БИБЛИОТЕЧКА "КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ" № 7-8 (91-92)
ИЗДАТЕЛЬСТВО ГАЗЕТЫ "КРАСНАЯ ЗВЕЗДА" МОСКВА, 1963
Не сканированы черно-белые рисунки-заставки к главам
Полет корабля "Восток" Н. С. Хрущев назвал первой советской ласточкой в космосе. Все новые и новые советские люди, говорил глава правительства, по неизведанным маршрутам полетят в космос, будут изучать его, раскрывать и дальше тайны природы и ставить их на службу человеку, его благосостоянию, на службу миру. Кто же эти люди, которым суждено первыми шагать дальше и дальше в глубь Вселенной? Какими путями они идут к намеченной цели?
Обо всем этом рассказывается в заметках одного из руководителей группы космонавтов Е. А. Петрова. Литературная запись специальных корреспондентов "Красной звезды" подполковника Н. Мельникова и капитана 3 ранга Н. Котыша.
Поднимаясь на большую гору, мы каждый раз замечаем, как с приближением вершины учащеннее начинает биться сердце. Происходит это не только потому, что путь труден, подъем крут, но и оттого, что грудь теснит волнение: вот-вот взору откроется необъятный простор, раздвинется горизонт. Да, в таких случаях сразу видишь дальше, шире, объемнее. Мир перед тобой встает в новых, более зримых чертах, будто приближаясь и обдавая тебя своим живым, горячим дыханием.
Нечто подобное этому чувству мы пережили в среду, 12 апреля 1961 года, когда наш соотечественник майор Юрий Гагарин первым в истории человечества проложил дорогу в космос. Чувство это нам привелось испытать дважды: и в день исторического полета нашего товарища, и спустя два дня — 14 апреля, в день приема в Кремле.
Нет надобности подробно рассказывать ни о полете, ни о приеме. Об этом широко известно. Расскажу лишь о коротеньком, но немаловажном для нас эпизоде во время торжественного акта.
14 апреля вся группа космонавтов стояла в Георгиевском зале и вела веселый, непринужденный разговор. Вскоре мы обнаружили, что несколько наших товарищей исчезли. Оглянувшись, мы увидели, что они успели уже окружить стоявшего в центре зала Никиту Сергеевича Хрущева. Невозможно было устоять в стороне, наблюдая, как они задорно беседуют, радостные, возбужденные, без тени робости. И Никита Сергеевич, тоже в веселом настроении, разговаривает с ними, как со старыми знакомыми.
Подошли и мы с остальной группой космонавтов. Кто-то из них представил меня товарищу Хрущеву. Никита Сергеевич, подавая руку, улыбнулся просто, по-свойски:
— Ну, рассказывайте про своих орлов.
— Ребята неплохие, — ответил я, несколько смутившись, показывая на стоявших рядом улыбающихся, стройных, крепких, будто на подбор, парней. — Больше вроде и не скажешь...
— А вы скажите больше, — смеется товарищ Хрущев. — Хотя бы о том, кто из них на что способен. Готовы идти дальше Юрия Алексеевича?
— Можно поручиться за каждого, Никита Сергеевич, — несколько торжественно вырвалось у меня из самой души. — Каждый готов сделать все, что ему будет приказано.
— Ну, ручательств, может, и не надо. Так поверим, — вновь улыбается Никита Сергеевич. — В том, что наши орлы готовы полететь еще дальше, еще выше, теперь уже не сомневаются не только наши друзья, но и явные недруги. Правда — она свое берет!
Во время этой беседы все мы почувствовали тогда, будто поднялись на новую вершину, с которой сразу увидели более широкие горизонты. Н. С. Хрущев со знанием дела говорил о величайших перспективах начатого дела, высказывал смелые, радостно волнующие планы, интересовался нашим мнением. В каждом слове Первого секретаря Центрального Комитета чувствовалась отеческая забота Коммунистической партии и Советского правительства о нашей космонавтике — детище бурного двадцатого века. Каждый, слушая Никиту Сергеевича, невольно думал: "Как у нашей партии много дел! Тут тебе и хлеб целины, и металл, и электростанции, и химия, и сибирские новостройки, и быт советских людей, и наука, и политика! И рядом — космос". Эго радовало и вдохновляло.
А каким восторгом светились лица космонавтов! Тут были и уже ставший известным всему миру Юрий Гагарин, и еще неизвестный тогда, но уже готовый повторить и приумножить подвиг своего друга Герман Титов, и мечтавшие о своих полетах космонавты Три, Четыре, Пять... Одним словом, все те, кого ждут звезды.
Нет, не жажда славы палила души этих молодых советских офицеров. Они, верные сыновья партии и народа, с готовностью горьковского Данко лелеяли мечту о подвиге во славу Родины.
Никита Сергеевич посмотрел на них добрым отцовским взглядом и от души пожелал:
— Хороших вам полетов, товарищи!
Эти слова навсегда врезались в память космонавтов, стали девизом их жизни.
Именно тогда и зародилась у нас мысль рассказать об этих замечательных советских молодых людях, хотя бы в самых общих чертах.
Кто-то назвал это совещание "военным советом". Сказано было, конечно, в шутку. Но когда вдумаешься, поймешь, как много в той шутке правды. Да, это высокое совещание во многом напоминало военный совет перед генеральным наступлением. Правда, собрались тут не военные люди, и речь шла вовсе не о фронтовых делах. Тут собрался генералитет науки — люди самых разных специальностей. Каждый из них представлял, если так можно выразиться, свой "род войск". Сидели седовласые инженеры, математики, медики, физики, авиаторы, химики, астрономы, биологи. Недавно они уже одержали ряд блестящих побед, изумив весь мир. Теперь они собрались, чтобы сообща определить главное направление нового наступления.
Нет, речь шла не о планах разрушения, не о громе пушек и взрыве атомных бомб. Обсуждались величественные планы созидания, открытий, исследований новых миров. И новый мир не умещался в границы обычной карты. Он охватывал космические масштабы. Его надо было суметь представить мысленно, чтобы затем сверить человеческой практикой. Да, на повестке дня стоял вопрос о штурме самой Вселенной, где на непостижимо дальних дорогах и должно будет разыграться сражение первого нашего человека — космонавта СССР — с вековыми тайнами природы.
Военным людям хорошо известно, что, прежде чем идти в наступление, определяется не только стратегическая цель, но и плацдарм, откуда предстоит начинать штурм. Плацдарм в обычном понятии — исходные позиции, позволяющие развернуть подготовленные к броску силы. Ученые, уже многие годы готовившиеся к штурму космоса, на сей раз понимали плацдарм иначе: где, на основе какой профессии целесообразнее всего отобрать первооткрывателей? Где имеются люди, которые после сравнительно короткой подготовки окажутся способными шагнуть в неведомое?
Признаться, на сей счет было немало разноречивых толков. Один утверждали, что таким плацдармом может быть, подводный флот. Сама жизнь отбирает туда людей сильных, выносливых. Другие рекомендовали людей "верхних" профессий — парашютистов, альпинистов, мужество и закалка которых также достойны восхищения. Большинство же останавливали свой выбор на летчиках. Каждый no-свсему объяснял и доказывал свое мнение, но все спорили горячо и убежденно. Нашлись и такие, которые вообще не брали в расчет профессию, полагая, что космонавтом может быть каждый здоровый и физически крепкий человек. Как правило, те, кто защищал эту точку зрения, обычно останавливались на спортсменах.
Полемика развернулась не случайно: подобной проблемой пока никто еще в мире не занимался. Проторенных путей не было. Впервые предстояло человеку непосредственно, практически прикоснуться к космическим вратам тайнохранилища Вселенной. Кому же в этом случае сподручнее шагнуть за порог этого необъятного дома? Ясно было одно: может это сделать не каждый. Но кто тогда — летчик, моряк, шахтер, альпинист? Чтобы сделать— верный, безошибочный выбор, предстояло хорошенько взвесить все "за" и "против".
Советские ученые, сильные своей связью с практикой, всегда идут от жизни, от нашей действительности. Так было и здесь: отдельные ручейки верных суждений сами по себе сливались в общее мнение. Споры стали утихать. Верх взял разум. И когда Теоретик космонавтики спросил одного из участников совещания, генерала-авиатора: "Ну как, ваши люди готовятся в космос?", все поняли, что плацдарм определен. И не только потому, что о нем так ясно сказал человек, к которому сходятся все нити решающих проблем, а и потому, что сама жизнь подтвердила: да, именно здесь, в военной авиации, находятся люди, наиболее подходящие для наступления на космос.
Почему именно здесь, в авиации? Хорошо закаленные люди имеются всюду — и в городах, и в селах, в армии и на флоте. Особой выносливостью, физической и моральной закалкой действительно отличаются и моряки-подводники, и водолазы, и танкисты, и пограничники, и шахтеры, и металлурги. И все же, чтобы стать космонавтом, только тех качеств. которые вырабатывают в человеке эти профессии, еще недостаточно. Нужны не только выносливость и стойкость, какие есть у людей многих профессий. Требуется еще и умение быстро находить и немедленно реализовать правильное решение, понимать полет, уметь управлять техникой и вести наблюдение. Кто к этому привычен? Конечно же, летчики. Они приучены к точной работе в условиях дефицита времени. У них в полете каждая секунда на учете. Они умеют понимать поведение летательного аппарата, у них быстрая реакция на происходящие в полете явления. Скорости современных машин вырабатывают в них ежесекундную готовность к действию. Эти качества очень необходимы космонавту.
Однако и летчику не всякому сподручно осваивать космический полет. Более всего "сродни" этот полет истребителю. Он привык действовать самостоятельно, в одиночку. При первых полетах это профессиональное качество очень пригодится космонавту. Да и другое важно: он привык наблюдать, понимать и оценивать в стремительном полете быстро меняющуюся обстановку и без промедления на нее реагировать.
Как известно, летчик-истребитель является хотя и единственным, но разносторонним специалистом на своем корабле. Он и пилот, и штурман. На первых порах и это важное качество понадобится космонавту. Там, в космическом полете, ему тоже придется быть одному "в нескольких лицах": вести наблюдение, следить за приборами, поддерживать связь с Землей, производить записи и киносъемки, делать штурманские вычисления, управлять кораблем. Такой специалист самостоятельно пойдет в "атаку" на неприступный до сего времени барьер Вселенной и непременно победит. Уверенность вселяет то, что он будет "воевать" почти в своей стихии.
И еще одно "за". Выбор летчика правилен еще и потому, что он как военный человек олицетворяет в себе и замечательные черты бойца. Дисциплина, внутренняя собранность, воля к победе, смелость — все это станет в космосе его вторыми крыльями.
Вот почему, когда речь зашла о командирах космических кораблей, генералитет " науки единодушно признал: ими должны стать летчики. Авиация, именно она, является опорным пунктом для отбора капитанов, которые поведут корабли на штурм космического океана. И Теоретик космонавтики, и Главный конструктор космического корабля обратились к генералу-авиатору и сидевшим рядом с ним опытным авиационным врачам:
— Хорошенько подумайте, как будем вести отбор и подготовку наших будущих космонавтов.
Все искренне радовались и волновались. Даже не верилось, что, уйдя с этого совета ученых, нам буквально сразу придется заниматься космонавтикой не как отвлеченной наукой, а как практикой, ставшей на повестку дня.
Однако для ветеранов, много лет непосредственно связанных с авиацией и авиационной медициной, взволновавшее до глубины души решение совещания не было неожиданным. Давно среди летчиков и авиационных врачей зрела уверенность в том, что авиация станет плацдармом космоса. Но пока это была только гипотеза. А сегодня она становилась жизнью. Плацдарм определен. Предстояло подготовиться к отбору лучших бойцов и привести их в полную боевую готовность.
На первый план вышли время, сроки. Пришлось без промедления браться за дело. Как обычно в таких случаях, сдерживало отсутствие опыта. Рождалась новая, неведомая человечеству профессия. На каждом шагу вставали новые проблемы. Ведь наши ученые, врачи, инженеры шли по целине.
Главное направление помогла определить советская педагогическая школа. Было решено первоочередное внимание обратить на высокую моральную закалку человека, его духовный мир, идейную убежденность, глубокую сознательность. Без этой основы нельзя рассчитывать на успех столь сложного испытания, которое придется держать человеку в космическом полете. Только высокосознательные, а не слепые, автоматические действия потребуются от космонавта в сверхвысотном, сверхдальнем и сверхскоростном рейде. Если он хорошо будет знать, какому высокому идеалу служит, никакие опасности не сломят его волю, ничто не помешает лучшим образом применить знания и способности.
Ну, а как быть со здоровьем? Конечно, космонавту необходимы и крепкие мышцы, и большая выносливость, и закаленное сердце. Необходимо, как принято в подобных случаях говорить, крепкое здоровье. Но "крепкое здоровье" — понятие слишком широкое.
Казалось бы, кто может быть лучше рекордсменов? Однако далеко не всякий из них оказывается способным к перенесению ряда специфических воздействий, с которыми встретятся космонавты в космическом полете. Там потребуется всесторонняя натренированность. Даже среди летчиков-истребителей необходим специальный отбор. Даже среди них надо выбирать людей с наиболее выносливым сердцем, нервами. Да, нужны сильнейшие из сильных.
С этими мыслями и намерениями командиры, политработники, авиационные врачи выехали в боевые авиационные полки.
Однажды авиационный госпиталь, как говорили находившиеся там на лечении летчики, "наводнили" врачи. По коридорам степенно проходили маститые, известные в армии главные специалисты: хирург, терапевт, психиатр, отиатр и другие. Кое-кто из больных их узнавал. "Это профессор. Отец у него тоже был знаменитым хирургом". "А это главный терапевт...". Что намечалось в госпитале? Научная конференция, какое-то специальное совещание? Нет. Собиралась комиссия по отбору кандидатов в космонавты. Первая такая в истории страны.
Многие из прибывших сюда врачей перед этим посетили летные части и провели там предварительный отбор летчиков, выразивших желание стать космонавтами. Работа эта велась на местах совместно с командованием, политорганами и медицинской службой. Командиры, политработники понимали: начинается большое, серьезное дело и потому отбирать надо самых лучших.
Не обошлось и без сюрпризов. Когда заходила речь о том, что нужны здоровые люди, предпочтение порой отдавалось тяжелоатлетам. К нам присылали прямо-таки богатырей. Помню, в одном гарнизоне пришел на беседу и обследование офицер могучего телосложения. Под кителем без труда угадывались чугунные бицепсы. Улыбнувшись и как бы предъявив медикам свои белые, как мрамор, зубы, летчик веселой решительно сказал:
— Очень хочу в мировое пространство.
Этот разбитной здоровяк принадлежал к тем удачникам, которые нравятся обычно всем, как говорится, с первого взгляда. Беседуем. Знакомимся с летной и медицинской книжками. По всем статьям подходит. Проверяем состояние здоровья. И дыхание, и пульс, и давление в норме. А вот со стороны сердца — "шумок". Правда, отклонение незначительное, летать на самолете этот человек может, но в космос пока нельзя. Говорим об этом откровенно. Он удивлен, растерян. Чуть ли не с мольбой доказывает, что не обижен здоровьем:
— Поймите, я же опытный штангист... чемпион.
Видимо, "шумок" и появился оттого, что чемпион чрезмерно увлекался штангой, не сумел гармонично сочетать ее с другими видами спорта и, надо полагать, занимался тяжелой атлетикой забыв о медицинском контроле.
Подобных сцен у нас было не так уж много. В основном среди летчиков встречались всесторонне развитые, крепкие люди. Но и из них старались выбрать самых подходящих. Подходящих, разумеется, не по внешности, которая, как известно, не всегда передает внутреннюю сущность. На одного глянешь: вроде неказист, а познакомишься поближе — отменный кандидат, человек с "железными" нервами. Надо сказать, что так называемые "железные" нервы — прямо-таки клад для будущего космонавта. Вот таких здоровых, с устойчивой нервно-эмоциональной сферой прежде всего и брали на учет.
Но не только физические и физиологические достоинства интересовали комиссию. Нужны были люди, всесторонне развитые, обладающие высокими нравственными качествами, отменными летными навыками, твердым, волевым характером. Только тот, кто и телом, и душой крепок, кто ясно видит цель и умеет к ней идти наперекор любым трудностям, может рассчитывать на успех в космосе.
В одном гарнизоне нам представили десяток наиболее достойных, по мнению командования, кандидатов. Командир положил перед нами список и удовлетворенно подытожил:
— Один другого лучше.
И верно: кандидаты оказались прекрасные и, на первый взгляд, вполне годные для предстоящих полетов в космос. Однако на дальнейшее обследование было отобрано лишь пять человек. Комиссии особенно приглянулся летчик, первым представленный по списку. Выше среднего роста, бойкий, жилистый, с веселым взглядом — Леша, как любовно называли его сослуживцы. Он был отменный летчик. Как раз при нас произошел такой случай. Возвращаясь с задания, он попал в сложную ситуацию: пора вести самолет на посадку, а шасси не выпускаются. Обстановка с каждой секундой усложнялась еще и тем. что аэродром стало быстро затягивать низкой облачностью. Надо было действовать очень точно, быстро и решительно. И летчик не растерялся. Он произвел аварийный выпуск шасси, с ходу зашел на посадку и приземлился как нельзя лучше.
Не только летным мастерством, а и превосходным здоровьем подкупал этот жизнерадостный парень. Кроме того, всем понравились его откровенность, простота, широкий круг духовных запросов. Он был уже коммунистом и продолжал вести активную комсомольскую работу — входил в состав комсомольского бюро части. Любил спорт, имел разряды по копью и велосипеду. Увлекался живописью. Его считали маринистом чуть ли не окружного масштаба. Неизвестно, как отозвались бы о его работах строгие ценители искусства, но летчики восторгались картинами своего друга. На его полотнах то грохотало штормящее, вспаханное боевыми кораблями море, то звенели уходящие в стратосферу истребители.
Узнав о возможности зачисления в первую группу будущих космонавтов, лейтенант, не раздумывая, сказал:
— Это по мне! Это по моему характеру!
Когда офицеру объявили о положительном заключении предварительной комиссии, радости его не было предела. Вечером, незадолго перед нашим отъездом из части, Алексей зашел ко мне и после неловкой паузы заговорил так, словно в чем-то провинился:
— Вы знаете, я холостяк, но люблю одну девушку, хотел бы жениться... Не помешает ли это делу?
— Ничуть не помешает, — успокоил, я летчика и в шутку добавил: — Настоящая любовь понадобится не только на земле, но и в космосе.
Леша ушел довольный, а я долго не мог уснуть. Вспоминал лица, характеры, наклонности летчиков, с которыми познакомился в части. Все это замечательные люди, которые искренне просят послать их на большое, трудное дело. И все же и здесь из сравнительно большой группы отобрать пришлось немногих. А как не хотелось отказывать, огорчать прекрасных ребят. Но что делать? Таковы требования.
Многие авиационные врачи, вернувшись из ряда гарнизонов, куда они были направлены для отбора кандидатов а космонавты, с восторгом рассказывали нам о своих встречах. Я внимательно прислушивался к ним и вновь переживал свои поездки. Зная, что скоро предстоит непосредственно заниматься с отобранными летчиками, естественно, хотел побыстрее познакомиться с ними.
Один врач хвалил смуглого капитана. Капитан в прошлом был летчиком, а теперь, окончив академию, стал инженером-летчиком и был назначен на испытательскую летную работу. Когда он нам заявил о своем желании избрать новую профессию, ему сказали:
— Не торопитесь, подумайте до завтра.
— Мне все ясно. Я уже не раз думал об этом.
Чувствовалось, что это действительно было не поспешным решением. Капитан из тех людей, которые знают, куда и зачем идут. Собранный, эрудированный, волевой человек. Привлекло в нем и еще одно качество: он, по рассказам товарищей, умел смотреть на самого себя со "стороны". Способность к анализу, к справедливой оценке своих действий — завидная черта.
Надо сказать, что в ходе первичного отбора не все сразу было так ясно и гладко, как в двух этих случаях. Среди кандидатов встречались и весьма сложные натуры. Членам комиссии то и дело приходилось совещаться еще и еще, прикидывать вес "за" и "против". Сообща решали: как быть?
В одном авиационном полку комиссия познакомилась с очень подвижным летчиком. Первое впечатление он произвел неважное. Однако вскоре выяснилось, что он обладал незаурядными летными способностями. Рассказывали, что в полку не находилось летчика, который в воздушном бою мог бы зайти в хвост самолета этого энергичного, расторопного авиатора. Сам же он атаковал без промаха. В сложных ситуациях мигом находил правильные решения. Это ли не достоинства будущего космонавта?
Когда выяснилось, что у этого кандидата отличное здоровье, пришли к единому мнению: следует готовить его к космическому полету. Что же касается некоторых особенностей характера, то они, полагали, как налет, быстро сотрутся. Так оно и оказалось.
Следует оговориться, что более полная оценка всем этим талантам была дана несколько позже, в Москве, когда после очень тщательного обследования начала работать отборочная комиссия, которая подходила к летчикам с еще более строгими требованиями. Малейший недостаток или, как сказал однажды Юрий Гагарин, "царапина в организме" — и человека отсеивали.
Известно, что в авиационный госпиталь обычно поступают больные люди, а тут больничные пижамы надели здоровяки. Кое-кого из них смущало такое положение. Они говорили: "Попади в руки врачам, чего доброго, действительно захвораешь". Некоторые шли на госпитальное обследование с явно выраженным волнением и даже страхом. По всему было видно, что из головы у них не выходило: "А вдруг найдут изъян? Что тогда? Все пропало!". Однако все понимали: без тщательного медицинского обследования в предстоящем деле не обойтись. И потому держались стойко, переходя из кабинета одного специалиста к другому.
Как уже говорилось, проверка была строгая. Помнится, осматривали одного стройного, мускулистого капитана. Все в нем было безупречно. И только на бедре оказался крупный рубец — след перенесенного в прошлом ранения. И только по одной этой причине ему пришлось возвратиться в часть.
Следует сказать, что в целом отбор проходил без ущерба, или, вернее сказать, без неприятных последствий для летной службы кандидатов. Если кому и отказывали в приеме, то он возвращался к своим прежним делам. И только нескольких человек пришлось по состоянию здоровья "списать" из истребительной авиации в транспортную. Все остальные, кому не посчастливилось стать кандидатом в космонавты, продолжают летную службу.
Последний круг отбора включал в себя специальные испытания на различных стендах и установках. Летчики обычно знакомы с барокамерой и центрифугой. Но здесь их ожидало и кое-что новое. Да, испытания были покрепче тех, что проходили летчики в авиационных частях. Вновь начался "отсев". Один летчик при испытании потерял сознание, у другого появилась тошнота. В подобных случаях вопрос о дальнейших испытаниях, как правило, отпадал.
Когда отборочная комиссия на заключительном заседании подытожила свою работу, председатель комиссии сказал:
— В строю остались самые сильные, надежные, можно сказать, "счастливчики". Будем надеяться, что они окажутся вполне годными для того, чтобы первыми вступить в космос.
Зная давно, еще с войны, этого пунктуального, очень внимательного и чуткого человека, члены комиссии уловили в интонации его голоса два чувства. Первым была удовлетворенность добросовестным завершением трудной, но очень нужной и важной работы. Вторым — уверенная надежда, что отобранных людей ждет в будущем успех.
Улеглись страсти; утихли беспокойные разговоры в коридорах авиационного госпиталя, где работала "грозная" комиссия. "Отсеянные", с болью в душе смирившись с неудачей, разъехались по вокзалам Москвы за билетами, чтобы вернуться в свои части.
Поступил приказ о зачислении отобранных летчиков слушателями-космонавтами. Нельзя было не заметить их раздвоенного настроения. Конечно, каждый был рад, что наконец-то свершилась заветная мечта: начиналась новая жизнь, связанная с освоением космоса. Вместе с тем офицеры временами чуточку грустили. Ведь нелегко расставаться с полками, эскадрильями, звеньями, прежними товарищами. Я спросил своего "старого" знакомого Алексея:
— Трудновато отрываться от друзей, от самолета?
— Тяжело, — честно признался он. — Даже не верится, что больше не увижу своего "МИГа". А главное, ребят...
— Ничего, и здесь очень хорошие товарищи собрались, — утешил я летчика, а сам подумал: "Это неплохо, совсем неплохо, что люди тоскуют по прежнему коллективу. Значит, и на новом месте будут жить дружно, сплоченно".
Подошел Юрий Гагарин. Он, как всегда, бодр, весел, будто заранее уверен: куда ни попадет, везде его ждут хорошие люди. Но и он не без сожаления заметил:
— Привык к Заполярью. Будто родился там.
Будущие космонавты уехали в свои прежние части за семьями. А те, кому предстояло заняться их обучением, сразу же принялись готовить учебную базу. Сейчас легко сказать — принялись. Все пришлось создавать заново. Одновременно складывался новый коллектив из рабочих, инженеров, техников, врачей, на которых легли все заботы.
Чего греха таить, на первых порах многое было неясным. Но дело не ждало. Под общий, одобренный учеными план требовалось подвести конкретную программу. Совместными усилиями она была составлена. Летчики-методисты, инженеры, техники, врачи, хозяйственники, рядовые рабочие сразу приступили к работе, проявив всю свою изобретательность и сметку.
Прежде всех на помощь пришли ученые-медики. Не остались в стороне и ученые некоторых других научных учреждений, заводов и конструкторских бюро. Они быстро отзывались на наши просьбы. Постоянно интересовались нашими делами Теоретик космонавтики и Главный конструктор космических кораблей. Они глубоко вникали во все подробности подготовки будущих космонавтов и очень быстро предоставляли необходимую нам помощь. Уже не десятки, а согни, тысячи людей начали вплотную заниматься новой большой проблемой. Многочисленные ручьи сливались в одну большую, сильную реку.
Хлопотливое, наполненное напряженным трудом было время! Работали часто от зари до зари. Встречалось множество трудностей. Требовались специальные помещения, оборудование, подыскивались нужные люди. Многое надо было выяснить, уточнить и в теории, и в практике. Сколько было споров и дискуссий, тревог и волнений! Но я вспоминаю о тех днях с теплотой.
Разве можно забыть, как уже немолодые специалисты различных служб добровольно шли на рабочую "перегрузку", загорались новыми и новыми идеями. Творцами были буквально все. Творчество приветствовалось и поощрялось. Это относилось ко всем разделам работы.
Да, здесь началась романтика нашей нелегкой, но очень увлекательной и почетной службы. Все эти люди — нынешний костяк нашего коллектива — начали служить новому делу с большой охотой. Многие не посчитались при этом ни с прежними высокими постами, ни с материальными выгодами.
Это настоящие энтузиасты, патриоты космонавтики. До прихода к нам они тоже не были, как говорится, "обижены судьбой". Там, на своих старых местах, они успешно занимались нужным делом. Их ценили, как везде у нас ценят хороших работников. Жизнь их была хорошо устроенной и обеспеченной. Казалось бы, что еще нужно этим людям, прослужившим в армии более чем по два десятка лет? Но достигнутого им оказалось мало. Таков уж характер советского человека. Он, не задумываясь, идет туда, где трудно, где ново, где нужен, Так их воспитала Коммунистическая партия.
Чтобы сделать прыжок в космос, надо произвести большой и серьезный разбег. Всем он крайне необходим, этот разбег, в том числе и нам, непосредственным руководителям летчиков-космонавтов, и ученым, и конструкторам, которые самоотверженно бились тогда над многими еще не решенными проблемами.
Истина рождалась в муках. Много споров возникло в связи с уточнением программы. Она явилась плодом совместных стараний ученых, врачей, инженеров, летчиков, многих других специалистов и существенно отличается от американской, которую на все лады расписывали и расхваливали заграничные газеты и журналы. Основное отличие состоит в том, что у американцев на первый план выставлена механическая, я бы сказал, почти бессознательная тренировка будущих космонавтов с неоправданно чрезмерной физической нагрузкой, при которой человек уподобляется машине.
У нас же красной нитью проходит установка на активный, сознательный подход к работе. Это сознательное участие должно быть во всем. Наши кандидаты пошли на новое дело из высоких патриотических побуждений и только по личному согласию. Добровольность у нас — первейший принцип. Он и составляет основу подготовки космонавтов.
В Америке придерживаются иного мнения. Известный заокеанский психолог Гератеволь утверждает, что добровольность не имеет особого значения. По его мнению, человек будет одинаково стремиться сохранить свою жизнь как при личном согласии на полет, так и по принуждению. Символ космонавта, по утверждению Гератеволя, — страх и деньги. Он рекомендует говорить космонавту лишь о риске и долларах.
Наши же летчики стремились в космонавты не из-за выгод. Характерна одна деталь: при отборе никто из них даже не поинтересовался, какое же теперь будет у них денежное содержание. Они не заводили об этом разговоров. Больше того, когда им начинали говорить о материальной стороне, они непременно прерывали:
— Вы же знаете, почему я стремлюсь в космонавты. Разве меня интересуют деньги?
Да. Как не понять этих чудесных, устремленных в будущее советских молодых людей! У них чистые, благородные побуждения. Каждый из них стремится всего себя отдать служению Советской Родине.
Мы не охаиваем огульно все, что делают наши американские коллеги. Видимо, и в их школе имеется что-то поучительное, достойное внимания. Но наши педагогические принципы в основе своей диаметрально противоположны.
К занятиям и тренировкам наши летчики-космонавты приступили не вслепую, а имея достаточно хорошо разработанные теоретические основы.
Летчики съезжались из разных мест страны. "Дальние" прилетали на самолетах, "ближние" добирались на поездах. Не знаем, как это случилось, — то ли по случайному совпадению, то ли по уговору, — но они появились как-то все вместе, большой группой. Так вместе проследовали в штаб. Держались немного настороженно, будто шагая в неизвестностью. В какой-то мере это так и было. Летчики не совсем ясно представляли, что ждет их на новом месте службы. Выглядели они молодцевато. Как бы подчеркивая самодисциплину, докладывали четко, по-уставному. Сразу видна была внутренняя сохранность этих молодых, пышущих здоровьем офицеров.
Вскоре выяснилось, что все женатые прибыли с семьями в полном составе. Новым начальникам казалось, что могут быть среди летчиков такие, которые, повременят, оглядятся, устроятся с жильем, а потом уже привезут семьи. Но они решили по-своему: переезжать, так уж сразу всем "гнездом".
Командиры не сетовали. Оно, пожалуй, и лучше, что приехали с семьями. По крайней мере будут чувствовать себя здесь не "временщиками". Закрепятся — и жизнь пойдет веселее.
Еще в госпитале летчикам в общих чертах сообщили о характере новой профессии, ее особенностях. Когда развернулась плановая учеба, беседы эти продолжались.
Будушим космонавтам объяснили, что им предстоит испытать в процессе подготовки и в самих космических полетах, как к этому надо готовиться и морально, и физически. Большинство летчиков были коммунисты. Надо отметить, что они-то как раз сразу и задали хороший тон всему коллективу.
Конечно, все понимали, что прибывшие молодые офицеры были настоящими романтиками, людьми увлеченными, с горячими порывами. Но полет в космос — романтика особого рода, рассчитанная на стальной сплав трудолюбия, упорства, энергии, силы. Обо всем этом мы говорили им откровенно, не создавая радужных иллюзий. Хотелось, чтобы отобранные "счастливчики" правильно понимали свое новое назначение, реально представляли стоящие перед ними трудности.
Своеобразным стартом всей подготовки явилась физическая закалка. Правда, не все летчики сразу поняли необходимость этого старта. Всплыли недоумения: почему понадобилось столь круто начинать с усиленной физзарядки, гимнастики, легкой атлетики? Почему меньше внимания центрифуге, вибростенду и другим специальным установкам? Приходилось немало убеждать, доказывать.
Вскоре мы собрали жен будущих космонавтов. Они пришли аккуратно, без опоздания, одетые, как на праздник. Слушали очень внимательно. Чувствовалось, что с ними быстро найдется общий язык.
Через несколько дней наш политработник Николай Федорович побывал в доме, где устроились космонавты. Жены встретили его приветливо.
— Как живете? — спросил он.
— Нормально!
В этих словах не было наигранной бодрости. Выяснилось, что женщины провели свой совет и приняли решение: создать все условия для учебы и отдыха мужей. Установили такой порядок: кто идет в кино, в театр, детей оставляет у "дежурной мамы"; если муж занимается дома, жена с детьми уходит в другую комнату. Семьи жили дружно. Летчики в шутку называли свой дом "коммуной". И звучало это в самом хорошем смысле.
Словом, жизнь входила в свою колею. Летчики с удовольствием бегали, занимались борьбой, акробатикой, легкой атлетикой, играли в баскетбол. Утром поднимались в точно назначенное время — не требовались и будильники. Мы видели это и все же порой спрашивали:
— Ну, как проходят занятия?
— Нормально! — хором отзывались летчики. — Старт взят.
Сложное это дело — перестроить себя на иной лад. А кое в чем будущим космонавтам требовалось менять свои взгляды, Скажем, на врачей.
Для больного человека врач — исцелитель, а иногда и спаситель. Для здорового — советчик. Люди всех "не медицинских" профессий обычно именно так смотрят на медиков. А вот некоторые, особенно молодые летчики, иногда по-иному судят. У них чаще всего еще в училище появляется этакое настороженное отношение к врачу. Он, по их понятию, будто бы специально выискивает зацепку, придирается по "пустякам". Немного подскочило у летчика кровяное давление или появился насморк, вспотели ладони — для врача это уже сигнал. Он принимает меры. И подчас весьма нежелательные для летчиков. Самые тяжелые — отстранение от полетов. А оставаться на земле, когда товарищи летают, — немалое огорчение.
С подобным предубеждением и пришел в группу кое-кто из новичков. Было замечено: на занятиях, которые проводили инженеры, техники, летчики-методисты, все вели себя, как старательные ученики. В классе — полнейшая тишина. Все внимательно слушают, аккуратно записывают. На уроках же, которые вели врачи, внимание рассеивалось, кое-кто переговаривался. Преподаватель требовал порядка. Слушатели притихали, но все же нужного взаимного контакта не получалось.
Замечали и другое: перед началом и после тренировок летчики не всегда с охотой шли на медицинские обследования. У некоторых, как у Юрия Гагарина, хватало выдержки на любой осмотр. Другие роптали: "Без конца датчики, датчики, замеры, осмотры, будто мы подопытные кролики". Медицинских осмотров, замеров действительно было много. Врачи объясняли: "Без них никак не обойтись". Это, однако, не очень убеждало. Кое-кому, видимо, казалось, что и здесь медицина старается отыскать несуществующие изъяны... А там, смотри, чего доброго, и отстранят от дальнейших тренировок.
Однако вскоре опрометчивые суждения о придирчивости врачей стали меняться на глазах. Проявилось это и во взаимоотношениях Германа Титова с некоторыми врачами.
Вначале Титов очень настороженно относился к докторам. Правда, каждого из них Герман вежливо слушал, но частенько вместо выполнения советов делал все по-своему, а то и отступал от них. Когда же какой-либо врач уж слишком настаивал на своем, это раздражало. Герману так и хотелось сказать: "Ну, оставьте меня в покое. Я и так смогу понять, что полезно, а что вредно. Возраст, слава богу, не мальчишеский". В этих случаях врач как ни в чем не бывало и, что было странно для Германа, совершенно на него не обижаясь, требовал свое.
Один из врачей говорил особенно спокойно и чуточку с юмором:
— Лекарство пьют не потому, что оно сладкое. Для вас же спорт — незаменимый препарат.
С этим доводом Герман не мог не согласиться. А вот чрезмерную, как он полагал, врачебную опеку над режимом службы и быта он считал чуть ли не лишением свободы.
И вот Титов ощутил в себе приятную перемену. Нет, не чувств, не настроения, хотя и они поднялись на несколько делений вверх. Приятно удивило другое: он почувствовал себя физически крепче. Ему показалось, что теперь он весит меньше, а сил как бы прибавилось, потому и ходить и бегать ему стало заметно легче.
Врачи бывали с ребятами и на полетах, вместе с ними осваивали состояние невесомости. В этом отношении многие из них были поопытнее самих летчиков. Авиационные врачи сообщали много "космических" тонкостей. Те удивлялись:
— Откуда, у вас такие познания?
— Каждый из нас сам не однажды испытывал невесомость. В авиации по два десятка лет отслужили, — ответил один из теперь уже близких космонавтам докторов.
На первых занятиях по физической подготовке не все оказались в форме: побегали немного, поиграли в волейбол и почувствовали сильное утомление, боли в мышцах. Преподаватель физкультуры, мастер спорта, опытный методист, успокаивал:
— Ничего, скоро себя не узнаете.
Один из врачей, ведущих контроль за физической подготовкой, добавил:
— Запомните, какое у вас кровяное давление, какой пульс. Через месяц интересно будет сравнить.
К предложению отнеслись уважительно. Через месяц сравнили. Стало ясно: нагрузки возросли, а давление, пульс понизились. Все с доверием посмотрели на врача. Смотрели как на старшего товарища, доброжелательного человека и, что всего важнее, как на опытного спортсмена: он не только пробовал пульс, измерял давление, но и помогал преподавателям заниматься со слушателями, делал их сильнее.
Лед растаял. Авиационные врачи и летчики-космонавты стали близкими людьми. Эта близость родилась и развивалась в работе, через взаимное доверие, взаимопонимание, на основе общей цели.
На одном из занятий группа выполняла сложные физические упражнения. Раньше вряд ли бы кто выдержал столь высокое напряжение. А сегодня все шло размеренным ходом. Очень легко и красиво работал Титов. Сделав последний рывок, он легко спрыгнул с подкидной сети, без труда удержался и четко зафиксировал стойку, а потом, тяжело дыша. (что ни говори — тяжеловато), улыбнулся рядом стоявшему врачу:
— Вашу руку, доктор.
Тот вначале не понял, хотя и протянул руку. Герман прижал ее к груди, где колотилось сердце, и подмигнул:
— Как машина работает?
Врач по профессиональной привычке взглянул на часы и через полминуты подтвердил:
— Как часы!
Вскоре после того, как оформилась группа, состоялось партийное собрание. Первое собрание коммунистов-космонавтов. Собрались люди молодые, да ранние. Многие уже избирались членами партийных бюро, парторгами, а один из них — секретарем парторганизации эскадрильи. Это был человек среднего роста, плотно сбитый, с добрым, открытым лицом.
Он уже летал на сверхзвуковом истребителе. Романыч, как называли его попросту, прошел нелегкую трудовую жизнь, но отличался веселым, жизнелюбивым нравом, слыл незаменимым в кругу летчиков песенником. Авиаторы — народ, умеющий быстро ориентироваться в обстановке, -сразу оценили его достоинства и единогласно избрали секретарем партийной организации. А мы назначили его старостой группы.
На первом же собрании зашел разговор о предстоящей учебе. Выступили Николай Федорович, главный инженер, представители Главного штаба ВВС, ученые-медики. Потом слова попросили слушатели.
Честно говоря, все мы беспокоились, хорошо ли пройдет первое собрание, не отсидятся ли новички стеснительными молчунами. Но этого не случилось. Заговорили летчики как равноправные члены партийного коллектива.
А хлопот навалилось, как говорят, невпроворот. Надо было срочно приступать к организации многих новых направлений работы, к составлению стройной программы подготовки, рабочих графиков, инструкций, методических разработок. Все требовалось заранее учесть, предусмотреть до мелочей и, главное, не ожидая чужих рук и не откладывая в долгий ящик, самим взяться и за схемы, и расчеты, и за так называемую черновую работу. И ведь сделали все это в такие сроки, что и сами на это не рассчитывали.
Первыми, кто помог уплотнить, казалось бы, и так до предела уплотненное время, были коммунисты. Они сами на ходу привыкали и других приучали жить космической стихией, набирать нужную скорость, обгонять стремительный бег времени. Им, партийным людям, выразил потом сердечное спасибо весь коллектив.
Личный пример в труде, взаимовыручка, доброе настроение — все это, словно яркий луч света, шло от коммунистов. Группа жила дружной, спаянной семьей. Люди ничего от себя и других не таили, живя по соседству, открывали, как поется в песне, настежь окна и сердца. Кроме службы, не забывали друг друга и в свободное время. Навещали один другого, ходили в гости, поздравляли с днем рождения, с прибавлением семьи, навещали заболевших, приносили им подарки, утешительные вести.
Захворал однажды и я. Да так скрутило, что головы не поднять. Но болезнь болезнью, а служба службой. Лежу в постели, а мысли там: все ли в порядке? Вдруг звонок. Жена открывает дверь. На пороге — группа слушателей. Шутят:
— Поменялись с медициной ролями пришли диагноз командиру ставить.
Ну, я, конечно, расчувствовался. Очень уж обрадовал неожиданный визит. Знал, что у ребят дел по горло, а вот нашли время заглянуть. Мне бы надо их пригласить к себе поближе, усадить: хочется порасспросить, как у каждого идут занятия, тренировки, что нового. Но не могу, боюсь передать инфекцию. Говорю ребятам:
— Не подходите близко — у меня грипп.
— Ничего, мы антигриппозные, — смеются гости.
Посидели они на расстоянии от меня, наговорили столько новостей и шуток, что я от одного их настроения почувствовал себя несравненно лучше.
А потом явилась Валя Гагарина — молодой медлаборант. Она взяла у меня кровь на анализ, принесла всевозможные лечебные снадобья.
Надо сказать, что очень душевно заботились ребята и их подруги о своих товарищах. И шла эта забота, повторяем, прежде всего от коммунистов, от людей отзывчивых, щедрых душевным теплом.
Как-то Германа Титова спросил один из иностранных корреспондентов:
— Что помогло вам облететь Землю семнадцать раз? Герман, с присущим ему остроумием, ответил одним словом:
— Корабль.
Все засмеялись. Но то не была легкая шутка. В ответе космонавта заложена глубокая истина. Неискушенный человек невольно задумается: сколько прозвучало восторженных слов о тех, кто первыми побывали в космосе, сколько на их молодые плечи легло лавровых венков! А ведь восхитили мир не только они.
Космонавты это хорошо понимают, и лавры славы они благодарно делят со многими, кому обязаны своими выдающимися полетами.
Нет слов, Гагарин и Титов совершили неповторимые подвиги, перенесли то, что пока не испытывал ни один житель Земли. Но невероятное чудо совершили те, кто создал замечательный корабль. Ведь не будь "Востока", никакая сила, выдержка не помогли бы первым космонавтам вырваться из объятий земного тяготения.
За океаном до сих пор бьются над загадкой русских силовых установок, рождающих многомиллионную мощность, И даже те, которым долларовое самолюбие не позволяет признать истину, вынуждены сквозь зубы цедить:
— Да, русские сотворили чудо. Советы нас обогнали.
Сотворившие чудо... Вот перед кем стоит преклониться, вот кому должны быть преподнесены по праву заслуженные венки славы.
Нет, я не обожествляю этих людей. Они, как и все мы, простые советские труженики, для которых служение Родине — смысл жизни. Но в том и величие этих гениальных и в то же время простых творцов умнейших машин, что они не помышляют о своей исключительности и славе, что они идут в ряду со всеми строителями коммунизма, ведут себя неприметно, неброско, а творят поистине дивы дивные.
С этими людьми нам доводится часто встречаться, как говорится, по долгу службы. Сближают нас одни заботы, одни цели.
Вскоре после того как началась подготовка космонавтов, у нас побывал Главный конструктор. Визит его был неожиданным. Мы знали, что он не так давно уехал в командировку. И вдруг мне докладывают:
— Через час у нас будет Главный.
Действительно, вскоре подъехала машина, и мы с радостью встретили своего доброго знакомого. Немного медлительный в движениях, крепкого телосложения, с приятным русским лицом, с хитринкой в слегка прищуренных умных глазах, он был в преотличном настроении:
— Решил к вам заглянуть. Смотрите, какая красотища у вас. Воздух хвоей пропитан. Тишина, покой.
Но Главный, конечно, не за тишиной и покоем приехал. Тут же в сопровождении Бориса Васильевича, инженеров, врачей, хозяйственников направился к нашим постройкам.
Затем с пристрастием осмотрел лаборатории и учебные классы.
— На первых порах неплохо, — сказал он и тут же добавил: — По только на "первых". Сразу же надо закладывать новые лаборатории, хорошенько оснащать вашу работу современной аппаратурой и оборудованием. Без этого нужного хода вперед не получится. Набросайте-ка проект нового корпуса, учтите все, что считаете нужным, и покажите мне.
Через несколько недель мы уже представили первый проект. Ученый внимательно все просмотрел, взвесил и нахмурился:
— Многого тут недостает. Вот что надо...
И решительным росчерком цветного карандаша начал добавлять недостающее. Потом взялся за уточнение деталей. Тут же добавил:
— Обязательно нужны действующие макеты, — и, посмотрев в недоуменное лицо инженера, засмеялся: — Да вы не стесняйтесь. Если чего не хватит, обращайтесь к нам. Найдем. Поможем.
Действительно, многое, что требовалось нам, дали заводские товарищи. Привезли корабль, на котором совершила свое космическое турне веселая Звездочка. Когда новые классы и установки были готовы, их принимали в эксплуатацию не только мы и космонавты, но и те, кто помогал в оборудовании. Наш высокий гость в тот день остался доволен. Особенно тем, что мы сделали своими руками. Показали ему сконструированный нашими инженерами и техниками ротор для тренировки космонавтов. Познакомившись с автором этого стенда, незаурядным инженером и конструктором Николаем Яковлевичем, ученый заметил:
— Серьезную штуку вы смастерили. Честное слово. Ведь ваш ротор подойдет не только для тренировки космонавта. Он и нам пригодится.
Посмотрел гость всю нашу учебно-лабораторную базу, пожелал познакомиться с комплексом снарядов и сооружений, предназначенных для физической подготовки космонавтов. Повели мы его на открытые спортплощадки.
-Терпимо, — отозвался ученый. — Пока можно мириться, Но вам надо иметь хороший спортивный корпус. Закрытый плавательный бассейн. Это нужно.
Осмотр еще не закончился, когда подъехала машина из ВВС. Главный конструктор тепло поздоровался с приехавшим генералом-авиатором и, как мне показалось, обрадованно воскликнул:
— Очень кстати встретились!
Ученый и генерал беседовали недолго. Но разговор был памятный. Главный конструктор с присущей ему прямотой высказал свои замечания в наш адрес за медлительность в неотложных делах, а потом по-свойски обратился к генералу-авиатору:
— Что же это вы, дорогие друзья, молчите, как в рот воды набрали? Интересуют вас новые наши модели?
— Да, желательно было бы посмотреть, чем нас порадуете, — нетерпеливо заговорил генерал.
— Хочу, чтобы вы пришли к нам не как гости, а как добрые соучастники. Ведь авиация на самой близкой дистанции от космоса. Так я понимаю, — улыбнулся ученый.
— Собственно, авиация "родила космос, — ответил генерал. — Вон все орлы сюда слетелись из наших истребительных полков.
— Что там орлы. Я ведь тоже из вашего гнезда вылетел, — вздохнул собеседник генерала. — Считайте, четверть века авиации отдал. Да и сейчас, как видите, с ней не расстаюсь.
И вот мы на заводе. Принял нас прежде всего Главный конструктор. Он встретил всех как давних знакомых, коротким, выразительным "здравствуйте". Деловой разговор начался сразу. Главный конструктор сказал:
— Считайте, что вы прибыли осваивать свое новое жилище. Оно стоит вот тут, рядом. Сейчас вы его посмотрите, а потом будете обживать. А теперь давайте немного помечтаем. — Главный конструктор задумчиво сморщил лоб и улыбнулся своей приятной улыбкой: — Да, я люблю мечтать. Без этого, извините, не представляю нашу работу.
И он начал вслух размышлять. Ребята слушали, как зачарованные, и порой терялись в догадках, где явь, а где фантастика. Да, ученый говорил о том, что уже совершено, и тут же его мысль устремлялась в будущее. Слушатели словно видели перед собой стартовавшие с земли многотонные корабли. Но окончательную свою форму звездолеты обретали там, в космической выси. Туда они шли как частицы большого галактического жилища, останавливались на гигантской сборочной площадке. Там их монтировали в великолепный дом-планетоплан со всеми удобствами для человека и искуснейшим оборудованием, мощнейшими установками, способными донести астролетчиков до дальних миров... И опять явь — на том корабле, что стоит тут, по соседству с рабочей комнатой Главного конструктора, скоро предстоит отправиться на трехсоткилометровую высоту.
— Полетит кто-то из вас, — морщит в улыбке лицо ученый. У него удивительная память. Он обращается к космонавтам уже по имени: — Может полететь и Юрий или вот вы, товарищ Титов...
Ребятам не верится, что это совершится так скоро. Ведь ученый назвал очень близкие сроки. Да и вообще, кому первому мигнет счастливая звезда?..
— А теперь пошли по цехам, — пригласил хозяин, и вся группа зашагала по коридорам, ведущим в высокие, просторные корпуса. На ходу ученый стал объяснять:
— Хочу, чтобы вы сразу усвоили одну истину. Вашу машину создавали не только мы. — рассказчик кивнул на широкий пролет цеха, в котором хлопотали люди в белых халатах. — Здесь, так сказать, венчается дело. А начало оно берет во множестве других мест. У нас, собственно говоря, самое простое дело. Наши смежники работают, а мы только собираем.
Вскоре космонавты сами убедились, что корабль создавали не только Главный конструктор и его помощники, как они раньше полагали, а целые коллективы пока безвестных авторов. И каким уважением прониклись космонавты к тем героям, кто пока по ряду причин не назван во всеуслышание поименно! А как бы хотелось сказать всем людям земли: "Смотрите, вот они, сотворившие чудо! — Воздайте им должное!".
Гости, собственно, тут же узнали, что творцов космической техники Коммунистическая партия и Советское правительство наградили по заслугам. Тут были Герои и дважды Герои Социалистического Труда, награжденные орденами, удостоенные государственных премий и ученых званий.
Но еще больше космонавты удивились, когда узнали, что, помимо маститых, пожилых мужей науки, в конструкторском бюро работало много молодых, но уже прославленных людей. Тут были даже сверстники космонавтов, имевшие звания кандидатов наук. Лекции по ракетной технике, например, читал совсем молодой ученый, кандидат технических наук, которого коллеги называли просто по имени.
— Ну, мы, конечно, столь ценными работниками вряд ли когда будем... — то ли по скромности, то ли ради шутки ретировались было космонавты, но гостеприимный хозяин их успокоил.
— Не боги горшки обжигают, — ободряюще взглянул он на присмиревших гостей и тут же повернулся к собравшимся возле него инженерам: — Прошу любить и жаловать — ваши учителя. Под их началом будете осваивать корабль-спутник.
Космонавты тут же познакомились со своими будущими педагогами и направились к самому кораблю. Он стоял на небольшом возвышении и отливал новизной металла. Всем невольно подумалось: "Выдержит ли этот сплав, когда ему придется взять на себя тысячеградусную температуру в момент прорыва атмосферы?". Но стоявший рядом рабочий с жесткими усами, будто угадав наши сомнения, заверил:
— Не беспокойтесь, ребятки, сделано на совесть. По-рабочему.
Все согласно закивали головами, а усач самодовольно ухмыльнулся:
— Вы вообще, хлопцы, не отрывайтесь от рабочего класса. В нем — ваша сила.
— А мы сами рабочий класс, — за всех ответил Гагарин. — Самим от себя не оторваться.
Разговорились с другим рабочим. Мужчина средних лет деловито возился с какими-то проводниками в кабине корабля. Космонавты долго наблюдали за его работой, а потом кто-то подытожил:
— Оказывается, не боги горшки обжигают...
Человек, работавший у корабля, поднял голову, долго смотрел на сгрудившихся вокруг него любопытствующих гостей и сказал негромко, но чтобы слышали все:
— Это верно. Не боги. Но мастера. Тут у нас все мастера высшей квалификации. Вот это, товарищи, поимейте в виду. На легкость учебы не рассчитывайте. Сразу примеряйтесь к большому делу.
На заводе космонавты крепко подружились с рабочими, техниками, инженерами, хорошо сработались с молодыми учеными. Они довольно быстро освоили свой новый дом и не только уяснили то, чем делились преподаватели, но сами подсказывали интересные, полезные мысли, как сделать корабль еще лучше, еще совершеннее. Правда, поначалу кое-кто из конструкторов насторожился:
— Доверься этим дотошным парням, они весь корабль переделают.
Но полную ясность внес Главный конструктор, предупредив слушателей:
— Предлагайте все, что считаете нужным. Лишь бы шло на пользу.
И ребята старались, без устали осваивали технику, думали над ее усовершенствованием.
За этой работой и застал их как-то Главный конструктор. Пожал всем руки, назвал поименно и сразу осведомился:
— Как идет учеба?
— Хорошо, — почти в один голос ответили космонавты. Однажды после обстоятельной беседы Главный конструктор сказал:
— Ну, что ж, время начать и экзаменационную сессию. Пригласим комиссию, пусть определит, чему научились. Согласны?
Вскоре все собрались у корабля без сигнала и напоминаний — минута в минуту. Но комиссия почему-то задерживалась. Всеми овладело знакомое по школьным и училищным годам предэкзаменационное волнение. Чтобы сбить тревожное ожидание, Гагарин вдруг предложил:
— А чего нам время терять? Давайте я буду объяснять, а вы, если где навру, поправляйте.
Юрий занял место в кабине и повел рассказ о конструкции "Востока", его оборудовании, особенностях работы пилота в момент выхода из плотных атмосферных слоев и там, на орбите. Объяснение нештатного консультанта подходило к концу, когда старшина группы сообщил:
— Приехала комиссия.
Гагарин не успел покинуть кабину, как подошел Главный маршал авиации К. А. Вершинин, а за ним все остальные члены комиссии. Юрий спохватился докладывать, но Главный маршал повел ладонью — мол, обойдемся без доклада — и с ходу решил уточнить:
— Вы что, повторяете или консультируете?.
— То и другое, товарищ Главный маршал, — рапортовал Гагарин.
— Ну, что ж, тогда начнем с консультанта, — улыбнулся главком. — Вы, товарищ Гагарин, не возражаете?
— Готов отвечать, товарищ Главный маршал.
— Что ж, тогда начнем сразу, без предисловий. Все притихли. Слышно даже было, как тикают часы в кабине корабля. Юрий собрался с мыслями и начал:
— Советский космический корабль-спутник "Восток" предназначен для орбитальных полетов. Силовая установка... мощность... Она способна развивать скорость...
И пошел спокойный и вместе с тем обстоятельный рассказ о чуде науки и техники, которому в недалеком будущем предстояло впервые поднять человека в космическую высь.
Юрий еще не знал, что именно ему доведется быть первым пилотом стоящего рядом звездолета, но он говорил о нем, как о родном доме, о своем рабочем кабинете, уже мысленно вел сработанную соотечественниками машину по вселенской спирали. И комиссию поразили не столько профессиональные навыки космонавта, его знание техники, сколько смелость мечты, дерзновенная устремленность в незнакомое, широта, аргументация суждений, стирающих грань между фантастикой и явью. Из всех ответов космонавтов следовало очень ценное приобретение: умение строить логически прочные мосты, соединяющие берега нынешнего и грядущего. Это шло от Главного конструктора и его коллег по специальным направлениям, от молодых ученых, инженеров, практиков, которые, передав свои знания космонавтам, теперь стояли рядом и слушали, волновались не меньше самого рассказчика.
Все окончилось как нельзя лучше. Ни одного дополнительного вопроса, уточнения не потребовалось. Все было изложено в популярнейшей, увлекательной форме. Вроде бы речь шла не о научных технических деталях, а о заманчивых приключенческих делах, словно бы все слушатели вместе с рассказчиком совершили интереснейшее путешествие в близкое завтра. Одни из членов комиссии так и сказал:
— Спасибо за совместный полет. Отлично провезли вы нас по своей будущей трассе.
Провожая космонавтов до проходной, их учителя — инженеры и техники пожелали им доброго пути и попросили не забывать свой новый дом — корабль и тех, кто его снарядил в дальний путь.
— Не забудем. Дорогу теперь к вам знаем, — шутливо ответили космонавты.
Время шло, и группа, действительно, вновь и вновь появлялась у своих заводских друзей. И не на одном предприятии. Побывали у многих творцов космической техники. Виделись с теми, кто создал, пожалуй, самое главное в нашем звездолете — его мощнейшие, самые надежные в мире двигатели. Ведь это и впрямь сердце нашего корабля!
С этими людьми мы виделись редко не только потому, что не позволяло расстояние и время, а просто потому, что не было в том необходимости. Коллективы конструкторов жили своей большой творческой жизнью, работали напряженно. Конечно же, встречалось много невероятных трудностей, и прежде всего технического порядка. Но авторы великого замысла духом не падали. Они искали, брали с бою самое что ни есть малое и так дошли до великого.
Одолевать немалые трудности помогала им партия, ее Центральный Комитет. Именно там, как в генеральном штабе науки, решались самые ответственные проблемы, координировались коллективные усилия больших групп ученых, инженеров, техников, рабочих. И это самое примечательное: прежде всего творческое содружество, коллективный разум и воля помогли нашим ученым создать непревзойденную в мире энергетическую установку для космических кораблей.
Подкупает в этих людях еще одна добрая особенность — простота и скромность. Как-то один из космонавтов заметил конструктору двигателей:
— Редко мы видимся. Рассказали бы что-нибудь о себе, о своих товарищах.
— О нас расскажут двигатели. Если они удовлетворят вас, никаких слов не надо.
Мы знали, что наши сотоварищи трудятся по велению души, отдают все, чтобы обеспечить полную надежность своих систем. Это волновало, заставляло нас самих работать со всей отдачей и вместе с тем вселяло веру, спокойствие в тех, кому предстояло быть командиром рождающегося корабля.
Собственно, корабль давно был рожден, но в нем все снова и снова проверялось, уточнялось, шлифовалось в прямом и переносном смысле. На нас работали, нас учили знатоки многих дел. Приезжали к нам специалисты по связи, радиоэлектронике, катапультному устройству, скафандру, системе жизнеобеспечения. Читали лекции, беседовали, помогали в оборудовании учебной базы, приглашали к себе. В общем связь поддерживалась самая деловая. Как правило, все затруднения научного, технического, материального порядка разрешались сообща и без особых трений. Но случались и горячие споры, взаимные претензии.
Это было уже после полета Гагарина. Специалист по скафандрам позвонил в тот же день, когда космонавт вернулся домой:
— Ну, как дела, Юрий Алексеевич? С приземлением вас!
— Спасибо. А дела, как и полагается им быть, превосходные, — с привычным оптимизмом ответил Юрий.
— Как наша одежка себя показала?
— Отлично, Семен Михайлович. Очень вам всем благодарен. Если можно, передайте спасибо всем, всем вашим товарищам.
— Обязательно передам, — пообещал Семен Михайлович, потом спросил:
— А к нам вы приедете?
— Приеду. Обязательно приеду, — заверил Юрий и тут же добавил: — Не могли бы вы, Семен Михайлович, пойти нам навстречу?
— Всегда готов, — ответил конструктор.
— Дали бы вы нам одежду специально для тренировок. Ребята очень просят. Да я и сам убедился, что это крайне нужно.
— Все дам, — пообещал конструктор. — Все сделаем.
Когда Гагарин и Борис Васильевич отправились за обещанным, их встретил Семен Михайлович. Деловито расспросил об испытанном в полете скафандре и, получив восторженный отзыв космонавта, сразу же положил перёд ним кипу фотографий и брошюр:
— Долг платежом красен. Все, кто для вас потрудился, просят ваш автограф.
Юрий с большим удовлетворением поставил свои бойкие росписи и сразу приступил к делу:
— Мы, Семен Михайлович, насчет учебного скафандра...
— Да, правильно. Обещал. Но приготовить еще не успел. Придется несколько повременить.
В общем вернулись наши посланцы несолоно хлебавши, в очень расстроенных чувствах.
Выступая как-то на партсобрании, Борис Васильевич заметил по этому поводу:
— Вывод напрашивается один: что ни говорите, а принципиальность нужна во всем. В большом и малом.
— И требовательность обоюдная, — согласился присутствовавший у нас специалист по скафандрам.
А вообще скафандры ребятам понравились. Вспоминается, как они их обживали.
Первым испытывал скафандр Гагарин. Готовясь к полету в космос, он должен был проверить свое одеяние на земле. Пришлось просидеть в кабине много часов. Там же питался и спал.
И что всех приятно удивило, так это уже известная гагаринская невозмутимость, спокойствие. Он сразу сжился с воображаемой космической обстановкой. Другие скучали, теряли аппетит. Он — нет. Наоборот, отсидев несколько часов, он начал петь, а потом попросил есть. Принесли ему ребята колбасу, бутерброд. Съел, запил лимонадом и уснул, как дома.
Потом начались испытания скафандров в другой обстановке. В них космонавты передвигались, прыгали в ледяную воду, ныряли. Восхищению не было предела.
— Прелесть и только, — восторгался Космонавт Три. — В воде лед плавает, а никакого холода не чувствуешь.
Это слово хорошо знакомо спортсменам и авиаторам. Первым разбег нужен для прыжка, вторым — для взлета. В кругу космонавтов это слово получило новое значение. Для полета в космос тоже нужен разбег. Но по содержанию иной. Он достигается не кратковременным концентрированием сил и не минутным разгоном, а большим трудом, терпением, выдержкой и завершается стойкой закалкой человека. Для такого "разбега" нужны испытания на различных стендах и установках, специальные полеты на самолетах, прыжки с парашютом и многое, многое другое.
А "разбег" между тем продолжался. Наш спортивный городок, окруженный вековыми соснами, работает под открытым небом круглый год. Турники, брусья, кольца, баскетбольные, волейбольные площадки, теннисный корт, футбольное поле, беговые дорожки, легкоатлетические сектора, специальные снаряды. Сюда уже не надо было звать желающих. Ими были все. Уставали на занятиях. Но едва наступал перерыв, спешили в спортгородок. Увлекались всем. Но особенно баскетболом. Закоперщиком был Гагарин.
Только в ненастную и холодную погоду занятия проводятся в спортзале. Хотя зал у нас первоклассный, но провести в нем занятия нельзя так, как это позволяет спортгородок. Открытый воздух ничем не заменишь. Особенно внимательно приходится следить за тем, чтобы ребята не злоупотребляли спортивными играми, которые, как известно, хуже всего поддаются точному дозированию. Баскетбол, футбол, а зимой — коньки, лыжи, хоккей — все это вырабатывает отменные волевые качества, хорошую реакцию, смелость. Зимой, когда в моде хоккей и не обходится без синяков, в ходу термин: "Клюшка к плюшке". Дело, разумеется, не в азарте, а в выработке нужных качеств — решительности, натиска, координации движений.
Расширился диапазон спортивных увлечений, когда в спортивном городке и в спортзале появилось новое "сооружение" — батут. Это подкидная сетка, на которой невероятные прыжки выделывают акробаты цирка. Через несколько недель космонавты в состоянии были выполнять уже весьма сложные упражнения. Под руководством преподавателя Федора Михайловича, кандидата наук и страстного энтузиаста спорта, они освоили такие "номера", как сальто — обычное и двойное, перевороты боком, "ласточка" и т. д. Все это и многое другое, может, делалось и не с профессиональной безупречностью, но зато смело, решительно.
Очень полезным видом тренировки являются прыжки в воду с вышки и трамплина. Ими хорошо владеет другой преподаватель. Он сумел зажечь космонавтов красотой и ловкостью прыжка. Во всяком случае на эти занятия, требующие высокого мужества, все идут с большим интересом. На первом занятии выявилось, что прыгать, никто не умеет. Преподавателю пришлось немало повозиться, прежде чем первый покинул вышку. Летчики — народ не трусливый, но, когда поднимались наверх, становились на гнущийся край трамплина, не всем хватало воли отправиться навстречу воде.
Сейчас уже не помню, кто именно оказался первым смельчаком. Лиха беда начало. Потом все одолели непривычную оторопь. Прыжки в воду увлекли людей не меньше баскетбола. Вскоре уже многие научились управлять телом в воздухе не хуже, чем над подкидной сеткой. Прыгали с большой высоты, выполняя "ласточку", одно и полтора сальто. Исчезла робость. Ей на смену пришли расчет, выдержка. А это как раз то, что надо космонавту.
Каждому ясно, что летчика обязывает и приучает к мужественному поведению сама профессия. Робкому в полете делать нечего.
И все же в жизни бывает так, что человек в одном, уже привычном, готов идти на самый смелый риск, а в другом, может быть, гораздо менее опасном, никак не решится сделать первый шаг. Такая картина, например, наблюдается в парашютном спорте.
Кажется парадоксом: летчик, никогда в полете не расстающийся с парашютом, очень неохотно идет на применение его в воздухе. Есть летчики, буквально на все готовые — лететь в стратосферу, на бреющем, совершать сложнейшие фигуры высшего пилотажа, но только бы не прыгать с парашютом. Откуда идет такая непонятная робость? Скорее всего от недостаточной первоначальной выучки и слабой последующей парашютной тренировки, Пока спортсмен или летчик не привык к управлению своим телом при свободном падении, он, естественно, стремится избежать этих "удовольствий".
Пришли и к нам некоторые авиаторы с весьма скромным количеством парашютных прыжков. Познакомился с ними наш инструктор Николай Константинович, заслуженный мастер спорта, и сразу сделал категорическое заключение:
— Плохо, Так дело не пойдет.
Может, слушатели и неповинны были в слабости своей парашютной подготовки: все сравнительно молоды, еще не успели взять свое. Собственно, инструктор и не винил их.
— Наверстаем упущенное. Все зависит от вас, — сказал он.
Но наверстать было делом нелегким. Надо сказать, что весть о предстоящих парашютных прыжках кое-кто встретил без особого энтузиазма. Первый раз на аэродром отправлялись с одним чувством: раз приказано — будем прыгать.
Дело не столько было в том, что будущему космонавту необходимо отработать то, что может ему понадобиться в полете (хотя и это имелось в виду). Дело больше в другом, в более существенном: парашютный спорт, как ничто другое, вырабатывает у человека смелость, хладнокровие, выдержку, т. е. то, без чего немыслимо осуществление человеком полета в космос.
Конечно же, самыми трудными были первые прыжки. После летчики признавались: кое-кто плохо спал в ночь перед отъездом на аэродром. Особенно неважное настроение было у Валерия. Переживал. И без того худощавый, он, казалось, еще больше похудел.
По-разному можно подводить людей к преодолению трудностей. Одному человеку стоит сказать утешительное слово, другого утешение может еще больше насторожить, расстроить. Наш инструктор начал с жесткой, но справедливой требовательности. Он вообще не привык прощать слабости. Поначалу это не понравилось кое-кому, но тот оставался верен себе.
Кто смотрел кинофильм "Первый рейс к звездам", наверное, помнит кадры, где запечатлены парашютные прыжки. Время вышло! Пора покидать борт самолета. Но паренек медлит, тушуется. И в эту минуту раздается повелительный голос инструктора:
— Пошел!
Приостановив дыхание, ученик шагает в бездну. Примерно таким был первый прыжок Валерия. После он сам признавался:
— Как оттолкнулся от самолета — не помню. Начал соображать, когда рвануло за лямки и над головой выстрелил купол.
Лучше всех прыгнул Борис. Этот прямо-таки покорил всех непринужденностью, веселостью, если так можно выразиться, своего первого прыжка. Именно веселостью! Он легко подошел к люку самолета, засмеялся, бросил какую-то шутку и спокойно шагнул за борт. А как он управлял своим телом при свободном падении! Инструктор не смог удержаться от восторга, и на его дубленом высотными ветрами лице впервые появилась улыбка. Уже на земле он сказал Валерию:
— Вот как надо прыгать! Учитесь.
— Ему по штату положено тон задавать — он партийный человек, — не растерялся Валерий.
А инструктор продолжал требовать. Нередко слышался его зычный, разгоряченный голос:
— Все будете прыгать вот так же, как Борис. Вы еще сами попросите дать дополнительные прыжки.
Пока таких просьб не было. Группа проводила недели на отдаленном степном аэродроме. Запыленные, в пропотевших комбинезонах, летчики по нескольку раз в день поднимались на высоту и падали навстречу земле. Прыгали не только над степью. Успевающим инструктор разрешил прыжки на воду, где требовалось умение приводниться. Это не простое дело. Нужно научиться за несколько десятков метров до воды отстегнуть карабины лямок, расстаться с куполом, а затем с головой уйти в пучину. Конечно, при полной амуниции это далеко не то, что прыжок с вышки в бассейне. Однако и эту "купель" успешно прошла вся группа. И выходили люди оттуда, словно отмытые от пыли робости. Потом уже легко шли на каждый очередной прыжок и точно приземлялись в заданном кругу.
На степном аэродроме группе пришлось побывать не один раз. Однажды летчики прибыли сюда в то время, когда уже спал летний зной и вместо жарких суховеев на них дохнули мокрые, осенние ветры. Ночи стояли темные, дождливые. Собственно, темень и нужна была. Группа готовилась к ночным прыжкам. Мешала плохая погода. Часто по ночам инструктор выходил из аэродромного домика и нетерпеливо ждал, когда же наконец утихнет ветер и прекратится дождь.
Долгими осенними вечерами ребята вспоминали родные места, училище, полки. Но больше всего любили слушать инструктора. Николай Константинович оказался интересным рассказчиком. А поведать ему было о чем. Он знал множество самых невероятных историй из жизни парашютистов. Сам был очевидцем и участником больших событий в советской авиации. Летчики, в какой-то мере считавшие себя знатоками истории покорения пятого океана, узнали от него много нового.
Все слушали эти волнующие рассказы и еще больше загорались романтикой свободного падения. Теперь уже не надо было приглашать, приказывать — слушатели сами все делали с охотой, с неподдельным задором, с настоящим вдохновением. Пристрастились, к парашютным прыжкам потому, что уже по-настоящему испытали и первые трудности, и первые победы.
В одном из прыжков Алексей-художник попал в штопор. Парня сильно закрутило. Казалось, не выйти из головокружительного вращения. Первая попытка управлять телом, как учил инструктор, оказалась тщетной. При втором энергичном выбросе в стороны рук и ног вращение прекратилось. Раскачиваясь под куполом, парашютист от нахлынувших чувств громко запел...
Такая же история случилась и с Германом Титовым. Он тоже сумел укротить бешеную силу штопора и благополучно приземлиться.
Прыжки продолжались. Однажды в три часа ночи группу поднял сигнал срочного сбора. Наконец-то ветер стих. Ночь выдалась звездная, тихая. Ребята волновались. Но это уже было не тревожное беспокойство новичков. Волновались, как когда-то перед долгожданными полетами в училище.
Если не так просто шагнуть за борт днем, когда видна хоть далекая земля, то еще сложнее сделать этот шаг в неизвестность, в темноту. И все же ночные прыжки космонавты провели более уверенно и стойко, чем когда-то первые, дневные. Окрепли нервы. Эмоции, как говорил врач Алексей Александрович, приобрели стенический характер.
Доктор был в восторге от своих "пациентов". Помню, возвратясь с аэродрома, он рассказывал:
— За свою жизнь я многое перевидел, перечувствовал, воевал на Халхин-Голе, служил под началом знаменитого Полбина. Вместе с полком дошел до Берлина. Мужественные люди у нас служили. И все же нашими будущими космонавтами нельзя не восхищаться. Нет, они пока не совершили ничего героического. Но с каким оптимизмом они трудятся! Дождь. Слякоть. Темнота. А они шагают на аэродром, будто на прогулку. Веселые, бодрые и, честное слово, красивые. Все как на подбор. А главное — самочувствие-то какое. Пульс, дыхание, сердцебиение — и до прыжков, и во время падения, и после — все в пределах нормы.
Восхищалась своими "подопечными" и старший лаборант Вера Ивановна. Она перед прыжками и после них регистрировала физиологические показатели.
— Я и без приборов была уверена в том, что чувствуют тебя ребята превосходно, — говорила она после.
У летчиков были хорошие, товарищеские отношения с Верой Ивановной. Они посвящали ее в свои житейские дела, считались с ее мнением. Она в свою очередь по-настоящему заботилась о космонавтах. Следила, чтобы отдыхали как следует, вовремя питались, старалась поддерживать хорошее настроение. Парашютные прыжки своим напряжением еще больше сблизили, сдружили группу. Все стали внимательнее относиться друг к другу. Это выражалось своеобразно. Можно было заметить какую-то особую заботу в том, как один помогал другому застегнуть парашютные лямки или предлагал свою "более удобную" летную куртку... Все это подчеркивало неподдельную мужскую дружбу, товарищество.
По-своему жалел ребят и Николай Константинович. Делал он это, правда, без восторгов, но с добродушной строгостью. Он по-прежнему спрашивал за малейшую неточность и вместе с этим очень тревожился за учеников.
Кто-то из них заметил трогательную деталь: когда инструктор сам готовился к прыжку, был совершенно спокоен. Но, когда провожал других, волновался.
Группа быстро осваивала программу. Случилось, что немного захворал один из космонавтов -Григорий. Мы хотели временно отстранить его от прыжков. Куда там! Перепугался. Упрашивал и инструктора, и врачей не "резать" его. Надо было наблюдать, с каким старанием он лечился... Едва поправился, как тут же попросился, чтобы его отправили на аэродром.
Незадолго до отлета группы домой случилась история, которую до сих пор вспоминают космонавты. Инструктор Николай Константинович объявил:
— Все! Программа выполнена. Прыжки закончены.
— Как? Совсем? — не поняли ребята.
— Пока да. Летим домой.
И случилось невероятное. Все летчики стали доказывать, что каждому из них необходимо для закрепления опыта сделать хотя бы еще по одному прыжку.
В тот день в боевом листке "Жизнь на старте" появился дружеский шарж под названием: "Невиданное в авиации", Алеша нарисовал инструктора в величественной позе. На коленях перед ним стоят космонавты и упрашивают разрешить им хотя бы по одному парашютному прыжку. Лаконичная подпись гласила: "И пали ниц у ног десантного владыки".
Всем очень понравилась эта шутка. Весело было в гостинице. Больше всех смеялся инструктор. И тут же он не без удовольствия припомнил:
— А я что вам говорил? Попросите еще.
После трудов праведных группа отправилась на дальнюю прогулку. Побывали в большом городе. Долго стояли у памятника Чернышевскому. Космонавты молчали, но каждый думал об одном и том же — о мятежной жизни великого демократа и его единомышленников, о тех, кто. завидовал внукам и правнукам своим, которым доведется видеть Россию в наши дни. Вот стоят они, потомки легендарных российских мыслителей и творцов. Им суждено вновь и вновь прославить Русь.
У Владимира спокойный характер, и его голос редко выделяется в шумном разговоре или горячем споре, который в свободные минуты часто слышится в группе. Но вот всплывает какой-либо сложный теоретический вопрос, и товарищи обращаются к Володе: он лучше других пояснит.
Когда летчики-космонавты стали штурмовать высшую математику. Владимир стал "центром притяжения". Трудная эта наука. Нелегко она давалась ребятам. Многие перезабыли алгебраические формулы, которые изучали в средней школе и в военном училище. Преподаватель же оперировал интегралами. Летчики смущенно пожимали плечами. Владимир же чувствовал себя в этих "больших материях", как рыба в воде — он недавно окончил инженерную академию.
Преподаватель по ракетной технике кандидат наук Цезарь Васильевич оказался общительным, спокойным и очень приятным человеком. Сопровождая свои объяснения улыбкой и шуткой, он повторял формулы, возвращался к азам геометрии или алгебры. И все же слушатели после занятий подходили к Владимиру:
Володя, что-то не совсем понятно. Помоги.
Доброжелательный, он неизменно отвечал:
— Сейчас разберемся.
Объяснял доходчиво, легко, как определили ребята, "не хуже самого Цезаря", то есть преподавателя. И мог часами помогать товарищам. Хорошая это черта у Владимира: с охотой он делится своими знаниями.
А между тем над самим Владимиром сгущались грозные тучи. Еще в госпитале, при отборе космонавтов, было обнаружено, что у него несколько увеличены паховые кольца. В крепком, выносливом организме нашелся изъян. Было решено так: в число слушателей его зачислить, но сразу же сделать операцию. После лечения он наравне с другими будет готовиться к космическим полетам.
Помню, как Владимир прощался с товарищами, отправляясь на операцию. Внешне, как всегда, был спокоен, уравновешен, но в глазах проглядывала тоска. Операция несложная, и он шел на нее без всякого волнения. Беспокоило его другое: что будет после операции? Он будто чувствовал, какие потом могут возникнуть осложнения. Настроение падало еще и оттого, что товарищи отправлялись в командировку — на парашютные прыжки, а он — в госпиталь. Человек отделялся от своих. Нелегко перенести такое испытание.
Спустя пару недель Владимир возвратился из госпиталя. Заключение гласило, что он только через шесть месяцев, если все пойдет хорошо, может быть допущен к парашютным прыжкам, к выполнению серьезных физических упражнений. Шесть месяцев — большой срок. За это время товарищи далеко уйдут вперед, он же сильно отстанет и вряд ли потом сможет догнать.
Вот тогда-то и возникло мнение: не лучше ли Владимира отчислить из группы летчиков-космонавтов и вернуть к старой специальности? Должен признаться, и я начал склоняться к этому мнению. Мне тоже казалось, что Владимир, несмотря на свой упорный характер и техническую грамотность, не сможет наверстать упущенное, окажется неудачником-одиночкой. Быть в такой роли для него — двойное огорчение. Лучше уж сразу поставить все точки над "и". Жалко отчислять такого человека, но что делать?
Но мы, видно, еще мало знали Владимира, Когда ему в деликатных выражениях высказали свое мнение, он не дрогнул, не растерялся от неожиданности. Подумал, потом твердо заявил:
— Я прирос к новому делу, можно сказать, душой. Уйти от него не могу. Считаю, что у меня хватит сил догнать товарищей и стать полноценным космонавтом. А пока смогу, как и все, изучать теорию, помогать товарищам... Не буду для вас обузой.
Ну что ответить на такие слова? Мы не приняли окончательного решения. Временно, как говорится, вопрос остался открытым.
Владимир тем временем упорно боролся за свою судьбу. Он побывал у видных армейских специалистов-врачей. Его приняли старшие начальники... Где только он не был. И везде доказывал свое. Мне звонили "сверху". Чувствовалось, что и начальников, и врачей-специалистов Владимир покорил своей страстной устремленностью к цели.
Пришли летчики, товарищи Владимира. Они просили, доказывали, убеждали: Владимира надо оставить в группе. Преподаватель физкультуры Борис Владимирович обещал заниматься с ним отдельно. Старший инструктор-парашютист Николай Константинович рассказывал, что у него была такая же операция и он спустя некоторое время успешно продолжал прыжки. Он убежденно заявлял:
— Будет прыгать не хуже других.
Летчики добавляли:
— Ручаемся за него, он не ударит лицом в грязь.
Старший группы дважды приходил ко мне с ходатайствами за Владимира. Я знал, что эти два летчика — закадычные друзья. Но в разговоре со мной старший группы только доказывал:
— Володя — очень ценный для нас человек.
Коллектив встал горой за одного человека. Было решено: понаблюдать, как себя покажет он на тренировках. Володя настаивал:
— Допустите меня хотя бы к небольшим перегрузкам.
Спустя пару месяцев с должной осторожностью допустили. И что же? Организм Володи оказался крепким. Через полгода после операции Владимир стал хорошо переносить большие нагрузки и полностью наверстал упущенное.
— Мы же говорили, что не отстанет, — с гордостью отмечали потом летчики.
Да, было чем гордиться: товарищ остался снова в строю.
К одному из наших товарищей приехал друг — майор летчик-истребитель из дальнего гарнизона. Встретились бывшие однополчане радостно. Пошли расспросы, рассказы. Вспомнили прошлое. Гость сообщил полковые новости. Люди растут: тот командиром звена стал, другому внеочередное воинское звание присвоили, того командиром эскадрилья выдвинули, а этот уехал в академию. Сам майор летает на сверхзвуковом, новейшем истребителе. И тут же, как бы между прочим, осведомился:
— Ну, а как твои дела? Космонавт пожал плечами:
— Без изменений. Чины те же. Да я за ними и не гонюсь. Главное — живу в своей стихии. С головой окунулся.
Майор обратил внимание на полки с книгами в комнате товарища. Подошел, развернул одну, другую и удивился: каких только книг не было! История, сплавы металлов, искусство, резолюции партийных съездов, электроника, медицина, ракеты, метеорология, спорт, поэзия, астрономия, математика, психология, приборостроение, география, физика... Гость недоверчиво спросил:
— И все это тебе нужно?
— Конечно, — ответил хозяин.
Майор не поверил.
— Ну, я понимаю, Циолковский, Кибальчич, "Туманность Андромеды", современное ракетостроение — это, так сказать, твой хлеб. Но Макаренко, Павлов, психология — какое это имеет отношение к космосу?
В ответ космонавт рассказал интересную историю. Как-то ему пришлось побывать в одном научно-исследовательском институте, имеющем близкое отношение к космонавтике. Разговорились о профессиональных делах. Неожиданно перешли к искусству. Один из научных сотрудников возьми и спроси космонавта:
— А что вы скажете насчет картин Пикассо? Мазки-то, мазки какие! А цвета, тона — прямо-таки фантастические. Так и кажется, что художник из космоса взглянул на планету. Здорово!
Космонавт согласился, что "здорово", но сам понятия не имел о Пикассо. Пришел домой, расстроился: ведь с ним говорили как равные с равным, а он оказался невеждой. И, может, именно тогда впервые не на словах, а на деле понял, как много ему надо знать. На космонавта смотрят как на человека высокообразованного: в арсенале человеческих знаний столько наук, имеющих и прямое и косвенное отношение к его профессии. Ему нужны и психология, и электроника, и спорт, и медицина, и металловедение, и многое, многое другое.
— Вот теперь сам посуди, много ли нам, космонавтам, надо? — улыбаясь, спросил хозяин гостя. И тот согласился:
— Да, много!
Этот случай хотелось привести как иллюстрацию не столько к тому, что наши слушатели подтягиваются до уровня высокообразованных специалистов, с которыми им приходится работать, сколько к тому, что новая профессия, именуемая "космонавт", собирает в себе 'разносторонние плоды человеческих знаний. Это профессия нового времени. "С веком наравне!" — нестареющая пушкинская фраза стала девизом наших ребят в самом прямом смысле.
Духовный мир их разнообразен и высок. С первых дней учебы они жадно потянулись к знаниям. Помимо так называемых плановых предметов, самостоятельно знакомились со многими отраслями науки. Все посещают лекции по новой технике. Крепко сдружились с Главным Конструктором космического корабля, который по-отечески поощряет их ненасытное любопытство и готов заниматься и беседовать с ними сколько нужно. На одном из партийных собраний Гагарин заговорил о серьезной инженерной подготовке, о получении космонавтами высшего образования. Все единодушно поддержали его. Мы тоже с ним согласились. Начали готовить людей, но они не ждали только наших советов, а сами принялись за самостоятельную подготовку. Много занимались дома, по-настоящему полюбили книгу. За последнее время наша библиотека заметно обогатилась, но она теперь уже не в силах удовлетворить возросшие запросы.
Надо сказать, наши библиотекари — и опытная Наталия Владимировна, и недавно начавшая работать Женя — очень отзывчивы на просьбы. Если кто заказал какую-то книгу, он ее непременно получит.
Правда, до недавнего времени у нас все-таки было несколько офицеров, довольно равнодушных к чтению. Больше увлекались в свободное время бильярдом и "козлом". Однажды позвали за "круглый стол" Титова. Тот отказался и упрекнул товарищей в том, что они тратят напрасно время на костяшки. Предложил послушать хорошие стихи. И начал читать. Потом спросил, кто автор. Кто-то ответил:
— Пушкин.
— Сам ты Гоголь, — под дружный смех заметил Герман и пояснил: — Асеев!
Да, люди серьезно потянулись к книге. Теперь все наши товарищи — активные читатели библиотеки.
Молодые люди очень интересуются искусством. Может, потому, что научились лучше понимать прекрасное. Любят и помечтать. В искусстве, как нигде, пожалуй, особенно ярко выражается. страстная мечта человека.
Одно время, находясь в командировке, космонавты отправлялись на экскурсии в картинные галереи, музеи, театры, по историческим местам. Бывали в "Третьяковке", в Большом театре, в Кремле, в музее В. И. Ленина, на Бородинском поле. Слушали лекции -о древнем Риме и Греции, о титанах эпохи Возрождения, об истории русских театров, о полководческом искусстве Петра I, Суворова, Кутузова, о живописи Шевченко, Айвазовского, Репина, об исполнительском мастерстве Шаляпина. Были на современных советских спектаклях, смотрели и слушали чехословацких, кубинских, американских артистов. До этого вроде и времени не хватало, а тут и работы прибавилось, но и на отдых, на развлечения научились выкраивать по нескольку часов.
Где только не побывал за последнее время удобный и всегда исправный автобус "Львов", ведомый отличным шофером Володей. Отправлялись мы и в дальние поездки, наведывались в достопримечательные места Подмосковья, в Горки Ленинские, в Ясную Поляну, на места битв под Москвой в сорок первом году, ездили туда, где некогда бывали Пушкин, Аксаков, Чехов, Крамской, Левитан, делали выезды за грибами, ягодами.
Так и хочется сказать: живут наши космонавты настоящей, земной жизнью! И от большого сказочного мира искусств, и от чарующей родной русской природы они получают огромное эстетические наслаждение. Они научились еще крепче любить страну, родную землю, которым готовы служить до последнего дыхания. И как символично: руки, которые держат букет лесных цветов, поведут фантастические корабли к звездам! Такие руки преданы Земле и готовы постоять за нее в самых дальних далях.
Когда говорю об этом, невольно вспоминается посещение космонавтами картинной галереи. Они ходили по залам как зачарованные. Но вот ребята остановились у картины "Журавли". Притихли. Всматриваются. В весенней высокой лазури плывет косяк так хорошо знакомых с детства птиц. На пригорке стоит босоногий мальчуган и смотрит из-под ладони ввысь. Он как бы вслушивается в призывный клич летящих к родным гнездовьям пернатых путников. Космонавты взволнованны. Они молчат. Каждый, видимо, встретился со своим детством, со своей мальчишеской тоской по высоте. Им всем, простым паренькам из обычных российских деревень и городов, знакомы и эта журавлиная песнь, и этот чумазый подросток. Только теперь давняя мечта для каждого из них уже стала явью. Они уже не только смотрят в вышину, а сами идут туда, в небо, и в ближайшее время отправятся еще выше, за голубой шатер эфира. И вдохновенные их лица как бы выражают одну мысль: "Где бы мы ни были, никогда не расстанемся с тобой, обетованная земля отцов!".
Это приспособление называется "бегущей дорожкой". Космонавт становится на ленту, и она начинает убыстренно наплывать ему под ноги. Чтобы не оказаться выброшенным, бегущий соразмеряет свою скорость со скоростью дорожки. Ее движение задается с пульта управления, за которым сидят инженер и врач. На бегущего надеты многочисленные датчики, и его физиологическое состояние хорошо видно сидящим у пульта. Они-то в зависимости от натренированности космонавта задают ему темп бега.
Вот на дорожку встал Георгий. Бегает он резво. Тонко жужжит трансмиссия. Шум сильнее. Убыстряется бег. Скорость растет. Четыре... пять... шесть... семь... восемь метров в секунду. Это предел для Георгия. Собственно, не только для него. Почти все его товарищи обладают такой же возможностью. Лишь один из них достиг цифры "девять". Это настоящий спринтер. Правда, "дорожка" рассчитана на скорость до десяти метров в секунду. Но это, видимо, не под силу пока даже бегунам с мировыми именами, так как бег на "дорожке" — это далеко не то, что выполняет бегун на неподвижной основе.
Когда Георгий сошел с дорожки, — кто-то восхищенно заметил:
— Здорово тебя скоростью зарядили!
Метко сказано. Да, наши товарищи заряжались скоростью и в прямом, и в переносном смысле. Бег, спортивные игры, батут, плавание, специальные авиационные полеты, парашютные прыжки и, наконец, "бегущая дорожка" — все это и впрямь аккумулировало скорость, сноровку, ловкость.
Зимой занимались лыжами, коньками, прыжками на лыжах с трамплина. Слабовато вначале с этим обстояло дело у южан. Но постепенно и они втянулись в зимний спорт.
Хороший лыжник — Космонавт Три. Тут он в своей стихии. Подружился он с лыжами на Севере, в лесах, где когда-то работал техником-лесоводом. Бывало, так закрутит пурга, рассказывал он, что белого света не видно. И снег такой, что с головой можно окунуться. А идти на лесосеку надо. Вот и выручал единственный в таком случае "транспорт" — лыжи. Наверное, северная стихия и наделила этого тихого скромного парня недюжинной выносливостью, хотя на вид он ничем не отличается от других своих товарищей.
Несколько позже в моду вошел бадминтон — этот своеобразный китайский теннис. С первого взгляда, игра безобидная, но она может и выматывать, и закалять — в зависимости от того, как будешь заниматься ею. Этой игре научил космонавтов Николай Петрович Каманин. Бадминтон увлек всех. Правда, врачи при этом следили, чтобы игра велась в разумных пределах, не изматывала людей, а способствовала закалке.
Задумали мы испытать наших космонавтов и на "качающейся платформе". Все выглядит очень просто. Человек становится на круглый, качающийся во все стороны стол, для страховки пояс прикрепляется к подвешенному к потолку тросу. Сидящий у пульта создает неожиданные крены платформы. Испытуемый стремится удержаться на ней. Оказалось, что экзамен этот не представил для наших летчиков больших трудностей. У космонавтов, как и у большинства летчиков, оказался хороший навык удерживать равновесие. Тренировки на "качающейся платформе" закрепили этот навык.
Более сложные воздействия на роторе — стенде, вращающемся в трех плоскостях. Его кабина делает витки вокруг одной оси, рама, к которой крепится кабина, — вокруг второй, а вся установка — вокруг третьей. С подобной "каруселью" космонавт может встретиться в полете. Многочисленные приборы, телеэкран этого сложного стенда помогают врачам и инженерам постоянно контролировать состояние тренируемого. Для таких занятий одного хорошего здоровья мало. Надо быть всесторонне тренированным и выносливым.
Но зарядка скоростью этим не исчерпывается. Космонавты проходят испытания, тренировки и на других динамических стендах и установках.
Например, центрифуга. Это оригинальное сооружение установлено в просторном зале. В числе экспериментаторов, проводящих работу на центрифуге, — опытные авиационные врачи: Николай Николаевич, Григорий Федулович, Павел Васильевич.
Ответственная на этом участке Ада Радгаповна — волевой и строгий врач. Нет, она не шумит, но говорит так, что никто не осмелится ослушаться.
В первый день, когда космонавты, обступив центрифугу, с интересом и известным предубеждением осматривали новую для них установку, охотники на первый "заход" не сразу определились. После некоторой паузы голос подал скромный на вид паренек по имени Иван:
— Давайте я... Сказано это было отнюдь не оптимистически.
— Пожалуйста. Прошу, — сказала врач, указывая на кресло. И без промедления стала присоединять электроды: здесь особенно тщательно контролируется состояние организма.
Удивительный человек, этот с виду ничем особенно не приметный Ваня. Перед всяким стартом он будто бы тревожится, а как дело началось — тотчас же успокаивается. Видимо, это его летная привычка: брать себя в руки, когда оказываешься в кабине боевого самолета.
Первую нагрузку Иван выдержал легко. Решили увеличить. Тоже неплохо.
— Еще прибавить? — спрашивает врач.
— Пожалуйста, — без колебания соглашается тот.
Третья нагрузка особенно тяжелая. Не шелохнуться. Шутка сказать: человек весил шестьдесят килограммов, а теперь, при нагрузке, шестьсот! А бывает и больше. Кровь тяжелеет. Все тело кажется налитым свинцом и мир будто бы погрузился на дно океана.
Кресло останавливается. Сразу космонавт не покидает сиденья: надо отдохнуть, обождать, пока спадет физическое и нервное напряжение. Врач тем временем уточняет, как идет процесс успокоения.
А через четверть часа человеку кажется, будто он сбросил с себя гору. Идти, двигаться, дышать так легко, будто центрифуга и впрямь ему прибавила силы. Так чувствуют себя здоровые, с нормальной психикой люди.
Когда Иван сошел с центрифуги, товарищи бросились с расспросами:
— Крепко жмет?
— Больше, чем на выводе из пике?
— Как дышится?
— А видишь хорошо? Тот ответил одним словом:
— Терпимо!
На центрифуге поочередно занимали место другие. Тренировки продолжались.
Термин "дешифрирование" — профессиональное слово летчиков-истребителей. Оно означает проявление фотопленки, точно зафиксировавшей результаты воздушной стрельбы из фотокинопулемета. Там, на заснятой киноленте, уже ничего не изменишь, не приукрасишь: как поразил цель, так и зафиксирует зоркая оптика.
Особой способностью "дешифрирования" обладает и центрифуга. Только выявляет она не меткость огня истребителя, а моральную и физическую стойкость людей, их индивидуальные особенности. И тут тоже ничего не изменишь, не приукрасишь.
Опытные авиационные врачи Павел Васильевич и Григории Фсдулович быстро "дешифрировали" тех, кто проходил тренировки на многих установках и стендах. Перед нами открылось множество сильных, но весьма индивидуальных особенностей и черт будущих космонавтов.
Герман Титов, например, отличается находчивостью, наблюдательностью. Без промедлений отвечает он на вопросы, бойко реагирует на обстановку. Его друг Космонавт Три вначале обстоятельно взвесит все, потом отвечает или приступает к действию. Надо сказать, что такие люди редко ошибаются. Георгий — дотошен, щепетилен в работе, настойчив и цепок. Тренируется с увлечением, стремится во что бы то ни стало быть в первой шеренге.
Юрий Гагарин сразу показал себя таким, каким его нынче знает весь мир. Бодрый, любящий шутку, находчивый, напористый — таков он в любой обстановке.
Правда, поначалу со строгим врачом Адой Радгаповной у них произошел не совсем приятный разговор. Находясь на центрифуге, Юрий в напряженный момент заулыбался и подмигнул... Увидев на экране подмигивающее лицо космонавта, врач предупредила:
— Ведите себя спокойно.
Гагарин погасил улыбку, а когда кончилась тренировка, начал оправдываться:
— Нельзя и пошутить.
— Нельзя. Во время серьезной работы нельзя, — строго предупредила его Ада Радгаповна.
— Так я же всегда такой, доктор...
Вскоре врач действительно убедилась, что этот человек не может быть другим. Сама природа наградила его негаснущей улыбкой и преотличнейшим настроением.
Надо признать, что строгость и требовательность Ады Радгаповны к космонавтам не мешали тому, что они ее искренне уважали. Они понимали, что врач прежде всего заботилась о них, старалась, чтобы они на тренировках приобретали необходимые для космонавтов силу, выдержку, способность переносить большие перегрузки.
Центрифуга выковывает в людях выносливость, волю, стойкость. Но это в том случае, если не переступать . границу разумного. Где же он, тот рубеж, и кто способен его определить? Конечно, врачи. Они строго следят за состоянием тренирующихся, за их дыханием и сердцебиением. И люди растрачивают сил, а умножают их.
Как-то Ада Радгаповна призналась:
— Иногда меня так и подмывает пожалеть ребят. Но нельзя. Им нужна крепкая зарядка. И чем больше сейчас спросится с них, тем легче им будет в полете.
Хорошо это подтвердил полет Гагарина. Пока корабль вырывался из плотных слоев атмосферы, на человека давила неимоверная тяжесть. Участилось сердцебиение, затрудненным стало дыхание. А Юрий докладывал:
— Чувствую себя хорошо!
— И мы этому верили. Потому что так и должно всегда быть. Ничего непредвиденного. Так было и на тренировках. Он хорошо подготовился к этому.
Точно так же вел себя в полете и Герман Титов.
Два "небесных брата", как назвал их Никита Сергеевич Хрущев, полностью оправдали наши надежды. Мы уверены, что оправдают их и другие космонавты.
И вот, наконец, настало время, когда будущие звездоплаватели должны были познакомиться с районом, откуда в неведомую высь уходят космические корабли. На космодроме нас встретил шальной ветерок. Вольно гуляет он в степи — простор. После автобуса воздух казался чуть ли не бальзамом. Кто-то из космонавтов заметил:
— Настоящей весной пахнет.
Весна оказалась как бы увертюрой тех памятных дней. На каждом шагу мы что-то открывали, встречались с чем-то необычным. Чувствовалось, что мы попали в какое-то необыкновенное для нас, почти сказочное место. И это место называлось одним словом — космодром. Наши космонавты появились здесь, на космодроме, впервые, и, понятно, многое для них было в диковинку. Но спросите любого из них: "'Что больше всего здесь запомнилось?". И они, пожалуй, не ответят. Трудно что-либо выделить. Здесь все поражает своей масштабностью. Встаньте на холм, оглядитесь по сторонам — какая перед вами раскинется величественная картина!
В обычной жизни мы чаще всего встречаемся со сравнительно небольшими строениями и вещами. Они не идут в сравнение с космодромовскими масштабами. Там все намного внушительнее. На все смотришь с поднятой головой. Огромная, нацеленная в небо ракета, громадные монтажные корпуса, большие и многочисленные, уходящие за горизонт шоссейные дороги...
С первых же минут ты чувствуешь и понимаешь, что находишься во власти не только масштабных вещей, но и, если так. можно выразиться, масштабных дел. Никто здесь не говорит об этом — здесь не приняты громкие, восторженные слова, но ты сам невольно проникаешься величественностью совершаемого и как бы настраиваешься на большую "волну". Ведь тут зарождаются и происходят не рядовые, будничные события. Отзвук от них прокатывается по всему миру.
Один из наших друзей-ученых образно назвал космодром всесоюзным трамплином в космос. Космодром — это позиция. Я бы оказал, позиция особого рода. Здесь своя, непривычная для нас обстановка. Людей почти не видно, однако все они постоянно находятся на своих местах. Никто не бегает, не кричит, не суетится. Пульс жизни космодрома всегда, даже в самые критические часы и минуты — перед самым пуском, размеренный, четкий, спокойно-деловой. Порядок здесь идеальный, как говорится, все отработано до деталей.
Наши космонавты смотрели на все это восторженными глазами и часто приговаривали; "Вот это да!". Больше не находилось слов. Я хорошо понимал ребят, так как и сам несколько раньше пережил то же самое.
Особое, конечно, впечатление на всех произвела ракета-носитель с космическим кораблем. Космонавты впервые видели и корабль и ракету вместе, собранными в один агрегат. Впрочем, слово "агрегат" здесь, пожалуй, не очень подходит. Оно звучит сухо, невыразительно, буднично-производственно. Правильнее всего сказать — звездолет. Помню, Космонавт Три так его и назвал. Звездолет стоял наготове и, кажется, дышал, излучая дивный и в то же время таинственный свет.
— Нас ждет, — с улыбкой проговорил парторг Романыч. — Надоело, наверное, ракете возить на орбиту собачек. Считает, что пришел черед человека.
— В самом деле, почему до сих пор нас не пускают? Ведь все уже до мелочей отработано, — подтвердил стоявший поблизости Владимир.
И все же и на этот раз для нужных уточнений и проверок ученые и конструкторы посылали в полет не людей-космонавтов, а собачку. Она разведает предстоящий маршрут для космонавта.
Разумность действий конструкторов и ученых была для ребят понятна, но понятным было их желание сесть в кабину и лично взлететь в загадочный космос. Надо сказать, что к этому времени уже любой из наших товарищей вполне был готов лететь, только скажи. Все уже знали, что полет не за горами, что до него оставались считанные дни. Сейчас ребята присутствовали как бы на генеральной репетиции. Каждый из них мысленно не раз обживал корабль, представлял, как выйдет на орбиту. Одного только они не знали: кто из группы полетит первым.
На космодроме мы встретили своих старых знакомых медиков-ученых. Многие из них, в отличие от нас, новичков, давно здесь были своими людьми — хозяевами положения. Ученые-медики уже который раз отправляли в полет очередную воспитанницу — собачку. Уже сколько этих животных — верных, давних четвероногих друзей человека совершило космическое путешествие! Никто еще до тех пор не забирался так высоко, как эти дворняжки, чьи клички стали известны всему миру: Альбина, Белянка, Пестрая, Лайка, Стрелка, Белка, Чернушка... Они были подлинными разведчиками космоса. Каждая из них на "собственной шкуре" испытала все особенности таинственного космического путешествия. Собачки все выдержали — и перегрузки, и невесомость, и вибрацию, и гул двигателей. Ведь в экспериментальные полеты они отправлялись не с улицы, а из специальных лабораторий, где их долго и очень старательно готовили к этому.
Нужно прямо сказать: без полетов животных человек не смог бы столь быстро и столь успешно осуществить дальнейшие шаги в космос. Четвероногие испытатели бескорыстно и очень правдиво помогли человеку в прокладывании дороги во Вселенную.
— Видели нашу путешественницу? — спросил космонавтов Владимир Иванович, известный специалист космической медицины. — Прошу познакомиться.
Космонавтам показали симпатичную дворняжку с дымчатой шерстью. Ко всем, кто ее брал на руки, она доверчиво ластилась, виляя хвостом. Маленькая, веселая собачка.
— Как ее зовут? — поинтересовался кто-то из ребят.
"— Дымка или Тучка, точно не помню, — ответил лаборант.
— Ну что за кличка?! Совсем неподходящая для такой "героини".
— Придумайте лучше, — предложил Владимир Иванович.
Сразу же космонавтами было предложено несколько более громких кличек, и все они ими же были отвергнуты — не подходили они к веселой путешественнице. Но вот в комнату вошел знакомый офицер. Герой Советского Союза, Гагарин взглянул на его грудь и предложил:
— Давайте назовем ее Звездочкой.
Название всем понравилось. Так и окрестили собачку Звездочкой. С этим именем она отправилась в полет.
Космонавты смотрели первый старт звездолета. Должен заметить, что словами об этом не расскажешь. Надо видеть! Зрелище буквально потрясающее. Особенно тот момент, когда огромнейшая ракета, окутанная дымом и пламенем, начинает медленно отрываться от Земли. Скорость нарастает с каждой долей секунды, и звездолет стремительно уносится в небо, превращаясь в чуть заметную точку и очень скоро вовсе исчезая из виду.
Обычно в нашем профилактории царит тишина. Космонавты поселяются сюда лишь перед некоторыми испытаниями, требующими особо строгого режима. В обычные дни они здесь питаются да вечером иногда забегут почитать книгу, газету, поиграть в бильярд, посмотреть телепередачу. Случается, что в профилактории поселяются на пару дней и наши гости: ученые, конструкторы, инженеры.
Приезжают они из соседних мест и издалека. Навещают, правда, не часто, но след, как правило, оставляют заметный. И бывает это потому, что гости приезжают обычно по какому-либо серьезному поводу. Надо сказать, что деловые контакты обычно стирают те отличия, которые делают гостей — гостями, а хозяев — хозяевами. Общее дело как бы всех делает равными служителями больших задач и целей.
Да и как можно назвать гостем того, кто пришел помочь, кто заинтересованно, по-хозяйски вникает во все детали, сообща с нами решает практические вопросы космонавтики!
Я уже рассказывал о приездах руководителей из ВВС и головного института, о визитах Главного конструктора его коллег и помощников. Эти встречи стали у нас обоюдной потребностью.
Самое пристальное внимание подготовке космонавтов уделяет Центральный Комитет партии. Товарищей из ЦК мы постоянно посвящаем в наши большие и малые заботы. Они оказывают нам реальную помощь, облегчают взаимодействие со многими предприятиями и научными учреждениями.
Не раз побывали у нас и руководители ЦК ВЛКСМ, в том числе и первый секретарь ЦК ВЛКСМ тов. С. И. Павлов. Визит вожаков комсомолии был прямо-таки праздником для нашей молодежи. Центральный Комитет ВЛКСМ взял шефство над космонавтами. Это очень хорошо. Что ни говори, а космос-то штурмуют молодые. Значит, им по праву уделяется подчеркнутое внимание. Космонавты, как дорогие и памятные реликвии, берегут символические подарки комсомола — настольные приборы с изображением устремленных ввысь космических ракет. Часть космонавтов, в том числе Герман Титов, награждена Почетными грамотами ЦК комсомола.
Главное, разумеется, в крепкой, дружеской связи космонавтов с комсомолией. Товарищи из ЦК ВЛКСМ нередко справляются об успехах космонавтов в учебе, их быте, оказывают им содействие в культурно-массовой работе, вовлекают в активную комсомольскую работу. И ничего, что Юрий Гагарин — коммунист уже с некоторым стажем: он отвечает за состояние дел в нашей первичной комсомольской организации. И, регулярно посещая собрания, Юрий не чувствует себя на них гостем. Он там свой, нужный человек. Вернувшись, например, с XXII партийного съезда, он сразу поспешил к комсомольцам,, выступил перед ними. Говорил, как всегда, с молодым задором, а в заключение попросту заметил:
— Работать нам надо еще больше. Без мозолей на руках коммунизм не построишь. На съезде много хорошего говорили именно о тех, кто собственноручно воздвигает величественное здание — коммунизм. Ведь первыми жильцами в том здании будем мы — молодежь.
Запомнился космонавтам приезд Министра Обороны Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского. Было это вскоре после исторического полета Ю. Гагарина.
Из Генерального штаба нас предупредили: Министр прибудет вечером, За короткое время предстояло многое сделать. Посещение Министра — большая честь, прием Министра — не меньшая ответственность..,
А вечером в том же профилактории приглашенные собрались на встречу. Космонавты пришли с женами. Приехали Главнокомандующий ВВС Главный маршал авиации К. А. Вершинин, его заместитель Маршал авиации С. И. Руденко, генерал-лейтенант авиации Н. П. Каманин, некоторые члены Военного совета ВВС. Главнокомандующий встретил Министра докладом и представил собравшихся.
Нет, это не была официальная встреча. Состоялся памятный задушевный разговор. Начался он в столовой за ужином. Первым заговорил Константин Андреевич Вершинин. С удовлетворением отметив триумфальный успех первого космического полета, он сразу же напомнил о скромности — чего нельзя забывать никогда — и повел речь о "нерешенных вопросах". И это примечательно. Кажется, вряд ли можно подыскать более удобный случай для славословия и восторгов. Главком же говорил не столько о сделанном, сколько о предстоящем, вставшем на повестку дня.
Деловой тон встречи поддержал генерал-полковник авиации А. Г. Рытов. Выступали и другие — врачи, инженеры, все били в одну точку: что сделать для того, чтобы намеченный на ближайшие месяцы очередной и еще более сложный полет осуществить без малейшего риска, Юрий Гагарин, который в эти дни имел право произносить только благодарствия да торжественные речи, и тот загорелся проблематикой. Говорил он с присущей ему взволнованностью. Скромно оценил сделанное, смело заглянул в будущее.
Сидел здесь и тот, кто должен был вскоре шагнуть дальше Гагарина. Герман Титов в этот вечер почему-то был более обычного задумчив и молчалив. То ли он все еще старался осмыслить сделанное своим предшественником, то ли загадывал о том, каким же будет его, Титова, полет. И скоро ли наступит тот долгожданный миг, когда взревут двигатели и можно будет сказать: "Началось!". Видимо, эти мысли и чувства одолевали Космонавта Два, Я понял его настроение и попытался успокоить тем, что второй шаг в космос не за горами.
С тех пор мы не раз говорили с Германом, что надо не просто ждать этого близкого срока, а напряженно, не жалея времени, сил, готовиться к нему. И всякий раз Герман, улыбнувшись, говорил мне:
— Готовлюсь, готовлюсь, Евгений Анатольевич! Но ждать все-таки не так просто... Поймите же. Душа-то — живая...
Да, мы хорошо понимали все. Потому столь педантично и взвешивали то, что касалось предстоящего события. Безрассудно рисковать — не в нашем, советском характере. Заботимся прежде всего о ней, душе живой.
Министр Обороны внимательно слушал, стараясь ничем не сдержать нахлынувшей откровенности. Мы не знали, одобрялись ли Министром наши суждения или с сожалением отвергались. Все выяснилось, когда Маршал обвел собравшихся чуть улыбчивым взглядом и заговорил доверительно:
— Прямо скажу, понравился мне сегодняшний разговор. И прежде всего тем, что он деловой. Конечно, мы от души радуемся нашей всемирно-исторической победе в космосе. И тут, думаю, сам победитель, — Министр повернулся к Юрию, — не пожалуется па недостаток добрых слов. Мы воздаем должное майору Гагарину. Но нельзя, товарищи, забывать, ради чего, ради каких целей мы отрываемся от матушки-земли.
Министр говорил, что это делается не ради славы и сенсации, И не потому, что на земле нам тесно или тяжело дышится. Нет, советским людям на своей советской земле привольно. "Но хочется, — подчеркнул он, — чтобы человек не был рабски прикован лишь к своей колыбели, а взглянул: что же там, дальше, выше? И как это "дальше и выше" поставить на службу опять-таки человеку?".
Маршал посмотрел в окно, за которым уже сгущались сумерки, и, улыбнувшись, заговорил о том, что советским людям приходится нередко первыми в темень стучаться, первыми прокладывать дорогу в будущее. Это трудно, но и почетно.
— А то, что на ниве науки первую борозду часто прокладывают военные, — продолжал свою мысль Министр, — не должно никого смущать. Мне хотелось бы подчеркнуть именно эту сторону дела. В стане наших недругов часто слышатся вопли: "Русские военизируют космос. Какая это наука?". Что сказать этим господам? Да, мы самоотверженно штурмуем космос. Делают это и гражданские, и военные. Но у нас нет иных целей, кроме научных, мирных. На невоенные дела военных посылает партия, народ. И, видимо, на то есть основания: люди эти по своим моральным и иным качествам достойны столь высокого доверия. Этим доверием надо дорожить, его оправдывать.
Министр Обороны вспомнил некоторые примеры из истории. Традицией нашего народа стало то, что военные всегда шли бок о бок со штатскими на все большие дела, в том числе и на научные подвиги. Воины России прославились не только на поле брани, но и в штурме крепостей науки.
— Вспомните хотя бы Макарова, Лазарева, Пржевальского, В. Беринга, Арсеньева, и сразу на память придут великие открытия, кругосветные путешествия, неимоверно трудные экспедиции. Вот какими завоеваниями в прошлом прославили свое Отечество — Россию люди в военных мундирах. На очень нужное и благородное дело посылает страна и вас, дорогие товарищи, — обратился Министр к сидевшим рядом космонавтам.
Ребята сидели присмиревшие, но, как мне показалось, ожидали подходящего момента для более интимного разговора с Министром.
В своем предположении я не ошибся. Когда после ужина все поднялись наверх, в зрительный зал, где играла радиола, космонавты тесным кольцом окружили Маршала. Он, видимо, тоже их понял и предложил посидеть в соседней уютной комнате отдыха.
Ребята остались очень довольны этой беседой. И прежде всего потому, что им удалось доложить Маршалу все, о чем думали и чем жили в эти напряженные дни подготовки ко второму полету. Большие претензии ряду ведомств предъявили Гагарин, Космонавт Три и особенно энергичный, напористый капитан Григорий, бывший морской летчик. Видать, непринужденность встречи расположила к полной откровенности. Разговор касался и тренировочной аппаратуры, и программы обучения, и спортивных сооружений, и быта, и многого другого.
Министр много не обещал, но то, что было сказано, — сделано.
Кончился тот памятный весенний вечер тем, что все — и гости, и хозяева, собравшись в зрительном зале, по предложению космонавта парторга Романыча с большим подъемом спели "Подмосковные вечера".
Мне пришлось сесть к роялю, и в раскрытые окна хлынула берущая за душу мелодия, а которой слились воедино голоса и видавшего виды полководца, и лучших наших авиационных командиров, и врачей, инженеров, методистов, которые готовят Гагариных и Титовых, и, наконец, молодые задорные голоса космонавтов, по праву удостоенных этой гордой и самой молодой, но многообещающей профессии.
О космических путешествиях написано множество повестей и романов. Ребята прочитали почти все книги, какие попадали им в руки. Многие пришлись по душе. Многие, но, скажем прямо, не все. Познакомились они с некоторыми американскими романами и отозвались о них примерно так: "Сущая авантюра". В этих пухлых книгах на все лады расписывается, как путешественникам неуютно в полете, как, достигнув Луны, они окончательно невзлюбили друг друга, перегрызлись и начали охотиться друг за другом. Заканчиваются эти "одиссеи" драмой: выстрелами и убийствами. Наши космонавты удивленно говорили:
— Не поймешь, как же собираются летать американцы: то ли в одиночку, то ли коллективно? И так, и эдак для них несподручно. В одиночку не выдерживают, чуть не сходят с ума. Даже в изоляционной камере многие не смогли пробыть больше суток. Начались у них кошмары, галлюцинации. Сообща — не могут ужиться. Не терпят они сообщества. Тесно, что ли, им вместе?
Наши космонавты летают в одиночку, а при необходимости — полетят и коллективно. Так уж они воспитаны нашим советским обществом. Поэтому для них кажется странной психология заокеанских фантастов. Они, конечно, понимают — это люди другого мира, привыкшие жить по другим законам. Разумеется, все это нашло свое отражение и в произведениях американских писателей. Это не подлинная научная фантастика, а гангстерские, авантюрные драмы. От них веет жуткой безысходностью — ужасом, страхом, отчаянием, смертельным одиночеством.
Вспомним, как вели себя в космосе "небесные братья". Вспомним все — от жизнерадостных реплик Юрия Гагарина: "Ну, поехали", "Эх, красота-то какая", до "Чувствую себя отлично. На борту порядок", "Как хотите, а я ложусь спать" — Германа Титова. Как это непохоже на переживания героев из авантюрных американских романов! Дело, выходит, в особом, советском характере, характере активном, волевом, способном выдержать любые испытания и бороться во имя победы до конца.
Большинство научно-фантастических произведений несет в себе здоровый "загад", пробуждает хорошие мысли. Теперь, когда наши "небесные братья" побывали уже наяву, а не только своим воображением на космических высотах и оттуда своими глазами увидели земной шар, можно сравнить, что шло от действительности, что от домысла.
"...По телу распространяется ощущение легкости. Я поднимаю руки, болтаю ногами. Как приятно, легко! Пытаюсь встать на ноги и, незаметно отделившись от кресла, повисаю в воздухе, затем медленно опускаюсь в кресло...".
Кажется, что говорит или пишет Гагарин или Титов. На самом деле это строки из романа писателя А. Беляева "Звезда Кэц". Или еще одна картина, очень знакомая:
"В иллюминатор проникает ослепительный свет солнечных лучей, совершенно черное, чернее сажи небо: Множество ярких звезд. Земля с известными очертаниями озер, островов и материков. Отлично видны города, реки. Зрелище поразительное!".
Опять можно подумать: эти слова принадлежат кому-то из космонавтов. Нет, оказывается, так, предвосхищая будущее, писал о космических полетах К. Э. Циолковский. И видите, какое совпадение. Оно не случайно. Циолковский уже тогда, пятьдесят лет назад, чувствовал себя в космосе как дома. Писатели-фантасты, в том числе и наш знаменитый соотечественник К. Э. Циолковский, выпустивший в свет до десятка научно-фантастических повестей, в основном верно описывают, как летчики-космонавты преодолевают земную тяжесть, приспосабливаются к состоянию невесомости, как ведут себя, работают, едят, пьют в герметически замкнутом корабле. А. Беляев в романе "Звезда Кэц" утверждает, что чувство невесомости для человека очень приятно. Так ли это на самом деле? Судя по полету Германа Титова, приятное ощущение бывает только в первое время, а затем начинает кружиться голова, становится муторно. Это испытал пока один космонавт. Еще никто не пробыл в удивительном мире настолько долго, чтобы можно было уверенно ответить, как действует на человека длительная невесомость. Можно пока сказать одно: невесомость, по-видимому, не окажется слишком вредной для живого организма, и в частности для человека. При ней, как доказал Герман Титов, если потребуется, можно жить и работать.
Писатели-фантасты идут дальше: они говорят о том, что без тщательной подготовки невозможен ни один космический рейс. Они подчеркивают: тщательная подготовка решает успех полета. Мысль, конечно, очень правильная. Но здесь, как и в других вопросах, жизнь вносит свои поправки. Научные фантасты определили небольшой круг подготовки: изучить корабль, обстановку в рейсе, закалить себя физически — вот и все.
Подготовка наших летчиков-космонавтов гораздо шире и объемнее. Будущие командиры звездных кораблей (в том числе, конечно, и побывавшие в космосе Гагарин, Титов) изучают и астрономию, и геофизику, и высшую математику, и физиологию, и многое другое, что даже не упоминают писатели-фантасты. Мы должны быть к ним снисходительны: они не могли все предвидеть. Жизнь идет вперед, а вместе с ней движется, точнее, делает большие скачки, техника, развиваются смежные с ней науки. Даже самую пылкую и смелую фантастику обгоняет время. Писатели-фантасты не знали также, что нашим космонавтам придется по-прежнему заниматься летной практикой, проводить тренировки на невесомость, заниматься многими такими вещами, которые подсказаны современной наукой и техникой.
Под стеклом моего письменного стола лежит любопытная фотография. Это снимок, на котором запечатлен Космонавт Три. Смотришь на него, и кажется, что действие происходит в космосе. Вид необычный: человек, одетый в летные доспехи, распластал руки и плывет под потолком корабля. Плывет он, конечно, в среде без тяжести, или, как мы говорим, в состоянии невесомости. На лице человека — немного изумленная и довольная улыбка. Приятно двигаться, вращаться, направлять себя в разные стороны. Руки точно крылья. Легкое движение в сторону, и ты повернулся куда-то вправо или влево. Но стоит только остановить руки — ноги и тело повиснут, будто привязанные к потолку.
Где это происходит? Неужели во время космического рейса? Нет, конечно. Невесомость создается в обыкновенном самолете. Правда, на небольшой срок — на четверть минуты примерно. Пять-шесть горок, и летчик-космонавт в общей сложности пребывает в таком состоянии две минуты. Вполне достаточно, чтобы ознакомиться с необычным ощущением, о котором и ученые, и писатели, и летчики фантазировали больше всего. Следующие полеты посвящаются уже тренировкам. Тут летчики выполняют сальто, различные гимнастические упражнения, перемещаются по кораблю. Переход от простого к более сложному.
В состоянии невесомости побывала вся группа. Проделала на борту самолета и определенные упражнения. Причем сложные упражнения. Спрашиваешь: "Как самочувствие?". Ответ у всех одинаковый: "Легко, приятно".
Мы и не ожидали каких-либо неожиданностей — в невесомости находятся недолго. Важно другое: привычка к активной работе в необычном состоянии. Космонавты уже совершили немало подобных тренировок на самолетах. И требуют: "Дайте еще полетать". На этом же настаивают каждый раз перед нами и один из руководителей летной подготовки известный летчик Герой Советского Союза Борис Борисович и инструктор Иван Алексеевич. Они понимают: это полезно для космонавта.
— Мы должны их держать в "летно-космической" форме, — говорят руководители летной подготовки.
А держать в форме — значит проводить тренировки по всему специальному комплексу. Этот комплекс обширный и разносторонний. Не последнее место в нем занимает и летная подготовка. Космонавты стараются поддержать свою прежнюю выучку. Так же, как и раньше, они летают на реактивных самолетах, не теряя чувства высоты и скорости, вырабатывают в себе внимательность при наблюдении за окружающим пространством. В их новой профессии это весьма важно.
С каждым днем усложняются специальные тренировки. Это и понятно: усовершенствованная техника предъявляет повышенные требования. Каждый новый полет — это новый скачок. Неизмеримо возрастает роль космонавта как пилота, Герман Титов, как известно, проводил испытания ручного управления. Он смог разворачивать корабль по своему желанию. Космонавт Три или Четыре, возможно, уже сделает кое-что и посложнее. Скоро появится принципиально новый пилотаж. Двадцать восемь с лишним тысяч километров в час — скорость подходящая. Космонавт сольется с машиной. В скором времени он сам посадит на Землю корабль в точно заданное место. Что это, мечты? Нет, реальные возможности. Я верю и знаю — именно так и будет.
Герман Титов как-то сказал одному из наших ведущих врачей — Владимиру Васильевичу:
— Я завидую будущему пилоту-космонавту. У него будет посерьезнее работа.
Да, самая активная работа еще впереди. И зависть, конечно, дружеская, хорошая. Но не надо огорчаться. Всем тогда найдется работа: и самому Герману, и его товарищам. Ведь очень близко то время, когда начнутся коллективные полеты. Звездные корабли поведут экипажи точно так же, как управляются ныне пассажирские лайнеры. Разница будет лишь в том, что экипаж составят люди разных специальностей — и летчики, и радисты, и штурманы, и ученые, и инженеры, и врачи. Все они станут космонавтами. И, конечно, право вести такие корабли заслужат опытные пилоты, такие, как Юрий Гагарин и Герман Титов. Это будут межпланетные рейсы. Возможно, первый такой корабль отправится на Луну, а второй, скажем, на Марс или на Венеру...
Ну, а как же "проявит" себя невесомость — не сможет ли в длительном полете затормозить действия космонавта? Американские ученые на этот счет делают не слишком оптимистические выводы: мол, кто пробудет в космосе свыше тридцати часов, того обязательно "подкосит" невесомость. Откуда взялось такое заключение? В Америке произвели опыт: сильного и тренированного врача на семь суток поместили в бассейн, создав для него подобие невесомости. А затем тщательно его обследовали. В организме у него произошли очень существенные сдвиги. Вот отсюда и появилось утверждение: невесомость вредна.
Не слишком ли скоропалительное и шаткое мнение? Одно дерево никогда не принимали за лес. Наш космонавт Герман Титов испытал невесомость в продолжительном, двадцатипятичасовом полете, и все же по его ощущениям мы не делаем окончательного вывода. Поживем — увидим. Будут новые полеты, и они все уточнят. А пока мы не имеем права соглашаться с пессимистическими выводами американских ученых — слишком они поспешны и, нам кажется, неточны. Мы придерживаемся такого принципа: надо приучить человека к состоянию невесомости, сделать его невосприимчивым к этому фактору. А путь к такой невосприимчивости один — тренировки и еще раз тренировки. Давно известно: сильный, закаленный, морально стойкий человек все может преодолеть.
Вот такого человека и надо готовить.
Космос — проблема особого рода. XXII съезд нашей партии назвал ее величественной, грандиозной. В самом деле: сделан гигантский шаг в глубь Вселенной. Предстоит отмерить еще немало подобных шагов. Но люди Земли Советов готовы идти дальше и выше. Их мечтам и деяниям нет предела!
ДО СВИДАНИЯ, СТРАТОСФЕРА
Отеческое напутствие 3
Поиски плацдарма 5
"Грозная" комиссия 9
В строю — самые сильные 12
Сливаются ручьи 13
МЕЧТЕ НАВСТРЕЧУ
Старт взят! 17
"Руку, доктор!" 19
Если ты коммунист 21
Сотворившие чудо 23
Не боги, но мастера 26
Первый экзамен 28
ШТУРМ НЕИЗВЕДАННОГО
"И в воде, и в огне... 31
Разбег 34
Мера мужества 35
Неподдельная дружба 38
Судьба товарища 40
Духовный мир 42
Зарядка скоростью 46
ЗВЕЗДЫ ЗОВУТ
День чудесных встреч 51
Гости-хозяева 54
Без фантастики нельзя 58
Е. А. Петров КОСМОНАВТЫ
Редактор Ф. А. ЛУШНИКОВ
Адрес редакции: Москва. К-6, ул. Чехова, 16. Телефон: ком. К 4-00-70 до 74. доб 69.
Художник В. Г. Лукьянец. Техн. редактор И. Е. Соколинский.
Г-88815 Сдано в наб. 18/III-1962 г Подписано к печ. 29/Ш-1962 г.
Цена 10 коп. Тир. 55000.
Типография ЦО МО СССР "Красная звезда". Москва, К-6, ул. Чехова, 16.