…Небо синее-синее, редкие облака. Горы, поросшие травой, вдали виднеется море, яркие солнечные блики играют на воде. Слышен голос:

— Андрей!. Андрей, ты меня слышишь? Да очнись же, Андрей!

У поворота дороги на камнях лежит Башкирцев, над ним хлопочет Огнев. То трясёт его за плечи, то старается приподнять запрокидывающуюся голову.

— Андрей! Не смей, слышишь, не смей! Не смей!!!

— Евгений Александрович, вам опять плохо?..

…Огнев открывает глаза. Он лежит на больничной койке. Его тормошит медсестра.

— Где я? Я же вот только что сейчас был…

— Пожалуйста, успокойтесь, Евгений Александрович. Вы нигде не могли быть, вы в больничной палате. Вы спали, крепко спали… Вам, наверное, опять что-то приснилось?

— В больнице? В какой больнице…

— В Кремлёвке. Уже четвёртый месяц как вы поступили к нам.

Голос медсестры тих и приятен.

Огнев пытается повернуть голову, гримаса боли искажает его старческое лицо, видно как топорщатся редкие остатки седых, всклокоченных волос…

— О-о-ой!..

— Погодите…

Медсестра достаёт шприц и делает укол.

— Сейчас вам станет легче…

Огнев, со стоном, переворачивается на бок.

— Я тоже в больнице… Вон, оно как… Какое сегодня число?

— Десятое ноября.

— Как ноября?.. Ведь был же июль! Ах, да, четыре месяца… Ну да, был июль… Жара… Мы сели в Крыму, взяли попутку, поехали смотреть город… По дороге Андрею стало плохо… Выходит, и меня прихватило?.. Стало плохо… Вы его спасли? Его обязательно надо спасти, понимаете — надо!.. Такому человеку нельзя умирать — без него всё пропало! Всё пропало…

Превозмогая боль, Огнев порывается встать, медсестре приходится силой удерживать его.

— Евгений Александрович, успокойтесь, пожалуйста, вам нельзя волноваться!..

Кривыми старческими пальцами Огнев точно клещ вцепился в рукав белого халата медсестры. Его измождённые, землисто-серые руки, бугрящиеся венами, изъедены язвами и, словно коростой, покрыты какими-то бурыми пятнами.

— Пожалуйста, ответьте мне, только правду, вы его спасли? Спасли Башкирцева?

— Какого Башкирцева?

— Андрея Ильича Башкирцева!

— Башкирцева… да, спасли… С Андреем Ильичём всё в порядке!

— Правда?!

— Клянусь вам!

Понемногу Огнев успокаивается. Он откидывается на подушку, затихает…

…Редкие клочья седых волос рассыпались по белоснежной наволочке. Медсестра осторожно отирает его лицо, кидает салфетку в урну. Огнев не реагирует. Медсестра смотрит на приборы, к которым подключён пациент, поправляет капельницу и, удостоверившись, что всё в порядке, уходит. Огнев медленно закрывает глаза. Во сне вновь всплывают обрывки прошлого… Снова Крым.

— Андрей, да очнись же! Не смей так шутить!!!

Огнев хлопает неподвижного Башкирцева по щекам, пытаясь привести в чувство. Лицо Башкирцева на миг заслоняет широкая ладонь, а когда она исчезает, в кадре теперь лицо самого Огнева. Молодого — такого, каким он был в ту пору, когда гирдовцы создавали свою первую ракету.

…Клубится белый туман. Огнев с плотно закрытыми глазами лежит на чём-то упругом, точно это нечто — живое.

— Ну, давай… да очнись же ты, Женька! Всё уже закончилось!

Андрей Башкирцев звонко хлопает Огнева по щекам.

Огнев резко открывает глаза.

— А!!! Ты… чего?!! Чего… дерёшься?! Где это я?

Огнев садится, дико озираясь по сторонам. Подле — хохочущий Башкирцев.

— Ну, наконец-то! Очнулся, мой жизнелюбивый друг!..

— Андрюшка!.. А как же… А почему…

Огнев порывается что-то сказать, но слова застревают у него в глотке. В глазах — откровенный ужас.

— Ну, что же ты, мой верный соратник? Не рад старому приятелю?

Огнев натужно улыбается — улыбка детская-детская, словно он ребёнок, который боялся что ему от строгих родителей вот-вот крупно попадёт, а ему вместо подзатыльника подарили конфету…

— Андрюшка… А какой ты… молодой!..

— Молодой? Да ты на себя посмотри!

Огнев нерешительно поднимает руки — розовые, гладкие, никогда не знавшие болячек. Ладонью проводит по густой шевелюре на голове…

— Извини, не догадался для тебя зеркало организовать…

— Погоди, Андрей, но так ведь не бывает… Такого быть не может, если только… Я… умер, да?!

Последние слова Огнев произносит шёпотом. Ему страшно.

— Тебя это сильно огорчает? — Башкирцев улыбается.

— Ну, как же… Это всё-таки…

Башкирцев встаёт, иронично, с чопорным видом кланяется, а глаза — по-прежнему смеются.

— Клянусь тебе всем, что мне дорого, не расставаться больше никогда. Теперь, по крайней мере, к этому не осталось никаких препятствий. Ну, если, конечно, ты сам не захочешь…

— Я? Захочу расстаться? Когда это, интересно, я хотел с тобой расстаться? Я рад, ужасно рад… Андрей, ты мне веришь?

— Ну конечно, я тебе верю. У тебя на лице всё написано. Как в старые, добрые времена…

— Когда это у меня всё было написано на лице? Что за шуточки…

— Вот, чуть что — ты в спор. По любому поводу… Как всегда!..

— Нет, ты немного преувеличиваешь, Андрей, когда это я с тобой спорил? Разве я с тобой когда-нибудь о чём-то споил?.. С тобой вообще ни о чём невозможно спорить...

— И ещё ты не уставал учить меня, что надо брать пример с женщин: ко всему относиться легко… Что бы ни случилось…

— Легко!.. Тебе хорошо так говорить, ты уже здесь, вон, сколько… Я уж и не помню сколько! Даже забывать стал…

— Сорок лет, три месяца и двадцать два дня.

— Ты что, и дни считал?

— Считал.

— А зачем?

Вместо ответа Башкирцев вновь заразительно смеётся и, по-дружески, хлопает Огнева по спине.

— Женька! Если б ты знал, как я рад тебя видеть!

Огнев смеётся в ответ, и друзья заключают друг друга в крепкие мужские объятия.

— Осторожней! Медведь, рёбра ненароком поломаешь … Уж я-то тебя знаю!

— Да… Ну, я-то тебя тоже знаю… Ты прав, Женька, все мы здесь молодые!.. Нет, попадаются здесь и старые, конечно, — но это потому, что так им больше нравится. Кстати, если хочешь, ты тоже можешь оставаться стариком…

— Ну уж ни за что! Уволь…

— Вот то-то!..

… Ночь. Звёздное небо со всех сторон. И над головой, и под ногами — бездонное пространство, наполненное бесчисленными звёздами. На звёздном фоне загадочно мерцают туманности; исполинским кольцом охватывает небо Млечный путь. Впереди сияет Луна, свет её струится, истекая с молодого растущего месяца, подобно жемчужным нитям, озаряя лица наших героев. Башкирцев и Огнев рядышком и, точно напитавшись лунным светом, светятся сами. Башкирцев охватил колени, Огнев задумчиво подпирает подбородок:

— Подумать только, а я и забыл, когда видел звёздное небо в последний раз. Почему-то у меня никогда не хватало времени. Вечно не хватало. Работа, совещания, друзья — суета, суета, суета… Тогда казалось — это жизненно-важно, а сейчас уже и не вспомнить, за что я так переживал, мучился, болел. Бывало, вечером, глянешь в окно — там непроглядная темень, и только уличные фонари слепят глаза… И не было мужества остановиться и задать себе вопрос: а для чего я живу? И, не рассуждая, я всё быстрее мчался по жизни, мчаться вперёд, а оказалось — я лишь приближаюсь к смерти. До звёзд ли мне было! А потом уж и глаза стали сдавать. А тут… Красотища-то какая!..

— Всё, о чём мы с тобой когда-то мечтали…

— Стоило умереть, чтобы это увидеть…

— Увы!

— А те, которые остались… там, — голос Огнева чуть заметно дрожит, — они тоже когда-нибудь это увидят?

— Может быть… — Башкирцев печален. — Может быть, увидят, а может быть — и нет. Понимаешь, Женька, не всё так просто, как представляется поначалу. Нам с тобой, я думаю, дано любоваться этими красотами лишь потому, что мы с тобой отдали этому свои жизни. Посвятили лучшие годы, без сожалений принесли в жертву здоровье, любовь, семью. Не думали о себе, карьере, успехе, а думали о великом, вечном… Чтобы если и не мы, так хоть после нас человек сумел прикоснуться к небу…

Башкирцев ложится на спину, заложив за голову руки. С горечью:

— А тем, кто остался на Земле сейчас, боюсь, не только не до звёзд в их земной жизни, но и в жизни будущей увидеть звёзды будет не дано!..

— Понимаю, что ты хочешь сказать… — Огнев потупил взор. — Я всю жизнь верил в величие человека, а под конец жестоко обманулся…

Башкирцев закрывает глаза. Тихо, едва слышно:

— А, может быть, это мы обманываем самих себя?

Следующий кадр: Башкирцев и Огнев на старом чёрно-белом фото. В строгих костюмах, дважды герои. Камера даёт план, и мы видим скромный офис какой-то небольшой компании. Сидит секретарша за компьютером. Фото, держа в руках, рассматривает человек, лет 45-и. Приглушённо работает телевизор. Голос диктора:

— В Москве на 98-м году жизни, после продолжительной болезни скончался выдающийся учёный, конструктор в области ракетно-космической техники, дважды Герой Социалистического труда, академик Российской Академии наук Евгений Александрович Огнев. Человек-легенда, человек-эпоха, с именем которого неразрывно связана история освоения космического пространства, Евгений Огнев являлся одним из основателей Московской группы изучения реактивного движения — легендарной ГИРД. Им были конструированы реактивные двигатели первых советских ракет. В годы Великой Отечественной войны Евгений Александрович принимал участие в разработке и серийном производстве реактивных установок «Катюша», способствовавших разгрому гитлеровской Германии. В послевоенное время, разработанные в ОКБ Евгения Огнева ракетные двигатели использовались в баллистических ракетах дальнего действия, а также в ракетно-космических системах «Спутник», «Восток», «Союз». После смерти Андрея Ильича Башкирцева, своего друга и соратника, Евгений Огнев на протяжении двадцати лет фактически возглавлял советскую ракетно-космическую отрасль, создав на базе нескольких конструкторских бюро НПО «Энергия». С его деятельностью связаны такие выдающиеся достижения советской космонавтики, как создание орбитальных станций серии «Салют» и «Мир», разработка космических ракет «Зенит» и «Энергия», космического корабля «Буран». Отечественная наука понесла тяжёлую утрату в связи с кончиной Евгения Александровича Огнева. Президент Дмитрий Анатольевич Медведев выражает глубокие соболезнования коллегам, родным и близким покойного. Гражданская панихида состоится…

Секретарша переключается на другой канал:

— Извините, сейчас начнётся сериал.

Посетитель:

— Ничего-ничего…

Вполголоса:

— Н-да… Уходят зубры…

В офис входит ещё один мужчина (на вид возраст тот же):

— Лёха, привет!

— Привет, Максим.

Второй мужчина небрежно кладёт руку на плечо первому.

— Давно ждёшь? Чем любуемся?

— Да вот… Слушай, Максим, мой сканер вчера сдох, не мог бы ты это фото перевести в электронный вид. Будь другом, скинь на флэшку…

— Да, пожалуйста… А на кой тебе сдалась эта фотка?

— Понимаешь, давно ломаю голову, какую лучше заставку для нашей программы придумать. И вот вчера осенило: Башкирцев и Огнев должны приветствовать гостя, приглашая совершить путешествие на Луну.

— А голоса ты откуда возьмёшь? Их носители-то уж того…

— Насчёт Огнева проблемы нет. Я с ним встречался много раз, с тех встреч у меня аудиозаписи остались. С Башкирцевым, конечно, сложнее… Один знакомый с телевидения обещал поискать — он утверждает, будто какая-то запись в закромах Родины сохранилась. Если найдёт, будет здорово. Запись, конечно, придётся реставрировать и отцифровывать.

— Ты хочешь сказать, что это я её отреставрирую, оцифрую, а после ещё и голоса синтезирую?

— А что, разве нет?

— Нахал ты, Сергеев…Большой нахал. Вы, космонавты, все такие?

— Ну, так сделаешь?

Максим недовольно кривится.

— Не понимаю я тебя, Сергеев, чего так извращаться? Нормальный мультимедийный продукт, отбою не будет от клиентов. Нет, всегда тебе чего-нибудь не хватает…3D-персоны, «настоящие» голоса… Бабло, знаешь, пилить можно и так, без изысков!

— Будет тебе бабло, Максим.

— Кто бы сомневался! Только, кабы не твой этот «реализьмъ», стимулятор уже запустили бы в следующем месяце, а теперь, как я понимаю, раньше зимы не получится.

— Думаю, к октябрю успеем.

— Дай-то бог…

— Ну, так сделаешь?

— Чего не сделаешь для друга!..

Максим забирает фотографию. Космонавт Сергеев задумчиво стоит у стола, где разложены яркие макеты обложек к компьютерным играм. «СТРАШНАЯ КРАСНАЯ ШАПОЧКА И НЕСЧАСТНЫЙ СЕРЫЙ ВОЛК». «КОЛОБОК УХОДИТ ОТ ЛИСЫ». «ГЛЕБ ЖЕГЛОВ И ВОЛОДЯ ШАРАПОВ». «РАСКОЛЬНИКОВ, ПРИШЕЙ СТАРУШКУ»! «НА СВИДАНИЕ К «ЛУНОХОДУ»: КОМПЬЮТЕРНАЯ ИГРА-СТИМУЛЯТОР НА ОСНОВЕ ПОДЛИННЫХ РАЗРАБОТОК СОВЕТСКОЙ ЛУННОЙ ПРОГРАММЫ». Сергеев берёт со стола последний образец, задумчиво вертит его в руках… Из соседей комнаты:

— Лёха, где флэшка?

— Сейчас!

Сергеев на ходу достаёт брелок, изображающий ракету Н-1.

…Сергеев выходит из офиса. К краю мокрого тротуара припаркован автомобиль. Сергеев садится за руль, быстро трогается. Навстречу — поток машин. Над Москвой повисли тучи. Сыплет дождь со снегом, сквозь непогоду тускло пробивается свет уличных фонарей. Приглушённо звучит «Авторадио». Перед перекрёстком пробка. Машина то и дело останавливается и, наконец, застревает намертво. Водитель барабанит пальцами по баранке, поглядывает на часы. В кармане неожиданно звонит телефон.

— Слушаю. Лена, здравствуй! В машине, да… Собрался забрать Вовку из школы и вот застрял… Не знаю, надеюсь, что нет… Не волнуйся, заберу, слово даю… Ну раз уж я за ним еду — доеду как-нибудь! Хорошо… Что? До восьми? Ладно, пусть побудет… Ты будешь дома точно в восемь? Хорошо, к восьми привезу… Ладно, пока!

Сергеев стоит в пробке, нервничает.

— Ну, надо же, как не везёт! — бормочет он. — Двигайся же, блин!

Наконец пробка оживает, и машина понемногу пробирается вперёд. Перекрёсток. Сергеев лихо газует, закручивает вираж, и машина, то ревя мотором, то скрипя тормозами, выезжает на другую дорогу. Тотчас водитель сворачивает в какой-то двор. На большой скорости, Сергеев мчится узкими кривыми переулками, так что брызги летят из-под колёс! Машина подпрыгивает на ухабах… Выбирается на широкую улицу, относительно свободную и, тормозит у школьной ограды. Из ворот выбегает мальчишка в модной куртке с надвинутым на лоб капюшоном. Не говоря ни слова, он отворяет заднюю дверь, швыряет на сиденье ранец и садится сам. Машина трогается с места.

Юный пассажир сдёргивает капюшон, отряхивается, разбрызгивая водяные капли по всему салону. На вид ему 12 лет. Из уха торчит проводок наушников. Мальчишка слушает музыку, мотает головой и размахивает в такт руками:

— Ты-дык! Ты-дык! Дык-дык-дык!

Потом, словно спохватывается, выдёргивает наушник:

— Папка, привет!

— Привет. Как успехи в школе?

— По русскому и фи-зре — пять, по «матике» четыре. Слушай, пап, а ты у Максима своего, случайно, не мог бы узнать, когда очередная часть «Звёздных войн» выйдет? А то у нас в классе один пацан говорит, будто Лукас новое продолжение снимает…

— С таким вопросом, Владимир Алексеевич, к Максиму обращаться бесполезно. Спросите лучше у Джорджа Лукаса…

«Владимир Алексеевич» смеётся:

— Так он же в Америке! (мечтательно) А, между прочим, классно было бы!..

Мальчишка смотрит в окно:

— Пап, мы к тебе едем, да? Мама прямо перед тобой звонила, сказала, что задержится…

— Да, мне она тоже звонила. Её не будет до восьми, просила, чтобы ты побыл у меня.

— Ладно… А мы с тобой завтра сходим в аквапарк? А то меня мама одного не пускает…

— Завтра я должен быть на Байконуре.

— Жалко!

Стоянка посреди двора. Сергеевы — старший и младший — выбираются из автомобиля.

— Папка, давай я твою сумку тоже возьму!..

— Погоди, там у меня пакет… На, держи ключи!

— А ты куда?

— В гастроном!.. Продуктов куплю, а то совсем ничего нет в доме…

Они сидят на кухне и ужинают. В тарелках дымится картофельное пюре, распечатана банка со шпротами. Сын уплетает за обе щёки, время от времени поддевая шпроты вилкой. Отец разливает в чашки свежезаваренный чай. В гостиной вполголоса работает телевизор.

— Папка, а вы там, в космосе такое же пюре едите? В тюбиках, я имею в виду…

— В тюбиках еду для космонавтов уже давно не выпускают… Сейчас для сублимированных продуктов в ходу специальные пакетики…

— А что значит «сублимированный»?

— Это значит «обезвоженный». Их хранят в таком состоянии, чтобы продукты не испортились и занимали бы меньше места. Перед употреблением их смачивают: через специальный клапан в пакет вводят немного воды таким устройством, похожим на шприц, разминают, потом пакетик с уголка надрывают и едят ложечкой…

— И как, вкусно?

— Да нет, не так чтобы очень…

— Не понимаю, как же вы можете столько времени есть всякую фигню?

Сергеев смеётся.

— Мой дорогой Владимир! Там некогда думать о подобных вещах. Самая большая роскошь в космосе — свободное время, и на всякую прозу жизни, типа домашнего ужина, не принято обращать внимания…

— Папа, а я могу по Интернету полазить?

— Уроки сделай сперва.

— Пап! Ну, я же совсем недолго…

— Пока не сделаешь уроки — никаких интернетов!

Сергеев-старший убирает посуду со стола, сын с надутым видом достаёт тетради и учебники из ранца.

— Надеюсь, тебе моя помощь не потребуется?

— Справлюсь!!!

— Чудно!

…Перемыв посуду, отец устраивается в гостиной. Достаёт из сумки диск, ставит в видеоплеер документальный фильм «Правда о советской лунной программе». Голос комментатора:

«Неудачи советской лунной программы как в зеркале отразили недостатки и внутренние пороки Страны Советов. И тем рельефнее и очевиднее выглядели они на фоне оглушительного успеха американцев. Может быть, это и стало главной причиной того, что советское руководство, избегая огласки, постаралось стереть все следы лунных разработок, отрицая даже сам факт их существования. «Аполлон» ждал заслуженный триумф, программу Н-1 — печальный провал...»

Надрывно воет музыка, мелькают кадры хроники: испытательные стенды, сборочные цеха, ракету медленно везут на транспортёре к стартовой площадке… Голос диктора:

«В то время как в Соединённых Штатах усилия нации оказались подчинены единственной цели, в Советском Союзе принимались различные проекты, один другого фантастичнее. В пику Андрею Башкирцеву, замыслившему гигантскую ракету Н-1, Владимир Челомей выступил с проектом ещё более грандиозной УР-700. (Демонстрируется чертежи УР-700, схема прямого перелёта к Луне. Затем показывают Н-1 на стартовой позиции.) Конструкторы, словно соревнуясь, стремились перещеголять один другого, и почему-то никто не задавался вопросом технологического отставания СССР от США. В то время как за океаном уже нашёл широкое применение жидкий водород, в нашем Отечестве по-прежнему полагались на решения, опробованные ещё в годы второй мировой на немецкой ФАУ-2 (показывают ФАУ-2). Неудача была запрограммирована…»

«Единственное, что не вызывало сомнений — система не пожалеет ни средств, ни человеческих жизней. «За ценой не постоим» (пафосно) — таким был лозунг эпохи! Последняя ракета Андрея Башкирцева была недоведённой, сырой — можно сказать, что гениальный конструктор, в тщетной попытке преодолеть научное и технологическое отставание СССР, пошёл на неоправданный риск, применив на своём изделии множество спорных технических решений. А время истекало. Американцы со своим «Аполлоном» вышли на финишный этап, и политическое руководство СССР требовало немедленного результата, дабы подтвердить пошатнувшуюся веру в преимущества мирового социализма…» (Далее — кадры взлетающих и взрывающихся ракет):

«Первое испытание Н-1 состоялось 21 февраля 1969 г. В 12 часов 18 минут советская ракета-исполин оторвалась от земли и начала подъём. Увы — чуть более чем через минуту из-за пожара одного из двигателей полёт пришлось прервать, ракета была подорвана в воздухе. Второе испытание было назначено на 3 июля — за 11 дней до старта «Аполлона-11». Советское руководство, похоже, не могло смириться с неизбежным поражением. Оно не ведало, что горькую чашу предстоит испить до дна — испытание обернулось катастрофой. Уже на первых секундах, когда ракета Н-1 едва приподнялась над стартовым столом, двигатели, из-за отказа автоматики внезапно отключились. Ракета повисла… Медленно накренилась (кадры хроники передают соответствующий момент)… Рухнула на стартовый стол (показывается в замедленной съёмке)… И взорвалась (взрыв во весь экран)… Это была агония (с пафосом) — агония советского лунного проекта! Ровно через год, потрясённый неудачей, умирает Андрей Башкирцев. Политическое руководство СССР постепенно утрачивает интерес к проекту… Третий испытательный пуск, предпринятый 27 июля 1971 г. На сей раз, на 49-й секунде полёта разрушился головной обтекатель. Ракета потеряла управление и буквально развалилась в воздухе. Лишь каким-то чудом её обломки не разрушили легендарный «Гагаринский старт» — согласитесь, это было символично… Последнее испытание Н-1 в ноябре 1972 г. Поначалу казалось, что с четвёртой попытки ракета-таки выведет на орбиту беспилотный космический корабль. Первая ступень отработала без замечаний. На 90-й секунде, согласно плану полёта, шесть центральных двигателей первой ступени были отключены. Скорость подъёма резко снизилась, в результате чего из-за гидродинамического удара оборвались трубопроводы, и вновь возник пожар. На 107-й секунде ракета взорвалась…»

Сергеев со злостью выключает плеер.

— Правдорубы хреновы, — бормочет он вполголоса.

Из кухни появляется сын:

— Папка, я всё!

— Уроки сделал?

— Сделал — показать могу, если не веришь! Я теперь могу по Интернету полазить?

— Теперь можешь…

Владимир подпрыгивает от радостного нетерпения:

— Йес! Йес! Йес!

— Пап, какой у тебя за брелок такой крутой? Где достал?

Сын вертит в руках ключи с брелком, изображающим ракету Н-1.

— Это мне знакомый сделал. Там внутри — флэшка.

— О-оо! Хочу такую же… А что у тебя на флэшке? Секретные материалы?

— Положи, пожалуйста, и не трогай. Там файлы для работы.

Сын рассматривает флэшку. Брелок раскачивается на блестящей цепочке, потом замирает, заполняя весь экран — всё остальное расплывается и исчезает точно в тумане. И вот мы видим огромную модель ракеты выше человеческого роста.

Модель Н-1 стоит посреди длинного стола. На столе полный хаос: валяются какие-то обрезки не то бумаги, не то пластмассы, из-под них выглядывают листы чертежей, лежат бритвенные лезвия, ножницы, линейки, циркули и другие инструменты, выдавленные тюбики… По всему видно, что модель не совсем ещё закончена.

Камера медленно поворачивается, и мы видим просторное светлое помещение с высоким потолком, как две капли похожее на кабинет Башкирцева из второй серии «Укрощения огня». За тем лишь исключением, что позади прозрачных дверей кабинета — ни души. Башкирцев и Огнев стоят подле ракеты. Огнев осматривается.

— Ты что, вот так и живёшь?

— А что тебя смущает?

— Нет, ну всё-таки… Господи, прости меня! Андрей, нельзя же так, честное слово… Тебе что, не хватило фантазии на что-нибудь более оригинальное?

— Я никогда не стремился к оригинальности. В этом кабинете прошла лучшая часть моей жизни. Здесь я работал, я ощущал себя творцом! Здесь мой дом, здесь моя мастерская.

— А это, стало быть, вехи твоей биографии…

— Нашей биографии, Женя! Нашей общей с тобой биографии, и биографии, согласись, весьма неплохой!

Камера, одну за одной, выхватывает модели, на стеллажах и полках: Гирд-09, ракетный истребитель, «Катюша», баллистические ракеты Р-1, Р-2, Р-5, «Семёрка», «Восток», «Союз»…

— Сам делал?

— Вот этими руками.

— У тебя золотые руки, Андрюша!..

— А ты тоже попробуй, может, и у тебя они окажутся не менее золотыми.

— Нет, уволь! И вообще, скажу тебе, Андрюша: не до того мне сейчас! Если б ты знал, как я устал от жизни… Той, прошлой жизни! Забыть бы её совсем, и поскорее…

— Чтобы наш Евгений Александрович настолько устал от жизни, что захотел её забыть… (голосом Станиславского): Не верю!

— Тебе хорошо иронизировать. Тебе, можно сказать, повезло: ты там умер как уснул — даже не заметил, а мне пришлось хлебнуть… Рак в последней стадии, Андрюша, скажу тебе… Врагу не пожелаешь!

— Охотно верю. А тебе не кажется, товарищ Огнев, что твой рак был ниспослан в порядке наказания. И, согласись, есть за что: за чрезмерную для нашего конструкторского ремесла тягу к художественной литературе, живописи, театру, неумеренную любовь к хорошим коньякам и прекрасному полу?

— Ах, вот оно как!

— А ты как думал?

— Уж не хочешь ли ты сказать, что тому, что я сейчас здесь, с тобой, я тебе тоже обязан?

— Вот, кажется, начинает доходить до товарища! Представь, что хлопотать перед здешним руководством мне за тебя пришлось и, не в обиду будет сказано, изрядно!

— М-да… Не ожидал… Чего ты от меня хочешь?

— Чтобы ты мне помог. Без тебя я как без рук: кто же лучше тебя разбирается в ракетных двигателях!

Огнев тяжело вздыхает:

— Опять двадцать пять…

— Работать, друг мой, Евгений, нужно везде. Здесь, кстати, это ещё нужнее, чем там… Когда ты избавлен от добывания хлеба насущного, работа — единственное, что не даёт сойти с ума. Ты очень скоро сам это поймёшь.

Пауза. Друзья молчат. Огнев изучает гигантскую модель.

— Какой масштаб?

— Один к пятидесяти. Между прочим, не бутафория — внутри воспроизведены системы -все до единой. Нравится? Не правда ли, красавица? Наша с тобой лебединая песня… Как же ты допустил, Евгений, что проект закрыли!..

— Ну, как допустил… Так получилось… Точнее сказать, не получилось… Ты, кстати, тоже хорош: навязал свой керосин, когда с гептилом было бы и проще и быстрее… И потом, эта дурацкая схема с тридцатью двигателями: ну, скажи пожалуйста, кто столько ставит на одну ступень?! Это ж не ракета, а какой-то летающий склад для двигателей…Ведь я тебя предупреждал, доказывал, стремился как лучше, а ты не захотел слушать, настоял на своём, да ещё Политбюро на меня натравил!

Башкирцев молчит, из-под нахмуренных бровей грозно взирая на Огнева, и тот невольно отступает…

— А потом, когда тебя… не стало, я остался один… Не я решил — на верху решили. Логунов ничем помочь не мог, а Головин прямо заявил: твоя ракета военным не нужна… Я даже разругался с ним!.. Только мнение моё мало кого интересовало… Однажды вызвали в Кремль и объявили: баста — пора закругляться. Проект закрыт.

— Твоё мнение, твое мнение… Читал я твоё мнение!

Башкирцев взрывается, его лицо искажено от ярости и гнева, он кричит, потрясая кулаками:

— Как вы там изволили писать, Евгений Александрович, в вашей докладной записке: «Ракета неудачная, двигатели гнилые»! Гнилые!!! Я своим глазам отказывался верить, когда читал. Ведь двигатели эти делал твой институт. А они, видите ли, «гнилые»! Какая беспощадная самокритика!!!

Огнев, густо краснея, отворачивается, потом вспыхивает и кричит в ответ:

— Да! Да!! Да!!! Написал! Ну, казни меня теперь! А я был вынужден это написать, потому, что должен был как-то объяснить, отчего твоя ракета не летает!

— Нет, не только моя! Наша, общая, с тобой!!!

— Да, наша! Но мне не хватило сил тащить её без тебя в одиночку! И когда мне объявили, что проект будет закрыт, я понял: сопротивляться бесполезно. Неважно, соглашусь ли я, буду ли отстаивать своё мнение — решение уже принято. И если я его не поддержу, то меня сменят, и к руководству в космонавтике придут чужие, случайные люди. А если я отступлю, то у меня ещё будет шанс побороться… И я боролся, чёрт возьми! Я создал новую ракету, я сделал «Энергию»!

— Которая загнулась вместе со страной!

— В том нет моей вины!

— Неправда!!! Твоя вина в том, что ты не смог, или не захотел сделать всего, что было в твоих силах! В решающий момент ты дрогнул, у тебя не нашлось воли пожертвовать карьерой, привычными удобствами, наградами и славой — без сожалений бросить их на алтарь, во имя нашего общего дела!

— Извини! Мне не хватило твоей харизмы…

— Чего?!! Чего тебе не хватило?..

— Харизмы. Так у нас сейчас принято говорить…

— Где это «у нас»?!

— Прости, никак не привыкну…

— Словечек-то каких нахватался: «харизма», «рыночная экономика», «плюрализм»! С другими всё понятно, но ты-то!.. Гляжу я на тебя, такая злость накатывает порой, что кулаки чешутся начистить тебе физиономию…

— Ну так и начисть! Небожитель!

— Дурак! Никак, я вижу, не поймёшь, что горько мне за всё, что сейчас в стране твориться!

— Что, «за державу обидно»?

— А разве тебе не обидно?

Башкирцев и Огнев глядят друг на друга. Меж ними, словно разделяя (или объединяя?) возвышается незавершённая модель ракеты Н-1. Камера вновь берёт крупный план, и стены кабинета, где она стоит, растворяется как в тумане. Звучит мелодия из к/ф «Молчание доктора Ивенса». Звучит негромко. Потом звук резко усиливается, и фоном для ракеты становится серое, покрытое тучами небо. Камера медленно отъезжает (ракета показывается сверху вниз), и видно, что это уже не модель, а настоящая Н-1 в полную величину. Вся белоснежная — от головного обтекателя до хвостовой «юбки». На «юбке» выведено (красным): «НЕ ДЕМОНТИРОВАТЬ»! Каждая буква — в человеческий рост.

… Оглушительно грохочет музыка (из к/ф «Молчание доктора Ивенса»). Ракета-носитель стоит на стартовой площадке космодрома. Невысоко над горизонтом сквозь свинцовые тучи пробивается утреннее солнце. Старая башня обслуживания высится в стороне, отбрасывая длинную тень. Из-под облупившейся краски решётчатых ферм осыпается ржавчина, висят, раскачиваясь на ветру, обрывки каких-то проводов. По бетонной поверхности стартового стола ветер несёт снежную позёмку, пыль, мусор. Распахнутый люк (наподобие канализационного). У подножия ракеты суетятся люди: техники, солдаты. Окружённый свитой стоит нахмурившийся генерал в папахе. Перед ним — рядовой-контрактник (в помятом неопрятном полушубке, небритый).

— Товарищ генерал! Так я уже два раза доложил обо всём, что знаю. Вон (он, совсем не по уставу кивает в сторону офицеров, стоящих чуть поодаль) сперва товарищу капитану, а потом товарищу подполковнику.

— А теперь доложите мне, и по уставу!

— Есть! (Солдат машинально отдаёт честь). В 1-45 ночи заступил в караул на площадку № 110! На посту я находился один, всё было спокойно, во время моего дежурства посторонние лица возле поста не появлялись. Было темно, но горели два прожектора — вон там, и ещё вон там! Примерно… м-мм… через некоторое время… я…

— Докладывайте как есть.

— Слушаюсь! Через некоторое время я был вынужден отлучиться с поста, э… по малой нужде!

— Так… Куда именно вы отлучались?

— Вон туда, к мачте! Я отсутствовал ровно одну минуту, товарищ генерал! Потом… потом… извините, я не помню точно как было… Я помню, что поднял голову, и — она…

Солдат машинально поворачивает голову в сторону ракеты, и генерал, как и свита, также машинально смотрят туда же. Немая сцена. Все молчат.

— Дальше что было? — тихо спрашивает генерал.

— Дальше… Дальше, согласно устава, поскольку на посту не работает телефон, я сделал предупредительный выстрел в воздух! Примерно через двадцать минут приехал товарищ капитан с дежурной группой, и я доложил ему о том, что здесь случилось. Он некоторое время осматривал ракету, а затем по рации вызвал товарища подполковника…

— Достаточно, — генерал вопросительно глядит на капитана. Тот вытягивается по стойке смирно.

— Всё было именно так, как докладывает рядовой Нефёдкин, товарищ генерал! За тем лишь исключением, что я приехал не через двадцать, а через восемь минут, после того как услышал выстрелы — одну длинную очередь. Нефёдкин, будучи на посту, расстрелял почти весь рожок: им израсходовано двадцать восемь патронов!

Генерал морщится и неопределённо хмыкает.

— Скажите, рядовой, сколько было на ваших часах, когда вы первый раз заметили ракету?

— Была ровно половина третьего ночи!

Капитан деликатно кашляет в кулак.

— Возможно, часы у рядового Нефёдкина несколько отстают!

Генерал с подозрительным прищуром сверлит капитана взглядом, но тот нагло глядит глаза в глаза.

— Скажите, рядовой, перед тем как ракета появилась… вы не почувствовали ничего необычного: ну, там, посторонние звуки какие, или, может быть, сотрясение грунта?

— Никак нет, не чувствовал!

— Так, ладно… Сейчас вас всех троих проводят на КП, где вы порознь напишите рапорты о ночном происшествии. Вы свободны!

— Есть!

Рядовой, капитан и подполковник отдают честь и, в сопровождении штатских уходят.

Камера выхватывает из толпы космонавта Сергеева. Он в шинели, на плечах — погоны майора. Сергеев заворожённо глядит на ракету, обходит её кругом.

Из распахнутого люка показалась чья-то голова в оранжевой каске. Генерал и свита подходят к люку.

— Ну что, Виталий Константинович?

Вместо ответа тот протягивает фонарик и инструменты:

— Помогите!

Генерал кивает и из свиты тут же бросаются несколько человек, помогающих Виталию Константиновичу выбраться на поверхность. Он долго отряхивается.

— До чего же грязно там… Всё в паутине, мхом заросло, будто по канализации лазил! Ни одной лампы не осталось, даже кабели спёрли…

— Кабели спёрли в первую очередь, — мрачно произносит генерал.

— Не понимаю… Объект вроде как охраняется…

— Короче, что ты видел?

— Если короче, то ракета стоит на опорной плите необычной формы. Низ — точный аналог плиты ракеты-носителя «Энергия», а верх — ракеты Н-1. Что-то вроде переходника… Первый раз такое вижу! Судя по тому, что амортизаторы гидромеханических опор находятся в крайнем нижнем положении, баки ракеты полностью заправлены. Опоры, кстати, исправны, как это ни удивительно… Пока это всё!..

— Значит, по-твоему, она стоит устойчиво?

— Вполне. Угрозы падения нет.

— Хорошо. Сейчас это самое главное… Как ты думаешь, её вес можно сколько-нибудь точно измерить? Раз через дренажные клапаны испаряется кислород, за несколько часов ракета должна полегчать тонны на две-три…

— Ну… Такую потерю, Василий Андреевич, амортизаторы не почувствуют … Вот через сутки, думаю, я смогу уже что-нибудь более определённое сказать…

— Боюсь, столько времени у нас не будет. Москва извещена … Чертовщина какая-то!..

— Тут всё, Василий Андреевич, — одна сплошная чертовщина. Проклятое, видно, место…

— Проклятое? Это ты верно заметил… Такое впечатление, словно кто-то над нами решил зло подшутить. Не иначе, как барабашка на космодроме завелся — для полного счастья… Только привидений нам на Байконуре и не хватало…

— Лучше думай о том, Василий Андреевич, как выбираться из дерьма, в которое мы вляпались. Москва наверняка потребует убрать это… художество, и как можно скорее… А эту дуру разве уберёшь? Старт-то: сам видишь… Не старт, а декорация к фильму ужасов…

Сергеев слышит разговор. Он нерешительно подходит к ракете вплотную, карабкается на невысокое ограждение, встаёт на край перил. Из-под подошв сыплется облупившаяся краска пополам со ржавчиной. Сергеев снимает фуражку и, прислоняется к необъятному корпусу ракеты ухом, вслушиваясь в звуки, доносящиеся из стального чрева. Слышны приглушённый свист, шипение, какие-то низкие ритмичные рокочущие звуки, точно где-то там внутри бьётся исполинское могучее сердце.

Сергеев зажмуривается, и перед мысленным взором предстает стартующая Н-1. Из газоотводных каналов вырываются огромные клубы дыма, тугие огненные струи хлещут из кормовых дюз. Под торжественные звуки музыки ракета величаво отрывается от стартового стола и воспаряет над землёй… Внезапно оркестр сбивается, музыка превращается в какофонию, ракета падает, заваливаясь на бок… Взрыв!!!

Космонавт постукивает ладонью по корпусу, но не получает ответа. Тогда он со всей силы бьёт кулаком, но, не рассчитав удар, теряет равновесие и неуклюже соскакивает с перил. Сергеев, болезненно морщась, отирает ушибленный кулак.

— А вы её молоточком, молоточком, товарищ майор! — смеётся молодой техник. — Разве так можно? Эдак руку в кровь расшибёте!

Сергеев сконфуженно отворачивается, и только теперь видит, что генерал и его свита давно и пристально наблюдают за ним. Сергеев торопливо поправляет фуражку, отдаёт честь:

— Виноват, товарищ генерал!

Генерал:

— Ничего…

Потом резко и властно:

— Мне показалось, что вы хотите что-то сказать, майор?

Сергеев:

— Никак нет! То есть… Я случайно слышал ваш разговор — насчёт того, что ракету надо убрать со стартовой площадки…

— Я вас слушаю.

— Не сочтите это за дерзость, но, похоже, я знаю, как её убрать!

…Совещание в Москве. Просторный ярко освещённый кабинет. На стене — портреты Медведева и Путина. За длинным столом восседают высокие персоны. Присутствуют:

1. Глава Федерального космического агентства (далее — глава «Роскосмоса»);

2. Представитель Президента РФ;

3. Глава РКК «Энергия»;

4. Глава ЦНИИмаш;

5. Глава ОКБ «Вымпел»;

6. Главком космических войск;

7. Начальник космодрома Байконур (уже известный нам генерал).

Докладывает начальник космодрома Байконур:

— Докладываю. В ночь с 10 на 11 ноября, как уже сообщалось, на 110-й стартовой площадке космодрома Байконур произошло чрезвычайное происшествие. В два часа тридцать минут московского времени на стартовой площадке, находящейся в настоящее время на консервации, внезапно появилась ракета-носитель, опознанная как тип Н-1 модификации «Ф», лётные испытания которой в начале 70-х годов прошлого века проводились для советской лунной программы. Обстоятельства её появления, к сожалению, до конца не ясны, рапорты очевидцев происшествия — рядового Нефёдкина, капитана Резникова и подполковника Бабака прилагаются. Вы можете ознакомиться с ними…

— А где сейчас очевидцы? — спрашивает главком космических войск.

— В данный момент они на Лубянке, — отвечает представитель Президента. — С ними работает ФСБ.

Главком молча кивает, генерал продолжает доклад.

— В 5-30 утра 11 ноября я прибыл на место происшествия. Представители всех служб космодрома уже находились там, приступив к осмотру. По горячим следам удалось установить следующее: ракета стоит на стартовой позиции устойчиво, к наземным системам и коммуникациям стартового комплекса не подключена. Через дренажные клапаны из баков испаряется кислород. Потери окислителя, а также гелия из системы наддува не превышают регламентных норм, как если бы исправно функционировала система термостатирования. По последним уточненным сведениям, которые мне удалось получить сегодня перед вылетом в Москву, масса ракеты-носителя не изменилась и достигает 2950 тонн, то есть каким-то образом осуществляется подпитка баков окислителя жидким кислородом и баков системы наддува гелием…

— Что значит «каким-то образом»? — сердито вопрошает главком.

— Товарищ генерал, «каким-то образом» означает то, что специалисты космодрома пока не в силах разобраться, как осуществляется подпитка баков. Но факт этой подпитки — налицо. Поверьте, от докладов моих подчинённых я испытываю неудовольствие не меньше вас, но, к сожалению, вынужден довольствоваться тем, чем пока располагаю…

Главком побагровел:

— Что за нездоровые порядки сложились на вверенном вам космодроме? Что это за специалисты такие, от которых невозможно получить толкового доклада? Не пора ли их сменить, а заодно — и вас?!

— Сейчас не время для оргвыводов, — тихо замечает глава «Роскосмоса». — Продолжайте, Василий Андреевич.

— Продолжаю. В 8-30 утра на стартовую площадку прибыла тяжёлая спецтехника и бригада промышленных альпинистов. Им удалось подняться на вершину ракеты, где они смогли открыть посадочный люк и ряд технических люков. Как и предполагалось, полезный груз составляет космический корабль «Союз-Л3», в том числе: лунный орбитальный корабль, корабль для посадки на Луну, разгонные блоки «Д» и «Г». С 11-25 специалисты, поднявшиеся с помощью альпинистов, приступили к осмотру бортового оборудования отсеков полезной нагрузки и ступеней ракеты-носителя. Установлено, что все бортовые системы космического корабля и ракеты-носителя функционируют, при этом ресурс электропитания не расходуются. Иначе говоря, ситуация в точности такая же, что и с окислителем — откуда бортовые системы получают электропитание не известно.

Глава РКК «Энергия» (не выдержав):

— Да это просто мистика какая-то!

— Похоже, что так и есть, — соглашается глава ЦНИИмаш.

Главком недовольно морщится. Глава ОКБ «Вымпел» заметно нервничает. Представитель Президента внимательно обводит взором каждого их присутствующих, что-то помечая в своём блокноте. Глава «Роскосмоса» хранит невозмутимость. Начальник Байконура продолжает:

— В 13-10 на 110-ю площадку прибыли передвижные томографы. Обследование топливных баков всех ступеней и полезной нагрузки подтвердило, что они полностью заправлены горючим и окислителем. К 19-45 завершено подсоединение большинства систем ракеты-носителя и космического корабля к наземному контрольно-измерительному оборудованию по временной схеме, через проложенные по наружной поверхности ракеты кабели и установленные на месте дистанционные датчики. С этого времени мы получаем данные о состоянии ракеты практически в полном объёме. Службы космодрома осуществляют непрерывный мониторинг ситуации, данные постоянно обновляются, впрочем, заметных изменений нет. Подробный письменный отчёт прилагается.

Докладчик сел.

— Всё под контролем! — саркастически восклицает главком. — Просто сажай космонавтов и отправляй на Луну!

— Итак, какие мнения будут у присутствующих? — спросил глава «Роскосмоса». — Прошу высказываться.

— Держать полностью заправленную ракету на старте, который вдобавок давно выведен из эксплуатации, — смерти подобно! — медленно произносит глава ЦНИИмаш. — Первая же искра, молния, сотрясение грунта — любая случайность, — и катастрофа неминуема. Ракету нужно убирать, и как можно скорее.

— Тротиловый эквивалент заправленной Н-1 — 400 тонн, — соглашается глава РКК «Энергия». — Хотя 110-я площадка удалена, но взрыв на ней может существенно повредить другие старты, что недопустимо. Чем скорее мы уберём ракету, тем лучше.

— Легко сказать, — вздыхает глава ОКБ «Вымпел». — На 110-й площадке частично демонтированы даже рельсовые пути, не говоря уж об остальном оборудовании! Как слить топливо — ума не приложу!..

— Что ж, мне теперь прикажете солдат с вёдрами туда послать?! — срывается главком.

Глава «Роскосмоса» хлопает ладонью по столу.

— В каком состоянии комплекс наземного оборудования 110-го старта? В какой срок его реально восстановить?

— По нашим оценкам, — отвечает глава ОКБ «Вымпел», — в настоящий момент готовность стартового комплекса составляет 25 %.

В зале повисает гнетущая тишина. Глава ОКБ «Вымпел» невольно съёживается (оправдываясь):

— А что вы от меня хотите? Вы же сами только что слышали — комплекс выведен из эксплуатации, и законсервирован — с тех самых пор, как закрыт проект «Энергия-Буран». Если за истекшие двадцать лет там разворовали и раскурочили всё, что можно — мы за то ответственность не несём. Это прерогатива руководства космодрома Байконур.

— Пожалуйста, не надо на меня показывать пальцем! — на повышенных тонах отвечает начальник космодрома. — Только год прошёл, как я вступил в должность, и что творилось на Байконуре при моих предшественниках здесь присутствующим, наверняка, известно лучше, чем мне!

— Разберёмся! — осаживает генерала представитель Президента. — Послушайте (к главе ОКБ «Вымпел»), никто не ставит перед вами задачи полностью восстановить стартовый комплекс. Восстановите его хотя бы частично, чтобы только слить топливо. А ракета — пусть себе торчит, раз уж угораздило её появиться… Так, по-моему, сформулирован вопрос…

Глава ОКБ «Вымпел» (взволнованно):

— Именно это я и имел в виду: на частичное восстановление необходимы шесть месяцев. Полное восстановление старта потребует не менее полутора лет.

Виноватым взором он обводит лица присутствующих:

— Ну, поймите же! Многое необходимое оборудование уже не производится! У нас не хватает насосов, трубопроводов, разъёмов! Лишнего оборудования нет — то, чем мы располагаем, необходимо для текущего обслуживания Байконура, Плесецка, стартовой площадки в Гвиане! Значит, придётся размещать дополнительный заказ на заводах, возможно даже за границей, а потом всё это оборудование необходимо монтировать, испытывать, тестировать, а это и есть время! Можно, конечно, временно позаимствовать оборудование с ряда действующих объектов, но это означает полную остановку Байконура и Плесецка, минимум, до середины лета будущего года…

— Парализовать работу Байконура? Об этом и речи быть не может! — возражает глава РКК «Энергия». — Сейчас, когда американские «шаттлы» выводятся из эксплуатации, снабжение МКС полностью ложится на наши «Союзы» и «Прогрессы». То, что вы предлагаете недостойно даже обсуждения. Это не организационный — это политический вопрос!

— С января следующего года, согласно плана, мы должны пополнять орбитальную военную группировку, — не менее решительно возражает главком, — а вы, я гляжу, уже и Плесецк собрались раскулачивать!..

— И что мне теперь прикажете докладывать Дмитрию Анатольевичу? — гневно вопрошает представитель Президента. — Что это у нас за корпорация «Роскосмос» такая? Не то Украинская Верховная Рада, не то контора утильсырья?! Так работать недопустимо! Я наблюдаю одни бессмысленные прения, а реального дела не вижу! Я хочу услышать конкретные предложения, осуществимые в приемлемые сроки!

— Разрешите? — встаёт начальник Байконура.

Глава «Роскосмоса»:

— Слушаем вас.

— У нас появились соображения, о том, как решить возникшую проблему в максимально короткий срок. Правда, это предложение связано с некоторым риском.

— Продолжайте.

— Мне кажется, лучше меня вам всё объяснит лётчик-космонавт Сергеев, который меня сопровождает. Это его идея. Он ожидает в приёмной.

Глава «Роскосмоса», нажав кнопку селектора:

— Сергеев, э… Алексей Юрьевич (генерал кивает) присутствует? Да, пригласите его, пожалуйста, в кабинет.

Входит Сергеев, здоровается с присутствующими.

Глава «Роскосмоса»:

— Добрый день, Алексей Юрьевич. Как нам сообщил Владимир Андреевич, у вас имеется какое-то предложение по интересующему нас делу. Мы внимательно слушаем вас.

— Суть моего предложения, если вкратце: баки ракеты-носителя заправлены, все системы функционируют, двигатели в порядке. Если Н-1 невозможно увезти со старта обычным способом, то следует просто запустить двигатели, и ракета покинет старт, так сказать, своим ходом.

— А дальше что? — возмущённо вопрошает глава ЦНИИмаш. — Как вы собираетесь контролировать ракету в полёте? Сейчас вы получаете телеметрию по временной схеме, через проложенные кабели. Вы что же, и в полёте кабели тянуть собираетесь?!

— Ну, почему… Кое-какая телеметрия идёт через дистанционные датчики, которые, кстати, возможно установить и дополнительно. Хотя, конечно, вы правы в полном объёме принять телеметрию на земле не удастся. Но можно обойти и это препятствие, для чего необходимо, чтобы в космическом корабле кто-нибудь был. Там должен находится экипаж, который и будет контролировать работу бортовых систем, крен, рысканье и тангаж, а также время разделения ступеней.

— Утопия! — возмущённо восклицает глава ЦНИИмаш. — Что за чушь вы несёте?!

— А известно ли вам, Алексей Юрьевич, что до сих пор все пуски Н-1 оканчивались катастрофой? — спрашивает глава РКК «Энергия».

— Да, мне это известно. Но, во-первых, есть, небольшие, правда, шансы на благополучный исход, а, во-вторых, как раз на этот случай на ракете установлена система аварийного спасения, которая, кстати, во всех четырёх неудачных пусках срабатывала штатно.

— Ну, а в третьих, — негромко, но так, чтобы услыхали все, бормочет глава ОКБ «Вымпел», — другого способа убрать Н-1 со стартовой площадки попросту не существует…

— Шансы на благополучный исход, говорите… Да у вас нет никаких шансов, господин фантазёр! — возмущённо восклицает глава ЦНИИмаш. — Ваше так называемое «предложение» смахивает на изощрённое самоубийство!

— Это лучше, чем ремонтировать старт до лета! — решительно заявляет представитель Президента. — Но почему именно лететь до орбиты? Не проще ли, раз уж ракета настолько ненадёжна, уменьшить риск? Скажем, сразу после старта отделить корабль и приземлиться, а ракету — просто подорвать?

— Никак нет, не проще, — спокойно отвечает Сергеев. — Я эти варианты уже просчитывал. Сразу же после старта ракету подрывать нельзя — существует угроза для Байконура. Если прервать полёт после разделения первых двух ступеней, то место приземления спускаемого аппарата заранее определить невозможно, поисково-спасательные службы придётся перебазировать на Алтай или Камчатку. А это лишнее время — недели, если не месяцы… Раз уж мы идём на риск, то рисковать следует до конца: выйти на орбиту, а сутки спустя спокойно приземлиться где-нибудь в районе Аркалыка…

— Хорошо, я поддерживаю ваше предложение. Сколько времени займёт подготовка к старту? Кого из космонавтов вы могли бы нам рекомендовать?

— Уложимся в две недели. Что касается кандидатур, то командиром экипажа прошу назначить меня. С ракетой-носителем Н-1 и кораблём «Союз Л3» я знаком — заочно, правда. С 1990 г. я изучил все доступные материалы, встречался со многими специалистами, участвовавшими в советской лунной программе. Если потребуется, то я прямо сейчас готов представить список лиц, которые смогут оказать консультационную помощь. Что касается бортинженера, то прошу утвердить кандидатуру Олега Михайловича Ивченко. Я хорошо знаю его, он опытный космонавт, за плечами которого, как и у меня, несколько длительных экспедиций. Как и я, в настоящее время он не занят в программах. Кстати, он в данный момент находится на Байконуре.

— Кстати, а что он там делает? — спрашивает глава «Роскосмоса». — А заодно объясните, что вы, Алексей Юрьевич, делали на Байконуре?

— Мы участвуем в предстартовой подготовке экипажа одного из «Союзов». Им скоро лететь на МКС. Наше участие не совсем официально… Новичкам часто требуется консультация от более опытных товарищей — по разным вопросам…

Представитель президента что-то быстро черкнул в блокнот.

— Можете считать, что кандидатуры утверждены!

Глава «Роскосмоса» с нескрываемым раздражением бросает негодующий взгляд, представитель Президента невозмутимо встаёт из-за стола:

— Я немедленно доложу Дмитрию Анатольевичу о всех принятых нами решениях, а вы, Алексей Юрьевич сегодня же возвращайтесь на Байконур!

… Небольшой гостиничный номер. Сергеев присел на краешек застеленной кровати. У окна, спиной стоит Ивченко, смотрит на улицу. Одежда обоих — гражданская.

— Хоть ты-то, Алексей, можешь объяснить, что происходит?

— Ничего не происходит. С чего ты взял, будто что-то произошло? Просто мы с тобой летим. Очень скоро.

— Здрас-сте! Вот прямо так: «Полезай, Олег в «Союз»: вы срочно летите с товарищем Сергеевым»! Бортинженером! Кстати, вчера вечером мне именно так и объявили. Сам начальник Центра подготовки звонил: как хорошо, что вы уже на Байконуре, Олег Михайлович!..

— Когда он тебе звонил?

— Вчера. Без четверти четыре.

— Оперативно работают…

— Ты можешь мне, как другу, объяснить, что происходит? Третьи сутки подряд какая-то непонятная возня. По пропускам на космодром больше не пускают, введены какие-то спецпропуска. ФСБ прямо на ушах стоит, на телефонные звонки никто не отвечает. К кому ни подойди — шарахается, будто от зачумлённого… Собрался было полазить по Интернету — так он не работает — звоню на станцию здешнему оператору, там говорят, извините, мол, у нас временные трудности!.. Давеча, по старой привычке, собрался было послушать вражьи радиоголоса — на их частотах глушилки... Конец света!

— Боюсь, что никто ничего не сможет объяснить, Олег, ни тебе, ни кому-то ещё... Может быть, ты недалёк от истины, и конец света уже наступил.

— Я серьёзно!

— И я серьёзно…

— Скажи, этот как-то связано с ЧП на 110-й площадке? Именно после него ты как-то загадочно пропал, а теперь не менее загадочно появился…

Сергеев устало падает на кровать, раскинув руки.

— Сил моих нет! Слушай, совесть имей — я только с самолёта, вылет задерживали несколько раз, всю ночь в аэропорту проторчал, не спал, даже в самолёте поспать не удалось толком — думал хоть в гостинице отдохну. А тут ты со своими расспросами!..

— Может, мне уйти?

— Как хочешь…

Ивченко резко поворачивается и собирается уходить. Сергеев:

— Олежек! Ну вот, обиделся… Ну что ты, в самом деле!.. Ну, расскажу я тебе, всё что знаю, расскажу! Только не сейчас — давай договоримся? Мне хотя бы с мыслями собраться… Главное сейчас, что мы с тобой летим. Вот о чём думать надо…

Ивченко присаживается рядом на край кровати.

— А кстати, почему летим мы? Я-то грешным делом думал, что мы с тобой своё уже отлетали: четыре полёта, всё-таки… Ты не слышал, что тебя и меня в следующем году из отряда собираются увольнять?

— Вот как… Это новость!.. Ты что, и приказ видел?

— Не видел, но точно знаю, что приказ готовится. Вроде как в мае.

— Что ж! Рано или поздно, это должно было случиться…

Ивченко молчит, потом задумчиво, вроде как сам с собой:

— В кои-то веки собрался по-человечески с семьёй отдохнуть… Светлана достала путёвку на неделю — на Новый год мы на Мальдивы должны были лететь… Привет!..

— Во-он оно что!.. Намальдивишься ты ещё всласть с женой и дочкой…

— Шутишь?

— Нисколечки. Полёт коротенький: всего-то ничего — туда и обратно, а стартуем мы, как уже было сказано, через две недели.

Ивченко присвистнул:

— Нифига себе… А разве так бывает?

— Бывает, Олег! Иногда... Как там говорилось в нашем с тобой детстве: «Будь готов — всегда готов»!

— Ну, вот, опять пошли намёки…

— По-моему, я очень ясно выразился. Готов ли наш любезный Олег Михайлович Ивченко, Герой России, лётчик-космонавт, за плечами у которого четыре космических полёта, восемь стыковок, из которых две выполнены виртуозно, в ручном режиме, по причине отказа автоматики, готов ли он совершить ещё один полёт, внеплановый, очень короткий, но самый главный жизни? После него со спокойной совестью можно отправляться на печку…

Ивченко внимательно смотрит на Сергеева, Сергеев — на Ивченко.

— Лёха, а чего от тебя жена ушла?

— Вот, узнаю старого приятеля! — Сергеев широко улыбнулся.

Он встаёт с кровати и направляется к холодильнику.

— Как думаешь, там хоть что-нибудь осталось? С самолёта ужасно першит в горле, аж язык распух…

— Должна быть минералка.

— Минералка?.. Ладно, пусть будет минералка…

Он наливает полный стакан, жадно пьёт.

— А жена от меня ушла, Олег Михайлович, исключительно по причине моего несносного характера. Трудно со мной, понимаешь? Ты, вот, меня терпишь, а она, бедняжка, терпела-терпела, да и не вытерпела…

— Понять её можно.

— Не говори! Но мы с ней почти друзья — обходимся без скандалов.

— А твоему сыну сейчас сколько?

— Вовке? В сентябре двенадцатый пошёл.

— Моей Катьке одиннадцать…

— Да, дети вырастают, что и оглянуться не успеешь…

— В кого вот только, непонятно…

— Угу! Мы-то вот с тобой мечтали стать космонавтами, а мой… Чёрт его знает, о чём он мечтает! Иногда я гляжу на него и ощущение такое, что это не мой сын, и вообще — не человек, а какой-то пришелец из неведомой галактики…

— От рук совсем отбился?

— Напротив, весьма усидчивый парень. Я, собственно, почти его не воспитываю — ну, так, если только повод возникнет… Ты знаешь, что он мне недавно сказал: «Папка, а ты у меня необыкновенный»!

Космонавты молчат, потом Сергеев произносит медленно и задумчиво:

— От того, что нам с тобой предстоит сделать, будет зависеть очень многое. Может быть, не меньше чем когда-то от Гагарина…

Ивченко что-то хочет ответить, но Сергеев жестом останавливает его:

— Понимаешь, Олег, весь мир вокруг с чего-то вдруг сделался таким зыбким, непрочным, неопределённым, что для каждого живущего на Земле вдруг стало возможным всё. Даже самые бредовые фантазии осуществимы. И каждому хотя бы раз в жизни теперь выпадает шанс перевернуть историю. Сегодня этот шанс выпадает нам с тобой. От нас, понимаешь, Олег, только от нас зависит, какими станут наши дети, внуки, правнуки! Какую жизнь они предпочтут. От нас с тобой, и больше ни от кого! Вот такие дела…

— И что за великие дела нас ждут?

— Через четыре с половиной часа за нами придёт машина. Нас повезут на космодром. Там ты всё увидишь.

… Автобус везёт Сергеева и Ивченко на космодром. Космонавты облачены не в скафандры, а обычную одежду. У Сергеева простая чёрная шерстяная шапка, у Ивченко — шапочка разноцветная, затейливой ручной вязки. По краю надпись: ОЛЕЖЕК. Сопровождающие — медики в белых халатах и трое в штатском. Всё внимание медиков не на космонавтов, а на настройку своей аппаратуры (как-никак выезд тренировочный), штатские скучают. Все окна плотно прикрыты занавесками. Пересекают КПП. Ивченко пытается одёрнуть занавеску, к нему тут же бросается сопровождающий в штатском:

— Извините, окно открывать нельзя!

— А в чём дело? Мы что, арестованы?

— У меня строгий приказ. Окна должны быть закрыты.

Сергеев (лениво зевает):

— Это ФСБ, не спорь.

Ивченко устраивается в кресле, недовольно скрестив руки на груди. Сергеев спокойно дремлет на соседнем сидении.

… Автобус останавливается, открывается дверь. Ивченко спускается первым (камера снимает снаружи), невольно зажмуривается от внезапно ослепившего солнца, подносит руку и…

— Вот это да…

Он замирает, не в силах разобраться, видение ли перед ним, или явь, и Сергееву, выбирающемуся из автобуса следом, приходится, положа руку на плечо, легонько подтолкнуть его.

— Ну, друг мой, теперь тебе, надеюсь, всё стало ясно? Больше вопросов нет?

— Погоди… Я не понял, она что… неужели настоящая?!

Громада ракеты буквально нависает над ними, перечерчивая унылое ноябрьское небо. По белоснежной обшивке тут и там змеятся тёмные провода. Подле снуют люди в робах и спецовках, грохочет тяжёлая техника. Стартовую площадку заполонили автобусы, трейлеры, фуры, огромные машины на гусеничном ходу. Среди прочей техники — три исполинских передвижных крана на многоосных шасси. Их ажурные мачты вздымаются в небо почти к самой вершине ракеты, где чернеет отверстие распахнутого люка.

Звучит мелодия из к/ф «Укрощение огня» (из второй серии, эпизод в котором ракету с первым спутником вывозят из МИК).

Сверху на бетон на лебёдке опускается металлическая кабинка, у которой спереди нечто вроде балкона, ограждённого справа и слева невысокими перилами. Двое рабочих в касках стоят на этом «балкончике», прикреплённые к перилам страховочными ремнями. Один рабочий держится руками за вертикальный поручень на стене кабины, другой, придерживаясь одной рукой, другой, свободной, распахивает дверь в кабину, приглашая войти внутрь. Это тот самый молодой техник, он узнаёт Сергеева, улыбается:

— А, товарищ майор! А мы вас заждались маленько!..

Сергеев, сзади за плечи обнимает Ивченко:

— Лифт не работает, уж извини. Ну что, бортинженер, ты готов? Пошли, пожалуй!..

Космонавты решительными шагами направляются к ракете. Звучат сигналы горна (из к/ф «Укрощение огня»).

Конец первой части

Часть вторая

… Подземный бункер (приблизительно как в «Укрощении огня»). Гудит вентиляция, мигают разноцветные лампочки приборов. На заднем плане, на стене — портреты дважды героев Башкирцева и Огнева. Громко отбивает такт метроном. Раздаются короткие команды, руководители технических служб докладывают о готовности к пуску. Идёт предстартовый отсчёт. На огромных ЖК-экранах мониторов (оборудование в бункере вполне современное) — ракета Н-1. прямо над ней, невысоко в небе (удивительное совпадение!) голубоватая убывающая Луна. Стартовая площадка опустела: часть техники по-прежнему стоит, но людей уже нет. У перископа начальник стартового расчёта, присутствуют: Председатель государственной комиссии (уже известный нам представитель Президента РФ), глава РКК «Энергия», глава ЦНИИмаш, главком, начальник космодрома «Байконур» и командир отряда космонавтов.

Начальник стартового расчёта:

— Внимание! Тридцатиминутная готовность! Тридцатиминутная готовность!

Ещё один монитор показывает кабину космического корабля. На ниточке качается талисман, маленькая мягкая игрушка, изображающая некую белую длинношеюю птицу — не то утку, не то гуся, не то лебедя. Космонавты лежат в ложементах, слушая музыку. По их заказу крутят фонограмму концерта «Песняров». «Косил ясь конюшину, косил ясь конюшину, косил ясь конюши-и-ну…» Лицо Сергеева невозмутимо-спокойно, Ивченко заметно волнуется.

Командир отряда:

— Ну как вы там, «Лебеди», ноги не затекли ещё? Потерпите, скоро пятиминутную готовность объявят.

Сергеев:

— Добро.

Ивченко:

— Слышали!

Командир отряда:

— Жалоб нет? Всё в порядке?

Ивченко:

— А ты поднимись сюда, убедись лично!

Командир отряда:

— Ну, настроение, вижу, бодрое. Пять минут назад сам глава ЦНИИмаш докладывал, что за ракету он ручается головой.

Сергеев чуть заметно усмехается, Ивченко кисло ухмыляется. Командир отряда продолжает:

— В общем, стартуйте спокойно. Только, глядите у меня, не вздумайте на Луну лететь!

Ивченко:

— Спасибо, не надо!

Сергеев (улыбаясь):

— Не носитесь высоко, а летайте низко! Не ходите далеко, а летайте близко!

Командир отряда:

— Это ты кого сейчас процитировал?

— Валентина Аккуратова. Был такой известный полярный лётчик.

— Цитата неверная. В бортовой стенгазете «Запорожцы в Арктике» данный стих звучал так:

«Не летайте высоко,

Не летайте низко,

Не летайте далеко,

Не летайте близко!»

Причём, является ли автором именно Валентин Иванович Аккуратов, или какой-нибудь другой член экипажа АНТ-6 «Авиаарктика» никому не известно...

Командир отряда вдруг посерьёзнел.

— Алексей, бывшая твоя… Она с позавчера ещё здесь!

— Лена?

— В Кзыл-Орде, в гостинице. Её к тебе не пустили, и мне не велели говорить, чтобы не беспокоить, ты извини.

— Да ничего…

Сергеев несколько секунд молчит, потом (отвернувшись на секунду от камеры):

— Послушай… Ты бы не мог ей звякнуть? Сразу, как мы на орбиту выйдем, а? Нас ведь в СМИ не освещают, так хоть ты скажешь, что на борту всё в порядке…

— Валяй, диктуй телефон.

Сергеев диктует номер мобильника своей бывшей жены, командир отряда вносит их в свой сотовый. Ивченко торопливо:

— Тогда уж и моей позвони!..

Командир отряда:

— Диктуй!

Бормочет про себя: «И дёрнуло меня за язык! Всё зло от баб…»

(За кадром в бравурную мелодию «Песняров» вплетается тревожные нотки)

Начальник стартового расчёта:

— Внимание! Пятиминутная готовность! Пятиминутная готовность!

Командир отряда:

— Ну, всё, «Лебеди»! Ни пуха вам, ни пера!

Сергеев (негромко):

— К чёрту…

Ивченко (резко):

— К чёрту!

Камера даёт кабину крупным планом. Бортинженер бормочет под нос:

— Как говорил один преподаватель, обучавший меня в МАИ, на свете существуют три непреложные истины: Солнце восходит на востоке, дождь падает с неба на землю, а ракета Н-1 всегда взрывается…

Сергеев молчит, делая вид, что не слышит.

— Лёха, ты слышишь?

— Слышу. Здорово, что я учился в Сызрани.

— Как знаешь!

— Знаю, можешь не сомневаться.

Голос начальника стартового расчёта:

— Экипаж, доложите о готовности!

Сергеев:

— «Лебедь-1» к старту готов!

Ивченко:

— «Лебедь-2» к старту готов!

Голос начальника стартового расчёта:

— Внимание! Минутная готовность! Минутная готовность!

Камера вновь переносится в бункер. Представитель президента (и по совместительству — главы Госкомиссии):

— Нет, не могу я спокойно смотреть!.. Зря я вчера свечку не поставил…

Глава ЦНИИмаш:

— Не вы один, батенька, такой… А как американцы летают на своих «шаттлах»? Они молятся перед каждым стартом, чтобы их не постигла участь «Челленджера» или «Колумбии»…

Раздаются команды:

— Ключ на старт!

— Есть ключ на старт…

— Протяжка!

— Есть протяжка…

— Продувка!

— Есть продувка…

— Ключ на дренаж!

— Зажигание!

— Предварительная! (На мониторе видно, как из лотков газоотводов вырываются стремительно растущие клубы дыма)

Сквозь нарастающий грохот:

— Промежуточная!

— Главная! (Ракета вздрагивает)

— Подъём!

Ракета плавно отрывается от стола, из кормовых дюз бьют струи пламени, сливающиеся в один ослепительный огненный сноп, исчезающей в отверстой пасти газоотводной шахты. (Фонограмма не прерывается — видимо, забыли остановить. «Чым боле сходзiць дзён, начэй, Тым iмя мiлае вышэй…Няма таго, што раньш было…Няма таго, што раньш было, I толькi надпiс "Веранiка"… I толькi надпiс "Веранiка"… Веранiка… Веранiка!… Вера-а-нiка!! Вера-а-нiка!!!») Отделяются от гнёзд кабельные разъёмы — кабели падают змеясь, огненные вихри опрокидывают трейлеры, какие-то контейнеры с оборудованием сдуваются с бетонки точно пушинки, они разлетаются во все стороны…

В кабине корабля, Сергеев:

— Ну, «Лебёдушка», не подкачай!

Ивченко:

— Мама!..

(За кадром музыка меняется — тревожная, нервная и взвинченая.)

Источая клубы белого пара, ракета величественно поднимается, минуя ажурные фермы обслуживания и технические мачты по краям стартового стола, с её корпуса градом осыпаются куски льда. Внизу — бушующий океан огня… За кадром голос телеметриста:

— Пятнадцать секунд, полёт нормальный. Давление в камерах сгорания нормальное. Крен, тангаж и рысканье в норме…

— Тридцать секунд, полёт нормальный. Все системы работают в штатном режиме. Система КОРД работает устойчиво…

— Шестьдесят секунд, полёт нормальный…

В бункере у всех — каменные лица. Рука представителя Президента теребит краешек кителя начальника Байконура. Генерал удивлённо оборачивается. Представитель Президента (смущённо):

— О, простите! Я нечаянно…

…Белоснежная ракета мчится в безоблачном тёмно-синем небе, оставляя позади исполинский факел пламени. Сквозь отсветы огня едва проглядывают решётки аэродинамических стабилизаторов. Скорость уже многократно превысила скорость звука, и корпус головного обтекателя, начиная от «башенки» САС как бы тонет в дрожащем мареве: двойная волна скачка уплотнения, подобно туманной дымке скрадывает корпус удаляющейся ракеты. Только пламя, льющееся из сопел, видно без помех — кажется, что оно разгорается всё ярче. Рокот далеко разносится по степи…

В кабине. Ивченко:

— Командир, вторая минута пошла!

Сергеев:

— Не отвлекаться!

Командир корабля сосредоточенно следит за ЖК-монитором ноут-бука, закреплённом перед креслом (второй такой же установлен для Ивченко). Голос телеметриста:

— Девяносто секунд! Команда двигателям первой ступени на режим конечной тяги !

(Музыка обрывается на полутоне. Далее — лишь грохочущий рёв двигателей, и голоса космонавтов, силящиеся его перекричать):

Ивченко:

— Слышишь?

Сергеев:

— Отставить!

— Командир, ты что?!

— Выполнять!!!

— Есть отставить режим конечной тяги!

Голос телеметриста:

— Сто секунд… двигатели работают…

Гнетущая пауза. Ракета вибрирует по нарастающей, шум…

В бункере представитель Президента:

— Ну, что там?!!

В кабине корабля Ивченко, бледный как полотно, шепчет, зажмурившись:

— Сто три… Сто пять … Сто семь… Сейчас она взорвётся…

Командир молниеносным движением хватает его за руку.

— Без паники!

Голос телеметриста:

— Сто десять секунд… полёт проходит…

Мучительная пауза. Затем под торжественные музыкальные аккорды:

Сергеев:

— Команда на запуск двигателей второй ступени!

Ивченко:

— Выполняю!

Ракета резко вздрагивает. Лебедь на ниточке раскачивается.

Ивченко:

— Есть! Прошла команда на разделение ступеней…

Кабина корабля содрогается. Следующие кадры, как из «Аполлона-13»: под дымные всполохи пороховых тормозных двигателей отделяется первая ступень и медленно, как в ускоренной съёмке, заваливается на бок. Её главные маршевые двигатели по-прежнему работают на последних каплях топлива. Вслед ей ударяют 8 узких и длинных факелов — двигатели второй ступени вышли на режим полной тяги. Далеко-далеко внизу виднеется голубоватая Земля, она кажется чуть выпуклой. От второй ступени отделяются, распадаясь на три лепестка, ненужный кормовой обтекатель. Сквозь обнажившийся кормовой экран торчат колоколообразные сопла маршевых двигателей.

Голос телеметриста:

— Прошла команда П-19! Запущены двигатели второй ступени! Прошла команда П-20! Есть разделение первой и второй ступени! Сто двадцать секунд, полёт проходит нормально! Давление в камерах сгорания нормальное! Крен, тангаж и рысканье в норме… Скорость ракеты-носителя 2050 метров в секунду, высота подъёма 48 километров…

Ивченко:

— Уф!..

Сергеев:

— Не расслабляться!

В бункере:

— Кажется, пронесло! — глава ЦНИИмаш платочком отирает лоб.

Голос телеметриста:

— Сто восемьдесят секунд, сброс головного обтекателя!

За иллюминаторами кабины корабля на миг мелькает что-то ослепительно-белое, точно «Лебёдушка» на прощанье взмахивает своими исполинскими крыльями… Разделившись надвое, огромные лепестки головного обтекателя остаются позади… Ракета мчится вперёд, на фоне всё более закругляющейся Земли. Из сопел маршевых двигателей вырываются длинные струи пламени, каждая раза в полтора длиннее укоротившейся на целую ступень ракеты. Основание струи кажется твёрдым как колонна, вдали пламя начинает колебаться, и, сходя на нет, колышется, точно на ветру… В иллюминаторах солнечные блики, играющие на фоне тёмного, чёрно-фиолетового неба.

— Красота какая…

— Порядок, Олег порядок! Глянь, как идём: ровно, уверенно — ай да Башкирцев!

Лебедь на ниточке заметно отклоняется т вертикали.

— Легли на горизонт…

Голос телеметриста:

— Двести двадцать пять секунд. Команда на запуск двигателей третьей ступени!

… Небо чёрное, видны звёзды, сбоку сияет Солнце. Земля внизу — в голубой дымке атмосферы — шарообразная. Вторая ступень с двигателями, дорабатывающими последние мгновения, отходит и медленно заваливается на бок. Работает третья ступень — четыре двигателя. От неё отделяются кормовой обтекатель, распадающийся, на этот раз, на два лепестка, виден круглый кормовой экран.

— Двести тридцать секунд. Есть разделение второй и третьей ступени! Давление в камерах сгорания нормальное! Крен, тангаж и рысканье в норме… Скорость ракеты-носителя 4670 метров в секунду, высота подъёма 150 километров. Полёт проходит нормально…

Представитель Президента:

— Сколько им ещё?

Глава ЦНИИмаш:

— Двигатели третьей ступени работают чуть больше шести минут.

Глава РКК «Энергия»:

— Но затем, чтобы выйти на орбиту им придётся ещё включить разгонный блок «Г».

Представитель Президента:

— А если он не включится?

Глава РКК «Энергия»:

— Тогда они не наберут необходимой скорости и упадут в юго-восточной части Тихого Океана.

— А у нас там есть какие-нибудь суда?

Глава РКК «Энергия»:

— Вы меня об этом спрашиваете? Вообще-то, этот район лежит в стороне от мирового судоходства…

Заметив, что представитель Президента изменился в лице, его спешит успокоить командир отряда космонавтов:

— Зря вы волнуетесь, Сергеев очень опытный космонавт. Он найдёт выход. Можно, например, быстро отделить ЛОК, в котором они сейчас находятся, и добрать необходимую скорость двигателями орбитального корабля. Сергеев справится!

Представитель Президента:

— Это хорошо…

Голос телеметриста:

— Шестьсот секунд. Прошла команда на выключение двигателей третьей ступени! Есть разделение третьей ступени и полезной нагрузки!

В кабине корабля шум резко стихает (слышен только гул вентиляции). Командир и бортинженер неотступно следят за Лебедем на ниточке. Нить натянута, но, вдруг, начинает слабеть, и вот уже брелок свободно плавает в воздухе.

Ивченко:

— Невесомость… командир, невесомость…

— Как пелось в одной песне, бортинженер, «ещё немного, ещё чуть-чуть»!

— Поскорее бы! Где мы сейчас?

Сергеев глядит на монитор.

— Под нами Камчатка…

Напряжено истекают последние минуты. Корабль вздрагивает, вновь доносится приглушённый рокот двигателей. Лебедь резко повисает на ниточке.

Ивченко:

— Блок «Г» включился… (Громко считает) Двадцать… тридцать… сорок… пятьдесят… Всё! Ровно шестьдесят секунд — вышли!

Сергеев:

— Эх, — командир мечтательно закрывает глаза, — водочки бы сюда, или — на худой конец — сигарету…Но для начала неплохо!

Голос телеметриста:

— Орбитальный комплекс в составе космического корабля ЛОК, корабля ЛК, разгонных блоков «Д» и «Г» на орбите! Масса комплекса — сто тонн! Предварительные параметры орбиты близки к расчётным: высота в апогее 192 км, в перигее — 187 км, наклонение — 51 градус. Первый этап космического полёта успешно завершён!

В бункере все аплодируют, обнимаются, некоторые — утирая слёзы. Голоса:

— Я же говорил, я знал, что получится!

— Что ж, и грабли, говорят, раз в год стреляют, и Н-1 иногда успешно выходит на орбиту!

— Типун вам на язык!

В кабине ЛОК, Ивченко (мечтательно):

— А я, пожалуй, не прочь слетать на такой ракете ещё разок!

— Ну-ну… — Сергеев отстёгивает ремни. — А маму кто звал?

— Во-первых, не звал, во-вторых, если начистоту, ты тоже в штаны наложил, признайся…

— Ладно. Не будем уточнять кто и что там наложил… А по сути ты прав — замечательная была ракета, не зря я её окрестил «Лебёдушкой».

— Почему, кстати? Некогда было тебя спросить, так давай, признавайся сейчас!

— А как бы ты её назвал? Сам же видел её, красавицу… Лебедь белая, и начинается на букву «Л».

— Почему именно на «Л»…

— Эх ты! «Л» — это Луна, ЛОК, ЛК, а ещё Ленка моя, Елена Владимировна…

— Н-да… Пропал наш командир, погиб ещё до старта!

Космонавты воспаряют в кабине, обнимаются, похлопывая друг друга по спине.

— Чтоб нам сесть также удачно, как взлетели! Поздравляю вас, Олег Михайлович!

— А я — вас, Алексей Юрьевич!

В бункере, командир отряда космонавтов:

— «Лебеди»! «Земля» от всей души вас поздравляет с успешным выходом на орбиту! Теперь вам осталось только сесть, но это — тьфу, тьфу, тьфу — полегче будет… Можете полчаса отдыхать, следующий сеанс связи в 7-10! Как поняли?

— Поняли вас, «Земля»! Сеанс связи через тридцать две минуты! — Сергеев, в невесомости, держится рукой за поручень. — Максимыч, как насчёт данного тобой обещания…

Командир отряда космонавтов:

— Не волнуйся, не забыл! Сейчас бегу на воздух…

Сергеев снимает с головы микрофон с наушниками, закрепляя в зажим, чтобы обруч не плавал.

— Зараза! Надо же, как натирает!

Бортинженер смотрит в иллюминатор.

— Уходим на ночную сторону… Тихий океан! Хотя, нет, внизу какая-то земля.

Командир подплывает к маленькому круглому оконцу.

— Фукс, да это никак Гавайи! Видал мультик «Приключения капитана Врунгеля»?

Далеко-далеко внизу — линия терминатора (граница дня и ночи). Узкая розоватая полоска, отделяющая синюю гладь от ченильно-чёрного мрака. Длинная цепь гористых островов тянется во тьму. Последний остров — самый крупный, треугольной формы. Розовая в лучах заката, ярко сияет вершина горы Мауна-Лоа, подошва её тонет во мраке, но сквозь тьму мерцают искорки бесчисленных огней, очерчивая береговую линию: отели, кемпинги, виллы. Ивченко:

— Оказаться бы там сейчас на пляже… Там и сейчас тепло! Смотреть бы вот так, лёжа на песочке, в темнеющее небо и ни о чём не думать!..

— Кстати, там очень необычный песок, чёрный, потому, что происходит от вулканического базальта…

— Ты что, там бывал?

— Не приходилось, просто знаю… Вот, интересно, а они нас сейчас видят, по-твоему?

— А как же! Четыре метра шириной, и длиной больше тридцати метров: наша «Лебедь» в небе светит как, Полярная звезда… Сейчас какие-нибудь влюбленные парочки, наверное, провожают нас томными взорами и загадывают желания. И никто — совсем никто, кроме, может быть, дежурных операторов на ихних станциях слежения, не знает, что звезда это — мы! (пауза) М-да, и не узнают никогда…

— Почему… Может быть, и узнают! Слушай, бортинженер, займись-ка пока приборами, а я слазаю в бытовой отсек — гляну, всё ли там в порядке.

— Что, прижимает?

— Нет, это не то, о чём ты подумал…

Привычным движением Сергеев открывает люк. Некоторое время его ноги торчат из проёма — наконец командир находит дорогу и скрывается в соседнем отсеке. Несмотря на то, что бытовой отсек по объёму вдвое больше спускаемого аппарата, тут довольно тесно. Отсек битком забит всевозможным оборудованием. С одной стороны в глубокой нише смонтировано ассенизационное устройство, деликатно прикрытое сдвижной шоркой. С противоположной стороны — нечто вроде стенного шкафа, за которым располагается различное оборудование. На панелях всевозможные переключатели, кнопки, предупредительные надписи. Между боковыми панелями довольно узкий проход, в котором стоят два громоздких скафандра. Космонавт в невесомости «облетает» сверху один из них, протискиваясь над гермошлемом, встаёт между скафандрами. Нажав на рычаг, он открывает спинной ранец, осматривает его, открывает панель управления на груди костюма. Нажимает на кнопки — в ответ в недрах ранца загораются какие-то лампочки, слышен шум вентилятора.

«Работает!» (про себя) Сергеев приседает на корточки, ощупывает длинный чехол, закреплённый на бедре штанины скафандра — там что-то плотное. Он расстёгивает чехол и извлекает тугой свёрток. «Вот это да! Как я и думал…» Свёрток — скатанный в трубочку советский флаг. Сергеев спешит вернуть его на место…

…Медленно течёт время. Шумит вентиляция. Корабль летит в земной тени, за иллюминаторами — непроглядный мрак. Камера даёт общий план: звёздное космическое небо, и на фоне его — круглая чёрная как уголь клякса (ночная сторона Земли), корабль, едва видимый, словно призрак, пересекает её наискось. Вдруг, на краешке Земли, том, к которому устремлён корабль, возникает жемчужное свечение, светится тонкая оболочка атмосферы. И вот из-за края Земли показывается Луна, похожая на мяч для игры в регби. Линия лунного терминатора проходит по морю Изобилия. Луна освещает всё вокруг — половинку Земли и корабль, который ярким серебристым контуром сияет на фоне тёмного неба и тёмной Земли. Луна притягивает корабль, будто магнит.

Кабина корабля. Тускло горит освещение, светятся приборы. Командира нет довольно долго. Корабль успевает пройти всю ночную сторону, и над Гвинейским заливом, близ побережья Африки, вновь оказывается в лучах Солнца. Голос:

— Я «Земля», «Земля» на связи! «Лебеди», ответьте!

Ивченко:

— «Лебедь-2» на связи, слышу вас, «Земля»!

Командир отряда космонавтов:

— Куда подевался командир?

— Командир осматривает бытовой отсек.

— Что ж его, бедного, не ко времени приспичило… Значит так, «Лебеди»! По уточнённым расчётам баллистиков, орбита устойчивая, корабль с гарантией продержится трое суток. Садиться будете на восемнадцатом витке, то есть через 23 часа 15 минут. Место посадки — северо-восточнее Аркалыка. Спасательные службы вас встретят. О времени и порядке выполнения соответствующих маневров вас известят дополнительно. Пока всё… Как обстановка на борту?

— Самочувствие хорошее, все системы работают в штатном режиме.

— Добро. Связисты, как ни клялись, не обеспечили канал через спутник, так что, «Лебеди», связь будет прерываться: говорят, все имеющиеся мощности задействованы для МКС, выделить ничего не могут, паразиты! Дожили, блин!..

— Максимыч, ты до Светланы дозвонился?

— Дозвонился. Прыгает от счастья и ждёт с нетерпением, желает тебе всего хорошего… Сергеева Елена Владимировна тоже шлёт горячий привет...

— И тоже прыгает от счастья?

— Не знаю, по её голосу не разберёшь…

— Максимыч, ты всегда держишь слово! А насчёт связи — ерунда. Гагарин с Титовым тоже когда-то летали, и ничего — нормально вернулись. И мы вернёмся…

— Сплюнь три раза, чтобы не сглазить!

Ивченко, смеётся:

— Непременно!

— Ну, до связи, «Лебеди»!

— До связи, «Земля»!

Из люка появляется командир.

— Где тебя, однако, носит? Я с «Землей» поговорить успел…

— Внизу всё тихо-спокойно?

— Более-менее… Супруги очень за нас переживают.

— Угу, пусть себе переживают, это для них дело привычное…

Ивченко удивлённо уставился на Сергеева, тот, невозмутимо забирается в кресло.

— Чем же ты столько времени занимался в бытовом отсеке?

— Так, ерунда… «Кречеты» осматривал. Вроде, в порядке. Не мешало б, правда, протестировать по полной, тем более, что перед стартом их не проверяли, но время будет. Пока, как говорят американцы, всё обстоит «о' кей»…

— Не понял, на что тебе сдались скафандры? У нас, вроде, выход в открытый космос не планируется…

— В полёте всё должно работать как часы, и скафандры в том числе… Разве ты не согласен?

Ивченко усмехается:

— Темнишь ты что-то, командир…

Командир молчит. Он задумчиво смотрит в иллюминатор, где над яркой утренней Землёй выше и выше поднимается убывающая Луна. Следующие полчаса проходят без осложнений. Незадолго до повторного ухода в тень состоялся ещё один короткий сеанс связи с землёй (Его вёл Сергеев). Как только связь прервалась, командир некоторое время молчит, сосредотачиваясь, потом заявляет:

— Олег, мне надо с тобой по-мужски поговорить.

— Валяй.

— Начистоту, и ты не перебивай меня, пожалуйста. Договорились?

— Что значит «на чистоту»? Ты перестал быть во мне уверен? Меж нами-таки вот, вдруг, кошка пробежала?..

Сергеев пристально посмотрел на Ивченко — бортинженер умолк и сделался весь преисполнен внимания.

— Олег, обстоятельства сложились так, что нам сейчас надлежит держаться друг друга и быть во всём заодно. Ты со мной согласен?

— Конечно согласен, я не понимаю только…

— Олег, ты дал слово не перебивать… Так ты согласен, или нет?

Ивченко, пожимая плечами:

— Согласен.

— Это хорошо… Олег, я давно должен просить у тебя прощения, что до сих пор держал в неведении, не раскрывал всех своих планов. Уверяю, я не хотел тебя подставлять: просто у меня не было выбора. Я говорю тебе это сейчас потому, что нас в данный момент никто не слышит. Если бы мне не удалось сохранить в тайне всё, что я задумал, мы бы с тобой здесь сейчас не сидели бы…

— И что же ты задумал…

— Олег! Я хочу попасть на Луну, я не шучу. Как говорится, «Увидеть, раз ступить ногой, и умереть»! Но без тебя мне этого не сделать. Кто-то ведь должен встретить меня на окололунной орбите.

Долгая пауза. Слышен только шум вентиляции. Ивченко какое-то время тупо смотрит на Сергеева, потом, из всех сил стараясь казаться спокойным, вопрошает:

— Ты, вообще-то, понимаешь, о чём ты меня просишь? То, что ты задумал, это… Мне даже слова не подобрать к тому, что ты задумал!.. Ты болен, командир, — вот, что я тебе скажу, тебе лечиться надо.

— Знаешь, Олег, не стану спорить, ты абсолютно прав! Я действительно болен, и мне, действительно, необходимо лечиться: я болен Луной! Я тридцать с лишним лет, с той поры как мальчишкой узнал о нашей лунной программе, только одним грежу: я должен быть на Луне. Это моя судьба, мой крест! И возвращаться с полпути я не намерен!

— Да зачем, скажи на милость, тебе всё это нужно? Затея эта — зачем? Мальчишкой был: туда-сюда, я ещё понимаю, но посмотри на себя в зеркало — тебе же сорок пять лет, седина вот-вот появится! Твои устремления, извини меня, просто несерьёзны! Ты же жизнь, можно сказать, прожил, прожил неплохо, солидно, чинно даже. У начальства всегда числился на хорошем счету, друзья тебя уважают, и есть за что… А я скажу, чем ты болен — ты просто вдруг почуял, что старость подкрадывается, не хочешь смириться… Ну сознайся, сознавайся, командир! Не надо себе выдумывать никаких «лунных» болезней!..

Сергеев смотрит куда-то в сторону, усмехаясь:

— Олег, да ты у нас психолог! Психолог без диплома!..

— Я и без диплома тебе диагноз поставлю! Ну, объясни мне разумно и рационально — зачем тебе Луна? Что ты там потерял?

— Зачем мне Луна? А зачем люди карабкаются на Эверест? Зачем они на плотах стремятся переплыть бушующие океаны? Чего ради, страдая от голода, замерзая во льдах, они пробиваются сквозь торосы и разводья к Северному полюсу? Ты сам-то можешь объяснить «разумно и рационально»? Что люди потеряли там, что их зовёт, что они надеются обрети? Вот и мне нужна Луна, и не спрашивай меня зачем. Она нужна мне просто потому, что она существует… Ты лучше вспомни, Олег, зачем ты когда-то стал космонавтом. Ведь ты добился, чтобы тебя приняли в отряд, надеюсь, не ради орденов и высоких зарплат…

Ивченко какое-то время молчит, потом, решительно мотнув головой:

— И как же это, интересно, ты планируешь всё это осуществить? У тебя, как я понимаю, есть какой-то план?

— У нас! У нас с тобой, Олег! У нас есть корабль: ЛОК полностью функционирует, ЛК тоже — я ещё на Байконуре, по-тихому, просил спецов его протестировать, и они мою просьбу выполнили, хотя и не знали зачем: я объяснил, что на всякий пожарный случай. Конечно, протестировали не всё, но за главные системы я ручаюсь! Кстати, ЛК можно оживить прямо отсюда, с пульта — попробуй сам, если не веришь! Разгонные блоки заправлены, двигатели исправны, ресурса аккумуляторов хватит на две недели, продуктов, воздуха и воды вдоволь … Олег!!! Это шанс, который выпадает раз в миллион лет! Другого такого больше не будет никогда!!! Не сегодня-завтра нас и так вышибут — сиди на пенсии, пиши мемуары, если есть талант… Что нам с тобой терять?!!

— Нечего терять, говоришь?! Ну, так мне терять есть что! У меня там, на Земле, семья, если ты позабыл. Да и у тебя там сын… Ты подумал, что со всеми ними будет…

— Рисковать буду я, Олег! Я прилуняюсь, тебе лишь останется дождаться меня в ЛОКе…

— И ты думаешь, что мой риск шибко меньше твоего?! Нет, положительно, я больше не узнаю тебя, командир, чем дальше, тем больше тебе изменяет рассудок… По-моему, ты позабыл главную нашу заповедь: космос — это место, откуда можно не вернуться. Да мало ли что может статься с нами на непроверенном корабле, ни разу не испытанном, который и появился-то неизвестно откуда и неведомо как…

— Этот корабль доставил нас сюда, на орбиту, хотя по всем законам природы должен был взорваться по пути…

— И что с того? Ты предлагаешь и дальше играть в русскую рулетку?!

— А тебе не кажется, что сама судьба идёт навстречу нам, всеми немыслимыми совпадениями, чудесными случайностями, невозможными событиями требуя только одного — довериться и идти до конца. Понимаешь, до конца!

— Нет, не понимаю. И, прежде всего, не в силах понять, как ты, для начала, рассчитаешь время для старта с орбиты. Ведь ты даже не контролируешь своё положение в пространстве — тут наземный радар нужен, причём, не абы какой. Между прочим, хочу напомнить, Евпатория, что в «незалэжной Украине» больше не функционирует, а Уссурийск до января закрыт на профилактику — это так, к слову… Без ЦУПа, что в славном городе Королёве у тебя ничего не выйдет…

— С Королёвым я договорюсь.

— Да?!! (Ивченко искренне хохочет) Ну что ж, добро! Через четверть часа очередной сеанс — тебе и карты в руки!

— Главное, чтобы ты, Олег, был не против.

— Ну-ну, валяй, не возражаю — я заранее знаю, что они тебе ответят…

… Бункер на Байконуре. Командир отряда космонавтов вызывает экипаж:

— «Лебеди», «Земля» на связи! «Земля» на связи! «Лебеди», ответьте…

Слышен голос Сергеева:

— «Лебедь-1» на связи! Слышу вас хорошо, «Земля»!

— Как самочувствие? Как обстановка на борту?

— Самочувствие бодрое, обстановка рабочая. У меня убедительная просьба, «Земля»: прошу перевести управление на Королёв.

— Мотивировка?

— У нас появилась возможность совершить экспедицию к Луне. Все системы ЛОКа и Лунного корабля функционируют нормально. Необходимые запасы на борту в наличии, их хватит на 12 суток. Скафандры для выхода в открытый космос и на поверхность Луны полностью исправны — я их лично проверял. Прошу переключить нас на Центр управления полётами…

Пауза.

Командир отряда космонавтов:

— Не понял… Алексей, ты в своём уме…

К микрофону решительными шагами подходит главком космических войск, довольно грубо отстраняет командира отряда и садится на его место.

— Ивченко, вы меня слышите?

Пауза.

— Майор Ивченко, немедленно ответьте, с вами говорит главком!

После некоторой задержки слышен голос Ивченко:

— «Лебедь-2» на связи.

— Майор Ивченко, передаю приказ: сейчас же вступить в обязанности командира космического корабля, майор Сергеев отстранён от обязанностей! Вы поняли меня? Повторите!

Пауза. Ивченко (немного растерян):

— Командир Сергеев отстранён от обязанностей командира корабля. Командиром корабля назначен бортинженер Ивченко…

— Вы правильно поняли меня, «Лебедь-2»! Исполняйте приказ!

Командир отряда космонавтов (вполголоса):

— Ну, дела!..

Кабина космического корабля. Ивченко (виновато):

— Ну, теперь тебе ясно, во что ты вляпался, командир? А я тебя предупреждал… Да и не могут они, даже если б захотели… У Королёва нынче возможности нет, чтоб обеспечить подобную экспедицию: контрольно-измерительные станции сейчас в полной разрухе, дай-то бог просто, «вокруг шарика» слетать. А ты уж решил, что тебе Луне обломится…

Из микрофона доносится рык главкома:

— Я не понял, Ивченко, вы намерены исполнять мой приказ или нет?! Захотелось им, видите ли, на Луну!!! Сергеев, только на Землю вернись — я тебе покажу Луну! Я такую тебе Луну устрою — ты мать свою позабудешь!

Доносится лёгкое потрескивание, и в разговор вклинивается ещё один голос:

— Я есть много извин'ятся, но я случайно стать свид'етель ваша оживл'ённой беседа. Если русский эк'ипаж действит'елен намерен л'ететь на Луна, то я готовь пр'едложит своя скромная услуга…

— Это кто там ещё!!! — громовыми раскатами кроет главком.

— Это Хьюстон, Юнайтед Стейс… Сорри, Ам'ерика!

— Немедленно покиньте эту частоту! Вы засоряете эфир и создаёте угрозу для безопасности полётов!!!

— Простит'е, но я сейчас разговарьивать н'е с вами, я есть общаться с экипаж ваш'его косм'ического корабл'я!

Главком, видимо, поперхнулся от гнева и на некоторое время умолк. Сергеев (после некоторого молчания):

— Вы кто такой?

— Развье вы не узнавать мен'я, мист'ер Серг'еев? Меня зовут Грегори Олсон. Мы есть встреч'ятся вос'емь л'ет назад…

— Грегори Олсон… Грег? Командир «Индевора»?

— О! Вы есть вс'ё-таки вспом'инать мен'я? Да, я когда-то иметь удовольствие командовать миссия к М'еждународная Косм'ическая станция, гд'е вы тогда тож'е были команд'иром экипаж…

Ивченко:

— Это который перед «Колумбией» летал, что ли?

— Иес! Роковая миссия «Коламбия» произош'ёл вскор'е посл'е наш'его пол'ёта… С той пора ут'екать много вода… Как жизнь, мист'ер Серг'еев? Вы, по-прежн'ему, майор?

— По прежнему… А вы, Грег, как я понял, больше не водите «шаттлы»…

— Увы!.. Я извин'яюсь ещё раз, но я случайно становится свид'етель ваш'его разговора с «Земл'я»… Как я смог пон'ять, у вас возникла пробл'ема — вы хот'ит'е л'ететь на Луна, но у вас н'ет такая возможность?.. Хьюстон готов пр'едоставить дл'я вас возможность, есл'и, кон'ечно, вы н'е прот'ив…

Главком, кажется, овладел собой, и голос его почти спокоен:

— Господин Олсон, то что вы пытаетесь сделать является международной провокацией! Как полномочный представитель Российской Федерации, я заявляю решительный протест и требую, чтобы вы немедленно ушли с нашей частоты!

Олсон:

— Я повтор'ять ещ'ё раз: я разговар'иваю н'е с вами, а с экипаж косм'ического корабл'я «Л'ебеди»! К тому ж'е я не есть пр'едставльять прав'итьельство Соед'ин'ённые Штаты, а пр'едставльять искл'ючительно самого себ'я и д'ежурный персонал Ц'ентра Управл'ения в Хьюстон. Это н'е есть провокация! Русский экипаж т'ерпит б'едствие — мы готовы приход'ить ему на помощь!

— Огромное спасибо за предложенную помощь, но мы уж как-нибудь справимся сами, своими силами. Немедленно уйдите с нашей частоты!!!

Олсон:

— «Л'ебеди», есл'и вы готовы прин'ять моё пр'едложние, чтобы н'е было пом'ех, пр'едлагаю переходить на частоту Хьюстон.

— Сергеев!!! Предупреждаю: если ты примешь его предложение, то это будет расцениваться как измена Родине! Ивченко, почему вы до сих пор не выполнили приказ и не взяли управление в свои руки?!

Ивченко:

— Простите, товарищ главком, но кто всё-таки командир: я, или товарищ Сергеев?

— Вы!!! Вы, чёрт вас дери!

Ивченко, кусая губы:

— Но, товарищ главком, я и так контролирую обстановку на борту, а товарищ Сергеев мне не препятствует…

— Не понял вас, Ивченко! Вы заодно с Сергеевым?! Ладно, оргвыводы последуют, можете не сомневаться… Ивченко! Приказываю немедленно отделить ЛОК от орбитального комплекса и совершить экстренную посадку! Предупреждаю: если не подчинитесь, оба пойдёте под трибунал!

Ивченко:

— Товарищ главком, выполнить ваш приказ невозможно, потому что мы уже прошли расчётную точку, и если сойдём с орбиты прямо сейчас, то спускаемый аппарат сядет, м-мм… в Мексиканский залив, юго-восточнее города Хьюстон!.. Просите, товарищ главком, но так выходит согласно расчётам! Если же выполнить посадку на следующем витке, то, из-за смещения орбиты мы сядем к северу от города Урумчи в Синьцзян-Уйгурском районе Китая… На территории Российской Федерации или республики Казахстан мы можем приземлиться только на восемнадцатом витке, то есть через 21 час 50 минут…

— Ивченко! Я убью тебя… — главком уж не кричит, а стонет. — Из собственного пистолета застрелю…

Долгая пауза. Потом Сергеев решается:

— Грег, мы согласны. «Лебеди» принимают ваше предложение, Хьюстон! Сообщите вашу частоту!

— О' кей! (Олсон диктует цифры)

Главком:

— Последний раз предупреждаю: одумайтесь! Пока ещё не поздно — одумайтесь…

Сергеев (Ивченко):

— Переключайся!

Ивченко поворачивает тумблер настройки.

— Не понимаю, что я делаю…

«Лебеди» настраиваются на волну Хьюстона. Наконец вновь раздаётся голос Грегори:

— «Л'ебеди»! Как слышите мен'я? Прийём!..

— Слышим вас хорошо. Хьюстон, ведите нас!

— О! Отчень рад снова слышать вас, «Л'ебеди»…

— Олсон, говори, пожалуйста по-английски! Мы с Олегом отлично знаем английский язык…

— О, ноу! Ноу!.. Сегодня ваш пол'ёт, и моя об'язанность говорить с вами только на ваш, э… «в'еликий и могутчий язык»! К тому же я несколько л'ет не практиковаться, и н'е хотчу т'ерьять квалификация!

Итак, «Л'ебеди», нами уж'е прод'елан предвар'ительный растч'ёт… Луч'шее вр'емя для старта к Лун'е наступ'ит на следующ'ем витк'е, спуст'я 51 мин'уту. Вр'емья перел'ёта составлять три с полов'иной суток, точн'ее 84 ч'яса 21 мин'ута, пр'и этом вам потребуйется только одна коррекция. Дал'ее сутк'и займут ман'еврирован'ее на окололунная орб'ита и высадка. Какой р'есурс твоего скафандра, Алекс'ей?

— Автономно — четыре часа. С подключением к бортовым системам Лунного корабля — сутки.

— О' кей, но вам прид'ётся учесть, что фаза Луна минуйет посл'едняя ч'етверть. Район, гд'е буд'ет возможна высадка окаж'ется в'есьма огранич'ен…

— Я это учёл, Грег. Я высажусь на западе Моря Дождей, в точке прилунился «Лунохода-1».

— Добро… Зат'ем обратный перельёт — это ещ'ё 84 или 86 ч'ясов с одна или дв'е коррекция — тут сл'едует уточн'ить. Гд'е ты, Алекс'ей, намер'ен сов'ершать посадка?

— Республика Казахстан, по возможности — район города Аркалыка.

— Вы точно соб'ираетьесь сад'ится там? А как же насч'ёт угроза ваш'его главнокомандующ'его…

— Не волнуйтесь, господин Олсон, — вмешивается Ивченко, — наш главком слегка погорячился. Скоро он успокоится, и всё обойдётся.

— О' кей! Вы см'елые реб'ята, российские астронавт! Итак, по пр'едвар'ительным расч'ётам ваш польёт должен продл'ится 194 ч'яса. План вами прин'ят?

— Принят. Только у меня убедительная просьба, Грег… После старта к Луне мы опять перейдём на прежнюю частоту российского центра. Хоть вы, вероятно, будете вести нас, но наши специалисты также должны знать обо всём, что у нас тут происходит.

— Ваша просьба — закон, Алекс'ей. Вы готов'и, «Л'ебеди»?

— Готовы!

— О' кей! (Олсон на секунду отвернулся от микрофона, и было слышно как он напутствует смену Центра управления полётом: «The Gentlemen! We ask the minute of the silence! Before us very responsible and fascinating problem — us there is lead "Apollo" from Russia! We not only must carry to the Moon his crew, but also successfully return to the Land astronaut to Russia! This is a hard problem, but we worthy her, gentlemen! We — an american»! — «Джентльмены, прошу минуту внимания! Перед нами очень ответственная и увлекательная задача — нам предстоит вести русский "Аполлон"! Мы не только должны довести до Луны его экипаж, но и благополучно вернуть на Землю российских астронавтов! Это нелёгкая задача, но мы её достойны, джентльмены! Мы — американцы»!)

«Л'ебеди», вы получайте картинка на ваши компьютер?

— Сейчас… Есть, обновился монитор!

— Это есть нов'ие координаты для ваш'я сист'ема ориент'ирования. Введит'е координаты в бортовой компьютер! Готовность ориентировать корабль по нов'им координатам! Я — Хьюстон, начинаю предстартовый отсч'ёт!

…Стремительно летит время — сорок минут пролетают как одна. И вот уже корабль ориентирован, приняв нужное направление перед стартом с околоземной орбиты. Истекают последние мгновения предстартового отсчёта. Олсон громко считает:

— Д'ес'ять… д'ев'ять… вос'емь… с'емь… шиесть… п'ять… ч'етыр'е… три… два… одиин… нооль…

— Зажигание, — негромко объявляет Сергеев. Ивченко жмёт на клавишу.

Лебедь, до того спокойно плававший по кабине, чутко реагирует на мгновенно возникшую тяжесть, натягивая нить. В спускаемый аппарат доносится приглушённый рокот двигателя блока «Г», чувствуется лёгкая вибрация.

— Пошла родимая, — шепчет Ивченко. — Ну, ещё разок, не подведи…

Вибрация нарастает, и с нею растёт перегрузка. Космонавты, за несколько часов отвыкшие от силы тяжести, испытывают неудобства. Ивченко чуть заметно морщится, Сергеев (он переносит перегрузки хуже) стискивает зубы. Чёрное звёздное небо и узкий как волос синий серпик Земли с голубоватой дымкой по внешнему краю… Космический корабль удаляется прочь от него на фоне чернильно-чёрной тьмы, из кормовых дюз вырывается лучистые струи синеватого пламени, похожие на хвост кометы. Камера несётся параллельно, чуть отставая: мимо проплывает овальный бытовой отсек и колоколообразный спускаемый аппарат, с ярко горящими во тьме круглыми иллюминаторами, (тёмно-зелёные здесь они кажутся почти чёрными) цилиндрический переходник с большим вырезом, для люка Лунного корабля, разгонные блоки «Д» и «Г» (они белые, в тени выглядят сероватыми, точно призраки). Четыре сопла блока «Г» исторгают пламя. И в этот миг из-за тёмного края неосвещённой стороны Земли, на фоне бесчисленных звёзд появляется серебристый лунный полумесяц, как бы перевёрнутый, «куполом» вниз. Отработав своё, двигатели разгонного блока гаснут. В тот же миг корабль выходит из земной тени и ярко вспыхивает в лучах Солнца. Срабатывают пиропатроны, отработавший своё блок «Г» отделяется от корабля. Точно фейерверк, искрами разлетаются во все стороны мелкие блёстки — кусочки отслоившейся краски и другие обрывки наружного покрытия. Вслед за тем от блока «Д» отделяются ненужные более переходники и внешние оболочки, обнажая сферический топливный бак и двигатель, прикрытые золотистой фольгой термоизоляции. Слышен голос Олсона:

— «Л'ебеди»! Вы успьешно вышли на траекторию к Луне! Вы — п'ервые русск'ие, пок'инувшие околоз'емное пространство: поздравл'яю вас мист'ер Серг'еев и мист'ер Ивч'енко с нов'им косм'ическ'им р'екордом!

Сергеев молчит, закрыв глаза, он чуть заметно улыбается. Ивченко недовольно ворчит:

— Н-да… Для кого-то этот «рекорд» — так себе, а для нас он действительно новый!..

Олсон:

— Хорошая новость дл'я вас, «Л'ебеди»! Только что российские аг'ентства новост'ей пер'едали экстренное сообщ'ение о героич'еском полёте двух отважных космонавтов Серг'еева и Ивч'енко. Показывают ваш'и фотография и сообщают о биография. Кстат'и, Серг'еев, поч'ему ты мне в прошлый раз соврал'и, что ты майор? Вы с Ивч'енко оба — полковн'ик!

Сергеев и Ивченко (хором):

— Чего?!

Олсон:

— Так, по крайн'ей м'ере, пер'едаёт ваш'е ИТАР-ТАСС.

— Слушай, командир, — говорит Ивченко, — похоже, нас с тобой прямо в полёте в звании повысили…

— Угу, как Гагарина!

— А что, я согласен… Ушли в самоволку майоры, вернулись, бац — уже полковники! А ты, командир, — если высадка пройдёт успешно — и генералом станешь, пожалуй…

Олсон:

— Как бы то ни было, это есть опр'едел'ёная гарантия, что посл'е возвращ'ение вас не отправл'ять в Сибирь!

Сергеев:

— О, да! Не хотелось бы, Грег, прожить остаток дней в Сибири… Хотя, как утверждают знатоки, слухи об её ужасах сильно преувеличены, и там очень даже неплохо…

Олсон:

— Правда? Как-н'ибудь на отдыхе с'езжу туда, а то всё Гавайи да Рио… Как'ие там развл'ечения? Охота на м'едвед'я? Ловл'я лосос'я в холодной речк'е?

— Развлечения, Грег, мы с тобой обсудим после. Нам нужно поскорее перейти обратно на прежнюю частоту. А то тут такие события — а мы в неведении…

— Кон'ечно…

Бортинженер поворачивает тумблер, командир вызывает в микрофон:

— Я — «Лебедь-1», ответьте мне, «Земля»! «Земля», ответьте: «Лебедь-1» на связи!

Громко шумят помехи, потом сквозь них прорывается голос:

— «Земля» на связи! «Лебеди», отвечайте! «Лебеди», отвечайте! Какая обстановка на борту?

— Обстановка?.. — Сергеев внимательно вслушивается, стараясь распознать по голосу собеседника. — Обстановка нормальная, успешно стартовали с орбиты. Все системы работают в штатном режиме… Максимыч, это ты, что ли?

— Я-то, всегда я, — отвечает командир отряда, — а вот кто теперь ты? Заварил кашу, сукин сын… Сказал бы тебе пару ласковых, да в эфире полно ушей чужих… Ты что творишь?

— Пока ничего особенного, к Луне летим …

— А потом?

— Потом? В Аркалыке сядем.

— В Аркалыке… Ну хоть тут слава богу, а то у нас уже кое-кто решил, будто ты за бугор намылился…

— Где главком?

— Главком… — командир отряда горько усмехается. — Принял валерьянки и отправился баиньки… Плохо ты знаешь его, Сергеев: наш главком мужик злопамятный и жутко мстительный… Отныне ты нажил смертельного врага, боюсь, что и Медведев с Путиным тебя не спасут!

— Ну и плевать! Луна того стоит… Максимыч, это правда, что нас с Олегом в полковники произвели?

— Что, новый дружок из-за океана порадовать успел? Правда!.. Только что прошло сообщение ТАСС пошло по всем каналам: запущен пилотируемый корабль и всё такое…

— Максимыч, ты настоящий мужик, спасибо тебе! Мне и самому не по себе, что так всё обернулось, но, поверь, у меня другого выхода не было…

— Да что теперь говорить попусту, Алексей? Ты мосты сжёг, отныне у тебя только одна дорога — вперёд. Как говорится, пан — или пропал! Ну вот, ВЧ на связи… С тобой кто-то очень важный говорить хочет…

Недолгий шум помех, снова голос:

— Алексей Юрьевич, как ваше самочувствие? — это представитель Президента. — На борту всё в порядке?

— Самочувствие и обстановка на борту в полном порядке, товарищ председатель Государственной комиссии!

— Превосходно. Я нахожусь на борту самолёта, только что разговаривал с Президентом и Премьером. Они в курсе происходящего. Мы очень внимательно наблюдаем за вашим полётом. Не скроем, мы были очень удивлены и обеспокоены тем, что он получил столь, э… неожиданное продолжение… Но, тем не менее, мы рады, что все возникающие проблемы до сих пор находят благополучное решение. Надеемся, что так останется и впредь. И, само собой, мы с нетерпением ждём вашего возвращения.

— Я тоже жду этого момента и заверяю вас, товарищ Председатель, что сделаю всё от меня зависящее, чтобы наш экипаж смог благополучно возвратиться на Родную землю!

— Что ж, весьма приятно сознавать, что наши намеренья совпадают Алексей Юрьевич! Надеемся скоро увидеть вас в Москве!

Представитель Президента отключился, командир отряда остался:

— Да… дела! Чудные дела на свете творятся…

— Не дрейфь, Максимыч, прорвёмся!

— Ты так уверен?.. Это хорошо. А я вот ни в чём теперь не уверен. Ты, вообще на что надеешься? По славе Армстронга сохнешь, паразит… А тебе, к примеру, известно, что Армстронг, пока учился садиться на Луну, три аппарата разбил…

Не стерпев, в разговор вмешивается Олсон:

— Ноу, ноу! Нил Армстронг во вр'емя тр'енировок разб'ил только один уч'ебный аппарат!

— Да какая, нафик, разница: наш «Лебедь» не разбил ни одного! Он над Луной летал сугубо теоретически, да ещё во сне, наверное!..

Сергеев:

— Максимыч, ты не прав. Кое-какой опыт у меня всё же имеется. Я, как-никак, умею водить вертолёт! Сызранское вертолётное окончил… Имею опыт нескольких нештатных посадок …

— И сколько у тебя часов налёта на вертушке? Четыреста? Богатый опыт — нечего сказать! Сергеев, — моё тебе слово: не дури! Брось эту дурацкую затею с высадкой: и сам побьёшься, и Олега под монастырь подведёшь.

— Максимыч, отвечаю по пунктам: во-первых, садиться буду на месте посадки «Лунохода», я тамошнюю местность знаю, можно сказать, назубок, все фотопланы, топографические карты я изучил наизусть, и теперь даже с закрытыми глазами смогу прилуниться. Тем более, что координаты посадки «Лунохода» теперь известны с точностью до метра, когда при последнем лазерном сканировании приняли отраженный сигнал от его уголкового отражателя. А во-вторых, даю тебе слово: на рожон не полезу. Сяду только если буду уверен на все сто процентов и в себе, и в аппарате! А чуть что не так — двигатель на полную тягу, и на орбиту. Клянусь тебе!

— Ладно, Сергеев. Тебе там, наверху, конечно, виднее… Ну, всего хорошего, «Лебеди»! Мы тут все за тебя кулаки держим!

— Спасибо! Тебе, Максимыч, и всем ребятам — огромное спасибо…

Сергеев снимает наушники. Бортинженер рассматривает что-то на своём мониторе.

— Что там, Олег?

— Вот, в Интернете «тассовку», наконец нашёл! Ты глянь-ка…

— Громче сделай.

… На мониторе — диктор новостного канала:

— Передаём экстренное сообщение ИТАР-ТАСС. Сегодня в 6 часов 15 минут московского времени с космодрома Байконур осуществлён успешный запуск пилотируемого космического корабля «Союз-Л», выведенного на орбиту тяжёлой ракетой-носителем «Башкирцев»… (Сергеев тихонько усмехается: «Надо же, какая оперативность — «Союз-Л», «Башкирцев»! Хотя, если честно, Андрей Ильич это заслужил…»)

Диктор:

— Спустя четыре часа, в 10 часов 20 минут московского времени, в соответствии с программой полёта, космический корабль «Союз-Л» совершил успешный старт с околоземной орбиты в направлении Луны. Корабль пилотирует экипаж в составе командира корабля, лётчика-космонавта, Героя России полковника Сергеева Алексея Юрьевича и бортинженера, лётчика-космонавта, Героя России полковника Ивченко Олега Михайловича. Передаём биографии космонавтов. Лётчик-космонавт, Герой России полковник Сергеев Алексей Юрьевич родился…

Диктора перебивает настойчивый голос:

— «Земля» на связи! «Лебеди», ответьте!

Ивченко торопливо переключает приёмник.

— «Лебедь-2» на связи, слушаю вас, «Земля»!

На экране монитора появляется некое очень озабоченное лицо.

— Добрый день, «Лебеди»! Я сотрудник медицинской службы Центра подготовки космонавтов, доктор Попов…

— Могли бы не представляться, Вадим Фёдорович, мы вас никогда не забудем…

— Что, и ночами я вам являюсь?

— Иногда!..

— Приятно слышать: значит, работа моя зря не пропадает.

— А что, Вадим Фёдорович, вас уже на Байконур вызвать успели?

— Берите выше: это не Байконур, а Королёв.

— Ого!..

— Хотя вас ведёт Хьюстон, но медицина и ряд других вопросов остаётся за нами — «Роскосмос» уже договорился с НАСА… «Лебеди»! Я на вас очень сердит! Вы улетели так поспешно, что не позаботились о медико-биологическом обеспечении вашего полёта, продемонстрировав прямо-таки удивительно-несерьёзное отношение к здоровью! А это может поставить под угрозу успех вашей миссии…

— Что ж делать, Вадим Фёдорович… — разводит руками Сергеев.

— Что делать? Срочно искать выход! Мы тут подняли кое-какие документы, касающиеся советской лунной программы, опросили старых специалистов и совместными усилиями, пока не упущено время, набросали тут кое-какой комплекс мероприятий. Посему, перво-наперво… Олег Михайлович, будьте добры, поверните правый верхний тумблер на вашем пульте — тот, что синего цвета. Он настраивает видеокамеры, установленные в спускаемом аппарате. А то, согласитесь, неудобно как-то: вы меня хорошо видите, а я вас еле-еле… А доктору показываться надо, очень надо, нельзя с ним в прятки играть… Ага! Вот теперь и я вас вижу отлично — очень хорошо… Следующее, Олег Михайлович, — поскорее отстёгивайтесь и ступайте в бытовой отсек. Там, возле установки поглотителей углекислоты имеется такой маленький шкафчик… (Ивченко вплывает в бытовой отсек) Нет, — чуть ниже… Ага, вот он — открывайте дверцу… Здесь должен храниться запасной комплект медицинских датчиков… Эти-эти, упакованные в пакетики. Старые, конечно, образца 70-х годов, но ничего, работать они наверняка должны!

Сергеев и Ивченко вертят в руках пакеты с датчиками и проводами.

— Ну что, «Лебеди» вы мои белокрылые… Раздевайтесь! Сейчас мы эти датчики будем прикреплять...

Конец второй части

Часть третья

…Кабина «Союза-Л». Голос Олсона:

— «Лебеди»! Королёв очень настойчиво просит дать ему слово.

Сергеев:

— Слушаю вас, Королёв!

— Алексей Юрьевич! На связи сотрудник НПО Лавочкина Назаров! По вашей просьбе мы закончили анализ наиболее удобных точек посадки, по данным обследования местности «Луноходом-1», и готовы передать вам необходимые координаты.

— Спасибо, Королёв! (Сергеев набирает код на клавиатуре ноут-бука) Передавайте, перехожу на приём!

Назаров:

— Мы отобрали пять предполагаемых точек: точка «А», 450 м к югу от места посадки «Луны-17», точка «Б», 500 м к юго-востоку, точка «В» — 515 м на юго-восток, точка «Г» — 670 м к юго юго-востоку и точка «Д» — 1015 м на юго-восток. Это наиболее ровные участки, свободные от крупных камней и кратеров… (На экране дисплея обновляются данные — появляются чёрно-белые панорамы местности, 40 лет назад сделанные «Луноходом», а также цифры координат). Вы можете избрать местом прилунения любой из предложенных районов, который подойдёт по соображениям баллистики. Лучше всего, конечно, если ЛК выйдет к точке «А» — оттуда до «Луны-17» и «Лунохода» ближе всего.

— Согласен, это было бы здорово… (Закладывает данные в бортовой компьютер ЛК) Но это уж, как говорится, судьба — куда траектория выведет…

— Алексей Юрьевич! Просите, я, наверное, отнимаю драгоценное эфирное время, но сейчас в ЦУПе столько народу… Тут члены обоих экипажей «Лунохода» собрались — все, кто остался… Габдулхай Латыпов, Вячеслав Довгань, Викентий Самаль, Константин Давидовский… Мы все горячо желаем вам успеха!

— Понял вас… Спасибо, Королёв!

— О' кей, «Лебеди»! До выхода на окололунную орбиту вам осталось чуть более суток. Мы получаем очень чёткая картинка — не хуже чьем с борта МКС. Во времена «Аполло» мы могли только мечтать о такой. Надеюсь, что и с Луны изображение окажется не хуже!

Сергеев:

— Надеюсь, ни одна сволочь не посмеет усомниться в том, что это настоящая Луна, а не декорация в павильоне «Мосфильма»!

— О, да! Готов биться об заклад: у вашего «Мосфильма» не найдётся денег на такую декорацию!.. Но, всё равно, Алексей, постарайся не напортач'ить с флагом, чтобы он не раскачивался как в прошлый раз у Армстронга! Кстати, Алексей, что за флаг у тебя на борту?

Сергеев пожимает плечами.

— Советский, как и всё здешнее оборудование.

— Вот как? Неужели ноут-буки компании «Хьюлет-Пакерд» тоже производились в СССР…

— Ноут-буки? Их установили перед стартом, когда монтировали систему ручного управления.

— Ты развеял мои подозрения, а то я, было, подумал, что ваше КГБ воровало наши секреты не только из настоящего, но и из будущего…

— По-твоему, такое возможно?

— Ну же, каким-то образом ты сейчас летишь к Луне! Я слышал, ваше КГБ имело сверхс'екретное сп'ецподразд'еление экстрасенсов, колдунов ч'ёрной и б'елой магии… Признавайся — это они наколдовали, вызвав вам из небытия Н-1?

— Не преувеличивай, Грег, какая там магия… Я о таких вещах вообще стараюсь не задумываться, и тебе не советую — голова болеть станет. Скажи лучше, как прошла коррекция? Дополнительная коррекция не потребуется?

— По данным Голдстоун, коррекция прошла успешно, в дополнительной коррекции «Союз-Л» не нуждается. Вообще, должен с удовл'етвор'ением отм'етить, что «Лебеди» заслужили самой высокой оценки — каждая операция выполн'яется безукоризненно!

— Приятно слышать, Грег!

— Да… Вот что значит опыт — у тебя и Ивч'енко, если не ошибусь, четыре полёта?

— С этим — пять.

— Да… А у меня вос'ем.

— На «шатлах» вы летаете куда чаще чем мы на «Союзах»…

Олсон вздыхает:

— Уже не летаем, увы… «Союз» летает, как это, «р'едко, да м'етко», а каждый «Спейс Шаттл» по-многу, но, к сожалению, чересчур бистро…

— Грег, а как ты оказался в Хьюстоне?

— О, это есть очень п'ечальная история, Алекс… Как ты, несомн'енно, знаешь, наши «шаттлы» уходить на покой, замена им так и не пришла, и с некоторых пор у нас в Штатах наступил, как это по-русски, (произносит медленно, по слогам) «п'е-р'е-произ-водь-ство сп'е-циа-лис-тов»! «Shit of the dog», по-нашему... Короче говоря, год назад НАСА сделало мне предложение, от которого я не смог отказаться. Всё-таки Хьюстон ближе к н'ебу — получш'е чем читать лекция всяким ньедоросл'ям и писать мемуары… Слушай, Алексей, давай не будем о неприятном, давай лучше говорить о хорошем. Скажем, о наших общих друзьях вот, кстати, куда под'евался твой бортинжен'ер?

— Олег в бытовом отсеке тестирует «Кречеты».

— Ах, ну да! Вам ведь придётся выходить наружу, чтобы перебраться в посадочный модуль…

— На Луну спускаться только мне одному…

— Кон'ечно. Одному это довольно опасно!

— Я не собираюсь там задерживаться. Только флаг воткну — и обратно.

— Вот, опьять этот флаг. Если он сов'етский, то не вызовет ли это дипломатический казус? — Откровенно говоря, мне всё равно. А тебе разве нет?

— Как сказать… Не скрою, Алекс, я был пр'еисполнен гордости, когда окончилась «холодная война», в которой моя страна поб'едила вашу. Но сейчас, с годами, я иначе смотрю на прошлое… Сов'етский Союз был достойный противник, с ним было, конечно, нелегко, бывало и страшно, но всегда было интересно, а сейчас… Всё не так, интерес пропал, пропала мечта! Хотя вы и были коммунисты, но с вами можно было разговаривать и даже договариваться, а с кем договариваться теперь? С Усама Бен Ладен и его Аль-Кайеда? С этими бородат'ими реб'ятами говорить вообще не о чем: по-мойему, в мире не существуйет языка, на котором с ними можно было бы говорить: можно ли говорить с возбудит'елями б'ешенства или бациллами чумы? Ох! Опять я влез в политика…

— Ну, коль уж влез… Грег, мы с Олегом тут иногда ловим мировые СМИ, и почему-то ни слова не говорится, что «Лебедей» ведёт Хьюстон. Три часа назад смотрели ваше CNN — и там молчок. Ты случайно не в курсе, в чём тут дело?

— О! Это есть очень высокая политика! Как доверительно сообщили из штаб-квартира НАСА, налич'ествуйет договор'ённость между нашим Госдепом и вашим МИДом — не предавать огласке этот факт. Думаю, что Обаме очень хочется получить от вашего Медвед'ева какие-то важные уступки…

— Что ещё за уступки?

— Ну… (Грег разводит руками) Узнайем после Рожд'ества! Ты, Алексей улыбайешься, а нам тут не до смеха… Со всех сотрудников Центра взята подписка о не разглашении, журналистов не подпускают к Хьюстону на выстрел… Даже телефонные звонки не поощряются — звонить можно лишь в присутствии оф'ицера службы безопасности. Ладно ещё, телефоны пока не конфискуют… Короче — «Большой Брат следит за тобой»…

— Наверное, ты и сам не рад, что связался с нами.

— Это неизб'ежные изд'ержки нашего мира, Алексей! Как уличная преступность, наркотики и т'еррор'изм… С этим нужно жить, как живут во времена засухи, урагана, землетрясения или изв'ержения вулкана — что поделаешь, тощие годы приходят на смену тучным годам, а горькие дни — дням радостным…

— Что-то ты чересчур пессимистичен, Грег! Человек, безусловно, не всесилен, но в его силах многое изменить к лучшему. Надо только захотеть…

— Возможно, ты прав — сумел же ты доб'иться невозможного! Вот, кстати: несколько наших телеканалов срочно закупили ваши старые фильмы. Вчера, как закончилась смена, увидел анонс: «Taming of the fire», про вашего Башкирцева.

— Неужели на английский перевести успели?

— А как же, полностью пер'еозвучили, у нас по-другому нельзя! Однако, какая завидная оп'еративность…

Сергеев:

— Похоже, мир и впрямь меняется… И мы с тобой меняемся... У тебя, Грег, например, постепенно исчезает акцент…

— В самом дел'е? Надо же… А я и не заметил… Вот что значит — практика! Как хотелось бы, чтобы времена изменились!..

Сергеев:

— Да… Очень бы хотелось…

Он задумчиво глядит в иллюминатор. Камера следует его взгляду: взор её как бы проходит сквозь стекло, в забортное пространство, а там (Сергеев сидит с неосвещённой стороны) — звёздное небо.

…Космическая бездна полна немигающих звёзд. Отдельные светила — яркие, первой величины, целыми россыпями со всех сторон сияют менее яркие звёзды, образующие привычные нам рисунки созвездий (Орёл с Альтаиром, Водолей, Южная Рыба с Фомальгаутом) и уж совсем неяркие, но неисчислимые звёздочки рассыпаны всюду облаками бриллиантовой пыли… Причудливой аркой изогнулся Млечный путь. На звёздном фоне — далёкая бело-голубая Земля. Одна её половина освещена Солнцем, другая — чёрная, точно непроницаемая клякса на фоне звёзд. И вот на фоне этой чёрной кляксы загорается новая звезда. Она приближается, и скоро мы видим, что звезда эта — космический корабль. Он беззвучно проносится мимо камеры, и камера некоторое время сопровождает его: сначала мы видим стыковочный узел бытового отсека, затем — сам корабль — отсеки, антенны, круглые иллюминаторы, разгонный блок «Д» крупным планом — камера разворачивается и провожает его, напоследок мы видим массивное сопло маршевого двигателя. Корабль мчится к Луне, висящей среди звёзд, также наполовину освещённой Солнцем. На серебристой поверхности ночного светила, изрытой оспинами метеоритных кратеров, темнеют Океан Бурь Море Влажности и половинка Моря Дождей с полукруглым Заливом Радуги на северо-западном берегу. Яркими белыми звёздами, окружённые множеством лучей сверкают кратеры Аристарх, Кеплер, Коперник, кратер Гримальди чернеет у самого края лимба. Луна, как и Земля, окружена созвездиями, но ярких звёзд вокруг куда больше (Волопас с Арктуром, Дева со Спикой, Лев с Регулом, Орион с Ригелем и Бетельгейзе, Большой и Малый Пёс с Сириусом и Проционом), и, так же как и Земля, касается Млечного пути (Земля — правого края, а Луна — левого). Луна выглядит заметно больше Земли.

(Звуковое сопровождение эпизода — как из финала к/ф «Солярис»: вначале негромкий хаотичный шум, неясный гул, затем с появлением корабля, в этом шуме появляется некая упорядоченность, возникает ритм, рождается музыка. По мере приближения корабля, звук нарастает, когда он пролетает вблизи звучат торжественные, высокие ноты.)

… «Союз-Л» над Луной. Позади — неровная линия терминатора, изогнувшийся дугой горный хребет Юры, окаймляющий равнину Залива Радуги. Прямо под кораблём ярким серебряный пятном сверкает кратер Аристарх с расходящимися во все стороны ореолом длинных светлых лучей, на которых тёмным пятном лежит кратер Геродот. Подле, в виде причудливой перевёрнутой буквы W изогнулась узкая, очерченная тенями Долина Шрётера. Голос Олсона:

— «Лебеди»! До конца связи ещё несколько минут. Расчётное время выхода на окололунную орбиту — через один час семь минут, ровно 23-40 по Московскому времени. По данным Голдстоун вы будете над обратной стороной Луны, на высоте 100 килом'етров над поверхностью. Учтите, что спустя семь часов в точке посадки «Лунохода-1» Солнце полностью уйдёт за горизонт, поэтому все предстоящие маневры вам придётся выполнить так же слаженно и чётко, как вы делали это до сих пор. Бортовой компьютер запустил обратный отсчёт? (Камера перемещается в спускаемый аппарат)

Ивченко:

— Обратный отсчёт запущен!

— Очень хорошо! Желаю вам успешно выйти на окололунную орбиту!

Сергеев:

— Спасибо, Хьюстон! Надеюсь, Грегори, в следующий раз мы полетим на Луну вдвоём!

— Это вряд ли, — усмехается Олсон, (он на экране монитора, за его спиной — ЦУП в Хьюстоне) — Если я ещё и полечу когда-нибудь, то лишь в качестве пассажира. Между прочим, не такую уж и плохую идею высказал ваш Башкирцев, — возить в космос по путёвкам. Хочется надеяться, что по умеренной цене, а не те за десятки миллионов баксов, что ваш жадный «Роскосмос» огребает с несчастных космических туристов!

— «Лебеди»! (Космонавты узнают голос командира отряда) Как там Луна?

Ивченко смотрит в иллюминатор. (Камера вновь оказывается снаружи)

— Вид обалденный, Максимыч, с Землёй — ничего общего. Высота всего-то километров пятьсот, а на глаз — гораздо круглее. Цвета совсем другие — вблизи она какая-то тёмно-бурая, оливковая, что ли… И очень шерховатая — такое впечатление, что какие-то халтурщики как попало накидали штукатурки. Прямо под нами огромный кратер неправильной формы… не знаю… Плохо разбираюсь в местной географии — наверное, это берег Океана Бурь, где-то на самом краю видимого полушария… Вот только развяжусь с Алексеем, за «мыльницу» возьмусь. Фоток нащёлкаю!..

— Да какие там фотки — вы себя лучше берегите! Мы тут за вас испереживались… Ладно, ни пуха вам!

— К чёрту, Максимыч, всё о' кей, как говорит наш Олсон.

— Ждём с нетерпением, как только из-за обратной стороны покажитесь! До связи!

— До связи!

…Корабль облетает Луну. Позади — растущая Земля (приближающаяся к полной фазе). Она скрывается за лунным горизонтом. Голоса космонавтов:

— Слушай, командир, мы что, уже над обратной стороной?

— Ага! Не отвлекайся, наглядишься ещё, успеется…

Внизу друг за другом меняются лунные пейзажи — исполинский двойной (как бы кратер в кратере) Герцшпрунг, внешние края которого изрыты оспинами вторичных кратеров; неправильной формы (пятиугольник, обращённый углом на запад) кратер Королёв, потом — скопление кратеров поменьше, их валы налезают друг на друга, рвутся и застывшие лавовые поля, образующие их плоское дно, сливаются в общий массив, неправильной формы; остатки полуразрушенных кратерных валов бороздят тёмную равнину, точно пенные штормовые волны — это Море Мечты. Корабль всё ближе к линии терминатора. Длинные тени ложатся от холмов, они обращены к западу, по ходу движения корабля. Тени разрастаются, поверхность тонет во мраке, растворяются во тьме последние горные пики, только позади где-то на горизонте видны горы, узкие долины, равнины чуть тронутые утренним рассветом. Корабль летит над ночной стороной, косые лучи Солнца чётко прорисовывают на чёрном фоне обращённые назад жилые отсеки и массивный блок «Д». Корма, где находится двигатель, скрыта во тьме. Сергеев громко считает:

— Десять, девять, восемь, семь, пять, четыре, три, два, один… Зажигание!

Средь тьмы ярким сиянием вспыхивает факел работающего двигателя, обращённый вперёд, по ходу движения. Корабль внезапно и резко погружается в лунную тень, и двигатель — единственное пятно света в океане тьмы. Но вот, гаснет и он…

Голос Сергеева:

— Как думаешь, мы вышли?

Ивченко:

— Понятия не имею… По приборам — блок «Д» отработал пять минут, как положено… Через полчаса выйдем из-за обратной стороны, и тогда Голдстоун нам объяснит что да как… Не нравится мне, что всё идёт как по маслу. Уж больно гладко, не к добру… Жди беды!

— А у меня такое чувство, — отвечает Сергеев, — будто нам всё время кто-то помогает. Руку на пульсе держит, не даёт оступиться…

— Ага… — ворчит Ивченко, — Башкирцев с того света нам руками машет.

— Если учесть, при каких странных обстоятельствах начался наш полёт, то хочешь — не хочешь, а поверишь!.. Не надо ждать беды, Олег! Не надо сомневаться в том, кто взялся тебе помогать — тогда ты не усомнишься и в себе, а это — единственный залог победы…

Картинка: Сергеев и Ивченко в кабине спускаемого аппарата, следующая картинка: тот же кадр превращается в чёрно-белую фотографию в половину газетной полосы. Аршинный заголовок: «КОСМИЧЕСКИЙ КОРАБЛЬ «СОЮЗ-Л» ВЫШЕЛ НА ОКОЛОЛУННУЮ ОРБИТУ»! Ниже: «Российский экипаж успешно приступил ко второму этапу своей экспедиции». За кадром голоса мировых СМИ, разноязыкий хор, громче всех звучит информационное сообщение ИТАР-ТАСС:

«В ночь с 28 на 29 ноября 23 часа, 40 минут по московскому времени экипаж космического корабля «Союз-Л» приступил к осуществлению очередного этапа свой программы. Находясь над обратной стороной Луны, двигатели орбитального блока пилотируемого комплекса выдали тормозной импульс, после чего российский корабль благополучно перешёл на орбиту искусственного спутника Луны. Все системы корабля функционируют нормально, самочувствие космонавтов Алексея Сергеева и Олега Ивченко хорошее»…

…Центр управления полётом в Хьюстоне. Рабочая обстановка, за пультами сидят операторы, на большом экране — картинка Луны с изображением траектории «Союза-Л». красная светящаяся точка, изображающая корабль, показалась из-за лунного горизонта. Грегори Олсон работает с экипажем:

— «Лебеди»! У меня для вас две новости: плохая и очень плохая. С какой начать?

— Разумеется, с плохой.

— Ну да, ну да… Плохая новость: объявился владелец «Лунохода»! Ричард Гэрриот, ты его, наверняка, знаешь: несколько лет назад он туристом летал на МКС, во время твоей пр'едпоследней миссии. Как только стало известно твоё намерение высадиться близ «Лунохода-1», он поднял на ноги лучших адвокатов Ам'ерики. Только что пришёл их меморандум: «Луноход-1», «Луна-17» и участок поверхности, на которой они стоят — частная собственность, поскольку куплены мист'ером Гэрриотом у вашего «Лавотчкина» на аукционе «Сотбис» в 1993 г. Любое посещение этого места возможно только с согласия владельца…

Ивченко:

— Вот, значит, как? Это что же получается, уже куда ни плюнь — всё частное: что на Луне, что на Марсе. Я слышал, у вас в Штатах ушлые дельцы вовсю торгуют «небесной недвижимостью»…

— Это другой случай! Так называемые «сертификаты» на лунные и марсианские участки юридической силы не имеют, поскольку у лиц, торгующих ими, нет статуса правообладателя на имущество, которым они торгуют, а вот сделка по продаже «Лунохода» имеет юридическую силу: прежний правообладатель — компания «Лавотчкин» — уступил свои права Ричарду Гэрриоту, что и отражено в документах…

— Лёха, — усмехается Ивченко, — а не послать ли этого наглого буржуя куда подальше? Как ты думаешь?

— Боюсь, вам придётся договариваться с мист'ером Гэрриотом! — настаивает Олсон. — Правительство Соединённых Штатов будет вынуждено реагировать, поскольку об'язано защищать собственность ам'ериканских граждан, где бы та ни находилась…

— Грег, — спокойно спрашивает Сергеев, — а чего он, собственно, хочет? Денег, что ли с нас требует?

— Нет, что ты, Ричард совсем не жлоб. Мист'ер Гэрриот лишь настаивает на уважительном отношении к «Луноходу». Он рассматривает «Луноход» как памятник достижениям человеческой цивилизации и требует, чтобы ты вёл себя подобающе: сохранил в неприкосновенности, не демонтировал с «Лунохода» какие-либо детали, не загрязнял участок Луны, где он стоит, посторонними предметами.

— Я и не собирался ничего трогать, — пожимает плечами Сергеев, — это уж само собой… Тем более прихватывать что-нибудь на «сувениры»…

— Минутку, Алексей, тебя сейчас будут записывать: твоё заявление намерены транслировать ряд телевизионных каналов в ближайших выпусках новостей…

— Зачем?!

— Ты же сейчас не можешь скрепить своей подписью договор: Мист'ер Гэрриот хочет, чтобы ты сделал публичное заявление — слово джентльмена равнозначно подписи.

— Ну, раз меня считают джентльменом… — Сергеев откашливается, делает серьёзное лицо, произносит, глядя точно в камеру. — Уважаемый мистер Гэрриот! Я глубоко тронут вашей заботой о сохранности советского «Лунохода». Даю вам слово российского космонавта, слово офицера, что сделаю всё от меня зависящее, чтобы «Луноход-1» и место где он стоит, оставались бы в неприкосновенности! «Луноход-1» является достоянием всего человечества, и останется таковым впредь… Я достаточно сказал?

— Вполне. Открою вам маленький секрет, Алексей, я вас чуточку разыграл: мист'ер Гэрриот сейчас находится в Хьюстоне — его пропустили на балкон для гостей, так что он всё видит и слышит… Вот он мне кивает: он вполне удовлетвор'ён. Вы не сердитесь на меня, Алексей?

— Нет.

— Замечательно! Итак, с плохой новостью покончено… Теп'ерь очень плохая новость: в назначенном вами районе Моря Дождей спустя пять часов наступает ночь, после чего посадка становится невозможной. «Лебеди», нужно спешить! Вы должны закончить подготовительные операции в два витка!

— Уложимся, — ворчит Ивченко, — а не уложимся — не беда! Если не будет Солнца, наш командир сядет и при свете Луны, то есть, блин, Земли! Учёные утверждают, что полная Земля даёт в шестьдесят раз больше света, чем полная Луна…

— Похоже, ваш командир станет первым, кто это пров'ерит!

— Приятно хоть в чём-то оказаться первым! — восклицает Сергеев.

…Космонавты в бытовом отсеке ЛОКа, в «Кречетах». Переговариваются по радио. Сергеев: «Давление»?

Ивченко: «Сейчас, погоди… Ноль»!

Сергеев: «Открываю люк»!

В полутёмный отсек врываются солнечные лучи. Следующий кадр: на фоне ярко освещённой лунной поверхности едва заметно ползёт похожий на причудливое насекомое космический корабль. Поверхность так близка, что кажется — до неё рукой подать. Из шарообразной «головы» — бытового отсека — сквозь узкий проём протискивается космонавт в скафандре. Ему явно мешает массивный ранец, но он, попытка за попыткой, упорно постепенно выбирается наружу. Вытянув руку, он цепляет за поручень страховочный ремень.

«Есть, закрепился»!

«Лёха, не спеши! У нас целый час в запасе… Замок не разожмётся»?

Сергеев пару раз дёргает за ремень: «Держит»!

Из люка показывается гермошлем второго космонавта.

Сергеев: «Ну, с богом! Я пошёл…»

Ивченко (высунувшись по плечи): «Не спеши, Лёха, за замком следи… Вон там антенна торчит — она тебе не помешает»?

Сергеев: «Нет, она в стороне».

Ивченко: «Возьми, на всякий случай, левее…»

Сергеев: «Ладно»! Космонавт медленно ползёт по матовой поверхности приборно-агрегатного отсека от поручня к поручню, образующих нечто вроде лестницы. Держась одной рукой, другой он отстёгивает страховочный карабин и прикрепляет его к следующему поручню, после чего делает шаг вперёд — и так далее… За приборным отсеком — коническая «юбка» к широкому переходнику, космонавт карабкается на неё.

Ивченко: «Лёха! Половину пути прошёл, передохни минут десять»!

Сергеев: «Да я, вроде, не устал».

Ивченко: «Это тебе так кажется, у тебя сейчас вроде шока или эйфории, ты ничего не чувствуешь. Говорят тебе — передохни! До ухода в тень сорок минут с лишним».

Сергеев: «Твоя правда». Он останавливается и, закрепившись, пытается размяться: сгибает и разгибает руки, шевелит пальцами, упрятанными в массивные перчатки. «А в «Орлане» перчатки всё же удобнее…»

Ивченко: «Они не удобнее, просто их по руке подбирают, а у нас перчатки не подобраны. Нам с тобой ещё повезло, что они вообще налезли…»

Сергеев: «Да… Не подумали мы перед стартом»!

Ивченко: «Не мы не подумали, а ты, дорогой, не подумал! Хотя, чего уж теперь… Ты там люк впереди видишь? Один сумеешь его открыть»?

Сергеев, как гимнаст на брусьях, подтягивается вперёд и немного вверх: «Его не нужно открывать, там в переходнике открытый проём…»

Ивченко: «Я имею в виду люк в ЛК».

Сергеев: «Он довольно просто открывается… Ладно, я дальше пошёл»! Космонавт ползёт вперёд и скоро совсем скрывается из вида. Бортинженер высовывается по пояс:

«Лёха! Ты не молчи — ведь я тебя не вижу. Ты говори, что там у тебя…»

Сергеев: «Добрался! Люк открыл и пробираюсь внутрь. Сейчас… Карабин остался снаружи, и его никак не отцепить… Паразитство! Теперь люк не закроешь… Ага, есть! Олег! Я внутри, закрываю входной люк — можешь возвращаться, переход окончен»!

Ивченко: «Понял тебя»! Бортинженер осторожно, чтобы не зацепиться ранцем, протискивается обратно. Под кораблём невозмутимо проплывает испещрённая кратерами поверхность Луны…

… Корабль пересекает линию терминатора. Он ориентирован «задом наперёд» по ходу движения. Голос Ивченко: «Командир, ориентация завершена, можно разделяться»!

Сергеев: «Понял! Держись, «Лебедь-2»! Сейчас немного тряхнёт…» Корабль вздрагивает, из толстого цилиндра переходника, точно из ствола пушки, «выстреливается» круглый ЛК, напоминающий не то новогодний ёлочный фонарик, не то легендарную бочку Диогена. Сверху его венчает смешная «шляпка» стыковочного узла. Снизу — похожий на широкий массивный цветочный горшок агрегатный отсек. Лёгкая ажурная ферма соединяет его с огромным шарообразным баком орбитального блока «Д». Медленно распрямляются посадочные опоры сложенные на манер ног кузнечика, заканчивающиеся на концах круглыми «тарелками» подошв. Тем временем, ЛОК плавно разворачивается кормой к Луне, точно мать, разрешившаяся от бремени:

«Лебедь-1», ты замечательно выглядишь! Повернись ко мне лицом — я тебя снимаю! Эх, жалко мы над обратной стороной — Земли не видно, а то какой замечательный кадр мог бы получиться…»

«Лебедь-2», не увлекайся! Займись лучше переходником»!

Корабли медленно расходятся. ЛОК описывает полукруг (бытовым отсеком вперёд). Яркими звёздочками вспыхивают пиропатроны, пустой переходник отделяется от ЛОК и, медленно кувыркаясь, улетает прочь.

«Пошёл родимый… Как думаешь, «Лебедь-1», а долетит эта штука до Луны»?

«Шут её знает… Орбита низкая, под нами всего 15 километров... А на той стороне — Лунные Апеннины, высота приличная: километров пять-шесть… Переходник довольно лёгкий, и если импульса хватит — вполне может «поймать» какую-нибудь из вершин…»

«Обидно, командир! Старались, себя не жалели, а до Луны вперёд нас долетит мёртвая железяка… Несправедливо»!

Корабли по-прежнему летят рядом, но расстояние между ними понемногу увеличивается, ЛОК уходит вверх.

«Ну что, «Лебедь-2», давай прощаться…»

«Счастливо тебе, командир, удачной посадки»! — и уже не в микрофон Ивченко добавляет: «И постарайся вернуться — без тебя на Землю я не полечу».

«Я вернусь, Олег! Я обязательно вернусь с Победой»! Сгущающийся мрак лунной тени поглощает крошечных посланцев Земли…

Сквозь тьму голоса:

«Лебеди»! Вызывает Хьюстон… Вызывает Хьюстон! Ответьте!

«Лебедь-1» на связи, слушаю вас, Хьюстон!

«Лебедь-1»! По данным Голдстоун, ваша орбита расчётная, готовьтесь к посадке. Координаты для системы ориентации вам переданы. До включения двигателя сорок пять минут. Начинаю обратный отсчёт…»

«Спасибо, Хьюстон! Ввожу координаты в бортовой компьютер, начинаю маневр...»

«Сергеев! Пусть это не совсем к делу, но пока вы были на той стороне, появилась важная информация. Дмитрий Медвед'ев подписал указ, что флагу, который у тебя на борту, присвоен статус дубликата Знамени Поб'еды. Ну, того, что водрузили в Берлине ваши Егоров и Кантария…»

«Знаю»!

«Так что, Алекс, смело можешь водружать»!

«Это всё»?

«Нет! Алексей… — голос Олсона ломается, — Ещё никогда мне так не хотелось пожать твою руку, как сейчас… Честно»!

«Спасибо, Грег»!

«Удачи тебе, Сергеев»!

… Чёрная Луна расстилается на половину экрана. Над ней — звёздное небо. Далеко впереди зубчатая цепь гор, освещённая лучами заходящего солнца. Это Юра, окаймляющая берег Залива Радуги. Горные вершины кажутся россыпью звёзд, спустившихся с небес. Внизу загорается огонёк, дрожащий точно робкое пламя свечи. Корабль устремляется к линии вечернего терминатора, торопясь поспеть за уходящим Солнцем. Луна стремительно приближается. На бурую гладь Моря Дождей легла длинные тени. Ярко сверкают редкие валуны, контрастные на фоне тёмной поверхности. Луна уже не кажется круглой — она плоская, совсем как Земля из иллюминатора самолёта, и она быстро приближается. В тесной кабине Сергеев буквально лежит на животе на круглой выштамповке, куполом вдающейся внутрь. Страховочным ремнём космонавт пристёгнут к замку на задней стене. Прильнув к единственному иллюминатору на верху выштамповки (в кабине восстановлено нормальное давление, гермошлем открыт) он пристально следит за приближающейся Луной. Стекло иллюминатора разбито тонкой визирной сеткой на квадраты. Рядом мерцает электронный планшет. Он воспроизводит ту же местность, что и в иллюминаторе, но согласно показаниям бортового радара. Внизу мелькают кратеры — большие и малые. Слышен голос Олсона:

«Внимание! Высота 18 тысяч! «Лебедь-1», приготовиться»!

Сергеев (изумлённо глядит на радиовысотомер):

— Восемнадцать тысяч?

Олсон:

«О, чёрт! Тысяча извинений — высота шесть тысяч метров, я слишком привык к футам… Вот так ошибаются авиадиспетчеры!»

Сергеев вертит головой, попеременно бросая взор то на иллюминатор, то на высотометр.

— Есть! Вижу точку прилунения! Высота пять тысяч, скорость две тысячи двести! Команда на торможение!

Двигатель блока «Д», вспыхивает в очередной раз, работая на последних каплях горючего. Луна в иллюминаторе замедляет бег — корабль выполняет торможение перед посадкой. ЛК весьма лёгок, блок «Д» — почти уже пуст, поэтому перегрузка изрядная. Кабину сильно трясёт, космонавт в скафандре болтается в ней, судорожно цепляясь руками за поручни. Но вот, яркий факел двигателя гаснет, облачко белого пара струится из сопла, окутывая иллюминатор.

Камера на несколько мгновений перемещается в ЦУП Королёва, Хьюстона, на Байконур. Сотни людей напряжённо замерли, следя за прилунением.

— Команда на отделение блока «Д»!

Чётко срабатывают пиропатроны, и вместе с переходной фермой блок «Д» отделяется от ЛК, по косой траектории продолжая падение на Луну — теперь уже беспорядочное…

— Высота четыре тысячи, скорость сто! Команда на торможение!

Теперь запускается двигатель ЛК. Лунный корабль зависает почти неподвижно, потом разворачивается кормой вниз и начинает медленно опускаться. На электронном планшете Сергеев помечает избранную для прилунения точку, силясь попасть толстым пальцем негнущейся перчатки в нужный квадратик. Наконец, ему это удаётся.

— Высота две пятьсот, скорость пятьдесят! Одна минута до касания!

Ярко перемигиваются разноцветные лампочки приборов. Корабль ведёт автоматика. За иллюминатором то и дело загораются сполохи двигателей малой тяги. ЛК неторопливо (то есть, кажется, что неторопливо — время точно остановилось) «шаг за шагом» подбирается к месту прилунения — небольшой площадке зажатой между склонами крупного кратера и двух — поменьше.

— Высота сто! Десять секунд до касания!

Вновь включается маршевый двигатель ЛК, выбивая с поверхности пыли. В безвоздушном пространстве пыль струится, а не клубится, стремительно разлетаясь во все стороны, образуя нечто вроде широко развёрнутого веера. Видимость резко падает. ЛК зависает в каком-то метре от поверхности, двигатель внезапно отключается, в такт ему исчезает пыль… Резкий толчок! Космонавт не может устоять на ногах, повисая на страховочном ремне…

— Есть касание!

Как барабанная дробь срабатывают прижимные двигатели, не позволяя ЛК отскочить.

Сергеев, торопливо восстанавливает равновесие.

— «Земля»! Докладывает «Лебедь-1»! Прилунение прошло успешно! Бортовые системы функционируют нормально! Самочувствие хорошее! Остаток топлива (Сергеев, спохватываясь, смотрит на приборную панель.) — 2100 килограмм, израсходовано при посадке — 700 килограмм… Норма!

«Примите наши поздравления, «Лебедь-1»! — это Королёв, — Поздравляем успешным прилунением, желаем вам скорейшего возвращения на Землю»!

…Байконур, Королёв, Хьюстон — последние слова тонут в громе аплодисментов. Многие — утирают слёзы…

Звучит пронзительная музыка — как из эпизода «Укрощения огня», в котором Башкирцев слышит позывные Спутника, только что вышедшего на орбиту. Сергеев в громоздком «Кречете» совершает первые шаги по Луне, оставляя за собой цепочку следов. Движения очень неуверенны, космонавт вскидывает руки, смешно расставляет ноги, точно ребёнок, что учится ходить. То и дело теряя равновесие (и хватаясь за поручни и опоры посадочного шасси), космонавт обходит ЛК кругом, убеждаясь, что корабль твёрдо стоит на поверхности. Тут он видит Землю, висящую довольно высоко над горизонтом (музыка звучит с новой силой).

— «Земля»! Вижу вас…

Там не понимают:

— «Лебедь-1»! Доложите, что вы видите?..

Сергеев (преодолев душевное волнение):

— Осмотр посадочных опор закончил. Всё в порядке. Корабль стоит устойчиво.

Неуверенным шагом космонавт становится перед ЛК, в поле зрения телекамеры, закреплённой на стыковочном узле, выше единственного иллюминатора.

— Приступаю к установке флага…

Олсон торопливо вмешивается:

— Минутку, «Лебедь-1»! Подойди ближе — твоя голова не попадает в кадр!

Сергеев выполняет пожелание. Достав из кармашка молоток, он забивает в грунт трубчатую опору для древка, вставляет древко, извлекает флаг из специального чехла, закреплённого на бедре скафандра — и вот развёрнутое знамя с серпом и молотом алеет среди унылой бурой равнины…

Сергеев:

— Это знамя — дань памяти тем, кто, терпя лишения, посвятил и отдал свою жизнь космосу. Советским учёным, инженерам, космонавтам, простым рабочим и солдатам военно-строительных батальонов, чьим трудом создавалась наша космическая отрасль. И, в первую очередь, тем, кого уже нет сейчас рядом — Андрею Башкирцеву, и Евгению Огневу. Вечная память героям космоса! Сегодня — их день! Они его заслужили.

Сергеев отдаёт честь флагу.

Байконур, Королёв, Хьюстон аплодируют космонавту.

Назаров из ЦУП в Королёве подсказывает:

— Алексей Юрьевич! Аварийный образец!

— Да, разумеется…

Сергеев осторожно, боясь потерять равновесие, наклоняется, припадая на одно колено и подбирает горсть грунта и несколько камней, аккуратно складывает их в мешок, прикреплённый к поясу.

— А реголит здесь не такой уж и мягкий, как я ожидал…

ЦУП в Королёве:

— Алексей Юрьевич! Сейчас в прямом эфире с вами будет говорить Президент.

Сергеев торопливо встаёт.

Президент Медведев:

— Уважаемый Юрий Александрович, уважаемый Олег Михайлович! Нет слов, чтобы передать гордость за ваш подвиг. И я уверен, что не только мы — граждане России, но и люди всего мира с восхищением смотрят на вас. Несколько минут назад в телефонном разговоре меня одним из первых поздравил президент Соединённых Штатов, другие главы государств и правительств намерены сделать это в ближайшее время. Не так многое в мире нас объединяет, но вы, в эти дни, бесспорно, сумели объединить граждан всей земли, людей разных взглядов, конфессий, политических убеждений, наглядно продемонстрировав своим примером — есть в мире вещи, которые выше любых разногласий! Мне сообщают с мест — как во времена легендарного полёта Гагарина, вся страна, оставив другие дела, прильнула к экранам телевизоров, с напряжением следя за ходом вашей экспедиции, от всей души желая вам победы и благополучного возвращения домой. И я, от всей души спешу присоединиться к этим пожеланиям!

Сергеев:

— Спасибо, товарищ Президент, за слова сердечной признательности! Я никогда не сомневался в том, что где бы я ни был, что бы мне не пришлось пережить, я всегда буду чувствовать тепло и поддержку свой Родины!

Звучит мелодия гимна России…

С официальной частью покончено. Работа на поверхности Луны возобновляется. Космонавт снимает с ЛПУ (Лунное посадочное устройство) закреплённый в контейнере уголковый отражатель, разворачивает и устанавливает его на треногом штативе. Тут же на штативе он закрепляет переносную телевизионную камеру (чтобы запечатлеть старт ЛК с Луны) Вооружается инструментами для сбора образцов (небольшой ковш на конце шеста, набор пеналов, геологический молоток)

Назаров:

— Вы всё-таки собираетесь посетить «Луноход»… Солнце ушло за горизонт…

Сергеев:

— Вот как? А я и не заметил… Вообще-то светло — Земля и впрямь светит весьма ярко. Визуально, сейчас примерно как под Москвой летом в сумерках, часов, так, в восемь-девять… Во всяком случае, я шагов за пятьдесят чётко различаю свои следы… Я не заблужусь, не беспокойтесь!

Назаров:

— Хорошо, для начала — отрегулируйте радиатор. Поскольку наступает ночь, необходимо сократить теплопотери. Уменьшить циркуляцию теплоносителя до минимума!

Сергеев открывает панель на груди скафандра. Довольно темно, но кнопки покрыты особым составом, ярко светящимся в темноте.

— Есть, циркуляция теплоносителя отрегулирована!

— Добро, Королёв разрешает вам выйти на маршрут! Займите место со стороны входного люка. Встаньте к аппарату спиной. Перед вами ориентир — штатив уголкового отражателя, который вы только что установили. Идите на него и потом, через каждые сто шагов делайте остановку и оглядывайтесь назад — штатив всё время должен оставаться на фоне корабля, если он сместится вправо или влево — значит, вы отклонились в сторону. До «Лунохода» вам нужно пройти 450 метров на север.

— Понял вас, Королёв! Иду на север.

Космонавт медленно продвигается по сумрачной равнине. Местность уже не бурая, а скорее тёмно-серая, становясь у горизонта совсем чёрной. Неровная линия горизонта, тем не менее, хорошо видна: её очерчивают бесчисленные звёзды — яркие, немигающие, совсем непохожие на звёзды земного небосклона. Сергеев:

— Удивительно! Иду, и совсем не слышу шума своих шагов, здесь вообще никаких звуков нет, если не считать равномерного шума вентиляции. Так, наверное, бывает только в потустороннем мире…

Назаров:

— Вами пройдено 150 метров. Вы ещё видите корабль?

— ЛК виден довольно хорошо, — Сергеев оглядывается назад. — Левую половину освещает Земля, штатив отражателя тоже, правда на ярком фоне корабля он теряется, но на фоне той стороны корабля, что в тени, отражатель просматривается отчётливо.

— Теневая сторона корабля выделяется на фоне окружающей местности?

— Просматривается, но довольно плохо…

— Похоже, что вы отклонились. Вы слишком забираете влево от азимута. Что в данный момент вы видите вокруг себя?

— Так… Я стою лицом на юг на склоне какого-то крупного кратера, больше ста метров. Слева от меня — гребень вала, он невысокий, метра два-три. Справа, метрах в пятидесяти другой кратер, поменьше — метров так пятьдесят-семьдесят. Гребень совсем низкий, и дно неглубокое. Я стою между двумя этими кратерами.

— Понятно. Поверните направо и продвигайтесь к северной стороне меньшего кратера.

— Хорошо, выполняю!

Сергеев движется на запад. Вот он достигает малого кратера. Внимание его привлекает нечто необычное — двойная глубокая и немного кривая борозда, тянущаяся с гребня кратерного вала. Это…

Сергеев припадет на колено, чтобы лучше рассмотреть, он не верит своим глазам.

— Кажется, я нашёл…

— Что вы нашли?

— Вижу след «Лунохода»! Он тянется с юга на север!

В Королёве заметное оживление. Некоторые вскакивают с мест.

Сергеев достаёт висящую на ремне видеокамеру, снимает.

— Не уверен, чётко ли получится, для съёмки, всё же, темновато…

Назаров:

— Следуйте вдоль колеи «Лунохода»! Дирекция — север!

Космонавт продолжает движение, идти в полусогнутой позе ему нелегко (а иначе при лунной тяжести передвигаться невозможно), он быстро устаёт. На пути один за другим возникают мелкие в десяток метров кратеры, которые Сергеев обходит, стараясь не потерять путеводный след. Ноги по щиколотку вязнут в грунте, который совсем некстати становится всё мягче. Кто-то в Королёве спохватывается:

— Алексей Юрьевич! На вас нет обруча! Немедленно вернитесь за страховочным обручем!

Сергеев:

— Что мне теперь, с полдороги возвращаться?

Назаров:

— Продолжайте движение! Идти уже недалеко, будем надеяться, что обойдётся…

Впереди — крупный кратер. Сергеев взбирается на пологий вал, достигает рыхлого и скользкого гребня (спотыкается и едва не падает при этом) и видит «Луноход». Точнее — он видит посадочную ступень «Луны-17» белеющую в ночи при свете Земли, «Луноход» смутным пятном, застыл в стороне. Исколесив за несколько месяцев свыше десятка километров по кратерам и ухабам, он весь запорошен тёмной как уголь пылью…

Позабыв про усталость, космонавт приближается к некогда знаменитому посланцу Земли. Луноход недвижим, глубоко зарывшись в грунт всеми восемью колёсами, и как бы исподлобья взирает на пришельца мёртвыми зрачками телекамер.

— Вот ты какой теперь… Эх, жаль никто кроме меня сейчас тебя не видит!

Вячеслав Довгань:

— Но мы вас очень хорошо слышим! Алексей Юрьевич, опишите, пожалуйста, что вы видите?

Сергеев долго молчит, стараясь подобрать слова, обходит кругом, снимает на камеру.

— Осматриваю «Луноход»… Он кажется таким одиноким, покинутым… Как собака, у которой вдруг потерялся хозяин… Простите, мня что-то не к месту потянуло на лирику… Аппарат стоит на дне кратера, в нескольких десятках метрах от сходен посадочной ступени. Практически весь, за исключением антенн, покрыт пылью, надпись «СССР» на корпусе едва просматривается. Колёса, примерно на треть, погружены в грунт. Крышка радиатора опущена. Уголковый отражатель открыт… Перехожу к «Луне-17». На ней пыль тоже присутствует, но немного: налипла тонким слоем. Похоже, что лунная пыль — весьма летучая субстанция… Посадочная ступень кажется красноватой… Такого цвета, старого крошеного кирпича… В тонком слое лунная пыль красноватая. Сходни опущены. Видимых повреждений не наблюдаю, оборудование на месте, за сорок лет ничего не отвалилось. Снимаю на видеокамеру, после обязательно покажу всё, что увидел, хотя не ручаюсь за качество — темновато всё-таки…

В ЦУПе долгое молчание. Потом неожиданно:

— Алексей Юрьевич, а у нас гости, давно ждут, когда с вами можно поговорить.

— Кто хочет со мной говорить?

— Ваш сын.

— Вов… Владимир?

— Папка, привет!!! Я так за тебя переживал, когда узнал, что ты на Луну полетел! Я даже ночью не спал!.. А класс у нас прямо на ушах стоит, даже девчонки. Вчера один пацан книжку про луноход приносил с фотками — старая, правда, все фотки чёрно-белые, но ничего. Нам училка вслух читала, а мы слушали… Здорово! Ну как там, на Луне, круто? Мне говорят, что там, где ты сейчас, уже ночь… Тебе там не темно?

— Да нет, не так чтобы очень… Здесь всё серо и довольно печально. Наверное, как в какой-нибудь сказке, заколдованной стране. Единственная радость — слышать живую человеческую речь, что несут радиоволны… Сынок, а кто тебя провёл в ЦУП?

— А это дядя Саша, то есть Александр Максимович, твой командир меня привёз — меня и ещё Катьку… (дочь Ивченко сверлит его негодующим взглядом) то есть Катю, ну это, дочь Олега Михайловича…

— Тебя привёз? А мама где?

— Мама? А она как уехала на Байконур, так там и осталась — она мне несколько раз в день звонит, интересуется…

— Что она там делает?

— Как что? Тебя ждёт! Говорит без тебя в Москву не приедет. Ты же на Байконур первым делом попадёшь, когда вы с Олегом приземлитесь?

— Ну, вероятно, да… Мамы, значит, нет — а тогда ты с кем?

— Как с кем… С бабой и дедом, конечно! Вот, кстати, деда хочет с тобой поговорить…

— Здравствуй, сын!

— Здравствуй, отец… Извини, что не смог давеча навестить…

(Пока взрослые отвлечены, дети шёпотом переругиваются — Володя Сергеев: «Вот так-то, мой папа сейчас на Луне!» Катя Ивченко: «Подумаешь, зато я своего папу сейчас вижу, а ты своего — нет»! Светлана Ивченко: «Катя! Как тебе не стыдно!» «Э-э-э»! — Катя показывает Володе язык.)

— Ничего, сын, у тебя работа такая. Как ты там? То, что ты делаешь — это очень опасно?

— В космосе везде опасно, так же как и на Земле…

— Да, может быть… Но, сынок, пойми, мы просто места себе не находим, тем более, что твой полёт начался так неожиданно… Мы ждём, возвращайся скорее, сынок!

— А мама? Она рядом?

— Рядом, только говорить не может — плачет.

— Привет ей…

Владимир перебивает:

— Папка, а ты Землю видишь?

— Конечно, Земля мне сейчас светит, Солнце заменяет. Она огромная, почти круглая. Синяя-синяя, с белыми прожилками. Очень красивая!

— Здорово! А почему почти круглая? Она же всегда круглая, так в учебнике написано!

Олсон:

— Плоховато вы учит'есь, молодой человек! Могли бы и повн'имательн'ей читать учебник! Там должно быть сказано, что Земля, как и Луна бывает в различных фазах — растущей, полной и убывающей. Сейчас у вас как раз утро — посмотрите на н'ебо, поинтересуйтесь — вы увидите тонкий серпик убывающей Луны, то есть скоро наступит новолуние. А у Земли — наоборот, наступит полно… э… короче будет полная Земля! Такая же круглая как полная Луна, но сегодня новолуние ещё не наступило, и, следовательно, Земля ещё не совсем полная.

— Дядя, — младший Сергеев густо краснеет, — а вы где, почему я вас не вижу?

— Владимир, познакомься, это Грегори Олсон, американец. Он руководит сменой Центра управления полётами в Хьюстоне, который тоже нам помогает.

— Это как, вы сейчас со мной из Америки говорите?

Олсон:

— Совершенно верно. А увидеть меня довольно просто: сбоку от большого экрана, в левом нижнем углу, должна быть картинка из Хьюстон!

— Дядя, вот это и есть вы?! Класс!.. Слушайте, а вы не могли бы у Спилберга… то есть, тьфу, — у Джорджа Лукаса спросить, когда новая серия «Звёздный войн» будет?

— Извините, молодой человек, но с Джорджем Лукасом я не имею чести быть знакомым, и в Хьюстоне его искать бесполезно. Он, должно быть, в Голливуде!

— Владимир Алексеевич! — строго наставляет отец, — Вы засоряете эфир и отнимаете драгоценное время пустой болтовнёй. Вам сейчас должно быть стыдно!

— Пап, извини… — Владимир Алексеевич снова краснеет. — Ладно, не буду офтопить… Пап, ты возвращайся поскорее домой — мы все тебя очень ждём!..

Назаров:

— Извините, но вынужден прервать ваш разговор. Алексей Юрьевич! Вы уже два часа десять минут находитесь вне корабля!

— Спасибо, что напомнили, я тоже слежу за часами. Приступаю к сбору образцов…

В ЦУПе, Сергеев-младший:

— На сколько хватает воздуха в скафандре?

Командир отряда космонавтов:

— СЖО рассчитана на четыре часа.

— СЖО? — переспрашивают старшие Сергеевы.

— Система жизнеобеспечения.

— И он успеет вернуться? — встревожено вопрошает мать Сергеева.

— Конечно. К луноходу он шёл один час, обратно идти быстрее.

— И он отыщет обратную дорогу?

Владимир:

— Элементарно, баб! По своим следам!

Те временем, Сергеев заполнил последний пенал. Пора возвращаться. Напоследок он приседает на корточки перед луноходом. Задумчиво глядит в пустые зрачки телекамер, изрядно припорошенные пылью. Потом перчаткой скребёт корпус, пытаясь стереть пыль. Она поддаётся с трудом, въедливая лунная пыль держится, словно прочная штукатурка. Наконец явственно проступает красные буквы надписи на белом борту: СССР.

Назаров:

— Алексей Юрьевич! Что вы делаете?

— Всё, двигаюсь обратно!

Сергеев встаёт и решительно шагает, не оборачиваясь. Вдоль старой колеи, проложенной колёсами лунохода — цепочка свежих человеческих следов. Космонавт взбирается на гребень. В лицо ему светит Земля.

— Алексей Юрьевич, почему вы опять остановились?

— Я на секунду задержусь. Замечательный должен получиться кадр…

Космонавт пытается заснять Землю на фоне лунного пейзажа, но Земля довольно высоко. Сергеев приседает на корточки, чтобы и ЛК, стоящий далеко впереди, попал в кадр. Грунт на внутреннем склоне кратера (который раза в два круче наружного) очень рыхлый. Под подошвами он крошится и медленно осыпается… Сергеев всё-таки исхитряется снять несколько кадров, и тот же миг теряет равновесие.

— А-ах!!!

Он размахивает руками, не в силах удержаться, и медленно (сила тяжести невелика) заваливается на спину…

Назаров:

— Что с вами?

Сергеев (пытается прийти в себя):

— Я упал. Лежу на спине… Сейчас попробую встать.

Назаров (лихорадочно):

— Только без паники! Не спешите… Нет, попробуйте перекатиться на бок!.. Или, лучше, нет — ничего не предпринимайте, мы обсудим ситуацию!

Доктор Попов (негромко):

— Сильно подскочило артериальное давление, вдвое выше нормы…

Командир отряда космонавтов:

— Алексей, опиши, как ты лежишь?

— Я лежу на спине, на внутреннем склоне кратера…

— Как ты лежишь — вдоль или поперёк склона?

— Вдоль, головой к низу.

— У тебя нет вывиха, растяжения?

Доктор Попов:

— Да! Попробуйте легонько пошевелить руками и ногами!

Сергеев осторожно шевелит руками, сгибает и разгибает ноги…

— Вроде всё цело. Но уж больно тяжёлый ранец, и как назло, вниз головой — кабы вверх, я, наверное, встал бы… Широкий ранец — руки не хватает, оттолкнуться как следует… Если только оттолкнуться одновременно — и рукой, и ногой… Вот история! В скафандре я точно жук, опрокинутый лапками кверху.

Командир отряда космонавтов:

— Алексей, тебе нужно развернуться поперёк склона. Попытайся сделать это, отталкиваясь ногами… Когда ты будешь лежать поперёк, ты сможешь перекатиться, используя уклон…

Назаров:

— Ни в коем случае! Он повредит радиатор системы охлаждения! Алексей Юрьевич, попробуйте опереться на рукоятку пробоотборника — используйте её как трость!

— Пробоотборник отлетел в сторону… Мне не дотянуться, извините…

Командир отряда космонавтов:

— Выхода нет. По-другому ему не встать.

Мать Сергеева:

— Что значит, «не встать»? Помогите ему, сделайте же что-нибудь…

Командир отряда космонавтов:

— Вся беда в том, что он там один! Если бы их было двое… Он должен встать сам.

Назаров (кусая губы):

— Хорошо, пусть попробует, но только медленно. Авось, радиатор выдержит…

Командир отряда космонавтов:

— Слышишь, Алексей? Согни ноги в коленях, медленно отталкивайся подошвами и поворачивайся. Руками не помогай — рукава мягкие, порвёшь чего доброго…

Сергеев:

— Понял, выполняю!

Он медленно начинает разворачиваться. Башмаки глубоко увязают в рыхлом грунте, реголит осыпается. Космонавт успевает повернуться градусов на сорок, как на пути возникает неожиданное препятствие — крупный валун, торчащий из склона.

— Не получается, в камень упёрся! Здоровый валун, с метр высотой — темно, не разглядел сразу…

Командир отряда космонавтов:

— Не паникуй! Попробуй перенести ногу над камнем.

— Пробовал — никак! В скафандре ногу как следует не задерёшь. Сейчас отдышусь немного, и попробую развернуться обратно, в другую сторону…

Доктор Попов:

— Отдохните, конечно, отдохните! Сильно подскочила температура — до тридцати четырёх градусов. Отдыхайте и не шевелитесь!

Назаров:

— Не температур подскочила: боюсь, радиатор вышел из строя…

Немая сцена. На гостевом балконе ЦУПа все подавленно молчат, командир отряда космонавтов яростно, стискивает кулаки — ещё немного, и он заплачет от бессилья. В зале экстренно совещаются специалисты, о чём-то ожесточённо спорят. Микрофоны отключены.

Вставка: «Уважаемые телезрители! Мы вынуждены прервать показ телевизионной программы, чтобы передать экстренное сообщение. Как стало известно несколько минут назад, российский космонавт Алексей Сергеев, при возвращении, оступился и упал. В настоящее время он остаётся на поверхности Луны, приблизительно в четырёхстах метрах от своего космического корабля. Космонавт жив, его самочувствие удовлетворительное. Системы жизнеобеспечения скафандра функционируют, жизни космонавта пока угрозы нет. По оценкам специалистов, запаса воздуха в скафандре должно хватить, как минимум, ещё на один час. В настоящее время сотрудники Центра Управления Полётом принимают все меры, чтобы помочь космонавту Сергееву возвратиться на корабль».

…Сергеев лежит на спине, веки полузакрыты. Внезапно, что-то необычное заставляет его широко открыть глаза: бугристый, тёмный валун вдруг освещает голубоватое сияние. Повернув голову, космонавт не верит увиденному. Перед ним… Башкирцев и Огнев! Разумеется, они без скафандров — в костюмах, белых рубашках при галстуках, немного всклокочены волосы на непокрытых головах. На груди обоих сверкают Золотые звёзды.

Плотные, отнюдь не прозрачные, вовсе не призраки, но они светятся неземным светом, и тьма отступает.

Конструкторы молча улыбаются — а если б и заговорили, их всё равно нельзя услышать. Фантастическая картина на фоне угрюмой пустыни! Башкирцев наклоняется, подавая руку. Сергеев, не в силах понять сон это или явь, взирает на пришельцев, и первоначальный ужас в его глазах сменяется доверчивостью. Он нерешительно протягивает руку — и вот уже ладони (одна — в перепачканной пылью перчатке скафандра — вторая открытая, торчащая из-под рукава тёмно-синего пиджака) крепко сцеплены. Натужно Башкирцев тянет пострадавшего, помогая встать — всё-таки в скафандре космонавт весит немало даже на Луне. Огнев бросается помогать, совместными усилиями Сергеев поднят на ноги. Башкирцев пожимает руку, Огнев по-отечески похлопывает человека по плечу, отряхивая с него пыль. Кажется, Евгений Александрович хочет что-то сказать, но, беззвучно смеясь, машет рукой — сказанного всё равно не услышать! Сергеев растерянно переводит взгляд с гостей на свой скафандр, отряхивается, чтобы выглядеть лучше, а когда он поднимает голову — гостей уже нет. Они исчезают так же бесследно, как и появились.

Ошеломлённый, Сергеев неподвижен. По радио его вызывает ЦУП:

— Алексей Юрьевич! Ответьте, Алексей Юрьевич, что с вами…

Сергеев:

— Я стою. Стою на ногах…

В ЦУПе молчание. Первым на гостевом балконе срывается Сергеев-младший:

— Йес!!! Я знал, что мой папка самый лучший!

Назаров (справившись с волнением):

— Немедленно возвращайтесь на корабль!

Сергеев (рассеяно):

— Да, сейчас…

Он торопливо хлопает руками по поясу.

— Что вы делаете?!

— Камера… Висит. Пробоотборник…

— Бросайте всё и возвращайтесь! Дорога каждая секунда!

— Нельзя, как же так, бросать… Если всё бросить, тогда и прилетать не стоило…

С опаской, Сергеев встаёт на четвереньки и подбирает кассету с пеналами, сорвавшуюся с пояса, опираясь на пробоотборник как на палку, встаёт и, насколько может торопливо, ковыляет, стараясь держаться своего следа. Далеко впереди, точно маяк в ночи, невозмутимо светится в лучах Земли ЛК.

Тихий голос оператора:

— Температура внутри скафандра сорок два градуса!

Другой:

— Может быть, ему остановиться и увеличить циркуляцию?

Третий:

— Приборы фиксируют утечку теплоносителя!

Назаров:

— На сколько хватит?

— При неизменной циркуляции — девяносто минут.

Назаров:

— Сколько ему ещё идти?

— Триста шестьдесят метров.

Назаров:

— Продолжать движение! Циркуляция в прежнем режиме!

Сергеев бредёт по Луне, не обращая внимание на разговор: у него только одна мысль — дойти. До корабля совсем немного. В ЦУПе:

— Температура внутри скафандра пятьдесят градусов!

— Он может получить тепловой удар, потеряет сознание…

— Дыхание нарушено… Сердечный ритм нарушен…

— Теплоносителя осталось на семьдесят пять минут…

— Расстояние сто восемьдесят метров!

…Сергеев упорно движется вперёд. Мокрые волосы слиплись, лицо заливает пот, всё плывёт перед глазами, но ЛК уже совсем близко.

— Температура пятьдесят восемь градусов!

— Теплоносителя осталось на шестьдесят минут!

Трап. Сергеев выпускает из рук пробоотборник и хватается за перила. Согнувшись, он пытается отдышаться.

— «Земля», я «Лебедь-1»! Дошёл…

На экране ЦУП появляется изображение, передаваемое наружной камерой. Космонавт у люка, впрочем, почти не виден — люк и трап в тени.

Доктор Попов:

— Не спешите, «Лебедь-1»! Отдышитесь! У вас ещё есть время…

Сергеев-младший:

— Всё, ведь теперь всё, да?

Командир отряда космонавтов:

— Ему ещё открывать и закрывать люк… Потом надо восстановить давление в кабине — она сейчас разгерметизирована… Лишь после этого он может снять скафандр.

Отец Сергеева:

— И сколько это займёт?

— Если действовать быстро и безошибочно — минут двадцать…

На картинке в ЦУПе какое-то движение. Отошла крышка входного люка (краешек её выступил из тени). Мелькнул громоздкий короб ранца, измазанный бурой пылью — Сергеев протискивается в люк. Раздаются сперва робкие, а потом бурные аплодисменты. Некоторые выкрикивают что-то ободряющее.

Сергеев-младший:

— Мой отец — герой!

Рука командира отряда космонавтов ложится ему на плечо.

… ЛК стартует с Луны. Голубоватое прозрачное пламя беззвучно вырывается из дюз. Прочь летят обрывки изоляции, камушки и пылинки, сдуваемые огненной струёй. Словно на сильном ветру трепещет, сгибая упругое древко, алый стяг. Срабатывают пиропатроны, сбрасывая ненужный больше отсек со вспомогательным оборудованием. Корабль, похожий на одноглазого циклопа, разворачивается, точно бросает последний взгляд на негостеприимный мир и, набирая скорость, устремляется в звёздное небо.

Ивченко в спускаемом аппарате ЛОК:

— Ты нас, однако, поволноваться заставил! У тебя стало профессией — людей беспокоить?

Сергеев:

— Всё обошлось, Олег! Ты готов меня встретить?

— Как было положено отвечать в нашем с тобой детстве: «Всегда готов»!

Олсон:

— О! Вы тоже были скаутами!..

Ивченко:

— Пионерами, Грег! Но это, в общем-то, одно и то же…

Сергеев:

— Почему «были»? Мы и сейчас есть! Пионеры-скауты, всегда готовы: хоть на Луну, а можно и на Марс…

Олсон:

— Романтика! Да, у меня хорошая новость, не знаю, правда, как для вас, но для нас она точно хорошая. Только что закончилось выступление Обамы. Президент восхищён успехом России, сказал, что это — пример для всего человечества. А потом добавил, что случившееся в эти дни заставило его пересмотреть прежнюю политику в области космических исследований. США всё-таки возвращаются на Луну — как сказал президент: «До конца текущего десятилетия». Ассигнования на соответствующие программы будут выделены уже в следующем году.

Сергеев:

— Грегори! Не надо делить человечество на «нас» и «вас»! Космос — он един, и мы должны быть едины перед лицом космоса...

— Хорошо сказано, Алексей!

Ивченко:

— Командир, после стыковки тебе перебираться в ЛОК минут двадцать. Теплоносителя-то хватит?

— Сменил бачок — поставил запасной. Скафандр я, кстати, починил — оказалось, это довольно просто.

— Починил?

— Отсоединил повреждённую секцию радиатора. Оставшихся ещё на один выход должно хватить.

— А как тебе удалось подняться после падения? Я слышал, во время тренировок без посторонней помощи такое проделать никому не удавалось…

Сергеев:

— Как-нибудь расскажу тебе, Олег. Не сейчас, не сейчас…

В кабине ЛК он задумчиво смотрит в иллюминатор, за которым проплывает удаляющаяся Луна. Сергееву чудятся голоса.

Башкирцев:

«Вот она какая, лунная пыль! Въедливая, хуже извёстки!»

Огнев:

«А запах, запах-то какой!.. Неземной!»

Космонавт встряхивает головой — видения исчезают. Негромко звучит музыка (примерно — из к/ф «Свой среди чужих»). Рядом с иллюминатором скотчем прикреплена чёрно-белая фотография: Башкирцев и Огнев (та, что из первой части). Сергеев захватил её с собой в полёт как талисман. Космонавт осторожно касается фотографии рукой. Потом он переводит взгляд на второе украшение убогой кабины ЛК — цветная репродукция старого снимка «Зонда-7» (Земля, вид из космоса). И без паузы — следующий кадр: «Союз-Л» входит в атмосферу Земли. Голубая дымка атмосферы, внизу плавают белые кипы облаков. (Музыка звучит пронзительно-тревожно.) Корабль разделяется на отсеки, спускаемый аппарат мчится в огненном облаке, оставляя дымный след. Следующий кадр — раскрылись парашюты, спускаемый аппарат приближается к земле под торжественные аккорды музыки. Пепельно-серая казахская степь, она словно вымерла. Сквозь снег торчат жухлые стебли травы. Один за другим, взметая снежную пыль, садятся вертолёты. К обгоревшему аппарату бегут спасатели, помогая «Лебедям» выбраться из кабины.

Сергеев:

— Ну вот, мы вернулись…

Финальные титры. Конец.