Первые пуски ракеты 8К99 производились с северного полигона (Плесецк) и были аварийными. Сказывалось отсутствие опыта в изготовлении и эксплуатации пороховых шашек и реактивных двигателей. Растрескивание твердых порохов увеличивало площадь горения, что приводило к нерасчетному повышению давления газов и, в конечном итоге, к взрыву. Падение одной из аварийных ракет в район Братской электростанции привело к тому, что разработчики порохового двигателя взяли «тайм-аут», а затем разработка вообще была закрыта. Закрытию способствовало два фактора: первый — отсутствие в стране в нужных объемах производства порохов необходимого качества и второй фактор — отсутствие на то время технических решений длительного храпения жидких компонентов топлива в баках ракеты при ее стоянии на стартовой позиции путем так называемой «ампулизации» ее баков. Янгель и Челомей вернулись к привычной работе — созданию боевых ракетных систем с двигателями на жидких высококипящих компонентах топлива с энергетическими характеристиками (удельной тяге), значительно превосходящими твердые пороха.

Для нашей организации вместе с этой разработкой закончился и этап создания систем управления с использованием дискретных приборов, который в какой-то мере приблизил нас к разработке цифровых СУ на базе использования бортовых вычислительных машин (БЦВМ) в качестве основного «решающего» элемента систем управления. БЦВМ на борту ракеты — это давняя мечта управленцев, ее вычислительные возможности позволяли реализовать широкий класс задач управления полетом: наведение на цель, стабилизацию в полете, управление автоматикой в процессе предстартовой подготовки и в полете, регулирование двигателя по тяге и по расходу компонентов и значительное повышение точности стрельбы в том числе за счет калибровки гироскопических приборов в процессе боевого дежурства и в режиме предстартовой подготовки. Дело в том, что па ракете 8К67 гиростабилизированная платформа, кроме задач измерения углов отклонения осей ракеты от заданных и ускорений, выполняла и некоторые функции, связанные с решением задач наведения: установку гироинтеграторов с помощью шаговых моторов в нужных направлениях, задание программных величин кажущейся скорости с помощью специального датчика, что наряду с электромеханическим счетным прибором приводило к возникновению многих погрешностей. Возможности реализации необходимых законов управления были весьма ограниченными.

В этот период необходимость создания БЦВМ была осознана в государственном масштабе, и первоначальное решение ВПК о централизованной ее разработке вылилось в создание в Москве специализированного института НИЦЭВТ (НИ цифровой вычислительной техники). Несмотря на то, что институт разработал серию таких машин типа «Аргон», их применение не нашло широкого распространения. Причиной этому явилось то обстоятельство, что уже первый опыт ее применения в ракетно-космической технике показал, что удовлетворение всех, зачастую противоречивых требований, определяемых широким спектром боевых ракет, ракет-носителей, космических кораблей и спутников, приводит к неоправданному ее усложнению. Следствием этого явилось то, что организации — разработчики систем управления почти сразу же, и даже с опережением, приступили к самостоятельной разработке таких машин, сообразуясь со спецификой их назначения.

Наша организация оказалась достаточно хорошо подготовленной к этой работе как в научно-техническом, так и в организационном отношении. Центром завязочных работ выступил 3 комплекс. Я.Е. Айзенберг создал специальное подразделение и поставил во главе его талантливого и инициативного руководителя Б.М. Конорева, снабдив отдел необходимым оборудованием и укомплектовав кадрами для разработки технологии работ и ее апробирования. Для этого в качестве типовой ракеты была взята уже принятая в эксплуатацию ракета 8К67 и отделу было поручено «примерить» на ней разрабатываемую технологию, по сути дела, разработать вариант системы управления для этой ракеты с БЦВМ. Отдел разработал требования к характеристикам БЦВМ, ее архитектуре, а также определил порядок взаимодействия практически со всеми подразделениями ОКБ, использующими ее в качестве основного «думающего» элемента. Важнейшим элементом этих работ стало создание системы программно-математического обеспечения, т.е. перевод многочисленных программ управления на машинный язык, отработка этих программ на стендах и, в конечном результате, при летных испытаниях ракеты. Отделом была создана уникальная система бездефектного программирования, не имевшая аналогов ни в СССР, ни за рубежом и обеспечившая создание программ управления для многих объектов в течение последующих лет без серьезных замечаний.

С другой стороны, в приборных отделениях, руководимых А. И. Кривоносовым и В. К. Копылом, были созданы подразделения для непосредственной разработки БЦВМ и ее наземной проверочно-пусковой части, а конструкторы и технологи приступили соответственно к разработке конструкции и технологии ее производства. Руководство предприятия в лице Главного конструктора В. Г. Сергеева, главного инженера А. И. Гудименко и директора опытного завода Г. А. Борзенко придавало большое значение этим работам и уже в 1968 г. был испытан первый образец БЦВМ типа 1А100. Это была одноканальная машина, построенная на модулях серии «Тропа-1». В конце 1968 года появились опытные образцы этой же машины в трехканальном исполнении 1А200, а в 1970 году эта машина была поставлена на ракету М. К. Янгеля 15А14, на которой и был совершен в 1971 году первый в СССР пуск ракеты с системой управления, в структуре которой была БЦВМ. Последующая модификация этой БЦВМ — 15Л579, ставшая исходной для целой серии этих машин благодаря удачно выбранной конструкции и ее характеристик, при минимальных изменениях дала возможность использования ее в системах управления многих объектов и не только нашей организации. В последующие годы было разработано целое поколение машин и создана как в опытном, так и в серийном производстве высокоэффективная технология их изготовления. Особое место принадлежит созданной системе динамической коррекции (СДК), позволяющей оперативно изменить программы без снятия с борта приборов долговременной памяти с использованием каналов связи «земля-борт» как при работах на старте, так и при функционировании космических аппаратов на орбите. Эту возможность системы трудно переоценить. Она позволяла исправить или изменить программу работы не только при возможных ошибках, но и при изменении условий полета или характеристик объекта.

Решительный и квалифицированный переход к применению цифровых приборов в бортовой и наземной аппаратуре обеспечил предприятию ведущее положение в отрасли. Это привело к тому, что круг головных разработчиков ракетно-космических объектов, для которых разрабатывались системы управления, расширился. Кроме Янгеля, Челомея и Решетнева, с нами начали работать фирмы Лавочкина, Полухина, Лапыгина, Глушко.

Семидесятые годы оказались наиболее продуктивными в создании нового поколения машин и прочной научно-технической базы па восьмидесятые годы. В 80-х годах на предприятии был создан целый ряд центральных процессоров: М4М, М6, М6М, М61, М71, которые стали основой для создания четвертого поколения многомашинных вычислительных комплексов.

Работы над ракетами 15А14(Главный конструктор М. К. Янгель) и 15А30 (Главный конструктор В. Н. Челомей) нашей фирмой были начаты в 1967 году. Соответственно, в моем отделе ракету 15А14 вела лаборатория С. С. Корумы, а ракету 15А30 — лаборатория В. Д. Стадника. К этому времени отдел был укомплектован рядом талантливых и опытных специалистов, таких, как А. С. Голиков, А. Ф. Кириченко, А. Ф. Скибин, В. И. Котович. Работала в отделе целая плеяда грамотных математиков-программистов: О. М. Калинина, Н. Г. Гайдамаченко, Т. В. Петельгузова, В. А. Игнатова и др.

Основной особенностью новых разработок было применение кассетных или многоблочных боевых частей. Ракета, по сути дела, имела третью ступень с двигателем «малой тяги» и несколько боеголовок — до десяти. Последовательное отделение боевых блоков производилось таким образом, что каждый блок направлялся на отдельную цель, расположенную в некотором квадрате. «Разведение» боевых блоков по заданным целям осуществлялось системой управления, которая производила по некоторой программе «обход» всех заданных целей, т. е. обеспечивала такой полет третьей ступени, что в момент сброса очередного боевого блока параметры движения соответствовали точному попаданию в цель. Кроме того, при сбросе каждого боевого блока сбрасывалась последовательно целая серия (до двадцати) ложных целей, которые мало отличались по своим радиолокационным характеристикам от истинного боевого блока. Так осуществлялась защита от противоракетной обороны противника и, естественно, каждая ложная цель должна но своим параметрам движения, легко определяемым противником, не отличаться от движения боевого блока, т. е. быть нацеленной на ту же цель. Таким образом, на каждую цель следовала цепочка однотипных по отражательным характеристикам объектов, положение боевого блока среди этой цепочки было случайным, а расстояние между ними было таковым, что поразить одной антиракетой можно было не более одной цели. Построение такого боевого порядка достигалось тем, что система управления осуществляла так называемый «баллистический останов», т. е. в тот момент, когда обеспечивалось достижение необходимых значений параметров движения для попадания в заданную цель, обеспечивалось далее такое движение третьей ступени при работающем двигателе, что хотя траектории отделяемых объектов оказывались различными, но все они попадали в одну цель. После сброса последней ложной цели, прикрывающей данную боеголовку, система управления наводит следующую боеголовку на ее цель, аналогично прикрывая ее своей системой ложных целей. И так продолжается до тех пор, пока не будет сброшена последняя боеголовка со своей «цепочкой» прикрытия. Легко представить, насколько сложно было найти оптимальный вариант алгоритма такого управления полетом, сколько вариантов было проработано, прежде чем был найден тот, который обеспечивал нужную точность наведения боеголовок на цели, расположенные на значительном удалении друг от друга, при минимальном расходе топлива па участке разведения. Кроме того, что новые разработки ракет 15А14 и 15А30 имели кассетные головные части, другие тактико-технические характеристики также были более совершенными. Значительно повышалась точность стрельбы благодаря предстартовой калибровке гироприборов, что стало возможным при применении БЦВМ. Гиростабилизированая платформа на старте поочередно устанавливалась в шесть различных положений, при этом осуществлялось измерение ее основных параметров, и на основании этих измерений производилась коррекция полетного задания, т. е. учет конкретных инструментальных погрешностей основного прибора навигации. Значительно повышалась боеготовность, защищенность стартовых позиций, уменьшался объем наземной аппаратуры за счет применения ЦВМ, что позволило разместить ее в оголовке шахты, вводилась система дистанционного управления предстартовыми работами и пуском ракеты, возможность дистанционного управления переприцеливанием.

Работы по ракете 15А14, несмотря на то, что ряд требований привел к необходимости провести широкую программу исследований, переоснастить многие лаборатории, создать мощный вычислительный центр и перестроить производство, включая серийное, шли успешно и без заметных срывов сроков. Сказывалась сработанность нашей организации, как со смежными организациями, так и с головной. Каждое подразделение четко знало круг своих обязанностей, ведущие специалисты имели налаженные связи со своими коллегами во всех организациях внутри предприятия. В. Г. Сергеев очень четко следил за ходом проектирования, и все основные решения принимались в pro кабинете после тщательного обсуждения и рассмотрения возможных вариантов. Внешне наша фирма выглядела достаточно солидно и по многим принципиальным вопросам опережала НИИАП, переживавший кризис. В эти годы произошло кратковременное объединение этого института с гироскопическим институтом В. И. Кузнецова — НИИ-944, который разрабатывал гироскопические приборы для наших систем управления и был одним из наших самых верных смежников. Из этого объединения ничего не вышло, и вскоре НИИ-944 снова обрел независимость, правда, И. А. Пилюгин оставил у себя вычислительную машину М-200 и некоторых специалистов. Но «горшки были побиты», и Н. А. Пилюгин, оставшись без гироскопии, вынужден был разработку этих приборов срочно налаживать у себя. Это оказалось далеко не простым делом и явилось причиной отставания института, а наша фирма находилась в то время в расцвете сил.

Проектирование и разработка аппаратуры системы управления для ракеты 15А14 шли с некоторым опережением. ОКБ-52 В. Н. Челомея для нас было совершенно новой организацией, о которой мы много слышали и не всегда для нее лестное. В ракетной технике в тот период она не имела опыта, ее разработки относились к области управляемых крылатых снарядов тактического назначения и тот вариант ракеты УР-100, а их было несколько, систему управления для которого мы должны были разработать, был одним из первых. Соответственно, наше отношение к этой фирме носило несколько пренебрежительно-недоверчивый характер. Первое знакомство состоялось вскоре после принятия решения о нашем участии в разработке ракеты. Группа руководителей отделов и лабораторий, в том числе я и П. Н. Пинскер, прибыли в Реутово, заехав предварительно в НИИ-944 и прихватив с собой несколько специалистов. Принимал нас лично Владимир Николаевич в своем кабинете. Рассказ его о проекте ракеты, сопровождаемый демонстрацией прекрасно изготовленных рисунков и чертежей, был подлинным шедевром артистического искусства и произвел на нас соответствующее впечатление. Впоследствии мне доводилось много раз слышать его выступления, и всегда они носили характер яркой и убедительной речи в обосновании технических предложений. Он был подлинным артистом. В данном случае проект ракеты УР-100, несомненно, впитал в себя все лучшее. что было сделано у нас и за рубежом, был свободен от традиционности технических решений и тормозящей развитие преемственности технологии и конструкции. Короче говоря, все мы стали горячими сторонниками этой разработки. Нам пришлось преодолевать некоторое сопротивление, в том числе и со стороны руководства, вызванное в значительной степени головной фирмой Янгеля.

Разработка, хотя и с небольшим отставанием, шла нормально и в результате ракета УР-100, и ее последующие модификации заняли достойное место в арсенале наших стратегических вооружений. Она также имела кассетную головную часть, правда число боеголовок было меньше, чем у ракеты 15А14, т.к. стартовый вес ее почти в два раза был меньше, зато миниатюрность давала выигрыш в целом ряде других характеристик. После совещания у Владимира Николаевича нас познакомили с ведущими специалистами, показали музей, где были в натуральном виде представлены основные разработки организации. Все в музее было представлено на самом высокое уровне — рядом с изделиями на специальных стендах стояли его отдельные агрегаты и узлы с табличками, на которых были приведены основные характеристики, сравнения с аналогичными агрегатами других разработок и т. д. Чувствовалось, что все это сделано для посетителей самого высокого ранга, Конечным итогом нашего посещения должно было стать согласование технического задания на систему управления, так что нам предстояло проработать несколько дней.

Поселили нас здесь же в поселке в обычном жилом доме, где несколько квартир было отведено для приезжих в качестве гостиницы. Но когда мы поужинали и ближе познакомились с нашим жилищем, оказалось, что в нем масса клопов! Мы с Петром Николаевичем схватили свои портфели и предпочли лучше ездить из Москвы, чем отдать себя на съедение этим тварям. Утром следующего дня возмущению наших искусанных товарищей не было предела, не помогли никакие попытки бороться с помощью огня, отодвигать кровати от стены и т. д. Очарование от организации и лично от Владимира Николаевича как-то померкло, были даже предложения наловить клопов в бутылку, а затем высыпать их в кожаное кресло Генерального!

К исходу нашей командировки было согласовано техническое задание и состоялось взаимное знакомство. Наше мнение об этой фирме было высоким, особенно в части организации работ, оснащения оборудованием, сказывалась Москва и близость к Правительству.

Познакомились мы и с Сергеем Хрущевым. Он нам понравился и как специалист, и как человек, правда, это уже было после прихода к власти Л. И. Брежнева. С его супругой Галей мы были знакомы раньше. Она работала в НИИ-944, часто приезжала к нам в Харьков, отличалась простотой и скромностью. В. А. Затуловский, наш коллега по гироскопии, руководил ее дипломным проектированием и отзывался о ней чрезвычайно похвально.

Ракета УР-100 разрабатывалась в нескольких модификациях. Наша модификация имела индекс 15А30, параллельно, даже с некоторым опережением, шли работы над ракетной системой УР-100К. В этой работе наша фирма участия не принимала. Главным конструктором СУ в ней был В. И. Кузнецов, автомат стабилизации разрабатывал Харьковский завод им. Т. Г. Шевченко. Если ракета УР-100К впитала в себя все новые идеи конструирования, то система управления была явным анахронизмом на фоне повсеместно внедряющейся счетно-решающей техники. Необходимо сказать, что в это время за океаном уже в полной мере вычислительные машины заняли свое место в бортовых комплексах, в авиации и ракетно-космической технике. Американские ракеты «Минитмен», программа «Аполло» целиком базировались на БЦВМ. Использование БЦВМ. на борту ракеты в СССР впервые было осуществлено на ракете 15А14 в системе управления разработки нашей организации. Внедрение БЦВМ в СССР шло с большим отставанием от США, особенно большие трудности были в создании элементной базы необходимой надежности. Отбраковка электрорадиоэлементов на входном контроле в производстве достигала десятков процентов от поступающего количества. Важнейшей задачей разработчиков БЦВМ было создание надежной аппаратуры из малонадежной элементной базы. Следует отметить, что с этой задачей успешно справился комплекс разработчиков, руководимый А. И. Кривоносовым.

Анатолий Иванович некоторое время руководил комплексным подразделением, затем отделом надежности. Опыт работы в этих подразделениях, а также широкая эрудиция обеспечили успешное решение создания первых в СССР современных БЦВМ. Под его руководством были разработаны в последующем несколько поколений БЦВМ, создана высокоэффективная технология их изготовления на серийных заводах и в опытном производстве. Внедрение БЦВМ в системах управления нашей разработки осуществлялось решительно и смело. Наши прибористы и лично Анатолий Иванович в значительной мере оказывали влияние на развитие производства в СССР элементной базы, поддерживали все новое и перспективное, что разрабатывалось в стране, были «своими людьми» в министерстве А. И. Шокина и на заводах-изготовителях в Воронеже, Минске и т. д. Роль головного НИИ-885 в этом плане была менее значительной, и, по-видимому, следствием этого было то обстоятельство, что в нашей космической технике, где ведущей фирмой было ОКБ Королева, а НИИ-885 Н. А. Пилюгина — его главным разработчиком аппаратуры СУ, отставание по сравнению с США в применении БЦВМ определялось в 10-12 лет.

Достаточно сказать, что разработка в США программы «Арollo», начатая в 1961 году, уже полностью базировалась на применении БЦВМ и аварийный полет «Арollo-13» не закончился трагедией только благодаря наличию на борту корабля БЦВМ. Вот что было записано в решении комиссии по анализу причин аварии: «Люди, а не компьютер, вернули корабль на Землю, но без компьютера вернуть не удалось бы». Королевские «Союзы» семидесятых годов все еще не использовали БЦВМ в качестве центрального «думающего» устройства. Внедрение БЦВМ встречало определенное сопротивление и со стороны головных фирм. В частности, в системе управления космического комплекса «Алмаз» разработки В. Н. Челомея, в одном из его элементов — транспортном корабле снабжения (ТКС), Главным конструктором СУ которого я был назначен в 1974 году, благодаря отчаянному сопротивлению головной фирмы не удалось систему управления реализовать с помощью только БЦВМ, В конечном итоге была разработана смешанная система управления — она имела два контура — цифровой и аналоговый Только на объектах последующих разработок (ТКМ, «Квант», «Спектр»), явившихся в некоторой мере продолжением ТКС цифровые системы с БЦВМ уже полностью вытеснили аналоговые методы управления.

Вернемся, однако, к ракетам серии УР-100. Ее модификация УР-100К с системой управления В. И. Кузнецова прошли успешно летные испытания, но на вооружение принята не была. Этому было две основные причины: низкая точность стрельбы и полное отсутствие возможности создания перспективных головных частей, таких, как разводящиеся, самонаводящиеся, наведение по картам местности, переприцеливание, подготовка исходных данных по координатам цели и т. д. Решение этих задач требовало наличия на борту ракеты и в ее наземно-пусковом комплексе аппаратуры, способной решать сложнейшие математические задачи.

Решительное применение БЦВМ и внедрение в связи с этим прогрессивных методов управления привело к тому, что наша фирма заняла в СССР лидирующее положение в области систем управления ракетно-космическими объектами. Работать с нашей фирмой стали стремиться многие головные разработчики и, в конечном итоге, к концу семидесятых годов фирма С. П. Королева, руководимая В. П. Глушко. Ассортимент объектов, для которых мы разрабатывали системы управления, значительно расширился и стал включать в себя, кроме баллистических ракет и ракет-носителей космические корабли, объекты лунной программы, крылатые ракеты и, наконец, систему управления ракетно-космической транспортной системы «Энергия-Буран».

Тем не менее роль нашей организации искусственно принижалась, а мы явно страдали провинциальной скромностью и боялись громко заявить о себе. Достаточно сказать, что было очень много возможностей брать на себя новую работу и соответственно с этим наращивать возможности фирмы, однако мы этого не делали, все ждали, что нам предложат. Была у нашего шефа В. Г. Сергеева даже некоторая формула, которая вызывала у многих нас неприятие: «Пусть меня обяжут!» Понималось, что это произойдет Постановлениями Правительства или приказом по министерству. Особенно Владимир Григорьевич неохотно брался за работы, выходившие за рамки боевых ракетных комплексов. Систему управления комплекса «Алмаз» нам вбивали в буквальном смысле «с боем». Наши энтузиасты этой работы, возглавляемые И. Г. Медведевым, приложили много сил и энергии чтобы преодолеть сопротивление Сергеева. Произошел даже такой инцидент, когда Владимир Григорьевич силой стаскивал с трибуны Медведева, посмевшего говорить нечто, противное мнению шефа. Мы имели все возможности вести разработку, и Челомей стремился к тому, чтобы мы взялись за разработку СУ для трех составных частей комплекса: орбитальной станции, транспортного корабля снабжения и возвращаемого аппарата. Мощный коллектив радистов, возглавляемый Г. А. Барановским, оказался вне сферы основной деятельности организации. Эту тему можно продолжать и далее. Несмотря на то, что в конечном итоге фирмой сделано очень многое, многое было также упущено.

Летные испытания ракеты 15А14 начались нормально, т. е. число аварийных пусков не превышало обычных 15-20%. Причинами аварий, как правило, были досадные ошибки, так как принципиально ракета отвечала всем требованиям. Наглядным примером может служить ракета за № 22. Казалось бы, к этому номеру все недоработки должны были бы найдены и устранены. После первой попытки пуска, который не произошел из-за замечаний по каким-то второстепенным вопросам, ракета простояла на старте около месяца (старт был с открытой позиции). За это время все было многократно проверено. Тем не менее, ракета в момент старта повалилась на бок, произошел взрыв, разметавший ракету и сооружения старта. После долгого разбирательства было выяснено, что датчики обратной связи, установленные на рулевых приборах, имели самый простой перепут, т. е. сигнал с датчика был тем больше, чем более отклонялся руль от нейтрального положения. По какой-то производственной причине расцветка проводов датчика (ДОС) была изменена, а монтажник по привычке распаивал, руководствуясь старой расцветкой.

Летные испытания челомеевской ракеты 15А30 шли более успешно. Новым для нас в работе с этой фирмой было то; что к испытаниям готовилось сразу несколько ракет, и пуски проходили один за другим без полного анализа результатов предыдущего пуска. Точность стрельбы являлась одной из самых главных характеристик боевых ракетных комплексов и важнейшим параметром их непрерывного совершенствования. Первоначально точность попадания в цель характеризовалась двумя значениями предельных отклонений — по дальности (L) и в боковом направлении (В). В последующем перешли к одному значению — среднеквадратичному отклонению точки падения от цели (СКО), по аналогии принятой на Западе и в США. Это было удобно для сопоставления точности стрельбы наших и американских ракет. Предполагалось, что отклонения по дальности и по направлению — случайные величины, а их распределение подчинено нормальному закону с нулевым математическим ожиданием. Как и в артиллерии существует понятие «вилка дальности и бокового отклонения» с тем же делением и процентным распределением (25; 16; 7 и 2%). Для первых ракет (8К64) предельные отклонения(L/B) достигали значений 16-12 км, последние модификации ракет Р36 и УР-100 имели СКО, равные 200-300 м.

На каждом совещании, коллегии и т. д. всегда стоял вопрос о точности стрельбы, сравнивались различные типы наших ракет, сопоставлялись наши данные с американскими и т.д. Мой отдел баллистики был ответственным за эту характеристику и непрерывное ее совершенствование, т.е. за выбор метода наведения ракеты на цель и приборную реализацию этого метода.

Я завел в отделе строгий учет результатов пусков по отклонениям точек падения боевых частей от цели. На больших листах миллиметровки, подшитых в единый, называемый нами «черный» альбом, были сосредоточены результаты пусков не только новых ракет 15А14 и 15А30, но и ракет 8К64, 8К67, 8К69, а также ракет не нашей разработки и данные американских ракет. Сосредоточение таких данных в одном документе вообще противоречило всем нормам режимности, и мне стоило большого труда (не без помощи шефа) такой альбом оформить, присвоив ему высший гриф «Совершенно секретно. Особой важности». Каждый раз, когда я брал этот альбом в свой кабинет, меня должен был сопровождать работник секретной службы. Но полезность такого документа была очевидной, и он продолжал существовать еще долгое время после моего ухода из отдела. Материалы были весьма показательны, и Сергеев часто ими пользовался, особенно в тех случаях, когда у него были высокие гости. По этим материалам было видно, на сколько ракеты с нашей системой управления точнее, чем ракеты с системой управления Н. А. Пилюгина, и как по времени разработки происходило совершенствование ракет по точности стрельбы.

В график вначале наносились фактические точки падения головных частей, а затем на соседнем графике осуществлялся учет всех поправок, т.е. наносились так называемые «приведенные отклонения» с учетом выявленных систематических погрешностей, т. е. таких погрешностей, влияние которых может быть учтено при составлении полетного задания. Нужно сказать, что применение в системе управления вычислительной машины позволило реализовать нашу давнюю мечту — предполетную калибровку гиростабилизированной платформы. Впоследствии, когда в НИИ-944 была разработана платформа с непрерывно вращающимися волчками на воздушном подвесе, аналогично американским «Минитменам», идея калибровки платформы в процессе боевого дежурства и подготовки ракеты к пуску дала максимальный эффект и позволила реализовать фантастическую точность стрельбы. Это был тот редкий случай, когда я с двумя-тремя специалистами не поленился оформить заявку на изобретение и получить авторское свидетельство. Дело в том, что процедура оформления заявки в те времена была длительной и нудной, и на это не было времени.

Примерно к середине летных испытаний ракеты 15А30 совершенно очевидно выявилось систематическое отклонение точек падения от цели вправо 2,5-3,0 км, причину которого никак не удавалось установить. Ракета во всех остальных отношениях вела себя прекрасно. Челомею не терпелось ее сдать, а заказчику принять ее на вооружение. Партийно-военное руководство негодовало и торопило нас. Возможная причина крылась в аппаратуре трех организаций: НИИ-944 — гироплатформа, завод «Арсенал» — система прицеливания, наша фирма — БЦВМ и расчет полетного задания. Наконец, как-то в субботу вечером, когда уже, казалось, удастся использовать выходной по своему усмотрению, мы собирались покинуть кабинет Сергеева. Раздался звонок в/ч-связи и, как мы поняли, нашему шефу досталось, он только односложно отвечал: «Да!», «Будет сделано!» и т. д.

Результатом этого разговора было то, что я и В. К. Копыл уже через час садились в самолет «Харьков-Ташкент» с задачей перепроверить на полигоне все, имеющее самое отдаленное отношение к отклонению по направлению. Очевидно, что шефу было важно показать оперативность решения вопроса, так как он приказал лететь немедленно, несмотря на то, что наш самолет должен был лететь через день прямо на «Крайний», а из Ташкента нам еще предстояло ехать поездом часов 14 и ждать поезд в Ташкенте также часов 5 — 6.

И вот я с Виталием Кирилловичем дремлем в самолете, летящем навстречу солнцу. Дело было летом, и когда самолет приземлился в Ташкенте, было уже около шести утра по местному времени. Нас встретила ясная и теплая погода, примерно до двенадцати мы бродили по городу, рассматривали высокие заборы, ограждавшие развалины зданий — последствия землетрясения. Осмотрели и новые постройки со всевозможными ухищрениями против новых катаклизмов, но в основном отдавали дань местным деликатесам — шашлыку, вину и т.д. Затем позвонили в Ленинск в нашу экспедицию, и заказали машину, т. к. поезд приходил в Ленинск ночью. Доехали мы без приключений и поселились в домике нашей экспедиции вместе с В. А. Ураловым — Главным конструктором системы управления ракеты 15А30. Нужно сказать, что руководители нашей экспедиции в Ленинске — Инесса Михайловна и Станислав Николаевич Говоренко на протяжении многих лет обеспечивали необходимые условия жизни нашим многочисленным командировочным, приезжавшим на недели, а то и месяцы. Всегда было готово жилье, транспорт, спецодежда и т. д. Когда самолет садился в аэропорту «Дальний», в иллюминатор всегда можно было увидеть среди встречающих приветливое лицо Инессы Михайловны. Она вместе с солдатом, проверяющим документы, заходила в самолет, приветствовала прилетевших добрым словом, вручала пропуска и не успокаивалась, пока последний человек не был устроен, и это в любое время года — и днем, и ночью. Обычно людей поселяли в гостиницах, а руководство чаще всего размещалось в домике экспедиции, где были все условия, включая закрытую связь, и всегда готовый к выезду транспорт. Говоренки, как мы их называли, поддерживали добрые отношения с руководством полигона, и это помогало им решать многочисленные вопросы. Их хлебосольством широко все пользовались, почти все космонавты побывали в их гостеприимном домике, где всегда можно было найти кое-что сверх хлеба и соли.

В дни борьбы с алкоголизмом у одного из руководителей полигона была так называемая «безалкогольная» свадьба. Она проходила рядом в «генеральском» квартале, а у Говоренков был накрыт стол с крепкой выпивкой, и все приглашенные периодически поодиночке и группами забегали, наскоро опрокидывали стаканы и вновь бежали на свадьбу. Их маленькая дочурка, Аннушка, была всеобщей любимицей — веселая певунья, разбитная и умная девочка.

Станислав Николаевич был еще заядлым охотником и рыбаком. Он имел все необходимые снасти, знал места охоты и рыбной ловли. Рыбы в те времена было много и в реках, и в озерах. Местные офицеры также увлекались охотой и рыбалкой, даже их жены зачастую делили эту страсть с мужьями. Жена нашего хорошего друга Владимира Васильевича Пьяных в этом плане отличалась умением, и недаром после завершения службы эта чета, переселившись в Украину, позаботилась о том, чтобы Днепр был рядом. Рыбалка и охота служили хорошим отдыхом и отвлечением от однообразной гарнизонной службы, наряду с довольно скудным огородничеством и садоводством. По дороге в аэропорт, сразу же за городом, в бескрайней степи, можно видеть возделанные участки, на которых что-то растет и зеленеет даже в знойные дни лета, когда все в степи выгорает.

Сам город Ленинск имеет несколько парков, на улицах зеленые насаждения и целая система поливов с помощью проложенных труб и арыков. Солдаты исправно ухаживают за этим хозяйством. Впрочем, все это было когда-то. Сейчас город, да и весь полигон приходит в запустение...

В тот же день я с Виталием Кирилловичем принялись за перепроверку всей цепочки подготовки данных и всей аппаратуры, участвующей в этой процедуре, начиная с топогеодезической площадки, где аппаратура прицеливания подвергалась проверке и калибровке. Это была единая площадка и для левого фланга Челомея, и для правого фланга Янгеля. Там были расположены старты этих двух соперничавших Генеральных конструкторов, хозяйство Королева располагалось в центре. Поиск мы решили построить на сопоставлении всех операций для левого и правого флангов, которые были полностью одинаковы как аппаратурно, так и методически, и вскоре наши усилия увенчались успехом. Без особого шума вопрос был улажен и, как всегда, виновника приходилось прикрывать.

Характерным в этом плане был аварийный пуск ракеты 15А14. Старт прошел нормально, но затем ракета не легла на курс по тангажу, шла вертикально вверх и вскоре вообще завалилась. Телеметрия зафиксировала полное отсутствие команд по угловым рассогласованиям с гиростабилизатора, так как с платформы не был снят арретир. Это приспособление удерживало подвижную часть платформы в нулевом положении при ее транспортировке, оно было окрашено в красный цвет и подлежало снятию перед пуском, когда происходит «снятие», как говорят ракетчики и авиаторы, «красноты», т. е. всех предохранительных и фиксирующих элементов. Однако и штатские, и военные, ответственные за операцию, категорически отвергли это предположение, продемонстрировав якобы снятое приспособление. Какой же был конфуз, когда среди обломков ракеты была найдена гироплатформа с не снятым с нее арретиром! Конечно, виновников этого разгильдяйства нужно было спасать, ракета стоит очень дорого.

Я по закрытой связи обо всем в «мягкой» форме доложил Владимиру Григорьевичу, но он не разрешил возвращаться нам в Харьков, пока на трех пусках не подтвердим правильность проведенных мероприятий. Пусками ракет, по сути дела, руководили два человека — Юрий Васильевич Дьяченко как Главный конструктор ракеты и Владимир Александрович Уралов как Главный конструктор системы управления. Их, кроме совместной работы, связывала дружба и нужно сказать, что этот «тандем» очень положительно сказался на ходе разработки ракеты, особенно на этапе ее летных испытаний. Очередной пуск ракеты был удачным, ракета попала прямо «в кол», т. е. отклонение от цели было всего несколько десятков метров, в том числе и по направлению, что для пас было очень важно. Правда, и Дьяченко, и Уралов при пуске пережили несколько тревожных секунд. Дело в том, что ночью, накануне пуска, неожиданно для тех мест и времени года прошел небольшой дождь, а боевой расчет не успел вовремя накрыть оголовок шахты с установленной в шахте ракетой брезентом, и влага попала на нашу аппаратуру в оголовке. Уралов вправе был занять перестраховочную позицию, т. е. потребовать сутки на перепроверку и отложить пуск по вине головной организации. Рано утром мы втроем приехали на стартовую позицию. Па брезенте, закрывающем шахту, стояли лужи воды. Вода была и на верхней крышке контейнера, в котором находилась ракета, однако аппаратура оголовка, за исключением платы с разъемами, оказалась сухой. Юрий Васильевич шагнул на крышку контейнера, вслед за ним шагнул и Владимир Александрович, я с Копылом остались стоять на верхнем бетонном срезе шахты. В таком положении решался вопрос пуска — просушить, не расстыковывая разъемы, теплым воздухом и идти на пуск в установленное время — все системы и службы полигона, трассы полета и район падения были готовы к работе.

Вечером состоялся традиционный банкет, к которому мы приурочили известную песенку, доработав ее на свой лад:

ПЗ — полетное задание. ТЗ — техническое задание, «Кура» — район падения головных частей на Камчатке, а имам-баялда — великолепная икра из синих баклажан, стандартная закуска. Песенка имела успех и исполнялась всеми присутствующими, причем перед началом один вставал и заявлял: «Совершено секретно». Были и еще куплеты, но я их не запомнил.

Последующие два пуска ракеты 15А30 были также успешными, их подготовка шла без осложнений, что давало нам некоторое свободное время. Мы купались и загорали на Сыр-Дарье, утром принимали душ у струй и даже два или три раза отправлялись на рыбалку, правда, на весьма ограниченное время. Слава Говоренко руководил такими вылазками. Мы брали обычно «Рафик» и «Урал», загружали их всем необходимым, включая дюары с жидким азотом для замораживания рыбы, выезжали ночью, с тем, чтобы утром вернуться назад. Такие поездки были не дальними. К ним Говоренко относился скептически и все обещал нас свозить в такое место, где рыбу можно было «брать руками». Первая поездка состоялась на старое русло Сыр-Дарьи, где было и бахчевое хозяйство воинской части. Как только мы приехали, к нам подошли солдаты-огородники и предложили целый бак — килограммов на 15--20 готовой рыбы в обмен на бутылку спирта. Слава отказался, несмотря на то, что мы ему предлагали согласиться. «Мы сейчас сами наловим!», — заявил он. Однако рыбалка наша была неудачной и я, прихватив бутылку спирта, пошел к солдатикам, но было уже поздно, из-за жаркой погоды они всю рыбу уже выбросили.

Другой раз, когда мы ночью подъехали к реке, где уже расположилось несколько легковых машин на ночевку, к нам подошла женщина, предлагая обмен рыбы на дрова, я не стал слушать Славу и сбросил ей несколько поленьев, запасенных нами на «Урале», а она мне указала на кучу рыбы, накрытую брезентом: «Берите сколько Вам нужно!» Я взял мешок и набросал в него рыбы столько, сколько мы смогли утащить вдвоем. Теперь мы не зависели от удачи или неудачи в рыбалке! Говоренко умел приготовить вяленую рыбу. У него почти всегда имелась в бочке круто засоленная рыба, в общем, закуска была всегда.

К началу семидесятых годов полностью завершилось и научное, и организационное становление ОКБ-692. Тематика настолько расширилась и охватила все основные направления ракетно-космической техники, что возникла необходимость специализации подразделений по основным направлениям работ. Были созданы комплексные подразделения и назначены Главные конструкторы по основным разработкам. Первыми такими подразделениями были комплексы В. А. Уралова и А. И. Передерия. Руководители этих комплексов получили ранг Главных конструкторов в рамках Министерства общего машиностроения и соответственно руководили разработками систем управления для ракетных систем Челомея и Янгеля. Естественно, сохранившиеся тематические подразделения по заданиям Главных конструкторов вели разработку аппаратуры, теоретических положений и изготовление аппаратуры, по техническим вопросам подчиняясь им же. Такая организация работ оправдывала себя, и в начале семидесятых годов было создано комплексное подразделение по космической тематике, руководить которым довелось мне. Несколько позже это подразделение целиком занялось работами с ОКБ-52 и ОКБ-1. Было создано еще два комплексных подразделения — по автоматическим космическим объектам и по крылатым ракетным системам. Последнее направление было настолько специфически трудным и необычным для нашего предприятия, что его организацией занималось руководство предприятия, особенно главный инженер Г. И. Лящев. В конечном итоге это подразделение возглавил Л. М. Бондаренко, и под его руководством были созданы системы управления для самонаводящихся крылатых ракет трех типов базирования: сухопутного, морского и авиационного. Эти ракетные системы восполнили пробел в наших стратегических вооружениях по сравнению с США. Выполнение такого объема разнообразных работ стало возможным благодаря росту научно-технического уровня разработчиков и оснащению лабораторий самой передовой техникой и современным оборудованием. Третье отделение, руководимое Я. Е. Айзенбергом, становится подлинным научным Центром. Уровень научно-исследовательских и теоретических разработок в области управления летательными аппаратами и космическими объектами соответствует самым высоким стандартам, а по ряду направлений лаборатории отделения становятся лидирующими в стране. Отделение численно становится одним из самых крупных в ОКБ. В его рядах выросла целая плеяда ученых и специалистов, защитивших кандидатские и докторские диссертации. Публикуются статьи в научных журналах самого высокого рейтинга. Сотрудники отделения получили сотни авторских прав на изобретения.

Аналогично поднялся уровень приборных разработок. Два приборных подразделения бортовой и наземной аппаратуры, руководимые А. И. Кривоносовым, В. К. Копылом (впоследствии В. В. Новиковым), в основе своих разработок безраздельно использовали компьютерные системы и создали самые совершенные многомашинные автоматические комплексы. Существовавшее первоначально испытательное отделение перерастает с отделение телеметрии и управления полетом космических аппаратов, передав функции испытателей в комплексы Главных конструкторов. Многие выдающиеся специалисты и руководители работали в этом подразделении: Г. И. Лящев, А. И. Передерий, Ю. В. Салло, Ю. М. Борушко, Л. М. Бондаренко, В. Я. Страшко, В. П. Назаров, С. Е. Славнов и другие. Опытный завод, возглавляемый Г. А. Борзенко, успешно создавал первые образцы новой аппаратуры и руководил ее внедрением на серийных заводах, а филиал ОКБ — в городе Запорожье. Под руководством С. В. Раубишко (позже Б. Н. Гавранеко) становится надежным помощником ОКБ и начинателем ряда новых направлений.

Мощное конструкторское подразделение, возглавляемое последовательно П. М. Сорокиным, И. М. Брынцевым, В. И. Ковалевым, за многие годы создало конструкции многих сотен, если не тысяч приборов самого различного назначения, в том числе и сложнейших приборов вычислительной техники.

В этом подразделении выросли такие известные конструкторы, как И. А. Авраменко, А. Н. Цепляев, А. Ф. Астанин, А. С. Шумов, П. Л. Филатов, С. С. Матвеев, Е. Е. Баяндуров, И. П. Ионов.

Безусловно, главная роль в становлении коллектива ОКБ принадлежит его руководителю Владимиру Григорьевичу Сергееву — директору и Главному конструктору на протяжении 26 лет — с 1960 по 1986 год. Руководство организацией Владимир Григорьевич принял в тяжелейший для нее 1960 год. Казалось, что по установившейся в стране традиции, вслед за катастрофой, унесшей жизни многих ракетчиков-специалистов, последуют расследования, разбирательства, наказания и т. д. Появились и сомнения в своих силах и способностях, появились и опасения, что предприятие не будет иметь приоритетных работ и перейдет в разряд второстепенных, Владимир Григорьевич вернул силы коллективу простым и ясным способом — определил четко задачи каждого коллектива, установил жесткие сроки работ и также жестко требовал их выполнения, и уже менее чем через полгода работа пошла на лад. Отстранение Владимира Григорьевича от руководства предприятием в 1986 году, когда работа по всем заказам была наиболее плодотворной и успешной, и, как впоследствии оказалось, этот период был вершиной творческой деятельности было большой ошибкой со стороны руководства министерства и лично министра О. Д. Бакланова. Олегу Дмитриевичу нужно было просто продемонстрировать решительность. А назначение Л. Г. Андрущенко вместо Сергеева было вредным и для нашей организации и для завода «Коммунар», где он был «на месте» в должности Главного конструктора. В нашей же фирме он был не в состоянии охватить все разнообразие и сложность проводимых разработок. Разумное вмешательство начальника главка А. П. Зубова не позволило новому директору наделать поспешных и непродуманных шагов, в том числе и с заменой шестнадцати руководящих работников ОКБ на «своих» людей с завода «Коммунар». Владимир Григорьевич Сергеев родился в 1914 году в Москве, закончил перед войной Московский институт инженеров связи, участник Великой Отечественной войны с 1941 по 1945 год. После войны работал в ведущем по системам управления НИИ-885, возглавляемом Н. А. Пилюгиным и М. С. Рязанским, а с 1960 года был направлен в Харьков в ОКБ-692 вместо погибшего Б. М. Коноплева. Далеко неординарный человек, дважды Герой Социалистического Труда и обладатель длинного ряда наград, званий и премий, но, тем не менее, оставшийся простым и доступным для своих коллег и подчиненных. Основой его руководства такой мощной фирмой был чисто «мужицкий», практический подход к решаемым задачам, разложить любую сложную проблему, как он говорил, «по полочкам», обеспечить и потребовать ее решения.

Добрый и отзывчивый человек, он очень много сделал для своих подчиненных. Если вопрос требовал решения на уровне городских или областных руководителей, он надевал все свои «регалии» и ехал к нужному высокопоставленному чиновнику и, как правило, добивался положительного результата. В середине шестидесятых годов возник нашумевший инцидент с городскими властями в связи с незаконным строительством гаражей. С ведома и молчаливого согласия Сергеева около 150 сотрудников предприятия на территории, принадлежащей предприятию, затеяли строительство гаражей. Дело приняло чрезвычайно острый характер, вмешалась милиция, прибыли бульдозеры для сноса построек, но Владимир Григорьевич рядом продуманных мероприятий успокоил разбушевавшиеся страсти. Защитников строительства, которых вызывали в суд, отправил в командировки и посоветовал написать письмо Д.Ф. Устинову от имени коллектива строителей-ракетчиков. В конечном итоге вопрос был постепенно улажен, а вокруг первых гаражей вскоре возник целый гаражный городок.

Много можно привести примеров, когда добрая рука Владимира Григорьевича помогала в жилищных делах и, особенно, в неотложной помощи, когда только вмешательство элитной медицины могло помочь человеку. Некоторое упрямство и даже деспотичный характер несколько затрудняли общение с Сергеевым, но те, кому постоянно приходилось общаться с ним, постепенно выработали нужную линию поведения, и в коллективе царило согласие, и работы шли чрезвычайно успешно. С рядом вышестоящих руководителей и с Главными конструкторами М.К. Янгелем и В.Н. Челомеем у Владимира Григорьевича хороших отношений не сложилось, по возможности он избегал и встреч с ними. Это выливалось в то, что на все совещания в министерстве, в головных фирмах он старался посылать своих заместителей. Особенно доставалось в этом плане нам, Главным конструкторам по направлениям. Нужно сказать, что Владимир Григорьевич не любил и не умел делать доклады на таких совещаниях. В тех случаях, когда ему приходилось все же принимать в них участие, подготовка его доклада для всех нас становилась долгим и трудным делом. Когда же высшие руководители, что было очень часто, приезжали к нам на фирму, Владимир Григорьевич ограничивался общим вступительным докладом, называя ряд вопросов, и в качестве докладчиков назначал своих замов. Условия для наших докладов создавались самые благоприятные: как правило, мы докладывали на стендах, демонстрировали работу аппаратуры, а теневые вопросы, как-то срывы сроков, по возможности, смягчались и сами по себе отходили на второй план. Правой рукой Владимира Григорьевича, его первым заместителем был директор опытного завода Георгий Андреевич Борзенко. Он был участником войны и в полной мере испытал на себе все ее невзгоды, уже взрослым человеком закончил институт и по переводу поступил работать в ОКБ-692 в год его создания. Георгий Андреевич отличался спокойным и уравновешенным характером, умело работал с людьми и со своими коллегами — директорами серийных заводов, изготовлявшими аппаратуру по документации ОКБ.

Ему принадлежит заслуга в создании опытного производства, имеющего самое современное оборудование и передовую технологию. На заводских оперативках, проводимых им часто непосредственно в цехах, решались самые актуальные вопросы изготовления аппаратуры, зачастую по «сырой» документации и в неимоверно сжатые сроки. Работать с Георгием Андреевичем было просто и приятно, особенно Главным конструкторам, которые, как правило, решали один и тот же вопрос: как быстро доработать уже почти готовый прибор или изготовить новый в сжатые сроки. Решение всегда находилось.

Служба главного инженера при Сергееве всегда была в загоне. Главному инженеру поручались второстепенные вопросы. А.Ф. Соболева, который долгое время был главным инженером, часто посылали в министерство с каким-либо запущенным вопросом, но Аркадий Федорович, как правило, с поручением справлялся блестяще.

Основным контингентом, с которым работал Сергеев, были Главные конструкторы заказов и начальники отделений. Основной формой работы были совещания в кабинете Сергеева. На совещание первоначально приглашались именно эти лица, но затем, по ходу совещания, особенно когда рассматривалось какое-либо упущение или срыв сроков, постепенно «на ковер» вызывали всех, вплоть до инженера или мастера участка. В этих случаях производился доскональный разбор вопроса, определялся виновник, и так как им зачастую оказывались обстоятельства, связанные с отсутствием времени или материалов, то наказание было минимальным или символическим. Увольнение, понижение в должности или лишение премии были чрезвычайно редким явлением.

В целом же отношение подавляющего числа исполнителей к работе было очень серьезным и каждый прикладывал максимум сил, знаний и стараний для качественного выполнения своей работы и это явилось основополагающим фактором того, что предприятием было разработано ряд уникальных систем и приборов, входящих в состав объектов, принятых на вооружение. С нашей фирмой охотно работали многие головные ОКБ. Мнение наших представителей на заводах и в воинских частях зачастую было решающим, и аварийных исходов испытаний по вине нашей аппаратуры практически не было. В начале семидесятых годов мы готовы были браться за работу любой трудности, и уже никто не сомневался в ее выполнении. Чем сложнее была задача, тем больший она вызывала интерес у наших разработчиков и тем оригинальней она решалась.

В семидесятые годы стержневой работой были системы управления для боевых ракетных комплексов и обстановка сложилась так, что на вооружении армии, ее частей стратегического назначения, оказались боевые ракетные комплексы разработки Янгеля и Челомея. Это было грозное оружие, практически неуязвимое, и эффективного противодействия ему не было. Кроме того, наши военные заказали и подготовили к использованию, впрочем, как и противоборствующая сторона, невероятное количество такого оружия, способного многократно снести с лица земли все живое. Мы знали количество заказываемых ракет, так как наши представители постоянно посещали боевые шахтные позиции, участвовали в решении непрерывно возникающих вопросов в процессе эксплуатации и т. д. Полезно заметить, что нормальная эксплуатация ракетно-ядерного оружия немыслима без постоянного участия его разработчиков и серийных заводов-изготовителей, особенно по таким сложнейшим его элементам, как компьютерная система управления и ее программно-математическое обеспечение. В этом плане стоит задуматься о реальной мощности российских ракетно-ядерных сил, для которых Украина разрабатывала многие системы. Необдуманно и необоснованно производилось накопление общего ядерного потенциала, т.е. количества боеголовок и суммарного тротилового эквивалента. К 1997 году общее количество боезарядов, теперь уже в России составило около 55 тысяч единиц из общего числа 130 тысяч единиц у всех ядерных держав, в том числе в США — 70 тысяч. Мощность одного залпа России и США составляет соответственно 2200 и 2400 мегатонн. Напомним, что одна мегатонна по мощности взрыва соответствует примерно 40-50 атомным бомбам, сброшенным США на Хиросиму и Нагасаки. Для перевозки тротила, соответствующего одной мегатонне, потребовалось бы около 400 сверхтяжелых железнодорожных составов. Для перевозки тротила, соответствующего суммарному залпу России и США, потребовалось бы составить железнодорожный состав длинной более 500 тысяч км, т. е. такой состав более десяти раз мог бы опоясать Землю по экватору. Может ли наше воображение представить силу взрыва такой «цепочки»!? О чем только думали военные по обе стороны океанов, заказывая такое количество боезарядов, способных многократно уничтожить все живое на Земле?! Если к этому добавить, что средства доставки боезарядов к дели, т. е. ракетные системы всех видов, были доведены до совершенства по своим тактико-техническим характеристикам, то становится ясным, каким грозным оружием обладают обе противостоящие стороны. Недаром одно время появилось название для одной из ракетно-ядерных систем: «машина судного дня». Интерес представляет вопрос о моральном самочувствии, или о чувстве ответственности создателей этого оружия. Общее впечатление таково, что этот вопрос просто не возникал. Я не помню пи одного случая, чтобы кто-то усомнился в целесообразности проводимых работ или поднял вопрос о нравственной стороне или моральной ответственности. Все ведущие специалисты, Главные конструкторы, представители заказчика и боевых подразделений всегда стремились создать это оружие со все более и более совершенными характеристиками по точности стрельбы, боеготовности, количеству и мощности боезарядов, защищенности стартовых позиций и т. д. Каждое новшество всемерно приветствовалось и поощрялось и, по сути дела, составляло главный смысл проектирования, исследований, испытаний и т. д. Другими словами — это оружие самоубийства в моральном плане создавалось так же, как и в свое время танки, самолеты, газы и т. д. По-видимому, наш двадцатый век — самый кровавый век в истории человечества, наложил свой отпечаток на нас и мы его достойные дети. Для меня лично значительную роль играл тот фактор, что в возрасте 17 лет мне довелось в ранге рядового солдата-пехотинца испытать страшную смесь чувств — страха, беспомощности и унижения, лежа в полуразвалившемся окопе с бесполезной винтовкой образца 91/30 годов, под непрерывной бомбежкой немецких пикировщиков, безнаказанно, с явной издевкой, утюживших наши окопы. Изредка появлявшиеся наши «ястребки» и «чайки» становились легкой добычей хищных «мессеров», усиливая наше чувство безнадежности — Шел 1942 год. Уместно напомнить читателю, что немецкие асы Хартман, Баркхорн и Рудорфер сбили соответственно 352, 301 и 222 наших самолетов, а сто четыре летчика Люфтваффе сбили по сто и более самолетов! Вдумайтесь в эти цифры, и Вам многое станет понятным, станет понятной и цена нашей победы в Отечественной войне. И в такие минуты, глотая горький дым взрывов, проклиная все и всех, многие из нас клялись в душе, «если останусь жив», сделаю все от нас зависящее, чтобы впредь ничего подобного не могло повториться. Вот почему я с легким сердцем почти полвека в меру своих сил и знаний участвовал в создании этого грозного оружия. Думаю, что это было не напрасно. Один из авторов американской водородной бомбы Ганс Бете писал: «Я все еще чувствую себя так, как будто совершил дурной поступок». Думаю, что ни я, ни мои коллеги по созданию апокалипсического оружия — боевых ракет с ядерными боеголовками, никогда не испытывали подобных чувств.

По мере того как в последнее десятилетие падает ударная сила российских ракетно-ядерных сил, всячески тормозятся работы по их развитию и совершенствованию, все более и более откровенно и самоуверенно, без санкций Совета безопасности, американская военщина вмешивается во внутренние дела суверенных стран в любой части земного шара. Вчера Персидский залив и Карибский бассейн, сегодня Косово и Багдад, и кто знает, что будет завтра: Минск, Киев или Москва!? Задумываемся ли мы, насколько безнравственно в порядке «наказания» бросать против мирного города сотни современных бомбардировщиков, лишать жизни детей, женщин, стариков? И это совершают нации, претендующие называться «цивилизованными».

Нарушение баланса сил в мире дает возможность и право диктовать одной стороне свою волю и безнаказанно прибегать к использованию силы. Такое положение чревато тем, что любая «малая» страна, испытав на себе или наблюдая со стороны такое давление, будет стремиться создать у себя оружие возмездия, а таким оружием является ядерное. Особенно опасны в этом плане те страны, по отношению к которым насилие затрагивает глубинные моральные или религиозные чувства народа и где всегда найдутся люди, способные пожертвовать жизнью для свершения акта возмездия. Не оправдывая терроризм, нетрудно прийти к выводу, что это последний и отчаянный акт защиты.

К концу семидесятых годов завершилось становление нашей организации — ОКБ-692 как научно-производственного центра Украины по разработке и изготовлению аппаратуры системы управления для ракетно-космических объектов. Предприятие имело теоретическое подразделение, выполнявшее функции определения основных направлений развития отрасли, способное выполнить на высоком научном уровне сложнейшие проектные проработки и обосновать принимаемые решения. Подразделение имело современное оборудование, мощный вычислительный центр, инициативное и талантливое руководство и значительный по численности и опыту работы инженерно-технический состав. Авторитет этого подразделения был непререкаемым не только среди специалистов головных и смежных предприятий, но и среди ученых академических институтов страны. Более того, можно с полным основанием утверждать, что в те годы центр научно-технической мысли находился на предприятиях-разработчиках, а не в академических институтах, не имевших тех финансовых возможностей, которые предоставлялись правительством непосредственным создателям тех или иных видов оборонной техники. ОКБ располагало также рядом подразделений — разработчиков аппаратуры и приборов систем управления, занимавших лидирующее положение в отрасли по целому ряду направлений: созданию дискретной и цифровой аппаратуры, применению серийных и специальных вычислительных машин для проверочно-пусковой аппаратуры, построению систем телеметрических измерений и их анализу, конструированию, испытаниям и стендовой отработке систем и т.д. Опытное производство, мало в чем уступающее самым мощным заводам отрасли, обеспечивало оперативное создание новых образцов аппаратуры, разработку соответствующей технологии ее создания и осуществляло ведущую роль при ее внедрении на серийном производстве. Вокруг предприятия сложилась устойчивая кооперация смежных предприятий-соразработчиков специальных видов аппаратуры, полуфабрикатов и материалов, включавшая в себя научно-исследовательские организации типа Московского института гироскопии НИИ-944, Киевского завода «Арсенал» — по системам прицеливания, Донецкого производственного объединения — по вычислительным машинам и т.д. Два мощных серийных завода — Харьковский завод им. Шевченко и Киевский радиозавод обеспечивали массовое производство аппаратуры, поставку ее на сборочные ракетные заводы и эксплуатацию в воинских частях и на полигонах. Запорожский филиал, имевший также свое опытное производство, оказывал значительную помощь в разработке аппаратуры при все возрастающем объеме работ. На предприятиях четко функционировали представительства заказчика, руководимые опытными военными специалистами. В целом это была самостоятельная корпорация научно-производственных организаций по разработке аппаратуры систем управления с центром в городе Харькове, с четко функционировавшей системой планирования и кооперации. Разработанные этой корпорацией системы управления были установлены на боевых ракетных комплексах главных конструкторов М. К. Янгеля (с 1971 г. В. Ф. Уткина) и В. Н. Челомея (Г. В. Ефремова) Р16(8К64), Р36(8К67, 8К69), 15А14, 15А18, 15А18М, УР-100, 15А30, 15А35, составивших основу стратегической мощи СССР, а затем России. Высокие тактико-технические характеристики: точность стрельбы, боеготовность, возможность наведения кассетных боеголовок на индивидуальные цели, дистанционное автоматическое управление, защита от несанкционированных пусков, сохранение точности наведения при сейсмическом воздействии при ядерных взрывах в районе СП во многом определялись именно системой управления и, в конечном итоге, были факторами сдерживания. Попытки шантажа и прямых угроз наиболее рьяных поджигателей войны уже не имели смысла, и Запад перешел от них к дипломатическому диалогу, в результате которого были заключены соглашения противоборствующих сторон — ОСВ-1 и ОСВ-2. Заключение этих соглашений говорит о том, что в части стратегических сил, основу которых составили МБР, наступило некоторое равновесие, нарушить которое не могли ни новые поколения все более и более совершенных американских ракет «Минитмен» или «MX», ни авиация и подводный флот с их крылатыми ракетами и ракетами «Трайдент». Острота соперничества между СССР и США перешла целиком в область космоса, где мы явно потеряли так дорого доставшееся в начале шестидесятых годов лидерство. На протяжении шестидесятых годов на фоне наших успешных работ по боевым ракетным системам Янгеля и Челомея, понимание того факта, что в области космических пилотируемых полетов назревает значительное отставание, наступало медленно. Королев, а затем его преемник Мишин осуществляли запуски пилотируемых кораблей на околоземные орбиты, посылали автоматические корабли к Луне и планетам, что делали и американцы. Запуски кораблей «Джемини», на которых тренировались в космосе будущие астронавты — покорители Луны, как-то особенно не выделялись. Первым тревожным для нас сигналом должен был бы стать запуск в начале 1964 года новой американской ракетой «Сатурн» спутника весом 8 тонн. Ее потенциальные возможности раскрылись только в ноябре 1967 года, когда «Сатурн-V» оказался способным вывести на околоземную орбиту полезный груз весом до 100 т! Мы знали, что Королев ведет работу по лунной программе с ракетой H1, поэтому успехи американцев вызвали только легкую тревогу. Королеву нужно было не забывать, что «редко кому из смертных боги даруют более одного бессмертного деяния!»

В этом же 1967 году, месяцем раньше, состоялся первый полет американского корабля «Apollo», т.е. основные элементы американской лунной программы были практически готовы уже в 1967 году. У нас же началась серия невосполнимых потерь: в январе 1966 года умер С. П. Королев, погибли В. Комаров и Ю. Гагарин, а в 1971 году ушли из жизни М. К. Янгель, А. М. Исаев и Г. Н. Бабакин... Начавшиеся в 1969 году летные испытания тяжелого носителя H1 приносили одну неудачу за другой: 21 февраля ракета взорвалась на 70 секунде полета, а в июне произошел взрыв на стартовой позиции, разрушив ее до основания, что привело почти к двухгодичному перерыву в летных испытаниях. Последующие попытки пуска этой ракеты походили больше на агонию нашей лунной программы, происходившую на фоне шести блистательных экспедиций американских кораблей «Apollo» на поверхность нашей ближайшей космической соседки.

Сегодня с полным основанием можно сказать, что к концу 60-х годов, возможно, даже раньше американцев, вполне реально можно было совершить если не посадку на поверхность Луны одного-двух космонавтов, то облет ее с выходом на окололунную орбиту. Такой облет, наряду с серией автоматических полетов к Луне, вполне мог вызвать значительный международный резонанс, и заявление в печати академика Б. Н. Петрова: «Не очень-то хотелось!» было бы вполне уместным. Основной причиной потери Советским Союзом приоритетной роли в области космических исследований следует считать отсутствие долговременной обоснованной программы космических исследований, объединяющей усилия мощной системы научно-исследовательских и опытно-конструкторских организаций страны. О необходимости такой программы, правда, в ретроспективном плане, говорил В. П. Мишин. Только непонятно, почему он ее не предложил еще в 1966 году, сменив С. П. Королева. Трудно согласиться с Василием Павловичем, что если бы он и его знаменитая фирма ОКБ-1 в 1966 году выступила с такой программой, то его не поддержало бы вновь созданное министерство и его министр С. Л. Афанасьев. Зная достаточно хорошо Сергея Александровича, могу утверждать, что это высокообразованный, инициативный, опытный инженер и руководитель государственного масштаба. Крутоват, как и положено тому быть, матерщинник, как и водилось в наше время. Беда еще и в том, что Главных конструкторов разделяло не совсем здоровое соперничество, так что они почти не замечали друг друга, а отношение Мишина к «высокопоставленным чиновникам», по-видимому, было свойственно многим людям его ранга. Мне довелось наблюдать демонстрацию глубокого презрения В. П. Глушко к С. А. Афанасьеву, В. Н. Челомею и ко всем собравшимся в зале коллегии министерства по комплексу «Алмаз», который в какой-то мере противопоставлялся работам ОКБ-1. Вел коллегию министр, докладывал, как всегда, эмоционально, В.Н. Челомей. Внезапно входит В. П. Глушко, не здороваясь, не спрашивая разрешения, садится в первый ряд и минут через 8-10 так же покидает зал заседаний, буркнув что-то вроде: «Какая чушь!». Всем своим видом он демонстрировал презрение к собравшимся и к теме их обсуждения. Впрочем, и Сергей Александрович, не стесняясь в выражениях, высказывал свое отношение к Валентину Петровичу.

С печалью в сердце мы восхищались беспримерным подвигом американских астронавтов, восхищались гениальным свершением создателей кораблей «Apollo», переживали вместе с ними долгие часы и дни, когда очередной корабль с тройкой отважных исследователей совершал свой полет, радовались вместе со всей планетой, когда аварийный «Apollo» благополучно вернулся на родную Землю! Но почему не наши парни, почему не наши корабли, созданные нашими инженерами и рабочими, не совершили этот подвиг века!? Ведь мы понимали, что это в наших силах, мы знали, как это делается, мы, наконец, бесчисленное количество раз в своих расчетах совершали эти полеты, и наш соотечественник первый проложил трассу такого полета.

Но историю не переделаешь, на английском, а не на русском языках остались навечно слова на месте прилунения «Apollo-ll»:«Here men from the planet earth set Foot upon the Moon July 1969 A.D. We came in peace for all mankind».

Думаю, что наиболее остро переживали наши неудачи в пилотируемом космосе и в полетах к Луне мои коллеги по баллистическому отделу, которые в эти дни завершили выпуск материалов проекта по челомеевскому лунному комплексу УР-700-ЛК-700 и которые понимали, что для нас это возможно, и при правильном и своевременном решении организационных вопросов технически мы созрели для решения таких задач. Мы готовы были браться и выполнить любую программу подобной сложности. Я могу сказать, что многие мои коллеги — И. Г. Медведев, Л. С. Житник, А. Ф. Скибин, В. И. Котович и другие просто рвались в те годы к новой работе и, несмотря на то, что эти люди сумели многое сделать в ракетной технике, многое из их возможностей и энтузиазма все же оставалось невостребованным. В те годы авторитет Королева и его фирмы был настолько высок, средства массовой информации так преподносили наши успехи в космосе, что мало кто понимал, что наше отставание прогрессировало неуклонно и что многие миллионы денег из бюджета бездарно расходуются. Параллельно разрабатывались однотипные ракетные системы. Существовало две космических программы: Королева и Челомея, а их объединение в виде космических станций «Салют» было вынужденным шагом, технически далеким от совершенства. Роль в определении направления работ и их координации со стороны головного института Министерства — ЦНИИМаш (Центрального научно-исследовательского института машиностроения), возглавляемого Ю. А. Мозжориным, была минимальной. Многие изделия делались на конкурсной основе, и, как пишет министр Афанасьев: «Иногда из конкурсных проектов под давлением Главных конструкторов не могли выбрать лучший проект и запускали в производство оба проекта». Действительно, в ракетно-космической технике командовали Главные конструкторы, недаром говорили, что главк министерства, к которому принадлежало ОКБ-1 — внешний отдел этой организации. С. П. Королев, М. К. Янгель, В. Н. Челомей, несомненно, были выдающимися личностями, их мнение, особенно по техническим вопросам, было решающим, они напрямую взаимодействовали с партийными и хозяйственными руководителями страны, а министры, даже такие, как Устинов или Афанасьев, зачастую подчинялись их решениям. Нужно сказать, что престижность и новизна ракетно-космической техники привлекали в эту область многих энергичных и талантливых людей.

Работать было чрезвычайно интересно. Темпы создания новых систем, их разнообразие, соревновательный характер с американскими разработками типа «MX», «Минитмен», «Трайдент», программой СОИ, предусматривавшей создание многоэшелонированной системы противоракетной обороны с элементами космического базирования для нанесения опережающего ядерного удара, требовали интенсивного поиска новых наших разработок. Баллистический отдел в этом плане играл немаловажную роль, а наши связи с аналогичными подразделениями головных организаций и ведущих НИИ способствовали созданию все новых и новых разработок и направлений исследований. Важнейшими из них были исследования по созданию управляемых и самонаводящихся головных частей, способных обнаружить ракету ПРО противника и совершить защитный маневр (идея В. Г. Сергеева), по навигации и наведению крылатых ракет но оптическим и радиолокационным картам местности, по рельефу местности, наведению по локационным и электромагнитным характеристикам надводных и подводных целей. Кроме того, неодолимо привлекал к себе космос. Первоначально это выливалось в создание носителей для запуска ИСЗ на базе боевых ракет, израсходовавших свой ресурс, а затем и в работах по управлению космическими аппаратами и кораблями. Работа с фирмой Челомея по лунному комплексу УР-700-ЛК-700 привела к тому, что в отделе образовалась целая группа энтузиастов, взоры которых уже навсегда были обращены в космос. В отделе была образована для этих целей лаборатория, которую возглавил Саша Кириченко, а в рамках комплекса целый отдел во главе с Игорем Медведевым и целой группой энтузиастов. Нужно сказать, что и взоры руководителя комплекса Я. Е. Айзенберга, несмотря на постоянную ответственность за «земные» дела, устремлялись в космос.

В плане новых работ Яков Ейнович, в противовес шефу, готов был брать их без ограничения и не только в области ракетно-космической техники. Благодаря ему наша фирма, начиная с семидесятых годов, работала практически со всеми Главными конструкторами министерства, причем в некоторых случаях работы «завязывались» без ведома Владимира Григорьевича и ему приходилось соглашаться со свершившимся фактом. Общая обстановка в это время также складывалась благоприятно. Такие Главные конструкторы, как В. Н. Челомей, Д. А. Полухин, В. М. Ковтуненко в составе своих коопераций не имели постоянных разработчиков систем управления, а институт Н. А. Пилюгина был накрепко привязан к фирме Королева и частично Янгеля, Уральское ОКБ Семихатова — к «морской» тематике. В то же время никто более реально не ощущал те барьеры, которые стояли на пути дальних космических полетов, чем люди, которым приходилось вести расчеты таких полетов. Гравитация и инертность массы, необходимость иметь на борту все необходимое для жизнедеятельности экипажа приводят к тому, что энергетические возможности современных космических кораблей мизерны даже в пределах нашей Солнечной системы. Полеты за ее пределы, по-видимому, долго еще будут достоянием фантастов. Наша крошечная планета Земля затеряна в бескрайних просторах Вселенной, и в наших масштабах расстояния от других возможных планетных систем обрекает нас на постоянное одиночество и на информационную изолированность. Обратившись к космической тематике, мы поневоле задумались над «извечными» вопросами: кто мы? откуда пришли? что такое окружающий нас мир? кто его создал? и т. д. Споры на эти темы велись до бесконечности, ответы были разными, вплоть до диаметральной противоположности. К сожалению, в 1974 году мне довелось покинуть отдел и тематику, которой я занимался почти двадцать лет. Мне предложили должность начальника комплекса 8, Главного конструктора по космическому направлению, и я вынужден был согласиться. Начальником баллистического отдела был назначен С. С. Корума. Это был грамотный и инициативный специалист, но единственное, чего ему недоставало, так это некоторой доли авантюризма, без которого трудно создавать новое. Такой же характер был и у Стадника, также прекрасного инженера, разработавшего и внедрившего на последней модификации ракеты 15А18 прямой метод наведения, т. е. наведение на цель по географическим координатам путем расчета на стартовой позиции траектории полета. В этой разработке в полной мере использованы все преимущества применения на борту и стартовой позиции мощного компьютерного комплекса, позволившего создать самую совершенную в мире систему, и обеспечить предприятию ведущее положение в отрасли. В целом разработкой системы управления этой ракеты, получившей индекс 15А18М (зарубежное наименование «Сатана»), руководил ее Главный конструктор В. А. Уралов, сумевший реализовать самые сокровенные желания военных:

— прямой метод наведения, не требующий подготовки полетного задания;

— дистанционное переприцеливание;

— управление и наведение разделяющимися головными частями;

— самонаведение специального блока по картам местности;

— безотказная работа аппаратуры при внешних воздействиях (облучение, удар и т. д.);

— применена «мерцающая» оперативная память на ферритовых сердечниках, обеспечивающая сохранение работоспособности в условиях ядерного воздействия на шахтную позицию и ракету в полете;

— высокая точность стрельбы при «нулевой» боеготовности.

Аналогичная по своим характеристикам система управления была разработана Главным конструктором А. И. Передернем для Челомеевской ракеты УР-100, получившей индекс 15А35. Обе эти разработки были выполнены в конце семидесятых годов и не имели себе равных в СССР и за рубежом.

В 1980 году начались летные испытания крылатой ракеты «Метеорит» с самонаведением по картам местности. Разработкой системы управления руководили Главные конструкторы Г. И. Лящев и Л. М. Бондаренко. Эта разработка послужила основой для создания высоконадежных и малогабаритных ракет двух видов базирования: авиационного и морского. Характерно, что практически все разработки предприятия находили применение и принимались на вооружение. Баллистические расчеты и проектирование систем наведения этих ракет производил созданный отдел, сотрудников которого мы скрупулезно подбирали. Уйдя из этого отдела, я продолжал внимательно следить за его работой и вести совместно с ним работу по космическим объектам, разработке систем управления, которыми мне довелось теперь руководить.

Работы баллистического отдела составляли только некоторую часть той научно-исследовательской и проектной работы, которая велась в третьем отделении. Значительная нагрузка ложилась на отдел стабилизации, основной задачей которого было обеспечение устойчивого полета ракет и космических объектов. Основы этого отдела на заре возникновения предприятия еще в СКБ-897 были заложены А. И. Гудименко и Я. Е. Айзенбергом. Многие годы отделом руководил В. Н. Романенко — крупнейший теоретик в области автоматического регулирования. Несколько позже был создан отдел программ мирования под руководством Б. М. Конорева. Этому отделу принадлежит заслуга в создании компьютерных систем управления и их программно-математического обеспечения. Специальное подразделение третьего отделения под руководством Н. Г. Туранова обеспечивало отделы-разработчики необходимым оборудованием, основу которого составляли аналоговые и цифровые комплексы. Усилиями этого подразделения на предприятии был создан самый мощный вычислительный центр в Украине, который непрерывно оснащался самым совершенным оборудованием.

В истории ракетной техники Карибский кризис занимает особое место и является переломным моментом в развитии послевоенного противостояния США и Советского Союза. Никогда, ни до этого события, ни после него, мир настолько не приближался к ядерной катастрофе, и только в последний момент здравый смысл взял верх в действиях двух политических деятелей: импульсивного Н. Хрущева и зависящего от конгресса Д. Кеннеди. Для нас, украинцев, эти события важны тем, что «главные действующие лица» этого кризиса — ракеты Р12(8К63) и Р14 (8К65) созданы конструкторским бюро М. К. Янгеля в Днепропетровске, а системы управления для них создавались или изготовлялись в СКБ-897 и на заводе «Коммунар» в Харькове. Гинзбург был Главным конструктором системы управления ракеты Р12, а все мы, его сотрудники, были непосредственными участниками этой разработки или участвовали в ее летных испытаниях. В период Карибского кризиса обе ракеты дорабатывались путем установки дополнительной второй ступени для запуска искусственных спутников Земли и впоследствии, в течение многих лет, исправно выполняли эти функции. Известие о том, что обе ракеты устанавливаются на далекой Кубе, непосредственно у берегов Америки, было встречено нами со смешанным чувством гордости, тревоги (официально мы ничего не знали) и ожидания чего-то страшного. Только постепенно картина прояснилась сопоставлением кратких сообщений наших газет, рассказов всезнающих москвичей — наших коллег и «голосов из-за бугра». И как всегда: опасность полностью была осознана гораздо позже, когда все уже было в прошлом. Сегодня все подробности событий тех дней стали известны, описаны во многих работах и обсуждены на специальных конференциях по Карибскому кризису в США, Гаване и в Москве (сентябрь 1994 года) и представляются в следующем виде.

В апреле 1962 года президент США Д. Кеннеди утвердил операцию «Мангуста», предусматривающую агрессию против республики Куба с целью свержения режима Ф. Кастро. В операции должны были участвовать следующие силы: две воздушно-десантные дивизии, две бронетанковые дивизии и две пехотные дивизии. Их действия должны были поддержать ВВС (около 1000 самолетов) и ВМФ в составе, необходимом для десантирования сил вторжения и охраны со стороны моря после высадки.

По договору между СССР и Кубой о военной помощи (июнь, 1962 год) была разработана операция, получившая кодовое название «Анадырь» (лучше бы «Кобра»), введенная в действие Постановлением Совета обороны, боевым распоряжением Вооруженных Сил СССР и Ракетных войск стратегического назначения от 13 июня 1962 года. Группировка советских войск, переброшенных на Кубу, включала: две дивизии по три зенитно-ракетных полка (148 пусковых установок Р-75), один авиаполк ПВО; четыре мотострелковых полка с дивизионом тактических ракет «Луна»; авиаполк МИГ-21 (40 единиц); вертолетный полк (36 единиц); авиаэскадрилья бомбардировщиков ИЛ-28 (6 единиц); минно-торпедный авиаполк ИЛ-28 (36 единиц); ракетные катера Р-183 (12 единиц); два полка крылатых ракет по 8 пусковых установок в каждом; полк установок «Сопка» (6 пусковых установок); по два ракетных и артиллерийских эсминца; эскадра подводных лодок; три ремонтно-технические базы с комплектом головных частей и ядерным боезапасом (1 мегатонна); ракетная дивизия в составе пяти ракетных полков:

— три ракетных полка Р12 (8К63) (42 ракеты, 8 боевых стартов), дальность полета 2500 км;

— два ракетных полка Р14 (8К65), дальность полета 4500 км.

Всего на Кубу было доставлено 43 тыс. человек, в том числе 10 тыс. человек от РВСН. Группировкой командовал генерал армии И. А. Плиев, ракетной дивизией — генерал-майор И. Д. Стаценко. Два ракетных полка Р14 (8К65) не достигли берегов Кубы из-за объявленной США блокады острова.

События развивались в следующей последовательности. В мае 1962 года на Кубу прибыла военная делегация, возглавляемая маршалом Советского Союза Бирюзовым и Рашидовым с личным посланием Хрущева Кастро, В делегацию, которая представлялась как делегация по вопросам сельского хозяйства и состояла из «мелиораторов» и «ирригаторов», входил и Н. Н. Смирницкий, позже описавший эту миссию в своих воспоминаниях. С 16 июня группа специалистов в количестве более 80 человек осуществляла выбор места дислокации ракетных полков, путей подъезда тяжеловесных машин, портов выгрузки и т.д. Об истинных целях проводимых работ знал весьма узкий круг военных и политических деятелей Кубы. К перевозке стратегических ракет было привлечено более 30 судов. Первый ракетный полк прибыл 9 сентября 1962 года теплоходом «Омск». До 24 сентября на остров прибыло 24 судна и выгружено почти полностью три ракетных полка 51РД. Транспортировка ракет к местам дислокации осуществлялась в ночное время, форма солдат и офицеров — кубинская; разговоры и команды на русском языке были запрещены, весь личный состав был обучен нескольким необходимым командам на испанском языке. Остальные полки ракетной дивизии должны были прибыть на остров вторым ходом судов. Вторично на остров прибыл только теплоход «Омск» 16 октября 1962 года, как раз в тот день, когда президент США узнал о развертывании на острове стратегических ракет средней дальности, оснащенных ядерными боезарядами. Следствием этого было объявление США в 18.00 22 октября о блокаде острова кораблями и авиацией ВМФ. К этому моменту 51 ракетная дивизия оказалась в составе: офицеров — 1404, солдат и сержантов — 6462, служащих — 90; ракет — 42, головных частей — 36, машин — 1695, радиостанций — 72. Готовность ракет к залпу была в пределе 16-18 часов. Ядерные боеголовки приказом генерала Плиева были сосредоточены вблизи стартовых позиций и укрыты в пещерах, на ракетах пристыкованы технологические головные части. Последнее обстоятельство привело к тому, что американские летчики доложили о полной боевой готовности ракет к залпу. Утром, на следующий день после объявления блокады острова, все военно-революционные силы Кубы были приведены в полную боеготовность. В стране объявлено военное положение. 23 октября вся ракетная дивизия и другие боевые соединения советских войск также были приведены в полную боевую готовность. В этот же день начались полеты разведывательной и истребительной авиации США над островом. Истребители проносились над стартовыми позициями на высоте 100 — 150 метров, пикировали на советские суда, остановившиеся в океане, изображая атаку. 27 октября по приказу Плиева, не согласованному с Москвой, первой ракетой С-75 был сбит разведчик У2 на высоте 21 км, а зенитчики революционных войск Кубы сбили Ф106, летевший на малой высоте. Один из истребителей НАТО, имитировавший атаку на одно из судов, врезался в воду.

В прибрежных районах США поднялась паника. Люди брали с собой самое необходимое и на машинах уезжали в центральные и северные районы страны, подальше от больших городов и промышленных объектов.

Первым решением руководства США было нанесение массированного авиационного удара по позициям ракет, но на вопрос президента Д. Кеннеди министру Р. Макнамара: «Есть ли гарантия, что после нанесения бомбового удара по СП советских ракет на Кубе будут 100% из них уничтожены?», последний не дал гарантии. Тем не менее, на назначенном на ночь 24 октября экстренном заседании конгресса совершенно однозначно определялась позиция о начале массированных ударов авиации и морских сил по Кубе. неизбежности такого решения конгресса Кеннеди сообщил по телефону Хрущеву, заявив при этом, что предотвратить это решение он не в состоянии и нужно договариваться о выведении советских ядерных ракет с Кубы. Компромисс был достигнут: Советский Союз немедленно выводит свои ракеты с Кубы, а США убирают свои ракеты с территории Турции и Италии. Мир вздохнул с облегчением. Директивой от 28 октября 1962 г. № 7665 Министерство обороны было обязано демонтировать ракетные позиции и увезти в срок до 10 ноября 1962 года. На двенадцать советских судов было погружено в срочном порядке 42 ракеты, около тысячи единиц техники и более трех тысяч личного состава ракетной дивизии. Ракеты и техника грузились в трюмы судов без всяких мер предосторожности и, по сути дела, превратились в металлолом... На кладбище в пригороде Гаваны похоронены 64 советских солдат и офицеров — такова цена этой авантюры.

Так «бесславно», по мнению заместителя Главнокомандующего Ракетными войсками стратегического назначения, генерал-лейтенанта Н. Н. Смирницкого, закончилась эта масштабная операция Советских Вооруженных Сил в Западном полушарии. Действия ракетного соединения Смирницким оценены высоко: «... личный состав экспедиционного ракетного соединения выполнил решение политического руководства страны достойно, проявив выдержку, мужество и отвагу, как и положено воинам-интернационалистам». Сегодня действиями наших солдат и офицеров можно только восхищаться: за многие тысячи километров от родной земли, у берегов могучей державы, имеющей самое современное оружие, авиацию и флот, и имеющую безусловную поддержку таких же мощных сил НАТО, они смогли бросить дерзкий вызов гордой Америке.

Некоторые исследователи Карибского кризиса считают, что основная задача — защита революционной Кубы от нападения США, была решена. Была продемонстрирована твердая решимость СССР защитить Кубу, не останавливаясь ни перед чем. Мир вплотную приблизился к ядерной катастрофе и сумел остановиться. Трудно представить ход дальнейших событий, если бы не была проявлена выдержка и не осознана опасность Хрущевым и Кеннеди. Вне всяких сомнений, командующий советскими экспедиционными силами па Кубе, бывший командир Второго гвардейского кавалерийского корпуса времен Великой Отечественной войны, генерал армии И. А. Плиев, в случае массированного нападения авиации США на остров, мог дать команду на запуск ракет с ядерными боезарядами без указания Москвы по причине отсутствия радиосвязи. Это были бы уже действия не революционных сил Кубы, а действия вооруженных сил СССР против США — одного из членов НАТО. Дальнейшие события вели бы прямо к масштабной термоядерной войне. Идея развертывания ракетных установок на Кубе приписывается лично Н.С. Хрущеву, первоначально предполагавшему тайно установить их на Кубе, а потом объявить об этом и таким образом раз и навсегда предотвратить всякие попытки силой свергнуть режим Кастро. Американские «ястребы» обвинили Кеннеди в недопустимой мягкотелости, называли его чуть ли не «коммунистом». Есть ли связь между Карибским кризисом и последовавшим вскоре покушением на Кеннеди, и какую роль оно сыграло в накоплении недовольства президентом в определенных кругах США, трудно судить. Что же касается Хрущева, то его импульсивность, авантюристичность и непредсказуемость действий сыграли определенную роль в его устранении с поста руководителя партии и государства. В эпоху ядерного противостояния нужен был более сдержанный и управляемый руководитель. Состояние с межконтинентальными баллистическими ракетами в Советском Союзе в этот период было далеко не блестящим, хотя внешне все выглядело так, как будто бы страна по-прежнему занимала лидирующее положение — мир еще не забыл запуск первого ИСЗ и полет Гагарина. США в этот период с «американской деловитостью» приступили к реализации долгосрочной программы ALSEP — полет и высадка астронавтов на поверхность Луны и массовый выпуск высокоточных пороховых ракет межконтинентальной дальности «Минитмен» и «MX». В советском Союзе единственной ракетой с дальностью полета 12000 км оставалась ракета Р16(8К64), изготовление и установка которой на боевое дежурство велись усиленными темпами. Королевская модифицированная ракета Р7 (8К74) с необходимой дальностью стрельбы (12000 км) и облегченной головной частью (три тонны) была принята на вооружение только в конце 1961 года. Б этот же период (12 июня 1962 года) Постановлением № 584-238 была утверждена разработка корпорацией Янгеля новой, самой совершенной в то время ракетной системы Р36(8К67) с тремя типами боевого оснащения с предельной дальностью для баллистической головной части 14000 км и в пределах витка ИСЗ — для глобальной головной части. Карибский кризис оказал небывало ускоряющее воздействие на все наши разработки — такой гонки нам еще не приходилось испытывать. Значительно расширилась номенклатура наших работ: начались работы по пороховой ракете 8К99, по носителю 11К65, и запуску носителя 11К63 (16.02.1962). Одновременно непреодолимой силой нас тянуло к «большой» космической тематике — в конце 1964 года вышло Постановление по ракетно-космическому комплексу, и наша организация постепенно втягивалась в серию работ с новым Генеральным конструктором В. Н. Челомеем — по его ракетным комплексам УР-100 и, особенно, по лунной программе УР-700-ЛК-700 — в попытке обогнать США в части полетов к Луне. Несомненно, Карибский кризис сыграл ускоряющую роль в ракетно-космической гонке уходящего столетия.

Постановление Правительства по ракетно-космическому комплексу «Алмаз» вышло в декабре 1964 г. Генеральным конструктором этого комплекса, если использовать терминологию более позднего времени, был Владимир Николаевич Челомей. Сам факт выхода этого Постановления говорит о том, как энергично «врывался» Владимир Николаевич в космическую тематику — святая святых Королева. Возможности этого, в значительной мере обеспечивались решительной поддержкой генсека тех времен — Н. С. Хрущева, который еще в конце пятидесятых годов смело разделался с дальней бомбардировочной авиацией, включая беспилотные «Бурю» и «Буран». Владимиру Николаевичу был свойственен широкий размах и комплексный подход к решению поставленных задач. В области ракет он предлагал к разработке серию ракет УР-100, УР-200, УР-500 и УР-700, способных на долгие годы обеспечить решение всех мыслимых задач по созданию ракетно-ядерного щита и ракет-носителей для запуска автоматических и пилотируемых космических аппаратов. Для лунной программы комплекс УР-700-ЛК-700 и для «ближнего» космоса предлагалась многоцелевая система «Алмаз» в составе трех основных объектов: орбитальной пилотируемой станции (ОПС), транспортного корабля снабжения (ТКС) и возвращаемого аппарата (ВА). При этом обвинить Челомея в авантюризме было нельзя: он создал мощную научно-исследовательскую и проектную организацию ОКБ-52 в подмосковном Реутово и обеспечил свои разработки производственной базой, отобрав, например, у Министерства авиационной промышленности его гордость — завод №22, известный как завод им. Хруничева. Этот завод в свое время должен был по чертежам известного авиаконструктора В. М. Мясищева, кроме «Бурана», изготовить и сверхдальний тяжелый бомбардировщик, аналог американского «Боинг-52». Для авиационных инженеров Челомея проектирование и изготовление ракет и космических кораблей оказалось более близким делом, чем для артиллеристов завода № 88 в Подлипках или автомобилистов Днепропетровска. Созданные этим коллективом изделия отличались авиационным изяществом, законченностью форм, легкостью и прочностью конструкций.

Выходец с Украины, Владимир Николаевич свои взоры неоднократно обращал к ее научным и производственным возможностям. Для многих своих разработок в качестве головных разработчиков систем управления он избрал Харьковское ОКБ-692 и его Запорожский филиал, Харьковский завод им. Шевченко. Из всех перечисленных разработок только для ракеты УР-500 система управления была создана Московским институтом НИИ-885, да и то после того, как наша фирма отказалась, или, вернее, не проявила достаточной поворотливости для того, чтобы взять на себя эту работу. Авторитет нашей фирмы в глазах Челомея был очень высок и подтверждался всем ходом наших совместных работ. Этому в значительной мере способствовал тот факт, что к концу шестидесятых годов мы имели уже ряд завершенных работ с высоким качеством, а фирма Челомея только набирала обороты.

Если ракетными системами УР-100 и УР-200 Челомей вторгался в вотчину Янгеля, то комплексом «Алмаз» не только вторгался в вотчину Королева, но и явно стремился к его вытеснению. Предпосылкой к этому было то, что знаменитая королевская семерка и ее последующие модификации, блестяще выполнившие задачи запуска первого искусственного спутника Земли, орбитальные полеты человека и автоматов к Луне . и планетам Солнечной системы, исчерпали свои возможности. В 1965 году Челомеем был создан несравненно более мощный носитель «Протон», способный вывести на околоземную орбиту полезный груз весом до 20 тонн. Однако в нашей стране наличие такого мощного и надежного носителя долгие годы практически игнорировалось фирмой Королева и оставалось в стороне от «столбовой дороги» развития космонавтика. Ракета-носитель «Протон» была четвертым элементом комплекса «Алмаз» и по своей грузоподъемности обеспечивала выведение на орбиту и станции ОПС, и тяжелого ТКС с пристыкованным к нему возвращаемым аппаратом.

Однотипность конструкции, технология изготовления и стандартность многих технических решений в объектах разработок фирмы Челомея существенно облегчали их массовое изготовление, отработку и испытания. В частности, можно утверждать, что тяжелый носитель УР-700, документация на который была разработана в 1965 году, мог быть изготовлен через 1,5-2 года после создания носителя УР-500. Его грузоподъемность до 100 тонн в соединении с успешным созданием фирмой Королева лунных кораблей, уже в 1967 году обеспечивавших возврат на Землю объектов со второй космической скоростью («Зонды» 5 и 6, 1967 год), могли послужить базой для успешного соревнования с американцами по лунным экспедициям, по крайней мере, в пилотируемом полете в район Луны и ее облете. Ни Королев, ни Мишин не хотели ни с кем делить славу, упорно создавали «свой» тяжелый носитель H1 при явно неблагоприятном положении с двигателями. Известно, что опытнейший двигателист В. П. Глушко отказался делать двигатели для H1. Привлеченное к этой работе ОКБ МАП во главе с Н.Д. Кузнецовым не имело опыта в разработке двигателей для ракет и, естественно, сроки были сорваны, двигатели не имели необходимой надежности, и все первые четыре попытки запуска комплекса Н1-ЛЗ были аварийными. Кроме того, при втором запуске была разрушена стартовая позиция (июль 1969 года). Это надолго приостановило летные испытания, необходимо было пересматривать требования к двигательным установкам. Главный конструктор В. П. Мишин причину неудач с H1 видел в недостаточном финансировании и обеспечении материальными ресурсами и необоснованном прекращении работ по команде высокопоставленных чиновников. Действительно, мои более поздние встречи со многими участниками этих работ подтверждают эту мысль. Аварийные исходы первых четырех запусков позволили выяснить все основные упущения и недоработки. Намеченные мероприятия по их устранению и совершенствованию технологии изготовления позволили бы исправить положение. Потеря трех-четырех ракет при первых испытаниях не такое уж необычное дело в ракетной технике, а конкретные причины аварий ракеты H1 говорят о том, что она могла быть доведена до необходимой надежности. Если прекращение работ по комплексу Н1-ЛЗ еще можно как-то объяснить бесперспективностью экспедиций на поверхность Луны после решения этой задачи в США, то прекращение работ по сверхтяжелому носителю H1 было явно ошибочным и, в конечном итоге, привело к более чем десятилетнему опозданию в создании носителей такого типа и советской системы «Shuttle». По этому поводу С. П. Мишин пишет: «... неожиданно, без каких-либо консультаций, используя бюрократически-командный принцип, Устиновым, Смирновым, Афанасьевым было принято решение о прекращении всех работ и по ракете-носителю H1 (по его модификациям) и уничтожению задела, в том числе двух комплектов собранных ракетных блоков, подготовленных к летно-конструкторским испытаниям». Мне довелось видеть, с какой болью смотрели те, кто вложил душу в эту работу, на отдельные фрагменты блоков ракеты H1, использовавшихся на площадках Байконура для различных хозяйственных целей.

Постановление по комплексу «Алмаз» вышло как бы «по инерции» после смены Хрущева Брежневым в том же 1964 году. В этот период советская космическая техника вошла в некоторую кризисную полосу, особенно заметную после 1968 года, когда явно наметился успех американской лунной программы — полет «Aроllо-8», совершившего облет Луны, с экипажем У. Андерс, Д. Ловелл и Ф. Борман. У Королева и сменившего его Мишина продолжалась многолетняя серия неудач с запуском ракетой 8К78 «Молния» космических станций к Марсу, Венере и Луне. Длилась она до 1966 года и стоила потери более 20 носителей. Гибель В. Комарова в 1967 году, затем Добровольского, Пацаева и Волкова в 1971 году и даже гибель Гагарина, не связанная с космическими полетами, составляли мрачный фон, на котором отдельные успехи групповых полетов и выходов в космос не могли сгладить общего впечатления даже для широкой публики. Все, кто мог следить за тем, что происходит за плотной ширмой, скрывающей истинное неудовлетворительное положение, с тревогой наблюдали, как планомерно и фундаментально набирает космонавтика силы за океаном. Полеты американских кораблей «Gemini» явились школой для будущих астронавтов — большинство из них прошли ее, и в то же время показали, насколько целенаправленно и без распыления сил готовят свой беспримерный успех американцы. В определенном смысле комплекс «Алмаз» своей фундаментальностью и отсутствием внешнего показного блеска мог быть противопоставлен не только программе «Apollo», но и готовящейся «Shuttle».

В. Н. Челомей умел обобщать опыт в создании ракетных комплексов в СССР и за рубежом и создавать объекты, учитывающие этот опыт и имеющие нечто новое; так было с боевыми ракетами, так было и с космическими кораблями. Его ракета УР-100 и ее последующие модификации вобрали в себя все положительное из опыта Королева и Янгеля в той мере, которая была возможна, и опыта США, уверенно перешедших на ракеты с пороховыми двигателями. Ракета УР-100 по своим габаритам была почти в два раза меньше ракет Янгеля, приближаясь к размерам ракет «Минитмен», имела пусковой контейнер, в котором размещалась пусковая и проверочная аппаратура, конструкция ее максимально упрощалась, а тактико-технические характеристики полностью удовлетворяли требованиям военных. Челомей использовал те же компоненты, что и Янгель, ампулизацию баков и не делал попыток перейти на пороховые двигатели, понимая, что технология порохов и их производство в СССР практически отсутствуют и вряд ли будут созданы в приемлемое время. В области космических объектов Челомей видел, как сдерживают развитие ранее принятые технические решения, основное содержание которых заключалось «во чтобы-то ни стало» быть первыми. Действительно, первая межконтинентальная ракета 8К71 создавалась как средство доставки боевого заряда к цели, но как средство запуска в космос пилотируемых кораблей и ее модификации всегда будут иметь трудноустранимые недостатки. Серия его кораблей «Восход», «Восток», «Союз» это не то, что было необходимо, а то, что можно было создать, оставаясь в рамках ранее принятых решений, пытаясь выйти их них малыми модернизациями в угоду срокам. Королев, по-видимому, понимал это, провозглашая формулу, которой он сам не следовал: «Если я сделаю быстро, но плохо, то о том, что я сделал быстро, будет вскоре забыто, а плохо — останется». Я не претендую на точность формулировки, но смысл сохранен.

Приступая к созданию комплекса «Алмаз» как системы, обеспечивающей решение задач в ближнем, околоземном космосе, В. Н. Челомей сосредотачивал основное внимание на комплексном решении именно этих задач, а лунная пилотируемая программа, по его замыслу, должна была выполняться другим набором средств, начиная от нового носителя УР-700 и кончая лунными кораблем ЛК-700. При этом сохранялась преемственность во многих технических и производственных решениях. Продуманная, рассчитанная на многие годы ракетно-космическая система «Алмаз» прочно опиралась на базу носителя УР-500 («Протон»), предназначенного для выведения на низкие околоземные орбиты объектов весом 18-20 тонн. Разработка этого носителя, как уже упоминалось, велась параллельно с разработкой ракет УР-100, УР-200 и УР-700, его летные испытания начались в 1964 году, летные испытания суперракеты УР-700 предполагалось начать в 1966-1967 годах. Судьба этих проектов, которые могли существенно изменить ход освоения космоса в СССР, известна.

Космические корабли, которые были использованы в СССР и США для запуска космонавтов на близкие орбиты Земли, только с известной долей условности можно назвать «космическими кораблями». Первым советским космическим кораблем был «Восток», испытанный в космических полетах. На кораблях этой серии был совершен исторический полет Ю. Гагарина и полет Г. Титова в 1961 году. Сферическая кабина диаметром 2,5 м с тремя иллюминаторами имела отсек аппаратуры и отсек двигателей. Перед вхождением в плотные слои атмосферы отсек кабины отделялся, космонавт катапультировался с креслом, управление было автоматическое и ручное. В 1961-1963 годах запущено 6 кораблей этого типа. Корабль типа «Восход» — модификация корабля «Восток» предназначался для запуска двух космонавтов. В нем убрано катапультируемое кресло, скафандры заменены на комбинезоны, имелся шлюзовой отсек и установлена дополнительная резервная двигательная установка. В 1964-1965 годах запущено 6 кораблей.

В этот же период в США использовались космические корабли «Mercury» — одноместные корабли с объемом кабины астронавта 1 м³. С 1961 по 1963 год было запущено 6 кораблей. Пришедший ему на смену корабль «Gemini» был самостоятельной разработкой и предназначался для полета двух астронавтов. Он состоял из кабины пилотов 1,4 м³ с двумя иллюминаторами, отсека оборудования, 4-х двигателей торможения. В течение двух лет (1965-1966) было запущено 10 пилотируемых кораблей с целью тренировки экипажей будущих кораблей «Apollo» и отработки сближения и стыковки.

Следующим этапом в СССР и США было создание кораблей «Союз» и «Apollo». «Союзы» — двух— и трехместные корабли, предназначенные для обслуживания орбитальных космических станций. Длина корабля 7 м, диаметр 2,7 м, объем кабины 9,9 м³ (1967).

В 1979 году начал использоваться модифицированный вариант «Союз-Т», а с 1987 — «Союз-ТМ». Корабль «Apollo» предназначался для полетов к Луне с высадкой астронавтов на ее поверхность. Состоял из трехместного командного отсека (длина 3,4 м, диаметр 3,9 м), двигательного отсека (длина 7,3 м, диаметр 4 м) и двухместной лунной кабины (высота 7 м, диаметр 3,4 м). Лунная кабина имела посадочную и взлетные ступени. Командный отсек отделялся от двигательного во время возвращения при входе в атмосферу Земли.

К моменту начала работ (1964) над комплексом «Алмаз» работы по американской лунной программе были в полном разгаре, советская же лунная программа переживала период «раскачки» и, как пишет В. П. Мишин, еще некоторое время дебатировался вопрос: что следует отрабатывать в первую очередь — облет Луны по программе УР-500К-Л1 или Н1-Л3?

Орбитальная пилотируемая станция за время своего существования пережила три поколения: «Салют 1-5» с одним стыковочным узлом — станции первого поколения; «Салют 6-7» с двумя стыковочными узлами — станции второго поколения (1977-1982); «Мир» с шестью стыковочными узлами-станция третьего поколения, запущенная на 10 лет в 1986 году. Размеры станции — длина 13,1-15 м, диаметр 4,2 м. Транспортный корабль снабжения — 20-тониый корабль длиной до 10 м и диаметром 4,2 м имел герметичный приборно-грузовой отсек и отсек ДУ с четырьмя маршевыми двигателями, двадцатью и шестнадцатью двигателями стабилизации и точной ориентации.

Если В. Н. Челомею ракеты УР-100 и УР-500 удалось отстоять, то с комплексом «Алмаз» дело обстояло гораздо сложнее. Постановление Правительства по комплексу вышло в конце 1964 года, но затем работы «теплились» только благодаря энергичным усилиям Владимира Николаевича и его умению убедить и привлечь на свою сторону министра общего машиностроения С. А. Афанасьева. Необходимая кооперация смежников складывалась с великим трудом и опять-таки благодаря его усилиям.

Один из главных смежников такого сложнейшего комплекса — разработчик системы управления напрасно ожидал: «Пусть меня обяжут». Никто не собирался «обязывать» Сергеева и его фирму ОКБ-692, а следовательно, нельзя было получить те блага, которые этому сопутствовали: строительство производственных корпусов, жилья и т. д. В ОКБ-692 образовалось группа энтузиастов «Алмаза», а значительная группа инженеров уже с 1964 года работала с ОКБ-52 по таким «заразительным» темам, как малогабаритная изящная ракета УР-100 и мечта многих — лунная программа УР-700-ЛК-700. Все, кому доводилось слышать В. Н. Челомея, безвозвратно становились его сторонниками. Безусловно, Челомей — ярчайшая личность в истории нашей ракетно-космической техники, человек щедро одаренный природой, артистическая натура, музыкант и прекрасный оратор. Его бывшие студенты рассказывают, что иногда вместо лекции в большой аудитории по просьбе студентов Владимир Николаевич садился за рояль и на протяжении двух часов играл классические вещи или импровизировал...

Все третье отделение, включая его руководителя Я. Е. Айзенберга, всегда стремилось к расширению тематики работ предприятия, особенно по таким экзотическим направлениям, как космос, лунная программа, полеты к планетам; ни научные, ни технические трудности нас не страшили. Эта уверенность имела основания: слаженный коллектив грамотных и инициативных инженеров, хорошо подобранное совершенное оборудование и, главное, в активе уже имелись выполненные достаточно сложные работы.

Комплекс «Алмаз» был широким полем деятельности и, начиная с середины шестидесятых годов, в третьем комплексе начала складываться группа специалистов уже вне традиционных отделов баллистики и стабилизации. Эта группа все свои помыслы направляла в космос, ее важнейшей работой был челомеевский «Алмаз», энтузиастами были И. Г. Медведев, В. С. Столетний, Л. С. Житник. Они вскоре стали своими людьми на основных предприятиях Челомея — ОКБ-52 в Реутово и на заводе им. Хруничева в Филях. Обе эти организации имели сильные проектные коллективы авиационного уклона и хорошо понимали, насколько важно в качестве смежника иметь сильную организацию — разработчика систем управления.

Охарактеризую кратко каждого из них. Игорь Георгиевич Медведев отличался горячим темпераментом, не стеснялся в выражениях по отношению ко всем, кто не разделял его космических притязаний.

Владимир Сергеевич Столетный был полной противоположностью экспансивному и горячему Медведеву, но за его чисто украинской флегматичностью и медлительностью скрывалась горячая приверженность космической тематике, основательная математическая подготовка и феноменальная работоспособность. Он мог в условиях производственного шума и разговоров его сотрудников в лаборатории совершенно замыкаться в своей работе и не обращать внимание на то, чем занимаются его подчиненные. Думал он примерно так: кто хочет работать — тот работает, кто не хочет, того бесполезно заставлять.

Леонид Степанович Житник — третий член тройки энтузиастов, сочетал качества Медведева и Столетнего и, кроме того, отличался широкой эрудированностью.

Первый руководитель специального комплекса по космической тематике, включая «Алмаз», Э. В. Лысенко был не особенно подготовлен к этим работам. Причины его ухода на преподавательскую работу менее чем через год после его назначения руководителем этих работ так и остались до конца не выясненными. По характеру он был веселым и общительным человеком, легко сближался с людьми любого типа. По-видимому, кропотливая повседневная работа по 12-14 часов, зачастую без выходных, при срочных поездках в бесчисленные командировки была не в его духе.

Такова была основная руководящая и инициативная группа, которая буквально «рвалась» в космос. Ее поддерживал Я. Е. Айзенберг и с прохладцей к ней относился В. Г. Сергеев. Со многими сотрудниками ОКБ Челомея сложились не только деловые, но и дружественные отношения: с грузином О. Б. Россенбаули, украинцем А. К. Недайводой, русским О. В. Ананьевым и многими другими. Впрочем, в то время мы не интересовались национальностью друг друга, а если иногда и упоминалась национальность, то это выглядело подчеркнуто доброжелательно. Так, при встрече в «домашних» условиях с матерью Россенбаули чтение стихов Руставели вызывало слезы радости на ее глазах. В разные периоды жизни у меня было много знакомых и друзей среди людей кавказского происхождения, и это были прекрасные люди, гордые и честные. Что же касается грузин, то просто жалко, что люди этой национальности перестали быть нашими соотечественниками.

С самого начала взаимоотношений с работниками фирмы Челомея наше превосходство в области управления компьютерной техники было очевидным и не оспаривалось, а их авиационная культура, в свою очередь, вызывала у нас уважение. Так что оснований для совместной и плодотворной работы было достаточно. В целом этот период моей работы, т.е. период работы над СУ транспортного корабля снабжения (ТКС) комплекса «Алмаз», оставил самое благоприятное впечатление, несмотря на то, что последний его полет в виде корабля «Скиф 19-ДМ» был аварийным и, в некотором виде, бросил тень на отношения наших фирм.

Владимир Николаевич с большой уважительностью относился к нашей фирме и к нам, ее сотрудникам. Мне доводилось присутствовать на совещаниях и просто бывать в его кабинета в процессе работ над ракетой УР-100. Челомей внимательно выслушивал, расспрашивал обо всех тонкостях и особенностях построения системы управления, был всегда неизменно вежлив и сдержан даже в тех случаях, когда сам испытывал нажим далеко не интеллигентного свойства со стороны самого высокого руководства. Нам он говорил: «Не обращайте внимания! Ваша задача — спокойно работать». А дело было далеко не шуточным — на ракете УР-100 при летных испытаниях возникали продольные колебания, которые приводили к значительным ошибкам в работе аппаратуры управления и, как следствие, возрастали отклонения ракеты от цели. Тогда причина не была выявлена до конца, и принятые меры оказались недостаточными. Гораздо позже дефект дал о себе знать в полной мере, и его пришлось устранять на ракетах, стоящих на боевом дежурстве. Таким образом, постепенно возникло обоюдное желание работать вместе у всех, кроме Владимира Григорьевича, который всего себя посвятил боевым ракетным системам. Со скрипом он соглашался работать по «Алмазу», если его обяжут Постановлением. На этой почве возникали инциденты, которые благодаря характеру И. Г. Медведева иногда принимали даже неприличную форму.

Однажды я и Сергеев по каким-то делам были в Химках у Глушко. На вечер мы планировали поездку в Реутово, где Медведев готовил решение, которое должен был подписать Владимир Григорьевич. Получилось так, что я вынужден был оставаться у Глушко, а Сергеев сам уехал в Реутово. Поздно вечером мы с ним встретились в гостинице «Маяк». Я никогда раньше не видел его в таком возбужденном состоянии. Он грозился выгнать Медведева немедленно, но тогда я так и не понял, что же произошло в Реутово. Позже мне рассказали, что когда приехал опоздавший Сергеев, Медведев уже был на трибуне докладчика и к тому моменту заявил, что систему управления для всех элементов комплекса «Алмаз» будет делать наша фирма. Сергеев пытался его остановить, но безуспешно, затем хотел его стащить с трибуны, но Игорь Георгиевич вцепился в трибуну и продолжал говорить о том, что вся наша организация горит желанием работать, но Сергеев противится.

В то время мой отдел не работал по этому комплексу. Я не помню точно всех событий, имевших место в течение 4-5 лет. когда наша фирма еще не была подключена к этой работе. Единственно знаю, что прошло оно в борьбе за выживание комплекса. Достаточно вспомнить, что первый запуск ОПС состоялся только через семь лет после выхода Постановления, причем, корпус был разработан и изготовлен фирмой Челомея, а «начинку» станции осуществляло ОКБ-1. Эта станция известна как «Салют-1». Это был заметный удар по комплексу «Алмаз». Один из его основных элементов — пилотируемая станция — был изъят из его состава и передан Королеву. Правда, Челомей передал только корпус станции, основная «начинка» была снята. Срочно изготовлялись следующие станции в надежде, что последующие запуски будут в интересах так хорошо задуманного комплекса. Королев оснастил станцию своей «начинкой», и запуск был произведен 19 апреля 1971 года. Таким образом, в противовес успехам американцев в лунной программе, выходу в космос Франции («Астерикс» 26.09.1965), Японии («Осуми» 11.02.1970) и Китая (24.04.1970) впервые в мире была создана орбитальная пилотируемая станция.

Весь 1972 и половина 1973 года, т. е. два года после гибели космонавтов, в Советском Союзе не было пилотируемых полетов. Тем более рельефно выделялись успехи Соединенных Штатов: 5 января 1972 года Никсон принял программу «Space Shuttle», а корабли «Ароllо-16,-17» завершили лунную программу длительным пребыванием (до 75 часов) на ее поверхности. Постановление правительства о создании у нас космического корабля типа Шаттл вышло только четыре года спустя, 17 февраля 1976 года, но работы до 1979 года практически не велись. Время было опять потеряно в бесконечных спорах на тему: делать или не делать? Сложившаяся в этот период ситуация в нашем пилотируемом космосе в какой-то, мере способствовала Челомею в его проталкивании комплекса «Алмаз». Даже отсутствие решения о создании нашей многоразовой транспортной системы было им использовано. Комплекс «Алмаз» противопоставлялся американскому Шаттлу. Длительность существования станции на орбите была эквивалентна многоразовости Shuttle, транспортный корабль снабжения (второй элемент системы) имел большую грузоподъемность и мог доставлять на станцию необходимые материалы, в пристыкованном с ней состоянии, экономя ее горючее, совершать необходимые маневры. Он был своего рода складом и заправочной базой. Совершая полет рядом с орбитальной станцией, он мог многоразово с ней стыковаться в случае необходимости. И, наконец, третий элемент системы — возвращаемый трехместный аппарат действительно разрабатывался с условием его многократного запуска. Ракета-носитель «Протон», с помощью которого совершался запуск на орбиту элементов комплекса «Алмаз», сопоставлялась по стоимости запуска с теми элементами американского «Shuttle», которые терялись при запуске, т. е. были одноразовыми. Владимир Николаевич так умело доказывал эквивалентность «Алмаза», что это, безусловно, сыграло свою роль в том, что все три элемента системы «Алмаз» были созданы и испытаны, несмотря на сильнейшее противодействие целой правительственной группы высокопоставленных лиц, возглавляемых одно время Д. Ф. Устиновым, и непрекращающейся критикой со стороны руководства королевского ОКБ-1, особенно после того, как его возглавил В. П. Глушко (с 1974 года).

Комплекс «Алмаз» постепенно воплощался в металле. То, что из этого комплекса взят носитель «Протон» для запуска «Союзов» и орбитальная станция «Салют-1» без возвращаемого аппарата, стыковочный узел которого был просто заглушеи, играло на руку Челомею. Высокая квалификация его конструкторов — авиационных инженеров сказывалась на качестве носителей «Протон» и орбитальной станции. Контраст тем более заметен на фоне неудач кораблей «Союз»: два первых пуска закончились гибелью Комарова и неудачей опытнейшего пилота Г. Берегового. Групповой полет трех кораблей «Союз» был успешен только в сообщениях ТАСС. Челомею было обещано, что запуск корабля «Салют-2» будет осуществлен в интересах его программы. К этому времени с большим трудом Челомею удалось создать кооперацию разработчиков. Подключилась и наша организация совместно с запорожским филиалом во главе с Раубишко. Распределение работ было следующим: ОКБ-692 разрабатывало систему управления полетом, филиал ОКБ — приборы системы управления бортовым комплексом ТКС и возвращаемым аппаратом.

Активно развернулись работы в 1972 году, а в 1973 году В. Г. Сергеев создал специальный комплекс № 8 под работы, связанные с космосом. Начальник нового комплекса Э. В. Лысенко сумел в сжатые сроки «сколотить» работоспособное подразделение. Опытные специалисты возглавляли его отделы: Г. Я. Шепельский был назначен начальником комплексного отдела, В. Я. Страшко — испытательного, братья Игорь и Михаил Трегубовы — подразделениями бортового электроснабжения и командных приборов, кабельные сети разрабатывали Игорь Привало и Леонид Кравец. Особенностью вновь созданного комплекса была почти полная замкнутость выполняемых работ, даже разработка эксплуатационной документации осуществлялась в комплексе специальной группой, и только теория и разработка приборов велись в смежных комплексах и отделениях. В целом инженерно-технический состав комплекса был подобран удачно. Комплекс разместился в новом корпусе, лаборатории и стенды располагались компактно.

После ухода Эдуарда Викторовича Лысенко, менее чем через год, Сергеев в довольно в категоричной форме на одном из заседаний парткома предложил мне занять должность начальника 8 комплекса и Главного конструктора систем управления по космической тематике. Обстановка сложилась так, что я уже не мог вторично отказаться. Первый раз Владимир Григорьевич предложил мне должность начальника 3 комплекса, когда с этой должности ушел Д. Ф. Клим. В то время я увлекся баллистикой. Эта работа была очень интересной и перспективной. Предстояло создать систему наведения глобальной ракеты, разделяющейся головной части с индивидуальным наведением боевых блоков на разные цели, начинались работы по наведению на цель по радиолокационным картам местности и т. д. Бросить эти работы и занять должность с гораздо большей долей администрирования мне представлялось неприемлемым. Я тогда отказался. Теперь мне пришлось дать согласие. Приказом № 370 от 24 июня 1974 года я был назначен начальником 8 комплекса и вскоре приказом по министерству — Главным конструктором систем управления по космическому направлению. Еще до моего назначения мне довелось не единожды обсуждать с Владимиром Григорьевичем ход работ по ТКС и особенно его сложный приборный состав. Там впервые была применена бортовая вычислительная машина типа «Аргон-16» разработки Московского НИИЦВТ.

Сложность системы управления обуславливалась необходимостью выполнения всех задач в космосе, как говорил Яков Ейнович, «полного джентльменского набора», а с другой стороны, боязнью возможных отказов БЦВМ. К тому же, в системе управления предусматривалось два параллельных контура: аналоговый — на традиционных приборах и цифровой — на БЦВМ. Контуры дублировали друг друга в большинстве режимах и, кроме того, их аппаратура разрабатывалась в резервном исполнении. Все это усложняло систему как аппаратурно, так и в смысле надежности отработки во всех возможных вариантах функционирования. Ее вес и потребление энергии были чрезмерными. Помню, что я как-то резюмировал: «Нужно упрощать!» Назначая меня на эту должность, Владимир Григорьевич сказал: «Вот бери и упрощай!»

Итак, мне пришлось почти через двадцать лет расстаться с математикой, механикой и окунуться в вопросы общего проектирования, организацию отработки и испытаний аппаратуры, ее изготовления, а также взаимодействия с головными организациями и многочисленными смежниками.

В наследство от Эдуарда Викторовича, наряду с прекрасно оборудованным кабинетом, мне достались и некоторые его странности. Кабинет имел приемную, где размещался секретарь; дверь направо вела в кабинет, дверь налево — в комнату, где размещались ведущие конструкторы. Секретарь никого не впускала без доклада, а при моем входе в комнату ведущих конструкторов их начальник Б. В. Щукин подавал команду «Встать!» и докладывал, кто чем занимается. Я, естественно, все это упростил, как и тот порядок, что предварительно перед моим выездом в командировку посылался за 1-2 дня ведущий конструктор, который обеспечивал гостиницу, обратный билет, прием в той организации, куда едешь в командировку и т. д. Были и другие оригинальные порядки, которые я привел в норму.

Первым важным делом я считал максимальное упрощение системы, главным образом, за счет аналогового контура управления. Мне удалось убедить в этом моих коллег, но головная фирма как в Реутово у Челомея, так и Филях у Полухина категорически воспротивились этому. Обсуждения этого вопроса принимали порой весьма острый характер, так как велика еще была боязнь и неверие в надежность бортовых вычислительных машин. Головники прощали нам даже превышение веса аппаратуры, лишь бы мы сохранили аналоговый контур. В конце концов, мне пришлось с этим согласиться, так как другие меры по упрощению системы дали весьма мизерные результаты. Пришлось целиком положиться на надежность аппаратуры и тщательную ее конструкторскую и стендовую отработку. Для этого, в частности, на комплексном стенде мы установили многотонный трехстепенной агрегат «Кардан», на котором устанавливались гироскопические приборы и имелась возможность их поворачивать в любое положение относительно трех осей. Эту громоздкую установку пришлось поднять на специальную эстакаду, сооруженную за окном на уровне третьего этажа, затем разобрать стенку и по специальным рельсам затаскивать в помещение стенда. Другим важнейшим мероприятием в плане отработки было использование «безэховой камеры», имевшейся в организации Полухина, и специального стенда отработки системы стыковки на второй площадке космодрома Байконур. Последнее потребовало значительных усилий и вынесения вопроса на уровень министра, так как стенд принадлежал фирме Королева, и нас там встречали не очень гостеприимно. В третьем комплексе был создан стенд отработки программно-математического обеспечения, а чистовая проверка производилась на комплексном стенде, где была представлена реальная аппаратура. Система стыковки и командная радиолиния отрабатывались в головной организации и на космодроме. У нас в организации эти системы по условиям режима на излучение не включались — необходимой защиты мы не успели создать. К концу 1974 года полностью был определен приборный состав бортовой и наземной аппаратуры, состав смежных организаций и заводов-изготовителей. В качестве командных приборов использовались: гиростабилизированая платформа, гироинтегратор, гироорбитант, комплекты инфракрасной вертикали, датчики солнца и радиотехническая система стыковки «Игла». Информация с командных приборов после соответствующих преобразований поступала на усилители — преобразователи аналоговой системы и на БЦВМ, команды с которых шли на управление маршевым двигателем и на двигатели грубой и точной стабилизации. Кроме того, приборы обеспечивали задания временных программ управления, связь с командной радиолинией, управление системой перекачки топлива, контроль наработки двигателей стабилизации. Отдельно функционировала система энергоснабжения с панелями солнечных батарей и аккумуляторов. Штатного объема памяти БЦВМ «Аргон-16» оказалось недостаточно, и нашими прибористами 4 комплекса был разработан специальный прибор «расширитель памяти», который позволял использовать два комплекта приборов внешней памяти. Наземная проверочно-пусковая аппаратура также в своей основе имела вычислительную машину М-6000, серийно изготовляемую донецким заводом и систему приборов — блоков, сопрягающих ее с бортовой аппаратурой. Такое построение наземной аппаратуры позволяло с помощью программ, вводимых в М-6000, реализовать широкий спектр проверочных работ, проводить анализ хода проверок и документировать их результаты. Такое построение аппаратуры проверок было впервые реализовано в Советском Союзе.

Однажды в министерстве состоялся научно-технический совет по вопросам построения наземных проверочно-пусковых систем; я и Е. М. Михлин приняли в нем участие. Вначале ход совета вызвал у нас некоторое смущение. Дело в том, что в зале заседаний мы увидели стены, увешанные представленными различными организациями громадными плакатами с красочно нарисованными пультами, стойками, дисплеями и другой аппаратурой. Мы же привезли весьма скромный плакат, где на ватмане квадратиками были изображены приборы сопряжения с бортовой аппаратурой, и более длинным прямоугольником изображалась машина М-6000. Внизу была небольшая табличка с некоторыми цифрами, показывающими объемы возможных проверок, скорость их выполнения и кое-что по экономике. Одним из последних, после обстоятельных докладов других фирм, пригласили доложить и меня. Я, несколько смущаясь скромностью своего плаката, приколол его кнопками к доске и вкратце доложил, как мы строим систему проверок транспортного корабля снабжения и что это дает по срокам, объемам. В заключение с итогами выступил Б. Е. Черток — известный специалист и сподвижник Королева. Борис Евсеевич, указывая на мой скромный плакат, сказал буквально следующее: «Этот скромный листок стоит гораздо больше, чем все остальные плакаты!», и широким жестом обвел все развешанное. Он хорошо понял преимущества применения для таких систем универсальных серийных машин, изготовляемых нашей промышленностью и снабженных стандартным программно-математическим обеспечением. Впоследствии серийные машины применялись в разработках многих организаций.

Изготовление аппаратуры производилось на нашем опытном заводе и, как всегда, сроки срывались. Тогда директор завода и я начали систематически проводить в сборочном 15 цехе ежедневные оперативки для того, чтобы быстро устранять все возникающие задержки. На оперативки вызывались начальники других цехов, разработчики, конструкторы, и шел далеко не лицеприятный разговор. Нужно сказать, что Борзенко умел «выжать» нужное из каждого и в случае необходимости помочь. Благодаря оперативкам нам удалось укомплектовать аппаратурой наши два стенда: запасными приборами стенд головной организации («Г»), и в третьем квартале 1976 года поставить первый летный комплект для изделия № 161. С аппаратурой смежных организаций дело обстояло несколько сложнее, приходилось ездить, просить и уговаривать, но и эта задача была, в конце концов, решена. В это время «Алмаз» в планах министерства, да и вообще в среде партийно-правительственных руководителей, занял первое место. Полеты станций «Салют-1» и особенно «Салют-3» показали, какие большие возможности открываются и для военной разведки при наличии в космосе экипажей, вооруженных современной фото— и телеаппаратурой. На совещании, проводимом Д. Ф. Устиновым по вопросу сравнительного качества наших и американских фотоснимков, полученных из космоса, Дмитрий Федорович сформулировал задачу комплекса «Алмаз» именно в плане непрерывной оптической радиоразведки. В помещении были развешаны плакаты с нашими и американскими снимками, разница была далеко не в нашу пользу. Главные конструкторы сидели за длинным столом. Устинов ходил по кабинету за их спинами и в ответ на заявление Челомея о том, кто из них и в чем задерживает разработку, подходил к виновнику, клал руки на его плечи и уговаривал: «Вот видишь, он тобой прикрывается, отдай ему аппаратуру! Пусть останется один, тогда я с ним поговорю!» Министр Афанасьев, в свою очередь, проводил почти еженедельные совещания или коллегии, где рассматривался ход работ.

На одной из коллегий я получил свой первый из шести выговоров по министерству. Обычно это выглядело достаточно обыденно: готовилось заранее решение, в котором указывались все срывы сроков и их виновники, а в конце «раздавались соответствующие награды». Не помню, что мы тогда сорвали, я доложил о ходе работ по своей части, где среди выполненных работ было два-три срыва сроков на непродолжительное время, затем услышал свою фамилию среди нескольких «отмеченных» таким образом. Сергеев очень чутко реагировал на такие события. Если кому-нибудь из его замов грозил третий выговор по министерству в течение года, Владимир Григорьевич его на коллегию не посылал, так как после третьего выговора он должен был принимать «организационные» меры, а посылал кого-нибудь другого. Чаще всего доставалось Д. Ф. Соболеву в бытность его главного инженера. Аркадий Федорович стоически переносил такие невзгоды, как и подобает военному человеку.

Министр часто практиковал выезды в организации, а когда на заводе им. Хруничева шла сборка станций ТКС и ВА, оперативки и выездные коллегии в сокращенном составе проводились иногда прямо в цехах. Наличие «живых» изделий благотворно сказывалось на ходе заседания, и обычно не было строгих взысканий. И действительно, в громадном сборочном цехе, где в разной степени готовности находились до десятка изделий, раздавался производственный шум, и сборщики в белых халатах делали свое дело, министр и его чиновники поневоле понимали, что дело делается именно здесь, а не в кабинетах министерства. Да и докладчики чувствовали себя более уверенно. Помню, как Владимир Николаевич на одной из таких коллегий доказывал, что комплекс «Алмаз» имеет несравненные преимущества перед американским «Shuttle». В ходе выступления с ним случился сердечный приступ, и когда его под руки пытались увести в другую комнату, Владимир Николаевич вернулся к плакатам и, держась за грудь, закончил свое, как всегда страстное, выступление. Таков был Владимир Николаевич... Такими были и Янгель, и Бармин, и матерщинник Пилюгин, и интеллигентный Кузнецов... Да, были люди в наше время...

Когда Афанасьев приезжал к нам в Харьков, я всегда предлагал Владимиру Григорьевичу в повестку дня вначале включать стенды или докладывать в стендовом зале, развесив плакаты на стойках с аппаратурой. По комплексу «Алмаз» на стендах обычно докладывал я. Эффект работающих стендов был такой же, как и сборочных цехов. Встреча гостей обычно происходила следующим образом: министра и его спутников у въезда на предприятие, а иногда и на вокзале или в аэропорту, встречал Сергеев. Кортеж автомашин в сопровождении ГАИ следовал до предприятия, гостей заводили в кабинет Сергеева, точнее. в «заднюю комнату», где их ждал завтрак. Затем в «греческом зале» (так назывался зал заседаний рядом с кабинетом Сергеева) проходило «пленарное» заседание с общим докладом Сергеева и с предлагаемым планом работ. Затем краткую речь произносил министр, и после этого мы разбегались по своим местам, т. е. по тем местам, которые будет посещать министр.

Чаще всего первым делом министра вели в корпус моделирования, где Яков Ейнович докладывал об общетеоретических вопросах и вопросах программирования, как всегда, очень умело и обстоятельно. Стенды в комплексе Якова Ейновича всегда были прекрасно оснащены, везде были чистота и порядок, люди в белых халатах работали у машин, вот здесь, с помощью простых и доходчивых плакатов, Яков Ейнович знакомил министра с основными проблемами заказа и между делом решал вопросы о необходимости приобретения нового оборудования или финансирования. Обычно министр благосклонно относился к этому, тут же давал соответствующие указания сопровождавшим его чиновникам. На комплексных стендах и я, следя за настроением министра и стараясь не «переборщить», аналогично решал свои проблемы.

В нашей организации я считался неплохим докладчиком и умел готовить как простые и доходчивые плакаты, так и знаменитые «тезисы». Когда мы все дружно готовили доклад шефу — Владимиру Григорьевичу, я был автором понравившейся Сергееву формы тезисов его доклада в виде таблицы, где были такие графы: «Вопрос», затем: «Что я должен говорить», «Какие вопросы мне могут задать» и ответы на них. По этой форме он требовал составлять тезисы ото всех без исключения, заставлял многократно переделывать. Короче говоря, готовить его к поездке на доклад к министру, в ВПК или ЦК было далеко не простым делом. Обычно два-три дня перед этим мы, его заместители, в основном только и занимались, что докладом и плакатами. Впрочем, во время доклада наш шеф мог как угодно далеко уйти от заготовленного текста, и тогда можно было видеть на лице Якова Ейновича следы явного внутреннего переживания, так как эти «рейды» не всегда были согласованы с основным стройным текстом.

Посещения предприятий высокопоставленными руководителями и военными, и штатскими было довольно обычным делом, к ним готовились, — «мыли шею», пытались подогнать сроки сорванных поставок, готовили «догонные графики». Хуже было, если приезд уже имел цель дать разгон, «навести порядок». В этом случае никакой доклад помочь не мог, всегда находился предлог типа: «Что от вас можно ждать, если у вас пыль на стендах!?» «Пыль», при желании, всегда и везде можно найти. Но стенд, работавший стенд, где четко функционировала аппаратура, где можно было воспроизвести подготовку к полету, сам полет и многократно его повторить, всегда производил на посетителей впечатление готовности к выполнению долгожданной задачи. Я водил по стендам и Афанасьева, и приезжавшего к нам Я. П. Рябова, который был короткое время секретарем ЦК по оборонным вопросам. Многое для него в ракетно-космической технике было новым, и я подробно рассказывал ему о ТКС, системе управления. Рябов воспринимал рассказ прекрасно, и мы, довольно долго, растеряв всех сопровождающих, переходя из помещения в помещение, ходили по громадному стенду комплекса «Алмаз», и я подробно рассказывал, все более и более воодушевляясь его интересом к новой для него технике.

Кстати сказать, Рябов не сумел прижиться в оборонной технике из-за того, что недооценил роль Генеральных конструкторов в определении направлений развития ракетно-космической техники и их связи с Д. Ф. Устиновым и пытался проводить свои решения.

Бывал у нас часто и Л.Н. Зайков, который производил неприятное впечатление, не столько тяжелым взглядом бесцветных глаз, сколько всегда грубым разносом, явными и скрытыми угрозами. Мне мало довелось с ним встречаться «в деле», но впечатление у меня о нем осталось плохое. Гораздо больше мне импонировал и нравился наш министр Сергей Александрович Афанасьев — громадный человечище, прямой, бесхитростный, грубоватый, но в душе добрый и отзывчивый. Мне довелось много раз с ним встречаться, и я не помню ни одного случая, чтобы эта встреча оставила тяжелое впечатление, даже если при этом разговор был не из приятных. Главные конструкторы Королев, Челомей, Янгель, руководители ракетно-космической промышленности и оборонного партаппарата Смирнов, Афанасьев, Зайков, Устинов — люди сталинской закалки, привыкшие к непрерывному давлению сверху и передающие это давление до самих низов со значительным коэффициентом усиления.

Особенно отличался в этом плане зав. отделом ЦК, которого почему-то называли Иван Грозный, хотя я не знаю ничего такого, что оправдывало бы это лестное имя. Мои немногочисленные с ним контакты говорят об обратном: это интеллигентный выдержанный и весьма обходительный товарищ, но в настойчивости и умении «давить» ему не откажешь. В. Н. Челомей имел импульсивный характер. Он легко возбуждался, оставаясь внешне спокойным, мог жестко отчитать любого работника в присутствии его подчиненных, но был отходчив и мог извиниться, если был не прав или просто погорячился. Его сотрудники рассказывали, что были случаи, когда он в один и тот же день и увольнял, и вновь восстанавливал провинившихся подчиненных. О нем ходило много легенд, но таких, что вполне соответствовали его темпераменту и характеру. Его настойчивость в те дни, когда он добивался решения о производстве самолетов-снарядов по своим чертежам и проектам, два или три раза показывал их Сталину, привела к тому, что после одного из таких раундов Сталин сказал Поскребышеву: «Этого человека ко мне больше не пускайте!» Тем не менее, Владимир Николаевич добился того, что получил небольшой завод, развил его в громадное предприятие и до первой половины шестидесятых годов сумел разработать и сдать на вооружение несколько самолетов-снарядов тактического назначения. Эту технику можно было видеть в специальном музее ОКБ-52, куда водили вновь приступивших к работе с этой фирмой. Музей размещался в большом помещении, где каждый образец был представлен в двух видах: в полностью собранном и расчлененном на отдельные агрегаты. Вокруг были красочно оформленные плакаты и таблицы с характеристиками и другими пояснениями. «Первая любовь» дала о себе знать, и после разработок ряда ракет, космических кораблей и ракет-носителей, фирма Челомея уже под руководством Г. А. Ефремова опять вернулась к самолетам-снарядам на новом уровне, назвав их «крылатыми ракетами». Это были совершенные системы с высокой точностью попадания в цель и различного типа базирования. Благодаря тому, что ракета имела складывающиеся крылья, на носителе их размещалось 10-12 штук. Систему управления для этой ракеты разрабатывала наша фирма, работами руководили непосредственно Г. И. Лящев и Л. М. Бондаренко. Теория и все баллистические расчеты и проработки были выполнены С. С. Корумой, В. И. Котовичем и их коллективами. Прекращение финансирования этих работ на этапе летных испытаний, когда все проблемы были на грани решения, привело к закрытию темы. Транспортный корабль снабжения, комплекс «Алмаз» в целом и крылатые ракеты в семидесятые годы переместили центр тяжести разработок на фирму Челомея, и то обстоятельство, что вместо титана Королева после его смерти руководил «простой смертный» В. П. Мишин вплоть до 1974 года, в значительной мере этому способствовало. Приход затем В. П. Глушко, человека уровня Королева, резко изменил ситуацию. В конечном итоге у Челомея одну за другой отобрали орбитальные станции, транспортный корабль снабжения использовали в интересах первой в мире королевской пилотируемой орбитальной станции, а разработка возвращаемого аппарата даже не была закончена. Новая тема «Буран», Постановление по которой вышло в 1976 году как реакция на испуг Брежнева, что американский «Shuttle» может, спустившись с орбиты, разбомбить в пух и прах Москву и обширные планы по станции «Мир», разрекламированные как международные, вернули ОКБ-1 былое лидерство в ракетно-космической технике. Странную картину раздвоенности во всех партийно-правительственных и военно-промышленных кругах по отношению к «Алмазу» и вообще к фирме Челомея можно было наблюдать в те годы. Казалось, весь мир был разделен на ярых сторонников и еще более ярых противников этих работ! Но мы, разработчики, быстро привыкли к такому положению и продолжали делать свое дело.

Организация работ по комплексу отличалась четкостью и в этом, безусловно, заслуга Челомея, его требовательностью к исполнителям и умением охватить все до мелочей. Я обратил внимание на одну особенность в его работе. На любом совещании, которое он проводил, существовал такой порядок: он не отдавал указаний своим подчиненным, но каждый должен был из его слов улавливать и затем выполнить то, что его касалось.

Однажды в выходной день Владимир Григорьевич и я были приглашены на совещание, которое проводил Челомей в Филях. Это было очень короткое совещание с четкой постановкой вопросов. На совещании я попросил Челомея срочно поставить нам несколько пироклапанов для испытаний на комплексном стенде новой схемы их подрыва, которая по предложению Э. Демского имела ряд преимуществ. Реакция Челомея была простой и ясной. Он, как бы между прочим, бросил фразу: «Завтра пиропатроны будут у вас!» Когда же после совещания мы подписывали решение, я предложил внести пункт по пиропатронам, с указанием срока поставки дня на два-три позже срока, заявленного Челомеем, мне разъяснили, что это не требуется, так как ведущий конструктор в таких случаях записывает то, что сказал Главный, и все выполняется вне зависимости от трудностей, возникающих при исполнении. Действительно, на следующий день пиропатроны были у нас в Харькове, несмотря на то, что их доставка как взрывчатых веществ требовала специальных мер и транспорта. После совещания нас угостили обедом, причем, здесь также все было оригинальным: ели мы, стоя за кольцевым столом, и весь обед занял не более 15-20 минут. В центре кольца стоял маленький столик с напитками, в том числе и с алкогольными, правда, к последним никто не прикасался. Закончив трапезу, Владимир Николаевич распрощался со всеми и уехал. Когда мы с Сергеевым садились в машину, я взглянул на часы: все совещание, включая обед, заняло менее двух часов. Кстати, об обедах, устраиваемых после совещаний. Вадим Воробьев, с которым я был однажды на совещании у Устинова, долгое время не мог мне простить, что после совещания мы вынуждены были отказаться от роскошного обеда, так как я должен был еще успеть в министерство, а Вадим один не захотел оставаться.

Приход в новый коллектив всегда неприятное дело, так как всегда встает вопрос: «А как тебя там примут?», особенно, когда в этом коллективе есть свои работники, способные занять эту должность. Для меня этот вопрос был несколько облегчен тем, что 8 отделение в целом было сформировано менее года назад в основном из опытных специалистов разных подразделений, с которыми мне уже доводилось работать. Г. Я. Шепельский еще в 1959 году разрабатывал прибор по моему техническому заданию, затем вел комплекс одного из вариантов ракеты УР-100. Его «правая рука» И.Н. Бондаренко был тоже известным специалистом, братья Игорь и Михаил Трегубовы очень хорошо зарекомендовали себя в области систем электропитания и командных приборов; программисты прошли школу третьего отделения, а возглавлявший их В.М. Крикунов отличался нестандартностью мышления, всегда был полон новыми идеями и в любую задачу вносил всегда нечто свое. Многие считали, что с ним трудно работать. И действительно, в нем наиболее полно проявлялось профессиональное презрение программистов к представителям других профессий. Но, тем не менее, у меня с Виктором Михайловичем сложились нормальные отношения, а его лаборатория сыграла важную роль в создании объемных программ наземной аппаратуры вначале для ТКС комплекса «Алмаз», а затем суперракеты «Энергия», программ проверочно-пусковой аппаратуры системы аварийной защиты (САЗ). На любое поручение или задачу Виктор Михайлович отвечал односложно: «Запросто!» В его отделе было много ярких личностей, сыгравших немаловажную роль в создании программ проверок и пусков многих космических объектов, а созданная ими методика разработки и проверки программ успешно конкурировала с «индустрией программирования» Б. М. Конорева. В испытательном отделе, возглавляемом В. Я. Страшко и Е. А. Сенько, было много грамотных и преданных делу специалистов, с которыми мне пришлось делить тревоги и переживания в самые драматические дни и минуты нашей жизни — во время подготовки и проведения огневых испытаний на стендах и при летных испытаниях. Многие из них выросли на моих глазах и стали прекрасными специалистами, а их ответственность обусловила особый подход к делу, характеризующийся обстоятельностью и продуманностью решений и действий. Могу гордиться тем, что в моем комплексе выросли такие мастера-испытатели, как М. Е. Ковтун, Л. И. Мельник, К. Л. Демченко, продлившие славные традиции легендарных испытателей предприятия С. Е. Славнова, В. Н. Назарова, Ю. Н. Филонова, В. Я. Страшко, Е. А. Сенько. Профессия испытателя характерна еще и тем, что требует знаний в различных областях ракетной техники, и такие руководители предприятия, как Г. И. Лящев, А. И. Передерий, Л. М. Бондаренко. прошли через ее горнило. Отдел проектирования позиций и кабельных сетей возглавляли И. Е. Привало и Л. Н. Кравец, также имевшие достаточный опыт работы. Моим заместителем был В. А. Черняк — способный и энергичный инженер, легко ориентирующийся в сложных вопросах комплексного проектирования и испытаний. Укомплектован 8 комплекс был вполне сложившимися специалистами и это, безусловно, заслуга Э. В. Лысенко, сумевшего создать этот коллектив в течение короткого времени. Короче говоря, мне достался коллектив, вполне подготовленный к любой поручаемой работе. При этом работа отделения опиралась на поддержку отдела теоретиков И. Г. Медведева, прибористов и конструкторов В. В. Новикова и И. М. Брынцева. Опытный завод совместно с запорожским филиалом взял на себя изготовление аппаратуры «борта» и «земли». Однако времени потеряно было много и планы, которые пришлось мне в первую очередь составлять, исходя из установленных министерством сроков, были чрезвычайно напряженными.

В целом период 1973-1975 годов развития космонавтики в нашей стране характеризуется явно кризисным состоянием, особенно заметным на фоне блестящих полетов кораблей «Apollo». Совместный полет «Apollo-18» и «Союз-19» в 1975 году не имел и не мог иметь продолжения, он только лишний раз подчеркнул отсутствие у нас четкой программы исследований и освоения космоса, а также наметившийся тупик после неудач с Н1-Л3 и смены руководства ОКБ-1. В США в это время (1972 год) после обсуждения предложенной НАСА программы «Postapollo», предусматривавшей создание лунных баз, было признано более целесообразным создание многоцелевой и многоразовой транспортной системы, которая должна была стать и элементом инфраструктуры систем освоения околоземного пространства, экспедиций к Луне и ближайшим планетам Солнечной системы. Агония нашей лунной программы и попытки как-то реабилитироваться начавшимися систематическими полетами «Союзов» завершилась сменой руководства ОКБ-1 в 1974 году. К руководству организацией пришел В. П. Глушко, первоначально принятый в ней как «инородное тело». При выборах парткома В. П. Глушко получил 135 «черных шаров», а это было чревато тем, что он мог не пройти в партком со всеми вытекающими последствиями.

На В. П. Мишина легла вина за неудачи с нашей лунной программой и недоверие к фирме в ее возможности выдвинуть достойную замену С. П. Королеву. Безусловно, Сергей Павлович был выдающейся личностью , но и в коллективе ОКБ было много достойных людей, способных занять его место. В этом мы смогли убедиться несколько позже, работая с этой фирмой по системе «Энергия-Буран» и сталкиваясь с такими людьми, как Ю. П.Семенов, С. С. Крюков, Е. В. Шабаров, К. Д. Бушуев. Их отличало не только глубокое знание техники, но и умение руководить громадным творческим коллективом и бесчисленными смежными организациями. Особенно выделялся Ю. П. Семенов, возглавивший эту фирму после смерти В. П. Глушко. Юрий Павлович обладал опытом, эрудицией, умением руководить коллективом.

Валентин Петрович Глушко имел довольно нудный и жесткий характер, никогда не повышал голос, но его «с Вами невозможно работать», как пишет В. М. Филин, заставляло бледнеть не одного руководителя, как и: «можете не спешить, но к утру все должно быть готовым».

Наша фирма трижды переживала такую ситуацию, когда главный руководитель назначался «со стороны» при наличии у нас своих вполне подходящих руководителей. Первый раз это было малочувствительно, так как совпало с созданием нашей организации ОКБ-692 в 1959 году. Тогда все мы ожидали, что на должность Главного конструктора будет назначен А. М. Гинзбург — сподвижник Королева еще со времен их работы в Германии. Б. М. Коноплева коллектив принял легко и быстро, оценив его как инженера и руководителя. Приход после его гибели В. Г. Сергеева основная масса коллектива также восприняла благоприятно, хотя такие люди, как О. Ф. Антуфьев, А. М. Гинзбург и А. И. Гудименко вполне подходили для назначения на эту должность и могли бы справиться с этой работой и с тем шоковым состоянием, которое возникло после катастрофы 24 октября.

Хотя нужно сказать, что первые два назначения «со стороны» были удачными в отличие от третьего, когда вместо Сергеева Бакланов назначил нам А. Г. Андрущенко. Во-первых, само отстранение Сергеева от работы было неосновательным и, скорее всего, это было сделано с целью продемонстрировать, что приняты решительные меры. Во-вторых, Андрущенко явно не подходил для этой роли, по крайней мере, ему нужны были долгие годы для того, чтобы разобраться в той обширной и разнообразной тематике, которую вело в то время ОКБ, а времени для этого не было. И в-третьих, в то время у нас были свои, прекрасно подготовленные для этой роли специалисты Я. Е. Айзенберг, Г. И. Лящев, В. А. Уралов и др. Практически с момента назначения Андрущенко каждый Главный конструктор вел самостоятельно свои работы, а Анатолий Григорьевич если и вмешивался, то только с общим требованием: делай так, чтобы все было хорошо.

В условиях кризиса начала семидесятых годов, когда наступила некоторая растерянность и отсутствовала четкая руководящая идея, никто толком не мог сказать, как использовать мощь колоссальной научно-производственной базы ракетно-космической промышленности. Каждый из Главных конструкторов получил большую самостоятельность. Новый руководитель ОКБ-586 В. Ф. Уткин продолжал совершенствовать МБР стратегического назначения. В. П. Мишин и сменивший его в 1974 году В.П. Глушко после гибели экипажа «Союз-11» и почти двухгодичного перерыва продолжали устойчивые полеты «Союзов» от трех до шести запусков в год. Значение этих пусков, общее число которых достигло к 1980 году почти сорока, осталось не ясным, как и политический смысл — космическое катание космонавтов из дружественных стран. Кроме того, Валентин Петрович провозгласил программу создания ракет-носителей среднего, тяжелого и сверхтяжелого класса на основе 700-тонного двигателя, создаваемого коллективом ОКБ-456 — его бывшей вотчиной. Постановлением Правительства в 1976 году о создании советского «Shuttle» было предусмотрено создание сверхтяжелого носителя, способного вывести на орбиту груз до 100 тонн.

В.Н. Челомей, продолжая совершенствовать свои ракеты УР-100, начал всемерно форсировать работы по комплексу «Алмаз». Основной упор он делал на ТКС и ВА, создание которых было поручено конструкторскому бюро при заводе им. Хруничева в Филях под руководством Д.А. Полухина. Дмитрий Алексеевич имел прекрасный коллектив авиационных проектировщиков и конструкторов, в котором работали такие видные специалисты, как А. К. Недайвода, О. В. Ананьев, В. Н. Карраск, О. Б. Росеинбаули. Военное представительство при КБ возглавлял В. В. Максимяк. С этими людьми мне довелось долгие годы работать над ТКС комплекса «Алмаз», дружить, делить успехи и неудачи.

Система управления ТКС должна была выполнять следующие функции: демпфирование угловых колебаний корабля после его выведения носителем на орбиту и отделения, построение и ориентацию по трем осям в орбитальной системе координат, построение и ориентацию в гироскопической инерциальной системе координат, поиск Солнца, ориентацию корабля так, чтобы солнечные батареи обеспечивали электроснабжение и подзарядку аккумуляторных батарей, закрутку корабля относительно некоторой оси, сохраняя ориентацию солнечных батарей, обеспечение скоростных маневров и заданных межорбитальных переходов, сближение и стыковку с кооперируемым объектом, торможение и потопление корабля в заданном районе Мирового океана.