Утром следующего дня полковник Соловьев зашел к Белоцерковцу, вернул прочитанное.
— Ну как? — поинтересовался Анатолий Григорьевич.
— Впечатляет. Об этом должны знать все наши люди.
— Скажи, Николай Алексеевич, принизилось у тебя после этой правды чувство гордости за наших испытателей, ракетчиков, специалистов?
— Нисколько. Наоборот, когда узнаешь о том, сколько ими пережито, испытано, сколько жизней положено в космический прорыв — проникаешься еще большим уважением к ним.
— На своей героике мы и должны воспитывать личный состав Военно-космических сил. Генерал-лейтенант Куринной поставил задачу собрать как можно больше материала о героях тех закрытых секретной завесой первых лет космонавтики. Составить сборник, издать и распространить во всех космических частях и подразделениях.
— Задача нелегкая. Многое забыто, документы уничтожены. А главное — ушли непосредственные участники тех событий. Но и осталось немало. Есть воспоминания ветеранов.
— Хочу спросить, Анатолий Григорьевич, откуда у первопроходцев космоса такая высокая жизнестойкость? Жили в землянках и лачугах, месяцами не видели жен и детей, питались чем попало. И вершили дела мирового значения, космической высоты.
— Военные испытатели, Николай Алексеевич, не имели и не имеют возможности изменять ход событий в практической космонавтике. Они — черная кость, чернорабочие, высокоинтеллектуальная и дешевая рабсила. Они могут совершенствовать технологию испытаний, вносить предложения. Но решения принимают не они. Поэтому космодромщики, да и управленцы орбитальной группировкой, вынуждены приспосабливаться к этой ситуации, тем самым повышая свою жизнестойкость. А творцы космонавтики, сильные мира сего, такие, как Королев, Глушко, Янгель, другие академики имеют возможность игнорировать препятствия, пренебрегать инструкциями, ломая жизнь испытателей под себя, под свое детище. Порой идут в этих вопросах напролом.
— Опять вы, Анатолий Григорьевич, катите на академиков «необоснованную бочку».
— Почему необоснованную? Есть немало примеров, когда руководители космической сферы, упиваясь сознанием собственной значимости, или по небрежности, перешагивали ту грань, за которой жизнь космодромщиков, или их работа приобретает нулевую значимость.
— Вы о Янгеле?
— Не только о нем. Есть другие примеры. Возьми катастрофу в Плесецке в марте 1980 года. Унесла жизни 48 космодромщиков. Кто виноват? Академики и большие правительственные чины решили, что виноват ефрейтор. Но поскольку тот погиб (по выражению Леонида Ильича Брежнева — сам себя наказал), то уволили из армии без пенсии его командира, майора, отца четверых детей. Проходят годы, и оказывается, что виноват не ефрейтор, а академик, подписавший один документ, который ему подсунули ретивые рационализаторы. Хочешь подробнее узнать, побеседуй с Худиковым, Бонадыковым, Анищенко. Они готовят материал по этому вопросу. А возьми амбиции академиков по закрытию лунной программы.
— Какие амбиции? — переспросил Соловьев генерала.
— Почему наши космонавты не побывали на Луне? Знаешь?
— Разное говорят.
— Говорят, действительно, разное. Но я хочу сказать о наших людях, испытателях. С их многолетним трудом никто не считался. «Давай-давай!» — был такой лозунг. А когда ракета Н1 -Л3 была почти готова, программу закрыли. То же самое и с «Энергией — Бураном».
— Надо об этом собрать материалы, в память о земном эшелоне космонавтики, — задумчиво произнес Соловьев.
— Должна, Николай Алексеевич, получиться книга — один большой рассказ, состоящий из маленьких. — Немного помолчав, Белоцерковец продолжил: — Здесь мы столкнемся с одной проблемой. Мало, очень мало информации о солдатах и сержантах того периода. В редких воспоминаниях космических генералов упоминаются они, рядовые космонавтики, солдаты крепкие, привыкшие к лишениям люди. Смелые и отважные солдаты. Нам сейчас очень пригодились бы такие материалы. Для работы с сегодняшними солдатами космических частей. Ты же видишь, «дедовщина» начинает захлестывать некоторые части, особенно Байконур.
— Недавно я был в ГЛАВПУРе, Анатолий Григорьевич, на очередном подведении итогов дисциплины. У нас дела с дисциплиной по сравнению с другими видами и родами войск не хуже, а намного лучше.
— И ты успокоился?
— Не успокоился, но все же... У других — намного хуже. У нас на тысячу человек 1,4 преступления, а в некоторых родах войск этот показатель в десять раз больше.
— Не обольщайся, Николай. У тех, как ты говоришь, некоторых, солдаты находятся при автоматах или орудиях. А наши при космических ракетах. Улавливаешь разницу? Случись что, загремим на всю планету.
— Согласен, Анатолий Григорьевич, полностью согласен с вами. Вот справку подготовил для Игоря Ивановича, — Соловьев положил на стол генералу листок с показателями дисциплины за пять лет — с 1985 по 1990.
Белоцерковец внимательно просмотрел документ, нахмурился. «Только на космодроме Байконур за пятилетие проведено более трехсот запусков космических ракет и ни одного аварийного. Среди тех, кто готовил эти пуски совершено 960 происшествий и преступлений, в том числе 154 групповых. Осуждено 480 военнослужащих. За этот же период погибло и умерло 208 солдат и сержантов, ранено более ста человек. На почве «дедовщины» за первое пятилетие перестройки совершено 183 преступления, большинство из которых — жесточайшие, перевалившие за черную грань беспредела. В одной из частей космодрома распоясавшиеся сержанты насмерть забили рядового Батина. «Не надо, умоляю, не бейте меня», — просил молодой солдат. Никто не сжалился. И не заступился. Зверство творилось на глазах у всей роты, смотревшей по телевизору кино...»
— Как раз об этом я хотел тебя попросить, Николай Алексеевич. Заняться детально разработкой мер по укрощению «дедовства». Смотри, что творится в частях? В прошлом году «дедовщиной» было поражено только десять процентов военно-космических частей. В этом уже около пятнадцати. Тенденция неутешительная. Так что садитесь вместе с Девержиевым, Зубаировым, Шандровым и готовьте меры, продумывайте в деталях. Ты в этих делах — большой мастер. Надо остановить эту заразу. Тем более, генерал армии Лизичев поставил задачу: сделать этот год годом коренного перелома в дисциплине.
— Мы уже работаем над этой проблемой, Анатолий Григорьевич. Начали с самих истоков, с самого зарождения «дедовщины» в Вооруженных силах.
— Истоки этого зла уходят к нашим ветеранам-фронтовикам, Николай Алексеевич. Это не простой вопрос.
— Как это к фронтовикам?!
— Очень просто. Поведал мне это один из моих бывших командиров уже давно, еще в мою лейтенантскую пору. Да я все как-то не задумывался о том рассказе.
— Что? Фронтовики «дедовщину» занесли в войска?
— Нет, что ты, Коля. Эти люди — светлые и святые. Но традиция «стариковщины» пошла от них. Поначалу смысл ее был положительный. Очень хорошо об этом рассказал мне генерал Барабанщиков Василий Матвеевич. Он Великую Отечественную встретил девятнадцатилетним командиром взвода. А закончил майором, на груди боевых наград целый «иконостас». После первой послевоенной демобилизации фронтовиков был произведен первый призыв в армию молодого пополнения, юнцов необстрелянных. Во взводах и ротах оказалась удивительная «смесь»: солдаты— фронтовики, имеющие многочисленные награды да ранения, и зеленые юнцы послевоенного призыва. Здесь и зародилась «стариковщина». Вполне понятно, что прошедшим войну солдатам заслуженно попускалось в службе. Молодежь больше ходила в наряды, мыла полы, драила туалеты и прочее. Затем фронтовики ушли, а традиция уважения к ним осталась. Но переродилась в негативную. В подразделениях служили почти одногодки, с разницей в 2-3 года, а с молодых начали требовать как фронтовые старики, хотя фронта и не нюхали. Отсюда растут ноги у «стариковщины».
— Но, Анатолий Григорьевич, после войны был период, когда эта проблема не стояла вообще. Не существовала. Не было ее. Все обострилось в конце шестидесятых, и начало набирать злую силу.
— И это верно, Николай Алексеевич. «Стариковщина» дремала, безобидно тлела в войсках. А затем «проснулась». Знаешь почему?
— Почему?
— Причина и простая, и сложная. Армия — это срез общества. То, что имеется в обществе, проявляется и в армии. Недавно, работая в Плесецке, долго беседовал на эту тему с сержантом Жучиным. Он был старшиной электротехнической роты в части полковника Акинина. Паренек зрелый, умный, мне порекомендовал его начальник политотдела Худиков Александр Николаевич. Долго беседовали мы с сержантом Жучиным, спорили, соглашались, расходились во взглядах. Затем я попросил его письменно изложить все, что он думает о «дедовщине», о чем мы с ним беседовали. Не все в его объяснении бесспорно, но немало интересного. Возьми, Николай, пригодится в вашей работе.
Полковник Соловьев знал, что генерал всегда предлагает интересный материал.
Соловьев ушел. Белоцерковец надолго задумался над его вопросом. Почему «проснулось» это зло?
Первопричину он видел в изменении отношения офицеров к солдатам. Первые ракетчики вышли из войны. Они знали цену солдату на фронте, потому берегли жизнь подчиненных. Как и всякие солдаты, свято верили приказам ЦК и правительства. Нам грозили, и надо было быстрее создавать ракетно-ядерный щит страны. Вчерашние фронтовики вместе с солдатами постигали трудную науку испытаний и пусков стратегических ракет. Это создавало их тесное единение. «Дедовщиной» и не пахло.
Но наступил момент, когда стало «не надо». Первый сигнал — закрытие лунной программы. Все космодромщики искренне верили, что Лунник нужен для полетов на Луну, создания там базы, дальнейшего освоения Вселенной во благо страны, всех землян. Но те, кто решал этот вопрос, думали иначе. Коль американцы первые, и нам не удалось в очередной раз щелкнуть их по носу, программу закрыть. И закрыли. А к космодромщикам пришло ощущение ненужности работы, сделанной ими с большим трудом.
Еще драматичнее было с программой «Энергия — Буран». Был адский труд, большие страдания, потери. Была блестящая победа. Во имя... ничего.
Эту судьбу видели испытатели следующих поколений. Молодые лейтенанты прибывали в космические части с уже иными, чем у первопроходцев взглядами. Видя, как по городкам бродят никому не нужные военно-космические бомжи, офицерская молодежь невольно задумывалась о своем будущем. Было уже не до солдат. Начался развал отношений с солдатами. На призыв: «Надо!» теперь отвечали двумя вопросами: «Кому надо?» и «Что я с этого буду иметь?»
А «дедовщина» разрасталась вглубь и вширь.
Полковник Соловьев читал рекомендации ротного старшины космодрома Плесецк о том, как бороться с этим злом.
Служа в Армии, я не раз задумывался, что есть неуставные взаимоотношения, или «дедовщина». Последнее слово, кстати, больше пользуется популярностью на «гражданке», нежели в армии. Причем, большей частью среди неслужившей молодежи, которой неведомы Уставы, а, соответственно, и вытекающие из них термины. Знакомы им только слова «дед» или «старик». Звучит по-разному, суть одна. Пришел я к мысли, что «дедовщина», как служебное неравенство, не в уродливых формах глумлений и издевательств, а именно как неравенство — не аномалия. И это — не бред моего воображения. Тому есть немало примеров из той же «гражданской» жизни. Возьмем коллектив, производство.
Молодому рабочему первое время всегда достаются самые трудные участки. Да и уж, к слову, в былые времена за водкой пошлют «молодого», а не его ровесника, работающего уже некоторое время. Именно «молодого». Почему? Ответ на этот вопрос нужно, по-видимому, искать в наскальных надписях древних людей, когда стада человекообразных обезьян уже организовались в первобытнообщинные отношения. Когда появилось Общество. Ранее, когда человек существовал в одиночку, не один, а именно в одиночку, у него не вызрела бы и мысль кого-то обделить. Он был один. Один добывал себе пищу, один ел, охотился, примитивно, но опять-таки, в одиночку.
Возьмем стаю волков и стадо бродячих собак. У волков есть предводитель. Это уже общество; собаки же, оказавшись на улице, по разным причинам живут в одиночку, хотя и бродить могут стадом. Именно стадом, а не стаей. Брось им кусок мяса, и они передерутся. Каждый — только для себя. У волков есть вожак. И вся жизнь стаи начинается с него. Однажды человек понял, что жить обществом выгодней, надежней. Из этого, правда, вытекали некоторые стесняющие его обязанности, но иначе он погиб бы. Холодно, голодно. В куче — надежней. И согреешься, да и голодным не останешься. Это-то наверняка принесет добычу. Вот именно отсюда и надо начинать поиски зачатия социального неравенства — Общества, в котором есть более сильные и более слабые, более удачливые и менее удачливые, умные и неумные.
Но вернемся к нашему времени. То же производство. Хорошо оплачиваемую работу, не сложную (это вопрос другой), а хорошо оплачиваемую работу дадут квалифицированному кадровому рабочему, а не молодому. И вовсе не потому, что он «запорет». Где объяснение? А оно просто. Принято считать, что, скажем, «старый» рабочий имеет большее право на эту работу, нежели «молодой». Не дай ее «старому», он обидится: как же так? Я столько работаю, а вы мне мелкоту дали. Копеечное дело. Другая сторона медали. Это мастерство молодого рабочего. Бывает немало ребят с хорошими руками. Они быстро все схватывают, перенимают. Их начинают уважать. Но, опять же, взять две хорошо оплачиваемые работы, но с разной степенью сложности. Если молодой рабочий в состоянии выполнить любую из них, ему дадут ту, что «погрязнее». «Почище» же дадут «старому». Это опять-таки его право, он заслужил. Чем, как? Это не оговорено ни в одном кодексе, уставе, законе, правиле. Но, тем не менее, это так.
Взять другой пример. Бригаду. Кстати, к бригаде я еще вернусь. Метод этот емкий, в нем много полезного, хорошего. При распределении премии больше получит старый, чем молодой, хотя они могут выполнять одну и ту же работу. Чем объяснить такое положение? Положением, при котором «старому» положено больше, чем «молодому». Ничем и никто не объяснит. Но это так. Да, и еще есть немало примеров «неравенства».
Но, как видно, в мирной жизни это не является таким бичом, как в армии.
Почему? Все дело в методах, которые вытекают из определенных жизненных условий. Мне кажется, свирепая «дедовщина» среди солдат определяется прежде всего безнаказанностью, которая, увы, процветает. И нет различий перед ответом, так как по уставам — все равны. Тот — рядовой, и этот — тоже рядовой. Случись нарушение — карать будут одинаково. И правильно бы было разделить ответственность на две части. Одна представляла бы «глумление и издевательства». Другая — просто «хулиганство». Пора бы разграничить, когда «дед» избивает молодого, и когда дерутся одинаковые призывы. Причем, даже не одинаковые, пусть разные. Но если это не унижение достоинства, не оскорбление.
И еще замечено: «старики» дерутся между собой без последствий. Стихийно. Сцепились, разошлись. Это не зло. Нарушение, но не зло. Зло в другом. Систематическое терроризирование молодого воина может, в конце концов, обернуться чем угодно. Вплоть до гибели. И тому есть немало примеров. И именно на это следует делать упор в разборе различных нарушений. Я не ратую за то, что «старики» дерутся— только тешатся. За хулиганство нужно наказывать. Но уметь отличать истинное зло от мнимого. И если «старик», к примеру, заступился за «молодого», избиваемого тоже «стариком», но «перестарался», нужно быть снисходительнее. Тщательно рассмотреть все аспекты этого дела. Не рубить сплеча. Иначе в следующий раз этот же или другой «старик», имеющий понятие о благородстве, пройдет мимо. Дескать, зачем мне влезать? Пострадаю еще. А еще неизвестно, чем выльется благословенное активным «незамечанием» это зло.
Меж собой старики дерутся из-за ерунды. Напоминает это петушиный бой. Когда один пытается доказать другому, что он тоже не лыком шит. А на причинах не стоит заострять внимания, до того они мелочны. Однако вернемся опять к происхождению «дедовщины» в армии. При назначении на работы (назначают, кстати, офицеры) в большинстве случаев «грязная» работа достается «молодому». Потому как «чистая» работа сложнее, и осилить ее может только «старик». И при назначении офицер рассматривает всю работу именно в ее сложности.
Другая сторона. Поставленный, допустим, на «грязную» работу «старик» будет всячески увиливать от ее выполнения. Иначе пострадает его престиж. Как же так? Я уже отслужил и знаю, и умею побольше, а мне дают «грязь». Дело будет страдать, и предвидя это, офицер уже, скажем, «умышленно» ставит старослужащих на более чистые роботы. Можно, конечно, заставить «старика» выполнить «грязную» работу. Только этим его не воспитаешь, скорей он обозлится, что это делается умышленно, чтоб унизить его в глазах молодых солдат.
И еще одна немаловажная деталь. Если на «гражданке» в любой работе имеется материальное стимулирование, то в армии оно отсутствует. Солдаты получают одинаковую зарплату. Если «гражданское старикование» определяется, в конце концов, рублем, то в армии оно отсутствует. И «деда» это вполне устраивает. Ему безразлично, в каком виде компенсируется его «старость». В данном случае он взваливает на молодого «грязную» работу. Это его привилегия, которая, естественно, нигде не предусматривается. Но «дедовщина» как явление, многолика. И есть еще одна уродливая ее сторона. Это когда молодые солдаты избиваются по поводу и без повода. Только за то, что они — «молодые». Это рассказывание сказок, стирка одежды для старослужащих, да и вообще, выполнение всех и любых его прихотей. Это уже не просто «неравенство». Это — рабство. И вот такое Зло, с большой буквы, нужно жечь каленым железом. От попустительства, незамечания, равнодушия — оно живет и дает корни!
И еще одно лицо «стариковщины». Ведь и среди офицеров существует нигде не оговоренное «неравенство». В наряды, караулы ставятся молодые офицеры. Либо младшие по службе, либо младшие по званию. Солдаты не глупы. Сейчас это народ большей частью образованный. Не в пример царской армии, когда на службу набирали преимущественно темных мужиков из сел и деревень. Хотя какую-то, правда, мизерную часть составляли и рабочие. Люди, живущие в городах и имеющие доступ к культуре, званиям. Солдаты все видят. И, опираясь на свои наблюдения и замечания, они поступают соответственно.
Начавшаяся борьба с неуставными взаимоотношениями в январе 1986 года уже приобрела целый ряд негативных явлений. Выражается это в том, что некоторые молодые солдаты, начавшие свою службу под эгидой борьбы с «дедовщиной», отказываются подчиняться не только сержантам, но и офицерам, становясь злостными нарушителями. Еще бы! Пусть только попробует «дед» ему что-то сказать, а тем более сделать. Закон на его, «молодого», стороне. Офицерская группа и сержантский состав не в состоянии постоянно держать под контролем солдат. И примеров тому немало.
В наряде до столовой на 15-20 солдат — один сержант. И он просто физически не способен одновременно находиться и тут, и там. Так появляются «старшие» со всеми вытекающими последствиями. А старший — не командир. Он такой же солдат, отличающийся только сроком службы и опытностью, соответственно. При существующих условиях старший побоится в чем-либо превысить свои требования, так как его могут обвинить в «дедовщине». Это — первый результат. Создание таких «тепличных» условий, которые равняют призывы, в конце концов, выльется в активное неповиновение сержанту, который всегда, пусть на призыв, постарше. А сержант тоже не хочет, чтобы с чьей-то легкой руки он стал «неуставником». И если раньше «молодого», который курит в расположении, мог одернуть «дед», то теперь последний не вмешивается. Черт с ним, думает, пусть делает, что хочет, в конце концов, я не сержант, чтоб давать ему ЦУ. А сержанта в это время может рядом не быть.
Еще пример. Раньше молодой солдат не смел не подшиться. И боялся он не столько строгости сержанта, сколько «стариковской» ярости. Сейчас же — это возможно. Возможно носить болтающийся ремень. И пусть только кто-то притронется к молодому солдату. Он знает, что не разрешается прикасаться руками командиру к подчиненному, дергать за одежду. Все выдается только в устной форме. Солдат — не дурак, он все понимает. Если что-то, не замеченное сержантом раньше видел «старик», то теперь он закрывает на это глаза. Пусть молодой заходит в белье в Ленинскую комнату, пусть подшивается при просмотре программы «Время». «Старику», конечно, не безразлично. Он бесится, но молчит. Он хочет вернуться домой.
Вот так, ведя борьбу с «дедовщиной» и не гранича ее на допустимое и недопустимое, страдает дисциплина. Страдает, когда именно от ее имени ведется борьба. И кто знает, кем станет такой молодой солдат через полгода, год. На основании всего вышеперечисленного хочу предложить несколько способов по укреплению воинской дисциплины. При обдумывании старался не упустить ни одной стороны армейской службы, чтобы не дать ни лазейки к прорастанию любых аномалий от уставов.
Сначала предлагаю разграничить «дедовщину», как и писал выше, на две части. В первой — предусмотреть наказания за «глумления и издевательства» над младшим призывом, а во второй — предусмотреть, как наказывать за все остальное «хулиганство». Иначе — драки, пьянство, воровство и т.д. В дополнение к этому ввести наказания «за уклонение от военной службы», которое охватывало бы все аспекты, или по возможности все. Причем здесь уже не ставить границ между «старым» и «молодым». В этом случае и у тех, и у других появится ответственность за свои поступки. И если, к примеру, «старик» сделает замечание «молодому», что тот плохо побрит или плохо шагает в строю, не расценивать это как глумление, если дело не дошло до мордобоя. Ведь в строю сержант идет впереди строя, и он не видит, что делается внутри. С теми же побегами. Убежал — значит, дезертир, враг. И «молодой» подумает, что лучше никуда не бежать, а пойти к офицеру и все рассказать. В любом случае — плюс. Либо будет наказан «молодой» за дезертирство, в назидание «молодым», либо получит на всю катушку «старик», что будет уроком для его сопризывников. Вывод один. Наказание должно быть произведено в любом случае. Причем нельзя наказывать за одно и то же. Конкретно. В соседней части «старик» поднял руку на «молодого», а тот не побоялся — ответил. Виновен первый. Хотя бы потому, что ударил первым. Спровоцировал. И что получается? В следующий раз «молодой» затаится. Будет все сносить втихаря. И если это не доведет его до побега, или еще какой крайности, то через год он станет таким же. Дескать, и меня били, а я терпел. Накажи «старика». За «глумления и издевательства». Но если «молодой», зарвавшись, начнет нарушать уставы, накажи и его, но уже «за уклонение от военной службы». Каждый получит свое. Другим это будет уроком.
Главное — в каждом деле должен быть главный виновник, зачинщик. Еще для укрепления воинской дисциплины предлагаю провести эксперимент. Он заключается в комплектовании подразделений сержантским составом сверхсрочной службы. Вместо сержантов срочной службы. Цель эксперимента одна — повышение воинской дисциплины. Не знаю, на каких ступенях должен решаться вопрос подобного рода. Просто вношу предложения. Это, конечно, дополнительные материальные затраты. Но, если эксперимент дает положительный результат, думаю, на него стоит пойти. Все учтя. Как, к примеру, было с выпуском алкогольной продукции. Иначе говоря, если важно, то можно. Сержант для солдата должен быть почти как офицер. Только тогда ему будет беспрекословное подчинение. Сейчас этого, увы, может добиться не каждый сержант. Военнослужащий же сверхсрочной службы, пусть не прапорщик, но сержант стоит на ступень выше солдата срочной службы. А это — огромный плюс в дисциплине. Соответственное отношение, подчинение. Исключено любое панибратство, которое часто практикуется между солдатами и сержантами срочной' службы. Предлагаю набирать для этих целей молодых мужчин, прошедших срочную службу в возрасте от 20 до 30 лет. Парней, которые смогут назвать свою службу долгом, а не обязанностью, пусть даже почетной. Если сержант будет наделен правами, мало отличающимися от офицерских, если будет у него приличная зарплата, благоустроенное жилье, он будет стараться, не за страх, а за совесть. И горе тому солдату, который его ослушается. В учебных центрах программу обучения можно не менять. В конце концов, не ей принадлежит решающее место в построении отношений между сержантом-командиром и солдатом-подчиненным. Зачастую многое из того, что преподается, может вовсе не пригодиться в последующей службе. Главное решается не в учебных классах, а на месте, в подразделении.
По окончании учебных центров присваивать воинское звание «младший сержант». А не «сержант», как это предусмотрено уставом для отличников. Сержант должен ценить свои погоны. И звания должны заслуживаться. Поскольку бывает итак, что прибывший из учебного центра сержант старается по службе меньше, чем младший сержант. Дескать, у меня уже три, теперь можно передохнуть, поработать с прохладцей. В последующем присваивать очередные звания согласно уставу. Назначать сержантов на должности ком. отделений, зам. ком. взвода, старшин. Ввести должностные оклады и доплату за звание. Прапорщиков со старшинских должностей следует убрать.
И вот почему. В старшинстве основная нагрузка ложится на «ночного» старшину, или сержанта. Прапорщик же является лицом, исключительно материально ответственным. Практически он не бывает с личным составом. Лямку тянет старшина-сержант. А старшина должен находиться с ротой. Только тогда он — старший. Всем сержантам установить несение сменной службы — «сутки через трое», чтобы они круглосуточно находились с личным составом. Обеспечить благоустроенным жильем, пайковым довольствием, частично изменить форму одежды. Сроки службы оставить те же: два, четыре, шесть лет. Оплату службы производить соответственно со служебной деятельностью. Начальный оклад положить примерно такой, как у молодого офицера. При таком положении дел сержант будет заинтересован в службе, как офицер. Это — его работа. Здесь не сачканешь, не смалодушничаешь, не пойдешь на компромисс. Что заработал, то получи. Сержант должен стать для солдата царем и богом, каким в старой русской армии был унтер-офицер.
И еще одно предложение. Но уже иного характера. Разговор пойдет о борьбе с пьянством среди солдат и офицеров.
Первое — это пьянство среди военнослужащих срочной службы. Предлагаю ввести методы, взятые из мирной жизни. Возьмем предприятие, завод, фабрику и т.д. Бригаду, либо отдельный участок, цех. Если член этого коллектива был задержан органами милиции в нетрезвом состоянии, бригаду лишают 13 зарплаты (а это существенно) и многих других поощрений. Естественно, коллектив будет бороться с такими негативными явлениями. «Пропесочивание» на собраниях мало что дает как нарушителю, так и коллективу в целом. Когда же тебя ударят рублем, это уже ощутимо. Ты уже не равнодушен. Более — заинтересован, чтоб впредь такое не повторилось. Итак думает каждый. А когда поднялся коллектив — это уже сила! Это эффективно. Ведь еще Маркс сказал, что «теория становится материальной силой, когда овладевает массами». На основании вышеописанного, предлагаю наказывать через нарушителя весь личный состав отделения, взвода и т.д. Например, солдату объявлен отпуск, а другой в это время употребил спиртное. Лишить первого отпуска. Второго же — наказать дисциплинарно. Пусть это жестоко по отношению к первому. Пусть он пострадает больше. Тем сильнее почувствует виновный свою вину, чем строже будет осужден товарищами. А отпускника можно будет отпустить чуть позже, но для этого установить определенный срок — месяц, три месяца и т.д. Зная солдат, скажу, что ни одно дисциплинарное взыскание не осадит нарушителя так, как всеобщая неприязнь, отчуждение, а еще хуже — вражда. Человек побоится остаться один против коллектива. Кто не с нами, тот против нас. А против — значит, враг!
Но брать на вооружение только «отпускные» варианты, конечно, недостаточно. Это капля в море, т.к. «отпускников» значительно меньше, чем желающих съездить в отпуск. Поэтому еще пример. Но сначала напомню, что воспитание должно носить именно «коллективный», а не «индивидуальный» характер. Только тогда будет достигнут желаемый результат.
Возьмем ту же бригаду, но работающую уже на подряде, где законом являются слова «каждому по способностям, от каждого — по труду», и где при расчете с рабочими используется так называемый коэффициент трудового участия. Появился в бригаде нерадивый рабочий. Лодырь, выпивоха, прогульщик. При получении зарплаты, конечно, его ударят рублем. В этом случае, если он не попал в милицию, страдает он один. «Материально — индивидуально». В армии же следует поступать именно «коллективно». Выпил солдат — наказывать отделение, взвод. Резать зарплату. И ничего, ведь обходились раньше — 3 р. 70 коп. Пусть хоть рубль, но это уже существенно. И материально, и психологически. Почему это я должен терять свои деньги? Это вызывает здоровый гнев. Коллектив начнет бороться. Нарушителя же — лишать денег совсем. А невыплаченную сумму обращать в «фонд поощрения активистов». Ведь в подряде именно так: деньги, не доплаченные работнику, распределяют между активными членами бригады. И только так. Только через коллектив!
Только тогда можно добиться успеха. А фонд поощрения активистов должен образоваться непременно. Иначе как? Чтобы заинтересовать массу, вызвать соревнование и стимулировать его. Сержантам — ком. отделений, задерживать очередное воинское звание. Если же нарушил сержант— наказывать его по последней строке взысканий, иначе лишать воинского звания. Так называемые «материальные» взыскания, помимо дисциплинарных, применять к офицерам и прапорщикам аналогичным образом.
Теперь к борьбе с пьянством среди офицерского состава и прапорщиков. В целях укрепления воинской дисциплины в рядах ВС предлагаю создавать рейдовые бригады, точнее патрули по контролю над проведением досуга офицерами и прапорщиками. Подобная система, кстати, практикуется в мирной жизни. Суть ее. Периодически, в вечернее время, рейдовые бригады народных дружинников, опираясь на помощь сотрудников милиции, обходят сотрудников более или менее замеченных в употреблении спиртного. Факты, как говорится, налицо. Увольняли с работы. Эффективно? Вполне. Пусть жестко. Но другим это послужит хорошим уроком. Задачу подобного рода можно возложить на патрули (специально выделенные для этой цели). Но необходимо учитывать и положение начальника патруля, когда, к примеру, он приходит проверять лицо, превосходящее его значительно в звании, либо являющееся для него начальником. В ст. 80 устава гарнизонной и караульной службы указывается, что если дисциплину нарушает старший по званию, «начальник патруля обращается к нему с просьбой прекратить нарушение дисциплины». Поэтому следует ввести в устав какие-либо изменения на этот счет. Чтобы начальник патруля мог действовать смело, беспристрастно. Контролирование военнослужащих целесообразно поручать патрулям другой части. Чтоб не возникало ненужных проблем, подчинив их общей комендатуре.
В заключение хочу напомнить, что нельзя начинать что-то новое, опираясь на старые принципы, пользуясь старыми методами. Все новое должно быть по-новому!
Сержант Жучин.
Возвращая генералу Белоцерковцу его записку, полковник Соловьев отметил:
— Знаете, Анатолий Григорьевич, что радует меня в этой записке?
— Знаю, Николай Алексеевич.
— Не угадаете ни за что.
— И угадывать нечего. Главное в том, что над проблемой «дедовщины» всерьез задумываются не только командиры и начальники, но и сержанты. Этому бы сержанту Жучину дать власть, быстро бы порядок навел, — ответил генерал.
— Не навел бы, Анатолий Григорьевич, вы это сами знаете. Предложения у него хорошие, но не для армии. Чувствуется, у него хороший трудовой стаж до армии. Но он забыл, что рота — это не бригада коммунистического труда. Здесь запрещены коллективные наказания. Тем более, попробуй какой-нибудь командир не выдай солдату положенное денежное довольствие. Трибуналом попахивает. Но его идея о коллективном навале на дедовщину занимает главное место и в наших разработках.
— Приятно, Николай Алексеевич, что у нас такие сержанты — думающие. Чувствуешь, как пишет: «Нельзя начинать что-то новое, опираясь на старые принципы». В том числе и в пьянстве. Я вспомнил, как внедрял «новое» в борьбу с пьянством, еще будучи в ракетной дивизии.
— И как, получилось новшество?
— Еще как, эффект был большой. Но больше я никогда этого новшества не применял.
— Почему?
— Жалко людей стало. Мы затеяли борьбу с пьяницами дивизии, и это хорошо. Но не просчитали один вопрос — как отнесутся семьи к этому делу. Подумали, что будут рады. Ан — нет. Эффект получился обратный. Хотя многие офицеры после этого пить перестали.
— Что же это за новшество?
— Затеяли мы, Николай Алексеевич, провести научно-практическую конференцию с дивизионными пьяницами и алкашами.
— Действительно, новшество, — засмеялся Соловьев.
— Составили списки, разослали именные пригласительные, где указали, что, мол, «вы приглашаетесь на научно-практическую конференцию в субботу, в конференц-зал «Дома офицеров». И время указано. Посоветовались с комдивом генералом Тимофеевым. Тот пообещал тоже подойти, посмотреть, что получится. Наступила суббота, в дивизии это всегда — парко-хозяйственный день. И потянулись пьяницы и алкоголики к Дому офицеров, ничего не подозревая. Дивизия большая, поэтому «участников конференции» набралось тоже немало — около полусотни. Пока каждый шел, ничего не подозревал. А когда собрались вместе, заподозрили что-то неладное. Они хоть и из разных полков, но друг друга хорошо знают по собутыльным делам. Некоторые попытались уйти, но комендант гарнизона майор Скороваров тут как тут — назад ходу нет. Погрустнели любители спиртного, в зале сидят молча, даже друг с другом от стыда не разговаривают. Я вышел на трибуну, объявляю о начале научно-практической конференции: «Пьянство — враг боеготовности». Затем в течение часа врач-нарколог из нашего госпиталя читал доклад по теме. После него выступили я и комдив, увещевали присутствующих. На том и закончили. Но самое страшное, непредвиденное оказалось впереди. Пока мы выступали, кто-то в городке пустил «утку», что дивизионных выпивох собрали на совещание, каким-то методом сразу же излечивают от пьянства. Народа собралось у Дома офицеров множество. И когда после «мероприятия» его участники вышли из зала, почти все они готовы были сгореть со стыда. Представляешь, Коля, получился вроде слет дивизионных пьяниц. Позже ко мне на прием пришла жена одного из офицеров и попросила никогда больше не устраивать подобных мероприятий. Говорит, что мужа жалко стало. Целый день от стыда не мог из квартиры выйти, говорит: «Мне этого позора на всю жизнь хватит».
— Да, жестковато получилось, Анатолий Григорьевич. Ну, а помогло?
— Конечно, помогло. Ведь алкашей в дивизии почти не было, а эти офицеры, как принято выражаться, «злоупотребляли». А то, что жестковато, ты прав. Потом разговоры по дивизии долго ходили о «конференции».
— Сейчас, после постановления ЦК о борьбе с пьянством и алкоголизмом много перегибов допускается. Не только в отношении людей. Даже ценнейшие виноградники уничтожили. Столицу Байконура город Ленинск объявили городом трезвости. И запретили торговать водкой и вином. Безалкогольные свадьбы пытались внедрить — ничего не получилось. За первый год «борьбы» из партии исключили по Военно-космическим силам 64 офицера. Разве это допустимо? — заводился полковник Соловьев. — В прошлые годы из КПСС за пьянство ежегодно исключали два-три человека.
— Этой борьбой, Николай Алексеевич, мы почти ничего не добились. Офицеры перестали пить спиртное в питейных заведениях. Мы загнали их по квартирам, где они стали собираться, подальше от партийного глаза. А результат еще хуже. Да мы же на себе испытали эти безалкогольные мероприятия, помнишь? — Белоцерковец рассмеялся своим удивительно заразительным смехом.
С давних пор в политуправлении Военно-космических сил сложились традиции отмечать коллективно дни рождения сотрудников, «обмывать» правительственные награды, звания. Все проходило весело, «в пределах нормы», как выражался Анатолий Григорьевич. После окончания рабочего дня женщины политуправления накрывали скромный стол в кабинете общего отдела — фрукты, конфеты, торты. Собирались, поднимали тосты за виновника торжества, шутили, смеялись.
После выхода постановления ЦК по борьбе с пьянством не стали отменять сложившуюся традицию. Генерал-лейтенант Куринной разрешил все оставить, как было, только без спиртного: «Чай будем пить с тортом». Подошел день рождения одного из сотрудников. Все собрались на чай... За пятнадцать минут произнесли все тосты, съели торты, выпили чай и разошлись. «Что-то не очень веселое мероприятие получилось. Раньше сидели часа полтора — два, а теперь — пятнадцать минут, — подметил Соловьев. — Надо что-то придумать».
И вот наступает очередной день рождения. Так же сдвинуты столы, те же торты, фрукты, конфеты и чай, та же скука на лицах. Зашел генерал-лейтенант Куринной и, что бывало очень редко, сказал, что ему срочно надо спешить к командующему. Поэтому поздравим именинника, и ... гуляйте без меня. Поднял чашечку с чаем, произнес тост, пригубил чай... Загадочно посмотрел на Белоцерковца и Соловьева. Окинул взглядом присутствующих. Допил чай, и заметил, что, пожалуй, к командующему пойдет попозже. Потом сделал зимечание Белоцерковцу, чтобы предупреждали, что чай горячий, особенно, если это коньяк.
Сидели весело и хорошо, а Соловьев подчеркивал: «Главное то, что в чашечках напиток точь-в-точь похожий цветом на чай...»
Вскоре тайна перестала быть тайной. Случилось это при очередном праздновании дня рождения. Только Игорь Иванович приготовился произнести поздравление, открылась дверь, на пороге — полковник Николай Иванович Антипов, начальник управления кадров космических частей. Прекрасный человек, добрый сердцем и душой, уважаемый и достойный. Он часто заходил к генерал-лейтенанту Куринному для утверждения различных кадровых документов. «Заходи, Николай Иванович, — пригласил Куринной. — Присядь, чайку выпей за нашего именинника, потом я посмотрю документы. Иванович, налей нашего чайку гостю».
Николай Иванович выпил «чай», закусил ломтиком лимона и на вопрос: «Как чаек?» — серьезно отметил, что чай очень хороший, что у них в управлении кадров тоже отмечают дни рождения, что тоже пьют чай, не такой густой, а почти светлый, смахивающий на простую воду, что спиртное сейчас пить нельзя, потому что это будет идти вразрез с линией партии и известного постановления ЦК.
Начальник Оперативного управления Военно-космических сил дважды Герой Советского Союза летчик-космонавт СССР генерал Л.Кизим, заглянул на очередное чаепитие. «Заходи, Леонид Денисович, присаживайся, чайку попей за нашего именинника», — пригласили космонавта. «Я, Игорь Иванович, как раз по этому делу и заглянул, именинника поздравить, и чайку вашего попробовать. Говорят, ваш чаек очень хорошо идет под сало, поэтому я кусочек сала с собой захватил...» — уже под общее веселье продолжал любимый всеми политуправлениями космонавт.
Белоцерковец и Соловьев молча вспоминали одно и то же, именно эти светлые, веселые «чаепития». Были они очень нечасты, и давали хоть какую-то разрядку работникам политуправления, работающим на износ. Пьянство военнослужащих не являлось бичом военно-космических частей. Как-то генерал-лейтенант Куринной заметил: «Даже удивительно. В частях сотни тонн спирта, а показатели дисциплины по разделу пьянства у нас одни из лучших в Вооруженных силах».
Опасно было другое — наступала «дедовщина». Офицеры политуправления месяцами находились в командировках, работали в неблагополучных частях, пытаясь оказать посильную помощь в наведении порядка. Начальник отдела кадров политуправления подполковник Житлухин Леонид Петрович обобщал время пребывания политуправленцев в командировках. В среднем, за год офицеры организационного, идеологического и комсомольского отделов работали в подчиненных частях по 160 дней. Некоторые не выдерживали напряжения, физической и интеллектуальной нагрузки, уходили, как писал в представлениях подполковник Житлухин, «на участки с меньшим объемом работы».
Кроме «дедовщины», на политсостав космических частей наступала горбачевская псевдодемократия. Политработников называли бездельниками, болтунами, дармоедами, требовали убрать долой, упрекали: «вы не работаете с людьми, поэтому падает дисциплина». Многие инженеры, лично далекие от космических запусков ракет и управления космическими аппаратами, упрекали: «Я, вот, мол, ракеты запускаю, результат моей работы виден, он налицо. А ты покажи свою работу, где она, где ее результаты».
Матерый генерал Белоцерковец всегда мудро отвечал подобным демагогам образно и четко: «Политработа — это сахар, растворенный в чае: и сахара не видно, и чай сладкий».
Умные командиры всегда работали в тесной связке с воспитателями, понимали огромную значимость политработы в войсках. Тем, кто ненавидел политсостав и убеждал в его ненужности, отвечали»: «Даже в племенах дикарей есть вождь, и рядом с ним есть шаман, который заботится о крепком духе племени». Они добивались отличных результатов в решении космических задач и дисциплине.
Немало, правда, было и самовлюбленных руководителей-пустышек, утверждавших: «Я командир — единоначальник! Как я скажу, так и будет!» А пустышки-замполиты возражали: «А я на тебя характеристику напишу, так что не очень возносись».
Пока руководящий состав препирался, спорил «кто главнее», «дедовщина» наступала, разъедала воинские коллективы, губила души и тела людей.
Но большинство командиров и воспитателей упрямо и тяжело шли на гадину. Лидером этой борьбы Белоцерковец считал полковника Петренко Павла Ивановича — заместителя начальника политотдела Главного центра управления космическими аппаратами. Павел Иванович месяцами работал в частях и подразделениях. Глубоко изучал дела, проводил семинары и методические занятия, учил политсостав умению бороться с «дедовщиной». Создал методический кабинет по борьбе с глумлениями и издевательствами. Много сделал по искоренению зла, не жалея ни сил, ни времени, ни собственного здоровья. Уже никто никогда не узнает, скольких солдат сберег полковник Петренко живыми и здоровыми для своих отцов и матерей.
Главный Центр был лучшим по дисциплине в Военно-космических силах. Потому что таких, как Павел Иванович, в нем служило много. Из большинства воинских коллективов «дедовщина» была изгнана. Но не из всех. Как-то, работая в одной из частей, полковник Петренко добился, чтобы рядовой Лопатин раскрыл в письменном виде состояние «дедовщины».