Мишель Ардан, Барбикен и Николь распростились со своими земными приятелями ровно в десять часов. Две собаки, которые предназначались для разведения собачьей породы на Луне, уже сидели в снаряде.

Путешественники остановились у отверстия огромной чугунной трубы, и их спустили посредством крана до верхушки снаряда.

Отсюда они пробрались в свой алюминиевый вагон. Веревки и блоки тотчас же были вытянуты наружу, и жерло колумбиады освободилось от всех лесов.

Очутившись с товарищами в снаряде, Николь немедленно принялся закрывать его отверстие крепкой металлической крышкой, которая придерживалась изнутри нажимными винтами; другие плотно пригнанные крышки закрывали собой толстые выпуклые стекла иллюминаторов.

Путешественники герметически закупорились в своей металлической тюрьме и погрузились в глубочайший мрак.

— Ну, дорогие приятели, — сказал Ардан, — теперь вы, пожалуйста, не церемоньтесь и будьте, как дома. Я отлично хозяйничаю. Прежде всего надо как можно удобнее и уютнее расположиться в нашей новой квартире. Я нахожу, что у нас темновато. Но ведь недаром изобретен газ. Воспользуемся благодетельным изобретением!

С этими словами беззаботный француз чиркнул спичкой о подошву своего сапога¹; огонек вспыхнул, и он поднес его к рожку, где находился светильный газ.

¹ Спички прежнего образца (так называемые фосфорные) зажигались трением о любую шероховатую поверхность.

Газ загорелся.

Снаряд осветился, и пассажиры увидели комфортабельную комнатку с красивыми бархатными обоями и круглыми диванами.

Все предметы, которые тут находились, — оружие, посуда, инструменты, — были плотно пригнаны к устроенным для них местам и переложены ватой, так что могли выдержать самое сильное сотрясение.

Мишель Ардан тщательно все осмотрел и объявил, что очень доволен своим новым помещением.

— Правда, это тюрьма, — сказал он, — но тюрьма подвижная, путешествующая, и если бы еще мне можно было глядеть в окошко, так я, пожалуй, охотно бы согласился хоть сто лет носиться таким манером в мировом пространстве. Заключи кто-нибудь со мной такое условие, я подмахнул бы контракт без всяких сомнений и колебаний... Право! Ты чего усмехаешься, Барбикен, а? Ты, может, думаешь, что этот снаряд будет нашим гробом? Ну, что ж! Гробом, так гробом!

Между тем Барбикен и Николь оканчивали последние приготовления.

Хронометр Николя показывал двадцать минут одиннадцатого.

Он был поставлен по хронометру инженера Мерчизона. Барбикен посмотрел на него и сказал:

— Товарищи, теперь точно двадцать минут одиннадцатого. В 10 часов 46 минут 40 секунд Мерчизон пустит электрический ток по проволоке, которая соединяется с зарядом колумбиады. Значит, нам остается пробыть на Земле всего-навсего 26 минут.

— 26 минут 40 секунд, — заметил точный и аккуратный Николь.

— Что ж, разве этого мало? — вскрикнул беззаботно Ардан. — В 26 минут можно наделать пропасть дел. Можно не только обсудить самые важные нравственные и политические вопросы, но даже и решить их. Если 26 минут употребить дельно, так они стоят 26 лет. Что минуты! Несколько секунд Паскаля или Ньютона не в пример важнее целой жизни бесполезной толпы глупцов и тунеядцев. Гораздо важнее, полезнее, дороже...

Француз поднес огонь к рожку.

— Ну, и что ж из этого следует? — спросил Барбикен.

— Следует только то, что нам остается пробыть на Земле целых 26 минут.

— Теперь только 24, — поправил Николь.

— Изволь, только 24, мой дражайший капитан, — 24 минуты, в которые можно бы отлично обсудить...

— Мишель, — перебил его Барбикен, — у нас будет довольно досуга для всевозможных обсуждений во время перелета, а теперь лучше бы позаняться отъездом.

— Разве не все готово?

— Разумеется, все готово, но необходимо принять еще некоторые меры предосторожности, чтобы ослабить, насколько возможно, первый толчок.

— Да разве ты забыл про свою воду между перегородками? Ее упругость предохранит нас от всякого толчка.

— Надеюсь, что предохранит, Мишель, — мягко и кротко отвечал ему Барбикен. — Надеюсь, но неуверен...

— Что? Не уверен? Каков гусь! Ах, затейник! Он „надеется"! Он „не уверен"! И это он дожидался, пока нас закупорят, чтобы порадовать такой весточкой! Я требую, чтобы меня сейчас же выпустили из этой западни!

— Да как же теперь тебя выпустить? — спросил Барбикен.

— Правда, теперь, конечно, трудновато. Мы в вагоне, и через 24 минуты свистнет кондуктор.

— Через двадцать, — поправил Николь. Несколько мгновений путешественники глядели друг на друга; затем осмотрели все находившиеся при них вещи.

— Все как следует, — сказал Барбикен, — все на своем месте. Ну, теперь надо решить, как бы получше разместиться, чтобы легче выдержать толчок от выстрела. Какое положение выгоднее принять? Прежде всего надо принять меры, чтобы кровь не слишком сильно ударила в голову.

— Совершенно основательно и справедливо сказано, — заметил Николь.

— Так станем вверх ногами, как клоуны в цирке. Так будет отлично! — вскрикнул Ардан.

И он уже совсем приготовился опрокинуться на голову.

— Нет, нет, — возразил Барбикен, — лучше всего ляжем на бок. Лежа на боку, мы легче вынесем толчок. Заметьте, что в тот момент, когда снаряд полетит, будем ли мы внутри снаряда или перед снарядом, это почти одно и то же.

— Если это почти одно и то же, то я совершенно спокоен, — сказал Мишель Ардан.

— А вы, Николь, одобряете мою мысль? — спросил Барбикен.

— Вполне одобряю, — отвечал Николь. — Остается еще 13 минут с половиной.

— Этот Николь не человек, — вскрикнул Мишель Ардан, — а ходячий хронометр, с секундомером на восьми камнях...

Но товарищи уже не слушали его; с невозмутимым хладнокровием они оканчивали последние приготовления.

Глядя со стороны, их можно было принять за двух аккуратных путешественников, которые уселись в вагон и стараются расположиться как можно комфортабельнее.

В снаряд было положено три толстых, туго набитых тюфяка. Николь и Барбикен вытащили их на середину подвижного пола. На этих тюфяках путешественники должны были улечься за несколько минут до выстрела.

Неугомонный Ардан вертелся и кружился в тесной западне, как он называл свое помещение, обращался к товарищам, разговаривал с собаками:

— Эй, Диана, сюда! Спутник! Спутник! Ко мне! Славные псы! Чудесные псы! Мы с вами обучим лунных собак земным изящным манерам! Мы отличимся на Луне! Чорт побери! Только бы нам вернуться назад, а уж мы наверное привезем с собой новую породу, лунную, которая произведет страшнейший фурор.

— Привезем, если собаки водятся на Луне, — заметил Барбикен.

— Разумеется, водятся, — уверенно сказал Мишель Ардан. — Там водятся и лошади, и коровы, и орлы, и куры. Держу пари, что мы найдем там кур!

— Хорошо, ставлю сто долларов, что их там нет, — объявил Николь.

— Идет, идет, капитан! — воскликнул Ардан, пожимая руку Николю. — Продуешься, дражайший! Ведь ты уж три раза проиграл! Ты бился об заклад, что мы никогда не соберем капитала, необходимого для нашего предприятия, что операция отливки не удастся и что колумбиаду не удастся зарядить без несчастного случая, — ведь бился? А капитал собран, отливка удалась отлично, колумбиаду зарядили преблагополучно. Ты, значит, проиграл шесть тысяч долларов.

— Да, проиграл, — подтвердил Николь. — 10 часов 37 минут 6 секунд.

— Прекрасно, капитан. Не пройдет, значит, и четверти часа, как тебе уже придется отсчитывать председателю девять тысяч долларов: четыре тысячи за то, что колумбиаду не разорвало, и пять тысяч за то, что снаряд взлетит дальше, чем на шесть миль.

— Что ж, доллары со мной, — отвечал Николь, спокойно хлопнув себя по карману, — и я с удовольствием расплачусь.

— Ты ужасно аккуратный и добродетельный человек, Николь. Мне вот никак не удается таким сделаться, как я ни бьюсь. А знаешь, ты держал пари, очень для тебя невыгодные.

— Почему?

— Да потому, что если ты выиграешь, значит, колумбиаду разорвет, а с ней и снаряд... Но тогда как же Барбикен ухитрится заплатить тебе проигрыш?

— Моя ставка положена в Балтиморский банк, — вмешался Барбикен, — и если Николь погибнет, деньги достанутся его наследникам.

— Фу ты, что за практические люди! — вскрикнул Ардан. — Удивляюсь вам, но не постигаю вас!

— Сорок две минуты одиннадцатого! — сказал Николь.

— Остается всего пять минут, — сказал Барбикен.

— Да, всего-навсего пять минуточек! — воскликнул Мишель Ардан. — И вот мы закупорены в снаряде, на дне пушки в 300 метров! И под этим снарядом полтораста тонн пироксилина. И приятель наш Мерчизон, с хронометром в руке, устремил теперь глаза на стрелку, положил палец на электрическую кнопку, считает секунды и готовится швырнуть нас в межпланетное пространство.

— Будет, Мишель, перестань шутить! — сказал Барбикен серьезно. — Всего несколько секунд осталось... Давайте руки, друзья!

— Да, да, всего несколько секунд, — проговорил Ардан, причем выказал гораздо больше волнения, чем того желал.

Они крепко пожали друг другу руки.

Ардан и Николь растянулись на тюфяках.

— 10 часов 46 минут! — прошептал Николь.

Осталось всего 40 секунд.

Барбикен проворно погасил газ и лег около товарищей.

Безмолвие прерывалось только стуком хронометра.

Вдруг почувствовалось страшное сотрясение...

Снаряд, уступая давлению ужасающего количества газов, развившихся от взрыва пироксилина, взлетел в пространство.

Что же произошло? Каков был удар? Помогли ли пружины, тюфяки, водяные подушки?

Удалось ли остроумным строителям победить страшное сотрясение от выстрела?

Вот вопросы, которые занимали и волновали миллионы свидетелей потрясающего выстрела.

Все почти забыли теперь цель путешествия и думали только о путешественниках. Много бы дал каждый, чтобы бросить хотя бы один взгляд во внутренность снаряда.

Что увидали бы они там?

Да ровно ничего.

В снаряде царствовал глубочайший мрак. Но цилиндро-конические стенки как нельзя лучше устояли: ни трещинки, ни выбоинки.

Диковинный снаряд ничуть не испортился от чудовищного взрыва, не рассыпался, как опасались некоторые, дождем из алюминия.

Внутри не произошло почти никакого беспорядка. Некоторые предметы только сильно кинуло кверху, но самые важные нисколько не пострадали.

На полу лежали без движения три тела.

Дышали ли еще Барбикен, Николь и Ардан? Или снаряд обратился в металлическую гробницу и нес в пространство три трупа?

Прошло несколько минут. Но вот одно тело подвинулось; руки зашевелились, голова приподнялась. Ардан стал на колени, ощупал себя, произнес громкое „ух!" и сказал:

— Мишель Ардан в целости. Посмотрим, что с другими.

Он провел несколько раз рукой по лбу и, потирая виски, крикнул:

— Николь! Барбикен!

Он со страхом ждал, будет ли ответ. Ответа не было.

Не только ответа, — ни единого вздоха.

Он позвал вторично.

Опять ни единого звука.

— Чорт побери, — проговорил Ардан, — они словно с пятого этажа вниз головой хватились! Ба! — прибавил он с обычной непоколебимой уверенностью. -Если француз мог стать на колени, так уж американцы наверное вскочат на ноги! Осмотримся хорошенько и сообразим все поосновательней!

Ардан чувствовал, что жизнь быстро к нему возвращается; кровь успокаивалась и снова совершала свое обычное обращение. Он сделал еще несколько усилий, и ему удалось сохранить равновесие.

Он поднялся на ноги, вынул из кармана спичку, добыл огонь и зажег газ.

Газовик не был поврежден, газ не вылетел.

Впрочем, Ардан знал это и прежде, потому что если бы вылетел газ, то, во-первых, чувствовался бы его запах, а во-вторых, невозможно было бы безнаказанно водить зажженной спичкой в замкнутом пространстве, наполненном газом.

Соединясь с воздухом, газ произвел бы легко воспламеняющуюся смесь, и, очень может быть, взрыв закончил бы то, что начало сотрясение.

Как только ядро осветилось, Ардан наклонился над своими товарищами.

Они лежали друг на друге и казались совершенно безжизненными. Николь лежал сверху, Барбикен внизу.

Ардан приподнял капитана, прислонил его к дивану и принялся растирать изо всей мочи.

Искусное и усердное растирание привело Николя в чувство.

Он открыл глаза, а как только открыл глаза, к нему тотчас возвратились и хладнокровие и спокойствие.

Он схватил Ардана за руку, пожал ее и, осматриваясь кругом, спросил:

— А Барбикен?

— Всякому свой черед, — отвечал Ардан. — Я начал с тебя, потому что ты лежал наверху, а вот теперь примемся за Барбикена.

Они вместе приподняли председателя Пушечного клуба и положили его на диван.

Барбикен, повидимому, пострадал больше своих товарищей. Он был в крови.

Но, к счастью, оказалось, что кровотечение не опасно и происходило от царапины на плече.

Николь тотчас тщательно обмыл и перевязал эту царапину.

Несмотря, однако, на уход за ним, Барбикен долго не приходил в чувство.

— Он дышит, — сказал Николь, прикладывая руку к груди Барбикена.

— Да, — отвечал Ардан, — дышит, как человек, который имел некоторую привычку к этому ежедневному процессу. Три его, три — авось, очнется!

И оба так усердно принялись тереть, что Барбикен, наконец, очнулся.

Он открыл глаза, приподнялся и сразу же спросил:

— А что, Николь, мы летим?

Николь и Ардан переглянулись.

Они совсем позабыли о выстреле. Они заботились пока не о вагоне, а о путешественниках.

— А что же, в самом деле, с нами творится?— спросил Ардан. — Летим мы?

— Или лежим спокойно на почве Флориды? — сказал Николь.

— Или на дне Мексиканского залива? — прибавил Ардан.

— Это еще что такое? Что за выдумки! — крикнул Барбикен.

Обе догадки, высказанные товарищами, тотчас же возвратили ему сознание.

Как бы там ни было, но пока еще невозможно было сказать что-нибудь достоверное относительно состояния снаряда. Кажущаяся неподвижность и отсутствие какого бы то ни было сообщения с внешним миром не позволяли решить этот вопрос.

Может статься, снаряд летит в пространстве, но, может быть, поднявшись на короткое время вверх, он упал на землю или в Мексиканский залив?.. Принимая во внимание незначительную ширину Флоридского полуострова, можно было считать падение в Мексиканский залив более вероятным.

Дело было нешуточное, и задача чрезвычайно интересная. Надо было разрешить ее как можно скорее.

Барбикен, преодолевая усилием воли телесную слабость, поднялся на ноги и начал внимательно прислушиваться. Извне — глубочайшее безмолвие. Стены были так толсты, что не пропускали никакого звука.

Но одно обстоятельство чрезвычайно поразило Барбикена: это то, что температура внутри снаряда была необычайно высока.

Барбикен вынул из футляра термометр: он показывал 45° по Цельсию!

— Мы летим, — воскликнул Барбикен, — мы летим! Этот удушающий жар исходит от стенок снаряда! Он порожден трением ядра об атмосферные слои. Скоро он ослабнет, потому что мы несемся уже в пустоте. Теперь мы едва не задыхаемся от жары, а потом нам придется терпеть страшнейший холод.

— Как же так? — спросил Ардан. — По-твоему, Барбикен, мы уже, значит, за пределами земной атмосферы?

— Несомненно, Мишель, несомненно. Ты только выслушай. Теперь пятьдесят пять минут одиннадцатого. Мы вылетели восемь минут назад. Так?

— Так.

— Если бы скорость нашего полета не уменьшилась от трения ядра о воздух, нам было бы достаточно 16 секунд, чтобы перелететь тот слой земной атмосферы, который может оказывать сколько-нибудь значительное сопротивление нашему снаряду.

— Так точно, — подтвердил Николь, — но насколько, полагаете вы, уменьшилась наша начальная скорость от этого трения?

— На одну треть, Николь, — отвечал Барбикен. — Правда, это очень значительное уменьшение, но таким оно выходило по моим вычислениям. Следовательно, если начальная скорость снаряда была 11 тысяч метров, то по выходе из атмосферы эта скорость должна была уменьшиться до 7 332 метров. Мы уже пролетели теперь атмосферу...

Барбикен пострадал больше своих товарищей.

— И приятель Николь уже проиграл оба пари, — перебил Ардан:— четыре тысячи долларов за то, что колумбиаду не разорвало, и пять тысяч долларов за то, что снаряд поднялся выше шести миль. Ну-ка, Николь, раскошеливайся.

— Сначала проверим, точно ли я проиграл, — отвечал Николь, — а потом и раскошелимся. Я не спорю, весьма возможно, что предположения и заключения Барбикена совершенно верны и что я проиграл девять тысяч долларов. Но мне приходит в голову другое предположение, которое могло бы уничтожить самое пари.

— Какое же это? Какое?

— А такое, что по той или по другой причине искра не попала в пироксилин и мы не полетели, а сидим преспокойно в пушке.

— Ну, капитан, такое-то „ученое предположение" я вам хоть сейчас придумаю! Я думал, что вправду „ученое"! Сидим на одном месте! Это мне очень нравится! Ну, а толчок-то, который нам чуть навеки не отшиб память, вы как его объясните, а? Как объясните вы собственный обморок? Как объясните рану на плече Барбикена?

— Все это я знаю, Мишель, все это я знаю, но позволь... еще одно слово...

— Слушаю, капитан.

— Ты слышал выстрел? Ведь звук выстрела должен быть ужасен. Ты его слышал?

— Нет, — отвечал Ардан, — нет, я не слыхал выстрела.

— А вы, Барбикен?

— Я тоже не слыхал.

— Вы тоже не слыхали? Странно!

— В самом деле странно, — прошептал председатель. — Отчего же мы не слыхали выстрела?

Приятели в недоумении глядели друг на друга.

Действительно, здесь они столкнулись с необъяснимым явлением. Снаряд полетел; значит, был и выстрел, — да еще какой!

— Погоди, — сказал Барбикен, — осмотримся, где мы. Откроем-ка ставни.

Эта операция была очень проста, и ее тотчас же выполнили. Гайки, которые сдерживали болты на внешних пластинах правого окна, уступили давлению ключа; болты были выдвинуты наружу, а металлические пробки, обделанные в каучук, быстро заткнули отверстия, в которые болты проходили. Наружная пластина тотчас же опустилась на шарнире и обнажила вставленное в раму выпуклое стекло.

Такое же окно находилось на другой стороне снаряда.

Третье было устроено в куполе, четвертое — посреди самого дна.

Небо можно было наблюдать через боковые рамы в двух противоположных направлениях, а Землю и Луну— через верхнее и нижнее отверстия.

Барбикен с товарищами кинулись к окну.

В окно не проникало ни малейшего луча света. Снаряд был окружен глубочайшим, полнейшим мраком.

— Нет, товарищи, нет, мы не упали на Землю! — вскричал Барбикен. — Нет, мы не на дне Мексиканского залива! Мы несемся в пространстве! Смотрите, смотрите! Видите, звезды мерцают среди ночи? Замечаете мрак между Землей и нами?

— Ура! Ура! — крикнули Николь и Ардан.

Густой мрак действительно мог свидетельствовать, что ядро улетело от Земли, потому что земная поверхность в данную минуту была ярко освещена лунным светом, и, значит, путешественники видели бы Луну, если бы оставались на Земле.

Невозможно было больше сомневаться. Отважные смельчаки улетели с Земли.

— Я проиграл, — сказал Николь.

— С чем имею честь поздравить! — сказал Ардан.

— Получите девять тысяч долларов, — сказал капитан и вынул из кармана банковые билеты.

— Желаете расписку в получении? — спросил Барбикен, принимая деньги.

— Если вас не затруднит, — ответил Николь. — Аккуратность в делах всегда похвальна.

Барбикен серьезно и флегматично вынул записную книжку, вырвал из нее чистый листок, настрочил карандашом расписку по всем правилам и вручил ее Николю, который тщательно уложил ее в свой портфель.

Ардан снял фуражку и отвесил товарищам безмолвный поклон. Такой формализм в подобные минуты положительно сковал ему уста. Ардан отроду не видел ничего более „американского"...

Окончив деловые формальности, Барбикен и Николь снова подошли к окну и принялись разглядывать созвездия.

На черном фоне неба звезды выделялись яркими точками, но Луны с этой стороны нельзя было видеть, потому что, двигаясь с востока на запад, она мало-помалу приближалась к зениту.

— Где же Луна? — спросил Ардан. — Уж не хочет ли она от нас дать тягу?

— Успокойся, успокойся, — ответил Барбикен. — Наше будущее жилище на своем месте, но с этой стороны мы не можем его видеть. Откроем другое боковое окно.

Барбикен уже двинулся было к противоположному ставню, как вдруг приближение какого-то блестящего предмета обратило на себя его внимание.

Это был громадный шар, — такой громадный, что его колоссальных размеров нельзя было определить.

Поверхность шара, обращенная к Земле, была ярко освещена. Его можно было принять за маленькую Луну. Он двигался с необычайной быстротой и описывал, по-видимому, вокруг Земли линию, которая перерезывала путь летевшего ядра. Поступательное движение этого тела дополнялось вращением его вокруг оси; значит, оно в своем движении ничем не отличалось от других небесных тел, движущихся в пространстве.

— Это что такое? Это что такое? — воскликнул Мишель Ардан. — Другой снаряд?

Барбикен не ответил. Появление этого громадного тела удивило его и встревожило. Возможна ведь была встреча, грозившая гибелью, — столкновение низвергло бы снаряд на Землю.

Барбикен очень быстро понял эту опасность.

Ардан и Николь безмолвно глядели в пространство.

Шар, приближаясь, все увеличивался. Вследствие оптического обмана казалось, что снаряд стремится прямо к нему.

— Да что это? — воскликнул Мишель Ардан. — Поезда сию минуту столкнутся!

Инстинктивно путешественники подались назад. Ужас их был несказанный, но продолжался недолго. Небесное тело пролетело от них в нескольких стах метрах и исчезло; его поверхность вдруг слилась с глубоким мраком пространства.

— Скатертью дорога! — проговорил Мишель Ардан, с видимым удовольствием вздыхая полною грудью. — Что же это, неужто и на небе нет достаточно простора, чтобы можно было без риска гулять здесь в маленьком снаряде? Кто знает, что это за неугомонный шар, который чуть с нами не столкнулся?

— Я знаю, — сказал Барбикен.

— Чорт побери! Ты все на свете знаешь!

— Это болид¹, но болид громадный, который удерживается притяжением Земли в качестве ее спутника.

— Неужто? Стало быть, у Земли две луны?

— Да, Мишель, две луны, хотя обыкновенно и полагают, что Луна только одна. Но вторая луна так мала и движение ее до того быстро, что жители Земли ее видеть не могут. Однако французский астроном Пти² мог определить существование второго спутника. По его наблюдениям, этот болид совершает свое обращение вокруг земли с громадной скоростью — всего в 3 часа 20 минут.

¹ Болидами называются вообще каменистые или металлические массы, падающие иногда на Землю. Попадая в земную атмосферу, они, встречая сопротивление со стороны воздуха, раскаляются до яркого свечения.

² Ф. Пти — директор Тулузской обсерватории, французский астроном, живший в первой половине прошлого века. Его теория существования второго спутника Земли в настоящее время не разделяется большинством астрономов.

— Существование этого спутника признают все астрономы? — спросил Николь.

— Нет, не все, — отвечал Барбикен, — но если бы он им встретился, как вот теперь нам, они перестали бы сомневаться в его существовании. Знаете, что я думаю?

— Что?

— Что этот болид, который, разумеется, погубил бы нас, если бы столкнулся со снарядом, даст теперь возможность определить наше положение в пространстве.

— Как же это так? — спросил Ардан.

— Расстояние его от Земли известно, и в этом пункте, где мы встретили его, мы были на 8140 километров над поверхностью земного шара.

— Ой-ой-ой! — вскрикнул Ардан. — Перед такой быстротой наши курьерские поезда — просто букашки.

— Да, за нами теперь трудненько угнаться, — сказал Николь и посмотрел на свой хронометр.

— Теперь 11 часов, — прибавил он. — Мы расстались с Америкой только 13 минут назад.

— Всего только тринадцать? — спросил Барбикен.

— Да, тринадцать, — подтвердил Николь. — Значит, не изменись наша начальная скорость, мы делали бы 40 тысяч километров в час.

— Всё это прекрасно, слов нет, — сказал Барбикен, — но отчего мы не слыхали выстрела колумбиады?

На это никто не сумел ответить, и разговор прекратился.

Барбикен принялся ощупывать и опускать ставень второго бокового окна.

Эта операция удалась ему как нельзя лучше; в открытое окно полился потоком лунный свет и ярко озарил внутренность снаряда.

Экономный Николь тотчас же поспешил погасить газ, который к тому же при лунном освещении только мешал наблюдению межпланетных пространств.

Лунный диск сиял с поразительной яркостью.

Лучи, которые уже не задерживались туманной атмосферой земного шара, струились сквозь окно и наполняли внутренность снаряда серебристыми отблесками. Черный цвет неба удваивал яркость Луны, и она в этой пустоте, не рассеивавшей света, не затмевала соседних звезд. Небо здесь представляло совершенно особенное, невообразимое для земного жителя зрелище.

Горы, равнины, все очертания спутника представлялись глазам ничуть не крупнее, чем с какого угодно пункта Земли, но в пустом пространстве свет его разливался с изумительной, необычайной ясностью. Диск сверкал, точно платиновое зеркало.

О Земле уж не было помину: Земля исчезла. Капитан Николь первый вспомнил об исчезнувшей родине.

— Да, да! — вскрикнул Ардан, -Теперь Земля исчезает, и следует кинуть ей в благодарность за все ее блага последний взгляд. Посмотрим на Землю!

Барбикен охотно согласился исполнить желание товарища и начал проворно очищать окно в дне снаряда, откуда можно было наблюдать Землю.

Подвижный диск, на котором они при взлете снаряда лежали и который был движением притиснут к самому дну, разобрали не без труда. Части его бережно расставили вдоль стенок, — они могли еще понадобиться.

Наконец, в нижней части снаряда отыскали окно с чрезвычайно толстым стеклом. Мишель Ардан стал перед этим окном на колени.

Окно было темное, точно матовое.

— Ну, что же? Ну, где же? — вскрикнул он. — Где Земля?

— Земля? — сказал Барбикен. — Да вот Земля!

— Это? Вот эта узенькая полоска? Этот серебристый серпик?

— Разумеется, Мишель. Этот серп тоже скоро исчезнет, и тогда на некоторое время Земля погрузится в непроницаемую тень. Будет „новоземелие".

— Так вот она, Земля! Вот Земля! — повторял Ардан, глядя во все глаза на скромную полоску родной планеты.

Объяснения Барбикена были правильны. Земля входила в свою последнюю фазу.

Свет ее серпа был несколько синеват от густой атмосферной оболочки и не так ярок, как обычный серп Луны, но размеры его казались несравненно значительнее; он представлялся каким-то громадным, растянутым по небу луком. Некоторые пункты, особенно в его вогнутой части, были ярко освещены и свидетельствовали о существовании высоких гор; все эти ярко освещенные пункты по временам исчезали под густыми пятнами, каких никогда не замечается на поверхности лунного диска. То были расположенные вокруг земного шара кольца облаков.

Впрочем, можно было видеть весь контур земного шара. Благодаря отблеску от Луны полный диск Земли вырисовывался довольно ясно, хотя и не так, как обыкновенно виден диск Луны, не освещенный Солнцем.

Путешественники усердно пытались пронизать глазами глубокий мрак пространства, как вдруг перед ними рассыпался сверкающий букет падающих звезд. Сотни болидов, воспламеняясь от соприкосновения с атмосферой, прорезывали темноту блестящими огненными линиями и испещряли пепельную часть земного диска своим сверкающим светом.

Мишель Ардан, оставляя в стороне научные объяснения, утешал себя мыслью, что родимая Земля ласково напутствует своих детей звездными фейерверками.

Земной шар, где они оставили все, что было им мило и дорого, представлялся теперь им убегающим в темное пространство серпом.

Три товарища молча смотрели вдаль.

А снаряд все несся и несся, хотя и с постепенно уменьшающейся скоростью.

Спустя некоторое время путешественников начала одолевать сонливость. Вслед за возбужденным состоянием, в котором они находились последние часы на Земле, неизбежно должна была последовать усталость.

— Просто с ног валит! — проговорил Ардан. — Ну, что ж, делать нечего! Спать, так спать.

Они улеглись на матрацах, и вскоре все трое погрузились в глубочайший сон.

Но не проспали они и четверти часа, как вдруг Барбикен вскочил и начал будить товарищей.

— Нашел! Знаю! Нашел! — кричал он.

— Что нашел? Что? — спросил Мишель Ардан, подпрыгивая на матраце.

— Причину, почему мы не слыхали выстрела колумбиады!

— Какая же причина? — спросил Николь.

— Снаряд летит быстрее звука! Мы перегнали звук выстрела!¹

¹ Скорость звука в воздухе не больше 330 метров в секунду, а снаряд имел начальную скорость в 11 тысяч метров в секунду.

Тотчас же после этого интересного сообщения Барбикен и его оба товарища снова уснули.

Да и где, скажите, можно было, отыскать более тихое и спокойное место для сна и отдыха? На Земле все городские дома, все сельские хижины все-таки более или менее ощущают сотрясения, какие только возможны на поверхности земного шара. На море корабль носится на волнах, и его беспрерывно сотрясает и колеблет. В воздухе аэростат постоянно качается на атмосферных слоях различной плотности.

Только этот снаряд, летевший в абсолютной пустоте, среди полного безмолвия, мог предоставить своим обитателям полнейшее спокойствие.

Сон наших путешественников длился бы, может быть, бесконечно, если бы внезапный шум не пробудил их в семь часов утра 2 декабря, ровно через восемь часов после их отлета.

— Что это? Лай? — спросил Мишель Ардан, протирая глаза. — Это наши собаки!

— Они, верно, проголодались, — заметил Николь.

— Пора проголодаться! Мы про них совсем забыли.

— Где же они? — спросил Барбикен.

Все трое принялись за розыски и одну собаку нашли под диваном.

Первоначальный толчок так ошеломил ее, что она лежала в углу до тех пор, пока голод не заставил ее залаять.

Кроткая Диана, уступая убедительнейшим просьбам, застенчиво выползала из своего убежища. Ардан манил ее самыми нежными словами.

— Дианочка, Диана, милочка!— говорил он. — Поди сюда, мое сокровище! Поди, мое милое дитя, моя прелесть! Поди сюда, о ты, чья судьба будет отмечена в летописях! Поди сюда, Дианочка, поди же сюда, моя радость!

Диана уступила льстивым речам и с жалобным воем вылезла из-под дивана.

— Диана налицо, — сказал Барбикен, — но где же Спутник?

— Спутник? — повторил Ардан. — И Спутник, верно, недалеко. Он тоже куда-нибудь забился! Спутник, сюда! Спутник! Спутник!

Но Спутник не показывался, а Диана продолжала жалобно выть.

Диану осмотрели, нашли, что она не ранена и не ушиблена, и угостили превкусным пирожком, что сразу прекратило ее жалобный вой.

Долго шарили, пока, наконец, отыскали Спутника. Он лежал в верхнем отделении снаряда, куда его подбросило при толчке. Бедный пес сильно расшибся и был в очень жалком состоянии.

— Экое горе! — воскликнул Мишель Ардан. — Вот тебе и акклиматизация...

Спутника бережно спустили вниз.

Головой он ударился о свод снаряда и, казалось, вряд ли мог поправиться после такого удара.

Раненого уложили на подушку и тут он свободно вздохнул.

— Бедный Спутник! Друг ты мой милый! — причитал Ардан. — На нас лежит ответственность за твою жизнь, голубчик! Да пусть лучше у меня отвалится правая рука, чем пропадет хоть одна лапка у моего сокровища, Спутника!

Он дал воды разбитому животному. Собака жадно стала лакать.

Затем любознательные путешественники снова принялись за наблюдения над Землей и Луной.

Земля уже представлялась им теперь в виде пепельного круга, который окаймлялся еще более узким серпом, чем накануне; но в сравнении с Луной, обращавшейся все более и более в полный круг, размер серпа все еще казался огромным.

— Экая досада, что мы не отправились в минуту полноземелия, то есть когда наш земной шар был как раз против Солнца, — сказал Ардан.

— Почему досадно? — спросил Николь.

— Да мы бы тогда увидели все наши моря и материки в новом свете. Моря сверкали бы, отражая солнечные лучи, а материки темнели бы так, как их изображают на некоторых географических картах. Мне хотелось бы видеть именно те части Земли, на которые никогда еще не падал взор человеческий.

— Разумеется, это интересно! — сказал Барбикен. — Но если бы Земля была „полная", то Луна находилась бы в периоде новолуния. Другими словами, она была бы невидима в солнечных лучах. Я полагаю, что для нас выгоднее видеть ту цель, к которой мы стремимся, чем ту точку, от которой мы отправились.

— Вы совершенно правы, Барбикен, — ответил Николь. — К тому же заметьте, что когда мы доберемся до Луны, то в долгие лунные ночи вдоволь успеем наглядеться на земной шар, где кишат наши ближние.

— Наши ближние! — сказал Мишель Ардан. — Они теперь такие же нам ближние, как селениты. Мы теперь, друг любезный, живем в особом мире, который населен только одними нами, — в снаряде. Я — ближний Барбикена, а Барбикен — ближний Николя. Над нами и вне нас человечество оканчивается; мы — единственное население этого мирка, до той самой минуты, пока не обратимся в селенитов.

— Почти через 88 часов, — сказал Николь.

— То есть? — переспросил Мишель Ардан.

— То есть теперь половина девятого, — отвечал Николь.

— Половина девятого? Я не вижу, почему бы нам не позавтракать.

Действительно, желудки жителей новой планеты довольно настоятельно требовали должного подкрепления.

Мишель Ардан, в качестве француза, объявил себя поваром и главным распорядителем по съестной части. Товарищи охотно уступили ему эту почетную должность.

Газ доставил необходимое тепло, а в ящике с провизией нашлись припасы для первой закуски в межпланетном пространстве.

Сначала были поданы три чашки превосходного бульона, который приготовили из сухих плиток. За бульоном последовал бифштекс, такой сочный и нежный, словно он только что вышел из парижской кухни. Мишель, отличавшийся чрезвычайно пылким воображением, уверял даже, что бифштекс этот „с кровью".

За мясом появились консервы из овощей — „свежее свежих", по уверению Ардана, и, наконец, завтрак достойно закончился превосходнейшим чаем с тартинками, приготовленными на американский манер. Для довершения пира Ардан вытащил бутылку отличнейшего бургонского, которая „случайно" попала в ящик с припасами. Само Солнце выступило, как бы желая озарить это скромное пиршество.

Снаряд вышел из конуса тени, которую отбрасывал земной шар, и лучи сияющего дневного светила упали на нижнюю часть снаряда.

— Солнце! — вскрикнул Ардан.

— Конечно, Солнце, — ответил Барбикен, — я и ждал его.

— А посмотрите-ка: конус тени, отбрасываемый Землей в пространство, выходит за Луну.

— И даже на довольно значительное расстояние, — сказал Барбикен. — А когда Луна покрыта этой тенью, происходит затмение. Отправься мы в момент лунного затмения, наше путешествие совершалось бы в темноте. А это было бы крайне печально.

— Почему печально?

— Да потому, что, хотя мы и несемся в пустоте, снаряд наш залит лучами Солнца и будет, значит, пользоваться солнечным светом и теплотой. А если у нас будут свет и тепло, то можно приберечь газ, который нам еще очень и очень понадобится.

Барбикен говорил совершенно основательно. Блеск и теплота солнечных лучей не умерялись никакой атмосферой, и снаряд так освещался и согревался, как будто вдруг наступило самое теплое лето. Сверху Луна, а снизу Солнце обливали снаряд своим блеском.

— А здесь у нас очень хорошо! — заметил Николь.

— Надеюсь, что хорошо! — ответил Ардан. — Кабы добыть горсточку землицы, я бы вам живо вырастил сахарный горошек, в 24 часа, и готов был бы соус. Я, однако, боюсь, как бы стенки снаряда не вздумали расплавиться.

— Можешь успокоиться, любезный друг, — сказал Барбикен. — Когда снаряд скользил через атмосферу, он выдерживал температуру повыше теперешней. Я нисколько бы не удивился, если бы жители Флориды приняли наш снаряд за воспламенившийся болид.

— Значит, дружище Мастон предполагает теперь, что мы изжарились? — спросил Ардан.

— Да я и сам удивляюсь, как этого с нами не случилось, — сказал Барбикен. — Вот опасность, которой мы не предусматривали.

— Нет, я предусматривал и очень этого опасался, — сказал хладнокровный Николь.

— И ты ни слова не проронил об этом! — вскрикнул Ардан. — О, бесподобный капитан! О, кладезь силы и терпения!

— Не мешало бы нам теперь поудобней устроиться, — сказал Барбикен.

И председатель Пушечного клуба преспокойно принялся устраиваться, словно ему предстояло целый век оставаться в снаряде.

Воздушный вагон представлял в основании своем площадь в пять квадратных метров, а в высоту имел шесть метров до вершины свода. Внутри он был очень искусно отделан: дорожная утварь, поклажа и инструменты нисколько его не загромождали, потому что каждой вещи было отведено свое место. Толстое стекло, которое занимало часть дна, легко могло выносить большую тяжесть. Барбикен и его товарищи спокойно расхаживали по этому полу и любовались, как Солнце, ударявшее в него своими лучами, освещало внутренность снаряда.

Путешественники осмотрели ящик с водой и провизией. Благодаря мерам, принятым для ослабления толчка, эти сокровища нисколько не пострадали.

Николь заметил плохое состояние воздуха по учащенному дыханию Дианы. Здесь, как в знаменитой Собачьей пещере, углекислота собиралась на дне снаряда вследствие своего веса, и бедная Диана прежде своих хозяев должна была испытать действие этого газа.

Николь поспешил поправить дело. Он тотчас же расставил по дну ядра несколько сосудов с раствором едкого кали — веществом, которое может совершенно поглотить углекислоту и очистить воздух.

После этого осмотрели инструменты. За исключением одного термометра, у которого разбилось стекло, все термометры и барометры уцелели. Вынули превосходный металлический барометр (анероид) из ящика и повесили на стену. Он показывал давление воздуха внутри снаряда и снабжен был еще измерителем влажности, показывавшим количество водяных паров, которое заключалось в снаряде.

В данную минуту его стрелка колебалась между 755 и 760 миллиметрами.

Компасы, которые взял с собою Барбикен, тоже оказались в целости и исправности. Внутри снаряда их стрелка, понятно, блуждала, не имея никакого определенного направления. На том расстоянии от Земли, на каком находился снаряд, магнитный полюс не мог оказывать ощутительного влияния на аппарат. Но, перенесенные на Луну, эти компасы могли служить для очень интересных наблюдений.

Сделан был осмотр и гипсометра для измерения высоты лунных гор, и секстанта для определения высоты Солнца, и угломера, и зрительных труб, которые должны были играть очень важную роль на Луне. Все они оказались в исправности.

Рабочие орудия — кирки, заступы и прочее, — которые забрал с собою Николь, всевозможные семена и кустарники, которые Ардан замышлял перенести на лунную почву, — все лежало на своих местах, в верхних углах снаряда.

Там устроено было что-то вроде полатей, которые завалены были горами каких-то предметов. Что именно хранилось там у запасливого француза, он не объяснил товарищам; они могли только видеть, что время от времени он поднимался в этот тайник по вделанным в стене ступеням и приводил там, казалось, все в порядок. Он что-то осматривал, проверял, перебирал, открывал и закрывал какие-то ящики, причем распевал довольно фальшиво старинные французские песенки.

Барбикен был очень озабочен тем, чтобы предохранить от порчи ракеты. Эти ракеты должны были ослабить падение снаряда, когда, привлекаемый лунным притяжением, он начнет падать на поверхность Луны.

Окончив проверку, путешественники снова принялись наблюдать пространство.

Зрелище было то же самое. Все пространство небесной сферы было наполнено созвездиями неописуемой яркости. Астроном мог бы помешаться от восхищения.

С одной стороны сверкало Солнце. Дневное светило являлось ослепительным диском и резко вырисовывалось на черном фоне неба.

С другой стороны блестела Луна. Она висела неподвижно среди чудного звездного мира.

Виднелось довольно темное пятно, словно прорывавшее небо и окруженное серебристой каемкой: это была Земля.

Далее там и сям проступали туманные массы, точно громадные комья звездного снега, и исполинский пояс, образуемый пылью звезд, — Млечный путь.

Наблюдатели долго не могли оторвать взоров от зрелища такого нового, такого захватывающего! Сколько мыслей, сколько новых ощущений навевала эта дивная картина!..

Барбикен под впечатлением этого зрелища решил приступить к описанию своего путешествия; он отмечал час за часом все факты. Он писал неторопливо, спокойно, крупным четырехугольным почерком.

Николь тем временем просматривал свои вычисления: он с необычайной ловкостью распоряжался цифрами.

Ардан заговаривал то с Барбикеном, который его не слушал, то с Николем, который ему не отвечал, то с Дианой, которая не понимала его теорий, или, наконец, заводил речь сам с собой, задавал себе вопросы, отвечал на них, вертелся, шмыгал то туда, то сюда, то приседал на корточки перед нижней рамой, то лез на самый верх снаряда, — и во всех этих положениях неумолкаемо распевал.

Недаром он был француз.

День, или, правильнее говоря, 12-часовой период, составлявший день на Земле, закончился мастерски изготовленным ужином.

Ничто не нарушало спокойствия путешественников, и они мирно уснули.

А снаряд, с постоянно уменьшавшейся скоростью, несся по небесному пути.

Ночь прошла без всяких приключений. Собственно говоря, слово „ночь" не имело здесь своего обычного, „земного" смысла, ибо снаряд нисколько не изменил своего положения относительно Солнца. Считая время астрономически, в нижнем окне снаряда был день, в верхнем — ночь. Поэтому впоследствии, когда в рассказе придется употреблять слова „день" и „ночь", нужно понимать их как термины, означающие время от восхода до захода и от захода до восхода Солнца на Земле.

Ничто не нарушало глубокого сна наших путешественников, так как их жилище, несмотря на громадную скорость движения, казалось совершенно неподвижным. Никакое сотрясение не обнаруживало его движения в пространстве.

Движение, с какой бы скоростью оно ни совершалось, не производит никакого впечатления на человека, когда человек движется вместе со всеми окружающими его предметами. Кому из нас приходилось, например, замечать движение Земли, а ведь она движется, да еще, как! — со скоростью более 100 тысяч километров в час.

Барбикен и оба его товарища, спокойно разместившиеся на своих матрацах, вовсе не чувствовали движения снаряда и спали непробудным сном.

Мишель Ардан первый очутился на ногах. Когда он вскарабкался наверх и стал запирать один из своих таинственных ящиков, вдруг кто-то прокричал по-петушиному.

Николь и Барбикен проснулись.

— Петух! — вскрикнул Николь.

— Успокойтесь, друзья мои! — с живостью ответил Мишель. — Это мне захотелось вас потешить деревенской музыкой.

И, сказавши это, он еще раз прокукарекал с таким эффектом, что любой петух мог бы ему позавидовать. Американцы разразились громким смехом.

— Необычайный талант, — сказал Николь, искоса поглядывая на мнимого петуха.

— Да, — ответил Мишель, — это совсем по-нашему! У нас даже в лучшем обществе кричат иногда по-петушиному.

Затем, желая свести разговор на другую тему, он сказал:

— А знаешь, Барбикен, что мне чудилось всю эту ночь?

— Нет. А что?

— Я думал все про наших кембриджских друзей. Ты, конечно, уже заметил, что я удивительно слаб в математике. И вот — я никак не могу себе представить, как ученые из обсерватории рассчитали скорость, которую нужно сообщить снаряду, чтобы он мог долететь до Луны.

— То есть не до Луны, — перебил Барбикен, — а до того места в пространстве, где земное и лунное притяжения одинаковы, потому что уже с этого места, которое находится почти на девяти десятых всего расстояния, снаряд полетит на Луну сам собой, вследствие собственной тяжести.

— Ну да, — сказал Мишель. — Но скажи, как они вычислили эту скорость?

— Это вовсе не так трудно, как ты думаешь.

— А ты сумел бы сделать это вычисление?

— Разумеется. Мы с Николем вычислили бы это и сами, если бы другим не вздумалось избавить нас от этого труда.

— А мне кажется, что я скорее отдал бы голову на отсечение, чем взялся за разрешение такой мудреной задачи.

— Ну, надеюсь, ты не сказал бы этого, если бы знал алгебру.

— А! Узнаю вас, иксоедов! Вы думаете: сказали „алгебра" и этим все объяснили?

— Мишель, — сказал Барбикен, — надеюсь, ты не станешь отрицать, что нельзя ковать без молота или пахать без плуга?

— Согласен.

— Так знай же, что алгебра — такая же штука, как соха или плуг, — разумеется, для тех, кто умеет с нею обращаться.

— Так ли?

— Говорю тебе совершенно серьезно.

— И можешь это доказать на деле? Сейчас?

— Разумеется.

— И покажешь мне, как вычислить ту скорость, с какой нас вышвырнуло из колумбиады?

— Вот листок бумаги и карандаш, я сейчас припомню и напишу тебе эту формулу.

Сказавши это, Барбикен принялся за работу. Николь все это время смотрел через окно на необозримое пространство. Мишель занялся приготовлением завтрака.

Действительно, не прошло и пяти минут, как Барбикен вручил Ардану свою бумажку, исписанную вычислениями, а в конце стояла формула:

— Мне бы очень хотелось понять сию премудрость, — сказал Мишель. — Десять лет жизни отдал бы, только бы уразуметь это!

— Я сейчас объясню тебе значение каждой буквы в этой формуле, — сказал Барбикен, обращаясь к своему несведущему товарищу. — Надеюсь, после этого ты все поймешь.

— Ладно, начинай! — ответил Мишель с видом человека, решающегося на самое отчаянное дело.

— Через d обозначено расстояние между центрами Земли и Луны, — сказал Барбикен. — Заметь, что при вычислении притяжения двух тел необходимо брать расстояние между их центрами.

— Согласен!

— r — это земной радиус.

— Радиус. Положим...

— m — масса Земли, а m' — масса Луны. Эти величины вошли в формулу потому, что притяжение тел пропорционально их массам.

— Понимаю.

— g — ускорение тела, свободно падающего близ поверхности Земли. Ясно ли это?

— Как хрусталь! — ответил Мишель.

— Буквой х я обозначил то постоянно возрастающее расстояние, которое отделяет нас от центра Земли, а V— это скорость, с какой летит снаряд на этом расстоянии.

— Очень хорошо!

— Наконец, ту скорость, какую снаряд получит по выходе из пределов атмосферы, обозначу через V нулевое.

— Именно, — сказал Николь, — для этого-то места и нужно вычислить скорость, ибо известно, что начальная скорость, с которой мы вылетели из колумбиады, в полтора раза больше той скорости, которая осталась у снаряда при выходе из атмосферы.

— Ну, это выше моего разумения, — возразил Мишель.

— Но ведь это так просто! — воскликнул Барбикен.

— Просто, да не для меня! — ответил Мишель.

— Иначе говоря, когда мы вышли за пределы атмосферы, наша начальная скорость убавилась на одну треть.

— Почему так много?

— Да, любезный друг, от сопротивления воздуха: трение о воздух, понимаешь? Ведь ты согласен, что, чем быстрее движется снаряд, тем большее сопротивление оказывает ему атмосфера?

— Это понятно, — сказал Мишель, — я с тобой согласен, но все эти V нулевые и V нулевые в квадрате отскакивают от моей неученой башки, как от стены горох...

— Погоди, любезный, — сказал Барбикен, — мы в эту формулу вставим числовые значения, соответствующие каждой букве.

— Ладно, делайте, что хотите!.. — с отчаянием воскликнул Мишель.

— В этой формуле, — продолжал Барбикен, — есть величины известные, а есть и такие, которые придется еще вычислить.

— Этим я займусь, — вставил Николь.

— Во-первых, r представляет собою земной радиус, величина которого в месте нашего отправления, Флориде, равняется 6 370 000 метрам; d — расстояние между центрами Земли и Луны, равное 56 радиусам Земли, значит...

— Значит, — перебил Николь, уже успевший сделать вычисление, — это самое расстояние будет 356 миллионов метров в то время, когда Луна находится в перигее, то есть в ближайшем от Земли расстоянии.

— Правильно, — подтвердил Барбикен. — Далее: m', разделенное на m, есть отношение массы Луны к массе Земли, которое, как известно, выражается дробью ¹/₈₁.

— Отлично, — заметил Мишель.

— g — ускорение силы тяжести, которое во Флориде равно 9 метрам и 81 сантиметру за секунду; отсюда выходит, что вместо gr можно в формуле поставить...

— 62 миллиона 426 тысяч! — подхватил Николь.

— А дальше? — произнес недоумевающий Мишель Ардан.

— А дальше то, — ответил Барбикен, — что если числовые величины подставлены вместо букв, то я могу приступить к определению V нулевого, то есть скорости, которую снаряд должен иметь при выходе из атмосферы, для того чтобы достигнуть пункта, где притяжение Земли сравняется с притяжением Луны. Наконец, х — расстояние этого пункта от центра Земли — равняется девяти десятым d, то есть расстояния, отделяющего центры Земли и Луны. Итак, беру: x равно девяти десятым d. V равно нулю. Следовательно, формула примет такой вид...

Он быстро написал следующее:

— Достаточно ли это ясно? — спросил председатель.

— Чего же яснее! — воскликнул Николь.

— О, мудрые мужи! — пробормотал Мишель в полном изнеможении.

— Понял ли ты, наконец? — спросил его Барбикен.

Ой! — вскрикнул Мишель Ардан. — Кажется, понял, но голова сейчас треснет...

— А чтобы получить искомую скорость, — добавил Николь, — остается произвести вычисления.

И он, как человек, хорошо знающий дело, принялся за эти вычисления с неимоверной быстротой; деления и умножения вырастали у него из-под карандаша: куда ни глянешь, везде цифры и цифры — он испещрил ими целую страницу. Барбикен зорко следил за ним, а Мишель всеми силами старался подавить начавшуюся головную боль.

— Что же? — спросил Барбикен после некоторого молчания.

— Готово, — ответил Николь. — Для того чтобы снаряд мог долететь до того нейтрального пункта, где уравновешиваются притяжения Земли и Луны, скорость его при выходе из атмосферы должна была равняться...

— Чему? — с беспокойством спросил Барбикен.

— 11051 метру.

— Как? — вскрикнул Барбикен. — Сколько вы сказали?

— 11051 метр, — повторил капитан.

— Тысячу чертей! — проревел Барбикен с жестом отчаяния.

— Что с тобой, дорогой? — спросил Мишель Ардан, до крайности удивленный подобным восклицанием в устах Барбикена.

— Что со мной? Если скорость от трения уменьшается на одну треть, то нужно, чтобы первоначальная скорость была...

— 16 576 метров! — ответил Николь.

— А по вычислению Кембриджской обсерватории выходило, что достаточна скорость в 11 тысяч метров, чтобы снаряд долетел... И мы вылетели из колумбиады именно с этой скоростью!

— Что ж отсюда? — спросил Николь.

— То, что скорость была недостаточна.

— Это верно.

— Мы, значит, не долетим до пункта, откуда Луна может нас притянуть!

— Это ужасно!

— Нам не долететь даже до половины пути!

— Проклятый снаряд! — завопил Мишель Ардан, словно снаряд через каких-нибудь несколько минут должен был грохнуться о Землю.

— Значит, мы вернемся на Землю?

— Да, — произнес после минуты общего молчания Барбикен, — мы должны упасть на Землю.

Результат вычислений, как громом, поразил наших путешественников. Кому могла бы притти в голову мысль о подобной ошибке? Барбикен все еще не хотел этому верить.

Николь снова пересмотрел все свои вычисления — ошибки не оказалось. В верности формулы, по которой делалось вычисление, сомневаться было невозможно.

После вторичной проверки оказалось, что для достижения желанного пункта действительно нужно было придать снаряду начальную скорость в 16 576 метров, в противном случае он не сможет долететь до Луны.

Все трое, не говоря ни слова, только переглядывались. О завтраке никто и не думал. Барбикен, с нахмуренными бровями, стиснутыми зубами и с конвульсивно сжатыми в кулаки руками, размышлял о чем-то, глядя в окно. Николь в отчаянии в десятый раз проверял все свои цифры.

— Вот ваши ученые! Все у них так выходит! — бормотал Мишель Ардан. — 20 золотых дал бы, чтобы обрушиться теперь на Кембриджскую обсерваторию и поприжать ребра тем, кто в ней заседает.

— Странно, — сказал капитан, обращаясь к Барбикену и, видимо, занятый неотступной мыслью: — по хронометру теперь семь часов; стало быть, мы летим 32 часа; больше половины пути мы уже пролетели и, однако, еще не падаем.

Барбикен не ответил ни слова. Он бросил проницательный взгляд на капитана, схватил инструмент, которым обыкновенно измерял угловую величину диаметра Земли, и через нижнее окно сделал точное наблюдение. Поднявшись, он принялся делать какие-то вычисления на бумаге. Николь со страхом глядел на него; он сообразил, что председатель хочет по измеренной величине земного диаметра определить расстояние от снаряда до Земли.

— Нет! — вскрикнул Барбикен после нескольких минут молчания. — Нет, мы не падаем! Мы находимся теперь за 200 тысяч километров от Земли! Уж мы прошли то место, где снаряд остановился бы, если б его начальная скорость была только 11 тысяч метров! Выходит, что мы все еще поднимаемся.

— Это верно, — подтвердил Николь, — и, значит, начальная скорость была значительно больше 11 тысяч метров! Теперь понятно, почему мы могли встретить второго спутника уже по истечении 13 минут: он обращается в расстоянии 8140 километров от Земли.

— О, мой любезный Николь, — воскликнул Барбикен с торжествующим видом, — мы не погибнем!

— Дело! — спокойно произнес Ардан. — Ну, если спасены, то можно приняться и за завтрак!

Николь действительно не ошибся: начальная скорость снаряда была значительно больше той, которую вычислили кембриджские астрономы.

Успокоившись после ложной тревоги, наши путешественники уселись за стол и принялись завтракать. Все ели с большим аппетитом и весело болтали о всякой всячине.

— Почему бы это нам и не достигнуть своей цели? — твердил Мишель Ардан. — Ведь мы все еще несемся. Ничто нам помешать не может: камней-то на нашей дороге, надеюсь, не будет. Избранный нами путь лучше пути корабля, которому приходится рассекать волны океана; лучше и пути аэростата, который плывет в воздухе по направлению ветра. Однакож корабли приходят, куда им нужно, аэростаты поднимаются на большие высоты — отчего ж бы и нам не добраться до Луны?

— Имей только терпение, доберемся, — отвечал Барбикен.

— Да! Необходимо добиться цели ради чести американского народа, — прибавил, воодушевляясь, Ардан, — единственного народа, который только и способен на подобное предприятие, единственного народа, у которого мог появиться Барбикен. А знаете ли, о чем я думаю: теперь, когда нам больше нечего беспокоиться, я думаю — чем бы нам заняться? Ведь сидеть сложа руки — скука смертная!

Барбикен и Николь не знали, что отвечать, и отрицательно качали головами.

— Я, однако, все это предусмотрел, любезные приятели, — продолжал Мишель. — Вам стоит только сказать слово — и тотчас явятся на сцену: шашки, шахматы, карты, домино! Вот разве только бильярда не окажется!

— Как, — возразил Барбикен, — неужели ты забрал с собою все эти безделушки?

— Еще бы! — ответил Мишель. — И не только для нашего развлечения, а чтоб наделить ими лунные рестораны.

— Похвально, очень похвально, — сказал Барбикен. — Только, мне кажется, ты несколько запоздал со своей услугой. Если на Луне есть жители, то, без сомнения, они появились на свет несколькими сотнями тысяч лет раньше нас, ибо и сама Луна покрылась твердой корой раньше нашей планеты. А если эти жители существуют уже сотни тысяч лет и мозг их имеет такое же устройство, как наш, то они знают не только все то, что мы изобрели, но даже и то, что мы узнаем только через несколько столетий. И едва ли нам придется их учить: скорей они нас чему-нибудь научат.

— Как? — возразил Мишель. — Ты полагаешь, что у них уже были такие художники, как Фидий, Микель-Анджело и Рафаэль?

— Конечно.

— И такие поэты, как Гомер, Вергилий, Мильтон, Ламартин и Гюго?

— Разумеется.

— Такие философы, как Платон, Аристотель, Декарт и Кант?

— Без сомнения.

— И Архимед, Евклид, Паскаль, Ньютон и всякие такие ученые?

— Могу в этом поручиться.

— И такие фотографы, как... Надар?

— Да отчего ж им и не быть?

— Ну, если, по-твоему, любезный друг Барбикен, обитатели Луны так умны, как мы, а может, и того больше, то почему ж им до сих пор не пришло в голову попытаться завести сношения с Землею?

— А откуда тебе известно, что они ничего подобного не предпринимали? — спросил совершенно серьезно Барбикен.

— В самом деле, — заметил Николь, — если они не сделали этого, то совершенно напрасно — им это легче удалось бы, чем нам, и вот по каким причинам: притягательная сила Луны в шесть раз слабее тяготения земного шара, это значительно облегчило бы взлет их снаряда; им пришлось бы выбросить снаряд всего на 30 тысяч километров, а не на 300 тысяч, стало быть, начальную скорость в первом случае нужно было бы сообщить снаряду гораздо меньшую, чем во втором.

— Да, это странно, — сказал Мишель. — Я опять-таки повторяю: отчего ж им не пришло это в голову?

— А я, — возразил Барбикен, — еще раз спрашиваю тебя: кто тебе сказал, что они этого не сделали?

— Но когда же?

— А за тысячи лет до нашего появления на свет.

— Да где же их снаряд? Покажите мне его!

— Любезный друг, — ответил Барбикен, — может, тебе известно, что вода покрывает пять шестых поверхности земного шара? Надеюсь, легко поэтому предположить, что если такой снаряд и был пущен обитателями Луны, то он почивает теперь на дне Атлантического или Тихого океана, а быть может, даже попал в какую-нибудь трещину в то время, когда земная кора еще не успела затвердеть.

— Что значит ученый человек, — сказал Мишель: — на все у него найдутся самые положительные ответы. Я просто преклоняюсь перед твоею мудростью, добрейший Барбикен.

Он не успел окончить, как Диана громким лаем вмешалась в разговор: она, видимо, тоже непрочь была перекусить.

— Вот те на! — воскликнул Мишель. — Мы так увлеклись разговором о будущем, что совершенно забыли про Диану и Спутника.

И Мишель тотчас же приготовил из остатков завтрака похлебку, которую Диана принялась уничтожать с большим аппетитом. Но Спутник из конуры не вышел.

— А знаете что, — заметил Мишель, — напрасно мы не захватили с собой по паре всех домашних животных.

— Но у нас нехватило бы места, — сказал Барбикен.

— Полно, — возразил Мишель, — стоило бы только немножко потесниться!

— Это было бы тем более остроумно, — заметил Николь, — что бык, корова и лошадь на Луне оказались бы нам очень полезными. К несчастью, в этом вагоне мудрено устроить нечто вроде конюшни или хлева.

— По крайней мере, — сказал Мишель, — можно было увезти хотя бы маленького ослика. Как я люблю этих крепких и терпеливых животных! К несчастью, природа одарила их весьма скудно: их, бедных, колотят не только при жизни, но даже и после смерти...

— То есть как же так?

— Да ведь из ослиных шкур выделывают барабаны. Это глубокомысленное замечание Мишеля вызвало веселый смех его приятелей. Но внезапный крик Мишеля остановил их. Ардан быстро заглянул в конуру Спутника и, поднимаясь, произнес:

— Друзья мои, Спутник уж не болен!

— Отлично, — сказал Николь.

— Нет, — продолжал Мишель, — Спутник вовсе не болен, но, — добавил он с грустным видом, — он умер!

Несчастный Спутник действительно не перенес своей раны. Он издох — в этом невозможно было сомневаться. Мишель Ардан в смущении глядел на своих друзей.

— Теперь предстоит решить новый вопрос, — сказал Барбикен. — Мы не можем держать в снаряде этого пса.

— Разумеется, не можем, — ответил Николь, — но у нас окна на шарнирах, их легко можно открывать; мы откроем окно, и пусть наш Спутник гуляет в беспредельном пространстве.

— Мы так и сделаем, — сказал председатель после нескольких минут размышления, — но при этой операции необходимо соблюсти всевозможные предосторожности.

— Какие же именно? — с любопытством спросил Мишель.

— Видишь ли: во-первых, нужно сделать все это по возможности быстрее, чтобы не терять много воздуха, наполняющего наше ядро.

— Мы же возобновляем воздух!

— Возобновляем, да не совсем. Мы получаем кислород, а другой газ — азот, который хотя и не служит для дыхания, но все-таки составляет существенную, необходимую часть воздуха, — мы не возобновляем. Через открытое окно он очень быстро улетит от нас.

— Много ли его вылетит в несколько секунд, пока мы спровадим бедного Спутника! — возразил Мишель.

— Много или мало, а я все-таки еще раз повторяю; всю операцию нужно совершить как можно скорее.

— Какая ж еще опасность? — спросил Мишель.

— Другая опасность — внешний холод. Он может проникнуть к нам в снаряд, и тогда мы рискуем замерзнуть.

— Что же — Солнце перестанет греть?

— Совсем нет. Лучи Солнца нагревают наш снаряд, потому что он поглощает эти лучи; но те же самые лучи вовсе не согревают пустого пространства, в котором мы летим.

— Какова температура пространства, в котором движутся планеты? — спросил Николь. — Сколько я помню, французский ученый Пулье утверждает, что температура в дальних областях солнечной системы 142° ниже нуля по Цельсию. Этот результат можно проверить.

— Только не сейчас, — ответил Барбикен, — потому что теперь солнечные лучи падают прямо на термометр, и он, следовательно, показал бы температуру слишком высокую. А вот если нам удастся добраться до Луны, то в течение пятнадцатидневных ночей, господствующих то на одной, то на другой ее стороне, мы с успехом сделаем эти наблюдения, тем более, что и Луна движется в пустом пространстве.

Путешественники приступили к погребению Спутника. Его нужно было выкинуть в пространство, подобно тому, как моряки выкидывают в море трупы умерших на корабле людей. Вся операция совершилась очень быстро: Николь с Барбикеном осторожно вынули оконные болты, а взволнованный Мишель в это время приготовился бросить собаку. Окно открылось, и верный друг Дианы умчался в пустое пространство.

3 декабря прошло без всяких приключений, и председатель убедился, что снаряд, хотя и с уменьшающейся скоростью, все же продолжает приближаться к Луне.

На другой день, 4 декабря, хронометры показывали пять часов земного утра, когда путешественники проснулись; со времени отправления прошло уже 54 часа.

Судя по времени, они просидели в своем снаряде только на пять часов восемь минут больше половины всего назначенного срока, между тем снаряд уже успел отлететь почти на семь десятых расстояния между Землею и Луной.

Погребение Спутника.

Когда они поглядели на Землю через нижнее окно, она показалась им темным пятном, — уже не было видно ни серпа, ни пепельного света. На другой день нужно было ожидать „новоземелия", в то самое время, когда Луна вступит в фазу полнолуния. Сверху ночное светило становилось все ближе и ближе к линии, по которой двигался снаряд, и встреча должна была совершиться в назначенный час

Везде вокруг, на темном своде, было множество блестящих точек, которые, казалось, тихо передвигались, но вследствие огромных расстояний, отделяющих их от снаряда, относительная величина их нисколько не изменилась: Солнце и звезды оставались точно такими же, какими их можно было наблюдать с Земли. Луна же хотя и казалась значительно большего размера, но слабые трубы наших путешественников еще не позволяли различать подробности ее строения.

Время незаметно шло в беспрерывных разговорах. Говорили главным образом о Луне; каждый высказывал все, что знал: Барбикен и Николь, как и всегда, серьезные, Мишель — неистощимо веселый.

Много толковали о самом снаряде, о его положении и пути, о тех случайностях, какие могли встретиться, о необходимых предосторожностях, какие надо было принять при падении на Луну. Словом, беседа не прекращалась ни на минуту.

Во время завтрака зашел разговор столь интересный, что считаем не лишним передать его читателю.

Мишелю захотелось узнать, что сделалось бы со снарядом, если бы какой-нибудь неведомой силой он был задержан при самом вылете из колумбиады.

— Но, — возразил председатель Пушечного клуба, — я не понимаю, каким же это образом можно было задержать снаряд?

— Предположим, — сказал Мишель.

— Твое предположение неосуществимо, — ответил Барбикен. — Вот разве что сила пироксилина оказалась бы недостаточной; но в таком случае скорость снаряда стала бы уменьшаться понемногу, и снаряд сразу не остановился бы.

— Ну, предположи, что он столкнулся с каким-нибудь телом в пространстве.

— С каким же?

— Да хоть с тем же самым болидом, который мы встретили.

— Тогда, — сказал Николь, — снаряд разлетелся бы на мелкие кусочки, и мы с ним.

— Больше того, — ответил Барбикен, — мы бы сгорели живьем.

— Сгорели?! — вскрикнул Мишель. — Очень жалею, что ничего подобного не случилось: интересно было бы посмотреть.

— Да, так было бы, — продолжал Барбикен. — В настоящее время известно, что теплота есть особый вид движения; так, если ты нагреваешь воду, то есть сообщаешь ей теплоту, это значит, ты заставляешь частицы воды приходить в усиленное движение.

— Вот как! — воскликнул Мишель. — Это весьма остроумная теория.

— А главное — верная, мой друг. Если нажимать тормоз поезда железной дороги, то поезд остановится. А что сделается с движением, которое он до этого времени имел? Движение это превратится в теплоту, поэтому тормоз и нагревается. Теперь понимаешь?

— Еще бы! — воскликнул Мишель. — Уж так понимаю, что только держись. Да если хочешь, вот тебе мой пример: положим, я долго бегал, как угорелый, с меня пот валит градом; почему я должен остановиться? А очень просто: движение мое превратилось в теплоту, мне стало жарко.

Председатель Пушечного клуба не мог удержаться от смеха, услышав такой шуточный пример. Затем он снова продолжал развивать теорию теплоты.

— Да, при таком столкновении с нашим снарядом случилось бы то же, что и с пулей, которая, при весьма большой скорости движения, ударилась бы в металлическую доску: она от этого удара нагреется и тут же упадет; здесь ты опять видишь, что движение превращается в теплоту. Снаряд наш при ударе сразу потерял бы всю скорость своего движения; вследствие этого развилась бы теплота, способная расплавить его в одно мгновение.

— А что, если б Земля вдруг прекратила свое поступательное движение? — спросил Мишель.

— Ее температура повысилась бы до такой степени, что планета тотчас обратилась бы в пар.

— Вот это мило! — вскрикнул Мишель. — Это самое лучшее средство покончить с Землей.

— А если бы Земля упала на Солнце? — спросил Николь.

— Это несколько сложнее, — ответил председатель, — но и на этот случай производились вычисления; оказалось, что развилась бы теплота, которую могут породить при своем сгорании 1600 шаров из угля, по объему равных каждый земному шару. Теперь, друзья мои, вам понятно, — продолжал Барбикен, — что всякое прерванное движение порождает теплоту. На основании этой теории есть возможность допустить, что солнечная теплота поддерживается болидами, которые беспрестанно падают на поверхность Солнца, подобно граду.

— А какова теплота, доставляемая Солнцем? — спросил Мишель.

— Если бы Солнце окружить слоем угля толщиною в 27 километров и этот слой зажечь, то получилась бы теплота, какую мы теперь получаем от Солнца. Теплота эта так велика, что ею можно в один час вскипятить 2 миллиарда 900 миллионов кубических мириаметров¹ воды, — добавил Барбикен.

¹ Мириаметр — 10 километров (мера малоупотребительная).

— Как же она нас не изжарит? — вскрикнул Мишель.

— Не может изжарить, во-первых, потому, что атмосфера, окружающая земной шар, поглощает четыре десятых солнечной энергии, а во-вторых, теплота, принимаемая Землею, составляет не более одной двухмиллиардной доли солнечного тепла.

— Да, — сказал Мишель, — мы не только дышим атмосферой, но она же и предохраняет нас: без нее мы сразу бы изжарились.

— На Луне-то, кажется, нас не то ожидает, — сказал Николь печальным тоном.

— Это почему? — вскрикнул отчаянный Мишель. — Уж если там живет кто-нибудь, то чем-нибудь он там дышит. Если, наконец, там и никого нет, все-таки, я думаю, на нас троих кислорода хватит. Его можно будет найти, например, где-нибудь в ущельях, куда он мог опуститься. Ну, мы не будем карабкаться на горы — экая важность!

Сказавши это, он встал и направился к окну рассматривать лунный диск, сиявший ослепительным блеском.

— Чорт возьми, — вскрикнул он, — а ведь там, кажется, не на шутку жарко теперь!

— Не говоря уже о том, — прибавил Николь, — что день там равняется 360 часам.

— Зато и ночи такие же длинные, — сказал Барбикен.

— Чудесная сторонка, что и говорить! — сказал Мишель. — Мне бы очень хотелось поскорее до нее добраться! Эх, любезные товарищи, а ведь и вправду это очень курьезно: Землю иметь луною, видеть, как она поднимается на горизонте, распознавать очертания ее материков и говорить друг другу: „Вот наша Америка, а вот Европа", потом проследить, как она стушевывается в солнечных лучах. Кстати, бывают лунным жителям видны затмения?

— Да, они могут наблюдать солнечные затмения, — ответил Барбикен, — именно в тот момент, когда центры Солнца, Луны и Земли придутся на одной прямой линии, и притом так, чтобы Земля была в середине.

— А скажите, пожалуйста, который час? -спросил Ардан,

— Три часа, — ответил Николь.

— Как незаметно проходит время в таких ученых беседах! — сказал Мишель. — Я чувствую, что становлюсь кладезем знаний!

Сказавши это, он влез наверх, „чтобы лучше наблюдать Луну", как он выразился. Товарищи его в это время глядели в нижнюю раму, — там не видно было ничего нового.

Ардан через несколько минут снова спустился вниз и, подойдя к боковому окну, вдруг вскрикнул от изумления.

— Что случилось? — спросил Барбикен. Председатель Пушечного клуба поспешно подошел к окну, и глазам его представилось что-то вроде сплющенного мешка, который несся снаружи, в нескольких метрах от снаряда. Мешок, казалось, висел неподвижно, как и снаряд, из чего можно было заключить, что в действительности он летел с такою же скоростью, как и снаряд.

— Что это там за штука? — спросил Ардан. — Может быть, это одно из маленьких тел, находящихся постоянно в пространстве, и наш снаряд захватил его силою своего притяжения? Что же, „это" будет провожать нас до самой Луны?

— Меня одно удивляет, — сказал Николь, — как это тело может лететь, нисколько не отставая от нас?

— Николь, — сказал Барбикен после некоторого молчания, — я не знаю, что это за тело, но могу вам объяснить, почему оно держится на одном уровне с нашим снарядом.

— Очень рад вас послушать.

— Видите ли, мой милый капитан, мы теперь несемся в безвоздушном пространстве, или, проще говоря, в пустоте, а известно, что в пустоте все тела падают или взлетают (это одно и то же) с одинаковой скоростью. Скорость эта нисколько не зависит ни от формы тела, ни от его веса. В воздухе же другое дело: сопротивление воздуха служит причиною того, что одни тела падают в нем скорее, другие — медленнее. Если, например, посредством воздушного насоса выкачать воздух в длинной стеклянной трубе, то тела, опускаемые с одного ее конца, — будь то легкие пушинки или мелкие кусочки свинца, все упадут на дно трубы одновременно, то есть будут двигаться с одинаковой скоростью.

— Совершенно справедливо, — сказал Николь. — Значит, все, что бы мы ни выкинули из снаряда, будет лететь вместе с нами до самой Луны.

— Какие же мы колпаки! — вскрикнул Мишель.

— Это ты за что же так нас честишь? — спросил Барбикен.

— А за то, что мы не догадались наполнить наш вагон полезными предметами: книгами, инструментами, орудиями. Мы теперь могли бы это выкинуть, и все мчалось бы вместе с нами. Прекрасная мысль пришла мне в голову: почему бы нам самим не прогуляться на свободе, как этот болид? Ведь можно же броситься в пространство через какое-нибудь из окон. А то в этом вагоне — словно в тюрьме! Какое, должно быть, наслаждение — чувствовать, что висишь этак в пространстве! Чорт возьми, каждая птица может позавидовать, да и понятно: тут крыльями размахивать не надо, просто летишь себе, да и только!

Труп Спутника следовал за снарядом.

— Замечтался, любезнейший! — сказал Барбикен. — А чем бы ты стал дышать?

— И то правда! Проклятый воздух, его ведь тут, как нарочно, и нет!

— А если бы он и был, ты бы сразу замерз.

— Выходит, что мысль, которая осенила мою голову, сущая чепуха?

— С этим нельзя не согласиться.

— Значит, взаперти-то еще придется посидеть?

— Придется.

— Ба! — закричал неистово Мишель.

— Что случилось? — спросил Николь.

— Я угадал, что за мнимый болид летит рядом с нами!

— Что ж это, по-твоему? — спросил председатель Пушечного клуба.

— Это наш верный Спутник, приятель Дианы!

Стали вглядываться и действительно убедились, что измятый, никем не узнанный сначала, мнимый мешок был труп Спутника: несчастная собака осталась верна своим хозяевам и не покинула их...

Только при необыкновенных условиях можно было наблюдать такое невиданное, странное, но вместе с тем и легко объяснимое явление. Это так заняло наших путешественников, что они ни о чем другом и не говорили в продолжение всего вечера.

Волнение их увеличивалось по мере приближения к цели. Они ожидали чего-то необычайного, ожидали новых явлений и находились в таком настроении, что ничто не могло бы их удивить. Мысли их далеко улетали от снаряда, скорость которого уже значительно ослабела, незаметно для самих пассажиров. Луна с каждой минутой все увеличивалась перед их глазами; иногда казалось, что достаточно протянуть руку, чтобы задеть за нее...

На другой день, 5 декабря, с пяти часов утра все трое были на ногах. Если вычисления были верны, то в этот день должно было закончиться путешествие, самое замечательное и необыкновенное из всех, какие только бывали в древние и новые времена. Да, именно в этот день, ровно в полночь, в самый момент полнолуния, они должны были встретиться с блестящим диском Луны. С самого утра глядели они в окна, озаряемые яркими лучами ночного светила, и приветствовали его радостными криками:

— Ура!

Луна величественно двигалась по звездному небу; еще несколько градусов — и она очутится именно в той точке, где должна произойти встреча. Барбикен говорил, что снаряд упадет в северном полушарии, где всюду тянулись обширные равнины и только изредка попадались горы. Это обстоятельство было чрезвычайно важно, ибо кислород лунной атмосферы, как полагали, должен был находиться в долинах и ущельях.

— Равнина гораздо удобнее для нашей высадки, чем гора, — заметил Ардан. — Житель Луны, которого высадили бы в Европе на Монблане или в Азии на вершине Гималаев, не мог бы еще сказать, что находится на Земле.

— Есть и другое удобство, — прибавил Николь: — если снаряд упадет на плоскую поверхность, он останется на месте, а если где-нибудь на скате горы, то покатится, как мячик, и нельзя ручаться, что мы останемся целы и невредимы. Гора будет нам некстати.

Путешествие все время шло так удачно, что нельзя было сомневаться в успехе смелого предприятия. Председатель Пушечного клуба, однако, почему-то не был спокоен: видимо, его тревожила какая-то мысль, но какая— этого он не говорил товарищам, чтобы прежде времени их не волновать.

Все математические расчеты Кембриджской обсерватории вели к тому, что снаряд должен был попасть в самый центр лунного диска. На самом же деле выходило, что он направляется к северному полушарию; значит, первоначальное направление изменилось, произошло уклонение. Вследствие каких же причин? Барбикен этого разгадать не мог, а главное — не мог определить величины этого уклонения. Он, впрочем, до сих пор разделял со своими товарищами мысль об удобствах высадки в северном полушарии.

Барбикен продолжал очень внимательно производить наблюдения над Луной и, сколько мог, старался исследовать, не изменилось ли направление снаряда. Можно представить себе ужас положения, если бы снаряд, не достигнув цели, вдруг был бы увлечен какой-нибудь силой в межпланетное пространство!

Луна теперь уже не казалась плоским кружком: слегка обозначалась ее выпуклость, и если бы Солнце озарило ее косыми лучами, то очень ясно можно было бы различить высокие горы, зияющие глубины кратеров и причудливые изгибы, испещряющие громадное пространство равнин. Но все это сливалось при ярком солнечном освещении, ускользало от глаз наших наблюдателей. С трудом можно было различить лишь те широкие пятна, которые придают светлому диску Луны подобие человеческого лица.

— Лицо, да и только, — сказал Ардан. — Но я обижен за милую сестру Аполлона: рябовато оно!

Путешественники не переставали вглядываться в этот, никем невиданный, совершенно новый для них мир. Воображение уносило их то на высокие пики, то в глубину широких ущелий. Там и сям чудились им обширные моря и потоки воды, приносящие с гор посильную дань. Витая над бездной, они надеялись услышать шум этого вечно безмолвного светила.

Последний день оставил самые сильные воспоминания. Ни одна подробность не изгладилась из памяти путешественников. Неопределенная тревога овладевала ими по мере приближения к цели. Эта тревога могла еще более усилиться, если бы они в состоянии были почувствовать, насколько уменьшилась скорость снаряда: скорость показалась бы им слишком недостаточной для того, чтобы снаряд мог долететь до Луны.

В это время снаряд уже почти ничего не весил. По мере удаления от Земли вес его постепенно уменьшался и должен был сделаться равным нулю в той точке, где притяжения Луны и Земли равны и, следовательно, уравновешивают друг друга.

Однако, невзирая на все треволнения, Ардан не забыл приготовить завтрак. Все ели с большим аппетитом. Завтрак действительно был на славу: вкуснее этого бульона, сваренного с помощью газа, и этого консервированного мяса, казалось, ничего быть не могло. В довершение всего было выпито несколько стаканов хорошего французского вина, причем Ардан не упустил случая заметить, что лунные виноградники, — если они только были, — согреваемые палящими лучами Солнца, должны бы доставлять тонкие вина.

На всякий случай предусмотрительный француз захватил с собою несколько драгоценных лоз Медока и Кот-д'Ора, на которые он главным образом надеялся.

Аппарат, все время доставлявший новые запасы воздуха, действовал с чрезвычайной аккуратностью. Ни одна частица углекислоты не могла устоять против едкой щелочи, а кислород, по словам капитана Николя, был „первого сорта". Небольшое количество водяных паров, заключавшихся в снаряде, смешиваясь с этим воздухом, умеряло его сухость; очень многие квартиры в Париже, Лондоне и Нью-Йорке, многие театральные залы, конечно, не находились в столь благоприятных в гигиеническом отношении условиях.

Но для правильного действия необходим был весьма тщательный уход за аппаратом. Поэтому Мишель каждое утро осматривал регуляторы, пробовал краны и регулировал температуру газа.

До сих пор все шло как нельзя лучше; путешественники, подражая в этом случае достойному Мастону, начинали не на шутку полнеть. И кто знает, что бы с ними стало, если бы их заключение продолжалось несколько месяцев. С ними, словом, происходило то, что бывает с цыплятами, посаженными в клетку, — они жирели.

Глядя в окно, Барбикен видел труп верного пса и прочие предметы, выкинутые из снаряда, которые неотступно следовали за ними. Диана грустно завыла при виде останков Спутника. Но все эти вещи, вместе с снарядом, казались неподвижными, как будто лежали на земле.

— Знаете ли, друзья мои, — сказал Ардан, — если бы хоть один из нас не перенес того толчка, которым нас угостил снаряд при вылете из колумбиады, то было бы очень печально его хоронить, или, точнее говоря, бросить в пространство! Труп умершего преследовал бы нас, как угрызение совести.

— Да, невесело, — ответил Николь.

— Ах, — вскрикнул Мишель, — об одном сожалею, что нельзя теперь прогуляться! Какое бы наслаждение плавать в этом лучезарном пространстве, парить в солнечных лучах! О, если бы только Барбикен запасся каучуковой фуфайкой да воздушным насосом, я рискнул бы высунуться из снаряда. Я стал бы на него ногой — в виде статуи „Химеры"...

— Эх, любезный Мишель, — сказал Барбикен, — недолго изображал бы ты собою статую, потому что, несмотря на фуфайку, ты лопнул бы, как граната или воздушный шар, поднявшийся слишком высоко. Пока мы будем плавать в этом безвоздушном пространстве, тебе придется отказаться от всяких сентиментальных прогулок!

Ардан согласился, что это было бы, делом трудным, — но не невозможным — слова „невозможно" он никогда не признавал.

Оживленная беседа переходила с одного предмета на другой и не прерывалась ни на минуту.

Трем друзьям казалось, что разного рода идеи растут у них, как молодые листья под лучами весеннего солнца.

Среди множества тем, которые обсуждались в это утро, Николь предложил один вопрос, на который никто не сумел дать удовлетворительного ответа.

— Вот что, — сказал капитан: — на Луну-то отправляться очень приятно, а вот как мы возвратимся назад?

Собеседники взглянули на него с изумлением.

— Как вас понимать, Николь? — важно спросил Барбикен.

— Мне кажется вовсе неуместным толковать о возвращении из страны, в которую еще не прибыли, — присовокупил Мишель.

— Я, конечно, не с тем говорю это, чтобы отступать от начатого дела, — возразил Николь, — мне просто интересно знать, каким образом мы вернемся.

— Я этого не знаю, — сказал Барбикен.

— А я, — сказал Мишель, — если бы и знал, то все равно ни за что бы не вернулся.

— Вот это ответ! — воскликнул Николь.

— Я его одобряю, — сказал Барбикен. — И прибавлю с своей стороны, что вопрос ваш в настоящую минуту не имеет ни малейшего интереса. Впоследствии, пожалуй, когда найдем, что пришло время возвращаться, мы подумаем и об этом. Если колумбиады там не будет, то снаряд все-таки останется с нами.

— Ну, в этом еще мало утешительного! Пуля без ружья!

— Ружье всегда можно сделать, — возразил Барбикен, — порох тоже: ни в металлах, ни в селитре, ни в угле не может быть недостатка в недрах Луны. Чтобы возвратиться, нужно преодолеть лишь лунное притяжение, которое значительно меньше земного: достаточно будет подняться над Луной на расстояние каких-нибудь 30 тысяч километров, чтобы затем, по законам тяготения, упасть на Землю.

— Довольно, — сказал Мишель, воодушевляясь. — Чтоб и речи больше не было о возвращении! Мы уже и без того много об этом толковали. А вот насчет сообщения с нашими земляками — так это будет вовсе нетрудно наладить.

— А каким же образом?

— Да хоть посредством тех же болидов, что извергаются лунными вулканами.

— Весьма остроумная идея, Мишель, — сказал убедительным тоном Барбикен. — Лаплас вычислил, что для отправления болида с Луны на Землю совершенно достаточно употребить силу, которая в пять раз больше силы наших пушек. А ведь вулканы одарены гораздо большей силой извержения.

— Ура! — закричал Мишель. — Какая прекрасная вещь эти болиды, а главное — они ничего не будут нам стоить! Можно будет отправлять письма без марок, без расписок. И уж как мы посмеемся тогда над почтово-телеграфными правилами! Но я думаю...

— О чем ты думаешь?

— Прекрасная идея! Как нам не пришло в голову прицепить к снаряду проволоку? У нас бы тогда установилось правильное телеграфное сообщение с Землей!

— Тысяча чертей! — крикнул Николь. — А вес проволоки в 400 тысяч километров длиной ты ставишь ни во что?

— Как ни во что? В колумбиаду можно было бы положить заряд втрое, вчетверо, впятеро больше! — крикнул Мишель с возрастающей запальчивостью.

— Против этого проекта, — сказал Барбикен, — я сделаю одно небольшое возражение. Эта проволока, при вращательном движении снаряда, наматывалась бы на него, как цепь на вал, и, стало быть, возвратила бы нас на Землю.

— Что за дьявольщина! — закричал Мишель. — У меня сегодня все непрактичные мысли! Мысли, достойные Мастона! Но мне кажется, что если мы не вернемся на Землю, Мастон способен явиться на Луну, чтобы нас навестить.

— Да, он явится, — сказал Барбикен. — Он достойный и храбрый человек. Да и что ему помешает это сделать? Разве колумбиада уйдет из Флориды? Разве может оказаться недостаток в хлопчатой бумаге и в азотной кислоте для изготовления пироксилина? Разве Луна не пройдет снова через зенит Флориды? Разве через 18 лет не займет она того же положения, какое занимает в настоящую минуту?

— О, конечно, — вторил Мишель, — конечно, Мастон явится к нам, а с ним и наши друзья, все члены Пушечного клуба... Уж как же мы их примем! А там установятся правильные рейсы снарядов между Луной и Землей. Ура Мастону!

Если достопочтенный Мастон и не был в состоянии расслышать эти „ура", выкрикиваемые в его честь, то все-таки можно было ручаться, что у него звенело в ушах. Что делал он в это время? Без сомнения, стоял на Скалистых горах, в обсерватории Лонгспика, и старался отыскать снаряд колумбиады в беспредельном пространстве. Если он думал в эту минуту о своих любезных товарищах, то надо сознаться, что и они не оставались у него в долгу и, под влиянием какого-то особого возбуждения, посвящали ему лучшие свои мысли.

Но что это за одушевление, с каждой минутой усиливавшееся в пассажирах снаряда? Лица их раскраснелись, словно они сидели сряду несколько часов против накалившейся печи; дыханье ускорилось, легкие действовали, как кузнечные мехи; глаза необыкновенно блестели, голоса их звучали странно; путешественники не говорили, а стреляли словами: каждый звук вылетал, как пробка из бутылки шампанского; телодвижения становились резкими.

И что всего страннее, они сами не замечали этого возбужденного состояния.

— Теперь, — отрывисто сказал Николь, — если мне не известно, когда и как мы возвратимся с Луны, я хочу знать, что мы станем там делать.

— Что мы станем делать, — вскрикнул Барбикен, грозно топая ногой, словно находился в фехтовальной зале, — я этого не знаю!

— Так ты не знаешь? — заревел Мишель страшным голосом.

— Даже и вообразить не могу! — ответил Барбикен таким же неистовым тоном.

— А я знаю! — прорычал Мишель.

— Говори же, что знаешь! — закричал Николь, который тоже не в состоянии был сдерживать свой голос.

— А вот назло не скажу! Заговорю, когда мне вздумается! — ответил Мишель, с силою схватывая руку товарища.

— Мы требуем, чтобы тебе вздумалось это сейчас же, — сказал Барбикен, сверкая глазами и делая рукою угрожающий жест — Ты увлек нас в это страшное путешествие, и мы желаем знать, зачем.

— Да, — прибавил капитан, — если я не знаю, куда иду, то хочу знать, зачем я иду!

— Зачем? — закричал Мишель, подпрыгивая на целый метр. — Ты хочешь знать, зачем? Затем, чтобы именем Соединенных штатов завладеть Луной! Чтобы присоединить новый штат к Союзу. Чтобы колонизировать лунные области, обработать их, заселить, перенести туда все чудеса науки, искусства и промышленности! Сделать селенитов образованными людьми, если они уже не образованнее нас, и... учредить у них республику!

— Да еще вопрос, есть ли на Луне эти селениты?— возразил Николь, у которого под влиянием непонятного опьянения появился необычайный задор.

— Кто осмелился сказать, что нет селенитов? — в бешенстве закричал Мишель.

— Я! — ответил Николь.

— Капитан! Это дерзость! И если ты осмелишься ее повторить, я заткну тебе глотку!

Противники готовы были кинуться друг на друга, и этот нелепый спор обратился бы в драку, если бы Барбикен не бросился их разнимать.

— Стойте, несчастные! — крикнул он, разводя их. — Если там нет селенитов, мы обойдемся и без них.

— Да, — вскрикнул Мишель, уже совершенно забывший все свои предыдущие рассуждения, — мы и без них можем обойтись. И что нам в селенитах?.. Долой селенитов!

— Нам нужна только Луна! — прокричал Николь.

— Мы втроем устроим республику! — Я буду конгрессом! — вопил Мишель.

— А я сенатом! — орал Николь.

— А Барбикен президентом! — рычал Мишель.

— Президент должен быть избран народом! — крикнул Барбикен.

— Президент будет избираться конгрессом, — завопил Мишель, — а так как я сам конгресс, то я единогласно избираю тебя президентом!

— Ура! ура! ура президенту Барбикену! — кричал Николь.

— Гип! гип! гип! — ревел Мишель Ардан.

Затем „президент" вместе с „сенатом" принялись ужаснейшим образом напевать свою национальную песню „Янки дудл", между тем как „конгресс" соло тянул „Марсельезу".

Началась безобразная пляска с дикими жестами, неистовым топаньем и кувырканьем. Диана, присоединившаяся к этой пляске, в свою очередь завыла и вдруг прыгнула до самой вершины снаряда, откуда послышались непонятное хлопанье крыльями и необыкновенно звонкий петушиный крик. Пять или шесть кур и несколько летучих мышей, неизвестно откуда появившихся, закружились над головами путешественников, ударяясь с размаху о стенки снаряда.

Наконец путешественники, опьяневшие под влиянием непонятной причины, попадали, словно мертвые, на дно снаряда.

Что же случилось? Откуда возникло странное опьянение, последствия которого могли быть гибельны?

Причиной была рассеянность Мишеля, которую Николь, к счастью, успел во-время обезвредить.

Полное бесчувствие продолжалось несколько минут. Капитан раньше других очнулся и постарался привести в порядок свои мысли.

Несмотря на то, что он только что позавтракал, он почувствовал ужаснейший голод, какой мог мучить только человека, не бравшего в рот ничего в продолжение нескольких дней.

Началась безобразная пляска.

Он поднялся и потребовал у Мишеля добавочного завтрака. Изнеможенный Мишель не ответил ни слова. Тогда Николь решил сам приготовить несколько чашек чаю и дюжину ломтиков поджаренного хлеба. Прежде всего, разумеется, нужно было добыть огня, и он чиркнул спичкой.

Можете себе представить его изумление, когда спичка вспыхнула таким необыкновенно ярким огнем, что больно было глазам! Из газового рожка, который он зажег, вспыхнуло страшное пламя.

И тут Николь сразу понял причину необыкновенно яркого пламени, того расстройства, которое он чувствовал, и сильного возбуждения всех своих психических и физических способностей.

— Кислород! — вскрикнул он.

И, наклонясь к кислородному аппарату, он убедился, что из крана с силой выходит струя этого газа, бесцветного, не имеющего ни вкуса, ни запаха, но в чистом состоянии могущего весьма вредно действовать на организм. Беспечный Мишель по рассеянности оставил кран открытым. Путешественников ожидала смерть: они не задохнулись бы в кислороде, а перегорели бы в нем!..

Николь поспешно закрыл кран.

Через час воздух был очищен, и три спутника очнулись от опьянения. Но еще долгое время они находились в состоянии пьяниц, у которых проходит хмель.

Отчаянный Мишель нисколько не сконфузился, узнавши об ответственности, которая падала на него в этом происшествии. Правда, нежданная оргия нарушила однообразие путешествия; много глупостей было сказано под ее влиянием, но все это уже прошло.

— Кислород! — крикнул Николь.

— Ну, что ж, — прибавил весельчак-француз, — право, я нисколько не раскаиваюсь, что отведал этого хмельного газа. По-моему, друзья мои, вовсе недурно было бы основать заведение с кислородными кабинетами, где люди с ослабевшим организмом могли бы несколько часов пожить жизнью, исполненной большой энергии и деятельности. Представьте себе, например, какое-нибудь собрание, где воздух был бы насыщен этим отчаянным кислородом, или, положим, театр, куда администрация впускала бы его в большом количестве: какова была бы страсть в душе актеров и зрителей, сколько огня, сколько восторгов! А если бы не одно собрание, а целая нация пропиталась кислородом? Как закипела бы там деятельность! Истощенную нацию можно было бы превратить в великую и сильную. Знаете, я думаю, что в видах поправления здоровья некоторым государствам нашей старухи Европы очень полезно было бы употребить в дело кислородное лечение¹.

¹ Эта идея служит сюжетом повести Жюля Верна „Доктор Окс".

Мишель рассуждал обо всем этом с таким одушевлением, словно кран у аппарата был еще открыт. Но неожиданное замечание Барбикена умерило его восторг.

— Все это весьма мило, любезный Мишель,— сказал председатель Пушечного клуба, — но не пояснишь ли ты нам, откуда взялись эти куры, принявшие такое деятельное участие в нашем концерте?

— Куры?!

В самом деле, полдюжины кур вместе с величественным петухом бродили по снаряду, поминутно взлетая и кудахтая во всю глотку.

— Ах, негодные твари! — вскричал Мишель. — Кислород и их не оставил в покое.

— Что ты хочешь с ними делать? — спросил Барбикен.

— Я их стану разводить на Луне.

— Зачем же ты их прятал?

— Шутка, мой достойный председатель, простая шутка! Я хотел выпустить их на Луне, не сказавши вам ни слова. Воображаю ваше изумление, когда бы вы увидели, как эти земные пернатые спокойно прогуливаются по лунным равнинам!

— О, шутник! Вечный шутник! — воскликнул Барбикен. — Тебе не нужно никакого кислорода, ты и без него вечно в таком состоянии, в каком мы были под влиянием этого газа. Ты всегда словно сумасшедший.

— Ну, это еще вопрос! Может быть, мы только тогда-то и были по-настоящему умными! — возразил Мишель Ардан.

После такого философского рассуждения друзья принялись приводить в прежний порядок внутренность снаряда. Куры и петух снова заняли свои места в клетке.

Тут Барбикен и его товарищи заметили новое поразительное явление.

И куры, и петух, и все окружающие предметы — даже собственные их тела, руки и ноги — стали необыкновенно легки, точно потеряли всю прежнюю тяжесть...

Но так и должно было случиться.

С той самой минуты, как они начали удаляться от Земли, их собственный вес, вес снаряда и всех предметов, находившихся в нем, постепенно уменьшался.

Обыкновенные весы не могли бы показать этого уменьшения тяжести, потому что гири, при помощи которых взвешивается какой-нибудь предмет, теряли бы в этом случае такую же часть своего веса, как и самый предмет. Другое дело — пружинные весы, которые действуют упругостью металлической спирали. Сила упругости не зависит от земного притяжения: такие весы сразу обнаружили бы уменьшение веса.

Притягательная сила прямо пропорциональна массам и обратно пропорциональна квадратам расстояния. Путь снаряда лежал между Землей и Луной. По мере того как снаряд удалялся от Земли, земное притяжение уменьшалось обратно пропорционально квадрату расстояния, лунное же притяжение увеличивалось. В какой-нибудь точке пути оба притяжения — лунное и земное — должны были сравняться, и тогда снаряд должен был потерять всякий вес. Если бы массы Луны и Земли были одинаковы, эта точка находилась бы как раз на середине, расстояния между обеими планетами. Но так как массы их различны, то точка эта находилась на девяти десятых всего расстояния.

В этом месте тело, не имеющее никакой скорости, вечно оставалось бы неподвижным, потому что Земля и Луна притягивали бы его с одинаковой силой, и ничто, следовательно, не могло бы заставить его двинуться в ту или другую сторону.

До сих пор путешественники, хотя и знали, что земное тяготение уменьшается по мере удаления от Земли, однако еще не могли заметить полного его отсутствия. В этот же день утром, около 11 часов, Николь нечаянно уронил стакан, и, к общему удивлению, стакан не упал на пол, а повис в воздухе, не двигаясь с места.

— Вот так штука! — вскрикнул Ардан. — Посмотрите, какое забавное явление!

И в самом деле, различные предметы, оружие, бутылки, предоставленные самим себе, держались в воздухе. Мишель поднял вверх Диану, и та осталась висеть в пространстве. Впрочем, животное, казалось, не подозревало, что плавает по воздуху.

Сами путешественники, изумленные, пораженные, несмотря на все свои мудрые размышления, чувствовали, что телам их недостает веса. Если они протягивали руки, руки не опускались. Головы неопределенно качались на плечах. Ноги не притягивались к полу. Это было состояние пьяных людей, которые начинают чувствовать, что устойчивость им изменяет.

Мишель вдруг подпрыгнул и, отделившись на некоторое расстояние от дна снаряда, повис в воздухе. В одно мгновение оба его приятеля присоединились к нему, и в центре снаряда образовалась странная группа.

— Мыслимо ли все это? Правдоподобно ли это? Возможно ли это? — кричал пораженный Мишель. — Нет! А однакож, как видите, это — факт!

— На эту картину не долго придется любоваться, — ответил Барбикен. — Как только снаряд перейдет за нейтральный пункт, сейчас же начнет действовать лунное притяжение, и мы будем падать на Луну.

— Тогда мы, значит, будем прогуливаться по верхушке снаряда кверху ногами? — спросил Мишель.

— Нет, этого не будет, — сказал Барбикен, — потому что снаряд, центр тяжести которого лежит сравнительно низко, начнет понемногу поворачиваться дном к Луне.

— Значит, и все наше хозяйство перевернется вверх дном?

— Успокойся, любезнейший, — сказал Николь. — Бояться нечего. Ни единый предмет не тронется с места, потому что снаряд повернется совсем незаметным образом.

— Да, это совершенно верно, — добавил Барбикен, — и сейчас же после перехода через нейтральную точку низ снаряда, как более тяжелая его часть, будет повернут к Луне перпендикулярно к ее поверхности. Но чтобы это совершилось, нам нужно перейти нейтральный пункт.

— А, значит, мы переходим через нейтральный пункт! — вскрикнул Мишель. — В таком случае нам следует поступить так, как поступают моряки, переходя через экватор: вспрыснем наш переход!

Мишель сделал движение, приблизился к стене снаряда, достал из шкафа бутылку и стаканы, уставил их в „пространстве" перед приятелями, и, весело осушая стаканы, они приветствовали свой переход троекратным „ура".

Путешественники парили в воздухе.

Это странное равновесие притяжений Луны и Земли продолжалось не более часа. Путешественники чувствовали, что мало-помалу опускаются на дно, и Барбикен в то же время стал замечать, что верхняя часть снаряда начинает уклоняться от линии, направленной к Луне, а дно — приближаться к ней. Значит, лунное притяжение уже начало действовать сильнее земного. Падение на Луну, сначала весьма незаметное, уже началось, — незаметное потому, что скорость этого падения в первую секунду равнялась всего только миллиметру с небольшим. Но если притягательная сила начала постепенно увеличиваться, то снаряд, обращенный уже конической частью к Земле, должен был с возрастающей скоростью направляться к поверхности Луны. Стало быть, и цель будет достигнута. Ничто не могло уже больше помешать успеху заветного предприятия. Николь и Ардан вполне разделяли радость Барбикена.

Долго еще рассуждали они обо всех этих явлениях, способных всякого привести в изумление. Восторженный Ардан делал из всего самые фантастические заключения.

— О, милые друзья, — восклицал он, — какой прогресс совершился бы на земном шаре, если бы возможно было каким-нибудь образом отделаться от тяжести, от этой тяжкой цепи, которой мы прикованы к Земле! Это то же, что пленнику сделаться свободным человеком... Никакой усталости — ни рук, ни ног.

— Да, — заметил Николь, смеясь, — если бы возможно было уничтожить тяжесть, то многое переменилось бы в нашей жизни!

— Уничтожим тяжесть! — кричал Мишель с возрастающим воодушевлением. — Тогда не надо будет никаких подъемных машин, потому что нечего будет ими поднимать.

— Хорошо сказано, — заметил Барбикен, — но если бы ничто не имело веса, то ничто бы само собою не держалось: не держалась бы шляпа на твоей голове, любезнейший Мишель, не устоял бы и твой дом на месте, потому что его камни только и держатся своею тяжестью! Не существовало бы лодок, которые держатся на воде только силой земного притяжения. Не было бы даже и океана, вода которого удерживается в равновесии только силой тяготения! Наконец, от нас ушла бы и сама атмосфера, потому что ее частицы, ничем более не сдерживаемые, рассеялись бы в беспредельном пространстве...

— Это очень прискорбно, — сказал Мишель. — Что значит практические люди: куда ни забреди, сейчас же выведут тебя на прежнюю дорогу!

— Но утешься, Мишель! Если не существует планеты, с которой были бы изгнаны законы притяжения, то скоро ты посетишь такую планету, на которой это притяжение гораздо слабее, чем на Земле.

— Это на Луне?

— Да, на Луне. Все предметы на ней весят в шесть раз меньше, чем на Земле.

— И мы в состоянии будем в этом убедиться?

— Разумеется, потому что сто наших килограммов на поверхности Луны весят только около шестнадцати.

— А сила наших мускулов там не сделается меньше?

— Нисколько. И если ты употребишь усилие, необходимое для того, чтобы подскочить на метр от земли, то на Луне при том же усилии ты подскочишь на целых шесть метров.

— Мы, стало быть, на Луне будем настоящими геркулесами! — закричал Мишель.

— Это тем более вероятно, — сказал Николь, — что если рост селенитов пропорционален тяжести, то они будут казаться нам просто карликами, ростом около трети метра.

— Лилипуты! — вскрикнул Мишель. — Вот когда я буду разыгрывать роль Гулливера! Мы осуществим басню о великанах!

— Не слишком торопись, — возразил Барбикен. — Если уж тебе непременно хочется быть Гулливером, я советовал бы тебе посещать только такие планеты, как Меркурий и Марс, масса которых меньше массы Земли. А на таких больших планетах, как Юпитер, Сатурн, Уран, роли изменились бы: там ты сам был бы только лилипутом.

— А на Солнце?

— И на Солнце ты был бы лилипутом: притяжение на нем в 27 раз сильнее, чем на нашем шаре. Приняв это во внимание, выходит, что тамошние жители должны быть ростом по крайней мере метров в пятьдесят. — Тысяча чертей! — закричал Мишель. — Значит, я сам был бы там пигмеем, крошкой?

— Гулливером в гостях у великанов, — сказал Николь.

— Именно так! — согласился Барбикен.

— Уж тогда нелишне было бы захватить с собою для защиты несколько артиллерийских орудий.

— Ну, это, пожалуй, напрасно! — сказал Барбикен. — Ядра на Солнце не имели бы никакой силы; они могли бы пролететь всего несколько метров.

— Почему?

— А очень просто! На этом громадном теле притяжение так сильно, что не даст ядру далеко улететь, а заставит его скоро снизиться. Имей в виду, что предмет, весящий на Земле 70 килограммов, весит на поверхности Солнца 1 930 килограммов. Твоя шляпа, например, весила бы восемь килограммов, сигара — четверть кило. Наконец, если бы ты сам упал на солнечный материк, то твой вес был бы около 2 500 килограммов, то есть так велик, что ты не мог бы двинуться с места без посторонней помощи!

— Чорт возьми! — вскрикнул Мишель. — Стало быть, там всегда надо было бы носить в кармане подъемную машину? Ну, милые друзья, на первый раз удовольствуемся Луной. Там, по крайности, мы будем значительными персонами! А уж после мы посмотрим, стоит ли отправляться на Солнце, где нужна подъемная машина даже для того, чтобы поднести ко рту стакан вина.

Барбикен больше не тревожился: если неизвестен был еще окончательный исход путешествия, то, по крайней мере, в силе, с какой брошен был снаряд, нельзя было сомневаться. Сохранившаяся скорость снаряда была в состоянии увлечь его за нейтральный пункт. Стало быть, обратно упасть на Землю снаряд не мог. Не мог он и повиснуть в точке равного притяжения двух планет в неподвижном состоянии. Оставалась только одна возможность: снаряд должен достигнуть своей цели под влиянием лунного притяжения.

Итак, снаряд должен был подвергнуться падению с высоты около 30 тысяч километров на планету, притяжение которой, правда, слабее земного. Тем не менее грозила большая опасность, и против нее необходимо было немедленно принять меры.

Эти предосторожности были двух родов: во-первых, необходимо было ослабить удар в момент соприкосновения снаряда с Луной; во-вторых, заранее нужно было ослабить быстроту падения и таким образом сделать его последствия менее разрушительными.

Барбикен очень жалел, что для ослабления этого удара не мог воспользоваться теми средствами, какие с успехом были употреблены для ослабления удара при вылете из колумбиады, то есть водой, которая заменяла собой пружину, и перегородками. Хотя перегородки еще сохранились, но воды было мало, так как нельзя было употребить тот запас, который сберегался на случай, если бы путешественники в первые дни своего пребывания на Луне не смогли отыскать воды. Да и весь этот запас был недостаточен, чтобы им каким-нибудь образом заменить пружину. Значит, приходилось отказаться от этого вполне действенного средства.

К счастью, Барбикен, не ограничиваясь употреблением воды, снабдил подвижкой пол весьма крепкими буферами, предназначенными для того, чтобы ослабить удар от взрыва — после разлома горизонтальных перегородок. Эти буфера остались еще целы, надо было только привести их в порядок и на прежнем месте укрепить подвижной пол. Со всем этим справиться было весьма нетрудно, тем более, что вес каждой вещи был почти не чувствителен.

Так и устроили. Без особенного труда пригнали отдельные части одну к другой. Дело было только за гайками и винтами. В инструментах не было недостатка, и в короткое время пол, вполне исправленный, стоял на стальных буферах, как прочный стол на ножках. Эта установка повлекла за собой только одно неудобство: нижнее окно было совершенно закрыто, и путешественники лишались возможности наблюдать Луну, когда снаряд начнет перпендикулярно к ней опускаться. Но с этим приходилось мириться. К тому же из боковых отверстий видны были обширные лунные пространства, как бывает видна Земля из гондолы воздушного шара. После часового труда пол был установлен как следует. Когда окончились все приготовления, было уже за полдень. Барбикен сделал новые наблюдения над положением снаряда и, к великому огорчению, узнал, что он еще недостаточно повернулся для падения. Ночное светило ярко блестело в пространстве, между тем как с противоположной стороны солнце обливало снаряд своими лучами.

Такое положение снаряда было далеко не утешительно.

— Долетим ли мы до Луны? — спросил Николь.

— Будем действовать так, как будто мы непременно доберемся до нее, — ответил Барбикен.

— Вы трусы, больше ничего, — возразил Ардан. — Разумеется, мы долетим, и даже гораздо скорее, чем нам этого хочется.

Этот смелый ответ заставил Барбикена снова приняться за работу, и он занялся размещением приспособлений, предназначенных для замедления падения ядра.

Необходимо припомнить прежнее мнение Николя о неизбежной неудаче выстрела колумбиады. Между прочим, Николь тогда утверждал, что при ударе о Луну снаряд разобьется, как стекло, а Ардан ему возражал, что он задержит падение при помощи ракет, расположенных надлежащим образом.

И в самом деле, ракеты, имея точкой опоры дно снаряда и вылетая наружу, должны были вызвать обратное движение снаряда и тем самым до некоторой степени замедлить скорость его падения. Правда, ракеты должны гореть в безвоздушном пространстве, но за кислородом для них дело не станет, потому что он заключался в самом порохе.

Барбикен при отъезде поместил ракеты в маленьких нарезных стальных цилиндрах, которые, в свою очередь, могли быть привинчены ко дну снаряда. Внутри они приходились наравне с дном, а снаружи выходили из снаряда на несколько десятков сантиметров. Их было целых два десятка. Отверстие, сделанное в диске, давало возможность зажечь фитили, которые находились при каждом из цилиндров. Взрывы ракет должны были произойти вне снаряда. Ракетный состав был заблаговременно вложен в каждый цилиндр. Оставалось только во-время вынуть металлические пробки, вставленные в дно снаряда, и вместо них поставить эти цилиндры, которые были так прилажены, что плотно входили в отверстия, заткнутые прежде пробками.

Работа была окончена к трем часам. Теперь оставалось только ждать.

Между тем снаряд заметно приближался к Луне. Несомненно, он испытывал на себе, в некоторой степени, ее влияние; однако можно уже было сказать, что снаряд ни в коем случае не упадет перпендикулярно к поверхности Луны, потому что нижняя часть его должна была бы давно уже обернуться к Луне, а этого все еще не происходило.

Барбикен еще более встревожился, когда заметил, что снаряд принял наклонное по отношению к Луне положение. Открывалась новая, ужасная неизвестность...

Прежде казалось, что можно допустить только три предположения: возвращение на Землю, падение на Луну и неподвижное пребывание в нейтральном пункте. И вот теперь возникает четвертое... Только такой отважный ученый, как Барбикен, такой флегматик, как Николь, или отчаянный авантюрист, как Ардан, могли спокойно перенести это ужасное открытие. Люди иного характера стали бы рассматривать вопрос с практической точки зрения; они старались бы разгадать, куда их уносит этот снаряд-вагон. Наши же путешественники рассуждали иначе: для них главное было — отыскать причину нового явления.

— Итак, мы соскочили с рельсов, — сказал Ардан. — Но отчего приключилась такая оказия?

— Я опасаюсь, — ответил Николь, — что, несмотря на все принятые меры предосторожности, колумбиада была неверно прицелена. Как бы ничтожна ни была ошибка, ее совершенно достаточно, чтобы кинуть нас за предел лунного притяжения.

— Плохо, стало быть, целили? — спросил Мишель.

— Не думаю, — возразил Барбикен. — Вертикальное направление пушки было строго проверено; что она была направлена к зениту — об этом и толковать не стоит. А так как Луна проходит теперь через зенит места выстрела, то мы должны были ее встретить во время полнолуния. Тут есть какая-то другая причина, только сразу я не могу ее найти.

— Не слишком ли поздно мы подлетели к Луне? — спросил Николь.

— Слишком поздно, вы думаете? — повторил Барбикен.

— Да, — продолжал Николь. — В письме Кембриджской обсерватории говорится, что путь наш должен совершиться в 97 часов 13 минут и 20 секунд. Из этого выходит, что раньше этого срока Луна еще не будет в назначенном пункте и что позже мы также ее не застанем.

— Совершенно справедливо, — подтвердил Барбикен, — мы отправились 1 декабря вечером, в 10 часов 46 минут 40 секунд; на месте мы должны быть 5-го в полночь, в момент полнолуния. У нас теперь 5 декабря, половина четвертого пополудни; ясно, что восьми с половиной часов хватит на то, чтобы привести нас к цели. В чем же остановка? Какая же причина тому, что мы не достигнем Луны?

— А может быть, это от избытка скорости? — снова спросил Николь. — Ведь помните, мы высчитывали, что начальная скорость была гораздо больше той, какую предполагали в обсерватории.

— Нет, нет! Сто раз нет! — завопил Барбикен. — Нет! Тут должно быть уклонение. Мы просто уклонились от прямого пути.

— Но почему?

— Этого я не знаю!..

— Ну, Барбикен, — горячо вступился Мишель, — хочешь, я скажу тебе свое мнение о причине такого уклонения?

— Говори.

— Не дал бы я и полдоллара, чтоб знать эту причину! Мы свернули с надлежащей колеи — это факт. Куда несет нас — это еще не так важно! Все это, наконец, мы очень скоро увидим. Мы летим чорт знает куда, в беспредельное пространство, а кончится все это тем, что мы попадем в какой-нибудь центр притяжения! Вот и все!

Равнодушие Ардана не могло успокоить Барбикена. И не потому, чтоб его тревожило неизвестное будущее — вовсе нет! Ему только хотелось во что бы то ни стало докопаться до причины уклонения снаряда с намеченного пути.

Снаряд между тем продолжал подвигаться боком к Луне, а за ним и вся свита выкинутых из него вещей. По выдающимся точкам Луны Барбикен мог даже определить, что только восемь тысяч километров отделяют их от Луны и что скорость снаряда почти перестала изменяться. Это было новым доказательством, что они не падают отвесно на Луну.

Однако хотя прежняя скорость все еще брала верх над лунным притяжением, линия пути снаряда, видимо, приближалась к лунному диску, и можно было еще надеяться, что сила тяготения все-таки возьмет свое и заставит снаряд упасть на Луну.

Приятели за неимением более важного дела продолжали заниматься наблюдениями. Все рельефы земного спутника сливались при ярком блеске солнечных лучей.

Так смотрели они на Луну через боковые отверстия до восьми часов вечера. Луна увеличилась до того, что закрыла собою половину небесной сферы. Солнце — с одной стороны, Луна — с другой заливали снаряд светом.

В это время Барбикен, по разным соображениям, заключил, что не больше трех тысяч километров отделяют снаряд от Луны.

Он не переставал искать разрешения своей задачи. Снаряд явно приближался к Луне, но было очевидно и то, что он ее не достигнет. Расстояние, на котором снаряд пройдет мимо Луны, будет зависеть от совокупного действия сил, которыми обусловливалось его движение.

— Только одного хочу, — повторял Мишель: — подойти так близко к ней, чтобы проникнуть во все ее тайны!

— Пусть же проклята будет причина, заставившая наш снаряд уклониться с пути! — воскликнул Николь в негодовании.

— Да будет же проклят, — возразил Барбикен, словно пораженный какой-то мыслью, — проклят тот болид, который мы встретили на пути!

— Что? — переспросил Ардан.

— Что вы хотите этим сказать? — воскликнул Николь.

— Хочу сказать, — продолжал Барбикен убедительным тоном, — что нашим уклонением мы обязаны исключительно встрече с этим блуждающим телом.

— Но ведь оно не коснулось нас! — заметил Мишель.

— Это еще ничего не значит. Масса его, в сравнении с нашим 4снарядом, громадна, и его притяжения было достаточно, чтоб изменить наш путь.

— Но это ничтожное влияние! — возразил Николь.

— Как оно ни ничтожно, — ответил Барбикен, — на расстоянии 300 тысяч километров довольно и такого, чтобы мы пролетели мимо Луны.