Часть VII

   Казалось, у всех, населявших корабль к тому времени, о котором наш рассказ, все было одинаковым: и условия, в которых они жили, и состояние, в каком они находились, и настроение, и сама судьба тоже.
   На самом же деле, как и всегда, у каждого человека и чувства свои, и судьба своя, не похожая на все другие.
   У Истомина, например, настроение было приподнятым, жизнь – казалось ему – вдруг круто повернула к лучшему. Потому что неожиданно появился в ней новый смысл: женщина, которую он сразу полюбил, как полюбил бы любую, кому его любовь понадобилась бы; он даже не сознавал, насколько это ему необходимо: не любовь в постели (хотя и это, разумеется, тоже), но ощущение своей нужности кому-то. Раньше, в большом мире, этим «кем-то» являлись читатели, и к женщинам своим он относился легко, потому что не они были главными, они чаще всего его и не читали, у них были другие интересы. А здесь читатели отсутствовали, и одиночество было абсолютным. То, что он ушел жить в каюту суперкарго, было только внешним проявлением этого одиночества: если чувствуешь себя вне людей, то лучше даже физически быть одному, не видеть никого вокруг себя; потому что сознавать свое одиночество, когда вокруг есть люди, – намного тяжелее, чем когда вокруг и на самом деле никого нет. А теперь, с появлением в его жизни Веры, он ощутил вдруг острую потребность и в обществе других людей. Поэтому, не выпуская пальцев Веры из своих, двинулся вслед за озабоченными Карачаровым и Флором, даже не понимая – зачем идет. Наверное, просто очень хотелось, чтобы и все другие увидели, как он теперь счастлив. При этом Истомин даже и не думал о том, что и Карский – отвергнутый муж, и все дети Веры тоже ведь никуда не девались – и их его переживания вряд ли порадуют. Счастье, по сути своей, всегда эгоистично, хотя и кажется иногда очень щедрым ко всем другим; на самом же деле другим достается лишь то, что переливается через край, главное же бережется только для себя.
   Карачаров даже не заметил, что писатель с женщиной увязались за ними; для него корабль как реальность сейчас вообще как бы перестал существовать – осталась одна лишь задача по прикладной физике с параллельным экскурсом в теорию. Он уже устал было от необходимости вариться в собственном соку, не ощущая соратников и – что еще важнее – оппонентов: конкуренция – мотор всякого движения. И, занимаясь почти исключительно все той же проблемой «Кита», случившейся с ним беды, пытаясь найти – хотя бы теоретически обосновать – возможность выхода из нее, он чувствовал, что все больше – нет, не то чтобы заходит в тупик, тупика не было – но, подобно зайцу в известной апории Зенона, никак не может обогнать черепаху: она по-прежнему остается хоть на чуточку, но впереди. Нужен был какой-то толчок извне; извне – потому что здесь, на корабле, в физика давно уже никто не верил, и в таких условиях он чувствовал себя, словно птица в безвоздушном пространстве: крылья есть – но им не на что опереться, и взлет невозможен. Теперь же он ощутил нужный толчок – надо сказать, не слабый; и мысль его, словно разбуженный хищник, стремглав бросилась вслед за убегающей добычей. Сейчас он еще покопается в этой программе (бедняга Хинд, надо же, вот не повезло, действительно, судьба – загадка: я здесь не только все еще жив, но и в полном порядке вроде бы, а он – там, на Земле, в мире безопасности – и вот…) и сразу же начнет думать над своей: Хинд, конечно, молодец, да и все они там – тоже, но и мы ведь не лыком шиты…
   – Доктор Карачаров!
   Физик нехотя, со скрипом вернулся в реальность. И обнаружил себя в лифте, в сопровождении Флора (ну, это еще туда-сюда), Веры и писателя, который только что физика и окликнул.
   – Ну, чего вам?
   – Разве мы не собирались найти капитана?
   – Ах, да. Черт…
   Действительно, прежде всего надо было поставить в известность о последних событиях именно капитана. Хочешь – не хочешь, но корабль все же остается кораблем – пусть даже инвалидом.
   Писатель уже успел нажать нужную кнопку, и мимо жилого модуля проскочили без остановки.

* * *

   Настроение Орланы было – хуже не придумаешь.
   Она даже не ожидала, что поведение матери так глубоко уязвит ее. Теоретически она ведь знала, что у каждой женщины есть право искать свое счастье; и еще когда дети жили вместе с родителями, начала понимать, что отец с матерью – пусть и в одной каюте – живут отдельно, каждый – своею жизнью. Так что случившееся не стало для нее полной неожиданностью и не должно было до такой степени огорчить ее. Нет, не огорчить, это явно было не тем словом. У Орланы словно выбили из-под ног почву, на которой она до сих пор стояла весьма уверенно.
   Но уже сейчас в глубине души она понимала, что не только в матери дело, но и в ней самой.
   Ей уже не раз приходилось задумываться о своем будущем – как женщины. Здесь, в этом мире – потому что другого просто не было.
   Муж. Или пусть не муж – ее мужчина. Отец ее детей, которые обязательно должны будут появиться. Его можно найти только среди окружающих. Ни на что иное рассчитывать не приходится.
   Вокруг было достаточно много мальчиков. Но мальчики оставались всего лишь мальчиками; ни одного из них она не могла всерьез представить себе как товарища в жизни, ближайшего человека.
   Между мальчиками и взрослыми никого не было. Никакого промежуточного поколения. Значит, взрослые?
   По возрасту ей больше всего подходил штурман Луговой. Конечно, он был женат на Инне (старухе – только так мысленно именовала ее Королева), но как раз это Орлану не очень беспокоило. Она рано поняла, что за свое счастье предстоит бороться, и была к этому готова. Однако Луговой ей не нравился. Ему явно не хватало самостоятельности и как члену экипажа, и как мужу своей жены. У него, по мнению девушки, не было своего мнения, не было каких-либо выдающихся способностей. Короче – он не являлся личностью. Значит, и думать о нем не следовало.
   Множество недостатков было и у всех других. Капитан, например, очень уж сильно любил свою жену. У Карачарова жены не было, но он был страшно груб, а кроме того, вряд ли способен думать о чем-то, кроме своей науки. Не от мира сего. Инженер? Одно время она думала о нем всерьез. И, как говорится, с кровью оторвала от себя и отдала Майе – подружке, единственной, с которой Королева позволяла себе разговаривать на такие вот личные темы. Потому что видела, что Майя, хотя и была младшей из них, для того, что Орлана для себя определяла как «телесное», созрела раньше, и ей сейчас это было нужнее. А Королева должна уметь приносить жертвы ради блага подданных. Хотя бы некоторых.
   Поэтому, когда отец сделал ей неожиданное предложение, она, еще не успев выговорить слова согласия, внутренне сразу же и с радостью приняла этот вариант. Тем более что против Истомина ничего не имела; он ей, в общем-то, нравился.
   И вот оказалось, что мать, родная мать…
   Почему она сама не решилась на это раньше, без отцовской подсказки? Не пошла к писателю вот так же, как Майя – к инженеру? Орлана не сомневалась, что поступи она так – писатель на Веру даже и смотреть не стал бы.
   Но к чему махать кулаками, когда заключительный гонг уже прозвучал…
   Все правильно; вот только жить сейчас больше не хотелось. Не хотелось даже быть Королевой. Властвовать. Сейчас это казалось ей просто смешным.
   Расставшись с отцом сразу же после того, как они затворили дверь, за которой остались Вера с Истоминым, Орлана добралась до своей каюты и какое-то неопределенное время сидела там, то ли думая обо всех этих делах, то ли скорее даже не думая, а просто переживая их.
   Потом поднялась, вышла и пошла бродить по кораблю – без всякой цели, не зная, куда идет. Просто куда-нибудь подальше от уже давно знакомых и давно успевших надоесть ей мест.
   Но, собственно, весь корабль успел надоесть ей до чертиков. А куда еще можно было пойти?
   Она подумала – и придумала. И решительно направилась в сторону катерного отсека.
   Орлана – как и любой другой на корабле – знала, что катер в полном порядке, и механизмы, выпускающие и принимающие его, находятся в готовности – на случай, если вдруг кому-нибудь понадобится совершить, предположим, облет корабля.
   Она сейчас и решила совершить такой облет. Совсем как люди, живущие на нормальной тверди, в минуту плохого, смутного настроения садятся за руль машины, все равно – наземной, воздушной, водной – и гонят вперед, вперед, вперед – без цели: сама езда становится целью. И дорога успокаивает, приводит в порядок и нервы, и мысли.
   Таких машин, понятно, на корабле не было; но катер – имелся. Поведение же человеческое, как и чувства, – все осталось таким же, как и у людей на планетах.
   Водить катер она умела, хотя выходить на нем в пространство ей еще никогда не приходилось. Когда молодые достигали четырнадцатилетнего возраста, инженер и капитан обучали их, исподволь готовя к тому, что со временем ребятам и девочкам придется перенять у старших корабль со всеми его системами и устройствами. Начинали, как водится, с простейшего. Катер и был одним из простейших элементов корабля. Тем более потому, что за человека там почти все делала электроника.
   Орлана добралась до катера, никого на пути не встретив. Уселась в пилотское кресло. Освоилась.
   Она, вероятно, даже не знала, что почти точно повторяет действия своего отца, совершенные им много лет тому назад. Действия, в результате которых администратор оказался в медицинском отсеке, где его усердно выхаживала бортпроводница Вера. Не случись тогда этой попытки к бегству – неизвестно, появилась бы на свет Орлана.
   Медленно, как во сне, девушка протянула руку и, как ее учили, включила компьютер. Обождав еще немного – нажала комбинацию клавиш, тем самым начав стартовую процедуру. И почти сразу же – еще одну, отдельно расположенную: «Срочный старт». Ей хотелось оказаться подальше отсюда, и – скорее, скорее…
   Механизмы сработали исправно. Легкая вибрация показала, что откачивавшие воздух компрессоры включились сразу на самые высокие обороты. Прошло еще тридцать секунд – створки выпускного люка разошлись в стороны и стартовая катапульта легко подтолкнула катер. Оказавшись в пространстве, Орлана отвела от себя сектор тяги, и катер бросился вперед – быстрее, быстрее…

* * *

   Оставлять инженерное хозяйство без присмотра вообще-то не рекомендуется. Но в каждом отдельном случае решает личный приоритет каждого. Кому что дороже. Для Майи на первом месте находился отнюдь не инженерный пост. Обосновавшись за пультом уникома, она методически обзванивала одно помещение за другим, и достаточно быстро нашла Рудика. После этого удержать ее на служебном посту можно было бы, разве что посадив на цепь; да и то вряд ли надолго.
   Приближаясь к цели, она наткнулась на целую процессию, навстречу ей быстро шли капитан, штурман, физик, писатель, за ними поспешали Нарев, Вера и кто-то, как показалось Майе, вовсе ей не знакомый. Каким-то образом в эту команду затесались Флор, Атос, Семен. Похоже, что-то необычное происходило, но Майе сейчас это было неинтересно. Она лишь испугалась было, что ее спросят – почему она здесь, а не на инженерном посту; но ее скорей всего даже не заметили и, уж во всяком случае, не обратили внимания. Прижавшись к стене, она пропустила их; уже протянула было руку, чтобы коснуться Флора, но вовремя удержалась.
   В палату медотсека она ворвалась, не теряя времени на дезинфицирующее облучение, так что Зое пришлось чуть ли не насильно вывести дочь и заставить постоять минуту в круглой кабине под потоком лучей. Только после этого Майю допустили к больному.
   С некоторым испугом смотрела она на ставшее вдруг неожиданно худым и усталым лицо инженера с плотно закрытыми глазами, на его грудь, медленно поднимавшуюся и опадавшую. Руки, лежавшие поверх одеяла, странно бледные, казалось, никогда уже ничего не сделают, не обнимут, не прижмут…
   – Он умирает, мама? – спросила она каким-то чужим голосом.
   Зоя глянула на нее сочувственно.
   – Он просто спит, дочка. Когда проснется – почувствует себя уже почти нормально. Конечно, ему следовало бы недельку полежать. Но в наших условиях…
   Зоя вдруг умолкла – словно оборвала самое себя. И продолжила уже о другом:
   – Он теперь твой начальник, я слышала? Или… не только?
   – Разве здесь плохие условия? – Майя сказала это, даже не думая о смысле слов, просто для того, чтобы в палате не воцарилось молчание. Последнюю реплику матери она то ли не услышала, то ли не захотела отвечать. А Зоя и не стала настаивать; лишь сочувственно поглядела на взволнованную девушку. Ничего не попишешь – взрослая. Ну, дай ей бог, дай бог…
   – Ты можешь побыть с ним, Майя?
   – Я никуда не уйду, – решительно заявила девушка.
   – Вот и хорошо. А то я…
   Доктор Зоя явно была чем-то озабочена; обычно она не выглядела такой – нервно-суетливой. Но Майе до этого не было никакого дела. Ей казалось естественным, что мать волнуется – раз сама она была встревожена до крайности. Молодость всегда эгоцентрична.
   – Ты просто следи за ним. Давать ничего не надо, разве что попросит попить. Не бойся, все будет нормально.
   Зоя вышла торопливо, и слышно было, что по коридору, к лифту, она уже бежала.
   Майя придвинула табуретку вплотную к койке, села и медленно, осторожно прикоснулась к руке лежавшего. Пальцами обняла его пальцы. И ей почудилось – нет, она совершенно точно ощутила пусть и очень слабое, но несомненно ответное пожатие.

* * *

   Зоя замедлила бег только перед входом в командный модуль. Защитная автоматика работала исправно, и ей пришлось позвонить, чтобы изнутри последовала команда на пропуск. В Центральный пост она вошла, сдерживая дыхание, чтобы не рисковать авторитетом официального главы маленького человечества.
   – Ну, что? – спросила она, не обращаясь ни к кому в отдельности. – Решили что-нибудь?
   Ответили ей не сразу. Наконец капитан сказал:
   – Прикидывали разные возможности. Но, может, все не так страшно. Петров должен был нас уничтожить. Но он вот обещает, что делать этого не станет. Предлагает быстро восстановить батареи и уйти по-хорошему. Ну, не наш Петров, конечно, ты понимаешь…
   – Не понимаю, но приходится принять, – сказала Зоя. – А где он? Разве вы не привели его сюда?
   Капитан недоуменно огляделся. Остальные последовали его примеру. Проницателя никто не увидел.
   – Сбежал! – воскликнул Нарев даже с некоторым восхищением в голосе. – Только куда?
   – Если бы вниз – я бы его встретила, – сказала Зоя. – Нет, он здесь где-нибудь. Что там у вас рядом?
   – Компьютеры, – сказал Луговой.
   – Опять ускользнул в электронику? – предположил Нарев. – Один раз уже пришлось его оттуда выкуривать.
   Луговой был уже у двери. Отворил.
   – Здесь он, здесь. Только… Спит, что ли?
   – Всем отойти! – скомандовала Зоя. Склонилась над лежавшим навзничь на полу Проницателем-Петровым. Глаза лежавшего были открыты, и он ровно дышал. Она провела дадонью перед его лицом. Ничего не изменилось. Ущипнула ногтями руку. Проницатель никак не отреагировал.
   – Это не сон. Скорее состояние транса…
   – Ты можешь его разбудить?
   – Собственно, этим я никогда не занималась… Попробую, конечно…
   Пробовать, однако, не пришлось. Петров неожиданно – одним движением – сел. Моргнул. Лицо его, как и прежде, оставалось неподвижным, но слова оказались неожиданно угрожающими.
   – Я только что обменялся с нашими… Ну, откуда я. Еще раз подтвердил, что все сделаем и освободим канал. Но у них другие мысли. Требуют, чтобы я вернулся. И говорят, что уничтожат не только все тут. Тоже и вашу планету.
   – Ну да! – недоверчиво проговорил Луговой.
   – Они могут, – сказал Петров. – Вы не представляете нашей силы.
   – Вот ведь даже и с нами у вас столько возни, – сказал Нарев.
   – Вы слишком малы. Чем больше, массивнее тело, тем легче нам оперировать с ним. Не сомневайтесь. Я не знаю, как вы сможете им помешать. Они с вами даже и разговаривать не станут. Может, с главными в вашей Федерации еще говорили бы. А вы – что? Ничто в наших масштабах. Несколько индивидул…
   Это известие на какое-то время ошеломило всех, кто находился в командном модуле. Корабль – это был все-таки их масштаб; но речь зашла о Земле – пусть очень далекой, но, как оказалось, вовсе не забытой теми, кто хоть однажды бывал на ней раньше. Чем они могли помочь родной планете?
   – Надо, во всяком случае, сообщить им, – сказала Зоя.
   – Конечно. Как только будет связь, – кивнул Устюг.
   – Разве мы сами не можем их вызвать? Ведь Мила же разговаривает!..
   – Вызывают-то они, и, наверное, канал связи поддерживают при помощи какой-то техники. А у нас что? Триди-связь? Дошел бы сигнал – через десяток ретрансляторов, а может, через сотню… Только где их взять?
   – И все-таки пусть Мила попробует. Нельзя же просто так сидеть и ждать! За это время на них, может быть, уже нападут…
   – Погодите, – остановила их Зоя. – Спросим у него. Он лучше нас в этом разбирается. Скажите: можете помочь нам связаться с Землей?
   – Объясните, что это значит…
   Объяснение заняло несколько минут. Проницатель в конце концов сказал:
   – Если кто-то из вас будет посылать туда свой сигнал…
   – Будет! Будет!
   – …тогда я смогу дать достаточно энергии. И по нашему каналу известие дойдет – если только там есть кто-то, настроенный на…
   – Есть, конечно! Когда вы сможете?..
   – Мне все равно. Сейчас.
   – Вот и прекрасно. Откуда лучше всего?
   – Да отсюда же, – сказал Луговой. – Тут вводы наших антенн, тут все.
   – Идите за Милой кто-нибудь! Да быстрее, быстрее, ну что вы копаетесь!
   – Слушаюсь, Судья, – очень серьезно сказал капитан Устюг. – Но, может, все-таки отложим – совсем ненамного? Вряд ли какой-нибудь час сыграет здесь роль.
   – Что изменится за час?
   – Нас ведь просили разыскать устройства Бромли на обшивке и хотя бы проверить – на месте ли они и в порядке ли: нам ведь с ними еще работать. Мы с Сашей попробуем снять их; если окажется, что надо долго возиться – хотя бы заглянем в них прямо там. Возможно, понадобится консультация с автором – а мы не сможем вызывать их через каждые полчаса, да и они нас – тоже.
   – Справишься ли ты за час? – усомнилась Зоя.
   – Возьмем катер. Доберемся быстро, тем более где искать первый – известно: где-то на пути к турмодулю, помнишь ведь – Рудик бормотал…
   – Ну, не знаю… Ты говоришь – час?
   – Думаю, управимся и быстрее.
   – Ладно. Но через час – успеете или нет – мы начнем вызывать Землю. А быстрее все равно я вряд ли смогу подготовить Милу: придется ее простимулировать перед этим, она сильно ослабла.
   – Решено. А вы, ребята, тем временем… – он обратился к молодым гардемаринам, – собирайте всю вашу команду. Все Королевство. Аврал. По местам стоять, батареи восстанавливать…
   Он так и знал, что корабль, пока он существует, пока обломки его не разлетелись в пространстве, остается кораблем – пусть даже вдвое, втрое больше лет пройдет. Придет день – и он снова начнет очередной разгон…
   – Побежали, штурман. Одеваться, и – в катер. Самым полным.

* * *

   Оделись и добрались до катерного эллинга в рекордно быстрый срок. Там все было в порядке, как показывала контрольная камера. Только попасть внутрь оказалось невозможно: автоматика подтвердила, что выпускной люк эллинга открыт, катер – в пространстве.
   Это было неожиданно. Непонятно. И тревожно.
   Непонятно – потому, что катерный эллинг был не тем местом, куда может войти каждый желающий. Только член экипажа.
   Не они двое, естественно. И не Рудик; тот все еще не мог даже встать с койки.
   Четвертым членом экипажа была Вера. Но с ней они только что расстались в Центральном посту, где писатель держал ее за руку так крепко, что и захоти она – вряд ли смогла бы высвободиться. Значит, и не она. Передать же кому угодно другому свое право доступа она не могла: это не ключ был или какая-то карточка, а папиллярные линии пальцев и радужная оболочка глаз, надежно хранившиеся в памяти контрольного компьютера.
   Но, может, она довела кого-то до входа, открыла эллинг, впустила другого человека, а сама вернулась назад?
   Следовало проверить. Немедленно.
   – Постой, – сказал Луговой. – А Карский?
   – Да, конечно, – сказал капитан. – Карский.
   У него – земная универсальная карточка. Управлять катером он умел, это оба помнили с давних времен. И к тому же…
   «Вера, – подумал капитан. – Только что она была с писателем. И не просто так. Что-то между ними есть». Но там, в Центральном посту, он совсем забыл, что Вера ведь – жена Карского. Разрыв? А значит – жизнь кажется конченой, бессмысленной, и возникает сильное, очень сильное желание – учинить что-то такое!.. Если не с кем-то другим, то с самим собой. Это капитан отлично знал по собственному опыту. Его тогда спасло чувство ответственности за корабль, за экипаж и пассажиров. Карского ничто такое не сдерживало. От него сейчас ничего не зависело, и он ни за что не отвечал.
   – Пошли!

* * *

   – Уже? – обрадованно воскликнула Зоя.
   Она вовсю хлопотала вокруг полусонной Милы, полулежавшей в штурманском кресле.
   – Еще, – кратко ответил Устюг. Зоя отлично разбиралась в его интонациях. И поняла: что-то неладно.
   – Что случилось?
   Капитан ответил не сразу. Он оглядел штурманскую, потом выглянул в ходовую рубку.
   – Где Вера?
   – Ушли, по-моему. С писателем. Да что, собственно…
   Ответить было некому: оба судоводителя уже исчезли за дверью.
   – Куда сначала?
   – К администратору. Ближе, и по дороге.
   В лифте капитан включил срочный спуск.

* * *

   – Администратор, извините за вторжение…
   Карский был в фартуке и с ножом в руке. Мелко крошил что-то на доске. Словно бы ничего не произошло. Только глаза были как бы неживыми. Погасшими. Однако вошедших он встретил любезно. Сказывалась школа политика.
   – Милости прошу. Садитесь. Может, не откажетесь пообедать со мной? Я тут решил немного поэкспериментировать – в очередной раз…
   – Благодарим за приглашение. К сожалению, дела…
   Карский понимающе кивнул и слегка развел руками – как бы давая понять, что в этом ничем помочь не может. Может быть, в чем-то другом?
   – Могу я вам чем-то помочь?
   – Скажите, администратор: в последнее время – дни, часы – вы заходили в катерный эллинг? Или провожали туда кого-нибудь? Открывали эллинг?
   Карский удивленно посмотрел на капитана.
   – С этим устройством, – сказал он неторопливо, – у меня связаны не самые приятные воспоминания, как вы, вероятно, помните. И с той поры я ни разу и близко не подходил… Да и что мне там делать? – Тут в глазах его мелькнула мгновенная искорка. – Ах, вы полагаете, что случившееся могло подтолкнуть меня… Хотя, возможно, вы не знаете…
   – Догадываемся, – кратко ответил Устюг.
   – Ну да. Нет, поверьте мне, мысль о подобном решении вопроса мне в голову не приходила. Вот если бы это было политическое крушение, позорное, оскорбительное – тогда, может быть. Но это – простое житейское дело. Так что поверьте…
   – Мы верим. Скажите: а ваша карточка – у вас? В сохранности?
   – Видимо, произошло что-то неприятное. С катером?
   – Кто-то угнал его. Ничто не взломано, кто-то вошел в эллинг по праву.
   – Понимаю. Интересно. Карточка? Да тут она – на письменном столе. Сейчас.
   Поискав с минуту, он поднял брови:
   – Странно – не могу найти…
   – Ясно. Кто заходил к вам в последнее время?
   – Кто же? Минутку… Нарев. Вера, конечно, – перед тем, как… Ну и Орлана, дочь – у нас с ней был деловой разговор.
   – Нарев… Его мы только что видели – значит, не он. Хотя, конечно, если бы ему понадобилась ваша карточка – вряд ли он удержался бы от соблазна. Вера? У нее и так повсеместный допуск.
   – Вы думаете, Орлана? Ну, не знаю… Хотя, конечно, в ее возрасте люди бывают способны на самые неожиданные поступки. Тем более, что… м-да.
   – Вы хотели что-то добавить?
   – Видите ли, сегодня с утра она была не в лучшем настроении, далеко не в лучшем – по причинам и личным и, я бы сказал, политическим. В столь нервозном состоянии – возможно, она и взяла мою карточку. Но, насколько я помню, вы ведь учили ее обращению с катером? Помню, в те времена она даже со мной консультировалась. Но ведь это можно легко установить: с катером же есть связь.
   – Пытались. Пока – без ответа. Но попробуем еще, конечно. Нам просто катер срочно понадобился – а его нет.
   – Может, вы хотя бы намекнете – что же происходит сейчас на корабле?
   Объяснять ему – это, конечно, потеря времени. Но, может статься, не напрасная?
   – В двух словах, администратор…
   Карский слушал, казалось, внимательно. Однако как-то отрешенно. Словно бы все это его и не касалось вовсе, а происходило где-то далеко-далеко, с кем-то, кого он никогда не знал и не узнает. А когда капитан умолк – проговорил лишь:
   – Да, сложная ситуация, весьма. Но я надеюсь, что вы с нею успешно справитесь. Ведь вы сами будете вести переговоры?
   – У нас – другая задача, – ответил капитан только из вежливости.
   – Извините. Чем же вы займетесь – более важным?
   – Пойдем прогуляться по обшивке, – ответил капитан уже в дверях.
   – Во всяком случае, от души желаю вам успеха.
   И снова повернулся к столику, на котором стряпал.
   Капитан и штурман только переглянулись. Луговой пожал плечами. Они раскланялись и вышли.
   Администратор снова принялся крошить лук – свежий, с грядки, у него в саду было несколько таких, и там росла всякая зелень – результат его трудов. Но движения почему-то замедлились, сделались менее точными, он даже чуть не резанул себе по пальцу. Прошло еще несколько минут – и он сдался, отложил нож, вытер слезившиеся от лука глаза. Мысли о предстоящем обеде отступили куда-то вдаль, освобождая место другим – непрошеным, но неожиданно завладевшим сознанием.
   Он, помимо воли, привычно анализировал услышанное. Насколько это реально? В новейшей истории Федерации прецедентов не было. Но это вовсе не означало, что такого рода события невероятны. И пусть достоверность составляет лишь сотые доли процента – это совсем не значит, что такой угрозой можно пренебречь. А угроза Земле – не просто вопрос судьбы одной планеты. Не будет ее – и неизбежно начнется распад Федерации – сначала обозначится локальными, как бы незначительными событиями, но реакция будет цепной. Центробежные силы два десятка лет тому назад ощущались достаточно сильно – и надо полагать, за это время они не ослабли: для этого не было предпосылок. Значит, речь идет о судьбе Федерации. И, конечно, капитан прав – Землю необходимо предупредить незамедлительно.
   Предположим, они установят связь. Уже, наверное, установили. С кем они будут разговаривать? Их корреспонденты на Земле, судя по рассказу капитана, – двое ученых. Все ведется в частном порядке, государство даже не в курсе этих поисков. И для того, чтобы с такой вот малоубедительной на первый взгляд информацией пробиться на самый верх, к первым лицам сегодняшней администрации, потребуется время. Много времени. Карский прекрасно помнил существующие во власти порядки. И отлично представлял себе, как это будет происходить. Сначала просьба о связи с властью будет просто-напросто отвергнута. Мало ли людей обращаются наверх с фантастическими пожеланиями, проектами, предупреждениями, предсказаниями? Для того, чтобы дойти до верхов, информация должна миновать мощные фильтры референтно-секретарских служб, на каждом уровне власти – своих. И – никто, наверняка никто в этих службах не вспомнит о странном инциденте – о давней, чуть ли не сотню лет тому назад, встрече на планете Комора с кем-то непонятным; встрече, в архивах сохранившейся как «Дискуссия с привидениями». Нет, не вспомнит ни один референт или помощник. Да и потом, даже продравшись через них, обращение к власти будет заново рассматриваться на каждой ступени государственной пирамиды. Так оно было и так наверняка обстоит и сейчас. Да и в самом деле: что такое для государственного чиновника – ученый? Что – капитан какого-то там корабля? Их вызывают и выслушивают, когда в них возникает нужда. В них – а не у них. Время будет ползти. А те, другие, ждать не станут. У них – свои интересы, свои планы и свои графики действий. И не успеют разобраться с делом на каком-нибудь третьем снизу уровне, как…
   Безнадежно.
   Вот если разговора с властью потребует другая власть – то, что по представлениям чиновников является властью…
   Если встречи – хотя бы лишь акустической – с нынешним администратором Федерации потребует равный ему по положению (только в иное время) администратор – тогда процедура упрощается до формулы «дважды два».
   «Администратор Карский требует срочной беседы с администратором Имярек». Вот нужная формула! И еще – магическая добавка: «Приоритет – ноль!» Существующее лишь для узкого круга обозначение жизненной важности вопроса. Жизнь или гибель. В обход всех и всяческих планов и очередей.
   Администратор Карский! Давно уже он даже в мыслях не именовал себя так. Это было уже древней историей. Так думалось. Ан нет. Жив курилка!
   Карский думал – и как бы оживал. Молодел. Выпрямлялся. И глаза начинали блестеть, как встарь.
   Да, разговаривать с планетой от имени корабля следует именно ему. И только ему. Иначе – никакого успеха.
   Администратор торопливо развязывал ленты фартука.

* * *

   Первый черный ящик нашли быстро – помогла наводка Рудика. И сразу поняли, что снять и забрать его в корабль не удастся: ящик не на болтах был, а основательно приварен к обшивке корабля. Потому, наверное, и удержался на месте во время всех пертурбаций. А вот открыть кожух смогли быстро. Капитан светил в два мощных фонаря, штурман срисовывал схему; к счастью, собрана она была в основном из стандартных элементов – только сама схема была непривычной. Закончили, закрыли. С полминуты постояли, всматриваясь в пространство в надежде увидеть где-нибудь поблизости катер; не увидели. Но нельзя было сейчас раздваиваться, надо было решать задачу номер один.
   Второй ящик пришлось поискать. Капитан все тревожнее поглядывал на часы. Время летело со скоростью света. Искали более получаса: ящик оказался не там, где должен был находиться, по мнению Земли, не на трюмном модуле, а на энергодвигательном. И, как и первый, приварен намертво. Тут схема была посложнее. И пока ее сняли, ушло времени еще больше, чем предполагали даже со всякими перестраховками.
   Закончив, снова поискали катер взглядами; капитан попробовал даже вызвать его по связи из скафандра, но никакого ответа не получил. Впрочем, он и не очень-то надеялся на успех.
   Вернулись без приключений. Быстро вылезли из скафандров и торопливо вошли в Центральный пост, где и должен был происходить внеочередной сеанс связи с Землей.

* * *

   Катер же между тем улетал все дальше от корабля.
   Орлана же, кажется, вовсе и не замечала этого. Вернее – не сознавала. Это было неважно. Главное – сейчас она была одна, совершенно одна. Как и хотела. Одна. И никто не мог глянуть на нее с сочувствием или со скрытой усмешкой, никто – увидеть ее такой, какой она была сейчас: растерянной, обиженной, со следами слез на щеках, а если бы ей сейчас пришлось с кем-то разговаривать, то и голос выдал бы ее состояние: дрожащий, срывающийся…
   Она сама не ожидала, что будет так вот переживать. Дело, конечно, не в любви: ничего подобного она не ощущала. Но – в самолюбии. Самолюбие королей легкоранимо. Ранено самолюбие – ранен король. Но никто не должен видеть его таким. Монарх должен зализывать свои раны в одиночестве.
   Этим она сейчас и занималась.
   А корабль – что же, он никуда не денется. Когда душа успокоится – она вернется, конечно. Никаких глупостей делать не станет. Ее, конечно, будут расспрашивать: где была, куда летала, зачем? Она не ответит, лишь загадочно улыбнется. Тайна будет окружать ее. У королей всегда должны быть свои тайны, над которыми потом долгие годы станут ломать головы историки.
   Катер улетал все дальше. Правда, шел уже в инерционном режиме, моторы Орлана выключила: шум и легкая вибрация мешали ей сосредоточиться. Сейчас было тихо. Тишина лечит.

* * *

   Сеанс связи уже шел. Спящая Мила выговаривала слова, возникавшие в ее мозгу по приходившим с далекой Земли сигналам:
   – Но мы не можем… Комиссар только что звонил туда… Сказали – не раньше, чем через две недели!
   Зоя воскликнула возмущенно:
   – Но это же все равно, что никогда! Вы сказали им, что Земле грозит опасность, самому существованию Земли!
   Неизбежная пауза. И ответ:
   – Нам сказали – ни одна специальная служба не видит никаких предпосылок… Спросили – от кого следует информация.
   – От Судьи человечества «Кита»!
   – Это мы уже пытались объяснить. Нам сказали, что ни такого мира, ни такой должности нигде не зарегистрировано, а значит, их нет. Убедительно просили прекратить розыгрыш.
   Зоя, не выдержав, закрыла лицо руками. Но тут же отвела ладони. Вопросительно глянула на Нарева. Тот лишь развел руками.
   – Наверное, надо прекратить сеанс – пока не придумаем чего-нибудь убедительного. Если бы хоть капитан подоспел. Что они там копаются – не понимаю…
   Зоя услыхала торопливые шаги первой.
   – Вот и они!
   Капитан посмотрел на нее – и понял, что успеха нет.
   – Не смогли соединиться?
   – С этим все в порядке. Но они не хотят принимать всерьез. Может, хоть ты убедишь их?
   – Там на приеме есть кто-нибудь из администрации?
   – Да нет же, Функу сказали, что власть не занимается спиритизмом. Мы для них – никто, понимаешь – никто…
   – Сейчас попробую доказать им, – сказал Устюг решительно.
   Но убеждать чиновников ему не пришлось. Потому что в противоположную дверь неожиданно для всех вошел Карский.
   Таким его на корабле не видели уже очень давно.
   Впервые за долгие годы он надел официальный костюм – тот, в котором должен был показываться людям как Администратор Федерации. Костюм сделался узковат, однако выглядел все еще внушительно.
   Но еще больше перемен произошло в лице администратора. Оно было серьезным, а главное – выражение его стало властным, чуть надменным даже. Глаза полузакрыты. Голова откинута.
   – Он пришел все-таки, – прошептал штурман капитану. Устюг даже не кивнул: очевидный факт не нуждался в подтверждении.
   – Извините, капитан, – сказал Карский – и голос его оказался неожиданно чистым, звучным, с выразительной интонацией. – Думаю, что говорить с руководством Федерации лучше мне, а не вам: меня и выслушают иначе, и воспримут по-другому. Не сочтите за обиду, но согласитесь: это мое дело.
   – Конечно, администратор, – согласился капитан.
   Карский заговорил – четко, словно диктуя:
   – Передайте: говорит Администратор Федерации Карский. Мне нужна немедленная связь с действующим Администратором. Передайте в случае сомнений: приоритет – ноль! Отвечайте!
   На этот раз пауза затянулась. Наконец Мила выговорила:
   – Администратор Карский? Если это вы, назовите ваш личный код по высшему уровню.
   – Мой код: шесть – один – дробь – два нуля – альфа – зет.
   Снова пауза. Долгая, долгая, долгая…
   – Шестьдесят первый Администратор Карский! Хотя ваш способ связи несколько необычен, Восемьдесят третий Администратор Горман готов вас выслушать. Прямая связь от нас с его кабинетом включена. Говорите. Говорите…
   – Пошли, – негромко сказал Карачаров Флору. – Где начинается политика, там нам делать больше нечего. Лучше займемся-ка этими схемами. Я буду очень удивлен, если они полностью совпадут с теми, что передал нам Бромли. Если они соответствуют – придется признать, что я разучился понимать хоть что-либо.
   Их ухода никто не заметил. Все внимательно вслушивались в то, что диктовал Карский и слово в слово повторяла спящая Мила:
   – Изучите архивные материалы по эпизоду в мире Комора в семьдесят восьмом году прошлого века. Речь идет о тех же самых оппонентах. Каким-то образом Земля явилась препятствием в их галактическом строительстве. Ими принято решение уничтожить ее. Средствами они обладают. Речь не идет о вооруженном нападении. Вам необходимо немедленно связаться с ними… Выяснить, что нужно изменить в нашей деятельности…
   Пауза.
   – Но как сможем мы связаться с ними?
   Снова пауза – пока тут, в Центральном посту, оживленно перешептываются.
   – Связаться с ними проще всего через нас. Поскольку здесь присутствует представитель наших оппонентов, поддерживающий с ними постоянную связь.
   – Ждите. Вам будет продиктовано наше послание…
   – И вот еще что, Администратор Горман. В принципе мы нашли способ вернуться на Землю без всякой опасности для планеты и для самих себя. Но нам нужна ваша помощь. Вернуть корабль не удастся. Следовательно, корабль Федерации должен добраться до нас, чтобы эвакуировать людей. С этим нельзя медлить, потому что первой жертвой готовящейся акции станем несомненно мы.
   Долгое молчание в ответ. Показалось даже, что связь прервалась: Мила спала спокойно, не произнося более ни звука. И лишь когда все уже потеряли надежду услышать что-либо, губы ее вновь зашевелились.
   – Администратор Карский, мы накоротке обсудили ваше последнее заявление. И пришли к выводу: вы должны оставаться там до тех пор, пока инцидент не будет полностью улажен. Лишь после этого можно будет рассмотреть вопрос о вашей эвакуации.
   – Но ведь нас могут уничтожить раньше, поймите!
   – Поверьте, роль каждого из вас в предотвращении угрозы Земле будет оценена подобающим образом. Земля не забудет вашей героической самоотверженности! А сейчас текст нашего заявления готов, пожалуйста, постарайтесь принять и передать его далее с наибольшей точностью.
   – Да, разумеется, – проговорил Карский, с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать, не выругаться самым недостойным образом.
   – Включай запись, штурман, – распорядился капитан Устюг.
   – Итак, нас приносят в жертву, – выразил общее мнение Нарев. – Скажите, администратор: а вы на его месте?..
   Карский криво усмехнулся:
   – Наверное, решил бы точно так же. Власть ведь не исходит из интересов отдельного человека, к сожалению. И никогда и нигде не исходила. А у нас нет никаких контраргументов. Сами по себе мы уйти отсюда не можем…
   – Почему же? Очень можете.
   Все обернулись: это неожиданно заговорил Проницатель Петров. До сих пор его старались как бы не замечать: Петров давно был мертв, и в его присутствии здесь ощущалось что-то противоестественное. Все понимали, конечно, что это не совсем он – или совсем не он; тем не менее видеть его было тяжело и страшновато, а уж разговаривать с ним – тем более.
   – Вы можете помочь нам? – сделав усилие, спросил Карский.
   – Для этого мне нужно лишь проникнуть в тот ваш компьютер, который ведает синтезаторами. Кое-что в нем изменить, чтобы можно было синтезировать элементы вашего главного накопителя энергии. Тогда вы сможете передвигаться сами. И это – единственное, что может убедить нас оставить вашу планету в покое – и вас, конечно, тоже.
   – Тогда, пожалуйста, сделайте это поскорее!..
   Все слушали этот разговор очень внимательно – и столь же бесшумный уход Нарева, как и перед тем – физика с Флором, тоже остался незамеченным.

* * *

   Карачаров ожесточенно чесал в затылке.
   – Нет, есть еще порох в пороховницах. Схема похожа – но это не она. Понимаешь, приятель? Не она. Так что дело не только в программе. Она-то как раз полностью соответствует… Конечно, рассчитать антипрограмму я смогу, а что толку? Тот, кто составлял эту вот, – он звучно хлопнул ладонью по пластинке с нарисованной схемой, – имел полную возможность выбрать в качестве второго тела – того, которое при второй инверсии неизбежно разлетится в пыть, – любое естественное или естественное небесное тело. А что в состоянии сделать мы? У нас единственное второе тело – наша планета. Однако она так близко, что ее взрыв неизбежно уничтожит и нас. Чтобы осуществить замысел, нужно сперва уйти от нее на достаточно большое расстояние. Для этого нужно обладать ходом – а у нас его нет и не похоже, что будет. Понимаешь, коллега? Похоже, это все лишь пустые разговоры. Вот так-то.
   – Теперь Земля наверняка пришлет корабли… – заикнулся Флор.
   – Легко сказать, – фыркнул физик. – Ты хоть понимаешь, где мы находимся?
   – Н-ну, в пространстве, примерно на полдороге из одной галактики в другую…
   – Совершенно точно. Только – между какими галактиками?
   – Нашей, а вторая – М-31, та, что в Андромеде…
   – Мальчик, – хмуро сказал Карачаров. – Если бы так, мальчик…
   – Все так говорят. Разве нет?
   – Говорят, да. Но ведь никто ни разу не попытался серьезно разобраться с ними, убедиться в том, что это действительно те самые галактики…
   – Какие же еще?
   – Хотел бы я знать. Неизвестные. Из миров Федерации мы их никогда не наблюдали.
   – Откуда вы знаете?
   – Потому что мне единственному пришло в голову поинтересоваться этим. Не хочу врать: я не ждал никаких сюрпризов. Просто – нужно же было чем-то заняться, верно? Вот я и стал интересоваться ими. Как ты сам понимаешь, обсерватории на корабле нет – такой, из которой можно было бы вести серьезные наблюдения: оптические, в радиочастотах и прочие. Единственное, что можно было, это установить их гравитационные характеристики. На это корабельной аппаратуры хватало. Я установил. И не один раз – потому что сперва мне показалось, что или я спятил, или приборы, или все мы вместе. Нет, все оказалось в порядке – кроме самих характеристик. Каждая из этих галактик – понимаешь, каждая! – в полтора раза массивнее тех, за которые мы их принимали. Это уж вне пределов ошибки, не так ли? А ведь эти характеристики не меняются, как, скажем, светимость или температура. Вот так я понял: это не они, и мы – вовсе не там, где предполагали.
   – А где же?
   – Да черт его знает, где! Предположения, конечно, есть…
   – Какие?
   Карачаров помолчал, как бы не решаясь.
   – Это – другое пространство, парень. Мне долго в это не верилось. Но доказательства есть. Например: я ведь не с потолка брал цифры, когда рассчитывал, как будет расти наша планета. Количество вещества в межгалактическом пространстве в наших справочниках есть, оно давно установлено – и достаточно точно. И все, что касается сил гравитации – тоже. Этим я и оперировал. А на деле, как знаешь, получилось совсем не то. Почему? Да потому, что здесь эти параметры совершенно другие. Меньше здесь в пространстве пыли, всего – меньше.
   – Как же мы сюда попали?
   – Это надо спросить у корабля: он один знает. У него же все в памяти. Но только у него. А земные корабли, даже самые лучшие, не знают, как сюда попасть – и не узнают. Может, это произошло, когда мы пролетали сквозь звезду – есть у меня такая гипотеза. Но какое это имеет значение? Попытаюсь разобраться на досуге…
   – Но если путь отмечен в памяти корабля – разве нельзя передать все эти записи на Землю?
   – Если бы. Но ведь это во сне не передашь! А другой связи у нас нет. Да и это ведь, если разобраться, не наша связь, а – тех, других. Их канал. Мы им просто пользуемся – нам повезло, иначе ни Земля до нас, ни мы до нее никогда бы не докричались. Ну, поговорить можем. Что-то объяснить – на словах. А корабельная память – это ведь не слова. Всего лишь электромагнитная запись. Уяснил?
   – Да что ж тут сложного, – сказал Флор уныло. – Значит, мы с ними так никогда и не свяжемся?
   – Теоретически – можем. Но не здесь. Или там, в нашем пространстве, или, на худой конец, в сопространстве – Бромли говорит, что теперь такая возможность есть: встречаться в сопространстве. Но тут мы снова возвращаемся к тому же: нужен ход, а хода у нас, как ты знаешь, нет…
   Да, не было причин для хорошего настроения. Так что несколько минут оба молчали. Потом Карачаров вздохнул:
   – Ладно. Тем не менее нужно на Землю сообщить, что они нас ввели в заблуждение. Это не кухня Бромли. Что-то другое. Попробуем передать разницу – хотя бы на словах. Ничего, разберутся.
   Он неожиданно усмехнулся:
   – Для Бромли это – полный провал. Оказывается, он во всех этих делах вовсе ни при чем. Мне его даже жалко. Он ведь вообще-то мужик способный – только, как я помню, очень уж амбициозный. Конечно, без этого нельзя, но тут дозировка важна: поменьше – стимулятор, побольше – яд. Учти – на свое будущее.
   Флор только кивнул.
   – И тем не менее, – сказал Карачаров, – теперь придется сообщить эти печальные выводы на Землю. Чтобы они не делали лишних усилий. Все равно, что бы они ни делали – мы не увидим тут ни одного корабля, кроме своего собственного. Для них мы находимся – нигде. Просто не существуем. Мы – их иллюзия.
   – И наша – тоже? – поинтересовался Флор. – По-моему, для иллюзии я слишком реален. И вы тоже. И все остальные.
   Физик не стал открывать дискуссию: что толку?
   – Ладно, – сказал он, – пошли. Надеюсь, они еще не успели закончить сеанс.

* * *

   Но еще хуже было настроение в туристическом модуле.
   Исчезла Королева. Только что с поисков вернулась последняя пара, Павел и Али. Орланы нигде не нашли. Однако по кораблю уже прошел слух, что она улетела на катере. Хотя лететь здесь было некуда. Но Королева любила принимать неожиданные решения.
   Собрались в одной каюте – в ее каюте. Сидели молча, только Валентин мычал что-то под нос – громко напевать он никогда не решался по причине отсутствия музыкального слуха. Петь же, как бывает с такими людьми, любил. Многие любят заниматься тем, что им противопоказано.
   – Ее хоть вызывают? – поинтересовалась Зоря.
   – Непрерывно. По автомату.
   – Ну и дураки.
   – Почему это?
   – Потому, что она может обидеться, что только и заслужила, чтобы с нею разговаривал автомат. А нужно, чтобы человек говорил с нею и уговаривал ее вернуться. И не как-нибудь уговаривал, а от всего сердца. Душевно. Знаете, кто должен с нею общаться? Гренада, вот кто. Она ведь и убедить может, даже когда сама не хочешь…
   – Что же: можно и так попробовать, – согласился Валентин без особого воодушевления. – Хотя ее уговорить – это, я вам скажу…
   Сказать он, однако, не успел. Потому что дверь распахнулась, и вошел человек, которого они меньше всего ожидали здесь увидеть. Вошел Нарев.
   – Сам пришел! – обрадованно проговорил Валентин. – Что, совесть заела? Или, может, деньги принес?
   Хотя тон его был грубым и вызывающим, Нарев не обратил на это никакого внимания.
   – Денег не принес, – отпарировал он. – Хотя вам имело бы смысл с ними хоть немного попрактиковаться. А то ведь пропадете!
   – Не пропадем. Потому что никаких денег не будет. Без них жили – и проживем.
   Нарев ухмыльнулся.
   – Здесь – да. Проживете. А там?
   Молодые насторожились.
   – Где это – там?
   – Да на Земле – где же еще.
   – Ну-ка, объясни подробнее! – потребовал Валентин, сжав кулаки.
   – Объясню. По дороге. А сейчас поднимайтесь, и – пошли. Только сперва распределимся по группам.
   – По каким еще группам? – подозрительно спросила Валентина. А Гренада только улыбнулась: похоже, она успела уже угадать – или прочитать то, что было в мыслях Нарева.
   – На каждый выход синтезатора – одна группа, три человека. Четыре выхода – четыре группы. Вас тут семеро, остальные присоединятся.
   – На синтезаторы? Деньги делать?
   – Делать пластины. Для тяговых батарей. Поняли?
   – Зачем?
   – Похоже, мы погостили здесь уже достаточно. Пора возвращаться на родные земли. Я, например, просто соскучился по Ливии. Конечно, вы нигде еще не бывали. Самое время – начать.
   – Вы это… серьезно?
   – Совершенно. Восстанавливаем батареи – и ходу.
   – Интересно, – сказала недоверчивая Валентина, – почему это всем вам только теперь пришло в голову? А раньше не могли, что ли?
   – Не могли, – подтвердил Нарев. – На это наши синтезаторы не рассчитаны.
   – Что изменилось?
   – Явился мастер из дружественной цивилизации. И растолковал, как их перенастроить. Все очень просто. Итак – выбирайте себе старших в группах, распределяйтесь – и за дело. Вы говорили – деньги? Как говорили там, далеко, время – деньги. Денег нет, да и времени осталось в обрез. Так что – не будем терять то, что еще сохранилось.
   Нет, разумеется, будь здесь сейчас Орлана, молодые вели бы себя совершенно иначе. Потребовали бы подробных объяснений и, даже получив их, – устроили бы заседание королевского совета, на котором ее слово стало бы, конечно же, решающим. Но ее не было – и ощущение отсутствия власти оказалось настолько неожиданным, что никто не решился взять на себя ответственность решения. Потому что дело действительно было весьма серьезным.
   Так что все подчинились беспрекословно. Впрочем, может, и потому еще, что речь шла о противодействии далекой земной власти – а она, без сомнения, была еще в большей степени властью взрослых, чем та, здешняя, которой они сопротивлялись. По сути, пойти за Наревым означало – продолжить свою политику независимости. Вот почему, возможно, никакого сопротивления среди молодых не возникло.
   – Валя, веди всех к главному выходу синтезатора, – распорядился Нарев. – Пока остаешься за меня.
   – А ты? – Валентин, казалось, забыл, что совсем недавно они с отцом были если не врагами, то уж противниками точно.
   – Пойду поднимать инженера. Все-таки батареи – его хозяйство, и без специалиста мы мало ли чего наковыряем. Это тебе не политика, тут все надо делать очень точно.

* * *

   Это напоминало какой-то из древних ритуалов: Проницатель в облике Петрова неподвижно стоял перед «Сигмой», словно жрец перед жертвенником, по обе стороны его – капитан и штурман, как младшие жрецы, готовые ассистировать; остальные – позади, полукругом, на приличном расстоянии.
   – Я надеюсь, вы еще вернетесь к нам, – проговорил сзади администратор. – Без вас ведь мы не сможем установить связь с вашим миром.
   – С ними я смогу связаться и оттуда, – кивнул Проницатель в сторону машины. – Это будет даже легче. Послание Земли я передам.
   – Вы его помните?
   – Оно у меня в памяти. А главное – сообщу, что вы начали действия по уходу из зоны канала, и уход этот произойдет в самом скором времени.
   Люди переглянулись: в это не очень-то верилось – но ничего другого все равно нельзя было придумать.
   – Но на всякий случай, – продолжал Проницатель, – сохраните эту оболочку. Я обычно держал ее в той части большого тела, которую изолировал от вас. Там есть нужные условия для сохранности.
   – В туристическом салоне? – уточнил капитан. – Вот зачем он вам понадобился! А мы-то…
   – Это было удобнее, чем каждый раз переноситься на планету и обратно.
   – Но мы же не можем попасть туда изнутри!
   – Теперь сможете. Я снял мою блокировку – так вы это называете?
   – Но скажите…
   Администратор не закончил вопроса. Потому что тело Петрова вдруг обмякло, и если бы капитан со штурманом вовремя не подхватили его под мышки, грохнулось бы на пол. Они же опустили его медленно, хотя жизнь уже в который раз ушла из смертной оболочки.
   Одновременно «Сигма» вошла в рабочий режим, судя по пляске огоньков на пульте и множеству звуков – режим очень интенсивный.
   – Жаль, что у нас нет такого холодильника, – сказал капитан. – А то нести далеко. Но придется. Ну-ка, гардемарины, помогайте. Раз, два – взяли! Нет, штурман, твое место здесь, это твое хозяйство.
   Штурман остался; остальные же невольно последовали за капитаном и ребятами, так что возникло что-то вроде похоронной процессии, согласно традициям Земли.

* * *

   Инженер Рудик лежал на койке медотсека, а его ученица сидела на краешке, наклонившись к лежащему. Они были заняты: они целовались. И даже не услышали шагов вошедшего Нарева.
   Его это, однако, ничуть не смутило.
   – Совет да любовь! – провозгласил он громко.
   Влюбленные, впрочем, на его появление никак не отреагировали.
   – Инженер, – сказал Нарев. – Мне жаль нарушать вашу идиллию. Но мы начинаем монтировать батареи. И мне подумалось, что вы захотите присутствовать. Работников у нас хватает, но специалисты мы аховые, как вы понимаете. Так ждать вас или начинать самим?
   – Какие… батареи?
   – Главные. Ходовые. Те, что сгорели давным-давно.
   – Бред, – сказал Рудик. Майя же даже не обернулась, только выпрямилась, чтобы больному было легче разговаривать. – Бред сумасшедшего. Монтировать? Из чего? Это просто невозможно.
   – Оказывается, возможно. А впрочем – почему бы вам не убедиться самому?
   – Май, – сказал Рудик, осторожно отстраняя ее. – Есть тут у меня что надеть?
   – Нет, – сказала Майя. – И тебе нельзя вставать. Мама запретила.
   – Май, – сказал Рудик. – Ты пойми: на корабле всего два специалиста – ты и я. Без нас ничего не выйдет – даже если этот бред реален. Если я не смогу пойти туда – придется это сделать тебе. Ты уверена, что справишься?
   Майя вскочила. Сердито топнула ногой. Хотела, похоже, что-то сказать, но сдержалась. Лишь в дверях полуобернулась:
   – Сейчас принесу. Не вставай, пока не вернусь. Здесь прохладно. Еще простудишься!
   Нарев поглядел ей вслед.
   – Маленькие размолвки лишь укрепляют семейную жизнь, – сказал он, словно утешая. – Поверьте, у меня в таких делах большой опыт. А пока она будет советоваться с матерью, я постараюсь объяснить вам, что тут у нас происходило и происходит, пока вы позволили себе болеть…

   – Как вам нравится линия нашего правительства? – спросил Бромли у Комиссара. – Это следует понимать так, что они не дадут кораблей даже для того, чтобы эвакуировать людей! По-моему, это свинство!
   За Комиссара ответил Функ:
   – Собственно, какое это имеет значение в свете того, что только что сообщил нам коллега Карачаров? Ни у каких кораблей практически нет никаких шансов пробиться к ним: у нас нет ни практического опыта, ни даже теоретических предпосылок. Вот если бы им удалось выйти в сопространство, тогда можно было бы организовать там встречу; но я не представляю себе, как они смогут это сделать.
   – Ну, – сказал Бромли уверенно, – не думаю, что можно верить утверждениям доктора Карачарова. По-моему, он не мыслит здраво, и меня это совершенно не удивляет: столько лет в полной изоляции от научного сообщества… Он даже не смог разобраться в схемах! Утверждает, что там стоят не мои устройства! Простите, а чьи же еще там могут быть аппараты? Господа Бога? Не верю.
   – Тем не менее что-то в этом есть, – молвил Комиссар. – Как сказано – в этом безумии есть своя система. И, добавлю, – своя логика.
   – Очень интересно, – сказал Бромли саркастически. – Какую же логику вы усмотрели в его сообщениях?
   – Если инженер Бруннер мог ошибиться, загружая программу, – то не исключено и то, что он мог ошибиться не в этом, а раньше: монтируя аппаратуру. И вместо вашей установил другую – ту, которой и принадлежала программа. Потому что ваши приборы скорее всего просто не приняли бы чужой программы.
   – Ну, ну. Чем дальше в лес, тем больше дров. Откуда же возникла эта другая аппаратура? Из ничего?
   – Нет, из чего. Из лаборатории Хинда.
   – Но ведь всем известно, что он не успел воплотить свои конструкции в металле!
   – В том-то и дело, что это никому не известно. Это – расхожее мнение, только и всего. Основанное на том, что никто этих аппаратов не видел. Доктор Бромли, а многие ли видели ваши устройства, пока они не были установлены – или переданы для установки на корабле? Не вы один любите секретничать.
   – Я просто не могу поверить… Нет-нет, это невозможно.
   – Как знать. Я сделаю вот что: дам команду моим людям – пусть они доставят Бруннера сюда. Поговорим с ним серьезно. Мне кажется, в этой истории все концы – в его руках. А вы, доктор, все-таки поговорите с генералами по поводу кораблей. У них ведь нередко бывает и свое мнение, хотя они его не афишируют.
   – Ну что же, – хмуро ответил Бромли. – Поговорю. А в аппараты Хинда я все равно не верю.
   – Есть хороший способ: доставить их сюда – на «Ките», или сняв с него, осмотреть – и убедиться.
   – Поэтому-то я и пойду к генералам, – откровенно признал доктор Бромли. – Они и я – мыслим одинаково здраво.

   – Всеобъемлющий, новое сообщение от Проницателя.
   – Хотите сказать, что он еще не возвратился?
   – Вместо него прибыло вот это.
   – Я готов выслушать.
   – «С преклонением перед Всеобъемлющим и сознанием бесконечной вины…»
   – Меня интересует суть. Рамку пропусти.
   – Повинуюсь. «Далее следует содержание послания, с которым высшие силы известной Федерации почтительнейше обращаются к Всеобъемлющему, принося заверения в их наилучших пожеланиях. Суть такова: Федерация никогда, нигде и никоим образом не пыталась создать помехи величественной деятельности Всеобъемлющего и его сил. Если у кого-либо и создалось подобное впечатление, то лишь в результате несчастливого стечения обстоятельств. Федерация готова выполнить все разумные пожелания Всеобъемлющего, чтобы указанные впечатления бесследно изгладились. Что касается малого космического тела, явившегося непосредственной помехой свободному и полному прохождению информации, то оно оказалось в той точке, в которой сейчас находится, в результате непредусмотренной случайности, вследствие которой временно вышло из-под контроля Федерации, которая поэтому никакой ответственности за его действия в бесконтрольном состоянии не несет. Однако в настоящее время контроль над действиями этого тела восстанавливается и принимаются срочные меры, чтобы освободить используемый вами канал. Если в ближайшее время это не удастся, будем стараться эвакуировать находящихся внутри тела людей, оставляя его дальнейшую судьбу на Ваше усмотрение. Будем благодарны за любую помощь по возвращению людей на нашу планету. Надеемся, что Всеобъемлющий обозначит свою позицию по упомянутым вопросам. Еще раз заверяем в нашем искреннем почтении и миролюбии».
   – Не думаю, что текст был именно таким. Уверен, что Проницатель привел его в соответствие с нашими традициями. Но это не главное. Они обозначили намерения, но не конкретные действия. Это все в сообщении Проницателя?
   – Нет, Всеобъемлющий. Далее – его собственное.
   – Да?
   – «Тело-помеха предпринимает усилия для того, чтобы в самый краткий срок восстановить возможность самостоятельного движения и очистить зону канала от своего присутствия. Это представляется гораздо более быстрым способом решения задачи, чем ожидание помощи со стороны Федерации. Мною оказывается помощь населению Тела для успешного достижения цели, которая в этом случае является общей. Выражаю надежду, что мои действия получат благосклонное одобрение Всеобъемлющего». На этот раз все.
   – И он тоже не указывает реальной меры времени. Это свидетельствует о неполной ясности мышления. Укажем им на это. Составьте послание – ответ Федерации, а также и Проницателю. Суть должна быть такой: благосклонно принимая оправдания и планы, безоговорочно требуем закончить все не позже, чем через три малых паузы времени. После истечения этого срока начнем действия по очистке канала на всех его этапах. Срок не будет пересмотрен ни при каких условиях.
   – Совершенно справедливо, Всеобъемлющий. После этого срока изменения в системе Два-восемь-пять станут необратимыми.
   – Объяснять не надо: они все равно ничего не поймут. Не их уровень ведения. Теперь выполняйте.
   – Преклоненно удаляюсь.

   – Годится, – говорил Рудик, разглядывая очередную пластину, выползавшую из горячего нутра синтезатора. – Годится. Годится…
   Он чувствовал, что устал, как собака: приходилось все время циркулировать между всеми шестью выходами синтезатора в разных модулях, контролируя продукцию. Проницатель так и не вылезал больше из сети, переносясь из одного компьютера в другой, чтобы вовремя предупредить всякий сбой. Все остальные – те, кто сейчас не стоял у синтезаторов, – занимались переносом готовых пластин в батарейный отсек. Работы хватало на всех и еще оставалось.
   – Инженер, – сказал капитан, поймав Рудика во время очередного перехода из туристического в командный. – Не пора ли уже приступать к монтажу? Время-то идет, и дали нам его до обидного мало.
   – Пожалуй, да, – согласился инженер. – Сейчас вызову Майю, пусть подменит меня на контроле.
   – Давай. Как она, кстати?
   – Обещает стать неплохим инженером. Пока только обещает, конечно…
   – Я не об этом.
   – Капитан! Я же не лезу в твои семейные дела?
   Устюг улыбнулся.
   – Ну, раз это «семейные дела», то, полагаю, все в порядке.
   – А когда у меня бывал беспорядок?
   – Смотри у меня! А то ведь начну вспоминать – глядишь, и вспомню что-нибудь. Далеко ходить не придется: это, по-твоему, порядок, если на борту имеются какие-то нештатные устройства, а инженер об этом ничего не знает? И подписывает акт приемки корабля после межрейсового обслуживания?
   – Моя подпись, между прочим, вторая. А первую учинил капитан. Так что это еще как сказать, чей грех тяжелее.
   Так они поговорили – беззлобно, впрочем, не всерьез. Просто для того, чтобы хоть немного передохнуть. До настоящего расслабления было еще очень далеко.

* * *

   Нарев не ходил, а летал по кораблю. Всю жизнь запас его энергии словно удваивался, когда обстановка напрягалась до предела. Сейчас дело обстояло именно так.
   Пробегая по жилому корпусу, он заглянул в свою каюту. Мила с трудом приоткрыла глаза, улыбнулась и снова впала в забытье. Нелегко давались ей сеансы связи с Землей, но все теперь понимали, что не будь ее здесь, а Юрия – там, корабль и планета никогда бы не услышали друг друга, и (теперь и об этом всем было известно) «Кит» вместе со всем населением был бы уничтожен здесь, даже не подозревая о причинах столь печального исхода. Нарев на цыпочках подошел, прикоснулся губами к ее лбу (температура была нормальной) и так же бесшумно вышел в салон.
   Прежде чем вернуться к синтезатору, он заглянул и к физику. Карачаров был одним из очень немногих, освобожденных от батарейного аврала; ему поручили еще раз проверить, просчитать вероятность благополучного ухода корабля из этого пространства. Но самым главным было не это: к физику немедленно поступали данные испытаний пластин (испытывалась каждая десятая), он был сейчас вместе с Флором кем-то вроде технического контроля. Важно ведь было не только сойти с места, но и обеспечить разгон, скорость, необходимую для перехода в сопространство, а также выдержать пребывание там. Потом – после выхода в нормальное пространство – если бы восстановленные батареи даже и отказали, беда оказалась бы не такой уж большой: там организовать встречу с кораблями Земли было бы делом совершенно реальным, заурядным – и, значит, если не «Кит», то уж люди наверняка смогли бы спастись. Но хватит ли на все это прочности пластин? Все-таки то была не заводская продукция с надежной гарантией.
   Однако главной для него оставалась задача номер один: программа, использование которой сможет вернуть кораблю и людям нормальный знак. Если этого не произойдет – все остальное теряло всякий смысл.
   Так что занят он был – выше головы. И на вошедшего Нарева глянул неласково.
   – Ну, что там еще?
   – Ничего. Все идет, как надо. А у тебя? Как пластины?
   Карачаров скривил губы:
   – Не фонтан. До сопространства они нас довезут. А уж там…
   Нарев встревожился.
   – Это, доктор, не разговор. Какая нам разница, где мы помрем: здесь или в сопространстве? Может, надо что-то перенастроить в синтезаторах? Попросим Петрова, если сами не сможем…
   Петровым все они называли Проницателя: привычней было.
   Физик покачал головой:
   – Теоретически – можно. Но тут не в настройке дело. Сплав не тот. Кое-чего не хватает – пусть и в микродозах, но в них все дело. А у нас этих элементов в программах синтеза нет. Никто ведь не рассчитывал, что они могут понадобиться в пространстве. Это мне Рудик объяснил, сам я не разобрался бы. Он говорит, что настроить синтезаторы на эти элементы можно – да времени не хватит. Ты ведь знаешь, сколько нам его отпущено.
   – Да нисколько, – проговорил Нарев. – Ну а как насчет инверсии?
   Физик не удивился такому любопытству: физика снова стала для людей «Кита» делом жизни и смерти.
   – У меня особых затруднений нет. За исключением одной детали.
   – Поделись – глядишь, и поможем…
   Физик не стал смущать Нарева рассуждениями о том, что на самом деле они, вероятнее всего, находятся в каком-то совершенно не том пространстве, какое им требовалось; Нарев не верил в гипотезы и признавал только опыт.
   – Второе тело, – сказал Карачаров кратко.
   – Ты же говорил всем, что можно использовать Новую планету. Что-то изменилось?
   – Катер, – проговорил физик.
   – Что – катер?
   – Не вернулся еще?
   – Пока – ждем.
   – Вот и дождемся…
   – Объясни популярно.
   – Если катер с девчонкой останется в пространстве, то либо мы не стартуем, даже если все будет в порядке, – либо испарим его вместе с нею. Потому что тогда именно катер окажется тем вторым телом, которое в момент нашей инверсии взорвется, превратится в излучение. Понятно объясняю?
   – Да уж понятнее некуда, – пробормотал Нарев мрачно. – Знать бы заранее – обошлись бы и вовсе без детей.
   Физик ничего не ответил. Сейчас ему было не до отвлеченных рассуждений.

* * *

   Гренада много часов подряд сидела на связи, ни на минуту не умолкая, посылала в пространство призывные слова, умоляя Королеву вернуться. Орлана ни разу не откликнулась. За все время ее поисков лишь однажды прозвучал голос Королевы: когда звать ее принялась Вера, родная мать, – кликала дочь сквозь слезы. Тогда Орлана отозвалась – одним словом, очень грубым. Непонятно даже было, как такая лексика вообще завелась на корабле: вроде бы никто никогда ею не пользовался. Наверное, зародыши этих слов жили на людях, как микробы, и начинали оживать в подходящей для них обстановке. Вера ушла, рыдая, еле передвигая ноги, Истомин заботливо поддерживал ее. Но, отдохнув полчаса, грешная мать снова вышла на работу – к тому синтезатору, к которому была определена.
   Гренада же устала до того, что уже голос пресекался, да и звучал плохо – хрипло, неубедительно. Но сделать перерыв она себе не позволяла. Все попытки повлиять на Орлану не словами, а своим энергетическим воздействием – подавить волю Королевы, подчинить себе – успеха не возымели: Королева поставила хорошую защиту, Гренада сама же в свое время ее научила – и теперь горько об этом жалела. Приходилось хрипеть и кашлять в микрофон, получая в ответ лишь высокомерное молчание.
   Нарев вошел стремительно. Сказал:
   – Кончай базар. Этот текст не годится. Да и голос у тебя… Тут петь нужно, а ты каркаешь. Пойди выпей чего-нибудь горячего, с маслом, что ли. Я тебя подменю.
   Гренада благодарно кивнула. Встала, освобождая место.
   Нарев обождал, пока дверь за нею не затворилась.
   – Слушай-ка, Величество, – сказал он звучно и сердито. – Пока ты там баюкаешь свои нервочки, мы тут работаем в поте лица: готовимся к старту – домой, в Федерацию. Вот-вот закончим монтаж батарей. Как только начнем стартовать – ты вместе с катером взорвешься. Ты настолько образована, чтобы понять: сыграешь роль второго тела. Не хочешь жить – Господь тебе судья. Но ты пойми: никто ведь не даст команды на старт в такой обстановке: у нас-то совесть на своем месте. А если мы в срок не уйдем – нас уничтожат мгновенно и без колебаний. Ты-то, наверное, уцелеешь и будешь болтаться в катере, пока не помрешь с голоду или еще от чего-нибудь – только скорее всего не от угрызений совести. От нас же и пыли не останется – спасибо тебе, красавица. Больше звать тебя не будем. Решай сама. А мы уж перед смертью решим, кто ты на самом деле: Величество – или Ваше ничтожество. Все, отбой.
   Больше он и на самом деле не сказал ни слова. Но связь, конечно, не выключал. Сидел и ждал, понимая, что если уж это не подействует на взбесившуюся девчонку, то никакой надежды не останется. Он не лукавил, говоря, что никто не даст команды на старт, пока она не вернется; но знал, что если никто другой не осмелится, то он сделает это сам.
   Он вздрогнул, когда откуда-то из дальнего далека донесся слабый, едва различимый голос:
   – Ладно… возвращаюсь. Только я теперь не знаю – где вы.
   Нарев глянул на экран локатора. Когда и куда исчез с него катер – никто не заметил. Однако его действительно не было. Значит, с катера, с его слабой аппаратурой, корабль и подавно было не разглядеть.
   – Слушай! – рявкнул он. – Ничего не делай! Не бойся и не суетись! Только выключи моторы – и жди. Найдем тебя! Слышишь? Обязательно найдем!
   – …Давно выключены… – донеслось до него.
   – Тогда просто – жди! Какой курс держишь?
   – Восемнадцать – шесть – тринадцать…
   – Ладно. Держись. Включи там музыку, что ли, – веселее будет.

* * *

   Орлана и в самом деле включила музыку. Не выбирая, наугад. Что-то торжественное было, мощное, старинное. Под стать Вселенной, в которой она сейчас была одна-одинешенька. До того одна, что даже знобить стало от этого сознания.
   И ей вдруг очень захотелось назад, к людям. А остальное показалось такой мелочью – мельче не бывает.
   Вдруг очень захотелось жить.

   Генерал выслушал доктора Бромли внимательно, не прерывая. А потом сказал:
   – Все ясно. Однако вы понимаете: без команды Администрации мы никаких спасательных экспедиций или иных предпринимать не можем. Должна быть команда сверху. Без нее – забудьте и думать. – Генерал покачал головой. – Да и, кроме того, у нас ведь программа обучения, все корабли расписаны. Вот, например, – в самом скором будущем предстоят учения на тему «Рандеву в сопространстве» – с использованием, кстати сказать, ваших аппаратов. Как говорится – в условиях, приближенных к боевым. Корабли, стартующие раздельно, должны обнаружить друг друга в сопространстве, сблизиться и даже произвести обмен – с одного корабля несколько человек переправятся на другой, и наоборот. Смысл – эвакуация раненых. Координаты – по нашему усмотрению. Вот это мы и будем отрабатывать. Конечно, если в ходе учений наши корабли встретятся с гражданским судном, нуждающимся в какой-то помощи, она будет оказана, сами понимаете. Мы же не оставим людей гибнуть. Военные люди – самые гуманные, потому что смерть входит в нашу профессию неотъемлемой составной частью. А что касается экспедиции – не взыщите: если не будет команды – никакие изменения в наших планах не произойдут.
   – Я вас понял, – сказал Бромли весьма серьезно. – Свою просьбу поэтому снимаю и заменяю другой. Поскольку в учениях испытываются мои установки – не могу ли я принять участие в походе?
   – Думаю, – сказал генерал, – ваша просьба будет рассмотрена благожелательно.
   – А время и место – являются ли военной тайной?
   – Разумеется. Но поскольку вы скорее всего примете участие в походе, то вам я могу эту тайну доверить.
   И генерал подвинул физику заранее заготовленный листок бумаги.
   – Но выносить это из здания нельзя, вы понимаете.
   Бромли вернул листок генералу.
   – Выносить не стану. Я уже запомнил. Однако времени остается очень мало.
   – Сроки действительно крайне сжатые.
   – В таком случае разрешите идти, чтобы подготовиться?
   – Свободны, – сказал генерал.

* * *

   Военные корабли стартовали, как и предусматривалось, с разных орбит и с двухчасовым промежутком во времени. Разгонялись они в разных направлениях. Уже в сопространстве они должны были обнаружить друг друга, сблизиться и произвести обмен людьми: с первого корабля на второй – при помощи катера, со второго на первый – установив переходной рукав.
   Никто не предупреждал, что по ходу учений будут даны дополнительные вводные. Тем не менее все об этом знали. И аппараты Бромли в сопространстве были задействованы не только на поиски партнера, но и возможного постороннего тела.
   На корабле-один – то был все тот же «Бахадур», соперехватчик – за пультом управления поисками сидел сам Бромли. Хотя программой это и не было предусмотрено.

* * *

   В то же самое время – это было не более чем совпадением, разумеется, – судебный процесс между «Трансгалактом» и страховой компанией «Этернум» неожиданно закончился, причем результат был таким, какого никто не ожидал – за исключением очень немногих людей из Федеральной Администрации. Процесс не выиграла ни одна из сторон. Страховщикам пришлось заплатить – хотя и сумму меньшую, чем та, на которую был представлен иск. Транспортники, однако же, из этих денег не получили ни гроша – по той простой причине, что «Трансгалакт» в очередной раз – кажется, уже в четвертый за свою долгую историю – перешел, по сути, в собственность Федерации, вследствие чего весь состав директората был обновлен. Впрочем, это не называлось неприятным словом «национализация», а было обозначено как «федеральный контроль над деятельностью компании». Все сделали по закону – поскольку контрольный пакет акций «Трансгалакта» всегда оставался в руках Первого Федерального банка. Кстати, это вовсе не было реакцией администрации на давнее происшествие с «Китом»; просто маятник экономической политики в очередной раз качнулся в обратную сторону. Маятник этот не останавливался никогда, и амплитуда его качания составляла приблизительно двадцать лет. Так что все произошло совершенно спокойно и естественно, и сообщение с мирами Федерации не нарушилось ни на день, ни на час.
   Жизнь, ничего не поделаешь. Акции «Трансгалакта», добавим, сразу же подросли в котировке. А за происшествие с «Китом» никто не понес никакого наказания: дело прошлое, и все сроки давности успели благополучно истечь.

* * *

   Но одно черное дело директора названной фирмы все-таки успели совершить еще до того, как было принято и опубликовано решение, о котором мы только что сказали. И результат этого дела Комиссар, Функ и Бромли приняли к сердцу гораздо ближе, чем федерализацию компании.
   Люди из Службы Предупреждения, которым Комиссар поручил доставить на Землю инженера Бруннера, выполнить это распоряжение не смогли. Они просто не обнаружили инженера там, где он должен был находиться – и действительно находился до самых последних дней. Он исчез, не оставив на Симоне никаких следов. Растворился в пространстве, не захватив с собой даже зубной щетки. Его усердно искали, но не нашли. Так что пролить дополнительный свет на историю с установкой на «Ките» нештатной аппаратуры оказалось некому.
   Тут, однако, надо оговориться: что в исчезновении Бруннера замешан «Трансгалакт» – это всего лишь наше предположение, мы воспользовались старым римским принципом – искать того, кому это было выгодно. Кому же еще, кроме ТГ? Но доказать никто и никому ничего не доказал, поэтому обвинения не были предъявлены, а значит, никто и не понес никакого наказания. Бруннера искали; но очень непросто найти человека, если искать приходится во множестве миров Федерации, в том числе и таких, где цивилизация существует лишь в границах главного города, остальное же все живет по своим правилам, – и тем более если человек этот очень не хочет, чтобы его нашли и начали разговаривать на темы, на которые ему совершенно ни к чему беседовать.
   Возможно, ему было просто очень стыдно за вопиющий прокол, пусть и давний; и в самом деле: монтеру такой квалификации непростительно перепутать два комплекта установок – пусть даже очень напоминавших друг друга. Могло быть и так, что Хинду очень не хотелось ждать, пока ему разрешат использовать какой-нибудь корабль для проведения эксперимента – и он сумел уговорить Бруннера дать зеленую улицу именно его аппаратам. Могло, конечно. Если так – то инженера Бруннера никто не похищал и уж тем более не убивал, и он до сих пор обитает где-нибудь на окраине Галактики, на лоне дикой природы.
   Так что наше предположение – всего лишь отражение застарелой скверной привычки: из всех возможных причин верить всегда в самую мрачную. Привычка эта, впрочем, основывается на личном опыте, на знании и понимании людских характеров и приоритетов.
   Что же касается людей, которым поговорить с Бруннером очень хотелось, то они восприняли неприятную новость стоически, потому что их куда больше волновала судьба «Кита» и его человечества, а судьба эта именно сейчас висела даже не на волоске, а на какой-то нити столь эфемерной, что пресловутый волосок по сравнению с нею показался бы надежным, как якорная цепь танкера водоизмещением в двести тысяч регистровых брутто-тонн. Так что по поводу Бруннера они не высказались сколько-нибудь определенно, оставив, видимо, сожаления до лучших времен.
   Если таковые наступят; это всегда сомнительно, но ведь бывает, что они и действительно приходят?

   – Отсчет времени включен?
   – Отсчет ведется, Всеобъемлющий, согласно вашему распоряжению.
   – Сколько осталось у них?
   – Одна треть последней паузы.
   По земному отсчету времени это составляло три с небольшим часа.
   – Силы уничтожения?
   – В полной готовности, Всеобъемлющий. Можем начинать хоть мгновенно.
   – Нет. Мы поставили срок – и мы его выдержим. Но ни мгновения больше.
   – Все будет соблюдено строжайшим образом.

   За временем следили не только в пространстве разума, именуемого Всеобъемлющим – хотя таким он, конечно, по большому счету не был. Но это как раз интересовало обитателей «Кита» меньше всего. Зато время – больше всего остального.
   Срок был им известен, как бывает известно прошлое. Потому что он и находился в прошлом – уже почти весь. Счет пошел на минуты.
   Однако к этому времени монтаж батарей был закончен, а кроме того, успели даже завершить подготовку корабля к старту, что обычно отнимает кучу времени. Успели. Оставалось лишь пассажирам (снова они сделались наконец пассажирами, хотя всего значения, каким обладало это событие, ни один еще по-настоящему не прочувствовал) занять места в своих каютах, в противоперегрузочных коконах, а членам экипажа – на своих постах, инженеру – переключить новые батареи с режима накопления на режим отдачи, капитану же, убедившись, что все и всё находится там, где и полагается, – врубить автоматы на старт.
   Однако коконы все еще оставались пустыми, и посты экипажа – тоже. Зато на Центральном посту, у аппаратов внешней связи, толпилось столько народу, сколько никак не должно было быть. И никто никого не выгонял.
   Все было в порядке – за исключением того, что катер с Орланой на борту до сих пор не вернулся. И по-прежнему не наблюдался даже локаторами. Это означало, что он очень, очень далеко.
   Люди в Центральном посту молчали, стояли неподвижно, и только взгляды каждого находились в постоянном движении по одному и тому же маршруту: от экрана локатора – к табло главного хронометра и обратно. Туда – назад, туда – назад.
   На экране ничего не менялось. На табло же доли секунды, и секунды, и минуты мчались так, словно хотели побить галактический рекорд в спринте.
   Когда в запасе осталось ровно столько времени, сколько его требовалось, чтобы все срочно заняли свои места и корабль начал движение, устоявшуюся тишину нарушил капитан. Не садясь, он приступил к контрольному предстартовому опросу:
   – Штурман, пространство по заданному курсу?
   – Пространство чистое, – проглотив комок, доложил штурман Луговой.
   – Инженер, состояние машин и механизмов? Готовность к старту?
   – Готовность полная, – отрапортовал инженер, но вовсе не так браво, как бывало в прежние времена. И добавил уже сверх программы:
   – В сопространство уйдем. А там – как повезет. Гарантии нет.
   Этих слов капитан предпочел не услышать: о батареях все было прекрасно известно и ему самому.
   Но он никак не мог пропустить мимо ушей другие слова, произнесенные высоким, громким – на грани крика – голосом:
   – Нет! Вы не сделаете этого!
   То была Вера. Мать. Пусть и грешная, но – мать.
   – Капитан! Будем мужчинами!
   То был Истомин.
   И Карский, отец:
   – Остановитесь, капитан! Приказываю вам как представитель администрации!
   Капитан ответил:
   – Здесь хозяин – я. И ответственность – на мне. Все понимаю. Но нас здесь – два десятка. А она – одна. Мой долг – увести корабль от гибели. Хотя бы освободим им этот… канал. А тогда можно будет продолжить поиск…
   Последние слова прозвучали не очень уверенно.
   – Разве кто-нибудь знает, где границы зоны канала?
   Это спросил физик.
   Капитан лишь пожал плечами. Никто не знал, конечно, и корабельными приборами этот пресловутый канал было даже не нащупать: иное поле.
   Говорили и слушали – а взгляды все качались: туда – сюда.
   Нарев сказал лишь одно слово:
   – Подождите. Может, он еще здесь?
   Он стоял рядом с пультом «Сигмы». И тут же отстучал на клавиатуре несколько слов. Считал с дисплея ответ.
   – Сейчас придет.
   И – на недоуменные взгляды:
   – Петров. Объясним ему. Нам ее не найти. А он – сможет, я думаю. Мы все забываем, что у него только тело – наше, а сам он…
   – Не успеет, – сказал капитан. – Поздно.
   – У них иное время…
   Больше никто не сказал ни слова, пока не прозвучали шаги и не вошел Петров, от которого так и веяло кельвиновским холодом, по сравнению с чем могильный хлад покажется тропиками.
   – Надо уходить!
   Это проговорил он; челюсть двигалась с трудом.
   – Проницатель, – обратился Нарев…

* * *

   Орлана поняла, что совершила ошибку, исправить которую ей уже не удастся.
   Когда катер летел в инерционном режиме и вдруг отказала система ориентации в пространстве – скисли гироскопы, – ей ни в коем случае не следовало включать тягу. Потому что все направления мгновенно перепутались, так что где теперь находился корабль и куда летела она – угадать было совершенно невозможно. На локаторе виднелось одно лишь пространство, чистое и бесконечное. На локаторе была смерть.
   Даже связь умолкла. Видимо, катер ушел слишком уж далеко. Он ведь не был рассчитан на самостоятельные полеты. А если и была тут какая-то возможность перейти на сверхдальнюю связь, то о ней рассказать Орлане и всем другим не успели – или не сочли нужным.
   Катер кувыркался. Наверное, так чувствуют себя люди на центрифуге, когда вращение происходит сразу в трех плоскостях. И точно так же кувыркались и мысли, не в состоянии сориентироваться в одном каком-нибудь направлении.
   Думалось о том, что лучше всего – сразу открыть фонарь и покончить с душившим ее отчаянием.
   Другая мысль: не откроется – она ведь не в скафандре, страховка помешает разгерметизации.
   Третья: что случилось с системой ориентации?
   Четвертая: катер ведь так и не был опробован после ремонта – инженер, помнится смутно, говорил…
   Дальше: хоть бы он остановился – меня сейчас стошнит, не удержусь… А какая разница? Нет, неприятно умирать в грязи…
   И еще: голова болит все сильнее – кажется, сейчас треснет…
   И потом: зачем я вообще полетела? Никак не вспомнить. Куда?..
   Затем какое-то время мыслей вообще не было.
   Но что-то жило в глубине – даже не сознания, а в подсознании, наверное: «Живи, борись, захоти, пожелай – и все свершится так, как ты потребуешь! Только соберись с силами, сейчас ведь только тело твое страдает, а дух готов действовать»…
   Перед глазами стоял красный туман. На мгновение возникла решимость: собрать все силы – и потребовать! На малое мгновение.
   Этого хватило?
   Но катер ведь перестало крутить! Он уравновесился. Хотя гироскопы по-прежнему сохраняли неподвижность.
   Медленно повернулся в пространстве, как бы нащупывая верный курс.
   И каким-то образом сама собою включилась тяга.
   На маленьком дисплее катерного компьютера возникло:
   «Ничего не делать! Быть спокойно!»
   Орлана не обратила внимания на неправильности. Даже не поняла толком, что там написалось. Закрыла глаза, медленно приходя в себя.
   Катер ускорялся. Потом тяга стала постоянной. А потом ее снова прижало к креслу: приборы показали, что началось торможение.

* * *

   Тело Петрова лежало, распростершись на полу в Центральном посту. Все вокруг снова были так же неподвижны, как и оно. Разве что живые еще дышали, а Петров – нет.
   Первый после долгого перерыва вдох он сделал за секунду до того, как загремел резкий, тревожный звон.
   Звон означал, что отпущенный кораблю для жизни срок пришел к концу. И уже через секунду все могло закончиться.
   Тем не менее Проницателю помогли подняться. Он сказал:
   – Готовьтесь принять катер. Он приближается.
   Капитан спросил:
   – А есть смысл? Время прошло.
   – Я знаю. Но я лечу им навстречу. Постараюсь остановить. А вы поторопитесь.
   Внутри себя он сам себе удивлялся. Все-таки человеческое тело сильно влияло на ясность мышления. Искажало. Вносило излишнее: чувства, не свойственные чистому разуму.
   – А теперь прощайте, – сказал он то, что вовсе не обязательно было говорить.
   Ему не успели ответить: тело снова рухнуло на пол.
   Наверное, на этот раз уже окончательно. Навсегда.
   – Отнесем его, – сказал Нарев.
   – Сначала катер, – возразил капитан.
   И все зашевелились, словно проснувшись.

* * *

   Проницатель мчался незримым облачком напротив той силе, неразумной мощи, которая, подчиняясь приказу, возникла из как бы пустого пространства и концентрировалась сейчас, чтобы обрушиться на тело-помеху и раздавить его, скомкать, превратить в комочек вещества – и выбросить далеко-далеко, – туда, где оно больше не будет мешать.
   Так можно было сделать с самого начала – и, безусловно, для очистки канала избрали бы именно такой способ, если бы не одно обстоятельство: уничтожая помеху, сила исказила бы и параметры канала, и потом потребовалось бы время, чтобы он снова мог действовать без осечек. Всеобъемлющий старался избежать этого. Межпространственный канал – образование весьма хрупкое. Но сейчас терпение иссякло. К тому же Федерация не выполнила соглашения: тело не ушло.
   И вот сила надвигалась – а Проницатель мчался ей навстречу, излучая лишь одну мысль:
   – Они ушли! Ушли! Ушли! Отменить силу! Отменить!
   Чтобы излучение было достаточно мощным, он уходил в него сам, становясь все меньше и слабее, но продолжая слать свой сигнал до последнего.
   До того мига, как перестал существовать как отдельная индивидула высокого заряда.
   Но сила замедлилась. Она не мыслила, она подчинялась лишь сигналам – и сигнал Проницателя оказался сильнее, потому что они были совсем рядом.
   Замедлилась. Остановилась. И начала рассеиваться. Уходить к своим истокам.
   А корабль стартовал, хотя и несколько позже установленного времени. Освободил наконец зону канала.
   Разогнался, как встарь, до переходной скорости. Вспыхнул на мгновение голубым светом – и в чужом пространстве стало пусто, как было, пока кусочек земной цивилизации не занесла сюда нелегкая.

* * *

   Физик Карачаров кое-как пристроился за нештатным компьютером в закоулке туристического модуля. В компьютер была загружена программа – на этот раз его программа, противоположная той, которая заставила корабль в давние годы изменить, находясь в сопространстве, свой знак.
   Когда сопространство захлопнулось за ними, капитан дал команду. И Карачаров, повинуясь ей, включил выполнение.
   Ничего не произошло, казалось. Но у Карачарова сомнений не было. Или, если и были, он их никак не показал.
   – Все в порядке, – сказал он. – Везите на Землю.
   – Выйдем в наше пространство – проверим, – сказал капитан. – Какой-то риск все же есть, правда?
   – Риск есть, даже когда улицу переходишь, – ответил Карачаров, несколько обидевшись.

* * *

   Перехватчики висели в сопространстве, дрейфуя вместе с ним. Бромли на «Бахадуре» сидел за собственным пультом.
   Командир корабля подошел к нему. Офицер был недоволен.
   – Боюсь, доктор, что вся затея – ни к чему.
   – Вы полагаете? – пробормотал физик, не отрываясь от пульта.
   – Просто я верю в ваши приборы. А они показали бы нам корабль еще до начала его разгона – если бы он вообще существовал в этом пространстве. Но его нет нигде. А коли нет – значит, и не будет. Ничто не возникает ниоткуда, согласны?
   Ответ физика оказался совершенно неожиданным:
   – Вижу цель, – крикнул он возбужденно.
   И в самом деле: еще мгновение назад нигде не существовавшая цель сейчас отчетливо обозначилась на мониторе.
   – Опознать цель! – приказал командир.
   После паузы он услышал:
   – Странные какие-то сигналы. Цель идентификации не поддается.
   – Такие сигналы употреблялись двадцать и тридцать лет тому назад, – сказал командир. – Не поддается опознанию – значит, это он и есть. Хотя так и не понимаю – каким образом он мог возникнуть ниоткуда. Где же он был?
   – В нигде, – услышал он в ответ.
   И скомандовал:
   – Курс на объект. Смотри, доктор: если что не так будет…
   – Будет, будет так, – успокоил его Бромли.
   Самого его уже била дрожь. Но не от страха. То была дрожь азарта.
   Корабли медленно сближались. Раньше такое считалось невозможным. Но мало ли что раньше считалось невозможным – и произошло все-таки.
   Сближались до тех пор, пока объект вдруг не засигналил – огнями, торопливо, отчаянно:
   «Стоп! Прекратите сближение! Опасно! Опасно!»
   – Моторы стоп! – крикнул капитан в микрофон.

* * *

   – Капитан, – сказал Рудик. – Плохо дело. Горим.
   – Что?..
   – Да все они. Батареи. Я же говорил: гарантии нет. И вот пластины тают. Теряют энергию.
   – Взорвемся?
   – Нет. Но как только они скиснут окончательно, сопространство, сам знаешь, выкинет нас неизвестно куда. И так далее.
   – Сколько они еще продержатся?
   – Ну, не знаю. У них же характеристики не те. Фирменные простояли бы, может быть, сутки. А эти – ну, часа два…
   – Все ясно, – сказал капитан. – Эвакуация.
   – Жалко… – проговорил инженер.
   – У пчелки, – рявкнул капитан. И уже нормальным голосом добавил: – Переходные рукава, скорее всего, не совпадут. Придется катерами. Два часа? Обязаны успеть. Луговой! Сигналь по связи: «Терплю бедствие. Прошу выслать катера для эвакуации людей. Мой катер лишен хода. Эвакуацию проведем в два или три приема. Время – полтора часа».
   – Пишу, – сказал Луговой из своего поста.

* * *

   Все случилось так внезапно, что попрощаться с кораблем никто не успел. С миром, в котором, худо ли, хорошо ли, прожили чуть не двадцать лет. С которым срослись. В котором собирались еще жить и жить – до самой смерти. Но вот – не получилось. Каждый и радовался, и грустил. О том, что будет там, в Федерации, придутся ли ко двору – никто пока еще не задумывался. На это и потом хватит времени. Наверное, будет, как и всегда, у разных людей по-разному.
   Катера сновали, набитые под завязку. Очень маленькие суденышки.
   Бромли страдал. Он прибыл на борт «Кита» с первым же катером.
   – Неужели нельзя снять ящики? Вы не представляете, как это важно для науки…
   – Не успеем. Никто не станет рисковать. – Капитан даже не хотел всерьез разговаривать на эту тему.
   – Ну, хоть заглянуть в них! Да поймите!..
   – Вы – не с моего корабля, – сказал Устюг. – Если ваш командир разрешит – пожалуйста, риск на вас и на нем. Лезьте, смотрите. А от меня «добро» не получите. Только потеряете время.
   Капитан знал, что ни один командир такого разрешения не даст. И в самом деле, командир «Бахадура» сказал хмуро:
   – Если я вас не привезу назад здоровеньким – с меня не то что ракеты с погон снимут; с меня голову снимут – и так далеко закинут, что ее потом и не сыскать будет. Отставить разговоры, доктор. Кру-гом! На выход шагом – марш!
   Это был военный корабль все-таки. Теперь Бромли понял, что это значит.

* * *

   Эвакуированных разместили кое-как. Перехватчик – не пассажирский корабль. Утешало то, что добираться до Земли придется не так уж долго.
   Присутствовать в боевых рубках обоих кораблей разрешено было лишь немногим из спасенных. И только они смогли хотя бы взглядами послать «Киту» последнее прости, видя его на экранах внешнего обзора.
   Прошло два часа, а корабль все еще держался.
   – Я же говорил… – начал было доктор Бромли. Моргнул. А когда веки поднялись – корабля уже не было.
   Вздохи прошумели – словно повеяло ветерком над могилой.
   Корабль исчез мгновенно: был – и вот уже нет. Как в кино. Сопространство именно так выбрасывает лишившиеся энергии тела: мгновенным усилием. И неизвестно, куда.
   Может, экипаж, отправив пассажиров, и рискнул бы остаться на борту: все-таки выкинет, скорее, в своем пространстве, а там рано или поздно найдут. Энергии на быт хватит еще на сотню лет. Экипаж рискнул бы. Но у двоих были уже и жены, и дети, а у третьего и то, и другое – в ближайшей перспективе.
   Так что – не остались.
   Да и устали все-таки, откровенно говоря. За столько-то лет.
   Пора отдохнуть.

* * *

   Командир «Бахадура» был старше в звании, чем его коллега с «Эмира», и команду на возвращение отдал именно он, когда его штурман по счислению определил момент выхода.
   Миг дурноты – и знакомые звезды вспыхнули вокруг.
   – Нет, пора отдохнуть. Пора! – сказал вполголоса кто-то из спасенных – писатель, кажется, а может, и кто-то другой.
   Но все остальные недовольно загудели.
   – А что же еще мы делали столько лет? – вопросил администратор. – Нет, прекрасно, что каникулы наконец закончились.
   И правда, уже сейчас всем казалось, что они только и делали, что ничего не делали; то есть – отдыхали.
   Может, так оно на самом деле и было?