вернёмся в библиотеку?

НА ЛУННЫХ ТРАССАХ

Кто же она, наша ближайшая небесная соседка Луна — «сестра» Земли или ее «дочь»? Каждая из этих гипотез имеет немало своих приверженцев, у каждой есть свои «за» и «против». Пока нет еще у нас, к сожалению, достаточно веских аргументов, чтобы принять однозначное объективное решение. Но уже одно то, что, несмотря на принципиальные различия во внешних условиях, которые присущи Земле и Луне, они как бы связаны невидимыми нитями, убедительно говорит об их глубокой общности. Словно два связанных колебательных контура, они воздействуют друг на друга.

Вот пример. Сильные землетрясения, как правило, происходят во время полно- и новолуний, а в наблюдаемых колебаниях лунного грунта, в свою очередь, улавливается связь с началом и окончанием землетрясений. Чем объяснить это?

Луна издавна привлекает внимание человека. Сейчас принято считать, что она представляет собой своеобразную модель Земли, вполне позволяющую изучить ряд процессов, которые очень трудно познать на самой Земле. Застывшая в том состоянии, в котором она находилась миллиарды лет назад, Луна является, образно говоря, музеем древней истории Солнечной системы, «зеркалом», в котором отразилась ранняя стадия развития нашей планеты.

Невозможно переоценить значение доступа к информации, «хранящейся» в этом музее!

Относительная близость к Земле этого полного тайн небесного тела — вот основная причина того, что первые автоматические станции, которые смогли преодолеть силу земного притяжения, сразу же устремились к Луне. Их было много этих станций. С самыми разнообразными задачами уходили они в рейсы. Но каждая из них приносила человечеству уникальные сведения, бесценную информацию.

И эти знания, словно растущая на глазах стена из многих кирпичиков, приставляемых постепенно один к другому, обретают все большую фундаментальность и грандиозность. Но загадки остаются.

Процесс познания безграничен. Он продолжается и сегодня!









Буровая на Луне

За лунным грунтом

Если выйти из лифта и пойти по коридору вправо, на пути преградой встанет широкая двустворчатая дверь; она как бы отсекает целое крыло здания.

За дверью — «царство» проектантов. Здесь размещен проектный отдел. Именно здесь, за этой дверью рождаются проекты будущего, того, над чем приходится трудиться годы и годы.

От двери начинается «большая тропа», по которой поток проектантов, вошедших в зал, растекается по узким «тропкам» к своим столам, кульманам, к сложным и многотрудным делам. «Большая тропа», огражденная с обеих сторон полированными плоскостями застекленных шкафов, делит большой светлый зал на две части, два прямоугольника, вытянувшиеся вдоль высоких оконных проемов. Левый прямоугольник — лунный.

Давно ли здесь кипели ожесточенные споры у компоновочных чертежей АЛСов — автоматических лунных станций, которые лишь в момент запусков обретали не вызывающее вопросов наименование, в котором конкретно был обозначен конечный пункт предстоящего нелегкого путешествия — Луна.

Говорят, листки календаря бесстрастно отсчитывают время...

Разные бывают календари. И листки в них тоже бывают разные. Вот листаю календарь, на котором следующие пометки:

1966 год. 3 февраля. «Луна-9» — первая мягкая посадка и первая передача телевизионной панорамы.

1966 год. 3 апреля. «Луна-10» становится первым искусственным спутником Луны.

1966 год. 27 августа. «Луна-11» — второй спутник Луны.

1966 год. 26 октября. «Луна-12» с орбиты искусственного спутника провела фотографирование лунной поверхности.

1966 год. 24 декабря. «Луна-13» — снова мягкая посадка и первые измерения механических характеристик лунного грунта.

За каждым листком «космического» календаря — новая станция, за каждым листком — живые люди, уже решившие одни задачи и решающие новые.

А ведь каждая новая станция — это не только новые задачи, это и новые научные открытия.

В один из дней на стене зала вытянулись в линию свежеотпечатанные лунные панорамы, невольно ставшие испытательным тестом.

— А это что? — допытывался любознательный.

Солнце было сзади АЛСа и на лунной поверхности чернели тени отдельных элементов станции.

— Это антенны.

— А это?

— Грунтомер.

— Верно. Ну, а вот это? — любознательный показывал на цилиндрик, лежащий в стороне от АЛСа, — может эту вещицу забыли луниты, спрятавшиеся при посадке станции? — ехидничал он.

— Деталь амортизатора, номер чертежа... — очередная «жертва» успешно выдерживала экзамен.

Можно было и пошутить — слишком уж серьезные сведения поступили с «Луны-9» и «Луны-13».

Только с их помощью узнали люди, что многометрового слоя пыли, который, как ожидали некоторые, устилает поверхность Луны, по крайней мере в районах посадки станций, не оказалось — станции передали четкие лунные панорамы, телеметрическую информацию.

Значит, на Луну можно сесть и не провалиться, не «утонуть».

Значит, можно приступать к проектированию тяжелых лунных станций, которые, в свою очередь, должны позволить применить не только новые методы исследования, но и значительно расширить районы, в которых эти исследования будут проводиться.

... Сейчас трудно сказать, кто первый предложил привезти на Землю лунный грунт с помощью автоматической космической станции. Я не имею в виду, конечно, писателей-фантастов, людей, непосредственно не связанных с производством, а людей, стоящих, как говорится, на твердой, реальной почве. Однако известно, что идея создания такой станции неоднократно рассматривалась на совещаниях, посвященных определению очередных задач космических исследований. Во всяком случае, слова Георгия Николаевича Бабакина: «Нам предложено рассмотреть возможность...» подтверждают это. Уровень развития отечественной космической техники позволял решить такую важнейшую и сложнейшую научно-техническую задачу, как доставка лунного грунта. В числе факторов, которые при этом учитывались, немаловажное значение отводилось тому, что в нашей стране уже была новая мощная ракета-носитель. Позже, когда лунный грунт будет тщательно изучаться в лабораториях и научных институтах, станцию «Луна-16», первую тяжелую автоматическую станцию, выведенную к Луне с помощью новой ракеты-носителя, назовут еще и «первой лунной станцией нового поколения».

В общем, проектные работы по ракетно-космическому комплексу начались.

Как-то в конце обычного будничного рабочего дня стремительной походкой в зал, в котором размещен проектный отдел, вошел Бабакин.

Стрелки больших электрических часов зафиксировали мгновение, отделяющее труд от отдыха, и конструкторы потянулись к выходу из зала.

— Здравствуйте, здравствуйте... — они остановились у двери, пропуская Главного, который взмахом руки и улыбкой приветствовал встречный поток. От двери Главный повернул налево и остановился у стола, возле которого в полной боевой готовности к уходу стоял Федор Ильич Николаев, начальник отдела.

— Надеюсь, ты не очень торопишься домой к детишкам? — с безобидной иронией спросил Георгий Николаевич. — Задержаться можешь? Есть разговор, — и присел на стоящий перед столом черный полированный вращающийся стул.

— Конечно могу, — слегка помрачнев, ответил Николаев, поняв, что в сегодняшней международной встрече по футболу в качестве телевизионного зрителя он участия уже не примет.

— Я думал, что не застану тебя так поздно, — улыбнулся Главный конструктор, — но никак не мог раньше, извини. Вступление кончилось. — Теперь слушай внимательно и не перебивай. Сегодня я получил официальное указание готовить предложения по доставке лунного грунта, — и предваряя уже неоднократно задававшийся Николаевым в последнее время вопрос, добавил — носитель для этого будет выделен. Это решение уже принято. Договорились еще вот о чем. Комплекс обязательно должен быть многоцелевым. — И луноход?

— Точно! Это обязательное условие. Одна и та же система должна доставлять грунт на Землю и луноход на Луну. Иначе все получится очень дорого, да и производство будет перегружено со страшной силой.

— Можно избежать этого, если посадочную ступень делать многоцелевой. — Николаев подвинул к себе чистый лист бумаги. — Я уже говорил Вам об этом.

— Давай не будем сейчас конструировать. Завтра с утра начнешь на свежую голову...

— А сколько лунной породы нужно привезти? Примерно, хотя бы.

— Немного. Ученые считают, что для проведения необходимых анализов достаточно ста — ста пятидесяти граммов. У них разработана такая методика исследований, при которой изучаемые образцы материалов не расходуются. Кстати, интересно как-нибудь с ней познакомиться. Сегодня я договорился с академиком Виноградовым провести в ближайшие дни совещание — нам ведь нужно знать, на что рассчитывать грунтозаборное устройство, на какой тип лунной породы. Реголит, базальт... Это, как говорят, две большие разницы.

— Хорошо. А с баллистиками Вы уже говорили? Нужна схема полета. Без нее я не могу.

— Я пришел к тебе от них. Уже сидят и спорят, как лететь. — Главный вздохнул — нелегкий, видимо, сегодня выдался денек.

— Что-что, а спорить они будут много и с удовольствием, — успокоил его Федор Ильич, питая в душе слабость к всезнающим баллистикам.

Для Николаева наступили трудные дни. И вечера тоже. Право быть «правофланговым» он заслужил огромной технической эрудицией, поразительной работоспособностью, критическим мышлением, необыкновенно развитым чувством перспективы и большим жизненным опытом. Федор Ильич участвовал в течение многих лет в ответственных проектных разработках и, как далеко не каждый проектант, имел счастье неоднократно наблюдать, как разработанные им чертежи превращались в металлические конструкции, поражавшие своей совершенностью и безукоризненной работой. Его личный вклад был значителен, общепризнан и не раз высоко оценивался.

И поэтому многие проектируемые аппараты начинались с линии, проведенной им, Николаевым.

Имея личное поручение Георгия Николаевича, он на какое-то время замкнулся, стал слишком сосредоточенным, стараясь, видимо, не отвлекаться от выполнения своего особого задания. Даже по утрам в понедельники, когда по установившейся традиции возле его стола собирались несколько старых друзей, чтобы поделиться впечатлениями о последнем хоккейном матче или похвастать результатами субботнего подледного лова, он, обычно радушный и гостеприимный, вдруг становился молчаливым, далеким... Друзья, зная о его поручении, обменивались информацией в «сокращенном» объеме и расходились по своим рабочим местам.

Зато те, кто приходил к нему в течение дня по его приглашению, встречались радушно и заботливо — они были желанны, они были нужны.

Чтобы понять причину этого, нужно представить себе, что такое проектный отдел и чем он занимается.

Проектный отдел является не только «генератором» идей, тем. Это подразделение, которое в содружестве со специалистами различных направлений определяет, какой быть космической станции, устанавливает ее основные характеристики, создает ее компоновку.

Авиационники, наверное, поймут меня сразу — такой отдел у них обычно называется отделом общих видов. Видимо, подобные структурные единицы существуют во многих отраслевых институтах, конструкторских бюро, разрабатывающих сложные многофункциональные устройства. И в автомобилестроении, и в станкостроении, и в сельскохозяйственном машиностроении...

Идея создания какой-либо новой станции, рожденная в недрах отдела или принесенная в него любым другим способом, должна в конечном итоге найти свое выражение в чертеже, именуемом «компоновочная схема станции».

Компоновочная схема — это чертеж станции, выполненный в трех проекциях. Кроме внешнего обвода станции на схеме показано множество ее сечений: для лучшего восприятия внутренней компоновки станции, размещения бортовой аппаратуры. Справа — в конце несколькометрового «полотна» схемы — «легенда». Это, в первую очередь, таблица, в которой перечислены все бортовые приборы и системы. Против каждого наименования проставлена масса. Таблицу замыкает известная греческая буква «сигма», которой обычно обозначают «сумму». Это строка — главная. Она обычно поражает величиной написания цифр. Они, как «ура» символизируют, что масса станции не превышает заданной, что носитель сможет вырвать ее из цепких объятий Земли и унести в даль космических просторов.

Под таблицей — пояснения, которые графически трудно изобразить, но без которых схема может быть воспринята неправильно. Под «легендой» — крупным печатным шрифтом: «Утверждаю. Главный конструктор».

Несмотря на то, что подпись Главного находится в низу чертежа, она подытоживает значительный этап проектирования. Получить от него подпись непросто. Для этого проектанты должны доказать всем службам, что из многообразия вариантов построения станции выбран оптимальнейший.

И пусть еще не вычерчены в нужных местах болты и гайки, пусть не проложены на схеме жгуты бортовой кабельной сети, пусть внутри станции еще не закреплены бортовые приборы, да и конфигурация некоторых блоков, приведенных на чертеже, еще неокончательна, утверждающая подпись свидетельствует о том, что станция, как у нас говорят: «завязана». Ну а дальше ее ожидают пути-дороги в другие отделы, которые будут вести скрупулезное конструкторское проектирование, разрабатывать узлы, системы, агрегаты, устройства, приборы, электросхему, антенны... И при этом делать все это в соответствии с идеями, заложенными в компоновочной схеме. Описанный цикл работ, вообще-то, тривиален. Но, чтобы все было проделано именно так, для начала всю проблему, так сказать в глобальном масштабе, должна представить себе узкая группа, «мозговой центр» конструкторского бюро — всего несколько человек творческих, думающих, обладающих большим кругозором и опытом. Только после этого, проведя необходимые расчеты, они могут принять критику своих товарищей и, конечно, руководства.

Так было и на этот раз.

Перед Федором Ильичем, одним из участников этого «центра», стоял извечный «проектный» вопрос — «Как строить мост? Вдоль или поперек?». Ведь, действительно, «строить» его можно было по-разному.

Ну, допустим, так. Носитель выносит на орбиту искусственного спутника Земли станцию, которая при старте с нее разгоняется до второй космической скорости и благодаря этому, преодолев силу земного притяжения, выходит на трассу полета к Луне. А затем, как говорят, возможны варианты. В первом случае станция совершает прямую посадку на Луну непосредственно с траектории полета, а во втором — сначала выводится на орбиту искусственного спутника Луны и после проведения различных операций совершает на нее посадку. Такое различие в перелете вовсе не говорит о том, что логика работы на Луне и траектория обратного полета ракеты с грунтом должны быть различными для этих вариантов.

Какой из вариантов лучше? На чем остановиться? Этот вопрос поглощал и баллистиков и Николаева.

Прямая посадка применялась неоднократно. Именно так совершали свой полет «Луна-9» и «Луна-13». Эта схема перелета заманчива. В этом случае требуется меньше топлива, чем для станции, осуществляющей посадку с орбиты искусственного спутника Луны, для которой количество коррекций, видимо, будет большим. Но у станций с прямой посадкой есть и минусы, из которых, быть может, самый большой — это то, что в силу ряда причин, ее можно посадить только в западном полушарии Луны. И все...

А вот станцию, находящуюся на орбите Луны, практически, можно посадить в любой район Луны. И сделать это с большой точностью.

Правда, для этого необходима еще одна коррекция в результате которой орбита станции будет проходить над выбранной точкой посадки. Но зато станция приобретает новое качество...

Так, какому варианту отдать предпочтение?

«Собрания сочинений» Федора Ильича заполнялись все новыми и новыми расчетами. Пока основными цифрами, которые стояли в числителях, знаменателях, сомножителях и слагаемых формул, были массы бортовых приборов, отсеков, «сухая» масса и масса топлива. Было ясно — бороться придется за каждый килограмм.

И, вероятно, поэтому Федор Ильич порой становился нетерпимо трудным, придирчивым.

— Вот давай посмотрим, во что выльется твоя аппаратура, — говорил он

— В двенадцать (например) килограммов, — отвечал разработчик.

— Нет, ты несерьезный человек. Зачем на словах, нарисуй мне блок-схему, — продолжал Николаев, пододвигая чистый лист бумаги.

Через несколько минут он получал обратно лист, на котором прямоугольниками были обозначены приборы, входящие в комплект этой аппаратуры.

— Не годится, — решительно возвращал он лист. — Ты укажи массу каждого приборчика отдельно.

Товарищ пыхтел, думал и в конце концов у каждого прямоугольника ставил цифры.

— Вот и неправильно, — мучил он свою очередную жертву. — Сложи все цифры... Сколько получилось? Вот так, не двенадцать, а двенадцать и четыре десятые... Да еще без кронштейна крепления. Значит, — резюмировал он, — еще больше. — И, помолчав, добавил, — с массой обращаться нужно очень аккуратно, а особенно для этой машины. А кстати, мне кто-то говорил (я лично так никогда и не мог узнать, кто же этот таинственный кто-то, который всегда все знает), что этот блок не нужен, — и показывал на схему.

Такой стиль беседы иногда раздражал собеседника, но польза от него, несомненно, была — разработчик в будущем готовился к визиту более тщательно и приходил к Николаеву уже подготовленным так, чтобы при очередном разговоре быть во всеоружии и не попасть впросак.

Зато подписание компоновки обставлялось торжественно. Вот так. Увидев вошедшего специалиста, чья подпись нужна была «позарез», Федор Ильич громко, так чтобы слышал вошедший, обращается к своему подчиненному:

— Иванов, где же стул? Где схемы? Ты, что не видишь — человек пришел. Ему, наверное, некогда, он все бросил и пришел к нам... А ты... Вот садись, — он пригласил «человека» сесть, показывая на принесенный стул — вот и компоновка... Все здесь?

— Давай посмотрим?

— Давай! Я все сделал, как договаривались, — изысканность и вежливость Николаева поражали, — ни на шаг не отступил от твоих требований, смотри. Зазоры, как ты хотел — обдув обеспечен. Разъем в сторону корпуса... Вот тут, — он показывал строчку, — подпишись,... если у тебя нет возражений.

— Есть.

— Какие? — встрепенулся Федор Ильич.

— А твоя подпись где?

— Есть, есть. Здесь, вот в штампе.

В штампе действительно чернела надпись «нач. отдела», но вот подписи против нее действительно не было.

— Нет, — «гость» был неумолим. — Ты сам подпишись. А то неизвестно — может ты со своей компановкой не согласен.

— Ишь, какой настырный. Ну, ладно, — суетится Николаев, — давай подпишу.

Быстрый, стремительный росчерк. . (Наверное, хотелось еще над чем-то подумать, сделать что-то еще лучше.)

— А дата? — теперь «гость» неумолим. Он почувствовал, что из «загнанного зайца» превратился в «серого волка». Ему очень хотелось продлить такое состояние. Но блок был закомпонован (как он хотел) «гнать зайца дальше» причин не находилось.

Размашистая подпись подвела итог встречи.

Варианты, варианты... Вот и еще один. Можно сделать так — на одном носителе запустить на орбиту вокруг Земли одну часть станции, а на другом — другую. Потом их состыковать и уже этот «поезд» направить на Луну. Сколько в этом случае можно доставить на Луну аппаратуры! Но нужно ли это? Ведь основная задача, как сказал Главный конструктор, доставить на Землю лунный грунт. А ученые подтвердили, что достаточно и ста граммов. Значит, зачем усложнять задачу еще и стыковкой? Ведь сложное — это не только трудно, это всегда менее надежно. Да еще и неизвестно, какие здесь могут возникнуть принципиальные вопросы, — всего не предугадаешь.

Следовательно, о стыковочном варианте не может быть и речи.

Проходили дни. Отдельные этапы экспедиции, приборный состав станции постепенно прояснялись. Идея полета, состоящая в предварительном выведении станции на орбиту искусственного спутника Луны и посадки с этой орбиты, была рассмотрена и утверждена. Ее перспективность сомнений не вызывала — в будущем обеспечивалась посадка станций как в равнинные, морские районы Луны, так и в материковые, горные.

Предстоящие исследования Луны благодаря этому приобретали новое качество — геологическое различие изучаемых районов предсказывало разнообразие научной информации. Представьте себе инопланетную станцию, прилетевшую на Землю за образцами породы и совершившую посадку в Сахаре. О чем будет говорить, скажем, сухой песок, который она доставит куда-то за пределы нашей Галактики. О том, что вся поверхность Земли состоит только из песка? Но образцы земли из Центрального черноземного района СССР, доставленные станцией в следующий полет, уже неизмеримо изменят представление инопланетян.

Расширение районов исследований — объективная необходимость.

Главный не требовал от Николаева представления ежедневной рапортички с перечислением выполненных работ (он и без этого был в курсе событий), но Федор Ильич отлично понимал, что отведенные на проработку дни на исходе.

А серьезнейший вопрос о методе обратного старта и перелета по трассе Луна-Земля оставался еще неясным. Хотя почему неясным? Ведь возвращаемую ракету можно оснастить системой астронавигации с оптическими приборами, позволяющими ориентировать ее в пространстве, можно установить на ней двигатель, который будет допускать несколько включений для старта и коррекций траектории, на ракете можно разместить баки, чтобы горючего хватило для их проведения, разместить радиокомплекс, который обеспечит точность измерения координат и т. д.

Конечно, все это можно сделать, но не надо забывать, что каждая из перечисленных систем имеет массу и габаритные размеры. И если все это поместить в ракету, а массы систем сложить, да учесть еще систему электропитания, без которой ни один прибор не будет работать, то это будет... То «на одной ракете далеко не уедешь»...

Когда вокруг стола Николаева в очередной раз собрались его коллеги и кто-то, вспомнив Жюль Верна, сказал, что нужно тщательно проверить, а вдруг можно прицелиться и выстрелить ракетой без коррекций прямо на Землю, — никто не свистел и не смеялся.

Это была толковая мысль и над ней стоило поразмыслить.

Однажды Федор Ильич поднялся из-за стола и по дошел к своему соседу Алексею Васильевичу Петрову.

— Иду к управленцам. Вероятно, надолго. Если будут спрашивать — ты не знаешь, где я.

Федор Ильич вышел из зала, спустился на первый этаж и вошел в одну из комнат...

Как-то мы сидели с Алексеем Васильевичем и вспоминали минувшие дни.

— А кстати, как ты получил от Николаева задание на разработку возвращаемого аппарата?

— Как? — задумался он. — А вот как. В течение нескольких дней перед этим разговором Николаев был по-моему, чем-то озабочен. Утром придет на работу, возьмет, как обычно, свежий номер «Правды», посмотрит первую и третью страницы (остальные он читает дома) и уткнется в тетрадь, бумаги... Даже не поговорит со мной о новостях. Думаю, не хочешь говорить и не надо. Чего-чего, а работы у меня хватает.

Однажды он вроде бы повеселел и, просмотрев газету, сказал: «Ты давай, после обеда не задерживайся, есть разговор!»

— Не задерживаться, так не задерживаться, хотя я и без этого напоминания еще ни разу не опаздывал с обеда... Кстати, и утром, к началу работы тоже, — проворчал Петров.

Так, начал Алексей Васильевич рассказ о том памятном для него дне, когда ему было поручено задание на разработку возвращаемого аппарата.

— Значит, пришел Николаев с обеда и, как-то хитро взглянув на меня, сказал: «Представляешь, мне кажется появилась реальнейшая возможность слетать на Луну и обратно. Еще буквально до вчерашнего дня не было уверенности в том, что задача решаема. А теперь управленцы предлагают новый принцип старта с Луны и полета к Земле, и Главный их поддерживает, — продолжал Николаев, — оказывается можно резко упростить возвратную ракету. Дело вот в чем. Система управления ракеты должна определить лунную вертикаль, а ракета должна уже взлететь по ней. Вертикаль и будет тем курсом, который приведет ракету на Землю».

— Тогда и система астроориентации не нужна и коррекций не надо, — подумалось мне. — Это совершенно меняет дело.

А Николаев говорит:

— Теперь самое главное — грунт должен быть заложен в ампулу, размещенную внутри какого-нибудь аппарата, видимо, сферической формы. Ампулу нужно обязательно загерметизировать, чтобы привезенный грунт не подвергался воздействию земной атмосферы, а остался в первозданном виде... — Он помолчал. — Ну, а аппарат доставляется на Землю с помощью ракеты, которая сгорает в земной атмосфере.

— А в массовые характеристики мы уложимся? Ты смотрел? — мне удалось, наконец, вставить вопрос.

— Подожди, не торопись, — сказал свою излюбленную фразу Федор Ильич. — Если ты, — не глядя на меня, добавил Николаев, приложишь достаточно усилий и будешь тверд со «службами», уложимся.

— Если я приложу... Что же он мне поручит? — Николаев, как будто услышав мой вопрос, ответил: «Мы с Иваном Михайловичем решили, что всю возвратную систему, да, да, и «шарик», и ракету — будешь делать ты».

— Вот это да! Понимаешь, — Алексей Васильевич объяснял мне, — я сразу почувствовал себя каким-то первооткрывателем, что ли. Ведь то, что должен был делать я, не только было интересно для меня как конструктора. Это нужно, — ты только не улыбайся, — как-то засмущался он, — для нашей страны... для всего мира... О такой работе можно только мечтать!

Я слушал и видел, как преобразилось его лицо, когда он произнес последнюю фразу, — кажущаяся патетичность ее была глубоко искренней.

Нет, конечно, не просто так, «с кондачка», два руководителя поручили ему такую сложную систему. Опыт, знания, трудолюбие Петрова — причины, по которым выбор пал на него.

А в заключение Федор Ильич говорит: Я прикинул всю систему в несколько общем виде. Ты же должен выпустить компоновку так, чтобы потом ее не пришлось переделывать — времени на это нет. Поэтому побольше привлекай людей. Чем больше мнений, тем потом будет легче. Все понятно? — спросил он и, не дождавшись ответа, назвал количество килограммов, которое я не имел право превысить при разработке возвращаемого аппарата и ракеты.

Петров приступил к проектированию.

Метод его работы можно назвать «методом последовательных приближений». Судите сами. Он должен бы распределить между ракетой и «шариком» общую массу. А для того чтобы сделать это, нужно определить состав бортового оборудования ракеты, выбрать тип двигательной установки, подсчитать количество необходимого топлива, скомпоновать все, подсчитать массу конструкции. Затем сложить массы всех частей, составляющих ракету, и вычесть результат из заданной величины. И потом уже спроектировать возвращаемый аппарат в массе, равной результату предыдущего математического действия.

Но, к сожалению, так просто станция не проектируется. На деле этот процесс гораздо сложнее.

Алексей Васильевич составил массовую сводку закомпонованных им приборов в ракету и занялся «шариком». Поначалу казалось, что в нем должны быть только ампула с грунтом, система ее герметизации, теплозащита, парашют и все.

Но мере углубления проработки возвращаемый аппарат становился все сложнее и «насыщенней». Он, словно резиновая камера, раздувался, выходя за предварительно установленный объем: аппаратура поиска и антенны, аккумулятор и надувные баллоны. Появилось демпфирующее устройство, удерживающее «шарик» так, чтобы его лобовая часть была направлена против встречного потока воздуха. Этим будет обеспечиваться оптимальный режим торможения возвращаемого аппарата. Возникла необходимость в датчике перегрузок. После прохождения максимальных температур по его команде отстрелится крышка парашютного отсека, давая возможность тормозному парашюту в нужных условиях выскочить из чрева и раскрыться. Нужно было разместить барометрический датчик. При достижении заданной высоты он выработает сигнал для отделения тормозного парашюта и открытия основного.

Процесс рождения «шарика» был непрерывным, последовательным. Одно решение вытекало из другого. И каждый раз, изменяя конструкцию «шарика», нужно было возвращаться к ракете и, пересматривая ее конструкцию, находить какие-то резервы.

Все больше и больше специалистов привлекалось к проекту. В «шарике», как в фокусе, сходились интересы различных служб. Баллистики подсчитывали скорость его входа в атмосферу и траекторию спуска, тепловики определяли температурные режимы и вырабатывали предложения, обеспечивающие нормальные условия для работы аппаратуры, находящейся в нем. Аэродинамики выясняли лицо будущей парашютной системы. Не остались без работы и прочнисты. Они должны были определить эксплуатационные перегрузки, возникающие на всех ответственных участках спуска — при входе в атмосферу, при ударе «шарика» о Землю. Электрики «искали» такую аккумуляторную батарею, которая бы обладала большой емкостью, а габаритные размеры и масса были бы незначительными. Конструкторы ежедневно изучали компоновку, которая была уже вот-вот, как говорится, на выходе, и обсуждали ее достоинства и недостатки, готовясь к тем недалеким дням, когда на их плечи ляжет выпуск так называемых рабочих чертежей. Химики и технологи предлагали материалы для теплоизоляции и методы покрытия.

Дел хватало всем. А механикам особенно. Им нужно было создать устройство для взятия лунного грунта и загрузки его в ампулу возвращаемого аппарата.

Если же быть откровенным, то нужно сказать, что практического опыта у них в этих делах не было никакого. Да и откуда? Единственным крупным «специалистом», которому поначалу внимали безоговорочно, был Левченко — страстный рыбак, пробуривший не одну сотню лунок в гулко звенящих льдах, сковывавших водоемы. Может быть, именно поэтому, первым вариантом устройства стал почти в чистом виде рыбацкий бур.

С чего начинается любая конструкция? Конечно же с каких-то сформулированных, научно обоснованных требований, которые вносят ясность, конкретность и учитывают ряд факторов, делающих работу реальной.

Лунный грунт по одному из важнейших параметров — твердости — варьируется в широких пределах — от сыпучего песка до скалистых базальтов. И, наверное, не совсем правильно, скажем так, если для работы по таким разным грунтам будут применяться разные устройства, как, кстати, делается на Земле. Ведь достаточно слабый грунт, сыпучий, песчаный на Земле обычно зачерпывают ковшом, а чтобы добыть образцы твердых пород, бурят шурфы, закладывают в них взрывчатку, размельчают осколки и забирают.

Предстоящая лунная экспедиция требовала иных, «не земных» решений — грунтозаборное устройство должно удовлетворять двум диаметрально противоположным требованиям по твердости грунта. Это было абсолютно ясно, хотя еще далеко не было ясно, как выполнить это, конечно, самое главное требование.

Ну, а разве «не самые главные» требования выполнять было проще? Такое, к примеру, как сохранение чистоты образца. Особенно, если земные прототипы, предназначенные для работы в твердых грунтах, обязательно охлаждаемые специальной жидкостью, загрязняют пробы. Или требования максимальной автоматизации в сочетании с дистанционным управлением, которые не воплощены еще ни в одном существующем буре. Или необходимость сочетания минимальных габаритных размеров, массы и энергопотребления с высокой надежностью...

Нет, что ни говорите, для того, чтобы грунтозаборное устройство в какой-то период времени попало в «фокус» всеобщего внимания, было достаточно оснований. Стало ясно, что одним с этой проблемой не справиться — к ее решению подключили сразу две организации.

И вот тогда «дело» стронулось с места.

Наши механики приняли участие в решении многих «особых» вопросов. Выбор смазок, работающих в условиях глубокого вакуума, подбор материалов и покрытий, электрическое и механическое сочленение установок со станцией — вот далеко не полный перечень вопросов, находившихся в их сфере действия, не говоря о выборе логики работы механизма. Тут они и нам, радистам, задали работу. Хотя, как нам казалось поначалу, кроме подачи им радиокоманды и получения от них электрических сигналов о действии механизма, нас с ними ничего не должно было связывать. Но логика рассуждения механиков была предельно ясна:

— Нужно брать пробу грунта каким-то буром. Но вдруг он упрется в камень, откуда-то взявшийся... Или расположится над трещиной или просто над каким-то углублением... Чтобы этого не произошло, нужно видеть место, откуда будет браться грунт. Нужно видеть... Значит, на станции должна быть телевизионная система, позволяющая произвести обзор местности. (Все. Мы получили работенку по подбору такой системы, увязке ее с конструкторами, электриками, тепловиками..). Продолжаем дальше. Если телевизионная система есть (они уже не сомневались, что система стоит на станции), значит, штанга, на которой укреплен бур, должна поворачиваться не на строгое заранее определенное, фиксированное положение, а должна иметь механизм поворота по азимуту практически на любой угол. Итак, с азимутом, вроде бы, все ясно. Теперь разберемся с углом места. Тоже нужен привод. Ведь в полетном положении штанга расположена вертикально, а на Луне ее нужно сначала откинуть так, чтобы бур прижался к поверхности. И для этого тоже нужен какой-то механизм прижима. Предположим, что бур взял пробу, и ее нужно вложить в ампулу. Значит, привод по углу места должен обеспечить не только опускание штанги, но и ее поднятие...

Рождалась логика работы грунтозаборного устройства. К завершению компоновки возвращаемого аппарата механики представили уже три варианта грунтозаборного устройства — буровое, многоковшовый экскаватор и шнековое подающее устройство.

Общим у них, универсальным что-ли, узлом, стал механизм выноса, который обеспечивал однотипное сочленение с ампулой возвращаемого аппарата любого варианта.

Теперь механики никого не «задерживали». Более того, они этим решением «развязали» и себе руки. У них осталось достаточно времени на изучение этих вариантов, испытания их в различных условиях. Теперь они могли не торопиться и выбрать действительно самый надежный вариант, который в будущем возьмет на Луне пробы.

Когда я спросил Петрова, что труднее было ему проектировать — ракету или возвращаемый аппарат, он ответил:

— Конечно же «шарик».

В правоте его можно было не сомневаться.

Возвращаемый аппарат входит в атмосферу Земли со второй космической скоростью. И поэтому в момент наибольшего торможения он испытывает перегрузку в 350 g. Что это такое, — мы это уже прошли на «Венерах». Каждая деталь, прибор, электроразъем, размещенный в аппаратуре, действуют на узел крепления с силой, которая превышает собственный вес в 350 раз.

При входе спускаемого аппарата в атмосферу температура воздуха перед его поверхностью достигает примерно 10 тысяч градусов. Необходимо надежно защитить «шарик» от такой огнедышащей «печи».

— И все же станция получилась как надо, — продолжает Петров, — потому что большой коллективный труд вложен в ее создание. Знаешь, как было? Вечером уйдешь домой расстроенный, что-то не получается. Пришел утром «а работу, а решения все нет. И вот ребята подходят — один, другой; «Что мол, Васильич, не получается?» Расскажешь им, в чем дело, глядишь, или сам, наконец, придумал, или кто-то из них поможет.

...К заданному сроку Николаев попросил Георгия Николаевича зайти в отдел.

— Вот что у нас получилось. В заданную массу уложились и даже, — доверительно произнес Николаев, когда Бабакин присел возле него, — имеем кое-какой запасец. Мы тут посовещались (бытует у нас на предприятии такая «крылатая фраза», вызывающая улыбку независимо от того, в каких условиях ее произносят) и выходим (он показал на присутствующих) с предложением — проект станции выпустить через два месяца.

Георгий Николаевич внимательно посмотрел на него.

— Дело в том, что степень проработки в данном случае такая, что компоновка для отделов не означает начало работы, как обычно, а по сути дела является почти что ее итогом, — закончил Николаев.

... Поздним вечером молчаливые люди выходили из заводских ворот, направляясь, кто к автобусной остановке, кто к близстоящим домам, которых так много появилось за последние годы в нашем микрорайоне. Выходили группами. Редкие прохожие, попадавшиеся навстречу, удивленно смотрели на них, видимо, не очень понимая почему это, компания, идущая в такой поздний час, необычно молчалива.

Позднее, дома, я в который раз пытался осмыслить происшедшее.

...Минут за десять до конца рабочего дня позвонила секретарь Главного конструктора и пригласила к нему на совещание, назначенное на 19 часов.

Ровно в девятнадцать мы были в кабинете.

Коротко поздоровавшись, Главный сказал:

— Все наши принципиальные решения по созданию станции рассмотрены. Принято решение о начале разработки технической документации, о выдаче всех технических заданий смежным организациям на проектирование необходимой аппаратуры и, конечно же, об изготовлении станций. Руководство считает, что доставка лунного грунта имеет первостепенное значение и необходимая помощь, в пределах разумного и возможного, нам будет оказана. Ведущим конструктором будет назначен Юрий Петрович Даев. Приказ выйдет завтра. Юрий Петрович, — обратился он к Даеву, — завтра к 12-ти дня представьте мне график изготовления летных и экспериментальных станций. Имейте в виду первый запуск, — тут Главный остановился и после небольшой паузы ровным голосом назвал примерную дату пуска.

Я посмотрел на сидящих вокруг меня. Казалось, гордость, удовлетворение было написано на их лицах. Шутка сказать, — нам поручили решить такую ответственную задачу: значит, доверяют нашей организации; значит, мы должны сделать.

Но сроки, сроки...

Как можно, — подумалось мне, — назвать дату пуска да еще так спокойно. Ведь, если даже, как говорят, «на голове ходить», так и то еще неизвестно, что и когда получится. Выдвигая предложение мы рассчитывали на срок в общем-то больший, чем тот, который нам отводили.

Видимо, похожие мысли возникли не только у меня одного, потому что на Главного посыпался град вопросов. Лейтмотивом их было: «что делать, если...», а вот после «если...» уже шли вариации. У одних не хватало людей (очень уж распространенная жалоба), другие и без этого объекта, как они считали, были перегружены работой (довод не менее распространенный).

— Ищите в первую очередь внутренние резервы, — сказал Бабакин и добавил, обводя взглядом присутствующих и задерживаясь на какое-то неуловимое мгновение на некоторых лицах, — а, если кому-нибудь трудно будет их найти — я помогу.

Последняя часть фразы настораживала, так как «внутренние резервы» в данной ситуации не всегда были фактором, кардинально решающим все возникающие проблемы, хотя в некоторых отделах могла бы быть и более высокая организованность. Тогда вопрос с людьми и перегрузкой решался бы проще. Конечно, «резервы» были. И присутствующие поняли, что лучше искать и находить их самим, без активного участия начальства, даже если у начальства и есть большое желание оказать в этом помощь.

В общем, слова «внутренние резервы» всегда действовали магически, а желание руководства оказать «помощь в их изыскании» подводило черту в первую очередь под выступлениями тех, кто не очень обоснованно жаловался на трудности служебной жизни.

Вот о чем было это совещание. Вот почему из проходной шли домой молчаливые, погруженные в себя люди, ставя перед собой свои нелегкие вопросы и далеко не всегда находя нужные ответы.

Создание новой станции — это всегда событие, это всегда трудно. Создание станции, которая должна вернуться с другого небесного тела, доставив груз высочайшей ценности, — задача исключительной сложности, задача, стоящая на грани возможного; реальность здесь граничит с фантастикой.

Было над чем подумать. Было над чем трудиться.

...Все задачи были решены в срок и правильно в первую очередь потому, что создание станции стало общим делом многих людей и коллективов; делом, которому они отдавали все свои знания, помыслы и энтузиазм; делом, которое на определенный период времени стало их главным делом.

К родным «берегам»

Видимо, сколько существует человечество, столько существуют и путешественники. Человека всегда обуревала жажда познания неизвестного. И в разные времена, в разные эпохи границы неизвестного менялись, В поисках новых знаний уходили люди, оставляя дома своих близких и родных, навстречу опасностям и лишениям, все дальше и дальше от родного очага. В борьбе с неизвестными силами природы погибали многие отважные первооткрыватели. Но были и другие, более везучие первопроходцы — после долгих мытарств и странствий они возвращались и к великой радости ожидавших их приносили из далеких краев рассказы об увиденном и пережитом, заморские товары и находки. Они приносили информацию не только словесную, но и материально ощутимую. Одна — дополняла другую.

Время шло. Поток информации возрастал. Уже настало время ставить перед путешественниками конкретные задачи.

Одни из них решаются геологами, людьми, о трудной и прекрасной судьбе которых поэты слагают стихи. В жару и в холод, в слякоть и снежные бури шагают геологи по земле, взбираются на вершины гор, спускаются в расщелины. Они уверенно держат молоток и берут пробы, заполняя карманы рюкзаков и сумки образцами пород.

А дома, в лабораториях, их товарищи определят результаты поиска и дадут ответы на волнующие вопросы «Да?» или «Нет?».

Так обстоит дело с геологом — человеком. Как далеко бы он ни был, — он вернется: есть поезда, олени, вертолеты; есть, наконец, усталые натруженные ноги, которые доведут до родного порога.

Но есть и другой геолог — «геолог космоса», автомат, который должен взять пробы с другой планеты и вернуться, доставить эти пробы, обязательно доставить, потому что полностью всесторонне обработать эту осязаемую информацию можно только на Земле. Но в отличие от человека, он не может доставить свой бесценный груз к воротам лаборатории сам, сбросить груз со своих усталых плеч — «а дальше сами мол, как знаете».

Так вот. «Космический геолог» не только должен быть людьми сделан, запущен, но по возвращении на Землю его «груз» должен быть найден. И не через месяц или год, а сразу же. Терпению землян есть свой предел. Их можно понять и оправдать. Нужно сделать так, чтобы «груз» попал в руки ученых, в пытливые и умные руки людей, которые на основании кропотливых исследований выдвинут новые гипотезы или подтвердят старые, или, наконец, сделают новые открытия и дадут людям новые знания.

«Луна-16» — это, как мы говорили, «геолог космоса». Автомат, который должен взять пробы с Луны, доставить их на Землю.

«Груз» нужно найти...

Без этого нет «геолога», без этого нет задачи. Без этого не будет ее решения.

Легко ли это и просто — найти? Во всяком случае, когда впервые был нарисован «шарик» — возвращаемый аппарат, никому не показалось, что это просто. А ведь тогда многое еще было не ясно. Тем более, что рассмотрение «обратной» дороги приводило к неутешительным выводам. Каким? Давайте разберемся.

Стартовавшая с Луны ракета со своей драгоценной ношей стремится сквозь сотни тысяч космических километров к Земле. По результатам внешнетраекторных измерений, проводимых наземными станциями, определяется «эллипс рассеивания» — район возможной посадки возвращаемого аппарата на Земле. С каждым сеансом измерений ракета все ближе и ближе, все точнее определяется ее положение и «эллипс рассеивания»; он становится все меньше и меньше, но, к сожалении до определенного предела. Площадь района, в котором окажется «шарик» может достигать сотен и более квадратных километров. Как же найти на такой площади «лунную посылку», диаметр которой всего около полуметра. Эта задача, по-моему, посложнее пресловутого розыска иголки в стоге сена. Ведь не обязательно же «шарик» опустится на ровную площадку, он может упасть и на вершину некстати подвернувшейся горы, и покатиться вниз по ее склону, а может и зарыться, предположим, в буреломе. С таким же успехов ему ничего не стоит закатиться в оказавшуюся на пути расщелину, скрывшись из виду под слоем снега, если дело происходит зимой, или под раскинувшим свои ветви кустарником — летом. Наконец, он может упасть на воду и плавать, укрывшись в камышах или под кувшинками.

Так вот, чтобы разобраться, как же быть, как найти вернувшийся «шарик», Главный конструктор пригласил к себе представителей «поисковиков», которые уже не однажды на практике использовали свои знания.

Солидные люди заполнили кабинет Бабакина. На присутствующих они произвели большое впечатление своей уверенностью и логикой. Казалось, они все знают. И, действительно, многие из них закладывали основы поисковой работы — они точно знали, что нужно для того чтобы найти любой космический аппарат, возвращающийся из странствий на родину. Важность выдаваемых рекомендаций не могла быть оспариваемой.., если бы все они были выполнимы. Гости отвечали за поиск, мы держали «в руках» реальную конструкцию, которую, к сожалению, уж никак нельзя было назвать «бездонной...».

Представителей морской группы поисковиков волновал вопрос плавучести «шарика» — аппарат обязательно должен держаться на плаву и не тонуть. Иначе...

Инициативу беседы перехватывает «служитель» пятого океана. — В общем так, — говорил один из них. — В состав оборудования «шарика» нужно обязательно ввести передатчики — маяки двух диапазонов: коротковолновый и УКВ. Маяки должны начинать излучение, — объяснял он, видя, что кое-кто из «местных» записывает рекомендации в тетрадь, — сразу же после раскрытия парашюта. Это позволит вертолетам и самолетам поисковой группы стянуться к «эллипсу рассеивания», издалека «захватить» аппарат и «вести» его уже вплоть до приземления. Ну, и, конечно, маяки должны работать не только на парашютном участке, но и после посадки какое-то время. Скажем, — он несколько подумал, — трое — пятеро суток, — но уловив шумок в наших рядах; «ведь кроме батареи для питания передатчиков на такое время, наверное, больше ничего в «шарик» уже не влезет», — добавил, — о времени будем договариваться в рабочем порядке.

— Мы считаем непременным условием выполнения задачи, — продолжал «моряк» — наличие на борту возвращаемого аппарата специального красящего порошка, выбрасываемого после приводнения. Этот порошок, а марку его мы скажем, создает особое пятно, которое облегчит... Ясно?

Специалист, сидевший до сего времени молчаливо, стал, широким жестом поправил сбившуюся на лоб прядь: — Хорошо бы разместить в аппарате еще и сигнальные электролампы, которые облегчат поиск в ночное время.

Предложения поступали от сидящих слева, справа... Они, словно удары шарика при игре в пинг-понг по деревянному настилу стола, следовали одно за другим, поглощая целиком внимание всех находящихся в кабинете, заставляя быть внимательным и сосредоточенным.

— Мы просим обратить особое внимание на то, чтобы конструкция аппарата обеспечила непременную вертикализацию антенны маяка после посадки на местность любого профиля.

Последние слова гостя вызвали, прямо скажем, шумную реакцию. Может устали? Нет. Последняя рекомендация заставляла по-новому посмотреть на всю проблему. И хотя, конечно, делать нужно было именно так — появился такой «крючок», за который проектанты, да и не только они, «зацепились» надолго. А смысл был вот в чем. Дальность приема сигнала, излучаемого антенной, как известно, зависит от высоты, на которую она поднята. Чем выше, тем дальность связи больше. Собственно поэтому современные антенны передающих телевизионных центров становятся самыми высокими городскими сооружениями.

А причем здесь «шарик»? — спросите вы. Притом что высота его мала, для того чтобы поисковая приемная аппаратура могла его запеленговать на больший дальностях. А это, согласитесь, важное, даже необходимое условие его быстрейшего нахождения и эвакуации.

Есть еще и другие тонкости, конечно. Но о главном я рассказал. Требование о необходимости вертикализации мы поняли. Оно было воспринято, как обязательное.

Думаю, можно закончить перечисление «нужного, обязательного, целесообразного и желательного», хотя это далеко не полный перечень требований, которые выдвигались.

Мы слушали выступающих: что они еще предложат нам? Незаметно для гостей — переглядывались друг с другом. Конечно же, они просто очень хотели найти «шарик» — быстро и обязательно. И многое из того, что нам рекомендовалось, было нужно и правильно. Было над чем поразмыслить.

Георгий Николаевич в заключение сказал, что все предложения будут рассмотрены самым тщательным образом.

Начало было положено — «пусковой» импульс прошел по всей конструкторско-инженерной цепочке, которая должна была решить проблему поиска.

И одним из ее звеньев являлся отдел Николаева, который сразу же попытался превратить возвращаемый аппарат в «ваньку-встаньку» для того, чтобы его антенна всегда была бы вертикальна после посадки.

В игрушечные «ваньки-встаньки» обычно вкладывают свинцовый груз. И такой «ванька-встанька» обязательно на любой поверхности устанавливается вверх головой. В данном случае о размещении значительного груза не могло быть и речи, а компоновкой приборов этого, видимо, тоже невозможно достичь — объем был все-таки незначителен. Разместить аппаратуру в спускаемом аппарате было непросто. Работа Федора Ильича и Алексея Васильевича напоминала работу резчиков, которые должны на рисовом зерне вырезать, скажем, стихотворение «Бородино», а последняя строка никак не вмещается. Конечно, им было трудно! Но нам, радистам, тоже было нелегко. От нас требовалось, чтобы антенна всегда была почти вертикальна, а ведь «шарик» приземлится не на отнивелированную посадочную полосу аэродрома.

И мы в ожидании предложений «нажимали» на проектантов. Ежедневно рабочий день начинался со звонка к кому-нибудь из них. И если Федор Ильич сначала еще старался подробно рассказывать о своих трудностях, то через некоторое время даже узнать, где он находится, становилось все труднее и труднее. Не потому ли, что ответить на вопросы ему было нечем?

Нужно было что-то предпринимать. Мы собрались у себя в отделе, чтобы найти выход из создавшегося положения.

— Одной антенной не обойтись, — Сергей Алексеевич, начальник антенной лаборатории, безапеляционно махнул рукой.

Высказывание Сергея не могло быть зарегистрировано как открытие, потому что подобные предложения поступали с разных сторон, в том числе от измучившихся вконец Николаева и Петрова. Нужно решить первый, основной вопрос — сколько же можно ставить антенн. Вроде бы «утыкать» весь «шарик» антеннами, превратить его в «ежа» — дело нехитрое. Как говорится, ставь побольше и тогда одна из них всегда будет вертикальна. Однако при ближайшем рассмотрении все оказывается не так просто: к передатчику-маяку подключено несколько антенн, следовательно, мощность излучения упадет, поделится между ними. Много антенн — и они, влияя друг на друга, ухудшат параметры той, которая окажется наверху. Много антенн — и нужно делать сложный антенный переключатель на столько же положений, сколько антенн; появляется устройство для определения, какая же антенна ближе к вертикали, к какой антенне подключать передатчик.

Много антенн... Значит, некоторые из них должны быть спрятаны под теплоизоляцию и лишь потом, после сброса ее, раскрываться. Значит, нужен механизм подрыва, электроцепи. Много антенн — и масса «шарика» резко возрастает. Эти трудности могут перерасти в невозможность.

Расчеты и предварительные эксперименты показали, что три-четыре антенны должны быть обязательно. Взяв с собой необходимые графики, мы пошли в проектный отдел, чтобы изложить свою точку зрения. Сразу же договорились о том, что одна из антенн должна работать и на участке парашютирования, когда спускаемый аппарат, отделившийся от ракеты, войдет в атмосферу Земли. А другие?

Федор Ильич отрезал от рулона длинный лист пергамина, выбрал из ряда одинаковых на вид карандашей один и размашисто, жирными линиями стал набрасывать контур возвращаемого аппарата. Интересно наблюдать за Николаевым, когда он начинает выражать свои мысли на бумаге. Это всегда что-то новое, необычное, то, чего не ждешь. Это необычно до такой степени, что в первом порыве говоришь ему:

— Да ведь из этого ничего не получится.

— Получится, — забормочет он тихо в ответ и что-то сотрет резинкой, что-то пририсует новое...

Мы сидели и разглядывали его размашистые броски разных вариантов. И вот, наконец, то, за чем мы пришли, вроде бы начало получаться. Это похоже на проявление отпечатка в фотографической ванночке. Детали еще не видны, но в общем контуры уже различимы.

Не стану утверждать, что без нашего присутствия задача не была бы решена, но то, что мы ускорили своей нетерпеливостью процесс созидания, я абсолютно уверен. Вскоре у Николаева собрались все, кто должен был позднее проектировать и антенны, и антенный переключатель.

На столе перед нами лежал аккуратно начертанный эскиз, проработанный Федором Ильичом и Петровым. Алексей Васильевич рассказал, как все это, по их мнению, может работать.

— Предположим, на пути «шарика» — камень, — фантазировал вслух Петров и дорисовывал на эскизе камень, — предположим, что «шарик» покатился с горки, продолжал он, и на эскизе появлялся уклон, — предположим, что он опустился на Землю, покатился, покатился и нижняя часть его оказалась наверху, — и Алексей Васильевич перевернул эскиз.

«Шарик» при всех условиях занимал вполне определенные положения, «хитрое» приспособление — два раздутых цилиндра, напоминающие пальцы, помогали ему в этом.

Пластмассовые цилиндры, которые во время всего полета находились в сложенном состоянии, при отстреле крышки парашютного отсека «шарика» надуваются и «вылезают» наружу. А после приземления не дают ему встать «вверх ногами», позволяя лишь прокручиваться вокруг них.

Теперь электрикам, антенщикам, радистам, конструкторам нужно было найти оптимальные решения, каждому в отдельности и всем сообща, чтобы задача поиска решалась относительно просто, легко и надежно. — Послушай, задержись, — когда все начали расходиться, сказал мне Николаев. — Ты ведь сам понимаешь, что «даром» это не далось. Часть рекомендаций специалистов нам не удалось выполнить. Коротковолновых передатчиков не будет. Да и УКВ-маяки нужно делать легче, чем те, которые нам предлагают.

Бывая у Петрова, рассматривая различные варианты компоновки, я это знал и раньше. Но то были варианты, ни один из которых еще не был утвержден, и, казалось, что многое еще может измениться. Но теперь все «роде бы становилось на свои места.

— Начальство знает о твоих предложениях? — спросил я.

— Еще нет.

Мы договорились встретиться через неделю. Неделя. Иногда становится просто досадно, что неделя — это стандартная единица исчисления времени: ровно семь дней и семь ночей. Иногда просто очень нужно растянуть эту самую неделю, а иногда бывает и так, что и сократить ее тоже не мешало бы. Но нам сейчас было не до сокращений. Оставался один выход — несколько сместить понятия дня и ночи.

Так вот, неделя, о которой мы договорились, была именно такой.

Антенщикам пришлось потрудиться — были проверены характеристики антенн и на влажной почве, и на сухом песке, и даже в «водоеме» — большом котловане, выкопанном для фундамента нового цеха, который, к счастью, был заполнен дождевой водой..

Количество антенн было определено — четыре.

В течение этой недели конструкторы предложили принцип построения антенного переключателя.

Инженеры смежного института придирчиво «перетрясли» конструкцию УКВ-маяков и даже привезли новые габаритки приборов, которые уже устраивали проектный отдел.

...Вот теперь можно выходить к руководству с конкретными предложениями. Мы были убеждены в их правильности и не сомневались в том, что весь комплекс поисковых средств, безусловно, обеспечит быстрое обнаружение нашего посланца по возвращении из дальних странствий.

Бесценная ноша «геолога» будет найдена!

...Так произошло уже трижды!

«Эврика»

Это произошло как раз в те памятные дни, когда «Луна-16» доставила на Землю лунный грунт, который уже лежал в лотке приемной камеры специальной лаборатории Академии наук, — часть Луны в земной «ладони», готовый поделиться с землянами своими большими и малыми тайнами. Хорошо помню, как Сергей Михайлович Семенов (слывший среди своих собратьев-конструкторов антенщиком за избранное им много лет назад, может и не совсем добровольно, направление работ — проектирование элементов антенных систем) — подошел ко мне. Справедливости ради нужно сказать, что в просторном коридоре, в котором сошлись наши дороги, я был не первым, к кому он обратился и протянул раскрытую газету:

— Ты уже видел?

В киоске у проходной я купил, наверное, штук десять экземпляров «Правды», но лишать его приоритета первооткрывателя мне не хотелось, и я нарочито недоумевающе ответил:

— Нет. А что там?

Он показал на статью «Выдающееся достижение советской космонавтики» и молча провел пальцем линию от надписи «Антенный переключатель» к квадратику на схеме. Потом бережно сложил газету и сказал:

— Уйду на пенсию, сяду в кресло у теплой батареи и буду рассказывать внукам об освоении космического пространства. Дескать, все это было...

Волнение Сергея Михайловича не вызвало удивлений — «квадратик» был разработан, как говорится, под его руководством и при его непосредственном участии. Он безукоризненно выдержал все испытания, уготованные ему судьбой в этом полете. Мало того. Роль этого антенного переключателя, может быть, и не очень значительна и важна, по мнению некоторых «знатоков» космической техники, но он впервые в истории космонавтики был упомянут на равных с важнейшими элементами станции в такой ответственной статье. А это — не шутка. Пишут-то не о каждом приборе.

Создание любого межпланетного автомата — это как бы сверхдлинная зачетная сессия, растягивающаяся порой на месяцы и даже на годы. «Экзамены» на зрелость, на мастерство, на умение сдают все, кто трудится над станцией. За конструкторов «экзамен» держат приборы, которые они разработали. На этих «экзаменах» в отличие от студента разработчик не тянет билет дрожащей рукой, мечтая в пачке билетов найти именно тот, счастливый, который досконально выучен. Вместо билетов перед конструктором лежит толстенный документ с длинным и скучным названием «Программа конструкторско-доводочных испытаний», или, короче говоря, «Программа КДИ». В этой программе, опять же в отличие от экзаменационного билета, не два и не три вопроса. В ней — десятки пунктов, десятки вопросов. И все они посвящены одной единственной цели — определить работоспособность прибора, узла, детали в условиях, заведомо более сложных, чем те, в которых они должны работать на станции. Проверка, как говорят, «с запасом». Именно в этом заложена гарантия необходимой надежности.

Из множества экзаменов в космической сессии — это первый. Лишь выдержавший его прибор допускается к следующим.

Антенный переключатель для возвращаемого аппарата по сложности оказался крепким орешком.

От других переключателей, созданных группой Семенова практически для всех станций, этот отличался принципиально. Он должен быть не управляемым по радио, с Земли, как те, другие, а обладать железной логикой, сам «думать» и сам, без чужой помощи решать задачу на оптимум — подключать к передатчику лишь ту антенну, которая в данный момент оказывалась наверху аппарата. (Помните разговор о вертикализации!) Обычно переключатель управлялся радиокомандами. Теперь он должен быть автономным.

Это одна сторона дела. Важнейшая, между прочим.

Но были и еще другие стороны. И тоже немаловажные: надежность, способность выдержать страшный удар об атмосферу Земли при возвращении, простота, быстрота переключения и, наконец, минимальные объем и масса. Я думаю, что дальнейшее перечисление требований, которым он должен удовлетворять, можно прекратить. И так, наверное, ясно, что за «спокойная» жизнь была уготована Семенову, когда ему поручили «разгрызть» этот «орешек».

Сначала показалось, что эта проблема может быть решена, что называется, сходу. Особенно после того, как был определен возможный принцип переключения. Казалось, что сложного? Берется массивный, грузный шарик — коммутирующее звено, — связанный определенным образом, допустим, намертво с выходом передатчика. Этот шарик, а по сути дела теперь уже подвижный выходной контакт передатчика, перекатываясь по внутренней полости переключателя в зависимости от положения аппарата на поверхности Земли соединяется с вводом антенны, расположенным внизу. «Как же так, — спросите вы, — задача ведь не решается»? Нет, решается, поскольку это ввод от антенны, размещенной с противоположной стороны. Значит, в этот момент к передатчику подключена антенна, находящаяся наверху аппарата.

Теоретически, конечно, задача решалась.

Чертежи на переключатель были выпущены в срок, производство не задержало. И вот однажды раздался телефонный звонок:

-3652-0 (так конструкторы окрестили переключатель) — у меня на столе, — торжественно, как мне показалось, сказал Семенов. — Начинаем проверки?

— Давай покажем его Алексею Григорьевичу, он каждый день справляется о нем, — предложил я. — Пусть хоть посмотрит.

Алексей Григорьевич, заместитель Главного конструктора, оказывается и без нас уже был в курсе того, что первый «живой» переключатель появился, и в ответ на вопрос «Можно ли зайти?» попросил сейчас же сделать это.

— Ну, что за яичко снесла ваша курочка? — обратился он к Семенову, протягивая ладонь. — Да оно тяжеленькое. Видать не простое, а золотое?

Конечно, Алексею Григорьевичу не откажешь в чувстве юмора, но на сей раз улыбок его замечание не вызвало. Собравшиеся в кабинете сами видели, что переключатель, как бы это сказать помягче, действительно был тяжеловат. Переключатель даже без верхней снятой крышки весил прилично — массивный латунный корпус кубической формы, высокочастотные разъемы, внутри, в полости переключателя, перекатывающийся посеребренный шар.

Да и габаритные размеры...

Заместитель главного был недоволен. Он внимательно изучал 3652-0.

— Ну, что сказать... Даже на этой конструкции вот эти углы надо бы срезать... Да и стенки, зачем такие толстые... Но главное даже не в этом. По-моему, контакт между шаром, — он показал на высокочастотный ввод, — будет не очень надежным... Может шар надо делать еще тяжелее, — задумчиво добавил он.

Куда уж тяжелее. И так не пробиться через массовую сводку Николаева...

Когда мы вышли из кабинета, Семенов наклонился ко мне и тихо сказал:

— Срезались.

Вскоре в одном из пунктов КДИ худшие опасения подтвердились — переключатель срабатывал не четко. Да и в контакте оказались ощутимые потери сигнала. Наверное, действительно шар все-таки был легче чем требовалось...

Вот вам и КДИ. Первый экзамен «завален» напрочь. А где-то рядом в цехах и лабораториях «соседи» Семенова проводили испытаний своих приборов; кое у кого они уже заканчивались. «Счастливчики» сдавали в производство чертежи и с нетерпением ожидали поступления летних экземпляров.

Вот уже утверждена и программа самолетных испытаний возвращаемого аппарата. В ней определены параметры полетов — высота, скорость, во время которых аппараты будут сбрасываться так, чтобы полностью сымитировать все этапы снижения и поиска в реальных условиях, начиная от скорости спуска и кончая проверкой системы поиска и эвакуации. Подобрана бригада испытателей. А вот переключателя все нет и нет. Одни только возможные принципы, в основе которых все тот же пресловутый перемещающийся под действием своего веса контакт.

И вот однажды... Действительно, все события, важные или неважные (любые) происходят «однажды», будь это пятого числа месяца, двенадцатого или тридцать первого. Однажды, ... уже и потому, что творческий процесс непрерывен — это процесс длительный, который в итоге рождает идеи, схемы... Так произошло и в группе Семенова. Идея вынашивалась, зрела. Решение просто не могло не появиться. Его базис — опыт, знания, воображение, чувство ответственности. В общем все элементы, составляющие творчество, работали на него. И поэтому, когда однажды на столах конструкторов появилось несколько книг по химии, никто не был удивлен. Скорее наоборот. Удивляло, почему это до сих пор никто не предложил очевидное — использовать в качестве переключающего устройства ртуть. И вот тут-то и началось.

— Как же это вы, — укоризненно покачивая головами, вкрадчиво шептали вдруг откуда-то набежавшие советчики, — забыли, что существует этот жидкий металл? Его отличные токопроводящие свойства давно уже подмечены умными людьми... Вспомните, к примеру, стеклянный ртутный выпрямитель, а котором ртуть образует «мостик» между двумя электродами, размещенными в разных отростках колбы. Электроды можно соединить ртутью, при определенном положении колбы, но можно и разорвать эту связь, изменив ее положение.

Семенов даже не сердился, когда слышал такие разговоры; ему и в голову не приходило задать известный риторический вопрос: «Где вы были раньше?». Он прощал человеческую слабость. Особенно теперь, когда в его руках был не просто принцип работы, но целых два возможных конструктивных решения — ампульный и ртутный. В основе первого — несколько соединенных друг с другом ампул, в основе второго — одна общая полость, одна ампула. Но и в том, и в другом вариантах по внутренней полости перекатывается серебристой струйкой металл, замыкая нужные контакты. Этот переключатель сулил многое — и надежную гальваническую связь, и простоту коммутирующего узла, и невероятную, до неправдоподобия, малую массу. Но... Всегда это «но». Восьмидесятый, по порядковому номеру, химический элемент таблицы Менделеева, для конструкторов был во многом «тайной за семью печатями», неизведанным и таинственным. Они с ним раньше не работали, не чувствовали его, но знали, что он требует к себе обращения «на Вы»...

Нужны были толковые консультанты. И срочно.

Сергей Михайлович со своими товарищами бросился на поиски сведущих людей и организаций. Но либо они попали не «туда», либо не к «тем», потому что в двух из трех встреч получили ответ, что подобные вопросы их тоже очень интересуют и, что, если у нас что-то получится, сообщить им. Лишь в одном месте ответили, что готовы помочь — похожая задача поставлена и перед ними, что она у них в плане, правда, пока только в перспективном...

Я представляю себе лицо Семенова, когда он услышал такое любезное, товарищеское предложение о помощи. И вот тут-то его вызвал Алексей Григорьевич.

— Что-то я вас давно не видел, — с подчеркнутой вежливостью опросил он. — Наверное, переключатель уже установлен в «шарик» и проходит отработку?

«Проходит отработку... Ведь прекрасно знает, что еще и чертежи не спущены в производство», — подумал Семенов про себя.

— Так вот, без шуток, Сергей Михайлович. Я слышал о ваших затруднениях.

Семенов молчал. Алексей Григорьевич достал из ящика стола свою видавшую виды и известную многим записную книжку... «Эврика!» — вдруг вырвалось у него. Указательный палец его правой руки несколько раз постучал по верхней строчке одной из страниц:

— Не знаю, жив ли, здоров ли этот товарищ, давайте попробуем, — и он пододвинул к себе городской телефон.

Есть везучие люди. Может быть, есть везучие дни недели. Оказалось телефон не изменился, товарищ не в командировке и не в отпуске и, более того, он хоть сегодня готов принять Семенова и помочь советом.

Дружеская, товарищеская помощь всегда ценна. Особенно, когда она бескорыстна и безотлагательна. В основе такой помощи — общность интересов и единство конечной цели. Именно так понимали свою задачу добровольные консультанты, которые на многое открыли глаза конструкторам.

«Семеновцы» на личном опыте, «спотыкаясь», до многого дошли сами. Практика — лучший опыт. И именно так, практически, они познали необходимость герметизации и полости ампулы, в которую залита ртуть. Они не просто почувствовали качественно, но и оценили количественное влияние окисления ртути на увеличение в ней потерь; они из множества ртутей выбрали ту, лучшую, «наичистейшую», которая почти не вносит потерь в проходящую через нее высокочастотную энергию, они научились бороться с амальгамой, образующейся при «смачивании» ртутью металла (из которого сделаны контактные вводы); они научились заправлять ртутью переключатель...

...И вот новые переключатели изготовлены. Идет тщательный экзамен. Экзамен, где личные симпатии не могут ни в малейшей степени повлиять на оценку, где экзаменаторы строги, не принимают во внимание никаких смягчающих обстоятельств. Их не интересует, что времени почти нет, что уже готовые возвращаемые аппараты стоят на контрольно-испытательной станции и ждут только его — переключателя.

И он не подвел.

далее