А	ИСКАТЕЛЬ ВНЕЗЕМНОЙ ЖИЗНИ строном Карл Саган

Дэвид Гелман совместно с Шарон Бигли, Дьюи Грамом и Эвертом Кларком

С разрешения журнала «Ньюсуик»

Авт. права: изд-ва «Ньюсуик», 1977 г.

Интерес Карла Сагана к планетам зародился 34 года тому назад под влиянием джентльмена из штата Вирджиния Джона Картера — героя безудержных космических фантазий Эдгара Раиса Бурроу. Чудесным образом перенесенный на Марс, Картер сталкивается с зелеными гигантами и шестиногими вьючными животными, вступает в схватки со свирепыми воинственными обитателями планеты и ухаживает за миловидной Дежей Торис — принцессой королевства Гелий. Экзотические похождения Картера заронили в душу девятилетнего бруклинца с темными задумчивыми глазами искру неизлечимой страсти к космосу. Марсиане из книг Бурроу называли свою планету «Барсум». Саган вспоминает, что одно выражение — «стремительные луны Барсума» — особенно сильно поразило его воображение, открыв возможность существования миров, «сказочно непохожих на опостылевший Бруклин».

Увлечение невероятным не оставило Сагана до сих пор. Сейчас, в 43 года, он один из немногочисленных экзобиологов, или искателей внеземной жизни, которые работают в настоящее время во всем мире. Экзобиология — не вполне научная дисциплина, исследующая зыбкую почву, лежащую где-то между строгими лабораторными методами и смелыми догадками научной фантастики. Поскольку ей еще не удалось представить вполне осязаемых доказательств существования внеземной жизни, она остается на положении научной теории с сильным привкусом романтики. Сагану удается с успехом сочетать эти крайности. Он является астрономом с мировым именем и, в основном, занимается научными исследованиями, ставшими целью его жизни, в Корнеллском университете в Итаке (штат Нью-Йорк), где он возглавляет Лабораторию планетных исследований и опубликовал десятки научных работ. Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА) пригласило его для работы в группе по анализу фотографий Марса, полученных межпланетными станциями «Маринер» и «Викинг», а также фотографий Юпитера и Сатурна, которые будут переданы станциями «Вояджер», запущенными в прошлом году.

Такие увлекательные книги Сагана-популяризатора науки, как «Космические связи», привлекли внимание многочисленных читателей и, в то же время, вызвали недовольство некоторых его коллег слишком смелыми предположениями о существовании жизни в других мирах. Его последняя книга «Драконы Эдема», увидевшая свет в прошлом году, содержит не менее дерзкие размышления об эволюции человеческого интеллекта и не залеживается на прилавках книжных магазинов. Кроме того, Саган подготовил 13-серийную передачу для общественного телевидения «Человек и космос».

В основе почти всех начинаний Сагана лежат экзобиологические мотивы. Он преисполнен веры, что в глубинах космоса существуют цивилизации с более продолжительной историей, чем наша, которые могут одарить человечество щедротами невообразимо прогрессивной техники. Стремясь повысить интерес к исследованию космоса, Саган вместе со своей женой Линдой, художницей по профессии, подготовил пластинки с символическим посланием в космос, укрепленные на запущенных в 1972 и 1973 годах межпланетных станциях «Пионер-10» и «Пионер-11». Кроме того, он помогал в подготовке звукозаписей «Звуки Земли», предназначенных для межпланетных станций «Вояджер», которые на заключительном этапе своего полета должны выйти за пределы солнечной системы (об этой пластинке мы рассказываем в следующей статье). Звукозаписи включают приветствия на 60 языках (в число приветствующих инопланетян входят киты) и «эволюционную последовательность» звуков вулкана, лавины, морского прибоя и голосов животных.

* * *

Пока еще неизвестно, удастся Сагану установить контакты с инопланетными существами или нет, но общий язык с землянами он находит великолепно. Он доступно, по временам несколько поэтично, объясняет научные принципы; при этом Саган обладает даром передавать своим слушателям то изумление, которое испытывает он сам перед окружающими нас звездными мирами. Он не просто превозносит «радость познания», доставляемого нам наукой, но и без труда заражает любого волнением, испытываемым от предстоящих открытий. Однажды в Итаке нам довелось присутствовать при том, как Саган рассказывал об исследовании спутников Юпитера и Сатурна в рамках проекта «Вояджер». Чем дальше он углублялся в подробности проекта, увлеченно поглощая сандвич, тем чаще он стал выделять отдельные слова, а объяснения незаметно превращались в своего рода дифирамб науке.

«Эти естественные спутники, не похожи на нашу Луну, они совершенно отличны! — восклицает Саган. — Европа, Ганимед, Каллисто, ... Возьмите, наконец, Япет, у которого одна половина в шесть раз ярче другой. Как это получилось? Чем это вызвано? Или Ио — оранжевая луна, окруженная колоссальным облаком газа тороидальной формы. Положение Ио каким-то образом влияет на начало вспышек радиоизлучения, испускаемых Юпитером по направлению к Земле. Отчего это? Мы собираемся пролететь прямо через все эти загадки, и тогда мы узнаем. Мы сделаем дюжину фотографий внутри Большого красного пятна на Юпитере. Никто не имеет представления, что там происходит. Мы сделаем дюжину фотографий по ширине колец Сатурна — щелк, шелк, щелк! Что мы там увидим? Совершенно новое явление? Ни у кого нет даже самой туманной идеи насчет того. Открытия посыпятся как из рога изобилия, чуть ли ни каждый день».

Когда на Сагана снисходит космический экстаз, он в состоянии убедить слушателей, что нет более земной и неотлагательной задачи, чем исследование космоса. Что там? Что-то невероятное, ожидающее своего открытия. Именно таким образом ему удалось привить волшебную притягательность небес массе людей, далеких от науки. Однако именно это раздражает очень многих его коллег. Большинство из них считает его блестящим популяризатором и исключительно убедительным представителем интересов науки. Но, в то же время, они считают, что его вольные фантазии и постоянное подчеркивание драматизма предстоящих открытий в конце концов могут принести вред, вызвав разочарование в широких кругах общественности. «Я не уверен, что науку следует преподносить в том виде, в каком это иногда делает он, — говорит Норман Горовиц, биолог из Калифорнийского технологического института, который руководил одним из важнейших экспериментов в программе «Викинг» по исследованию Марса. — Инстинкт профессионального ученого восстает против подобных преувеличений.

Саган не согласен с такими обвинениями, он категорически отвергает традиционный подход ученых, стремящихся к уединению в башне из слоновой кости, к обсуждению проблем только в узком кругу специалистов. Наука является ключом к сохранению жизни человеческого рода, утверждает Саган, и задача подробно информировать людей и поддерживать в них интерес к науке чрезвычайно важна. Благодаря широкой общественной поддержке Саган сумел добиться большого влияния в комиссиях Конгресса по ассигнованиям и в НАСА. Летом 1977 года он уделил немало времени проталкиванию проекта запуска в сторону Юпитера космической орбитально-посадочной станции, намеченного на середину 80-х годов. Проект был одобрен — немалое достижение в дни сокращения бюджетов космических программ. И хотя в этом деле помощь оказали и другие ученые, НАСА особенно высоко оценивает роль Сагана. «У большинства из нас не хватает времени говорить и писать по этому поводу, как это делает Карл, к тому же у Карла это получается лучше, чем у других, — говорит Ричард Янг, начальник отдела планетной биологии НАСА. — Слава Богу, что он это делает».

* * *

Но и его влияние в НАСА также вызывает возмущение у некоторых ученых. Во время работ по программе «Аполлон», он поддержал меньшинство, опасавшееся, что лунные породы, доставленные на Землю астронавтами, могут заразить земные организмы. Меньшинство настояло на своем, был установлен карантин, и геологам пришлось исследовать образцы в защитных камерах с перчатками. Они до сих пор не могут простить этого Сагану.

«В поисках иных миров» — такой заголовок стоит на обложке журнала «Ньюсуик», на которой был помещен портрет Карла Сагана.

При обсуждении программы «Викинг» некоторые из предложенных для посадки мест были забракованы по настоянию Сагана, считавшего их слишком опасными. Своими заботами об экспериментах, связанных с поисками внеземной жизни, он постоянно докучал консервативно настроенным ученым. Посадка на Марсе предоставила первую серьезную возможность обнаружить жизнь на другой планете, и репортеры, в поисках наиболее оптимистичных прогнозов, обычно, собирались вокруг Сагана.

Вопрос о жизни на Марсе остается открытым. Все три биологических эксперимента, проведенных с этой целью, вначале зарегистрировали наличие биологической активности в марсианском грунте. Однако на следующей стадии опытов не удалось обнаружить присутствия органических молекул, которые считаются непременным элементом жизненных процессов на Земле и, как предполагается, на всех других планетах. Полученные результаты противоречат существующим представлениям, поэтому следует считать, что технически вопрос о жизни на Марсе еще не решен. «Мы знали, что все будет именно так, — говорит Ричард Янг. — «Викинг» был просто не в состоянии окончательно установить, что на Марсе нет жизни».

Поиски жизни вне Земли могут потребовать многолетней напряженной работы экзобиологов. Но они приступают к ним, опираясь на ряд вполне логичных предположений. Спектроскопический анализ звезд показывает, что их состав аналогичен составу нашего Солнца, из чего можно предположить, что вся вселенная состоит из одинаковых элементов. Помимо этого, можно допустить, что среди 250 миллиардов звезд нашей галактики и бесчисленного количества звезд в других галактиках, тысячи миллионов звезд, возможно, удерживают в поле своего тяготения планетные системы, хотя обнаружить их за пределами солнечной системы еще не удалось. «Миллиарды раз за историю нашей галактики должны были происходить процессы, сходные с тем, который привел к появлению человека на Земле, — пишет Саган в своей книге «Космические связи». — Должны же быть другие звездные люди».

Следующее логическое предположение заключается в том, что структура живых клеток, где бы они ни были обнаружены, базируется, подобно земным организмам, на углероде, то есть на элементе, который проще всего образует сложные цепи молекул. Наиболее вероятно, что на этом сходство завершится. Внеземные организмы складываются в соответствии со своими собственными законами эволюции, зависящими от окружающих факторов, существующих на этих планетах. Экзобиологи уже давно создают органические молекулы в лабораторных условиях. Однако попытки воспроизвести сложные цепи молекул, могущих привести к началу жизненных процессов, пока еще не увенчались успехом.

Хотя полученные «Викингами» данные, по всей видимости, отрицательны, Саган не теряет надежды обнаружить какие-то формы жизни на Марсе. Он не исключает возможности даже того, что в один прекрасный день астронавты могут там «натолкнуться на какого-нибудь важно шествующего огромного зверя». «Подумайте, какими идиотами мы себя тогда почувствуем!» — восклицает Саган. По соображениям безопасности, отмечает он, «Викинги» проводили свои эксперименты в двух самых унылых местах на Марсе, причем сам Саган сыграл немаловажную роль при выборе этих точек. «Мы опускаемся в двух точках, озираемся по сторонам и приходим к выводу, что макрожизнь не существует, — говорит Саган. — Затем мы выполняем кое-какие эксперименты, объяснения которым дать не можем, и говорим, что микробы на планете также отсутствуют».

Абсолютно то же самое могло бы произойти и на Земле, утверждает Саган, если бы астронавт с другой планеты приземлился в «непредставительной» точке нашей планеты. В самом деле, несколько лет тому назад Саган вместе со своим коллегой при помощи фотографий продемонстрировал, что не всякому космическому кораблю, находящемуся на околоземной орбите, удастся обнаружить признаки жизни на Земле. Первые исследования Марса, выполненные межпланетными станциями «Маринер», по мнению Сагана, принесли аналогичные результаты. «Совершенно случайно объективы всех этих станций были обращены на древние, испещренные кратерами участки, и они запечатлели ландшафты весьма сходные с лунными, — говорит он. — Было решено, что в геологическом отношении Марс не представляет никакого интереса. Люди подходили к нему с земной меркой, в то время как было уместнее сопоставлять его с Луной».

«В 1971 году к Марсу подлетел «Маринер-9», — продолжает он. — И мы неожиданно увидели вулкан высотой 25 000 метров, неутихающие пыльные бури, полярные льды, нагроможденные как гигантские чипы для покера, и целую сеть пересохших речных русел, покрывшую большую часть планеты. Это совершенно другой Марс, намного увлекательнее, чем мы могли предполагать по результатам первых полетов. Дело в том, что три предыдущих «Маринера» осмотрели с орбиты примерно одну десятую поверхности планеты. «Викинги» осмотрели всего одну стомиллионную часть планеты с ее поверхности. Результаты этого эксперимента ни в коем случае нельзя считать отрицательными, скорее их следует истолковать как неявно выраженные положительные. Никто еще не дал убедительного объяснения этих результатов с небиологической точки зрения». Во всяком случае, добавляет он, эксперимент продолжается в лаборатории, где исследователи пытаются воспроизвести зарегистрированную «Викингами аномалию в условиях, существующих на Марсе. Он сожалеет о готовности своих коллег отказаться от гипотезы существования жизни на Марсе. У них, считает Саган, просто «сдали нервы», когда они столкнулись с возможностью оказаться неправыми.

Склонность Сагана к двойным отрицаниям — например, «нельзя считать невозможным» при оценке того или иного явления, — говорит о его осмотрительности. Он утверждает, что прибегает к ним, чтобы не дать угаснуть надеждам, которые, по его мнению, исключительно важны для дальнейшего развития науки. «Сказать: «Это убеждение справедливо» и «Мы не можем сказать, что оно ложно» — не одно и то же», — поясняет он. Эта склонность постоянно поражает работающих вместе с ним ученых: «Он очень умен — он ничего не обещает», — говорят они.

Саган рассказывает, что и его мать, рожденная в Америке, и его отец, выходец из России, работавший закройщиком на швейной фабрике, во многом помогали его «интеллектуальной жизни». Для юного Сагана это означало невероятную смесь книг для чтения, в особенности научной фантастики и классики, с перерывами для игр на улицах Бруклина, где он рос. Саган любит вспоминать, как однажды, когда ему было 12 лет, его дед поинтересовался, кем он собирается стать, когда вырастет. «Астрономом», — ответил Карл. «Прекрасно, — сказал дед. — Ну, а на что же ты собираешься жить?» И в самом деле, лишь значительно позже, когда он учился в средней школе города Рауэй (Нью-Джерси), куда переехала вся семья, Саган узнал, что есть люди, которые зарабатывают на жизнь наукой. Он уже было решил заняться в будущем торговлей одеждой. Вместо этого, в 1951 году он получил стипендию от Чикагского университета, а через девять лет защитил докторскую диссертацию по астрономии и астрофизике.

* * *

К этому времени он обнаружил, что «по степени воздействия на воображение наука не только не уступает, но и превосходит научную фантастику». В возрасте двадцати с небольшим лет он начал работать над теорией, которая должна была объяснить происхождение загадочного радиоизлучения с Венеры, планеты, долгое время считавшейся населенной. Используя экспериментальную модель, он пришел к выводу, что это было своего рода «пекло» с температурой на поверхности планеты около 500 градусов (что вполне могло быть причиной радиоизлучения), исключительно высоким атмосферным давлением и «озаренным красноватым сиянием пейзажем». Позднее наблюдения, произведенные советскими межпланетными станциями, в основном подтвердили эту мрачную картину. Некоторые считают, что эта работа молодого ученого, не уступающая по тонкости анализа детективному роману, является его наиболее выдающимся научным достижением.

Несколько лет спустя, работая на кафедре астрономии Гарвардского университета, Саган еще раз блестяще продемонстрировал свое мастерство в построении логических умозаключений. Вместе с одним из своих аспирантов — Джемсом Поллаком — он пришел к выводу, что обнаруженные на Марсе чередующиеся светлые и темные пятна обязаны своим происхождением не сезонным изменениям растительного покрова, как предполагалось раньше, а ветрам, которые настолько сильны, что могут поднять в разреженной марсианской атмосфере пыльные бури, приводя к заметным изменениям рельефа Марса. Там же, в Гарварде, его поджидала и первая серьезная неудача. Его красочная манера выражаться пришлась не по вкусу профессорам старой закалки, и, когда в 1968 году ему отказали в постоянном месте на кафедре, он ушел из университета. Через три года полет «Маринера-9» блестяще подтвердил правильность его гипотезы о марсианских ветрах.

По иронии судьбы предложенные Саганом картины Марса и Венеры шли вразрез с теориями о существовании жизни на этих планетах. Но, несмотря на это, он никогда не расставался с образами, навеянными планетой «Барсум». До пятидесятых годов знания о внеземных мирах оставались приблизительно на уровне гипотез, предложенных советским биохимиком А. И. Опариным в начале 1920-х годов. Ученые считали, что заняться решением этой проблемы вплотную станет возможным только в далеком будущем — большинство известных планет по всем признакам не приспособлено для жизни, а другие, возможно пригодные для жизни планетные системы, отдалены на непреодолимые расстояния в тысячи световых лет. Начало космической эры и создание мощных радиотелескопов, таких, например, как приемопередающий телескоп с параболической антенной диаметром 305 метров в Аресибо (Пуэрто-Рико), позволили сузить межзвездную пропасть. Одновременно с этим биохимику Чикагского университета Стэнли Миллеру удалось получить сложные органические молекулы в лабораторных условиях путем пропускания электрического разряда через смесь газов, которые, как предполагают, составляли первобытную атмосферу Земли. Этот эксперимент наводит на мысль, что химические реакции, положившие начало жизни, могли возникнуть самопроизвольно — жизненные процессы могли зародиться, например, от молнии, пронзившей первичную земную атмосферу.

Саган одним из первых включился в поиски внеземной жизни. В 1960 году только что организованное НАСА пригласило его для участия в разработке первой экзобиологической программы; в то время Саган был еще аспирантом. В 1961 году он принял участие в первой официальной конференции по проблемам внеземной жизни, проведенной в Западной Вирджинии. Немногочисленная аудитория с огромным интересом слушала увлекательные рассказы Джона Лилли, который положил начало исследованиям интеллекта дельфинов и организовал просуществовавший недолго «Орден дельфинов» — организацию, предназначенную для обмена идеями о жизни в космосе. На Советско-Американской конференции по внеземным цивилизациям, состоявшейся в Бюрокане (Армянская ССР) в 1971 году, Саган лично познакомился и с другими энтузиастами поисков внеземной жизни.

Экзобиология постепенно занимала свое место в кругу других респектабельных наук. Однако, до осуществления межзвездных путешествий, средства для поисков внеземной жизни остаются весьма ограниченными: доставка космического аппарата (подобного «Викингу») на другие планеты; лабораторное воспроизведение условий, в которых может возникнуть жизнь; поиски следов органических веществ в метеоритах и прослушивание космического радиоизлучения в надежде поймать сигналы, посланные разумными существами. Радиотелескоп в Аресибо и десятки других периодически несут такую космическую радиовахту. В 1974 году астрономы использовали передатчик этого телескопа для отправки послания в направлении звездного скопления, известного под номером М-13, которое находится на расстоянии 24 000 световых лет от Земли. Если это сообщение будет там получено, Земля может ожидать ответа через каких-нибудь 48 000 лет.

Одни ученые ведут поиски обитаемых миров из неудержимой жажды знания, присущей всем людям. Для других эти поиски полны величественного смысла. «Открытие жизни на другой планете было бы самым потрясающим событием в науке», — говорит коллега Сагана по Корнеллскому университету Фрэнк Дрейк, который руководит работами в Аресибо. Для самого Сагана это стало своего рода религией. Он убежден, что цивилизации с более долгой историей, населяющие планеты, обращающиеся вокруг звезд второго и третьего поколений, обладают настолько развитой техникой, что землянам будет казаться, что это просто волшебство. Из того, что эти цивилизации продолжают существовать бок о бок с подобной техникой, несомненно включающей и оружие глобального уничтожения, можно допустить, что они, вероятно, разрешили и все социальные проблемы. Они отнесутся к нашей цивилизации «благосклонно» и, очевидно, не откажутся поделиться секретами своей долговечности. При мысли о такой возможности Саган испытывает благоговейный страх: «Естественнонаучные, философские, культурные и этические знания, полученные из глубин галактики, могут оказаться самым значительным событием за всю историю нашей цивилизации».

* * *

Ставить вопрос, существует ли жизнь на других планетах, не вполне научно. Но попытаться выяснить это — полностью соответствует принципам подлинной науки.

Саган не скрывает своего предрасположения к существованию внеземной жизни. Он признает, что в изысканиях значительную роль играет «эмоциональный элемент». «Ужасно хочется знать, одни мы в космосе или нет», — говорит он. На самом же деле Саган все чаще и чаще предоставляет поиски другим. Он почти не бывает в Аресибо вместе с Дрейком. «Энтузиазм Карла постепенно ослабевает, — говорит Дрейк. — Он не любит подолгу просиживать перед экраном осциллоскопа, внимательно наблюдая за прыгающими зелеными точками. Когда что-то надо делать, это приходится делать мне. А он только комментирует».

Растущая популярность Сагана в прессе, на радио и телевидении приводит к тому, что он из ученого превращается в адвоката науки. Его часто можно увидеть в Вашингтоне, на публичных лекциях, на экранах телевизоров. Он неоднократно выступал в передаче, которую ведет один из популярных актеров телевидения Джонни Карсон. Помимо этого, Саган подготовил ряд передач для некоммерческого телевидения. Целый штат помощников организует его поездки по всей стране, следуя лихорадочному графику суперзвезд экрана и распространяя его биографию на сорока страницах, до предела насыщенную перечислением его достижений и заслуг. Аудитория, где Саган во время весеннего семестра читает курс лекций «Введение в астрономию», всегда до отказа забита не только студентами, но нередко и их родителями и просто любопытными. По территории университета Саган разъезжает в оранжевом «Порше» с номерным знаком ФОБОС — по имени одной из лун Марса — и наклейкой на бампере, гласящей «ВОССОЕДИНИТЬ ГОНДВАНУ!» — имеется в виду древний массив суши, который некогда раскололся, образовав нынешние континенты Земли.

* * *

Широкая известность Сагана, в особенности после его выступлений в телепередаче Карсона, в значительной степени способствовала успеху его книги «Драконы Эдема о загадках головного мозга, которая совершенно неожиданно вышла в бестселлеры и была удостоена Пулицеровской премии в 1978 году. «Драконы Эдема» представляют собой дерзкую вылазку в лабиринты нейроанатомии, произведенную Саганом из лагеря собственной науки. Как обычно, его обвинили в чрезмерном упрощении, но, как и другие работы Сагана, книга блещет неожиданными выводами и догадками. Анализируя результаты экспериментов, проведенных на человеческом мозге, Саган приходит к выводу, что мозг подобен старинному манускрипту, где под новейшим текстом все еще можно прочесть записанное раньше, и что в человеческом мозге «все еще есть глубинные и древние участки».

В частности, указывает он, в мозгу содержится участок, унаследованный от рептилий, так называемый «Р-комплекс», которым объясняется агрессивное поведение и приверженность к ритуалам; а лимбическая система, которая, возможно, управляет эмоциями человека, такими как альтруизм и любовь, является «изобретением млекопитающих». Присущие только человеку способности беспокоиться и планировать будущее сосредоточены во фронтальных долях сравнительно недавно образовавшейся коры головного мозга. «В самом прямом смысле этого слова, — настаивает Саган, — цивилизация может считаться продуктом фронтальных долей».

В целом, книга производит внушительное впечатление благодаря тщательной переработке известных материалов, хотя специалисты по мозгу остались весьма недовольны вторжением в их область. Некоторые из них отмечают наличие ряда серьезных технических ошибок и, в нескольких случаях, неправильную интерпретацию фундаментальных положений. «Меньше всего мне нравятся его рассуждения, связанные с психологией, — говорит нейробиолог из Медицинского института при Гарвардском университете Дэвид Хьюбел. — Здесь Саган далеко перешагнул за рамки известного и уж слишком упростил многие факты. Схема взаимосвязей лимбической системы чертовски запутана, почти как карта автодорог Бостона». Вместе с тем, Хьюбел не скрывает своего восхищения перед смелостью автора. Специалисты вряд ли отважились бы написать книгу, поясняет он, в таком вольном стиле, опасаясь, что читатели смогут принять ее слишком серьезно. «Смелость предложенных гипотез является, может быть, самой сильной стороной книги, — считает Хьюбел. — В ней немало удачных, с точки зрения популяризации знаний, разъяснений. Лучше иметь хоть что-то, где можно отыскивать недостатки, чем не иметь ничего».

Карл Саган в лаборатории Корнеллского университета, где он пытается имитировать химические процессы, происходящие на других планетах.

То же самое можно сказать и о всей деятельности Сагана. Ученые, в конце концов, перестали придираться к мелочам и превозносят его смелость. Большинство из них единодушно признает, что деятельность Сагана принесла исключительную пользу научным кругам, — неплохой отзыв о человеке, который мечтал стать ученым, но думал, что ему придется торговать одеждой. Заведующий Лабораторией реактивных двигателей НАСА Брюс Мюррей, которого часто пытаются представить архикритиком Сагана, оценивает его роль в программе исследования космического пространства как «исключительно положительную». «Большинство ученых дорожит лишь мнением узкого круга себе равных, — говорит Мюррей. — Это обеспечивает высокое качество их работ, но оставляет их равнодушными к нуждам общества в целом. И именно в вопросах согласования научных работ с интересами общества деятельность Сагана оказывается самой успешной».

* * *

Саган не пытается скрывать, что ему нравится роль популяризатора науки. Но за это ему приходится расплачиваться утратой авторитета в профессиональной среде. Кроме того, он слегка сожалеет о бремени известности, которое ему приходится нести. «Научная работа остается для меня самым важным делом, — заявляет Саган. — Только в ней можно найти подлинное удовлетворение». Он непоколебимо верит, что путь к спасению человечества лежит через науку. Он осуждает увлечение молодежи мистицизмом и оккультными науками, но надеется еще при своей жизни стать свидетелем магического сигнала, пришедшего от разумных существ из космических глубин. Фрэнк Дрейк сомневается, что это произойдет в наше столетие, но оба сходятся в том, что усилия, приложенные к их поиску, были ничтожными — наблюдению подверглось всего 200 звезд, и только один процент рабочего времени радиотелескопа в Аресибо был выделен для такого рода поисков.

НАСА внимательно рассмотрело просьбы Сагана и других ученых уделить более серьезное внимание экзобиологии, и не исключена возможность, что мечта всей жизни Сагана еще исполнится. Весьма любопытен сам по себе подход Сагана к этой теме. «Отрицательные результаты, полученные при внимательном поиске, также дают исключительно важную информацию, — утверждает Саган. — Если окажется, что мы действительно одни, тем самым будет установлено, что жизнь окружена чем-то таинственным». Не секрет, однако, что Саган надеется на более счастливый исход. Может быть, мы и не встретим зеленых барсумских гигантов, которые могли бы удовлетворить фантазии задумчивого мальчика из Бруклина. Но мы, несомненно, совершим даже более удивительные открытия... может быть, даже обнаружим некое совершенно новое явление...

Где-то там, в глубинах космоса, невероятное ждет своего открытия.