Если иметь в виду конкретное место, где зарождалась отечественная космическая биология и медицина, то это место — здание бывшего загородного ресторана "Мавритания", расположенного в Петровском парке нынешнего Северного административного округа Москвы близ станции метро "Динамо". В этом здании полвека тому назад начались научно-исследовательские работы по обоснованию, а затем по подготовке и обеспечению первого полета человека в космос. Этот район, лежащий за Тверской заставой (границей города в начале XIX века), начал активно осваиваться и благоустраиваться с 1826 г. в связи с предстоящими коронационными торжествами возведения на престол очередного государя-императора — Николая I.

Окрестности Москвы, нанесенные в "Топографическую карту окружности Москвы, снятую офицерами Квартирмейстерской части 1818 года ". Место будущего Петровского парка помечено звездочкой

В течение 5 лет (1826-1831 гг.) в районе Петровского путевого дворца был разбит довольно большой парк по проекту петербургского архитектора, англичанина по происхождению А.А.Менеласса. Часть радиальных и кольцевых аллей этого парка сохранилась до нынешнего времени, хотя и в несколько измененном виде.

Указом Императора от 3 марта 1834 г. пустоши по Петербургскому шоссе на версту от Тверской заставы были отданы под застройку домами, получившими название "дачи", поскольку они строились на "дачу льготных ссуд" с условием застройки в течение трех лет. Большую роль в реализации амбициозных планов дачного строительства и благоустройства всего района в эти годы сыграл председатель учрежденной для этого специальной комиссии — сенатор А.А.Башилов. Имя сенатора сохранилось в названии ряда московских улиц, например Большая Башиловка. Архитектурный стиль строений не был регламентирован и, по словам современников, здесь "готика сливалась с прихотями последней моды, Азия с Европой, греческий стиль с мавританским"...

В 1836 г. А.А.Башилов передает в аренду свой загородный дом Транквилю Петровичу Яру, владельцу известного московского ресторана, располагавшегося на углу Кузнецкого моста и Петровки. Загородный ресторан "Яр" становится основным и в течение многих последующих лет сохраняет репутацию одного из известнейших московских ресторанов (с 1870 г. владельцем "Яра" становится Ф.И.Аксенов, а позднее А.А.Судаков). Район быстро развивался, строились новые дачи, кафе, рестораны. Вблизи Петровского дворца появляется "дворец веселья", ресторан "Стрельня", знаменитый своим зимним садом, принадлежащим купеческой семье Натрускиных, рестораны "Аполлон", "Эльдорадо" и др.

В 1878 г. Иван Федорович Натрускин приобретает участок земли в парке по Большой Прудовой аллее (ныне Петровско-Разумовская), на которой в 1895 г. был построен ресторан "Мавритания" по проекту архитектора Петра Павловича Зыкова.

Ресторан "Мавритания"

По причудливой прихоти судьбы "Мав­ритания" и "Стрельня" оказались связан­ными с большой литературой, поскольку происходящие в них события были отражены в произведениях Л.Н.Толстого и Н.С.Лес­кова.

В годы советской власти примыкающее к Ленинградскому шоссе Ходынское поле ста­новится военным аэродромом (Цент­ральный аэродром им. Фрунзе) и многие национализированные до этого здания в Петровском парке передаются в распо­ряжение военного ведомства. Помещение "Стрельни" становится клубом Военно-воз­душной академии, а в здании "Мавритании" с 1935 г. располагается Институт авиационной медицины.

Это случилось через 40 лет после открытия ресторана, а еще через 15 лет в 1950 г. в бывшем доме "Мавритании" начались работы, положившие начало отечественной космической биологии и медицине.

В детстве, да и в юношестве, мне нередко доводилось бывать в Петровском парке, главным образом зимою, совершая лыжные прогулки или навещая знакомых, живших на Петровско-Разумовской аллее, в проезде Вари Паниной или Эльдорадовском переулке. В памяти ясно сохранились снег, деревья, затейливое здание ресторана "Стрельня", небольшие дома и дачи парка. Конечно, по пути мне попадалось и здание "Мавритании" — загородного московского ресторана, о которой упоминает Л.Н.Толстой в романе "Воскресение". Однако я решительно этого не помню. То, что надежно сохранила память, так это визит в Мавританию, в которой размещался Институт авиационной медицины, поздней осенью 1940 г. Мой батюшка — Георгий Георгиевич Газенко тогда организовывал в этом институте биохимическую лабораторию, и мне, слушателю военного факультета при 2-м Московском государственном медицинском институте, хотелось посмотреть, как он там устраивался. После лекции, которую читал В.В.Стрельцов в аудитории военфака на Калужской (ныне Ленинский проспект), на метро я доехал до "Динамо", откуда было рукой подать до Петровско-Разумовской аллеи. Невысокий металлический забор огораживал двор с растущими там огромными и роскошными кленами. Багряно-красные листья устилали асфальтовые дорожки двора и большую деревянную веранду, обращенную в сторону улицы. Кирпичное здание с высокими стрельчатыми окнами выглядело стройным и нарядным. На стеклянной, среднего размера доске, значилось: "Институт авиационной медицины РККА им. академика И.П.Павлова".

Перед лестницей, ведущей на веранду, возился с большим деревянным ящиком светловолосый, высокий и стройный человек. На зеленых петлицах красноватой эмалью поблескивал ромб. Это был Алексей Павлович Попов, которого позднее я знал как Главного врача ВВС, а затем одного из редакторов Большой медицинской энциклопедии, с которым мы тесно и плодотворно сотрудничали многие годы. Совместными усилиями мы подняли яшик на веранду. В биохимической лаборатории заканчивался монтаж вытяжного шкафа, на столах громоздилось лабораторное стекло, картонные коробки и приборы.

Институту было явно тесно и неудобно в "Мавритании". Кое-где еще продолжались работы по реконструкции помещений, в проходах стояли шкафы и ящики с оборудованием. Вместе с тем видно было, что экспериментальная работа шла полным ходом. Не случайно в эту пору были подготовлены и изданы многие методические пособия, руководства и монографии по авиационной медицине.

В октябре 1941 г. Институт был эвакуирован из Москвы, а затем (1943 г.) расформирован. Здание "Мавритании" было передано в ведение Военно-медицинской академии (ВМА) им. С.М.Кирова.

Вторая встреча с "Мавританией" состоялась ранней весной 1944 г. Наша часть (полевой лазарет 197 БАО) временно перебазировалась в распоряжение 3-го Прибалтийского фронта. Железнодорожный эшелон на двое суток застрял на подъездных путях вблизи Москвы, чем я, разумеется, не преминул воспользоваться. Испросив разрешение, я на пригородном поезде добрался до Савеловского вокзала, а затем пешком по Верхней Масловке до Петровско-Разумовской аллеи. Мне нужно было попасть в здание Школы младших авиационных специалистов связи, на первом этаже которого размещался медико-санитарный отдел Авиации дальнего действия (АДД). Это здание, как мне рассказывали, должно было находиться где-то рядом с "Мавританией", к которой я и направился. Погода стояла мерзкая. Низкая облачность, мокрый грязноватый снег, слякоть на тротуарах, черные с влажными потеками стволы деревьев Петровского парка придавали унылый, безрадостный вид этому уголку Москвы военного времени. Двор "Мавритании" с осевшими сугробами казался пустынным, а здание брошенным. Тусклые, давно немытые окна накрест были заклеены серыми лентами бумаги. Деревянный настил некогда нарядной веранды парадного входа местами провалился, и концы нескольких почерневших от влаги досок торчали из снежных сугробов. Узенькая, слабо обозначенная в снегу тропинка вела от ворот к левой входной двери здания. Какой-либо жизни заметно не было.

Главным врачом АДД и начальником медико-санитарного отдела в ту пору был генерал-майор мед. службы И.М.Прумтов, а в отделе у него работали подполковники П.К.Исаков и мой батюшка Г.Г.Газенко, отвечавший за санитарно-профилактическое, противоэпидемическое и противохимическое обеспечение личного состава АДД. Время было обеденное, и меня повели в столовую, расположенную в здании Петровского дворца, где находился главный штаб АДД и кабинет генерала И.М.Прумтова. На мой вопрос, что в "Мавритании", мои спутники не могли точно ответить. Было известно лишь, что здание передано в ВМА, что там тихо, изредка появляются гости из Ленинграда, а чаще всего приходилось видеть В.А.Скрыпина и В.В.Левашева. Основная работа, по-видимому, велась в Летно-испытательном институте (ЛИИ) в г. Жуковском. Остаток этого и часть последующего дня мы провели в большой и шумной комнате медслужбы АДД, где завершалась подготовка к изданию "Справочника медицинского работника авиации дальнего действия". Мне довелось принять в этом участие — изготовить три рисунка-схемы кислородных приборов.

Осень 1945 года застала меня в Германии. Я невысоко оценивал свои шансы на демобилизацию. Поэтому, когда пришло объявление о наборе слушателей на 2-й факультет ВМА, я решил воспользоваться этим шансом и подал рапорт с просьбой о приеме на 2-е (психофизиологическое) отделение. Все сложилось благополучно, и я получил извещение о том, что занятия в академии начнутся 1 января 1946 г. Уже в конце декабря я представился зам. начальника кафедры физиологии и начальнику баролаборатории генерал-майору мед. службы, профессору Михаилу Павловичу Бресткину. Начальником академии и одновременно начальником кафедры физиологии был Леон Абгарович Орбели. Хотя условия жизни в Ленинграде оставались трудными и суровыми, для учебы и работы было все, что нужно. Лекции. лабораторные занятия, богатая библиотека, эксперименты в баролаборатории, собрания физиологического общества изо дня в день заполняли все время и доставляли огромное удовольствие.

В конце лета 1946 г. мне посчастливилось получить командировку в Москву (где находилась семья) в филиал баролаборатории, чтобы оказать помощь в обработке материалов группе В.А.Скрыпина, занимавшегося гипоксией, а также группе В.А.Винокурова и В.В.Левашева, завершавших обработку результатов экспериментальных работ по ударным перегрузкам и аварийному покиданию летчиками самолетов.

В Петровском парке еще кое-где были видны остатки картофельных огородов военного времени, но мусор убирали и наводили порядок. Немецкие военнопленные укладывали бордюрный камень у стадиона "Динамо". "Мавритания" выглядела чистой и опрятной, во дворе те же роскошные клены.

На первом этаже и в полуподвале господствовала группа Василия Андреевича Скрыпина. Шла обработка протоколов высотных испытаний, и, помнится, я застал 2-3 подъема в барокамере больных коклюшем детишек, которых мне было поручено сопровождать в подъеме на высоту 5000 м. Выше располагались операционная, биохимическая и морфологическая лаборатории, где порой появлялся Виктор Валентинович Португалов, а также находились жилье и лаборатория В.Г.Самсоновой и Л.И.Мкртычевой, разрабатывающих вопросы физиологии зрения при гипоксии. Группа В.А.Винокурова. В.В.Левашева и А.И.Хромушина редко появлялась в "Мавритании". Их основное место работы было в ЛИИ, где и мне удалось побывать и познакомиться с экспериментами на наземной катапульте.

Стояло теплое, но не жаркое лето. В "Мавритании" было тихо и уютно, за исключением тех дней, когда с инспекцией наведывался Михаил Павлович Бресткин. Тогда всё преображалось: энергично двигались сотрудники, заполняя до того пустующие помещения, повсеместно слышался гул голосов, правда, за исключением той части здания, где находился кабинет и квартира М.П.Бресткина.

С большой симпатией и благодарностью я вспоминаю Михаила Павловича — замечательного ученого и педагога, честность и принципиальность которого были продемонстрированы в период злополучной объединенной сессии. Он был в числе очень немногих людей, которые не изменили Л.А.Орбели.

По возвращении в Ленинград я получил лестное предложение занять вакантную должность научного сотрудника кафедры физиологии, и таким образом стал сотрудником ВМА.

В 1947 году был образован Научно-исследовательский и испытательный институт авиационной медицины, или "Седьмой институт Министерства обороны СССР" в Москве, куда я, по моему ходатайству, был назначен на должность младшего научного сотрудника в ноябре того же года и проходил затем службу 21 год. Формирование института под руководством Алексея Васильевича Покровского проводилось на базе Центрального авиационного госпиталя в Сокольниках. Там же мы, первые сотрудники этого возрожденного института, и встретили новый 1948 год.

В 1948 г. началось перебазирование в помещения, отведенные институту по Петровско-Разумовской аллее. От "Мавритании" нас отделял высокий дощатый забор, который через некоторое время был снят, так как ВМА должна была передать это здание институту. К сожалению, не обошлось без неприятных трений, возникших между двумя учреждениями, что осложнило их взаимодействие на несколько последующих лет. Таким образом два помещения — "Мавритания" и Школа связи стали первой базой нового Института.

Помещения энергично заполнялись оборудованием и инструментами, быстро росла численность сотрудников, заказывалась лабораторная мебель, составлялись планы и программы предстоящих работ, Алексей Васильевич Покровский проявил высочайший талант организатора трудного дела, бывая везде и во все вникая. Параллельно с экспериментальными работами в лабораториях активно проводились экспедиционные выезды исследовательских бригад на аэродромы и места базирования авиации. Что касается меня, то я был зачислен в физиологический отдел, которым поначалу руководил В.Новак, а затем А.Г.Кузнецов, ставший в конце 50-х годов начальником Института.

С Алексеем Павловичем Аполлоновым мы располагались в лаборатории третьего этажа школы, из окон которой хорошо была видна "Мавритания". На первом этаже ее расположилось пополненное барокамерное хозяйство, а второй этаж был отведен под лаборатории и склад медицинского имущества. которым командовал Павел Иванович Костиков. По сравнению с ограниченными ресурсами баролаборатории ВМА здесь был большой запас материалов, инструментов и оборудования. Стеллажи в комнатах П.И.Костикова прогибались под тяжестью этого богатства. Общение с А.П.Аполлоновым было для меня исключительной удачей, доставляло огромное удовольствие и явилось большой школой. К нему нередко наведывался Василий Григорьевич Миролюбов, и я очень гордился знакомством с этими выдающимися пионерами авиационной медицины.

В лаборатории я занимался двумя темами: механизмами развития высотной газовой эмфиземы (опыты на крысах и кроликах) и ролью вегетативной нервной системы в устойчивости к острой гипоксии. Однако в конце 40-х — начале 50-х годов основное время было занято участием в военно-научных экспедициях (Арктика, Китай, Корея, Германия).

Росло противостояние сторон в "холодной войне", и проблемы боеготовности авиации в разнообразных условиях занимали доминирующее место. Параллельно с этим в глубокой тайне велись работы по созданию ракетной мощи страны, к чему со временем был подключен и Институт авиационной медицины.

Если мне не изменяет память, в 1950 г. обитая коленкором входная дверь на второй этаж "Мавритании" была снабжена массивной металлической решеткой, которая на ночь запиралась тяжелым амбарным замком и опечатывалась. Дополнительные "режимные строгости" порождали разговоры о том, что группа, в которую входили В.И.Яздовский, А.Д.Серяпин, В.И.Попов и Б.Г.Буйлов, выполняет в Мавритании "сверхзакрытые" работы. В определенных случаях, как тогда, так и сейчас, секретность необходима. Но она, к сожалению, обладает отрицательным свойством "самовозбуждения", вовлечения в свою сферу и того, что не стоит секретить.

По приглашению Алексея Васильевича Покровского и Владимира Ивановича Яздовского мне несколько раз довелось посещать закрытую территорию "Мавритании".

В первой комнате стоял темный металлический конус головной части ракеты с открытым люком, через который в кабину помещали животных и оборудование. В следующей комнате В.И.Попов и В.Ненахова занимались подготовкой собак. Их размешали на дюралевых лотках, к которым крепили с помощью специальных ремней. В отдельных комнатах помещались операционная и лаборатории.

Темой наших обсуждений были вопросы физиологии собак и теплозащиты герметической кабины. Уже летом 1951 г. на полигоне "Капустин Яр" состоялся удачный запуск собак Дезика и Цыгана на ракете до высоты 80 с лишним километров. Для нас это событие, несомненно, является важной исторической датой, поскольку положило начало развитию экспериментальной базы космической биологии и медицины. Таких исследований, сначала под руководством В. И.Яздовского, а затем А.М.Генина, было выполнено достаточно много, включая различные варианты полетных экспериментов с достижением высот до 450 км. Секретность исследований соблюдалась очень строго. Ракеты, их отдельные части и агрегаты именовались "изделиями" и имели буквенные и цифровые индексы. В отпечатанные машинистками отчеты и протоколы исполнителями от руки вносились значения высоты полетов и другие фактические и цифровые данные. Использование записок, отдельных неучтенных листков бумаги исключалось. Позднее, когда были разрешены публикации, они проходили очень строгую цензуру, а авторы исследований фигурировали под псевдонимами. Так, например, В.И.Яздовский выступал как "В.Яковлев", а А.М.Генин — как "А.Галкин".

Совершенствование ракетной мощи открывало более широкие перспективы использования этих средств для научных исследований верхних слоев атмосферы.

В 1954 г. Постановлением Совета министров СССР при Академии наук образовывается Научно-технический совет по проблемам исследования и использования верхних слоев атмосферы под председательством академика Леонида Ивановича Седова. Возможно, это обстоятельство дало позднее повод зарубежной прессе называть его "отцом спутника".

В стране набирала силу "оттепель". Ширился фронт научных исследований и технических разработок.

В 1955 г. группа В.И.Яздовского преобразуется в "Отдел исследования верхних слоев атмосферы", приходит много новых людей, а в 1956 г. отдел получает название "Отдел по исследованию и медицинскому обеспечению полетов в верхние слои атмосферы". "Мавритания" пополняется все большим числом сотрудников и оборудованием. Институт отстраивает и начинает эксплуатировать новые помещения, появляется благоустроенный виварий.

Несмотря на режимные ограничения, ширятся и укрепляются контакты с научными учреждениями Академии наук. Академии медицинских наук и университетами. Командование ВВС, Академия наук, промышленные организации оказывали значительную помощь в развитии института и отдела.

С 1956 г., продолжая работы с вертикальными запусками ракет, отдел приступает к подготовке экспериментов на искусственном спутнике Земли.

Сложность и разнообразие задач возрастали, а времени для их решения было очень мало. Подготовка к полету первого и второго спутников шла одновременно, с тем чтобы осуществить запуск к 40-летию Великой октябрьской революции. Эти полтора годы вспоминаются, как дни предельно сжатого времени: день, а порой и ночь то в Мавритании, то в Томилино на заводе "Звезда" или в Подлипках в кабинетах КБ или цехе завода. Отработка методик, испытание приборов, систем жизнеобеспечения, отбор и тренировка собак и многое, многое другое...

В середине октября 1957 г. (запуск первого спутника состоялся 4 октября) Мавританию покинула экспедиция, в которую входили В.И.Яздовский, И.С.Балаховский, О.Г.Газенко, В.С.Георгиевский, А.А.Гюрджиан, А.С.Киселев, А.Д.Серяпин, с большим багажом и собаками.

Запуск второго искусственного спутника Земли с Лайкой состоялся ранним утром 3 ноября 1957 г. Родившееся на Земле живое существо впервые оказалось в условиях орбитального полета.

К сожалению, корабль не имел систем, обеспечивающих его возвращение на Землю. Несмотря на 7-суточный запас расходных материалов (кислород, пища и др.), Лайка была заранее обречена на гибель. Критической оказалась система терморегулирования кабины с животным. Как показывали телеметрические данные, от витка к витку температура воздуха кабины неуклонно поднималась, приближаясь к трагической для собак черте +41°С. После 9-го витка нарушилась передача телеметрических данных физиологических параметров. Можно полагать, что животное погибло к исходу первых суток полета.

Поддающиеся расшифровке данные охватывали время от старта и активного участка полета до примерно 12 часов орбитального полета. Это, конечно, был существенный шаг вперед по сравнению с опытами на высотных ракетах, в которых действие невесомости на животных максимально продолжалось 10 минут.

Запуск первого и вскоре второго спутников имели большой резонанс в стране и мире. Достаточно полистать подшивки газет и журналов за октябрь и ноябрь 1957 г., взглянуть на почтовые марки того времени. Работы по освоению космического пространства продолжались. "Мавритания" уже не могла вместить всех сотрудников отдела, которые стали переезжать в соседние здания Института. В 1959 г. отдел преобразуется в направление, состоящее из трех отделов (№ 9, 10 и 11). Важнейшей задачей становится подготовка полета человека в космос.

Таким образом, именно "Мавритания" стала тем местом в нашей стране, где зародилась космическая биология и медицина, где были заложены основы, обеспечившие успешное проникновение человека в космос. Это здание посещали многие крупные ученые (М.В.Келдыш, А.А.Благонравов, Н.М.Сисакян и др.), конструкторы космической техники (С.П.Королев и др.) и космонавты первого набора. Это здание помнит радостные шаги Ю.А.Гагарина, свершившего сорок лет назад свой исторический полет в космос. Полагаю, что все это делает "Мавританию" зданием исторического значения, что разумно было бы отметить памятной доской на ее старой стене. Необходимо взять это здание под государственную охрану как памятник истории науки.

Ныне в здании расположены баро— и термокамеры, административные и технические отделы Государственного научно-исследовательского испытательного института военной медицины Ми­нистерства обороны России.