Тишина на стартовом комплексе схожа с водой — все в себя вбирает, над всем смыкается. Над раскатистым грохотом пуска. Над тихим шепотом ракетчика: «Ну, пошла, родимая...» Над взрывом беды.

Тишина предстартовых часов на поверку бывает обманчивой.

Память ракетчиков прочно и долго удерживает их в напряженном ритме боевой жизни космодромов. Запуск ракеты космического назначения — это боевая работа, требующая концентрации умственных, физических и духовных усилий специалистов космодрома в единый порыв.

В ночь с 25 на 26 июня 1973 года на левой пусковой установке одной из стартовых площадок космодрома Плесецк боевой расчет под командованием майора Чугунова Алексея Григорьевича завершил подготовку к очередному запуску ракеты-носителя «Космос». До пуска, а он назначен на ранний час, оставалось совсем немного времени. Прекрасная северная белая ночь незаметно переходила в почти волшебное по красоте утро. Над тайгой на востоке посветлело небо, занимаясь рассветом. Природа замерла, умытая ранней свежестью.

Стартовая площадка опустела, все офицеры и солдаты укрыты в подземных бункерах.

Тишина.

Ракетчики не поверили в благонадежность тишины. Предстартовые работы вдруг затормозились. Из-за сбоя в одной из систем был потерян контроль за заправкой ракеты-носителя. Информационное табло выдало тревожный сигнал: перелив бака горючего второй ступени.

Заправка ракеты сама по себе весьма сложная операция, но многократно эта опасность возрастает, если в ходе работ возникают какие-либо сбои, как говорят ракетчики, выскакивают «бобы».

Люди надежно укрыты под бетоном, задраены бронированные двери. Под руководством опытного инженера-испытателя начальника лаборатории заправки подполковника В. Соснина проводится экстренное техническое совещание. Принимается решение: провести частичный слив горючего (гептила) до минимального уровня, затем повторно дозаправить до нормы.

Проведенные операции дали результат — на пульте погас «Перелив». Но стартовой готовности достичь не удалось, выскочил новый «боб» — отсутствовал сигнал о наличии необходимого давления в баке горючего второй ступени. По свидетельству очевидцев, находившихся на смотровой площадке, из «утробы» ракеты слышался звук, схожий с идущим вразнос двигателем.

Работы вновь приостановили. Для визуального осмотра ракеты к ней направилась группа — два офицера и два солдата из расчета заправки. Облачившись в защитную одежду, люди подошли к заправленной ракете. Картина открывалась тревожная. Сверху по борту стекает горючее. На бетонке большая концентрация пролитого гептила, подножие ракеты-носителя и стартовая площадка затянута ядовитой бурой дымкой испарений.

Обстановка накалилась до предела. Все понимают: достаточно малейшей оплошности и может произойти самое худшее — вспыхнуть пусковая установка, взорваться ракета.

Боевой расчет застыл в напряженном ожидании команды руководителей пуска.

Реальный мир боевой космонавтики резко отличается от рекламного безмятежного: «Все нормально!» Подлинная жизнь в этой невидимой долгие годы сфере была и остается намного прозаичнее, тяжелее и опаснее. Это жизнь тугой наполненности, сжатости событиями и ситуациями рискованными, нередко опасными для людей. Выдерживают ее только люди сильной воли, высокой стойкости. Слабым нет места у ракеты. Она не любит слабых.

Проходит команда — проверить оборудование пусковой установки, нейтрализовать пролившееся горючее. Ракетчики открывают створки башни обслуживания, где скопились пары гептила. Как назло, ни малейшего ветерка. Расчет лейтенанта В. Бойко проводит нейтрализацию образовавшихся на бетонке луж. Выполняются другие, положенные в таких ситуациях, работы. Люди действуют спокойно, несмотря на чувство незащищенности, сиюминутности собственной жизни в непосредственной близости от заправленной да к тому же неисправной ракеты. Для ракетчиков это — повседневность, серая изнурительная будничность, густо перемешанная с необычностью, прежде всего с самим пуском.

Пуск — это центральное событие и цель существования испытателей, эксплуатационников ракет, самих космодромов. Он складывается из обычных, односложных, много раз выполняемых операций, расписанных строго и последовательно для каждого номера боевого расчета. В ходе предпусковых работ каждый человек заключен в силовые поля командирских команд, пунктов инструкций, наставлений, приказов. Как бы ни было тяжело, ракетчик не может, не имеет права уйти из этих силовых полей. Из его обычных несложных технических операций постепенно складывается явление необычное, далекое от серости, — космический запуск.

Когда пуск совершается, каждый номер боевого расчета полноправно считает, что он запускал ракету. Пуск ожидается как венец труда всех космодромщиков. Он впитывает личное «Я» сотен людей, готовивших ракету. И это каждое «Я» искристо высвечивается в блеске ракетного факела, стремительно пульсирующего, втягивающегося в космическую глубину.

Тягостно бывает, когда пуск отменяется.

Успокоенности у руководителей пуска после нейтрализационных работ нет, остаются многие неясности, берут сомнения. Наступил момент вступления в силу непреложного в подобных ситуациях закона ракетчиков: «Пуск отменить!»

Для боевого расчета это тягостная, неприятная команда. Прежде всего наступает психологическая подавленность, неудовлетворенность. Пропал даром тяжелый и опасный труд, нет его главного завершения. Уставшие за несколько суток расчеты «крутят» в обратном порядке все проделанные работы, но уже на заправленной ракете. По случаю подобных острейших моментов космодромщики даже песню сочинили:

«Не дай нам Бог сливать...». Надо подводить башню обслуживания, собирать, стыковать наполнительные и дренажные коммуникации, делать множество других операций в непосредственном контакте с ракетой, начиненной сотнями тонн «гремучей смеси». Все равно, что заниматься разминированием. А тут еще и техническая сторона возникшей неисправности до конца не понятна, не выяснена.

По команде руководителя пуска все три расчета заправки изготовились к сливу компонентов топлива. Расчет окислителя уже поднялся на борт, другие несколько задержались при подготовке к выходу. Наступало утро, где-то близко к горизонту подбиралось солнце. Вместе с его движением на верхние этажи башни обслуживания ракеты-носителя поднимались ракетчики — капитан Геннадий Безуглов, старший лейтенант Алексей Карнаухов, несколько солдат. Замешкался только уставший сержант Шарипов, и теперь догонял сослуживцев вторым ходом лифта. Офицеры и солдаты приступили к работам на двадцатиметровой высоте. Внизу включились в дело двигателисты. На нулевую отметку вышли и другие специалисты — майор Бирюков и представитель одного из заводов Власов.

Горючее и окислитель, которыми заправляются «Космосы», имеют свойство самовоспламеняться при их соединении без каких-либо дополнительных средств зажигания. Хоть и была проведена нейтрализация, но остатки вытекшего из бака гептила оказались значительными на бетонке. Достаточно самой малости, нескольких капель окислителя, и возможен пожар. А дальше? Трудно даже представить, что может быть дальше. Ракета ведь тоже мокрая, в подтеках.

Роковые капли окислителя, к огромному несчастью, нашлись. При подводе наполнительных рукавов окислителя к ракете по неосторожности одного из номеров расчета, на залитую горючим бетонку, выплеснулись незначительные остатки, находившиеся в заправочных магистралях. Внизу вспыхнуло пламя, быстро расползаясь во все стороны нулевой отметки. Змейки огня побежали и ракете-носителю. В считанные секунды пламя охватило первую ступень.

Внезапность и быстрота возникновения огня не позволили ракетчикам подавить его. Они бросились прочь от ракеты, а работавшие наверху — к лифту. Но лифт с сержантом Шариповым только поднимался вверх. Людям некуда было деваться.

Лейтенант Зуев — начальник расчета башни обслуживания — находился на своем боевом посту — в пультовой заправке четвертого сооружения. После подвода башни к ракете вместе с капитаном Колесниковым решили выяснить, почему она подводилась к ракете нештатно. Офицеры вышли на пусковую установку. Видя работающих наверху и внизу людей, решили повременить, не мешать работам. Заодно, пользуясь моментом, покурить. Курилка недалеко, в сотне метров, у контрольно-пропускного пункта. Наслаждаясь утренней свежестью после бессонной ночи, офицеры направились туда. Не дойдя до КПП несколько метров, Зуев и Колесников замерли. Сзади прогремел глухой и сильный взрыв. Все кругом вздрогнуло, заколебалось. Оглянувшись, ракетчики окаменели: на пусковой установке бушевал пожар. Из-под обшивки бака окислителя били мощные огненные струи. Ухнул второй взрыв, за баком первой взорвался бак второй ступени. Охваченная пламенем ракета, начала проседать вниз, быстро разваливаясь, разрушаясь, расползаясь по швам.

На миг Зуеву показалось, что его семисоттонная башня обслуживания приподнялась вверх, затем осела. Хищные буро-оранжевые клубы дыма и огня стали охватывать, зализывать, окутывать и поглощать ее снизу доверху. На глазах ошеломленных офицеров разметнувшаяся тугая огненная волна накрывала разбегавшихся людей, оборудование. Поглотив успевших отбежать метров на пятьдесят Бирюкова и Власова, она осела, разбилась на множество засверкавших на бетонке языков пламени. Зуеву не верилось, что среди этой утренней красоты может произойти что-либо плохое. Не укладывалось в сознании, что многих ракетчиков уже нет в живых. Только неподвижные обгорелые бугорки виднеются вокруг полыхающей пусковой установки. Страх и оцепенение сменились болью и отчаянием сознания жестокости трагедии. Там, в бушующем море огня, горят его товарищи, сослуживцы, однополчане.

На часах — начало пятого. Значит, ракета взорвалась примерно в четыре. Невероятная картина беды стояла перед лейтенантом Валерием Зуевым. Прекрасное утро, чистое, без единого облачка, небо. Нигде ни одного человека. Безмолвие северной тайги. Тишина.

Посреди этой тишины и красоты, горькой болью полыхает стартовая площадка, вытягивая к небу смертельно опасный бурый столб дыма и копоти. Он поднимается все выше и выше. Полное безветрие не позволяет определить, куда, в какую сторону завалится этот ядовитый джинн. Только бы не на жилую зону, не на казармы, где сейчас спят свободные от работы солдаты.

Из-за сооружения КПП ошеломленные Зуев и Колесников продолжали наблюдать за неистовством огня. Вдруг среди этой трагической тишины им послышались звуки, доносящиеся...из самого центра громадного костра. Словно кто-то бьет металлом по металлу, призывая на помощь. Мерные, стегающие по нервам звуки казались мистическими, невероятными, невозможными. Не верилось, что в огненном кошмаре кто-то остался в живых.

Нет, это не слуховые галлюцинации. Пройдут годы, десятилетия, но никогда не забудет Валерий Зуев отчаянного зова помощи, несущегося из хаоса, нагромождения горящего металла, из корчащейся в предсмертной агонии пусковой установки.

На КПП находились капитан Сучков и несколько солдат-контролеров. Здесь же, рядом — автобус. Офицеры быстро отправили солдат в жилую зону, что в километре от старта. Захватив по пути выбежавший навстречу персонал офицерской столовой, направили автобус в безопасное место у станции Медвежья. На другой машине Зуев возвратился на пусковую установку, точнее, на то, что от нее осталось.

Подняты по тревоге дежурные смены. Аварийно-спасательная группа разворачивалась на горящем стартовом комплексе. С момента взрыва прошло не более десяти минут, но Зуеву они показались вечностью. Теперь башня обслуживания пылала вся снизу доверху, и лейтенант опять вспомнил о зове помощи, несущемся из хищного царства огня. Зуев побежал в девятое сооружение, где нештатная аварийно-спасательная группа надевала средства защиты. Основная группа спасателей под командованием капитана Е. Евсеева к этому времени уже развернулась для тушения пожара.

Быстро облачившись в защитный костюм, Зуев направился к месту катастрофы. По его предположению, звуки помощи доносились с башни обслуживания. Она теперь горела намного слабее, спасатели и пожарные делали свое дело быстро. Но огромный бурый столб дыма все так же тянулся к небу.

То, что увидел лейтенант на пусковой установке, в очередной раз за это утро потрясло и ужаснуло его. На почерневшей бетонке у изуродованного оборудования лежали два обуглившихся трупа. Сжигающая сила скрутила их в кольца, свела и соединила их головы и ноги. Так они и стояли — два обуглившихся кольца. Зуев при виде этой картины почувствовал, как что-то явственно и медленно, будто тупой кол, вошло ему в сердце. Еще несколько минут назад это были его товарищи, однополчане. Опознать их было невозможно.

Неподалеку, в луже окислителя (кислоты, выплеснувшейся из баков) лежал еще один обгоревший труп, превратившийся в кислотной среде в студень, бесформенную массу. Еще один погибший — в неглубокой бетонной нише, заполненной кислотой. Или человек пытался спастись в этом бетонном заглублении, либо туда его отбросило взрывной волной.

Вместе с капитаном Проскурня, лейтенант Зуев поднялся на обгоревшую башню обслуживания, лифт которой заклинило при взрыве. Предполагалось, что в кабине кто-то из ракетчиков остался в живых, и удары по металлу доносились оттуда.

На шестой площадке, куда недавно поднялись заправщики, лежало еще два обгоревших трупа. Рядом, на внешних стенках лифтовой шахты, приварилась четко видимая кожа ладоней тех, кто пытался открыть раскалившиеся створки дверей, добраться до спасительного лифта.

Офицеры продолжали искать лифтовую кабину, не зная, на каком уровне она остановилась. Прикинули, выбрали одну из дверок, взломали ломиком. Оказалось удачно. Как раз над верхней крышей лифта.

Внезапно подул ветерок. Глянув вниз, на нулевую отметку, Зуев едва не обомлел. Под легким порывом ветерка, обгорелые кольца трупов мерно покачивались на бетонке.

Проникнуть в лифтовую кабину оказалось делом несложным. В ее крыше имелся технологический люк, используемый при обслуживании лифтовой шахты. Капитан Проскурня протиснулся в люк и крикнул в темноту: «Кто тут есть?» «Сержант Шарипов», — донеслось снизу. К счастью, он оказался целым и невредимым, без единой царапины. Шарипов даже не понял, что же стряслось на пусковой установке. Прикрытый двойными металлическими стенками оборудования, в защитной одежде, противогазе, он мерно бил какой-то железкой по лифтовой кабине, не понимая причину такой длительной задержки. Сержанту помогли выбраться из лифта, выйти на площадку. Когда он глянул вниз, нервы не выдержали, ноги подкосились, молодой сержант обвис на руках офицеров. Так его в полуобморочном состоянии и опустили вниз, передали медикам.

Зуев окинул взглядом свое детище — башню обслуживания. Всегда аккуратная, «вылизанная» до блеска 60-метровая железная конструкция имела жалкий вид. Обоженная, с обрывками ракетных остатков на фартуках и площадках, она угрюмо высилась над пожарищем.

Вокруг продолжали свое дело спасатели. В защитной резине костюмов, поблескивая очками противогазов, они медленно ходили по израненной стартовой площадке. Как после смертной космической битвы, словно в космическом кино, передвигались они по мертвому старту, собирая погибших, надеясь отыскать живых.

Лейтенант еще раз огляделся вокруг, навсегда запоминая панораму катастрофы. Затем, изможденный, беспредельно уставший, побрел в сторону КПП.

Остальные ракетчики уцелели. Различными путями, через кабельные стволы соседнего старта, выбирались они из сооружений, собираясь в безопасном месте. Настало самое тяжелое — контроль наличия личного состава. Хорошее это дело после удачных запусков, когда усталые, но довольные люди занимали свои места в строю, зная наверняка, что у каждого слева и справа не окажется пустых мест.

Сейчас в строю не оказалось семерых — рядовых Мирослава Винсковского, Валерия Устинова, Ивана Осокина, Юрия Ваганова, старшего лейтенанта Алексея Карнаухова, капитана Геннадия Безуглова, майора Бориса Хомякова. Кроме этих, в один миг выжженных из боевого строя людей, умерло еще трое. Рядовой Галлиула Сайдгалиев скончался от ожогов через неделю. Майор Владимир Бирюков несколько позже. Увезли хоронить на родину представителя производственного объединения «Полет» Власова.

...Не оказалось в строю и лейтенанта Валерия Зуева. Но уже по известной причине. Когда через некоторое время он появился перед притихшим строем живой-здоровый, разве что уставший посунувшийся, все обрадовались. Некоторые, ощупывая его бормотали: «Мы уже думали...»

Аварийно-спасательная группа под командованием капитана Е. Евсеева завершала свое дело. Пожар на пусковой установке был подавлен быстро. Мужественно действовал сам Евсеев. Когда спасатели прибыли к пылающему старту, изготовились и приступили к тушению, первой их преградой стали не пламя и ядовитая копоть. К этому солдаты были готовы. Но они теряли самообладание, впервые в жизни увидев жуткую картину трагедии. Молодым парням предстояло пережить нечто запредельное, потустороннее, в сравнении с которым обычные житейские дела, сама служба казались пустячностью. Пережив тяжелейшее психологическое испытание, девятнадцати-двадцатилетние солдаты мгновенно повзрослели.

Капитан Евсеев тоже цепенел в эти трагические минуты, но командирская выдержка не позволила ему расслабляться. Он метался от солдата к солдату, успокаивал, уговаривал, что надо тушить, надо делать дело, нельзя терять времени. «Сынки, вперед», — звал Евсеев солдат и сам шел на самые опасные участки.

Все второстепенное ушло на задний план, проверку испытанием выдержало главное, присущее солдату: мужество и самоотверженность. Никто из спасателей не знал, какая судьба ожидает их на горящем старте. Преодолевая собственный страх перед неизвестностью, офицеры и солдаты молча, стиснув зубы, вершили свое спасательное дело.

За полчаса огонь был потушен. Но предстояло много работы по нейтрализации стартовой площадки. Наконец сделано и это. Уставшая аварийно-спасательная группа покинула место катастрофы.

Ракетчики были подавлены, тяжело переживали гибель товарищей. От ракето-носителя почти ничего не осталось, кроме бесформенных ошметков, да остатков космического аппарата, так и не попавшего на орбиту.

Кому-то предстояло пережить второе тяжелое испытание — отвезти тела погибших в космодромный госпиталь. Для этого подполковник Савко Я.П. назначил лейтенанта Бойко, который не выдержал, отказался от выполнения задания.

Тогда, как вспоминают очевидцы, «отловили» лейтенанта Зуева. Инструктаж командира был предельно четким: «Ехать, нигде не останавливаясь, никому ничего не показывать. В космодромном госпитале знают и ждут. Но уже знают и родные погибших, могут задержать в дороге. Поэтому следовать окружным путем...»

Автомобиль направился в Мирный со скорбным грузом. На одном КПП его задержали контролеры. Не поверив Зуеву на слово, что кузов пустой, бравый сержант лихо перемахнул через задний борт, поднял брезент. В следующее мгновение, как ошпаренный, слетел с машины. Бледный и трясущийся, поднял шлагбаум. Зуев забрался в кузов, поправил откинутый сержантом брезент.

До госпиталя добрались благополучно.

Схоронили ракетчиков на берегу озера, на пустыре, где позже сделали мемориальный комплекс. Скромные пирамидки со звездочками да молоденькие елочки у каждой могилы — память о июньской трагедии 1973 года, разыгравшейся ранним прекрасным утром.

Лейтенант Валерий Зуев одну свою жизнь от рождения прожил относительно спокойно. С 4 часов 26 июня 1973 года у него началась вторая жизнь, жизнь человека, прошедшего сквозь огонь, потому знающего настоящую цену человеческой жизни.

Подобно обнажившимся корням вывороченного бурей дерева, обнажились и истинные причины катастрофы. Глубоко проникая в суть трагедии, соизмеряя вину людей и техники, можно увидеть основное, что ведет к беде. В первую очередь, это абстрактность провозглашаемого на каждом углу чувства высокой ответственности за эксплуатацию ракетно-космической техники. Как ни посмотреть, а в происшедшем видны крупные просчеты и технического руководства пуском, и некоторых номеров боевого расчета. Один не так решил, другой не так сделал, третий не сделал вообще. Так оно и было. Объяснение же всему простое — потеря бдительности, отступление от установленных правил, порожденные свыканием ракетчиков с опасностью. Много раз они проводили пуски, и подобного не случалось. Возникло даже какое-то негласное «право на беспечность», проявляющееся задолго до трагедии в других местах. Разве не знал маршал Неделин, что нельзя сидеть рядом с заправленной ракетой? И здесь сработало пресловутое свыкание с опасностью.

Статистика аварий и катастроф показывает, что среди их причин доминируют людские ошибки. Ошибались по разным причинам. Из-за слабого знания техники, недостатка опыта, наконец, от затюканной жизни и усталости ракетчиков.

А еще спешка, сумасшедшие темпы работ.

Чувство самосохранения солдат и офицеров не совпадало с их внутренней потребностью выходить к неисправной ракете. Но они шли, беспрекословно подчиняясь приказу. Зная об опасности, спокойно делали свое дело. В этом — суть их героизма, исток всепланетно значимых космических достижений, начиная от первого спутника и первого космонавта. Космодромщики Плесецка хранят память об оставшихся навсегда в далеком теперь июньском утре 1973 года. Сохраняют выдержку перед лицом страданий и трудностей, дальше торят нелегкую космическую дорогу.

Стартовый комплекс восстанавливался почти 2 года. За участие в восстановительных работах отличившиеся награждены орденами и медалями. Лейтенант Валерий Зуев удостоен медали «За трудовое отличие». Зуев помнит, и будет помнить, до конца своей жизни трагическое утро 26 июня. Многие эпизоды он видит с поразительной ясностью, с малейшими подробностями. Иное вспоминается смутно, почти совсем не восстанавливается в памяти. Напряженное сознание молодого лейтенанта работало тогда урывками, отдыхало провалами, частичным отключением. Срабатывала защитная реакция от стресса, от невыносимой остроты трагичности и непоправимости катастрофы.

Опаленная взрывом память Валерия Зуева стала той прочной связкой, которая навсегда скрепила его со службой в военно-космических частях. Еще много лет он будет служить на космодроме, служить добротно и надежно. Несмотря на молодость, будет назначаться на ключевые должности, играть ведущие роли в боевых расчетах. За время службы на космодроме провел 130 пусков ракет в составе расчета. Это значит, что примерно дважды в месяц подвергался нелегким испытаниям, по несколько стартовых дней переносил высочайшее напряжение, разделяя себя надвое: до запуска, и после него. Зуев жил и служил в зоне риска, поскольку пуск — это риск, это чрезвычайное дело, это чрезвычайные обстоятельства. А поведение людей в чрезвычайных обстоятельствах требует максимального напряжения сил. Пережитое когда-то Зуевым потрясение стало не только высшей расплатой за ошибки других, но и навсегда усвоенным уроком недопустимости, даже в мыслях, невнимательности при пусковых работах. Потому и не было у Зуева из всех его пусков ни одного аварийного. Потому и возглавляет полковник Валерий Александрович Зуев отдел, занимающийся организацией эксплуатации и поддержания в постоянной готовности всех пусковых установок Военно-космических сил.

Можно участвовать даже в одном космическом пуске и никогда уже в мыслях с ним не расставаться. Из своих 130 пусков Зуев не расстается с двумя: тем аварийным, унесшим его друзей. Мог ли он забыть, как готовили ракету, как ожидали старта, как тупой болью пронзил его душу взрыв. Как вытаскивал сержанта из лифтовой кабины. Отвозил погибших.

Второй памятный запуск Зуева — самый главный, последний в его космический службе, 130-й. Он — молодой мастер — ракетчик, начальник стартовой команды назначается первым номером боевого расчета — «стреляющим». На командном пункте рядом с ним — генералы и полковники, командиры и начальники. Но боевой расчет пуска подчиняется ему, молодому капитану, подчиняется любой его команде. Сотни офицеров и солдат, мастеров, профессионалов чутко улавливают командирский пульс «стреляющего». Профессионализм самого Зуева вырастал на космических пусках, во многих острых ситуациях.

Первый номер боевого расчета! Он предполагает самые высокие точки отсчета служебной требовательности и к себе, и к подчиненным.

Динамика предстартовых работ крепко стоит в сознании Зуева не только по схемам, инструкциям, приказам. Она врезалась в профессиональную Зуевскую память тысячами собственноручно проведенных технологических операций. Проверялась жизнью и смертью. Всей своей службой на космодроме он постигал истинный смысл профессии ракетчика космического назначения, высшей оценкой которого является право руководить пуском, быть «стреляющим».

Право отдать главную команду: «Пуск!»

Стартовая площадка опустела, боевой расчет в укрытиях. В бункере командного пункта тишина. Капитан Зуев прильнул к окуляру перископа, внимательно осматривая пусковую установку, ракету, изготовившуюся к броску в космос. Он хорошо знает, как обманчива тишина перед стартом, как она тревожна. Как она схожа с водой, все в себя вбирая, над всем смыкаясь: над неистовым ревом ракетных движков, над взрывом беды...

Заканчивается обратный счет секунд.

Три... Два... Один... Ноль.

«Пуск!» — твердо командует капитан Зуев.

«Ну, пошла, родимая», — доносится откуда-то тихий шепот.

Сколько раз мысленно возвращался генерал Белоцерковец к трагическим мгновениям космодрома. Никогда в раздумьях его не покидала одна мысль: чаще всего ракетчики сами готовят себе беду. Сказал об этом полковнику Мустонену, с которым пришли на братскую могилу Плесецка. Отдать дань памяти погибшим, ощутить связь времен.

— Но бывают, Анатолий Григорьевич, случаи, когда беда для ракетчиков изготавливается загодя, далеко от пусковых установок. Лежит она тихо среди комплектующих изделий, ждет своего часа, — отвечает Александр Хейнович на размышления генерала.

— Ты об этой трагедии, Саша? — уточнил генерал, не отрывая взгляда от Вечного огня и обелиска в память погибших 18 марта 1980 года. Стилизованная расколовшаяся на три части ракета возвышается над братскими могилами.

— О ней. Мы собрали материалы о трагедиях Байконура и Плесецка. Открылось много интересных моментов.

— Любопытно, каких?

Полковник Александр Хейнович Мустонен любит точность и четкость во всем. Исключительно ответственный, добросовестный и скромный офицер. «А порядочность Мусгонена, — говорит его начальник, полковник В.С. Бонадыков, — просто стерильная». Великий труженик на ратной ниве. Ростовский политфак окончил «с отличием». Академию — тоже. В 21 год лейтенанту Мустонену записано в аттестации: «Ведущие черты характера: трудолюбие и работоспособность, принципиальность и исполнительность, оптимизм и вера в себя...»

Александр Хейнович — профессиональный воспитатель. А как специалист — «мастер» военного дела, что очень редко встречается в среде политсостава. Потому редко, что он — настоящий мастер, не липовый. Лично нес дежурство на средствах управления космическими аппаратами. «Дедовщину» Мустонен просто ненавидит. После того, как узнал, что сын, рядовой Александр Александрович Мустонен, подвергся унижениям казарменных хулиганов. Полковнику предлагали перевести сына в космические части. Отказался. «Куда призван, там пусть и служит». Вот такой он, полковник Мустонен, родом из Петрозаводска.

— Любопытно, Анатолий Григорьевич, вот что, — продолжает Мустонен. — Космодромы Байконур и Плесецк — близнецы даже по катастрофам. По две катастрофы пережили. В крупных виновны крупные начальники. В тех, где жертв поменьше, ошибки допущены начальниками пониже рангом.

— В твою схему «не прет» мартовская катастрофа Плесецка в 1980 году. По утверждению Госкомиссии, в ней виноват ефрейтор. А погибло полсотни ракетчиков.

— Вы уже знаете, что истинная причина открылась только через двадцать лет, когда не осталось в живых ни одного члена той Госкомиссии, расследовавшей причины катастрофы.

Белоцерковец окинул взглядом обелиск.

— Как думаешь, Саша, не мешало бы на этой расколотой ракете поместить слово «Таня».

— Взрыв произошел до того, «Таню» написать не успели.

— Значит «Таня» не хранит теперь ракетчиков?

— Писать талисман перед пуском продолжают. Но чисто по традиции. «Татьяниной церемонии», как оберегу, конец пришел 18 марта 1980 года.

— Разыскать бы эту Таню, Александр, да сделать королевой северного космодрома. На Байконуре уже проводили конкурсы, определяли лучшую из лучших.

— Мы, Анатолий Григорьевич, очень много недорабатываем, недодаем лучшей половине космических частей. Они идут среди испытателей, как надежные дополнительные штыки. Хорошее слово иной раз не услышат от начальников. Терпят, надежно держат семейные тылы, — с досадой ответил полковник Мустонен, — а возьмите жен молодых офицеров. Кто интересуется их жизнью? Девчушки, хрупкие, как травинки. А выдержке и терпению любой позавидует. Потому и офицеры у таких жен образцово служат. Набирают силу, опыт, растут. Да возьмите вы хоть нашего Андрея Лыча. С гражданки пришел, крепкий офицер. Потому что в семье — ладком да мирком все. Далеко пойдет парень.