В принципе, по моему мнению, писатель не должен писать предисловий к своим собственным произведениям. Но принципы для того и существуют, чтобы их время от времени нарушать. Впрочем, могу добавить еще кое-что в свое оправдание. У каж­дого, кто прочтет «Солярис», сложится какое-то впечатление от этой повести. Но читателя может заинтересовать, зачем автор написал книгу, каков был его замысел. Часто художественная реализация замысла не удается или удается иначе, чем этого хотелось автору. Не знаю, насколько убедительно будет то, что я скажу. Однако я знаю, что я хотел, то есть что пытался выра­зить в этой повести, иначе говоря, что было в ней для меня наи­более важным.

Сейчас люди отправляются в космос. Мы не знаем, когда встретим разумные существа с иных планет, но когда-нибудь встретим. Обширная фантастическая литература, особенно амери­канская, уже создала в качестве предположительной возможнос­ти контакта три стереотипа. Их можно кратко определить так: «Либо сообща, либо мы - их, либо они - нас». Это значит, что либо мы установим мирное сотрудничество с разумными обитателями космоса, либо, что тоже возможно, дело дойдет до кон­фликта, может быть, до межпланетной войны, и в результате или земляне победят тех, или те - землян. Я считаю это схема­тическим, механистическим перенесением земных условий, и до­бавлю, условий нам наиболее понятных, на всю бесконечность Вселенной.

Думаю, что дорога к звездам и их обитателям будет не толь­ко долгой и трудной, но и наполненной многочисленными явле­ниями, которые не имеют никакой аналогии в нашей земной действительности. Космос - это не «увеличенная до размеров Галактики Земля». Это новое качество. Установление взаимопо­нимания предполагает существование сходства. А если этого сход­ства не будет? Обычно считается, что разница между земной и неземными цивилизациями должна быть только количественной (те опередили нас в науке, технике и т.п., либо, наоборот, мы их опередили). Но если та цивилизация шла дорогой, отличной от нашей?

Впрочем, я хотел эту проблему трактовать еще шире. Это значит, что для меня важно было не столько показать какую-то конкретную цивилизацию, сколько показать Неизвестное как определенное материальное явление, до такой степени организован­ное и таким способом проявляющееся, чтобы люди поняли, что перед ними нечто большее, чем неизвестная форма материи. Что они стоят перед чем-то, с некоторых точек зрения напоминающим явления биологического, а может быть, даже психического типа, но совершенно непохожим на наши ожидания, предположения, надежды.

Эта встреча с Неизвестным должна породить целый ряд про­блем познавательной природы, природы философской, психологи­ческой и моральной. Решение этих проблем силой, например какой-то бомбардировкой неизвестной планеты, естественно, ни­чего не дает. Это просто уничтожение явления, а не концентра­ция усилий для того, чтобы его понять. Люди, попавшие в это Неизвестное, должны будут постараться понять его. Может быть, это удастся не сразу, может быть, потребуется много тру­да, жертв, недоразумений, даже поражений. Но это уже особый вопрос.

«Солярис» должен был быть (я воспользуюсь терминологией точных наук) моделью встречи человечества на его дороге к звездам с явлением неизвестным и непонятным. Я хотел сказать этой повестью, что в космосе нас наверняка подстерегают неожи­данности, что невозможно всего предвидеть и запланировать за­ранее, что этого «звездного пирога» нельзя попробовать иначе, чем откусив от него. И совершенно неизвестно, что из всего это­го получится.

Это не означает, как поймет, конечно, мыслящий читатель, будто я уверен, что нас должны ожидать явления именно такие, какие описаны в «Солярисе». Я не претендую на роль пророка. Но я не писал теоретически-абстрактного трактата и поэтому должен был рассказать совершенно конкретную историю, чтобы посредством ее, через нее выразить одну простую мысль: «Среди звезд нас ждет Неизвестное».

Конечно, можно спросить, почему эту историю я рассказал именно так, почему мир Соляриса именно такой, а не иной. Но это уже совсем другой вопрос, не познавательного, а художест­венного характера, и на эту тему я мог бы рассуждать долго. Впрочем, не знаю, сумел бы я, рассуждая даже очень долго, объ­яснить, почему эта фантастическая форма показалась мне наи­лучшей для осуществления моего замысла.

Мне хотелось бы воспользоваться случаем и сердечно побла­годарить всех тех читателей моих книг в СССР, которые мне пишут. Одним из угрызений совести, которые преследуют меня постоянно, является то, что я отвечаю на очень небольшую часть этих писем. Увы, здесь ничего сделать нельзя. Я утешаюсь толь­ко тем, что советские читатели поймут и оправдают меня, если я скажу, что их письма для меня неизмеримо ценная помощь в работе. Я не обхожу их молчанием, а, как могу, стараюсь отве­тить на них, создавая новые книги.

СТ. ЛЕМ

Краков,
26 апреля 1962 г.