Алексей попробовал, но втиснуться в шлюз не смог. Напрягся, пошевелил ногами - мертвый номер. Еще раз, еще - все напрасно. Только сейчас он заметил и осознал, что скафандр в вакууме повел себя иначе, чем предполагалось - раздулся, стал жестким. Сил втиснуться в отверстие шлюза не хватило. "Мне конец, - подумал сначала спокойно, но тут же почувствовал, что сердце готово вырваться из груди. - Конец, дурацкий конец!" |
О первом выходе в открытый космос тоже рассказано немало. И о холодящей душу бездне за обрезом люка, и о необычных ощущениях парения вне корабля, и об открывшейся взору удивительной картине Земли и неба. О вынужденной посадке в нерасчетном районе тоже. Но и "за кадром" осталось многое, быть может, даже самое главное. Умалчивали или лгали? Пожалуй, и то, и другое. Зачем? Ради чего? Убежден: сокрытием мы не прибавили себе ни славы, ни авторитета, да и никаких важных "секретов" не уберегли. А вот потеряли многое. Ведь умолчали (повторю еще раз) о мужестве людей, героизме, самоотверженности, готовности к самопожертвованию ради бескорыстной и непобедимой мечты. И не по причине ли той лжи эти качества ныне тускнеют, а то и вовсе утрачиваются?
...Длительный, в несколько суток полет, встреча и стыковка кораблей на орбите, выход из летящего звездолета выстраивались в планах Королева в ряд последовательных экспериментов, которые он задумал, когда создавался корабль "Восток". Роль выходящего на разведку в открытый космос отводилась собаке. Старт намечался на начало 1966 года. Однако судьба распорядилась иначе. Руководство страны требовало очередной дозы космического триумфа, под нажимом Н.С.Хрущева программа работ была круто изменена как по содержанию, так и по срокам, появился проект трехместного корабля "Восход", а затем и "Восход-2".
Королев реально оценивал ситуации, понимал, что от его конструкторского бюро ждут впечатляющих новаций, и потому старался приспособить конструкцию "Востока" под разные эксперименты. "Восход-2" без особой натяжки можно назвать "Востоком-7" . Главным отличием стала специальная шлюзовая камера.
- Полет необычный для наших представлений, - говорил Сергей Павлович при очередной встрече с космонавтами. - Один из вас должен будет на орбите выйти из летящего корабля и выполнить ряд операций, связанных с движениями, маневрированием в космосе...
Главный конструктор не скрывал сложности задачи, признавал, что новый эксперимент связан с определенным риском, что не все еще ясно ему самому. Королев не сгущал краски, но и не упрощал. Он рассуждал.
Кто войдет в состав экипажа, на той встрече не обсуждалось.
Поначалу был создан манекен, тот самый "Иван Иванович", которого крутили на центрифуге, трясли на вибростендах, испытывали на динамическую и статическую прочность. Если пробы проходили успешно, скафандр надевали испытатели и снова проверки - на земле, в воздухе, в бассейне с ледяной водой.
Кроме технических проблем решались и медицинские. Что произойдет с психикой человека, когда он шагнет в неведомый и суровый мир? Преодолеет ли он "пространственный" страх, боязнь падения, опасение потерять связь с самой последней опорой - с кораблем? Не парализуют ли его разум и волю дремлющие древние инстинкты, разбуженные видом бездонного и безбрежного фантастического океана, в котором все не так, как на Земле, все наоборот?..
"Кого включить в экипаж?" - эта мысль постоянно преследовала Королева. Он понимал: удачный выбор - гарантия многого. А потому не торопился. Присматривался, прикидывал, советовался с генералом Каманиным. После долгих раздумий наметил четверых. Попал в эту четверку и Алексей Леонов. Светловолосый крепыш привлекал Королева живостью ума, технической сметкой, располагающей к себе добротой, собранностью, откровенностью. О нем говорили: грамотный, смелый летчик, наблюдателен, общителен... Королев старался разглядеть, что скрыто за этими "суконными" словами, взятыми из личного дела. И он сумел почувствовать душу Алексея. "Пожалуй, такого на выход можно готовить", - убеждал себя Главный.
Что касается командира, то здесь выбор пал на Павла Ивановича Беляева: зрелый возраст, человек спокойный, неторопливый, основательный, решения принимает быстро и безошибочно. Сочетание таких характеров представлялось Королеву наиболее оптимальным. В дублирующий экипаж он определил Дмитрия Заикина и Евгения Хрунова.
Работа строилась по особой программе, с частыми поездками в конструкторское бюро и на завод: там шла "подгонка" экипажа к кораблю, выходному люку-лазу и креслам, уточнялся покрой скафандров. Для космонавтов это были "натурные пробы", для разработчиков - мучительный поиск "недостающих миллиметров". Алексей верил в своего напарника. Верил и любил его. На тренировках и теоретических занятиях, день за днем, ему постепенно раскрывался этот "нетипичный" комэск*, лишенный броской стати, металла в голосе, внутренне беспокойный, хотя по внешности этого никогда не скажешь - он был сдержан, совершенно равнодушен к тому, какое производит впечатление на окружающих, и удивительно добр.
*В.И.Беляев до прихода в отряд космонавтов был командиром авиационной эскадрильи
Близился день старта. Поздним вечером в домик, где жили космонавты, пришел Королев, неторопливо снял пальто, повесил на вешалку шапку-ушанку и тяжело опустился на стул. Видно было, что он очень устал. Лицо серое, щеки ввалились. Только глаза хитро поблескивали из-под черных бровей.
- Как настроение, орелики? - произнес свою любимую фразу.
- Отлично, - четко, по-военному, ответил Беляев.
- А если просто, по-человечески? - переспросил Главный, не скрывая, что ему не понравился слишком торопливый и казенный ответ.
- Все нормально, Сергей Павлович, - поддержал товарища Леонов. - Вот карандаши цветные подготовил. Собираюсь порисовать. Айвазовский был маринистом, а я хочу стать косминистом...
На шутку Главный улыбнулся и, чуть склонив голову, цепко взглянул вначале на одного, потом на другого.
- Подытожим еще раз, - начал, поглаживая ладонью по столу. - Вы должны знать, что у "Восхода-2" был предшественник - опытный корабль, оборудованный шлюзовой камерой и всем прочим. Он, как вы понимаете, был выведен на орбиту в беспилотном варианте. Но... - Королев сделал паузу и поднял глаза. - Он взорвался во время испытаний. Разведчик погиб, - вздохнул Королев. - Мы не успели получить данные по солнечной радиации, не знаем ряд очень важных характеристик... И снова пауза. Долгая, тягучая.
- Американцы готовят подобный эксперимент на корабле "Джемини". И хотя они собираются для начала лишь разгерметезировать кабину, представят это как выход в космос. Как свой полный успех. Если мы пошлем еще один беспилотный корабль, нас обгонят...
Он говорил это как бы себе, но обращался к космонавтам. Можно только предполагать, о чем Королев терзался тогда. Но все это будет не более, чем предположение. Для себя же представляю так. В жизни каждого бывают минуты, когда он должен сделать выбор между честью и бесчестьем, совестью и подлостью, правдой и ложью. Минуты, которые обязательно аукнутся впоследствии, даже через много лет, как бы мы не старались забыть свой недобрый, жестокий поступок, если его совершили. А если нет? Если все это самоедство, извечные сомнения, боязнь риска?..
Алексей и Павел молча смотрели на Главного, по лицу которого пробежала тень, - обман тоже дело непростое. Королев вдруг почувствовал, что не безудержное стремление быть первым руководит им, а нечто иное, вовсе не личное, что он теряет уверенность в своей правоте. Нет, он не мучился вопросом: почему же люди научились спокойно лгать? Лгать с легкостью и в мелочах жизни, и в сложные ее часы, не думая, что это дурно, что ложь даже во спасение - свое или чужое - оборачивается тяжкими последствиями, а то и крушением. У лжи нет и не может быть оправдания. Никакого! Ее не спишешь на кризис духовности, на время, на обстоятельства. Честный человек ни при каких обстоятельствах не пойдет против своей совести.
Не знаю - эти ли мысли владели Главным конструктором, но он резко поднял тяжелую, вдавленную в плечи голову и на выдохе произнес:
- Я рискую! Как отец понимаю, что рискую... Но как инженер, знаю: стопроцентной надежности и гарантии нет вообще. Нет! Еще не создана такая техника. А то, что мы делаем, чрезвычайно сложно и потому...
Он посмотрел на ребят испытующе: поняли ли они его? Они все поняли. И то, что это первая проба, что риск велик, что в ожидании неожиданного вряд ли можно все предусмотреть. К тому же они настолько созрели для этого старта, что если откладывать полет - перекипят.
- Подготовка ракеты проходит нормально, - продолжил Королев. - Ну а там вам самим придется оценивать обстановку и принимать разумные решения. Самим! Ваша жизнь и судьба эксперимента в ваших руках. Если заметите неполадки, не лезьте на рожон. Поняли? Ну и хорошо. А сейчас - спать, завтра у вас тяжелый день...
18 марта 1965 года. Утро началось с привычных ритуалов. Когда надевали скафандры, Беляев не удержался: "А знаешь, Леша..." Алексей поднял голову. Он знал эту привычку командира начинать с вопроса, а после паузы отвечать самому.
- Слушаю, Паша.
- Вот так неторопливо мой отец в тайгу на охоту собирался. Каждую портянку по полчаса наматывал...
- В тайгу налегке не пойдешь, - согласился Леонов. Алексей неуклюже поднялся со стула, пошаркал ногами, попробовал развести руки в сторону. Скафандр сковывал движения, но поддавался.
- Я, кажется, готов, командир.
- Я тоже, - отозвался Беляев.
Перед посадкой в лифт Королев повторил сказанное накануне: "Нужен серьезный эксперимент. Если случатся неполадки, принимайте разумное решение". И в самый последний момент, обращаясь к Леонову, добавил:
- Ты там особенно не мудри, только выйди и войди. Попутного тебе солнечного ветра!..
Леонов первым садился в корабль, поскольку его кресло дальше от люка. Королев тронул за плечо и ободряюще кивнул: "Удачи". С Беляевым Главный говорил дольше. Алексей не слышал их разговора. Когда Павел появился в корабле, ему показалось, что командир чем-то озабочен. Их взгляды встретились.
- Пристегнулся? - спросил Беляев, хотя видел, что товарищ его в полной готовности.
- Пристегнулся...
- "Алмазы", проверьте заставки и наддув, - включилась "Заря". - Как самочувствие?
- Нормальное, - отозвался Беляев. - Я - "Алмаз-один", повторяю, самочувствие нормальное.
Когда включилась автоматика запуска, в динамике раздался голос Королева:
- Я - "Двадцатый"! Счастливого пути, "Алмазы"!
Заработали двигатели первой ступени ракеты-носителя. Началось покачивание, потом вибрации, перегрузки. Наконец - невесомость. В кабине мягко светились шкалы приборов, цветными полутонами играли информационные табло. На пульте управления шлюзовой камерой холодно поблескивали металлические тумблеры с лаконичными обозначениями: "Люк ШК", "Клапан ШК", "ШК". И рядом - "Люк СА", "Клапан СА", "СА".
ШК - шлюзовая камера, СА - спускаемый аппарат.
Алексей сделал полный вдох и повернул голову в сторону командирского кресла. Павел кивнул: "Пора!" Он помог Леонову надеть ранец с автономной системой жизнеобеспечения. Каждое движение было подчинено жесточайшему графику. Руки сами находили нужные тумблеры, застежки, кнопки. Космонавты выровняли давление в кабине и шлюзовой камере, опустили забрала гермошлемов, надели перчатки.
- Пошел, Леша! - Беляев взглянул на часы и легонько подтолкнул друга.
"Заря" запросила:
- Как дела, "Алмазы"? Сверим часы, ведите репортаж.
- Я - "Алмаз-один", самочувствие в норме. Все в норме. Восемь часов пятьдесят пять минут. Леша вошел в шлюз.
- Горит зеленая лампочка, - голос Леонова был спокоен.
- Так и должно быть, - уточнила "Заря".
- Люк СА открыт, давление в шлюзе 0,7, кислород - 130.
- Продолжайте.
- Принято.
- Я - "Алмаз-два", давление растет... Открываю клапан ШК.
- Давление в скафандре 0,35, - сообщил Беляев. - Контроль продолжаю...
Королев взглянул на часы, достал из кармана платок, развернул, потом снова сложил и убрал. Приближалась основная операция.
- Леша, как ранец? - услышал он голос Беляева.
- Ранец открыл, - отозвался "Алмаз-два". - Открываю люк ШК.
Алексей медленно передвигался по шлюзовой камере.
- Люк ШК открыт, - повторил Беляев. - Приготовиться к выходу.
- К выходу готов.
Королев почувствовал, как в сердце кольнуло. Он потер рукой грудь и задержал дыхание. Боль повторилась. Потом отпустила. На какое-то мгновение ему показалось, что связь с бортом прервалась. Пауза затягивалась, и это пугало его. Он потянулся к микрофону и тут же услышал:
- Я - "Алмаз-два". Нахожусь на обрезе шлюза. Самочувствие отличное. Подо мною облачность, море... А солнце какое! Слепит...
Он не говорил. Он кричал. Это были секунды волнения и радости. Секунды упоения необычностью и красотой.
- Леша, не забудь снять крышку с камеры, - голос Беляева.
- Уже снял.
- "Алмаз-два", что наблюдаете? - включилась в диалог "Заря".
- Кавказ, Кавказ, - кричал Алексей. - Кавказ вижу под собой! Начинаю отход... И тотчас прозвучали слова командира:
- Я - "Алмаз". Человек вышел в космическое пространство. Человек вышел в космическое пространство. Находится в свободном плавании...
Потом начался разговор между "Алмазами". На земле принимали и прослушивали.
- Леша, подходи к шлюзу, вижу тебя хорошо.
- Отход влияет на корабль в целом. Я это чувствую.
- Я тоже, Леша. Сделай еще один отход.
- Сейчас...
- Хорошо отошел. Отлично. Как дела, Леша?
- Отлично! Отлично!
Алексей глянул на Землю. Она показалась плоской, только кривизна по краям была окрашена в цвета радуги.
- А земля все-таки круглая! - весело засмеялся он и подался вперед.
Беляев контролировал работу товарища. Он только единожды потерял Алексея из виду, когда тот нырнул под корабль и вышел из поля зрения телекамеры. Он слышал, как Алексей задевал ботинками за корабль, как шарил руками по стенке.
- Леша, две минуты осталось, пора возвращаться! - предупредил после прохождения контрольного времени.
- Понял.
- "Заря", - доложил Беляев. - Все сделано по плану. "Алмаз-два" готовится к входу.
И уже более строго своему напарнику:
- Леша, время!
- Иду, иду, - отозвался Леонов.
Он подтянулся к обрезу люка. Инструкция предписывала "входить" ногами вперед. Алексей попробовал, но втиснуться в шлюз не смог. Напрягся, пошевелил ногами - мертвый номер. Еще раз, еще - все напрасно. Только сейчас он заметил и осознал, что скафандр в вакууме повел себя иначе, чем предполагалось - раздулся, стал жестким. Сил втиснуться в отверстие шлюза не хватило. "Мне конец, - подумал сначала спокойно, но тут же почувствовал, что сердце готово вырваться из груди. - Конец, дурацкий конец!"
- Леша, что у тебя? - спросил Беляев каким-то странным голосом. - Леша...
- Чертовщина какая-то, я не могу войти.
- Почему? Что мешает?
- Скафандр...
Наступила пауза, томительная, давящая, звенящая тревожной тишиной.
- Паша, это серьезно. - Алексей дышал прерывисто и тяжело. - Я попробую влезть головой.
- Пробуй! Все пробуй! Только не волнуйся, я подстрахую, Леша.
Леонов стал пробовать "обратный вариант". Руки не слушались, пот заливал глаза, в горле хрипело, клокотало, булькало, в висках стучало, и он отчетливо слышал этот глухой нарастающий шум. Начал пробираться головой вперед, подтягиваясь на уставших руках и упираясь коленями. Ноги соскальзывали. Каждый сантиметр продвижения давался огромным трудом.
"Еще чуть-чуть, еще..." Это был безмолвный, душераздирающий крик, когда все человеческое существо лишь одно горло и ком боли и отчаяния. Отказ принять смирение, гнев и протест - все слилось в этом безмолвном душащем крике.
Наконец он втиснулся, переполз в кабину, втянул камеру и тяжело выдохнул. Беляев смотрел на него с немым вопросом в глазах.
... "Восход-2" продолжал полет. Седьмой, восьмой, девятый виток... Королев успокоился: "Главное сделано, остальное - приложится". В тот момент он не мог даже предположить, что основные сюрпризы судьба уготовила на потом.
В три часа ночи генерал Каманин ушел с командного пункта отдохнуть, а в семь утра его подняли по тревоге. В зал управления не вошел - вбежал. Королев уже был там. Бледный, встревоженный. Давление в баллонах наддува кабины корабля упало с 75 до 25 атмосфер. Дальнейшее падение могло привести к полной разгерметизации и вынужденной посадке. Главный конструктор приказал внимательно просмотреть телеметрию: может быть, идет цифровая ошибка? Но опасения подтвердились.
Виток консультаций. 90 минут ушли на проработку причин и вариантов. Время торопило. И вот Юрий Гагарин передал на борт распоряжение о посадке. "Алмазы" сделали все, что предусмотрено в таких случаях, удобнее устроились в креслах, пристегнули ремни, установили в нужные положения все тумблеры. По приборам "читали" что и в какой последовательности вступает в работу. Секунда, другая... Но почему нет включения тормозного двигателя? Нет вибрации? Центр управления выдал команду на борт, корабль уже на "финишном" участке, а показатель спуска не подтверждает, что они пошли вниз. Командир тронул тумблер связи.
- "Алмазы"! Я - "Заря", - отозвалась Земля голосом Гагарина. - Вы слышите меня? - Юрий говорил спокойно, хотя речь шла о весьма тревожном: не сработала автоматика спуска. - Продолжайте полет, - закончил Гагарин. - Остальное - чуть позже.
На орбите ждали сеанса связи и мысленно проигрывали свои действия по тем вводным, которые отрабатывали на тренировках. К аварийному варианту Беляев и Леонов были подготовлены, но создавшаяся ситуация отличалась от учебной тем, что не допускала ошибочных решений.
- "Алмазы", вам разрешается ручная посадка на следующем витке. Как поняли? - включилась "Заря".
- Вас понял. Ручная посадка на восемнадцатом витке, - без тени тревоги ответил Беляев.
В народе говорят: "Одна беда не приходит". Или "Пришла беда - открывай ворота". Им на себе довелось испытать правоту этих слов. В какой-то момент "Алмазы" заметили, что началось "закислораживание" атмосферы в корабле. Прибор показывал - парциальное давление кислорода поднялось до 460 миллиметров. Им стало не по себе. Они понимали, сколь это опасно. Малейшее искрение в контактах и реле автоматики или при переключении тумблеров могло вызвать пожар и взрыв. В памяти всплыл трагический случай, происшедший с их товарищем Валентином Бондаренко в барокамере, еще до старта первого "Востока". Тогда парциальное давление было много меньше - 436. (27 января 1967 года пожар в кабине американского корабля "Аполлон-1" по причине "закислораживания" стоил жизни астронавтам Гриссому, Уайту и Чаффи.)
Леонов отвел взгляд от прибора.
- Паша, - неожиданно начал он, - что тебе говорил Сергей Павлович, когда мы садились в корабль?
Хотелось не думать ни о Бондаренко, ни о давлении кислорода, ни о чем плохом.
Командир не ответил. Алексей записал в бортжурнал время и показания приборов: "Пригодится для будущего, если что". Им повезло: ничего не искрило, не коротало. Повезло вдвойне - сработал клапан разгерметизации. (Напомню: они были в скафандрах, через пять лет разгерметизация "Союза-11" будет стоить жизни Г.Добровольскому, В.Волкову и В.Пацаеву.)
Потом началась закрутка. Корабль потерял ориентацию. Без нее - о посадке не могло быть и речи. Перспектива остаться на орбите обещала медленную мучительную смерть. Но эту мысль оба гнали от себя. Каждый понимал: неверное движение руки, торопливость, потеря самообладания - и космос не отпустит их.
Не стану нагнетать атмосферу перечнем выпавшего на их долю. За сутки полета - семь сложнейших и весьма опасных нештатных ситуаций.
Они приземлились в глухой заснеженной тайге. Открыли люк. Вокруг корабля, словно суровая стража, застыли высокие сосны. Вместе с тишиной пришло устойчивое ощущение внутреннего спокойствия, заполнившего каждую клеточку тела, каждый нерв.
- О чем тебе говорил Сергей Павлович? - Алексей вернулся к мучившему его вопросу.
- Когда? - вяло спросил Беляев.
- Перед посадкой, на Байконуре...
Павел не умел, да и не хотел врать. Он сначала молчал, долго и трудно. Потом начал неторопливо:
- Он спросил: понимаю ли я, чем может обернуться эксперимент по выходу? Говорил, что психологически все очень непросто. Эйфория, потеря контроля над собой, необдуманные подсознательные действия... Если случится вдруг такое - все насмарку. И эксперимент, и корабль, и экипаж...
Беляев повернул лицо. Их глаза встретились.
- Он ничего не говорил напрямую, он как бы подводил меня к мысли о возможном провале. Я понял его тревогу и понял, как трудно ему говорить. Под конец он спросил: "Ты знаешь, что делать, если он - то есть ты - не сможет вернуться?" Я сказал: "Знаю"...
Алексей почувствовал, как в рукава и за воротник заползает холодок, течет за шиворот с заиндевевших лохматых веток. Захотелось распрямиться, потереть онемевшую спину, побежать в темноту, но только не думать об услышанном. "Я был заложником случая", - пульсировало в мозгу. - Заложником"! Ему вдруг стало не по себе. Сознание не хотело воспринимать услышанное. Слова Беляева отозвались болью, страхом, какой-то щемящей обидой. Зябкой судорогой он стряхнул вдруг сковавший его страх. Нет, не о жизни и смерти он думал тогда. "Сговор! Обман! Ради чего!?" Чувство безысходного отчаяния сдавило сердце. "Я не так понял, я не так понял", - внушал он себе, больно закусив губы.
Они долго молчали. Лес отзывался приглушенными звуками: то ветка треснет, то сонная птица голос подаст. Верхушки сосен отвечали ветру ленивым прерывистым шепотом.
- Значит, стрелял бы в меня? - прервал молчание Алексей.
- Как я мог в тебя стрелять? - ответил вопросом Павел. - Ты что - спятил?
Они больше никогда не возвращались к этому разговору.
С Лешей Леоновым у меня особая дружба. Человек он открытый, увлеченный, талантливый. К компромиссам не склонен, правду режет в глаза. Трафаретно-бодрое сообщение ТАСС "Все системы, оборудование и аппаратура корабля на протяжении всего полета работали нормально и безупречно" приводило его в бешенство, когда вспоминал о своем первом старте: "Мы сутки сидели в заснеженной тайге, и даже дети понимали, что это не лучшее место для приземления космического корабля". Я соглашался, а про себя думал: как доказать людям, что он герой, если все складывалось вот так "благополучно".
... Королев встретил их радушно. Обнял по-отечески, поздравил с хорошей работой, с высокими наградами. После заседания Госкомиссии, когда все стали расходиться, попросил задержаться.
- Мы снова вместе, орелики. Когда я вас отправил, - начал тяжелый для себя разговор, - вдруг что-то сдавило внутри, больно кольнуло, отозвалось в висках. "Что я сделал? - корил себя. - Имел ли право?" Как я счастлив, что вы здесь! - Он вздохнул и тихо закончил: - Я избежал суровой судьбы. Когда-нибудь объясню...
Он не успел выполнить обещание: в январе 1966 года Главный конструктор С.П.Королев умер.