"Авиация и космонавтика" 1962 №7, c.45-48

ОДИН ЧАС
С ГЕРМАНОМ
ТИТОВЫМ


ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ ПИСАТЕЛЯ


Лев НИКУЛИН



Ч

еловека, которого знает весь мир, видишь на снимках в газетах и журналах, на экранах кинотеатров и телевизоров. Видишь на трибуне, слышишь его голос. Бывает и так, что присутствуешь в собрании, где выступает твой знаменитый современник. Он делится своими мыслями, своими впечатлениями со слушателями. Это дает много литератору. Но больше всего дает непосредственное общение, разговор в сравнительно узком кругу, вопросы, ответы, живая беседа.

Все, что я пишу, конечно, известно, но я, в который раз, убедился в важности непосредственного разговора, когда нам, группе литераторов, довелось беседовать с Германом Степановичем Титовым в обычной обстановке небольшой редакционной комнаты.

О скромности и особой тактичности советских космонавтов, истинных героев современности, писали много. И все-таки поражает одно обстоятельство: на обыкновенного человека, которого внезапно вознесли на вершину мировой славы, может подействовать шум в печати, портреты, интервью, торжественные встречи. Так часто бывало в старое время, люди зазнавались, их портила слава, шумиха, так бывало и с русскими людьми в дореволюционные годы. Я и мои сверстники старшего поколения видали таких. Но в том-то и дело, что наша партия и советский строй воспитали поколение людей, которые совершают поразительные дела, имена которых гремят на всю страну, на весь мир, и эти люди остаются такими же скромными, разумными людьми, ничуть не страдающими самомнением, головокружением от успехов.

Именно такими являются наши герои труда, которые выступают с трибуны съездов, конференций, с трибуны Верховного Совета. И таким мы увидели Германа Степановича Титова.

Он недавно вернулся из США. Он увидел Америку глазами советского человека, он просто и искренне рассказывал о том, что видел, о своих встречах, беседах, о людях, которых узнал, о космонавтах Джоне Гленне и Шепарде и своих разговорах с ними. Он не делал скоропалительных выводов и не раз отмечал, что был в США только несколько дней и ему трудно судить о стране, которую увидел в первый раз. Уважительно говорил об американском народе. Иногда в его беседе мелькнет шутка, юмор вообще в природе русского человека.

В редакционной комнате мы не утомляли его расспросами о том, что он видел в космосе, об этом было напечатано в газетах всего мира. Мельком он сказал о языках пламени, которое окружало его кабину, о 17 с половиной витках вокруг нашей планеты. Но об этом было сказано к слову и между прочим.

Я думал о том, что происходило более половины века назад, в 1910 г. Впервые я увидел полет аппарата тяжелее воздуха. Авиатор Ефимов сделал круг над ипподромом города Тбилиси и благополучно сел на беговую дорожку. Он отрывался от земли на десять — двенадцать метров и восторг зрителей не поддавался описанию. Летели в воздух шляпы, темпераментная публика бросилась качать авиатора. И только один человек оставался абсолютно спокойным. Это был генерал-адъютант, наместник царя Николая на Кавказе граф Воронцов-Дашков. Ему было около восьмидесяти лет, он, как рассказывали его приближенные, вздохнул, пожевал губами и спросил по-французски:

— Как вы думаете, это имеет будущее?

Я вспомнил этот эпизод далекого прошлого и, когда рассказал о нем, Герман Степанович и все окружающие долго смеялись.

Да, оказывается, «это», т. е. полет вокруг ипподрома на высоте десять — двенадцать метров, имело будущее. И это будущее не только полеты в стратосфере со скоростью, превышающей скорость звука, но и полет человека в космос вокруг земли, который был осуществлен впервые не за границей, не в США, а в нашей стране, строящей коммунизм. А ведь в то время, более полувека назад, говоря о полетах наших авиаторов — Ефимова, Васильева, — не забывали напомнить, что первыми были братья Райт и Блерио — француз, перелетевший через Ламанш, а «нашенские» авиаторы все-таки шли по их следам. Теперь же никто не решится оспаривать наше первенство в завоевании космоса, первенство Советского Союза.

Если уж приходится вспоминать прошлое, то мне хотелось бы с уважением произнести имя Валерия Чкалова и вот по какому поводу. Однажды у нас возник разговор с Чкаловым о французской авиационной выставке, которую он посетил, когда был в Париже. На этой выставке Чкалов увидел самолет, на котором летал Блерио или кто-то другой из авиаторов того времени. Это был смешной, даже по тем временам, аппарат из фанеры и полотна, пропитанного клеем, на велосипедных колесах со слабеньким мотоциклетным мотором. Чкалов сказал:

— Я человек не робкого десятка, но, пожалуй бы, задумался, прежде чем сесть на такую штуку. А ведь на таких летали...

И тут в присутствии Германа Степановича стали называть первых авиаторов, погибших на первых несовершенных самолетах, капитана Мациевича, вспомнили первый полет из Петербурга в Москву и аварии многих летчиков, участников этого перелета.

Было в этой беседе, в уважении, которое было оказано предкам современной авиации, что-то теплое, сердечное — эти люди заслужили добрую память потомков.

Но ни один из них не дерзнул бы подумать, что человек может летать в космосе вокруг «шарика», как называл Чкалов нашу планету. В самом деле, тысячелетиями человек глядел вверх, видел над собой то голубой купол, то облачное небо, видел небо, усыпанное звездами, Луну. С детских лет нас манила эта беспредельная высь, о тайнах ее мы читали у Жюля Верна, это было увлекательно и познавательно-интересно. Но это была фантазия. И вот мы, люди старшего поколения и люди зрелого возраста, и молодежь, собрались в один серенький весенний день в огромном московском здании, в редакционной комнате, и рядом с нами сидел молодой человек в форме майора авиации с Золотой Звездой Героя Советского Союза на груди и этот человек видел то, что пока еще видели только двое: Гагарин и он, Титов, да два американца, которые сами признают, что советские космонавты опередили их.



Космонавт и девочка

Это стоит отметить. Когда в США Герману Степановичу задали вопрос, кто же стоит впереди в завоевании космоса — Россия или Америка, — то американский космонавт Джон Гленн ответил сам на этот вопрос: конечно, русские впереди.

Разный подход у нас и там, за океаном к величайшему делу завоевания человеком космоса, к познанию его тайн. Мы смотрим на это серьезно, для нас полет в космос не сенсация, а подвиг, достижение советской науки и техники плюс смелость, решительность советского человека. С легким недоумением Титов рассказывал о неугомонных американских репортерах, которые, задавая ему вопрос, даже не ждали ответа и задавали другой, по большей части такой же пустой и наивный. Это поразило его, и он заставил их выслушивать свои ответы.

Незаметно прошел этот час разговора с Германом Степановичем. Надо не забывать, что этого человека теребят со всех сторон — и это понятно: его хотят видеть все, от мала до велика. Он со вздохом сказал, что не остается времени для учебы, а ему хочется учиться, хочется как можно больше знать обо всем, что подарила наука в сокровищницу человеческое го разума.

Мы крепко пожали руку Герману Степановичу и расстались. Это был хороший, сердечный, незабываемый разговор.

В то время, когда я заканчивал эти впечатления о встрече и беседе с Германом Степановичем Титовым, пришли утренние газеты. Я прочитал сообщение о запуске американского космического корабля «Аврора 7». На борту корабля находился американский летчик-космонавт Малькольм Скотт Карпентер. Он совершил три оборота вокруг Земли и приводнился в капсуле в Атлантическом океане в двухстах милях от места предполагаемого приводнения... Ну что ж... Как говорится, полку космонавтов прибыло, и в том, что они принадлежат к двум государствам — СССР и США, — нет ничего дурного. Все больше и больше людей будут проникать в космос, и наука о космосе только выиграет.

Три оборота и 17 с половиной оборотов... Мы по-прежнему впереди, и это внушает нам уверенность в том, что СССР останется впереди, в этом порукой поразительные успехи наших ученых, конструкторов, нашего могучего рабочего класса и смелость, решительность, знание своего дела наших советских космонавтов.