С незапамятных времен пытливый ум человека стремился познать Вселенную. По звездам, Луне и Солнцу люди еще в глубокой древности вели счет времени, определяли направление в пути. Связь многих земных явлений с явлениями небесными исследовалась одной из старейших наук — астрономией. Для нужд мореплавания, животноводства и земледелия люди стали определять длинные промежутки времени по смене фаз Луны, изучать расположение звезд на небе. До нас дошли имена великих ученых Средней Азии и Китая, Индии и Древней Греции, составивших замечательные описания звездного неба и давших названия многим небесным телам и явлениям.

Однако потребовалось более двух тысяч лет, чтобы прийти к правильному представлению о Земле и доказать, что ее поверхность, казавшаяся человеку безграничной равниной, на самом деле шарообразна. Только через восемнадцать веков наука опровергла ложную геоцентрическую теорию Птолемея, утверждавшую, что центром Вселенной является Земля, и доказала неоспоримость гелиоцентрической системы Николая Коперника.

«Астроном весь свой век в бесплодном был труде,

Запутан циклами, пока восстал Коперник,

Презритель зависти и варварству соперник,

В спедице всех планет он Солнце положил,

Сугубое Земли движение открыл», —

писал великий русский ученый М.В.Ломоносов.

Правильное представление о Земле и ее месте в Солнечной системе явилось первым шагом к познанию Вселенной. Человеку открылось действительное положение Земли во Вселенной как спутника Солнца, движущегося в одной с ним звездной системе — Галактике, и вся безграничность Вселенной с бесчисленным множеством других звездных систем, других галактик.

Постоянное и кропотливое проникновение человеческого ума за пределы Земли составляет основу развития человеческой фантазии — этого могучего двигателя прогресса. В наивных представлениях первобытного человека, обожествлявшего небесные светила в сказках и легендах, человек летит на Солнце и Луну. Герои современных научно-фантастических романов и повестей совершают межпланетные полеты, подвергаются неизведанным опасностям, изучением и предотвращением которых в настоящее время занимаются наука и техника. Фантазия человека не только опережает, но и предвосхищает действительность. Первые космонавты Ж.Верна улетают на Луну в пушечном снаряде, а возвращаются на Землю, используя свойства реактивного движения. Герои Г.Уэллса используют силу притяжения. Космонавты А.Толстого путешествуют в ракете. Писатели-фантасты заключают своих героев в герметические кабины, подвергают их действию ускорений, невесомости, опасности столкновения с метеоритами и др.

Космический полет давно стал реальностью. Наука и фантазия соединились в едином фокусе. Не случайно основатель современной космонавтики К.Э.Циолковский соединил в своем лице великого ученого и замечательного писателя-фантаста. «В завоевании космоса ученые, прежде всего, видят огромную пользу для всего человечества — в погоне за светом и пространством сначала робко проникнет... человек... за пределы земной атмосферы, а затем завоюет себе все околосолнечное пространство», — писал К.Э.Циолковский.

Необходимость и польза познания Вселенной несомненны. Человек проник в космическое пространство, и нет никаких оснований думать, что найдутся непреодолимые трудности, которые остановят его на этом пути. Человек уже был на Луне, попадет он и на другие планеты, как попал на необитаемые острова, ступил на льды полюсов, дно океана, покорил вершины неприступных гор.

Человек хочет и должен быть активным искателем, исследователем космических далей. Вопрос не в том, нужен или не нужен человек в космическом корабле. Космический корабль нужен человеку, но не для установления рекордов, а для решения научных задач. До сих пор, пожалуй, трудно оценить значение полученных в полете данных и предугадать все многообразие возможностей их практического использования, но несомненно, что творческий гений человечества сумеет направить их на дело мира на Земле, на благо человечества.

Размышляя о возможности жизни на других небесных телах, Д.Бруно писал, что «среди множества миров существуют и такие же обитаемые, как и наша Земля, и притом — если не больше и не лучше». Д.Бруно считал планеты телами, подобными нашей Земле, а звезды — далекими солнцами.

Убежденным сторонником существования жизни на планетах был и наш великий соотечественник М.В.Ломоносов, который в стихотворении «Вечерние размышления о Божием величестве при случае великого северного сияния» (1743 г.) писал:

«Открылась бездна звезд полна;

Звездам числа нет, бездне дна...

Уста премудрых нам гласят:

Там разных множество светов;

Несчетны солнца там горят,

Народы там и круг веков:

Для общей славы божества

Там равна сила естества».

Конструкторское бюро, возглавляемое Сергеем Павловичем Королевым, развернуло широкий фронт работ по созданию технических средств для освоения космического пространства. Созданные мощные ракетные устройства тревожили вечный покой заоблачных высот. Разработка и изготовление их стали возможными благодаря созданию двигателей, разработанных под руководством Валентина Петровича Глушко. Полет ракет невозможен без систем управления. Такие системы были созданы в коллективах Николая Алексеевича Пилюгина и Виктора Ивановича Кузнецова. Владимир Павлович Бармин занимался стартовыми комплексами. Радиосвязь и телеметрическую передачу информации о поведении ракет в полете обеспечивали конструкторские бюро Михаила Сергеевича Рязанского, Алексея Федоровича Богомолова и многих других. Сергей Павлович Королев и его славная когорта сразу после войны увлекли многих своей мечтой о покорении космоса. Немного позже к ним присоединился Константин Давидович Бушуев, который разрабатывал оборудование головной части ракеты.

Большой вклад в геофизические исследования внесли известные ученые Сергей Николаевич Вернов, Иван Андреевич Хвостиков, Сергей Леонидович Мандельштам, Лидия Курносова, Татьяна Назарова, Вера Михневич, Борис Миртов, Евгений Чудаков, Иван Савенко и многие другие, собиравшие по крупицам научные данные о геофизических явлениях в верхних слоях атмосферы и стратосфере. Энтузиасты своего дела, ученые с большим вдохновением работали, помогая друг другу. Благоприятные отношения в сплоченных и творческих коллективах позволили накопить необходимые геофизические и физические данные, которые обеспечили дальнейшее развитие экспериментальной космонавтики.

В 1940-х годах среди ученых и конструкторов, занимавшихся ракетной техникой и связанными с ней исследованиями, еще не употребляли слова «космонавтика», «межпланетные полеты», «космическая биология и медицина». Их как-то избегали, считая далекой фантастикой. Но уже в эти годы ученые сознавали необходимость исследований медицинского и биологического профиля при полетах ракет. Полет человека в космос, сначала в околоземном пространстве, а затем и к другим небесным телам, был немыслим без многостороннего подхода к решению поставленной задачи. Без научного обоснования возможности космического полета человека и обеспечения его безопасности нельзя было серьезно говорить о полете человека в околоземном космическом пространстве, а тем более о межпланетных путешествиях. Необходимо было приступить к медико-биологическим исследованиям указанных проблем на ракетных летательных аппаратах.

Королев и его ближайшие сподвижники понимали, что медико-биологические исследования при изучении космоса крайне необходимы. Из этого следовало, что очень важно как можно быстрее разработать программу и подобрать людей. В поисках подходящей кандидатуры Сергей Павлович решил посоветоваться со своим учителем, мнением которого очень дорожил, — Андреем Николаевичем Туполевым. Выдающийся конструктор А.Н.Туполев, с именем которого связана целая эпоха советской авиации, предложил Сергею Павловичу во главе нового направления (космической биологии и медицины) поставить меня. В то время я руководил лабораторией герметических кабин и скафандров в Институте авиационной медицины Министерства обороны СССР. Исследования мы вели в основном на новых самолетах конструкции Туполева. Крупнейший авиаконструктор современности всегда заботился об удобстве экипажа, о самочувствии человека в полете, поэтому наши эксперименты он не выпускал из поля зрения. Вникал, придирчиво расспрашивал, чем вызвано то или иное решение, иногда хвалил, иногда «шумел». Но обычно все улаживалось к взаимному удовольствию и общей пользе.

Работу свою я любил. О Королеве и его опытном конструкторском бюро ничего не знал. Смутное что-то слышал об экспериментальной космонавтике. И уж никак не думал, что скоро сам окажусь на «космической орбите». А случилось это так.

Однажды вечером у меня дома раздался телефонный звонок. Энергичный мужской голос коротко представился: «Королев», и за одну-две минуты я дал согласие встретиться с ним завтра, после обеда, в Петровско-Разумовском парке неподалеку от Академии имени Жуковского. Не помню сейчас точной даты, но шел 1948 год, была уже глубокая осень: листья с деревьев облетели, и вторая половина дня утопала обычно в серенькой измороси. В этом предсумеречном свете передо мной неожиданно — хотя ждал же! — возникла крепкая, плотная фигура в темном пальто и шляпе. Последовало крепкое рукопожатие, Сергей Павлович взял меня под руку и повел в глубь аллеи, безо всяких предисловий обращаясь ко мне на «ты». «Сейчас мы с тобой погуляем и все обговорим! — начал он весело, будто радуясь моему недоумению. — Не удивляйся, тебя рекомендует сам Андрей Николаевич Туполев. А для меня дороже его мнения нет. Я и сам у него учился, знаю, чего стоит похвала Туполева. Едва я сказал, что мне нужен медик, который был бы на «ты» с техникой, он сразу тебя вспомнил». Сергей Павлович говорил образно, сочно.

Далее Королев прямо, без обиняков, сказал мне, что у них есть ракеты, способные поднять груз массой более 500 килограммов на высоту 100 километров (видел ли он мое ошеломление?), что геофизические исследования на этой высоте уже ведутся, но он считает, что пора начинать эксперименты на животных, которые проложили бы путь человеку.

— Подумай хорошенько, взвесь все и ... соглашайся! У нас другой кандидатуры нет.

— Да я... Наша лаборатория... Я же собой не распоряжаюсь, — наконец заговорил я.

— По этому поводу не волнуйся. Мне дан карт-бланш. Соглашайся — и я все улажу. Главное, Андрей Николаевич тебя любит, — в который раз повторил он основной свой довод. — Меня тоже любит, так что мы вроде братьев.

Я был смущен. Я не считал свою работу выдающейся — просто делал дело честно, добросовестно. А тут такое предложение — даже вслух вымолвить страшно: жизнеобеспечение полета человека в космос! Видя, что я в таком состоянии, Сергей Павлович сказал на прощание:

— Думай. Но без риска, без попытки решить большую задачу жизнь — не жизнь... А погода сегодня прекрасная! Ты взлет ракеты не видел? Никогда? По-моему, прекраснее нет ничего...

Он снова крепко пожал мне руку, сел в машину и уехал. А мне предстояло «думать и решать». Да что там думать, если зацепиться не за что! Никакого задела, никаких экспериментов, никакой методики не существовало и не могло существовать. И поговорить, посоветоваться не с кем. Королев предупредил, что разговор должен остаться между нами.

Честно говоря, предложение было не просто лестным для меня, а, прежде всего интересным. Но вставало сразу много вопросов. С чего начинать? Как будет с основной работой, ведь у лаборатории свой напряженный план? В раздумьях и беседах с Сергеем Павловичем, который пригласил меня к себе посмотреть, как и что делается в его ОКБ, закончился 1948 год. Я колебался, не мог сразу принять предложение Королева и ждал очередных шагов, на которые он намекал при встрече.

И вот однажды, как всегда неожиданно, явился шумный, энергичный Королев и повез меня к министру обороны СССР Александру Михайловичу Василевскому, маршалу Советского Союза. В машине я высказал свои опасения: как же, мол, так, минуя все инстанции, сразу — к министру?! Сергей Павлович рассмеялся, успокоил меня, опять обнадежил, что все будет хорошо.

Александр Михайлович ждал нас, принял очень радушно, шутил. Королев в тон ему начал меня «подначивать»: «Не решается, дескать, подполковник сменить свою любимую авиационную медицину на космическую, риска боится». А.М.Василевский в деловом дружеском тоне приводил массу доводов «за», обещал помочь с финансированием и просил обращаться в случае любых трудностей лично к нему.

— Вот видишь, я же говорил: все будет в порядке! — успокаивал меня Сергей Павлович, снова напоминая, что до поры до времени и об этом визите — никому ни слова.

Когда таким же образом он повез меня к президенту Академии наук СССР Сергею Ивановичу Вавилову, я почувствовал себя прямо-таки героем детектива. В самом деле, скромно тружусь в своей лаборатории, начальство института ничего не подозревает, а я наношу визит за визитом, один значительнее другого, участвую в обсуждении задач новой отрасли науки — и все это в абсолютном секрете!

Сергей Иванович встретил нас с Королевым как долгожданных гостей, осведомился о здоровье, выразил уверенность, что мы с Сергеем Павловичем уже обо всем договорились — видимо, слышал о моих колебаниях. Разговор был длинный и очень обстоятельный. Знаменитый академик говорил, что его крайне интересуют прямые исследования при подъеме оптической и вообще физической аппаратуры на ракетах.

— Однако те исследования, которые мы просим возглавить Вас, Владимир Иванович, гораздо сложнее, но и увлекательнее, чем все известные до сих пор, — обратился он ко мне. — Был бы я моложе да имел здоровье поприличнее — обязательно попросился бы к Вам в компаньоны! Сергей Иванович открывал передо мной фронт предстоящих работ, советовал подумать о том, что к обеспечению исследований придется привлекать механиков, физиков, химиков, специалистов по радиоэлектронике и из других отраслей, что их надо будет тщательно подбирать, учитывая их желание и подготовленность для работы в новом направлении науки.

— Вероятно, Вам понадобится участие многих биологических и медицинских учреждений, — продолжил Вавилов. — Но каких? В каком объеме? Все это мы надеемся услышать от Вас. Вам и карты в руки! Подбирайте людей, заказывайте аппаратуру. Средствами обеспечим. Об одном убедительно прошу: ставьте меня в известность о ходе работы. А на помощь, если потребуется, можете рассчитывать. В любое время буду рад Вас видеть.

С таким напутствием мы с Сергеем Павловичем покинули Академию наук. Настроение у нас было приподнятое. Все складывалось как нельзя лучше. Учитывая, что моя работа должна быть тесно связана с деятельностью разных подразделений коллектива, руководимого Королевым, мы решили и вопрос о финансировании экспериментов. Сергей Павлович согласился взять лабораторию на свое финансовое обеспечение.

Полная поддержка Министерства обороны и Академии наук СССР в то время значили очень много. Обстановка в науке была сложной, в нашем институте тоже вели борьбу друг с другом разные группировки. Споры эти зачастую лишены были научной основы, тормозили дело. Заручиться покровительством столь авторитетных организаций было необходимо, и, думаю, Королев понимал это гораздо лучше меня. Недаром он избрал такой «обходной» путь утверждения новой области исследований.

И вот настал день, когда меня по телефону вызвали к начальнику Института авиационной медицины Алексею Васильевичу Покровскому. Он сообщил мне, что Институт получил новое задание от разработчиков ракет, что я подключаюсь к медико-биологическим исследованиям на ракетах и буду их возглавлять, что дело это сверхсекретное и не терпит отлагательства. На меня возлагалось руководство этими работами во всем объеме и их координация.

— Решено все на высшем уровне. Познакомьтесь с материалами, которые есть у нас в институте, может быть, найдете для себя что-то полезное, — в конце беседы сказал Алексей Васильевич.

Я сразу же помчался разыскивать материалы, о которых он упомянул. Но оказалось, что это всего-навсего лист миллиметровки, на котором в полную величину была вычерчена собака. Недалеко же продвинулись наши коллеги в своих раздумьях о жизнеобеспечении человека в космосе! Ясно было, что начинать придется с нуля.

Я засел в библиотеку, чтобы познакомиться с литературой, и сразу же выяснил, что о космонавтике пишут либо в теоретическом, либо в фантастическом плане. По-новому зазвучали для меня известные слова К.Э.Циолковского, который оценивал состояние невесомости и реакции организма на действие высоких и низких температур и предлагал ряд мер, направленных на обеспечение нормальной жизнедеятельности человека в замкнутом малом объеме корабля. Что касается рекомендованной Д.И.Менделеевым герметической кабины, то она уже давно вошла в авиационный обиход.

Было ясно: надо идти по пути, экспериментально подкрепленному авиационной медициной, проверить ее выводы, приспособить к нашим условиям то, что возможно приспособить. Пришлось дополнительно проштудировать фундаментальные исследования о влиянии пониженного давления, перепадов давления и гипоксии на организм животных и человека. Взяли мы на заметку и то, что авиационные медики разработали надежные меры защиты от неблагоприятного влияния кислородного голодания. Труды о действии ударных перегрузок и мерах, повышающих переносимость перегрузок при катапультировании из самолета в случае аварии, литература по проблеме влияния температур и влажности, перепадов температур и мер защиты с использованием герметических кабин помогли прояснить картину. Оказалось, советскими учеными сделано немало. Благодаря исходным данным, выводам и рекомендациям В.Миролюбива, А.Апполонова, Д.Иванова, М.Бресткина, Д.Розенблюма, Г.Комендантова, В.Левашова, П.Исакова, С.Гозулова, М.Рабиновича, В.Спасского, Н.Гришанова, Г.Демидова и многих других мы могли с большой долей уверенности начинать опыты на животных. Сходность условий вселяла надежду на успех, хотя реакции живого организма на космический полет никто предсказать не мог.

Алексей Васильевич Покровский, много раз подумав и обсудив со мной, выделил в мое распоряжение одного человека, который на первых порах помогал бы мне в оснащении лаборатории, в доставке необходимого оборудования, мебели. Он мне пообещал, что в ближайшие дни подберет еще одного человека и постепенно будет подыскивать необходимых людей для дальнейшей работы.

Меня эта новая научная работа увлекла полностью, и я все время думал о ней. Алексей Васильевич, Сергей Павлович и я постоянно советовались друг с другом. Нам в институте выделили отдельную комнату, в которой кроме столов и телефона на первых порах ничего не было. Эта пустая комната подчеркивала, что начинаем на пустом месте. Много часов провели мы здесь, со всех сторон обсуждая возможные пути решения поставленной задачи. Надо отдать должное Алексею Васильевичу: начальник института обсуждал с нами детали, понемногу «подбрасывал» оборудование, на просьбы других лабораторий часто отвечал отказом: «Этот прибор мы передали Яздовскому», «Это для Яздовского». В последующих беседах с академиком Сергеем Ивановичем Вавиловым он особенно настаивал на привлечении к работам по космической биологии и медицине специалистов технического профиля. Он предлагал мне, чтобы я учил их биологическим премудростям, и был уверен, что в дальнейшем все затраты времени и труда окупятся с лихвой.

Сергей Иванович да и Александр Михайлович Василевский многократно указывали мне, что средствами они меня не ограничивают. Почти ежедневные вечерние встречи Сергея Павловича со мной окончательно вдохновили меня на новые дела. Сергей Павлович всегда был «в ударе», и мы окончательно обсудили и закрепили все направления работ по медико-биологическому обоснованию возможности космического полета человека на космическом летательном аппарате. Мы оба прекрасно понимали, что впереди огромные трудности. Не было разработанной рабочей программы научных исследований на животных при полетах на ракетах, отсутствовала аппаратура, контрольные, регистрирующие приборы и оборудование, а сроки подготовки к будущим экспериментам, как всегда, были крайне сжатыми.

Анализ имеющихся к концу 1940-х годов научных данных показал, что наиболее близко с новым направлением науки (космической биологией и медициной) соприкасалась авиационная медицина, которая имела уже значительный опыт в обеспечении полетов на самолетах. Авиационная медицина базировалась на экспериментальных исследованиях, проведенных физиологами, гигиенистами, психологами применительно к полетам на самолетах с использованием барокамер и катапультных установок. Уже тогда в барокамерах могли создавать и поддерживать различные давления газовой среды, изменяя при этом газовый состав атмосферы. Катапультные установки использовались для отработки устройств, необходимых для спасения летчиков в аварийных условиях в полете, и изучения действия кратковременных (ударных) перегрузок при ускорении.

Известные русские ученые Д.И.Менделеев, И.М.Сеченов, французский исследователь Поль Бэр, исследователи по авиационной медицине В.Г.Миролюбов, А.П.Апполонов, Д.И.Иванов, М.П.Бресткин, Д.Е.Розенблюм и многие другие провели фундаментальные исследования влияния пониженного давления и содержания кислорода различной степени (гипоксии) в атмосфере на организм человека и животных. Ими же были разработаны меры защиты от неблагоприятного действия гипоксии. Отечественные исследователи М.П.Бресткин, А.П.Попов, Г.Л.Комендантов, В.В.Левашов, Д.Е.Розенблюм, А.В.Покровский, П.К.Исаков, С.А.Тозулов и другие провели широкие исследования по действию ударных перегрузок на организм человека и животного и разработали комплекс мероприятий и устройств, повышающих переносимость ударных перегрузок. Еще К.Э.Циолковский, оценивая состояние невесомости в космическом полете, предлагал ряд мероприятий, направленных на обеспечение жизни человека в замкнутом малом объеме космического корабля. Для этих условий он давал оценку реакциям живого организма на воздействие высоких и низких температур и измененной газовой среды.

Вот фактически основные научные данные, с которых необходимо было начинать изучение возможности полета человека на ракетных летательных аппаратах, и их было крайне недостаточно.

Профессор В.И.Яздовский
(1964 г.)