила зверский террор и геноцид тех времен, но она в этом не покаялась.

В своих мемуарах (на стр. 149) Феоктистов приводит какие-то россказни о том, что я — якобы — после сделанного мне предложении вступить в КПСС советовался с ним: вступить мне в партию или нет? Здесь я могу ответственно заявить, что это примитивное вранье. Чего ради я стал бы советоваться с кем-либо?!. А тем более — со своим явным конкурентом? — Я сразу отказался от сделанного мне предложения, и обсуждать больше было нечего. А что касается паники, о которой Феоктистов упоминает (стр. 149) в своих мемуарах, то она действительно была, но только — у него, а не у меня. Эта паника возникла у него в глазах, когда я прямо спросил: «А Вам предлагали вступить в КПСС?» и он ответил, что такого предложения не было. Вот в этот момент и возникла паника в его взгляде, связанная с тем, что он понял, что его не воспринимают, как серьезного кандидата для полета на КК «Восход-1». Вот так тогда обстояло дело и не надо в связи с этим придумывать всякие небылицы, описывая их в своих мемуарах «Траектория жизни».

После моего отказа вступить в КПСС по требованию Каманина на меня был послан запрос в КГБ и там начали искать компромат. В августе из КГБ пришло сообщение о том, что у меня, оказывается, есть брат и сестра (по отцу) в Париже. Они уехали туда еще в 1910 году со своей матерью, первой женой моего отца, когда их брак распался. Это произошло за 16 лет до моего рождения, и я, естественно, не знал об этом. Однако Каманин, как мне передали, сразу же заявил: «Оказывается, у Катыса, кроме расстрелянного отца, есть еще брат и сестра (по отцу) в Париже. Это очень сильно портит портрет кандидата. Можно было найти более подходящего кандидата для полета от АН СССР». Мне точно стало известно, что Каманин именно эти свои «мысли» неоднократно повторял в различных инстанциях при обсуждение кандидатур на полет на КК «Восход-1». Узнав об этих происках Каманина, я решил дать ему открытый бой, а там — будь, что будет. В крайнем случае, черт с ним с этим полетом на КК «Восход-1», который, как я уже начал догадываться, был чистейшей показушной политической авантюрой. Об этом среди специалистов уже шли соответствующие разговоры.

Я рассвирепел и пошел к Каманину выяснять отношения. Но он во время разговора скользко увильнул в сторону: сказал, что он таких слов никогда не произносил, что мне в искаженном виде передали его высказывания, что это — провокация. Далее он сказал, что знает о том, что отец мой посмертно полностью реабилитирован, и что первая жена отца с двумя детьми после распада семьи уехала во Францию к родителям в 1910 году, то есть — за 16 лет до моего рождения, и я, естественно, мог об этом не знать. В общем, он постарался как-то меня успокоить. Однако, что он при этом действительно говорил обо мне другим и как поступал на самом деле, стало ясно через 30 лет — в 1996 году, когда были опубликованы его дневники. Там имеется именно такая запись с соответствующей датой. Значит, он солгал мне. Значит, как мне и передавали, он везде, где только мог, высказывал эти свои «мысли» с целью политически опорочить мою кандидатуру. По-видимому, умело построенной политической интригой Каманину удалось тогда добиться существенного снижения моих шансов быть допущенным к космическому полету на КК «Восход-1».

В конце концов Каманин добился того, что меня переместили из основного экипажа, готовящегося к полету на КК «Восход-1», в дублирующий экипаж. Обо всех этих инсинуациях Каманина в 1964 году я не знал, это стало мне доподлинно известно только после публикации его дневников в 1996 году, в которых он подробно описал все свои действия.

Хотелось бы сказать несколько слов о деятельности комитета Госбезопасности в период подготовки к полету. Обычно в процессе подготовки присутствовало несколько человек из этого ведомства, которых мы, конечно, хорошо знали в лицо. Среди них был один очень приятный мужчина, которого звали Гавриил (фамилии его не помню). Он появлялся в ЦПК в форме майора, причем мог быть в форме ВВС, ВМФ или в общевойсковой форме. Я не понимал смысла этого маскарада, но его об этом не спрашивал. Так вот с этим Гавриилом у меня произошел весьма интересный эпизод перед стартом «Восход-1». Оба экипажа: и основной (Комаров, Феоктистов, Егоров) и дублирующий: (Волынов, Катыс, Сорокин) сидели за круглым столом. К основному экипажу непрерывно шли какие-то люди с поручениями, дополнениями методик и т.п. Из КГБ пришел какой-то деятель и хотел передать В.М. Комарову заряженный пистолет, как он выразился — «на всякий случай». Комаров в жесткой форме попытался отказаться от такого «подарка». Но представитель КГБ был очень настойчив. Он сказал этот «подарок» не от него лично, а от того Комитета, представителем которого он здесь является. «Распишись, пожалуйста, у меня в учетной карточке, что я тебе передал пистолет, а там — делай с ним, что хочешь». Комаров — чтобы отвязаться — расписался, бросил пистолет на стол и забыл о нем, занимаясь текущими делами. В это время все, кто подходил к столу, видя пистолет, брали его в руки, рассматривали и даже шутливо целились друг в друга. Когда к столу в очередной раз подошел Гавриил, я ему сказал: «Ты видишь эту игрушку, ее берет в руки всякий кому не лень, но она может случайно выстрелить в неумелых руках и попасть в кого-то из экипажа корабля. Как ты думаешь, кто за это будет отвечать?». Гавриил мгновенно быстрым тренированным движением схватил пистолет со стола и сунул его себе в карман. После этого эпизода он стал здороваться со мной с особым почтением.

Старт КК «Восход-1» прошел нормально, непосредственно после старта еще на космодроме Сергей Павлович Королев пригласил меня к себе и имел со мной длительную беседу. Эту беседу он начал следующим образом: «Георгий Петрович, вы — доктор технических наук, вы должны выполнить во время космического полета солидные научные исследования. Только тогда ваш полет будет иметь смысл. Ну зачем вам участвовать в этом суточном полете? Вы же ничего исследовать за это время не сможете. Одни сутки — это только время адаптационного периода, то есть время привыкания организма к невесомости. Эти прописные истинны всем специалистам хорошо известны. Вам нужно лететь в космос на 10-15 суток с соответствующей тщательно проработанной научной программой и со специальной научной аппаратурой, чтобы привести солидные научные результаты. Пусть на сутки летит мой конструктор Феоктистов, который все уши мне прожужжал разговорами об этом своем полете. Ему нужно «паблисити», ну и Бог с ним — он получит «паблисити». Это все звучало, конечно, очень своеобразно, почти риторически и напоминало попытку подсластить горькую пилюлю — ведь в это время Феоктистов уже находился в космосе на КК «Восход-1». Однако железная логика в этих рассуждениях имелась. Поэтому я внимательно слушал Сергея Павловича, ничего ему не возражая. В течение этой беседы он сделал мне предложение о разработке программы научных исследований для следующего КК «Восход-3» с использованием всех заделов исследовательской программы, подготовленной мною для «Восход-1». («Восход-2» был предназначен для выхода человека в открытый космос и поэтому не обсуждался). До полета КК «Восход-3» было больше года и С.П. Королев считал, что этого времени достаточно для создания серьезной научной программы исследований и оснащения КК необходимой аппаратурой. Эта беседа произвела на меня неизгладимое впечатление. Как сейчас помню его простенький кабинет на космодроме и его самого в простой синей безрукавке. Невысокого роста, крепко сбитый, сутулый человек с большой головой на бычьей шее — вот, что прежде всего бросалось в глаза. Характерные признаки лица — большой лоб, «бетховенские челюсти, способные дробить камни», и глаза, как мне всегда казалось, масляно-черные. Кстати, я так точно и не знаю — какого цвета были у него глаза. Невольно возникала странная ассоциация: Бетховен в технике. А может быть, мысль не такая уж и странная — ведь написанные им «технические симфонии» переживут века.

Он увлеченно говорил о целях и задачах очередного космического эксперимента. Было видно, что он уже глубоко обдумал свои замыслы. Этот монолог продолжался достаточно долго. Я еще раз утвердился в своем мнение о том, что этот человек по интеллектуальному уровню был на несколько порядков выше тех, с которыми мне приходилось обычно встречаться. Его монолог (который я не хотел прерывать и фиксировал в своей памяти все возникающие вопросы) закончился как обычно шуткой. Затем последовал длительный диалог. Почти на все вопросы я получил четкие и исчерпывающие ответы. Сомнения мои понемногу рассеивались, и становился ясен замысел грандиозного эксперимента. Эта задача была очень трудной, но и очень интересной.

Выбор стратегического направления был сделан, затем последовало принятие ряда решений для обеспечения четкого выполнения задуманной программы. Сергей Павлович обещал позвонить директорам ряда институтов Академии наук и попросить их оказывать мне максимальное содействие. В завершение беседы Сергей Павлович сказал — «Я полностью отдаю вам, Георгий Петрович, «Восход-3» для проведения научных экспериментов и исследований в космосе. Действуйте оперативно. Широко привлекайте смежников. Я готов оказать вам максимальную помощь». Этот разговор с С.П. Королевым стал основой для интенсивной целенаправленной деятельности на весь текущий год, и я с энтузиазмом принялся за дело.

Полет КК «Восход-1» прошел нормально, и он совершил посадку 13 октября 1964 года. В своих дневниках Каманин пишет (книга II, стр. 105): Наконец-то все ясно — полет благополучно завершен. Королев тихо шепчет: «Неужели все кончено, и экипаж вернулся из космоса без царапин? Никогда бы никому не поверил, что из «Востока» можно сделать «Восход» и трем космонавтам слетать на нем в космос». Да у всех у нас было много сомнений и тревог, но теперь все волнения позади.

Нужно отметить, что в Москву с космодрома, после завершения эпопеи с КК «Восход-1», мы вылетели все вместе: космонавты, главные конструкторы и их заместители. Там были Пилюгин, Бармин, Рязанов, Северин и другие. Мы летели на ТУ-104, который вел высококвалифицированный летчик. Нам пришлось лететь все время в грозовой обстановке и он нас осторожно «как ящик с яйцами» доставил на малой высоте в Москву. На борту нас обслуживала очаровательная молодая пара — муж и жена (стюард и стюардесса). Мы разговорились, они оба оказались студентами-заочниками одного из московских вузов. Как мне позже стало известно весь экипаж этого ТУ-104 погиб через несколько дней в Югославии с нашей военной делегацией. Они в тумане врезались в гору. Очень печально было узнать об этом.

Но вернемся к нашему полету. Какой идиот мог планировать такие полеты, когда почти все главные конструкторы со всеми своими замами и почти все специалисты, которые принимали участие в запуске КК «Восход-1», при возвращение в Москву были засунуты в один самолет? А если бы что-нибудь случилось? Что было бы тогда со всей этой отраслью?

А в это время в Москве был осуществлен дворцовый переворот — Н.С. Хрущев был смещен и на его место был назначен Л.И. Брежнев. Обстановка в Москве и стране была неопределенная. В результате — несколько задержалась встреча космонавтов КК «Восход-1». Она состоялась только 19 октября 1964 года. Был устроен банкет в Кремле, на который были приглашены все космонавты, готовившиеся к полету на КК «Восход-1». На этом банкете я встретил маршала Малиновского, которого знал лично. Я многократно встречался с ним на различных совещаниях по стартовым комплексам стратегических ракет. Для этих комплексов в то время в моей лаборатории разрабатывалась система контроля целостности стартовых сооружений при упреждающем ядерном ударе. На этом банкете Малиновский стоял как-то отрешено, в одиночестве, в углу Грановитой палаты, прислонившись к высокой отопительной батарее. Когда я подошел к нему и поздоровался, то меня удивило два обстоятельства. Во-первых, что его рука была очень холодна, видимо он не зря стоял, прислонившись спиной к высокой отопительной батарее. По-видимому, ему было холодно. Хотя в Грановитой палате была нормальная температура. Во-вторых, меня поразил тяжелый взгляд его черных глубоко сидящих глаз. В его взгляде ощущалась мощная жизненная сила, но одновременно какая-то глубоко затаенная боль и даже страдание. Такого взгляда я раньше у него не замечал. Это был человек с очень сильной психикой, от него всегда исходило необычайно сильное поле. Я это всегда чувствовал. Но в этот момент он явно испытывал дискомфорт.

Это был темноволосый, но с сильной сединой, смуглый, невысокий, плотно сбитый, широкоплечий человек. Он производил какое-то кубическое впечатление, как очень тяжелая металлическая глыба. Я понимаю — то, что я пишу, звучит довольно странно, но у меня возникли именно такие ассоциации. Между прочим, когда он воевал в Испании в республиканской армии против фалангистов армии генерала Франко, то республиканцы с большим уважением называли его генерал Малино. Как мне позже (на том же банкете) пояснили знающие люди, Л.И. Брежнев опасался, что армия может поддержать свергнутого в тот момент Н.С. Хрущева и, поэтому Малиновский на всякий случай в то время находился под домашним арестом. Но ему разрешили приехать на банкет по случаю чествования космонавтов.

На этом банкете нас (всех космонавтов, готовившихся к полету на КК «Восход-1», как слетавших, так и дублеров) представили лично Л.И. Брежневу и он сказал нам несколько стандартных официальных фраз, которые принято говорить в таких случаях. Дикция в то время у него была вполне нормальная, он выглядел очень хорошо и был в хорошем настроении. В завершение он сказал: если что-нибудь будет нужно — звоните.

После удачного завершения космической эпопеи, связанной с полетом «Восход-1» все космонавты, участвовавшие в ней, отдыхали в Сочи на так называемой Ленинской даче. Там мы имели возможность в свободной обстановке общаться и обсуждать свои проблемы. Там же в это время отдыхал и Ю.А. Гагарин. В течение 1964 — 1968 годов, когда я находился в отряде космонавтов, мне приходилось работать вместе с Ю.А. Гагариным. Он выделялся среди окружающих его людей, выделялся он прежде всего своей простатой, человечностью, веселым и общительным нравом. Условия, в которых он жил — слава, почет, уважение, временами переходящее в преклонение — для другого человека могли бы стать основанием для зазнайства и пренебрежения к людям. Но он был значительно выше такого примитивного восприятия действительности. Это был русский самородок. Поражала его сообразительность, быстрота реакции, способность легко и просто вести увлекательную беседу с весьма различными людьми, от колхозника до академика. Причем это была не светская болтовня, он старался всегда вникнуть в суть вопроса и тщательно разобраться в нем. В течение ряда лет я близко наблюдал Юрия Алексеевича, как во время работы, так и на отдыхе. Работал он с азартом и полностью отдавая себя любимому делу: будь то обсуждение какого-либо проекта, программы космических полетов или просто летные тренировки. Поражала его способность мгновенно переключаться с одного дела на другое. Происходило это внешне очень легко, просто и естественно, но только близкие люди знали, как кропотливо и тщательно готовился Ю.А. Гагарин дома ко всем делам, которые были у него намечены на следующий день. Я не могу сопоставить Гагарина до полета в космос и Гагарина — после его полета, поскольку до полета я его не знал. Но мне кажется (да это говорят и его друзья), что колоссальная ответственность, которая легла на его плечи, не придавила и не обескуражила его. Он воспринял ее просто и обыденно, понял, что ему нужно очень многому научиться, чтобы он смог в новых условиях представлять нашу Родину, как первый космонавт. И он постоянно учился, учился во время работы и во время отдыха.

Мне несколько раз представлялась возможность отдыхать вместе с Ю.А. Гагариным. Характерно, что к нему постоянно подходили незнакомые люди, и для каждого у него находилась теплое, дружественное слово. Никогда он не срывался — ни во время неудач, ни во время неприятностей, никогда ни с кем он не говорил грубо. Он обладал природным тактом, и этот такт никогда ему не изменял.

Поржала его способность весело шутить в ситуациях, когда вообще говоря бывало «не до шуток». Шутил он всегда тонко и мягко, от чего становилось теплее на душе. Его юмор позволял мобилизоваться для преодоления возникающих трудностей.

Гагарин был отличным организатором, если он решил что-то сделать, то всегда доводил дело до конца вне зависимости от встречающихся трудностей и времени на их преодоление. Это особенно ярко было видно по время исполнения им обязанностей депутата Верховного Совета СССР.

Если бы меня кто-либо попросил очень четко в нескольких словах сказать, что же из себя представлял Юрий Гагарин, которого я знал достаточно хорошо, то я назвал бы несколько его основных качеств, совокупность которых и определяла этого человека:

1. Человечность, природный такт.

2. Веселость, открытость души и природное умение находить с людьми общий язык.

3. Ум и сметливость русского самородка.

4. Железная воля и настойчивость в достижение поставленной цели.

5. Необычайно высокая выносливость, которую он постоянно тренировал.

Таким я знал Юрия Гагарина, таким он остался в моей памяти.

Характерно, что сейчас вряд ли может найтись человек, который сказал бы о Гагарине что-либо плохое или хотя бы высказал о нем просто нейтральное мнение. И это не потому, что сейчас такого мнения о Гагарине высказать нельзя. Нет, почему же — у многих известных людей были недостатки, которые иногда бывали даже весьма существенными, и они открыто обсуждаются, однако о Гагарине никто не может сказать ничего плохого.

Он обладал способностью «светиться внутренним светом» и этот свет просто притягивал к нему людей. Количество его друзей было неисчислимо и это были не просто «шапочные знакомства», а действительно дружеские отношения.

Ярким примером такой дружбы были отношения с Сергеем Павловичем Королевым. Королев относился к Гагарину по отечески тепло. Для меня было несомненно, что он любил Гагарина, как родного сына.

Осенью 1964 года после полета КК «Восход-1», когда мы отдыхали в Сочи, мы часто беседовали с Ю.А. Гагариным на пляже. Он знал, что я по поручению Сергея Павловича Королева уже готовил программу для одного из очередных «Восходов», на котором должен был лететь я сам. Однажды во время одной из бесед Юрий Алексеевич сказал: «Давай полетим вместе». Сначала я воспринял это предложение, как шутку и соответственно прореагировал. Однако во время последующего разговора я понял, что это предложение было им тщательно продумано и строго аргументировано. Мы обсудили детали этого вопроса и трудности, которые могли встретиться. Из того, как загорелся Юрий Алексеевич во время разговора, я понял, как сильно он стремится снова побывать в космосе.

Естественно, что решение этого вопроса во многом зависело от Сергея Павловича, поэтому мы решили посоветоваться с ним и узнать его мнение. Однако Сергей Павлович не одобрил наши планы и сразу же сказал Юрию Алексеевичу: «Мы готовим тебе другую перспективу». Таким образом этот вопрос был решен отрицательно.

После завершения полета КК «Восход-1» и отдыха в Сочи я вернулся в свой институт (ИАТ) для дальнейшей разработки собственной программы научных исследований в космическом полете и создания соответствующей исследовательской аппаратуры. Я рассчитывал провести обширный цикл научных и научно-прикладных исследований по зондированию Земной поверхности в различных спектральных диапазонах с помощью специальных оптико-электронных сканирующих систем, установленных на борту космического корабля. Предполагалось, что эта серия исследований будет продолжена на нескольких космических кораблях. Для решения таких задач нужны были ученые-космонавты и я в это время (с помощью Сергея Павловича Королева) начал интенсивно проталкивать идею создания группы космонавтов-ученых от АН СССР. Как я уже отмечал, первое мое письмо в правительство СССР о необходимости создания группы космонавтов-ученных было направлено 14 июля 1962 года. Второе письмо было отправлено по тому же адресу 20 декабря 1963 года. (Тексты этих писем были приведены в начале этой главы). Однако, несмотря на все мои усилия, никаких сдвигов в этом направление до марта 1965 года не было.

В конце апреля 1965 года Президент АН СССР М.В. Келдыш принял решение создать отряд космонавтов АН СССР и отобрать в него ученых различных специальностей: физиков, астрономов, биологов и других. В то же время была утверждена научная программа исследовательского полета, разработанная мной, и с конца апреля 1965 года я вместе с Б. Волыновым начал готовиться в составе основного экипажа к космическому полету на КК «Восход-3». Дублирующий экипаж составили Г.Т. Береговой и Л.С. Демин; резервный экипаж — В.А. Шаталов и Ю.П. Артюхин.

Весь этот период я крутился как белка в колесе при предельном напряжении сил. По субботам и воскресеньям приходилось работать допоздна в ИАТ над создаваемой исследовательской аппаратурой. Все рабочие дни недели нужно было проходить непрерывные тренировки в ЦПК. В этот период у меня не было ни минуты свободного времени.

В процессе создания в ИАТ АН СССР научно-исследовательской аппаратуры, необходимой для реализации моей программы исследований на КК «Восход-3», возникало множество различных вопросов и трений. Решение их иногда существенно замедляло этот процесс подготовки аппаратуры. В этих случаях я иногда вынужден был обращаться непосредственно к директору ИАТ академику Трапезникову В.А.. Так как ранее была достигнута договоренность по данной проблеме между ним и С.П. Королевым, Трапезников обычно оказывал мне эффективную помощь. Правда, делал это он без особого желания, но и за это я был ему благодарен. Однако иногда все же возникали такие ситуации, когда он, исходя из своих сиюминутных интересов, отодвигал на второй план работы по созданию моей аппаратуры. В этих случаях я пытался объяснить ему, что существуют очень жесткие сроки поставки этой аппаратуры в ОКБ-1 для установки ее на КК «Восход-3» до его отправки на стартовые позиции. Это мне удавалось далеко не всегда, Тогда я бывал вынужден обращаться за помощью к С.П. Королеву. Он обычно при мне связывался по телефону с Трапезниковым и всегда заставлял его делать то, что было нужно для оснащения КК «Восход-3». При этом он ссылался на конкретные постановления ЦК КПСС и СМ СССР, которые в свое время были согласованы с Трапезниковым. Часто эти разговоры носили излишне резкий характер. При этом С.П. Королев иногда говорил в трубку примерно следующее: «Ну что же вы, Вадим Александрович, говорите ерунду — что все уже сделано. Вот сидящий рядом со мной Георгий Петрович, говорит обратное. Ему же это непосредственно известно по роду его деятельности. Нет уж, давайте, делайте то, что записано за Вами в постановление ЦК КПСС и СМ». Трапезников был болезненно самолюбив и страшно властолюбив. Эти два качества были в нем доведены до очень высокого уровня. Поэтому он органически не переносил, когда кто-то заставлял его делать что-либо, что он в данной ситуации делать не хотел. Особенно он не переносил такого давления, если оно осуществлялось в присутствие его подчиненных. Поэтому различные силовые приемы С.П. Королева, старавшегося помочь мне в создании исследовательской аппаратуры для КК «Восход-3», позже явились причиной возникновения между мной и Трапезниковым прохладных отношений.

Во время предполетной подготовки к полету на КК «Восход-3» различные мелкие пакости подстерегали меня повсюду, как я позже неоднократно и достоверно убедился — они исходили от Каманина и его окружения. Но я относился ко всем этим козням спокойно, с известной долей юмора. Однако, тогда я еще недооценивал Каманина, еще не знал всех его возможностей и способностей. Как мне позже стало известно — это были только цветочки, ягодки ждали меня впереди. Приведу несколько примеров.

Во время предполетной подготовки в 1965 году меня зачем-то постарались засунуть в сурдокамеру на 10 суток именно 26 апреля, перед майскими праздниками. Я, естественно, всячески сопротивлялся реализации этой идиотской затеи. Кому интересно проводить все майские праздники в одиночестве в сурдокамере вдали от семьи, друзей и знакомых. Я пытался в разговоре с начальством ЦПК генералом Кузнецовым (с которым у меня были хорошие отношения) сдвинуть сроки пребывания в сурдокамере на вторую половину мая. На это он мне сказал, что ничего не может изменить, так как это приказ его непосредственного начальника, генерала Каманина. Вот так: приказ — и все тут, как в казарме. В этой ситуации было два варианта развития событий: первый вариант — выяснение отношений с Каманином, во время которого я мог взорваться. Я выбрал второй вариант. Я засел на майские праздники на 10 суток в сурдокамеру, взяв с собой рукопись очередной своей книги, которая должна была выйти в издательстве «Наука». Я очень хорошо поработал над рукописью, находясь в одиночестве в этой самой сурдокамере, и книга вышла в плановый срок. Кстати, во время отсидки в сурдокамере, которую мне устроил Каманин под 1 мая 1965 года, дежуривший тогда медик, капитан Богдашевский Ростислав Борисович, поздравил меня по радио с праздником. Затем он попросил меня вылить в канализацию всю воду из трубопровода, по которому в сурдокамеру поступала питьевая вода, так как он хочет налить мне туда шампанского. Естественно, я все это проделал и с величайшим удовольствием выпил бокал шампанского, сидя в одиночестве в этой камере тишины. Я ему за это благодарен и по сей день.

После моей бессмысленной отсидки в сурдокамере в дневниках Каманина от 5 мая 1965 года появилась соответствующая запись (книга II стр. 195): «Г.П. Катыс вчера уже закончил 10-дневную тренировку в сурдокамере. Врачи сообщили, что Катыс вполне удовлетворительно выдержал все испытания». Какие там к черту испытания, когда я в этой сурдокамере очень интенсивно работал над очередной своей книгой «Автоматический обзор и поиск в оптическом диапазоне», которая вскоре вышла в издательстве «Наука».

Однако, пока я сидел в этой сурдокамере, мне в голову пришла крамольная мысль. Зачем вообще космонавтам, готовившимся к полету на КК «Восход-3», нужна эта десятидневная отсидка в сурдокамере? Ведь на «Восходе-3» должны находится два космонавта. Имело бы смысл засадить в сурдокамеру экипаж (например, меня с Волыновым) и проверить нас на совместимость характеров. Это было бы какое-то осмысленное действие, но одиночная отсидка члена экипажа, состоящего из двух космонавтов — это же какой-то бред. Когда я вышел из сурдокамеры, то, естественно, спросил у руководителя ЦПК — а в чем смысл этого десятидневного сидения в тишине для космонавта, являющегося членом экипажа, состоящего из двух человек? Ведь что можно гарантировать, так это полное отсутствие тишины в таком экипаже. Меня адресовали к Каманину, а тот послал меня к Бурназяну, который утверждал эту программу. Но посещать Бурназяна у меня не было абсолютно никакого желания, к тому же у меня был очень большой дефицит времени. Навалились очередные дела с научной программой, и я просто забыл об этой сурдокамере.

Второй пример, иллюстрирующий каманинские козни, заключался в следующем. В июле 1965 года в Норвегии в городе Осло должен был состояться очередной астронавтический конгресс ИФАК. Я, как представитель ИАТ, должен был участвовать в его работе в течение семи дней и выступать с докладом. Доклад был написан, переведен на английский язык и отослан в Осло. Все уже было оформлено: паспорт, билеты и т.д. При этом я заранее уточнил, что в программе предполетной подготовки на этот период времени не планировалось никаких мероприятий. Я, находясь на предполетной подготовке, должен был доложить Каманину о поездке в Норвегию, что я и сделал по телефону за пять дней до вылета в Норвегию. Реакция его была какая-то вялая. Он сказал: «Я сейчас очень занят, но позже посмотрю программу предполетной подготовки и сообщу результаты». А результат был весьма интересный: нашу группу по приказу Каманина именно на это время отправили в Феодосию для тренировки по программе «спасение при приземлении на воду». Это означало, что моя поездка на конгресс ИФАК в Норвегию срывалась стараниями именно Каманина. Это была хорошо продуманная провокация. Он рассчитывал, что я все-таки поеду в Норвегию и, тогда можно было бы ставить вопрос о снятии меня с предполетной подготовки. Но его затея не прошла. Я отбыл в Феодосию, где в течение пятнадцати дней нас сбрасывали с катеров в море и «спасали» с помощью вертолетов. И вся эта бессмысленная возня была устроена мне Каманиным вместо поездки на научный астронавтический симпозиум ИФАК в Норвегию.

Третий пример. В августе 1965 года мне сказали в ЦПК, что я должен провести ряд наземных катапультирований. У меня в тот момент интенсивно шло изготовление научно-исследовательской аппаратуры в ИАТ и в ряде других организаций. Поджимали сроки поставки исследовательской аппаратуры в ОКБ-1. Необходимо было непрерывно контролировать завершающий этап процесса создания этой аппаратуры. Для этого нужно было систематически посещать ряд московских организаций. У меня совершенно не было времени, я работал на пределе своих физических возможностей. И в этот период на меня наваливаются эти абсолютно бессмысленные наземные катапультирования. Естественно, возник вопрос: зачем нужны эти катапультирования, если при приземлении КК «Восход-3» катапультирования космонавтов не производится? Опять обращаюсь за разъяснениями к начальнику ЦПК генералу Кузнецову. Тот мне четко отвечает — это приказ Каманина. Если хотите что-то изменить, обращайтесь к нему. Я хорошо помнил, как месяц назад, в июле, Каманин целенаправленно сорвал мою командировку на астронавтический конгресс ИФАК в Норвегию, поэтому общаясь с ним сейчас я обязательно сорвусь и наговорю резкостей. Пришлось участвовать в этих бессмысленных наземных катапультированиях и бездарно тратить время на эту галиматью. Примеров таких я могу привести не один десяток, но мне просто жалко времени читателя.

В 1964 году для тех, кто готовился к полетам на КК «Восход», в епархии Северина существовала довольно примитивная технология отливки из гипса так называемых ложементов. В специальное корыто наливался свежий раствор гипса и космонавт, смазавшись вазелином, голышом ложился в это корыто спиной (и задом), выдавливая излишки гипса и, стараясь расположиться поудобнее, насколько это было возможно в таких условиях. Технолог, наблюдавший за этим процессом, держал в руках небольшую плошку с тем же гипсовым раствором и следил за процессом его затвердевания. В определенный момент, когда раствор уже затвердевал, космонавта с помощью специального устройства осторожно поднимали из отливки, стараясь не повредить ее. И вот тут для тех, у кого спина и нижняя часть тела были волосатыми, начинались «египетские казни». Представьте, что у вас почти с половины тела выдирают все растущие там волосы. Одновременно выдирают все волосы со спины и ниже, которые остаются в гипсовой отливке. В ряде случаев отливка оказывалась неудачной и — примерно через месяц — когда спина уже немного заживала и подрастал новый волосяной покров, эту процедуру некоторым космонавтам приходилось повторять. Со мной, слава Богу, эту процедуру проделали только один раз, но я ее очень хорошо запомнил. Особенно матерился по этому поводу весьма «волосатый человек» — Леонов А.А.. Кстати, почему-то ему не повезло и его «отливали», кажется, дважды, если не больше.

Мы все понимали, зачем необходима эта процедура. Таким образом для человека создается как бы дополнительный наружный скелет (как панцирь у черепахи), который позволяет предохранить человека от травмы при ударе в направлении «грудь — спина» при посадке КК на землю. Но можно же было для «волосатых» эту отливку производить в какой-либо специальной тонкой фуфайке, обработанной каким-то специальным раствором, к которому не приставал бы гипс. Конечно, можно!

В дальнейшем по этой отливке создавалась вторичная отливка — пуансон, соответствующая форме тела человека, с помощью которого в реальном алюминиевом ложементе отливался уже упругий ложемент, полностью соответствующий форме тела космонавта. Мы неоднократно бывали в отделе для примерки готовых ложементов, и нам приходилось неоднократно наблюдать пуансонные отливки наших тел, которые ничком лежали на полу. Их можно было совершенно точно распознать: где Волынов, где Катыс, где Сорокин, где — другие. И почему-то их было немножко жалко в этой их полнейшей беспомощности.

Слава Богу, нам с Волыновым в 1965 году при подготовке к полету на КК «Восход-3» не потребовалось отливать новые ложементы. Нам подогнали старые, подготовленные в 1964 оду для полета на КК «Восход-1». Что же касается членов остальных экипажей, то есть Шаталова, Демина, Берегового и Артюхина, то они были вынуждены пройти через эту неприятную процедуру.

Все этапы предполетной подготовки: тренировки на центрифугах, полеты на невесомость, сурдокамеры, барокамеры, тренировки на различных стендах и бесконечные медицинские исследования — все это физически изматывало и существенно затрудняло деятельность по совершенствованию исследовательской программы и по созданию соответствующей научной аппаратуры.

В созданной мной научно-исследовательской программе для КК «Восход» большое внимание уделялось разработке эффективных способов и систем мониторинга определенных районов земной поверхности в различных диапазонах видимого, ИК и УФ спектра. Эти задачи предполагалось решать с помощью специальных оптико-электронных систем. Предполагалось также проводить исследования спектральных характеристик поверхности Земли с помощью различных активных лазерных сканирующих систем. В дальнейшем предполагалось всесторонне исследовать ряд новых принципов оптико-электронной астроориентации и навигации, а также — выполнить ряд астрономических исследований с помощью специальной УФ аппаратуры.

В ИАТ АН СССР в моей лаборатории, а также — в ряде других организаций была разработана и испытана специальная оптико-электронная информационная система, которая предназначалась для мониторинга поверхности Земли. Эту аппаратуру предполагалось установить снаружи космического аппарата со стороны, обращенной к Земле. Регистрацию получаемой информации предполагалось производить на специальном блоке, расположенном внутри КК. К ноябрю 1965 года полный комплект этой научной аппаратуры был испытан в ИАТ и доставлен в ОКБ-1 для установки на КК «Восход-3».

В соответствие с разработанной мной программой предполагалось создание на КК специальной исследовательской шлюзовой камеры, снабженной манипулятором, которая позволяла провести ряд интересных исследований на малогабаритных моделях перспективных космических аппаратов и конструкций. Идея создания такой шлюзовой камеры была поддержана С.П. Королевым и в ОКБ-1 были начаты работы по ее созданию. Открывающаяся в космос шлюзовая камера, созданная на основе одного из люков космического аппарата и имеющая герметичное смотровое окно, позволила бы проводить с помощью манипулятора широкий комплекс исследований в открытом космосе, при нахождении космонавта внутри корабля. В качестве манипулятора предполагалось также использовать рукава от жесткого скафандра космонавта. Эти рукава герметически закреплялись на внутренней стенке шлюза и каждый из них должен был быть снабжен отдельной герметичной крышкой. Использование такой системы позволило бы исследовать функционирование различных трансформирующихся электромеханических систем, являющихся малогабаритными моделями некоторых трансформирующихся космических конструкций типа, например, складывающихся тороидальных космических станций, стыковочных блоков, миниатюрных моделей крупногабаритных трансформирующихся антенных конструкций, зеркал и других систем. Здесь могли быть также исследованы различные надувные трансформирующиеся конструкции, выполненные из пластмасс, затвердевших в условиях космоса. В этой же шлюзовой камере предполагалось исследовать в условиях реального космоса некоторые элементы систем стыковки, сочленения и сборки миниатюрных макетов с дистанционным управлением. Шлюзовую камеру предполагалось снабдить мини-стендами для испытания в космосе на ударную, вибрационную и усталостную нагрузку широкого комплекса материалов. Планировалось провести исследования характеристик трения и электро-контактной способности различных материалов, а также исследования их свариваемости. Отдельным пунктом программы предполагалось всестороннее исследование различных характеристик новых перспективных материалов, предназначенных для использования в условиях космоса (различных сплавов, пластмасс, металлизированных электропроводящих пластмасс и т.д.). Планировалось также провести исследования характеристик герметизации при различных типах сочленений: при склеивании, сваривании, физико-химическом диффундировании и т.п.

Здесь же были запрограммированы исследования новых скафандров, элементов их подвижных сочленений, устройств их ориентации и стабилизации и других элементов. Планировались исследования экранирующей способности различных скафандров на подопытных животных при их длительном пребывании в открытом космосе. При этом можно было осуществить непосредственный контроль и контактное наблюдение за поведением этих животных с внесением оперативных корректив в программу экспериментов. Такие эксперименты могли быть проведены на одних и тех же животных при многократных их полетах в космос с последующими физиологическими и хирургическими исследованиями изменений параметров их организмов.

Когда мы обсуждали с Гаем Ильичем Севериным вопрос создания упрощенных скафандров для маленьких обезьян, он сказал, что это — никчемная, даже вредная затея, которая будет отнимать время от создания совершенных скафандров для космонавтов. Но когда ему был прямо задан вопрос: уверен ли он, что в скафандре, в котором А.А. Леонов выходил в космос на несколько минут, можно безопасно работать в открытом космосе длительное время, он ответил отрицательно. Мы старательно пытались объяснить ему, что для создания скафандров, пригодных для безопасной работы космонавтов в течение длительного времени в открытом космосе, мы и предлагаем провести наши экспериментальные исследования. С помощью вышеописанной шлюзовой камеры предполагалось помещать мартышек (или других животных) в различных типах упрощенных скафандров на различные (и даже длительные) промежутки времени в открытый космос, а затем на Земле исследовать состояние их здоровья. Эти эксперименты позволят гарантированно выбрать оптимальные типы скафандров и материалов для них, позволяющие безопасно работать в открытом космосе. Можно, конечно, эти экспериментальные исследования по выбору оптимального типа скафандров проводить прямо на космонавтах, реально работающих в открытом космосе, но это же бесчеловечно! Задержки с созданием скафандров, конечно, не желательны. Это всем понятно. Но еще более нежелательно ставить очень рискованные физиологические эксперименты непосредственно на людях — на космонавтах, в случае, когда имеется возможность провести такие эксперименты на обезьянах. И в этом варианте тоже, конечно, жалко живых тварей — но это все же не люди, а обезьяны.

Однако тогда эти разговоры не привели ни к каким результатам. Поскольку решение подобных задач требовало больших временных затрат, то было решено не включать их в программу КК «Восход-3», завершение которой уже приближалось. Мы договорились, что вернемся к этому вопросу при обсуждении программы исследований для следующих КК.

Рассматриваемую программу предполагалось осуществить не только на кораблях типа «Восход», но и на последующих сериях космических кораблей. Предполагалось, в частности, создание подобной исследовательской шлюзовой камеры, снабженной манипуляторами, на КК «Союз» с реализацией программы вышеперечисленных исследований в течении длительного времени.

Идея создания такой исследовательской шлюзовой камеры, снабженной манипуляторами, с возможностью разгерметизации некоторой части внутреннего пространства КК, была высказана мною в 1964 году со значительным опережением относительно аналогичной идеи, осуществленной позже в США на КК «Шатл».

Прорабатывался также вариант использования в качестве исследовательской шлюзовой камеры с манипулятором модернизированного надувного выходного шлюза, который был применен на КК «Восход-2» для выхода в открытый космос А.А. Леонова. При этом внутренний шлюзовой люк предполагалось дополнить герметизированным стеклянным окном, электромеханическим манипуляционным устройством или усовершенствованными рукавами с перчатками от жесткого скафандра. Договоренность с С.П. Королевым о проведении этих работ уже была достигнута. Он, правда, отметил, что мы не успеем это сделать для КК «Восход-3», но постараемся это осуществить на следующих кораблях.

Очень хорошие отношения сложились у меня с Георгием Александровичем Тюлиным — очень умным, приятным и интеллигентным человеком. Он был заместителем министра общего машиностроения, и председателем Госкомиссии по космическим системам. Он сделал очень много для создания космической техники Советского Союза. Он работал, как одержимый. Это была легендарная, целеустремленная личность, целиком подстать Сергею Павловичу Королеву, который и познакомил меня с ним. Я застал как-то Г.А. Тюлина у С.П. Королева во время моего приезда к нему, чтобы согласовать исследовательскую программу для «Восход-3», и Королев, пользуясь случаем, попросил Тюлина максимально помочь мне в формировании этой программы, а главное — помочь с разработкой и созданием исследовательской аппаратуры. Я должен сказать, что Г.А. Тюлин очень помог в решение целого ряда проблем, связанных с подготовкой исследовательского космического полета КК «Восход-3».

Также большую помощь в формировании программы космических исследований для КК «Восход-3» и позже при разработке исследовательских программ для группы космонавтов от АН СССР оказал мне член-корреспондент АН Кирилл Яковлевич Кондратьев. Мы многократно с ним встречались по этому поводу во время его приездов из Ленинграда в Москву, а также во время моих поездок в Ленинград. И всегда наши встречи были очень полезными и результативными. В 1965 году, когда я носился со своей идеей исследовательского полета на КК «Восход-3», я часто бывал в ОКБ-1, ЦПК и других организациях этого профиля. При этом мне приходилось изредка встречать К.П. Феоктистова, который уже начал осваивать свой, полагающийся ему, как он считал, уровень высокомерности и степенности. Он быстро входил в свою новую роль «классического героя космонавта-ученого». При этом стало ясно, как удивительно быстро обычный человек может приспособиться к новым условиям существования. Он даже стал позволять себе периодически критиковать С.П. Королева, пытаясь этим повысить себе цену. И все это происходило в то время, когда абсолютно всем было прекрасно известно, что именно Королев сотворил его из «ничего». Очень странно было наблюдать этот процесс психической деформации личности. Во время одной из встреч Феоктистов сказал мне, что хочет стать профессиональным космонавтом. Естественно, у меня возник вопрос, а зачем это проектанту, кандидату технических наук? Однако я не стал его расспрашивать. Очевидно, это ему потребовалось затем, чтобы чаще летать в космос, выполнять какие-то полетные задания, составленные другими. А после возвращения на Землю — получать соответствующие награды. Все достаточно очевидно и просто.

В то время мне достаточно часто приходилось бывать у Сергея Павловича и он, несмотря на свою невероятную занятость, уделял мне необходимое внимание. Обычно, когда мне нужно было переговорить с С.П. Королевым, например — по формируемой программе космических исследований, я к нему звонил и просил о встрече на завтра (или когда ему будет удобно). Он обычно говорил: «Георгий Петрович, я понял ваши пожелания, сейчас разберусь со своим временем и через полчаса вам позвоню. Побудьте у этого телефона». Он или его секретарь звонили, и назначалось точное время встречи. При этом мне назывался номер автомашины, которая выделена для моей поездки к нему в Подлипки и которая будет ждать меня у гостиницы Ленинградская. Это гостиница была расположена рядом со зданием ИАТ АН СССР, где я работал. Поездка на машине до здания ОКБ-1 занимала около тридцати минут, причем эта машина прямо с шоссе эффектно въезжала в так называемые «Королевские ворота», сразу автоматически открывающиеся с помощью фотоэлементной системы. При этом я не тратил время на бюро пропусков. После беседы его секретарь сразу вызывала машину, и я быстро оказывался у себя в институте. Такая транспортная система очень облегчала мои личные контакты с С.П. Королевым. Таким же образом, он достаточно часто приглашал меня на заседание ученого совета ОКБ-1.

С.П. Королев дал мне свой номер телефона на красной кремлевской вертушке и сказал: «Если что-нибудь будет нужно срочно и у Вас под рукой окажется вертушка, звоните мне прямо. Трубку этого телефона я беру сам». Несколько раз мне нужно было срочно с ним связаться и мне пришлось звонить из кабинета директора ИАТ В.А. Трапезникова, естественно, спросив у него разрешения. Однако позже я понял, что это ему не очень нравилось.

Как-то, во время моего посещения Сергея Павловича, после обсуждения моего вопроса он дал мне прочитать какой-то документ и попросил высказаться по этому поводу. В этом документе военные предлагали поставить на КК «Восход-3» какую-то ракету (я сейчас уже не помню ее марку) и попытаться запустить ее в космосе по какой-то цели. Первая мысль, которая возникла у меня в голове была следующая: а что будет с КК, если ракету при пуске заест в направляющих (это, правда, бывает редко, но бывает). Здесь также нужно иметь в виду, что смазка направляющих в космосе полностью испарится. Если это произойдет на КК «Восход-3», то он будет раскручен до большой скорости вращения за счет тяги двигателей ракеты, не сошедшей с направляющих или сошедшей с высоким сцеплением. Надо иметь в виду, что на КК «Восход-3» нет таких средств, которые могли бы остановить такое вращение. Значит, это — авария, а может быть и катастрофа. Дальше возникает вопрос, а зачем нужен такой запуск вообще, что нового он может дать, кроме ни чем неоправданного риска. Все это я высказал Королеву. И в заключение отметил, что такие идиотские эксперименты нам ни к чему. Королев выслушал меня, согласился со мной и сказал задумчиво: «Ну вот и напишите свое мнение на этом документе». Я, недолго думая, написал «Эксперимент должен быть разумным!» и расписался. Королев взглянул на мою подпись, как-то криво усмехнулся и сказал: «А вы, Георгий Петрович, рискованный человек, вы даже не взглянули на подпись генерала, от имени которого пришел этот документ». В ответ на мое: «А это не имеет значения!» он сказал: «Да нет, иногда имеет очень большое значение». Значение этих его слов до меня дошло значительно позже, когда я начал чувствовать, как начали портиться мои отношения с военными.

Во время одного из очередных моих посещений С.П. Королева, после того, как мы обсудили и решили все текущие вопросы, он сказал: «Хорошо бы подумать о проблеме создания искусственной тяжести на КК «Восход-3»». Я ответил, что постараюсь подумать об этом.

Я долго ломал голову над этой задачей и в конце концов пришел, как мне тогда казалось, к достаточно оригинальному решению. Мной были рассмотрены различные варианты возможных схем создания искусственной гравитации на КК. При этом был выбран один единственный вариант, который оказался реализуемым в то время. Он сводился к следующему: два КК, связанные силовым тросом, закручиваются вокруг общего центра массы. При этом основным вопросом стал вопрос надежного соединения двух КК с помощью силового троса.

Прорабатывалось три варианта создания искусственной тяжести на КК.

Первый вариант сводился к тому, что два КК сначала стыкуются друг с другом, а затем расходятся на определенное расстояние, связанные силовым тросом. После того производится их закрутка относительно центра массы всей системы.

Второй вариант создания такой системы сводился к тому, что два КК сближаются на определенное расстояние и затем с одного из кораблей «выпускается» силовой трос, на конце которого располагается стыковочный узел и устройство пространственного перемещения. Ответная часть стыковочного узла расположена на втором корабле. После «стыковки» активной головки силового троса со вторым кораблем, производится закрутка всей системы.

Третий вариант — отличался от второго только тем, что с обоих сблизившихся КК одновременно «выпускаются» два силовых троса, концы которых снабжены стыковочными узлами и устройствами пространственного перемещения. В этом варианте представлялось возможным реализовать максимальную длину соединительного троса.

Когда я начал работать над этим вопросом, то сразу же вспомнил о проработках, проводившихся ранее в моей лаборатории в ИАТ при создании системы автоматической заправки топливом самолета во время полета. Это предполагалось осуществлять с помощью системы автоматической стыковки специальной головки, размещенной на конце топливного шланга, выпускаемого с самолета заправщика, со стыковочным узлом заправляемого самолета. У нас в лаборатории было разработано несколько вариантов схем дистанционной стыковки с помощью фотоэлектронной информационной следящей головки, установленной на конце заправочного топливного шланга с приемным узлом заправляемого самолета. При этом прорабатывались два варианта таких систем: вариант с ручным дистанционным теленаведением стыковочной фотоэлектронной головки шланга и вариант с полностью автоматическим самонаведением стыковочной головки. В обоих случаях такая головка наведения снабжалась фотоэлектрическими анализаторами визуальной информации и специальными пневмоприводами для перемещения в пространстве. Питание этих систем, обработка получаемых с них сигналов и управление ими могло осуществляться по выбору, как с самолета заправщика по проводам, расположенным на заправочном шланге, так и с заправляемого самолета — по радиоканалам. Эта идея могла быть использована для стыковки двух КК с помощью соединительного силового троса, снабженного головкой дистанционного наведения, и стыковочного узла, расположенного на свободном конце троса.

Общая схема создания космической системы, обладающей искусственной гравитацией по третьему варианту, как мне тогда представлялось, должна была сводиться к следующему. Последовательно запускаются два корабля «Восход», на каждом из которых находится один или два космонавта. На каждом корабле в виде плотно упакованной катушки располагается специальный многожильный трос, который одновременно должен выполнять многие функции: как силовые, так и информационные. Один конец этого троса жестко прикреплен к кораблю, причем все информационные кабели, расположенные на этом тросе, также присоединены к электрическим и электронным схемам внутри корабля. На конце такого троса должно располагаться наводящееся фотоэлектронное устройство с соответствующими пневматическими микродвигателями, позволяющими космонавтам визуально наводить этот конец троса на соответствующее устройство, расположенное на конце троса второго корабля. После освобождения тросов на обоих КК, они раскручиваются и занимают в пространстве свободное положение. При этом два КК должны находится на таком расстоянии и в такой ориентации, чтобы космонавты видели корабли друг друга. Если в этих двух тросах расположить симметрично относительно центра сечения троса четыре одинаковых гибких шланга, а затем после освобождения тросов постепенно подать в эти шланги определенное давление, то тросы выпрямятся. После этого можно начинать процесс взаимного сближения, наведения и стыковки двух стыковочных узлов на концах тросов, соответственно снизив давление в гибких шлангах, расположенных на них, чтобы увеличить гибкость тросов. В то время в моей лаборатории было создано несколько типов следящих фотоэлектрических головок наведения, которые предполагалось использовать в этой системе. Предполагалось, что на начальном участке наведения стыковочной головки процесс управления сближением будет осуществляться вручную по проводам, размещенным на соединительном тросе. На последнем участке предполагалось высокоточное совмещение и автоматическая стыковка со второй стыковочной головкой, расположенной на втором тросе, установленном на втором КК.

Как уже было сказано, во втором варианте соединения двух КК возможно также размещение соединительного троса только на одном КК, а на втором непосредственно расположить стыковочный узел. К этому узлу должна пристыковаться головка, расположенная на конце троса первого КК. В этом случае длину троса, вследствие ограничений по весу, придется уменьшить по сравнению с первым случаем, но условия стыковки при этом несколько упрощаются.

После стыковки тросов и их натягивания, возможно, осуществить взаимное вращение такой гантелеподобной системы относительно общего центра массы. При этом в каждом КК будет создана определенная сила тяжести.

Рассматривался также вариант возможной механической связи двух КК (после их соединения гибким тросом) с помощью телескопической раздвижной цилиндрической штанги или раскрывающейся (раздвигающейся) гармошки механических элементов.

Прорабатывался вариант создания подобной системы с использованием одного КК «Восход-3» и третьей ступени ракеты. В этом случае управление перемещением третьей ступени и ее ориентацию будет выполнять космонавт, размещенный на КК «Восход-3».

В процессе разработки этой системы искусственной гравитации у меня возникла идея использовать такую вращающуюся систему в качестве сканирующей антенны для обзора космического пространства, например — в УФ диапазоне спектра.

После завершения работы такой вращающейся системы искусственной гравитации, осуществляющей также функции большого сканирующего телескопа, предполагалась остановка ее вращения и подрывное отсоединение обоих космических кораблей от многофункционального антенного троса. Затем должна была быть выполнена нормальная ориентация и стабилизация каждого КК с последующей их посадкой в обычном режиме.

Во время очередного посещения я рассказал Сергею Павловичу о предлагаемых мной схемах создания систем искусственной тяжести на КК и о возможности использования троса, соединяющего два КК в качестве большой сканирующей оптико-электронной (или радиолокационной) антенны. После того, как я закончил свой рассказ, глаза Королева заблестели, но через некоторое время он как-то сник и сказал тихо: «Эх, Георгий Петрович, если бы мне дали возможность заниматься только одним космосом, а то ведь я тащу на себе также стратегические ракеты, а они, черт бы их подрал, падают часто совсем не туда, куда надо. И мне при этом угрожают снятием финансирования». Потом он как-то бегло и тихо сказал: «Да и вы к тому же родились не в то время и не в том месте…». Затем, помолчав некоторое время, добавил: «Ваше предложение по созданию систем искусственной тяжести, одновременно позволяющей решать задачи сканирования дальнего космического пространства, вызывают большой интерес. Мы их обсудим с заинтересованными организациями и соответствующими специалистами. А вас я попрошу написать подробную пояснительную записку с иллюстрациями, которую мы направим на экспертизу специалистам. После всестороннего обсуждения, при положительном заключении, постараемся реализовать эти предложения на последующих кораблях этой серии».

По-видимому, С.П. Королев поделился своими мыслями о моих предложениях с Каманиным, вследствие этого в дневниках последнего появилась такая запись (кн.II стр. 146): «Сергей Павлович высказал свои соображения о составе экипажа для «Восхода-3». Этот полет планируется на 15 суток для решения ряда чисто инженерных проблем создания искусственной гравитации. У нас совпали мнения о Волынове, как кандидате на роль командира корабля. Вторым членом экипажа Сергей Павлович назвал Катыса. Я пока не могу согласиться с этим предложением Королева, но, если Катыс сумеет внести что-то ценное в решение проблемы искусственной тяжести, то его кандидатура будет одной из сильнейших». (конец цитаты).

Тут, естественно, возникает вопрос: кто такой Каманин, чтобы лезть в реализацию научных экспериментов и к тому же ставить какие-то условия, связанные с их осуществлением?

Во время бесед с Сергеем Павловичем я часто сетовал, что разработка исследовательской аппаратуры идет очень медленно. Сергей Павлович обычно говорил: «Жизнь не остановится после запуска «Восхода-3». Что успеете сделать к этому времени, то поставим на этот корабль, и вы на нем проведете в полете соответствующие исследования. Те же замыслы, которые не успеете реализовать к этому моменту, будут осуществлены на следующих КК. Это же только начало! Вы же не собираетесь уходить в отставку после полета на «Восходе-3»?»

Позже мне стало известно, что какая-то система создания искусственной тяжести вроде бы прорабатывалась в Куйбышеве в ЦСКБ (в филиале №1 ЦКБЭМ) под руководством Дмитрия Ильича Козлова. В этой системе КК «Восход» и третью ступень ракеты предполагалось соединить тросом длиной 50 метров и с помощью двигателей третьей ступени и КК осуществить закрутку этой связки вокруг центра масс для создания искусственной силы тяжести. Более детальных сведений об этом проекте я получить не смог.

В начале марта 1965 года мне позвонил Каманин. Он попросил приехать к нему и рассказать о моей научной программе. Я думаю, что это он мог сделать только по рекомендации С.П. Королева.

По просьбе Каманина я был у него 8 марта 1965 года и подробно рассказал все о своей научной программе, которую я подготовил для КК «Восход-3». Хотя я все подробно с чертежами, графиками и фотографиями объяснял Каманину, по его вопросам я осознал, что он мало что понял из моего доклада. Тогда, чтобы несколько сгладить впечатление и разрядить обстановку, я сказал: «По вашим вопросам я понял, что вы прекрасно разобрались со всеми нашими разработками, о которых я вам доложил. Я вас приглашаю приехать в нашу лабораторию, где я смог бы показать вам все эти системы в действии. Я думаю, что эта информация была ба вам полезна». В ответ он сказал: «Да, да, конечно, я постараюсь это осуществить». При этом он смотрел куда-то в сторону, и на его лице было такое выражение, как будто он только что проглотил целый лимон.

Каманин, по-видимому, мало что понял в деталях из того, что я ему рассказывал, но он явно уловил общую значимость предлагаемой мной исследовательской программы. Его заинтересовала также предлагаемая мной схема создания искусственной гравитации на КК с помощью специального троса с установленным на его свободном конце автоматическим самонаводящимся фотоэлектронным стыковочным устройством.

После моего сообщения Каманину о новых разработках, ведущихся в нашей лаборатории в ИАТ в его дневниках появилась соответствующая запись (кн. II стр. 159): «Беседовал с Г.П. Катысом, он рассказал о работе в ИАТ АН СССР по подготовке ряда научных исследований в условиях космического полета. Катыс ведет энергичную деятельность, надеясь быть участником полета».

Я тогда не «надеялся», я был твердо уверен, что на «Восходе-3» выполню свою научную программу, которая была утверждена академиком С.П. Королевым, президентом АН СССР академиком М.В. Келдышем и председателем «Интеркосмоса» академиком Б.Н. Петровым. Все уже было учтено и продумано. Никаких сомнений у меня не было. Все варианты возможного развития событий были учтены, проанализированы и разработаны способы противодействия негативным акциям. А в том, что они обязательно будут — я не сомневался. Но я лишний раз убедился в абсолютной правильности пословицы «Человек предполагает, а Бог — располагает». Все возможные варианты событий были учтены, все, кроме одного — совершенно невероятного, которого просто никак не должно было быть. Однако, именно этот самый невероятный вариант и сработал.

По мере приближения сроков запуска КК «Восход-3» обстановка вокруг него становилась все более напряженной. Срывались сроки изготовления корабля «Восход-3» из-за переориентации ОКБ-1 на программу «Союз». В ИМБП не удалось к требуемому сроку создать систему жизнеобеспечения на полет длительностью 16 суток. Не было необходимой поддержки исследовательской программы полета со стороны Министерства обороны, настаивающего на проведение полета КК «Восход-3» исключительно в военных целях.

На этом фоне в конце декабря 1965 года мне вдруг было объявлено начальником ЦПК Кузнецовым, что по указанию Каманина мой исследовательский полет на КК «Восход-3» отменяется. Я, естественно, тут же сообщил об этом С.П. Королеву. Выслушав мое сообщение, он сказал: «Я вас понял, сейчас позвоню Каманину и узнаю непосредственно от него, что же все-таки произошло и что является причиной этого события. Через полчаса перезвоните мне». После разговора с Каманиным, он сказал мне: «Это все самодеятельность Каманина. Он и раньше пытался выделывать подобные штучки, а сейчас воспользовался тем обстоятельством, что я немного приболел. Я скоро поправлюсь, разберусь с этим делом и все улажу. А вам лучше всего воспользоваться этим перерывом, чтобы хорошенько отдохнуть. Езжайте в какой-нибудь дом отдыха дней на десять — покатайтесь на лыжах. Когда вернетесь, позвоните мне. Я уверен — вся исследовательская программа будет восстановлена». И я поехал отдыхать.

Когда я вернулся — Королева уже не было в живых. К моему величайшему сожалению, я уже никогда больше не видел его и не слышал его голоса.

В дневниках Каманина, опубликованных в 1997 году, он так описал свой разговор с С.П. Королевым по поводу отмены моей исследовательской программы (кн. II стр. 276). В ответ на возмущение Королева в связи с отменой подготовки исследовательского полета «Восход-3», Каманин в совершено наглой и хамской манере сказал: «Нам надоели ваши постоянные капризы и истерики». (Именно эта фраза зафиксирована и опубликована в его дневниках). И в такой нагой форме осмеливался говорить с С.П. Королевым примитивный администратор средней руки, которых в стране было несчетное множество и которые можно сказать «валялись вокруг навалом»! Возможно, он и врет в своих дневниках, искажая стиль разговора, для придания себе большой значимости в глазах читателей. Но в любом случае (даже если и врет) — все равно, чтобы сделать такую запись в дневниках о своем хотя бы и вымышленном разговоре с всемирно известным интеллектуальным гигантом в области космонавтики Сергеем Павловичем Королевым, к тому же — в то время уже больным, нужно быть невероятно наглой личностью.

Естественно, в декабре 1965 года я не мог даже подумать о том, что Сергей Павлович Королев на пятьдесят девятом году жизни может внезапно скончаться во время операции. Кроме огромной моральной травмы, связанной со смертью великого человека, это также привело к полному краху всей моей научно-исследовательской космической эпопеи.

Сергей Павлович Королев был интеллектуальным гигантом — другого такого человека я не встречал. Это был мыслитель, обладавший огромным организаторским талантом. Вокруг него все двигалось, вращалось и перемещалось, управляемое его невероятно активным и рациональным мышлением. Это, конечно, был редкостный феномен того времени, можно сказать — феномен всего XX века. В моей памяти я свято храню образ этого поистине великого Человека.